Маленькая, худенькая девушка стояла на Арбате, прижимая к себе толстого серого кота и, высоко подняв голову, выкрикивала тонким голосом стихи:
-Я тону в океане сансары,
Миллионы миров зажимая в ладонях.
И из вечного круга отчаянья,
Мне не выбраться в сладкую негу нирваны.
Вы же - жирные твари,
Что с пивом лежат на диване,
Никогда не поймёте,
Что значат Любовь и Страданье!
Осторожно ступая путём Бодхисатвы,
Я пронзаю пространство, подобно сторукому Шиве,
По пути миллиарды планет создавая,
Где пустые, несчастные люди не знают,
Что я есть на свете!!!
Коту стихи явно не нравились. Его круглая морда с жёлтыми, чуть прищуренными глазами, выражала одну, всем до боли понятную мысль: "Лучше бы я остался дома!". Девушка же, не обращая внимания на своего пушистого компаньона, согревающего её худую грудь, продолжала кричать хмурому небу свои мрачные стихи.
С короткой мальчишечьей стрижкой, в бесформенной футболке, драных джинсах и огромных тяжёлых "Гриндерах", она вызывала такое острое чувство жалости, что многие посетители Арбата, останавливались рядом и кидали в поставленный рядом раскрытый рюкзачок несколько мелких монет.
Закончив читать, и видимо сочтя заработок за своё выступление вполне достаточным, девушка ловким движением закинула кота в рюкзак и гордо двинулась в сторону Нового Арбата.
Через несколько секунд из рюкзака высунулась кошачья морда. Растопырив усы, кот окинул улицу тяжёлым взглядом, и видимо не найдя ничего, заслуживающего своего драгоценного внимания, снова исчез в недрах спинного мешка.
Проводив девушку взглядом, я пошёл вниз к Смоленской площади. Спешить было не куда, да и не ждал меня никто. Этим холодным летним днём, я был уже никому не нужен.
Буря утреннего скандала, то ли благодаря двум литрам пива, то ли пошлёпанным по центру Москвы километрам, уже улеглась, оставив в душе огромную дыру, которая никак не хотела затягиваться, гудя священной пустотой.
Когда всё плохо, почему то тянет в те места, где тебе было хорошо. Может, это одна из форм мазохизма, может - попытка, воскресить посредством знакомых образов, то состояние короткого счастья, которое было когда то. Почти машинально, пройдя кольцо до Зубовской площади, я двинулся по Большой Пироговской, мимо старых клиник Первого Меда, где учился в блаженные восьмидесятые.
С тех пор почти ничего не изменилось: те же надписи с твёрдыми знаками на фронтонах, те же старые липы, даже галки, кое - где сидящие на проводах, казалось - те же самые. Только на церквях, которые в моё время были развалинами, появились кресты, но это почему то не резало глаз.
Проходя мимо, кивнул вальяжному Снегирёву, посмотрел в усталые глаза Сеченова, подмигнул оскалившемуся черепу, который всё ещё держит в руках великий Пирогов и, обогнув огромное здание 600 - коечной клиники, добрёл до Новодевичьего монастыря.
В парке, почему то никого не было. Толстые лебеди, обитавшие в прудах, спрятались в свои деревянные домики. Видимо, они то - же не хотели видеть меня.
Сел на скамейку, на которой мы целовались с Маринкой после экзамена по Пат.анатомии. Было пусто, тихо и сыро. Даже золотые кресты монастыря, не хотели отражаться в свинцовой воде огромной лужи.
Опустив голову, я закрыл глаза и попытался подумать, о чём ни будь хорошем. Ничего не получилось, только дыра в душе гудела низким гулом, заполняя всё новые и новые уголки того, что называют "внутренним пространством".
- Я видела тебя на Арбате,- прозвучал рядом знакомый голос.- Ты кто?
- Наверное, уже никто,- ответил я, поднимая голову и открывая глаза.
Она стояла возле скамейки, всё такая же маленькая и похожая на взъерошенного воробья. Только поверх ужасной футболки с надписью "Megadeth", была надета лёгкая белая ветровка. Кот отсутствовал. Видимо, его так и не удалось уговорить продолжить прогулку, после потрясения, пережитого им на Арбате.
- Хорошо,- согласилась девушка.- Будешь Никто. А я - Ангел. У тебя есть закурить?
- Нет,- улыбнулся я.- Не курю. Только пью.
- Жаль. У меня сигареты кончились. Знаешь что? Пошли ко мне! По пути в магазин зайдём. Купишь мне курева, и пожрать чего ни будь. Выпивка есть.
Я пожал плечами:
- Пошли...
***
- Ты пойми,- вещал мне Ангел, разливая в большие стаканы дрянной виски. Бутылка была уже почти пуста.- Люди разучились верить друг другу! Они стали равнодушными и злыми. Большинство из них, пройдёт мимо человека, уже накинувшего на шею петлю и даже не заметят этого! Они перестали видеть знаки! Они заткнули себе глаза и уши своими дивайсами и отгородились от мира! Я ещё на Арбате поняла, что тебе плохо. А когда увидела на Новодевьчьем, до меня сразу дошло: ещё чуть - чуть, и ты сделаешь что - ни будь ужасное!
Кот сидел на табуретке рядом со столом и внимательно слушал хозяйку, периодически получая от неё - то кусочек сыра, то тонкий ломтик ветчины. В несколько секунд уничтожив вкусность, он выпрямлял свою серую спину и продолжал вдумчиво изучать своими мерцающими жёлтыми глазами то Ангела, то меня, несомненно, считая себя самым важным участником разговора.
Я смотрел на девушку, почти не понимая, о чём она говорит. Да это было и не важно. Её голос тихо журчал, как горный ручей, изредка ударяясь о берега моего затуманенного сознания. Сдобренный солидной порцией виски, я медленно качался в тёплых волнах покоя. Дыра в душе, если и не затянулась, то хотя бы перестала гудеть. Впервые, за последние полгода, мне было хорошо.
В мёртвом свете уличного фонаря, пробивавшегося сквозь неплотно задёрнутые шторы, кожа девушки казалась совсем тонкой и, слегка светилась. Острые ключицы, едва заметная грудь, с небольшими розовыми сосками, чуть впалый живот, тонкие руки и ноги, вызывали странное желание: хотелось просто обнять, закрыть собой это несчастное тельце и не отпускать никогда, потому что вокруг был жестокий мир, в котором нам вдвоём не было места.
Проснулся поздно. В квартире было тихо. К моему удивлению - голова совсем не болела. Кот, лежавший в кресле, приоткрыл один глаз, посмотрел на меня, вдумчиво зевнул, продемонстрировав свои шикарные клыки и розовый шершавый язык, потянулся и снова заснул. На кухонном столе лежала записка: "Диван можешь не убирать. Будешь уходить - просто захлопни дверь. Не забывай меня. Твой Ангел".