Дроздов Анатолий Федорович : другие произведения.

Интендантуррат

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.61*138  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Интендант - 2. Сентябрь 1943 года. В расположении блокированной в лесах партизанской бригады появляется странный человек. Это гость из будущего Виктор Крайнев, который нашел возможность присоединиться к боевым товарищам. Виктор не может переместить в прошлое современное оружие и новейшие военные технологии, зато в состоянии противопоставить врагу ум, находчивость и горячее желание нанести захватчикам как можно больший урон. Однако Виктор не подозревает, насколько непростой и смертельно опасной станет его миссия...

Анатолий Дроздов

  

Интендантуррат

  

Роман

  
   1.
  
   Пуля ударила в ствол сосны. Крайнева обдало вихрем коричневой крошки, только затем докатился звук выстрела - гулкий и протяжный. Крайнев упал и откатился в сторону. Второго выстрела не последовало. Крайнев помедлил и осторожно поднял голову. Левый глаз, запорошенный сосновым крошевом, не видел, но правый не пострадал. След от пули на стволе шел сверху вниз - стреляли с высоты. Навстречу. Целили в голову. Чуть правее - и все...
   Некоторое время Крайнев лежал, решая, что делать. Левый глаз чесался и слезился, но он удержался, не стал тереть. Помогло. Глаз, промытый слезой, открылся и стал видеть. Не отчетливо, но куда лучше, чем смотреть одним. В лесу было тихо. Ни ветерка, ни шороха, ни звука шагов. Стрелявший, очевидно, был один и сейчас затаился, гадая: промахнулся или нет. Пусть думает, что попал.
   Крайнев еще раз изучил след пули и пришел к выводу, что его не видят. Сидят высоко, но здесь ложбинка, Крайнев как раз в нее спускался. Поэтому, наверное, и целили в голову - через мгновение мишень скрылась бы из виду. Стрелок спешил. Видимо, опасался, что Крайнев не поднимется на противоположный склон, а двинется вниз по ложбинке. Так и уйдем...
   Крайнев вознамерился встать, как различил в отдалении треск веток. К ложбине кто-то шел. Ситуация осложнилась. Стрелок решил убедиться в результате. Вниз по ложбинке уходить нельзя - выстрелят в спину. Назад - тем более. Встречный бой устраивать не хотелось. В одно мгновение приняв решение, Крайнев снял с плеча винтовку, стащил вещмешок, положил их так, чтоб смотрелись, как в спешке брошенные, сам же, не таясь (стрелок видеть его не мог), но стараясь не оставлять следов на мягкой иглице, перебежал за куст калины. Присел, достал из кармана "люгер" и загнал патрон в ствол.
   Стрелок тоже осторожничал. Над гребнем ложбинки показалась его голова, но сразу исчезла, после чего возникла вновь, но уже в стороне. Только затем щуплая фигура нарисовалась во весь рост и стала спускаться по склону. Крайнев едва не сплюнул. Подросток, лет четырнадцати. В руках - старая трехлинейка времен Первой мировой войны - без кожуха мушки и ствольной накладки. Мальчишка был ростом со свою винтовку. Сейчас он сжимал ее в руках, настороженно водя стволом по сторонам. В одно мгновение черный зрачок глянул в сторону Крайнева, и тот невольно подумал: не имеет значения, кто нажимает на спуск - пацан или опытный боец. Результат одинаков. Этот малец едва не засадил ему пулю в лоб. С дерева, используя для упора качающуюся ветку. С таким надо настороже...
   Не обнаружив в лощине трупа, малец, видимо, решил, что мишень убежала, и присел у брошенных вещей. К удивлению Крайнева первым делом взял не винтовку, а вещмешок. Распустил узел и вытащил лежавшую сверху буханку. Сорвал с нее горбушку и стал жадно жевать.
   Крайнев встал. Прятаться не имело смысла. Жующий человек плохо слышит - собственные челюсти для него звучат громче, чем сторожкие шаги по иглице. Малец и в самом деле опомнился, когда увидел перед собой черный зрачок "люгера". Ошеломленно замер. Крайнев сапогом отбросил трехлинейку и присел напротив.
   - Жуй! - сказал добродушно. - Только не подавись.
   Малец торопливо двинул челюстями и судорожно сглотнул. Крайнев сунул "люгер" в карман, вытащил финку и аккуратно срезал оборванное место на буханке. Толстый ломоть протянул мальцу.
   - Доедай!
   Но малец есть не стал. Схватил хлеб грязной лапкой и сунул в карман ободранной телогрейки.
   - Ленке! - пояснил в ответ на удивленный взгляд Крайнева.
   - Кто это?
   - Сестра.
   - А тебя как звать?
   - Петька.
   - Зачем стрелял в меня?
   Петька насупился.
   - Своего мог убить! - пожурил Крайнев.
   - Свои тут не ходят! - хмыкнул Петька.
   - Ладно! - не стал спорить Крайнев. Взял трехлинейку и два раза передернул затвором. Выпавшие патроны подобрал и сунул в карман. - Где остальные?
   - Нету! - насупился Петька.
   "С тремя патронами на пост?" - удивился Крайнев, но больше спрашивать не стал. Вернул трехлинейку хозяину, упаковал и завязал вещмешок, подобрал СВТ.
   - Отведешь меня к Саломатину?
   - Зачем? - насторожился Петька.
   - Поговорить надо.
   - Станет он со всяким разговаривать!
   - Не поведешь?
   Петька покрутил головой.
   - Могу и сам дойти! - согласился Крайнев. - Только предварительно свяжу тебя и оставлю. Вдруг патрон в кармане завалялся, пульнешь в спину... Пока свои отыщут! Лес, муравьи, дикие звери... Они будут первые.
   Петька шмыгнул носом и встал.
   - "Парабеллум" дашь?
   - Может, и одежонку постирать?
   - Ленка постирает! - не согласился Петька. - "Парабеллум" лучше. Тебя все равно расстреляют, пистолет заберут. Я в тебя первый выстрелил!
   - Веди! - подтолкнул его Крайнев. - Снайпер...
   Петька умолк и бодро зашагал впереди. Они поднялись на гребень лощинки, миновали сосновый бор и вошли в березовую рощицу. Петляли. Крайнев догадался, что Петька умышленно кружит, сбивая его с прямой дороги, но одергивать не стал. Без того повезло - какой-никакой, но проводник. Грех жаловаться. Попался кто опытнее, лежал бы сейчас на иглице с разбрызганными мозгами. Правильно в лес зашел, с дикой стороны. В хожалых местах дежурят не мальцы, а опытные часовые (у Саломатина это непременно!), те долго разбираться не станут. Незваный гость хуже фашиста. Или не лучше. Один пень...
   В осеннем лесу было тихо. Пожелтевшие кроны берез ярко выделялись на зеленом фоне спелого сосняка, березки выглядели нарядными, как девушки на празднике. День стоял ясный, от притихшего леса веяло умиротворением. "Сейчас бы лукошко в руки, да по грибы!" - подумал Крайнев и невольно стал приглядываться. Грибов не было. Попадались мухоморы, какие-то поганки, Крайнев заметил даже пару трухлявых подберезовиков, но съедобных не попадалось. "Странно! - подумал Крайнев и вдруг сообразил: - Отряд в лесу! У них не только партизаны, но и семейный лагерь! Собирают! Чем в блокаде заняться?" Довольный своей догадливостью, Крайнев упустил момент, когда Петька, шагавший впереди, вдруг замедлил шаг и как-то незаметно поравнялся с гостем. И почти сразу из-за кустов их окликнули:
   - Стой! Кто идет?
   - Это я! - отозвался Петька.
   - Кого привел?
   - В отряд просится, Саломатина спрашивал.
   - Оружие на землю!
   Крайнев понял, что это относится к нему. Снял сплеча винтовку, затем вытащил из кармана и положил рядом "люгер".
   - У него еще нож! - наябедничал Петька.
   - Нож тоже! - посоветовали из-за кустов.
   Крайнев подчинился.
   - И мешок! - не унялся невидимый часовой. - Вдруг там гранаты!
   - Еда и белье, - сказал Крайнев. - Плюс цинка патронов.
   - Снимай! Не то, как врежу очередь!
   Крайнев стащил вещмешок и сделал десять шагов вперед. Из-за кустов вышел коренастый, скуластый паренек в ватнике и замызганной кепке. Из-под козырька выбивался кудрявый немытый чуб. На груди чубатого висел немецкий "шмайсер", который он угрожающе навел на пришельца.
   - Зачем тебе Саломатин? - спросил грозно.
   - Поговорить.
   - Станет он со всяким... - хмыкнул боец, и Крайнев понял, с чьих слов пел Петька.
   - Со мной станет!
   - Ты ему кто?
   - Боевой товарищ.
   - Может, и боевой, - насмешливо сказал чубатый, внимательным взглядом окидывая Крайнева, - только вот товарищ ли? Ишь, гладкий да сытый.
   - У него в мешке хлеб, - доложил Петька. - Буханка кирпичиком, не деревенская, хлеб свежий.
   "Ах, ты! - укорил себя Крайнев. - Кажется, все предусмотрел, а вот это..."
   - Опять немецкий шпион! - заключил чубатый. - На той неделе одного шлепнули, новый появился! На кой хрен его в лагерь? Отвести к оврагу - и все? Как думаешь?
   - Я "парабеллум" возьму! - подскочил Петька.
   - Еще чего! - возмутился чубатый.
   - Я его первый увидел!
   - Что ж не убил?
   - Промахнулся! Он далеко шел.
   - Я не промахнусь. "Парабеллум" мой...
   Крайнев молча переводил взгляд с одного спорщика на другого. Петька и молодой ругались, забыв о госте. Похоже, их нисколько не смущало присутствие хозяина подлежавшего разделу добра. Для них он уже был трупом, лежавшим на дне недалекого оврага. Вполне возможно для превращения имущество в выморочное как раз используют спорный "парабеллум". Заодно опробуют ствол...
   Крайнев выругался. Громко и страшно. Спорщики удивленно замолкли.
   - Если не отведешь меня в лагерь, тебя расстреляют! - Крайнев ткнул пальцем в грудь чубатого. - Саломатин! Лично! Перед строем! Устав караульной службы знаешь?! Что нужно делать при задержании неустановленного лица у охраняемого объекта?
   Чубатый насупился.
   - Ладно, - сказал, почесав в затылке, - отведу. Только не к Саломатину.
   - Пусть будет Ильин! - согласился Крайнев.
   Чубатый глянул на него удивленно, но промолчал. Собрал оружие и мешок, закинул ремни за плечо.
   - Иди на пост! - цыкнул на Петьку. - Тебя никто не снимал.
   - Эй! - окликнул Крайнев. Достал из кармана патроны и бросил Петьке. Тот молча поймал.
   - А еще "парабеллум" хотел! - укорил Петьку чубатый и толкнул Крайнева в спину: - Пошел!..
   Лагерь открылся внезапно. Мгновение тому Крайнев еще шагал по тропинке, как за поворотом вдруг возникла поляна, местами поросшая кустарником и молодыми деревцами. Если б не люди, Крайнев ни за что не догадался, что здесь партизанская база - ни строений, ни землянок, ни огневых точек. Присмотревшись, Крайнев понял, что землянки и огневые точки как раз есть, только умело замаскированы - как раз теми самыми кустами и деревцами. Их, видимо, выкапывали в лесу вместе с землей и дерном, а затем водружали на перекрытия землянок и брустверы окопов. С близи разглядеть можно, а вот издали - нет. С воздуха - вообще бесполезно.
   Люди на поляне не слонялись без дела. Кто-то пилил дрова, кто-то чистил картошку, несколько женщин стирали белье в деревянных корытах. Во всем чувствовался четкий порядок. "Саломатин!" - подумал Крайнев с улыбкой.
   Люди на поляне не обратили внимания на новые лица. Крайнев по-прежнему шагал впереди, конвоир - в двух шагах за его спиной. Видимо, такая картина для обитателей лагеря была привычной. Бегая взглядом по сторонам, Крайнев зазевался и едва не столкнулся с гигантом, тащившим на плече ствол сухой елки. От неожиданности гигант уронил ношу и выругался.
   - Седых!
   Гигант отступил на шаг, всмотрелся.
   - Товарищ интендант!
   Крайнев опомниться не успел, как гигант заключил его в объятья и стал горячо тискать.
   - Товарищ Брагин! Сколько раз вас вспоминали! Живой! Здоровый! Вот товарищ полковник обрадуется...
   Кости Крайнева скрипели, но он терпел. Встреча с Седых была нечаянной удачей.
   - Откуда вы, товарищ интендант?
   - Из Москвы, - сказал Крайнев, отступая.
   - Как нас нашли!
   - С трудом. Встретили неласково. Сначала Петька едва не застрелил, потом вот этот, - Крайнев указал на конвоира, - хотел...
   - Ещенко! - Седых показал конвоиру кулак, размером с тыкву. - Только попробуй!
   - К Ильину веду, - насупился конвоир.
   - Вот и веди! За самосуд - лично удавлю! Не обижайтесь, товарищ интендант! - обратился Седых к Крайневу. - У Ещенко немцы мать убили за сына-партизана, у Петьки семью сожгли, только он да сестра уцелели - коров в поле пасли. У нас таких пол-отряда. Злоба у людей, а выхода нет - не воюем, - Седых вздохнул.
   - Скажи Саломатину, что я здесь! - попросил Крайнев.
   - Обязательно! Прямо счас!
   Седых убежал, забыв о своем бревне, а Крайнев, направляемый Ещенко, подошел к землянке, вырытой на отшибе. Двери у землянки не было, вход закрывала ветхая плащ-палатка.
   - Разрешите, товарищ майор! - выпалил Ещенков в плащ-палатку.
   - Заходи! - раздалось изнутри.
   Но Ещенко только просунул голову в щель.
   - Задержанного привел. С Петькой... партизаном Смирновым прибыл.
   - Заводи!
   Крайнев отвел плащ-палатку и осторожно спустился внутрь. В землянка стоял сумрак: маленькое окошко под самым накатом давало слишком мало света. Прошло несколько секунд, прежде чем Крайнев различил лавки-нары по обеим сторонам маленькой землянки, стол из старой калитки, приколоченной к толстому сосновому кругляшу. За столом сидел человек в военной форме без погон и молча смотрел на него. Краем глаза Крайнев видел, как Ещенко ставит в угол его винтовку, вещмешок. "люгер" конвоир положил на стол перед Ильным.
   - Все? - спросил хозяин землянки.
   - Так точно!
   - Нож у меня был. Финский, - злорадно напомнил Крайнев.
   Ещенко неохотно положил на стол нож и по знаку Ильина вышел. Начальник особого отдела взял нож и некоторое время молча рассматривал. Крайнев видел, что майор исподтишка поглядывает не столько на нож, сколько на незваного гостя, и внутренне усмехнулся.
   - Имя, фамилия, звание! - жестко и внезапно спросил Ильин.
   - Интендант третьего ранга Брагин Савелий Ефимович!
   - Что?
   Ильин вскочил и подбежал к нему. Бесцеремонно повернул к свету.
   - Узнал?
   - Узнал... - Ильин вновь переместился за стол. - Откуда?
   - Из Москвы.
   - Документы?
   - Вы своим, когда за линию фронта идут, документы даете?
   - По-разному бывает, - холодно ответил Ильин. - Значит, документов нет?
   - Нет.
   - Плохо.
   - Не удалось установить личность?
   - Личность установлена, но неизвестно, где она пребывала последние два года.
   - В Москве.
   - Чем занимался?
   - Служил по специальности.
   - Почему не переаттестован? Интендантов третьего ранга больше нет.
   - Встречаются. Очередь до меня не дошла. Сначала фронтовики.
   - А я думал: штабные! - усмехнулся Ильин. - У нас до сих пор погон нету.
   - Вам они без нужды.
   - Зачем пришел?
   - Воевать.
   - Отпустили?
   - Попросился.
   - Так горячо, что на самолете подвезли? По тебе не скажешь, что от линии фронта шел.
   - Я и не собирался. У нашей службы богатые возможности.
   - Это у какой?
   - Вам знать не положено.
   - Мне здесь все положено! - Ильин хватил по столу кулаком. - Я здесь главный! Понятно?! Ты кто такой? Зачем объявился? Организовал отряд, захватил Город, так и впредь воевать следовало! Нет, исчез, да еще бабу свою прихватил. И вот на тебе - появляется и несет невесть что. В Москве он был! Как туда можно было добраться - фронт сплошной? Врешь! Или пережидал тяжелое время где-то на хуторе, или, того хуже, на немцев работал. Не так? А я думаю: так! Ты или правду сейчас скажешь, или лично расстреляю из этого "люгера"...
   - Кто тут и кого расстреливает? - раздалось за спиной.
   Крайнев обернулся. Саломатин, перетянутый ремнями поверх аккуратно заправленной гимнастерки, улыбался за его спиной. Крайнев сделал шаг навстречу и, не удержавшись, обнял старого товарища. Тот ответил, и с минуту они молча тискали друг друга. Затем, не сговариваясь, отступили на шаг.
   - Ишь, ряшку отъел! - поддел Саломатин. - Интендантские харчи не чета нашим!
   - Зато у тебя кожа да кости! - не остался в долгу Крайнев.
   - Посидел бы ты на картошке с грибами, - вздохнул Саломатин. - Теперь и вовсе одна картошка осталась. Грибы на пять километров вокруг обобрали. Голодаем, Савва!
   - Товарищ полковник! - приподнялся было Ильин.
   - Сиди! - оборвал его Саломатин. - Слышал я, как ты тут грозился. Брось! Не тот человек.
   - Хочу заметить... - не унялся Ильин.
   - Что? - шагнул к нему Саломатин. - Что ты мне хочешь сказать? Может, про этот орденок? - Саломатин коснулся ордена Красной звезды на груди особиста. - За что получил? За взорванный мост? А мост он взорвал! - полковник ткнул в Крайнева. - Вас там, как говорится, и рядом не стояло. Это он шнур поджигал и на веревке под фермой болтался, каждую секунду рискуя или свалиться на лед, или попасть под взрыв! Может, это ты из трехдюймовки прямой наводкой по немцам садил и последний снаряд шрапнели выпустил, когда они в двадцати шагах были? Ты Город брал и командовал штурмом казармы? Или ты вытащил из плена роту красноармейцев, спас их, одел, накормил, вооружил, создал отряд, в котором ты сейчас воюешь? Ты кого в предатели пишешь? Совсем охренел?
   Ильин сидел, опустив голову.
   - Не обижайся, Савелий! - повернулся Саломатин к Крайневу. - Он хороший мужик, дельный и храбрый, но помешался на шпионах. Их и вправду много - каждую неделю ловим. Садись! Из Москвы?
   Крайнев кивнул и присел на нары.
   - Как там!
   - Нормально. Салютуем победам.
   - Как Настя?
   - Здорова. Передает тебе привет.
   - Детьми не обзавелись?
   - Нет еще.
   Саломатин довольно улыбнулся. "Да знаю я, знаю!" - хотел сказать Крайнев, но вовремя удержался.
   - К нам какими судьбами? - продолжил Саломатин.
   - Попросился. Надоело в тылу, когда вы тут воюете.
   - Душа защемила?
   - Забыть не могу! - подтвердил Крайнев. - Вот! - он указал в угол. - СВТ с оптическим прицелом. Выпросил. Мощная штука. За километр - в голову.
   - Теперь мы точно победим! - съязвил Ильин.
   Саломатин только вздохнул.
   - Есть хочешь? Только у нас одна картошка.
   Крайнев встал и принес свой мешок. Выложил на стол початую буханку хлеба, банку тушенки без этикетки, но в густой смазке, кусок сала в тряпице и круг копченой колбасы. Взял свою финку и молча стал все открывать и нарезать. Ильин и Саломатин невольно подались вперед, внимательно наблюдая за его движениями. Покончив с закуской, Крайнев достал из мешка бутылку и водрузил на стол.
   - Стаканы есть? Или кружки?
   Ильин нырнул в угол и выставил на стол три граненых стакана. Крайнев разлил водку, пустую бутылку бросил под стол.
   - Раненым бы снести, - сказал Саломатин, нерешительно берясь за стакан.
   - Их двадцать человек! Только губы помазать! - возразил Ильин.
   - Ладно! - согласился Саломатин.
   - Хочу заметить, товарищ полковник, - сказал Ильин, поднимая стакан, - я докладывал в Москву о том, кто взорвал мост. И кто Город брал. Я не виноват, что орденом наградили меня.
   - Да знаю я! - отмахнулся Саломатин. - Проехали! За встречу?
   Трое мужчин чокнулись и осушили стаканы. Саломатин с Ильиным немедленно набросились на еду. Вываливали на ломти хлеба куски тушенки и откусывали огромные куски. Хватали пальцами ломти сала. Крайнев изумленно смотрел на этот жор, забывая жевать. "Господи! - подумал он. - Да у них в самом деле голод! А ты думал, что грибы от безделья выбрали! - укорил он себя. - Но как можно голодать, когда вокруг деревни и везде собрали урожай?"
   Голодные мужики мигом подмели сало и тушенку, потянулись к колбасе. Саломатин взял кусок и вопросительно глянул на гостя.
   - Есть еще кольцо! - успокоил Крайнев. - А вот хлеб весь. Возьмешь эти ломти. Сколько дочке?
   - Два месяца, - сказал Саломатин. - Молока у матери не хватает - питание плохое. Плачет маленькая. Все ты знаешь, интендант!
   Крайнев только руками развел.
   - Ладно! - сказал Саломатин, сдвигая в сторону недоеденный хлеб. - К делу! Слушай диспозицию. Это наш лагерь, - он положил в центр ломтик колбасы, - здесь, здесь и здесь, - Саломатин обставил ломтик пустыми стаканами, - полицейские гарнизоны. Сильные. Каждый по численности больше нашей бригады. Петришки, Заболотье и Торфяной Завод. Самый мощный гарнизон и штаб полицейских сил в Торфяном Заводе. Там, кстати, на самом деле завод, торф добывают, снабжают немцев... С тех пор, как ты ушел от нас, многое изменилось, Савелий. Немцы поняли, что сами с партизанами не справятся. Вояки они хорошие, но лес не знают и боятся его. Создали полицейские гарнизоны. Набрали наших парней, кого силой заставили, кто сам на жирный кусок польстился, вооружили, обучили. Кормят полицаев и семьи их, как кабанов к убою, лечат, дали дома, коров, одежду... Все у наших же награбленное, не жалко. Полицаи хлеб отрабатывают, стараются. Лес они знают и не боятся. Перекрыли все пути. Мы с весны рейдовали, громили гарнизоны, сюда после "рельсовой войны" зашли передохнуть ненадолго. И завязли. Никто не думал, что у полицаев такая сила. Села вокруг полицейские, сплошь родственники тех, кто немцам служат, стоит выйти из леса, как в гарнизонах знают. Между селами - телефонная связь, да и отстоят недалеко другу от друга - если перерезать линию связи, то услышат стрельбу. Сразу съезжаются из трех мест, начинают лупить. Пулеметы, винтовки, даже минометная батарея... Нам жизненно важно вырваться отсюда. В соседнем районе таких гарнизонов нет, в лесу полевой аэродром. Позарез нужно отправить раненых и детей за линию фронта, получить боеприпасы... Патроны даже с воздуха сбросить не могут. В рации сели батареи, новых нет, сообщить координаты в Центральный штаб не можем. Не знаю, как ты нас разыскал, наверное, в Москве есть сведения о дислокации бригады, но без точных, подтвержденных координатов груз сбрасывать не станут. Надо прорываться. В прошлом месяце попробовали и попали в полицейское кольцо. Долго нас по лесу гоняли, еле отбились. Треть бригады положили, полсотни раненых. Многие потом умерли - лекарств нет, питание слабое... Теперь смотри! Боеприпасов - по десять патронов на винтовку, полмагазина на автомат. Продукты заканчиваются, добыть можно только боем. Если кто из местных в отряд хлеб снесет или сала, того полицаи безжалостно вешают, дом сжигают. Мы носить продукты запретили - людей жалко. Картошку, которую сейчас доедаем, ночами на полях копали. Полицаи нас теперь как комара прихлопнуть могут. Но не спешат. Мы их хорошо пощипали, несколько десятков в том бою положили, боятся. Сколько бы он, - Саломатин указал на Ильина, - шпионов не расстреливал, они знают, что у нас голод. Ждут, пока сдохнем. Вот так, Савелий! А ты с винтовкой... Не обижайся, но у меня есть кому стрелять. Боюсь, не вовремя ты...
   - Что прежде надо? - спросил Крайнев, играя желваками. - Хлеб или патроны?
   - Патроны! - в один голос сказали Саломатин с Ильиным.
   - Сразу не обещаю, - сказал Крайнев. - Что бог раньше пошлет. Немецкая форма имеется?
   - Конечно! - улыбнулся Саломатин. - Все как положено: шинели, каски, нагрудные бляхи... Даже мотоцикл. Правда, без бензина.
   - Кто говорит по-немецки, кроме тебя?
   - Никто, - покачал головой Саломатин.
   - Будешь мотоцикл толкать? Не погнушаешься, полковник?
   - За патроны я хоть паровоз! - Саломатин встал.
   - Опасно, товарищ полковник! - встрял Ильин. - Ваши портреты на всех столбах. Сто тысяч марок за голову.
   - Сэкономим немцам! - усмехнулся Саломатин. - Сами придем. Эх, Савва! Вспомним молодость?!.
   Несколько минут спустя Саломатин, прижимая к груди маленький сверток, спустился в землянку, замаскированную кустом боярышника. У входа его встретила маленькая, худенькая женщина в военной форме.
   - Спит! - шепнула, прижимая палец к губам. - Еле укачала. Голодная.
   - Вот! - сказал Саломатин, разворачивая сверток. - Поешь!
   - Колбаса? - изумилась женщина. - Откуда?
   - Хороший человек принес.
   - Поужинаем?
   - Ешь сама. Я сыт.
   - Обманываешь?
   - Вот! - Саломатин дохнул на жену. - Чувствуешь?
   - Водкой пахнет, - согласилась женщина. - Пить пил, но ел ли?
   - Варенька, жизнью своею клянусь, ел! Так нажрался, что брюхо трещит. У Ильина сидели. Он, я и гость. Ешь! Тебе дочку кормить надо.
   - Что за гость? - спросила Варя, нарезая на дощечке колбасу. - Да еще с такими дарами?
   - Брагин.
   - Тот самый? - замерла с ножом Варя.
   - Именно! - Саломатин подхватил жену и закружил по землянке. - Отыскал нас, пришел... Ох, и заживем мы сейчас!
   Варя засмеялась, но тут же испуганно прижала палец к губам. Саломатин осторожно опустил ее на земляной пол и все время, пока жена ела, не спускал с нее счастливого взгляда...
  
   2.
  
   Молодой полицейский встрепенулся и вытянулся у бруствера из мешков с песком.
   - Кто там, Романчук? - спросил старший поста, мордатый полицейский в засаленной шинели.
   - Немцы, кажись.
   Мордатый подошел и встал рядом. Из-за недалекого поворота появилась странная процессия. Двое немцев в длинных шинелях, упираясь сапогами в раскисшую грунтовку, катили мотоцикл с коляской.
   - Заглохли! - сказал мордатый. - Эк, угораздило! Давно толкают. Мотоцикл трещит - за версту слышно, а было тихо.
   - Я окликну! - сказал Романчук и, не дожидаясь позволения, закричал: - Стой! Кто идет!
   Немцы не обратили на окрик ровно никакого внимания. Как упирались сапогами в грунтовку, так и продолжили.
   - Дурак ты, Романчук! - снисходительно сказал мордатый. - Чего разорался? На кого? Счас подойдут да как врежут прикладом!
   - У них автоматы.
   - У автомата тоже приклад, железный. Раз сунут - и зубы вон. Видел такое. А жаловаться не станешь: зачем кричал?
   - Вдруг партизаны переодетые?
   - Станут партизаны среди белого дня на мотоциклах раскатывать! Они в лесу затаились и картошку последнюю доедают.
   - Месяц назад пятерых в роте убили! - возразил Романчук.
   - Тебе, дурню, место освободили! - хмыкнул мордатый. - Сидел бы в деревне да клопов давил. А так корову дали, муки мешок, форма, вон, какая! Жених! Немца от партизана всегда распознать можно: сытые, справные.
   Передний немец, кативший мотоцикл за руль, словно в подтверждение слов старшего поста поднял голову, и полицейские увидели мокрое от пота, явно не худое лицо.
   - Второй тощенький, - сказал Романчук.
   - Люди, как коровы, разные бывают. Другую кормишь-кормишь, а у нее - рога да хвост, - философски заметил мордатый.
   Тем временем немцы подкатили мотоцикл к посту, передний достал из кармана носовой платок и вытер мокрое лицо.
   - Бензин? - сказал, указывая на мотоцикл.
   - У них горючка кончилась! - догадался мордатый. - Бензин у господина начальника, там! - он указал в сторону поселка. - По этой улице и сразу увидите!
   - Ком!
   - Чего? - не понял мордатый.
   - Шиб ан! - немец сделал руками движение будто толкает кого-то и указал на мотоцикл. - Ком!
   Мордатый понятливо закивал.
   - Романчук! Помоги господам офицерам!
   - Почему я? - насупился молодой полицейский.
   - Меньше орать будешь!
   - Один не справлюсь! Они вдвоем толкали!
   - Пилипенко поможет.
   Третий полицейский, все это время хранивший молчание, забросил винтовку за спину и взялся за ручки мотоцикла.
   - Покататься бы на таком! - вздохнул Романчук, пристраиваясь за седлом.
   - Рылом не вышел! - напутствовал мордатый.
   - Шнель! - поторопил немец, и процессия из четырех вооруженных мужчин и одного мотоцикла, направилась в поселок. Полицейские катили мотоцикл, немцы важно шагали позади.
   - Нам в субботу что-нибудь перепадет? - спросил Романчук, который, как видно, просто не умел молчать. - Именины начальника!
   - Тебя обязательно позовут! - сказал Пилипенко. - Место за столом подготовили.
   - Ты не смейся! - обиделся Романчук. - В Торфяной Завод поедет только наш командир, знаю. Но могли бы и нам поднести.
   - Дурак ты! - отозвался Пилипенко. - Не успел форму надеть, а губу раскатываешь! У начальника таких как ты три сотни, каждому наливать? К нему немцы приедут из района, с ними и выпьет. Вчера двух кабанов в Торфяной Завод повезли, Сымониха неделю самогон гнала да угольками чистила. Начальник сказал: не понравится немцам, спалит вместе с хатой! Они будут пить, а ты службу усиленную нести, чтоб партизаны не помешали!
   Романчук в ответ только вздохнул. Вдвоем они подкатили мотоцикл к большому дому в центре поселка. По всему видать, что до войны здесь располагался сельсовет: на бревенчатой стене светлел прямоугольник от содранной некогда вывески. Новой на здании не было, только над крыльцом жалкой тряпкой висел белый флаг с красной полосой вдоль полотнища. Навстречу гостям выскочил низкорослый человечек в полицейском мундире.
   - Что случилось?
   - Бензин! - сказал высокий немец, указывая на мотоцикл.
   - Айн момент! - залебезил полицейский начальник. - Новиченко! - крикнул он в распахнутую дверь. - Неси канистру!
   Спустя минуту появился полицейский с канистрой. Подойдя к мотоциклу, он свинтил пробку с бензобака и поднял канистру.
   - Найн! - остановил его высокий немец. - Курт!
   Худенький немец извлек из багажника за спинкой сиденья коляски жестянку, свинтил пробку и налил в мерный стаканчик густое машинное масло. Опустошил стаканчик в бензобак, забрал у Новиченко канистру и наполнил бензобак до горловины. Завинтил пробку и несколько раз качнул мотоцикл, перемешивая содержимое.
   - Видишь, как! - укоризненно сказал полицейский начальник Новиченко. - Культура! А ты хотел просто плеснуть.
   - Откуда мне знать? - пожал плечами полицейский. - Я на мотоциклах не ездил.
   - Ты и на тракторе ездил так, что не успевали ремонтировать! - хмыкнул начальник. - Выгнали из МТС, как собаку. Неси книгу!
   Новиченко забрал канистру и обратно появился с амбарного вида книгой.
   - Бите, герр офицер! - попросил начальник, раскрывая книгу. - Положено записывать, кому выдавали. Начальство требует. Отчетность. Орднунг по-вашему.
   Высокий немец молча взял книгу и карандаш, быстро написал что-то и поставил подпись. Тем временем худенький, покопавшись в свечах, завел мотоцикл. Высокий немец сел в коляску, худенький запрыгнул в седло, и мотоцикл, распространяя вонь от выхлопных газов, покатил по улице.
   - Хоть бы спасибо сказали! - заметил Новиченко.
   - За что? - рассердился начальник. - Твой бензин, что ли? Немцы дали, немцы взяли. Скажи спасибо, что расписались! Уперся бы фельдфебель, доказывай потом, что бензин не продал!
   - А сколько взяли, не написал! - заметил Новиченко, заглядывая через плечо начальника. - Можно самим поставить. Столько, сколько нужно.
   - Разберемся! - осадил его начальник. - Он поднес книгу к близоруким глазам. - Фельдфебель Штирлиц! Странная фамилия...
   - Нам что Штирлиц, что Мюллер! - сказал Новиченко. - Детей не крестить. Там Сымониха принесла продукцию на пробу. Пойдем, Иванович?
   - Тебе бы только пьянствовать! - укорил начальник. - При советской власти за это гоняли, при немцах захотел?
   - Так уехали! - махнул рукой Новиченко. - Бензина у них под завязку, не вернутся. Пойдем, Иванович! Там сальце свеженькое, яички вареные...
   - Ладно! - мотнул головой начальник. - А вы что стоите?! - набросился он на Романчука с Пилипенко. Марш на пост!..
   Заправленный полицейскими мотоцикл выбрался с проселка на большак и остановился у перекрестка. Оба немца оставили машину и стали рядом на обочине.
   - Откуда знал про бензин? - спросил Саломатин, поправляя съехавший ремень.
   - Немецкая система снабжения на оккупированных территориях, ответил Крайнев. - В каждом населенном пункте, находящимся под их контролем, имеется запас на непредвиденный случай. Немцы порядок любят.
   - Умно! - похвалил Саломатин. - Только полицейские бензин могли пропить. Видал рожи!
   - Немцы за такое - к стенке!
   - Да им по боку. Маму родную пропьют! Родину продали, сволочи! - Саломатин плюнул. - Руки чесались...
   - Успеешь! - сказал Крайнев. - Не оказалось бы бензина в Петришках, послали бы полицаев в Торфяной Завод. Там наверняка есть. Сами тем временем культурно провели бы досуг. Опробовали продукцию бабки Сымонихи, сало с вареными яичками...
   - Не трави душу! - Саломатин снова сплюнул. - Живот к хребту прилип... Как действуем?
   - Как в сорок первом. Колонны пропускаем, одиночные грузовики останавливаем.
   - Не опасно повторяться?
   - Немцы - народ консервативный и не любят что-либо менять. Как останавливала грузовики фельжандармерия, так и останавливает. Никому не объясняя почему.
   - Ладно! - сказал Саломатин, поправляя на груди МП-40.
   До полудня они пропустили мимо пять колонн и остановили три грузовика. Все остановленные везли или запчасти к технике, или снаряды к пушкам. Напарники так освоились на дороге, что на короткое время смотались в недалекую деревню, где, изо все сил изображая не понимающих по-русски немцев, купили у молодки два ломтя хлеба и горлач молока. Молодка оказалась боевой, содрала с них три марки, да еще плюнула вслед. Крайнев с Саломатиным сделали вид, что не заметили. После обеда они повеселели и новым рвением стали тормозить грузовики. В одном из них оказалось продовольствие. Саломатин, забравшись в кузов, увидел мешки с мукой, штабеля ящиков с консервами, жестянки с маргарином и джемом. Крайнев, разглядел выражения лица напарника, когда тот спрыгнул на дорогу, и молча отдал документы ожидавшему их немцу. Тот радостно заскочил в кабину, и грузовик торопливо укатил.
   - Стоило брать! - сказал Саломатин, провожая грузовик взглядом.
   - Сам велел: патроны! - возразил Крайнев.
   - Умом понимаю, - вздохнул Саломатин, - но как увидел... В бригаде раненые и дети голодные.
   - Накормлю! - пообещал Крайнев. - В субботу. Если на дороге выгорит...
   Выгорело под самый вечер. Тяжелый "манн" нехотя притормозил перед поворотом. Из кабины выскочил офицер с гауптманскими нашивками.
   - В чем дело, фельдфебель? - спросил раздраженно. - Нас уже проверяли! Десяти километров не проехали...
   "Конкуренты завелись! - подумал Крайнев. - Причем, в отличие от нас, настоящие. Пора сматываться..."
   - Спасибо, что сообщили, господин гауптман, - сказал вежливо. - Наряд должен был сменить нас, но почему-то не доехал. Выясним. Ваши документы!
   - Так проверяли!
   - Мы на службе! - сурово сказал Крайнев.
   - И давно служите? - поинтересовался немец.
   - С сорок первого.
   - За это время могли научиться различать цвет петлиц и погон. Я не гауптман, а интендантуррат.
   - Я близорук, господин интендантуррат, - спокойно сказал Крайнев. - Папирен!
   Интендантуррат нехотя протянул бумаги. Крайнев, изображая близорукость, поднес их к самым глазам и стал рассматривать.
   - Оружие и боеприпасы, - сердито сказал немец. - Везу с армейского склада на дивизионный.
   - Почему ваш склад так далеко в тылу?
   - Тот, что был, близко разбомбили русские! Вы бывали на фронте, фельдфебель?
   - Я пояснил, почему я здесь! - сухо ответил Крайнев. - В кузове есть сопровождающие?
   - Нет.
   - Не порядок.
   - В интендантской службе за неделю погибли все рядовые! Налет, русские штурмовики... Понимаете, в интендантской! Некоторые думают, что интенданты отдыхают в тылу! Некому сопровождать. Мой водитель и тот русский, из вспомогательных войск.
   - В окрестностях орудуют большевистские бандиты, - наставительно сказал Крайнев. - Без сопровождения передвигаться опасно. Тем более с русским водителем.
   - Поэтому спешу доехать засветло. А нас останавливают на каждом перекрестке!
   - Я должен осмотреть груз, - сказал Крайнев. - Прошу, господин интендантуррат!
   Немец сердито сплюнул. Вызванный из кабины водитель расшнуровал тент и откинул борт со ступенькой над верхним краем, которая теперь оказалась внизу. Первым в кузов заскочил Саломатин. Через минуту его голова появилась в проеме тента. По блестящим глазам напарника Крайнев понял: то, что нужно. Воровато оглянулся по сторонам. Шоссе было пустынно. Другие немцы поспешили добраться засветло.
   - Господин интендантуррат! - строго сказал Саломатин. - Прошу сюда!
   - Что еще? - отозвался немец и поднялся в кузов. Спустя мгновение оттуда донесся вскрик и шум падающего тела. Водитель испуганно глянул на Крайнева. Тот молча приставил "люгер" к его виску и указал на кузов.
   - Фортвертс!
   - Господин фельдфебель! - заканючил водитель, но Крайнев схватил его за шиворот. Водитель, затравленно оглядываясь, заскочил в кузов и увидел худенького унтер-офицера. Тот держал в руке плоский винтовочный штык и хищно скалился.
   - Я свой, русский! - крикнул водитель, отшатываясь.
   - Ты был русский! - сказал Саломатин, выбрасывая руку со штыком. - Пока не продался за немецкие сосиски! - он повернул штык и выдернул лезвие из осевшего тела. Затем присел и вытер кровь о мундир убитого.
   ...Поздним вечером мордатый полицейский и Романчук ехали в телеге, когда их обогнал мотоцикл и кативший следом грузовик.
   - Гляди, дядя Сеня! - воскликнул Романчук, приподымаясь на телеге. - Немцы! Те самые! Только один на мотоцикле, а второй - в грузовике.
   - Ну и что? - лениво отозвался мордатый.
   - Странно как-то. Ехали на мотоцикле, возвращаются с грузовиком.
   - Твоего ума дело?
   Романчук соскочил с телеги и стал приглядываться к дороге. Затем присел и потрогал пальцем.
   - Дядь Сеня! Кровь! Из кузова накапала.
   - Забили кабана в деревне, теперь в часть везут. Обычное дело. У них специальная машина есть: сунут с одной стороны тушу, из другой сосиски выползают.
   - Ну?
   - Сам видел!
   - Вкусные?
   - Не пробовал.
   - Вот бы дали!
   - Рылом не вышел! - сердито сказал мордатый. - Что встал? Картошку начальнику свезти надо, потом домой ехать. Стемнеет скоро. Ночью партизаны шастают. Воевать захотелось? Лезь взад!
   Романчук послушно залез в телегу, и мордатый полицейский чмокнул губами, подгоняя коня. Стегать не стал. Чай не казенный конь, свой...
  
   3.
  
   Вернувшись из марта 1942-го, Крайнев прожил в Москве пять счастливых месяцев. Его договор с владельцем банка исполнялся неукоснительно: каждое утро Крайнев проникал в будущее на день и приносил точную финансовую информацию. Для обеспечения секретности, а также избавления Крайнева от возможности ежедневно видеть самого себя, склонившегося у компьютера, установку перенесли в банк. Утром Крайнев заходил в специально выделенный кабинет и спустя короткое время выходил. Информация, скаченная на диск, поступала в распоряжение владельца банка, а Крайнев шел домой. От прежней должности начальника внутреннего аудита он отказался, чему в банке только обрадовались. Как догадался Крайнев, опасались, что проболтается. Подаренные акции Крайнев вернул Дюжему, и владелец банка за них заплатил - по рыночной стоимости. По сравнению с летом цена акций упала вдвое, но Крайнев не расстроился: дареный конь... и так слава Богу!..
   Дни напролет он проводил с Настей, помогая ей освоиться в новой жизни. Крайнев планировал сделать все по порядку: краткий курс истории, особенности современного общественного устройства, экономических взаимоотношений, технические устройства... План сломался в первый же день. Настя увидела телевизор, и Крайнев включил его. Настя до ночи просидела, не отрываясь от экрана, и уснула на диване под мягкий голос диктора. Утром она увидела мужа у компьютера и заинтересовалась... Так и пошло. Телевизор сменялся компьютером, стиральной машиной или печкой СВЧ, рассказ о денежной системе перебивался лекцией о стиральных порошках... Крайнев всерьез опасался, что от такого сумбура в голове у Насти будет каша, так оно поначалу и случилось. Но затем каша заполнила предназначенные для нее горшочки, и настал черед удивляться Крайневу. Как-то он застал жену за попыткой установить на компьютер медицинскую программу. Настя стучала по клавиатуре и рассерженно шипела.
   - Код активации не принимает! - пожаловалась мужу. - Все делаю по инструкции, а он пишет: "неправильный"!
   Крайнев достал из лотка диск.
   - Откуда?
   - Съездила на "Горбушку". Продавец сказал: "Работает без проблем!"
   - Пиратское ломье! - Крайнев бросил диск в корзину. - Сказала, купил бы лицензию.
   - Она дорогая!
   - Ты дороже! - Крайнев обнял жену и зарылся лицом в пышные волосы. - Юзер ты мой!
   - Хорошо, что не лузер! - фыркнула Настя. - Совестно жить за твой счет! Молодая, здоровая, пора работать!
   - Успеешь! - не согласился Крайнев. - Тебе надо в институт! Учеба - тоже работа!
   Настя пыталась возразить, но он закрыл ей рот поцелуем.
   Крайнев боялся, что будущее окажется Насте не по плечу, но вышло ровно наоборот. Он недоумевал, но, поразмыслив, понял. Девочка, переезжающая из деревни в столицу, готова к чуду. В сороковые годы прошлого столетия Настя увидала бы в Москве высокие дома, метро, трамваи, кинотеатры. В двадцать первом веке добавились компьютер, телевизор и интернет. Суть не изменилась. Настя хотела освоить мир, где жил любимый, Крайнев изо всех сил помогал.
   Наблюдая за юной женой, Крайнев поражался не только умению Насти адаптироваться в незнакомом мире. В свои девятнадцать Настя была по-житейски зрелой. Крайнев знал, что середине прошлого века люди взрослели быстрее, жизнь заставляла, но контраст между Настей и ее московскими ровесницами был разителен. Настя уступала своим сверстницам только в одном - отношению к интимной стороне любви. Спустя несколько месяцев после замужества она все еще стеснялась в постели, краснела, чем приводила мужа в совершеннейший восторг.
   Трое братьев Нестеровичей, родившиеся через несколько лет после перемещения старшей сестры в будущее, отнеслись к ее возвращению со спокойной радостью. Никого не смутило, что старшая сестра годится им во внучки. Настю зацеловали, обласкали, задарили, а вместе с ней - и Крайнева. Как понял Крайнев, потому, что сестра выбрала его. Крайнев подозревал, окажись на его месте какой-либо марсианин с десятью щупальцами, Нестеровичи также радушно усадили бы его за стол, налили чарку и навалили тарелку вкусной снеди. Но не, дай Бог, Настя на него пожаловалась бы. Братья Нестеровичи, несмотря на годы, оставались крепкими мужиками и запросто могли навалять обидчику. Крайневу, рано потерявшему родителей и росшему с бабушкой, быть членом большого, дружного клана нравилось. Он больше не был одинок. Не только потому, что рядом была Настя. В любой миг он мог позвонить, а то и приехать к ранее незнакомому человеку, не сомневаясь, что тот примет, накормит, выслушает и искренне попытается помочь. Крайнев полюбил ходить в гости и принимать их у себя. Особенно он сдружился с младшим из Нестеровичей, Федором, директором кардиоцентра. Долгожданную старшую сестру Федор обожал. Крайнев искренне рассчитывал, что Федор, обвешанный дипломами, званиями и премиями, как новогодняя елка игрушками, поможет Насте с мединститутом, но вышло иначе. Однажды Настя объявила, что идет работать в кардиоцентр сиделкой. Крайнев пытался возражать, но Настя настояла. Крайнев слишком любил жену, чтоб затевать по такому поводу скандал, поэтому вначале покорно мирился с ее ночными сменами, смертельной усталостью после дежурств. Нередко приходилось на руках нести ее в дом, и Настя засыпала, припав щекой к его теплому плечу. Крайнев надеялся, что Насте скоро надоест, она возьмется за ум и станет готовиться к экзаменам. Не тут-то было. Крайнев решил поговорить с Федором. Шурин принял его в своем кардиоцентре и терпеливо выслушал взволнованную речь родственника.
   - Зачем ей диплом? - спросил, когда Крайнев умолк.
   - Как? - изумился Крайнев.
   - Диплом требуется человеку для подтверждения нескольких лет пребывания в стенах учебного заведения, - сказал Федор. - И только. Встречаются люди, наивно считающие диплом подтверждением квалификации. Если б ты знал, сколько я видел дипломированных врачей, ничего не знающих и не умеющих, которым ручки надо отбивать, чтоб не прикасались к больному! Они выбрали профессию для престижа и денег, а вовсе не затем, чтоб лечить!
   - Кстати, о деньгах! - не удержался Крайнев. - Считаешь, зарплата сиделки лучше?
   Федор открыл ящик и выложил на стол толстый конверт.
   - Забирай! Настя отказывается.
   Крайнев взял конверт, заглянул. Денег было много.
   - За что? - спросил, кладя конверт на стол.
   - За это! - Федор похлопал себя по груди. - Когда человек здоров, деньги для него - главное. Затем возникает реальная перспектива лечь под мрамор и оградку, и приходит горькое понимание: деньги - хлам.
   - Причем здесь Настя?!
   - Идем! - Федор встал из-за стола. - Халат накинь...
   Они шагали длинными, сверкающими коридорами центра, время от времени Федор открывал дверь, они входили. Крайнев видел людей, опутанных трубками и проводами, недвижимых, с бледно-серыми лицами. Возле некоторых хлопотали люди в форме кардиоцентра, некоторые лежали в одиночестве, возле кого-то дежурили сиделки. В одной из них Крайнев узнал Настю, хотел подойти, но Федор остановил. Они вернулись в кабинет, сняли халаты, и секретарь директора принесла чай.
   - Любая операция, самая сложная, - полдела, - сказал Федор, размешивая сахар ложечкой. - Видел, в каком состоянии люди? Их следует выходить, иначе труд хирургов насмарку.
   - Настя - сиделка, а не медсестра! - напомнил Крайнев.
   - С тех пор, как она работает в центре, у нас нулевая летальность. Ясно! - Федор швырнул ложечку на стол. - Даже в самых лучших кардиоцентрах имеются летальные случаи. Специфика. У кого меньше, у кого больше, но есть везде. У меня нет. Это противоречит медицинской практике, но факт. Ничего особенного Настя не делает. Сидит возле больных, разговаривает, гладит по лбу, и они поправляются. Быстро! Причем, все больные чувствуют причину. Стоит Настю заменить - скандал! Это дар, у нас прабабушка так умела.
   - Ты уработаешь ее до смерти!
   - О чем ты! - обиделся Федор. - Гоню домой, не идет. Говорит: "Больные просят!"
   - Она возле меня так сидела, - сказал Крайнев. - В январе сорок второго. Тоже гнал. Носом клевала, но не шла. На руках в постель относил.
   - Чем болел? - заинтересовался Федор.
   - Банальное воспаление легких. Зачем сиделка, когда есть антибиотик? Новейший, сильный.
   - Что мне нравится в современных людях, - сказал Федор, - так это поголовная медицинская грамотность. Сами себе ставим диагноз, сами лечимся... Потом не знаем, как спасать. Новейший антибиотик рассчитан на подавление новейших возбудителей болезни. В сороковые годы их просто не существовало.
   - В общем-то не помог, - согласился Крайнев.
   - У тебя была ретро-инфекция, смертельная на современника. Людей сегодня убивает простой дифтерит, а тут крупозное воспаление легких...
   - Хочешь сказать?..
   - Тебя спасла Настя. Ее любовь, самоотверженность, дар, который послал ей Господь.
   - Пусть так! - не стал спорить Крайнев. - Но я не хочу, чтоб Настя умирала на работе. Она моя жена, я ее люблю.
   - Можно подумать, я - нет! - рассердился Федор. - У человека может быть несколько жен, другой сестры не появится. У самого сердце болит. Поговорим с ней! Строго! Упорядочим график дежурств, исключим самые легкие случаи...
   - И отпуск! - потребовал Крайнев. - Месяц!
   - Неделю!
   - Я обещал Насте море. Недели мало!
   - Десять дней. Придется перенести ряд операций.
   - По рукам! - согласился Крайнев.
   - Возьми! - протянул Федор конверт. - Не беспокойся, добровольно дали. Можно сказать, силком всунули. У меня в центре поборы запрещены. Вам на отпуск.
   - Ладно! - согласился Крайнев...
   На дворе стоял ноябрь 2008-го, мировой финансовый кризис был в разгаре, в банке ни за что не отпустили бы Крайнева в отпуск. Но незадолго до разговора с Федором, состоялся еще один. Крайневу позвонил Нестерович и пригласил в центр. Однако в кабинете директора родственника не оказалось. Из-за стола встал незнакомый мужчина лет сорока пяти, среднего роста, с заметной военной выправкой. Лицо его показалось Крайневу знакомым. В тоже время он мог поклясться, что не видел человека раньше.
   - Федор Семенович любезно предоставил нам кабинет, - объяснил незнакомец, поздоровавшись. - Присаживайтесь, Виктор Иванович! Давайте знакомиться! Моя фамилия Гаркавин, Василий Петрович.
   - Воинское звание? - спросил Крайнев.
   - Подполковник.
   - Не бог весть...
   - В нашей системе возможности карьерного роста скромнее, чем в армии, - объяснил Гаркавин. - К пенсии обещали полковника.
   - Пронюхали об установке?
   - Нечего нюхать - пол-Москвы знает. Скоро в газетах напишут.
   - Зачем она вам?
   - По большому счету незачем. Будущее открывается максимум на двадцать четыре часа, прошлое государству не интересно. Тем более что отправить в прошлое можно единственного человека. Вас. Однако нельзя позволить обладание таким устройством частному лицу. Стране не требуются новые олигархи. Со старыми не разобрались.
   - Дюжий так просто отдал установку?
   - Он получит государственный кредит для поддержания ликвидности банка. Значительный и на льготных условиях.
   - Значит, я безработный! - вздохнул Крайнев.
   - Одним из условий договора была выплата вам годовой заработной платы. Вперед. Деньги зачислены на ваш картсчет, проверьте.
   - Рассчитываете, буду работать на вас?
   - Рассчитываю! - признался Гаркавин.
   - Зря.
   - Работа не трудная. Всего лишь написать подробный отчет. С вашей уникальной памятью не составит труда.
   - Это все?
   - Да. Только нас интересуют мельчайшие подробности.
   - Счас! - хмыкнул Крайнев.
   - Взаимоотношения с противоположным полом можно опустить. Но детали перемещения в наше время человека из прошлого очень важны. Технические, - уточнил Гаркавин. - Кстати! - он достал из кармана конверт. - Возьмите! Не годится, чтоб гражданин России жил по подложным документам.
   Крайнев открыл конверт. В нем оказался российский паспорт на Настино имя, школьный аттестат и свидетельство о рождении. Фото в паспорте было Настино, на нужных страницах синели штампы о регистрации и о браке.
   - Документы подлинные, - сказал Гаркавин. - Закон не нарушен. Гражданка Нестерович родилась на территории Российской Федерации, ее родители - граждане России.
   - СССР!
   - Российская Федерация - правопреемница СССР.
   - Анкетные данные подлинные?
   - В паспорте год рождения исправлен, свидетельство о рождении - настоящее. Дубликат. Архив Городского ЗАГСа пропал в войну, но областной успели вывезти.
   - Молодая женщина 1923 года рождения, - саркастически заметил Крайнев. - Она очень обрадуется!
   - Свидетельство о рождении редко используется в повседневной жизни, - возразил Гаркавин. - Обычно в делах о наследстве, когда нужно установить факт родства. Насколько мне известно, у Анастасии Семеновны таких проблем нет.
   - Ладно! - сказал Крайнев, вставая. - Напишу!
   На составление отчета ушла неделя. В банк ходить не было нужды, Настя пропадала на дежурствах, времени хватало. Крайнев не заметил, как увлекся. Пережитое ярко встало перед глазами: люди, бои, раны, смерть... Он видел лица, слышал речь, обращенную к нему. Сам того не замечая, отвечал... Ему было радостно и горько одновременно. Дорогие ему люди остались в прошлом, а он здесь. У них война, смерть, холод и голод, а он сидит в тепле и сытости...
   Закончив отчет, Крайнев отправил его электронной почтой по указанному адресу. Подполковник позвонил через день и попросил о встрече. В этот раз - в квартире Крайнева.
   - Замечательный отчет! - похвалил Гаркавин, потирая воспаленные глаза. - Ночь читал! Все подробно, не добавить - не убавить. Пожалуйста, подпишите. И еще просьба. Расскажите о Саломатине.
   - В отчете есть.
   - Я имею в виду человеческие качества. Каким он был?
   - Зачем вам?
   - Нужно! - подполковник вдруг застенчиво улыбнулся. - Это мой дед.
   "Вот на кого он похож!" - понял Крайнев и кивнул.
   С Гаркавиным в тот день они сидели долго.
   - Как он погиб? - спросил Крайнев, закончив рассказ. - Дюжий рассказывал: был какой-то дурацкий приказ из Центрального штаба партизанского движения. Напасть на тылы вермахта. Без всякой нужды.
   - Дюжий не прав. Бригада Саломатина получила секретное задание чрезвычайно важности. И выполнила.
   - Какое задание?
   - У меня нет доступа к этой информации.
   - У вас? - не поверил Крайнев. - Какие могут быть секреты для вашего ведомства?
   - В государственных архивах есть документы, закрытые с царских времен. Доступ к тем или иным делам строго регулируется. Простого желания узнать подробности о своем родственнике недостаточно для разрешения.
   - Что может быть тайного в Отечественной войне?
   - Не знаю! - Гаркавин забарабанил пальцами по столу. - Ясно одно: немцам дед насолил не по-детски. Что представляла собой партизанская бригада в то время? Максимум тысяча бойцов, обычно - в два-три раза меньше. Бывало - и сотня. Главной проблемой войны в немецком тылу было снабжение, особенно - оружием и боеприпасами. Самолетами через линию фронта много не навозишь. Поэтому командиры партизанских соединений осторожно наращивали их численность. Саломатин не исключение. Лучше иметь сотню боеспособных людей, чем тысячу голодных, разутых и без оружия. В любом случае партизан не ровня обычному солдату. Хуже вооружение, подготовка. Теперь представьте: для разгрома ничтожной с военной точки зрения боевой единицы немцы снимают с фронта моторизованную дивизию, батальон танков, авиационный полк... Плюс охранные подразделения.
   - В немецких архивах документы сохранились?
   - Операцию засекретили обе стороны, немцы свой архив уничтожили еще в войну. Остались косвенные упоминания. Операция "Валгалла". Любили они громкие имена. Не ясно, однако, так называлась карательная экспедиция против партизан, или же нечто другое? Боюсь, не узнать. Спасибо, Виктор Иванович!
   Гость встал, Крайнев тоже.
   - Если я захочу вернуться в прошлое... - тихо спросил Крайнев. - Это возможно?
   - Вы сильно рискуете.
   - В первый раз рисковал больше. Ничего не знал, ничего не умел.
   - Зато ваш бывший работодатель держал установку постоянно включенной. Вы могли вернуться в любой миг. Наша организация бюджетная, оплачивать неподъемные счета за электричество не сможет... Пять-десять минут в день, в заранее условленное время.
   - Это не важно! - сказал Крайнев...
   После разговора с Федором Крайнев купил две путевки в Эйлат, и они с Настей полетели в Израиль. Там светило солнце, плескались морские волны и росли пальмы. Они загорали, купались и смотрели достопримечательности. Настя, замученная работой, оттаяла и стала походить на девочку, некогда встреченную Крайневым на лесной дороге. Такой он любил ее вдвойне. Они съездили в Иерусалим, где посетили главные христианские святыни и накупили сувениров, честно пытались утонуть в рассоле Мертвого моря, любовались рыбками в океанариуме. Крайнев купил ожерелье и браслет из розовых кораллов, они удивительно шли к свежему загару Насти, она пришла в восторг и полдня крутилась у зеркала, отрываясь ненадолго, чтоб поцеловать мужа. Как некогда в 1942-м они все время были вместе. Только однажды Крайнев оставил жену. Накануне он сделал несколько звонков, говорил по-английски, а наутро, извинившись перед Настей, вызвал такси. Маленький автомобильчик с бывшим соотечественником за рулем привез его в другой город и высадил у белоснежного здания госпиталя. Крайнев расплатился с таксистом, купил в соседней лавочке букет роз и вошел в здание. Приветливая администратор проводила его в палату. Здесь на койке лежала пожилая женщина, одетая в длинную ночную сорочку в мелкий горошек. Женщина спала. Крайнев присел и стал ждать. Прошло с полчаса, прежде чем женщина открыла глаза.
   - Это ты? - спросила. - Или мне кажется?
   - Я! - сказал Крайнев и неловко вложил розы в руки женщины. Она понесла их к лицу.
   - Пахнут! И колются. Не брежу. Знала, что не умру, не повидав тебя.
   Крайнев наклонился и поцеловал ее руку. Слезинка выкатилась из глаза женщины и побежала по щеке.
   - Ты все такой же: молодой, красивый, а я...
   - Ты тоже красивая!
   - Хоть бы сейчас не врал! - вздохнула женщина. - Пришел попрощаться?
   - Сказать спасибо.
   - За что?
   - За сына и внуков.
   - Ты видел их?
   - На фотографии.
   - В жизни они интересней! - женщина заулыбалась. - Хочешь, познакомлю?
   - Будет трудно объяснить, почему отец вдвое младше сына и ровесник внуков. Я не растил их, не помогал им, не жил их бедами и радостями.
   - Здесь нет твоей вины.
   - Они могут посчитать иначе. Сама подумай: жизнь у людей сложилась и течет по устоявшейся колее, и вдруг - на тебе! Неизвестно откуда взявшийся отец и дед! Сочтут сумасшедшим или, того хуже - жуликом.
   - Трусишь?
   Крайнев кивнул.
   - Все мужики такие! - вздохнула женщина. - Воевать - орлы, а как в самом главном... К тому же ты не еврей. Нас слишком мало на земле, мы ценим каждого родственника. Сама им скажу. Как тебя зовут, по-настоящему?
   - Виктор. Виктор Иванович. - Крайнев протянул визитку.
   - Непривычно. Савелий мне нравился больше. Отдам. Пусть думают.
   Некоторое время оба молчали.
   - Ты давно в Израиле? - спросила женщина.
   - Неделю.
   - Один?
   - С Настей.
   - Как она?
   - Освоилась. Работает сиделкой в кардиоцентре. У нас все хорошо.
   - Кто б сомневался! - вздохнула женщина. - С тобой, да чтоб плохо? Дура я, дура! - женщина заплакала. Крайнев наклонился и поцеловал ее в соленые щеки. - Ладно! - она оттолкнула его. - Иди! Попрощался - и будет!
   Крайнев встал.
   - Постой! - женщина приподнялась на кровати. - Я хочу, чтоб ты знал. Дни с тобой - самое светлое, что было в моей в жизни. Когда было трудно, я вспоминала их, и становилось легче. Спасибо! Пусть у вас сбудется, что не сбылось у меня! Благослови вас Бог!
   Крайнев поклонился и вышел. В отель он вернулся к обеду и нашел Настю на пляже. Она загорала на лежаке, рядом сидел какой-то хлыщ и молол языком. Завидев Крайнева, хлыщ растворился, словно его и не было.
   - Кто это? - спросил Крайнев.
   - Не знаю! - пожала плечами Настя. - Пришел, сидит, болтает, но о чем - непонятно. Я не понимаю по-английски.
   - Что тут понимать! - сердито сказал Крайнев. - Ежу ясно. Его счастье, что смылся.
   - Видел Соню? - спросила Настя.
   - Ты знаешь? - удивился Крайнев.
   - Я не понимаю по-английски, - сказала Настя, - но слово "госпиталь" одинаково во всех языках. И фамилию "Гольдман" я не забыла. Как она?
   - Умирает.
   - От чего?
   - От болезни, которую не умеют лечить. Старость. Ей за девяносто.
   - Что она сказала?
   - Пожелала нам счастья. И благословила.
   - Она добрая, - сказала Настя. - Потому предпочла тебе мужа. Тот был больной и слабый, а ты сильный и мог за себя постоять.
   - Это правда! - согласился Крайнев. - Я и сейчас такой. Увижу еще раз приставалу возле тебя, сделаю из него пляжный зонтик! Вкопаю в песок головою вниз...
   В тот вечер в отеле объявили музыкальный вечер. Крайнев с Настей танцевали, пили вино и смеялись над ужимками аниматора. В номере Крайнев наполнил ванну, усадил в нее Настю, выкупал, завернул в полотенце и отнес в постель. Она довольно жмурилась и позволила ему делать с ней, что хочет.
   - Что ты задумал? - спросила Настя, когда он, умиротворенный, притих рядом.
   - О чем ты?
   - О том! Ничего не делаешь просто так, я тебя знаю. Обещал показать мне море и показал. Попрощался с Соней... Носишь меня на руках и лелеешь, как до свадьбы не лелеял. Словно просишь прощенья. Куда собрался?
   Крайнев понурился и сказал.
   - Ну вот! - воскликнула Настя. - Я так и знала!
   Слезы побежали у нее по щекам. Крайнев виновато стал их отирать, бормоча нечто примирительно-ласковое.
   - Притащил меня в будущее и бросаешь! - не унималась Настя.
   - Это всего лишь миг! - убеждал Крайнев. - Ты же видела. Растворился - и появился снова.
   - Это здесь миг! - не согласилась Настя. - Там - месяцы! Там война, стреляют, а ты всегда лезешь под пули...
   - Меня нельзя убить, я из будущего.
   - А это что! - Настя ткнула в шрам на его плече.
   - Подумаешь, царапнуло!
   - Если неуязвимый, почему ранило?
   - Настя! - сказал Крайнев. - Там Саломатин, твой отец, Валентина Гавриловна, десятки других знакомых нам людей. Они сражаются, погибают, пребывают в голоде и холоде, а я загораю на курорте, в то время как могу им помочь. Когда в банке мне запретили перемещаться в прошлое, говорить было не о чем. Но теперь появилась возможность...
   - Возьмешь меня с собой?
   Крайнев покачал головой.
   - Не разрешат.
   - Тогда и тебя не пущу!
   Они спорили чуть ли не до утра и уснули не примиренные. Следующий день был предпоследним в поездке, и они провели его на пляже, почти не разговаривая. Вечером, когда Крайнев тоскливо лежал на кровати, Настя вдруг подошла и прильнула к нему.
   - Когда отправляешься?
   - Не скоро, - сказал Крайнев. - Бюрократическая организация, пока все согласуют. Новый год встретим вместе.
   - Да? - Настя заулыбалась и принялась его целовать. - Не обманываешь?
   - Чтоб мне сгореть!
   - Смотри! Обманешь, сама спалю!
   - Я не сгораемый! - сказал Крайнев, расстегивая ее сарафан. - Уж нас душили-душили, стреляли-стреляли, а мы - вот! Живые и здоровые, веселые и счастливые...
   Крайнев оказался не прав: перемещение затянулось до марта. Проблема оказалась не только в бюрократии. Гаркавин отнесся к желанию Крайнева чрезвычайно серьезно. Крайнева заставили пройти полный курс подготовки. Учили не только стрелять из всех видов оружия, ставить и снимать мины, маскироваться на местности и организовывать засады, но и немецким речевым оборотам того времени, особенностям функционирования различных немецких учреждений на оккупированной территории, их непростым взаимоотношениям, методам борьбы с партизанами и многому другому. Как потом подсчитал Крайнев, с ним работало свыше тридцати человек. Ему пришлось выезжать на полигоны, жить там неделями, что очень не нравилось Насте.
   - Зачем все это? - спросил как-то Крайнев Гаркавина. - Ну ладно, немецкая форма, документы, речевые обороты. Но иерархия взаимоотношений между воинскими чинами? Я же не в шпионы...
   - Ситуация может сложиться непредсказуемо, следует исключить любую случайность, - спокойно ответил подполковник. - Как руководитель операции я несу полную ответственность за вашу безопасность. Поэтому занимайтесь, как следует! Неподготовленного человека на опасное дело я не пошлю.
   Гаркавина поддержала Настя.
   - Учись! - сказала сердито. - Пусть ты уезжаешь от меня, зато вернешься живой. Саломатин всегда знал, что делать, и внук у него такой же. Не ленись! Меня так учиться заставлял...
   Под двойным напором Крайнев сдался, и выпускные экзамены сдал на "удовлетворительно". Накануне решающего дня он посетил Федора.
   - Вот! - сказал, протягивая конверт. - Здесь завещание и доверенность на депозитные счета в банках. На всякий случай... По закону Настя - единственная наследница, но с доверенностями проще.
   - Когда вы настреляетесь?! - сказал Федор, бросая конверт в ящик стола. - Никто ведь не гонит!
   Крайнев повернулся и пошел к двери.
   - Погоди! - окликнул Федор. - Не волнуйся, Настю не оставим. Ты поосторожнее... Если встретишь отца с мамой, передай... - Федор запнулся. - Ты знаешь, что сказать.
   Крайнев кивнул и вышел.
  
   4.
  
   Когда Титу было девять лет, мать сказала ему:
   - Тебе надо учиться, сынок! Землю ты не любишь...
   В большой и работящей семье Фроловых Тит был младшеньким. Братья и сестры баловали его. Светловолосый, кудрявый, он с малых лет полюбил взбираться на коленки старших, обнимать и целовать их.
   - Лижется, как теленок! - сердилась мать.
   - Пусть! - смеялся отец. - Ласковое теля двух маток сосет.
   Жизнь подтвердила пословицу. Старшие дети оберегали младшенького от тяжелого крестьянского труда. Мать ворчала, но, дети не слушались. Тит получал от старших самые сладенькие кусочки, заботу и защиту, за что платил лаской. Все звали его "Титок". Прозвище закрепилось и осталось навсегда.
   Мать велела учиться, Титок послушался. Это было легче, чем работать в поле или ухаживать за скотом. Учеба давалась легко, но Титок ленился сидеть за учебниками. На перемене пробегал глазами заданный параграф, домашние задания выполнял наспех. Удить рыбу в речке или собирать грибы было куда интереснее. Еще Титок любил кататься на санках и играть со сверстниками. Учительница хмурилась, но сердиться на синеглазого и улыбчивого мальчишку не могла. Титок услуживал ей, как мог: стремглав бросался мыть испачканную мелом тряпку, носил за учительницей учебники, честно докладывал о повинностях учеников. Его дразнили "подлизой" и "ябедой", но Титок не боялся: братья Фроловы могли поставить на место любого, задирать Титка мальчишки не смели.
   Сельскую школу Титок окончил с отличием, отец посадил его в телегу и отвез в район - продолжать учебу. После революции и гражданской войны страна лежала в разрухе, время стояло голодное, но Титок не бедствовал. После революции Фроловым, как другим крестьянам прирезали земли, семья не щадила себя в работе, потому и жила сытно. Отец привозил младшенькому в город муку, сало, масло, творог, наказывал учиться хорошо и делиться с товарищами и учителями. Титок делился, но только с учителями. Те принимали продукты охотно - учительский паек был скуден, а цены на базаре - неподъемными. Титок по-прежнему не обременял себя учебой, но его оценки в табеле были самыми лучшими. Школьные годы пролетели быстро, учителя рекомендовали способному ученику идти в институт. Туда принимали только рабочую молодежь, а из крестьянской - комсомольцев. Титок подал заявление и пригласил секретаря школьной организации на обед. Но хмурый и тощий сын сапожника отказался.
   - Ты, Фролов, типичный мелкобуржуазный элемент, - сказал сердито. - Правильно товарищ Ленин писал о крестьянстве. Ты и в комсомол хочешь за взятку пролезть. Не получится!
   - Я хочу быть передовым! - возразил Титок. - Почему вы меня отталкиваете? Я не виноват, что из крестьян!
   - Ладно, - неохотно согласился секретарь. - Походи на собрания, послушай. Понравится, поручение дадим...
   Титок стал ходить на комсомольские собрания, где тихонько сидел в заднем ряду и внимательно слушал. Его не привечали, но и не гнали. Титок скоро понял, что от него требуется. Как-то секретарь зачитал директиву из центра, в которой комсомольцев нацеливали на борьбу с пережитком прошлого - религией. Директива вызвала у школьных комсомольцев растерянность: в городе действовали пять церквей и одиннадцать синагог, мещане отличались исключительной религиозностью, а церковные праздники отмечали даже члены партии. Как с этим бороться, никто не знал. Титок попросил слова.
   - Надо сделать транспаранты: "Долой опиум для народа!", "Бога нет!", "Молодежь выбирает науку!", - предложил он, - стать с ними возле церкви и петь наши революционные песни. Пусть видят!
   Предложение приняли на "ура", в райкоме его утвердили, и комсомольцы принялись за дело. Шагающие к службе прихожане шарахались от комсомольцев, вопивших в отличие от церковного хора не в лад, но в храм шли. Зато инициативу заметили. В район приехали журналисты из областной газеты, сфотографировали передовиков и написали восторженный репортаж. Титка большинством голосов приняли в члены ленинского союза молодежи (сын сапожника голосовал "против") и дали направление в педагогический институт.
   Для изучения Титок выбрал немецкий язык. Иностранный язык в деревенских школах не преподавали, и Титок всерьез рассчитывал, что, получив диплом, он останется в городе. Жить в деревне ему не хотелось. В городе не надо с рассвета до заката ковырять землю, здесь сытнее, уютнее и больше возможностей для умного человека. Правда, к родителям Титок ездить любил. Не только потому, что они наваливали ему полные сумки вкусной снеди, с которой в городе было не просто. Семья встречала его, как героя.
   - Деды наши землю пахали, прадеды пахали, а сын будет ученый! - хвастал отец за столом.
   - Это мамочка надоумила! - говорил Титок, обнимая мать.
   - Ладно тебе! - отмахивалась та, но Титок видел: матери приятно.
   Старшие братья и сестры, давно жившие своими семьями, в дни его приезда собирались в отцовской хате и жадно внимали городским новостям. Послушать приходили и соседи. Отец радушно ставил на стол четверть самогона, мать - миски со снедью; начинался праздник.
   - Учись, сынок! - кричал отец, захмелев. - О деньгах не думай! Прокормим! Советская власть хорошая, продразверстку отменила, крестьянина больше не ущемляет. Бедствуют только лодыри. У нас, смотри: кобыла с жеребенком, две коровы и телка, кабанчик, птица всякая. При царе так не жили...
   В институте Титок учился старательно. Преподаватели здесь были из бывших, спрашивали строго и подношения не брали. Почти все сокурсники Титка жили впроголодь, подрабатывая, кто как мог. Титок мог позволить себе только учебу. Он вынес урок из школьных лет, делился с товарищами едой и деньгами (в меру, конечно), те отвечали ему уважением. Комсомольские поручения Титок исполнял старательно. В активисты не лез, но на собраниях не отсиживался. Профессора и руководство института его хвалили. Все шло к тому, что по получению диплома студента-отличника оставят в вузе преподавателем, и Титок уже мысленно видел себя за профессорской кафедрой.
   Беда случилась на последнем курсе. Титок получил письмо от сестры и, прочитав его, обомлел. Сестра, жившая с мужем в другой деревне, сообщала, что родителей раскулачили. Забрали добро, хату, а самих стариков и, жившего с ними сына, в чем стояли погрузили в теплушку и отправили в Сибирь. Сестра умоляла брата немедленно вмешаться, похлопотать, чтоб ошибку исправили, ведь они никакие не кулаки, батраков никогда не держали, а добро заработали собственным горбом. Сестра искренне считала, что раз Титок учится в городе, то ближе к начальству и сможет добиться справедливости.
   Титок не был так наивен. Он читал газеты и знал установку партии на борьбу с кулачеством, как классом. Глаза держал открытыми и видел, что творится. Как комсомолец, Титок выступал на собраниях, где гневно клеймил троцкистов и требовал сурового наказания. Но он не ожидал, что раскулачивание коснется его семьи. Родители действительно не держали батраков, разве что нанимали помощников в посевную и при сборе урожая. Желающих помочь было много. Фроловы щедро платили работникам и сытно кормили. Родители вообще были не жадными. Помогали соседям, занимали односельчанам хлеб, одалживали коня... И вдруг такое!
   Хлопотать Титок не пошел - испугался. Это могло навлечь беду. Комсомолец - и вдруг из раскулаченных! Он порвал письмо, отвечать сестре не стал. Она написала еще. Второе письмо Титок порвал, не читая. Учеба заканчивалась, надо было успеть получить диплом и хорошее распределение. О должности преподавателя в родном институте Титок уже не мечтал. Из этого города следовало уехать. Желательно, туда, где не хуже, но никто не знает о родственниках. Не вышло. Однажды Титок как обычно пришел на занятия и увидел на стене объявление - вечером комсомольское собрание. Повестка дня: "Персональное дело комсомольца Фролова Т.И.". Титок видел, как перешептываются его товарищи, как сторонятся его, и понял: для них он уже никто. Исключат из комсомола, после немедленно выгонят из института. Куда идти? В батраки? Или грузчики? Титок переборол страх и решил сражаться.
   Собрание началось, как Титок и предполагал. Секретарь комитета комсомола сообщил о раскулачивании семьи Фроловых и попросил присутствующих высказаться по существу. Титок немедленно вскочил:
   - Можно мне?
   - Вас мы выслушаем позже! - оборвал секретарь.
   - Почему мне затыкают рот? - возмутился Титок. - Я пока комсомолец!
   Секретарь растерялся. Титок нагло вышел к трибуне.
   - То, что вы слышали, не вся правда! - сказал он. - Я давно порвал со своими родителями-эксплуататорами. Отрекся от них!
   Зал недоверчиво загудел.
   - Я год, как не езжу в деревню! - продолжил Титок. (Это было правдой, но Титок просто готовился к государственным экзаменам.) - К тому же, товарищи, вы меня знаете. Я живу с вами в одном общежитии, мы вместе учимся, делим кусок хлеба, участвуем в одних мероприятиях. Разве я когда-нибудь призывал щадить врагов? Отказывался от поручений? Якшался с мелкобуржуазными элементами? Я не виноват, что у меня такие родители! Товарищ Сталин сказал: "Сын за отца не отвечает!" Или вы не согласны с товарищем Сталиным?!
   Зал растерянно умолк.
   - Ты знал, что родители раскулачены? - спросил секретарь.
   - Знал! - признался Титок.
   - Почему не сообщил в комитет комсомола?
   - Стыдно было! - повесил голову Титок.
   Позже Титок не раз укорял себя за это признание. Избранную линию защиты следовало гнуть до конца. Титок просто испугался. В своем неуемном стремлении спасти родственников сестра могла написать в инстанции, и в тех письмах упомянуть о брате.
   Собрание зашумело. Люди почувствовали, что Титок врет, но выступать против товарища Сталина никому не хотелось. Титка осуждали за малодушие, которое он проявил, скрыв факт раскулачивания. И наказали его жестоко: выговор с занесением в учетную карточку - самая суровая мера перед исключением из комсомола. В институте Титка оставили, но о светлом будущем следовало забыть. Его блестящие ответы на государственных экзаменах комиссия оценила лишь "удовлетворительно", всем было понятно, почему. Распределение Титок получил в родной район.
   Поначалу Титок не слишком огорчился. Районный центр, где он окончил школу, был не маленьким, здесь работали четыре школы и библиотека, кинотеатры, магазины, по выходным в парке играла музыка и танцевала молодежь. Но ему пришлось разочароваться.
   - В городе нет вакансий преподавателей иностранного языка! - сообщил заведующий отделом народного образования по фамилии Абрамсон.
   - Вы посылали заявку на специалиста! - удивился Титок.
   - Правильно. Вы давно не были в родных местах, товарищ Фролов, - сказал Абрамсон. - Пока вы учились, в районе построили торфяной завод. Рабочий поселок, большая школа. Директор, товарищ Нудельман, хочет, чтоб детей в поселке учили по-современному, районо пошло навстречу. Вам там понравится. Завод предоставляет бесплатную квартиру, хороший паек...
   Бесплатная квартира оказалась комнатой в бараке для семейных, а паек - правом обедать в заводской столовой. Для разработки торфяных залежей в поселок съехался пестрый люд. Днем рабочие размывали торф, заполняли им формы, высушенные крохкие брикеты, похожие на маленькие буханки хлеба, везли по узкоколейке на электростанцию, где их сжигали в топках для получения электричества. Вечерами в семейном общежитии было шумно. Рабочие пили, ругались с женами, дня не проходило, чтоб во дворе не кипела драка. Титок запирался в своей комнате, и, лежа на койке, тоскливо смотрел в потолок. Детки у рабочих были похожи на родителей, учиться не хотели, грубили учителям, хулиганили. Титок их не любил, дети платили ему взаимностью. Откуда они проведали его детское прозвище, было не ясно, но за глаза даже взрослые звали учителя "Титок". Фролов с ужасом думал о будущем. Следовало, кровь из носу, перебираться в райцентр. Титок принялся обхаживать Абрамсона. Приезжая в район, заносил ему то медку, то ветчины, то ягод с грибами. На подношения денег не жалел. Абрамсон принимал подарки благосклонно, но ничего конкретного не обещал. Титок знал, что из трех учителей немецкого в городе двое преклонного возраста, один постоянно болеет. Однажды пожилой учитель слег и уже не поднялся. Титок немедленно полетел в районо.
   - Эту вакансию займет молодой специалист, товарищ Рабкина! - огорошил его Абрамсон. - Она как раз заканчивает институт.
   - Почему не я? - обиделся Титок. - У меня опыт работы, пусть Рабкина едет в поселок!
   - Учителя в районе должны быть самыми лучшими, - сказал Абрамсон. - Рабкина отличница и прекрасно говорит по-немецки. Я ее с детства знаю. У вас произношение хромает.
   - А может фамилия не та? - спросил Титок.
   - Что вы хотите сказать!? - побагровел Абрамсон.
   - Был бы я Гершензон или Кацман, местечко нашлось!
   - Вы забываетесь!
   - Да ну! - Титок вспомнил комсомольское прошлое. - Развели здесь кумовство и родство! У советской власти все национальности равны. Буду жаловаться!
   - Не советую! - Абрамсон встал из-за стола. - Если вы забыли о своих раскулаченных родителях, то мы помним!
   Титок бешено глянул на ненавистного еврея, ничего не сказал и вышел.
   Надежда на лучшую жизнь рухнула. Следовало приспосабливаться к той, которая имелась, и Титок, погоревав недолго, этим занялся. Он женился. Невест в Торфяном Заводе хватало. Парней призывали в армию, другие уезжали на заработки, девушки оставались. На холостого учителя поглядывали с интересом. Невысокий, рано начавший лысеть Титок не считался красавцем. Зато имел высшее образование, ходил в костюме и галстуке, чем выгодно отличался от грязных и пьяных рабочих. Хотя он так же чавкал за едой и сморкался двумя пальцами, но не пил, не курил и не ругался матом. В поселке единодушно считали его интеллигентом.
   Титку нравилась Аня, секретарь Нудельмана. Высокая, стройная брюнетка с медовыми глазами, она приковывала мужские взгляды, впрочем, без взаимности. Мужчины для Ани не существовали: никто в поселке не мог похвалиться, что хотя бы проводил недотрогу к дому. Поговаривали, что Аня у Нудельмана не просто секретарша. Директор, пузатый, страшненький еврей с тонкими ножками и вывороченными влажными губами, жил с семьей здесь же, в большом красивом особняке. У него было четверо детей и рано располневшая жена с усиками, как у мушкетера. Вечерами Нудельман нередко задерживался в конторе до поздна, Аня - тоже. Чем они занимались в кабинете директора не знал никто, но кумушки судачили. Аня одевалась лучше всех в поселке, на зарплату секретарши таких обнов было не купить, что только усиливало подозрения. Титок сплетням не верил. Чтоб такая красавица да со страшилищем Нудельманом? У Титка замирало сердце, когда он видел Аню, она же его не замечала. Титок понимал, что с зарплатой школьного учителя претендовать на такую девушку невозможно, и смирился. Выбор его удивил поселок. Титок женился на разведенке, старше его лет на пять. Маруся была приземистой и некрасивой, зато у нее имелся собственный дом с большим участком, в сарае блеяли козы и квохтали куры. Свадьбу играть не стали, все-таки у невесты это был второй брак, регистрировать его в ЗАГСе Титок тоже не стал. В ту пору это мало кто делал, советская власть признавала фактические браки, так что молодая не возражала. Титок собрал небогатые пожитки и перебрался к Марусе.
   Получив в мужья интеллигента, Маруся расцвела. Она не могла иметь детей, из-за чего от нее ушел муж, это знал весь поселок. Повторное замужество представлялось невозможным. В свои тридцать Маруся считалась старухой, к тому же бездетной. Она смирилась с ролью бобылки, как вдруг такой человек обратил внимание! В счастье трудно было поверить, но Титок не пожалел ласковых слов. Маруся мгновенно влюбилась. Мужа она обожала. Лелеяла, как ребенка, которым ее обделила судьба: вкусно кормила, красиво одевала, оберегала от тяжелой работы. Титок не пахал огород, как это делали другие мужчины в поселке, не ухаживал за скотиной и не косил траву козам. Всем занималась Маруся. Нанимала людей, сажала картошку, покупала сено и выпасала коз. В поселке Титка не осуждали. В представлении людей интеллигент не должен копаться в земле, иначе, зачем учиться? Над учителем математики, гонявшим коз на луг, посмеивались. Поселок единодушно считал, что Титок женился по расчету, что только добавляло уважения учителю немецкого. В Торфяном Заводе ценили богатство и не придавали значения чувствам. Ту же Аню, которую молва связывала с директором, не столько осуждали, сколько завидовали ей.
   Марусинами заботами Титок округлился, обрел важную походку и горделивый вид. На работу и домой шагал степенно. Прохожие с ним здоровались, Титок кивал в ответ. С Марусей они жили замкнуто: в гости не ходили, гостей не принимали. У Маруси родни не было (родители умерли), а Титок со своей не знался. Он боялся показаться на глаза братьям и сестрами, поэтому с облегчением узнал, что они уехали в Донбасс. Туда, на шахты, бежали многие. Стране требовалось много угля, прошлым шахтеров в Донбассе не интересовались.
   Война грянула неожиданно. Разумеется, Титок читал газеты, слушал радио (это было главным его занятием), но не предполагал, что все случится так вдруг. В первый же день поселковые комсомольцы побежали в военкомат, Титок и не подумал. Во-первых, из комсомола он тихо выбыл по возрасту, во-вторых, сама мысль бросить спокойную, размеренную жизнь и идти на войну, ему не нравилась. Комсомольцев военкомат отослал обратно (Титок втайне злорадствовал), только спустя неделю их все же призвали. До Титка очередь не дошла. Потом в районе появились немцы. В Торфяной Завод они не заезжали, хозяйничали в районе. Оттуда доходили противоречивые слухи. Одни утверждали, что немцы безжалостно расправляются с коммунистами и евреями, другие - что толковых людей немцы привечают и ставят на высокие посты. Титок неделю думал, затем велел Марусе собрать гостинец, попросил у соседа коня с телегой и поехал в район. К его удивлению при въезде в город его никто не остановил, и Титок завернул приятелю-учителю. Тот выглядел испуганным, но гостинец, а вместе с ним и Титка, принял. Они выпили самогона, закусили яичницей с салом, приятель разговорился. Он сообщил, что немцы обустраиваются в районе всерьез, если верить их газетам, советской власти пришел конец, не сегодня-завтра Москва падет. Титок получил подтверждение всем слухам. Бухгалтер комунхоза Шингарев стал бургомистром, начальником полиции немцы поставили изгнанного из партии за пьянство и страсть к женщинам, бывшего милиционера. Титок знал обоих. Шингарев был тихим и незаметным человечишкой, похожим на вечно дрожащую мышку. Бывший милиционер работал грузчиком, его мятое лицо сильно пьющего человека вызывало брезгливость. И такие люди стали начальниками! Приятель сообщил также, что евреев, коих в городе было множество, немцы расстреляли.
   - Всех? - удивился Титок.
   - Всех! - подтвердил приятель. - Мужчин, женщин, детей. Полдня через город гнали. За городом выкопали ров, загнали туда... Никто не убежал!
   "Нудельман-то успел! - подумал Титок, - Забрал семью и уехал". Но приятелю Титок ничего не сказал. Он сидел у окна и внезапно увидел мальчика с девочкой лет четырех-пяти. Оборванные, чумазые, они подошли к забору и стали просительно заглядывать в окно.
   - Кто это?
   Приятель приподнялся на стуле и трясущейся рукой потянулся к занавеске.
   - Еврейчики! Родители перед расстрелом их спрятали, сами погибли, дети вылезли и побираются. Кое-кто подает... Люди боятся: немцы за помощь евреям расстреливают. Никто не берет их к себе, ночуют в стогах. Сил нет смотреть, как мучаются, но как помочь?
   Титок взял со стола два ломтя хлеба и встал.
   - Ты что?! - испугался приятель. - Только не здесь! Увидят - смерть!
   - Спасибо за хлеб-соль! - сказал Титок и вышел.
   За воротами он отдал хлеб детям. Те жадно схватили ломти и, давясь, стали жевать. Титок отвязал повод лошади от забора и показал детям на телегу. Те радостно забрались. Титок сел сам и стегнул коня вожжой.
   У здания бывшего райкома партии, теперь немецкой комендатуры, стоял часовой.
   - Мне нужно видеть господина коменданта! - сказал Титок по-немецки. - Очень важное дело.
   Часовой окликнул пробегавшего мимо солдата, тот шмыгнул в здание, спустя некоторое время на улицу вышел высокий, грузный офицер в мундире мышиного цвета. В правой руке он держал зубочистку, которой энергично ковырялся во рту.
   - У кого тут важное дело?
   - У меня, господин комендант! - подобострастно поклонился Титок. Он снял с телеги мальчика с девочкой и поставил их перед немцем. - Это еврейские дети, прятались от властей.
   - Хорошо говорите по-немецки! - сказал комендант, выплевывая зубочистку. - Фольксдойч?
   - Русский, учитель немецкого.
   - Уверены, что это еврейчики?
   - Абсолютно!
   Немец достал из кобуры пистолет и выстрелил в девочку. Она легла на землю, как ворох тряпья. Мальчик, прежде чем упасть, недоуменно посмотрел на Титка.
   - Заходите! - сказал комендант, пряча пистолет в кобуру. - Часовой присмотрит за конем...
   - Вы слишком медлили! - сказал комендант после того как Титок изложил просьбу. - У меня есть бургомистр и начальник полиции, сформирована управа. Это не означает, что рейх отказывается от ваших услуг, - усмехнулся немец, заметив, как вытянулось лицо просителя. - Населенный пункт, где вы проживаете, представляет интерес. Нужно в ближайшие дни возобновить работу торфяного завода, а прежде - утвердить в поселке и вокруг него новый порядок. Для начала - создать полицию. Найдите преданных и решительных людей, они принесут присягу фюреру, после чего получат оружие и полномочия. Возьметесь?
   - Что я могу обещать людям? - спросил Титок.
   - Все, что угодно! Они будут получать жалованье, форму, продукты, лекарства. Мы не большевики! Рейх щедро вознаграждает тех, кто служит ему...
   Обратной дорогой Титок обдумывал предложение коменданта и ко времени приезда в поселок все решил. Достав из погреба четверть самогона, он направился по намеченному адресу. В торфяном Заводе и окрестных селах хорошо знали семейство Коновальчуков. Это был целый клан: три брата, их подросшие дети - десяток наглых и решительных мужиков. Коновальчуки не работали на заводе. По их мнению, горбатиться на советскую власть за нищенскую плату пристало лишь трусам и недоумкам. Чтоб не попасть под статью о тунеядстве, Коновальчуки где-то числились: кто сторожем, кто возчиком, но основным занятием клана было браконьерство. Лес, росший вокруг поселка, Коновальчуки знали, как родной дом. Добываемая в нем дичь, как и рыба, выловленная сетями в прилегающих озерах, шла на пропитание семьи, излишки продавались. Лес Коновальчуки считали своей вотчиной, конкурентов, вздумавших посягнуть на доход клана, жестоко избивали. Об этом знали, охотников связываться с лихой семейкой находилось мало. Коновальчуки были головной болью милиции, время от времени кого-нибудь из них ловили с поличным, но советская власть, беспощадно уничтожавшая врагов народа, был гуманна к браконьерам: очередной Коновальчук получал год-два отсидки, и по возвращению домой принимался за старое. Дома Коновальчуков стояли на окраине, рядышком, похожие, как близнецы: рубленные пятистенки за высокими заборами.
   Старший из Коновальчуков, выслушав Титка, позвал братьев, и попросил повторить для них.
   - Словом, станем здесь хозяевами! - сказал он, когда Титок умолк.
   - Начальником буду я! - напомнил Титок.
   - Это, пожалуйста! - согласился Коновальчук. - Ты, Тит Игнатьевич, человек правильный, кому, как не тебе, начальником? Ученый, по-немецки знаешь. Давай свой самогон!..
   Назавтра Титок отвел Коновальчуков в район. Клан дружно произнес присягу фюреру, получил оружие (винтовки Коновальчуки выбирали тщательно), после чего отправился служить рейху.
   - Первым делом очистить территорию от большевиков и евреев! - напутствовал Титка комендант.
   У Коновальчуков было другое представление о начале. По приезду в поселок они направились к дому Глашки. При советской власти та заведовала поселковым магазином. Услыхав о войне, люди кинулись скупать керосин, мыло, соль и спички, Глашка мигом продала товар, но, как скоро выяснилось, не весь. Большую часть припрятала в сарае и теперь ломила за дефицит несусветную цену. Коновальчуки деловито сбили с сарая замок и принялись грузить на телеги коробки и бидоны.
   - Что вы делаете? - завопила Глашка, выскакивая из дому. - Бандиты! Воры! Креста на вас нет! Жаловаться буду!
   Старший Коновальчук двинул Глашку прикладом в живот, та задохнулась и упала.
   - Утихни, спекулянтка! - сказал Коновальчук, вешая винтовку на плечо. - Жаловаться она будет! Кому? Мы теперь власть! Вздумаешь дальше орать - расстреляем!
   Конфискованное у Глашки добро Коновальчуки честно поделили, выделив солидный кусок начальнику.
   - Немцы требуют ловить большевиков! - напомнил Титок, принимая мешок.
   - Не беспокойся, Игнатьич! - сказал старший Коновальчук. - В лесу неделю красноармейцы живут, пятеро. Окруженцы, с винтовками. Мы их не трогали, поскольку оружие у них. Теперь наша сила. В Заболотье учительница жидка прячет... Завтра утречком всех приведем...
   Коновальчук оказался человеком словом. Когда понурые задержанные предстали перед Титком, среди них он с радостью узнал Абрамсона.
   - Похвально! - сказал комендант, рассмотрев задержанных. - Быстро работаете, Фролов! Заслуживаете награды.
   - Можно я расстреляю этого? - спросил Титок, указывая на Абрамсона.
   - Пожалуйста! - улыбнулся комендант. - Впредь не спрашивайте! Это ваш долг...
   Пленных красноармейцев немцы забрали в лагерь, Абрамсона и учительницу отвели за город. Вскинув винтовку, Титок с наслаждением смотрел, как бледнеет лицо ранее грозного заведующего районо.
   - Что, жидок! - сказал Титок. - Будешь говорить о произношении?
   - Можно подумать, вы б не устраивали своих! - ответил Абрамсон.
   - Ты это ты, а я это я! - сказал Титок, спуская курок...
   Обратно в поселок Титок вернулся с большим чемоданом. Комендант позволил ему выбрать среди вороха изъятых у евреев вещей, что пожелает. Однако к Марусе Титок не пошел, отправился к Ане.
   - У тебя ключи от дома Нудельмана? - спросил с порога.
   Аня испуганно кивнула. В поселке знали о подвигах подчиненных Титка.
   - Идем, откроешь!
   Семейство Нудельманов убегало в спешке. Титок нашел в буфете посуду, в шкафу - одежду. Титок никогда ранее не бывал в доме директора и был поражен богатством обстановки: кожаный диван, резные шкафы, двуспальная железная кровать с никелированными шарами. В доме не заметно было следов поспешного бегства: везде чисто, аккуратно.
   - Ты прибирала? - спросил Титок.
   Аня кивнула.
   - Не надоело работать на жидов?
   Аня смотрела недоуменно. Титок бросил чемодан на диван, открыл и стал развешивать на спинке шелковые платья, юбки, блузки, поверх всего выложил шубку из песца.
   - Нравится?
   Глаза Ани горели.
   - Тебе! - подтвердил Титок. - Как этот дом, все, что в нем имеется. Будешь хозяйкой. Но не для уборки-готовки. Наймем домработницу.
   - У вас есть жена! - напомнила Аня.
   - Я в разводе! - ответил Титок. - С сегодняшнего дня...
   Два военных года пролетели, как миг. При содействии Коновальчуков Титок быстро наладил работу завода. Запуганные жители поселка работали за гроши и не смели роптать. Имущество колхозов было роздано крестьянам, но взамен немцы потребовали поставок. Размер их рос год от года, крестьяне хмурились, но роптать не смели: Коновальчуки и сформированные с их помощью полицейские части были скоры на расправу. Местные комсомольцы попытались организовать партизанский отряд. Воевать мальчишки не умели: достали несколько двустволок, отрыли в лесу землянки и жили в них, не выставив часовых. Коновальчуки мигом выследили горе-партизан, нагрянули на рассвете и отвели незадавшихся вояк в район. Там юных партизан повесили, их дома Коновальчуки сожгли, предварительно ограбив до нитки.
   Клан Коновальчуков быстро богател, а вместе с ним - и Титок. Полиция брала с крестьян больше, чем требовали немцы, разница шла в дома новых начальников. Титок держал домработницу и кухарку (Аня выбрала их лично), не садился обедать без бутылки на столе, мясо ел каждый день и помногу. Теперь он не жалел, что опоздал к раздаче портфелей. В районе, под немцами, было не так сытно. В Торфяном Заводе он считался хозяином жизни и смерти тысяч людей, его боялись, ему угождали, на него опасались косо глянуть. Ночами Аня обнимала его горячо, и, угождая мужу, постоянно что-то придумывала. Титок захлебывался от страсти. Огорчало одно: детей не получалось. Поначалу Титок утешал себя, что нужно время, но прошло два года - и ничего. Он решил поговорить с женой. Аня разговора как-то сразу испугалась и отвела глаза, Титок, заметив, стал наседать.
   - У меня был аборт... - выдавила Аня.
   - Аборт?! - задохнулся Титок. - От кого?
   - Директор...
   Титок онемел. Сплетни оказались правдой. Его жена, красавица и недотрога Аня, на которую он едва не молился, на самом деле с Нудельманом... Поганым жидом!.. Титок мог понять, случись у Ани любовь с кем-нибудь из парней поселка: красивых и статных среди них хватало. В конце концов, он брал ее не девственницей. Но жить со старой обезьяной Нудельманом, из-за денег (из-за чего ж еще?)... Получается, ему достались жидовские объедки?..
   - Курва!.. Блядь!.. Убью!.. - Титок остервенело хлестал жену по щекам, потом стал месить кулаками. Точно убил бы, но Аня вырвалась и в одной рубашке убежала в ночь. Преследовать ее Титок не стал. Собрал и выбросил за порог Анины вещи, запер дверь. После чего напился.
   Семейная жизнь кончилась, а вместе с ней - и спокойные времена. В прилегающий к поселку лес зашли партизаны. Это были не местные комсомольцы. Еще на пути к лесу партизаны разгромили гарнизон в соседнем районе, в течение двух недель подстрелили десяток полицейских Титка. Встревоженные немцы, прислали в помощь полицейскую роту, несколько дней учили обленившихся подчиненных Титка тактике антипартизанских действий. Наука пригодилась. Темной ночью партизаны пошли на поселок, но их вовремя заметили. Разгорелся жестокий бой. На помощь прибыли полицейские из соседних деревень, совместными усилиями удалось загнать партизан обратно. В ночном бою погибли трое Коновальчуков, в том числе самый старший из братьев. Титок почувствовал, что осиротел. Его прежнее благополучие держалось на Коновальчуках, особенно старшем, самом умном и решительном. Это они все делали и руководили, Титок только надувал щеки. Теперь предстояло самому. Титок этого боялся, но еще больше - смерти, заглянувшей ему в глаза. В ночном бою возле него свистели пули, рядом падали и умирали люди, Ему вновь захотелось в большой город. Там немецкий гарнизон, укрепления, твердая власть... Решение нашлось быстро. В сентябре Титку исполнялось тридцать пять, удобный повод. Комендант и районное начальство охотно согласилось приехать в гости к лучшему начальнику местной полиции. Потрепанные в бою партизаны сидели в лесу и помирали с голоду. Кого бояться?
   Гостей следовало ублажить, и Титок прыгнул выше головы. Полицейские неистовствовали. Из окрестных деревень везли поросят, кур, яйца, масло... Часть продуктов предназначалась для гостинцев - в районе с питанием было неважно. В актовом зале правления завода сбили длинные столы, накрыли их конфискованным у крестьян полотном. Накануне долгожданного дня поварихи не спали. Да и Титок едва прикорнул, напряженно размышляя, не упустил ли чего.
   Немцы ожидались к обеду, но с рассветом Титок был на ногах. Проверял, пробовал, отдавал распоряжения... За хлопотами, едва не прозевал, как к заводскому правлению подъехал мотоцикл и крытый брезентом грузовик. Выскочил наружу. Два немца в шинелях и с овальными бляхами на груди, спрыгнули на утрамбованный полицейскими сапогами плац.
   - Герр Фролов? - спросил то, что был повыше.
   Титок испуганно кивнул.
   - Фельфебель Штирлиц, охранная дивизия. Ожидаете гостей?
   Титок, холодея, подтвердил.
   - Нам поручено охранять господина коменданта.
   Титок обрадовался и обиделся одновременно. С одной стороны, ответственность за гостей лежала теперь на немцах, с другой - получалось, что ему не слишком доверяют.
   - Где будут построены полицейские? - спросил фельдфебель, не обратив внимания на его терзания.
   - Построены? - удивился Титок.
   - Господин комендант наверняка пожелает обратиться к полицейским с напутственным словом, - пояснил немец. - Следует к его приезду собрать личный состав. Весь. Мы заменим ваших людей на постах и будем охранять поселок, пока мероприятие не закончится.
   Титок заулыбался: ситуация прояснилась. Чертовски умный народ немцы! Все предусмотрели! В самом деле, кто будет обороняться от партизан, вздумай он по собственной инициативе собрать подчиненных? А собрать надо. Коменданту будет приятно, он сможет лично убедиться в исправном состоянии полицейской части.
   Титок подозвал подчиненных и отдал распоряжение. Четыре немца с ручными пулеметами выпрыгнули из кузова грузовика. Один из немцев был гигантом, шинель была ему явно мала и не закрывала даже колен. Титок повел их занимать огневые точки. Два пулеметчика расположились в угловых комнатах правления, другие заняли дома по краям плаца. Титок дал полицейского в сопровождение унтеру, тот прыгнул в коляску мотоцикла, немцы укатили менять посты. Титок только выговорил право оставить полицейских на главной дороге, фельдфебель согласился.
   - Герр комендант будет доволен. Здесь зона действия полиции. Герр комендант не знает о нашем приезде, так распорядились в округе. Мы будем незаметны.
   Титок на радостях предложил фельдфебелю выпить и закусить, но немец отказался.
   - Потом, герр Фролов... - сказал туманно.
   За час до обеда полицейская рота стояла на плацу. В вычищенных мундирах, надраенных сапогах полицейские томились под не по-осеннему щедрым солнцем, но отлучиться не смели. Титок бросал на подчиненных грозные взгляды, затем бежал в зал, где таком же в нетерпении томился щедро уставленный блюдами и бутылками стол, - проверить, не утащили ли чего. Он совсем истомился, как на дороге показался всадник - нарочный, выставленный на главной дороге.
   - Едут!
   Титок приосанился и побежал к дороге. Через несколько минут на ней показались брички. В первой важно сидел комендант. Едва он ступил на землю, как Титок подлетел с рапортом.
   - Герр комендант! Полицейский гарнизон Торфяного Завода по случаю вашего прибытия построен!
   - Зачем? - удивился комендант. - Я ж на именины... Впрочем, если собрали...
   Комендант и сопровождавшие его офицеры, начальник районной полиции и бургомистр стали напротив замерших полицейских. Титок пристроился слева от немца.
   - Бравые вояки! - заметил комендант, разглядывая вытянувшихся полицейских. - Я знал, герр Фролов...
   Договорить немец не успел. Пулеметная очередь, затем другая, третья разодрали воздух. Титок с изумлением увидел, как кулями валятся на землю прошитые пулями полицейские, в следующее мгновение что-то тяжелое упало на него, и Титок оказался на земле. На короткое время он потерял сознание, а когда очнулся, больше не стреляли. Титок лежал лицом вниз, сверху примостился некто тяжелый, вокруг ходили люди. Разговаривали по-русски. Титок пытался посмотреть хотя бы глазком, не получилось. Дышать было тяжело, но Титок решил терпеть. Пусть нападавшие уйдут, потом он выберется.
   Не получилось. Тяжесть, давившая его, вдруг исчезла, и Титок получил ощутимый пинок в бок. Не удержавшись, вскрикнул.
   - Дядя Саша! - раздался сверху звонкий голос. - Этот живой!
   Неведомая сила подняла Титка и поставила на ноги. Рядом валялся убитый комендант, это его труп придавил Титка к земле. Титок скосил взгляд и увидел того самого немца в короткой шинели. Он держал Титка за ворот и смотрел недовольно.
   - Надо же! Прямо в них целил! - сказал гигант, выпуская ворот. - Живучий, сука!
   - Отведу его к Саломатину! - сказал подросток с винтовкой, тот самый, что обнаружил Титка.
   Гигант пожал плечами, и подросток ткнул стволом винтовки пленного:
   - Пошел!
   Они пересекли плац и зашли в правление. Дорогой Титок успел осмотреться. Плац был завален трупами полицейских и немцев. Они лежали кучами и порознь. Некоторые в отдалении. Эти, видимо, пытались убежать, но пули догнали. Титок вспомнил, что сам помогал расставлять пулеметчиков и едва не застонал от досады. Сомнений не было: немцы на мотоцикле и в грузовике оказались переодетыми партизанами, Титка провели, как дитя. Теперь партизаны ходили по плацу, переворачивали трупы, разыскивая живых, раненых добивали штыками и прикладами. Некоторые стаскивали с убитых сапоги. Титок прошел мимо распахнутой двери в актовый зал. Любовно накрыты им столы, успели разгромить. Забегавшие в зал партизаны хватали с блюд куски и, жуя на ходу, убегали. Другие сидели на стульях и ели не спеша. Никто не пил, даже бутылок на столах не было видно.
   Подросток отвел Титка в бывший кабинет Нудельмана, два года назад занятый начальником полиции. Теперь в кабинете хозяйничали другие. Оба переодетых немцами партизана, фельдфебель и унтер, сидели за столом. Причем маленький унтер занимал главное место, а высокий фельдфебель пристроился сбоку. На вошедших они не обратили внимания.
   - Нам не хватает повозок! - сердито говорил унтер. - В конюшне только три, еще десяток по поселку соберем. Только для раненых! Здесь оружие, патроны, продовольствие...
   - Грузовик! - возражал фельдфебель.
   - Не пройдет лесными дорогами. Узкие, в ямах... К тому же шум мотора далеко слышно, а мы ночью двинемся. Придется бросить...
   Подросток у дверей неловко стукнул прикладом о пол. Переодетые партизаны замолчали и уставились на гостей.
   - Зачем его притащил? - сердито спросил лже-унтер. - Шлепнул бы во дворе!
   - Погоди! - лже-фельдфебель встал и подошел к Титку. - Сам герр Фролов! Ты-то нам и нужен. Жить хочешь?
   Титок закивал.
   - Какая жизнь, Савва! - донеслось от стола. - Ты что?
   - Сам говорил про повозки! - ответил тот, кого назвали Саввой. - Вот герр Фролов нам их и доставит.
   - Как?
   - Позвонит по телефону в полицейские гарнизоны и велит пригнать.
   - А ведь точно! - согласился лже-унтер. - Звони, гнида!
   Титок на негнущихся на ногах подошел к аппарату и крутанул ручку. На другом конце провода отозвались сразу.
   - Что там за стрельба у вас? - спросили недовольно.
   - Салют! - сказал Титок. - Не знал?
   - Молодец! - прошептал лже-фельдфебель Титку и заговорщицки подмигнул.
   - Это вы, господин начальник?! - стушевались на другом конце провода.
   - Я! Немедленно соберите подводы - все, что есть, и гоните в Торфяной завод. Из Заболотья тоже пусть гонят.
   - Понял, господин начальник! Сей же час!..
   Титок положил трубку и вопросительно посмотрел на партизан.
   - Я б не отпускал! - с сомнением сказал маленький.
   - Обещали! - возразил высокий. - Пусть идет! Не заживется! Думаешь, немцы его приласкают?
   - Точно! - улыбнулся маленький. - К стенке поставят, как пить дать. Коменданта с офицерами угробил. Петька! Отведи гниду домой, не то наши пристукнут.
   Титок вновь вышел во двор и под конвоем Петьки побрел по улице. Идти предстояло не далеко - бывший дом Нудельмана был в ста шагах от правления. "Надо бежать! - размышлял Титок дорогой. - Как только уйдут партизаны. Они правы: немцы меня не помилуют. Выправлю нужные документы - и подальше! Деньги есть..."
   Петька подвел его к крыльцу и отступил на шаг.
   - Сымай сапоги!
   Титок послушно стащил с ног хромачи и поставил на ступеньку.
   - К стенке!
   - Ты что, мальчик! - растерялся Титок. - Меня отпустили...
   - Я тебя не отпускал! - сказал Петька и шмыгнул носом. - Твои полицаи мамку мою убили и братьев... Становись, гад!
   Волоча по земле портянки, Титок встал к стене. Петька вскинул винтовку.
   - Хоть...
   Титок хотел сказать: "Хоть пожил!". Не успел...
  
   5.
  
   "Москва. Судоплатову
   23 сентября партизанская бригада вышла в квадрат 13-55 и встала на отдых. Радиомолчание с 30 июля 1943 обусловлено отсутствием запасных батарей к рации и сложностями обстановки. В ходе завершения рейда в рамках операции "Рельсовая война" бригада попала в окружение в квадрате 14-89. Сильные полицейские гарнизоны в населенных пунктах Торфяной Завод, Заболотье и Петришки, выставленные ими подвижные дозоры, препятствовали скрытому выходу бригады в район намеченной дислокации. Предпринятая в ночь на 17 августа попытка прорыва не удалась. Бригада потеряла 37 человек убитыми и 46 ранеными, из которых 21 впоследствии умерли. Причиной неудачи прорыва стала малочисленность личного состава и отсутствие надлежащего количества боеприпасов. К 20 сентября в строю числилось 97 бойцов и командиров, боекомплект составлял 10 патронов на винтовку и полмагазина на автомат. Не было медикаментов, ощущались трудности с продовольствием. Руководством бригады был разработан план выхода из окружения малыми группами, при осуществлении которого пришлось бы оставить большинство раненых. В условиях чрезвычайной активности противника вероятность выхода личного состава в заданный район дислокации расценивались, как минимальные.
   21 сентября в расположении бригады появился человек, назвавшийся интендантом третьего ранга Брагиным. Каких-либо документов при нем не оказалось. Командиром бригады и мною лично он был опознан как тот самый Брагин, под руководством которого в 1941 г. в Городском районе N-ской области был создан партизанский отряд, ставший основой бригады. При активном участии Брагина в 1941 - 1942 гг. было осуществлено несколько операций, в частности, взрыв моста на рокадной дороге накануне наступления Красной Армии под Москвой, уничтожение немецкого гарнизона в Городе с последующим захватом и сохранением свободным от немецкой оккупации района. После захвата Города Брагин исчез. Как пояснил Брагин на допросе 21 сентября, он выполнял специальное задание и потому не мог далее оставаться в Городе. Раскрыть задание и орган, его отдавший, Брагин отказался. На допросе он заявил, что прибыл из Москвы для помощи бригаде. От кого получено такое задание, Брагин не сообщил. Мною было высказано недоверие его словам, но командир бригады Саломатин поручился за Брагина. В связи с этим было принято решение использовать Брагина для операции по деблокированию бригады. План операции был составлен Брагиным. 22 сентября Брагин и Саломатин, переодетые фельджандармами, на трофейном мотоцикле выехали на шоссе, по которому осуществлялось перемещение грузов для армий вермахта. Выдавая себя за патруль фельджандармерии, Брагин с Соломатиным сумели, не привлекая к себе внимания, захватить и привести в расположение бригады грузовик с военным снаряжением. Немцы, сопровождавшие груз, были уничтожены. В результате операции бригада получила следующие трофеи:
   Грузовик "Манн" - 1 шт.
   Пулеметы "МГ - 42" - 4 шт.
   Винтовки калибра 7,92 - 84 шт.
   Патроны калибра 7,92 - 48 ящиков.
   В ходе проведения этой операции Брагину и Саломатину стало известно о предстоящем 23 сентября праздновании именин начальника полицейского гарнизона Торфяного Завода Фролова. На торжество Фролов пригласил коменданта района с офицерами и высокопоставленных фашистских пособников. По предложению Брагина было решено воспользоваться этим обстоятельством для уничтожения полицейского гарнизона. В случае удачи бригаде открывался свободный выход из окружения. В соответствии с планом, Брагин и Саломатин, переодетые фельджандармами и 11 партизан в немецкой форме на мотоцикле и трофейном грузовике утром 23 сентября прибыли в Торфяной Завод и сообщили Фролову о якобы полученном ими задании охранять намеченное торжество. Фролов поверил и позволил переодетым партизанам занять удобные огневые точки в здании, где собирались праздновать именины, и сменить полицейских на постах вокруг поселка. Последнюю меру Брагин обосновал необходимостью собрать всех полицейских на площади у здания для смотра и приветствия высоких гостей. Как только полицейские на постах были сменены, в поселок скрытно зашли партизаны бригады. Дождавшись прибытия коменданта и других немецких офицеров, партизаны открыли ураганный огонь из пулеметов, в результате чего были уничтожены собравшиеся перед зданием правления фашисты и их пособники, всего около 120 человек. Уцелел только Фролов, который по приказу Брагина вызвал из Петришек и Заболотья необходимые партизанам конные подводы, общим числом 12. Сопровождавшие подводы полицейские были уничтожены, как и Фролов. В ходе операции бригада потерь не понесла.
   Таким образом, успешный выход бригады в заданный район дислокации следует признать заслугой Брагина. Анализ ситуации позволяет сделать вывод:
   1. Брагин обладает несомненными способностями быстро и правильно оценивать сложившуюся обстановку, находить выход из сложной ситуации. Он умен, находчив, дерзок и отважен.
   2. Брагин в совершенстве владеет немецким языком, что позволяет ему легко выдавать себя за немца. К тому же он обладает соответствующей выправкой и умением носить мундир.
   3. Брагин легко входит в доверие людям, вызывает у них расположение к себе.
   4. По прибытию бригады к заданному месту дислокации выяснилось, что Брагин имеет отличную диверсионно-разведывательную подготовку: метко стреляет из всех видов оружия, ставит и обезвреживает мины, владеет приемами рукопашного боя.
   Наличие таких качеств делает Брагина нужным бригаде кадром для осуществления оперативной работы в немецком тылу. Однако существуют серьезные препятствия этому:
   1. Точно установлено, что интендант третьего ранга Брагин Савелий Ефимович погиб 2 августа 1941 г. близ деревни Долгий Мох Городского района, где и похоронен. Человек, называющий себя "Брагиным", на самом деле присвоил имя убитого командира.
   2. Место пребывания лже-Брагина в период с марта 1942 г. по 21 сентября 1943 г. неизвестно. Сам "Брагин" утверждает, что все это время он проходил службу в Москве, однако назвать место службы отказывается. Косвенным доказательством недостоверности его слов является тот факт, что "Брагин" по-прежнему называет себя интендантом третьего ранга, хотя такого звания в Красной Армии более не существует.
   Прошу сообщить, является ли "Брагин" сотрудником НКГБ - НКВД, направлялся ли он в бригаду для выполнения специального задания? На аналогичный запрос, отправленный в Центральный штаб партизанского движения, пришел отрицательный ответ. Словесный портрет "Брагина": на вид около 30 лет, рост - высокий; фигура - средняя; физически развит; лицо - овальное, лоб - высокий; волосы - темно-русые, глаза - светло-серые; брови - дугообразные, широкие; нос - тонкий, прямой; уши - прижатые. Броских примет не имеет.
   Ильин".
  
   "Ильину
   Сообщенный вами словесный портрет совпадает с приметами капитана госбезопасности Петрова В.И.
   Петров Виктор Иванович, 1913 г.р., проходил службу в органах НКВД - НКГБ с 1936 г. В совершенстве владеет немецким языком, отлично зарекомендовал себя на оперативной работе. В мае 1941 г. присвоено звание капитана государственной безопасности. Службу проходил в Белорусском военном округе. С началом войны пропал без вести. В апреле 1942 г. был задержан патрулем на окраине Москвы вместе с женщиной, которую назвал своей женой. Причиной задержания стало удостоверение личности сотрудника НКВД старого образца и отсутствие сопутствующих документов. На допросе Петров сообщил, что летом 1941 г. отступал на Запад с воинской частью, часть была разгромлена, Петров ранен. Ему удалось избежать плена и спрятаться у крестьян. По выздоровлению он решил не пробиваться через линию фронта, а создать партизанский отряд. По словам Петрова, ему это удалось, и на первых порах отряд действовал эффективно, однако о захвате Города и взрыве моста он ничего не сообщил. Впоследствии отряд Петрова был уничтожен в бою с превосходящими силами противника, после чего Петров принял решение пробиваться через линию фронта. Оперативные навыки позволили ему не только беспрепятственно сделать это, но и, минуя патрули, добраться до Москвы.
   Сопровождавшая Петрова женщина пояснила, что она Овсянникова Анастасия Семеновна, 1921 г.р. В августе 1941 в дом ее отца в деревне постучал раненый командир Красной Армии, назвавшийся Петровым В.И. Они с родителями спрятали его, выходили. Впоследствии Петров В.И. создал партизанский отряд и воевал с немцами, а она стала его женой. Показания Петрова и Овсянниковой выглядели достоверно, Петров был охарактеризован сослуживцами, как преданный Родине и партии человек, поэтому было принято решение оставить его в органах НКВД. Однако от оперативной работы его отстранили и направили для дальнейшего прохождения службы инструктором в школу по подготовке диверсантов. Здесь Петров зарекомендовал себя с положительной стороны, подготовленные им группы действовали эффективно, Петров неоднократно получал поощрения по службе. Однако своими служебными обязанностями тяготился, неоднократно обращался с рапортами к руководству школы и 4-го Управления с просьбой направить его в тыл врага. На все рапорты неизменно получал отказ, поскольку руководство школы не хотело терять такого ценного специалиста. В ночь на 16.09.43 г., провожая на аэродроме очередную группу диверсантов, Петров самовольно забрался в самолет, объяснив, что в последний момент ему поступило устное указание выброситься в тыл врага вместе с группой и воевать в ее составе. Выброска группы прошла неудачно: вскоре после приземления радист сообщил, что группа окружена и ведет бой с превосходящими силами врага. После чего связь прервалась, и больше сведений от группы не поступало. Скорее всего, она полностью погибла. По сообщению пилотов, Петров покинул самолет последним, его парашют могло отнести в сторону, поэтому Петров мог уцелеть. Высадка группы происходила в километрах 50 - 60 от квадрата 14-89, Петров мог самостоятельно добраться до расположения партизанской бригады. Факт сокрытия им настоящего имени может объясняться боязнью ответственности за самовольный поступок. Выясните, не является "Брагин" на самом деле Петровым.
   Судоплатов".
  
   "Судоплатову
   В соответствии с вашим поручением мною была проведена дополнительная беседа с "Брагиным" с целью установить, не является ли он на самом деле капитаном госбезопасности Петровым В.И. Командир бригады Саломатин, несмотря на ваше указание, запретил мне допрашивать "Брагина". Такое отношение Саломатина к "Брагину" объясняется тем, что в 1941 г. "Брагин" спас Саломатина и 80 его бойцов от верной смерти, выкупив их у немцев из лагеря военнопленных. В 1941 - 1942 гг. "Брагин" с Саломатиным участвовали в ряде совместных операций против немцев, в ходе которых, по мнению Саломатина, "Брагин" показал себя с самой лучшей стороны, проявив находчивость, мужество и преданность Родине. В связи с этим мною было принято решение использовать для получения сведения неофициальную беседу. Поводом стало прибытие самолетов из штаба партизанского движения, которые доставили боеприпасы, газеты и письма, забрали раненых. За столом присутствовали: Саломатин, "Брагин" и я. В ходе разговора "Брагин" обмолвился, что его настоящее имя Виктор Иванович, а жену зовут Анастасия Семеновна. Последнюю информацию подтвердил Саломатин, лично ее знавший. Таким образом, предположение, что "Брагин" на самом деле Петров В.И. подтвердилось.
   Что касается отсутствия в рассказе Петрова В.И. сведений о взятии Города и других удачных партизанских операциях, следует заметить, Петров очень скромный человек. Он фактически спас от разгрома партизанскую бригаду, однако ни разу не похвалился этим, наоборот, всячески избегает разговоров о своих заслугах. По прибытию бригады к нынешнему месту дислокации немедленно организовал учебу личного состава, обучая партизан навыкам меткой стрельбы, рукопашному бою и способам маскировки на местности. В связи с гибелью в боях диверсионной группы бригады взялся подготовить новую. Командир бригады и я считаем Петрова В.И. патриотом, преданным Родине человеком и ходатайствуем о награждении его орденом Красного Знамени и об оставлении в бригаде для оперативной работы.
   Ильин".
  
   "Ильину
   Использование Петрова для оперативной работы в тылу врага разрешаю под вашу личную ответственность. Сообщите Петрову, что за самовольное оставление воинской части он подлежит суду военного трибунала, его заслуги по спасению партизанской бригады не искупают эту вину. По этой причине представление о награждении Петрова В.И. мною подписано не будет.
   Поручаю вам выяснить ситуацию в центре немецкого округа городе N. Это крупный железнодорожный узел, здесь расположен штаб немецкой армии, крупные склады, госпитали, дома отдыха немецких офицеров. По этой причине N представляет большой интерес. Ранее сюда была направлена разведывательная группа с целью выявить цели для налета дальней бомбардировочной авиации. По сообщениям группы ей удалось успешно легализоваться. Работа по выявлению целей была практически завершена, как группа перестала выходить на связь. Причиной этого может быть, как исчерпание ресурса батарей для рации, так и провал группы.
   Петров непосредственно участвовал в подготовке этой группы, знает членов ее в лицо. Направьте его в N с поручением выяснить обстановку и оказать помощь в выполнении полученного группой задания. Сообщите ему, что в случае успеха его дело из военного трибунала будет отозвано.
   Судоплатов".
  
   6.
  
   К посту фельджандармерии на въезде в N подкатила красивая бричка с кожаным верхом. Из брички выскочил высокий, подтянутый гауптман. Цвет петлиц и погон на его форме выдавал в нем не армейского офицера, а военного чиновника - интендантуррата. Чиновник козырнул подошедшему жандармскому офицеру и без напоминания протянул ему документы. Офицер молча изучил их и посмотрел на возницу. Это был настоящий гигант. Военная форма на нем едва не трещала по швам. Петлицы у гиганта были зеленого цвета с вертикальной белой полосой, темно-зеленые погоны обрамлял красный кант.
   - Ваш Hiwi? - спросил жандарм, возвращая документы.
   - Мой.
   - Не боитесь путешествовать с таким чудовищем? Настоящий русский медведь! Задушит одной рукой!
   - Этот медведь вынес из боя тридцать раненых немецких солдат! - сказал интендантуррат. - В том числе и меня! - военный чиновник указал на аккуратно заштопанную прореху на своем мундире. - Алекс - настоящий комрад!
   - Осколок? - спросил жандарм, приглядываясь.
   - Точно!
   - Похоже на прореху от ножевого штыка. Но у русских штыки игольчатые. К тому же интенданты не ходят в атаку, - жандарм улыбнулся.
   - Однако потери несут! - не согласился приезжий. - В моем интендантском отряде под бомбами погибла половина. Меня и еще пятерых ранило.
   - Почему отпуск не в фатерланд? - полюбопытствовал жандарм.
   - Никто не ждет. Я сирота. К тому же фатерланд бомбят.
   - Не говорите об этом вслух! - посоветовал жандарм.
   - Не буду! - согласился интентуррат. - Может, будете так любезны и подскажете приличную гостиницу для офицеров?
   - Самую лучшую держит фрау Полякова. На первом повороте направо, а затем прямо. Только у нее дорого - пятьдесят марок в день.
   - Лишь бы без клопов! Надоели на фронте! Однажды мы ночевали в крестьянской избе. Чтоб избавиться от клопов, я лег спать на столе посреди избы. Каждая ножка стола стояла в ведре с водой. И что вы думаете? Ночью просыпаюсь от укусов! Включил фонарик и вижу: клопы бегут по потолку и оттуда пикируют на меня, как бомбардировщик "штука"! Настоящие русские диверсанты!
   - В гостинице Поляковой нет клопов, - сказал жандарм. - Сами убедитесь. И еще. Не отправляйте своего Hiwi ночевать в казармы фельджандармерии. Для вас он камрад, но мои солдаты русских не любят.
   - Учту! - пообещал интендантуррат и забрался в бричку. - Алекс! Форвертс!
   Возница чмокнул губами и хлопнул вожжами по крупу гнедой кобылки. Бричка покатилась вперед и на ближайшем перекрестке свернула направо.
   - Интендант! - сплюнул жандарм. - Пятьдесят марок для него не дорого! Слегка царапнуло осколком - и месяц отпуска! Клопов он боится! Видел бы ты настоящих русских диверсантов, неженка!..
   Но интендантуррат не слышал этой гневной отповеди. Он с любопытством разглядывал двух и трехэтажные кирпичные дома вдоль мощеной асфальтом улицы, деревянные столбы электросетей с их многочисленными насестами-перекладинами для проводов, редких прохожих - словом, походил на провинциала, впервые в жизни выбравшегося в большой город. Увлекшись, он едва не прозевал красивое двухэтажное здание с вывеской "Гостиница" на немецком. Ниже вывески табличка извещала: "Только для господ офицеров". Интендантуррат тронул за плечо возницу и указал на здание. Hiwi послушно потянул вожжу, и бричка, миновав высокие ворота, въехала во двор гостиницы. Здесь приезжий выскочил и принялся деловито осматривать постройки. Очевидно, что здание гостиницы некогда служило городской усадьбой богатого помещика или промышленника. Квадратный двор был обнесен глухой кирпичной оградой с массивными столбами квадратного сечения, внутри размещались конюшня и каретный сарай, летняя кухня, погреб, сараи для сена и дров. Перед последним лежала груда березовых и осиновых бревен - гостиница готовилась к зиме.
   Занятый осмотром, интендантуррат не заметил, как во дворе появилась молодая женщина. Высокая стройная, она была одета в строгий костюм из серой шерсти и черные туфельки на низком каблуке. Костюм не скрывал приятные округлости ее тела, более того, как бы даже подчеркивал. Гладко зачесанные назад волосы делали лицо женщины суровым, но даже эта суровость не могла скрыть ее красоту, несколько холодную, но все равно привлекательную. Женщина подошла к интендантуррату и встала за его спиной. Тот, почувствовав ее присутствие, обернулся.
   - Чем могу быть полезна? - спросила женщина.
   - Хочу остановиться в гостинице.
   - Комнаты там! - женщина указала на здание.
   - У меня экипаж! - пояснил приезжий. - Можно поставить его здесь? И лошадь?
   - За отдельную плату.
   - Кроме того, есть возница, - интендантуррат указал на гиганта, застывшего у брички.
   - Здесь гостиница для офицеров. Солдаты ночуют в казармах.
   - Я не могу направить его казарму. Это русский Hiwi. На фронте мы считаем их товарищами, но здесь, как мне объяснили, отношение к русским иное.
   Лицо женщины еле заметно потеплело.
   - Он может ночевать в конюшне, на сене. Устроит?
   - Вполне! - заверил интендантуррат. - На фронте нередко приходится спасть на голой земле. Сено подойдет как нельзя лучше! Русские неприхотливы...
   Лицо женщины вновь стало суровым.
   - Если ваш русский распилит бревна, поколет мне дрова, сложит их в сарай, я не возьму плату за его проживание и даже буду бесплатно кормить.
   - Ему работа только в удовольствие! - заверил интендантуррат. - Алекс! - окликнул он гиганта, указал на груду дров, затем знаками показал, как пилит и колет их. - Гут?
   Алекс кивнул и улыбнулся.
   - Простите! - спохватился интендантуррат. - Я не представился. Зонненфельд, интендант. Можно просто Эрих. Вас как зовут?
   - Полякова! - холодно ответила женщина. - Следуйте за мной!
   В гостинице Зонненфельд, он же Петров, он же Крайнев, скрупулезно осмотрел свободные комнаты. Таковых оказалось только три. Из чего Крайнев сделал вывод: несмотря на высокую цену, заведение Поляковой популярно. Две комнаты оказались большими и просторными, каждая в три окна, из которых открывался вид на улицу. Третья комната, поменьше, располагалась в конце коридора, имела только два окна, да и те смотрели во двор. Если подойти ближе, можно было без труда рассмотреть внизу железную, односкатную крышу дровяного сарая, примыкавшего к зданию так, что от уровня подоконника до крыши оставалось не более метра. Обстановка комнаты была скромной: узкая железная кровать, стол, стул и тумбочка. Шкаф для одежды заменяла вешалка рядом с дверью.
   - Выбираю эту! - сказал Крайнев, закончив осмотр.
   Полякова пожала плечами:
   - Пятьдесят марок в день.
   - Что входит в плату? - спросил проснувшийся в Крайневе интендантуррат.
   - Проживание и завтрак. Сытный - булка, масло, ветчина и кофе. Обед и ужин за отдельную плату, ресторан внизу. Надолго приехали?
   - Недели на три.
   - Если захотите ненадолго выехать, можем сохранить комнату за вами. В этом случае оплата половинная.
   Крайнев кивнул.
   - С постояльцев просим деньги вперед.
   - За весь срок?
   - Достаточно за два дня.
   - Какие развлечения для офицеров есть гостинице? - спросил Крайнев, извлекая из бумажника сто марок.
   - Вечером в ресторане играет музыка.
   - Танцы?
   - Если офицер приезжает с женой, они могут танцевать. Но это случается редко. Приводить в гостиницу женщин с улицы запрещено правилами, утвержденными в канцелярии округа. Бордель для офицеров - на окраине города, портье укажет дорогу.
   - Скажите Алексу, чтоб принес мои вещи, - произнес Крайнев, отдавая деньги.
   Алекс, он же старшина Седых, явился тут же. Бросив чемодан у порога, он подошел к окну и одобрительно хмыкнул. Затем, позвенев шпингалетами, проверил, легко ли открываются оконные створки. Крайнев тем временем выглянул за дверь - в коридоре было пустынно.
   - Останешься здесь! - велел он Седых, набрасывая на плечи шинель. - Я - в город! Пройдусь, осмотрюсь... А ты тем временем поспрашивай...
   - Помощника дали - дрова пилить, - ухмыльнулся старшина. - Разговорчивый! Жалуется: голова болит. С похмелья мужик... У меня в ранце - бутылка самогона.
   - Не переусердствуй!
   - Чего там пить! - махнул рукой Седых. - Только рот пакостить...
   Расспросив портье, Крайнев направился в центр. Он располагался неподалеку. Встречавшиеся на пути интендантуррата местные жители вжимались в стены, давая проход немцу, и опускали глаза. Немецкие солдаты сходили с узкого тротуара на мощеную улицу и лениво отдавали честь. Было видно, что видеть офицера для них - обычное дело. Ближе к центру стали встречаться и сами офицеры, преимущественно в звании от лейтенанта до гауптмана. От первых Крайнев терпеливо ожидал приветствия и легко бросал ладонь к фуражке, гауптманам козырял одновременно. Майорам отдавал честь первым, выпрямив спину, изображая лицом почтение.
   Центральная площадь города N походила на такие же площади областных российских городов: здания райкома партии и исполкома, другие административные помещения. Сейчас над всеми развевались флаги со свастикой и красовались вывески на двух языках. Крайнев внимательно изучил вывески, затем остановил пробегавшего мимо ефрейтора, по виду типичного тылового писаря, и стал расспрашивать. Польщенный вниманием военного чиновника, ефрейтор рассказал, как найти штаб армии, военный госпиталь, дом отдыха для офицеров (господин интендантуррат собирался навестить раненых товарищей), поведал о вечерних развлечениях господ офицеров и раскрыл места их дислокации. Получив в благодарность пачку сигарет, ефрейтор убежал довольный. Крайнев собрался зайти в ресторан, как вдруг заметил в углу площади странное сооружение.
   Он сразу понял, что это, но разум отказался поверить. "Отвернись и уходи! - прошептал ему внутренний голос. - На сегодня достаточно! Зачем тебе это?" Крайнев заставил голос замолчать и пересек площадь. Глаза он поднял, только приблизившись к сооружению.
   На виселице качались четверо. Трое мужчин и одна женщина. Казнь состоялась недавно, лица покойных не успели почернеть. Первое, что заметил Крайнев, казненные были молоды, лет двадцати. У каждого на груди висела доска с надписью "диверсант" на русском и немецких языках. Все в гражданской поношенной одежде, худые. Смотреть на юные лица, обезображенные смертью, было нестерпимо больно, но Крайнев себя заставил. "Гляди! - мысленно шептал себе. - Они погибли, а ты вкусно жрал и валялся на пляже у Красного моря. Они об этом даже мечтать не могли. Шли на смерть..."
   Он не успел завершить мысль. Сзади хлопнули по плечу.
   - Любуетесь!
   Крайнев обернул. Резче, чем следовало. Молоденький лейтенант отпрянул под его яростным взглядом.
   - Извините!.. - забормотал он. - Ошибся... Вы удивительно похожи на одного человека.
   - Бывает! - Крайнев заставил себя улыбнуться. - Вы меня тоже извините. Только с фронта. Там нужно реагировать мгновенно...
   Лейтенант заулыбался в ответ.
   - В отпуск?
   - По ранению, - Крайнев ткнул в нашивку на груди.
   - Надо же! - удивился лейтенант. - Интендант?
   - Русские бомбы не разбирают.
   Лейтенант смущенно умолк, видимо, опасаясь, что обидел старшего по званию.
   - Чем вас заинтересовала виселица? - спросил, чтоб разрядить неловкое молчание. - Не приходилось видеть?
   Крайнев кивнул.
   - Обычное дело! - улыбнулся лейтенант. - Русские не оставляют нас в покое даже в тылу.
   - Не похожи они на диверсантов, - с сомнением в голосе сказал Крайнев. - Совсем дети.
   - Эти дети, отстреливаясь, убили шестерых! - обиженно сказал лейтенант.
   - Немецких солдат? - удивился Крайнев.
   - Приказ был взять живыми, - пояснил лейтенант.
   - Удалось?
   - Нет! - лейтенант вздохнул. - Действовали идиоты из СД. Когда в них стреляют, они палят в ответ. Никакого понятия о главном правиле разведки: сам погибай, но диверсанта бери живым. Вы не заметили: на трупах следы от пуль? Вешали мертвыми.
   Крайнев сокрушенно покачал головой.
   - Меня зовут Эрих, - сказал он. - Эрих Зонненфельд, интендантуррат, пехотная дивизия.
   - Крюгер! - щелкнул каблуками лейтенант. - Абвер. Можно просто Пауль.
   - Рад познакомится, Пауль, - сказал Крайнев, пожимая лейтенанту руку. - Есть предложение отметить нашу нечаянную встречу! Есть здесь местечко, где вкусно кормят и подают коньяк? Угощаю!
   Лейтенант засмущался.
   - Заодно расскажете, чем заняться в этом городе отпускнику, - присовокупил Крайнев. - Денег хватает! - он похлопал себя по боковому карману. - Идет?
   Лейтенант согласно кивнул.
   В гостиницу Крайнев вернулся ближе к вечеру. Портье за стойкой отсутствовал, горничной также было не видно. Крайнев различил звук топора, доносившийся со двора, и заинтересовался.
   ...Седых колол дрова. Вдохновенно. Подцепив лезвием топора очередной чурбан, он ставил его на колоду и ударом колуна разваливал надвое. Половинки не успевали распасться, как Седых подхватывал их, после чего тут же превращал каждую в груду поленьев. Он бил не с размаха, не вскидывал топор за плечо, а будто тесал. Топор мелькал в его руке, и от каждого движения в сторону отлетало полено. Груда их возвышалась в рост человека, но Седых будто не знал усталости. Казалось, он имеет дело не с тяжелым деревом, а с чем-то хрупким и не прочным. Седых разделся до пояса, на его спине, блестевшей от пота, перекатывались могучие мышцы. У двери, ведущей во двор, восхищенно застыли, портье, горничная, еще какие-то женщины в кухонных передниках. Крайнев и сам залюбовался. Он простоял так достаточно долго, как за спиной раздались шаги. Это было Полякова.
   - Марш по местам! - прошипела она по-русски.
   Работников гостиницы как ветром смело.
   - Извините! - обратилась она к Крайневу. - За персоналом нужен глаз да глаз.
   Крайнев пожал плечами - не его проблема.
   - Можно познакомиться с меню? - спросил, чувствуя неловкость установившего молчания. - Собираюсь ужинать.
   - В ресторане на столиках! - сказала Полякова.
   - У вас есть блюда немецкой кухни?
   - Разумеется! - Полякова, похоже, обиделась.
   Крайнев сделал вид, что не заметил. Повернулся и пошел к гостинице. На пороге оглянулся: Полякова стояла там же и, как ее работники, зачарованно следила за Седых. "Сашу сегодня бесплатно покормят! - сделал вывод Крайнев. - А вот мне придется платить..."
   Платить пришлось немало. Цены в ресторане соответствовали стоимости комнат. Зато блюда, перечисленные на листке желтоватой веленевой бумаги, являли собой классику немецкой кухни. Меню было написано от руки, разборчивым женским почерком, Крайнев сходу решил, что писала сама Полякова. При ее способности видеть все и всех, во все вникать и никому не доверять, это было логичным. Ресторан постепенно наполнялся постояльцами и гостями с улицы. Свободных столиков скоро совсем не осталось. Крайнев, пришедший первым, выбрал местечко в уголке, и теперь с любопытством разглядывал посетителей. Это были преимущественно офицеры в чинах от лейтенанта до полковника, пришло также трое штатских, даже по лицам их было заметно - немцы. В углу зала стояло пианино, когда ресторан заполнился, незаметно появилась пианистка, худенькая, почти прозрачная. Она незаметно шмыгнула к инструменту и заиграла Бетховена. "За еду здесь работает! - решил Крайнев. - Учительница музыки или выпускница филармонии. С такой специальностью в оккупации только помирать. Полякова наверняка воспользовалась, она не из тех, кто переплатит..."
   Тут ему принесли шницель по-венски с жареной картошкой, и Крайнев набросился на еду. В заведении фрау Поляковой готовили вкусно, обилие посетителей в недешевом ресторане стало понятным. Крайнев заканчивал со шницелем, как к столику подошел офицер. Это был интендантуррат, как и Крайнев, только лет пятидесяти, лысый и с брюшком.
   - Разрешите? - взялся он за спинку стула.
   - Сделайте любезность! - отозвался Крайнев.
   Немец присел, к нему мгновенно подлетел официант. Было видно, что гость - завсегдатай. Официант записал заказ и хотел убежать, но Крайнев остановил.
   - Два бокала коньяка! Мне и господину офицеру! За мой счет!
   - Что вы! - запротестовал интендатуррат, но, было видно, что не искренне.
   Официант с коньяком вернулся почти сразу, Крайнев поднял свой бокал:
   - Прозит!
   Гость поддержал. Коньяк оказался хорош, как и шницель. Крайнев сделал большой глоток и вернулся к еде. Скоро к нему присоединился гость. Покончив с едой, оба отхлебнули из бокалов.
   - Эрих Зонненфельд! - представился Крайнев. - Пехотная дивизия.
   - Бюхнер! - отозвался гость. - Давно с фронта?
   - Сегодня приехал.
   - Как там?
   - Бомбят! - Крайнев коснулся нашивки на груди.
   - Нас тоже едва не разбомбили! - пожаловался Бюхнер. - Группа диверсантов собиралась навести на город самолеты большевиков. Слышали?
   - Рассказали. Диверсантов обезвредили.
   - Мой склад наверняка попал бы под бомбежку! - продолжил Бюхнер. - Такая цель! Обеспечиваем продовольствием целую армию и десятки тыловых частей! Во время бомбежки я мог находиться на складе!
   - Слава богу, все позади! - улыбнулся Крайнев. - Еще коньяку? Я угощаю!
   - Двадцать марок за бокал! - покачал головой Бюхнер. - На фронте много платят?
   - Или мы не интенданты! - хмыкнул Крайнев и подозвал официанта.
   После второго бокала Бюхнер размяк и стал жаловаться на дороговизну тыловой жизни. Крайнев внимательно слушал перечисление цен на самые востребованные товары (Бюхнер шпарил их как из автомата) и сочувственно кивал.
   - Господин Бюхнер!.. - вклинился он, наконец, в желчную речь интенданта.
   - Просто Рихард!
   - Мне странно слышать ваши жалобы, Рихард. Имея в своем распоряжении такой склад...
   - Фронтовым интендантам, проще! - возразил Бюхнер. - Можно списать на бомбежку или артналет русских. Знаю, что вы ежедневно оформляете получение продуктов на списочный состав дивизии, а после атаки русских или налета не вносите исправления, вычеркивая раненых и погибших. Прямой доход! Здесь так не сделаешь! Строгий учет, постоянный контроль.
   - Нет контроля и учета, который нельзя обмануть.
   - Это как?
   Крайнев положил перед собой две стопки тонко нарезанных ломтиков хлеба.
   - Смотрите! Здесь документы на полученный складом товар, здесь - на выданный. Это, - Крайнев придвинул к стопкам хлебницу, - товар остающийся на складе. Сумма должна сходиться. Теперь мы изымаем со склада машину продуктов - и одновременно убираем документ, на основании которого этот товар должен находиться на складе, - он взял один ломтик хлебницы, второй - из левой стопки и отложил их на край стола. - Все! Любая проверка обнаружит на складе строгий порядок.
   - А приходная книга? - заинтересовался Бюхнер.
   - Ее ведет подчиненный вам писарь, разве не так? Он может допустить ошибку и не занести одну машину в книгу. Обычное дело, в спешке и не такое бывает.
   - Есть встречные сверки!
   - Раз в полгода. Это не беда. К встречной сверке мы возвращаем документ, - Крайнев вернул ломтики на место. - Но изымаем самую последнюю поставку, - он вновь забрал хлеб. - Насколько я понимаю, продукты приходят к вам ежедневно, а сверка проводится на отчетное число.
   - Рано или поздно выплывет, - вздохнул Бюхнер. - После чего разжалуют - и на фронт! Рядовым.
   - Не забывайте про русские бомбардировщики! Война. Рано или поздно они долетят к вашему складу, и тогда можно списать все.
   - Мне нравится ход ваших мыслей, - сказал Бюхнер. - Сам об этом думал. Но есть одно обстоятельство. Черный рынок в N строго контролирует СД. Появление целой машины продуктов сразу заметят. Начнут расследование...
   - Надо продать в другом месте!
   - У меня нет такой возможности!
   - Могу помочь.
   Бюхнер внимательно глянул на коллегу.
   - Что?
   - Соль. Тонна.
   - Ого! Килограмм соли на черном рынке стоит десять марок!
   - Это в розницу. В нашем случае оптовая партия, которую надо сбыть немедленно. Пять марок за килограмм.
   - Итого пять тысяч, - сказал Бюхнер. - Заманчиво. Однако слишком опасно. Такая партия продуктов будет замечена в другом городе, у СД хороший контакт между территориальными управлениями и масса честолюбивых следователей. Не стоит хватать кусок, который не сможешь проглотить. Есть другой вариант. У вас случайно нет бланка заявки на получение продуктов для вашей дивизии?
   - Случайно есть.
   - Со всеми подписями и печатями, но незаполненными графами?
   - Разумеется.
   - Передайте ее мне и получите центнер соли.
   - Два.
   - Один. Большее количество в дивизионной заявке вызовет подозрение.
   - То, что моя дивизия в составе другой армии и должна получать продукты на своем складе, подозрения не вызовет?
   - Нет! - Бюхнер улыбнулся. - На вашем складе могло не оказаться нужных продуктов или в нужном количестве. В таких случаях получателя направляют на другой склад. Это никто никогда не проверяет.
   Крайневу стало стыдно. Его вывозили лицом о стол, причем, легко и изящно. Он строил сногсшибательные схемы, а здесь крадут просто и нагло. Нужна всего лишь бумажка, каковая оказалась среди документов убитого интендантуррата и не была выброшена по чистой случайности.
   Они договорились о времени обмена бумаги на соль, и Бюхнер заказал коньяку. Дела были завершены, они потягивали ароматный напиток, разглядывая посетителей. За полчаса Бюхнер рассказал о многих. Трое штатских в зале оказались офицерами Абвера (Бюхнер пояснил, что простых штатских, даже немцев, в ресторан не пускают). Были здесь коллеги Бюхнера - интенданты, офицеры тыловых частей, несколько приезжих, вроде Крайнева, о которых Бюхнер ничего не знал. Теперь Крайнев понимал, почему Бюхнер подсел именно к нему. Приезжий интендант представлял коммерческий интерес, и Бюхнер его удачно реализовал. Крайнев растопыривал перья, заказывал коньяк, а наливать должен был Бюхнер. Крайнев сэкономил ворюге марки...
   В ресторане появилась Полякова. Теперь она была одета в легкое шелковое платье до щиколоток. Туфельки были в тон платью. Крайнев мысленно свистнул, прикинув, сколько они могли стоить в оккупированном городе. Полякова подходила к столикам, здоровалась, улыбалась комплиментам и качала головой в ответ на приглашения присоединиться. Крайнев не мог оторвать от нее взгляда. Он при первой встрече оценил красоту хозяйки гостиницы, но сейчас, после трех бокалов коньяка, Полякова выглядела неотразимо.
   - Даже не надейтесь! - сказал Бюхнер, заметив его состояние. - Эта женщина не для вас!
   - Нет крепости, которую не смог бы взять интендант! - сказал Крайнев, вставая.
   - Сядьте! - прошипел Бюхнер.
   Крайнев невольно подчинился.
   - Смотрите! - кивнул Бюхнер.
   Крайнев увидел, как Полякова подошла к столику, где ужинали люди в штатском, и присела напротив высокого, с лошадиным лицом абверовца. Тот немедленно налил ей вина в бокал, Полякова подняла его и пригубила.
   - Видите! Это полковник фон Лютцов, начальник местного Абвера. Вы думаете, можно держать гостиницу для немецких офицеров без такого покровителя?
   "Крыша! - подумал Крайнев. - Да еще какая! Дамочка, скорее всего, не только спит с этой лошадью, но и шпионит за постояльцами".
   - Извините, что повысил голос, - сказал Бюхнер. - Это было необходимо. Вздумай вы приставать к Поляковой, немедленно оказались бы в тюрьме. А у нас вами сделка...
   "В тюрьме бы перетряхнули мои вещи, прощупали каждый шов и спросили, откуда у меня незаполненный бланк заявки, - понял Крайнев. - Надо меньше пить. Гусар, твою мать!"
   - Такое бывало? - спросил у Бюхнера.
   - Не раз. Приезжает какой-нибудь фронтовик, который считает, что раз он пролил кровь в борьбе с большевиками, то теперь все дозволено, и дает волю рукам. Впоследствии горько раскаивается...
   - Почему Абвер покровительствует русской?
   - Фрау Полякова немка.
   - С такой фамилией?
   - Это фамилия мужа.
   - А где муж?
   - Сгинул в большевистских застенках. А также отец, брат... Фрау Полякова пострадала от большевиков, поэтому пользуется доверием немецких властей. К тому же знает дело. Это гостиница, ресторан - уголок фатерланда, мы здесь отдыхаем душой и телом...
   Крайнев только сейчас заметил, деревянные панели, которыми в немецком стиле были обшиты стены ресторана. На стенах висели гравюры с видами немецких городов, большие тарелки с рисунками... Крайнев заново оценил мебель, сервировку, одежду официантов... Он не обратил на это внимания, поскольку много раз видел подобное во время командировок в Германию. Но это не Германия. 1943 год, оккупированная территория. Крайнев подозвал официанта, расплатился и попрощался с Бюхнером. Завтра предстояло рано вставать.
  
   7.
  
   Утром следующего дня Крайнев обменял у Бюхнера бланк заявки на два мешка соли и покинул N. К полудню бричка свернула с большака и скоро оказалась у глухого хутора. Здесь Крайнев и Седых сменили немецкую форму на гражданскую одежду и наскоро пообедали. Крайнев взял у хозяина хутора черпак для воды, сходил к бричке и вернулся с посудиной, полной соли. Глаза хозяина радостно сверкнули, он молча поклонился, забирая черпак.
   В отряд ехали лесными дорогами, втроем. Впереди скакал ждавший их на хуторе связной, Крайнев с Седых трусили, отстав на сотню метров. На хуторе они сменили лошадь, застоявшийся жеребец резво тащил груженую бричку. Передовой дозор и смена одежды были жизненно важны. Партизан в местных лесах хватало, как своих, так пришлых, для них подстрелить немца, по дурости заехавшего не туда, было делом чести, доблести и славы. Кроме того, Ильин категорически запретил Крайневу показываться в бригаде в мундире интендантуррата. Среди партизан мог оказаться предатель. На задания бойцы Саломатина отправлялись постоянно, это было обычным делом, но ходили они в обычной полувоенной одежде, представлявшей собой причудливое сочетание советской и немецкой военной формы, а также и гражданского платья. Появление на базе переодетого немцем Крайнева могло побудить вражеского агента к вполне определенным выводам.
   Сменив на хуторе одежду, Крайнев с Седых заодно и вооружились: автомат, пистолеты и даже пара гранат. Береженого Бог бережет... К счастью, оружие не понадобилось. К закату они были в деревне, где квартировал штаб бригады. Крайнева встретили сердечно: обнимали, тискали, повели кормить. Саломатин по такому случаю расщедрился даже на самогон (в обычные дни в бригаде с выпивкой было строго). Крайнев свой стакан только пригубил, а вот ел много - проголодался. Саломатин с Ильиным терпеливо ждали, после чего приступили к расспросам. Слушали, мрачнея лицом. Ильин все записывал в блокнот, после чего встал и убежал к себе - составлять и шифровать донесение в Центральный штаб партизанского движения. Саломатин после его ухода плеснул самогону в свой стакан.
   - Помянем ребят! Настоящие герои! Не сдались...
   Крайнев молча поддержал.
   - Уверен, что их выдали? - спросил Саломатин, ставя пустой стакан.
   - Какие сомнения? Никого из группы живым взять не удалось, тем не менее, немцы отлично осведомлены о задании.
   - Кто предал? - спросил Саломатин, водя пальцем по столу.
   - Тот, кто знал о группе.
   - Никто не должен был знать! - вздохнул Саломатин. - Группе строго-настрого запретили контакты с местным подпольем. Да и подполья нет - немцы разгромили его в сорок втором. Поэтому послали группу. Но кто-то все же знал... Ладно! - Саломатин хлопнул рукой по столу. - Разберемся. Спасибо тебе за соль! Царский подарок.
   Крайнев молча кивнул. С солью в оккупации была просто беда. За килограмм соли давали мешок картошки, за три - муки. Саломатин под угрозой расстрела запрещал бригаде отбирать у населения продукты, поэтому бойцы жили впроголодь. За соль можно было выменять все, но с Большой земли ее не возили, Сталин запретил.
   - Пойдем в баню! - предложил Саломатин. - Истопили давно...
   Парились они долго и всласть. Когда вернулись в избу, там ждал Ильин.
   - Следующей ночью с Большой земли самолет! - сообщил он и посмотрел на Крайнева. - Тебе велели ждать и в N пока не возвращаться!
   - Не больно-то хотелось! - сказал Крайнев, зевая. - Видеть эти рожи тевтонские...
   Ночевать Крайневу определили штабной избе. Хозяев ее временно отселили к родственникам, Крайнев остался один. Он не стал раздеваться, терпеливо дождался полночи и жадно вдохнул воздух. Запахло прелью, и он оказался в Москве. Гаркавин немедленно набросился с вопросами, но Крайнев сослался усталость и пообещал назавтра представить подробный отчет. Его переодели и отвезли домой. Настя этой ночью дежурила, и Крайнев, смертельно уставший, завалился спать. Проснулся он затемно. Кто-то невидимый нежно целовал его в губы, щеки, шею...
   - Настенька! - засмеялся Крайнев. - Милая! Я так по тебе скучал!
   - Попробовал бы сказать, что нет! - хмыкнула Настя, скользнув под одеяло. - Сейчас проверим...
   - Папу видел? - спросила она, когда Крайнев угомонился.
   - Нет. Мы далеко от тех мест.
   - Что там?
   - Война...
   - Под пули не лез?
   - Не довелось.
   - Врешь, наверное, - сказала Настя. - На душе тревожно было.
   - Я тоже переживал, - сказал Крайнев. - За тебя.
   - Суток не прошло, как расстались! - сказала Настя. - Забыл?
   - Никто не заходил, не звонил, не писал?
   - По электронной почте пришло письмо от Ефима Гольдмана. Откуда он знает твой адрес?
   - Был на визитке, - сказал Крайнев, приподымаясь. - Оставлял ее Соне.
   - Соня умерла.
   Крайнев упал на подушку.
   - Плачешь? - Настя погладила его по щеке. - Я тоже плакала. Хороший был человек.
   - Что пишет Ефим?
   - Рассказал, где похоронили, и просил выслать образец твоего ДНК. Зачем ему?
   - Для коллекции.
   - Опять врешь! - вздохнула Настя. - Родство установить хочет. Я бы не посылала. Из принципа. Как можно не верить матери! К тому же он - твоя копия.
   - Откуда знаешь?
   - Видела фотографию.
   - Какую?
   - Которую ты вечно бросаешь, где не попадя. Не бойся, я не ревную! - она прильнула щекой к его плечу. - Только забавно: у тебя, такого молодого, сын, внуки, правнуки...
   - У некоторых тоже родни вагон! - сказал Крайнев, обнимая Настю. - Одних племянников восемь...
   Когда Настя уснула, Крайнев тихонько встал и затворил за собой дверь. Включив компьютер, он прочел письмо Ефима. Затем пошел на кухню, взял бумажную салфетку и уколол палец кончиком ножа. Темно-красную капельку промокнул салфеткой, сложил ее и засунул в конверт. После чего отнес письмо в ближайшее отделение экспресс-почты. По возвращению засел за отчет. Через час он отправил его электронной почтой, после чего оделся и поехал к Гаркавину.
   Подполковник встретил его неласково.
   - Детский сад! - ругался он, потрясая распечатанным отчетом. - Как ты сходу не провалился, не понимаю! Фотографию в документах интендантуррата кто переклеивал?
   - Ильин.
   - Печать на фото яичком катал? От нее фальшивкой за версту тянет!
   - Жандарм не заметил.
   - Слепой, наверное. Зачем вы в спекуляцию полезли? Вас в N за солью посылали? Что, если Бюхнер - агент СД? Или Абвера?
   Крайнев не ответил. Объяснять Гаркавину, что такое соль на оккупированной территории в 1943 году было бесполезно. Про жадный блеск в глазах Бюхнера тоже.
   - Виктор Иванович! - сказал Гаркавин, заметив его состояние. - Прошу отнестись к моим словам серьезно.
   - Подумаешь! - сказал Крайнев. - Даже если б меня арестовали! В полночь фьють - и я здесь. Была птичка - и улетела!
   - Не подозревал, что вы так легкомысленны! - вздохнул Гаркавин. - До полночи дожить надо. Вы не подозреваете, какие в СД костоломы. Мы изучали. К полудню из птички сделали бы фарш, оставив нетронутыми голосовые связки, чтоб могла петь. Запела бы! Нормальный человек не в состоянии терпеть такую боль! Сколько людей из-за тебя погибло бы, думал?
   Крайнев потупился, ему стало стыдно.
   - Отправляя вас в прошлое, мы не предполагали, что вам придется стать разведчиком. Подготовка была другой. Ваше легкомыслие - это наша вина. В прошлое вы не пойдете.
   - Как?! - Крайнев вскочил.
   - Просто. Я не разрешу.
   - Как же так?.. - забормотал Крайнев. - Меня там ждут.
   - Две недели усиленных занятий.
   - Две?
   - Людей к такой работе готовят годами.
   - Это в современном мире, где опытные разведки, совершенные технические средства.
   - Зато в военное время чрезмерная подозрительность. Шпиона видят в каждом.
   - Я не могу ждать две недели! Меня там ждут!
   - Операцию можно совсем свернуть. Эксперимент проведен, результат получен.
   - Доказательств нет.
   - То есть?
   - Чем вы докажете, что эксперимент удался? Мой отчет? Я мог написать его, не выходя из квартиры.
   - Дюжий говорил: умеете торговаться, - покачал головой Гаркавин. - Ладно, неделя. При условии двенадцатичасовых занятий.
   - Хоть сутки напролет!
   - Документы вам исправим.
   - Не забудьте бланки на получение продуктов.
   - Что вас так тянет в спекуляцию?
   - Потому что я интендант. Какой бы секретной не была воинская часть, продукты она получает на армейском складе. По документам легко установить численный состав, причем количество офицеров и рядовых по отдельности; по нормам отпуска продуктов - род войск; по форме заявленных продуктов - находится часть в обороне или готовится к наступлению...
   - Не то вы училище выбрали! - сказал Гаркавин. - Здесь стали бы полковником. Будут вам бланки! Хоть вагон! Ничего сложного: обычная бумага, синяя печать... Не паспорт биометрический.
   За учебой неделя пролетела быстро, Крайнев попрощался с Настей и отправился воевать. Гаркавин не только заново изготовил для него документы интендантуррата, но и подготовил полдесятка других. Теперь Крайнев при случае мог выдать себя за пехотного офицера, летчика, танкиста и даже гауптштурмфюрера СС. Ему не пришлось надевать соответствующую форму для снимка - фотошоп творил чудеса. Документы получились что надо: в меру потертые, но легко читаемые. К ним Гаркавин приложил стопку сопутствующих: командировочные удостоверения, отпускные свидетельства, справки о нахождении в госпитале. По справкам выходило, что Крайнев в госпиталях загорал исключительно по болезни: Гаркавин учел отсутствие следов ранений на теле фальшивого офицера вермахта. Листая бумаги, Крайнев видел разные номера частей, населенные пункты, где они располагались, и понял, какую колоссальную работу проделали незнакомые ему люди. Им пришлось поднять архивные документы, установить, где в какой период находилась та или иная немецкая часть, найти образцы подписей и печатей, поставить штампы комендатур...
   По возвращению в прошлое Крайнев тщательно припрятал свое богатство, оставив один комплект. Ночью ему не спалось - отдохнул дома, поэтому, валяясь на жесткой лавке, он до утра мысленно повторял преподанную в эту неделю науку. Гаркавин относился к своей работе с редким тщанием, Крайнев такое уважал и старался следовать. На заре появился Ильин и сходу запретил Крайневу ходить деревне.
   - А воздухом подышать? - возмутился Крайнев.
   - В уборную пойдешь, дорогой подышишь! - невозмутимо сказал Ильин и пояснил: - В бригаде много новых людей, не надо, чтоб тебя видели. Ильин заставил Крайнева вновь рассказать о пребывании в N, в этот раз с мельчайшими подробностями. Выслушав, принялся Крайнева ругать, причем, ругал за то, что и Гаркавин, и почти теми же словами.
   - Не могу поверить, что так себя вел опытный оперативник, капитан госбезопасности! - сказал Ильин в завершение разговора. - Может, ты и людей так готовил?
   - Каких людей? - не понял Крайнев.
   - Своих. Твоя группа в N погибла!
   - Я видел их впервые.
   - Брось! Ты капитан госбезопасности Петров. Сам говорил!
   - Я?
   - Брось ваньку валять! - сказал Ильин. - Я все знаю! Петров Виктор Иванович, 1913 года рождения, в органах НКВД с 1936 года. Оперативный работник Белорусского военного округа. Попал в окружение, организовал партизанский отряд, потом вместе с женой, Анастасией Семеновной, перешел через линию фронта. Прошел проверку, готовил диверсантов в спецшколе, затем самовольно забрался в самолет с очередной группой и выпрыгнул с парашютом. Группа погибла, но ты добрался к нам. Судоплатов в курсе. Не бойся, уже не сердится. Разрешил работать здесь.
   - Меня действительно зовут Виктор Иванович, а жену - Анастасия Семеновна, - сказал Крайнев. - Только фамилия моя Крайнев. Я никогда не служил в органах, о Судоплатове только слышал.
   На Ильина было жалко смотреть.
   - Я могу рассказать о себе, - сказал Крайнев. - Только ты не поверишь.
   - Валяй! - выдавил Ильин.
   В течение всего рассказа глаза его выражали такое недоверие, что Крайнев не выдержал, достал припрятанный комплект документов и разложил их столе. Ильин внимательно рассмотрел каждый и отложил в сторону.
   - Такие могли сделать у нас.
   - Разумеется! - сказал Крайнев. Он взял никелированную бензиновую зажигалку, все это время стоявшую на столе, и сдвинул декоративную накладку в форме свастики.
   - Такие могли сделать у нас, - голосом Ильина сказала зажигалка и добавила Крайневым: - Разумеется!
   - Что это? - подскочил Ильин.
   - Цифровой диктофон. 48 часов записи. У вас существуют такие технологии?
   - Ну... - неуверенно сказал Ильин. - Возможно, у немцев...
   - Через пятьдесят лет. Ваши диктофоны - чемоданы с бобинами пленки. Что у немцев, что у нас. У англичан и американцев не лучше.
   - Погоди! - сказал Ильин, вставая. - Я сейчас!
   Крайнев всерьез опасался, что Ильин побежал за подмогой, и на всякий случай проверил "люгер". Ильин вернулся один. В руках он держал глиняную миску с дымящейся картошкой и шмат сала. Бухнув все это на стол, майор достал из кармана бутылку самогона.
   - Без бутылки трудно! - пояснил, разливая самогон.
   Крайнев пожал плечами и сел на лавку. Они выпили, закусили, после чего Ильин попросил повторить. Крайнев подчинился. Заново выслушав его рассказ, Ильин попросил продемонстрировать диктофон. Майор шептал, кричал и ругался матом; зажигалка послушно шептала, кричала и ругалась следом.
   - Саломатин знает? - спросил Ильин, закончив проверку.
   - Да. Рассказал, перед тем как уйти в сорок втором.
   - Мне он не говорил! - пожаловался Ильин.
   - Причины не было.
   - Я сообщил Судоплатову, что ты Петров, - вздохнул Ильин. - Как быть?
   - Пусть остается. В сорок первом я был Брагиным, теперь стану Петровым. Сам капитан наверняка погиб с группой. Не посрамлю имя.
   - Ночью прилетит самолет. Вдруг за тобой?
   - Не полечу.
   - Нарушить приказ?
   - Посадишь под пистолетом, исчезну в пути, - сказал Крайнев. Он решил, что Ильину не обязательно знать детали перемещения во времени.
   - Почему? Тебя знаешь, как примут?!
   - Знаю. Сунут в подвал и станут допрашивать. Бить, оставлять без сна, ссать на голову...
   - Это ты зря! - насупился Ильин.
   - Клевещу? В мое время рассекретили документы, да и люди, которых пытали в застенках НКВД, рассказали. Скажешь, не было? Массовых арестов, беззаконных расправ? Следователей-костоломов? Палачей, расстреливавших в подвалах невинных?
   - Не все такие! - обиделся Ильин.
   - Знаю. Про дивизии НКВД, стоявшие насмерть под Москвой и Сталинградом. Про тысячи бойцов НКВД, павших смертью героев. Про огромную работу, которую делает "СМЕРШ". Знаю, как ты, рискуя жизнью, подрывал мосты в тылу врага. Но в Москве говорить со мной будут другие. Скажут: "Давай новейшее оружие - немца бить!" Не могу, даже если б хотел, установка не рассчитана на перемещение тяжелого груза. "Давай чертежи, сами сделаем!" Во-первых, не сделаете: нет оборудования, технологий. Во-вторых, никто мне чертежей и образцов не даст - насчет этого в моем мире существует приказ, четкий и недвусмысленный. В-третьих, это просто не нужно: в разгар войны перевооружения не устраивают - слишком долго и затратно. Только навредим. инственное, чем могу помочь, - личное участие. "Ах, так! Не хочешь помочь, троцкист-уклонист! Родину не любишь?! Что ты там говорил про Советскую власть?" Пришьют 58-ю статью, отведут в подвал... В лучшем случае пошлют на лесоповал. Оно мне надо?
   - Выпьем еще! - предложил Ильин.
   Крайнев согласился.
   - Ты вот палачей вспомнил, - сказал Ильин, - про расстрелы. Первого человека я год назад расстрелял. В бою спрятался в кустах, а люди заметили. Что делать? Не накажешь - другие спрячутся. Кому охота под пули лезть? Осудили труса. Встал вопрос: кто приведет в исполнение? Кликнули добровольцев. Мнутся люди: никому не хочется. Одно дело немца или полицая, а тут свой... В одной землянке спали, из одного котелка ели. Как быть? Приказать? Вдруг откажутся? Этих тоже к стенке? Полбригады перестрелять можно. Саломатин говорит мне: "Ты судил, ты и приводи в исполнение!" Пришлось. Ну, раз одного расстрелял, про других и спрашивать не стали. Особист, его работа! А какой я особист? Мое дело мосты рвать, а не людей расстреливать! Ладно, шкуру полицейскую шлепнуть, а тут приходит в бригаду пацан, просится воевать. Дескать, комсомолец, патриот, не могу видеть, как враг топчет землю. "Откуда ты, из какой деревни?" Называет. Знаем мы эту деревню, полицейская. Есть такие. Почти все мужики в них немцам служат. Что ж, в войну всякое бывает: один брат у немцев, другой - у партизан. Берем, но присматриваемся. Просится на задание. Отправляем, но ребятам из группы наказал смотреть. Приходят, докладывают: по пути отпросился в деревню, якобы родственницу навестить. Заметили ребята, в какую хату заходил, послали нашего. Тот винтовку на хозяйку: "Говори!" Та и призналась: забегал пацан, оставил бумажку, просил в полицию снести. Берем бумажку: донесение! Численность бригады, вооружение, дислокация, настроение личного состава... Доказывать нужды нет - лазутчик. На допросе сразу поплыл: в полиции приказали стать шпионом, сказали, родных расстреляют, если откажется. Похоже, не врет, но что делать? Если б сразу признался, одно дело. Но он задание выполнил, своим донесением бригаду к смерти обрек! Хорошо, что перехватили! Веду я его к оврагу, а он плачет. Совсем пацан, семнадцати нету. Плечи худенькие, лопатки торчат, трясутся... Между этих лопаток и выстрелил... Скажи мне, если ты такой правильный, кто я после этого? Палач?
   Крайнев покачал головой.
   - А кто?
   - Человек долга.
   - И я так считаю. Только сердце болит. Я этого пацана до сих пор помню. Лица других расстрелянных забыл, а его не могу. Вот так!..
   Ильин пригорюнился. Крайнев захотел его приободрить, но в этот миг стукнула дверь, и на пороге появился Саломатин.
   - Так! - сказал он, мигом оценив обстановку. - Нарушаем приказ? Самогонка, да еще с утра?
   Ильин вскочил.
   - Виноват, товарищ полковник!
   - Ладно, он! - Саломатин ткнул в сторону Крайнева. - Интендант, что с него взять? А ты? Майор госбезопасности!
   - Исправлюсь!
   - Исправляй! Костры для самолета я готовить буду?
   Ильин козырнул и убежал. Саломатин сел и стал жадно есть остывшую картошку. "Покормить некому! - вспомнил Крайнев. - Жену с дочкой на Большую землю отправил".
   - С какой радости вы тут пьянствуете? - спросил Саломатин, покончив с картошкой.
   - Признался ему, кто я.
   - Да? - Саломатин улыбнулся. - Поверил?
   - Не сразу, - Крайнев указал на бутылку.
   - Показывал ему исчезновение?
   - Хватило этого, - Крайнев взял зажигалку и включил звук. Саломатин послушал и захохотал.
   - Интересная штучка, - сказал, повертев в пальцах зажигалку.
   - Вот еще! - Крайнев разложил на столе фальшивые документы.
   - Солидно тебя снарядили, - сказал Саломатин, ознакомившись с каждым. - Органы работали?
   Крайнев кивнул.
   - Какой у них интерес?
   - Познавательный. И личный.
   - То есть?
   - Операцией руководит подполковник Гаркавин. Твой внук.
   - Ух ты! - Саломатин вскочил и заходил по избе. Внезапно подскочил и испытующе заглянул в глаза Крайневу. Тот в ответ улыбнулся.
   - Трудно поверить! - признался Саломатин. - Дочке два месяца, а уже внук! Да еще подполковник!
   - У меня правнуки, - успокоил Крайнев. - В тридцать-то лет! Мне труднее. У тебя внук когда еще родится, а мои - вот они, рядом.
   - Сын Сони?
   - Ефим Гольдман. У внуков такая же фамилия. Представляешь?
   - Разве дело в этом? - засмеялся Саломатин. - Главное, деточки, живые, здоровенькие. Ах ты!.. Значит, правда? Все будет хорошо? Немцу хребет сломаем, войну выиграем и будем жить?
   - Будем! - подтвердил Крайнев, пряча глаза.
   - Виктор! - Саломатин обнял его. - Ты даже не понимаешь... Когда ты в сорок втором сказал мне, что все будет хорошо, немца побьем, а я стану генералом и Героем Советского Союза, честно скажу, подумал: "Заливает! Хочет подсластить расставание". Сегодня я полковник. Героем пока не стал, но три ордена имею. А немцу скоро хана. Ты не представляешь, как легко на сердце, когда знаешь: все будет хорошо! Можно надеяться, верить, но когда точно знаешь... Только за это тебе памятник можно ставить!
   - С памятником подождем! - возразил Крайнев.
   - Я не в том смысле! - засмеялся Саломатин. - При жизни!
   - Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь... - процитировал Крайнев.
   - Ладно, отдыхай! - махнул рукой Саломатин. - Чувствую, не скоро доведется вновь. Не спроста этот самолет...
   Саломатин оказался прав. Прилетевший ночью самолет привез пакет. В нем оказались подробные инструкции для Ильина и Крайнева. И еще один необычный документ...
  
   8.
  
   Счастливая жизнь Эльзы Поляковой кончилась в двадцать лет. Через месяц после того, как она сменила немецкую фамилию на русскую.
   Прадед Эльзы, часовых дел мастер Иоганн Шмидт, перебрался в Россию после Наполеоновских войн. В России заработать можно было куда больше, чем в разоренной войной Пруссии, где после битвы народов многим было не до часов. В Петербург Иоганн не поехал - в столице хватало часовщиков, как и в древней Москве. А вот в губернском N ощущался острый их недостаток, вследствие чего Иоганн быстро приобрел общественное положение и безбедную жизнь. Правда, в N не оказалось лютеранской кирхи, но такие вещи Шмидта мало смущали - достаток важнее. Немецких девушек в N также не имелось, поэтому Иоганн женился на дочке русского купца, для чего пришлось пройти дополнительный обряд и стать православным. Интернациональная семья обзавелась многочисленными потомками, хранившими традиции немецких предков, но ощущавшими себя русскими. В доме Эльзы говорили по-русски, но немецкий знали. Ее отец, Теодор, в русле семейных традиций стал инженером. Профессия эта сытно кормила и позволила Теодору обзавестись собственным домиком, правда, деревянным, но достаточно просторным, а также содержать кухарку и няню для детей. Профессия защитила Теодора Шмидта от революционных бурь: политикой он не интересовался, а инженеры были востребованы любой властью. Без беды все же не обошлось: в 1919 году умерла от "испанки" мать Эльзы. Самой Эльзе в ту пору было два годика, поэтому горе прошло мимо ее сознания. Потеряв жену, Теодор вновь жениться не стал, сосредоточив нерастраченную любовь на детях: старшем Петере и младшенькой Эльзе. Голубоглазая, беленькая Эльза была всеобщей любимицей, ее баловали отец, старший брат и даже няня.
   Дед Теодора, приживаясь в новой стране, сменил религию, внук позаботился, чтоб его дети своевременно вступили в комсомол. Без этого трудно было рассчитывать на поступление в вуз, а Теодор желал дать детям хорошее образование. Петер Шмидт получил диплом инженера в Ленинграде, Эльзу далеко от себя отец не отпустил, и она поступила в местный педагогический институт. Там познакомилась с будущим мужем. Саша Поляков был любимцем курса: веселый, обаятельный, он замечательно пел и красиво говорил. Девушки сходили по нему с ума, но Поляков выбрал Эльзу. Обиженные однокурсницы шептались: причиной выбора стала вовсе не любовь. По местным меркам Эльза считалась богачкой: у отца был свой дом, хорошее жалованье, Эльза лучше всех на курсе одевалась и не испытывала нужды в карманных деньгах. Ей и ранее завидовали, а после замужества стали вдвойне. Кто из завидовавших написал донос, Эльза так и не узнала. Через месяц после свадьбы Сашу арестовали. Поляков любил в тесной компании друзей болтать на острые темы, кто-то его высказывания аккуратно занес на бумагу и переслал куда следует. Там бумаге дали ход. Через два дня после Саши арестовали Теодора Шмидта и его сына. (Петер, получив диплом, вернулся в родной город, где работал конструктором на заводе.) Шел 1937 год, СССР враждовал с Гитлером, быть немцем в советской стране само по себе было делом подозрительным, а тут сразу двое и оба инженеры! Что им стоит соорудить бомбу? Зачем врагам народа бомба, объяснять не следовало: газеты чуть ли не каждый день печатали репортажи с показательных процессов. Дело завертелось. Эльзу вызвали на допрос. Следователь, молодой, бесцеремонный, не выпускавший изо рта вонючую папиросу, потребовал, чтоб она рассказала, как ее родственники готовили покушение на товарища Сталина. Эльза возмутилась. Какое покушение?
   - Говори! - следователь хватил кулаком по столу. - Не отпирайся, сучка! Я тебя заставлю!
   - Сам ты "сучка"! - закричала, вскочив, Эльза. - Окопался тут! Сам враг народа! На честных людей клевету возводишь! Я напишу товарищу Сталину, чем вы тут занимаетесь!
   От неожиданности следователь опешил. Он привык к слезам и униженным просьба, а перед ним встала фурия: грозная и беспощадная. Эльза была настоящей комсомолкой, искренне верила в идеалы социализма, поэтому поведение следователя казалось ей возмутительным не только в личном, но и государственном масштабе. Гнев ее был искренним, и следователь это почувствовал. Неожиданно для себя стушевался.
   - Все равно расскажешь! - сказал, подписывая пропуск. - Никуда не денешься.
   Следователь оказался не прав. Через неделю Эльзу вновь вызвали. В этот раз допрашивал следователь лет сорока, с усталым серым лицом. Задав Эльзе несколько незначащих вопросов, он протянул ей протокол допроса.
   - Подпишите!
   Протокол был коротким: "О вражеской деятельности Полякова Александра Васильевича, Шмидта Теодора Генриховича, Шмидта Петера Теодоровича мне ничего неизвестно. В моем присутствии они никаких вражеских разговоров не вели, поручений мне не давали. С моих слов записано верно".
   - Я не буду это подписывать! - сказала Эльза.
   - Почему? - спросил следователь.
   - Мои родственники не враги народа.
   Следователь вздохнул.
   - Ваш муж показал на допросе, что создал контрреволюционную организацию, ставившую своей целью физическое устранение товарища Сталина, вовлек в нее вашего отца и брата.
   - Неправда! - закричала Эльза.
   - Он написал это собственноручно. Показания есть в деле.
   - Отец и брат тоже написали? - упавшим голосом спросила Эльза.
   - Они отрицают, но это не имеет значения. Подпишите! Родным вы не поможете, а вот себя защите. Послушайте доброго совета.
   Эльза сердцем ощутила, что следователь говорит правду, и подписала протокол.
   - Советую публично отказаться от родных, - сказал следователь, пряча бумагу. - В противном случае будет туго.
   Совет был искренним, но Эльза не вняла. Согласиться с тем, что отец и брат (к мужу ее отношение переменилось) - враги народа, было выше ее сил. На комсомольском собрании она огрызалась. Ее немедленно исключили из ленинского союза молодежи, а затем - из института. Эльза оказалась предоставленной самой себе. Первое время она надеялась, что НКВД разберется, отца с братом выпустят. Она носила им тюрьму передачи, выстаивая огромные очереди. Это давало ощущение не распавшейся семьи. Однако скоро передачи брать перестали и велели больше не приходить. Никто и ничего не сообщил ей о приговоре. Наступило тоскливое одиночество. Дом Шмидтом всегда был гостеприимным, у брата с отцом имелось множество добрых приятелей и знакомых, теперь они разом исчезли. Вечерами становилось невмоготу. Эльза запирала дверь и плакала. Вытирая слезы, вспоминала доброе лицо отца, веселое - брата. Петер, которого все звали Петей, любил розыгрыши, постоянно подшучивал над младшенькой, но делал это по-доброму, чтоб Эльза не обижалась.
   - Мы тебя, Элька, выдадим замуж только за министра! - говорил брат. - Ты у нас такая красивая, что жених меньшего ранга не годится. Правда, пап?
   Отец улыбался в ответ. Эльза притворно сердилась, но чувствовала себя польщенной. Когда Эльза привела в дом избранника, брат перестал поминать министра и сразу подружился с Сашей. Отец зятя тоже принял. И вот...
   Изгнанная из комсомола и института, разом потерявшая всех родных, Эльза боялась выходить на улицу. Ей казалось, что встречные прохожие смотрят на нее с презрением. Разумеется, это только казалось, но знакомые, увидев ее, или переходили на другую сторону улицы или проскальзывали мимо, опустив голову. Сидеть сутки напролет в пустом доме было тоскливо, Эльза стала гулять вечерами. Выбирала отдаленные, пустые улицы и бродила без цели и смысла, унимая сжимавшую сердце боль. Как-то, проходя мимо высокого, деревянного строения, Эльза услышала пение. Она удивленно посмотрела в ту сторону. На небольшом пригорке стояла деревянная церковь. Эльза видела ее много раз, но не обращала внимания - она ведь была комсомолкой. Двери церкви были открыты, внутри горел мягкий, теплый свет и доносилось пение. Эльза мгновение поколебалась и зашла.
   Людей в церкви было немного, почти сплошь пожилые, они усердно молились и пели. Трепещущий жар свечей выхватывал из мрака суровые лики святых, строго смотревших с темных икон. Эльза стала в сторонке и стала слушать. Ее крестили в детстве, но молиться она не умела. Нянька пробовала ее учить, но отец, заметив, запретил. Поэтому Эльза стояла молча, слушая покаянные слова молитв. Внезапно она заплакала. Горько и сладостно. Вечерня закончилась, люди расходились, а Эльза все стояла и плакала в своем уголке. К ней подошел священник, старенький, седой, в потертом подряснике.
   - Что случилось? - спросил он участливо.
   Эльзу как прорвало. Торопясь и запинаясь, она рассказала обо всем. Священник слушал молча.
   - Молись! - сказал тихо. - Господь милостив.
   - Я не умею! - сказала Эльза.
   - Если сердце тянется к Богу, слова найдутся.
   - Кому мне молиться?
   - Сама выбирай! Какая икона глянется, той и молись!
   Назавтра Эльза пришла в церковь задолго до службы. Обошла храм, внимательно глядя на стены. Возле одной иконы замерла. Молодая, красивая женщина с ребенком на руках, смотрела на нее. Глаза у женщины были добрые, участливые. Эльза минуту постояла и побежала в церковную лавку. Узнала, как называется образ, купила свечей и затеплила их перед Богородицей. Затем купила бумажную икону в лавке. Дома повесила ее в красный угол и стала молиться. Слова находились. Они были простые, неуклюжие, но искренние. После молитвы приходили облегчение и надежда...
   Ранее Эльза мало задумывалась о деньгах, в доме их хватало, но теперь вдруг кончились. Надо было зарабатывать, но на работу ее не брали. Никто не хотел связываться с родственницей врагов народа. К счастью, Шмидтов осудили без конфискации, у Эльзы остался дом со множеством вещей, которые можно было продать. Торговать на рынке Эльза стеснялась, ходила по соседям. Те покупали охотно: Эльза не дорожилась. Первым делом она сбыла дорогую фарфоровую посуду, затем лишнюю мебель, настал черед одежды. Эльза быстро распродала свои платья, но долго не решалась продать костюмы отца. Однако нужда подпирала. Прикинув, кто из соседей подходящего размера, Эльза постучала в дом Пеккера.
   Соломон Пеккер в N был личностью известной. Сколько его помнили, он управлял гостиницей. Он занимался этим задолго до октябрьского переворота, позже переименованного в великую революцию, продолжил при новой власти. До революции в гостинице "Савой" останавливались богатые купцы и дворяне. В двадцатые гостиница стала "Советской", теперь в ней ночевали и питались руководящие работники партии. Сам Пеккер был беспартийным, в конце двадцатых на это обратили внимание. Пеккера от руководства отстранили. Чистая и аккуратная гостиница, попав под начало члена партии, мгновенно превратилась в свинарник. Горничные хамили постояльцам, официантки обливали супом галифе партийных руководителей, да и сам суп по вкусу напоминал помои. От недовольных партийцев посыпались жалобы, Пеккера в гостиницу вернули. "Советская" мгновенно обрела чистоту и порядок, жалобы прекратились, и вопрос о партийной принадлежности управляющего как-то сам собою увял. Семьи у Пеккера не было. Говорили, что некогда юный Соломон горячо влюбился в русскую девушку, но родители, правоверные евреи, жениться на гойке запретили. Пеккер, скрепя сердце, подчинился, но от брака с невестами, которых подыскивали родители, неизменно отказывался. Так и остался бобылем. Однако дом его не пустовал. В нем постоянно жили дети родственников, желавшие выучиться в большом городе. Пеккер не только давал им кров, но и помогал деньгами. Выучившись, родственники горячо целовали дядюшку на прощание, их место занимали другие. Со Шмидтами Пеккер дружбу не водил, но и не враждовал; раскланивались вежливо при встрече - и только
   Пеккер встретил Эльзу на удивление радушно. Предложил чаю, а к чаю пирожные. Отвыкшая от таких лакомств Эльза съела их все.
   - Многое продала? - спросил Пеккер, когда Эльза перешла к делу.
   - Многое! - подтвердила Эльза.
   - Что будешь делать, когда вещи кончатся?
   - Не знаю.
   - Работу искала?
   - Не берут. Родственница врагов народа.
   - Мне нужна горничная, - сказал Пеккер (он по старой привычке именовал уборщиц горничными). - Пойдешь?
   - Вы не боитесь? - спросила Эльза.
   - Чего? - удивился Пеккер. - Какая разница, кто будет полы мыть: родственник врага или член партии? Главное, чтоб мыл хорошо. Приходи в "Советскую" завтра к семи...
   Эльза пришла, и год добросовестно убирала в комнатах. Работа была тяжелой и грязной, но Эльза старалась. Плакать себе позволяла только дома. Будущее казалось беспросветным. Вместо большой счастливой семьи - тоскливое одиночество, вместо чистой и почетной работы преподавателя - заплеванные, грязные полы. За что? Чем провинились перед советской властью отец и брат? О муже Эльза старалась не думать. Она догадывалась, почему Поляков оговорил родственников, но простить не могла: мужчина обязан был выстоять. Терпеть. Так же, как терпит она, слабая женщина. То, что она хоть и женщина, но далеко не слабая, Эльза не догадывалась.
   Как-то убирая комнату, Эльза нашла на полу сто рублей. Деньги были большие, ей в гостинице платили меньше. Эльзе и ранее приходилось находить ценные вещи: постояльцы "Советской" много пили, а, напившись, теряли все подряд. Эльза поступала по инструкции: клала вещи на тумбочку, возле которой случалась находка и тут же о ней забывала. В этот раз было сложнее. Во-первых, деньги очень большие. Во-вторых, обнаружились под столом; понять, кому из постояльцев (номер был трехместный) принадлежат, не понятно. Что делать? Положить на стол? Вдруг заберет кто другой? Подумав, Эльза отнесла деньги Пеккеру. Тот, выслушав, бросил купюры в ящик стола.
   - Найдем хозяина!
   Эльза повернулась к двери, но Пеккер остановил.
   - Не надоело полы мыть?
   Эльза удивленно обернулась.
   - Сегодня я уволил заведующего столовой, - сказал Пеккер. - Распустил подчиненных. Возьмешься?
   - Я?
   - Во-первых, у тебя незаконченное высшее образование, - стал перечислять Пеккер. - Во-вторых, ты человек честный. В-третьих, работы не боишься. Согласна?
   Эльза, поколебавшись, кивнула. Скоро она пожалела о своем решении. В столовой воровали. Бессовестно. После работы поварихи тащили домой тяжелые сумки, набитые продуктами. Наворованное компенсировали "недовложением" в блюда, отчего не только уменьшались порции, но и сама пища становилась невкусной. Эльза решила бороться. Для начала строго предупредила. Поварихи пропустили мимо ушей. Тогда вечером Эльза стала у дверей и потребовала показать сумки.
   - Кто ты такая, чтоб нас обыскивать? - нагло сказала старшая повариха, толстомордая Глафира. - Милиция? У самой родня враги народа, а она следователя корчит. Только тронь сумку, напишу, куда следует! Пригрели тут!..
   Эльзу словно по лицу ударили. Она повернулась и вышла. Вернувшись к себе, она немного поплакала, затем вытерла глаза и пошла к Пеккеру.
   - Говоришь, каждый вечер? - спросил Пеккер, выслушав ее рассказ. - Ладно...
   Назавтра поварих, шествовавших с полными сумками, встретили люди в штатском, но с красными удостоверениями. Все уворованное из сумок вытряхнули, переписали, составили протокол, а самих поварих, разом присмиревших, погрузили в "черный воронок". Состоялся суд, скорый и правый. Гостиница была государственной, продукты в ней принадлежали государству, количество украденного государство не волновало. Поварихам дали по пять лет, Глафире, как старшей по должности, - семь. Эльзу потрясла жестокость приговора, но чувства она не выказала.
   - Молодец! - похвалил ее Пеккер. - Начальник не может позволить подчиненному сесть на голову. Дела не будет. Добрым надо быть дома, на работе об этом лучше забыть. От добренького начальника проку никакого, над ним подчиненные смеются...
   После суда над поварихами Эльзу стали бояться. Это шло на пользу делу, но отдаляло ее от людей. Она все больше замыкалась в своем одиночестве. Именно тогда она приобрела маску холодной надменности, словно говоря всем своим видом: "Вы меня не любите, а мне плевать!"
   Пеккер ее хвалил. Столовая "Советской" славилась далеко за пределами области: здесь кормили вкусно, сытно и недорого. Партийные начальники любили проводить здесь банкеты, свадьбы детей, просто забежать на вечерок, дабы отдохнуть душой и телом. В буфете был богатый выбор коньяков и вин, их, как и водочку, продавали в розлив, что ценил чиновный люд. Начальники знали о репрессированных родственниках заведующей столовой, но их это не волновало. Однажды Эльза спросила управляющего почему.
   - Пеккер тоже не старый большевик, - ответил тот. - По происхождению из буржуев, в симпатиях к революции замечен не был. Ну и что? Я не умею говорить лозунги, зато у меня лучшая гостиница в области. Одни говорят, другие - делают. От старой власти осталось немало людей, которым, по меркам большевиков, надо сидеть за проволокой, но они живут и благоденствуют. Ты спросишь почему? Потому, что они умеют то, что не под силу говорунам.
   Эльза вздохнула.
   - Старый Пеккер давно живет, и знает: все меняется, - утешил правильно понявший вздох управляющий. - До семнадцатого года в тюрьму сажали одних, после семнадцатого года те, кого сажали, стали сажать тех, кто их сажал. Через десять лет опять пришло время первых сидеть. Увидишь, придут времена, когда твоего папу и брата выпустят, а тех, кто их обвинил, посадят. Не будь я Пеккером!
   Возможно, такие времена наступили бы, но грянула война. Ее приближение ощущалось во всем - в тоне газетных статей, выступлениях руководителей государства, фильмах и книгах, прославлявших мощь Красной Армии. Но война все равно пришла неожиданно. Из гостиницы почти исчезли штатские, зато появились люди в военной форме. Они вечно куда-то спешили, в столовой торопливо, жадно ели, забывая поблагодарить. В N ввели светомаскировку, а на улицах появились вооруженные патрули. Город стали бомбить. Преимущественно деревянный, он горел долго и жарко. А потом пришли немцы...
   Гостиницу "Советскую" занял военный штаб, Эльза потеряла работу. Некоторое время она перебивалась старыми запасами, но они быстро кончились. Эльза отправилась в учрежденную немцами городскую управу - устраиваться. Там работали местные жители, ее узнали, вспомнили о немецком происхождении и предложили несколько вакансий. Эльза выбрала отдел по устройству беспризорных детей. Их много слонялось по городу - голодных, чумазых ребятишек, потерявших родных в бомбежках, или отставших от поездов. Эльза сходила на прием к немецкому коменданту, получила разрешение занять под детский дом здание пустующей школы. Сотрудники Эльзы собирали детей по улицам и подвалам, отвозили их в школу, где уже хлопотали воспитатели и санитары. Детей отмывали, кормили, одевали и определяли на ночлег. Дел хватало: следовало обеспечить детский дом койками, постельными принадлежностями, одеждой и питанием. Немцы Эльзе не мешали, но и не помогали. Ресурсы городской управы были скудными, самое необходимое для детского дома приходилось в буквальном смысле вырывать. Работы было много, но она помогала забыть о главном. Как ни обижалась Эльза на советскую власть, при немцах стало совсем плохо. "Новый порядок" предусматривал только одну меру наказания - расстрел. Обещания у немцев не расходилось с делом: расстреливали много. Кроме того, вешали; установленная на центральной площади города виселица пустовала редко. Через неделю после оккупации всем евреям велели прибыть к городской управе с вещами, оттуда их строем отвели в гетто - огражденный проволокой квартал на окраине. Вместе с сородичами в гетто переселился Пеккер. Из гетто доходили смутные слухи, все как один страшные. Вечерами там были слышны стрельба и крики.
   В хлопотах незаметно наступил сорок второй год. В один из январских дней Эльзе велели явиться к начальнику местного Абвера. К тому времени Эльза хорошо знала чиновных немцев, но полковника фон Лютцова видела только мельком. Гадая, зачем она ему понадобилась и, не ожидая от визита ничего хорошего, Эльза явилась по указанному адресу. К удивлению, встретили ее радушно. Полковник галантно усадил Эльзу в кожаное кресло и угостил чашкой настоящего кофе.
   - Вы немка? - спросил фон Лютцов, устраиваясь напротив.
   - Мой отец немец. А также дед, и прадед. Документы сохранились. Далее родословную не знаю, - ответила Эльза. Она была наслышана, как трепетно в третьем рейхе проверяют принадлежность к арийской расе. - Прадед был родом из Нюрберга, возможно, удастся установить.
   - Мы это сделали. Ваша родословная прослеживается до шестнадцатого века. Не каждый дворянский род может похвастаться подобным, - фон Лютцов самодовольно улыбнулся. Эльза поняла, что с родословной у полковника - лучше не бывает. - Итак, вы немка, вашего отца и брата большевики репрессировали за то, что они немцы. Тем не менее, вы не слишком лояльны к нам.
   - Потому, что не сплю с немецкими офицерами? - сердито сказала Эльза. - Я и с большевиками не спала! Я замужем и храню супружескую верность!
   - Похвально. Но ваш муж погиб в застенках НКВД.
   - У меня нет на этот счет достоверных данных.
   - Пусть так. Почему вы занялись судьбой маленьких большевиков?
   - Потому что больше нечем. Гостиницу, где я работала, занял штаб.
   - Я наслышан о вашем опыте ведения гостиничного дела, поэтому и пригласил, - сказал фон Лютцов. - Поскольку нет оснований сомневаться в вашем происхождении и лояльности к рейху, хочу предложить работу. Линия фронта на Востоке стабилизировалась, в N все больше приезжает немецких офицеров. Остановиться им практически негде. Нужно создать для них уголок фатерланда. Фронтовики заслужили. Мы обязаны сделать все, чтоб германские офицеры возвращались на фронт с горячим желанием сражаться насмерть. Сумеете?
   - Если мне помогут.
   - Непременно. Не только поможем, но и обеспечим защиту. Вы будете получать хорошее жалованье и процент от прибыли. Мы не большевики и умеем ценить добросовестную работу.
   Полковник сдержал слово. Эльза принесла список необходимого, полковник распорядился, все заказанное в кратчайшие сроки привезли из Германии. Немецкие саперы отремонтировали выделенный для гостиницы особняк, на долю Эльзы выпало подобрать персонал и обучить его. Сделать это оказалось не просто, но она справилась. Когда гостиница заработала и стала приносить доход, Эльза поняла заинтересованность фон Лютцова. Гостиница была частная, принадлежала известной немецкой гостиничной сети, в которой фон Лютцовы имели солидный пай. Полковник не только получал прибыль. Несколько номеров гостиницы оборудовали микрофонами, время от времени от Лютцова поступало указание поселить в этих комнатах неких прибывающих в N офицеров. Эльза послушно выполняла. Кроме того, она регулярно докладывала фон Лютцову обо всех подозрительных постояльцах. Добросовестно, не мучаясь угрызениями совести - фашисты в ее представлении жалости не заслуживали. Полковник верную службу ценил и агента защищал. Как-то пьяный пехотный майор едва не изнасиловал Эльзу: порвал на ней одежду, избил, его едва оттащили прибежавшие на крик официанты. Майор вырывался, кричал, что завтра всех русских свиней, посмевших прикоснуться к немцу, расстреляют, причем, он сделает это лично. Официанты бледнели, слушая такие речи, но майора не отпустили. Фон Лютцов, спешно вызванный по телефону, мгновенно оценил ситуацию. Первым делом он сорвал с майора погоны, затем отхлестал того по щекам. Насильника арестовали, разжаловали до рядового и направили искупать вину на передовую. История стала широко известна, ее обязательно сообщали каждому новому постояльцу, поэтому подобное не повторялось.
   За Эльзой пытались ухаживать. Ее красота, даже холодная, манила, но она не могла позволить себе роман с фашистом. Она знала, что жители N считают ее немецкой шлюхой, репутация ее в глазах горожан утрачена навсегда, но все равно не могла. Не потому, что хранила верность исчезнувшему мужу. После оговора брата и отца он для нее не существовал. Фашисты были чужими. Среди них не могло быть родного человека. Того, кто выслушал бы и понял, к чьему плечу всегда можно прислониться и поплакать. (Эльзе все чаще этого хотелось.) Среди фашистов не могло быть своего, а с русскими она почти не общалась. Подобно исчезнувшему в гетто Пеккеру, Эльза отдавала делу всю себя: вставала рано, ложилась поздно, весь день проводя в заботах. После работы тащиться в холодный семейный дом не было ни сил, ни желания, Эльза велела поставить в кабинете диван, решив вопрос с ночлегом раз и навсегда. Это было удобно еще тем, в случае происшествия в гостинице (таковые случались) она мгновенно оказывалась на месте и могла действовать безотлагательно.
   Эльза получала хорошее жалованье и процент с доходов - фон Лютцов держал слово. Денег было много. Первое время Эльза тайно помогала детскому дому, но вскоре немцы подогнали к нему грузовики, погрузили детей и увезли в неизвестном направлении. Работникам гостиницы Эльза доплачивать опасалась, среди них наверняка были агенты Абвера или СД, немотивированная щедрость хозяйки могла вызвать подозрения. К тому же персоналу платили неплохо, их семьи не голодали. Часть марок Эльза тратила на наряды - хозяйке лучшей гостиницы не пристало ходить замарашкой, но все равно у нее собралась большая сумма. Можно было скупать у голодающих жителей N золото и драгоценности, но Эльзе такое не нравилось. Поэтому она складывала марки в маленький сейф, который помог раздобыть тот же Лютцов, тут же о них забывая.
   ...На интендантуррата с гигантом-денщиком она обратила внимание сразу. В его приезде в N не было ничего необычного, как и в русском денщике. Заканчивался сорок третий год, вермахт нес огромные потери на фронтах и всячески сокращал тыловые службы. Интенданты частенько приезжали с Hiwi, но Эльза чувствовала, что русского денщика и интенданта связывают особые отношения. Интендант это умело скрывал, но не настолько, чтоб укрылось от проницательного женского глаза. Комнату интендант выбрал самую дешевую. Добро бы это объяснялась скупостью, но интендант не стал торговаться, что на его месте обязательно сделал бы порядочный немец. Комната в конце коридора стоила тридцать пять марок, а интендант, не моргнув глазом, заплатил пятьдесят. Вечером Эльза увидела Зонненфельда в компании с Бюхнером. Интенданты явно обделывали свои делишки, вот это было самым обычным. Как и то, что подвыпивший Зонненфельд пытался за ней приударить, но его остановил Бюхнер. Эльза забыла о необычном госте, но перед сном вспомнила. Ворочаясь на диване, она пыталась понять, что привлекло ее внимание. Красив? Несомненно. Но красивых офицеров в гостинице перебывало много, попадались и более привлекательные. Располагает к себе? Похоже. Среди немцев встречаются. Так что же? Внезапно Эльза поняла: гость ей нравится. В нем ощущалась какая-то сердечность и надежность, которую она напрасно искала в мужчинах ранее.
   "Этого не может быть! - одернула себя Эльза. - Он фашист!"
   Однако внушение не помогло. Она долго ворочалась, а когда смежила веки, увидела во сне интенданта. Причем, так, что утром вспомнить было стыдно. К счастью, после завтрака Зонненфельд уехал. Он попросил оставить комнату за собой, но Эльза почувствовала: врет. Не вернется. Однако комнату оставила.
   К ее удивлению и смущению интендант появился, как и обещал, через три дня. В окно Эльза увидела, как гигант-денщик выгружает из брички чемодан, и почувствовала, как забилось сердце. Она заставила себя успокоиться и вышла в холл. Интендант был там.
   - Фрау Полякова, - сказал он, поприветствовав ее, - у меня к вам деловой разговор.
   - Прошу в кабинет! - сказала Эльза.
   - Кабинет не подходит! - возразил он.
   - Почему?
   - Разговор конфиденциальный, а ваш кабинет прослушивается.
   - С чего вы взяли? - обиделась Эльза.
   Интендантуррат вежливо взял ее под локоток и подвел к стене. Под потолком тянулся к кабинету витой электрический шнур. Интендант указал на него.
   - К электрическому кабелю добавлен телефонный. Аппарата в кабинете нет, я узнавал у портье, телефон только в холле. Микрофон. Такая же проводка ведет еще в три комнаты на втором этаже. Поэтому прошу ко мне!
   Эльза поджала губы и пошла наверх. Ей было стыдно и неловко. Глазастый интендант первым разглядел уловку фон Лютцова, хотя не знал, что в гостинице подслушивают не постоянно, а по мере надобности. Эльза не хотела признаваться, что ее обидело совсем другое - предложение деловой беседы. Значит, для него она всего лишь управляющая гостиницей.
   В комнате интендант аккуратно прикрыл за ней дверь и предложил присесть. Эльза отказалась. Он стал настаивать, но Эльза уперлась.
   - Как хотите! - сдался он и достал из кармана листок бумаги. - Читайте!
   - Что это? - спросила Эльза, не решаясь развернуть. Непонятное предчувствие сдавило ей сердце.
   - Читайте, читайте! - поторопил он. - Это письмо. Вам.
   Эльза непослушными пальцами развернула листок. Она мгновенно узнала почерк. Даже если б и не узнала, так обращаться к ней мог только один человек...
   "Здравствуй Элька! Рад узнать, что ты жива и здорова. Мы с отцом тоже не жалуемся. Работаем, помогаем Родине. Наше оружие громит врага на всех фронтах. Отец передает тебе привет и свой поцелуй. Прими и мой. Как хорошо, что ты нашлась, милая сестричка!.."
   Строчки перед глазами Эльзы расплылись, затем стали исчезать стены, мебель... Эльза пришла в себя от прикосновения. Кто-то осторожно тер ей щеки и легонько дул в нос. Она осторожно приоткрыла глаза и увидела прямо перед собой русую макушку. Ей захотелось чмокнуть ее, но Эльза сдержалась. Тем временем интендант оставил свое занятие, его голова исчезла. Эльза осторожно осмотрелась из-под полуоткрытых век. Она лежала на койке, интендант топтался у стола.
   - Говорил же присесть! - услышала она бормотание. Интендант разговаривал сам собой. По-русски! - Нет, уперлась? Что теперь делать?
   Эльзе захотелось хихикнуть. Она не помнила, когда у нее возникало в последний раз такое легкомысленное желание, явно очень давно. Эльза с трудом поборола себя. Интендант вдруг взял со стола графин с водой и решительно двинулся к койке.
   "Обольет!" - догадалась Эльза. Эта мысль привела ее в ужас. Она вздохнула и села.
   - Слава богу! - обрадовался интендант. - Напугали.
   - Где письмо? - строго спросила Эльза.
   Интендант протянул листок. Эльза перечитала его несколько раз. Не приходилось сомневаться: писал Петер. Даты под письмом не стояло, но по всему было видно, что написано недавно, да еще второпях - строчки бежали неровные, едва не налезая друг на дружку. Кроме тех слов, что она успела прочесть, на листке были еще четыре фразы. "...Это письмо передаст тебе хороший человек. Наш, советский. Сделай все, что он попросит. Ради нас с тобой".
   - Откуда это у вас? - спросила Эльза.
   - Доставили ночью. Самолетом из Москвы.
   - Где мой брат и отец?
   - В шарашке.
   Глаза Эльзы стали большими.
   - Это конструкторское бюро, закрытое, - пояснил интендант. - Работают в нем заключенные. Их хорошо кормят, одевают, позволяют многое, о чем не могут мечтать заключенные в лагере.
   - Что с мужем?
   Интендант замялся. Эльза смотрела на него в упор.
   - Я не должен этого говорить, - тихо сказал интендант, - но хочу быть честным. Александра Васильевича Полякова нет в живых. Его расстреляли через десять дней после ареста.
   К своему стыду Эльза не огорчилась.
   - Как вас зовут? По-настоящему?
   - Виктор. Виктор Иванович.
   - Так вы не немец?
   - Даже рядом не стоял!
   Эльза улыбнулась:
   - Я согласна, Виктор! - она помедлила и добавила: - Иванович...
   К ее удивлению он опешил. Похоже, не ожидал.
   - Вы отдаете себе отчет...
   - Отдаю! - прервала она. - Я прекрасно понимаю, кто вы и чего хотите. Повторяю: согласна! Готова пожертвовать жизнью.
   - Жизнью это понятно, - вздохнул он. - Готовы ли вы жертвовать честью?
   - То есть?
   - После окончания войны вы не никому не сможете рассказать о своей тайной службе. Люди будут считать вас немецкой пособницей, оскорблять, писать на вас доносы. Это трудно. Извините, но я обязан предупредить.
   - Моему отцу и брату это поможет?
   - Без сомнения! Судоплатов - человек слова. По окончании войны амнистируют со снятием всех судимостей.
   - Я согласна.
   - Есть еще одно обстоятельство, - тихо сказал Виктор. - Женщина-разведчик порою добывает сведения способом, недоступном мужчине.
   - Как вы смеете! - Эльза вскочила. - Вы же не фашист! Как можно такое предлагать?!
   - Извините! - Виктор встал. - Забудьте! Я этих слов не говорил, а вы их не слышали.
   - Поговорим завтра!
   Он окликнул ее у самой двери.
   - Эльза! В ваших руках моя жизнь.
   - Мог не предупреждать! - фыркнула она...
   Эльза не могла дождаться окончания этого бесконечно долгого дня. Следовало остаться одной, еще раз все обдумать и осмыслить, однако приходилось заниматься бытовыми мелочами. Эльзе большого труда стоило собраться. Интендант вечером спустился в зал ресторана, они с Бюхнером опять обсуждали какие-то дела, но теперь Эльза знала: он не тот, за кого его принимают! Он русский разведчик, который ловко выдает себя за немца. Он прибыл в N с особым заданием, наверняка очень важным. Она в его планах играет немаленькую роль. Просто так самолет из Москвы присылать не будут! Это просто замечательно, что он русский! Но как у него повернулся язык намекнуть?!.
   Выпроводив из ресторана последних гостей, Эльза пошла к себе и без сил повалилась на диван. Она думала, что заснет немедленно, но не тут-то было. Она вновь и вновь прокручивала в памяти сцену в комнате Виктора. Больше всего ей нравилось вспоминать его встревоженное лицо. Похоже, он по-настоящему из-за нее испугался. Эльза вдруг поняла, что не может оставаться одна. Ей надо к нему. Но как? Она сама обещала придти завтра. Нужен повод. Важный. Она долго размышляла и придумала. Сбросила с себя белье, надела на голое тело красивый шелковый халат, ноги всунула в мягкие меховые тапочки. Уголком сознания Эльза сознавала, что поступает мерзко и аморально, но остановиться не могла.
   Выскользнув из кабинета, Эльза по черной лестнице поднялась на второй этаж. Никем не замеченная, она постучала в его дверь. Виктор, судя по всему, не спал и отозвался сразу.
   - Это я! - прошептала Эльза.
   Он быстро впустил ее и закрыл дверь. Только затем зажег свет. На нем были форменные военные галифе и нижняя рубашка. Ноги - босые.
   - Что случилось? - спросил он встревожено.
   - Ничего, - ответила Эльза, присаживаясь на разобранную койку. - Ты говорил об особом методе сбора сведений.
   - Я просил забыть!
   - Ну почему? - не согласилась Эльза. - Всякое бывает. Надо попробовать. С тобой.
   - Эльза! - он присел на корточки. Теперь их лица оказались на одном уровне. - Что тебе вздумалось?
   - Захотелось и вздумалось, - сказала она, распуская поясок халата. - Имею право. Я теперь вдова.
   - Эльза! - он перехватил ее руки. - У меня в Москве жена. Я ее очень люблю!
   - Да?! - она почувствовала, как глаза набухли горячими слезами. Он обманывал. Такого не могло быть! Это неправда! Он не смеет любить другую! Она так долго его ждала!
   - Скажи лучше, что брезгуешь! - всхлипнула Эльза. - Решил подкладывать меня под немцев, самому прикоснуться противно!
   - Да я ноги целовать тебе буду! - сказал он, заглядывая ей в глаза.
   - Целуй! - она распахнула полы халата.
   Он чмокнул ее коленку, затем вторую. Это было чертовски приятно. Он улыбнулся и с чувством исполненного долга посмотрел снизу вверх.
   - Что остановился? - спросила Эльза сердито. - Начал целовать, так продолжай!
   Он вздохнул и подхватил ее под коленки. Эльза тихо ойкнула, падая на спину. Она ожидала, что он навалится на нее, но этого не произошла. Голова Виктора вдруг оказалась там, где не полагалось, Эльза испуганно ощутила горячее дыхание внизу живота. Хотела сказать, что пошутила, там ее целовать вовсе не обязательно, она совсем другое имела ввиду. Не успела. Снизу побежала и затопила тело волна блаженства. Это было непередаваемо хорошо, никогда ранее она не испытывала ничего подобного. За первой волной пришла вторая, затем третья... Волны накатывались одна за другой, заполняя неизъяснимой радостью каждую клеточку тела.
   - Еще! - просила она, задыхаясь. - Пожалуйста! Умоляю!..
   Он подчинился. Судороги сотрясали тело Эльзы, оно вышло из ее подчинения и металось по койке в такт собственным желаниям. Когда самая последняя и самая сильная волна блаженства выгнула тело, Эльза закричала: протяжно и хрипло. В тот же миг сверху возникло его лицо, влажные губы прервали крик. Она ощутила, как их тела сливаются в одно, это оказалось не менее приятно, чем минутой ранее...
  
   9.
  
   Сказать, что Крайнев поутру себя ругал, означало ничего не сказать. Он себя истязал. Морально. Одним махом он нарушил строгие инструкции, выданные Москвой: современной и сорок третьего года. Вместо того, как предписывалось, постепенно войти Эльзе в доверие, узнать ее настрое и взгляды, и только потом, верно оценив ситуацию, отдать письмо брата, он сделал это сразу. Ну и что? Дамочка грохнулась в обморок и хорошо, что быстро очнулась. Не подхвати он ее, могла расшибиться, закричать, набежали бы люди. После чего Крайневу пришлось бы давать показания в СД. Нормальный человек сразу сделал бы вывод, но Крайнев продолжил сеанс кретинизма. Рассказал Эльзе куда больше, чем следовало. Вспомнил пожелание Судоплатова прощупать дамочку на предмет особого метода сбора информации. Прощупал...
   От осознания того факта, что он теперь изменщик коварный, Крайневу хотелось выть и стегать себя бичом, подобно кающемуся монаху-флагелланту. Причем стегать по строго определенному месту - тому, которым грешил. Будь в комнате бич, Крайнев этим бы занялся, но бича не было. Приходилось вставать и продолжать так криво начатое дело. Крайнев побрился, умылся и застегивал мундир, когда в дверь постучали. Это была Эльза.
   - Вот! - она протянула ему толстую тетрадь. - Донесение.
   Крайнев молча пролистал. Тетрадь на две трети была исписана аккуратным почерком. Ночью он выставил Эльзу за дверь, сославшись на узкую гостиничную койку, где двоим спать - только мучаться. На самом деле ему было стыдно. Эльза ушла с великой неохотой, перед расставанием Крайнев не забыл напомнить ей, что интересует Москву.
   - Ты писала всю ночь? - спросил он.
   - Не спалось! - отмахнулась она.
   Крайнев посмотрел на нее внимательно. Глаза Эльзы покраснели, под ними появились мешки.
   - Эльза Теодоровна! - сказал он укоризненно.
   - Вчера ты звал меня иначе! - обиделась она.
   - Эльза, Элечка! - повторил как можно мягче.
   - Так-то лучше! - она прислонилась к нему.
   - Нельзя так делать! - сказал Крайнев, машинально поглаживая ее плечики. - Это опасно.
   - Почему?
   - Тебя могли застать за написанием.
   - Ночью?
   - Тетрадь могла попасть на глаза постороннему.
   - Я не выпускала ее из рук!
   - Все равно...
   - Ты что, недоволен? - она отстранилась. - Я так старалась!
   - Жалко тебя! - признался Крайнев. - Выглядишь неважно.
   - Так бы и сказал! - фыркнула Эльза. - Поправим. За полтора года у меня не было ни одного выходного дня, сегодня я решила его взять. Проведем день вместе. У меня есть дом, который пустует, я сдам его в аренду немецкому интендантуррату. Так многие поступают. В гостинице жить дорого, к тому же офицерам не нравятся ограничения насчет женщин. Мой офицер сейчас позавтракает, после чего отправится смотреть дом. Вот ключ. Я приеду чуть позже - дела, но приеду обязательно: надо показать квартиранту дом, объяснить, чем и как в нем пользоваться, договориться об арендной плате. Куда ехать, Саша знает. Отвезет и вернется за мной...
   - Саша? - удивился Крайнев. - Ты познакомилась с Седых?
   - Еще в первый ваш приезд. Я поблагодарила его за колку дров, он ответил, что такая красивая женщина могла сделать это иначе. Он объяснил как.
   - И? - напрягся Крайнев.
   - Получил по мордам. После чего извинился, но стал жаловаться, что ночью одному холодно.
   - А ты?
   - Велела отнести ему шнапса. Дров-то наколол.
   Крайнев захохотал. Эльза глянула на него с подозрением, но тоже улыбнулась.
   - Побегу! - сказала она. - Надо проинструктировать помощника, собрать кое-что. Иди завтракать, не тяни!
   ...Крайнев не успел распаковать чемодан, как приехала Эльза. Поставив у порога тяжелую корзину, она бросилась ему на шею. Крайнев засмущался: Седых вошел следом. Саша подмигнул и показал большой палец.
   В спальне Эльза сразу начала зевать и тереть кулачком глаза. Крайнев велел ей ложиться. Она стала возражать, тогда он сам раздел ее и засунул под одеяло. Она потребовала, чтоб он лег рядом и тоже отдохнул. Когда Эльза уснула, Крайнев осторожно поднялся и стал читать донесение. Оно его потрясло. Предполагалось, что Эльза многое знает, но чтоб столько! В тетрадке с немецкой скрупулезностью были перечислены воинские части, дислоцированные в N и его окрестностях, их номера, точное месторасположение, принадлежность родам войск, примерный численный состав, вооружение, фамилии и звания командиров... Затем следовали адреса и численный состав оккупационных учреждений в N, организация их работы, фамилии руководителей, их личные характеристики... Фамилии, адреса и характеристики немецких пособников... Читая эти страницы, Крайнев знал, кого заинтересует последняя информация. Вслед наступающим частям Красной Армии движутся особые группы НКВД. В городе идут бои, но люди в форме НКВД уже врываются в дома, где живут предатели (пригодятся адреса!), вяжут, арестовывают, увозят... Пусть! Не жалко. Крайнев с уважением поглядел на спящую Эльзу. Впервые за сегодняшний день подумал, что вчерашнюю ласку она отработала. Сторицей. Такого агента надо холить и лелеять, чутко выполнять его капризы и пожелания. Если это будет стоить ему душевных мук, пусть! Это его муки. Эльзе о них знать незачем.
   Прочитав донесение еще раз, Крайнев обнаружил в нем пробелы. О чем-то Эльза умолчала, что-то пропустила. Крайнев сел составлять вопросник. Писать пришлось карандашом на бумаге, от такого он давно отвык, поэтому провозился долго. После чего отправился готовить обед. Продуктов в корзине Эльзы было в избытке, но они требовали приложения умелых рук. Седых с утра был отряжен на заготовку дров, поэтому Крайнев хлопотал один. Пришлось растопить плиту, варить овощи и мясо в допотопной кастрюле, потом чистить картошку. Времени ушло вагон. Шел второй час дня, когда в кухне появилась Эльза. Позевывая, она заглянула в кастрюлю, попробовала и удивленно причмокнула:
   - Ты умеешь готовить?
   - Я все-таки интендант! - сказал Крайнев гордо. - Хоть и русский.
   - Рассказывай! - не поверила Эльза и отправилась звать Седых.
   Они пообедали, выпили вина. Седых пить "компот" отказался, заявив, что настоящие мужчины предпочитают другой напиток. Крайнев с Эльзой сделали вид, что намек не поняли. Огорченный Седых отправился отдыхать в выделенную ему комнату, Крайнев с Эльзой пошли к себе. Крайнев предполагал заняться составлением донесения, но Эльза сказала, что это подождет. Крайневу вновь пришлось ее раздеть (Эльзе в прошлый раз очень понравилось), после чего самому лезть под одеяло. Эльза, обняв его, тихо спросила, куда женщина должна целовать мужчину, чтоб ему было так же хорошо, как ей вчера. Крайнев начал убеждать, что целовать вовсе не обязательно, ему и без того просто чудесно. Эльза велела перестать мямлить и отвечать правдиво. Крайнев ответил. Эльза пожелала проверить информацию. Крайневу пришлось руководить процессом, в ходе которого неопытность женщины была в полной мере компенсирована ее старанием. Но и после того, как Крайнев удовлетворенно стих, Эльза не угомонилась. Таинственным шепотом спросила, правда ли, что то, чем они только что занимались, называется "французский поцелуй"? Крайнев сказал, что это хотя и называется французским словом, но вовсе не "поцелуй". Настоящий французский поцелуй отличается от обычного всего лишь большей глубиной и чувственностью. Эльза попросила показать. Поцелуй ей понравился, и она, лежа на Крайневе, стала оттачивать технику. Кончилось тем, что они поменялись местами, а потом делали это несколько раз уже в ходе самого процесса. Введение в Камасутру продолжалось долго. К вечеру Крайнев чувствовал себя так, будто разгрузил вагон дров, но, стиснув зубы, терпел. На столе лежало недописанное донесение, агент в случае неправильного поведения резидента мог закапризничать и отказаться отвечать на вопросы.
   После ужина донесение было, наконец, закончено. Крайнев сказал, что утром отвезет его в бригаду. Его не будет в N два-три дня. В ответ услышал, что если уедет так надолго, то может не возвращаться. Крайнев стал убеждать, мотивируя необходимость отъезда насущной необходимостью. На что Эльза заявила, что донесение вполне по силам отвезти одному Седых, благо не слишком тяжелое. Крайнев отправлять Сашу с такой опасной ношей опасался. Хотя документы у Седых в порядке, путешествующий в одиночку Hiwi вызывает подозрения, любой патруль фельджандармерии остановит, обыщет... Другое дело - офицер в бричке. Договорились, что Крайнев все же поедет, но вернется к вечеру. До комендантского часа, уточнила Эльза. Хотя у нее есть ночной пропуск, но разгуливать по N в темное время ей мало улыбается. Ждать его в доме день напролет не позволяют дела. Она не спящая царевна...
   Договор был скреплен французским поцелуем, после чего обе высокие стороны отправились спать. В прямом смысле этого слова - устали оба. Крайнев проснулся ни свет, ни заря, они с Седых наскоро перекусили и отправились в путь. Эльзы в доме не было - ушла затемно. К полудню разведчики были на "маяке" - том самом хуторе. Крайнев передал связному донесение, строго настрого наказав погибнуть, но не допустить попадания в руки врага. Связной отнесся к его словам серьезно. Достал противотанковую гранату, обернул вокруг нее тетрадь, пообещав в случае опасности взорвать ее вместе с собой. Седых запряг в бричку давешнюю кобылку, и та до сумерек привезла их в N. Эльза ждала. Сходу бросилась Крайневу на шею и, забыв уроки французского, стала покрывать его лицо самыми обычными, но не менее горячими поцелуями.
   - Я так скучала! - сказала, угомонившись. - Целый день!
   - Эля, - сказал Крайнев, глядя ее волосы. - Идет война. Рано или поздно мне придется уехать надолго.
   - Знаю, знаю! - прервала она. - Но пусть не сейчас! Я только-только тебя нашла! Понимаешь, шесть лет! Одна-одиношенька! Не с кем поговорить, некому пожаловаться, поплакаться, наконец. Ты не должен меня упрекать!
   Крайнев согласился, и они отправились ужинать. Седых, за то, что доставил господина интендантуррата вовремя, получил бутылку шнапса. Саша поворчал, дескать, немецкий картофельный самогон в подметки не годится русской водке, но по лицу было видно - доволен. После ужина все разошлись по комнатам. В это раз Камасутры не было. Крайнев с Эльзой ласкали друг друга, как умели, и как им хотелось. После чего Эльза стала рассказывать. Как жила до 1937 года и как после. Про отца, брата, Пеккера и гостиницу "Советская". Рассказывала долго, иногда плакала. Крайнев гладил ее по голове и осушал слезы губами. Эльза уснула на его плече, а Крайнев долго лежал с открытыми глазами. Произошло то, чего он так опасался. Агент Эльза перестала существовать, превратившись в просто Элю. Женщину, достойную любви и уважения, наивно и трогательно избравшую его опорой в жизни. Обмануть ее нельзя. Эльзу сможет защитить только он. Если она погибнет, в Москве огорчатся, но только из-за утраты полезного источника. Сейчас не до сантиментов. Ежедневно на фронтах гибнут десятки тысяч людей, чем Эльза лучше? Кому дело до судьбы юной женщины, можно сказать, девочки, так трогательно прижавшейся к его плечу? Эту судьбу ломала одна власть, затем другая, обеим было плевать на чувства и переживания Эльзы. Неудивительно, что она потянулась к первому, кто выказал сочувствие, без оглядки вручив его руки свою жизнь. Крайнев погладил спящую Эльзу по щеке и тихонечко поцеловал. Она вздохнула и крепче прижалась к нему...
   Последующие пять дней Крайнев бездельничал. Донесение улетело в Москву, следовало дождаться одобрения и новых указаний. Чтоб не засвечивать "маяк" чрезмерно частыми посещениями, Крайнев заранее условился: ответ с Большой земли доставит хозяин хутора. Документы у того настоящие, время от времени хуторянин возил в N продукты на продажу - обычное дело. Валяясь на койке Крайнев, вспоминал старые фильмы про разведчиков, герои которых ни за что не позволили бы себе производственного простоя. Взяли бы пистолет и вышли на большую дорогу, то есть, ночную улицу. Отлавливать пьяных гитлеровцев, стрелять их, топить, душить и производить прочие действия по сокращению численности врага. Наплевав при этом на риск сократиться самому. Большего идиотизма придумать трудно. Долгое время готовиться к внедрению в ряды врага, осуществить легализацию и провалиться из-за пьяного денщика? Подготовка разведчика дорого стоит, но отдача может быть многократной. Не погибни в N группа диверсантов, она навела бы на город эскадрилью-другую Ил-4. Тяжелые бомбардировщики в полчаса уничтожили бы немцев больше, чем пять партизанских бригад в открытом бою. Дальняя бомбардировочная авиация находится в прямом подчинении Сталина, поэтому великолепно оснащена. Руководит ей маршал Голованов, замечательный летчик, организатор и стратег. Карта N в Москве имеется, адреса целей известны. У Голованова лучшие в ВВС экипажи. Огромный опыт, слетанность, филигранное мастерство, передовые тактические приемы... Десяткам немецких офицеров в N можно писать завещания. После налета Крайневу в N работы не будет, его наверняка отзовут в бригаду. Эльза? Взять с собой? В бригаде пользы от нее никакой, Саломатин лишних людей не держит, придется отправить в Москву. Там, скорее всего, пошлют на фронт, военным переводчиком. Дальнейшее известно. Повезет - попадется нормальный командир, закончит войну без проблем. А если нет? Красивая женщина среди толпы офицеров, озверевших от долгого мужского поста... Начнут вербовать в походные жены, при отказе - угрожать расправой. Сколько таких дел прошло через трибуналы в войну! Приговоры выносились мягкие, как правило, понижение в должности и звании. В худшем случае - штрафной батальон. А девчонки вешались, стрелялись, резали вены...
   Занятие себе Крайнев все же придумал. Следовало детально изучить N. У него бричка, может немецкий офицер-отпускник покататься по городу и окрестностям, познакомиться с достопримечательностями, а заодно - и с расположением немецких учреждений, патрулей на дорогах, путями проникновения в город и отходом из него? Идея была правильной, остановка случилась за гидом. Стать им вызвалась Эльза.
   - Скомпрометирую тебя! - возразил Крайнев.
   - Наоборот! - засмеялась Эльза. - Я так долго обходилась без покровителя, что подпала под подозрение. Дамочка закрутила любовь с немцем! Сплошь и рядом! Пусть завидуют!
   Назавтра они отправились на экскурсию. Катались по улицам, заходили в магазины и рестораны, Эльза, нарядная, веселая, здоровалась со знакомыми и махала им ручкой. Крайнев ловил завистливые взгляды немцев и ненавидящие - русских. На следующий день был пикник - по чистой случайности ввиду немецкой воинской части, двор которой был утыкан высокими антеннами. Крайнев успел хорошо их рассмотреть и сделать выводы, прежде чем появился патруль во главе с молоденьким лейтенантом. Смущаясь, лейтенант попросил покинуть месторасположение секретного объекта. Крайнев заверил, что немедленно подчинится, и угостил офицера бокалом вина. Эльза вручила солдатам по бутерброду с толстенным ломтем сала. Лейтенант осушил бокал, поцеловал ручку фрау и долго смотрел вслед бричке, уносившей прочь белокурое создание с глазами ангела.
   Ангелу пришлось вернуться на работу, гостиница требовала постоянного присмотра. Теперь Эльза могла проводить с любимым лишь несколько часов днем, когда дел было мало. К вечеру она возвращалась в гостиницу, где оставалась до поздна. Тем не менее, ночевать в кабинете она перестала, каждый раз бежала домой. Нередко Крайнев уже спал, Эльза раздевалась и ныряла ему под бочок. Вставала она засветло. Крайнев просыпался, только вмятина на соседней подушке да запах ее духов свидетельствовали, что ночь он провел не один. Это было неразумно: немецкие патрули могли по дурости выстрелить в ночного прохожего, да и грабители в N водились. Крайнев сказал о этом Эльзе.
   - Ничего ты не понимаешь! - отмахнулась она. - Я целый день вижу эти фашистские рожи, потом бегу домой, где ты. Лягу рядышком, обниму... Мне даже не надо, чтоб ты меня целовал, достаточно прижаться к тебе, чувствовать твое тепло и дыхание...
   Слушая Эльзу, Крайнев мрачнел. Он больше не пытался заговаривать о жене, оставшейся в Москве. Его отношения с Эльзой все менее походили на адюльтер, в котором обе стороны прекрасно знают, чего хотят. Эльза влюбилась всерьез. Так, как это принято у женщин того времени: на всю жизнь. Покойная Соня так и не вышла замуж, хотя наверняка предлагали. Такой красавице не могли не предложить. Соня не захотела. Перед смертью призналась, что любила только его. Он что, отправился в прошлое, чтобы ломать женщинам жизнь?
   Однажды перед домом Эльзы остановилась телега, и бородатый мужик спросил у вышедшего к нему Крайнева, не желает ли господин офицер купить свежих яиц. Господин офицер пожелал, и крестьянин заехал во двор. Там он вручил услужливому денщику корзинку с отборными куриными яйцами, получив взамен от офицера несколько серых банкнот с большой цифрой "2". В ходе этой операции крестьянин ненароком сунул в руки покупателя свернутый тугим пакетиком листок, офицер рассеянно положил бумажку в карман и пошел в дом. Гигант-денщик вместе с крестьянином выпрягли из телеги заморенного коня, вместо него завели в оглобли застоявшуюся кобылку, после чего крестьянин уехал.
   В доме Крайнев развернул листок, увидел столбцы цифр и засел за расшифровку. Это не заняло много времени. При своей абсолютной памяти Крайнев держал код в голове, поэтому не тратил время на вспомогательные средства, сразу писал текст на бумаге. Сообщение из Москвы его потрясло. Он перечитал его несколько раз, разыскивая в словах потаенный смысл, но потаенного не было.
   "Петрову.
   Полученная от вас информация принята к сведению. Передайте агенту благодарность. Попросите его раздобыть фотографии, пригодные для идентификации упомянутых в донесении лиц. Вам надлежит остаться в N на длительный срок. Командование заинтересовано в получении на постоянной основе сведений о работе местного железнодорожного узла. Необходимо выяснить количество проходящих через узел военных эшелонов, груз, направление движения, время прибытия в пункт назначения. Сообщите, когда наладите канал поступления информации, после чего в ваше распоряжение будет направлен радист для организации оперативной связи с центром.
   Судоплатов".
   Крайнев вспомнил культовый фильм "Семнадцать мгновений весны", эпизод, когда Штирлиц ругается, получив задние из Москвы. У авторов фильма был знающий консультант. Он что, будет сидеть на станции, подсчитывая эшелоны? Или развязно подойдет к поездной бригаде: "Чё везем, ребята! Никак танки? Миночку магнитную не захватите?" Можно отправить на станцию Эльзу, да и Седых дрова в доме переколол. Кого первого СД загребет? И как скоро? Денек посидеть дадут? Виселицу в центре N освободили, три свежих придурка на ней будут хорошо смотреться...
   Занятый такими мыслями, Крайнев не заметил, как пришла Эльза. Она молча вытащила из его руки листок с текстом, прочла, после чего повела себя странно. Бухнулась на колени перед иконой Божьей Матери, висевшей в углу, и стала класть поклоны. Изумленный Крайнев молча наблюдал. Закончив молиться, Эльза вернулась к нему, села на колени и прошептала на ушко:
   - Богородица услышала мои молитвы! Я просила ее оставить тебя со мной - и вот! - она вернула ему листок.
   Крайнев в ответ только вздохнул.
   - Ты не рад?
   - Не знаю, как это сделать. Формально я в отпуске, но он заканчивается. Продление невозможно, никто не поверит. Война.
   - Переведись в N служить, - сказала Эльза, приглаживая его растрепавшиеся волосы. - Здесь интендантов полно. Одним больше, одним меньше...
   - Легко сказать!
   - А ты поговори с Бюхнером! - посоветовала Эльза. - Он многое может. И деньги любит! - Эльза вспорхнула с его колен и побежала к комоду.
   - Ты куда?
   - Тебе нужны фотографии!
   Эльза притащила альбом и сунула в руки Крайневу. Пока он листал, Эльза, пристроившись рядом, давала пояснения. Фотографий было много. Группы людей, мужчины и женщины, в немецкой форме и штатском, смотрели в объектив и улыбались. Превалировал один сюжет: вход в оккупационное учреждение (вывеска видна и хорошо читается), возле его выстроились люди.
   - Как будто специально компромат готовили, - сказал Крайнев.
   - В сорок первом немцы думали, что пришли навсегда, - пояснила Эльза. - Любили фотографироваться.
   - Откуда это у тебя?
   - Дарили знакомые. Немцы и наши. Фотографии забывали постояльцы гостиницы. Я не выбрасывала - вдруг вспомнят?
   - Тебе надо памятник поставить, что сохранила!
   - Лучше поцелуй! - сказала Эльза. - Тебе ведь наказали поблагодарить.
   Поцелуем, понятное дело, не обошлось. Крайнев на руках отнес Эльзу в постель, раздел, после чего словами, руками и всем, чем располагал, долго выказывал агенту благодарность командования. Агент принимала ее с искренней теплотой. После чего в свою очередь благодарила командование за высокую оценку. Процедура награждения затянулась, но по обоюдному согласию. После обеда Крайнев усадил Эльзу за стол. Безжалостно выдирая очередное фото из альбома, он метил его и тонким перышком (у Эльзы нашлось) писал номера над головой каждого из запечатленных на снимке лиц. Эльза на листок бумаги заносила фамилии, имена пронумерованных. Работали они споро, отвлекаясь на короткое время, чтобы поцеловать партнера (Эльза) или выразить ему свое восхищение (Крайнев). Обычно поцелуй следовал за восхищением, но иногда опережал.
   Вечером Крайнев появился в ресторане гостиницы. Бюхнер сидел за столиком и вежливо разрешил интендатуррату Зонненфельду составить компанию.
   - Вас можно поздравить? - спросил Бюхнер, отхлебывая коньяк. - Взяли неприступную крепость? Весь N только и говорит!
   - Я ведь обещал! - сказал Крайнев напыщенно.
   - Вы приобрели могущественного врага в лице фон Лютцова.
   - Как мне стало известно, Абвер не имеет виды на фрау Полякову.
   - Хватает других! - не согласился Бюхнер. - Полякова слишком красива. Я б на вашем месте поостерегся.
   "Поздно пить Боржоми, если печень отвалилась!" - хотел сказать Крайнев, но по вполне объяснимым причинам ограничился только первым словом.
   - В любом случае вы скоро вернетесь в свою дивизию, и сердце Поляковой станет свободно. Желающие занять опустевшее место найдутся.
   - Эту проблему я хотел обсудить с вами, - сказал Крайнев и перешел к изложению вопроса.
   - Перевести офицера с фронта в тыл! - Бюхнер покачал головой. - Это было возможно в сорок первом, когда вермахт стоял под Москвой и все считали дни до окончания кампании. Сейчас практически невозможно.
   - В мире нет ничего невозможного! - возразил Крайнев.
   - Потребуется согласие командования вашей дивизии.
   - Это я беру на себя.
   Бюхнер вопрошающе посмотрел на него. Крайнев кивком подтвердил сказанное.
   - У вас хорошие связи! - оценил Бюхнер.
   - Думаю, ваши не менее значительны.
   - Мне нужен опытный интендант, - сказал Бюнер, - но есть ряд обстоятельств. Вы говорите по-русски?
   - Я родился в Риге и до шестнадцати лет жил там. Учил русский в школе, - соврал Крайнев.
   - Скажите что-нибудь по-русски.
   - Интендантуррат Зонненфельд и его возлюбленная будут чрезвычайно признательны господину Бюхнеру за оказанную помощь, - четко выговорил Крайнев.
   - Не все понял, но смысл уловил, - улыбнулся Бюхнер. - Договорились! Пять тысяч марок! Прямо сейчас.
   - Я привезу их вместе с бумагой о моем переводе.
   - Не выйдет! - покачал головой Бюхнер. - Нужно подавать информацию о закрытии вакансии немедленно. Я должен быть уверен...
   "Гнида! - мысленно выругался Крайнев. - Вымогатель! Приеду я с нужной бумагой или нет, а деньги останутся. Наглый рэкет. Чтоб тебя!.." - Крайнев мысленно пересчитал оставшиеся у него в бумажнике деньги, которыми его снабдил Ильин. Пять тысяч не получалось. Даже две...
   Он извинился перед Бюхнером и пошел разыскивать Эльзу. Нашел ее в кабинете. При виде насупленного Крайнева, лицо Эльзы вытянулось. Крайнев сообщил причину, Эльза заулыбалась. Открыла сейф и отсчитала требуемую сумму. Остаток бросила обратно.
   - Элька! - Крайнев прижал руку к груди. - Честное слово... Сообщу в Москву и следующим самолетом...
   - Лучше б поцеловал! - прервала она.
   Крайнев не заставил себя долго упрашивать. Свои чувства он выразил настолько бурно, что Эльзе затем пришлось оправлять платье, прическу и заново красить губы. Да и Крайнев вернулся в ресторан несколько растрепанный.
   Бюхнер ждал. Тщательно пересчитав деньги, он сунул их в карман и улыбнулся:
   - Я не сомневался, что вы найдете нужную сумму. Счастливчик! Хорошо быть молодым и красивым! Приходите завтра! Ознакомитесь с кругом обязанностей, местом службы, познакомитесь с людьми. Я держу слово!..
   Назавтра Крайнев побывал у Бюхнера, а следующим утром уехал в бригаду. В этот раз Эльза отпустила его без возражений.
   - Возвращайся скорей! - попросила на прощание.
   - Как только, так сразу! - пообещал Крайнев и с запечатленным на устах поцелуем покинул N. Вечером он докладывал Саломатину и Ильину о проделанной работе. Слушали его, не перебивая.
   - Колись, как охмурил дамочку! - спросил Ильин, когда Крайнев закончил.
   Крайнев смутился.
   - Да, ладно, Седых все рассказал! - Ильин толкнул его в бок. - Орел! Так и надо!
   - Не по инструкции.
   - Инструкции в штабах пишут, чтоб задницы свои прикрыть. Если что, мы не виноваты, резидент действовал не по писанному. Этих сочинителей бы к немцам! Ты правильно оценил обстановку и принял верное решение. Есть результат. Мы тут охренели, - Ильин употребил другое слово, - когда через день после твоего отъезда получили донесение. И какое! Поэма! Поначалу так и подумали - сочинение на вольную тему. Я даже в Москву отправлять не стал, пока не проверил, что мог, по своим каналам. Виктор, ты герой! Я б тебе сам звезду привинтил!
   - Это Эльза герой! - возразил Крайнев. - Я-то причем?
   - Ты даешь! По чьему заданию она это писала?
   - Мне перед ней до сих пор неудобно, - вздохнул Крайнев. - Совратил, использовал.
   - Это почему неудобно? - возмутился Ильин. - Чем таким важным она до тебя занималась? Кормила немцев вкусно, постельки им стелила, может, и в постельках тех согревала?
   Крайнев сделал протестующий жест. Ильин только разъярился.
   - Сейчас, когда немцев за Днепр выбросили, многие по-другому запели. Что она за два года для Родины сделала? Фашиста отравила или хотя бы пистолет у него украла? А-а, за жизнь боялась? В N до сорок второго года подполье действовало. Комсомольцы, вчерашние школьники. Мальчики, девочки... Листовки по стенам клеили, оружие на болях боев искали, в немцев стреляли... Конспирации никакой, потому провались быстро. Но хоть показали гадам, что не все задницы им лижут! Что ж твоя Эльза не присоединилась? Что плохого ты для немки своей сделал? Из говна вытащил? Чтоб с ней было после войны, знаешь? Активное сотрудничество с оккупантами, да еще ближайшие родственники осуждены по пятьдесят восьмой. Двадцать пять лет лагерей в лучшем случае! Ты ж ее спас, звание советского человека вернул! Ручки тебе должна целовать, паскуда! Ноги мыть и воду ту пить! А он "неудобно"... Видеть не могу эти сопли!
   Ильин убежал, хлопнув дверью, Крайнев с Саломатиным вышли на свежий воздух - прочистить легкие после прокуренной избы.
   - Насте не вздумай рассказать! - сказал Саломатин. - С тебя станется. Себя не успокоишь, а ей огорчение. Ты ж не для распутства с немкой закрутил, для дела.
   - Совесть грызет! - признался Крайнев.
   - Терпи!
   - Ты бы смог? - сердито спросил Крайнев. - Вот так?
   - Даже не сомневайся! Смог бы, и Таня моя на это благословила бы. Ты осознаешь, сколько жизней твое донесение спасло? Четверо уже погибли, а людей в N посылали бы снова и снова, потому что этот город нам во! - Саломатин черкнул ладонью по горлу. - Кость в горле! Осиное гнездо! Что там осы фашистские замышляют, никому ведомо, а ты в самое нутро проник. Если получится, тысячи людей живы останутся; те, которых немцы, что через N сегодня едут, на фронтах положат. Чтоб ты имел понятие: бригаде запретили активные военные действия. Задача: охранять занятую территорию, обеспечивая воздушную связь с Москвой. Понял? Все как один на тебя работаем! Москве сведения нужны. Поэтому корми свою немочку с ложечки, целуй-милуй, к сердцу прижимай, спинку в бане три, но за N зубами держись! Иначе бойцы мои, которых сотни в земле лежат, встанут и в глаза тебе плюнут! И я - первый! Никто тебя сюда не звал, но раз пришел - живи по нашим законам! Воюй, как Родина велит! А стыд свой зажми в кулак или засунь куда подальше. Сломаем немцам хребет, тогда и будем стыдиться...
  
   10.
  
   Трудно было ожидать, что в Москве сорок третьего года Крайневу сделают необходимую бумагу для Бюхнера (Ильин так и сказал), поэтому Крайнев переместился в свое время и попросил документ у Гаркавина.
   - Сделать не вопрос, - сказал Гаркавин. - Поднимем архив, найдем образцы подписи командира дивизии Зонненфельда, образцы штампов, печатей. Меня волнует другое. Лезешь в осиное гнездо без должной сноровки. Николая Кузнецова несколько лет готовили.
   - Из-за чего проваливаются разведчики? - спросил Крайнев. - Помните? В войну и после? Насколько я знаю, их предавали свои. Кто я на самом деле, в N знают только Седых и Эльза. Сомневаюсь, чтоб у них возникло желание предать. Кузнецова не предали, он и не провалился! Погиб от рук бандеровцев, случайно. А ведь он не только собирал сведения, но и стрелял в важных немцев.
   - Ладно! - согласился Гаркавин. - Только я тебя умоляю: ни в кого не стреляй! Кузнецова группа страховала...
   Изготовление документа заняло несколько дней - понадобилась кропотливая работа в архивах. Крайнев проводил эти дни с Настей. Федор держал слово, график жены упорядочился. Домашними делами занимался Крайнев - времени было навалом, по приходу Насти они ужинали и строили планы на вечер. Провинившийся перед женой Крайнев делал все, чтоб вину загладить: водил Настю в магазины, театры, музеи... Как-то, гуляя по Москве, они забрели на выставку современной живописи и долго ходили по залам, рассматривая картины. Насте захотелось посетить дамскую комнату, она отлучилась, а Крайнев продолжил осмотр. Внезапно он увидел себя. Это был портрет командира первых лет войны. Петлицы вместо погон, три лейтенантских "кубаря", трехлинейка с примкнутым штыком в руках. Лейтенант смотрел не на зрителя, а чуть в сторону, и взгляд его был суров. Он видел врага и вот-вот должен был скомандовать: "В атаку!" Это был Крайнев: его лицо, глаза, твердо сжатый рот и русая прядь, выбивавшаяся из-под пилотки. Крайнев подошел ближе и рассмотрел подпись художника: "О. Казакова". Все стало ясно.
   - Нравится? - раздалось за спиной.
   Крайнев оглянулся. Это была Ольга. В воздушной блузке, обтягивающих брючках, она смотрела на него и улыбалась.
   - Здравствуйте! - сказал Крайнев.
   - Здравствуй! - отозвалась Ольга. - Рада, что пришел. Брожу по залу, смотрю, как люди реагируют, вдруг вижу - кто-то у портрета замер. Подошла ближе - ты!
   - Замечательный портрет!
   - Не подлизывайся! - отмахнулась Ольга. - Как дела?
   - Хорошо.
   - Слышала, женился?
   - Верно.
   - Где жена?
   Крайнев обернулся. Настя появилась в конце зала. Она шла к нему стремительной походкой, легкое платье под напором встречного воздуха обрисовывало ее точеную фигурку. Крайнев невольно улыбнулся, Настя, увидев, заулыбалась в ответ.
   - Она? - тихо спросила Ольга.
   Крайнев, не оборачиваясь, кивнул. Настя подошла ближе, и вдруг заметила портрет. Подбежала, некоторое время разглядывала, затем вопросительно глянула на мужа.
   - Это Ольга, - сказал Крайнев, делая шаг в сторону. - Моя знакомая, художник. Она писала.
   Настя назвала свое имя. Ольга шагнула к ней.
   - Не подумайте ничего плохого, всего лишь один сеанс. После которого я вашего мужа выгнала.
   - Почему? - спросила Настя.
   - Пыталась его соблазнить, а он не поддался. Я обиделась.
   Настя засмеялась.
   - Между прочим, чистая правда. Он подтвердит!
   - Будет тебе! - сказал Крайнев, краснея.
   - Пусть жена знает. Не то станет гадать, случайно ли мы встретились, о чем говорили в ее отсутствие. Все в порядке, Настя, встретились мы случайно, а муж любит вас так, что больно смотреть. Выпьем шампанского!
   Крайнев начал отнекиваться, но Ольга, не слушая возражений, затащила их в кафе. Они выпили по бокалу, поболтали. Крайнев чувствовал себя сковано, а вот Настя с Ольгой нашли общий язык. Крайневу это не нравилось, он сидел мрачный и явно нудился. Ольга, наконец, обратила на это внимание.
   - Как вы, Настя, терпите этого хмурого типа? - спросила она. - Прогоните!
   - Ни за что! - сказала Настя.
   - Почему?
   - Прогоню, а кто-то подберет.
   - Он не из тех, кого подбирают, - сказала Ольга. - Можете мне поверить. В руки не дается.
   - Что взъелась? - сказал Крайнев миролюбиво. - Давай лучше о картине. Мне понравилась. Не потому, что с меня писано. Дух времени ухвачен.
   - Старалась! - сказала Ольга.
   - Что тебя на войну потянуло? Отец рассказал?
   - Что он должен был рассказать? - удивилась Ольга. - Я его в последнее время почти не вижу, ночует в своем банке. Кризис... После того, как дедушку перезахоронили, на меня накатило. Захотелось увидеть лица тех, кто воевал. Поначалу думала написать дедушку, но не смогла представить его лицо. А тут набросок завалялся... Кстати! - Ольга повернулась к Насте. - Хочу продолжить и написать портрет фронтовой медсестры. Никак не удается модель найти. Почему-то кажется, что у вас облик девушки сороковых годов.
   Настя украдкой посмотрела на мужа. Крайнев изобразил лицом недоумение.
   - Согласны позировать? - спросила Ольга.
   - Я работаю, - сказала Настя.
   - По выходным!
   - Я и выходные работаю.
   Ольга удивленно посмотрела на Крайнева.
   - Кардиоцентр, - пояснил он. - Скользящий график.
   - Так вы медик! - восхитилась Ольга. - Видите, как угадала! Но выходные у вас бывают? Давайте созвонимся! Диктуйте номер телефона, мобильного, если можно...
   По дороге к дому Настя сосредоточенно молчала. Заговорила в квартире.
   - Как ты с ней познакомился? - спросила.
   - Просто. Она зашла в кабинет к отцу, там в это время был я.
   - Кто ее отец?
   - Владелец банка, Дюжий. Ольга - внучка Брагина, настоящего.
   - Она богатая?
   - Не то слово. Хотя сейчас, конечно, кризис и деньги не те.
   - Она действительно тебя соблазняла?
   - Сама слышала.
   - Как?
   - Угостила коньячком, села рядышком, положила головку на плечо. После чего намекнула прозрачно...
   - И ты отказался?
   - Настя! - укоризненно сказал Крайнев. - Что тебя потянуло?
   - Погоди! - сказала жена. - Хочу знать. Это случилось, когда мы с тобой... - она смутилась.
   - Нет! - сказал Крайнев. - С тобой мы тогда еще совсем ничего. А с Соней уже ничего. В этом промежутке.
   - То есть, ты был свободен, но отказал красивой и богатой женщине?
   - Получается так.
   - Почему?
   - Потому! - рассердился Крайнев. - Это не легко объяснить. Наверное, в глубине души любил тебя.
   Настя бросилась ему на шею. Крайнев едва не упал от такого напора.
   - Знаешь! - сказала Настя. - Она до сих пор тебя любит.
   - Ольга?
   - Конечно! Поэтому и сердится. Видимо, хочет забыть, но не может.
   - Грустно слышать, - сказал Крайнев. - Чем я вам так дался? Будто медом намазан!
   - Точно! - согласилась Настя. - Я влюбилась с первого взгляда. Соня... Сама мне рассказывала. Теперь вот Ольга...
   "И Эльза!" - мысленно добавил Крайнев.
   - Осталось выяснить, - сказала Настя деловито, - почему ты выбрал именно меня.
   - Потому что самая вредная? - предположил Крайнев.
   - Противный! - Настя стукнула его кулачком в грудь.
   - О! - обрадовался Крайнев. - Давно не били. Начинаем экзекуцию! Штаны снимать? - он расстегнул пояс.
   - Бесстыдник! - укорила Настя.
   - Таким уродился. Снимать?
   Настя покраснела и потянула молнию на платье.
   - Хоть бы отвернулся! - сказала смущенно.
   - Вот это фигушки! - сказал Крайнев. - Официальный брак. Есть свидетельство и штамп в паспорте. Имеем право...
   Перед отправкой в сорок третий Гаркавин вручил Крайневу документ и одну принадлежность обмундирования, предварительно объяснив, для чего она.
   - Дон Румата Эсторский, - оценил Крайнев. - Только у него - золотой обруч.
   - Самое лучшее решение, - пояснил Гаркавин. - У немецких фуражек тулья высокая, достаточно места для цифровой видеокамеры в специальном исполнении. Форма кокарды позволяет без проблем маскировать объектив. Самый естественный жест - снять фуражку, пригладить волосы и снова надеть. В это время нажимаете на кнопку, замаскированную под пуговку ремешка, включаете запись. Повторное нажатие камеру выключает. Не рекомендую сдавать фуражку в гардероб или как-то иначе передавать чужие руки - она заметно тяжелее обычной. Вызовет подозрение, прощупают, распорют подкладку... Сам прибор немцы использовать не смогут, нет у них компьютеров, но назначение определят. Экономьте батарею. Время автономной работы восемь часов, как раз для заполнения памяти. Главный сюжет: проезды по улицам N, съемка зданий и сооружений, вывесок на них. Городская среда, интерьеры. То, что воспроизвести в наше время очень трудно и необычайно дорого. Лучшее доказательство пребывания в прошлом. Для оперативной работы камера не пригодна, просмотреть запись можно лишь здесь. Диктофон использовали?
   Крайнев рассказал об Ильине.
   - Я б на его месте все равно не поверил! - улыбнулся Гаркавин. - Хотя могу представить впечатление. Диктофон расширит ваши возможности, никто не подумает, что зажигалка записывает речь. Неплохо передать ее Эльзе, красивая женщина не вызывает настороженности. Эльза курит?
   - Нет.
   - Пусть пробует. Женщина с сигаретой в длинном мундштуке - обычная примета тех лет. Только хорошо обучите, не то по ошибке вместо записи включит воспроизведение...
   По прибытии в штабную избу бригады Саломатина, Крайнев спрятал фуражку-камеру в чемодан, где хранился интендантский мундир. По приказу Ильина Крайнев появлялся в расположении бригады только в штатском, возил мундир с собой. Хранить его на "маяке" Ильин счел опасным. Крайнев лег спать и проснулся на рассвете. От стрельбы. Крайнев быстро оделся и схватил снайперскую винтовку, с которой не расставался в бригаде. Но успел выйти только во двор.
   - Оставайся здесь! - велел заскочивший в калитку Ильин. - Ничего страшного. Полицейские, не больше роты, пытались прорваться в деревню с юга. Сейчас мы покажем им кузькину мать, и вы с Седых спокойно уедете.
   Крайнев вернулся в дом. Стрельба в отдалении не утихала, и Крайнев сердито ходил от стены к стене, досадуя, что не может присоединиться. Разумеется, бежать в цепь неразумно. Одна шальная пуля - и провал всей операции. Однако находиться в отдалении от боя было тягостно. Крайнев подошел к окну. Уже рассвело, но разобрать что-либо путное не получалось - мешал пригорок. Крайнев подумал, вышел во двор и приволок в сени лестницу. Здесь не было сплошного потолка, попасть на чердак не составляло труда. Хозяин использовал чердак для хранения различного сельхозинвентаря, поэтому сделал в обоих фронтонах по окошку. Для света. Появляться на верху с огнем было опасно: соломенная крыша, потолок, утепленный льнотрестой...
   Окошко, в которое выглянул Крайнев, оказалось чересчур маленьким, Крайнев елозил возле него, пытаясь что-либо высмотреть - не получалось. Досадуя, он перешел к другому фронтону. И обомлел. С северной стороны, по дороге к деревне катила колонна: бронетранспортер "ханомаг" и два армейских грузовика. Крайнев мгновенно разгадал немудреный замысел немецкого командира. Рота полицейских связывает бригаду боем, в это время с незащищенной стороны в деревню входит немецкая часть, на скорости проскакивает на южную окраину и бьет в тыл бригаде. В горячке боя немцев не сразу заметят, а когда заслышат в тылу стрельбу, будет поздно. Партизаны не устоят, побегут.
   Крайнев присмотрелся. Боевого охранения на северной окраине не наблюдалось: забыли поставить. Мысленно обматерив Саломатина, Крайнев метнулся вниз за СВТ, и вернулся к фронтону. Вскинул винтовку к плечу и раздвинул ноги пошире. От избы до колонны было не более полукилометра, дистанция эффективного поражения. Крайнев поймал в перекрестие оптического прицела прямоугольник открытого броневого щитка "ханомага". Начинать надо с водителя. Затаил дыхание и спустил курок. Мгновенно переместил прицел левее и выстрелил в соседний смотровой люк. В "ханомаге" командир сидит рядом с водителем... Бронетранспортер дернулся и встал. Попал. Крайнев выстрелил в водителя грузовика, затем, почти не целясь, выпустил несколько пуль в крытый тентом кузов. Последний патрон в магазине, потратил на пулеметчика "ханомага": тот уже вертел стволом, выискивая цель.
   Даже самые дисциплинированные солдаты, попав под огонь, станут отвечать. Пусть противника не видно, но инстинкт велит стрелять. Немцы посыпались из грузовиков, падая на обочины и паля во все стороны. Несколько пуль пробило соломенную крышу, одна пропела над головой Крайнева. Цель достигнута. Такой концерт Саломатин обязательно услышит.
   Слетев вниз, Крайнев закинул винтовку за спину, схватил чемодан и выбежал на улицу. Она была пустынна. Крайнев бежал вниз, к югу, досадуя на прямую, как натянутая веревка улицу. Есть же деревни, где главный проезд прихотливо изогнут, а избы прячутся в узких переулках. Здесь как по шнурку... Немцы, как только разберутся, рванут в деревню, отступать не станут. Выстрелить в спину убегающему человеку легко, даже в удовольствие. Подгоняемый такими мыслями, Крайнев не бежал - летел по раскисшей от осенних дождей грунтовке, оскальзываясь и разбрасывая в стороны ошметки грязи. Только сейчас он в полной мере оценил тренировки Гаркавина. В учебном центре приходилось бегать с большей нагрузкой и более длинные дистанции. Только там в спину не стреляли...
   Улица пошла под уклон, Крайнев разбрызгал лужу в ложбине и, цепляясь подошвами за скользкий склон, взлетел на пригорок. Внезапно он заметил, что дома кончились. Перед ним было поле, а навстречу бежали люди из бригады.
   - Немцы! - выдохнул Крайнев, подлетев к Саломатину. - Бронетранспортер и два грузовика.
   - Рота! - оценил полковник. - Сбили боевое охранение?
   - Нет там нахрен никакого охранения! Это я стрелял! В водителей...
   Саломатин потемнел лицом. Внезапно, ничего не сказав, метнулся к ближнему дому. Осторожно выглянул из-за угла, затем бегом вернулся обратно.
   - Прочесывают деревню. Без техники. Это надолго. Отступаем к опушке!
   Расстояние до ближнего леса они преодолели бегом. Здесь полковник велел бригаде занять оборону и отозвал в сторону командира роты. Крайнев стоял в отдалении и не слышал разговора, но по бледному лицу старшего лейтенанта понял, что посулил ему Саломатин. Видимо, отсутствие боевого охранения на околице произошло по вине старлея. На прощание Саломатин поднес ствол ТТ к носу командира роты и подошел к Крайневу.
   - Идем!
   - Меняем место дислокации?
   - Счас! - сказал полковник. - У меня в штабной избе документы. Отдать немцам? С какой стати? Эта моя деревня, я ее занимаю, ясно?
   Саломатин отобрал четырех бойцов и кивнул Крайневу. Опушкой они двинулись на север. Крайнев шагал последним, волоча свой чемодан. Он так и не выпустил его из рук. По уму следовало оставить чемодан на опушке, но возвращаться было поздно. Крайнев не мог разгадать замысел Саломатина. Они шли на север, обходя деревню по кругу. Хочет атаковать немцев с тыла? Но партизан слишком мало, немцы быстро разберутся и прихлопнут их как мышек. Отвлекающий маневр с целью ослабления давления на линию партизанской обороны? Опять-таки людей нужно больше. На опушке заняла оборону бригада с пулеметами МГ - ее так-то просто не собьешь. Вот когда немцы поставят минометы (минометы у них должны быть), партизанам придется кисло. Как могут помешать немцам шесть человек?
   Только увидав в просвет меж стволами "ханомаг" и грузовики, застывшие на лесной дороге, Крайнев понял задумку Саломатина. Полковник велел спутникам не высовываться и поднял бинокль.
   - Черт! Часовые в бронетранспортере.
   Крайнев взял у него бинокль. Над краем брони "ханомага" виднелись каски. Ясное дело, солдат поставили охранять технику, а вокруг партизаны. Бронетранспортер - лучшее укрытие. Сколько там немцев? Двое? Касок виднелось две. Вдруг внутри третий? У Крайнева снайперская винтовка, у остальных автоматы, Саломатин, как заметил Крайнев, специально отбирал автоматчиков. До "ханомага" добрая сотня метров, одного часового Крайнев без труда снимет, но попасть во второго из автомата трудно. Если и получится, третий откроет огонь. Пока его выкуришь из-за брони! Немцы в деревне услышат, побегут на выручку. Внезапность - то, на что рассчитывал Саломатин, будет утрачена. Внезапно Крайнев ощутил тяжесть чемодана в руке. Как хорошо, что не бросил! Крайнев открыл чемодан и вытащил мундир.
   - Что ты делаешь? - удивился Саломатин.
   - Что надо! - буркнул Крайнев, срывая с себя штатскую одежду.
   Через минуту-другую перед полковником стоял немецкий офицер в застегнутой шинели (на поясе кобура, но взведенный "люгер" в кармане). Крайнев побросал штатское платье в чемодан, закрыл и взялся за ручку.
   - Зачем? - удивился Саломатин.
   - Партизан может переодеться немцем, - сказал Крайнев, - но при этом он вряд ли станет тащить чемодан. Не партизанский реквизит.
   Крайнев раздвинул кусты и зашагал к "ханомагу". Его заметили почти сразу. Каски исчезли над краем борта, зато в амбразурах появились стволы винтовок.
   - Не стреляйте! - закричал Крайнев по-немецки и замахал поднятой верх рукой. - Я интендантуррат Зонненфельд.
   Стволы винтовок не исчезли, а только аккуратно опустились, целя Крайневу в грудь. Чувствовал он себя, мягко говоря, неуютно. У немцев нервы наверняка на взводе. Кто-нибудь нечаянно нажмет на спусковой крючок... Спина стала мокрой, но Крайнев заставил себя преодолеть страх. Не доходя до "ханомага" пяток шагов, он остановился и опустил чемодан на землю.
   - Как вы здесь оказались, герр интендантуррат! - спросили из-за брони.
   - На нас напали, - сказал Крайнев и испуганно оглянулся. - Партизаны! Убили денщика. Мне удалось убежать, но, боюсь, бандиты идут по следу. Можно присоединиться к вам?
   - Залезайте! - донеслось из "ханомага" после короткой паузы.
   Крайнев, изображая неловкость, забрался внутрь бронетранспортера и увидел, что оказался прав в своих догадках. Часовых было трое. Двое рядовых и один, постарше годами, ефрейтор. Рядовые стояли у бортов, зыркая по сторонам, ефрейтор сидел, положив на колени МП-40. Руки его будто покоились на оружии, но Крайнев видел, что стоит только сделать неверное движение... Ефрейтор явно тертый калач, ухо надо держать востро.
   - Как вы здесь оказались? - повторил вопрос ефрейтор. - Документы есть?
   Крайнев достал из нагрудного кармана мундира документы и протянул ефрейтору. Тот взял, но не сразу, сначала дернул взглядом в сторону одного из рядовых. Тот отвернулся от леса и как бы невзначай направил винтовку в сторону Крайнева. Черные зрачок дула не смотрел прямо на него, но довернуть ствол - один миг. Ефрейтор тщательно проверил документы (не забыв сличить фотографию с оригиналом) и вернул владельцу.
   - Как видите, меня перевели из дивизии в N, - сказал Крайнев. - Мы с денщиком спокойно ехали в повозке, как из леса, справа от дороги, стали стрелять. В денщика попали, он свалился на дорогу, я схватил чемодан с вещами и бросился в противоположную сторону.
   - Чемодан - это очень важно! - глубокомысленно заключил ефрейтор. - Самая нужная в лесу вещь!
   Солдат, целивший в Крайнева, хихикнул, Крайнев сделал вид, что не заметил. Главное, ствол "маузера" опустился.
   - Бандиты стали стрелять мне вслед! - продолжил Крайнев. - Я бежал изо всех сил. По грязи! - Крайнев как будто сейчас заметил свои изгвазданные до голенищ сапоги. - Скоро заблудился и два часа блуждал по лесу. Думал, что не выберусь из него никогда. Потом услышал стрельбу из МГ. Звук его я хорошо знаю по фронту. Решил: немецкие войска громят бандитов. Пошел на звук - и вот! - Крайнев развел руками, показывая, как он доволен тем, что вышел к своим. Он бросил взгляд в сторону и сделал вид, что только теперь увидел мертвые тела на сиденьях бронетранспортера. - Боже! Убитые?
   - Снайпер! - нехотя ответил ефрейтор. - Стрелял из деревни. Убил Гюнтера и фельдфебеля, ранил еще двоих. Сейчас рота прочесывает деревню...
   Крайнев вздохнул.
   - У вас есть оружие? - спросил ефрейтор. - Стреляли по бандитам?
   Крайнев лапнул кобуру на поясе и с видимым удивлением обнаружил ее пустой. Он с задумчиво поднял голову к небу, потом выглянул за борт, будто оружие могло лежать там. Ефрейтор улыбался уголками губ, солдаты, не таясь, смеялись.
   - Потеряли пистолет? - сочувственно спросил ефрейтор. - Жаль, что денщика убили, он обязательно нашел бы!
   - Хорошо быть денщиком интендантуррата! - сказал один солдат. - Я бы согласился!
   - К такому хорошему интендантуррату все бы захотели! - сказал ефрейтор. - Может, он замолвит словечко гауптману?
   Крайнев стал шарить в карманах шинели и с радостным видом вытащил "люгер". Солдаты захохотали.
   - Вы его хоть зарядили? - давясь от смеха, спросил ефрейтор. - Патроны есть?
   - Проверим! - сказал Крайнев, нажимая на спуск.
   Ефрейтор сунулся лицом в пол. Крайнев мгновенно выстрелил в ближнего солдата, затем - в оставшегося. Никто из них не успел поднять оружие. Крайнев бросил "люгер" в кобуру и помахал ждавшим в кустах товарищам.
   - Что так долго? - спросил Саломатин, переваливая через борт. -Заждались!
   - Вел переговоры! - Крайнев указал на трупы немцев.
   - Ясно! Хлопцы, выбрасываем падаль, быстро!
   Саломатин сел за руль, Крайнев примостился рядом, выставив в люк ствол трофейного автомата. Четверо партизан заняли места боевого расчета "ханомага". Саломатин заставил их надеть немецкие каски, дабы чья-то любопытная голова не демаскировала атакующих раньше времени. Саломатин завел "ханомаг", и бронетранспортер лениво вполз на деревенскую улицу. Поначалу та была пустынна. На половине пути стали попадаться немцы. Кто-то тащил курицу, кто-то - решето с яйцами. Обычное дело. Деревня зачищена, оставленные в тылу занялись мародерством. Немцы равнодушно скользили взглядами по "ханомагу". Гауптман велел подогнать бронетранспортер для скорейшего разгрома огрызающихся бандитов - что удивительного? Только сейчас Крайнев в полной мере оценил задумку Саломатина с троянским конем. Только этот "конь" был бронирован и нес в чреве нечто посерьезнее мечей и копий.
   "Ханомаг" без приключений выбрался на южную околицу деревни. В прямоугольник амбразуры Крайнев увидел густую цепь немцев. Солдаты лежали, лениво постреливая в сторону опушки, откуда также лениво отвечали. За домом суетились минометчики, подтаскивая к установленным трубам стволов ящики с минами, рядом стоял офицер.
   - Этих в первую очередь! - приказал Саломатин.
   Офицер, увидав "ханомаг", удивленно поднял брови, затем пошел навстречу, энергичными жестами приказывая остановиться.
   - Давай! - крикнул Саломатин.
   Крайнев нажал на спуск. Офицер сложился и упал лицом в землю. Минометчики, скошенные автоматными очередями, легли у своих труб, после чего наступил бедлам. Тявкали автоматы, над головой Крайнева гремел МГ, который немцы неразумно поленились снять со станка, бронетранспортер носился вдоль немецкой цепи, поливая ее огнем. Ошеломленные неожиданным нападением немцы, гибли десятками. Немцы, впрочем, быстро пришли в себя и попытались забросать "ханомаг" гранатами. Одна даже попала внутрь, но ее своевременно выбросили. Партизана-пулеметчика нашла пуля, Крайнев, стащив обмякшее тело со станка, заменил павшего. Он стрелял, пока не кончились лента, затем снова взял автомат. Бил из боковой амбразуры. Немцы рассредоточились, их было много, стреляли они все прицельнее, уже двое убитых партизан лежали на железном полу бронетранспортера, а один сидел раненый, зажимая окровавленными руками живот. "Ханомаг" выписывал петли и восьмерки, Саломатин маневрировал, подставлял под немецкие пули бронированные бока, но все равно партизанам, захватившим бронетранспортер, пришлось бы туго. Однако грянуло "ура", партизанская бригада, ободренная нечаянной помощью, поднялась в атаку. Немцы заметались и побежали. Саломатин притормозил, в бронетранспортер вскочили несколько партизан, боевая колесница, рыча и лязгая гусеницами, покатила по полю вдогонку врагу. Это был уже не бой, свалка. Немцы бежали, отстреливаясь, партизаны летели следом, целили им в спины, догоняли, били прикладами, валили на землю... На раскисшей пашне завязывались драки, люди катались по земле, молотя друг друга, чем придется - ножом, каской, а то и вовсе кулаками. Крайнев пришел в себя только на северной околице. "Ханомаг" остановился, Саломатин выскочил и побежал к осатаневшей от крови бригаде. Следом устремились партизаны. Крайнев спрыгнул на землю, пошарил по карманам и нашел пачку сигарет. Достал одну и с третьей спички прикурил. После чего сел прямо на землю и жадно затянулся. Внезапно он почувствовал, что фуражка на его голове мелко дрожит. Он удивленно снял ее и
   понял: надевая, случайно включил видеокамеру. Крайнев нажал пуговку-кнопку и вернул фуражку на место.
   "Хорошенькие сцены увидят в Москве"! - подумал он, но эта мысль, едва возникнув, умерла. Крайнев встал, отыскал свой чемодан, и здесь же, у дороги, переоделся. Мундир, помятый, выпачканный кровью, сложил обратно. Взял чемодан и пошел к деревне.
  
   11.
  
   Вернувшись в N, Крайнев понял, почему Бюхнеру понадобился молодой, энергичный интендант. Через железнодорожную станцию N ежесуточно проходили в обоих направлениях десятки составов. Оружие, боеприпасы, амуниция, продовольствие... На фронт катило пополнение и возвращались отпускники, навстречу шли составы с ранеными и теми же отпускниками. Немцы вывозили награбленное и отправляли в Германию насильно мобилизованную молодежь. Поезда на станции N задерживались подолгу: паровозы заправляли углем и водой, менялись поездные бригады. По заведенному порядку солдат и офицеров в это время кормили. Предшественник Крайнева организовал это дело из рук вон плохо. Офицерская столовая представляла собой грязный барак, где еду подавали неуклюжие солдаты-тыловики, сама еда не отличалась изысканностью и вкусом. Для солдат поставили несколько полевых кухонь, к которым выстраивались огромные очереди. Нередко, выстояв полчаса, солдат оставался ни с чем - пища заканчивалась, и надо было бежать к другой кухне, где томилась в ожидании своя очередь. Тем временем подавали состав, и солдаты, костеря на чем свет стоит ленивых интендантов, прыгали в вагоны голодными и злыми. Сыпались жалобы. Предшественника Крайнева не раз предупреждали, но, рассчитывая на покровителей (теплые места в тылу так просто не раздавали!), интендантуррат больше интересовался вином и женщинами. Кончилось тем, что жалобы попали на самый верх, последовало распоряжение, на которое покровители повлиять не могли. Беспечный интендантуррат отправился на фронт, Бюхнеру велели срочно подыскать замену. Так что Крайнев подвернулся как нельзя кстати.
   Ознакомившись с положением дел, Крайнев составил смету и предъявил Бюхнеру. Тот немедленно отправил бумаги по инстанции и получил одобрение. На станции застучали топоры. Немецкие саперы за неделю выстроили три основательных щитовых барака и красивый дом для офицеров. В бараках и доме было тепло - они обогревались печами, которые одновременно использовались для приготовления пищи. В солдатских бараках стояли простые деревянные столы и лавки, в доме для офицеров столики покрывали крахмальные скатерти. Еду офицерам подавали симпатичные официантки с кружевными наколками в прическах, в бараках - женщины среднего возраста, но опять-таки опрятные, в белых передниках. Поварами были немцы, но всех остальных - рабочих кухонь, истопников, возчиков, подавальщиц, уборщиц набрали из местного населения. Желающих оказалось много - в N жилось голодно, Крайневу пришлось устроить кастинг. В этом неоценимую помощь оказала Эльза, хорошо знавшая местных.
   Создать четко работающую систему военного питания Крайневу не составило труда. Училище войск тыла, практика во время службы в российской армии... Методы, созданные и усовершенствованные много позже войны и незнакомые тыловой службе вермахта, помогли поставить дело с толком. Старался Крайнев не для немцев. Благодаря новой службе, он мог в любое время суток беспрепятственно находиться на станции. Ему даже не приходилось считать составы. По требованию Крайнева, читай - интендантуррата Зонненфельда, ему за день сообщали время прибытия очередного эшелона с солдатами - еду следовало готовить заранее. Накормив и отправив составы, Крайнев шел к дежурному по станции сверить номера эшелонов - для внесения в отчетные ведомости. Дежурные, которых Крайнев кормил в столовой совершенно бесплатно, охотно раскрывали перед ним журнал, где числились все проследовавшие через N составы, как пассажирские, так и грузовые. Время, направление движения, количество вагонов (платформ), груз... Крайнев сличал свои записи, одновременно фиксируя в памяти другую информацию. После чего оставалось лишь составить донесение.
   Через месяц на станцию нагрянула инспекция во главе с важным генералом. Генерала сопровождало трое офицеров, в N к ним присоединились местные чины, в том числе начальник СД, так что делегация получилось представительной. Она осмотрела бараки и офицерскую столовую. Генерал попался дотошный: белоснежным носовым платком проверял чистоту посуды и столов, потребовал пустить горячую воду в рукомойники, оценил чистоту полотенец и передников подавальщиц. Пробовал пищу. Причем, не офицерскую, велел зачерпнуть из солдатского котла. Крайнев видел, что генералу нравится, но тот не спешит с оценками. Как раз прибыл пассажирский состав. Генерал со свитой стоял на свежем воздухе, наблюдая, как подчиненные интендантуррата ловко делят поток выходящих из вагонов солдат, поровну распределяя их по баракам. Когда те заполнились, генерал зашел в ближайший. Последние солдаты заканчивали мыть руки. Когда все расселись, подавальщицы с обеих сторон барака выкатили двухъярусные тележки (изобретение Крайнева), уставленные тарелками с горячим рисом и сосисками. Ловко раздав еду, подавальщицы укатили тележки и спустя пару минут появились снова - в этот раз с кружками горячего кофе. Хлеб и приборы были расставлены заранее, поэтому спустя десять минут после начала обеда, сытые солдаты стали потихоньку выбираться из-за столов. Выходя наружу, они, косясь на группу офицеров, закуривали,
   - Гут! - оценил генерал. - Господин Зонненфельд, вынужден признать, организовано блестяще. Я не сторонник перевода офицеров с фронта в тыл и скептически воспринял весть о вашем назначении, но теперь вынужден признать, что ошибался. Ваша дивизия потеряла толкового интендантуррата, но группа армий его приобрела. Примите мою благодарность.
   Крайнев щелкнул каблуками и мотнул головой в знак признательности.
   - Я согласен с генералом, - важно добавил начальник СД, - но меня волнует одно обстоятельство. Весь обслуживающий персонал в столовых, кроме поваров, - русские?
   Крайнев подтвердил.
   - Вы можете гарантировать, что никому из них не придет в голову подсыпать в пищу яду?
   - Прошу следовать за мной! - предложил Крайнев.
   Он отвел делегацию в неприметное здание, прятавшееся за одним из бараков. Когда офицеры зашли внутрь, они замерли в недоумении. За длинным столом из некрашеных досок сидела два десятка детей разного возраста. Все они жадно ели.
   - Как вы, наверное, заметили, господа, - сказал Крайнев. - Среди русских, работающих в столовой, нет юных девушек. Преимущественно женщины зрелого возраста. Это не случайно. У каждой есть дети, все они за этим столом. Дети получают пищу со всех кухонь, причем, кому из какой кухни достанется еда определить невозможно - распределение порций случайно. Если какой-либо русской вздумается подсыпать в пищу яд, она отравит своего ребенка. Если такая безумная все же найдется, ее схватят за руку другие русские, которые любят своих детей больше.
   - Просто и эффективно! - восхитился начальник СД. - Вы умница, Зонненфельд!
   Генерал одобрительно кивнул, и делегация отправилась в гостиницу Эльзы, где для высоких гостей был накрыт богатый стол. Угощали делегацию по-русски обильно и вкусно, генерал и его свита покинули N вполне довольными. Хмурился только Бюхнер.
   - Вы кормите русских детей немецкими сосисками! - сказал он Крайневу. - Это расточительно!
   - Вы слышали, почему это делаю! - возразил Крайнев.
   - Достаточно одной сосиски всех! - не согласился Бюхнер. - Пусть пробуют по очереди! Вовсе не обязательно отваливать маленьким русским по полной порции! Это продукты вермахта!
   "Не тебе, ворюге, меня учить!" - подумал Крайнев, пообещав учесть замечание начальника.
   На самом деле он кормил детей по другой причине. Эльза просила взять на работу самых обездоленных. У всех женщин, работающих в столовых, не было мужей: погибли или пропали без вести. Семьи голодали. Крайнев понимал, что матери обязательно станут таскать еду детям, рискуя попасться на воровстве. У немцев с этим было строго, уличенного в преступлении в лучшем случае выгоняли, но могли и в лагерь отправить. Территория станции обнесена колючей проволокой, часовые у входа проверяют сумки, русских обыскивают. Крайнев своими глазами видел, как солдаты зверски избивали подростка из паровозных мастерских, утащившего отвертку. Крайнев долго думал и нашел выход...
   Поразмыслив, над словами Бюхнера Крайнев решил их игнорировать, а паче интендант станет настаивать, напомнить о пяти тысячах марок. За что плачено? Если начальник полезет в бутылку, можно предложить Бюхнеру самому заняться столовыми. Крайнев был абсолютно уверен, что вороватый интендантуррат от такой перспективы придет в ужас - служба на станции была чрезвычайно тяжелой и хлопотной. Крайнев уходил на работу затемно, возвращался поздно, с Эльзой они не виделись днями, хотя ночевали под одной крышей. Крайнева это устраивало - он до сих пор не мог преодолеть чувство вины перед Настей. Эльза вздыхала, но не сетовала: ее грела сама мысль, что любимый рядом.
   ...Николай появился через неделю после возвращения Крайнева в N. Вечером в дом Эльзы постучал неприметный человек с корзинкой и предложил купить у него пирожные. Крайнев был дома, продавца впустил. Гость поставил корзинку на стол, откинул прикрывавшее пирожные полотенце, после чего спокойно произнес пароль.
   - Я открываю кондитерскую неподалеку, - сказал Николай (так он представился). - Нет ничего необычного в том, что кондитер носит свежую выпечку по домам. В этом доме живет дама, а женщины любят сладкое.
   - Как думаете передавать сведения в Москву? - поинтересовался Крайнев.
   - По радио.
   - Ежедневный выход в эфир? Вас запеленгуют мгновенно!
   - Не запеленгуют, - сказал Николай. - Примем меры. В N я не один. Добытые вами бланки аусвайсов пригодились.
   - Познакомите меня с членами группы?
   - Нет. Им не следует знать вас, вам нежелательно видеть их. Связь через меня.
   - Пусть! - согласился Крайнев. - Не сочтите меня трусом, но рано или поздно немцы перехватят донесение и расшифруют - дешифровальщики у них хорошие. Станет ясно, что источник сведений находится на станции, причем, судя по его информированности, круг подозреваемых весьма узок.
   - Никто не считает вас трусом, - сказал Николай. - Для этого нет оснований. Наоборот. В Москве меня предупредили: вы склонны к неоправданному риску. Мне нравится ваша осторожность, но вы зря беспокоитесь. Если немцы расшифруют донесение, то не смогут его прочесть.
   - Почему?
   - Перед шифровкой я переведу текст на язык одной малой народности СССР. В Москве есть люди, знающие этот язык, а вот в Германии - вряд ли. Особенно среди дешифровальщиков.
   Крайнев внимательно посмотрел на плоское, скуластое лицо Николая и больше вопросов не задавал. Через день после этого визита над N появился самолет с красными звездами на крыльях. Он неторопливо облетел город и окрестности и был отогнан спешно вызванными немецкими истребителями. Истребители пытались самолет сбить, но он скрылся в облаках. А на следующий день прилетели бомбардировщики. Они деловито забросали фугасными бомбами несколько расположенных в окрестностях N воинских частей, уделив особое внимание той, возле которой Крайнев с Эльзой некогда устроили пикник. Крайнев узнал это, прослушав запись, сделанную Эльзой в ресторане. Судя по горячности немецких офицеров, налет оказался чрезвычайно эффективным (Крайнев с удовольствием указал это в донесении): погибло не менее четырех сотен немцев, еще большее число ранено, батальон связи с его приемо-передающей аппаратурой, станцией пеленгации и антеннами перестал существовать. Говорившие сетовали, что восстановить узел связи и слежения получится не скоро: у вермахта не хватает техники и специалистов, а центральный фронт в данный момент - спокойное место, горячие бои идут на Украине. Туда в первоочередном порядке идут подкрепления.
   В N давно не видели русских самолетов, налет произвел панику. В городе ужесточили комендантский час и светомаскировку. Крайнев получил нечаянные выходные. Опасаясь повторных налетов, немцы временно закрыли станцию: эшелоны следовали через N без остановок и преимущественно ночами. Обслуживающему персоналу велели сидеть дома. Крайнев подчинился и три дня бездельничал. Эльза была в восторге. Забросив дела в гостинице, она не отходила от возлюбленного. Они вместе ели, спали, мылись, разве что в уборную ходили порознь.
   - Пусть бы самолеты еще прилетели! - сказала Эльза на третий день. - Так хорошо с тобой!
   Крайнев вздохнул.
   - Грех радоваться! - сказала Эльза, по-своему поняв его вздох. - Но я не могу удержаться. Умом понимаю: погибли люди...
   - Это не люди! - сказал Крайнев. - Фашисты... Видела, что вытворяют?!
   - Где? С начала войны не выезжала из города.
   Эльза прижалась щекой к его плечу, Крайнев стал рассказывать. О гибели Брагина и сопровождавшего его бойца, о лагере для военнопленных в Городе, намерении немцев расстрелять городских евреев, пытках и убийстве семьи Мордки Иткина, уничтожении жителей Вдовска... Эльза плакала, он осторожно стирал слезы с ее лица, но продолжал. После того, как он закончил, Эльза долго молчала.
   - Всегда знала, что ты замечательный человек, - вымолвила она, наконец. - Я тобою горжусь!
   Крайнев не ответил.
   - Не вздумай возражать! - сердито сказала Эльза, хотя Крайнев ничего такого и не думал. - Расскажи о себе! Ты обо мне все знаешь, а я о тебе - ничего. Хоть немножко!
   Крайнев, выбирая слова, рассказал о родителях, бабушке, учебе в училище.
   - Не могу поверить, что ты интендант! - сказала Эльза. - После того, как ты воевал в сорок первом. Да и здесь... Кем ты хотел стать в детстве?
   - Переводчиком.
   - Вправду знаешь два языка?
   Крайнев задумался и продекламировал по-английски эпитафию на могиле Шекспира, сочиненную самим драматургом.
   - Как по-английски "я тебя люблю"? - спросила Эльза.
   Крайнев сказал.
   - Звучит лучше, чем по-немецки, - сказала Эльза.
   Крайнев улыбнулся и произнес фразу по-украински, затем - на белорусском и польском.
   - Приятно, когда тебе объясняются в любви на стольких языках! - сказала Эльза. - Интересно, если по-белорусски "любить" - это "кахать", то ты "каханый"?
   - А ты "каханка".
   - Мне нравится! - сказала Эльза. - Хорошо знать много языков!
   - Лучше иметь один свой и держать его за зубами! - возразил Крайнев.
   - Не-е! - не согласилась Эльза. - За зубами плохо. Какой тогда французский поцелуй?
   Она тут же продемонстрировала Крайневу, что его высказывание необдуманно. Крайнев вынужден был согласиться. В наказание Эльза велела ему трижды поцеловать ее по-французски. Однако уже второй поцелуй перерос в контакты второго рода, которые по взаимному согласию продолжались до полного изнеможения сторон. Эльза сразу уснула, а Крайнев долго лежал с открытыми глазами. Ему было неловко осознавать, что его отношение к Эльзе все более определялись словом "кахать". Это было неправильно - любить одновременно двух женщин, но в реальности получалось именно так. Они были очень непохожи: стеснительная, тихая Настя и раскрепощенная в любви, но жесткая в деле Эльза. В сознании Крайнева они сливались в один образ, индивидуальные черты одной дополняли другой, причем, получалось не нечто искусственное, а наоборот - близкое и родное. "Может, правы мусульмане, заводя несколько жен?" - подумал Крайнев, и тут же пристыдил себя за такую мысль. "Распутник! Сатир! Бабник!.." - клеймил он себя, а когда устал, придвинулся ближе к Эльзе. Он прижалась к нему горячим телом, и Крайнев, засыпая, подумал, что исламе все же что-то есть...
  
   ***
   Поезд вырвался из лесного коридора и, пыхтя трубой, покатился по равнине. Плоская, обширная, она была засыпана снегом, скрывавшим неровности земли и маскирующим кустарниковые заросли. Кусты росли по берегам речки, бежавшей вдоль железнодорожного полотна. Железнодорожный путь недавно расчистили, две черные нитки рельсов тянулись далеко вперед, сливаясь воедино где-то в необозримой дали. Паровоз мощно дышал, огромные стальные колеса с силой вдавливали рельсы в мерзлую землю, те сопротивлялись, пружинили, толкая вперед тяжелую машину и прицепленные к ней вагоны. Машинист через стекла кабины посматривал вперед и по сторонам. Вокруг дороги не было ни души: ни человека, ни деревни, ни даже одинокого дома.
   "Совсем не похоже на Германию! - думал машинист. - Там выезжаешь из одного города и сразу попадаешь в другой. Как богаты эти русские! Столько свободной земли!"
   Машинист глянул на кочегара. Тот монотонно бросал уголь в топку: зачерпывал широкой лопатой и швырял в огненный зев, зачерпывал и швырял.
   "Зачем этому Ивану столько земли? - подумал машинист. - Сюда бы рачительных немцев, они бы построили фермы, красивые дома, разбили сады..." - машинист вздохнул. Как миллионы немцев он разделял идею фюрера о нехватке жизненного пространства для Германии, но, как человек немолодой, понимал: отобрать эту землю у русских вряд ли получится. С начала войны машинист водил поезда по захваченным территориям. Ранее его маршруты пролегали далеко на восток, но с каждым годом они сокращались и сокращались. Здесь, в центральной части захваченной территории, они еще были значительными, но на юге, в Украине, русские приближались к границам рейха, земле, некогда называвшейся Польшей. Иваны наступали, яростно тесня оккупантов, и машинист, в полной мере хлебнувший военного лиха в первую мировую, понимал: русские не остановятся. Азиатские орды хлынут на Запад и катастрофа 1918 года повторится. Разумеется, эти соображения машинист держал при себе. Неосторожное высказывание могло привести в концлагерь, в лучшем случае - на фронт. Мерзнуть в окопах, как четверть века назад, машинисту не хотелось. Куда приятнее сидеть в теплой кабине паровоза.
   Машинист бросил взгляд на приборы, затем на помощника. Тот дремал, скорчившись на жестком сиденье у тендера. Эти русские паровозы так неудобны! Русские думают о комфорте в последнюю очередь. Знакомые солдаты рассказывали: педали в русских танках тяжелые, водить их трудно. Как и русские автомобили. Кабины грузовиков Иваны делают из досок, а их самолеты обшиты фанерой. Тем не менее, эти танки стреляют, грузовики ездят, а самолеты летают. Низкое качество оружия приводит к тому, что русские несут огромные потери, но это их не останавливает. Людей у России, как и земель, не счесть. Гитлеру следовало трижды подумать, прежде чем затевать с Россией войну...
   Посторонний звук вплелся в ровное пыхтение паровоза. Машинист прислушался. Звук исходил извне и нарастал, переходя в натужный вой. Внезапно впереди паровоза выросли черные столбы, затем долетел грохот разрывов и ударная волна.
   - Алярм! - закричал машинист и дернул рукоять экстренного торможения. Кочегара бросило к топке, он едва устоял на ногах. Помощник свалился на железный пол, разбив в кровь лицо.
   - Шнель! - машинист распахнул дверцу паровоза и стал спускаться по стальной лестнице. Не заботясь, следует ли за ним бригада, он, улучив момент, спрыгнул в мягкий снег, упал и тут же вскочил на ноги. Машинист бежал прочь от поезда, с силой выдергивая ноги из глубокого снега. Страх придавал ему силы. Машиниста уже дважды бомбили, и он знал, что нужно делать. В аду, который начнется через минуту-другую, выживут немногие. Быстрые и хладнокровные. Паникеры и медлительные погибнут. Ничего не поделаешь: каждый сам себя...
   Машинист добежал до прибрежных кустов и только там оглянулся. Поезд стоял. Паровоз сошел с развороченных взрывом рельсов, но не упал, удержанный сцепкой. В окнах пассажирских вагонов мелькали лица, но двери были закрыты - солдаты не догадывались о причине экстренной остановки. Помощник и кочегар выскочили из кабины следом за машинистом и сейчас бежали прочь от поезда. Помощник волочил ногу - видимо, повредил, соскакивая.
   "Медленно, слишком медленно!" - покачал головой машинист и посмотрел вверх. Два больших самолета с красными звездами на крыльях заходили на беззащитный эшелон. Машинист увидел, как от самолетов оторвались и полетели вниз черные капли, и тут же упал лицом в снег. Он не видел разрывов, но ощутил их всем телом. Стокилограммовые фугасные бомбы прошивали крыши вагонов и взрывались внутри, превращая живых людей в кровавое месиво. Часть бомб упали рядом с поездом, их тяжелые зазубренные осколки легко пробивали стенки вагонов, безжалостно убивая и калеча пассажиров. После того, как земля перестала сотрясаться, машинист поднял голову. Уцелевшие солдаты и офицеры выскакивали из вагонов и неслись прочь от поезда, спотыкаясь и падая. Машинист посмотрел вверх и покачал головой. Бомбардировщики разворачивались для нового захода. В этот раз они оставили в покое разбитый состав, а отбомбились по сторонам. Машинист понял, что за штурвалами деревянных русских самолетов сидят опытные пилоты. Многие из обезумевших от ужаса солдат продолжали бежать по снежной целине, когда в гуще их выросли черные кусты разрывов. Взрыватели фугасных бомб, ударяясь о мерзлую землю и срабатывали мгновенно, семьдесят килограммов взрывчатки разносили корпуса из сталистого чугуна, осколки, разлетаясь почти параллельно земле, прошивали мягкое человеческое тело, ломали кости, отрывали руки и ноги...
   Сбросив весь боезапас, бомбардировщики не ушли. Вновь развернулись и прошли вдоль горящего эшелона, поливая усеянное живыми и мертвыми поле из скорострельных пулеметов. Когда самолеты взмывали вверх, огонь открывали хвостовые стрелки. Тяжелые крупнокалиберные пули турельных установок разрывали тела солдат пополам, сносили головы... Расстреляв боеприпасы, самолеты прижались к земле и на большой скорости ушли на восток. Машинист встал и побрел по полю. Он обходил воронки, стараясь не на смотреть на изуродованные человеческие тела. Со всех сторон доносились стоны и крики, но машинист не откликался. Он искал помощника и кочегара. Нашел. Помощник лежал лицом вверх, раскинув руки, на груди его алело огромное кровавое пятно. Глаза убитого неподвижно смотрели в небо. Кочегара машинист так и не обнаружил - на том месте, где он примерно должен быть, чернела огромная воронка. Подойдя к наклонившемуся паровозу, машинист присел на железную ступеньку и закурил. Руки его дрожали. По полю ходили одинокие фигуры, наклонялись на телами, пытались поднять. Ходивших было мало. Машинист ощутил холод и невольно подумал, что раненые, усеявшее поле, практически обречены. До N, который они покинули на рассвете, восемьдесят километров, до ближайшей станции, откуда можно сообщить о налете, километров двадцать. Помощь неизбежно запоздает, раненые замерзнут. Бомбардировщики нашли цель как нельзя удачно.
   "Как будто в засаде ждали!" - подумал машинист, подымаясь в теплую кабину. Он не подозревал, насколько его догадка близка к истине...
  
   12.
  
   К удивлению Крайнева его нелегальная работа в N скоро превратилась в рутину. Он день-деньской пропадал на станции. К обеду, если не ожидался воинский эшелон, за ним приезжал Седых и на бричке вез интендантуррата домой. Крайнев вполне мог пообедать на станции, но днем в дом Эльзы приходил Николай. Приносил пирожные, забирал очередное донесение, сообщал, если были, новости из Москвы. Поздним вечером Николай появиться не опасался - он имел ночной пропуск, Крайневу не составило труда выхлопотать, но зачем свежие пирожные к полуночи, да еще регулярно? Подозрительно...
   Дни летели стремительно. Незаметно пришел новый, 1944 год. Встречали его шумно: обстановка на центральном фронте позволяла немцам расслабиться. В ресторане гостиницы фрау Поляковой веселье гремело до утра. "Радуйтесь, гады! - думал Крайнев. - Это ваш последний Новый год! 23 июня начнется операция "Багратион", тогда вам будет не до смеха. Кое-кто из вас все же увидит Москву, пройдет по ее улицам. Под конвоем..."
   Крайнев в новеньком мундире восседал рядом с нарядной Эльзой. Их поздравляли, желали счастья и спрашивали о свадьбе. Эльза скромно опускала глазки, Крайнев отшучивался. Мысль о формальном браке, который упрочил бы их положение в N, нравилась Эльзе, но Москва запретила даже думать. Немецкому офицеру (военный чиновник к нему был полностью приравнен) надо было испрашивать разрешения на брак у вышестоящего начальства, хлопотать о бумагах, подтверждающих арийское происхождение, неизбежно последовала бы проверка, которая кончилась бы нехорошо. Крайнев объяснил ситуацию Эльзе, та, вздохнув, согласилась. Крайнев видел, что Эльза рада стать его супругой хотя бы по немецким законам, но положение двоеженца ему не улыбалось. Запрет Москвы пришелся кстати.
   В свою Москву Крайнев почти не заглядывал. Во-первых, это было технически сложно. Выяснилось, что время для перемещения выбрано неудачно. К полуночи Крайнев и Эльза только появлялись дома, соскучившаяся возлюбленная ходила за ним хвостиком, а Крайнев не желал путаных объяснений на скользкую тему. Разумеется, он мог улучить момент, переместиться в Москву и определить с Гаркавиным новый час встречи. Однако ситуация могла непредвиденно измениться, что тогда? Полночь оставалась предпочтительной на случай провала. Крайнев не хотел себе признаваться, но его перемещениям домой препятствовали отношения с Настей. Он не охладел к жене, продолжал ее любить также сильно, как до свадьбы, но в N была Эльза. Забыть о ней по возвращению к жене, как делают другие мужчины, у Крайнева не получалось, поэтому он до времени стал избегать самих возвращений.
   Он нашел возможность отвезти Гаркавину видеозапись, о чем впоследствии пожалел. Составив обычный отчет, Крайнев отправил его подполковнику и приготовился насладиться заслуженным отдыхом. Но на следующий день Гаркавин позвонил, попросил одеться официально и ждать. Недоумевая, Крайнев вытащил из шкафа банковский костюм, белую рубашку и галстук. У подъезда его встретила черная "волга", за рулем которой сидел сам Гаркавин.
   - Что случилось? - спросил Крайнев, усаживаясь рядом.
   - Ваша видеозапись, - пояснил Гаркавин, выруливая из тесно заставленного машинами двора.
   - Что-нибудь не так?
   - Все так, - возразил Гаркавин. - Очень даже так. Видео произвело впечатление. Вас хотят видеть.
   - Это из-за боя?
   - Нет! - сказал Гаркавин. - Бой, конечно, интересен, но в наших стенах видали и не такое. Я не уполномочен раскрывать тайну, сами все услышите.
   К удивлению Крайнева они поехали не на Лубянку, а выбрались к МКАД. Гаркавин остановился у мрачноватого серого здания. Двое молодых людей в штатском проверили их документы, после чего Гаркавин с Крайневым поднялись на лифте и оказались в большой приемной, где за столом секретаря сидела не обычная девица в короткой юбке, а молодой человек в строгом костюме. Крайнев не успел удивиться этому обстоятельству, как их пригласили в кабинет. Хозяин его, высокий, моложавый мужчина с седыми висками, предложил Крайневу присесть за приставным столиком, сам устроился напротив. Гаркавин сел возле хозяина кабинета.
   - Моя фамилия Щелкунов, Николай Петрович, - представился хозяин. - Как зовут вас, я знаю. Рад видеть.
   Крайнев пробормотал нечто вежливое.
   - Хочу поздравить вас с успешным выполнением задания, - сказал Щелкунов. - Ваша запись изменила взгляд на некие обстоятельства, ранее считавшиеся неоспоримыми. Это вносит коррективы в принципы наших взаимоотношений. Проще говоря, невольно вы получили доступ к совершенно секретной информации.
   - Я подписывал обязательство о неразглашении, - напомнил Крайнев.
   - Этого недостаточно. Информация относится к высшей степени секретности. Такой допуск оформляют только офицерам нашего ведомства, либо государственным служащим высокого ранга. Вы не входите ни в одну из названных категорий.
   - Что это означает?
   - Немедленное прекращение эксперимента.
   Крайнев хотел возмутиться, но сдержал себя. Помолчал, обдумывая.
   - Вы пригласили меня сюда не за тем, чтоб это сообщить? - спросил он минуту спустя. - О прекращении эксперимента мог объявить подполковник? - он кивнул в сторону Гаркавина.
   - Вы абсолютно правы, - улыбнулся Щелкунов. - Вас пригласили по другой причине. Мы не хотим прекращать эксперимент. Скажу больше: очень даже не хотим. Но в прошлое должен отправиться наш сотрудник.
   - Как? - удивился Крайнев. - Кто?
   - Майор Крайнев.
   - Вы предлагаете мне службу?
   - Почему бы нет? Вы молоды, здоровы, служили в армии. Ваши знания и умение будут востребованы на новой службе.
   Крайнев угрюмо замолчал.
   - Подполковник Гаркавин предупредил меня, что вы не обрадуетесь, - сказал Щелкунов. - Я даже могу предположить почему. В последние годы было много публикаций о "кровавой гэбне". Не буду опровергать, гниль, распространяющая эти бредни, того не заслуживает. Подумайте! Вы занимаетесь тем же, что и наши люди. Работаете под чужим именем, смертельно рискуете, не рассчитывая получить за свою работу большие деньги. Вас никто не заставляет подвергать свою жизнь опасности, тем не менее, вы по доброй воле отправляетесь в военные годы снова и снова. Слово "патриот" в наше время обгадили как могли, но мне оно нравится. Я уважаю патриотов - настоящих, которые проявляют любовь к Родине не на словах, а на деле. Вы из их числа. Мне стыдно, что мы беззастенчиво эксплуатируем ваш патриотизм, ничего не предлагая взамен.
   - Я ничего не прошу, - сказал Крайнев.
   - Если человек не просит, это не значит, что не нуждается. В истории нашей службы были примеры, когда люди помогали нам бескорыстно, но это нельзя превращать в правило. Денежное содержание майора не сравнить с зарплатой менеджера банка, но это все же деньги. Вы недавно женились, семья будет расти, ее надо содержать. Менеджеру банка сегодня трудно найти работу - кризис. Есть еще обстоятельство, о котором не могу умолчать. Видеозапись показала, насколько опасна миссия в прошлое. В случае вашей гибели, что станет с близкими? Закон Российской Федерации защищает семьи офицеров в случае потери кормильцев, да и мы не бросаем в беде.
   - Моя работа в N скоро закончится, - сказал Крайнев. - Чем буду заниматься по возвращению?
   - Дело найдется! - улыбнулся Щелкунов.
   - Какое?
   - Будет возможность выбрать.
   - Я смогу уволиться, если не понравится?
   - Удерживать не станем. Нас вполне устроит, что вы уйдете в запас офицером нашей службы, который в случае разглашения тайны несет ответственность перед военным судом. Но мне представляется, вы не захотите писать соответствующий рапорт. Есть люди, которые родились для оперативной работы. Случается, человек понимает это не сразу, но когда распробует... Это, как наркотик. Бывших разведчиков не бывает, слышали, наверное? Не задумывались, почему?
   - Я согласен! - сказал Крайнев...
   Оформление заняло несколько дней. Крайневу пришлось заполнять бумаги, проходить собеседования, сдавать тесты... Он роптал, Гаркавин в ответ только пожимал плечами: порядок.
   - Что такого секретного я принес из прошлого? - спросил его как-то Крайнев.
   - Не уполномочен разглашать, - привычно ответил подполковник. - Скажу позже! - добавил он, увидев, как перекосилось лицо Крайнева. - Честное слово, Виктор! Не злись!
   Гаркавин пригласил Крайнева в гости и настоял, чтоб он пришел с Настей. Жил подполковник в обыкновенной панельке, стандартной трешке, не блиставшей дорогим ремонтом. Однако в квартире все было аккуратно и на месте. Гости познакомились с женой Гаркавина, красивой, статной женщиной и двумя сыновьями: шестнадцати и трех лет. Крайнева удивила такая разница в возрасте, но он удержался от расспросов. Они выпили, закусили, после чего Гаркавин увел Крайнева на кухню, где еще раз извинился за отказ ответить на вопрос.
   - Это не от недоверия, - сказал, закуривая. - Просто информация настолько необычная, что мы в недоумении. Нужно подтверждение. Я тебе обязательно расскажу.
   Крайнев пожал плечами.
   - Есть просьба, личная, - сказал Гаркавин. - Я твое видео несколько раз смотрел. Первую часть, где бой. Раньше деда только на фотографии видел, а тут живой, в деле. Не поверишь, в глазах щипало. Поэтому просьба. Сейчас! - Гаркавин убежал и вернулся с альбомом. Вытащил из него небольшую фотографию. На снимке была запечатлена семья Гаркавиных: взрослые сидели на стульях, старший сын стоял рядом, малыш пристроился на руках матери. - Можешь передать?
   Крайнев понял, кому. Кивнул и спрятал фото в карман.
   - Разумеется, это между нами! - предупредил Гаркавин. - Мне не поздоровится, если узнают.
   - Могила! - заверил Крайнев, листая альбом. Помимо обычных семейных фото в нем встречались те, где Гаркавин запечатлен со сослуживцами. На одном снимке Крайнев задержал взгляд. Перед объективом стояли офицеры в парадной форме, с орденами и медалями на кителях. По всему было видать, что снимались в честь какого-то торжественного случая. Крайнев нашел знакомое лицо, перевел взгляд ниже и невольно присвистнул:
   - Ого! Три ордена!
   - У деда больше! - сказал Гаркавин, забирая альбом. - Он вообще герой.
   - Так он воевал!
   - Мы тоже по углам не сидели.
   - Я думал, ты из кабинетных служак.
   - Три года, как перевели. После ранения. Вообще-то полагалась инвалидность, но отбился. Как семью кормить? Меня девяностые годы на Кавказе застали, время было такое, что еле ноги унесли. Десять лет скитались с женой по углам, потому разница между сыновьями такая. Как было второго заводить?
   Крайнев вздохнул, вспомнив службу в дивизии.
   - Ничего, Виктор, прорвемся! - сказал Гаркавин, хлопая его по плечу. - Еще по сто грамм?..
   Вторая неприятность ждала Крайнева по прибытию в сорок четвертый. Зашедший за донесением Николай сказал, что есть новости из Москвы.
   - Вам присвоено звание майора госбезопасности! - сказал он торжественно.
   "Надо же! - подумал Крайнев, принимая соответствующий вид. - И здесь майор! Хотя, майор госбезопасности в то время был приравнен к полковнику. Нет, это до февраля сорок третьего. Все-таки простой майор..."
   - Есть еще одна новость, касающаяся лично вас, - сказал Николай и умолк. В комнату вошла Эльза. Зная о распорядке дня любимого, она не упускала случая побыть вместе.
   - Говорите! - сказал Крайнев, решив, ничего такого Николай сказать не может.
   - Ваша жена... Она погибла.
   - Настя! - вскричал Крайнев. В тот же миг он понял, что это другая Настя. Он невольно взглянул на Эльзу. Лицо ее стало белым.
   - Как это случилось? - спросил Крайнев хрипло. - Она же в госпитале...
   - После вашего отбытия за линию фронта, Анастасия Семеновна попросилась в санитарный поезд. Объяснила, что хочет быть ближе к мужу. Надеялась вас встретить. Она не знала, что вы в тылу врага, ей об этом не сказали. Поезд разбомбили...
   Эльза повернулась и вышла. Крайнев проводил Николая и вернулся в дом. Эльзу он нашел в спальне. Она лежала на койке лицом вниз, плечи ее вздрагивали от рыданий. Крайнев присел рядом и осторожно погладил ее по голове.
   - Я этого не хотела! - задавленно всхлипнула Эльза. - Прости!
   - Никто не хотел! - сказал Крайнев, отрывая ее от подушки.
   - Ты не понимаешь! - Эльза всхлипнула. - Я просила Богородицу, чтоб ты стал свободным. Чтоб мы стали мужем и женой. Но этого не хотела! Думала, она полюбит другого и уйдет. Я не просила о смерти!
   - Причем здесь Богородица? - сказал Крайнев, обнимая Эльзу. - Это фашисты. Идет война, и кто знает, кому суждено уцелеть?
   Эльзу пришлось успокаивать долго. Наскоро перекусив, Крайнев уехал на станцию - ожидался воинский эшелон, и вернулся поздно. Эльзы дома не было. Крайнев, не мешкая, поехал в гостиницу. Эльзу он нашел в кабинете, она устроилась спать на диване.
   - Решила, что тебе надо побыть одному, - пояснила она смущенно. - Ты ведь любил жену. Я видела твое лицо...
   - Я и сейчас ее люблю, - сказал Крайнев. - Только что это меняет? Что случилось, то случилось. Я ценю твою деликатность, но если станешь ночевать в гостинице, перестану спать. Ты мне не чужая, я беспокоюсь. Так нельзя. Я сюда не загорать приехал, да и ты вроде как на службе. Пока идет война, о личном лучше забыть. Возвращайся домой! Можешь спать в другой комнате, если хочешь. Главное, чтоб я знал: с тобой все в порядке.
   - Я не буду спать в другой комнате! - сказала Эльза. - В том нет нужды. Но я не стану тебе докучать. Возьму второе одеяло, у каждого будет свое. Так сможем просто спать...
   "Зарекалась кума!" - подумал Крайнев, но спорить не стал. Отвез Эльзу домой, где они легли, как она захотело. Тем не менее, утром они проснулись в обнимку, причем, никто не помнил, как была нарушена договоренность. Да и вспоминать не хотелось...
   Беда случилась после Рождества. Стоял поздний вечер, Крайнев был дома, до прихода Эльзы оставался час. Крайнев читал книгу, когда в комнату ввалился Седых. С белым, как январский снег, лицом.
   - Товарищ майор, - сказал он тихо. - Я убил Бюхнера...
   Спустя двадцать минут Крайнев знал все. В N Седых откровенно страдал от безделья. Привыкнув к суровому партизанскому быту, постоянным лишениям и опасности, он не мог приладиться к спокойному и безопасному на его взгляд прозябанию в оккупированном N. Осенью Седых попросил разрешить ему ночную охоту на одиноких немцев. Крайнев категорически запретил: в случае неудачи Саша провалил бы всех. Седых с видимой неохотой подчинился и с той поры заскучал. Заняться ему и в самом деле было нечем. Седых отвозил и привозил Крайнева и Эльзу на службу, занимался домом, как надлежит добросовестному денщику немецкого интендантуррата. Больших усилий это не требовало. Саша повадился работать в гостинице Эльзы: колол дрова, топил печи, таскал мебель. Крайнев не препятствовал: хоть какое, да дело. Использование денщиков в личных целях в N никого не удивляло: немецкие офицеры считали их бесплатной прислугой. Эльза Седых тоже не платила, но потакала известной Сашиной слабости: вечерами от Седых частенько попахивало. Крайнев ругался, но Эльза не слушалась. Во-первых, она считала себя обязанной рассчитаться за работу, во-вторых, часть любви к Крайневу перенесла на его спутника, с которым общалась, как с братом. Саша платил ей взаимностью: он сразу и навсегда записал Эльзу в близкие друзья. Крайнев не раз наблюдал трогательную сцену: хрупкая, едва достигающая Сашиного носа Эльза отдает распоряжения, гигант кротко смотрит на нее сверху вниз, готовый выполнить любой каприз обожаемой хозяйки.
   В гостинице Седых заприметил Бюхнер. Очарованный его силой и старательностью, он попросил интендатуррата Зонненфельда, разрешить "гроссер руссэ" время от времени работать у него. Бюхнер не раз жаловался на своего ленивого денщика, поэтому просьба не показалась Крайневу странной. Седых заготавливал Бюхнеру дрова, ремонтировал крылечко, чистил дымоход, занимался прочей работой, требующей мужских рук. Бюхнер рассчитывался шнапсом, причем, любил лично наливать полный стакан, с восторгом наблюдая, как Седых махом опорожняет его и, не закусывая, нюхает рукав.
   В тот вечер Седых работал у Бюхнера. Истопил печь, наносил воды и собрался домой. Бюхнер остановил его. Принес бутылку шнапса, тарелку с нарезанным шпиком, налил полный стакан. Саша не заставил себя долго упрашивать. Однако одним стаканом дело не ограничилось. Бюхнер налил второй, затем выпил сам, велел Седых поесть, после чего повел себя странно. Стал оглаживать Сашу по заднице, а затем и вовсе полез ему в штаны. При этом, как поведал Седых, глаза у Бюхнера стали масляными, он весь вспотел...
   - Хватает меня за яйца и толкает к койке! - возмущенно говорил Седых, размахивая руками. - Сам все: "Гроссер руссэ! Гроссер руссэ!" Что я ему, баба?! Дал разок! Он упал, смотрю - не шевелится. Потрогал - не дышит!.. - Седых смущенно засопел.
   "Педрила проклятая!" - мысленно выругался Крайнев в адрес покойника. Кто мог предположить? Было известно, что Бюхнер не женат и не знается с женщинами, но возраст интендантуррата (Бюхнеру было под пятьдесят) давал повод для иных подозрений на этот счет. В том, что Бюхнер таился, не было ничего странного: в третьем рейхе гомосексуализм, мягко говоря, не приветствовался. Старого сластолюбца прорвало. Такой гигант, как Седых, мечта любого педрилы. К тому же Саша - русский, кто станет его слушать, вздумай Hiwi пожаловаться? Бюхнер рассчитывал на обычное раболепие перед немецким офицером, но он не учел, что Седых - партизан...
   - Тебя кто-нибудь видел? - спросил Крайнев.
   - Нет. Он отослал денщика в казарму.
   - Соседи?
   - Его дом на отшибе. Я еще удивлялся: не боится немец! Можно подкрасться незаметно...
   "Ему надо было, чтоб незаметно! - подумал Крайнев. - Ты не первый, кого он лапал. С другими прокатывало..."
   Крайнев быстро оделся и велел Седых вести. Шли пешком (бричка слишком заметна), проулками. По пути никто не встретился. Возле дома Бюхнера было темно (в N строго соблюдали правила светомаскировки), две тени незамеченными шмыгнули в ворота, поднялись на крыльцо... Крайнев машинально отметил, что дорожка расчищена до мерзлой земли (видимо Седых постарался), следов остаться не должно.
   Бюхнер и в самом деле был мертв. Чтоб понять это, Крайневу хватило взгляда. На левой скуле покойного темнел синяк, но не он стал причиной смерти. Неловко упав, Бюхнер свернул шею: его голова болталась, как у тряпичной куклы. Крайнев сел и попытался сосредоточиться. Денщик Бюхнера знал, что в доме остался Седых, подозрение первым делом падет на Hiwi. СД арестует его немедленно, эсесовцы церемониться с русским не станут. Сашу надо немедленно прятать, а еще лучше - выводить из N. Однако исчезновение Седых бросит тень на Крайнева. Его обязательно допросят, но это полбеды. Начнется проверка. Не составит труда выяснить судьбу настоящего Зонненфельда. Как ни крути, провал. Из N надо бежать всем, причем, немедленно. Черт бы побрал всех гомосеков в мире!
   Под влиянием этой мысли Крайнев бросил ненавидящий взгляд на труп и вдруг насторожился. Бюхнер был в сапогах: мягких, хромовых, с гладкими подошвами, без столь любимыми немцами стальных подковок.
   - Саша! - позвал Крайнев, весь власти догадки. - Денщик Бюхнера видел начальника?
   - Нет. Ганс пришел в гостиницу, сказал, что надо делать, а сам отправился в казарму.
   - Бюхнер когда явился?
   - Темно уже было.
   - Один?
   - Да.
   - Иди в коридор, - сказал Крайнев, - возьми ведро с водой и плесни на ступеньки. Только немного, как будто разлито нечаянно.
   Седых убежал, Крайнев присел и стал приводить в порядок труп. Он заправил в форменные штаны Бюхнера вылезшее наружу белье, затем аккуратно застегнул мундир. Прикасаться к жирному, остывшему телу было противно, но Крайнев заставил себя преодолеть брезгливость. Вернувшийся Седых помог ему. Они надели на труп шинель, застегнули на все пуговицы, после чего затянули пояс с кобурой. По немецкому уставу личное оружие в вермахте носили не только интенданты, но даже врачи, поэтому кобура была с пистолетом. Седых вынес труп наружу. Крайнев проследил, чтоб Саша уложил его правильно: ногами к крыльцу, а левой скулой на дорожку. Фуражку пристроил так, будто свалилась с головы. После чего они вернулись в дом, где быстро привели все в порядок: помыли и поставили в буфет посуду, забрали пустую бутылку, застелили кровать. Крайнев лично протер носовым платком все места, где мог коснуться пальцами. После чего погасил свет. Окна закрывали светомаскировочные шторы, не следовало опасаться, что с улицы заметили присутствие в доме посторонних. Заперев дверь, Крайнев вложил ключ в карман шинели Бюхнера, и попробовал лед на ступеньках. Стоял рождественский мороз, вода успела замерзнуть. Когда они выскользнули за ворота, с неба посыпал мелкий снежок, Крайнев мысленно поблагодарил Бога за помощь.
   Эльзу они застали встревоженной. Шел второй час ночи. Не отвечая на ее вопросы, Крайнев прошел к буфету, достал бутылку коньяка и налил себе полный стакан. Выпил его одним духом, после чего плюхнулся на кровать прямо в шинели. Эльза, видя, что он не отвечает, прилегла рядом и прижалась к его плечу. Крайнев молча обнял ее.
   - У тебя такой вид, - шепнула Эльза, - будто убил человека.
   - Это не я, - сказал Крайнев, - но ты права. Я в этом участвовал.
   - Есть будешь? - Эльза встала.
   Крайнев покачал головой.
   - Тогда раздевайся и ложись! - велела Эльза. - Дать еще коньяку?..
   Спал Крайнев плохо и спозаранок отправился на станцию. Он ожидал, что за ним приедут с утра, но этого не произошло. Никто не явился и к обеду. О смерти Бюхнера было известно, новость разлетелась по оккупированному городу мгновенно, но Крайнева не беспокоили. За ним приехали только к вечеру. Причем, в автомобиле был всего лишь оберштурмфюрер - скорее почетный эскорт, чем арест.
   Крайнев поднялся по широкой лестнице бывшего НКВД, где теперь размещалась СД, и зашел в кабинет начальника. У стола сидело двое: сам начальник и знакомый Крайневу интендантский генерал.
   - Хайль Гитлер! - вскинул руку Крайнев.
   Начальник СД лениво ответил, генерал только поморщился - в вермахте не любили фашистских приветствий.
   - Присаживайтесь! - сказал начальник СД. - Знаете о случившемся?
   - Без подробностей, - сказал Крайнев.
   - Ничего особенного, - пожал плечами начальник. - Бюхнер вернулся домой в подпитии, поскользнулся на ступеньках крыльца, упал и сломал шею.
   - Говорят, это сделали русские! - заметил Крайнев.
   - Считаете, я плохо знаю свое дело?! - обиделся начальник. - Русские используют пулю или нож, случается, топор, - начальник поморщился, - но не было случая, чтобы немцу ломали шею. К тому же пистолет Бюхнера на месте, документы - тоже, ключ от дома в кармане. В доме порядок, денщик подтвердил: вещи не тронуты. Не похоже на русских. Мы нашли десять тысяч марок - лежали в тумбочке. Русские их бы точно не оставили.
   Двоякое чувство владело Крайневым. С одной стороны он переживал, что не догадался поискать деньги: из десяти тысяч марок пять принадлежали ему и Эльзе. С другой стороны он осознавал, что нетронутые марки в значительной степени помогли отвести подозрение.
   - Бюхнер мертв, - вмешался в разговор генерал, - его надо заменить. Думаю, вы подходящая кандидатура.
   - Я? - изумился Крайнев.
   - Не говорите, что не мечтали о повышении! - усмехнулся генерал.
   - Думал, - соврал Крайнев, - но мечтать не мог. Бюхнер не оставлял такой надежды.
   - Он был со странностями, - поморщился генерал, и Крайнев догадался: генералу известно о необычных пристрастиях покойника, - но дело знал. Однако и вы зарекомендовали себя неплохо. Принимайте дела! Мы подберем хорошего интендатуррата на ваше место.
   - В этом нет необходимости! - поспешил Крайнев.
   - Почему?
   - Дело налажено, теперь с ним справится фельдфебель или даже унтер-офицер.
   - Пожалуй! - согласился генерал. - Второй раз вы удивили меня, Зонненфельд. Думал, начнете хлопотать о ком-либо из друзей. Я не ошибся в выборе. Вы получите должность майора, большие права и большую ответственность. Постарайтесь оправдать доверие!
   Крайнев сказал соответствующие слова и вышел. "И здесь майор! - думал он, спускаясь по лестнице. - Хоть бы где-нибудь для разнообразия подполковник. Или капитан второго ранга..."
   Мысли были продиктованы легкой истерикой: такого разговора в СД он не ждал. Дома он объявил Эльзе о повышении, она встретила новость вопросительным взглядом. Крайнев, поняв вопрос, покачал головой. "Случайность!" - шепнул ей на ушко, Эльза заулыбалась и побежала накрывать на стол.
   Тяжелый разговор состоялся с Седых.
   - Я виноват, - сказал Саша, вздыхая. - Все водка проклятая. Трезвым оттолкнул бы гада и ушел. Подвел всех.
   - Бросить пить не пробовал? - спросил Крайнев.
   Седых глянул исподлобья.
   - Разбаловали вы меня, - сказал он тоскливо. - Надо строже.
   - Как?
   - Увидел, что пьяный - и в морду! Как Саломатин.
   - Да ну? - удивился Крайнев.
   - Товарищ полковник такой! - подтвердил Седых. - Мне попадало. И другим.
   - И как вы к нему после этого?
   - Саломатина любят! - обиделся Седых. - Скольких людей спас! Увидит, что побежал в бою, подскочит - и по шее! Человек придет в себя - и в бой. Другие не бьют, зато потом под трибунал, а это расстрел. У нас за все время только одного за трусость расстреляли, в других бригадах - уйму. Хлопцы рассказывали...
   - Я не буду тебя бить, - сказал Крайнев. - Поручу Эльзе. Сама тебе наливает, пусть сама и воспитывает.
   - Товарищ майор, так нельзя! - заныл Седых. - Как можно, чтоб баба! Надо мной бригада смеяться станет. Проходу не дадут!
   - Не пей! - посоветовал Крайнев.
   Седых вздохнул, всем своим видом показывая, что такой совет легче дать, чем исполнить, но промолчал. Отказался от ужина и ушел к себе.
   На следующий день пришел Николай. Рассказ о происшествии он выслушал не перебивая. Крайнев ощущал крайнее напряжение связного и ждал упреков. Ошибся.
   - Вы Бюхнера и в самом деле случайно? - спросил Николай, когда Крайнев умолк.
   Крайнев обиженно засопел.
   - Извините! - сказал Николай. - Больно хорошо все вышло. Убить Бюхнера, чтоб занять освободившееся место, это конечно рискованно, но перспективно. Не знаю, Виктор Иванович, бог вам ворожит или черт, но в Москве обрадуются. Ваша работа в N и без того редкая удача, но стать начальником склада немецкой армии - мечта...
   Спустя несколько дней Крайнев в полной мере осознал справедливость этих слов. Теперь он с точностью до последнего солдата знал численность армии, каждого из входящих в нее подразделений, дислокацию частей, их боеготовность. Его первые донесения в новой должности походили на памятную тетрадь Эльзы. Как и она, Крайнев писал донесения ночами, не высыпался, но был счастлив. Передавать такие объемные тексты по рации было слишком опасно, донесения переправляли в бригаду, а оттуда - в Москву. Заведовать столовой на вокзале Крайнев определил фельдфебеля, немолодого, многодетного и вороватого. Фельдфебель был вне себя от восторга и клятвенно пообещал сохранить заведенный господином интендантурратом порядок. Причины его радости были прозрачны. Столовая давала неограниченные возможности для воровства, можно было только представить, сколько продуктов теперь появится на черном рынке или отправится в посылках родственникам фельдфебеля. Крайнева это не волновало: обкрадывать будут вермахт. На станции он появлялся только для сверки количества прошедших эшелонов и одновременного получения разведданных. Иного не требовалось. Дорожа местом, фельдфебель неукоснительно следовал обещанию: в бараках работали те же женщины, их детей кормили, везде поддерживалась чистота и порядок. При всех недостатках, фельдфебель, как многие немолодые немцы, оказался человеком приличным: русский персонал не обижал.
   Все шло хорошо, даже слишком хорошо, поэтому Крайнева угнетала тревога. Он не забыл зиму 1942 года, когда, убаюканный семейным счастьем, прозевал нападение карателей на Вдовск. Крайнев просил Эльзу и Седых не расслабляться, учил их, как обнаружить за собой слежку, как вести себя в таких ситуациях, как держать себя при аресте и отвечать на допросах. С одобрения Николая, Крайнев обзавелся конспиративной квартирой для приюта разведчиков в случае провала кого-либо из группы. В квартире хранились консервы, оружие, запасная одежда, в том числе мундиры для Крайнева: эсесовский и общевойсковой. Он приготовил документы, определил пути отхода. Словом, сделал, что мог. Но спал плохо. Его мучили кошмары, он метался во сне, вскрикивал и брыкался. Невольно будил Эльзу, та по утрам выглядела измученной. Крайнев виновато предложил спать врозь, но Эльза не хотела даже слушать. Жизнь в N стала мучительной. Крайнев стал подозревать, что потихоньку сходит с ума. Однако скоро убедился в обратном...
  
   13.
  
   Фон Лютцов прошел в кабинет и сел в кресло. Спустя пару минут адъютант принес кофе, полковник сделал глоток и одобрительно кивнул: такой, как надо. Крюгер вышел. Фон Лютцов достал из коробки сигару, обрезал кончик и щелкнул зажигалкой. Раскурив сигару, он выдохнул ароматный дым и откинулся на спинку кресла. Вместе с кофе адъютант принес коньяк; полковник делал глоток из бокала, запивал горячим кофе, после чего всасывал густой дым из сигары. Это помогало думать.
   На совещании у гаулейтера были только он и начальник СД. Гаулейтер не был частым гостем в N, тот факт, что по приезду в город он пригласил не партийную верхушку и тыловиков, а руководителей разведывательных служб, говорил о многом. Гаулейтер выглядел хмурым и говорил сердито. Расстелив на столе карту, он тыкал в нее толстым пальцем с такой силой, будто хотел пробить дыру.
   - За полгода в окрестностях N русскими самолетами уничтожено шестнадцать эшелонов с немецкими солдатами и офицерами! - говорил гаулейтер. - Безвозвратные потери превысили шесть тысяч человек! Половина дивизии! В ситуации, когда на поле боя каждый солдат на счету, мы теряем дивизию там, где не должны терять вовсе. Смотрите! - гаулейтер стал водить пальцем по карте. - Эшелоны бомбили здесь, здесь, здесь и здесь! Налеты происходили по одной схеме. Поезд отходил от N на 60 - 80 километров, после чего появлялись самолеты большевиков. Из-за отдаленности от населенных пунктов медицинская помощь раненым запаздывала, вследствие чего мы несли потери, несопоставимые даже с фронтовыми. Как известно, русские достаточно эффективно действуют на наших коммуникациях. Партизаны взрывают железнодорожные пути, русская авиация бомбит станции. Но в тех акциях нет закономерности. Здесь имеется. Догадываетесь?
   Фон Лютцов и начальник СД промолчали.
   - Во-первых, все разбитые эшелоны были пассажирскими, - продолжил гаулейтер. - Во-вторых, отправлялись из N. Составы с оружием или амуницией от самолетов в пути не страдали. Почему? Потому что грузовые эшелоны следуют через N без остановки или задерживаются ненадолго для смены паровозов. А вот о прибытии пассажирских поездов, их дальнейшем маршруте в N известно заранее: солдат здесь кормят...
   - В городе есть большевистский шпион! - воскликнул начальник СД.
   - Вы поразительно догадливы! - саркастически усмехнулся гаулейтер. - Даже удивительно, почему закономерность выявили в Берлине, а не здесь. Итак, господа! - возвысил голос гаулейтер. - Даю три дня. Если спустя этот срок большевистская сеть в N не будет обезврежена, вы отправитесь искупать вину на Восточный фронт. Рядовыми.
   Начальник СД и фон Лютцов, щелкнув каблуками, вышли, после чего каждый поехал к себе. Сейчас, вспоминая разговор с гаулейтером, фон Лютцов отдавал себе отчет: гаулейтер не шутил. Фронт - это самое лучшее, что ждет их. Вполне вероятен трибунал и расстрел. Приказание исходит лично от фюрера, в этом можно не сомневаться, раз приехал сам гаулейтер, а не кто-то из чинов СД или Абвера. Шпионскую деятельность выявили не профильные ведомства, а в ОКВ, скорее всего, в экономическом отделе, ведающем вопросами снабжения и вооружения вермахта. Туда стекаются сведения о потерях. Адмирала Канариса, руководителя Абвера, в известность не поставили, иначе фон Лютцов давно получил бы указание от старика. Канариса в Берлине недолюбливают - интриги Гиммлера. Но Гиммлеру тоже ничего не сказали, начальник СД города ошарашен новостью не менее фон Лютцова. Видимо, на одном из совещаний в ставке кто-то из чинов ОКВ пожаловался Гитлеру, а тот, ясное дело, пришел в ярость. Полгода в тылу вермахта действует русский разведчик! За такое виновных не то, что расстреливаю, вешают за ребра!
   Фон Лютцов бросил сигару в пепельницу и посмотрел на коробку. Сигар оставалось семь. "Успею ли выкурить?" - подумал полковник, но тут же одернул себя. Раскисать рано. В справедливости выводов гаулейтера фон Лютцов не сомневался: шпион действует именно в N. Факты неоспоримые. Как русским удалось? Ответ очевиден. Виноват Шойбер, начальник СД города. Напыщенный идиот с непомерными амбициями...
   В июле 1941 года к полковнику привели пленного русского капитана. В те жаркие дни пленных офицеров были тысячи, но контрразведчики попадались редко. Поэтому капитана допрашивал сам фон Лютцов. Русский ему понравился. Умен, красив, великолепно говорит по-немецки. Опыт разведчика и человека, за плечами которого прожитые годы, подсказал полковнику: капитан хочет жить. Однако предложение сотрудничать с Абвером русский с возмущением отверг.
   - Сколько вам лет? - спросил фон Лютцов.
   - Двадцать восемь.
   - Женаты?
   - Нет.
   - Почему?
   - Не успел.
   - Учеба, служба... - продолжил фон Лютцов. - Работа у нас с вами такая, что ни дня, ни ночи, как говорят русские. Что дальше? Я не собираюсь отправлять вас в лагерь военнопленных. Есть приказ: комиссаров и большевиков расстреливать на месте. Вы член партии, следовательно, большевик. Понятно? Теперь подумайте: есть смысл умирать? Ради чего? Родина? Она многое вам дала? Что вы видели в жизни? Вы не глупый человек и понимаете: СССР разваливается. Прошло три недели после начала войны, а мы уже за Могилевом. К ноябрю будем в Москве. Большевистскому режиму конец. Что дальше? Завоеванной территорией надо управлять. Россия огромна, у Германии не хватит знающих людей, способных делать это эффективно. Чтобы там не говорили наши партийные бонзы, без русских не обойтись. Вы можете стать одним из тех, кто возглавит новую, дружественную Германии Россию. Это право надо заслужить, но у вас получится. Зачем жертвовать собою ради того, что отжило и умирает?..
   Полковник говорил искренне, и русский согласился. Дал подробные показания, которые, впрочем, пригодились мало - устарели. Куда более полезным оказалось использование капитана Петрова для оперативной работы. В тылу вермахта появились партизаны, досаждавшие оккупационным властям. Тогда фон Лютцов провел одну из самых блестящих своих операций, надолго посрамив выскочек из СД. Петрову прострелили ногу (дело требует жертв) и забросили в один из оккупированных районов, где появились партизаны. Раненый капитан госбезопасности (в те годы это соответствовало армейскому подполковнику), сохранивший не только служебное удостоверение, но и партийный билет, не только с удовольствием был принят в отряд, но и возглавил его. В течение нескольких месяцев отряд собирал в свои ряды недовольных новым порядком, после чего Петрову осталось привести этот сброд в оговоренное место - под немецкие пулеметы. Партизаны полегли почти все, в то время как немцы потерь не понесли. Гениальная провокация вызвала восторг даже у конкурентов из СД (позже они пытались ее повторить, да только куда им!), фон Лютцов получил лестное предложение использовать своего агента в аналогичных целях и далее, однако отказался. Тупицам из СД было невдомек, что ликвидация партизанского сброда - слишком мелкая задача для агента такого уровня. Провокация была ступенькой для заброски Петрова в Москву. Фон Лютцов знал, как тщательно НКВД проверяет перешедших линию фронта русских солдат и офицеров, и заранее побеспокоился о правдивой легенде. Петров женился на местной девушке, обожавшей красавца-мужа. Она ничего не знала о контактах Петрова с Абвером. Лгать на допросе трудно даже опытному разведчику, женская искренность, особенно когда женщина юная, производит впечатление. Так и вышло. В апреле у полковника был свой агент в Москве, да какой - офицер НКВД!
   Далее не заладилось. Через группу, заброшенную в столицу ранее, Петров дал знать об успешном прохождении проверки, но группа погибла при попытке передать второе сообщение. Рацию агенты установили в подмосковном лесу, ее запеленговали, лес окружили войска НКВД... Счастье, что агентов застрелили, и они не выдали Петрова. Однако ценный агент в Москве оказался без связи. Фон Лютцов несколько раз пытался переправить к нему людей с рацией, неудачно. Психологически агенту трудно длительное время находиться одному во враждебной среде. Петров запаниковал, стал проситься на фронт, рассчитывая при благоприятной возможности перебежать к немцам. Рапортам его хода не дали. Тогда он самовольно забрался в самолет с группой подготовленных диверсантов и вместе с ними выпрыгнул с парашютом.
   Фон Лютцов не обвинял агента: Петров поступил разумно. К тому же вернулся он не с пустыми руками: как инструктор спецшколы знал в лицо десятки диверсантов, заброшенных в немецкий тыл. Их бы разыскать, да устроить радиоигру с Москвой! Петров выпрыгнул из самолета последним, спланировал в сторону от группы и к рассвету вышел к немецким постам. Первую ошибку совершили фельджандармы: окружили и уничтожили группу Петрова. После чего подозрительного русского передали СД. Хотя Петров четко и ясно сказал, что является агентом фон Лютцова и просил отвезти его в Абвер, Шойбер не подумал это сделать. Обрадовался нечаянно свалившейся удаче. Эсесовцы стали бить Петрова и в конечном итоге вытрясли из агента все, что тот знал. Однако ценнейшие сведения, полученные с таким трудом, пропали попусту. Вместо того чтобы отправить Петрова на поиски диверсантов в N, заманить их в место, где можно без хлопот задержать всех и впоследствии начать работу, эсесовцы полезли сами. Получили трупы, свои и диверсантов. Петров перестал быть нужен, его отдали Абверу, забыв извиниться. Фон Лютцов отправил гневный доклад Канарису, но Шойберу это не повредило: в Берлине главенствовал Гиммлер. Ценный агент перестал существовать: кроме как использовать Петрова инструктором в "Валгалле", выбора не оставалось.
   Фон Лютцов встал и прошелся по кабинету. "Валгалла", любимое детище... В первый год Восточной кампании агентов в школах Абвера готовили быстро и небрежно - надеялись, что вот-вот разгромят русских. Агенты проваливались почти сразу же, многие сразу шли сдаваться НКВД. Впустую потраченное время, усилия, средства... Только к концу сорок второго фон Лютцову и его коллегам удалось убедить Канариса, а тому - руководство вермахта, изменить тактику. Курсантов для "Валгаллы" полковник отбирал лично. После неизбежного отсева осталось шестьдесят девять человек, но каких! Впервые за долгие годы, фон Лютцов чувствовал удовлетворение. Каждый третий из агентов в прошлом офицер, ни одного с образованием ниже среднего. Умны, находчивы, дерзки, великолепно подготовлены физически. В отличие от традиционного распределения ролей в группе, у выпускников "Валгаллы" взаимозаменяемость. Все метко стреляют, владеют навыками рукопашного боя, умеют составить донесение, зашифровать его и передать по рации. Без проблем внедряются в части Красной Армии, знают как вести себя с комендантскими патрулями и сотрудниками "СМЕРШа". Несколько экспериментальных забросок это подтвердили. Группы готовы. Как только сойдет снег, их переправят в тыл русских на всех фронтах. Вермахт получит достоверную и полную информацию о планах советского командования, это поможет рейху если не выиграть войну, то хотя бы продержаться пару лет до заключения приемлемого мира на Западе (в первую очередь на Западе!). Изнуренной войной России в одиночку Германию не победить. России ничего не останется, как последовать примеру союзников.
   Фон Лютцов не питал иллюзий в отношении итогов войны. Ему пятьдесят шесть лет. Первую мировую войну он закончил в звании майора генерального штаба и умел мыслить стратегически. Германия повторила ошибку, затеяв войну на два фронта. Ей не выстоять. Не хватит ни материальных, ни стратегических ресурсов. На Восточном фронте у русских полное превосходство: они господствуют в воздухе, у них больше танков, пушек, солдат, наконец. Русские научились воевать: офицеры, приезжающие с фронта, рассказывают об этом с горечью. Если в сорок первом русские бежали от немецких танков, то теперь бегут немцы. Цвет люфтваффе погиб, оставшихся мальчишек, наскоро обученных в летных школах, русские сбивают, как куропаток. Все, как в 1918-м: недостаток оружия, боеприпасов, медикаментов, питания... Не сегодня-завтра откроют второй фронт на Западе. В Берлине до сих пор есть недоумки, считающие, что дальше Италии союзники не пойдут. Как бы не так! Сталин заставит "железного борова" Черчилля воевать, он это умеет, высадка союзников на западе Европы неизбежна. Это крах. Все из-за фантазий несостоявшегося австрийского художника, возомнившего себя гениальным полководцем. Прежде, чем нападать на СССР, следовало разделаться с Англией. Год-другой большевики обождали бы: сорок первый показал, что они не готовы к войне. Русские не стали бы первыми нападать на рейх - им это без нужды. Они скрупулезно выполняли советско-германские соглашения, безумные планы о мировой революции остались в прошлом. Разгром Коминтерна, учиненный Сталиным, доказал это. Германии не следовало идти на Восток! У Наполеона получилось захватить Европу, но он обломал зубы о Россию. Чтоб завоевать, а тем более удержать эти пространства, у старой Европы не хватит солдат. Не соверши Наполеон глупость, Франция простиралась бы от Ламанша до Немана. Рейху следовало остановиться у Буга. Да только, что теперь...
   Фон Лютцов не был противником войны. Германии следовало взять реванш за унизительную капитуляцию 1918 года, а народ рейха нуждался в жизненном пространстве. Война предоставляет умному и честолюбивому офицеру великолепные возможности для карьерного роста. Фон Лютцов отличился на поприще разведки в Первую мировую войну, где действовал против русских. За три года поднялся от лейтенанта до майора, стал бы полковником - на Восточном фронте, в отличие от Западного, у немецких армий положение было хорошее. Однако война закончилась, и пришли двадцать лет прозябания. Фон Лютцова не отправили в запас, как тысячи других перспективных офицеров (помогли родственные связи), но жить пришлось скудно. Его ветвь фон Лютцовых не отличалась зажиточностью, мужчины поголовно служили в армии, которая их кормила. В мирное время количество корма катастрофически уменьшалось.
   Война давала возможность быстро разбогатеть (фон Лютцов свой шанс не упустил), и удовлетворять желания, немыслимые в ханжеской среде рейха. На пороге пятидесятилетия фон Лютцов потерял интерес к зрелым женщинам. Дело было даже не в жене, постаревшей и подурневшей, на такой случай в Берлине хватало девиц легкого поведения. Полковника (в ту пору еще майора) стали интересовать девочки, не вступившие в период полового созревания. Желание было столь сильным, что он сорвался. Получилась некрасивая история с дочкой служанки, едва удалось замять. Фон Лютцов остался без сбережений и жены, но на свободе и при должности. О жене полковник не переживал - она давно надоела, а вот денег было жалко. Тут как раз случилась война с Польшей. Спецподразделение Абвера под командованием фон Лютцова заняло поместье, брошенное убежавшими в Лондон хозяевами. Бегство было спешным: во дворце осталась прислуга, на стенах висели картины старых мастеров, буфеты ломились от фамильного серебра и дорогого фарфора. Фон Лютцов велел все это собрать, аккуратно упаковать в ящики и отправить на его адрес в Берлин. Чтоб офицеры и солдаты держали язык за зубами, майор разрешил им разграбить винный погреб, взять в поместье то, что осталось, а в окрестных деревнях - что душа пожелает. Однажды, выйдя во двор, фон Лютцов увидел девочку лет двенадцати, грязную, босую, в разорванном платье. Она стояла у дверей кухни, просительно глядя на входящих и выходящих местных рабочих. Фон Лютцов ощутил сладостное томление в низу живота - то самое, что едва не привело его в тюрьму. Он остановил рабочего.
   - Чья? - спросил, указывая на девочку. Фон Люцов неплохо говорил по-русски и по-польски.
   - Ничья, пане! - сказал рабочий. - Беженка. Их сейчас много по дорогам...
   Фон Лютцов заговорил с девочкой. Робея, она сказала, что сама издалека, родители потерялись, когда семья убегала от войны, она не знает, куда идти, и что делать, к тому же очень хочет есть. Фон Лютцов велел беженку сытно накормить, после чего доставить к нему для допроса. Денщик позаботился о горячей ванне, ко времени, когда девочку привели, все было готово. Фон Лютцов запер дверь, велел девочке раздеться и лезть в ванну. Она послушалась. Полковник лично вымыл ее (руки у него при этом дрожали), затем завернул девочку в простынь, отнес в кровать. Она закричала, когда ей стало больно, он погрозил кулаком, и она умолкла. Только стонала. Эти стоны, слезы, бегущие из голубых глазок, возбуждали полковника невероятно. Фон Лютцов мычал от наслаждения, пускал слюну, завопил, когда страсть вошла в апогей, и упал на кровать обессиленный.
   Девочка сбежала в тот же день, но майор не огорчился. Он теперь знал, что делать. Удовольствие, полученное от неизвестной беженки, было незабываемым. Когда вермахт стал на границах СССР, и работа Абвера вошла в спокойный ритм, фон Лютцов обзавелся экономкой. Эта была Эмма Штольц, его давняя знакомая и преданный агент. Некогда Эмма содержала публичный дом, но пришедшие к власти нацисты стали бороться с развратом, Эмма дом потеряла. Фон Лютцеву удалось пристроить ее экономкой в приличную семью. Добрым буржуа он сказал, что Эмма - почтенная вдова, потерявшая мужа на Восточном фронте в 1918-м. Офицеру буржуа поверили. Эмма оказалась хорошей экономкой: что-что, а деньги считать она умела. Однако тяжелая работа (ей приходилось не только вести хозяйство, но и кухарить, подавать на стол, мыть посуду) и скудное жалованье Эмму, привыкшую к веселой жизни, мало устраивали. Она охотно откликнулась на зов давнего приятеля. Занятие было знакомо, работы мало, а жалованье - великолепное. Эмма находила сироток в детских домах, а то и вовсе на улице: приличного вида немке, желающей приютить сироту, охотно верили. Все девочки были светловолосыми и голубоглазыми, как желал майор. В Польше разыскать таких было не трудно, в России - и подавно. О добром сердце полковника, пекущегося о сиротах, в его окружении говорили уважительно. Конечно, хорошо, чтоб призреваемые им дети были арийской крови, но где взять немецких сирот в Польше или России? Тем более у воспитанниц была надлежащая арийская внешность. Девочки содержались строго: выходили из дому только под присмотром экономки, с посторонними не общались, зато были хорошо одеты, сыты и выглядели довольными. Фон Лютцов регулярно навещал подопечных, привозил им подарки. Для офицера, потерявшего семью (подробностей развода коллеги не знали), его поведение было понятным: кому не хочется провести вечерок в окружении милых ангелочков, их детского лепета? О том, что этот лепет ночами превращается в стоны, коллеги или не знали, или делали вид, что не догадываются.
   Вместе с источником наслаждения фон Лютцов нашел на войне источник обогащения. Неразграбленных поместий более не попадалось, да и путь этот таил опасность. Трофейные ценности следовало сдавать рейху, за этим строго следили, фон Лютцеву повезло, что никто не проболтался о поместье. Источник денег оказался прямо под ногами. Абвер, как любая военная контрразведка, присматривал за армией, это проще делать там, где офицеров много, где они расслаблены отдыхом и спиртным. Мысль открыть гостиницу специально для офицеров, оборудовать ее подслушивающей аппаратурой, подобрать толковый персонал, который шпионил бы за постояльцами, пришла в голову фон Лютцову еще в Польше. Продажа награбленного имущества принесла необходимый стартовый капитал. Офицерам Абвера вести дела одновременно со службой запрещалось, поэтому фон Лютцов провел переговоры с владельцами известной сети гостиниц, те его план поддержали. Полковник (в ту пору уже полковник!) стал акционером уважаемого предприятия с правом получения половины прибыли от восточных отделений. Прибыль шла хорошая: профессионалы из гостиничной сети умели ставить дело, а фон Лютцов следил, чтоб конкуренты не мешали. Если кто-то из них начинал претендовать на его кусок пирога, неугодная гостиница подвергалась ночным проверкам, что очень не нравилось постояльцам, персонал арестовывали, а то и вовсе отправляли в концлагерь. В России с конкурентами было и вовсе просто - по причине их отсутствия. Опасность ведения дела на территории, где гостиницу для немцев запросто могли обстрелять, взорвать, бросить гранату в зал ресторана, отпугивала серьезных конкурентов, мелкие были не в счет. Гостиница в N приносила полковнику тысячи марок ежемесячно, плюс была великолепным прикрытием для оперативной работы.
   Личные интересы не подавляли в фон Лютцове профессионала. Он с юных лет усвоил: человеку живется хорошо, если стал незаменимым. Или одним из редких незаменимых... Такие люди востребованы любой властью, им прощается если не все, то многое. Служебное рвение, помноженное на ум, профессионализм, трезвый расчет и житейскую мудрость принесут ему честь, почет и сытую старость. "Валгалла" станет лестницей, по которой он поднимется до сияющих высот. Его ждет перевод в Берлин. Есть, конечно, небольшая проблема с сиротками. На оккупированных территориях на такие вещи закрывают глаза, но в столице могут не понять. Будучи человеком предусмотрительным, полковник отправил Эмму в Берлин, та разведала ситуацию и сообщила по возвращении, что переезд возможен. Нужно купить поместье где-нибудь в окрестностях города, тогда девочек можно будет выдать за восточных работниц - их в третьем рейхе миллионы. Все складывалось как нельзя лучше. И тут русский шпион!
   Гаулейтер умолчал об одном факте, доказывавшем его правоту; наверное, просто не знал. Странный налет русских бомбардировщиков осенью. В отличие от союзников, в ходе массированных налетов выжигавших все живое, русские бомбили избирательно, метя в самые ценные военные объекты. В тот раз они почему-то оставили без внимания железнодорожную станцию - самую лакомую военную цель, зато вдребезги разнесли батальон связи. Фон Лютцов заинтересовался такой странностью, но выводов не сделал - могло получиться случайно. Теперь действия русских выглядели осмысленными. Разовый налет на станцию нанесет немалый ущерб, но несопоставимый с возможностью безнаказанно бомбить пассажирские поезда в окрестностях города. Полковник не располагал данными, но не сомневался: грузовые эшелоны не остались без воздействия русских бомбардировщиков. Из-за нехватки времени их не успели перехватить неподалеку от N, зато наверняка поджидали на других станциях. Рассчитать график движение состава, если знаешь направление и точное время выхода отправления из N - задачка для школьника. Русские готовили почву для засылки шпиона. Поэтому был уничтожен батальон связи, а вместе с ним - станция пеленгации, не восстановленная до сих пор. Разумеется, Шойбер притащит в N передвижные пеленгаторы, возможно, им удастся засечь рацию. При условии, что русский шпион окажется настолько глуп, что не обратит внимания на странные автомобили с круглой антенной на крыше. Рассчитывать на это смешно. В этот раз они имеют дело не с партизаном или подпольщиком, те не действуют столь эффективно. Партизанам не расчищают путь бомбардировщики. Этот шпион - профессионал, подготовленный в Москве, скорее, даже группа профессионалов. Под какой легендой они проникли в N? Станционные рабочие, машинисты паровозов, ремонтники? Возможно, агентам не пришлось внедряться так глубоко, просто установили контакты с теми, кто остался в N и работает на станции с момента оккупации. Не исключено, что контакт был установлен еще прежней группой диверсантов, перебитой эсесовцами... "Шойбер, чтоб он сдох! - выругался полковник. - Сорвать такую операцию!" Как искать шпионов? Шойбер, конечно, немедленно начнет тотальную проверку персонала станции: допросы, угрозы, пытки... Все это не поможет: русские будут молчать. Шойбер ничего не добьется, но отвечать придется и полковнику. Русский шпион должен быть пойман! Или, как минимум, покинуть N. Фон Лютцов согласен даже с таким вариантом. "Валгалла" важнее.
   "А вдруг это немец?" - подумал полковник. Предположение было невероятным, но жизнь научила фон Лютцова не отбрасывать любые версии. Разумеется, речь не идет о русском, выдающем себя за немца. Подготовить такого агента невероятно сложно. Тот должен знать и, главное, уметь делать тысячи вещей. В том числе бытовых. Говорить, как немец, поступать, как немец, пить и есть, как немец. Даже штаны надевать и застегивать по-немецки. Любая ошибка ведет к провалу. Русские на такое не дерзнут. Перед войной они засылали агентов в Европу, то те выдавали себя за уругвайцев - чтоб объяснить свою чужеродность в цивилизованном обществе. "Уругвайцы" вербовали немцев, разоблаченных в впоследствии по делу "Красной капеллы". Завербовать представителя враждебного государства быстрее и проще, этим путем идут разведки всех стран. В "Валгалле" даже инструктора русские, немец не может научить агента быть своим в советском государстве. "Красная капелла" показала, что немец на службе у большевиков - это возможно. Тем более, сейчас, когда итог войны ясен многим. Русские умеют играть на убеждениях, в состав "Красной капеллы" входили замечательные люди: умные, образованные, занимающие высокие посты. Немец - это не исключено.
   Фон Лютцов позвал адъютанта и велел собрать офицеров. Когда те расселись, коротко рассказал о разговоре с гаулейтером.
   - Персоналом станции займется Шойбер, - сказал полковник. - Здесь наше участие ограничено. Немедленно вызовите из школы Петрова, - полковник глянул на адъютанта. - Надо, чтоб он увидел в лицо каждого русского, работающего на станции, возможно, узнает кого-то. Шойбер возражать не будет, только обрадуется. Но я собрал вас, чтоб просить о другом. Прошу вспомнить каждого знакомого вам в N немца, военного или штатского. Особенно интересны те, кто появился в городе в октябре-ноябре прошлого года. Подумайте, не насторожило ли что вас в их поведении? Странное для небогатого человека мотовство, настойчивое предложение дружбы немецким офицерам, или же, к примеру, нетипичная скромность и желание оставаться в тени. Речь может идти о самых незначительных мелочах. Вы профессионалы и знаете, о чем речь. Привлеките свою агентурную сеть, нацельте ее на эту задачу. Не стесняйтесь любых выводов, даже самых невероятных. Вас никто не накажет за чрезмерную подозрительность, наоборот, будут благодарны. Гарантирую награду и повышение по службе любому, кто поможет разоблачить русского шпиона. У нас мало времени, действуйте!
   Когда офицеры разошлись, фон Лютцов сел за стол и стал просматривать списки офицеров и чиновников, пребывающих в N на постоянной основе. Обдумывал каждую фамилию, возле некоторых ставил отметки - для последующей обстоятельной проверки. Лучше, конечно, проверить всех, но на это нет времени. Поэтому - не ошибиться с выбором! Работа была в разгаре, когда в дверь постучали. Это был адъютант.
   - Прошу прощения, господин полковник! - сказал Крюгер, явно смущаясь. - Вы велели сообщать свои подозрения немедленно.
   - Разоблачили шпиона? - усмехнулся фон Лютцов.
   Лейтенант смутился еще больше. Полковник взял сигарету (сигару раскуривать долго), щелкнул зажигалкой. Пуская дым, посматривал на адъютанта. Мальчишка! Сын важного чиновника, который может оказаться полезным в Берлине, взятый в Абвер по протекции отца. Смышлен, услужлив, очень хочет стать разведчиком. Хотеть полезно, но необходимы способности. Волнуется: хочет успеть, пока другие не опередили. Кого мальчик приговорил к закланию?
   - Итак? - сказал полковник.
   - Интендантуррат Зонненфельд! - выпалил Крюгер.
   - Изложите соображения, - сказал фон Лютцов, внутренне усмехаясь.
   - Зонненфельд появился в N в октябре.
   Полковник кивнул.
   - Он служит... вернее, служил на станции, где имел доступ к секретной информации о воинских эшелонах, - продолжил приободренный адъютант.
   Еще кивок.
   - Зонненфельд и Петров похожи: рост, фигура, лицо...
   Брови полковника поднялись. Крюгер умолк, но фон Лютцов сделал приглашающий жест.
   - Я увидел Зонненфельда в октябре у виселицы на площади, где он пристально рассматривал убитых диверсантов. Со спины я принял его за Петрова, подошел, так мы познакомились. Меня удивил интерес к мертвым русским, Зонненфельд пояснил, что на фронте виселиц не видел. Позже я узнал: неправда! На фронте тоже вешают.
   - Все? - спросил фон Лютцов.
   Крюгер кивнул.
   - Знаете, почему вы подаете кофе, а не работаете с агентами? - спросил полковник и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Вы не умеете мыслить, как разведчик. Обратив внимание на внешнюю схожесть Зонненфельда с Петровым, вы сделали вывод, что оба русские. К сожалению, мы воюем не с арабами или китайцами, чтоб различать врага в лицо. Внешне русские мало отличаются от немцев, я бы сказал, совсем не отличаются. Антропологи из НСДАП будут против, они неплохо зарабатывают на теории об арийских черепах, но разведчик должен быть свободен от догм. Ваше предположение, что Зонненфельд - русский, который притворяется немцем, не выдерживает критики - русские этого не умеют. Они могут надеть немецкую форму, выдав себя за наш патруль, остановить на дороге автомобиль - обычная военная хитрость, но полгода жить рядом с немцами, вести себя, как немец... Извините! Если это так, мне пора в отставку. Я не случайно просил искать немца, а не русского! Теперь о виселице. На фронте действительно вешают, но чрезвычайно редко, вполне возможно, Зонненфельд не видел экзекуции. Или же видел, но питает к ним интерес. Люди редко раскрывают свои истинные чувства, особенно - первому встречному. Многие наши солдаты и офицеры любят экзекуции и даже фотографируются на фоне казненных. В ваших соображениях есть верные посылы: время появления Зонненфельда в N и его причастность к информации об эшелонах. Этого достаточно, чтоб заподозрить. Однако Зонненфельда нет в моем списке проверки. Сказать, почему?
   Крюгер стоял, потупив голову. "Его отец может быть полезен!" - вспомнил фон Лютцов.
   - Представьте, Пауль, - сказал он, смягчив тон, - что вас завербовали русские...
   - Что вы! - вскинулся адъютант.
   - Я же сказал "представьте"! - нахмурился полковник. - Вы никогда не станете разведчиком, если будете сходу отметать даже невероятные предположения. Итак, вас завербовали и направили в N с заданием добывать информацию о движении воинских эшелонов. Как будете вести себя с немецким офицером?
   - Предложу ему дружбу... - неуверенно сказал Крюгер.
   - Зонненфельд сделал это? Ваше знакомство имело продолжение?
   - Нет...
   - Интересно, почему? Вы офицер Абвера, русский разведчик должен был двумя руками ухватиться за такое знакомство. Он вас почему-то дружбой не почтил.
   На Крюгера было жалко смотреть.
   - Любой разведчик, внедряясь в чужеродную среду, старается быть как можно незаметнее, не привлекать к себе внимания. Это аксиома, запомните, Пауль! Что делает Зонненфельд, появившись в N? Заводит роман с самой красивой женщина города, тем самым выставляя себя на всеобщее обозрение. Более того, он всячески афиширует свои отношения с фрау Эльзой, явно желая, чтоб ему завидовали. Проще говоря, активно наживает себе врагов. Такое поведение, во-первых, свидетельствует о недостатке ума у интендантуррата, во-вторых, о том, что он искренне влюблен. Достаточно взглянуть на эту пару, чтобы понять: это любовь. Фрау Полякова хранила верность репрессированному большевиками мужу, это знал весь N, но неприступная крепость пала под напором красавца-интенданта. Все знают, что он перевелся в N из-за нее. Они не ищут общества других, все свободное время проводят вдвоем - какие из них шпионы? Влюбленный разведчик - это нонсенс! Да, Зонненфельд работал на станции, как десятки других немцев и поэтому подлежит проверке. Если вы его заподозрили давно, почему не послали запрос по прежнему месту службы?
   - Его дивизию перевели на юг, сейчас она ведет бои в окружении.
   - Запрос можно послать по радио.
   - Нужна ваша подпись.
   - Составьте радиограмму, я подпишу.
   Адъютант щелкнул каблуками.
   - Вот что, Пауль. Если Зонненфельд не ищет дружбы, предложите ее сами. Неизвестно, сколько времени уйдет на ответ у окруженных, и получим ли мы его вообще. Не думаю, что командование дивизии порадуется нашему запросу, подозреваю, его одолевают более насущные заботы. Пригласите Зонненфельда и его очаровательную фрау (она ведь нравится вам, не правда ли?) в гости. Вы живете в доме со своей русской, а все русские женщины прекрасно готовят. Купите продукты, не поскупитесь на хорошую выпивку и потихоньку прощупайте Зонненфельда. Возможно, вы правы, а я нет.
   Крюгер радостно боднул головой и вышел. "Будет дураку занятие, - подумал фон Лютцов, - перестанет приставать с подозрениями. Зато доложит папе, что ему доверяют оперативную работу..." Полковник вернулся к списку, подумал и подчеркнул фамилию Зонненфельда. Для порядка.
  
   14.
  
   Крайнев пришел на службу поздно. Он миновал вытянувшегося часового и плавно зашагал по обширному двору склада. Встречные солдаты и унтер-офицеры услужливо козыряли, Крайнев даже не кивал в ответ, не мог. Дико болела голова. Его опухшее лицо явственно говорило о причинах недомогания, в глазах солдат Крайнев читал понимание и нескрываемую зависть. Кабинет начальника армейского склада размещался на втором этаже облезлого административного здания, Крайнев осторожно поднялся по лестнице. Писарь в приемной вскочил при его появлении и вытянул руки по швам.
   - Кофе, Курт! - сказал Крайнев. - Крепкий, горячий и сладкий. Две таблетки аспирина. Стой! Аспирина, пожалуй, не надо.
   В кабинете Крайнев снял шинель и прошел к письменному столу. Стопку бумаг, ждавшую его подписи, он небрежно отодвинул в сторону. Покойный Бюхнер отменно вышколил подчиненных - через несколько минут кофе стоял на столе. Крайнев подождал, пока Курт выйдет, достал из стола початую бутылку коньяка, щедро плеснул в чашку. Осторожно сделал первый глоток. Желудок взбрыкнул, но через мгновение успокоился. Крайнев по глоточку осушил чашку и достал из кармана сигареты. Он курил, блаженно ощущая, как притихают молоточки в висках. Жизнь продолжалась.
   ...Крюгер позвонил ему вчера и сходу пригласил в гости. Крайнев растерялся от неожиданности, но Пауль был настойчив. Говорил, что задолжал ему угощение, к тому же давно хотел поближе познакомиться с Зонненфельдом и его очаровательной женой. Крюгер так и сказал: "жена". Абверовец говорил напористо, отказаться было сложно, но Крайнев уцепился за "жену" и сказал, что спросит у Эльзы. Крюгер погрозился перезвонить. Крайнев тут же соединился с гостиницей, к его удивлению Эльза согласилась. Крайнев понял: в последние месяцы они жили затворниками, а Эльзе, как любой женщине, хотелось общества. В N с развлечениями было скудно: кинотеатр и редкие рестораны. Крюгер позвонил через полчаса, Крайнев ответил согласием.
   Поначалу он планировал явиться в гости со своим коньяком, но затем передумал - выглядело по-русски. Крайнев бросил в портфель пару жестянок французских сардин, пакет с шелковыми чулками (подарок от Эльзы), с тем и отправились. Зря он поскромничал с коньяком. Крюгер выставил на стол шнапс: крепкий и вонючий. Пить его пришлось как мужчинам, так и женщинам. Эльза едва пригубила свою стопку, а вот сожительница Крюгера, молчаливая и робкая женщина, осушила до дна. И вторую, и третью... Во время застольного разговора Крайнев поглядывал на нее с сочувствием. Вера отрекомендовалась учительницей. Крайнев невольно думал, что с приходом в N Красной Армии учительствовать Вере доведется не скоро. Лет через десять. Если вообще разрешат работать в школе пособнице фашистов, пусть даже отбывшей наказание.
   Крюгер был разговорчив и любопытен. Расспрашивал Крайнева о фронтовых делах. С первых слов Крайнев понял, что абверовец пригласил их с умыслом. Держался настороже. Легенда, тщательно разработанная в Москве и намертво вбитая в память, была выдана Крюгеру в полном объеме. Лейтенант остался неудовлетворенным и пытался выведать скользкие подробности. Сколько лет командиру дивизии, как он выглядит, с кем из офицеров водил дружбу интендант Зонненфельд?.. Крайневу разговор не нравился, и он начал щедро лить в бокалы. Заодно приходилось не забывать себя. Крюгер отрубился первым, но и Крайнев понес в этой схватке потери. Приехавший к полуночи Седых погрузил подгулявшего интендантуррата в бричку и отвез домой. Он помог Эльзе раздеть начальника, при этом, как успел запомнить Крайнев, Седых ворчал в адрес некоторых людей, которые запрещают подчиненным то, что щедро разрешают себе...
   Проснулся Крайнев в одиночестве и с больной головой. Как бы ни было плохо, он сразу вспомнил: им интересуется Абвер. Ничего у них пока нет, кроме подозрений, в противном случае допрос проходил бы в другом месте. Без шнапса, даже вонючего. Вполне возможно, Крюгер вообще действовал по собственной инициативе. Но в любом случае плохо. Крайнев решил в обед переговорить с Николаем и действовать по его совету. "День у меня есть!" - решил Крайнев, даже не подозревая, насколько заблуждается.
   Через час он разобрался с бумагами и вышел во двор. Здесь стояла обычная суета: во двор въезжали машины, подруливали к складам, загружались боеприпасами, амуницией, продуктами... К складу тянулась от станции железнодорожная ветка; грузы доставляли вагонами, а вывозили на грузовиках. Это большое и хлопотное хозяйство функционировало по-немецки четко, без знакомого Крайневу российского разгильдяйства. Но в этой правильности таилась гниль. Когда-то Крайнев с Саломатиным день проторчали на оживленной трассе, высматривая нужный грузовик. Теперь Крайнев заранее знал, когда и какой груз направится в немецкую часть, маршрут следования колонны, количество сопровождающих охранников. По договоренности с Николаем он несколько раз передал сведения Саломатину. Ни одна из колонн к месту назначения не прибыла. Немцы заволновались, стали выделять в сопровождение усиленную охрану, но было поздно: бригада Саломатина на полгода вперед была обеспечена боеприпасами, одеждой и продуктами. Саломатин через Николая передал Крайневу благодарность и пообещал при встрече налить столько, сколько благодетелю влезет.
   Во дворе нашел Крайнева фельдфебель, назначенный им на станцию вместо себя. Фельдфебель запыхался, лицо его блестело от пота.
   - Господин интендантуррат! - проговорил он. - СД закрыло столовую и арестовала всех русских!
   - Вот как! - сказал Крайнев, с трудом изображая невозмутимость. - Они объяснили причину?
   - Ищут русского шпиона!
   - В столовой?
   - На станции! Допрашивают всех русских: железнодорожников, рабочих мастерских, официанток...
   - Они не сказали, как долго это продлится?
   - Гауптштурмфюрер велел закрыть столовую на три дня. Солдат теперь не будут кормить на станции, поезда следуют без остановок или задерживаются только для смены паровозов.
   - Повезло вам, Гюнтер! - вздохнул Крайнев. - Три дня отдыха. Завидую!
   Фельдфебель недоуменно смотрел на него.
   - Отдыхайте! - подтвердил Крайнев. - И вот что! Разыщите моего денщика! Этот бездельник, скорее всего, ошивается в гостинице фрау Поляковой. Пришлите его ко мне. С бричкой.
   Фельдфебель козырнул и убежал. Крайнев закурил и стал степенно расхаживать у ворот. Поведение Крюгера разъяснилось. Немцы пронюхали об утечке информации, но не знают, кого искать. Вместо удочки используют невод. Рано или поздно рыбке не сдобровать. Сидеть, сложа руки, нельзя! Крайневу хотелось изо всех ног бежать к Николаю, но он пересилил себя. Важному немцу бегать не положено. Его положено возить, если не в машине, то в конном экипаже.
   Крайнев едва дождался Седых и, запрыгнув в бричку, велел везти к Николаю.
   - Где Эльза? - спросил, едва они отъехали.
   - В гостинице.
   "Надо было сразу забрать!" - подумал Крайнев и тут же одернул себя. Появление Эльзы у ворот склада, их совместный поспешный отъезд вызовет подозрения. Время терпит.
   Крайнев не стал маскироваться. Седых остановил бричку прямо у булочной, Крайнев зашел внутрь. Николай стоял за прилавком. Увидев лицо гостя, он кликнул помощника и провел интендантуррата в заднюю комнату. Там молча выслушал сбивчивый рассказ.
   - Снимай мундир! - велел он, когда Крайнев умолк. - Все, товарищ майор, операция завершена! Сворачиваем дела! Интендантуррат Зонненфельд умер и более не воскреснет. Переоденем Сашу, и вас отведут на конспиративную квартиру. Домой ни ногой! Там есть что ценное?
   Крайнев подумал и покачал головой.
   - За Эльзой пошлю помощника. Самому не сметь!
   Николай говорил так властно, что Крайнев невольно подчинился. Похмелье давало себя знать, соображал он медленно и плохо. Поэтому покорно облачился в какое-то тряпье, мгновенно превратившись из важного немецкого офицера в нищего русского обывателя. От формы он оставил только сапоги - опорки, предложенные Николаем, выглядели жалко, к тому же не подошли по размеру. С Седых пришлось труднее: одежду на него трудно сыскать даже в мирное время. Саша остался в мундире. Николай притащил из кладовки какой-то балахон и облезлый треух, ими прикрыли могучего сибиряка от зоркого взгляда патрулей. Если патруль все же привяжется, они будут стрелять - у обоих нет гражданских документов. Молчаливый и хмурый парень лет двадцати, помощник Николая, вывел их через задний ход и переулками повел к конспиративной квартире. Они шли молча, не оглядываясь и не зыркая глазами по сторонам - чтобы не привлекать внимания. Руки держали в карманах - каждый грел в ладони рукоятку взведенного пистолета. Патрулей им не встретилось, да и что было немцам до окраин города? Проскользнув в нужную калитку, бывший интендантуррат и его Hiwi исчезли в доме, их спутник немедленно отправился обратно.
   В доме Крайнев немедленно сбросил вонючее тряпье и переоделся в новенький мундир гауптштурмфюрера СС. Седых снял свой мундир, спорол с него петлицы и погоны Hiwi, взамен стал пришивать эсесовские. Шинель он принес с собой в узле, там тоже предстояло сменить знаки различия. Конспиративная квартира была подготовлена заранее, план действий на случай провала многократно обсужден и отрепетирован, поэтому оба работали молча и сосредоточенно. Пока Саша шил, Крайнев спустился в подпол и вытащил тяжелый рогожный куль. Развязал узел и выложил на стол карабин "маузер", два автомата МП-40, запасные обоймы и магазины. Обтер смазку, проверил оружие и положил под рукой. Если немцы окружат дом, долго продержаться не удастся, но огород выходит прямо к реке. На берегу, в сарайчике, спрятана небольшая лодка. Днем на ней не уйти, но ночью шанс есть...
   Покончив с оружием, Крайнев достал из буфета бутылку коньяка и два стакана.
   - Я не буду! - сказал Седых.
   Крайнев глянул на него удивленно.
   - Нельзя сейчас! - пояснил Седых. - Вы пейте! У вас лицо - больно смотреть.
   Крайнев налил себе полстакана, залпом выпил и сел у окна. Он курил, наблюдая за улицей в щель между занавесками. Ему было плохо. Не оттого, что случился провал - он его ждал и мысленно был готов. Он корил себя, что не заехал за Эльзой - ни сразу, ни потом. Не сообразил, подвело похмелье. "Николай привезет ее! - повторял он мысленно как заклинание. - Обязательно привезет! Немцы не знают, кого искать, а Эльза не вызывает подозрения!.." Крайнев докуривал третью сигарету, когда у дома остановилась знакомая бричка. Кучер (это был все тот же молчаливый помощник Николая) соскочил на дорогу и проворно открыл ворота. Бричка заехала во двор, кучер аккуратно прикрыл тяжелые створки. Из брички выпрыгнул Николай. Крайнев привстал, ожидая, что следом появится Эльза, но Николай вытащил из повозки мешок и, не оглядываясь, пошел в дом. Крайнев бессильно опустился на скамью...
  
   ***
  
   Фон Лютцов вернулся к себе в прескверном настроении. Он ожидал, что разговор с Шойбером выйдет неприятным, но не предполагал, что настолько. Полковник сам попросил о встрече, Шойбер неожиданно легко согласился. Как понял позже фон Лютцов, начальник СД рассчитывал на полезный для сторон обмен информацией, но полковник заговорил о другом.
   - Абверу не удалось найти русского шпиона, - сказал он хмуро. Полагаю, СД тоже. Я прав?
   - Работаем, - неопределенно отозвался Шойбер.
   - Заканчивается последний день предоставленного нам срока, - продолжил полковник, мысленно выругавшись. - Завтра докладывать о результатах.
   - В нашем распоряжении полдня и целая ночь.
   - Давайте откровенно, Шойбер! - сказал фон Лютцов. - Ни вы, ни мы с заданием не справились. За оставшиеся время вы сломаете кости еще нескольким русским, но ничего не добьетесь. Если б у вас был результат или хотя бы надежда, вы не стали бы со мной разговаривать. У вас нет причин любить меня, у меня, сами знаете, после истории с Петровым к вам стойкая неприязнь. Но сегодня мы должны забыть о личных чувствах. Вполне возможно, после завтрашнего доклада мы будем сидеть в одном окопе на Восточном фронте. Мне этого не хочется, вам, думаю, тоже.
   - Что предлагаете? - спросил Шойбер.
   - Гаулейтеру нужен шпион, так дадим его! Мертвого. Еще лучше, если труп будет не один. В результате розыскных мероприятий был установлен адрес конспиративной квартиры, туда выехала группа задержания, но большевики не пожелали сдаваться. В ходе состоявшейся перестрелки, фанатики-большевики погибли или покончили с собой - на ваш выбор. Я готов отойти в тень и все почести по случаю успешного розыска отдать СД.
   - А так же все неприятности, если история вскроется! - хмыкнул Шойбер.
   - Я не заинтересован в раскрытии тайны, - сказал полковник. - Ваши люди, тоже. Успешное выполнение задание предполагает награды, повышения в звании, отпуска... Все будут молчать!
   - И настоящий шпион?
   - То есть?
   - Мы доложим, что шпион обезврежен, а тот продолжит работу. После чего нас ждет не фронт, а виселица. Или гильотина.
   - Полагаете, шпион еще в N? Заблуждаетесь! Вы развернули в городе сеть передвижных пеленгаторов. Удалось засечь русский передатчик?
   - Он не выходил в эфир.
   - И не выйдет. После массовых арестов, учиненных на станции, о шпионе знает весь город. Мы имеем дело с умным и хитрым врагом, скорее всего, группой врагов. Она действовала профессионально и осторожно, поэтому мы ни о чем не догадывались. Нет, Шойбер, шпионов в N больше нет. Они давно на пути в Москву или пьют за свой успех где-нибудь укромном месте.
   - Хотелось бы верить. Однако большевики упрямы и мало дорожат своими жизнями. Мы сделаем доклад, а передатчик обнаружится.
   - Всегда можно сказать, что групп было две. Одну обезвредили, другая осталась.
   - Это нас не спасет, - сказал Шойбер. - Назначат расследование, правда откроется... Благодарю вас за предложение, полковник, но вынужден его отклонить. Мне дорога моя жизнь, но я готов жертвовать ей ради рейха! Если гаулейтер решит: мое место в окопе, я пойду в окоп!
   "Тупой ублюдок! - думал фон Лютцов дорогой. - Твое место действительно в окопе! Еще лучше - на русских проволочных заграждениях... Пока в СД заправляют такие идиоты, русские шпионы будут чувствовать себя в нашем тылу, как дома..." Обругав Шойбера, полковник стал думать о другом. Надо было решать, как спастись. Он уведомил Канариса о происшествии, но адмирал ему не поможет - утратил доверие Гитлера. Остаются родственники. В вермахте служат люди с фамилией фон Лютцов, некоторые занимают немаленькие должности. Надо позвонить каждому. Объяснить, что ловить русских шпионов среди рабочих железнодорожной станции - задача СД, а не Абвера. Военная контразведка обязана поставлять вермахту достоверные данные о противнике, фон Лютцов как раз этим занят. Из-за идиота Шойбера может сорваться широкомасштабная операция в тылу русских. Разумеется, родственники не обрадуются его просьбе, но все они солдаты и прекрасно понимают, как нужны вермахту разведданные. Пусть включат все свои связи... Полковник понимал, насколько шатки его надежды, но другого не оставалось. Настроение было соответствующим.
   В приемной полковника ждал Крюгер. Он молча протянул полковнику листок. Это была радиограмма.
   "На ваш запрос сообщаем, что интендантурррат Зонненфельд пропал без вести в период 22 - 23 сентября 1943 г. Он был откомандирован на склад армии за военным снаряжением, которое получил, но в часть не вернулся. Вместе с Зонненфельдом бесследно исчез водитель из русских вспомогательных частей. 24 сентября после нападения русских партизан на поселок Торфяной Завод в этом населенном пункте был обнаружен грузовик, на котором передвигался Зонненфельд. Грузовик оказался пуст, на полу кузова найдены следы крови, о судьбе интендантуррата и водителя местные жители ничего не знали. Предполагается, что оба стали жертвами бандитов. Соответствующее уведомление семье Зонненфельда направлено.
   Командир дивизии..."
   - Когда получена радиограмма? - спросил полковник.
   - Час назад.
   - Так что же ты!.. - полковник осекся, вспомнив, где он только что был. И о том, кто составлял запрос. - Всех офицеров ко мне! Немедленно!
   Минуту спустя фон Лютцов отдавал распоряжения. Короткие, четкие, ясные. Группу захвата - на армейский склад. Арест, обыск, снятие показаний. Группу - к дому Зонненфельда. Арест, обыск, опрос соседей. Группу - в гостиницу. Арест, обыск, опрос персонала. Действовать быстро, но по возможности тихо. Послать на станцию за Петровым: возможно, он видел лже-Зонненфельда среди сотрудников НКВД. Приказания фон Лютцов отдавал автоматически: новость оглушила его. Обдумывать было некогда, требовалось действовать. Хорошо, что вышколенные подчиненные не задавали вопросов. Молча брали под козырек и уходили. На лестнице раздавался топот сапог, со двора доносился шум моторов. Когда последний грузовик уехал, полковник подошел к окну и некоторое время бездумно смотрел на пустынный двор. Способность мыслить вернулась не сразу.
   Это было невероятно! Проникнуть в N под личиной убитого офицера! Нарушение всех правил разведки! У настоящего Зонненфельда в N могли оказаться друзья, знакомые, родственники, сослуживцы, которые мгновенно разоблачили бы обманщика. Русские действовали топорно и нагло, но у них получилось. Война - это большая неразбериха. Тысячи людей появляются в твоей жизни и через короткое время исчезают бесследно, случаются сотни невообразимых в мирной жизни ситуаций, событий, совпадений. Вермахт сумел использовать это в 1941 году, когда забросил в СССР полк "Бранденбург" - переодетых в русскую форму диверсантов. Они отменно поработали, внеся хаос в ряды отступающих русских. Причем, максимальный вред большевикам нанес не столько сам "Бранденбург", сколько рожденная его появлением волна слухов: большевики нередко стреляли друг в друга, принимая своих за диверсантов. Но то, что отлично работает в диверсиях и саботаже, не применяется в разведке! Здесь надо тоньше и с умом. Фон Лютцов считал так до сегодняшнего дня.
   Где русские нашли такого разведчика? Безупречно говорящего по-немецки, прекрасно чувствующего себя среди вражеских офицеров? С аристократической внешностью, умными глазами, располагающей к себе манерой разговаривать? Таких агентов готовят годами, когда они успели? Может, завербованный немец? Скорее всего. Какой-нибудь сынок немецкого коммуниста, сбежавшего в СССР после прихода к власти Гитлера. В тридцатые годы многие из этих перебежчиков были расстреляны большевиками или отправлены в лагеря. На человеке, прошедшем через лагерь или иные репрессии, пожизненно остается печать: он насторожен и угнетен. В Зонненфельде этого совсем не чувствуется. Наоборот. Внутренняя свобода и отчаянная дерзость - то, что русские называют бесшабашностью. Это привлекает людей: Зонненфельд быстро стал в N своим. Внутреннюю свободу и дерзость здесь приняли за аристократизм, а к аристократам, особенно не заносчивым, люди тянутся. Но какой актер! Так сыграть любовь! Возможно, и не играл. В Полякову немудрено влюбиться. Сама она без ума от Зонненфельда, это видно даже слепому. С появлением Зонненфельда Полякова расцвела. Ее будто покрыли яркими красками, подобно тому, как древние греки раскрашивали холодный мрамор статуй. Интересно, она знает, что любовник - русский шпион? Скорее всего, нет. Если Зонненфельд такой, как о нем думает фон Лютцов, он должен использовать любовницу в темную. Чем меньше людей знает о тайной миссии, тем меньше шансов провалиться. Удастся Зонненфельда арестовать? Поиск шпиона идет третий день, Шойбер по своему обыкновению работает шумно. Если Зонненфельд осторожен, то лег на дно или ушел. Если самонадеян, то остался. Шум, производимый людьми Шойбера, как раз показывает, что конкретных подозрений у врага нет. Внезапно, фон Лютцов выругался. Крюгер! Он сам велел адъютанту прощупать Зонненфельда. Как Крюгер прощупал, догадаться нетрудно. Черт!
   Полковник нажал кнопку звонка. Крюгер появился мгновенно, как будто ждал за дверью.
   - Вы встречались с Зонненфельдом? - спросил фон Лютцов.
   - Яволь! Как вы приказали!
   - Удалось прощупать?
   - Он слишком много пил...
   "Все ясно! - подумал полковник. - И ты тоже. Если не хочешь отвечать на неприятные вопросы, нужно устроить попойку. Значит, Зонненфельд знает..."
   Адъютант стоял у порога, ожидая продолжения разговора. "В случае неудачи вспомнит мои поучения, - подумал фон Лютцов. - Как я убеждал его, что Зонненфельд не может быть русским шпионом..."
   - Пауль! - сказал полковник. - Если Зонненфельда удастся арестовать, вы станете обер-лейтенантом и перейдете на оперативную работу.
   Адъютант вспыхнул и, щелкнув каблуками, вышел. "Пообещать можно, что угодно, - угрюмо подумал фон Лютцов, - Зонненфельда в городе нет..."
   Так оно и оказалось. Приезжающие одна за другой группы приносили плохие вести: интендантуррат скрылся в неизвестном направлении, ни на службе, ни дома, ни в гостинице его нет, обыск результатов не дал. Немного порадовала группа, направленная в гостиницу, - Полякову удалось задержать. Вела она себя при аресте дерзко, ударила солдата и дорогой грозилась жаловаться фон Лютцову. Из чего полковник сделал вывод: ничего не знает. Он велел запереть женщину в камере внутренней тюрьмы - не до нее. В первую очередь следовало перекрыть шпиону выходы из города и организовать его розыск. Полковник сел звонить командиру корпуса фельджандармов, затем - Шойберу. О междоусобной войне между ними следовало забыть: СД располагала немалыми силами и могла реально помочь. В штаб-квартире Абвера кипела работа: одни офицеры составляли словесный портрет Зонненфельда, вручали его курьерам, развозившим по постам вокруг N, другие увеличивали фотокарточку из личного дела интендантуррата - для тех же постовых и, если понадобится, для листовки с обещанием вознаграждения за поимку. Требовалось сделать сотни срочных и необходимых дел. До Поляковой очередь дошла только к вечеру.
   - Что это значит, полковник? - сказала она, переступив порог его кабинета. - Почему меня схватили?
   Говорила она с вызовом, но в этой дерзости проскальзывала нотка неуверенности.
   - Где Зонненфельд?! - грубо спросил фон Лютцов.
   - Не знаю! - сердито сказала она.
   - Где может быть?
   - На службе или дома.
   - Когда выдели его последний раз?
   - Утром, перед тем, как пойти в гостиницу.
   - О чем он говорил?
   - Ни о чем. Спал пьяный. Мы были в гостях у вашего адъютанта.
   "Эта она ловко! - подумал полковник. - При случае и другим скажет".
   - Где Зонненфельд может скрываться? У него есть в городе другая квартира? Кого из его знакомых вы знаете? - полковник сыпал вопросами, не дожидаясь ответа - надо сбить ее с волны.
   - Да в чем дело? - спросила она. - Мне объяснят, наконец?!
   - Зонненфельд - русский шпион, - сказал фон Лютцов, подступая ближе. - Собственно говоря, он не Зонненфельд, это имя убитого бандитами настоящего интендантуррата. Если выяснится, что вы это знали, вас ждет виселица, - полковник со злорадством увидел страх в ее глазах. - Так что в ваших интересах, фрау Полякова, рассказать нам и как можно скорее, где может прятаться русский.
   - Не знаю! - сказала она с вызовом.
   Если б женщина сейчас расплакалась или упала в обморок, фон Лютцов ее опустил бы. Не сразу, конечно, продержав пару дней в тюрьме, но освободил бы. Ошибиться в жизни может каждый, тем более женщина, а хорошие управляющие на дороге не валяются. Однако ответ Поляковой ему не понравился.
   - Увести! - велел он и повернулся к Петрову. Фон Лютцов специально позвал его на допрос. Полякова только по документам числилась немкой, во всем остальном ее можно считать русской. Опыт бывшего офицера НКВД мог пригодиться. - Ну? - спросил полковник.
   - Она что-то знает! - сказал Петров.
   "Как они с Зонненфельдом похожи! - невольно подумал фон Лютцов. - Одна фигура, овал лица, лоб... Одна из сотен случайностей, которых полно на войне. Только у Петрова глаза другого цвета и лицо не такое благородное. В нем нет аристократизма, он услужлив и дрожит за свою жизнь. Все-таки Зонненфельд - немец!"
   - Я мог бы допросить ее! - сказал Петров, по-своему поняв молчание полковника. - Мне приходилось.
   "Этот тоже хочет выслужиться! - подумал фон Лютцов. - Что даст допрос? Зонненфельд и его люди наверняка предусмотрели возможность ареста Поляковой, если они еще в городе, то женщина наверняка не знает, где".
   - Нужен скорый результат, - сказал полковник. - Используйте свой опыт! Только не калечить! "Собственно почему?" - удивился фон Лютцов своему распоряжению, но отменять не стал...
   К полуночи стало ясно, что розыск результата не дает. Фон Лютцов вымотался настолько, что без сил сидел в кресле. В этот момент к нему ввалился Шойбер.
   - Ваш Зонненфельд действительно шпион? - спросил он, подходя. - Или мои люди попусту прочесывают город?
   Фон Лютцов подал ему радиограмму. Эсесовец пробежал ее глазами и бросил на стол.
   - Я могу нарисовать таких десяток!
   - Что вы хотите сказать?! - полковник встал.
   - У меня есть основания считать, что после того, как вы не получили моего согласия на подмену шпиона, начали свою игру. Отсюда все ориентировки, словесные портреты, фотографии... Все должны знать, что розыск идет. В то время как бедняга Зонненфельд лежит где-то с пулей в голове. Утром вы объявите, что русский шпион вами обнаружен, но застрелен при попытке оказать сопротивление.
   - Как вы смеете!
   - Не горячитесь, полковник, - сказал Шойбер. - Если это действительно так, я не я не возражаю!
   Мгновение они пристально смотрели в глаза друг другу.
   - Днем вы говорили другое, - сказал фон Лютцов.
   - Тогда был полдень, а сейчас полночь, - сказал начальник СД. - Утром докладывать гаулейтеру. Отдохните, полковник, в вашем возрасте нельзя столько работать! Я уберу своих людей с улиц - они, хоть и моложе, но тоже устали...
   "А ведь он прав! - подумал фон Лютцов после ухода эсесовца. - Этот Шойбер не такой тупица, как я думал. Впрочем, когда речь заходит о жизни, многие начинают соображать..."
  
   15.
  
   - Я запрещаю! - сказал Николай.
   - Плевать! - сказал Крайнев.
   - Я руковожу операцией!
   - Плевать!
   - У меня есть прямое указание Судоплатова...
   - Плевал я на Судоплатова, Абакумова, Берию и всех кровавых палачей во главе с их рябым вождем! Что, достанешь пистолет? Только попробуй! Размажу по стенке, прежде чем дернешься - меня этому учили. Понял?..
   - Виктор Иванович! - тихо сказал Николай. - Это ваше настоящее имя?
   Крайнев осекся.
   - Вы не Петров, - продолжил Николай. - Я лично знал капитана госбезопасности и, по правде говоря, никогда ему не доверял. Слишком скользкий. Похожее мнение было у Судоплатова, поэтому руководить операцией направили меня: имелось предположение, что мы столкнулись с хорошо организованной провокацией немцев. По прибытию в бригаду я поговорил с Ильиным, он рассказал, кто вы на самом деле. Признаюсь, я не поверил. Но после тесного знакомства с вами сомнения отпали.
   - Судоплатов знает? - спросил Крайнев.
   - Я не докладывал.
   - Почему?
   - При таких обстоятельствах он не дал бы согласия на продолжение операции. Из Москвы многое видится иначе. Я взял ответственность на себя и нисколько не жалею.
   - Что с вами будет, если в Москве узнают?
   - Об этом лучше не думать.
   - Меня, в самом деле, зовут Виктор Иванович, - сказал Крайнев. - А вас?
   - Николай Алексеевич Октябрьский, подполковник госбезопасности.
   - Не похожи на офицера госбезопасности.
   - Чем?
   - Манерами.
   - Я служил в иностранном отделе. Там все были такие. Дворяне, потомственные интеллигенты, два-три языка в совершенстве.
   Крайнев смотрел недоверчиво.
   - Я говорю по-немецки, знаю французский и английский. С испанским хуже, но объясниться могу.
   - Где учили языки? - спросил Крайнев по-английски.
   - В НКВД, - ответил Николай на английском. - Тогда оно называлось ОГПУ. Я в органах с шестнадцати лет.
   - Это как? - Крайнев перешел на русский.
   - В гражданскую потерял родителей, беспризорничал, а партия поручила ВЧК-ОГПУ увести детей с улиц. Попал в школу. Там заметили, что я знаю больше других, обладаю хорошей памятью, имею способности к языкам. Иностранный отдел взял шефство, а потом и вовсе забрал к себе. Мне повезло с учителями.
   - Почему вы знали больше других?
   - До революции окончил три класса гимназии.
   Крайнев смотрел недоверчиво.
   - Мое лицо, понимаю, - усмехнулся Николай. - Моя мама - бурятка, отец - русский. Потомственный дворянин, Алексей Матвеевич Спешнев. Этнограф, еще в прошлом веке приехал в Иркутскую губернию изучать верования и обычаи диких народов, так их тогда называли. В одной из деревень увидел мою мать, ей было всего четырнадцать. Влюбился, выкупил у родителей, научил читать и писать, окрестил, а когда минуло шестнадцать, женился. Моя мама была очень красивой. Отец преподавал, она вела хозяйство, жили не бедно. Пока не случилась революция. Их убили, когда грабили дом, меня не тронули по малолетству.
   - Почему вы Октябрьский?
   - Беспризорникам давали революционные фамилии.
   - Вы же знаете свою.
   - Я помнил, что сделали с моими родителями.
   - И пошли служить большевикам?
   - История России полна смут и кровавых расправ. Эпоха Ивана Грозного, эпоха Петра... Власть - это всегда кровь. Можно стать на другую сторону, но это означает предать людей, которые меня учили, воспитывали, делились последним куском. Они верили в светлое будущее.
   - Как вам удалось уцелеть? - спросил Крайнев. - В тридцатые?
   - Лицо помогло. Меня готовили для заграничной работы, но с таким лицом нельзя выдать себя ни за немца, ни за француза, ни за бельгийца... Даже в Испанию не пустили. Я очень переживал, но потом тех, кто побывал за границей, стали забирать... Какое обвинение мне могли предъявить? Из беспризорников, происхождение рабоче-крестьянское, в революции не участвовал, в партию вступил, когда в ней не осталось троцкистов. Разумеется, статью нашли бы, но никто из арестованных меня не оговорил. Отдел разгромили, меня перевели в хозяйственную службу. Когда началась война, попросился к Судоплатову. Он взял: большие потери, нехватка оперативников, тем более, с хорошим немецким. Я работал в школе, где преподавал Петров, поэтому меня послали разобраться, когда пришла весть, что он жив.
   - У вас получались вкусные пирожные.
   - В иностранном отделе учили и не такому. Одно из прикрытий. Я умею шить, могу работать аптекарем и бакалейщиком. Я вас очень прошу, Виктор Иванович, никуда не ходить. Улицы полны патрулей, проверяют каждого, а ваши приметы и, возможно, фотографии есть у каждого солдата. Погибните понапрасну!
   - Мы и так погибнем! Рано или поздно немцы доберутся сюда.
   - Днем я отослал одного их своих помощников на маяк. Там запасная рация. Свою я включил на прием и час назад поймал передачу: он добрался и передал сообщение в Москву. На рассвете прилетят бомбардировщики. Вы не зря разведывали цели. Здесь начнется такое, что немцам будет не до нас.
   - Значит, у нас есть ночь.
   - Виктор Иванович!
   - Слушайте, подполковник Октябрьский! Я не самоубийца. У меня есть план...
  
   ***
  
   Помощник Николая (его звали Иван), вернулся во втором часу.
   - Патрули ушли! - сказал он радостно. - Улицы свободны!
   - Уверен? - спросил Николай.
   - Специально прошелся! - обиделся Иван. - До самого центра!
   - Идем! - встал Крайнев.
   За ворота они вышли вчетвером. Иван с Николаем переоделись в немецкую форму, все вооружились - сторонний наблюдатель, случись ему выглянуть в окно, увидел бы немецкий патруль, шагающий по пустынной улице. Бричку решили оставить - патрули на повозках не ездят, к тому же бричка слишком заметна. К нужному дому они добрались без приключений. Никто не встретился на пути, хотя на одной из улиц в отдалении мелькнул патруль - пересек им путь и скрылся, не заинтересовавшись процессией. Крайнев в который раз похвалил себя за предусмотрительность: несколько комплектов немецкой формы он утащил со склада по поддельному документу и спрятал на конспиративной квартире еще феврале. Не всегда маниакальная настороженность бесплодна...
   Крайнев отворил знакомую калитку, но, подойдя к крыльцу, пропустил вперед Николая. Сам стал в стороне. Рядом затаились Седых и Иван. Николай постучал в дверь - без эффекта. Подполковник стал бухать в нее кулаком. Прошло несколько минут. Крайнев уже начал холодеть от испуга - неужели никого? - как в доме вспыхнул свет и послышались шаги.
   - Кто? - спросил сонный женский голос.
   - Господина лейтенанта вызывает господин полковник! - выпалил по-немецки Николай. - Срочно!
   - Сейчас! - сказала женщина по-русски и ушла. В доме послышались голоса, недовольное бормотание, шаги. Лязгнул засов и на крыльце появился заспанный Крюгер. Вопрос задать он не успел. Крайнев в один прыжок взлетел на крыльцо и воткнул дуло "люгера" в переносицу лейтенанта.
   - Скажешь слово - стреляю!
   В свете выглянувшей из-за облаков луны Крайнев увидел, как побелели глаза лейтенанта.
   - Я не шучу! - предупредил на всякий случай.
   Николай тем временем расстегнул кобуру на поясе Крюгера, забрал пистолет.
   - В дом! - приказал Крайнев. - Ни одного лишнего движения, если хочешь жить!
   Пятясь, Крюгер вошел в дом, за ним, не опуская пистолет, шел Крайнев, следом в открытую дверь скользнули остальные. Женщина, увидев немцев с оружием, испуганно ойкнула. Седых деловито запихнул ей в рот полотенце, скрутил руки и отнес за ширму. Затем сел на табурет - так, чтоб видеть пленницу и обстановку в доме. Карабин он поставил между колен. Тем временем Крайнев усадил лейтенанта на стул, сам устроился напротив. Пистолет он опустил, но в кобуру прятать не стал. Николай пристроился сбоку, а Иван застыл у дверей, преграждая путь.
   - Расслабься, Пауль! - сказал Крайнев, ощутив прилив веселой злости. - Что окаменел? Мы в гости! Шнапс остался?
   - А? - очумело спросил Крюгер, и лицо его порозовело. - В шкафу есть бутылка!
   - В другой раз! - сказал Крайнев. - От твоего шнапса болит голова. Поговорим без выпивки!
   - Что вы хотите? - спросил Крюгер, настороженно оглядывая незваных гостей. - Почему на вас форма СС?
   - Фасон больше нравится! - сказал Крайнев.
   - Вы знаете, что вас ищут?
   - Догадываемся! - усмехнулся Крайнев.
   - Вам лучше сдаться! - сказал Крюгер. - Я позвоню полковнику, он обеспечит охрану. Абвер - это не СД, вам гарантировано гуманное обращение и хорошие условия содержания.
   - Что ты говоришь! - всплеснул руками Крайнев. - Всю жизнь мечтал! Брось валять дурака, Пауль! Ты не понял, зачем мы пришли?
   - Я ничего не скажу! - насупился Крюгер.
   Крайнев поднял пистолет. Крюгер побледнел, но смотрел вызывающе. Крайнев опустил оружие.
   - Саша! - сказал он Седых. - Кляп ему в рот, руки свяжи!
   Седых закинул карабин за спину и сноровисто исполнил приказание. Крайнев дал ему знак не отходить.
   - Это мой друг Эдигей! - сказал он немцу, указывая на Николая. - Он монгол, из диких степей. У его народа есть обычай: отважный воин съедает яйца врага, чтоб перенять мужскую силу. Сырыми. По правилам, яйца вырезают у живого врага, чтобы тот все видел и мучился. Эдигей давно просил меня предоставить ему возможность полакомиться. Он хороший солдат, я не могу отказать.
   Николай достал нож и хищно улыбнулся, показав мелкие острые зубы. Крюгер побледнел.
   - Саша! Сними с него штаны!
   Крюгер замычал и стал извиваться, но Седых намертво прижал его к себе левой рукой. Правой расстегнул пояс лейтенанта, затем пуговицы на штанах, стащил их вместе с кальсонами до колен. Усадил лейтенанта на стул и крепко ухватил за плечи. Николай медленно двинулся к пленнику, Крюгер следил за ним глазами полными ужаса. Когда Николай наклонился, Крюгер замычал и стал извиваться. Крайнев привстал и выдернул кляп.
   - Зонненнфельд! - завопил Крюгер. - Вы же цивилизованный человек! Уберите этого дикаря!
   - Вы будете сотрудничать?
   - Вы гарантируете мне жизнь?
   - И жизнь, и гуманное обращение.
   - Я согласен!
   Крайнев сделал знак. Николай спрятал нож и с видимой неохотой вернулся на место. Крайнев достал из бокового кармана мундира сложенный вдвое лист бумаги и карандаш.
   - Пиши! Я, лейтенант Абвера Пауль Крюгер, добровольно даю согласие сотрудничать с органами НКГБ Советского Союза. Дата и подпись.
   - Это обязательно? - спросил Крюгер, кусая губу.
   Николай угрожающе привстал. Крайнев кивнул Седых. Саша развязал руки лейтенанту. Крюгер схватил бумагу и быстро написал требуемое. Крайнев взял листок, внимательно прочитал и спрятал в карман.
   - Можно мне одеться? - робко спросил Крюгер.
   Крайнев кивнул. Опасливо косясь на Николая, лейтенант торопливо натянул штаны, застегнул пуговицы и сел.
   - Где Эльза? - спросил Крайнев.
   - Во внутренней тюрьме Абвера.
   - Жива?
   - Да.
   - Сколько часовых охраняет тюрьму?
   - Двое. Один снаружи, второй внутри самой тюрьмы.
   - Почему так мало?
   - Кроме Поляковой в тюрьме никого нет. К тому же рядом комендатура, где своя охрана.
   - Как часто меняются часовые?
   - Через два часа. В полночь, два часа, четыре и шесть. Зонненфельд! - вдруг воскликнул Крюгер. - Вы собираетесь напасть на тюрьму? Это самоубийство!
   - Если стрелять. Но мы постараемся тихо.
   - У вас не получится.
   - Разве? Нам поможет адъютант фон Лютцова!
   Крюгер хватил ртом воздух.
   - Я? Я никогда...
   - Вот это, - сказал Крайнев, хлопая себя по карману. - Ваш приговор, Пауль. Представьте, что придется пережить, если документ попадет в руки СД. Легкой смерти не получится. Это раз. Ваших близких родственников отправят в лагерь, где они, скорее всего, погибнут. Это два. Если же вы сделаете так, как нужно нам, не только уцелеете. Обещаю, что мы сохраним тайну до конца войны и после нее. Сколько вам лет, Пауль?
   - Двадцать.
   - Впереди целая жизнь. Когда Германия капитулирует, в ней останется мало мужчин. Вы служите в Абвере, в отличие от СД это не преступная организация. Преследований со стороны победителей не будет. Перед вами откроются сотни дорог, недоступных ранее. Ну?
   - Можно мне выпить? - попросил Крюгер.
   Крайнев взял из буфета бутылку шнапса, налил полный стакан. Крюгер осушил его до дна и только сморщился, вдохнув воздух.
   - Молодцом! - одобрил Крайнев. - Решения надо принимать быстро и правильно, - он посмотрел на часы. - Без пяти три. Пока дойдем, времени останется мало. Подождем смены часовых. А пока, Пауль, вы нам кое-что расскажете.
   - О чем?
   - О "Валгалле", к примеру.
   - Вы знаете?! - воскликнул Крюгер, бледнея.
   Крайнев пожал плечами. Он сам не знал, почему вспомнил "Валгаллу". Разговор с Гаркавиным, загадочный приказ бригаде Саломатина... Если б Крюгер изобразил недоумение, Крайнев не стал бы настаивать.
   - Можно мне закурить? - попросил Крюгер.
   Крайнев достал сигареты и зажигалку. Щелкнув кнопкой, поднес лейтенанту огонек, зажигалку оставил на столе. Никто не обратил на это внимания. Крюгер, выпустив дым, стал рассказывать. Крайнев заметил, как с первых его слов подобрался Николай. Внезапно он выхватил крошечный блокнот и стал торопливо набрасывать на маленьких листках стенографические значки.
   - Монгол понимает по-немецки? - удивился Крюгер.
   - А так же по-английски, по-французски и по-испански, - сказал Крайнев. - Не отвлекайтесь, Пауль! Знание иностранных языков не заглушает в человеке инстинкты. Вкус ваших яиц будоражит мозг моего друга. Продолжайте!..
   Абвер занимал здание управления милиции N. (СД, как более влиятельная и многочисленная структура оккупировала выстроенный накануне войны четырехэтажный помпезный особняк НКВД.) Кирпичное двухэтажное здание бывшей милиции имело обширный двор, обнесенный высоким забором, внутреннюю тюрьму (перестроенный каретный сарай), гостевой флигель. Во дворе стояли грузовики и "хорьх" фон Лютцова. Часовой ходил у ворот и беспечно курил. Караульная служба Абвера, судя по всему, не блистала строгой дисциплиной. Крайнев подумал, что часового не случайно выставили снаружи; во дворе солдат наверняка забрался бы в кабину и благополучно уснул.
   Они стояли в тени здания напротив Абвера и совещались. Это не заняло много времени. К часовому, ясное дело, надо идти вдвоем - большое количество людей охранника насторожит. Может случиться шум. Пойдут Крюгер и Крайнев. Монгольское лицо Николая вызовет подозрения, а Седых с Иваном не говорят по-немецки. К тому же вид у них самый славянский. Крайнев приводил эти аргументы, страстно желая, чтобы ему возразили: он не хотел делать, что предстояло. Однако все согласно кивнули. Только Николай коснулся плеча Крайнева и отвел его в сторону.
   - Виктор Иванович! - сказал он горячим шепотом. - Я могу вас переубедить?
   - Уже обсуждали! - сказал Крайнев.
   - Ситуация была иной. Мы получили ценнейшую информацию. Она стоит дорого, много больше, чем жизнь одной женщины, чем моя и ваша жизни вместе взятые. Мы не имеем права рисковать. Только вы и я говорим по-немецки и являемся носителями тайны. Если оба погибнем...
   - Мы ничего б не узнали, не пойди к Крюгеру! - сказал Крайнев. - Помнится, кто-то возражал. Теперь о носителях. У меня в кармане зажигалка. Это миниатюрный диктофон. Ильин знает, как им пользоваться. Если со мной что случится, доставьте зажигалку ему. И, вообще, если против, забирайте своего Ивана и катитесь! Без вас справимся!..
   - О чем вы говорили? - подозрительно спросил Крюгер, когда Крайнев вернулся.
   - Не о вас! - буркнул Крайнев и надвинул фуражку козырьком на глаза. - Успокойтесь, Пауль! Ваши яйца послужат Германии! Форвертс!..
   Часовой заметил их сразу: площадь освещала мощная лампочка на столбе. Солдат насторожился, даже потащил винтовку с плеча. Но затем успокоился - узнал адъютанта. Когда Крайнев с Крюгером подошли ближе, часовой вытянулся. Это был молоденький солдатик лет восемнадцати, он тянулся перед офицерами в искреннем рвении. Крайневу на мгновение стало плохо от вида юного лица, но он заставил себя вспомнить об Эльзе.
   - Все спокойно? - спросил часового Крюгер.
   - Яволь, герр лейтенант! - отрапортовал солдат.
   Адъютант сделал шаг в сторону. Крайнев ударил без размаха, молниеносным движением от бедра - как учили. Обоюдоострый эсесовский кинжал, подаренный Соломатиным на Рождество 1942 года, как бумагу разрезал шинель и мундир солдата, разрубил ребро и развалил сердце. Часовой охнул и упал на колени. Крайневу показалось, что он ощутил, как задрожал клинок, попав в сердечную мышцу. Он придержал карабин, чтоб не звякнул о мостовую. Затем выдернул кинжал и вытер лезвие о шинель убитого. Когда выпрямился, то увидел в глазах Крюгера ужас.
   - Опирайте ворота, Пауль! - сказал Крайнев хрипло. - У нас мало времени.
   Руки Крюгера тряслись, Крайнев отобрал ключи и сам открыл замок. Седых затащил труп во двор и бросил в тени забора. Иван взял карабин убитого и занял его место на улице.
   - Сумеете завести? - Крайнев указал на грузовик.
   - Разумеется! - сказал Николай.
   - Тогда займитесь.
   - Работающий мотор привлечет внимание!
   - Зато заглушит выстрелы. Идем! - Крайнев подтолкнул Крюгера и достал из кармана взведенный "люгер". Ни за что в жизни он больше не ударит человека ножом...
   Часовой внутренней тюрьмы, привлеченный звуком мотора, сам выглянул за дверь. Увидев Крюгера, он успокоился. Крайнев выстрелил от бедра, часовой упал ничком. Звук негромкого пистолетного выстрела потонул в тарахтении двигателя. Крайнев перешагнул труп и вошел внутрь. Связка ключей висела рядом с оборудованным постом часового, он снял ее и кивнул Крюгеру. Они шли по коридору, открывая дверь за дверью - Эльзы нигде не было. Крайнев чувствовал как нечто черное, страшное и дикое поднимается из глубин души. Крюгер это ощущал и старался держаться в отдалении. Он бы совсем убежал, но следом шагал Седых - молчаливый и страшный, как возмездие.
   ...Эльза оказалась за последней дверью. Крайнев узнал знакомую фигуру, завернутую в одеяло, и побежал к ней. В камере горел яркий свет, его, видимо, не отключали на ночь. Крайнев отдернул одеяло и отшатнулся. Лица у Эльзы не было - сплошной синяк и кровоподтеки. Он осторожно коснулся ее лба - он был влажным и горячим. Эльза застонала и открыла глаза.
   - Я знала, что ты придешь! - сказала тихо. - А он говорил, что ты меня бросил, - она слегка шепелявила. Крайнев понял, что у нее не хватает зубов - выбили.
   - Кто это сделал? - спросил, еле сдерживаясь.
   - Его фамилия Петров. Сказал, что бывший капитан госбезопасности. Хвастался, что заставит меня говорить. Только я ничего не сказала! Он бил меня сапогами в живот и у меня случился выкидыш, - Эльза заплакала.
   - Тихо, девочка! - сказал Крайнев, поднимая ее с жесткого топчана. - Я здесь, и больше никому тебя не отдам!
   Ее платье было липким от крови. Стиснув зубы, Крайнев отнес Эльзу к грузовику. Седых тащил следом тюфяк и одеяло. Крюгер прятался за его спиной. Седых забросил вещи в кузов, заскочил сам и бережно принял у Крайнева легкое тело.
   - Я присмотрю за ней! - сказал тихо. - Не переживайте, товарищ майор, будет жить! Синяки сойдут, зубы вставим, будет краше прежнего! Не такое бывало.
   - Где Петров? - спросил Крайнев, повернувшись к Крюгеру.
   - Там! - лейтенант указал на флигель.
   - Идем!
   Они подошли к флигелю, Крюгер, подчиняясь жесту Крайнева, постучал в дверь. В окне флигеля сразу вспыхнул свет - видимо, шум мотора разбудил Петрова. Послышались шаги.
   - Кто? - спросили из-за двери.
   - Крюгер, адъютант фон Лютцова! - сказал лейтенант. - Господин полковник требует вас к себе.
   Заскрипел отпираемый засов. Крайнев отодвинул Крюгера и стал перед дверью. Когда та отворилась, ударил сразу.
   Его противник оказался хорошо тренированным: упал на бок, перекатился и молниеносно вскочил на ноги. К тому же он был бос и без мундира. Но Крайнева вела ярость. Он отбил стремительный хук слева и ударил сам. Петров упал, встать ему Крайнев уже не позволил. Изо всех сил пинал юркое, жилистое тело и сумел-таки угодить в живот. Под сапогом треснули ребра, Петров охнул и вытянулся. Крайнев отступил и достал "люгер". Петров оперся руками о пол и сел.
   - Кто вы такой? - спросил по-немецки сдавленным от боли голосом. - Почему бьете меня? Я агент Абвера, гауптман.
   - Больше не выслужил? - спросил Крайнев по-русски. - Не оценили немцы?
   В глазах Петрова мелькнул ужас.
   - Вы индендантуррат Зонненфельд?
   - Я! - сказал Крайнев, поднимая пистолет.
   - Погодите! - Петров поднял руку, как будто та могла защитить от пули. - Я могу быть полезен! Я работал инструктором в школе Абвера "Валгалла".
   - Я знаю про "Валгаллу", - сказал Крайнев.
   - Я помню всех агентов лицо! Помогу их разоблачить!
   - Покупаешь жизнь? - спросил Крайнев. - Как когда-то купил у немцев? Продал наших, теперь решил переиграть? Умереть за Родину было слабо? Мальчики, преданные тобой, стреляли, пока были патроны, последнюю пулю оставили себе. Твоя жена отправилась на фронт, чтоб быть ближе к мужу, и погибла...
   - Деревенская дурочка! Я ее не заставлял! Послушайте, Зонненфельд, вы же профессионал и понимаете: Родине будет больше пользы от меня живого, чем мертвого.
   - Это правда! - сказал Крайнев. - Ради пользы дела тебе могут сохранить жизнь. Но я этого не хочу.
   Немыслимым для Крайнева движением Петров вскочил на ноги и прыгнул к постели. Он успел сунуть руку под подушку, когда Крайнев выстрелил. Пуля вошла точно в затылок и вышла над переносицей, разворотив пол-лица. Кровавые брызги испятнали постельное белье. Петров боком рухнул на пол, все еще сжимая в руке рукоять "люгера". Крайнев повернулся и вышел во двор. Крюгер стоял у двери, в глазах его плескался страх.
   - Иди домой! - сказал Крайнев. - И забудь, что здесь видел. А вот данном тобой обязательстве помни! Придет время, к тебе подойдут и покажут эту бумагу...
   Он не заметил, как исчез адъютант. Грузовик выехал за ворота, Иван вскочил в кузов. Крайнев аккуратно запер замок на воротах и швырнул ключи через забор. После чего забрался в кабину.
   - Везучий ты, майор! - сказал Николай, выруливая в переулок. - Хотел бы с тобой дальше служить.
   - Эльзу надо показать врачу, - сказал Крайнев. - Платье мокрое от крови. Выкидыш был.
   - Сейчас заедем на конспиративную квартиру и посмотрю, - сказал Николай. - Медикаменты есть! - он кивнул на железный ящик с красным крестом в углу кабины и пояснил: - Меня учили...
   - Самолеты прилетят?
   - Уже летят! - сказал Николай, бросив взгляд на светящиеся стрелки часов. - Погода хорошая, рассветает вовремя.
  
   ***
  
   - Как это случилось? - спросил фон Лютцов.
   - Пришедшая к шести смена не обнаружила часового, - сказал адъютант. - Как положено по инструкции, подняли тревогу...
   Полковник потер заспанное, измученное лицо и еще раз обвел взглядом комнату флигеля. На мгновение задержал взор на трупе Петрова и отвернулся.
   - Трудно воевать с людьми, чьи действия не поддаются логике, - сказал он. - Разоблаченный шпион, которого все ищут, вместо того, чтобы сбежать или лечь на дно, нагло штурмует тюрьму, освобождая сообщника, убивает предателя, после чего скрывается на угнанном автомобиле. Далеко он уедет?
   - Посты вокруг города предупреждены! - доложил Крюгер. - Никто не видел грузовика с нашими номерами на выездах. Патрули прочесывают город!
   "Неплохо держится! - подумал полковник, глянув на адъютанта. - Испугался, но старается не показать. Я недооценил мальчишку. У него есть чутье - первым заподозрил Зонненфельда. Только русского не поймать! Он действует парадоксально и всегда на шаг впереди. Шойбер прав, пора готовить замену. Зонненфельд, надо отдать ему должное, в этом нам помог".
   - Вы умеете шить, Пауль? - спросил фон Лютцов.
   - Когда был курсантом, учили, - ответил удивленный адъютант.
   - Раздобудьте петлицы и погоны интендантуррата и пришейте их сюда! - полковник указал на мундир убитого Петрова. - Затем оденьте труп, как положено. Этой ночью разыскиваемый нами шпион напал на тюрьму Абвера с намерением освободить сообщницу. Поначалу ему это удалось: он убил двух часовых и вывел женщину. Однако в здании оказался мой адъютант, который из-за служебного рвения задержался далеко за полночь. Он услышал шум и вышел во двор. Застигнутый врасплох русский шпион, он же интендантуррат Зонненфельд, начал отстреливаться, и был убит лейтенантом Крюгером.
   - А женщина? - спросил адъютант.
   "Соображает!" - усмехнулся фон Лютцов.
   - Скажите, Пауль! - сказал он. - Вы очень привязаны к своей русской?
   Крюгер не ответил.
   - Насколько я успел заметить, она похожа на фрау Полякову: волосы, фигура, глаза. Полагаю это не случайно. Ростом ваша пассия будет пониже, но, когда человек лежит, это незаметно. Найдете в гардеробе Поляковой платье, в котором ее часто видели...
   Адъютант молчал. "Самый лучший выход! - лихорадочно думал он. - Варвара может проболтаться. Когда я развязал ее, она была в обмороке от страха. Потом стала сыпать вопросами..."
   - Вы хотите стать обер-лейтенантом?! - раздраженно спросил фон Лютцов.
   - Яволь, герр полковник! - вытянулся Крюгер.
   - Тогда действуйте! Учитесь у русского: выстрел в затылок, и человека родная мать не узнает. О Петрове забудьте! У Абвера никогда не было такого агента. Я лично уничтожу его дело. Если пройдет удачно, обещаю похлопотать о награде.
   Адъютант щелкнул каблуками. Полковник вышел во двор. Светало. Фон Лютцов достал сигарету, закурил.
   "Как он рассчитывает выбраться из города? - размышлял полковник. - Русский еще в N, это бесспорно. Люди Шойбера и фельджандармерия прочесывают город, день-два и беглецов найдут. Если доложу о мертвом интендантуррате, а затем объявится живой... Случится скандал и неприятные последствия. Однако не доложить нельзя. Надо посоветоваться с Шойбером..."
   Отдаленный тягучий гул вплелся в шум двора. Полковник недоуменно прислушался, затем взглянул на небо.
   - Доннер ветер!
   Фон Лютцов швырнул окурок на землю и побежал к входу в бомбоубежище.
   - Алярм! Алярм! - раздавалось за спиной.
   "Следовало догадаться! - подумал фон Лютцов, занимая место под бетонными сводами подвала, расширенного и укрепленного немецкими саперами. - Бомбардировщики расчистили шпиону путь в N, теперь расчищают дорогу обратно. Шпион может погибнуть под своими же бомбами, но русских такие соображения не останавливают. Если Зонненфельда разнесет в клочья - даже лучше. Не буду спешить с докладом..."
   Земля над головой содрогнулась. Взрыв ударил неподалеку, затем второй, третий... Бетонный свод над головами немцев вздрагивал и осыпал их пылью и крошкой. Полковник перестал думать...
   Ил-4 под управлением старшего лейтенанта Попова вышел из пике и устремился на восток. Освободившись от бомб, самолет летел быстро, как будто тоже спешил домой. Попов по привычке прижимал машину к земле - так безопаснее. Истребители, вылетающие на перехват бомбардировщиков, ищут врага в небе. Не каждый догадается взглянуть вниз, да и заметить самолет над пестрой мозаикой земли сложно.
   Попов вел Ил-4 над дорогой - хороший ориентир, не заблудишься. Дорога была прямой и просматривалась издалека. Поэтому Попов своевременно заметил грузовик, кативший от города. Старший лейтенант привычно бросил взгляд на приборную доску - топлива оставалось в обрез. Обогнать и лечь на боевой разворот не получится. Попов сделал небольшую горку, затем опустил нос самолета. Когда крытый кузов грузовика оказался в прицеле, нажал гашетку. Он видел, как пули стегнули по брезенту, вырывая из него куски, в следующий миг грузовик скрылся из вида. Попов подумал и решил не докладывать об уничтожении цели. Во-первых, наверняка не уничтожил. Во-вторых, грузовик мог оказаться порожним; прострелить брезент - невелика доблесть. Старший лейтенант забыл о происшествии, как забывал о десятках других.
   Атакованный "илом" грузовик вильнул и остановился на обочине. Крайнев стащил с руля окровавленное тело Николая и откинул на сиденье. Безжизненно застывшие, черные глаза подполковника равнодушно смотрели на него. Крайнев выскочил из кабины и подбежал к заднему борту.
   - Все целы?
   - Целы, товарищ майор! - послышался голос Седых. - Мы, как самолет увидали, сразу на пол легли. Летчик не знает, что здесь свои. Щепками обдало - только и всего.
   - Николая убили! - сказал Крайнев.
   - Ах ты!.. - раздалось из кузова, и Седых спрыгнул на дорогу.
   - Перетащим в кузов! - сказал Крайнев. - Ты сядешь за руль. Офицер за рулем - это подозрительно.
   - Слушаюсь!
   Вдвоем они вытащили тело подполковника из кабины. Иван помог поднять его в кузов. Снял с себя шинель, положил под голову Октябрьского и накрыл лицо полой. Иван ничего не сказал, но глаза у него влажно блестели. Седых сел руль, Крайнев пристроился рядом, и грузовик покатил по дороге.
   - Через два километра сворачиваем на проселок! - сказал Крайнев.
   - Помню! - отозвался Седых.
   - Как Эльза? - спросил Крайнев.
   - Спит. Как дал ей товарищ подполковник таблетку, так и заснула. Лоб не горячий. Не переживайте, товарищ майор, к обеду будем в бригаде, а там врач...
   Крайнев кивнул и достал сигареты. Смертельно хотелось спать...
  
   16.
  
   Сталин слушал доклад молча. Не перебивал, не задавал вопросов, молча вертел в пальцах пустую трубку, которую то клал на зеленое сукно стола, то снова брал в руки. Было в этом молчании нечто зловещее, что заставляло присутствующих внутренне ежиться. Василевский, Абакумов, Пономаренко - все они сидели, опустив головы. Судоплатов докладывал стоя. Сталин, не предложил ему сесть, как обычно, и в этом тоже просматривалось нерасположение Верховного. Начальник 4-го управления НКВД СССР смотрел на вождя сверху вниз. Он видел склоненную седую голову и сухие кисти, торчавшие из обшлагов френча. Левая кисть была заметно суше правой.
   Судоплатов закончил и умолк. Сталин молча дал ему знак сесть. Сам встал, прошел к письменному столу. Молча стал набивать трубку табаком из разорванной папиросы "Герцеговина Флор". Это привычное занятие позволяло ему все обдумать, прежде чем говорить. Решение вождя должно быть безошибочным и мудрым, каждое слово - выверенным. Сталин зажег спичку, раскурил трубку и вернулся к столу для приглашенных.
   - Итак, - сказал он, пыхнув дымом, - подытожим. Абверу удалось втайне от нашей разведки создать школу, подготовившую шестьдесят девять профессиональных шпионов. Это тридцать три разведывательные группы. Я правильно понимаю, товарищ Судоплатов!
   - Так точно! - вскочил генерал.
   - Сидите! - Сталин сделал жест трубкой, как будто придавливал офицера чубуком. Судоплатов подчинился. - Тридцать три группы! - повторил Верховный. Цифра напомнила ему семинарскую юность. - В то время как для срыва летнего наступления в Белоруссии достаточно одной. Если верить вашему докладу, Павел Анатольевич, группы готовы, возможно, немцы начали их заброску. Так?
   - Так точно!
   Генерал снова вскочил, но Сталин усадил его тем же жестом.
   - Информация достоверная?
   - Ручаюсь, товарищ Сталин!
   - Что собой представляет Петров?
   - Воюет с первого дня войны. В 1941 был ранен, попал в окружение, но пробиваться к линии фронта не стал, а создал в Городском районе партизанский отряд. В марте 1942 года отряд полностью очистил от немцев Город и район, которые оставались свободным от оккупантов до прихода Красной Армии.
   - Помню! - сказал Сталин. - Отрядом командовал старший лейтенант Саломатин, а создал некто Брагин. Так, Пантелеймон Кондратьевич?
   - Так точно! - сказал Пономаренко, в который раз поражаясь нечеловеческой памятливости вождя.
   - Нам тогда доложили, что под фамилией Брагина скрывается другой человек.
   - Это был капитан государственной безопасности Петров! - сказал Судоплатов. - После того, как отряд Саломатина получил указание Центрального штаба партизанского движения перебазироваться в другой район, Петров оставил отряд, где его пребывание не диктовалось необходимостью, сумел перейти линию фронта и добраться до Москвы. Благополучно прошел проверку и служил инструктором в спецшколе диверсантов. Подал несколько рапортов с просьбой направить на фронт. По всем получил отказ. После чего самовольно сел в самолет с очередной группой и выбросился в тылу немцев.
   - Опытные специалисты рвутся воевать, а мы держим их в тылу, -сказал Сталин. - Сами же за линию фронта отправляем неумех, которые сразу проваливаются. Отправь мы Петрова годом раньше, возможно, узнали бы о "Валгалле" своевременно.
   Судоплатов и Абакумов подняли опущенные головы. Сталин сказал "мы". Это означало, что вину за несвоевременную заброску Петрова он не возлагает на кого-то конкретно.
   - Почему ваши люди ничего не знали? - Сталин посмотрел на Пономаренко.
   - В N действовало комсомольское подполье, но в 1942 году его разгромили, - сказал начальник Центрального штаба партизанского движения. - Дети, вчерашние школьники, никакого понятия о конспирации.
   - Почему не послали в помощь опытных разведчиков?
   - Посылали, товарищ Сталин! - сказал Судоплатов. - Две группы. Обе погибли. В N чрезвычайно сильны СД и Абвер, что не удивительно, если учесть, что неподалеку от города обосновалась разведывательная школа.
   - Но Петров смог оставить немцев в дураках?
   - Смог, товарищ Сталин!
   - Почему?
   - Признаться, мы сами не рассчитывали на такой результат. Заброска Петрова не готовилась заранее, он действовал спонтанно. Тем не менее, сумел продержаться в N полгода. Полагаю, сыграли роль личные качества Петрова: интуиция, умение перевоплощаться, склонность к импровизации.
   Сталин довольно кивнул. Признание Судоплатова подтверждало верность лозунга: "Кадры решают все!" А так же неумение многих занимающих высокие посты людей находить и выдвигать такие кадры.
   - Насколько я понимаю, - сказал Сталин. - Мы можем гордиться успешной разведывательной операцией Красной Армии. Полгода в глубоком тылу немцев действовали наши разведчики. Добытая группой информация оказалась чрезвычайно ценной, враг понес значительный урон в живой силе и технике. Группа благополучно вернулась на базу.
   - Подполковник Октябрьский погиб! - напомнил Судоплатов.
   - Случайность, которая не влияет на правильность вывода! - сказал Сталин. - Согласны?
   - Так точно!
   - Представления о награждении готовы?
   - Никак нет!
   - Почему?
   - Хотел дождаться возвращения группы в Москву.
   - А если не вернется? Идет война.
   Судоплатов не ответил. Этого не требовалось: вопрос прозвучал, как упрек.
   - Летчику-истребителю, сбившему двадцать самолетов врага, мы присваиваем звание Героя Советского Союза, - продолжил Сталин. - Летчик-штурмовик, становится героем за восемьдесят боевых вылетов, снайпер, уничтоживший сотню гитлеровцев, также получает Золотую Звезду. Это правильно. Разведчик, чья добытая с риском для жизни информация помогла уничтожить тысячи фашистов, а также большое число их военного снаряжения, остается без награды. Вот это неправильно. Так, товарищ Судоплатов?
   - Майор Петров отправился за линию фронта самовольно, - сказал Судоплатов. - Он грубо нарушил воинскую дисциплину и подлежал суду воинского трибунала.
   - Он не в тыл побежал, не так ли? Воинская дисциплина свята, нарушителей мы строго караем. Для провинившихся офицеров существуют штрафные батальоны. Многие из осужденных честно искупают вину кровью. С тех, кто особо отличится, не только снимают судимость, но и представляют их к наградам. Например, первым ворвался в траншею врага, взял "языка" или уничтожил огневую точку противника. Неужели майор Петров сделал меньше?
   - Представления будут готовы сегодня же! - сказал, вставая, Абакумов.
   - Можно и завтра! - сказал Сталин. - Садитесь! Пора вернуться к этой "Валгалле". Какие будут предложения?
   - Уничтожить! - сказал Василевский, раскрывая папку с фотоснимками. - Одним налетом авиации.
   - Покажите! - сказал Сталин, подходя.
   Василевский стал раскладывать на столе фотографии.
   - Данные авиаразведки совпадают с информацией разведгруппы. Школа расположена в здании бывшего монастыря поселка Орешково. У монастыря толстые стены, наверняка имеются подвалы. Но если поднять в воздух эскадрилью тяжелых бомбардировщиков с ФАБ-1000, ни одна живая душа не уцелеет.
   - При условии, что эта душа будет в монастыре! - сказал Сталин. - Вы уверены, что "Валгалла" еще там?
   - Легко выяснить, товарищ Сталин! - сказал Абакумов. - Группа майора Петрова неподалеку.
   - Если школа все еще в монастыре, это не означает, что нам удастся покончить с ней одним авиаударом, - сказал Сталин. - Трудно надеяться, что немцы будут сидеть и ждать наши бомбардировщики. Наверняка у них есть полевые занятия или какие-то работы. Часть диверсантов может оказаться вне стен монастыря и уцелеть. Это не приемлемо. Тысячи людей заняты обеспечением скрытности операции "Багратион", а одна-единственная группа шпионов сведет их работу на нет. "Валгаллу" нужно уничтожить полностью, до последнего человека! Авиаудар - это хорошо, но он должен сопровождаться наземной операцией.
   - В окрестностях Орешково нет крупных партизанских соединений, - сказал Василевский. - По данным разведки поселок хорошо укреплен, его охраняет полк фельджандармерии, имеющий на вооружении легкую артиллерию, бронетранспортеры, тяжелые пулеметы. У партизан всего этого нет. Для штурма Орешкова необходима по меньшей мере дивизия. К тому же Орешково располагается неподалеку от N, немцы смогут подбросить подкрепления через час-два после начала боя.
   - Что скажете, Пантелеймон Кондратьевич? - Сталин посмотрел на Пономаренко.
   - Близ Орешкова дислоцирована бригада полковника Саломатина, - сказал начальник Центрального штаба партизанского движения. - Около двухсот штыков. Еще сотню можно мобилизовать в окрестных селах, для большего числа новобранцев нет оружия. К тому же боевые качества мобилизованных невысоки. У Саломатина отличная бригада, она хорошо вооружена: имеется захваченные у врага исправный бронетранспортер и минометная батарея, десять пулеметов. Боеприпасов в достатке. В течение полугода бригада не вела активных действий - обеспечивала прикрытие разведгруппы в N, поэтому партизаны отдохнули, обучены, слажены. Однако сил у Саломатина недостаточно. Требуется подтянуть соединения из других районов.
   - Сколько понадобится времени?
   - Неделя-две. В тылу врага партизаны не могут передвигаться по дорогам. А лесами - долго.
   - Две недели... - Сталин посмотрел на Судоплатова. - Сколько разведывательных групп можно забросить через линию фронта за две недели, Павел Анатольевич?
   - При обычном темпе - десять-двадцать групп.
   - Двадцать групп! - повторил Сталин. - Для срыва нашего наступления достаточно одной!
   "Да выловим мы их!" - хотел сказать Судоплатов, но промолчал. Он знал о болезненном отношении Сталина к шпионам и предателям. Для пользы дела заброшенного в наш тыл шпиона лучше поймать, перевербовать и организовать радиоигру с противником. Группы волкодавов СМЕРШа чистят тыл Красной Армии умело, на дворе не сорок первый год. Пусть бы "Валгалла" засылала свои группы, здесь есть, кому встретить. Тем временем подтянуть партизанские бригады и одним ударом уничтожить тех, кого не успели забросить. Однако Судоплатов оставил эти соображения при себе. Понимал: решение принято. Начальник Генерального штаба на совещание приглашен не зря. Судоплатов вспомнил о словах Абакумова: обещание комиссара государственной безопасности о награждении придется исполнять ему. Петрова надо представлять к Герою. "Как у слизняка получилось? - сердито подумал Судоплатов. - Скорее поверю, что он предатель! Однако Октябрьский не ошибается. Не ошибался..." - поправился он.
   - Передайте Саломатину приказ, - сказал Сталин. - Уничтожить разведшколу в Орешково! В ходе боя постараться захватить документы и "языка". Срок начала операции - через два дня.
   - Товарищ Сталин! - вскочил Пономаренко.
   - Сядьте! - сердито сказал Сталин. - Ваши возражения известны. У Саломатина мало людей, но, как вы сами сказали, это отличная бригада, и командует ею замечательный командир. Товарищ Саломатин воюет с сорок первого года, причем дерется с врагом умело, находчиво и изобретательно. Сами докладывали, как успешно в прошлом году бригада вышла из блокады, куда попала в ходе вашей хваленой операции "Рельсовая война". Шуму от этой войны было много, а толку мало: немцы заменили рельсы и продолжают возить грузы. Взрывать надо эшелоны, а не рельсы! Саломатин, попав в окружение превосходящих сил противника, практически не имея боеприпасов, вышел в новый район дислокации без потерь, разгромив при этом сильный полицейский гарнизон. Он умеет, как учил Суворов, воевать не числом, а умением. Разумеется, мы не думаем отправлять в бой его одного. Товарищ Василевский, - Сталин повернулся к начальнику Генштаба. - Обеспечьте Саломатину надлежащую поддержку с воздуха. Потребуется - подымайте в воздух авиаполки, как бомбардировочные, так и штурмовые!
   - Сегодня же отправим в бригаду представителей авиации! - сказал Василевский. - Согласуем действия поминутно!
   - Это не все! Перебросьте Саломатину по воздуху артиллерийскую батарею с лучшими расчетами, имеющими боевой опыт, а также роту или две самых лучших бойцов и командиров - сколько сумеете перевезти. Обеспечьте оружием, боеприпасами, всем необходимым снаряжением. Пантелеймон Кондратьевич! Передайте Саломатину, что отныне он генерал-майор! Думаю, он честно заслужил это звание, в отличие от некоторых генералов Центрального штаба, не бывавших далее Москвы. Сообщите генералу Саломатину, что в случае успешного выполнения операции ему будет присвоено звание Героя Советского Союза...
   "Саломатину хана! - подумал Судоплатов. - Такие обещания просто не дают. Если уцелеет при штурме, немцы его достанут. "Валгаллу" они не простят..." Судоплатову было жаль Саломатина. Они не были знакомы лично, но по службе сотрудничали часто. Судоплатов знал: если Саломатин пообещал - выполнит. Среди партизанских командиров такое встречалось не часто. Еще один боевой командир сложит голову, выполняя ответственное задание. Война...
   - Виктор Семенович! - сказал Сталин Абакумову. - На вас возлагается задача надежно прикрыть тыл разворачивающихся белорусских фронтов. Мобилизуйте лучших своих сотрудников, если понадобится, отзовите с других направлений. Все группы, что "Валгалла" успеет выбросить на нашу территорию, должны быть обезврежены. Если представится возможность устроить радиоигру с Абвером, действуйте! Только предварительно доложите.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин! - отчеканил Абакумов.
   "Будешь слушаться, куда денешься! - внутренне усмехнулся Верховный. - Приказали бить арестованных - бил, сказали расстреливать - стрелял. Бык! Но в кадрах толк знает. Таких, как Судоплатов, поискать..."
   - Что означает слово "Валгалла"? - спросил Сталин, ни к кому конкретно не обращаясь.
   - У немцев это вроде как рай, - ответил Судоплатов. - Туда попадают воины, погибшие с оружием в руках.
   - Вот и обеспечьте им рай! - усмехнулся Сталин. - Но еще лучше - ад. Предателям в раю не место...
  
   17.
  
   В Москву Крайнев вернулся вымотанным. Настолько, что сил не было даже переодеться. Отправился домой в чем был - суконном пальто в стиле сороковых годов прошлого века, такой же кепке и сапогах. Служебная "волга" подвезла его прямо к подъезду, Крайнев юркнул в дверь и на лифте поднялся к себе. Насти дома не оказалось - дежурила, Крайнев стащил тяжелое пальто и сапоги, после чего прямо в одежде повалился на диван и мгновенно уснул.
   ...В расположение бригады они вкатили прямо на грузовике. Разумеется, боевое охранение перехватило их на дальних подступах, но Крайнева и Седых узнали, командир охранения выделил партизана в сопровождение, дальше они ехали без помех. Завидев грузовик, из штабной избы выскочил Саломатинин с Ильиным, еще какие-то люди. Крайнев, пошатываясь от усталости, в двух словах рассказал о случившемся. Ильин, внимательно посмотрев на него, убежал в избу и почти тут же вернулся с какой-то коричневой таблеткой. Крайнев послушно сжевал ее и почувствовал себя бодрее. Он прошел в избу, где около часа диктовал донесение в Москву, после чего отвечал на вопросы. Сам спросил только одно: как Эльза? Саломатин послал за врачом, тот явился сразу: партизанский госпиталь был развернут в соседней избе.
   - Сильно избита, - сказал врач в погонах капитана медицинской службы. Фамилия у него была Эпштейн, врач слегка картавил. - Внутренние органы, судя по всему, не повреждены. Из-за травматического выкидыша случилось кровотечение, но его своевременно удалось остановить. Кто делал ей перевязку? Очень грамотно.
   В избе установилась тишина: все, кроме врача, знали ответ на этот вопрос, но никто не хотел отвечать. Саломатин дал знак капитану продолжать.
   - Общее состояние удовлетворительное, - сказал Эпштейн. - Небольшой жар, вызванный травмами и потерей крови, слабость. Больная в сознании, но сейчас спит.
   Саломатин отпустил врача.
   - Ночью прилетит самолет, - сказал он. - У меня еще двое раненых - на мине подорвались, отправим всех в Москву.
   Крайнев не ответил. Вот все. Эльзу он больше не увидит.
   - Подполковника Октябрьского похороним на деревенском кладбище, продолжил Саломатин. - Там, где наши лежат. Много их! - вздохнул Саломатин. - Гроб сделают к вечеру.
   - Ты здесь полномочный представитель советской власти? - внезапно спросил Крайнев. - Со всеми правами?
   - Разумеется! - сказал Саломатин.
   - Браки регистрировать можешь?
   - Приходилось.
   - Зарегистрируй меня с Эльзой!
   - Так ты женат! - удивился Сломатин.
   - Женат Виктор Иванович Крайнев. Майор госбезопасности Петров Виктор Иванович - вдовец.
   - Петров погиб в прошлом году!
   - Об этом знаем мы с тобой, да Ильин. Остальным - не обязательно. Эльза станет женою Петрова.
   - Зачем это тебе?
   - Одно дело, когда в Москву доставят израненную женщину, ближайшие родственники которой сидят по пятьдесят восьмой статье. Жена майора госбезопасности - совсем иное.
   - Ее и без того на руках носить станут! - сказал Саломатин. - Москва чрезвычайно довольна тобой и Эльзой. Не темни, Витя!
   - Ты видел ее? - спросил Крайнев.
   Саломатин кивнул.
   - Она же красавица, все немцы в N мне завидовали. А умница какая! Ее полночи мордовали, чтоб призналась.
   - Не ее одну! - сказал Саломатин.
   - Она ничего не сказала. Ей выбили зубы, ребенка потеряла... Она очень хотела стать моей женой. Пусть хоть так. Майору Петрову в скором времени предстоит пропасть без вести, получит право на пособие. Я тебя прошу, Вася!
   - Ладно! - сказал Саломатин, вставая. - На войне всякое бывает. Некоторые один эшелон взорвут, а в Москву сообщают: три! Или совсем ничего не взорвут, но узнают, что где-то взорвали, и тут же рапортуют: мы сделали! Всего лишь свидетельство о браке... Приводи себя в порядок, жених! Побрейся, умойся и, главное, переоденься! Эсесовцев я не регистрирую...
   Крайнев послушался совета и после чего отправился к Эльзе. Она не спала. Крайнев сообщил новость.
   - Прямо сейчас! - испугалась Эльза.
   - Можно попозже! - успокоил Крайнев.
   - Я, наверное, ужасно выгляжу! - сказала Эльза. - Просила зеркало, но мне дают.
   - Все равно ты самая красивая! - сказал Крайнев.
   Эльза заплакала. Затем взяла его руку и прижала к разбитым губам.
   - Дай мне час! - попросила. - Потом приходите все!
   Час она потратила с толком. Очевидно, помогли санитарки из местных: на Эльзе было строгое платье с кружевным воротничком, не новое, но приличное; белый платочек из парашютного шелка укрывал волосы. Избитое лицо до глаз закрывала врачебная маска из марли. Эльза сидела на кровати (врач запретил ей подниматься), Крайнев встал рядом. Взял за руку. Слух о необычной свадьбе распространился мгновенно, в избу набилось много народу. Некоторые женщины плакали, вытирая глаза уголками платков. Саломатин задал молодоженам положенные вопросы, получил четкие ответы, подписал заготовленное свидетельство о браке, подышал на печать и прижал ее к листку бумаги.
   - Свадьбу сыграем после войны! - сказал, вручая свидетельство Крайневу. - Но подарок сейчас! - Саломатин вручил Эльзе красивые дамские часики.
   "Для жены берег! - понял Крайнев. - Ах, Вася, золотая душа!"
   Дальше будто плотину прорвало. Партизаны, женщины из местных несли подарки: незатейливый платочек, теплые шерстяные носки, отрез ситчика, кусок сала, миску моченых яблок, плетенку с яйцами. Крайнев смотрел растерянно, Эльза стала плакать. Эпштейн, заметив это, выставил всех из избы, позволив остаться только новоиспеченному мужу, да и то ненадолго. Эльзе сделали укол, она уснула, а Крайнев отправился в штаб.
   - Получена радиограмма: вечером прилетает представитель Центрального штаба партизанского движения, - сказал Саломатин. - Затевается что-то крупное. Думаю, в связи с твоим донесением.
   - Расскажи подробнее про эту "Валаггалу"! - попросил Ильин. - Из-за нее все!
   Крайнев достал зажигалку-диктофон, отмотал запись разговора с Крюгером, включил и стал синхронно переводить. Ильин с Саломатиным слушали молча, делая отметки карандашами на серых листках бумаги.
   - Знаю я Орешково! - сказал Саломатин, после того, как диктофон умолк. - Сильный гарнизон, наблюдательные вышки по периметру монастыря, дзоты на въездах. В сорок третьем была идея разгромить, но как рассмотрели, так сразу отказались. Нужна рота танков и два полка.
   - Думаешь, придется штурмовать? - спросил Крайнев.
   - Представители Центрального штаба так просто не прилетают! - сказал Саломатин. - На моей памяти - в третий раз. В последний - перед "Рельсовой войной". Майору Петрову, то есть тебе, велели находиться при бригаде. С чего это? Ты свое дело сделал, по уму должны отозвать в Москву. Иди, сосни! Ночью будет работа...
   Крайнев послушался. Поздним вечером его разбудили - через полчаса ожидались самолеты. Крайнев отправился на аэродром пешком. Шел рядом с телегой, в которой везли раненых, и держал Эльзу за руку. Они не разговаривали - стеснялись посторонних. На сельском выгоне, служившим полевым аэродромом, уже горели костры.
   Ждать пришлось недолго. Вдалеке послышалось тарахтение мотора, шум двигателя нарастал, темная тень скользнула с неба на освещенный кострами луг. По-2 подкатил к одному из костров и заглушил двигатель. Из кабины за спиной летчика выбрался грузный генерал и, придерживая рукой фуражку, стал подслеповато вглядываться в темноту. К генералу подбежал Саломатин, бросил руку к козырьку. Генерал выслушал доклад, пожал Саломатину руку и оба пошли к деревне.
   - Товарищ Петров, не задерживайтесь! - сказал Саломатин, проходя Крайнева. - Можете понадобиться!
   - Есть! - сказал Крайнев.
   Тем временем на выгоне приземлился второй ПО-2. Подбежавшие партизаны споро разгрузили его и стали размещать в отсеке за спиной пилота раненых. Крайнев взял Эльзу на руки и понес к самолету.
   - Я не могла сказать при всех, - шепнула Эльза, - но я тебе написала. Вот! - она достала из складок платья сложенный вчетверо листок бумаги. - Прочтешь потом!
   - Обязательно! - пообещал Крайнев, сунув листок в карман пальто. - Лечись, Элечка, поправляйся! Береги свидетельство о браке! С ним в Москве будет проще. Я попросил, чтоб тебе дали ключи от комнаты майора Петрова, то есть моей комнаты. Обживайся и жди!
   - Постарайся уцелеть! - сказала Эльза и всхлипнула. - Я без тебя пропаду!
   - Ты у меня женщина сильная, - сказал Крайнев. - Выстоишь! Но я постараюсь...
   Он бережно устроил укутанную в одеяло Эльзу рядом с ранеными партизанами, чмокнул в висок и соскочил на землю. По знаку пилота стоявший перед ПО-2 партизан провернул винт, мотор затарахтел, выстреливая из патрубков вонючий дым, самолет развернулся и побежал по выгону. Крайнев проводил его глазами и пошел к деревне. На пороге штабной избы он едва не столкнулся с прилетевшим генералом. Тот сбежал с крыльца и зарысил к выгону.
   - Что это он? - спросил Крайнев, входя.
   - Спешит вернуться в Москву затемно! - пожал плечами Саломатин.
   - Я думал, соберет командиров, поставит задачу...
   - Ага! - хмыкнул Саломатин. - Размечтался! Это опасно - возвращаться при свете дня! Приказ привез и ладно. Садись, думать будем!..
   Крайнев заметил на столе сложенные звездочками внутрь погоны. Взял, раскрыл.
   - Ого! Генерал!
   - Сам же напророчил! - смущенно сказал Саломатин.
   - Надо обмыть!
   - Некогда! - сердито сказал Саломатин.
   - Я бы выпил! - сказал Крайнев.
   - И я! - поддержал Ильин.
   - Ладно! - сдался Саломатин. - Из Москвы водки прислали, что ее хранить? За столом и обсудим. Тут такой приказ, что без бутылки читать тошно...
   На рассвете они были возле Орешково. Грузовик остановили в лесу. Облаченные в памятную немецкую форму фельдфебеля и унтер-офицера, Крайнев с Саломатиным выбрались из кабины. Лес густо окружал Орешково с четырех сторон. Три века тому деревья росли там, где ныне возвышалась звонница. Как-то здесь поселился искавший уединения монах. Питался лесными дарами, среди которых преобладали орехи. Отсюда пошло название. Через несколько лет возле избушки пустынника выросли кельи сподвижников, образовался монастырь. Прославившись мудростью и святостью старцев, монастырь рос и богател, в восемнадцатом веке обзавелся красивой церковью и толстыми каменными стенами. Вокруг выросло село, большое, зажиточное, с шумным торгом и ежегодными ярмарками. Были выстроены гостиницы для паломников и торгового люда, конюшни и амбары. После революции монахов выселили, в монастыре обосновалась коммуна. Просуществовала она не долго и распалась. После коммуны в монастыре поселилась колония малолетних преступников. В ту пору монастырь обзавелся вышками по периметру. Колония просуществовала до войны. Заключенных успели эвакуировать, опустевший монастырь заняли немцы, которым приглянулись толстые стены, надежные каменные постройки и сторожевые вышки. Все это Крайнев узнал вчера, а теперь, лежа на опушке рядом с новоиспеченным генералом, рассматривал Орешково в бинокль.
   - Четыре дзота - по одному на каждом въезде, - сказал Саломатин, разворачивая карту. - Две зенитные батареи 88 миллиметров, в самом монастыре наверняка есть зенитные пулеметы. Вокруг поселка линия обороны с оборудованными огневыми точками. Наноси! - он подвинул карту Крайневу. - Сам хвастался: в училище был лучшим по тактике.
   Крайнев взял красный карандаш и принялся за работу. Она затянулась до вечера. Лесом они обошли Орешково со всех сторон, рассматривая в бинокли укрепления. Поселок жил обычной жизнью: по улицам ходили люди в военной форме, ездили повозки и автомобили.
   - Местных жителей не видно, - заметил Крайнев, опуская бинокль.
   - Откуда им быть?! - хмыкнул Саломатин. - Выселили два года назад. В Орешково даже полицаев не пускают - режим секретности.
   - Давно следовало бомбами раскатать! - сказал Крайнев. - Ишь, осиное гнездо!
   - Кто ж знал, что здесь шпионы? Считали: обычный гарнизон. В округе хватает.
   Закончив рекогносцировку, они вернулись к грузовику. Седых доложил, что за время отсутствия командиров происшествий не случилось, и пожаловался:
   - Языка не взяли! Думали, может, за дровами немцы выедут. Не едут. А на машину напасть - стрельба.
   - Залезайте в кузов! - велел Саломатин. - Будет вам язык!
   Они выбрались из леса и покатили по дороге, огибавшей Орешково. У поворота к поселку, в пятидесяти метрах от дзота, прикрывавшего въезд, топтался немец. В шинели, с ранцем за плечами и винтовкой на ремне. По его виду было заметно: солдат ждет попутную машину. Крайнев удивился зоркому взгляду Саломатина и покачал головой: генерал рисковал. Одна очередь из дзота... Уйдешь от пулемета, неподалеку - батарея зениток...
   Видимо, и солдат на дороге это тоже понимал, поэтому вел себя беспечно. Поднял руку, останавливая грузовик. Саломатин притормозил.
   - Подвезете в N? - спросил немец, доставая пачку сигарет.
   - В отпуск? - поинтересовался Крайнев.
   - Да.
   - Полезайте в кузов.
   - Возьмите! - солдат протянул пачку.
   - Камрадов в кузове угостишь! - сказал Крайнев.
   Солдат побежал к заднему борту. В уголок откинутого брезента на него оценивающе глянул могучий ефрейтор в потертой шинели. Солдат снял с плеча винтовку и протянул ефрейтору. Затем ухватился за задний борт и спрыгнул в кузов. В тот же миг могучая рука ухватила его за горло и сдавила так, что у немца перехватило дыхание...
   - Всего-то и делов! - сказал Саломатин, включая передачу. - Отвоевался Ганс!
   Крайнев бросил взгляд на генерала. Саломатин хищно улыбался, щеря зубы...
   Помятый, перепуганный "язык" на допросе подтвердил, что школа все еще в монастыре и переезжать не собирается.
   - В последнюю неделю людей из монастыря не вывозили? - спросил Крайнев.
   - Вчера одна машина отправилась на аэродром, - сказал пленный. - Я как раз стоял на посту. Сколько в кузове было людей, не заметил - тентом закрыто. Был еще легковой автомобиль с офицерами и грузовик с охраной.
   "Пошли заброски!" - понял Крайнев. Он посмотрел на Ильина и встретился с таким же понимающим взглядом.
   За час пленный солдат рассказал все. Показал на карте расположение казарм охранного полка, огневые узлы, раскрыл систему обороны Орешково и дислокацию секретов. Немец очень хотел жить и, рассказывая, просительно заглядывал в лица русских. Крайнев хмуро отворачивался. Партизаны пленных не брали, равно, как немцы не брали в плен партизан. Немцы - из принципа, партизанам некуда было пленных девать.
   Когда немца увели, радист принес расшифрованное сообщение из Москвы. Саломатин прочел и посмотрел на Крайнева с Ильиным:
   - Вечером снова гости! Спать, мужики, не придется!
   Так и вышло. Полночи на выгоне-аэродроме приземлялись самолеты: маленькие ПО-2 и тяжелые "Дугласы". На специальной прицепке были доставлены и сброшены три 76-мм пушки. Одна разбилась, но две не пострадали. Партизаны выгружали боеприпасы, встречали пополнение и разводили его по хатам и сараям - поспать хотя бы часок. В штабной избе табачный дым стоял густыми слоями: командиры бомбардировочного полка и полка штурмовиков, оба капитаны; лейтенант-артиллерист, два старших лейтенанта - командиры прибывших рот, плюс Саломатин со своими офицерами, Ильин и Крайнев - все дружно дымили, обсуждая план операции.
   - По монастырю будем работать ФАБ-100, - сказал командир полка бомбардировщиков. - Более крупный калибр смешает все с землей и кирпичами, а вам надо знать, скольких убили. Ну и язык... Кто-нибудь да уцелеет.
   Саломатин согласно кивнул.
   - У меня на все про все только час! - сказал он и посмотрел на командира штурмовиков. - Мне нужно, чтоб ваши самолеты ходили над поселком, пока мы не уйдем из Орешково! И не просто ходили, а не давали немцам поднять голову! Ясно?
   - Орешково находится на предельной дальности подлета ИЛ-2! - возражал капитан-летчик. - Горючего хватит долететь, нанести удар и обратно.
   - Выпускай самолеты волнами! Пока одни отбомбятся, подлетят другие.
   - Рискованно, товарищ генерал! После первого удара немцы вызовут истребителей.
   - Обеспечьте прикрытие!
   - Истребителей с большой дальностью полета у нас мало. Может, лучше сразу размолотить? Ударим так, что не скоро опомнятся!
   - Опомнятся! Здесь все рискуют, капитан! Думаешь, легко тремя ротами атаковать немецкий полк, к тому же занимающий заранее подготовленную и сильно укрепленную позицию? Нет уж, ходите по головам! Чтоб немцы мордой в землю лежали, не помышляя ее поднять! Иначе нас раздавят.
   - Как отличить своих от немцев? - продолжал летчик-штурмовик. - На грузовиках вы сверху белые кресты нарисуете, понятно. А люди? Они же в немецкой форме!
   - На людях кресты рисовать не буду! - рассердился Саломатин. - Отличить просто. Немцы будут лежать, мои двигаться. Поэтому строго-настрого накажи своим летунам: в того, кто двигается, не стрелять! Знаю вас! День назад такой ретивый обстрелял с воздуха наш грузовик, убил подполковника Октябрьского. Если с моими нечто подобное случится, пойдете под трибунал!
   - У нас каждый день трибунал! - вздохнул штурмовик, доставая очередную папиросу. - С каждого боевого вылета кто-то не возвращается. А то и двое-трое... Сделаем, товарищ генерал! Даже если "мессеры" налетят!
   - Если подобьют кого, пусть прыгает! - сказал Саломатин. - Вокруг свои, подберем. Специально людей выделю...
   Крайневу понравились летчики. Молодые - не старше двадцати пяти каждый, но знающие свое дело. Они не осторожничали и не лебезили; говорили, что думают, не взирая на звания. Другие командиры были им подстать. Компания подбиралась хорошая, Москва прислала лучших. Совещание затянулось за полночь. Намечали цели для удара, обсуждали взаимодействия частей, план действий на случай, если что-то или вообще все пойдет не так. Ровно в ноль-ноль Крайнев незаметно выскользнул из избы, забежал за угол и жадно вдохнул прохладный и чистый воздух. Запахло прелью, и он очутился в Москве...
   Разбудила его Настя.
   - Ну и вид у тебя! - сказала, обнимая мужа. - Грязный, вонючий, одежда табаком пропахла...
   - Там некогда прихорашиваться! - вздохнул Крайнев.
   - Снимай все - и в душ! Одежду я почищу!
   Крайнев кивнул и отправился выполнять распоряжение. Пока он мылся и пил чай, уставшая после ночного дежурства, Настя прилегла и уснула. Крайнев бережно укрыл ее одеялом, чмокнул в уголок губ (Настя вздохнула и что-то пробормотала) и отправился писать отчет. Через два часа он отправил его по электронной почте, пообедал и отправился к Гаркавину. Когда он вошел в знакомый кабинет, подполковник выравнивал на столе листы с текстом.
   - Закончил читать! - пояснил. - Впечатляет!
   - Теперь знаешь о "Валгалле"?
   - До отчета знал, - сказал Гаркавин. - Недавно открыли доступ.
   - Информация совпадает?
   - В основном. Там без деталей. Твой отчет дополняет картину.
   - Если открыли "Валгаллу", можно сказать, на какие секреты я вышел? Из-за чего погоны надел?
   Гаркавин полез в сейф и достал тоненькую папку. Вытащил из нее черно-белую фотографию.
   - Публиковалось в открытой печати. Переснято из западного журнала. Узнаешь кого-нибудь?
   Крайнев внимательно вгляделся в лица людей, запечатленных на фото. Их было два десятка. Судя по всему, снимок делали по случаю какого-то торжества: нарядные мужчины и женщины весело смотрели в объектив и улыбались. Одно лицо Крайнев вычленил сразу и долго рассматривал.
   - Эльза...
   - Эльза Теодоровна Петрова, подполковник ГРУ! - торжественно сказал Гаркавин. - Кавалер четырех орденов, среди которых два - Ленина. Легенда разведки. Теперь понял, почему Щелкунов на тебя так смотрел? Это ты ее завербовал!
   - Твою мать! - сказал Крайнев.
   - Ты чего? - удивился Гаркавин.
   - Ее заставили?
   - Эльза Теодоровна сама просила продолжить дело мужа. Героя Советского Союза Петрова, знаменитого разведчика, пропавшего без вести в войну. Она так и не узнала, что ты не Петров.
   - Почему у меня все наперекосяк? - спросил Крайнев. - Почему я хочу как лучше, а получается - хуже некуда? Пытался защитить женщину, а сделал героем предателя. Даже Саломатину о нем не сказал... Хотел для Эльзы мирной и счастливой жизни, а сунул в осиное гнездо.
   - Удивляюсь я тебе! - сказал Гаркавин. - Здоровенный мужик, а бьется в истерике. Будем дальше слушать? Я главного не сказал.
   - Говори! - согласился Крайнев.
   - В войну Эльза работала в управлении Судоплатова, переводчиком. Затем прошла обучение и была заброшена в Германию. Случай из ряда вон. В СССР разведчиками-нелегалами традиционно были мужчины, в крайнем случае - семейные пары. Женщинам не доверяли: не та психологическая устойчивость, к тому же влюбляются, а любовь для женщины важнее Родины. Но из всякого правила есть исключение. Думаю, сыграло роль героическое прошлое Эльзы - за N ее наградили орденом Ленина. Ну и - вдова Героя... Было еще одно обстоятельство. Эльзу перебросили в Германию. Она приехала в город Пулах и зашла в кафе. Там по чистой, как ты понимаешь, случайности увидела сотрудника разведки Гелена. Тот узнал ее. Эльза показала ему бумагу, которую этот сотрудник, некогда лейтенант Абвера, имел неосторожность написать. Это была ее первая вербовка... Ты невнимательно смотрел фотографию, Виктор!
   Крайнев лихорадочно схватил снимок.
   - Крюгер! - сказал, бросая снимок на стол.
   - Фото сделано на юбилее полковника Пауля Крюгера. В большие чины он не выбился, но должность занимал ответственную - кадровик. Крюгер рекомендовал Эльзу Гелену как давнего агента Абвера, выполнявшего в годы войны ответственные поручения контрразведки в роли управляющей гостиницей. Гелену Эльза понравилась, он взял ее в штат. Свыше десяти лет Эльза руководила гостиницей, работавшей под прикрытием БНД. Потом ее заметила разведка одной из стран НАТО, по согласованию с БНД Эльза Петрова перешла на службу к ним. Все в том же качестве, но в другой стране и с другими возможностями. Ты не о том подумал, Виктор! Разумеется, Эльза использовала для вербовки свое обаяние, но не так, как ты предположил. Коллеги знали ее, как женщину строгих нравов и твердых моральных принципов. Эльза проработала за границей свыше двадцати лет. Там до сих пор не знают, что она была советским резидентом, поэтому вся информация строго засекречена. Кое-кто из тех, кого Эльза завербовала, живы.
   - Она вышла замуж?
   - Как только Эльза легализовалась в Германии, ей прислали сотрудника. Помогать и присматривать, я тебе говорил об отношении разведки к женщинам. Вышло иначе. В гостинице сотрудник начал уборщиком, постепенно "сделал карьеру". Совместная работа сблизила его с Эльзой, он влюбился, и они поженились. Центр не возражал: семейные пары в разведывательной практике доказали свою эффективность. Эльза была старше на пять лет, но он обожал ее. Когда она умерла в семьдесят шестом, больше не женился. Детей у них не было. Была ли она счастлива? Ответа на этот вопрос у меня нет. Но, по отзывам знавших ее людей, Эльза не производила впечатления человека удрученного. Всегда была весела и приветлива, очень любила гостей. Есть еще деталь. Эльза вступила в партию, иначе не видать ей заграницы, но в доме у нее висела икона Богородицы. Когда спрашивали, говорила, что в память о муже...
   - Ее отца и брата выпустили?
   - Немедленно по прибытию Эльзы в Москву. Дали квартиру. Оба работали в оборонной промышленности. Отец умер в 1967 году, Эльза приезжала на его похороны. Обычно, такое не практикуется, сам понимаешь, есть сложности с перемещением через границу резидента-нелегала, но Эльзе в силу ее заслуг пошли навстречу. Брат жив до сих пор, ему за девяносто.
   Крайнев некоторое время сидел молча.
   - Вчера ночью я отправил ее в Москву, - сказал, наконец. - Избитую, израненную. А сегодня узнал, как она прожила оставшуюся жизнь. И то, что она умерла за несколько лет до моего рождения. Иногда мне становится страшно.
   - Тебе незачем возвращаться в прошлое! - сказал Гаркавин. - Мне поручено передать, что это нежелательно. Самое главное ты сделал: сообщил о "Валгалле" и спас Эльзу. С разгромом Орешково справится Саломатин.
   - Я веду передовую группу, - сказал Крайнев.
   - Это последний бой бригады! Руководство не хочет, чтоб ты рисковал.
   - Ты б на моем месте остался?
   - Я - другое дело. Ты не понимаешь, что стал легендой? Герой Советского Союза! Пусть формально звание присвоили другому, но заслужил его ты.
   - Это Саломатин герой. Всю войну на переднем крае: в голоде, холоде, грязи и крови. Я - турист. Кого следовало, завербовал, что требовалось разведать, разузнал... Заодно наломал дров. Я приговорил к смерти бригаду Саломатина. Отправился в прошлое, чтоб ее спасти или хотя бы попытаться, но вышло ровно наоборот. Так хоть буду рядом в последний час...
   - Мне не нравится твое настроение! - нахмурился Гаркавин.
   - Мне самому не нравится.
   - Отдохни пару дней!
   - Саломатин не отдыхал. Я хоть поспал.
   - Мы включим установку на постоянную работу, - сказал Гаркавин. - Я договорился. Не разоримся. Помни: ты можешь вернуться в любой момент.
   - Понял! - Крайнев встал. - До вечера!..
   По пути домой Крайнев думал, как объяснить жене свое поспешное возвращение в прошлое, но объяснять ничего не пришлось. Насти в квартире не оказалось. На полу прихожей валялось суконное пальто Крайнева, а вот Настиного в шкафу не было. "В магазин что ли выскочила? - подумал Крайнев. - Что так срочно? Вещи разбросала и ужином в доме не пахнет..." Он прошел в кухню и внезапно увидел на столе два листка бумаги. Один был смят, а второй лежал так, чтоб сразу заметили. Крайнев взял его. "Я от тебя ушла!" - было выведено знакомым полудетским почерком. Уже осознавая, что случилось, Крайнев расправил скомканный серый листок - письмо, которое так и не собрался прочесть в бригаде.
   "Милый Витя, муж мой дорогой! Мне не хватает слов, чтобы сказать, как я тебя люблю! С первой нашей ночи не перестаю благодарить Богородицу за то, что послала мне тебя. Я не заслужила такого счастья. Ты самый красивый, самый умный и самый добрый человек на земле! Береги себя! Я буду ждать, сколько понадобится. Возвращайся скорее! Целую тебя всего, каждую клеточку моего любимого тела. Твоя жена Эльза Петрова".
   Крайнев аккуратно положил письмо на стол и достал сигареты. Некоторое время бездумно курил, пуская дым к потолку. Затем бросил окурок в пепельницу и достал мобильник. Соединение с Настиным телефоном прошло быстро, но тут же последовал сброс. Крайнев вновь нажал на кнопку. Вызов снова сбросили, а когда Крайнев позвонил в третий раз, механический голос уведомил, что абонент в настоящее время не доступен. Крайнев мгновение подумал и набрал номер Федора. Тот ответил сразу.
   - Настя у тебя? - спросил Крайнев, поздоровавшись.
   - Не звони мне больше! - сердито сказал Федор и отключился.
   Крайнев встал и вышел из квартиры. Во дворе он сел в микровен и отправился к Федору. Кардиохирург жил в обычном панельном доме времен СССР. Крайнев не стал звонить в домофон, а прислонился к перилам подъезда. Прошло полчаса. Молодая женщина с пакетами подошла к двери, на ходу доставая из сумочки ключи. Крайнев дождался, пока пикнет сигнал электронного ключа, и галантно распахнул перед незнакомкой дверь.
   - Потеряли ключ? - кокетливо спросила женщина.
   - С девушкой поссорились, - сказал Крайнев. - Не открывает.
   - Если не впустит, заходите чаю попить! - предложила женщина. - Восьмой этаж, квартира семьдесят три.
   Крайнев сдержанно поблагодарил и вышел на четвертом этаже. Дверь на звонок открыл Федор. Он вышел в коридорчик и прикрыл за спиной дверь.
   - Настя у тебя? - повторил вопрос Крайнев.
   Федор нехотя кивнул.
   - С ней все в порядке? Жива, здорова?
   Федор снова кивнул.
   - Я могу поговорить с ней?
   - Она не хочет.
   - Попроси.
   - Не хочу!
   - Тогда присмотри на ней! - сказал Крайнев и шагнул к лифту.
   - Погоди! - окликнул его Федор. - Со мной поговорить не хочешь? Раз пришел?
   Крайнев покачал головой.
   - Почему?
   - Нечего сказать.
   - Сукин сын! - рассердился Федор. - Хоть бы извинился!
   - Перед тобой я не виноват.
   - Это почему? - обиделся Федор. - Я ей брат!
   - А я - муж!
   - Хреновый, надо сказать! Не успел жениться, и - налево!
   - Неправда.
   - Не юли! Настя рассказала про письмо.
   - Это было задание. Очень важное.
   - Прыгнуть к женщине в постель?
   - Так требовалось для дела.
   - Жениться?
   - Она в меня влюбилась. После того, как ее пытали, я уже не мог...
   - Слушай! - сказал Федор, приступая. - Ты хоть понимаешь, что говоришь?! Что натворил? Настя ради тебя отца бросила, всех родных! Перебралась в другое время, где у нее никого!
   - Кто-то утверждал, что у нее есть брат.
   Федор поперхнулся.
   - Не пойму вас, молодых, - сказал с тоской. - Я тридцать лет с женой прожил, даже в сторону не посмотрел. Ну, может, и смотрел, но не позволил себе. И братья такие же! Думаешь, я не мог бы? Знаешь, сколько женщин на меня поглядывало, особенно, когда директором стал? Некоторые даже предлагали. Но как подумаю, что Машу предам... Она не виновата, что постарела, пополнела и внешне не похожа на ту, с какой я когда-то познакомился. Я ее до сих пор люблю, и не понимаю, как можно на две семьи...
   - У меня одна семья.
   - А та... Эльза?
   - Ее увезли в Москву, больше не увижу. В нашем времени ее тоже нет - умерла в 1976 году. У тебя, Федор, есть семья, дети, сестра, братья, племянники. У меня, кроме Насти, никого.
   - Нет, так появится! - сказал Федор. - Один раз изменил, снова захочется. Заигрался ты, Виктор! Вся эта войнушка никому не нужная, задания по соблазнению женщин... Очнись! Это не компьютерная игра!
   - Я пойду! - сказал Крайнев. - Передай Насте, что я ее люблю! Любил и любить буду...
   Когда Федор вошел в квартиру, Настя встала с дивана.
   - Что? - спросила, прижимая руки к груди.
   - Ничего! - буркнул Федор. - Юлил, хвостом вилял. Здание у него, мол, было такое. Женился для виду, та женщина уехала в Москву. Больше ее не увидит. Врет!
   - Он никогда не врет! - сказала Настя и достала пальто из шкафа. - Пойду!
   - Ты что? - преградил ей дорогу Федор. - Нельзя так! Пусть хотя бы ночь помучается! Пришел - ни стыда, ни совести! Даже не извинился!
   - Ты ничего не понимаешь! - сказала Настя. - Он сейчас обидится и к Ольге пойдет!
   - Какой Ольге?
   - Художнице, миллионерше. Она очень красивая и Витю любит. Раньше он к ней никак, но сейчас может.
   - Не пойдет он ни к какой Ольге! - сказал Федор с досадой. - Сказал, что любит только тебя. И глаза при этом стали такие белые!
   - Ой! - всплеснула Настя руками. - Надо бежать! Я знаю, когда у него такие глаза!
   - Не пущу! - сказал Федор. - Не будет моя сестра за неверным мужем бегать! Ишь, придумал себе занятие! Ходить в прошлое и развлекаться!
   - Развлекаться! - воскликнула Настя. - Что ты понимаешь! Я видела его в бою возле реки. Они с папой пушку на дорогу выкатили, на них немцы бегут, а в стволе гильза застряла. Витя встал перед пушкой и палкой гильзу выбивает. Немцы бегут, все ближе и ближе, я даже глаза закрыла, чтоб не видеть, как его убьют, а потом пушка как выстрелит!.. Папа рассказывал, что он тогда просил Виктора уйти, потому что опасно, но Витя остался. Если б не Виктор, папу убили бы! Не было бы ни тебя, ни Ивана, ни Семена, ни детей ваших... Понял?
   Настя убежала, Федор удрученно топтался у дверей. Дверь в спальню скрипнула, жена, запахивая халат, выглянула в прихожую.
   - Иди спать, Макаренко! - сказала сердито. - Утром не добудишься!
   - Если ты все слышала, - сказал Федор, - могла бы поддержать!
   - Сами разберутся!
   - Я ей брат...
   - Младший. Насте двадцать, но она умнее: такого мужа отдавать!
   - Что в нем особенного?
   - Он порядочный. Редкость по нашему времени.
   - Какой порядочный?! После того, что он сотворил...
   - Я не знаю, что там было и как, - сказала жена, - но представить могу. К таким, как Виктор, бабы липнут отчаянно, а мужчине отказать женщине труднее, чем женщине мужчине. В одном уверена: Настю он не бросит, чтобы не случилось! Какая богатая и красивая ему глазки не строила бы!
   - Можно подумать он один такой! - буркнул Федор.
   - Есть еще ты! - согласилась жена. - Но как Настя в своей деревне могла познакомиться с будущим директором кардиоцентра?
   - Я тогда был студентом.
   - Должность директора у тебя на лбу была написана. Весь курс это понимал. Думаешь, зря девчонки за тобой бегали?
   - Не замечал.
   - Ты ничего и никого не замечал. Кроме науки своей. Если б я не догадалась тебя подкармливать, ты и меня бы не заметил.
   - Зато я тебе не изменял! - сказал Федор.
   - Как и я тебе. Может, зря. Если б случился такой Виктор...
   - Ты чего это? - насторожился Федор.
   - Иди спать, Отелло! - засмеялась жена. - Завтра вставать в шесть...
   Квартира встретила Настю черной тишиной. Настя зажгла свет и пробежалась по комнатам - мужа нигде не было. На полу в прихожей не валялось пальто (его Настя бросила, после того как нашла в кармане записку), в шкафу не было одежды, в которой Виктор вернулся из прошлого. Настя села на диван и заплакала. Она знала, где он...
  
   18.
  
   Выдвижение к Орешково началось сразу после полуночи. По прямой до поселка было тридцать километров, но ехать предстояло кривыми проселочными дорогами. В бригаде имелось четыре грузовика: два захваченных во время памятного Крайневу боя; тот, на котором он вернулся из N, и еще один, доставшийся партизанам в ходе операции по перехвату грузовых колонн. Все машины были исправны (Саломатин проверил каждую лично), но мест для пополненной бригады в кузовах не хватало. Предстояло сделать два рейса. В том числе Крайневу. В бригаде только он да Саломатин говорили по-немецки, у Крайнева к тому же имелся мундир гауптштурмфюрера и соответствующие документы, а на пути к Орешково располагались сильные полицейские гарнизоны. Бригаде не составило бы труда разгромить их по очереди или одновременно, но это означало лишнюю задержку в пути, ненужные потери и, самое главное, всполошило бы немцев. Ехать следовало тихо.
   Крайнев в черном эсесовском мундире забрался в кабину первого грузовика, и они тронулись. Первый рейс был самым опасным: в кузовах сидели бойцы в советской форме. Тенты надежно укрывали красноармейцев от чужого взгляда, но среди полицейских мог найтись ретивый служака, пожелавший заглянуть под брезент. На этот случай у задних бортов усадили переодетых в немецкую форму партизан, которым наказали: буде найдется такой любопытный, бить его в зубы прикладом. Сразу, без лишних разговоров, по-немецки. Жаловаться не побегут.
   Приклады в ход пускать не пришлось. Полицейские заслоны, дежурившие у въезда в села даже не пытались остановить колонну. Полицейским в голову не пришло, что в глубоком тылу, ночью, при свете зажженных фар могут передвигаться моторизованные колонны партизан. На всякий случай при подъезде к селам Крайнев опускал стекло на дверце и выглядывал наружу. Это производило нужное впечатление: полицейские вытягивались и отдавали честь. Во втором рейсе колонну возглавлял "ханомаг", а в передовом грузовике сидел Саломатин, ради такого дела напяливший трофейный мундир обер-лейтенанта. Приветствия полицаев достались ему. Если, конечно, молодой генерал изволил их принять: Саломатин вел себя с полицаями суровей, чем прусский фельдфебель с новобранцами.
   Пушки прицепили к грузовикам при первом рейсе. Саломатин не опасался, что полицейские опознают в них русские ЗИС-3. Во-первых, немцы активно использовали трофейную артиллерию, во-вторых, с каких это пор полицаи стали разбираться в силуэтах орудий, принятых на вооружение после 1941 года? К рассвету артиллеристы успели оборудовать огневые позиции, а переброшенные по воздуху роты - занять оборону на лесной опушке. Саломатин лично проверил каждую ячейку, задержался у минометчиков, в который раз напомнив тактике поддержки атаки, затем покурил с артиллеристами.
   - Только моих с немцами не попутай! - сказал молоденькому лейтенанту со скрещенными пушечками в петлицах. - Машины у них и у нас одинаковые.
   - В бинокль по номерам узнаю! - улыбнулся лейтенант. - Я запомнил.
   - Вдруг случится машины бросить и пересесть в другие?
   - С такого расстояния в лицо можно узнать - пушки на прямой наводке. В любом случае видно будет: кто удирает, а кто гонится. Не волнуйтесь, товарищ генерал, не первый бой, разберемся. Самое страшное - танки, но танков здесь нет.
   Саломатин пожал ему руку и пошел к изготовившейся к броску колонне.
   - Не задерживайтесь! - сказал Крайневу. - Сделал дело - и сразу назад! В перестрелку не ввязывайтесь!
   - Не волнуйтесь, товарищ генерал! - улыбнулся Крайнев.
   - Сам под пули не лезь! - буркнул Саломатин. - Настя мне не простит, если что!
   Крайнев не ответил.
   - Самому что ли с вами? - нерешительно спросил Саломатин, заглядывая Крайневу в глаза. - Как думаешь?
   - Решили уже! - вмешался Ильин. - Вы, товарищ генерал, руководите боем! Отсюда...
   - Зануда ты, Миша! - сказал Саломатин и отошел.
   - Вечно он! - обиженно сказал Ильин. - Генерал, а ведет себя как пацан! Все бы на лихом коне, да с шашкой! А если его первой очередью?..
   "А если нас первой?" - подумал Крайнев, но вслух ничего не сказал. Пошел проследить за снятием тентов. Решение ехать в открытых кузовах принималось в спорах. Немецкая форма партизан давала дополнительную надежду, что их распознают не сразу. С другой стороны чрезвычайно увеличивала риск: люди в кузове представляли собой отличную мишень. Зато переодетые партизаны могли вести огонь на ходу, это обстоятельство стало решающим.
   Светало. Хмурое весеннее утро разгоралось неохотно. Мягкий свет постепенно проявлял стволы осин, мохнатые лапы елей из темных становились серыми, затем стала проглядывать зелень. Стали видны бойцы, занявшие оборону у опушки, выстроившиеся на лесной дороге грузовики и, оккупировавшие обочины, переодетые в немецкую форму партизаны. Крайнев поднял голову. Небо было затянуто облаками, но те располагались высоко, не обещая дождя.
   - Прилетят! - сказал Ильин, проследив взгляд напарника.
   Крайнев кивнул. Начало операции напрямую зависело от погоды. Низкая облачность грозила задержкой, а то и вовсе отменой боя. На этот случай полагалось уйти вглубь леса, затаиться в чаще и ждать. Отсрочка повышала риск: на партизан в лесу могли наткнуться как немцы, так и полицаи. Тогда... Лучше не думать!
   - Слышишь! - толкнул Крайнева Ильин.
   Далекий тяжелый гул донесся с востока.
   - Летят! - Ильин побежал к опушке. Крайнев устремился следом.
   От края леса до поселка было около километра. Крайнев отчетливо видел здания, улицы, пустые в этот ранний час, вышки, дзоты... Гул нарастал, Крайнев поднял взор и заметил выскользнувший из облаков строй тяжелых бомбардировщиков. Издалека они казались маленькими, игрушечными. Бомбардировщики перестроились и легли на боевой курс.
   - Ну счас будет! - радостно воскликнул Ильин.
   Острый глаз Крайнева заметил крошечные, черные капельки, оторвавшиеся от первого самолета. Через несколько мгновений на месте казарм встали серые кусты разрывов, тяжелая звуковая волна докатилась до леса спустя несколько секунд.
   Самолеты бомбили Орешково спокойно и методично. После казарм разрывы вспухли в монастыре, затем пришла очередь оборонительных линий. Крайнев с восторгом увидел, как после прямого попадания взлетели вверх бревна перекрытия дзота. Рядом восторженно кричал Ильин, бросив взгляд по сторонам, Крайнев увидел, что все бойцы вскочили и радостно машут руками. "Немцы заметят!" - подумал он испуганно и тут же сообразил, что в эту минуту немцы менее всего склонны смотреть по сторонам. Повернувшись к поселку, он увидел, как медленно оседает поднятая взрывом вышка, затем другая... Бомберы работали филигранно.
   - По машинам! - послышалась команда Саломатина, и Крайнев побежал к своему грузовику. Партизаны горохом сыпались в кузова. Заурчали моторы, колонна медленно выбралась из леса и замерла на дороге. Ждали. Бомбардировщики, завершив работу, сбились в плотный строй и потянулись в облака.
   "Какой молодец! - подумал Крайнев о командире полка Ил-4. - Не рассыпались, удирая по одиночке, сохранили строй. Так легче отбиться от истребителей, но нервы нужны крепкие. Вышколил..."
   Мысли его прервал вой моторов. Пара штурмовиков пронеслась прямо над их головами и устремилась к поселку.
   - Вперед! - закричал Крайнев и выстрелил вверх из ракетницы.
   План атаки Орешково разработал Саломатин. Его задумка была дерзкой и наглой, но не вызвала возражений. Авантюру можно планировать, когда другого пути, кроме как ввязаться в авантюру, нет. Единственное, чего не может предусмотреть любой план, - это чувства идущих в бой солдат, которым нужно проехать несколько минут под прицелом пушек и пулеметов. Человек проходит километр за двенадцать минут. Пробежать можно за пять. Мощный "ханомаг" в состоянии обогнать любого бегуна, тем не менее, Крайневу казалось, что они еле ползут. Секунды и минуты, невероятно долгие, текли и текли, а колонна все пылила по направлению к Орешково. Бронетранспортер под командованием Ильина возглавлял движение, грузовик Крайнева тащился следом. "Если у "ханомага" соскочит гусеница, а эти железные гробы к такому склонны, - внезапно подумал Крайнев. - Застрянем надолго. Вокруг раскисшие поля - не объехать. Получится замечательная мишень. Достаточно развернуть одну зенитку..."
   Гусеница не соскочила. "Ханомаг" наконец миновал разбитый бомбой блиндаж и залязгал гусеницами по мощеной булыжником улице поселка. Никто не попытался остановить колонну, никто не выстрелил в ее сторону. Орешково словно вымер. В прямом смысле слова. Вдоль улицы, по которой катила колонна, пылали отдельные дома - пожар набирал силу, на дороге там и сям валялись убитые; гусеницы "ханомага" и колеса грузовиков безжалостно плющили трупы. Наконец, улица вытекла на площадь, перед колонной выросли стены монастыря. Древние, могучие, они возвышались над поселком, словно напоминая рабам божьим о скоротечности их бытия.
   Сорванные взрывной волной с петель, лежали на земле ворота. Будка часового уцелела, но была пуста. Как и огневая точка из мешков с песком. "Ханомаг" стремительно развернулся и застыл, угрожающе выставив пулемет в сторону выходящих на площадь улиц. Ильин работал строго по плану. Крайнев приказал водителю не останавливаться, его грузовик, прогрохотав по упавшим воротам, влетел в монастырь. Где едва не свалился в воронку. Водитель резко затормозил, Крайнев сунулся лбом в ветровое стекло - фуражка смягчила удар, и выскочил из кабины. Из кузова, прямо через высокие боковые борта прыгали партизаны. Из ворот набегали люди из второй машины. Остальные партизаны остались на площади обеспечивать боевое прикрытие.
   Двор монастыря был густо испещрен воронками и усыпан битым кирпичом. Прямое попадание бомбы в двухэтажное здание, где некогда были кельи монахов, а потом - казармы, превратило его в руины. Там что-то лениво горело и дымилось. Несколько полураздетых трупов валялось на земле. Крайнев отыскал взглядом вход в монастырский погреб и указал на него Седых.
   - Саша! Бомбоубежище!
   Седых кивнул и во главе десятка бойцов побежал в указанном направлении. Несколько партизан устремились на стены - занимать выгодные позиции. Остальные занялись проверкой уцелевших зданий. Никто не суетился и не напрашивался на дополнительные команды - это были бойцы Саломатина. Затрещали выстрелы, в погребе грохнула граната. Крайнев быстрым шагом пересек двор и толкнул дверь собора. Он не пострадал: бомбы, как было оговорено с летчиками, легли в стороне.
   Собор перестроили еще в советское время. Снесли иконостас, замазали фрески на стенах и сделали перекрытия для второго этажа. В соборе располагались клуб и классы для занятий.
   Зал на первом этаже оказался пуст. Велев сопровождавшим его бойцам тщательно осмотреть, Крайнев побежал по лестнице. На втором этаже располагались классы. Шагая широким коридором, Крайнев пинком распахивал двери. Сопровождавшие его партизаны забегали внутрь. Заглядывали под столы, прикладами вышибали дверцы шкафов. Пусто. Внезапно Крайнев заметил, как дверь в конце коридора слегка притворилась, а затем резко захлопнулась. Он подбежал, дернул за ручку. Дверь не поддалась.
   - Немедленно откройте, не то стреляю! - крикнул он по-немецки. - Потом брошу гранату!
   - Я не в чем не провинился, господин офицер! - донесся из-за двери испуганный голос. - Я всего лишь работаю с документами.
   - Откройте, и вы не пострадаете! - пообещал Крайнев.
   Лязгнул засов. Крайнев бесцеремонно рванул ручку на себя. У входа стоял маленький, тщедушный человек в форме штабс-фельдфебеля. Его немолодое, изрытое морщинами лицо выражало испуг.
   - Кто вы? - спросил он испуганно.
   - А вы? - нахмурился Крайнев. - Как стоите перед офицером СС?
   - Штабс-фельдфебель Музычко! - вытянулся тщедушный.
   - Что здесь делаете?
   - Это мой кабинет, - сказал Музычко, старательно подбирая слова. Было видно, что немецким он владеет не слишком уверенно. - Здесь я изготавливаю документы.
   Крайнев обвел кабинет взглядом. Письменный стол с настольной лампой. Чернильный прибор, перьевые ручки, какие-то скляночки - все расставлено аккуратно. Узкая железная койка, заправленная серым солдатским одеялом. Тумбочка, у стены несколько чемоданов. Слева - шкафы, один - несгораемый. Дверь в кабинет обита железом - изнутри и снаружи.
   - Почему не в бомбоубежище?
   - Мне запрещено покидать кабинет без особого разрешения. Здесь сплю и ем.
   "Вот как! - подумал Крайнев. - Это я удачно зашел".
   - Сколько групп забросили в русский тыл? - спросил он резко.
   - Господин гауптштурмфюрер! Только с разрешения командования... - начал было Музычко, но Крайнев сгреб его за ворот.
   - Ты что, не понял, сука! - прошипел по-русски. - Я майор "СМЕРШа". Отвечай, если хочешь жить!
   В глазах Музычко заплескался ужас.
   - Господин... Товарищ майор...
   - Тамбовский волк тебе товарищ! - рявкнул Крайнев, с удивлением заметив, с каким удовольствием произнес знаменитую фразу. - Говори, падла!
   - Шесть групп, шестнадцать человек!
   - Почему шестнадцать?
   - Две пары и четыре группы обычного состава.
   - Где их личные дела?
   - Здесь! - Музычко указал на несгораемый шкаф. - Дела заброшенных хранятся у меня, остальные - в канцелярии.
   - Открывай!
   Музычко трясущимися руками достал из кармана ключи и отпер шкаф. Крайнев схватил ближнюю коричневую папку, листнул. "Пономарев Валерий Михайлович, 1917 года рождения, младший лейтенант Красной Армии..." Высокие скулы, хитроватый взгляд глубоко посаженных маленьких глаз... Сука продажная! Музычко вытащил из шкафа стопку одинаковых дел и свалил на койку. Крайнев схватил чемодан, стоявший ближе к нему, открыл и вытряхнул на пол какие-то бланки.
   - Складывай сюда!
   - Гражданин майор! - залепетал Музычко, закрывая чемодан. - Я знаю всех заброшенных в лицо, их приметы, склонности, задания, места заброски... Могу оказать содействие...
   - Сам бы не догадался! - буркнул Крайнев. - Понесешь! - он кивнул на чемодан. - И только попробуй дернуться!..
   Они спустились во двор. Здесь уже не стреляли. Партизаны толпились во дворе, угрюмо поглядывая на кучку людей в немецкой форме. Те жались к монастырской стене.
   - Товарищ майор! - подлетел к Крайневу Седых. - Задание выполнено! Всех уничтожили!
   - Точно?
   - Лично проверил!
   - А эти? - кивнул Крайнев на кучку.
   - Велели взять "языка"...
   - Нахрен столько?
   - На выбор.
   Крайнев хмуро глянул на пленных. Их было шестеро: рослых, сильных мужиков, одетых в чужие, мышиного цвета мундиры. Тренированные тела, настороженные взгляды. У некоторых в глазах страх. "В Мордовию бы вас, на лесоповал! - подумал Крайнев. - Или на Колыму - золото мыть! Стране польза, а там, лет через двенадцать, амнистия. Вернутся еще крепкими, осчастливят баб, отчаявшихся без мужиков, родят детей... Война, мать ее!.."
   - Саша! - сказал Крайнев. - У меня есть "язык".
   Седых кивнул и побежал к бойцам. Раздалась короткая команда, грохнул залп. Крайнев, не оборачиваясь, пересек двор. Расстрельная команда догнала его у грузовика.
   - Охраняйте его! - Крайнев указал на Музычко. - Крепко! Станут стрелять, закрывайте собой.
   Он велел водителю заводить и вышел за ворота. И сразу же над головой тенькнуло. Пуля, ударив в стену, осыпала Крайнева каменной крошкой. В ответ на выстрел звонко застучал пулемет с "ханомага". Крайнев пригнулся и бросился под защиту брони.
   - Очухались! - сказал Ильин. Он и двое бойцов прятались за бронетранспортером.
   - Много их?
   - Черт поймет! Постреливают из-за амбара, - Ильин указал на приземистое каменное здание в конце площади. - Пытались просочиться на улицы, но мы отбили. У тебя все?
   - Да.
   - "Языка" взял?
   - Первоклассного! Всех диверсантов в лицо знает.
   Ильин достал из кобуры ракетницу и выстрелил в сторону амбара. Красная ракета, описав пологую дугу, упала за зданием. В ответ ударила пулеметная очередь. Пули стальной дробью прошлись по броне "ханомага". МГ бронетранспортера коротко простучал в ответ.
   - Черт! Не видят что ли? - Ильин перезарядил ракетницу. В ту же минуту послышался нарастающий рев мотора. Черная тень скользнула над их головами, и здание амбара словно вспухло - штурмовик положил бомбу точно. За первой тенью скользнула еще одна. Второй "Ил" высыпал гроздь мелких бомбочек: разрывы встали стеной на дальнем конце площади.
   - По машинам! - закричал Ильин, махая поднятой рукой.
   Со всех сторон к грузовикам побежали партизаны. Они заскакивали в кузова через задний борт, словно муравьи ползли на боковые. Знали: ждать никого не станут. Опоздаешь - вини себя. Ранили, не успел - значит, не повезло... Грузовик Крайнева выбрался из монастыря задним ходом и развернулся. Партизаны уже сидели в кузове. Крайнев жестом велел Седых соскочить, вдвоем они перебросили через задний борт несколько мешков песка, позаимствованных из немецкой огневой точки. Бронетранспортер и три грузовика уже втянулись в улицу, когда машина Крайнева медленно тронулась с места. Крайнев заскочил в кузов и присел у закрытого мешками заднего борта.
   - Всем лечь! - крикнул бойцам. - У кого моя винтовка?
   Кто-то сунул ему СВТ. Крайнев проверил магазин и загнал патрон в ствол. Рядом пристроился Седых с МГ.
   - Где "язык"? - спросил Крайнев.
   - Хлопцы стерегут.
   - Я велел тебе!
   - Не одному вам удовольствие! - буркнул Седых, и его пулемет вдруг загремел, выбрасывая стреляные гильзы. Крайнев глянул за борт. Темные фигурки выбегали на площадь из-за домов, приседали и целились. Пули запели над их головами, некоторые пробили задний борт, но завязли в песке.
   "Только бы не по колесам!" - подумал Крайнев и тут же забыл об этом. Он ловил в перекрестие оптического прицела темные тени и нажимал на курок. Ловил и нажимал. Магазин скоро опустел, Крайнев отбросил винтовку и достал из кобуры ракетницу. Они отъехали достаточно далеко. Красная ракета, шипя, взмыла вверх. Почти сразу же в отдалении бухнули пушечные выстрелы, на площади встали разрывы. Следом прилетели мины. Темные фигурки в отдалении попадали. Штурмовики улетели, отсечной огонь вела бригада.
   - Все к бортам! - закричал Крайнев. - Огонь по врагу!
   Стрелять, однако, не пришлось. То ли "ханомаг" и передовые машины расчистили путь, то ли, кроме охранения в блиндаже, других немцев на окраине не было; но из поселка они выскочили без проблем. Едва грузовик Крайнева завернул на дорогу, пушки и минометы бригады перенесли огонь на окраину поселка. Крайнев не видел, есть ли там немцы, скорее всего их и не было, но вставшие на околице разрывы доставили радость. Они катили обратно к лесу. Строгой колонны уже не было, грузовики расползлись далеко друг от друга, но сейчас это не имело значения. "Только бы не зенитка! - мысленно молился Крайнев. - Только бы не зенитка! Летуны должны были попасть! Если хоть одна уцелела, нам хана!"
   Зенитка так и не выстрелила...
  
   ***
  
   - Их было не меньше тысячи! - сказал командир полка фельджандармерии, молодой подполковник с заметным брюшком. - Плюс артиллерия и танки...
   - Я был на линии обороны русских, - сказал фон Лютцов. - Ячейки для пехоты, позиции для артиллерии... Самое большое рота, два орудия 76- миллиметров, судя по стреляным гильзам, плюс четыре миномета. Минометы немецкие. Танков у них не было, один трофейный "ханомаг", который русские бросили на опушке - соскочила гусеница, а они спешили.
   - На опушке было охранение русских! Основные силы атаковали поселок.
   - На четырех грузовиках. Две сотни людей, скорее всего, меньше. Итого две роты. Две роты русских разбили немецкий полк, занимавший хорошо укрепленные позиции!
   - Вы забываете про самолеты!
   - Наших солдат на фронте тоже бомбят и обстреливают. Но они находят в себе силы встать и вести огонь по противнику. Из шести зенитных орудий у вас уцелели три. Достаточно было одному открыть огонь! 88-миллиметровый снаряд зенитки пробивает броню тяжелого танка, а здесь четыре беззащитных грузовика!
   - Половина зенитчиков погибла, остальные были в шоке. В воздухе висели русские штурмовики, которые открывали огонь по всему, что движется. Русские великолепно спланировали операцию, у нас не было шансов. Мы солдаты, смею вас заверить, воют отважно, не щадя себя. Многие погибли, пытаясь задержать отход большевиков. Мы понесли огромные потери. Около семисот человек убитыми и ранеными!
   - Но больше тысячи уцелело. Пять немецких солдат на одного русского. Тем не менее, русские выполнили задачу и спокойно ушли, оставив три трупа. Трое против наших семисот. Думаю, в ставке по достоинству оценят ваше умение воевать!
   - Я запросил помощь, - сказал подполковник. - С фронта снимают дивизию, прибудет батальон танков. Операцию будет поддерживать авиация. Мы найдем их и уничтожим! Всех до единого!
   - Это радует! - сказал фон Лютцов. - Можно сказать, вдохновляет. Десять тысяч немецких солдат при поддержке танков и самолетов будут ловить в бескрайних лесах три сотни русских. Это будет замечательная операция, она небывало прославит немецкое оружие. Вы меня утешили, подполковник! Я вас больше не задерживаю!
   Командир полка щелкнул каблуками и вышел. Фон Лютцов откинулся на спинку стула и закрыл глаза. И почти сразу же открыл. Перед ним встала картина, которую он застал по приезду в Орешково: трупы, трупы... Изуродованные взрывами бомб и убитые из стрелкового оружия, они лежали рядами на засыпанной обломками кирпича земле монастырского двора, полуодетые и в застегнутых мундирах, с белыми и черными от покрывавшей кожу гари лицами - люди, обучению которых он отдал столько сил, его надежда и несостоявшееся будущее. По пути в Орешково он представлял себе ужас случившегося, но не думал, что будет столь страшно. На земле лежали все. Поначалу полковник обрадовано заметил, что счет не полон, но от развалин, которые торопливо разбирали солдаты, несли новые тела. Фон Лютцов велел тщательно обыскать все помещения школы и доложить о потерях. Неприятную весть он услышал от адъютанта. До его доклада оставалась надежда. Пятьдесят три погибших курсанта - тяжелая утрата, но шестнадцать заброшено. Самые лучшие. Великолепно подготовленные, уже побывавшие в русском тылу и благополучно вернувшиеся обратно. Настолько овладевшие искусством разведки, что две группы он составил из пар - третий был лишним. Эти шестнадцать обещали "Валгалле" спасение. Налет на Орешкова лишил фон Лютцова наград, но шесть удачно заброшенных групп отводили опасность. Его не похвалят, но и ругать не станут: идет война, на Восточном фронте дивизия, состоящая из трех батальонов, уже никого не удивляет. "Валгалла" понесла урон, но разведывательная информация поступает, значит, работа не напрасна.
   Крюгер сообщил, что пропал Музычко и все дела заброшенных разведчиков. Фон Лютцов не поверил и пошел проверять. Подтвердилось. Оставалась надежда, что Музычко, в прошлом талантливый гравер, с одинаковым успехом подделывавший при советской власти, как документы, так и деньги, трижды приговоренный русским судом к тюремному заключению и освобожденный из колонии немецкой армией, всего лишь проявил рвение. Вытащил из сейфа личные дела и отнес в безопасное место. Если найдут его тело и папки, можно вздохнуть с облегчением. Это означает, что русские действовали вслепую. Возможно, просто громили гарнизон врага. Подумав так, фон Лютцов поправил себя: неправда. Русские не посылают армады бомбардировщиков и штурмовиков на заурядные гарнизоны. Они знали о "Валгалле" и целенаправленно ее уничтожали. Их действия были логичными, на месте русского командующего он поступил бы также. Оставалось понять, что русские знали? Туманные сведения, полученные от кого-то из местных жителей или полицейского? Или же знали все? "Неужели Зонненфельд? - подумал фон Лютцев. - Но как он проведал? Вычислил по продуктовым поставкам? Не мог. Школа снабжалась как подразделение полка фельджандармерии, это было продумано заранее и неукоснительно выполнялось. В Орешково Зонненфельд не бывал, его сюда просто не пустили бы. Кто-то рассказал? Мой офицер? Это невозможно! Зонненфельд не водил дружбу с офицерами Абвера, круг его общения в N четко установлен - это проверено и перепроверено. Если русские осознано забрали Музычко и дела, "СМЕРШу" не составит труда разыскать моих агентов. Даже напрягаться не придется. Это конец... "
   В дверь постучали. Это был Крюгер.
   - Не нашли! - доложил он с порога.
   - Хорошо искали? - спросил фон Лютцов.
   - Развалины разобраны до последнего кирпича, поселок и окрестности прочесаны фельджандармами. Всем довели, что любой, кто найдет Музычко или папки личных дел, получит месячный отпуск, солдаты очень старались. Безрезультатно.
   - Мы проиграли эту войну, Пауль! - сказал фон Лютцов.
   Адъютант смотрел на него недоуменно.
   - Клаузевиц и Мольтке учили нас, что нельзя недооценивать противника. В Великую войну 1914 - 1918 годов мы имели возможность убедиться в справедливости этих заветов. Но забыли их. Нас развратили победы в Европе. Мы опасались французов и поляков, но их фронты развалились под ударами немецких армий. В 1941 году русские стремительно убегали от вермахта, и мы возомнили себя непобедимыми. Мы считали славян недочеловеками и забыли, как упорно они сражались двадцать лет назад. Мы не учли, как быстро они учатся. Когда мы столкнулись с танками Т-34 и КВ, следовало задуматься. Народ, который после тяжелейшей гражданской войны создал промышленность, способную выпускать такое оружие, опасен. Однако мы научились бороться с их чудовищными танками, и успокоились. Мы не подумали, что люди, сумевшие создать современное оружие, могут научиться успешно вести разведку. Они научились. Зонненфельд, или как там его по-русски, доказал это. Вы молоды, Пауль, и, возможно, уцелеете в этой мясорубке. Запомните: нельзя драться с врагом, когда исход сражения складывается не в твою пользу. С таким врагом заключают мир. Пусть невыгодный. Худой мир лучше доброй ссоры, говорят русские. Они правы.
   Адъютант смотрел на полковника широко открытыми глазами.
   - Идите, Пауль! - сказал фон Лютцов. - Желаю вам выжить!
   Когда дверь за адъютантом закрылась, полковник достал из кобуры "вальтер". Снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Затем с силой воткнул дуло в висок и нажал спуск...
  
   19.
  
   На базу бригада вернуться успела. Двумя волнами, другой дорогой, разгромив по пути полицейский заслон. Полицейские бежали после первых же разрывов 76-миллиметровых снарядов, преследовать их не стали. Ночью на партизанском аэродроме сели самолеты, забрали Музычко и раненых. Саломатин дал бригаде сутки на отдых и сборы - намечалось перебазирование. Партизаны собирались двигаться утром, но с рассветом в деревню вошли танки...
   Батарея молоденького лейтенанта-артиллериста погибла почти сразу же - слишком неравны были силы. В лес танки не пошли, но егерей остановить он не мог. Бригаду смяли, разорвали на части и погнали уцелевших партизан, как собаки по пороше гонят зайцев...
  
   ***
  
   Грязь и бурая вода стекали с шинели Седых, в сапогах его хлюпало.
   - Не пройти! - сказал он, отбрасывая слегу. - Везде проверил.
   Крайнев глянул вопросительно.
   - Не сомневайтесь, товарищ майор! - сказал Седых обиженно. - Я с детства по болотам, понимаю...
   - Егеря! - сказал Саломатин. - Знают, куда загонять.
   В отдалении звонко простучал МГ, затем еще.
   - Ильин! - Саломатин прислушался. - Бьет короткими, значит, идут цепью. У него одна коробка патронов. Минут на пять...
   - Я пойду! - сказал Седых, поднимая с земли пулемет.
   - Саша! - остановил его Крайнев. - Спасибо! Прости, если чем обидел!
   - Ладно! - буркнул Седых. - Вам спасибо, товарищ майор! Не поминайте лихом!
   Хлюпая водой в сапогах, он скрылся за кустами.
   - Есть закурить? - спросил Саломатин.
   Крайнев пошарил в карманах и вытащил сплюснутую пачку.
   - Последняя! - сказал Саломатин.
   - Кури! Мне не хочется.
   Крайнев чиркнул спичкой и поднес огонек. Саломатин затянулся и откинулся на ствол сосны.
   - Не болит! - сказал, глядя на безжизненно лежащие ноги. - Совсем не болит! Но тела не чувствую. Ниже пояса будто ничего нет.
   - Нерв перебит! - сказал Крайнев.
   - Если б и прошли болото, то на всю жизнь калека, - заключил Саломатин. - Кому такой нужен? Только обуза. У вас обо мне что известно?
   - Пропал без вести. Где похоронен, не нашли.
   - Правильно. Незачем немцам радоваться, что генерала убили. Обойдутся! Бросишь меня в болото - засосет, никто не найдет!
   Слезы выбежали из глаз Крайнева и покатились по грязным щекам.
   - Ты чего? - встревожено спросил Саломатин.
   - Я... Не могу себе простить... Появился в прошлом, влез не в свое дело... Не узнал бы про "Валгаллу", не было бы операции в Орешково. Бригада уцелела бы. Тебя и бойцов твоих из лагеря вытащил, а из-за меня все сгинули...
   - Дурак ты, Витя! - сказал Саломатин. - Бригада едва не сгинула еще в сорок третьем под Торфяным Заводом! Ты спас, как в сорок первом. Ты людям жизнь подарил! Кому-то несколько месяцев, кому-то лет... Ведь не просто небо коптили! Человек в жизни должен что-то хорошее сделать! Строитель - дом построить, крестьянин - хлеб вырастить, солдат - врага убить... Чтоб с пользой. Польза была. Мне так совсем счастье: Таня, дочка, внук, правнуки... Если б каждому так на войне везло! Дурак ты!
   - Наверное! - сказал Крайнев, вытирая слезы.
   Пулемет в отдалении словно захлебнулся. Они прислушались. Вдалеке больше не стреляли.
   - Кончился Миша! - сказал Саломатин. - Хороший мужик был! Угрюмый, но добрый. Он после каждого расстрела плакал, я его водкой отпаивал. Не повезло человеку со службой, как и с жизнью. Он детдомовский, один как перст. Ни родни, ни жены, ни детей. За Таней моей ухаживал, но я отбил. Может, и не следовало...
   Окурок немецкой сигареты обжег Саломатину пальцы, он поморщился и бросил.
   - Все, Витя! - Саломатин достал из кобуры ТТ. - Как только похоронишь, немедленно уходи! Тебе здесь больше незачем. Сделал, что мог, и даже больше. Спасибо тебе за все!
   - Ладно! - сказал Крайнев.
   - Покажи карточку! - попросил Саломатин.
   Крайнев расстегнул нагрудный карман на его гимнастерке, достал фото. Саломатин несколько секунд жадно рассматривал.
   - Жена у внука красивая! - сказал Саломатин. - Но моя Таня не хуже. Трудно им будет без меня... Порвешь! - велел строго. - Не хочу, что гады лапали...
   Совсем рядом заливисто затрещал МГ.
   - Пора! Прощай!
   Саломатин приставил ствол ТТ к груди. Крайнев закрыл глаза. Сухо ударил выстрел. Когда Крайнев открыл глаза, Саломатин лежал на боку, откинув в сторону руку с пистолетом. Крайнев взял ТТ и сунул за пояс. Затем поднял мертвого друга. Он двинулся к болоту, как внезапно заметил глубокую промоину в песчаном обрыве. Берег нависал над ней, далеко выдаваясь вперед. Крайнев отнес тело в промоину, снял с себя пальто и укрыл покойного. Подумав, вложил фотографию в карман. Затем взобрался на берег, стал над промоиной и высоко подпрыгнул. Берег поддался, лавина песка сорвалась вниз, надежно укрыв тело. Крайнев едва успел отскочить.
   "Вот и все! - подумал он. - В самом деле, пора..."
   За кустами МГ дал длинную очередь и умолк. Следом тявкнул автомат. Крайнев вытащил саломатинский ТТ и двинулся в ту сторону. У него не было другого оружия. СВТ выбросил, как кончились патроны, "люгер" постигла та же судьба. Они с Седых несли раненого Саломатина, меняя друг друга, лишняя железяка только мешала.
   Седых выбрал позицию на высоком песчаном гребне у корней приземистой сосны. Сейчас он лежал, уткнувшись лицом в песок. Рядом стояли два немца. Один из них, забросив за спину МР-40, наклонился к телу убитого. Второй, с винтовкой в руках, зыркал по сторонам.
   "Обошли с фланга! - понял Крайнев. - Наверное, и Мишу так же..."
   Он встал из-за куста. Немец вскинул винтовку, но Крайнев опередил. Егерь сунулся лицом в песок, второй отскочил, но автомат его был за спиной... Крайнев подбежал и торопливо стащил МП-40 с убитого. Отщелкнул магазин, глянул, и достал из-за голенища сапога немца полный. Зарядил оружие, забросил ремень на плечо и потянулся к МГ. Но брать пулемет не стал - пустая лента свисала из приемника. Саша стрелял до последнего патрона. Крайнев торопливо обшарил убитого немца, других полных магазинов у него не оказалось.
   "Тридцать патронов, - подумал он. - Не так мало. Если стрелять с умом..."
   Он отошел метров двадцать в сторону, поднялся на вершину гребня и осторожно выглянул из-за куста. Густая цепь егерей лежала на лугу метрах в ста. Крайнев вжал в плечо откидной металлический приклад. От живота из "шмайсера" палят только в кино. Есть же мушка, прицел... Он ждал. Прошла минута, другая. Один из егерей зашевелился и осторожно встал. Судя по фуражке, это был офицер. Он закричал, взмахнув пистолетом, цепь встала и быстро пошла к гребню. Противник не стрелял, и егеря ускорили шаг. Крайнев поймал на мушку офицера и плавно нажал на курок. Немец сложился и упал ничком. Егеря быстро побежали, скрываясь под гребнем. Крайнев вскочил и повел стволом вдоль фронта наступающих. Автомат в его руках гремел, выбрасывая стреляные гильзы. Он заметил, как упал один егерь, затем другой...
   В грудь ударило, словно палкой. Мир вокруг сжался, сузившись до малой светлой точки, но потом и та исчезла. Крайнев упал лицом в песок. Мягкий, пахнущий прелью...
  
   Эпилог
  
   - Ему повезло, - сказал Гаркавин. - Пуля пробила грудь, когда сердце сократилось. Иначе до госпиталя не довезли бы...
   - Пуля застряла в лопатке, извлечь не удастся, - сказал Нестерович, опуская рентгеновский снимок.
   - Не страшно! - возразил Гаркавин. - У меня три осколка в бедренной кости - и живу! Главное, операция прошла успешно.
   - У вас хорошие хирурги, - сказал Нестерович.
   - Навострились! - согласился Гаркавин. - Со всей страны огнестрел везут, главным образом с Кавказа.
   - Как его состояние? - спросил Федор.
   - Стабильно тяжелое. Без сознания. Искусственная вентиляция легких.
   - Настя у него?
   - Да.
   - Не гоните ее!
   - Ее прогонишь...
   Оба замолчали.
   - Непонятно, что там произошло, - сказал Гаркавин минуту спустя. - Впрочем, это как раз ясно. Но как он смог переместиться с пулей в груди?..
   Федор ничего не сказал.
   - Это не была шальная пуля, - продолжил Гаркавин. - Правое плечо - сплошной синяк от приклада. Стрелял до последнего. Почему?
   - Заигрался!
   Гаркавин посмотрел недоуменно.
   - Что может быть интересного для вашей службы в прошлом? - спросил Нестерович.
   - Выяснилось, что многое.
   - Например?
   - Вы, Федор Семенович, - хирург с мировым именем, - сказал Гаркавин. - Сколько жизней спасли? Тысячу, две?
   - Не считал.
   - Но все же?
   - Пару тысяч наберется.
   - Слышали об операции "Багратион"?
   - Кто ж не слышал?
   - Помните: два сходящихся удара, стремительное развитие наступления, сотни тысяч убитых и пленных гитлеровцев - их потом по Москве прогнали, и все это при весьма скромных наших потерях. Я бы сказал: непривычно скромных. Немцы до последнего дня не подозревали о наступлении Красной Армии. Над обеспечением скрытности работали тысячи людей, но все могло пойти прахом, не узнай Крайнев одну тайну. Не уполномочен раскрывать подробности, но добытые им сведения были своевременно переданы в Ставку, а та приняла надлежащие меры. Тысячи, десятки тысяч красноармейцев и офицеров уцелели. Вы, Федор Семенович, делаете операции на сердце, спасаете главным образом немолодых людей. Продляете им жизнь. Это важно, это нужно, но в 1944 году уцелели пацаны. Восемнадцать-двадцать лет, армия сплошь состояла из таких. Вернулись домой, женились, родили детей... Сколько тысяч потомков тех солдат живут сегодня, не зная, кому обязаны? И ведь не узнают... Как руководитель операции, я недоволен поведением майора Крайнева, пошедшего на неоправданный риск. Но как офицер понимаю.
   - Я могу навестить его? - спросил Федор.
   - Разумеется! - пожал плечами Гаркавин.
   Они вышли из кабинета и зашагали просторными коридорами госпиталя. Попадавшиеся навстречу врачи и медсестры с любопытством смотрели на Нестеровича, его явно узнавали. Некоторые здоровались. Федор вежливо кивал в ответ. Они свернули за угол и остановились у белых дверей из пластика. Рядом стояла кушетка. На ней, привалившись к стене, сидя спал старик: седой, в смешной круглой шапочкой на макушке.
   - Кто это? - спросил Федор.
   - Сын. Ночью прилетел из Израиля. Кстати, врач.
   Федор кивнул и толкнул дверь. В просторной палате стояла железная медицинская кровать, на ней, весь опутанный трубками и проводами, лежал человек. Провода и трубки тянулись к приборам, стоявшим на столиках, там что-то мерцало, высвечивалось и мерно дышало. Рядом с койкой на стуле сидела молодая женщина в белом халате и в такой же шапочке. Она не обернулась на шум шагов. Склонившись к лежавшему перед ней человеку, она что-то шептала ему на ухо и ласково гладила по лицу.
   Федор ощутил, как защипало в глазах.
   "Сколько видел, а все не могу привыкнуть!" - сердито подумал он. Он глянул на больного и протер глаза. Нет, ему не показалось. Весь опутанный проводами и трубками, бледный, с осунувшимся лицом человек улыбался. Трубка, оттянувшая угол рта, мешала ему. Человек сердито двигал серыми губами, кривил их, но все-таки улыбался...
  

2009

   От Hilfswillige - вспомогательные войска. Прозвище русских добровольцев, служивших в составе вермахта. Использовались в тыловых подразделениях.
   Реальный факт. Из воспоминаний маршала авиации А.Е. Голованова
   Звание интендантуррата в вермахте соответствовало должности как гауптмана, так и майора.
  
   Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии (ОКВ) (Oberkommando der Wehrmacht; OKW).
  
   Тревога!
   Служба внешней разведки Германии. Первый руководитель - Райнхард Гелен.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 5.61*138  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"