Бывают же умные люди. И даже в Генштабе. Приказ был прост - провести анализ прошлогоднего призыва.
Приказано - делают. По районам Союза, одна цифра. По коммунистам и комсомольцам, другая. По колхозникам, рабочим и служащим, третья. По возрастам.... По образованности...
-О, боже! Сплошные четырёхклассники казарму заполнили. И зачем конструктора себе мозги над новой техникой ломают? Кто ею будет управлять? А где же десятиклассники?
-Рассосались по институтам и техникумам, - уверенно доложил докладывающий полковник.
-Да дела. Надо что-то делать? Думать всем, и через три дня предложения на стол.
Стол! Одно из великих изобретений человечества. За ним обедают и пируют. За ним решаются судьба одного человека и поколений. С него начинается, и на нём кончается жизнь. К нему приглашают:
-Прошу к столу!
И им угрожают:
-Не сделаешь, положишь партбилет на стол, - что не менее страшно, чем смертный приговор.
Итак, думайте, господа офицеры! Иначе служить отечеству будет некому.
Три дня думали и придумали.
-Менять положение о прохождении воинской службы долго, и шум поднимать незачем. А раз рассосались по техникумам и институтам, то будем отсасывать десятиклассников хотя бы из техникумов. Два средних образования это перебор.
Пошли в ЦК. Посмотрели цековики. Проверили детей, внуков своих. Никого это не волнует. Все потомки, слава богу, пристроены что надо. И пошла директива в военкоматы.
Сентябрь выдался тёплым и ясным. Лето не думало сдавать свои позиции, и если бы не студенты и школьники с портфелями, ничего не говорило о наступившей осени. Зелень деревьев бушевала и в городском парке.
Молодой парнишка бежал по аллее, и, останавливаясь, звал:
-Сашка!
Повернул назад, и пошёл по боковой аллее.
-Вот вы где, - увидел он парня и девушку, сидящих на скамейке. - Саш, тебя в спецчасть вызывают.
-Зачем?
-Я не знаю.
Сашка знал, что на первом этаже есть комната с грозным названием "Спецчасть". За всегда закрытой, обитой железом дверью, работали мужчина и женщина. Туда редко кто заходил, и чем они занимались, студенты не знали, и не интересовались, но чувствовали, что приставка "спец" ничего хорошего для них не таит, так же как слово спецприёмник для некоторых их сверстников.
И вот на тебе, спецчасть. Вроде ничего он не натворил. Разве, что с занятий ушёл. Многие уходят, и ничего. Поругают, погрозят, и на этом всё кончается.
Он сказал девчонке:
-Встретимся в пять часов, - и направился с Вовкой Дорошенко к выходу парка.
-Нахманзон? - строго спросил суровый мужчина, как будто только его и ждал.
-Да, я.
-Почему занятия пропускаешь, - и, не ожидая ответа, припечатал к деревянному барьеру листок бумаги. - Вот тебе повестка. В 12 часов быть в горвоенкомате.
Сашка расписался и вышел.
"Чего вдруг? Был же в прошлом месяце. Смотрели врачи. Сказали, для постановки на учёт. Выдали приписное", - и он посмотрел на часы. - "Уже 12.Надо идти".
Была перемена. Он зашёл в класс, взял портфель, и сказал Вовке:
-Скажи старосте. В военкомат вызывают. Сегодня больше на занятия не вернусь.
-Давай, жми. До вечера в парке.
Военкомат встретил настороженной тишиной. Суеты, как в прошлый раз, не было. Он заглянул в повестку, посмотрел номер кабинета, и постучался в дверь.
-Войдите.
За столом сидел тот же капитан, который месяц назад с улыбкой сказал:
-Иди, учись.
На сей раз, взгляд у капитана был другой, и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, прозвучало требовательное:
- На службу не хорошо опаздывать.
Увидев недоумённый взгляд Сашки, он подошёл к столу и, протягивая заранее подготовленную повестку, сказал:
-Александр Ильич, приказом министра обороны вы призываетесь в ряды Советской Армии. Распишись. В пять часов вечера быть в военкомате с вещами. Что брать, написано. Прочтёшь.
У Сашки перехватило дыхание.
-Когда?
-Что когда?
-Когда в пять часов?
-Как когда. Сегодня. Иди, готовься. И чтобы был как стёклышко. Ни грамма.
Сашка, ничего не соображая, вышел в коридор.
"Они что, озверели? Все заранее знают, а тут сразу. В пять часов. А почему в пять? У меня ж в пять свиданка в парке. Невезуха, только познакомился, и на тебе".
Он сел в автобус.
"Куда ехать? В техникум, забрать аттестат зрелости. Может ещё пригодится. Нет, сначала домой".
А вот и бабушка.
-Ты чего так рано пришёл? - спросила она, подняв на него свои уставшие глаза.
Он задумался, говорить сейчас или потом. Жалко её. Нет, надо сейчас. Ведь до пяти осталось мало. Как бы помягче?
-Да вот в армию забирают, - сказал он, стараясь придать голосу безразличный оттенок, и положил перед ней повестку.
Она, как никогда, медленно надела очки, посмотрела на повестку, потом на Сашку. Взгляд был окаменевшим.
Всю прошедшую жизнь перебирала её память. Мужа забрали в 1914.Слава богу, вернулся в 1917.Прапорщиком.
Она очень гордилась им. Все в местечке долго звали его "благородием". Ещё бы, первый офицер из евреев на всю округу. Но это возвращение было последним. Старший сынок ушёл в двадцать пятом. Повестка пришла. Опять эта повестка. Нет, не повестка. Похоронка. Два года она шла до неё. Два года она не зажигала свечу, а он так ждал. Младший ушёл в 1941. Похоронка пришла тоже в сорок третьем. Всё повестки и похоронки. И ни одного возвращения её кровинок. Все уходят раньше её. И она всех провожает, никогда не встречая.
Она сидела и плакала без слёз. За свои восемьдесят лет она научилась делать это. Слёзы зарождались как у всех, и изливались внутри по неведомым ей путям. Она только чувствовала, как они омывают её сердце и оседают в ногах. Она знала точно, что в ногах. Они так слабели в эти горестные минуты её долгой жизни.
Сашка смотрел на бабушку. Её окаменелость перешла на него. Он очнулся, и обнял её.
-Я вернусь бабушка.
-Нет, Сашенька. Ты не вернёшься. Вы, дети мои, если уходите, - она сделала паузу. - Не возвращаетесь. У вас в крови нет полсилы. Вы служите без предела. Уходите, как вода из родника. Навсегда.
-Не надо, бабушка. Сейчас ведь не война.
-Для меня война не закончилась. Я её ещё чувствую.
-Но ведь она кончилась девять лет тому назад.
-Пусть для тебя она кончилась, но в душе моей нет. То, что ты в прошлом году сдал экзамены в институт, а тебя не приняли, и тебе предстоит бороться за своё будущее - это война. Помнишь, врачей разоблачили, а потом оправдали - это война. Ты говорил, что на тебя в это время плохо смотрели в школе - это война. Если тебя сегодня призывают, для меня это тоже война. Мир пока только в молитвах. Звони Поле.
К дому подъехала машина. Моложавая сухопарая женщина открыла калитку палисадника, и быстрым шагом подошла к крыльцу, на котором сидела бабушка. Саша смотрел на тётю. Лицо её было сосредоточено.
-Как же так, Поля? - встревожено спросила бабушка.
Поля достала из сумки деньги, и, отдавая их Сашке, сказала:
-Иди с ребятами в ресторан. Надо, чтобы всё было как у людей. Вот так.
-Поля, ничего нельзя сделать? - опять спросила бабушка с последней надеждой в голосе.
-Ничего, - ответила Поля. - Порядки изменились. Среднее образование может быть только одно.
-Но только его одного из группы берут.
-Такова судьба, - твёрдо ответила Поля. - Остальных возьмут потом. Кто-то должен быть первым. Иди, - сказала она Саше.
Сашка пошёл в техникум. Зашёл в канцелярию и забрал аттестат зрелости, а потом на третий этаж, где по расписанию занималась его группа. Лучшими его друзьями были Мишка Турин и Вовка Дорошенко. Вовка был из потомственных шахтёров. Они понимали друг друга с полуслова. С ним можно было говорить обо всём. Он умел слушать и молчать, когда нужно, и знал жизнь не по возрасту. Война воспитала молодое поколение по-своему.
Турин был старше их. Призванный в 44-ом он таскал по полям противотанковую пушку "смерть врагу, конец расчёту" и с гордостью носил на груди орден Славы, на лице шрам от осколка, а на руках свою молодую жену Асеньку. Они часто заходили домой к Сашке, и подолгу разговаривали с бабушкой. И время общения с ней были для бабушки часами блаженства. Мишка вырос в городке Шпола, украинском по расположению, и еврейском по содержанию, и бабушка, слушая его рассказы, словно купалась в своей молодости. А ему казалось, что ожили его родные, над безымянными братскими могилами которых или недосуг, или ещё не успели поставить памятники. Дел то невпроворот. То ли шахты восстанавливать, то ли памятники ставить.
Идёшь по штреку. Обвал. Это при отступлении взорвали, чтобы врагу не досталось уголька донбасского. Всё правильно.
-А куда дальше?
-Сюда, пожалуйста.
В боковой стенке штрека зияет дыра шириной не более зада курдючной овцы. Ныряешь, ползёшь. Темнота беспробудная. Кажется, вся земля-матушка на тебя давит, и свет шахтёрского фонарика словно свет поминальной свечи. Этак, несколько метров проползёшь, ждёшь конца, а его нет. И время тянется бесконечно. Но только вперёд. Назад нельзя. Сзади товарищ, туда же торопиться. Да и не развернуться. Наконец, свобода! Прополз этот ходок метров сто, а казалось всю жизнь, и тебе на поверхности уже памятник ставят.
Ох, уж эта шахтёрская доля! Кому-то надо быть под землёй, чтобы на земле было светло.
И они шли в ресторан "Шахтёр", потому что другого названия в этом краю просто не существовало. Шли потому, что положено по традиции. Шли, чтобы запомнить то, что для солдата не будет позволено несколько лет.
Мишка рассказывал про войну и службу. И всё для него было просто: и ходьба строевым, и привычка подчиняться, и бомбёжка, и обстрел в упор их батареи танками, и убийство врага ради спасения жизни.
-Главное, сразу поставь себя. Никому не давай спуска. Кроме начальников, конечно. Пусть знают, имеешь достоинство. И другим отвечай тем же. Держи гордость свою, но нос не задирай. Понял?
-Понял.
-Давай за службу.
Они выпили.
-Чего задумался? Кушай. Таких деликатесов скоро не увидишь. Посадят на кашу и щи.
Мишка посмотрел на часы.
-Давай по прощальной и завязываем. Продолжим после возвращения. А если хорошо стрелять будешь, может, отпуск дадут.
Они пришли к Сашке домой. Тётя Поля уже приготовила чемодан.
-Вот три рубашки, пять пар носков, брюки, три майки.
Мишка смотрел, улыбаясь.
-Полина Ихелевна, вы ещё бабочку положите. Да завтра его оденут в робу и намотают портянки.
Ровно в 5 вечера Сашка с чемоданом в сопровождении Турина и Вовки Дорошенко был в военкомате, и молча протянул повестку дежурному.
-Прощайся с ребятами и пошли со мной, - сказал капитан.
Мишка и Вовка с двух сторон сжали его в объятиях.
-Ну, держись. Не ты первый. Всё будет в порядке.
Капитан терпеливо ждал. И когда ребята скрылись за дверью, сказал:
-Пошли.
Подойдя к одной из комнат, он открыл дверь, пропустил Сашку, и указывая на топчан, обитый коричневым дерматином,сказал:
-Ложись, отдыхай. В туалет захочешь, постучи в дверь.
-А когда поезд?
-Не знаю. Не бойся, не опоздаешь, - сказал, усмехнувшись, капитан, и скрылся за дверью. Щёлкнул замок, и были слышны только удаляющиеся шаги дежурного.
Тишина. Городской шум не проникал через стены военкомата.
Мир обычного начал становиться для Сашки уже далёким.
Он вернулся в него через десятилетия, когда не было уже ни бабушки, ни государства, которому он служил.
Время. Время идёт и призывает всех. Пора зажигать поминальные свечи.