Дружинин Алексей Владимирович : другие произведения.

Бельмут

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    И эту бредовую вещь я писал долгих четыре года?! Бр-р-р-р!

Бельмут

(записки оголтелого дачника)

- Нет-нет, - сказал сэр Суер-Выер. -

Истина познаётся в одиночестве, друг мой. Иди.

Юрий Коваль, Суер-Выер.

  

Глава 1. Подъём.

   Воздух свеж. Утро летнее.
   Мы все потихоньку просыпаемся - я, друг мой с загадочной фамилией Кульман и чуть менее загадочным именем Вася, а также молодая особа Оксаночка Свистулькина...
   Стоп! Минуточку! А эта-то откуда здесь взялась?!
   Увы, я подумал об этом настолько вслух, что мигом заполучил злую здоровенную затрещину в загривок. Придя в себя, я уже твёрдо усвоил, что Свистулькина очутилась тут не случайно.
   -Хватит, Ксюша, ангел мой! - проскулил я, судорожно напяливая майку, шорты, башмаки, полусвежие носки, куртку, голову, трусы, быстроходные часы... Ну, голову - это так, для красного словца. Хотя, согласитесь, утром все мы в каком-то смысле надеваем новую голову. В народе это зовётся вставанием с той или иной ноги.
   -Уймись, - говорю, - вспомнил! Конечно же, вчера, где-то между завтраком и ужином...
   -Молчи! - прошипела Ксюша, - Кульман просыпается!
   А пробуждение Васи Кульмана - зрелище, надо сказать, примечательное. Нечто среднее между запуском космического корабля, взрывом атомной станции и тараканьими бегами. Писать об этом можно только, простите, гекзаметром.
  
   Вот просыпается муж достославнейший Кульман Василий,
   С тихой тоскою покинув объятья Морфея, при этом
   Очи свои размежает и храп прерывает изящно,
   Звуком утробным доселе на всех наводивший смятенье.
   Он с добродушноприятной улыбкою тут разверзает
   Рот и кидает в пространство крылатые фразы. Однако
   Здесь опускаю я их, соблюдая обряды приличий.
   После же Кульман, любитель пиров и иных развлечений,
   Муж многославный, повсюду весельем своим знаменитый,
   Приподнимает над койкою много видавшее тело,
   Жажде наполнить желудок водой покоряясь охотно.
   Падает на пол при этом: его рассудительно боги
   За неразумную тягу к вину покарали похмельем.
   (Грохот при этом такой, что невольно молитву возносишь,
   Как бы остаться в живых - об одном вопрошая бессмертных).
   После он снова кидает в пространство крылатую фразу,
   Первую хитрозадорною силой затмив, несомненно.
   Также её опущу по довольно понятным причинам.
   После одеться пытается сей Диониса поклонник.
   Дюже на это бывает забавно смотреть, потешаясь.
   Кучу он, бодрый и многозабавный, покажет ужимок,
   Правда, при этом порядком попортив предметов подручных.
  
   Итак, наша с Оксаной беседа прерывается естественным путём. Мы молча пучим глаза на Васю, пока тот с видимым удовольствием сосёт воду из чайника, непринуждённо почёсываясь свободной рукою. Нам отчего-то делается грустно, и мы смотрим в окно на восходящее Солнце, на шустрый полёт ласточек, на рощи, вольно раскинувшиеся на гребнях холмов за рекою и прочие дачные прелести.
   Чайник трепещет в руках Василия пойманной птицею и жалобно булькает. "Пусти меня, Вася, я три твоих желания исполню!". Однако, желание в данный момент у Васи лишь одно, и его-то он как раз и удовлетворяет, пропуская посулы чайника мимо ушей. Выпив всё до дна, как тамада на свадьбе, Василий обводит нас осмысленным взором и снова бухается на кровать, однако не засыпает, а, достав из какого-то закутка потрёпанный томик, например, Шопенгауэра, принимается за чтение.
   Я нежно обнимаю Оксану, а Оксана нежно обнимает меня. Так и сидим, погрузившись в раздумья о желанном завтраке. Наступают Лень и Голод.
   Лень сладкою струйкой вползает в комнату, обманчиво обвивает душу, нежно убаюкивает желания... Ле-е-е-е-ень...
   И тут ей навстречу из пустоты утробы возмущённо выскакивает Голод! Он гонит Лень поганой метлой, дерёт её как сидорову козу, скручивает в бараний рог и, того и гляди, покажет ей Кузькину мать!
   Лень сопротивляется, как может, да куда там! Мы нехотя расцепляем объятия и спешим на кухню. Наши взоры притягивает холодильник.
   О, холодильник! О, белый друг человека (не путать с непременным атрибутом санузла)! Оду хочу посвятить тебе!
  
   За белёсой белизной
   Исчезает напрочь зной.
   Ты хранишь любой продукт -
   Овощ, мясо, рыбу, фрукт,
   Пиво в норму приведёшь,
   Формой ты со шкафом схож,
   И гудит во весь опор
   Электрический мотор.
   Возношу я до небес
   Это чудо из чудес!
  
   Позавтракав, Оксана навела макияж, отчего сделалась похожа не то на сказочную Жар-Птицу, не то на абсолютно не сказочную продавщицу летней обуви с Петровско-Разумовского рынка. Мне, однако же, всё равно понравилось - настоящую-то красоту ничем не испортишь!
   Таким вот образом у нас началось утро.
  
  
  

Глава 2. Настоящая красота.

   Кстати, о настоящей красоте. Вот, скажем, Васька с книгою на койке - не красавец, конечно... Между его волосатой грудью и натруженными (столько по гулянкам бегать-то!) ногами утёсом незыблемого спокойствия, явно диссонирующего с нашим безумным миром, вздымается чудовищный пузень. Однако, благодаря своему честному взгляду и волевому подбородку, он имеет довольно приличный успех у слабого пола, особенно сидя за столом (ибо в это время своё пузо он целомудренно прячет под стол). Впрочем, я не являюсь ценителем мужской красоты (упаси боже дожить и до такого!), поэтому лучше уж займусь Оксаной.
   В наших отношениях с Оксаной, надо сказать, покамест царит абсолютная незавершённость. С одной стороны это, конечно, настораживает, но с другой...
   С другой стороны, незавершённость - это даже и хорошо, поскольку чаще всего она-то и является в человеческих отношениях фактором определяющим. Строя ли предварительные куры приглянувшейся девице, общаясь ли с другом-закадыкой - всегда мы (и вы, и не отпирайтесь!) рады открыть для себя в человеке что-то новое. Причём открыть-то рады, а вот когда откроем... М-да, лучше уж вернусь к описанию Оксаны.
   И ведь недаром же главу-то эту я назвал НАСТОЯЩАЯ КРАСОТА! Оксана целиком и полностью попадает под это определение и торчит под ним, как заяц под кустом. Этого Вам, я полагаю, достаточно, ибо, надеюсь, о красивых девушках представление Вы уже давно имеете. Так что не буду утомлять Вас описанием этой
   потрясающей,
   сногсшибательной,
   умопомрачительной,
   подзаборневалящейся,
   и, наконец, просто добродетельной девушки.
   Вот!
  

Глава 3. Груз знаний.

   На днях мы с Ксюшей намылились на свет Божий за знаниями.
   -Пойдём,- задорно кричала она, сверкая жадными глазёнками, - знаний хочу по самое не могу!
   Ну, я нацепил браслет-амулет, жилет и вельвет, и мы таки выперлись на улицу.
   О чудо! Улица кишмя кишела знающими людьми. Одни знающие люди неторопливо прохаживались, точно боялись расплескать в суету колодезь своей мудрости, другие же куда-то бешено спешили. Вероятно, за новыми знаниями. Один, наиболее, судя по всему, знающий человек, спал на лавке, укрывшись газетой. Мы завистливо зыркнули на него сподлобья - столько, небось, знает, что даже заснул со скуки!
   Не сговариваясь, мы скорее ринулись его расталкивать и расспрашивать об его знаниях. Он
   задумчиво прищурился,
   икнул,
   почесался,
   пёрнул,
   зевнул,
   и - что бы вы думали? - вновь вернулся в объятия Морфея. Морфей же, ласково его приобняв, шутливо погрозил нам, и мы поспешно ретировались в сторону магазина. О, тут знающих людей было хоть отбавляй! Мы лезли ко всем, как малые несмышлёныши, и в довольно сжатые сроки узнали:
   -что Земля вращается вокруг Солнца
   -что пчёлы дают мёд
   -что мы зря наступили одному довольно знающему человеку на ногу
   -что учебный год начинается первого сентября
   -что пятнышки на небе называются звёздами
   -кое-что интригующе неприличное про наших родителей
   -что пора бы нам отсюда убираться.
   Вооружившись последним знанием, мы задали было драпунца, да не тут-то было! Нас придавил к матушке-земле всем своим увесистым телом Груз Знаний. Мы хотели его скинуть - ЩАС! Труднее всего избавиться от всякого хлама - нужные вещи забываются сами собой, и даже быстрее, чем хотелось бы. Мы еле доползли до дома, ухнули, рухнули, и ещё с неделю очухивались, опекаемые нашим заботливым другом Василием Кульманом.
  

Глава 4. Домовой.

   В нашей избе, между прочим, живёт домовой. Звать его, как водится, Кузькой. Иной посетитель нашего гостеприимного дома порой путает его по неопытности с Васей, но это обычно происходит уже, как говорится, подшофе и развеивается как дым. Ведь росту-то в Кузьке метр с кепкой, а Вася - тот... здоров!
   Ладно, про Васю хватит. И так у нас вся округа его знает. Проснёшься, бывает, глаза ещё не разлепил, а под окном уж голосят: "Василий! Айда с нами! Василий! Айда с нами! Эгегей!". Пульнёшь им в форточку какой-нибудь приблудный утюг, а они не успокаиваются - Василия им, вишь, подавай!
   А Кузька не таков. Он застенчив, как дитя Востока. Разве только паранджу не носит. Хотя, был бы девкой, - наверняка носил бы. А с Васькой его путают только из-за пуза. Ещё бы, сидит на печке день-деньской да блины жрёт. Причём достаёт их из какого-то ромбовидного отверстия в печке. Я туда заглядывал, шарил даже - ну нету ведь там ничего! Сказал ему - улыбается, подмигивает. Мол, только домовым блины! Нашел, кому лапшу на уши вешать! Да я...
   А что я? Ведь он, бестия, однажды взял и действительно повесил мне на уши самую настоящую лапшу! Яичную. Диетическую. Шутник... Пока я её не заметил да не снял, меня даже Оксанка не признавала. "Поди,- говорила, - прочь, нахал!".
   Хотя, на самом-то деле, Кузька у нас добрый. И общительный очень. Однажды, например, к нам заглянул участковый по причине производимых нами пития и веселия (которые, как известно, есть на Руси), а Кузька свесился к нему с печки и как гаркнет: "Привет!". Даже блинка предложил, кажется. Забыл сказать, что внешность у Кузьки чуток необычная - мохнатый, рот до ушей, 64 зуба (и все - клыки), глаза с чайное блюдце. В общем, участковому стало не до нас и уж, тем более, не до предложенного Кузькой блинка. Говорят, он дал зарок никуда больше из отделения носу не казать, пока на подмогу не приедут Охотники За Привидениями. Если это правда, то бедняга здорово влип, поскольку всем известно, что Охотники За Привидениями, в отличие от Кузьки, - всего лишь жалкая выдумка заокеанских мультипликаторов.
   64 клыка, глаза с чайное блюдце... Это ж сколько надо принять на грудь, чтоб Кузьку с Васькой-то перепутать?! Пожалуй, надо повнимательней приглядеться к нашим посетителям... А то всё ползают, как тараканы, фиг поймаешь. Даром что туристы! Один, с позволения сказать, турист после длительного загула сел в байдарку и поплыл, чудовищно выводя "Милая моя, солнышко лесное". Поплыть поплыл, а куда - забыл. В результате угодил в Книгу рекордов Гиннеса за кругосветку на байдарке. "Только Дон и Магдалина ходят по морю туда!!!". Дали ему денег - он опять вдрызг. Неизвестно, чего ещё выкинет.
   А Кузьку вот на улицу ни кнутом, ни пряником - домовой, одно слово! А когда кто-нибудь грозится показать нам Кузькину мать, Кузька начинает опасливо озираться. Мама в детстве его много била и заставляла есть манную кашу на рыбьем жире, отчего он у нас малость припадочный.
   И всё-таки, если в доме живёт домовой, пусть даже такой ущербный, как наш Кузька, значит, не всё ещё потеряно! Значит, в этом доме действительно может хоть кто-то выжить! Это вселяет в нас оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.
  

Глава 5. Вылазка.

   В жизни всякого мало-мальски разумного существа порой наступает момент, когда ему позарез надобно куда-нибудь (или откуда-нибудь) вылезти. Эта нехитрая истина плавает в вечности, как топор в блестящей ртути.
   И случилось так, что в нашей жизни, жизни разумных (нескромно, но факт!) существ Васи, Оксаны, Кузьки и меня, этот момент наступил одновременно. Наступив на что-то нехорошее, момент брезгливо поморщился и убежал чистить сапоги. Нам же захотелось непременно вылезти.
   Первым вылез, было, Кузька. Он по пояс высунулся из-за печки, зыркнул на нас, но, поскольку был существом к вылазкам непривычным, быстрёхонько юркнул обратно.
   Но идея-то не исчезла! Вообще, идеи бывают разные: иная игривой пташкой-щебетуньей вспорхнёт на насест нашей фантазии и, оправив пёрышки, мчит себе дальше, другая ослепительным светильником озарит тёмные дебри нашего сознания, а третья безвылазно поселится в воспалённом разуме человека, словно полчища тараканов в кухне холостяка.
   ...Итак, идея от нас никуда не ушла, а, напротив, уселась на очищенное моментом место в нашей жизни и, будучи дамой гораздо менее брезгливой, мигом освоилась и даже побрилась.
   Мы целомудренно отвернулись, а вылезти захотелось пуще прежнего.
   Вскоре прорвало Васю Кульмана, и он взял да и вылез из туманной дрёмы. О, как же он преобразился! Он вылез из туманной дрёмы, словно тропическая бабочка из тесного кокона, где она из уродливой гусеницы превратилась в очаровательную летунью. Его глаза, руки, уши, ноздри, надбровные дуги излучали тихое свечение и доброту. Его дыхание было ровным и на удивление свежим. На его белоснежных зубах мерцали отблески восходящего Солнца.
   Мы с Оксаной увидели это всё и охнули. И, само собой разумеется, вылезти захотелось так, что хоть волком вой, челом бей или сыром в масле катайся (на мой взгляд, последнее хуже всего, ибо склизко, неприлично и антисанитарно; к тому же, вызывает нездоровый интерес у представителей сексуальных меньшинств и милиционеров).
   Ух, мы и вылезли! Оксана, будучи девушкой в меру эмансипированной, вылезла из трясины раздумий и радостно улыбнулась: когда человек не думает, он может только радостно улыбаться, в то время как в противном случае улыбки либо и в помине нет, либо она приобретает двусмысленность, пожирающую радость с потрохами. Я же, как человек недалёкий и сонный, просто-напросто вылез из спальника и поколдыхал умываться в предвкушении дальнейших вылазок, которые не заставили себя долго ждать.
   Вот Кузьма набрался-таки смелости и вылез из-за печки, но быстренько юркнул в какой-то валенок с единственным намерением вылезти и оттуда.
   Зато Вася, окончательно проснувшись, быстренько залез под муху, и вылезать оттудова явно не собирался, а, напротив, пребывал под этой самой мухой с видимым удовольствием. Мы с Оксаной пробовали его вытащить из-под увесистого насекомого, но вскорости очутились под мухой и сами.
   Положение дел спас Кузька, который, неожиданно вылезя из валенка, до того напужал коварную муху, что она пулей выметнулась в окно, возмущённо звеня крыльями.
   Мы стали горячо благодарить Кузьку, и в результате чуть снова не оказались под мухой, но вовремя сообразили, что к чему.
   Настенные часы пронзительно заскрипели, и извечная кукушка, бойко выскочив в пространство, тонко свистнула. Мы поняли, что не стоит останавливаться на достигнутом, а, напротив, надобно продолжать вылезать и впредь. И мигом вылезли из дому.
   День удался на славу: едва взошедшее Солнце щедро озаряло бескрайние поля да рощи, дружно мычали коровы, в зыбком танце кружились бабочки, значительно жужжали пчёлы да шмели. Робкие облачка пугливо сторонились Солнца, а облачка посмелее нет-нет да перебегали дорогу светилу. Мы посмотрели на него и поняли: оно ведь тоже вылезло - из-за во-о-он тех деревьев!
   Резвые пташки носились по окрестностям, зорко высматривая червячков повкуснее для своих питомцев и, принеся в клювике добычу, садились на краешек гнезда, а навстречу им вылезали, требовательно пища, большеротые птенцы.
   На завалинке какой-то юнец из кожи лез вон, чтобы понравиться хорошенькой девчушке, и всё чегой-то ей доказывал.
   Короче, вылезало всё и вся - ведь порой вылезти куда-нибудь так просто и естественно! Чего уж, право, сидеть внутри собственного дома или сомнительных убеждений, когда можно взять да и вылезти!
   На солнцепёке зажмурился кот, подставив пузо жарким лучам. Он ниоткуда не вылез, да ему оно и не надобно было: он ведь никуда-то не влезал! Все мы влезаем куда-либо со скуки, в тоске, по необходимости или от лукавого, а кот был достаточно умён, чтобы не скучать, сыт, чтобы не тосковать, и беззаботен, чтобы не тяготиться необходимостью. А лукавости ему и самому было не занимать! И, даже если он куда-то случайно влез, вылезать ему было определённо лень.
   Наблюдая таким образом всевозможные вылазки, вылезания и прочие действия в таком духе, мы и провели день. А под вечер у одной дачной дамочки даже родился ребёнок.
  

Глава 6. Расторопность.

   Очередной день начинался весьма неторопливо, и ничто не предвещало бурлящей бездны расторопности.
   Серенькие облачка только-только начинали румяниться на Востоке, солидно посапывал известный проныра и затейник Васька Кульман, тоненько повизгивала во сне Оксаночка. За печкой шебуршился Кузька, лениво моргая глазами. Я нехотя проснулся, но мысли о подъёме отложил в укромное место и тихонько возликовал. Поначалу мыслям в этом укромном месте пришлось туговато, но вскоре они освоились и даже завели кой-какие знакомства. Более я о них не беспокоился.
   Тут как раз проснулась Оксана и с интересом посмотрела на меня. Я насторожился, но виду не подал. А она всё своё гнёт: "С добрым, говорит, утром!". Ну и я ей в ответ, конечно, говорю: "С добрым утром, Оксана!".
   А ей и того мало.
   -А хороший нынче,- говорит,- день, а?
   -Ага,- отвечаю поспешно.
   Васька тоже проснулся и запыхтел. До меня с болью дошло, что толком поваляться не удастся. Да и мысли мои дюже разбушевались в своём укромном месте, звонко давая о себе знать. Я потянулся, зевнул, хрустнул, лягнул одеяло и бойко вскочил. Тут уже и Васька стал на меня смотреть с интересом.
   -А куда, - спрашивает,-торопишься, страдалец?
   -Хочу и тороплюсь,- остервенело пробубнил я.
   -Это ты не прав. Хотя, возможно, и прав,- двояко высказался Васька и повернулся на другой бок,- Ведь, с одной стороны,- продолжает,- если уж и впрямь чего-то хочешь, то можно и поторопиться во избежание накладок с расписанием транспорта и путаницы с временными поясами. Но с другой стороны...
 -С другой стороны Луны тебя зато не видать! - поспешно сбил я его с толку и убежал на кухню ставить чайник. Васька долго ещё чего-то бормотал и ворочался, задумчиво скрипя койкой, и в результате на кухню вылезла оголтелая Оксана, бессмысленно улыбаясь в пространство. Она поспешно приложилась ко вчерашнему чаю и забегала вокруг меня, бессвязно выкрикивая различные фразеологические обороты, порою даже с намёком. Вскоре подоспел чайник, и я щедро напоил Оксану свежим чаем, дабы та успокоилась. Что вы! Выпив чаю, Оксана разбушевалась пуще прежнего, но, к моей великой радости, чай вскоре дал о себе знать, и Оксана возмущённо умчалась в клозет.
   Я постарался вновь обрести душевное спокойствие, но вихрь спешки и торопливости уже поднял меня высоко над равниной уравновешенности, закружил, играясь, и помчал высоко, шустро и бессмысленно. Увы! Воздушный шарик моей безмятежности гулко лопнул, сбитый из рогатки суеты.
   Изощрённо болтая пузом, на кухню ввалился Васька Кульман. Ох уж мне этот Васька! То всю ночь храпит и спать не даёт, то анекдотов наслушается и хихикает часами, то...
  - Чаю,- говорит,- хочу!
   А я ему уже и наливаю. Жалко мне, что ли, в самом деле?! Мы с Василием друзья.
   А и то верно чего не сделаешь для друга?! История знает немало поучительных примеров актов самопожертвования и всяких прочих пожертвований во имя святой дружбы. Иной друг, бывает, так разойдётся, что только и знай берегись! Всё пожертвует, что под горячую руку попадётся. Великая сила дружба!
   А тут уже и Оксана обратно возвращается, и мы вместе наблюдаем чаепитие Васи. Стакан неторопливо дефилирует между столом и Васиными ненасытными устами, и сквозь гранёное стекло видно, как чаинки кружатся в торжественном вальсе в такт Васиным движениям. Созерцая эту внушительную сцену, я, было, вновь собрался с мыслями, но моё минутное наваждение бойко прервала Оксана, забористо ущипнув меня за ухо.
  -Ты чего это? - апатично поинтересовался я, теперь уже окончательно распрощавшись с мыслями о спокойном времяпрепровождении и тихих забавах.
  - Так надо,- отрезала Оксана и отвернулась. Её обуял бесёнок спешки и расторопности. (К слову сказать, спешка и расторопность понятия едва ли не взаимоисключающие, но этот хитрый бесёнок слил их воедино, и получился весьма забавный гибрид). Я понял это, и вдруг мне показалось, что Оксана олицетворяет наше суматошное время: вроде и надо бы что-то сделать, причём поскорее, но что именно и кому? Остаётся только щипаться.
   Пока я горестно размышлял на вышеупомянутые темы, Оксана пристально вглядывалась в моё осмысленное лицо, и её глаза медленно, капля за каплей, наливались кровью, напоминая метаморфозы неба в лучах заходящего Солнца. Я понял, что от меня ждут незамедлительных и непременно расторопных действий, и для начала ретировался подальше от нашей непредсказуемой подруги. Тут как раз Вася допил свой чай и обратился к Оксане.
 - А хороший,- говорит,- чай, а?
   Оксана повернулась к нему лицом, да так шустро, что мы и глазом моргнуть не успели, хотя очень старались. Увидев выражение лица нашей музы дачных приключений, Вася тоскливо вперил в меня ясны очи. Мне стало неловко, потому что Васины ясны очи дюже мешаются, особенно при ходьбе и резких движениях.
   А наша поборница спешки и расторопности всё не успокаивалась, и через некоторый промежуток времени наш дом до отказу наполнился вихрящейся быстротой, напрочь лишённой, однако, какой-либо смысловой нагрузки. Злую шутку сыграл с нами тот самый бесёнок! Я уже, грешным делом, даже перестал возражать против расторопности, но спешка бурлила во мне и рвалась наружу, словно закипевшее молоко в алюминиевой кастрюльке. Такая умственная дизентерия.
   Солнце между тем уже окончательно встало и теперь болталось в окне, щедро освещая нашу скромную кухню.
   К слову сказать, кухня у нас действительно была весьма и весьма скромная, в отличие от безнравственных и развратных кухонь наших многочисленных друзей. Видавшая виды плита, дубовый стол, побуревший от времени, пара табуреток да венский стул, вот и вся наша нехитрая обстановка. Откуда взялся этот стул и с чего мы, собственно, взяли, что он венский, сие предусмотрительная Мнемозина заботливо укрыла от нас в одном из своих многочисленных чуланчиков. Была у нас, правда, мыслишка, что стул-то на самом деле не венский, а деревенский, потерявший где-то начало своего названия, но мы эту мыслишку выгнали взашей и погрозили ей вдогонку пальцем: на даче и так достаточно деревенского хлама, чтобы ещё стулья тут плодить!
   Но к делу.
   Близился полдень. Мы с Василием запыхались, как бабульки, и апатично продолжали куда-то торопиться, с немым восхищением наблюдая за нашей неутомимой подругой. Оксана же пулей металась по дому, срезая углы и топча полы. В конце концов, она выскочила на улицу и галопом умчалась в какой-то лес, ловко перепрыгивая грядки с редиской. Мы хитро переглянулись и уселись отдохнуть. И у меня острее, чем когда-либо, возникло подозрение, что физическая активность существует лишь для того, чтобы пуще оценить томные прелести отдыха. Правда, отдых у нас вышел опять-таки какой-то суетливый. Мы всё время ёрзали и нервно посматривали в окуляр на лес, с ужасом ожидая возвращения нашей бодрой мучительницы.
   Но она всё не возвращалась, и лишь, когда часы чётко отмерили пять пополудни, и в далёком Лондоне чопорные англичане взялись чаёвничать, из лесу показалась до боли и судорог знакомая нам хрупкая фигурка и целенаправленно понеслась к нашему очагу.
 - Ишь прётся,- обречённо констатировали мы и запустили руки в банку с кильками,- Жрать, поди, зарулила.
   Ох, как же мы были правы! Не прошло и одного лаптя времени, как всё съестное в доме было сгрызено, и Оксана мрачно пыталась грызть венский стул, на котором неуверенно сидел я. К счастью, зубы у Оксаны только с виду как у бобра, и насчёт стула ничегошеньки у неё не вышло. Мы наскоро напоили Оксану чаем, и она стрекозою умчалась в клозет. Мы ж опытные, мы-то знаем, как от неё грамотно отвязаться!
   Опыт, вообще, являет собой непостижимую силу, цементирующую замысловатое здание цивилизации. Он и умение мыслить аналитически сделают вполне преуспевающего гражданина фактически из любого субъекта (вроде Васи или меня). Неопытность ценится нынче лишь у девиц, да и то лишь в респектабельных старомодных кругах.
   Солнце уже потихоньку склонялось к закату и устало краснело, словно стыдясь столь суетливо и дурацки прожитого дня. Мы сидели на кухне и задумчиво хлебали чай. Мысли наши, порхавшие, бывало, мотыльками по всем закоулкам нашего мировоззрения, теперь определённо прилипли к подушкам. Спать, спать, спать, так я в трёх словах описал бы наше состояние.
   Ну и пошли мы спать.
   Абсолютно не спеша!
  

Глава 7. Свет истины.

   Коротать и без того довольно короткие летние ночи нам порой здорово помогает наш обширный светильник. Днём он этаким думбасом прочно занимает полкомнаты, вызывая недоумение, порицание, а порой даже откровенную подозрительность у наших неспокойных соседей, но зато ночью... Ночью он огненным шаром плывёт сквозь океан трепещущего мрака, и с благоговением глядим мы на него. Хотя мы никогда этого не обсуждали, каждый из нас даст ухо на отсечение, что светильник сей излучает не что иное, как Свет Истины.
   Видения, предстающие перед нами в оном свете, весьма, надо сказать, противоречивы и многосмысленны. А, если какая-либо вещь несёт слишком много смысла, то, как известно, не улавливается обычно ни хрена, а, если и улавливается что-то, оно принимает в усталом мозгу наблюдателя формы, столь причудливые и настолько отличающиеся от оригинала, что, собственно, улавливанием это сможет назвать лишь человек, которому сходить до ветру с колокольни на всё, в том числе и на оригинал.
   Матовый свет робко заглядывает в сонные углы притихшего дома, мельком озаряет посапывающего Кузьку... Но нет в Кузьке истины, простите за откровенность, ни на грош! И свет льётся дальше, рисуя замысловатые узоры теней на присмиревших стенах. (Стены у нас, надо сказать, обычно ведут себя вполне развязно и порою вопят, что, дескать, и у стен есть уши. Нам, впрочем, эти уши лишь на руку. Каждый четверг мы собираем спелые уши со стен и тушим их с приправой "Хмели-Сунели". Напоминает печёные яблоки в шашлычном соусе.)
   Но узоры теней понятны нам лишь иногда и отчасти. Вот, например, тень Васи Кульмана - огромная, что твой бегемот! Она мерно колышется, и постепенно начинает казаться, что это вовсе не тень, а просто-напросто Чёрная Дыра в нашей стене. Она неумолимо притягивает к себе все мысли и помыслы (хотя уж, какие помыслы могут возникать у нормального человека при виде Васи? Ну, пива, что ли, выпить...). И какую истину прикажете из этого извлечь?! Вот то-то же!
   Однажды из светильника выползло замысловатое существо, пошкорябало мохнатыми усами по тумбочке и, ворча, забилось под кровать. Мне показалось, что это наша общая измождённая совесть, но Вася упёрся на том, что это был всего-навсего его очередной собутыльник. Эх, Вася! Ведь пьёт, с кем ни попадя! (И это, кстати, сущая истина).
   До утра светит нам этот светильник, но вот какая штука: стоит нам робко шевельнуть извилинами в тщетной попытке осмыслить истину, излучаемую им, как он обиженно гаснет, и мы остаёмся на бобах в полной темноте.
  

Глава 8. Весы правосудия.

   -А по мне, что весы, что часы, - всё врут!
   Так толковала Оксана, щурясь на звёздное небо вообще, и на созвездие Весов, в частности.
   Я хотел было заметить, что, в сущности, беда лишь в том, что особенно исправно барахлят весы Фемиды, как вдруг последняя предстала перед нами во всей красе, почему-то приняв облик несравненного Васи Кульмана. Да и весы были, прямо скажем, неважнецкие - больно смахивали на те, что у нас в овощном.
   -А вот и я! - голосом Васи буркнула Фемида.
   -O la la, - жеманно вякнули мы с Ксюшей, лихорадочно припоминая все свои мелкие и не очень прегрешения. Ещё судиться на ночь глядя не хватало!
   -Весы, - указала Фемида на весы, отчего мы совсем приуныли.
   -Весы, - поддакнула Ксюша.
   -Весы...- согласился и я.
   Наступило тягостное молчание, и было слышно, как на другом конце деревни пастушок Коля хриплым фальцетом выводит песню про чорный ворон.
   -Ну, давайте вешаться, что ли, - вяло предложила Фемида, - зря я, что ль, весы пёр?
   А голос - от Васькиного не отличишь!
   Мы размыслили, что лучше уж на весах вешаться, чем в петлю лезть (наша вольная жизнь сделалась вдруг отчётливо мила), и покорно сгоняли за необходимыми гирями.
   И тут два мерцающих огонька объявились в чреве ночи. Огоньки страшным зигзагом неслись к нам. Мы с Ксюшей отрешённо следили за их метаниями, ибо после встречи с Фемидой нас уже не волновали никакие огоньки, а вот богиня правосудия явно занервничала и даже хрипло шепнула нам: "Друзья, прикройте!".
   Огоньки в ближайшем рассмотрении оказались нездорово блестящими глазищами Клавдии Ильиничны, продавщицы из нашего славного овощного магазина, обильно снабжавшего всю округу водкою да топинамбуром.
   Запыхавшаяся Клавдия остановилась вровень с нами, и указующий перст нацелила Фемиде в пузо.
   -Он...- начала Клавдия.
   -Она! - уточнили мы.
   -Как так?! - ошалела Клавдия, - там был он!
   -А здесь она, - неуверенно заключили мы.
   Клавдия, выпучив горящие глазищи, тщательно обошла потупившуюся Фемиду, и вновь обратилась к нам:
   -Он весы...
   При этих словах Фемида затопталась на месте и конфузливо шмыгнула носом.
   -...упёр! - закончила обличительную мысль Клавдия.
   Мы пристально посмотрели на Васю-Фемиду, и под пристальными нашими взглядами оно окончательно стало Васей. А мы-то чаяли!
   -Я случайно, - тоскливо забубнил Вася, - думал, ничьи...
   Действительно, контрольные весы в нашем овощном держались несколько особняком от покупателя: они находились в складском помещении, где были заботливо подвешены к потолку на шикарных шёлковых лентах. На днях должно было состояться их торжественное открытие, состоящее из разрезания лент директором магазина.
   Рассуждала Клавдия вровень со мной, иль нет, но Васино объяснение её слегка урезонило.
   -Чтоб больше такого не было! - солидно сказала она и, отобрав весы у пригорюнившегося Васи, запихнула их прямо за пазуху. Мы втроём согласно кивнули, и она исчезла во мраке августовской ночи.
   Ох уж этот мрак августовской ночи! Чего только он не таит в своём необъятном теле под сенью мерцающих звёзд! Тихий шепоток влюблённых заглушается пением цикад, летучие мыши стремительно вьются над уснувшими домами, о чём-то своём думает подгулявший механизатор, пристраиваясь отдохнуть рядом с собачьей конурой... Странные тени мерещатся то здесь, то там, да грустно шелестит желтеющими листьями берёза в ожидании скорой осени...
   И таинственно висит над нами созвездие Весов.
   Первой из минутного оцепенения вышла Ксюша и тут же напустилась на Васю.
   -Чо ж ты весы прёшь? - вкрадчиво обратилась она к незадачливому весопохитителю.
   -Дык...- сделал неопределённый жест рукою Вася.
   После они довольно долго беседовали приблизительно в такой манере, и я, утомлённый их вялой перепалкой, пошёл спать.
   Мне снилась Фемида, причём на одной чаше её весов сидел Вася, а на другой - Клавдия, и весы вращались наподобие карусели. Глаза у Фемиды завязаны не были, и она задумчиво наблюдала за Клавдией и Васей взором усталого следователя. Потом появилась Оксана с весами из овощного наперевес и сшибла Васю с чаши весов Фемиды. Тогда Фемида превратилась почему-то в пачку долларов, а весы - в самолётик, неважно сложенный из газет. На этом-то самолётике Клавдия из моего сна и упорхнула.
   Потом мне снились толстенные адвокаты, проверяющие документы в метро у подозрительных пьяных типов, и долго я валялся в беспокойном забытьи.
  

Глава 9. Старик.

   Неподалёку от нас проживал Старик. Никто не помнил, как его звать, и после случайной встречи его внешность и дом мгновенно забывались. Никто даже приблизительно не знал, где он живёт. Но мы-то чуяли, что он явно недалеко, и в один прекрасный день Вася, продрав зенки и почесав коленки, молвил:
   -Айда к Старику!
   -К чему, голубчик?! - искренне изумился я.
   -К Старику, сказал же! - пояснил Вася.
   -Ты чё, совсем тронулся?! - озвучила женский взгляд на вопрос Оксана.
   И Кузька настороженно выпучил на Васю глаз.
   Но Вася не растерялся и задал нам встречный вопрос:
   -А куда ещё?
   Мы с Ксюшей по-роденовски подпёрли руками буйны головы и долго думали, но, увы, ничего не надумали, и, в конце концов, согласились, что сегодня больше некуда.
   Правда, никто, как я уже говорил, толком не знал, где живёт эта загадочная престарелая личность, но, как говорится, нет худа без добра: ведь никто также не знал и где старик не живёт, и мог, таким образом, наткнуться на его лачугу в любой момент.
   Вскоре мы вышли из дому, пытливо оглядываясь по сторонам. Мы видели, как дети весело гоняют в лапту, как щурится на солнышко соседский кот, как старушка Быкова топает в магазин, но, увы, ни одной лачуги в наше поле зрения как-то не попадало. Зато видно было, что поле это явно нуждается в уходе и обработке удобрениями и сельскохозяйственными ядохимикатами.
   Мы растерянно побродили по деревне и вскоре, отчаявшись искать неуловимого пенсионера, уже собрались, было, домой, как вдруг обнаружили себя стоящими возле совершенно незнакомого дома. Дверь была открыта, и мы вошли.
   Миновав сумрачные сени, где на стенах были развешаны воблы да телогрейки, мы очутились в просторной светлой комнате, в углу которой на диване сидел Старик и курил трубку.
   -Добрый день! - приветственно прокричали мы.
   -Здравствуйте, молодые люди, - любезно ответил Старик, - только с чего это вы, собственно, взяли, что нынче день?
   Мы ошарашенно посмотрели в окно и увидели на небе россыпи звёзд вокруг ехидно улыбающейся Луны.
   -Ну, тогда доброй ночи, - не растерялся Вася Кульман.
   -А, может быть, пообедаем? - лукаво предложил Старик, и за окном мы вновь увидели щедрое полуденное солнышко.
   -Что за...- начала, было, Ксюша, но я незаметно (для старика, разумеется) её ущипнул, чтоб была повежливей.
   -Дело в том, гражданка,- рассудительно молвил Старик,- что, в основном, мы плывём по реке времени, сообразуясь с его законами. Но есть и такие ситуации, когда время подлаживается под нас и течёт так, как нам заблагорассудится. Если продолжать аналогии с рекой, то двери моего дома - что-то вроде ворот шлюза, а в шлюзе, родная моя, вода течёт не прямо, а завихряется и кружится, оставаясь, в целом, на одном и том же месте, подобно времени в моём доме.
   Мы так и сели, пришибленные этой слегка антинаучной тирадой, и глубоко призадумались, куда же мы попали на самом деле.
   -Послушайте, а как же Вы здесь живёте? - не выдержал я.
   -Живу себе да живу, - вздохнул Старик, - газетёнками балуюсь, свёкра в гости жду. Огурчиков тоже насолил...
   Запасы моего воображения иссякли, но зато у Васи при упоминании о солёных огурчиках в глазах возник нездоровый блеск.
   -Извините, - застенчиво начал Василий, - а вот Вы об огурчиках солёных, - воодушевляясь, продолжил он, - а у меня с собою как раз четвертиночка! Может, мы того, а?
   Мы с Оксаной посмотрели на Васю с нескрываемой укоризной, но Старик лишь улыбнулся:
   -Что ж, и четвертиночка неплохо, только, мне кажется, ты её уже всю выпил, а, милок?
   К нашему удивлению, взглянув на Васю, мы обнаружили, что он, и впрямь, стоит на рогах, а четвертинка пуста, как воркование влюблённых, и, в отличие от последнего, из неё к тому же ничего не сможет получиться путного...
   Додумав до этого момента, я пригорюнился. Ну почему из абсолютно пустого с эстетической точки зрения болтания при Луне может, при верном развитии событий, получиться хоть дурное, но дитя, а из абсолютно пустой четвертинки (уж она-то поматериальней несуразной болтовни!) нельзя ни при каком развитии событий почерпнуть никакого эстетического наслаждения, если ты не извращенец?
   Погружённый в столь тягостные и даже мне самому не совсем понятные раздумья, я и не заметил, как Вася тихонько достал из кармана... четвертинку!
   -Вам сегодня везёт, молодой человек, - задумчиво молвил Старик, - вот давеча ко мне один завалился, всё норовил что-нибудь стырить. Набил полные карманы и походный рюкзак Ермак, а, выйдя на улицу, очутился совершенно голый! Он, конечно, ворвался обратно ко мне, плакал, просил прощенья, и я, жалеючи, выпихнул его в окно. Тогда он превратился во вполне пристойную и цепкую даму, и, как я слышал, она вышла замуж за какого-то арабского шейха, который после свадьбы, впрочем, оказался турецким предпринимателем. А ещё поговаривают, что в одну прекрасную ночь она начала вновь становиться мужчиной, причём процесс пошёл прямо, пардон, с корня, отчего предпринимателя хватил инфаркт. Теперь оно получило завещание и пьёт горькую, - закончил Старик свою поучительную историю и, осушив Васину четвертинку, аппетитно хрупнул огурчиком.
   Скупая мужская слеза скатилась по Васиной щеке. Правда, мы так и не поняли, к чему она относилась - к анекдоту из жизни Старика или же к утерянной четвертинке.
   -Как же нам теперь жить-то?! - горестно вопросил я.
   -Да живите, милые люди, как жили, - неожиданно бабьим голосом прошамкал старик, - только, - теперь уже промурлыкал он, - избегайте садиться на завихрения и чересчур далеко залезать за линию горизонта. Сторонитесь также чужих бассейнов...
   Мы незаметно очутились на улице и побрели домой, переваривая странные советы старика. Советы не переваривались, и в мозгах от этого всё время что-то бурчало и поскрипывало. Ясно было одно: на завихрении мы только что побывали, и не сказать, чтобы нам очень это понравилось. Особенно Васе, столь беспардонно лишившемуся четвертинки.
   Вечерело.
  

Глава 10. Урок.

   Как-то раз, ставя чайник, неутомимый Вася Кульман зацепился ногой за какую-то резную финтифлюшку и молодецки растянулся на полу, потирая ушибленный локоть. Этот не самый удачный эпизод его жизни наблюдали мы с Ксюшей, вальяжно развалясь на топчанах.
   -Вот, Вася, будет тебе урок впредь, - благодушно промурлыкала Оксана, устраиваясь поудобнее, - под ноги смотреть будешь.
   -Урок? - заинтересованно переспросил Вася, собираясь подняться.
   -Урок, - твёрдо кивнула Оксана.
   -Урок?! - распаляясь, подымался Вася.
   -Да-а...- проблеяла Ксюша, предчувствуя бучу.
   Далее последовала весьма бурная и нелицеприятная сцена, разумеется, вырезанная цензурой, но вскоре всё, с божьей помощью, утряслось.
   Между нами, виновата была, конечно, Ксюша, поскольку давно уже всем - от сельсоветских крючкотворов до смешливой детворы - известно Васино отношение ко всякого рода урокам. Ещё в школе он, помнится, устроил пожилой учительнице физкультуры, поучавшей его, такую сцену, что бедняжка с горя собственноручно прыгнула через козла и набила себе здоровую шишку на видном месте, что послужило падким на мелочи сплетницам поводом для досужих домыслов.
   В общем, вскоре Вася с грехом пополам утихомирился и поставил-таки чайник. Оксана же бессмысленно пучила на него глаза, потрясённая услышанным.
   Ох, и часто мы, ни о чём не подозревая, пустячными замечаниями разжигаем недобрую перепалку! А потом сидим, как Ксюша вон, изумлённо тараща глаза и осмысливая неожиданные термины, коими наградил нас темпераментный собеседник. Будем же сдержанны и осмотрительны в речах!
   Опа, как меня занесло...
   На кухне воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как противно жужжат зелёные мухи на окне, весело щебечут воробьи, купаясь в солнечных лучах, мычат бурёнки на лугу в ожидании румяных доярок, противно жужжат зелёные мухи на окне, деловито ворчат трактора в поле, шелестит листва красавиц-берёз, ласкаемых тёплым ветерком, противно жужжат зелёные мухи на окне, смеются бабы у колодца...
   И как противно жужжат зелёные мухи на окне!!!
   Нет, ну сколько можно - жужжат себе и жужжат, бодрые бестии!
   В конце концов, мы начали весьма тяготиться этим молчанием, а тем паче - противным жужжанием (угадайте, чьим).
   Короче, пришла пора мириться. Нам с Ксюшей (а особенно, конечно, Ксюше) совершенно справедливо казалось, что первый шаг навстречу должен сделать невоспитанный Вася.
   И Вася, представьте, этот шаг сделал!
   Он раздумчиво почесал затылок и шагнул навстречу Оксане. И басом молвил он:
   -Извини, погорячился!
   -Погорячился? - заинтересованно переспросила Оксана, собираясь подняться.
   -Погорячился, - твёрдо кивнул Вася.
   -Погорячился?! - распаляясь, подымалась Оксана.
   -Да-а...- проблеял Вася, предчувствуя бучу.
   -ХВАТИТ! - гаркнул я, - было уже! Опять, что ль, с начала начинай?!
   -Хватит? - заинтересованно переспросили Вася с Ксюшей...
   Это было уже выше моих сил. Наскоро нацепив траурный картуз, я пулей выскочил на улицу, предоставив неуёмным друзьям разбираться тет-а-тет.
   Погода была просто прелесть, и Петровна ещё не развесила свою знаменитую воблу, так что сам бог велел гулять да дышать свежим воздухом, который с помощью воблы Петровна успешно превращала в несвежий.
   А, что касается Петровны, так она человек особый. Она - вдова полковника НКВД Петровича.
   В известные времена бравый Петрович отличался особым рвением в борьбе с врагами народа, впрочем, вполне уместным на его опасной и трудной службе. Когда же, наконец, грянула оттепель и снег растаял, всё прогрессивное человечество увидело... Ну, не мне рассказывать, что обычно появляется среди талого снега весною. Весна, как говорится, покажет, кто и где нагадил.
   И, всё же, весна прекрасна! Об этом знают кошки и скворцы, и девушки, и строгие отцы. Ласточки, опоздавшие на самый пир весны, но зато прилетевшие на всё готовенькое... Даже старики, в большинстве своём, весною как-то молодеют, весело гуляют под начинающим пригревать солнышком до рынка и обратно, игриво обсуждают беспутных соседей (и особенно соседок). Весною выше небо, свежее воздух, очаровательнее девушки, вкуснее пельмени...
   Кстати, о птич... пельменях. Повесть о незадачливом полковнике требует продолжения. Итак, узрев вместе с остальным прогрессивным человечеством, что снег, засыпавший на столь долгий срок всю страну, был, оказывается, не без многочисленных вкраплений, Петрович весь как-то сразу обмяк. Стал много есть, спать. Каждый день перечитывал газету с подробностями ХХ съезда партии и тоскливо сопел. Пристрастился он и к пиву с воблой (собственно, Петровна и по сей день развешивает свои невыносимые воблы в память о покойном супруге). Когда Петровна говорила ему, что есть, мол, поменьше бы надо, он лишь огрызался:
   -Это я, - говорил, - на нервной почве ем. Поди лучше ещё пельменей свари!
   В общем, ел он, ел, а однажды взял да помер от передозировки пельменей. Хоронила его вся улица, и не потому, что жалко было, просто иначе его невозможно было поднять - очень уж сильно нервничал Петрович.
   Вот какие люди живали в нашей, казалось бы, захолустной деревне!
   Неторопливо совершая свой моцион, я очутился перед сельской школой. Дай-ка, думаю, зайду. И, вообразите, только я зашёл в эту самую школу, как зазвенел звонок! (Деревня у нас довольно большая и оборудованная. Вон, даже звонок в школе - электрический!)
   Ну, звонок так звонок. Хотя время, вроде, летнее, каникулы у детишек. Но, раз звонок, значит, должен быть, в конце концов, и урок!
   Зашёл я в класс, сел за парту - первую у стены. Посидел, подождал. Ни учителя, ни, на худой конец, уборщицы. Огляделся. Старые исписанные парты, потрёпанная доска, гвоздик над доской, с которого в своё время сняли портрет вождя, да ничего взамен не повесили. Почитал, что пишут на партах... Вася Кульман так ругаться не умеет, и слава богу! Не в ту школу, видать, ходил.
   Ещё посидел, подождал. И ещё посидел... Вот и солнышко закатилось. Я не без тайной радости осознал, что урока сегодня не будет, и радостно засеменил домой, где меня уже поджидали с самоваром помирившиеся Вася и Ксюша.
   Однако, урок, всё же, был. И даже не один, а целых два.
   Итак: во-первых, взаимосвязь уроков и звонков весьма размыта; не всё то, что происходит после звонка, можно с уверенностью назвать уроком, и слишком редко мы бываем предупреждены о начале полезного и трудного урока хотя бы звонком.
   А во-вторых, даже тухлая вобла имеет порою тонкую подоплёку.
  

Глава 11. Дальновидность.

   Ото всех этих уроков мне, естественно, дико захотелось спать. Задумчиво добрался я до своего излюбленного ложа, сулившего покой и умиротворение, и бойко заполз под одеяло.
   Я уже даже было задремал, но не тут-то было!
   Всю ночь откуда-то с кухни доносилось нервное сопение и треск раздираемой бумаги. В конце концов я свалил всё это на игру утомлённого воображения, накрыл голову подушкой и благополучно очутился в гостях у Морфея.
   Утром, однако, оказалось, что всё не так просто.
   Утром, стоило нам с Ксюшей проснуться и как следует протереть глаза, с кухни прискакал Вася с лихорадочным блеском в глазах.
   -Я сегодня ночью, - гордо сказал Вася, - стих написал! Хотите, прочитаю?!
   Мы не успели и рта раскрыть, как Вася начал читать. И прочёл он следующее:
  
   ДАЛЬНОВИДНОСТЬ
  
   Когда пройдёт кровавый ливень
   В четверг на радость комарам,
   И пожелтеет, словно бивень,
   Когда-то белоснежный храм,
   Шепнут могилы: Не забудь! -
   Останется ли что-нибудь?
  
   Когда пройдут, соря грибами,
   Солдаты третьей мировой,
   Когда друзья столкнутся лбами,
   Дойдя до драки гробовой,
   Когда неясной станет суть -
   Останется ли что-нибудь?
  
   Когда от голода распухнет
   И вовсе лопнет весь народ,
   Когда Аврора снова ухнет,
   Обрадовав орущий сброд,
   Когда троиться станет суть -
   Останется ли что-нибудь?
  
   Вопрос - бессмысленный до смеха,
   Но мне-то не до смеху, нет.
   Залог богатства и успеха
   И дальновидности секрет -
   Почаще думать в тишине:
   Останется ли что-то мне?
  
  
   -Ну как, как, здорово, правда ведь, здорово, а?! - затараторил друг наш Вася, едва закончил чтение этого, гм, опуса.
   -Вполне великолепно! - поспешно воскликнули мы и многозначительно переглянулись. В наших глазах сверкала отчаянная надежда, что этот нечаянный припадок графомании - первый и последний в жизни впечатлительного Васи.
   Впечатлительный же Вася, однако, не насытился нашей восторженной похвалой и захотел обсудить в деталях достоинства своего творения.
   -Ну, - осторожно начала Ксюша, - мне, Вася, вообще-то, не очень ясна сама суть твоего произведения. Честно говоря, я не могу сделать из него никаких, эээ... выводов, что ли?
   Тут Васины бессонные глазки озорно вспыхнули, сделавшись ещё краснее, и сказал он так:
   -Видите ли, дорогие друзья. Суть этого творения заключается в порицании чрезмерной меркантильности, коей славится наше пропащее время. Написав это произведение, я, полагаю, выполнил свой долг гражданина, интеллигента, эстета и патриота.
   Никогда ещё Вася не говорил столь длинных речей, да ещё таким стилем. Мы машинально потянулись куда-то за сушками. Вася, судя по всему, попросту спятил.
   -Послушай, Вася, - я поудобнее устроился, готовясь к длительной дискуссии, - а не кажется ли тебе, что писать стихи о меркантильности (а такие стихи, поверь мне, никогда не получат широкого распространения и народного признания не заслужат), да ещё при этом называть их Дальновидность само по себе как-то... недальновидно?
   В изумлении бедный Вася глаза свои выпучил на меня. Мысль о том, что написание стиха Дальновидность само по себе суть поступок, вообще-то, недальновидный, произвела множественные разрушения в притомившемся мозгу нашего поэта. Впрочем, к полудню Вася уже окончательно очухался и беззаботно сидел на завалинке, попыхивая цигаркой.
   Так и день прошёл.
   А вечером мы решили посетить местный ночной клуб, чтобы окончательно развеяться. Тут надо заметить, что деревня-то наша весьма большая, но окрест нас люди живут весьма степенные и по клубам не шастающие. Мы же, в силу природной лени и близости магазина, никуда и носу толком не казали. Поэтому о существовании этого самого клуба мы долгое время даже не подозревали.
   Но вдруг настал прозренья миг...
   В житейских историях возможны, как правило, два варианта: либо всё было довольно сносно, а потом пришёл прозренья миг и всё обгадил, либо наоборот. Причём первый вариант, к сожалению, распространён гораздо шире. В нашем же случае этот миг таковым, собственно, не являлся, и вставил я это словцо в свои записки лишь для пущей важности.
   Так вот. К одним нашим соседям, весьма приличным и уважаемым людям, однажды прикатил в гости сын со своей молодой женой. И сын при ближайшем рассмотрении тоже оказался вполне воспитанным и степенным, несмотря на младые лета, человеком.
   А жена таковой не оказалась. Ай, что она, бывало, вытворяла! Эти ночки были самыми весёлыми в нашей жизни! Мы с Ксюшей и Васей, бывало, по три часа кряду сидели на завалинке, наблюдая, как пьяная супруга безуспешно карабкается в окно и пытается ещё при этом что-то петь! О клубе же мы узнали, когда в одну прекрасную ночь беспечная жена перепутала окна и прямо с кавалером залезла в комнату к мужу, свёкру и свекрови (бесшабашная гуляка до того притомила родственничков, что стелили ей в отдельной комнате). А кавалер (куда глаза глядели?) в темноте спутал, грубо говоря, жену сына со свекровью жены. И что тут началось! Мы, помню, как раз ложились спать, но ради такого случая вышли на улицу и с интересом послушали по-соседски, о чём у них там разговор. И был там такой запомнившийся отрывок:
   -ОТКУДА, ......., ТЫ, ........., ЭТОГО ......... ПРИВЕЛА?! - интересовались соседи, а особенно - сын.
   -И-и-и-из клуба-а-а...- ныла попавшая впросак супруга.
   Так мы и узнали, что есть у нас в деревне клуб. Выяснить, где именно он находится, не составило особого труда, учитывая Васину патологическую общительность. Причём, поголовно все Васины друзья-подружки делали большущие глаза и божились, что были уверены, что уж кто-то, а Вася давно знает.
   В этот клуб мы и пошли вдоль по улице пешком. Солнышко неторопливо садилось и наливалось краской, созревая для завтрашнего дня... Цветастые мотыльки-однодневки готовились, прямо скажем, дать дуба... Над рекою уже маячил призрак тумана. А мы шли себе в клуб да шли, и каждый был твёрдо убеждён, что о красоте природы и смысле жизни вообще думает он один.
   Короче, пришли мы, наконец, в этот самый клуб. Оказалось, что это просто переделанный коровник, имеющий, впрочем, длинную и славную историю. Впоследствии мы выяснили, что во дни революции там заседал штаб большевиков, которые вскорости оттуда переехали, навозными словами ругая навозный дух. Потом там устраивали неимоверные попойки всякие махновцы, которым на запах навозу было начхать, потом незадачливый НКВДшник (уж не Петрович ли?) повёл в этот коровник на расстрел деда Макара, который в похмельном забытьи сказал, что у Сталина усы приклеены; но, заведя Макара в коровник и как следует прицелившись, бедолага поскользнулся всё на том же навозе и сломал ногу, потом... Впрочем, довольно истории.
   Народу в клубе было - батюшки-матушки! Не протолкаться! У входа тусовались отвязные такие девчушки и совали всем флаера. Глянув на этот флаер, я невольно рассмеялся. Это был обычный талон на сахар времён перестройки, на котором фломастером коряво было выведено: ФЛАИР В НАЧНОЙ КЛУП МУ-МУ. Я поинтересовался у юных распространительниц флаиров, не читали ли они, часом, в школе Тургенева, и был кокетливо осмеян.
   Всучили мы эти странные флаира дежурившим у входа терминаторам-механизаторам и вошли внутрь. Всё у нас перед глазами мигом завертелось, всюду прыгали нарядныя отроки и отроковицы, и томный, но нервный мужской голос пел о безграничной любви к неизвестной зайке. С трудом найдя свободный столик, мы удовлетворённо плюхнулись за него. Ну, посидели, пивка, опять же, попили, ан чуем - не по душе нам заведение, уходить, знаете ли, пора уж... Фигушки!
   Одеты мы были, к сожалению, вполне респектабельно (недальновидно, ох, недальновидно оделись мы!). Я в смокинге, Васька - тот, вообще, какой-то фрак нацепил, Ксюша тоже принарядилась по-своему, по-девичьи... Но наряд Оксаны не суть важен. А важно то, что нас с Василием заприметили так называемые ночные бабочки, и, как на пламя мотыльки, ринулись на нас. Ну, пламя-то мы с Васей вряд ли могли этой ночкой устроить, поскольку последние искорки были беспощадно залиты пивом. Но ночных бабочек это нисколько не смущало. Они строили нам глазки и предлагали сходить посмотреть закат (это в два часа ночи). Васька начал было простодушно таять, а я крепился-крепился, а потом и говорю:
   -Уважаемые, - говорю, - ночные бабочки! Денег у меня, знаете ли, уже вот даже на пиво не хватает, а у этого во фраке, - на Ваську показываю, - вообще, ни копейки, ни завалящего гульдена за душой нет!
   Васька на меня обиженно так посмотрел...
   Ночные же бабочки мигом слиняли, устрашившись, видимо, незнакомого слова гульден. Мы потихоньку засобирались домой.
   Дома Вася ходил некоторое время в глубокой задумчивости, а после сел за стол и написал:
  
   К ПУТАНАМ
   (поэма)
  
   Когда, устав от разных передряг,
   Хочу я насладиться пышным станом,
   Я собираюсь и иду к путанам,
   Чтоб после веселей держать свой стяг...
  
   Тут я заглянул неугомонному Васе через плечо, тихо ужаснулся и настоятельно посоветовал писаке не продолжать. И он, к счастью, меня послушался, что было весьма разумно с его стороны. И, не побоюсь этого слова, дальновидно!
  

Глава 12. Любовь с первого взгляда.

   Романтика... Полнится, ею одной полнится наша блеклая жизнь! Пуста без романтики жизнь наша горемычная, и ничтожна, и смысла в ней нету ни на грош, как, например, в бане без печки.
   А любовь с первого взгляда? Ну не романтика ли? Вот представьте себе: идёт человек, скажем, в ЖЭК или прачечную, и вдруг - бац! - влюбился по уши! Неизвестно, правда, чем это ещё может кончиться. Наблюдали мы раз такую сцену... Впрочем, о романтике принято писать в стихах. Итак:
  
   Мы ушли далёко в поле
   Молчаливым косяком,
   И присели поневоле,
   И утешились пивком.
   Не озябли, не согрелись,
   Только поля посреди
   Видим: девка, просто прелесть,
   С парнем сказочным сидит.
   Их обоих агроном
   Зрит, укрывшись под кустом...
  
   (Тут надо заметить, что посреди поля у нас, действительно, растёт какой-то непонятный куст. Не то черёмуха, не то сирень... И бездельник-агроном ой как любит под этим кустом валяться. Но к делу.)
  
   Парень О, это сон или не сон?
   Я красотою поражён,
   И, лишь впервой увидел Вас,
   Как страстно втюрился тотчас!
  
   Девка И ты прекрасен, словно бог,
   Когда пуляешь сено в стог,
   Но всё ж тебя я, ей же ей,
   Увидела весьма первей!
  
   Парень Уже ль?
  
   Девка Так точно!
  
   Парень Врёшь, поди!
  
   Девка Я первая!
  
   Парень Ну, погоди!
  
   Девка Чего сказал ты, повтори?
  
   Парень Да ради бога! Нос утри!
   Хоть мне, конечно, всё равно,
   Но первый - я!
  
   Девка Молчи, говно!
  
   Агроном Пусть пуще шелестит листва
   И глушит бранные слова!
  
   Немая сцена с участием агронома. Конец.
  
   Вот такие горячие головы - эти влюблённые с первого взгляда!
  
  

Глава 13. Завалинка.

   Ну что, скажите на милость, это такое - дом без завалинки? Жить в таком доме тоскливо и неуютно. Ведь, в самом деле, не приглашать же всех подряд домой, чтобы перекурить и посудачить о житейских делах! А стоя языком трепать - так всем давным-давно известно, что в ногах правды нет.
   У нашего дома завалинка, разумеется, есть, как есть она и у каждого дома в нашей патриархальной деревне. Днём на завалинке обычно восседает Оксана и всё что-то делает по хозяйству - то редисками жонглирует, то петрушки бантиком завязывает. Реснички да бровки подводит, прихорашивается. Хлопцы деревенские вокруг шастают - глаз не отводят. Прямо отбою от них нету. Однажды, например, валяемся мы с Васей в послеобеденной полудрёме на койках и слышим, как какой-то отрок обращается к Ксюше, взгромоздившейся на завалинку:
   -Свет очей моих, - отрок говорит, - ненаглядная краса! Ты мой себе спокойно эту большую грязную кастрюлю и дальше, а я лягу у ног твоих, свернусь калачиком, и это составит моё счастье!
   Нежно прогундосив этот, с нашей точки зрения, идиотизм, отрок, действительно, свернулся калачиком у Ксюшиных стройных ножек и по-котовски зажмурился. Разве что не замурчал. Ксюша же была не в меру увлечена очисткой большой и, чего греха таить, грязной кастрюли ото всяких пригорелостей и присохлостей, в связи с чем отрока просто не заметила.
   Этот эпизод Ксюшиной личной жизни мы с Васей уже, естественно, не слушали, а наблюдали, поскольку выскочили на крыльцо ещё в середине тирады злополучного отрока, чтобы в случае нужды проучить шалуна.
   Отрок же злополучный до того, видать, здорово устроился, что и вовсе уснул. Мы его на всякий случай, конечно, понюхали. И вынюхали, что очередной Ксюшин ухажёр благоухает одеколоном Гвоздика, который, как известно, слабо помогает от комаров. Правда, запах сей исходил у сонного воздыхателя исключительно изо рта, и опытный Вася тут же заключил, что спать любителю одеколона ещё крепко и долго, а, стало быть, пришло время шуток и розыгрышей.
   Взяли мы Оксану, отвели её домой и усадили за телевизор, а с кастрюлей на завалинку поместили нашего очаровательного Кузьку, надев ему для маскировки болотные сапоги. Ох, и намучились мы его с печки стаскивать!
   Отрок постепенно проснулся, а Кузька от него кастрюлей-то закрывается - это мы с Васькой его науськали. Ну, видит отрок сапоги и говорит:
   -Зачем ты, жестокая, надела эти сапоги, скрывающие от меня даже восхитительные очертания твоих ног?
   (Ха! Видел бы он очертания Кузькиных кривулек...)
   А отрок продолжает:
   -Дай же хотя бы вновь взглянуть на твоё лицо, дабы насладиться гармонией твоей красоты!
   Ну, тут Кузька и дал несчастному взглянуть на своё лицо, дабы насладиться гармонией его красоты...
   Отрок что-то такое пропищал и задал стрекача, видимо, не в силах вынести такой гармонии.
   Ксюша, узнав о нашей проделке, долго потом дулась и жаловалась, что мы отбили её самого романтичного поклонника. Мы извинялись, издеваясь.
   Ближе к вечеру, когда от воздыхателей, простите за каламбур, не продыхнуть, очаровательная Ксюша всё ж таки покидает завалинку, и там воцаряется Вася Кульман. Ксюшины бессчётные пассии угрюмо разбредаются по домам, а Вася достаёт гармонику и начинает горлопанить всяческие призывные песни местным девкам. Поэтому ближе к вечеру ситуация с девками примерно та же, что днём с парнями. Потом, слава богу, приходят всё те же парни и уводят своих девок, косясь на Ваську с угрозой, а на Ксюшины окна - с немым обожанием. Невостребованных местными кавалерами девчушек Вася, хорошенько разглядев, прогоняет сам и сидит на завалинке грустный-грустный, пыхтя папиросками. А потом идёт, наконец, спать.
   Я же предпочитаю выходить на завалинку с утреца пораньше и любоваться восходом Солнца. То есть поначалу я и впрямь любовался этим явлением природы, да в последнее время как-то уже пообвык. Зато ранним утром нету на завалинке всей этой кутерьмы, и можно спокойно выкурить козью ногу, что я и делаю с превеликим удовольствием.
   А ещё у нас на завалинке живут муравьи - исключительно работящие создания. Забавно бывает наблюдать, как Вася или Ксюша вертят свои шуры-муры, а рядом с ними деловито вкалывают муравьи. Иногда какой-нибудь муравей кусает отдыхающего за ногу, и тогда отдыхающий неодобрительно морщится и шлёпает муравья...
   Но довольно о муравьях, а равно и о завалинке. Не исключено, что она ещё не раз всплывёт в мутном потоке нашего сумбурного повествования.
  

Глава 14. Дед Мазай и зайцы.

   Дед Мазай и зайчишки в лодке! Ну кто же о них не наслышан? Впрочем, в наше специфическое время многие ребятишки понятия не имеют не только об этой трогательной и поучительной истории, но и о литературе в принципе. Ну и что? Зато они всегда могут выдать такое, что и дипломированному филологу с бражки не причудится! Времена меняются, резвунья история не стоит на месте. Старые убеждения с треском рушатся, открывая изумлённым взорам общественности совершенно другие, жизнь бурлит... И постепенное погружение в Лету доброго деда с зайчиками - лишнее тому подтверждение.
   Однако, исчезая с горизонтов памяти, культовый дед всё ж таки остаётся в крови у подрастающего поколения, и иные его представители нет-нет, да и почувствуют себя гибнущими зайцами, и ищут, ищут и ждут своего деда Мазая...
   В то утро Вася Кульман был плох. Вяло открывал он глаза и нехотя закрывал их. О чём он думал, глядя в окно на пасмурное небо, сулящее дождик, ни я, ни Ксюша представления не имели, поскольку открыть рот у страдальца не было ни желания, ни сил.
   Молдавский портвейн в исполнении умельцев из соседней деревни наградил Васю просто каким-то несусветным похмельем. Мы с Ксюшей поначалу было думали, что это Вася разыгрывает неуместный дешёвый фарс, но быстро прогнали прочь эту гнусную мыслишку. Мы знали Васю прекрасно и не менее прекрасно знали, что таким зелёным он прикинуться не мог по причинам чисто физиологического характера. Бедняга лежал, цветом своим уподобляясь Крокодилу Гене, а вспухшими от репьёв ушами - Чебурашке. С Васей всё было, что называется, ой-не-понарошку.
   Да чего тут особо описывать? Ну, взяли мы с Ксюшей воровские фомки, ловко и заботливо отжали сведённые похмельным спазмом Васины челюсти, влили закадыке в образовавшийся рот Боржом да компот.
   -А пива если хочешь, - сказали, - вставай да поди возьми вон, а то разлёхси, лебеть умираюшший!
   И ведь сработало! Три, целых три шага сделал Вася в направлении пива, но после рухнул, в бессильной злобе скрежеща зубами. Мы сердобольно залили Васе в рот и пиво. Он радовался, как ребёнок. Но видели, видели и подмечали мы, что нечто неладное творится на душе у нашего похмельного друга. А значения этому, увы, не придали.
   Зайцем ощущал себя Василий, пропащим зелёным похмельным зайчишкой. И дом наш для Васи стал пнём, временным и ненадёжным пристанищем горемыки. Дед Мазая всей душою жаждал наш похмельный друг.
   И, стоило Васе самую чуточку прийти в согласие со своим организмом, нацепил он кое-как одежду и, представьте, убёг, бормоча не совсем ещё послушными устами что-то вроде: "Смысел, смысел... Зачем?... Зря, зря, зря... Грядём-с... смысел...". Такой ход насторожил как меня, так и Ксюшу. Подобное поведение для Васи, на самом деле, далеко не характерно. Обычно он после живительной чарки утреннего пива становился обычным нашим Васей, в котором мы души не чаем, несмотря на то, что различные просьбы хозяйственного характера он приветствует неизменной дулей. А тут взял и убёг. Даже "мерси" за пиво, поросёнок, не сказал!
   Впрочем, настораживались мы недолго, поскольку на улице распогодилось, и мы выпорхнули на крылечко наблюдать утренних лягушек. Да-да, утренних лягушек! Уж чего-чего, а этого добра в нашей нескучной деревне просто пруд пруди. Кстати, есть у нас и пруд - неподалёку от нашей избы. Недавно на этом пруду местные активисты хотели даже устроить нудистский пляж, но всё дело испортила многопудовая женщина Фёкла Ивановна, подрядившаяся посещать сей пляж с завидной регулярностью. По берегам пруда и поныне зияют вмятины, оставленные её роскошным телом. Активистам азартная купальщица приходилась явно не по душе. А кому придётся по душе лежать на одном пляже с желеобразным монументом? К тому же, пышная Фёкла очень быстро поломала все топчаны. А ещё она не могла влезть ни в одну кабинку для раздевания (кабинки эти целомудренные нудисты-активисты поставили, чтобы на пляже все раздевались, не стесняясь). Поэтому Фёкла раздевалась прямо у пруда. А вот этого утончённые натуры нудистов из местных вынести уже категорически не могли, и вскоре пляж сделался пуст, как новая копилка. Нудисты ушли в подполье.
   Зато в пруду поселились замечательные лягушки. Утром они резво скачут по деревне, поднимая своим весёлым моционом настроение труженикам села. Заодно, кстати, и ловят мух. А один сосед, услышав мудрую басню о том, как лягушку пульнули в молоко, а она лапками сбила масло, задумал податься в маслодельцы (с ударением на последнем слоге), и сунул в банку молока здоровенную лягушенцию. Когда он пришёл через день проверить, как продвигается дело, выяснилось, что квакушка взяла да и выпила всё молоко. Она мирно развалилась в банке и нежно так смотрела на бедолагу. Потом, правда, выяснилось, что в банке было вовсе не молоко, а натуральный первач. А лягушка - не простая, а царевна. И вообще, это была не банка, а бутылка. А ещё чуть-чуть попозже увезли маслобойца-лягушатника восвояси с нежным диагнозом белочка. Так что лягушки прочно засели в головах наших односельчан. Вот.
   Наконец, последние лягушки скрылись в буйных лопухах, и мы подняли наши ясны очи. И предстала перед ними фигурка Васи, понуро бредущего вдвоём с чрезвычайно общительным молодым человеком. Последний то вытаращивал глаза, то скептически ухмылялся, то понимающе кивал, когда Васе вдруг удавалось ввернуть словцо в его шуструю болтовню. Мы похолодели.
   Конечно, всем было известно, что в где-то в округе промышляет чудовищная секта "Тайное Общество Явных Свидетелей Тайного", но мы никак не думали, что эта мерзопакость добралась и до нашей морально устойчивой деревни. Ребята эти, по слухам, действовали примерно так: "Извините, пожалуйста, можно Вас ненадолго? А может, всё-таки можно? Ну, на секундочку! Ой, как хорошо, что Вы сразу согласились! Как Вас зовут? Учитесь, работаете? А в свободное время чем занимаетесь? А о Тайном никогда не думаете? Да-да, о Тайном. Как зачем? Ай-яй-яй, Вы же совсем не думаете о тайном! А ведь Тайное отнюдь не всегда становится Явным! А Явные Свитетели Тайного - мы! Наше Тайное Общество Явных Свидетелей Тайного Вам явно подходит! Приходите к нам на чашку чая!"
   И, если наивная жертва приходила туда, назад ей дороги не было. Уж не знаю, что там у них был за чай, но попавшие в цепкие лапки коварных свидетелей быстренько распродавали всё имущество и переводили вырученные средства на тайные счета этих явных свидетелей. А после уезжали на отечественном микроавтобусе скорой психиатрической помощи, вызванной очумевшими родственниками.
   Вася и неизвестный вдруг прытко свернули в какой-то закоулок, и мы с Ксюшей наперегонки рванули следом. И, представьте, догнали эзотерическую парочку! Вася тут же засмущался и начал мямлить, что он, дескать, только чайку попьёт и сразу домой, что, мол, кризис у него душевный, и требуется ему по этой причине что-то спасительное. Вернее, душеспасительное. Тоже мне, моральный заяц нашёлся!
   Васин же проводник попытался и нас до кучи окрутить своей паучьей лапкой.
   -Извините, - говорит, - за беспокойство, а вот вы думаете ли о Тайном?
   -Нет! - честно признались мы.
   -Отчего же? О Тайном нельзя не думать! - наставительно промолвил искуситель неопытных душ.
   -А на фиг о нём думать? - резонно поинтересовались мы, - Тайное всегда становится Явным. Вот, когда станет явным, тогда и думать будем.
   -Нет, позвольте! - заупрямился служитель нетрадиционного культа, - нередко случается, что, чем больше думаешь о Тайном, тем быстрее оно становится Явным! Думающий о Тайном - творец Явного!
   Тут Оксаночку закоротило, и я остался с душегубом, как говорится, раз на раз.
   -Нет-с, это Вы позвольте! - держал я ответ, - как известно, в подавляющем большинстве случаев Явным становится только часть Тайного. Поэтому целесообразнее было бы думать не о Тайном, а о грядущем Явном, скрытом в этом Тайном. И вообще, - вконец запутал я горе-златоуста, - всё Тайное когда-то и для кого-то было Явным. За сим полагаю, что, чем внимательнее созерцать Явное, тем меньше станет Тайного, и со временем предмет нашей дискуссии отпадёт сам собой.
   Смятение увидел я в глазах побеждённого.
   -Так я же ведь о высших материях, - залопотал он.
   -А мы, ваще, православные! - не к месту встряла очухавшаяся Ксюша, - изыди, нехристь!
   Нехристь стояла жалким сусликом и безмолвно хлопала глазами. Не тот масштаб, не тот!
   Я взял под белы руки Васю и Ксюшу и повёл их домой, размышляя, к стыду своему, о Тайном. "Ну, Тайное, - вяло шевелилось на задворках сознания, - и чего теперь?" Размышляя примерно в таком духе и попутно стыдя себя за это, я вёл простодушных друзей домой, и доплёлся до дому уже вконец пристыженный и до одури надумавшийся. Дома я для профилактики надрал Васе уши, чтобы знал, что зайцем быть - не мёд хлебать. Оксану же я просто крепко ущипнул за руку. На всякий случай.
   И сели под вечер за самовар - я, Вася да Ксюша.
   И никаких зайцев!
  

Глава 15. Бабы с возу.

   Вышли мы как-то раз совершить утренний моцион вдоль главного тракта, что ведёт из больших угрюмых городов в нашу славную деревню. Солнышко, как ему и полагается, сияло, птички тоже пели. В общем, обычно всё было, обычно. И Вася задорно щурился на солнышко, и Ксюша птичкам подпевала да цветочки нюхала.
   И тут мимо нас вихрем промчался воз. Чуть ли не со свистом промчался - еле отскочить успели. А ещё успели заметить, что ни одной, подчёркиваю, ни одной бабы на возу мы не насчитали.
   -Ишь, прыткий воз какой! - ошарашено пробормотал Вася.
   -Угу. И бабы нету ни одной, - задумчиво добавила Ксюша. Тут Василий ехидно так осклабился и осведомился, для чего, собственно, Ксюше потребовался воз именно с бабами. Ксюша ему, разумеется, веером выложила всё, что думает по поводу Васиных шуточек вообще, и этой, в частности. Вася слегка обряк. Я и сам-то давненько не слышал подобных словесных нагромождений - с того самого раза, как у одного знакомого агронома разболелась голова и он, бедненький, спутал пирамидон с пургеном. От головы, увы, не помогло, зато язык развязало здорово. Три дня и три ночи из клозета неслись по селу бессвязные желчные тирады агронома... Но довольно предаваться воспоминаниям.
   Итак, Оксана нежно пожурила Васю, и моцион продолжился.
   Долго ли, коротко ли шли мы, да в конце концов набрели на стайку угрюмых баб. Одна из них была особенно дородна и явно верховодила.
   -Добрый день! - поприветствовали мы женскую компанию.
   -Это не добрый день, а .........ная .........в ......... ец!!! - ответила Главная Баба, - и, ваще, вы сами-то нашинские ай нет?
   Вопрос её был явно неуместен.
   "Ишь! Впервую стренулся с бабцами, дых ...й ли я ихненский?!" - шевельнулась в голове моей простецкая мыслишка. Озвучивать её мне как-то не пришло в голову. Зато нечто схожее немедленно озвучил Вася, правда, в гораздо более простецкой, и несколько даже игривой форме. Бабы сделались ещё угрюмее, что мне не понравилось.
   -А вы не с возу ли? - попытался я завести разговор. И попал в точку.
   -С возу, милок, с возу, - завздыхали, заохали бабы, а Главная Баба даже украдкою смахнула нечаянную бабью слезу.
   -А чего грустные? - продолжил я в том же духе.
   -Ох, высадили нас, горемычных, - захлюпали бабы.
   -Ну, бывает, бывает, - стал я их успокаивать, - вас ещё ладно, всех вместе высадили в целости и сохранности. А вот одного мужичка выгнала злая мачеха в лес, так он, чтоб не заблудиться, с собою полный воз баб прихватил, и раскидывал их через каждые сто ярдов для ориентира. Потом он, конечно, встретил в чаще Добрую Фею, но та, увидев, что находчивый мужичок учинил с бабами, из женской солидарности просто-напросто скормила его серым волкам. А бабы заплутали по лесу, питались чем попало, и вскоре вовсе одичали, образовав собою некое подобие амазонок. Так что ваш случай, уважаемые, далеко не самый печальный!
   Бабы притихли.
   Удостоверившись, что, если не успокоить бедняжек, то уж хорошенько запудрить им мозги получилось просто замечательно, мы оставили Тихих Баб, и двинулись дальше. По полю шли мы, по-над рекою, мимо разнообразных кустарников, и в итоге упёрлись в лес. Недолго думая, зашли мы в лес. Ксюша убежала на поиски землянички, Вася принялся заглядывать в вороньи глаза, и вскорости мы заплутали. Немного поаукав, мы выбрали подходящую поляну и сели передохнуть. Никакого отдыха, к сожалению, не вышло, потому как на нас всё время пучились из-под жиденьких кустиков Лесные Бабы С Возу. Находчивые мужички и злые мачехи водились, оказывается, и у нас.
  

Глава 16. Белые нитки.

   Однажды неугомонная Ксюша подрядилась шить. Ну, мы с Василием подумали: "Хай себе шьёт, всё при деле девка!". И ушли гулять.
   Час гуляем, день гуляем - надоело. Вот уже по горло сыты этим самым гулянием (которое, впрочем, правильнее было бы назвать гульбой). Мы тогда решили Ксюшу проведать. Как она там шьёт - хорошо, плохо ли?
   Заглянули домой - и обмерли. Оксана деловито пришивала ушанку к подушке, причём ослепительно-белыми нитками. И вся изба была наполнена подобными художествами: там перчатка пришита к рукаву, там какая-то жёлтая тряпка в форме полумесяца к шторе, там мешок огурцов примётан к авоське с молоком. И всё это, прошу заметить, белыми нитками! Нам сделалось нехорошо.
   -Ксюшенька! - начали мы издалека, - а ты-то всё шьёшь, всё-то ты шьёшь...
   -Да, - просто ответила Ксюшенька, отнюдь не прерываясь.
   -А, может, передохнёшь чуток? Давай чайку попьём, - робко предложили мы.
   -Нет-нет, спасибо, ребята. У меня ещё очень много работы, - безмятежно отвечала Ксюша. А сама всё шьёт!
   Ничегошеньки не понимая, мы, на всякий случай, снова ушли гулять и обдумывать создавшееся положение. Я-то всё больше гулял, а Вася - тот обдумывал. Такая уж есть у него черта: чуть создастся какое-нибудь положение, так Васю хлебом не корми, а дай обдумать это самое положение. Ходит да обдумывает, ходит себе да обдумывает, пока всё само собой не рассосётся. Ещё хорошо, если набедокурить не успеет.
   Когда я вдоволь нагулялся, а Васина головушка набрякла от раздумий, порешили мы вновь вернуться домой. Там всё было без особых изменений. Ксюша благополучно заканчивала пришивать четвёртый галстук к одеялу, мурлыкая при этом несуразную совершенно песенку:
  
   Шью я, значить,
   Шью да шью,
   Шью да шью.
   Ля-ля-ля.
  
   Нить с иглой в глазах маячить
   День-деньской,
   День-деньской.
   Ля-ля-ля.
  
   Шить - работа непростая,
   Тяжкий труд,
   Тяжкий труд.
   Ля-ля-ля.
  
   Вот и пуговка шестая
   На мундир,
   На мундир.
   Ля-ля-ля.
  
   Честно говоря, от такой песенки мы поначалу просто-таки остолбенели, онемели и едва не околели. Ничего подобного Ксюша до этого, слава богу, не выдавала.
   -Какая пуговка? - взорвался, наконец, Вася, - какой мундир?! - продолжал допытываться он, - Что ты несёшь, любезная Оксана?!!! - высокопарно проревел Василий и со стоном рухнул на диван.
   Я же пока не подобрал слов, приличествующих случаю, и решил поэтому до поры не вмешиваться.
   -Мундир? - переспросила Ксюша, сострадательно глядя на Васю, - так вот он! - указала она на одеяло, с которым возилась.
   Вася смог лишь прошелестеть что-то вроде "Не по чину мундирчик, не по чину...", в то время как я непроизвольно понёс явную околесицу.
   -Оксана! - начал я нести эту самую околесицу, - это, Оксана, отнюдь не, как ты изволила выразиться, мундир. Сущность этого изделия заключается в метком названии одеяло, придуманном мудрыми нашими предками. Одеялом, Оксана, люди обычно накрывают своё тело сверху, прежде чем навестить нашего общего знакомого Морфея. Одеяло - наше парадное одеяние для визита к нему. Мундир же, напротив...
   -Баста! - взвыл Вася, - ты-то хоть крышу попридержи!
   -А я держу! - возразил я.
   -Как же, держишь! - ехидно прогнусавил Вася, - а сам чего нёс?! Сущность, мол, заключается в названии! Да никакой, чтоб ты знал, сущности в названии не заключается! Напротив, сущность заключается в сосуде, коим здесь и сейчас служит это несчастное одеяло!!!
   Та-а-ак. Приехали.
   -Сущность одеяла, Вася, заключается у нас в головах, - урезонил его я, - а в одеяле заключается, скажем, пух (если, конечно, оно пуховое). Наравне с некой вымышленной сущностью одеяла у нас же в головах заключается и название: одеяло. Так и быть, идя с тобой на компромисс, готов признать, что сущность и название предмета настолько переплетены, что порою кажется, что одно находится в другом. Хотя, по моим последним наблюдениям, сущности нету и вовсе, а есть лишь образ одеяла, и есть также вторичный образ одеяла, и вот его-то мы и окрестили зачем-то сущностью...
   Я мог бы говорить и дальше, развивая сей затянувшийся экспромт, но меня потянуло ото всей этой белиберды в сон не меньше, чем Вас, уважаемый читатель. Я лёг, потянулся и укрылся одеялом, нимало не задумываясь о его сущности. И прекрасно выспался!
   На следующий день мы с удовольствием выкинули все Ксюшины нелепые рукоделия. Впрочем, она потом долгое время утверждала, что у нас и так всё шито белыми нитками.
  

Глава 17, и последняя.

   Лето подошло к концу, и мы засобирались на зимние квартиры. Раскидав вещи по баулам, грустно сели мы на завалинке. Страшно не хотелось уезжать из нашей славной деревеньки Бельмут. Столь странным названием она, кстати, обязана своему бывшему хозяину, старому помещику. Он ходил с бельмом, пил вермут и был изрядным баламутом. Вот и вышло - Бельмут.
   Понуро уставясь в землю, мы даже не заметили, как подошла к нам Чёрная Фигура.
   -Ой, здрасьте, - удивлённо поприветствовали мы её.
   Фигура молчала, и что-то суровое было в её молчании. Наконец, она раскинула чёрные свои ручищи в стороны и басом заявила:
   -И азъ воздамъ!
   -И Буки воздашь, и Веди? - оживился Вася.
   -Тише ты, - одёрнул я болтуна, - кажется, нам кранты.
   -Какие кранты? - изумилась Фигура, - никаких крантов!
   Я облегчённо вздохнул, а Фигура уточнила:
   -Крантей не будет! За все нелепости, учинённые этим летом, я забираю вас в жизнь вечную развлекать Бессмертных, и...
   Вот тебе и никаких крантов.
   Оставив ненужные баулы, последовали мы за Чёрной Фигурою под линию горизонта, в чужие бассейны...
   21
  
  
   13
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"