- На кой ляд ты меня к этому бабью потащил? Мало нам обрыги-жреца бестолкового в Святилище Святовитовом - год пьёт, день коня из стойла выводит - так ещё к гадалкам попёрлись! Это по прихоти волховской я Дружину должен в стенах запереть. Поглядите-ка, дурная кляча через три копья дважды левой ногой ступила! Да на нас Магометане прут с юга, остроги дозорные взяли, Дружинников перерезали; степнякам в ответ надо табуны перебить и их стоянки пожечь! Ан нет, мы в Китеже чешуёй порастаем - ярый конь левым копытом нам беду напророчил в походе!
- Вот потому и пошли к чаровницам. Если они в своей озёрной воде беду не увидят, тогда и Ван позволит собраться в поход, - успокаивал Лют разозлённого Берислава. Двое бывалых Дружинников крупно шагали по мощёной камнем Китежской набережной. Берислав пёр как танк и пыхал злостью, темнобородый Лют поспевал возле него. Мимо них тянулась по берегу кованная серебряная оградка, перед ними над серебряными воротами и густым садом Озёрного Капища высились чешуйчатые маковки храмов и островерхие крыши деревянных домов с рыбицами на коньках.
Над Китежем затих ранний вечер. Медовый свет заката разлился над теремами. Гладь волшебного озера превратилась в золотистую ртуть.
- Прежде таких порядков не было, - гудел Берислав. - Священный конь и знамя Святовитово - Дружиной чтимы. А пророчицы твои Озёрные только бабам указывают в какой год рожать, да к мужикам с советами лезут, где на озере сети ставить! Я самим Ваном избранный воевода, десять раз всякую нечисть по Земле Родной бил, и сейчас слушать буду, что мне курицы в белых платках накудахчут? Позор мне на всю Дружину!
- Сидеть в Китеже, когда Магометане с юга попёрли - вот где позор. Сначала остроги жгут, потом деревни наши жечь будут. Нет, слушай, мы не к простой чаровнице идём. Знаешь, как про неё говорят? Она в своей чаре судьбы людские видит, и хоть раз бы ошиблась! Прибогиня Китежская - не иначе; и, пожалуй, что Прибогиня - получше Святовитого-то коня будет, а?
- Вот уж успокоил: баба лучше коня! - досадовал Берислав на ходу. - Сейчас бы у новой Вановой полюбовницы спрашивать когда воевать! Да если она мне в тазике своём чего не того нагадает, так я ей эту чару на башку нахлобучу, возьму Дружину и в степь уйду, и прав буду, и весь Китеж поддержит!
- Воевать ты горазд, а чья рука в Китеже чью руку моет - не ведаешь, - невесело закивал Лют. - Ван непокорных не любит, и не сносить тебе головы, коли уйдёшь с Дружиной один, самовольно в поход, да ещё чаровницу обидишь. Лучше знай, что сегодня для Вана Берегинино слово - высший совет. Он в своей чаровнице души не чает и сильно её добивается: и украшения, и Небесное Серебро со всех концов Пустошей шлёт, и что только красивого сыщется - всё в Святилище свозят. Если хорошо себя вести будешь, может она чего доброго тебе в своей чашке намутит, и завтра же в южные степи поскачешь Магометанские бороды брить. Такие нынче порядки.
- Пусть так, - мрачно сказал Берислав. - Коли перед чьей-то бабой ради доброго дела надо унизиться, так я стерплю. Как мне сейчас, а как людям на юге? Время дороже одной гордости витязя, пусть изагляется, хоть вашей дворцовой возни я большой не любитель: ни предавать не люблю, ни подхалимничать, ни выгадывать. Моя слава - в чистом поле и в битве.
- Ох и простецкая ты душа, Домовой, - едко оскалился Лют. - Сразу видать: без году неделя как из Голбешников вылупился. Ничего, скоро по Китежски жить научишься.
- Жить по Китежски - это как? - прищурился на него Берислав.
- А так, что не битвы из нас витязей делают, а то, как после битв славу делят.
Они дошли до выкованных из Небесного Серебра ворот. Ещё недавно Макошино Святилище огораживалось, как и все дома в Китеже, простым тесовым забором, но как только здесь поселилась возлюбленная Городничего, так всё Святилище осеребрилось. И ворота - не ворота, а узорчатая картина из витых стебельков, понизу кучерявится волна, на створах зерцала; на одной стороне плещется рыбица, на другой вьётся змея, над воротами арка с символами Макоши и рунами.
Из вечерней глубины Святилища к воротам торопилась привратница в белых одеждах с укрытыми платком волосами. Берислав лишь завидел её, так скривился: Экая "раскрасавица" - на харе хоть топоры точи... Раскосые глаза на грубом лице, как две острые щёлки, и на кого не посмотрят, точь-в-точь как у кикиморы гонят прочь незваных гостей.
- Да не зубоскаль ты, - пришикнул Лют. Привратница открыла ворота и низко поклонилась сановитым гостям. Воеводы в тяжёлых чешуйчатых панцирях с подбивкой из волчьего и медвежьего меха вошли на дорожку в Святилище.
Мужчин тут не привечали, почти со всей работой жрицы и чаровницы управлялись своими силами, но, если случалось им что-нибудь починить или построить, то нанимали артельных работников, кто под строгим надзором не отходили от дела. В храме жили около двухсот жриц и чаровниц со всего Поднебесья, и все, вплоть до Великой Жрицы, служили Макоши - Богине земли и воды, плодородия, женского счастья и Пряхе Судеб; но служили ей не до старости, а лишь до тридцати Зим. После этого срока выходили замуж, и всё за богатых купцов или доблестных воинов, или за знатных думцев-советников.
Привратница повела воевод по проездному двору. Берислав озирался на трёхэтажные бревенчатые терема, расписанные крылечки с витыми столбами и козырьками с подзорами. Куда ни глянь - кругом труд лучших мастеров Китежа: и основательный для Долгой Зимы, и про красоту не забыто. Даже в морозную пору на стенах и окнах деревянных палат Святилища заиграет летнее солнце и никогда не увянут цветы.
- Кругом красота на загляденье, а встречает уродина, - шепнул Берислав Люту.
- Довыделывались своей красотой. Холуи Вановы больно часто сюда захаживать начали. Городничий ведь какой порядок завёл, как затеет пирушку в кремле для своих собутыльников, из святилища одну-двух девок ворует, напоить их и пощупать за всякое. Прямо от ворот умыкали, или из сада, вон, возле озера. Скольких жриц разневестил - не счесть, а они потом, дуры, в озеро. От горьких слёз, говорят, да от причитаний утопленниц Берегиня на берег выбежала. Вот тогда совсем другие дела настали. Раньше, как сюда не зайдёшь - место святое, теперь совсем крепость. Сам Ван вокруг оградки припрыгивает, как кобель возле суки; и сам же эту оградку построил, и сам же за ней не в чести - вот ведь до чего любовь старика довела, совсем крышей поехал, и весь Китеж на бестолоч смотрит.
- Чего? Да чтоб Ван полюбил - не бреши!.. Он одного себя любит, - припомнил Берислав скупого и подозрительного Городничего. - Блудивец он, пьянь, но в Китеже крепко сидит. У него норов есть не позориться. С чего-это он вдруг в бабий хвост превратился?
- Вот встретишься с той, хвостатой, мне потом и расскажешь, чего в ней такого, - подмигнул Лют. Вдоль плитчатой садовой дорожки стояли столбы, украшенные ромбами. В загадочных тенистых беседках среди боярышника и рябин тихо переговаривались одетые в белое жрицы. Теперь они не страшились выйти в сад поздно вечером, ведь они под защитой самой внучки Богов - непримиримой хранительницы Родной Веры.
В конце садовой дорожки привратница остановилась и сказала, что на само озёрное капище только один гость может войти. Берислав недовольно запыхтел, но Лют лёгким жестом указал:
- Иди, друже, а я тут обожду. Может, ещё одну жену, пока гадаешь, себе высмотрю, а?
Он лукаво улыбнулся и вскинул бровью на некрасивую жрицу. Та отвернулась и прикрыла щёку платком. Этой-то кляче, конечно, воеводиновы шутки понравились.
Берислав прошёл через серебряную арку, отделявшую сад от внутреннего берега Святилища, и в ноздри ударил илистый запах озёрной воды. Возле озера - широкий гранитный постамент, на нём величавый осиновый идол Макоши. Рогатая Пряха Судеб держит веретено и смотрит сверху-вниз на Берислава - с заботой, как на подошедшее к ней с вопросом дитя. У подножья идола, поблёскивая глазами, серым столбиком сидит кошка, по бокам от неё горят две свечи. Перед кошкой стоит серебряная чара с чеканными узорами на покатых боках. На против кошки -деревянное резное кресло для пришедших на гадания знатных гостей.
Берислав подошёл к креслу, хотя глаз не спускал с редкой кошки, а та не спускала внимательного взгляда с него. Берислав хмыкнул: вот ведь дорогая скотина. Их вообще не осталось, вымерзли все, или сожрали их, ещё в первые Зимы Обледенения. Но где-то они, смотри, сохранились, и где же ещё им не оказаться, если не в храме Макоши - любимая животина самой Пряхи Судеб, в конце концов.
- В ногах Правды нет. Садись, воевода, - велел мягкий голос из-за спины. Берислав оглянулся, мимо него к постаменту проплыла, обдав запахом тонких духов, белая жрица в мягком платье и с серебряным кувшином в руках. Она прошла без оградки к воде и зачерпнула кувшином из озера. Берислав сел на кресло. Кроме него самого, серой кошки и чаровницы возле капища пока никого не было. Ему думалось, что весь обряд будет величественнее, церемониальнее, но чаровница лишь набирала воду, а как повернулась, никого больше Берислав не ждал, ни на что больше он не смотрел. Зелёные глаза заворожили его под серебряным чеканным венцом, кожа её сама будто сияла молочным светом, словно не женщина перед ним, а ночной призрак, лишь брови угольно-чёрные, и смотрит она глубоко, жгуче, влекуще, так что от её взгляда Бериславу не оторваться, и даже сверчки в саду смолкли.
Чаровница вернулась к свечам и постаменту. Кошка куда-то исчезла. Прибогиня поставила кувшин подле чары и присела с краю.
- Много слышала о тебе, воевода, - начала она серебряным голосом, будто песней. Берислав никогда не терялся перед женщинами, но сейчас и слова молвить не мог, и не хотелось мешать.
- Ты людей Родных от степняков защитить хочешь, а тебе ставят препоны. Не по Исконной Правде в Китеже судят, не по Совести и не по Славе живут. Давно так. И многие лета до меня Шесть Городов промеж собой ссорились, и многие лета ещё не утихнут раздоры, если такие как ты, Чистые Сердцем, твёрдого голоса не обретут. Неужто есть Слава в том, чтобы свой народ в беде бросить? Неужто есть Слава в том, чтобы внуки Даждьбожьи по разным общинам расселись, и тем удовольствовались, что сами сыто живут, а другие - не ровня им? Не первый ты воевода, кто ко мне с обидой на Вана приходит. Знаю, не предсказания ждёшь, а помощи в Правом деле, и в помощь тебе прореку: явится вам в походе удача, и разрешит Ван идти в степи с Дружиной, но не потому, что Богов почитает, а потому что гниёт ко мне сердцем. Боги уже отвернулись от Вана, он сошёл в Марь, Подземное Царство душу его испивает и ярь земную вытягивает. Всякий год, пока Богов славим, будут глухи они, потому как не по пути Правды идём вместе с таким Городничим и столько коварства себе учиняем, столько умыслов ложных творим, что от защиты друг друга и Родной Земли отреклись. Родные люди ослабли, и Китеж ослаб. Остроги свои, лучших воинов, Дружинников - Ван Китежский и то не сберёг!
Всё, что сказала ему чаровница, западало глубоко в сердце Береслава. И ведь правда, Поднебесье могло крепко встать на ноги, но с другим Городничим, и Китеж был самым сильным и процветающим городом, но даже Магометан не смог остановить. И Ван гробит Запад! Сам всё богатеет, новых наложниц берёт, а дозорные остроги и Дружину не укрепляет! Как прозорливо разгадала Берегиня горести воевод, и со многими на капище разговаривала. Но, что же это тогда - бунт? Нет, бунтовать ещё рано! Ван жесток: стоит старому Городничему учуять заговор, и кровь польётся и виновных, и невиноватых. Разве что только своей Берегине он позволял укорять себя и поносить. В Бериславе возникло смутное чувство, что он не на гадание пришёл, а на заговор ... но за кем, если не за внучкой Богов пойти? Кто Поднебесье, если не она, над всем Краем возвысит?
Малахитовые глаза скажут больше, чем яхонтовые уста обмолвятся, а уж если разверзлись уста и голос мёдом потёк, то последней бы час жизни отдал, но вслушивался.
- Ты пришёл за пророчеством, воевода, - изрекла Берегиня и взяла кувшин с постамента и вылила в чару озёрную воду. - Известно ли тебе, отчего Макошь зовут Пряхою Судеб? "Ма" - это мать, "Кошт" - судьба. Макошь - мать грядущего, светлая покровительница всех людей, а не только лишь одних женщин. Макошь прядёт Покутную нить, и две сестры её младшие, Доля с Недолей, ту самую красную нить разбирают и Родным людям наузы повязывают - на счастье иль на беду. Из светлой Прави красная нить к Яви тянется, а из Яви в Навь ниспадает, где Марена её своим острым серпом режет, как и жизнь человеческую, и забирает души людей в Лунный Чертог. Но сама по себе судьба - недвижна, если не заплести в неё время, и лучше всего о времени знает вода. Встань на берегу, обрати взор на реку, как несёт она свои воды, и само время будет течь перед тобой. Время, как и река, не укротимо, река впитала его с дождями и из подземных источников, впитывает время и озеро, и любая другая вода, которая есть возле нас; человек продлевает свой жизненный путь, своё время, когда пьёт эту воду. И раз в озере время, то само озеро - знает прошлое, а значит вода из него и будущее нам предскажет.
Кувшин опустел, серебряная чара наполнилась. Берегиня переложила её к себе на колени, подобрала с пьедестала невидное Бериславу до той поры зеркальце и опустила на дно. Щедрой рукой она посыпала воду солью.
- Вода - дом многих духов. Если оставить их там, не изгнать, то духи исказят предсказание: зря напророчат беду перед радостью, или зря обнадёжат, когда лучше готовиться к испытаниям.
Берегиня взяла свечу и вылила из неё горячий воск в чару, она внимательно приглядывалась, во что складываются в воде пятна и кляксы.
- Вижу коня - грядёт много упорной работы... Вижу круг - дела неизменные, которые завершить тебе надо и разорвать этот круг. Рядом кот - внезапное предательство друга; и башня с рыбой - изменится твоя будущее, и вся твоя жизнь вместе с ним, но и к лучшему - ты возвысишься над другими.
Берегиня отставила чару. Вот уж нечего говорить - хороши предсказания! Одно другого забористее... Но, что Бериславу пророчества? Никакие пророчества не сравнятся с той, кто их огласила.
- Скоро вздрогнет Мать-Сыра-Земля у нас под ногами, поскачут по крышам городов Поднебесных пожарища и явится Чёрный Зверь, от которого Ван не устоит, и падёт перед ним, как древо изнутри сгнившее. И лишь тебе выбирать, воевода, будешь ли ты вместе с силами Прави Родной люд защищать, или только за свою голову печься.
Она оглянулась на идола Макоши у себя за спиной, и неясно, про какие-такие силы Прави сказала; про небесные, или же про себя саму, на земле? Многие в Поднебесье почитают её за посланницу Вышних Богов - куда уж там Вану, кто значим лишь в Китеже!
Берислав так ни о чём и не спросил. По дороге в Святилище он хотел высмеять Берегиню и её глупые бабьи обряды, но от озера шёл притихшим, и про себя так, и эдак прикидывал, не о перевороте ли они сейчас побеседовали? По плечу ли воплощенью Всебожья столь опасное дело? Ей воеводы нужны неспроста, и не просто так чаровница ему великое будущее напророчила, и как сказочная царица манила, и голосом околдовывала. Но даже будь она не Прибогиней, и в Поднебесье люди только так думают - то и это не мало.
- Ну как, видал хвостатую?
Берислав и мимо Люта прошёл, так что тому пришлось нагонять его и придерживать.
- Ты что, спишь?
- Может сплю... - раздумчиво обронил Берислав.
- Эдак тебя полюбовница Ванова очаровала? Что, красива Змеюка?
- Почему же Змеюка?
- Ну ты и... голбешник! Неужто о том, как про неё думцы-советники говорят не слыхал? Боятся, что она Вана как-нибудь ночью отравит, вот и кличут её за глаза Пераскеей.
- И что, надо бояться?
- Ты мне скажи, - по кошачьи прищурился Лют. - Вошёл к ней одним, а вышел как с сердцем вынутым.
И почему он к ней сам не пошёл?
- Нет в ней ничего такого, - аккуратно ответил ему Берислав. - Девка как девка - обычная, лишь красивая очень... знаешь, у крестианцев слово есть такое под стать для её красоты: она - будто ангел.
*************
В Башне привычно гудели энергосистемы и вентиляция. Ксюша пересекла пустынный мраморный вестибюль и сразу пошла в аккумуляторную. Она сняла и повесила на крюк комбинезон, засунула цилиндры с пояса в энергоячейки, и только грязный шлем не вернула на полку и направилась вместе с ним в прачечную. Следующие полчаса она оттирала шлем изнутри щёткой и порошком, пытаясь избавится от стойкого запаха рвоты.
Шаркая щёткой, она вспоминала о Нели, как та провожала её из дома в накинутом на голое тело халате. Ни о чём из того, что случилось прошлой ночь, Ксюша не сожалела, наоборот, ей очень понравилось быть с другой женщиной по-настоящему. Всё, что накапливалось на душе долгие годы в один миг будто вспыхнуло, и теперь от её обид и кошмаров старого города остались лишь пепел да тлеющие угли.
Вчера, после захвата Скиперской Вышки, она должна была сразу вернуться в Башню и зарядить аккумуляторы, но ноги сами понесли её домой к Нели. Странное дело, теперь домом она звала не высотку Кощея, а тайную квартиру на Лысой Поляне. И всё почему? Рядом с Нели ей было гораздо лучше, даже просто готовить и убираться бок о бок. И пусть раньше Ксюша этого не понимала, лишь чувствовала, но лычка оказалась для неё намного лучшей семьёй, чем те кутыши, кто только дожидался еды, и потом с нетерпение ждал, когда Ксюша уйдёт. Нели ждала её по-настоящему, пусть и ходила в ошейнике с цепью.
Ксюша наконец-то управилась с чисткой, но индикатор на станции показывал только двадцать три процента заряда. На Скиперской Каланче её прямо сейчас дожидался Клок, только вот на полную зарядку костюма уйдёт ещё более двух часов, и Ксюша на это время поднялась к себе в комнату.
В спальне всё было так, как она месяц назад оставляла: чистая заправленная постель, коллажи из журнальных вырезок, пыльные бумажные гирлянды, детские рисунки, среди которых где-то должен висеть её первый план Башни. И зачем она только его рисовала? Всё ведь прекрасно запоминается.
Ксюша рухнула на постель и сразу вспомнила Нели. Мысли от лычки понемногу перетекли на другие воспоминания: как она прорывалась вместе с пристяжными Клока на Вышку, и как жутко пытали Фаныча, и как радовался Клок Посвисту в нечистотах, и на душе у неё опять стало гадко. Ксюша перевернулась на бок и заставила себя вспомнить про ласки Нели на полу в их столовой, даже запустила руку себе между бёдер, но вдруг соскочила с постели.
В спальне что-то не так, как обычно. Ксюша подошла к шкафу и взяла с полки кубик. Она не трогала головоломку с тех пор, как поругалась с Кощеем; но все слои перемешаны, хотя она твёрдо помнила, что оставила кубик собранным на два слоя.
В спальню заходил Кощей и прикасался к кубику? Вот бред!
- Замуты какие-то... - положила Ксюша головоломку обратно и пошла снова к постели. Но по пути вдруг остолбенела: рисунка с планом Башни на стене не было! Ксюша так привыкла к нему, что среди остальных просто не замечала!
А вот это уже не шутки! Кощей что-то подозревает? Он рылся в её комнате? Украл план? Ксюша оглянулась на камеры под тёмными колпаками. Будь она на месте Кощея, то конечно бы уничтожила всякую вещь, способную облегчить захват Башни, даже кривой детский рисунок! Кощей наверняка заподозрил о чём-то, или подсматривает за ней в городе.
Ксюша схватила пустой рюкзак, побежала на ближайший склад продовольствия, нагребла там еды под завязку и бегом вернулась в аккумуляторную. Перуница зарядилась на сорок один процент, но ждать больше нельзя. Ксюша схватила свой комбинезон и хотела сразу его натянуть, но вдруг оцепенела. Осторожно, двумя пальцами, она сняла хорошо видный на серебряной ткани волос. Рыжие волосы она видела только однажды, когда перерывала мусор на тайной квартире. Может быть волос попал оттуда, хоть прошло столько лет? Или она подцепила его на Скиперской вышке в Гареме? Да, наверняка в Гареме, где жили Птахи - подцепила и не заметила.
- Чё ещё за чичигага... - пробормотала она, но сейчас ей было совсем не до чужих волос. Она оделась, подключила аккумуляторы к поясу, защёлкнула шлем, но рюкзак с продуктами решила оставить - заберёт вечером, по пути домой, чтобы к складам не подниматься. Сейчас же ей надо как можно скорее попасть на Каланчу к Клоку.
*************
Скорбь и Карга попытались отбить Каланчу Скипера и наказать отморозков. Но взять штурмом готовую к обороне Вышку - это тебе не на бензовозе втихую под Шестёры подкатывать. После замеса, перед Каланчой осталось лежать с десяток убитых загонщиков. Когда же вспыхнула Перуница, бригады Центральных поскорее откатились на соседние улицы.
По всему было видно, что Центральные только прощупывают Раскаянье, и едва ли пойдут на серьёзный штурм. Но и это ещё не всё.
С утра к Клоку пришёл крышак Луши - Чегмыз, и подкинул ему мыслишку не воевать, а объединиться. Каланча Луши стояла всего в паре улиц от Скиперской Вышки, банда у Чегмыза теперь была в два раза меньше, но на сходняке его мысль, что надо бы со Взлётными договариваться, Верста и Халдей зарубили; да и слушок о том, что Клоку помогает Динамо, в стороне не остался: нахрапы Чегмыза на Каланче забарагозили. Вот и пришлось ему на поклон к Клоку пойти. Ко всему этому, Чегмыз поверил, что на одной Каланче Клок не остановится и всему Центру вломит.
Но Клок-то больше и не хотел! Захваченная Каланча башку ему не вскружила. В бригадах Крысюков и Карги столько загонов, что они легко раздавят его даже с Лушей и Динамо.
Клок прохаживался по Тузам своей новой Вышки, поблёскивал Посвистом на груди, и говорил Ксюше:
- Со сходняком перетереть надо. Центр передеребанить на новое: Карге с Крысаёпами пусть как раньше крышуется - не облезут, а нам - точки Скиперские, и от Луши шмат: так с Чегмызом сбазарились.
- И дальше чё? - покосилась Ксюша на тёмное пятно в том самом месте, где раньше пытали Фаныча. - Ты Халдею и Версте на хрен не нужен, ты для них гнилой пассажир. И сольют тебя, как только у самих от жопы отляжет. Им интересы твои - до вороньего хера, они тебя скорее в дерьме утопят, чем Каланчу обсидеть в Центре дадут.
Клок прижал Посвист с кабаньей фигуркой к нижней губе и внимательно слушал. Он и хотел, и боялся попереть против Центра, разговор-то на Взлётке сначала шёл только об одном Скипере! Клок обсиживался местным князьком со своей крепостью в Центре и загородными угодьями на Кольце. Скоро и мизга к нему из подвалов потянется, и загоны с нахрапами из других банд перебегут. Сил подкопить, и может тогда...
- Па-алевно, - протянул он, покусывая свисток. - Каланчи Крысоедов и Карги отжимать - это те, бикса, не Фаныча чепушилить. А чё если конкретные рамсы замутятся? Зима жопу прищемит: загонам на Вышке жрать чё-то надо, и хрючила у нас не набарыжено... нет мазы Взлётным с Центральными до зимы друг друга в бетон заколачивать.
- Кого зима без топлива жопу прищемит, так это Скорбным с Каргой.
Клок от души заржал: сам так думал. Весь город без его топлива вымерзнет. Но и в Центре эту тему давно срисовали. Вот почему Раскаянье всегда было самым слабейшим из всех.
- А чё, Ксюха, если загон с Центра по дубаку к нам на Каланчу побежит? Без войны разжиреем и весной Каргу с Крысаёпами развальцуем?
Нет, слишком долго: Ксюшу такой расклад не устраивал. За зиму Клок десять раз передумает ей помогать, и Халдей с Верстой так укрепятся, что из Центра их годами не вышибить. Значит победит тот, у кого людей больше, запасов до одури, и у кого нервы крепче. И вот с последним у Клока точно полный голяк.
- Ты чё, самый захарчёванный, типа? Или Карга со Скорбью без палева в Центре почилят, пока мороз им сраку не прищемит? Или чё надо - сами подрежут.
Подловатое выражение сползло с лица Клока, как шкура с ошпаренной крысы.
- Халдей с Верстой очко надорвут, все бригады угробят, но Взлётку у тебя из лап выдерут. Не за Вышку Скиперскую кости класть будут, не на улицах мордохаться, а за топляк. Они сколько пацанов вчера на Кольцевых кинули? Бригаду, и лопанулись? Сдрефили, думаешь? Им все пацаны на Взлётку нужны! Вот возьмут топляк, тогда и тебя за жопу схватят, и плакала твоя Каланча, и амба всему Раскаянью!
Клок тяжело засопел.
- Потянула ты меня на блудняк, падла! Чилил бы себе на Взлётке, не шухарился, теперь Центру глотку рви за своё!
- Если тормознёшь, будешь со сходняком базары тереть - кончат тебя, и всю братву твою передавят, - Ксюша с коротким шипением стравленного воздуха отстегнула свой шлем и подошла к Клоку глаза в глаза. - Мочить их надо, всех Центральных мочить. К зиме ты один во всём Центре паучить должен засесть, иначе кранты тебе, Клочара, и твоей банде кранты.
Клок кивнул, понимая: либо он Крысоедов с Каргой, либо они его.
- Чё с Чегмызом тогда? Он, конкретный крышак, на делюгу со мной подписался.
- Я тебе с левыми блатоваться тему не пайковала. Кто нам Луша?..
Она наклонилась к плечу Клока и шепнула ему совсем близко:
- Подрежь Чегмыза, и Посвист его - себе. У Центральных один крышак будет.
Лицо Клока прорезал хитрый оскал. Но тут рядом закашляли. Ксюша скорее нахлобучила шлем. Этаж казался пустым, но в любую минуту на Тузы могли подняться нахрапы или кто-нибудь из пристяжных. На пороге квартиры, где раньше жил Фаныч, еле пошатывалась на ногах его беловолосая Цаца. Ксюша не сразу узнала её. Лошадь придерживалась за косяк, всё лицо её распухло от синяков, шмотки на теле разодраны и окровавлены.
- Вались на шконку, лярва, пока табло те не доломали! - ощерился Клок. Лошадь медленно повернулась обратно в квартиру - добыча нового крышака, вместе с Посвистом. Но зачем её бить-то по-чёрному? Цаца - не новенькая на Каланче, ломаться не будет, да и не надо её как батонку подвалохшную обламывать. С крышаком она держит банду, крышаку Цаца нужна не только на койке... но, если ни на койке, ни на Каланче Цаца толком ему не нужна, если не так как надо куму подмахивает - её запрессуют, как эту?
С запоганенной душой Ксюша оставила Клока и его банду на Вышке и пошла к Нели.
У Раскаянья не одно, а целых три слабых места: Скиперская Каланча, улицы и кварталы, с которых Скипер раньше собирал дань, и, наконец, загородный аэродром. Нельзя терять улицы - с них банда харчится, берёт пойло, мизгу от подвалохшных кутышей, нельзя терять Вышку - без Каланчи Раскаянью в городе совсем не за что зацепиться, и конечно же нельзя терять топливо. Так где ждать удар?
Пока Клок обсиживается на Каланче и укрепляет её изнутри, Ксюша спешила поговорить с лычкой. Нели помнила кто такие Халдей и Верста, и могла подсказать, как те поступят со Взлётными дальше.
Но прежде Лысой Поляны Ксюша вернулась в Башню, чтобы дозарядить Перуницу и взять свой рюкзак. Продукты нужно таскать в тайный дом как можно чаще, два человека проедают не так уж и мало всего.
Рюкзак на скамейке в аккумуляторной расстёгнут - не хватает примерно трети еды. Некоторые пачки и банки выловлены наружу, оценены, и, что не понравилось, аккуратно составлено тут же, у рюкзака.
Неужто Кощей оголодал?
Ксюша злыми шагами поднялась на второй этаж, обошла ресторан и магазин игрушек, поспешила к фитнес-клубу, и на бортике бассейна заметила скинутый кем-то влажный халат. К вороту халата прилип рыжий волос.
В Башне, пока Ксюши не было, появился новый жилец - может, гость из Арктиды, или исследователь или учёный из поля, а может быть... новая игрушка Кощея.
*************
- Ну, ё-ма-на, зря Клок с Чегмызом блатуется, - покачивала головой Нели. Ксюша выкладывала продукты на стол, где её дожидался ещё тёплый, накрытый полотенцем обед. Оказывается, Нели любила готовить, особенно, когда у неё хватало продуктов, и есть для кого стараться. Сегодня она даже принарядилась: натянула на себя тёмно-синее платье и белую шаль, вязанную крупной сетью; и в лычке сразу замелькало что-то холёное, как в фарфоровой статуэтке.
- Пока Луша под своим крышаком ходит, кинут Клока при первом же шухере. Чё если Чегмызу обратно к Центральным захочется? И ведь ему, падле, захочется! На сходняке Чегмыза не потому за пристяжного держали, что Луша мелкая и посвист у них олений, а потому, что Чегмыз - ссыкло конченое: был ссыклом, ссыклом и помрёт. Он очко сжал и на цырлах попрыгал со Взлётными расходиться. Центровые его прессанут, он опять очко сожмёт, и рамсить против Клока поскачет.
- Нет труса хуже, чем трус при делах, - хмыкнула Ксюша, выкладывая пакетики с напитками из малинового концентрата.
- Крыса это позорная, а не трус. Один раз скурвился, и в другой раз киданёт. Валить надо Чегмыза, и Лушу под себя подгребать - вот это будет реальная тема.
- Базара нет, я Клоку за это и просяняла, пусть с Чегмызом как надо поступит, - сказала Ксюша, а сама всё думала о своём - о воре, поселившемся в Башне. Одно то, что кто-то без спроса трогает её вещи - жутко её коробило. Уж если она чему-то и научилась у Беллы, так это беречь свои личные вещи и никому не давать к ним прикасаться.
- Ты чё, цыпочка моя, грузанулась? - мягко взяла её за руку Нели и отложила пакеты с напитками.
- Думаю, куда Центральные дальше Раскаянью вломят. Есть Колечко, есть земля Скиперская, есть их Вышка. Топляк Халдею и Версте нужен кровь из носу, но брать-то Взлётку напряжно: туда-сюда бригады по тракту гонять, когда рядом Клок со своими ломтями - эдак можно и свои Вышки всрать.
- Гнилой расклад, - кивнула Нели. - Надо по пырому эту помойку разрыть, не то погорит Клочара... Задвинь-ка ему такую телегу: пусть возьмёт звонаря - суку из Карги или Скорби; и просянит нам за прикидки Центральных. Лучше нахрапа брать, или загона, кто с нахрапами скорефанился... Короче, пять-шесть звонарей пускай выцепит, и прессуйте их, пока не расколются до самой жопы.
Ксюша бросила на неё пристальный взгляд и твёрже погладила за руку.
- Нели, а если бы к тебе в дом заполз кто-нибудь?
- Это кто? - немедля подобралась лычка.
- Ушлый и хитрожопый какой-нибудь, кто бы квартиру пропалил, и как через шкаф прошиться домозговал... ты бы ему раскололась?
- Да не, ты чё, Ксюх! На кой мне с Центральными или с Клоком в ногу шагать? Прикинут, что я их кидала - так и эдак замочат: за стукачом, ваще-то, топор гуляет. Не, лучше зашиться! Да и...
Нели коротко хмыкнула и погладила Ксюшу по нежной щеке.
- Как тебя сдать-то, кошечка ты моя приблатнённая? Я б за тебя закупорилась наглухо.
Ксюша вспомнила Фаныча, как тот до смерти молчал, отпустила руку Нели и даже слегка улыбнулась.
- Красивая ты сегодня - очень.
- Эт? Да это я в шкафу надыбала, - поглядела на себя Нели, огладила на груди платье и закуталась поуютнее в шаль. - В книжке одной вычиткала - ходят, мол, так.
- Ты осторожнее... - тихо обмолвилась Ксюша, изучая её из-под тёмных ресниц, - только ошейником его не порви.
*************
Воронёные и Крсыоеды отхватили себе два самых жирнючих Посвиста в городе. Чем больше еды, тем больше в банде загонщиков. И на Вышки Халдея с Верстой их набилось, как спор в зрелую ложку, не то что у остальных Центральных... Тридцать четыре года на городских улицах никто не вспоминал про большую войну за передел территории - кусались только по мелочи. А сейчас крышаки сплачивали свои бригады поближе к Центру, чтобы не подпустить к себе Клока с Раскаяньем. И это сыграло на руку Ксюше.
В городе началась охота на звонарей. С помощью сканера движения и динамиков Ксюша легко находила посты бандитов среди руин, обходила их с тыла, Крысоеды и Воронёные начинали стрелять по ней, получали разряд Перуницы, срывались с места и попадали в засаду Раскаянья.
Нахрапы Карги и Скорби легко вычислялись по блатной ругани, которой они сдерживали загонов и не давали им разбежаться по одному. Когда же бригада Центральных попадала в ловушку, загонщиков Взлётные могли перестрелять, или взять в плен в свою банду, но с нахрапами всегда поступали особо.
Нахрапов упорно и долго пытали, чтобы выяснить, куда именно ударят Верста и Халдей. Ксюша смотрела на пытки, желая услышать признания бандитов из первых уст. Она не сбегала от вида крови, её не тошнило от нечистот, она перестала примерять на себя чужие муки. Она ждала, пока одни крысы хорошенько придушат других - до самого чистого и правдивого визга.
И ломти, ободрившись, что за их делом смотрят, расходились во всю. Чужого нахрапа крепко привязывали или подвешивали за руки или за ноги, избивали, ломали кости, выдавливали глаза, резали - когда не хотели слишком долго возиться. Если же времени хватало с лихвой, и укрытие подбиралось надёжное, то могли обмазать пленнику ноги жиром и сунуть их в подвальное слуховое окно - запоёт о крышаковых прикидках как миленький, пока его маслы до самых коленок дикие крысы обгладывают.
Но пытать Норкой получалось, только если рядом отыскивался крысиный подвал. Легче жечь пленника на Закупор. Ломти повсюду таскали с собой банку с высушенной до чёрного порошка Чадью. Ею плотно набивали нахрапу уши, ноздри и задницу, обсыпали пах и подмышки, и связывали. Адское жжение мигом развязывало языки. Особо упёртым надрезали кожу и забивали плесень в раны.
Ксюша сама видела, как чернеют и вспухают надрезы, и под кожей разбегаются тёмные жилки. Пытка на Закупор - одна из самых томительных, и каждую её секунду бандит страшно мучился. Если же он и после этого не сознавался, то сухую Чадь насыпали ему в глаза, и он полностью слеп.
Случалось, что с особенно ненавистными нахрапами ломти обходились, как могли бы поступить с пленными женщинами, и Ксюшу никто не стеснялся; скорее, нарочно старались провернуть перед ней что-нибудь эдакое, но ничего, кроме отвращения к ломтям, как к людям, а не то что к мужчинам, Ксюша в этом не видела.
И ни один из тех, кого жестоко пытали, не вытерпел - все до единого раскололись, и выдали всё, и сдали всех, и оговорили себя. Лёгкая смерть - это тоже подарок, когда тебе бежать некуда.
Ломти вытрясли из звонарей, что Верста с Халдеем хотят сначала ударить по Вышкам Луши и Скипера, отвлечь этим внимание Взлётных, и в то же самое время бросить главные силы на штурм Кольца.
Ксюша рассказала об этом Клоку. Он решил рубануть хвосты и замутил сходняк, куда позвал нахрапов из Скипера и Раскаянья, и особо - Чегмыза: якобы, чтоб договориться, как лучше охранять свои территории. Но на этой же сходке Чегмыза скрутили, пытали, и, лишь предложили ему: "Жизнь или Посвист!" - как он на всё согласился и сопротивляться не стал. Неужели крышак Луши надеялся, что Клок правда его не убьёт?
Только он отдал свой Посвист - Чегмыза сбросили с Вышки головой вниз, как и поступали со всеми подрезанными крышаками.
Теперь и Каланча Луши была под Раскаяньем, и их загоны примкнули ко Взлётным. Но часть нахрапов и загонов Чегмыза успела слинять к Карге и Крысюкам. Так слава о том, что Клок беспредельщик, который слова не держит и живёт не по Праву, разошлась ещё шире - ржавую щётку в мешке не утаишь. Даже из Раскаянья, почуяв палёное, кое-кто сбежал в Центр. И пока банда вконец не развалилось, надо было как можно скорее вмазать Халдею с Верстой.
- Три бригады на Каланчу Луши, три бригады на Скиперскую Каланчу, а чё осталось - на Взлётку - вот такой, типа, расклад, - возил Клок татуированным пальцем по намалёванной углём карте города и аэропорта. Длинной ниткой по ней вился тракт - так бандитам представлялась дорога в четырнадцать километров между Кольцом и городскими окраинами.
В одной бригаде - пятьдесят человек. На защиту каждой Каланчи Клок тратил полторы сотни загонщиков; итого - триста загонов останется в городе, и ещё с полтысячи потопает на Кольцо. Нахрапы слушали нового крышака в оба уха, потому что многие из них раскрутились только при Клоке, когда перебежали из своих старых банд. На Тузах, в бывшей квартире Фаныча, они обступили дубовый стол, пялились на нарисованную поверх рекламного щита карту, но больше поглядывали на вырезки из эротических журналов, расклеенные по стенам.
И только электрический голос Ксюши встрял поперёк Клока.
- У Крысоёпов и Карги загонов под четыре тысячи рыл начтётся, а у нас - восемьсот пацанов. Центральным две Каланчи шухарить, и нам две Вышки контролить. Они ломанутся к нам - по любому хотя бы четыре сотни бойцов на рамсы отрядят, и атасников на каждой Вышке посадят, чтоб своё цинковали. Остальные на Кольцо дёрнут - всего тыщи две... хотя нет, даже три тыщи. Чё твои пятьсот Взлётных на Колечке против такой котлы намесят?
- Крысаёпам с Воронёными Кольцо сходу брать, а мы с нашей хазы по ним пошмаляем. Наша Взлётка! Мы там все точки пропалили!
- Центровых, ваще-то, больше в шесть раз... - упёрлась Ксюша в стол руками. Сквозь шлем она видела настороженные взгляды нахрапов. Подхватив кусочек угля, она набросала на рекламном щите свои линии и числа.
- На каждой Каланче оставим одну бригаду загонов - всего сотню бойцов. Центральные нас на понт взять хотят и серьёзно щемить на Вышках не будут. С Кольца снимем всех, кто там чилит, и кинем на город четыреста наших парней - ты их поведёшь Каргу подрезать. Выйдет такой расклад: пока Центровые наши Вышки штурмуют, мы у самого Версты Вышку подрежем. Котлу, что к топляку ломится, я сама защемлю: беру последних триста загонов и встану здесь, на дороге... - она жирно обвела начало тракта, где, как хорошо помнила, лес почти скрыл дорогу. - Тут и триста пацанов против трёх тысяч не сложатся. Но, если котла до аэродрома дочешет - тут и кранты: развернуться и всем стадом по Взлётке попрут. Стоять за само Кольцо смысла нет.
- Ты не прихерела ли, бикса? Кольцо кидануть порешала! - заорал Клок, и нахрапы вместе с ним загундосили. - Там топляк, там наша точка, там наши харчи! Кидануть Кольцо на деребан, и потом самим хвоста в дубак кинуть?!
- Ты пали тему дальше: я и Каланчи кину, - ответила Ксюша и снова повела по плану углём. - На тракте бригады прищемим, Воронёные и Крысюки назад лопанутся. А как лопанутся, пусть те две бригады, кто на Вышках у нас точковали, на окраины валятся и Центральных на гоп-стоп возьмут.
- Каланчи киданула, Колечко киданула, всех на улицы маршем - ты чё, бикса, под Центральных работаешь?! - завизжал Клок. Никто из нахрапов не понимал достоинств её затеи, и, Чадь с ним, не только её, а их с лычкой затеи! Уж больно Нели хорошо знала, как в бандах трясутся за свои точки, так что даже в уме с них не слезут.
- Банковать надо, Клок. Не банковали бы с лёту, нарубили бы себе две Каланчи?.. Или ты не фартовый?
Клок раздувал щёки, лицо его пошло пятнами, но подленькие глазки живо забегали. Если выгорит, то за день Взлётные и Центровых от горючки отбреют, и Кольцо обсидят крепче, и Каргу ломанут, а Карга того стоит.
- Хер с тобой, лучше меньше, но больше, перетасуемся, - решил Клок и гаркнул нахрапам. - Снимай всё, чё есть с Кольца! Ей загонов на тракт, мне бригады на Каланчу Воронёных!.. Если не проканает, я с тебя, бикса, спрошу, - повернулся он.
- Будем живы - сочтёмся, - хмыкнула Ксюша, и до конца сходняка они обсуждали только детали её нового плана. Клок должен был вовремя подкрасться к Каланче Воронёных и штурмовать её, а себе Ксюша вытребовала бензовоз - Рогатый мог очень ей пригодиться на тракте.
Под рукой у Ксюши окажется в десять раз меньше загонщиков, чем у откормленных стаями крыс и ворон Центровых. Если Нели ошиблась хоть в мелочи, и в силе банд просчиталась, то на тракте их с Ксюшей план рухнет, как подточенный грибницей дом.
И под его обломками сгинет не одна Ксюша.
*************
Триста загонщиков пошли за ней по холодному утреннему тракту. Ксюша ехала впереди, на подножке Рогатого. Семь лет назад она точно также защищала другую машину, только против загонщиков в котловине, а до этого - ни единого слова не могла вымолвить на перекрёстке, когда впервые встретилась с бандитами лицом к лицу.
Не осталось у города ничего, чем он мог бы её запугать. Муки и смерть? Ксюша видела самые жуткие муки и смерти, какие только устраивались бандитами для стукачей и врагов. Саму Ксюшу теснили, кололи, стреляли не раз, пытались разорвать на клочки. По зеркальному забралу шлема разбежалась глубокая трещина, но шлем терпел, и комбинезон, пусть весь в дырах, протёртый, но заштопан её же рукой. Средь бандитов - как в тёмной липкой воде, но больше не страшно. На уродливом ржавом Рогатом она ехала в самое пекло войны, потому что только сила даёт свободу.
Побеждённые бегут под тебя, потому что им хочется сыто жить и согреться, а это даст только сильный. Слабые - прячутся в заточении, обложены данью, соскребают со стен стопельные грибы, и бояться каждого шороха, им страшно выйти наружу; ведь снаружи, на пустой холодной земле, их поджидают свободные Городские Чудовища. Но Ксюше больше никто и никогда не укажет: можно ли до этой точки, можно ли до этого края, можно ли до этого этажа? Никто и никогда не укажет ей, где кончается её воля!
"А я?" - вдруг оглянулась Ксюша на мрачную колонну бандитов за бензовозом. Загоны, недоверчиво косились на лес и шагали с самопалами за Рогатым.
Шесть бригад - шесть нахрапов, но она сократила это число до двух: так будет намного удобнее в большом бою. Место для засады на тракте - в пяти километрах от города, здесь дорога сужается из-за кустов, но по обочинам нет гниющих деревьев, и за неплотными кустами удобные для обстрела дороги холмы.
Но городские бандиты не слишком горели желанием лезть в самую чащу. В лесу обитало зверьё, и некоторые из хищников - настоящие великаны. Загонщики предлагали Ксюше устроить засаду дальше по тракту, на открытом месте, и подальше от леса.
Пришлось напомнить загонам, что скоро по тракту ломанётся настоящий зверь - три тысячи Центровых, и, если торчать посреди майдана, Раскаянье как перхоть сметут и не остановятся. Лишь тогда загоны поплелись на заросшие соснами и елями холмы. Шли несмело, часто оглядывались и прислушивались: не подкрадываются ли через кустарники волки, рыси, или медведи?
С каждой стороны от дороги укрылись по сто пятьдесят загонщиков. Рогатого отогнали подальше к Кольцу. Перед этим Ксюша объяснила шофёру, как надо поступать при первых выстрелах, и отпустила его. Время в западне тянулось нервно и долго. Люди попрятались за густыми елями, в папоротниках, и между гигантских корней, залегли в мшистых ложбинах, и то и дело поглядывали на тракт. Центральные долго не приходили. Ломти мёрзли и кутались потеплее на влажной траве, еле слышно переговаривались между друг другом - не только о скором бое, но и о горячей грибной похлёбке с крысятиной, и о тёплых Колодах.
Ксюша раздумывала, что Халдей и Верста наверняка узнали про пытки нахрапов, и могут прикинуть, что Раскаянье в курсе про их планы о захвате топлива. Воронёные и Крысюки вполне могут передумать нападать на Кольцо, и вместо этого набросятся всем скопом на Вышки - вот тогда у Клока и его загонов начнутся большие проблемы; вернее сказать, у них вообще не останется никаких шансов.
Ксюша мучилась этим вплоть до последней секунды, пока вдали не послышался гул голосов и не застучали шаги нескольких тысяч людей. Вот на тракте показались первые загонщики Центровых. Тёмно-серая многоногая и многоголосая толпа всё вытягивалась и вытягивалась на дорогу, и никак не кончалась.
Болтовня на холмах затихла. Бригады, как распахнутый вороний клюв, приготовились сцапать добычу. Центральные волоклись, не таясь, им ведь казалось, что они только-только отошли от окраин, и в город легко могут вернуться минут за сорок - на это Ксюша и рассчитывала. Убивать всех загонов - нет никакой нужды; убить всех и не получится. Главное - сбить их с курса. Центровые ломились на аэродром, отжимать топливо, и никак не собирались меситься посреди тракта.
Никто не стрелял, даже когда первые загонщики из толпы Центральных втянулись между бригад Раскаянья. Ломти ждали приказа Ксюши, а Ксюша ждала, когда хвост колонны покажется на дороге. Вот замыкающие бандиты открылись ей с её места, Ксюша подождала ещё, пропустила головных загонщиков мимо засады, и лишь после этого закричала. Динамики многократно усилили и исковеркали её голос.
Холмы у дороги мигом окрасились красноватым дымком - вспыхнула Пороховка, грянули самопалы, стрелы и бутылки полетели в колонну.
- Атас, братва, шкерься! - закричали загоны. В лес треснули ответные выстрелы. Центровые хотели свалить с открытой дороги, но, куда бы не сунулись, везде их встречали стрелы или свинцовые пули. Хвост и голова колонны неловко, кое-как развернулись, чтобы помочь своим.
С жутким скрипом и воем мотора навстречу Центральным по тракту помчал бензовоз. Загоны с матом сыпанули к обочинам, лишь бы скорее убраться с дороги Рогатого. С холмов их обстреливали засевшие за деревьями ломти.
Из-за таранящего всех подряд бензовоза колонна распалась полностью. Пальба в упор и запущенные в Рогатого стеклянные бутылки с Чёртовыми Слезами - даже не поцарапали грузовик. Много кого бензовоз раздавил под колёсами, много кого разметал крепким бампером. Первыми дали дёру загонщики из хвоста. Остальные, в гаме, треске и вое стрельбы, ещё не смекнули, что им тоже лучше бежать назад в город, и не дохнуть на тракте, как волна крыс в узком проулке.
Пока ломти Клока гасили Центральных с холмов, их большое число ничего не решало, но вот обалдевшая от страха волна посыпала в лес, и завязалось кровавое месилово врукопашную.
Бандиты с яростью и остервенением вцепились в тех, кто стрелял по ним! С диким матом загоны втыкали друг в друга ножи, забивали насмерть гвоздатыми дубинами, толпой валили на землю и рвали на части ломтей. Мат, вопли и треск закрутились до самой хмари. Сканер движения Ксюши сходил с ума, пытался захватить абсолютно все цели.
Между деревьев прокатился и грянул мощный разряд. Молнии треснули, гром разорвал лес, и сотни загонов стремглав кинулись кто куда, ещё даже не видя, откуда их жахнуло. Воздух дымился, десятки меток разом погасли, но Перуница захватила ещё, и била и по чужим, и по своим - кого только сочла опасным. Заряд батареи пустел. Ещё одна мощная вспышка срезала папоротник перед Ксюшей, осыпала синими искрами сосны. Молнии и вид серебряного костюма гнали загонщиков вон. Кто-то стрелял в ответ, но ветки тока сжигали и стрелы, и выпущенные в Ксюшу пули ещё на подлёте.
На дороге Центральных давил грузовик. Всякий раз, когда лес озаряла вспышка, горели десятки загонщиков; спасающихся на дороге - поднимал на шипы Рогатый. Толпа Центральных таяла и рассеивалась, пока, наконец, не отхлынула обратно по тракту к окраинам города - обескровленная и перепуганная, и насмерть забившая на Кольцо.
Но и в городе их ждёт облом. Уставших загонщиков Центра на окраинах примут две бригады снятых со Скиперской Каланчи и Каланчи Луши ломтей. К тому времени они успеют отбить не слишком сильный отвлекающий натиск из Центра, и уйдут со своих небоскрёбов, чтобы придержать бегущих с тракта загонщиков. Ломти отступят с пути озверелой от страха толпы, как только загонов станет чересчур много, но лишних десять-двадцать минут для Клока выиграют.
В этот же день Каланча Карги пала. Триста оставленных для её охраны загонщиков не удержали четыреста штурмовавших высотку ломтей вместе с Клоком, и даже когда к ним на подмогу подошли их же бригады, что до этого для отвода глаз бились за Вышки Луши и Скипера, Воронёные не устояли. Халдей и Скорбь, натыкаясь на Взлётных повсюду, в конце концов закупорились на своей Каланче. Верста остался без помощи и попал в руки к Клоку; и вороний свисток - символ власти и обширный источник еды в старом городе, теперь болтался на шее крышака в рыжей шубе.
Загоны Карги, сбежавшие с тракта от Ксюши, вдруг узнали, что их Вышка захвачена. Тотчас им стало понятно, кто побеждает в войне, и за кого надо топить. Лишь несколько сотен Воронёных переметнулись к Скорби, только бы не связываться с беспредельщиками.
Остальные примкнули к Раскаянью, Клоку, и его жуткому Городскому Чудовищу в серебряной шкуре.
************
Вместе с Ксюшей в город с тракта вернулись двести тридцать ломтей. Они так торопились, что не успели даже толком обобрать трупы, зато им пришлось тащить с собой много пленных, желающих сражаться за Центр вместе с Раскаяньем. Можно сказать, что Взлётные вообще никого не потеряли, только приобрели: к концу дня их стало больше в два с лишним раза.
Клок посадил на захваченные высотки своих загонов и отбил один наспех собранный натиск Скорби. В городе до сих пор хлопали выстрелы, на улицах схлёстывались бандиты, но кто кому рога обломал - любой мизге ясно. Ксюша своими глазами видела искалеченное тело Версты, и вороний посвист в руках у Клока. Трижды крышак Раскаянья поднимался на чужие Вышки, трижды убивал крышаков, и всякий раз бахвалился перед ней, как будто он один одержал все победы.
Где-то на вышке Воронёных жила раньше Нели. Ксюша видела размалёванные стены Гарема, вороньи перья, крылья и черепки, подвешенные гирляндами на Тузах, и ещё кое-что необычное: по всей Вышке бегали дети - маленькие одичалые зверёныши, кто не знал никакого другого языка, кроме жаргона, кто дрался с остервенелостью взрослых, кто обходились без отца и без матери, и понимали только блатные законы.
Птенцы Воронья во все зенки смотрели на Ксюшу, кто-то пытался схватит её за комбинезон или просто толкнуть, но пристяжные никого к ней не подпускали.
В конце концов задвиги Клока, навроде: "Будут, суки знать, как с Клоком рамсы разводить!", "Я тут всех волчар тряпочных на колени прижму!" - достали Ксюшу до колек в печёнках, и она свалила с Тузов, не прощаясь.
На улицах сильно стемнело. Ноги Ксюши отстёгивались от усталости, комбинезон обсох пятнами крови, внутри шлема воняло дымом - фильтры давно вышли из строя, и Ксюша сдёрнула его прочь, чтобы хоть немного отдышаться в прохладном ночном воздухе. Тут же к ней с низким жужжанием подлетел четырёхмоторный дрон.
- Пошёл на хер! - бросила Ксюша в него оплавленным аккумулятором. Дрон покружился над ней, просканировал, и взмыл обратно к проблесковым маячкам чёрной Башни.
Ксюша ни за что бы не доплелась сегодня до Нели, и Перуница разряжена. Она сама, как севшая батарейка, протащилась сквозь шлюз, ввалилась в аккумуляторную и запихнула поясные элементы в энергоячейки. Руки дрожали, её до сих пор колотило после засады на тракте, боя со Скорбью, и себялюбивого порожняка Клока...
В её прежнем доме косые блики ламп скользили по белому пластику аккумуляторной. На потолке, под тёмными колпаками, бесшумно поворачивалась камеры видеонаблюдения. Ксюша выставила средний палец и показала его Кощею - без разницы видел он этот жест, или нет.
Закончив, она побрела к себе в спальню. В апартаментах Ксюша собиралась принять душ и сразу завалиться спать. Если проснётся рано утром, то успеет сходить в тайный дом к лычке, и рассказать ей о захвате Башни Карги, и убийстве её прежнего крышака. Пусть Нели порадуется - вот, что они вместе завоевали, вот, что они вместе заработали её опытом, вот за что Нели вместе с ней рисковала. Она должна радоваться, ведь отплатила всем, кто унижал её на Каланче и выгнал из банды.
На одном из этажей продуктовый склад стоял нараспашку. Ксюша остановилась и оценила взглядом незапертый дверной проём. Обычно двери продуктовых складов закрывались тотчас же, как только через них проходил человек.
Ксюша с тихим шуршанием комбинезона подкралась к проёму. В нижнюю направляющую двери воткнута сплющенная упаковка из-под вишнёвого сока. Внутри складского помещения горел яркий свет. Бесконечные ряды контейнеров и хронобоксов уходили дальше, вглубь склада: белые тубусы с сухом молоком, сахар в вакуумных канистрах, порошковое пюре и прокалённые каши в пузатых контейнерах, на всём - ровным светом горит синий светодиод: само время законсервировано внутри.
Ксюша вошла внутрь склада, внимательно прошагала вдоль стеллажей, пока не заметила между рядов красные огоньки распечатанных хронобоксов. Она побрела на огоньки, как на красный сигнал, и вдруг увидела: с одной из нижних полок свисает худощавая рука с тонким запястьем. Ксюша подобралась поближе к руке и присела возле неё на корточки. В глуби стеллажа уснула девочка, лет четырнадцати - рыжая-рыжая! Ярко-медные волосы подстрижены ниже ушей, сама она - тощая и конопатая, но одета в летнее платье Ксюши, да ещё с золотыми рубиновыми серёжками в ушах!
- Ах ты шмонь... - тихо выругалась Ксюша и подтолкнула чужую руку. Девчонка вздрогнула и открыла глаза - серые, как уличный бетон; она неловко закопошилась на полке и случайно раздавила под собой недопитую коробочку сока. На Ксюшино платье выплеснулось пятно.
- Подъём, залётная! - пихнула Ксюша стеллаж. Девочка, ещё ничего не понимая спросонья, улыбнулась Ксюше во всё веснушчатое лицо.
- Ой, здрасте! А ты, наверное, Ксюша, да?
Девочка завозилась на полке, стараясь вышкоблиться из стеллажа, но так, чтобы случайно не уронить стоящие рядом продукты.
- Дай руку, пожалуйста! - вытянулась вперёд тонкая кисть с растопыренной пятернёй. Ксюша выпрямилась и даже не подумала помогать рыжей соплячке. Та без всякого смущения прекрасно выкарабкалась в проход сама. Гибкая и худая, она оказалась на голову ниже Ксюши.
- Покемарила я тут! - потянулась Рыжая и сладко зевнула. Когда румяный рот схлопнулся, она проморгалась и смешливо улыбнулась Ксюше. - Тут столько еды!
- И чё? Эт не твоя хавка, чтоб крысятничать, - сверлила её нелюбящим взглядом Ксюша.
- Меня Лизой зовут! - выставила Рыжая липкую пятерню для знакомства.
- Краба-то убери. Щас с каждой соской блатоваться... Ты чё моё хрючево тыришь?
- А? - вытаращилась Лиза, не понимая ни слова.
Ксюша подцепила её двумя пальцами за платье на груди, и как пушинку подтянула к себе. Глаза Рыжей забегали.
- Ой, ничего я не крала! Мне, вообще-то, разрешили брать тут, что захочется!
- Разрешили те? Кто разрешил? - секла её злобным прищуром Ксюша. - А это тебе кто крысятничать разрешил? - дёрнула она за платье. - А это, кто цапками мацать разрешил? - щёлкнула она по серёжке. - Ну-ка, соска, колись, у кого шмандовала?
- Я... да ты чего... - затряслась девочка и покраснела вся пуще прежнего. - Ты что, обиделась? Я думала ты сердиться не будешь, думала мы с тобой дружить будем!..
- Ты чё мне блатная с тобой кентоваться? Сняла серьги, шмоха!
Лиза, побелев, начала ковыряться в мочке уха, чтобы вытащить ей рубиновую серёжку. Ксюша не вытерпела, и сама принялась вытаскивать из другого уха вторую.
- Ай, мне больно! - выдернулась из-под её рук Лиза.
- Не дрыгайся, соска, не то ушару порву! - сцапала Ксюша её за плечо.
- Мне больно! - повторила Лиза, чуть ли не плача, но Ксюша вытащила у неё из ушей обе свои серёжки и спрятала их у себя в кулаке. Хотелось врезать Рыжей этим самым кулаком под дых, и Лиза поняла это, и вся сжалась, так что с полок у неё за спиной посыпались упаковки. Ксюша только из-за усталости не отмутузила воровайку.
- Живи, босявка, - плюнула она мимо Лизы.
- Злыдня ты! - пропищала Лиза.
- Чё?! - дёрнулась Ксюша всем телом и занесла кулак. Та вжала рыжую голову в плечи и накрылась руками.
- Ещё тока залапай мои шмотки, вафлёрка, я те сопли с зубами смешаю!
- Извини меня! - вскрикнула Лиза, вскочила, и в слезах побежала прочь от неё. Ксюша хотела её схватить, но так и осталась стоять с занесённым кулаком у стеллажа. Где-то на выходе с шипением закрылась дверь. Ксюша разжала ладонь и поглядела на свои рубиновые серёжки. Ведь она даже толком надеть их не сможет... Дужки помялись, и Ксюша бережно начала их разгибать.
- Злыдня? Сучка рыжая!.. У кого подрезать надыбалась... - бормотала она и ненароком вскинула взгляд от серёжек на стеклянную банку на полке перед собой. Вытянутое кривое лицо уставилось прямо на Ксюшу: чёрные патлы прилипли ко лбу, мелкие злые глазки алчно блестят. Это ещё кто такой? Как это он пролез в Башню? Это же...
Ксюша вывалила банку вон с полки, та шлёпнулась об пол и глухо разбилась. Густой белый соус разбрызгался по сторонам. Ксюша крепко схватила себя за волосы и дёрнула их со всей силы, будто хотела содрать с зверя шкуру.
- Ни чё... ни чё. Злыдня, да? - дёрнула она ещё раз, покрепче: не завизжит ли зверюга?
Белый свет, тихий гул вентиляции, ровные ряды стеллажей - всё как всегда... всё как всегда дожидается, когда провонявшая городом злыдня набьёт свой растянутый куль и уползёт обратно на гниющие улицы. Ей-то что! Поздно выть! Пусть Рыжая махрой подавится! Пусть думает про неё, что захочет!.. Но именно то, что думает про неё Лиза, вдруг больно кольнуло Ксюшу, и этого она никак не могла в себе задавить. И не важно, откуда Рыжая нарисовалась, кто она, кто и зачем впустил её в Башню; важно то, что сейчас чужачка думает про неё, как про... человека, наверное, что ли.
- Я сама знаю, чё надо! - выпрямилась Ксюша и резко ударила кулаком по стеллажу. - Я знаю, как правильно, я там была! а вы все, мрази... ни чё вы не знаете! - рычала она сквозь зубы, и перед глазами мелькали лица Кощея, Беллы, Саши и кутышей.
Ксюша зажмурилась, в глазах зажгло. Рядом еле слышно зажужжал робот-уборщик. Она крупно зашагала вон со склада и пинанула по пути осторожного робота. В отражениях хронобоксов за ней гналась взбешённая росомаха, только почему-то вытянутая, юркая, чёрная, с длинным скользким хвостом. Ксюша схватила рюкзак и вытащила из него обсохшую грязью бутыль с чёрной жижей. Правило: не приносить ничего из внешнего мира - Кощей пусть вбивает в башку своей новой, Рыжей!
Она поднялась на восемнадцатый, закрытый этаж - технический. Серая дверь здесь ни на какие ключевые слова не открывалась. Мразь! Ксюша пришла к ней со своим, особым ключом. Она откупорила бутылку, отступила от двери и плеснула на неё тёмной жижей. Гладкий серый материал заскворчал, вспучился и оплавился рваной дырой. Ксюша плеснула ещё, и обливала дверь до тех пор, пока дыра не расползлась под величину человека.
Ксюша закупорила бутылку и поползла сквозь дыру. Как только она пролезла внутрь, на техническом этаже вспыхнул свет. Были здесь и камеры на потолке, но Ксюша на них не оглядывалась. В голове пульсировала спешка и злость.
Она впервые забралась на Технический... коридоры здесь уже, чем в жилой части Башни. Или они только кажутся узкими из-за толстых белых труб возле стен, больших красных вентилей и коробов с датчиками? Ксюша не знала, зачем это всё нужно, она проходила, может быть, мимо самых чувствительных и ключевых систем Башни: вентиляции, отопления, подачи воды и газа, лифтовых механизмов; если верхние этажи: сад, лаборатория и крыша - это мозг Башни, под надзором Кощея, то сейчас Ксюша влезла во внутренние органы небоскрёба. Она оглядывалась и искала что-нибудь, связанное с электропитанием. По длинной цепочке щитков и бесконечным прожилинам кабелей она дошла до мрачной холодной комнаты. Внутри сосредоточенно гудели и перемигивались индикаторами чёрные электрические шкафы - это они контролируют и отвечают за системы обороны всей Башни?
Если облить шкафы кислотой и сломать их, то турели, дроны и блокировка дверей сразу отключатся? Но как потом починить всё испорченное оборудование? Сможет ли Ксюша опять оживить Башню, или небоскрёб так навсегда и остановится мёртвым? Нет, риск слишком велик, нельзя делать из Башни очередную разорённую Каланчу - это верное самоубийство для самой же Ксюши! Чтобы править над городом, ей нужна сильная и неприступная Башня. Не нужен только Кощей.
Ксюша опустила бутылку и отошла от гудящих шкафов. Вдруг на выходе из комнаты случайно шаркнули. Она обернулась и успела заметить в светлом дверном проёме тень. Кто-то проследил за ней до самой серверной. И кто же это мог быть?..
- Вылазь, соска! Каре шкериться, я тебя запалила! - окликнула Ксюша. Немного погодя в дверь заглянула рыжая голова Лизы.
- Чё ты тут шмургаешь? Стукануть на меня ломанулась?
- Ни за кем я не... шмургаю, - обидчиво ответила Лиза. - Мне самой интересно, что тут за дверь такая, закрытая. Мне сказали, что нельзя сюда.
- Тебе и нельзя, - бросила Ксюша и опустилась на пол перед шкафами. - Давно у меня в Башне обсиделась?
- Я здесь месяц... - задумалась Лиза коротко и нахмурила лоб. - На двадцатом дне, кажется, сбилась со счёта.
- И откуда ты такая нарисовалася?
- Из деревни я. У одного хорошего человека зазимовала - Ярославом кличут, он меня... приютил, - она запнулась и серые глаза стрельнули на бутылку перед ногами Ксюши.
- И дальше чё?
- Сказать взаправду, Ярослав меня от убийцы спас, а летом сюда привёз, в Башню, и с Кощеем, вот, познакомил. Кощей сначала не хотел нас... ну, то есть, меня брать; у него, мол, какой-то свой опыт проходит, но потом взял, и... - Лиза умолкала - она заметила, как недобро уставилась на неё Ксюша.
- Опыт, ага?..
- Ну да, он там наверху какие-то опыты колдунствует, - кивнула на потолок Лиза.
- Хахаль твой, Ярослав, часом, не чернявый такой, на Кощея ещё похож, да?
- Он мне не... - вспыхнула Лиза. - Ой, а ведь и правда похож! - спохватилась она и просияла, что они с Ксюшей думают одинаково. - Только у Ярослава волосы не такие длинные и вороньих перьев в них нет!
- Больше никого тут не видела?
- Нет. За целый месяц никого, - помотала рыжей головой Лиза. - Тут такие двери чудные, по именам Родных Богов открываются.
- Каких-каких богов?
- Ну, Купалы, и Велеса. Ты чего их, не знаешь?
- Знаю. Это из сказок.
- Ничего себе, из сказок! - хмыкнула Лиза, и призадумалась, словно с лохушкой болтала. Но Ксюше её хмыканья были до задницы.
- Ты где живёшь щас?
- Так ведь... в твоей квартире.
- У меня в спальне, что ли?!
- Нет, в соседней! - поспешила защититься Лиза. - Там же в квартире две спальни! Я рядом с твоей!
И правда. Значит, буквально через стену... Почти месяц Ксюша, не по своей воле, соседствовала с этой девчонкой, и при этом даже не замечала её. Ей и в голову не приходило заглянуть в опустевшую после отъезда Беллы спальню.
- Ты мои шмотки из любопытства мацала?
- Ну так, да... Тут ведь всё одинаковое. А у тебя в комнате всё такое ярконькое и весёленькое! И одежонка у меня, вот, поизносилась... Кощей говорил: ты старше, и многого из чего выросла; вот я и нашла себе, что налезло. Ты уж прости, Ксюша, ладно?
- Хер с тобой, таскай... Но только то, чё я тебе сама подгоню, усекла?!
- Д-да... усекла.
Ксюша встала, подобрала бутылку и пробрела мимо. Лиза не решилась идти за ней. По детским рисункам и бумажным гирляндам она, наверное, вообразила себе хозяйку спальни "весёленькой", но только её как следует прессанули на складе, мигом допёрло, кто здесь кто по мастям. На выходе Ксюша оглянулась на Рыжую.
- Ну чё ты там защемилась, жучка? Двигай за мной: не всеку, не ссы.