Дремлющий : другие произведения.

Цитадель Метамор. Книга 2. Осенний фестиваль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Осенний Фестиваль. Автор: Wanderer
    Попечительский совет грызунов. Автор: Charles Matthias
    Рыцарь во мгле. Автор: Charles Matthias
    Разговор. Автор: Christopher Hughes
    Прогулка. Автор: Charles Matthias
    Особенное утро. Автор: Charles Matthias
    Все пути. Автор: Charles Matthias
    Секреты воистину. Автор: Charles Matthias, Fox Cutter
    Натюрморт на краю лета. Автор: Charles Matthias
    Заботы редакторские.... Автор: Charles Matthias
    Праздничная суета. Автор: Charles Matthias
    Немного чистки и смазки. Автор: Chris O'kane
    Святое причастие. Автор: Charles Matthias
    Я проснулся утром рано.... Автор: Charles Matthias
    Ужин за герцогским столом. Автор: Charles Matthias
    Турнир. Автор: Chris O'kane
    Последний день праздника. Автор: Charles Matthias
    Не время спать. Автор: Charles Matthias




Цитадель Метамор
Книга вторая. Осенний фестиваль

Сфероид — Пресс
2013



Цитадель Метамор: metamorkeep.ru


Оглавление

  Осенний Фестиваль. Автор: Wanderer
  Попечительский совет грызунов. Автор: Charles Matthias
  Рыцарь во мгле. Автор: Charles Matthias
  Разговор. Автор: Christopher Hughes
  Прогулка. Автор: Charles Matthias
  Особенное утро. Автор: Charles Matthias
  Все пути. Автор: Charles Matthias
  Секреты воистину. Автор: Charles Matthias, Fox Cutter
  Натюрморт на краю лета. Автор: Charles Matthias
  Заботы редакторские.... Автор: Charles Matthias
  Праздничная суета. Автор: Charles Matthias
  Немного чистки и смазки. Автор: Chris O'kane
  Святое причастие. Автор: Charles Matthias
  Я проснулся утром рано.... Автор: Charles Matthias
  Ужин за герцогским столом. Автор: Charles Matthias
  Турнир. Автор: Chris O'kane
  Последний день праздника. Автор: Charles Matthias
  Не время спать. Автор: Charles Matthias

Copernicus, Pascal Q. Porcupine и другие
  Цитадель Метамор, кн.1 — Сб. рассказов
  Перевод: Redgerra, Дремлющий
  Литературная правка: Дремлющий, Redgerra
  Перевод стихов: Анатолий Оркас, Raxill, Styler
  Оформление: Дремлющий
  СФЕРОИД-ПРЕСС, 2013


История 23. Осенний Фестиваль wanderer К оглавлению


  Год 705 AC, середина сентября

  Фокс вздрогнул, услышав треск дерева и грохот рухнувшей на каменный пол библиотеки лавины томов, уже по одному звуку представляя перекосившиеся обложки, лопнувшие замки, а то и еще хуже...
  — Охо-хо... — гулким басом выдохнул кто-то. Гулким басом, очень похожим на голос медведя-морфа Христофора.
  Лис-морф заглянул за высоченные полки... Так и есть! Медведь-морф старательно собирал разбросанные обломки, то ли пытаясь выбраться из завала, то ли желая разобрать груду книг, перегородившую проход. Фокс скривился и дернул ушами, увидев на книжных обложках глубокие царапины, оставленные острыми когтями.
  — Крис! Ради всех богов! Умоляю! — воскликнул он, бросаясь вперед, его пышный хвост с едва скрываемым раздражением подергивался позади. — Остановись! Ты все равно... Нет! Оставь это мне. Пока твой монокль у кузнеца, ты все равно не сможешь правильно их расставить!
  — Ох! Извини, пожалуйста... — пробурчал Христофор, тоскливо глядя в пол. — Я всего лишь...
  — Задел торчащую полку, — закончил лис, и вздохнул. — Христофор, друг мой, не нужно ничего объяснять. По сравнению с тем, что натворил тут маг Пости, придя сюда первый раз после изменения, это такая мелочь! Помнится, я целый месяц выводил отпечатки его копыт со страниц!
  — Кстати, — продолжил он, — Ты приготовился к сегодняшнему вечеру? Или... Да ты о нем вообще помнишь? Крис! На днях начнется осенний Фестиваля Равноденствия!! — Фокс лукаво подмигнул и хихикнул.
  — Ы-ы-ых-х... — застонал Христофор. — Фестива-а-а-аль! Как будто мы мало страдаем от глупых шуток в другие дни!
  — Ну... Если ты предпочитаешь видеть это в таком свете... Но лично я получаю массу удовольствия во время Фестиваля. Ну, когда еще ты сможешь назвать Лорда Хассана несколько разнообразнее обычного? К примеру, конской жопой!
  — Осторожнее! — с ухмылкой предостерег его Христофор. — Пока еще чуточку рановато, для таких... откровенных шуток, знаешь ли!
  Фокс закашлялся и прижал к голове, покрасневшие изнутри уши, с заметным усилием удерживаясь, чтобы не спрятать хвост между ногами.
  — Да, — наконец смущенно произнес он. — Ну, в общем, ты понял.
  — Безусловно... — опять тяжело вздохнул медведь-морф, направляясь к выходу. — Я все понял.
  Немного восстановив душевное равновесие, лис поинтересовался:
  — Я могу тебе чем-нибудь помочь?
  — Нет. Ты не сможешь сделать ничего, чего бы я уже не сделал сам. Хорошего Фестиваля, Фокс... — печально сказал Крис, открывая наружную дверь библиотеки.
  — И тебе, Христофор, — сказал Фокс, ему вслед.

  Христофор недовольно морщился, вперевалочку топая к своей комнате. Фестиваль... Мда, осеннее равноденствие. Конец бабьего лета, начало настоящей, холодной осени... А в действительности всего лишь повод отбросить те правила и приличия, что все еще действуют в этом странном месте, в Цитадели Метамор. В месте, где когда-то нормальные воины, сейчас одеты кто в мех... кто в платья... а кое-кто и в пеленки...
  Весь покрытый бурым мехом, медведь-морф Христофор оскалил двухдюймовые зубы и грустно покачал головой. Добравшись до своего жилища, он уже твердо решил провести Фестиваль у себя в комнате. Одинокому учителю мало интереса в придворных развлечениях. Предвкушая отдых, он распахнул дверь... и удивленно уставился на расплывчатое пятно, которое шевельнулось при виде открывшейся двери. Втянув носом воздух, Хистофор уловил знакомый запах. Да это же...
  — Странник?
  — А! — сказала фигура знакомым голосом придворного поэта. — Вот и ты, мой друг! На помощь я твою надеюсь! Мне нужно отполировать поэму, я сочинил ее для Фестиваля...
  Христофор тяжело вздохнул:
  — Честно говоря, друг мой, — сказал он, — я собирался провести ближайшие дни, запершись в компании древних рукописей...
  — Хотел бы я заняться тем же... — столь же тяжело вздохнул волк-морф. — Но, к сожалению моему, поэт придворный, поэт невольный, обязан выйти на Фестиваль! А потому, пишу стихи я. Но коль не можешь ты...
  — Подожди, — прервал его Крис. — Ты не хочешь идти на праздник?
  — Ах, Фестиваль... — грустно сказал волк-морф. — Да лучше буду слушать я стихи садовника, про чернозем и глинозем, растворы и добавки, да лучше буду я читать свои стихи его деревьям и кустам, капусте и томатам, чем декламировать одну поэму на Фестивале! По крайней мере, его кусты меня дослушают! Тогда как неблагодарные... Да что там! Вот, к примеру, прошлый год...
  — Подожди, подожди! Помнится, ты говорил, что в прошлом году все прошло хорошо!
  — Так и было. Лишь десять слушателей было, в пределах досягаемости.
  — В пределах?! Досягаемости?!
  — Ложка и нож, — высокомерно изрек Странник, — быть могут весьма эффектной... катапультой.
  — О! Да...
  Странник провел лапой по морде:
  — Ну, что ж... Прости меня, медвежий друг! Тебе уже я надоел, своими жалобами и нытьем. Прощай! Пойду по свету, искать, где согласятся послушать стихи поэта одинокого...
  — Постой, — сказал Крис. — Знаешь... Прочитай мне поэму.
  — Но ты же...
  — Я настаиваю.
  — Очень хорошо!
  Христофор услышал шелест бумаги, и Странник приступил к чтению:

  О, как светится в праздник Цитадель Метамор,
  Как веселье бурлит и рычит!
  Дорогой наш осел разукрасил весь двор,
  От жены мужа не отличить!
  У посла своя мерка любви и уму
  Лорд наш с тонкою гривой души.
  (А тот мул, что подковы надраил ему
  Словно мертвый под вечер лежит).
  Мы возносим хвалу магам, их мастерству,
  Что спасло нас в тот горестный час.
  (И один из них в стойле по ночам ест траву
  Громким ржаньем приветствуя нас).
  Наш Хозяин Садов, он, красавец, таков,
  Что беседует прямо с листвой.
  А алхимик, ха-ха, как цветок лопуха,
  Но готов поделиться иглой.
  Если честно сказать, то их можно назвать,
  Всех людьми — ну, хотя б иногда.
  Поживи среди них ты хоть пару недель,
  Тоже же станешь таким навсегда!
  (Если можешь - табличку прочти на пути,
  Мол, забудь свою прежнюю жизнь.
  И уж если рискнул ты к нам в гости зайти —
  Извини. И как хочешь вертись).
  Это место — по мне. И подходит вполне.
  Я считаю, что дом наш не плох.
  Если только не вою при полной луне
  И не зверски чешуся от блох.
  Так что, славь фестиваль жинка или гуркаль
  (Можешь даже брыкаться и ржать)
  Отпусти на сегодня тоску и печаль —
  Нас никто не сумеет взнуздать!1

  — Ну, — сказал Странник, поднимая голову от страницы. — Что скажешь, друг мой?
  Тишина была нарушена странным звуком — чем-то средним между сдавленным иканием и рыком... Поэт-волк недоуменно уставился на друга, пытаясь понять, что случилось. Оказалось, все просто — он никогда еще не слышал, чтобы медведь давился от смеха.
  — Ты, — выдохнул наконец Крис, — собираешься... п-прочитать... это на Фестивале?!
  — Именно! — сказал волк-морф, ухмыляясь. — А еще я собираюсь внимательно рассмотреть при этом зрителей! Потому, что их морды и лица должны быть... незабываемыми!
  — Странник... — вздохнул медведь-морф, вытирая слезы с глаз, — я должен, нет, я просто обязан присутствовать при этом!
  — Надеюсь, желая услышать еще раз мое бессмертное творение?
  — Нет! Желая увидеть, что с тобой потом сделают слушатели!
  И они вместе захохотали.



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Перевод стихов — Ааз.
  Литературная правка — Дремлющий.

  Послесловие от редактора
  Трудна судьба поэта... Ох, трудна! Особенно, если никакой ты не поэт, а стихи напрочь не выносишь...
  При переводе и последующей редактуре рассказа «Фестиваль осеннего равноденствия», в оригинале «'Tis the Season», нас (меня и Герру) заставило попотеть именно стихотворение. Увы, даже попотев, и пропотев, и затылки почесав, максимум, что мы смогли — сделать отвратительный подстрочник.
  Пришлось обратиться к профессионалам. Ну, ладно, любителям. Что в свою очередь породило не меньшую проблему, но уже несколько иную. Проблему выбора.
  Мы получили два варианта перевода. Один более точный, в смысле близости к исходному содержанию. Второй менее точный, но более подходящий по духу и смыслу. После долгих споров (спорили я и... я же, поскольку Герра был занят другим проектом), я все-таки решил. Поскольку литература у нас художественная, то и выбор будет в пользу художественности. А значит, в текст пойдет перевод за авторством Ааза.
  Но и второй перевод терять не хочется... А потому его я вставлю в послесловие. Пусть и менее художественный, он, тем не менее, куда точнее передает исходный текст.

  Яркое время для Цитадели Метамор,
  С ревом врывается праздник во двор,
  Где мула подчас очень сложно купить,
  И нелегко мужа от жены отличить.
  И пусть наш гонец — не совсем человек,
  И чешуей ее тело покрыто навек,
  А у лорда бывают проблемы с прической
  Расчесывать гриву не так-то и просто.
  (И пусть тот слуга что хочет несет
  Наш лорд даже в горе в себе силы найдет).
  Да, вот к поддержке наших магов славных
  Что нас всех спасли в тот день очень давний
  (Хоть один из них в конюшне живет,
  И ржать только может, говорить — не могёт).
  И садовник наш тоже вполне симпатичный,
  С растениями он говорить может лично.
  И наш алхимик — вот что надо видеть,
  Самогона наварит и просит всех выпить.
  И пусть нас ругают в глаза, за глаза
  Не капнет на щеку скупая слеза,
  Друзьям все равно и всегда мы поможем —
  Не знаю уж, как, но вместе мы сможем.
  А если они вдруг остаться решат,
  Их мы превратим в настоящих солдат.
  (На знак не смотрите, как на чью-то забаву,
  Хоть даже мне лично он совсем не по нраву.
  «Прошлое ваше умрет — однозначно.
  Но будущее быть может темно и мрачно».)
  Себя здесь нашел — что огромное счастье,
  Спокойно здесь, тихо — забыл про ненастье.
  (Но иногда и мои дела плохи,
  На луну с плачем вою — и кусаются блохи)

  Пусть праздник идет, и гори все огнем —
  Не так уж и плохо навек стать конем!
  В переводе Raxill-а и Styler-a.



  1 В переводе Анатолия Оркаса, он же Ааз.


История 26. Попечительский совет грызунов Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Солнце игриво выглядывало из-за пушистого облачка; небо синело; желто-пятнистый котнок-морф гепарда игрался с облачной тенью, пушистым мячиком прыгая по каменным дорожкам; а Маттиас шел по вымощенному черно-серым камнем внутреннему двору Цитадели, мимо нагромождения башен, крыш, переходов главного здания. Шел в «Молчаливый Мул». Чарльз Маттиас, крыс-морф, придворный писатель регулярно наведывался в заведение незабвенного Донни, дегустировал фирменное пиво, грыз специальные (только для грызунов) неразгрызаемые сухарики и играл в дартс и бильярд с Коперником. Правда, выиграть он уже даже не мечтал... Но ведь бывают же, чудеса! А вдруг Коп напьется? А вдруг у него дрогнет лапа? А вдруг?.. Пока, правда «вдруг» все не случалось.
  Но сегодняшний визит чуть отличался от обычных. Сегодня Чарльз Маттиас, и без того одевавшийся чуть франтовато, вырядился со всем доступным лоском. Потому, что сегодня в Молчаливого Мула придут только грызуны и придут они на ежемесячную встречу Попечительского Совета Грызунов. А еще на встречу, должна заглянуть... но не стоит об этом.
  Ежемесячная Встреча — единственное мероприятие, которое Маттиас посещал без своей любимой «палки для грызения». Обычно Чарльзу хватало недели, чтобы изгрызть палку практически полностью. Потом приходилось идти на дровяной склад, или лезть на дерево и обзаводиться следующей.
  Тащиться к складу, расположенному на другой стороне Цитадели, Маттиас ленился. А лезть на дерево — самую чуточку побаивался. Деревьев в границах Цитадели росло не так уж и много, и за всеми неусыпно наблюдал придворный садовник — саранча-морф Дэн. Старый зануда, обнаружив исчезновение очередной ветки с одного из его любимых деревьев, мог нудеть и стенать неделями.
  Впрочем, если повезет... хоть немножко... кстати, везению можно чуточку помочь... то Чарльз найдет (ну совершенно случайно) упавшую ветку. Разумеется, в таком случае, ни о каких претензиях речи быть не может!  Останется только почистить, высушить и сунуть ее в кладовую, чтобы обеспечить зубы работой. Правда, к величайшему сожалению Маттиаса, очень ненадолго. Увы и ах, но древесина, произраставшая внутри Цитадели, а стараниями садовника росли там практически одни плодовые деревья, в свежем виде была очень мягкой, а высыхая — наоборот, становилась очень хрупкой. Еще в Цитадели были маленькие плантации кедра (ах-х-х...) и лиственницы. Но первую (и самую лучшую) Ден охранял не хуже голодного тигра, а вторую... Бр-р-р! Попробовав грызть прочную, волокнистую, но невероятно смолистую и какую-то колючую древесину, Чарльз целую неделю не мог избавиться от заноз и гадостного привкуса на языке.
  Впрочем, сегодня все эти проблемы не актуальны. Ведь сегодня — вечер Встречи! Сегодня он будет грызть фирменные сухарики Донни, пробовать экзотические сыры (за некоторыми дракон-морф Сарош летал аж на другой конец Мидлендса), пить вино за здоровье Его Светлости герцога Хассана и ухаживать... Впрочем, неважно.
  «Любопытно, — думал Чарльз, обходя очередной поворот дорожки и вдыхая пряные и острые запахи уходящего лета. — Что мои друзья придумают на этот раз?»
  На прошлой встрече кролик-морф Фил подсу... преподнес Маттиасу подарок — кусок дерева для грызения, аж из самой южной пустыни. Антрацитово-черный, волокнистый... И совершенно, абсолютно окаменевший. Собственно, дерево, растущее в оазисах южной пустыни, так и называется — каменное дерево... Маттиас с удовольствием вспомнил, как вытянулась морда кролика, когда крыс все-таки сумел прокусить этот кусок. Бедняга так и просидел весь остаток вечера с отвисшей челюстью, к огромному удовольствию Маттиаса.
  Разумеется, они близкие друзья, они работали и развлекались плечо к плечу не один год, но... но демон нас всех побери, оно того стоило! Чарльз до сих пор не мог удержаться от смешка, вспоминая морду Фила!
  — Фрх?!
  В положении крыса-морфа, четырех-с-половиной футов роста, были не только отрицательные стороны. Встречались и положительные. К примеру — крысиная чувствительность. Став крысом-морфом, Чарльз чувствовал присутствие других существ за много шагов, даже не видя их, а уж запахи... О! Запахи — целая песня...
  И вот эти самые запахи принесли Чарльзу весть, о том, что впереди находится человек. Знакомый человек. Знакомый человек в плохом настроении. Мишель вообще-то...
  Прошла уже неделя с тех пор как Маттиас видел юношу в последний раз, но тот до сих пор не изменился до конца. Маттиас поморщился, вспоминая — он стал крысом-морфом в течении месяца после прииезда в Цитадель Метамор, а Мишель здесь уже вторую неделю и выглядит практически неизменно... вот только... ага, мех на спине и местами на теле. Странно!
  — Мишель, здравствуй!
  Юноша сидел на скамейке у края вымощенной камнем дорожки. Уставившись в одну точку, он похоже что-то обдумывал, да так напряженно, что не замечал Маттиаса, пока тот не подошел вплотную.
  — Ох... А... привет, Чарльз. Я и не заметил...
  — Зато заметил я. Итак Мишель, что же это за дума такая омрачила твое чело?
  — Че-ево?! Ой... то есть, что ты сказал?
  — О чем печалишься, юноша? — встопорщил усы Чарльз.
  — Да я... Да это... Да вот просто сижу. Так, ни о чем особенном...  не думал я ничего такого! Только вот про все это место... Да про это... изменение! — он дернул мех, покрывший шею.
  Маттиас кивнул.
  — Я понимаю, о чем ты говоришь. Многие из нынешних жителей Цитадели были здесь во время Войны Трех Ворот. Но многие пришли позже. Те, кто был здесь до изменения... они не всегда могут понять тех, кто пришел сюда позже. Нет, они хорошие лю... хорошие, кем бы они ни стали, но они... они уже жили здесь, до того, у них было свое место, свое занятие, здесь, в Цитадели. И оно у них осталось! А нам, тем, кто пришел сюда после... У нас с тобой нет выхода — наше пошлое ушло, ушло безвозвратно, а будущее неопределенно и расплывчато.
  Знаешь, может быть тебе будет легче... Но попробуй представить, что ты уже умер... и сейчас рождаешься заново! Попробуй!
  — Это... ну... не очень... Знаешь, моим... родственникам... — Мишель вздохнул, вспомнив о чуме, унесшей всю его семью.
  Маттиас недовольно шевельнул розовым носом, поняв, что необдуманно задел тему, поднимать которую не стоило:
  — Прости, я сказал не подумав.
  — Ничего... Я уже... — Мишель шмыгнул носом. — Оно все равно... им, то есть, все равно уже...
  Шмыгнув носом ее раз, Мишель взглянул на крыса-морфа, и заметил, наконец, праздничную одежду и отсутствие палки:
  — А... где твоя палка для грызения?
  — Сегодня она мне не нужна. Я иду на ежемесячную встречу Попечительского Совета Грызунов в Молчаливом Муле. Там встретятся все те, у кого зубы продолжают расти всю жизнь! Мы приходим туда ежемесячно, чтобы насладиться общением, и духом товарищества нашего рода! — Маттиас, широко улыбнувшись, щелкнул когтем по большим передним зубам.
  — И... сколько вас там будет? Я хочу сказать... ну, в общем... я видел только одного или двоих крысов-морфов, и еще тебя.
  — Там будут не только крысы. Да и крыс в Цитадели не так уж мало! Ты нас не видишь, просто потому, что многие из нас еще не привыкли к своему новому виду. Значит... всех вместе нас двадцать и еще один.  Восемь крыс, четыре мыши, один кролик, два бурундука, три морские свинки, один капибара, белка и неповторимая Паскаль. Раньше нас было больше, но, сам понимаешь — болезни, возраст, лутины...
  Мишель хорошо знал крыс, настоящих крыс, естественно. В свое время он убил много этих маленьких созданий в доме матушки... и прекрасно помнил, как быстро они размножаются... а потому, не смог удержаться от вопроса, который вообще-то не стоило задавать:
  — А... а у вас есть маленькие крысы... ну, крысята? То есть, я хочу сказать... ты же знаешь, как они... ну, появляются...
  Маттиас усмехнулся, его усы встопорщились:
  — Еще рано, знаешь ли. У нас ведь никогда не было женщин-крыс... а ни я, и никто из моего рода никогда не унизится до того, чтобы спать с мышами!
  Он сказал эту фразу чуточку надменно, но по легкой улыбке и прищуренным глазам, Мишель понял, что все же несерьезно.
  — Однако должен тебе сказать, что незадолго до тебя, в нашем обществе появилась одна симпатичная молодая особа. Она пока не совсем привыкла к своему новому виду... Но все еще впереди!
  — А... ты собираешься переспать с ней? — Мишель сначала спросил, а потом подумал, ужаснулся и застыдился... но было поздно.
  — Конечно нет! — возмущенно воскликнул Маттиас. — Я джентлькрыс! К твоему сведению! И никогда не совершу ничего подобного! Ну... почти никогда. Может быть... Там посмотрим. Но задавать подобные вопросы нетактично, юный деревенщина!
  Мишель уставился в землю и покаянно пробурчал:
  — Извини... Не подумал...
  — А надо бы! Ладно... Не переживай. Ты еще слишком мало знаешь о Цитадели. Оботрешься со временем... Надеюсь. В любом случае, помни — мы, крысы, всегда будем тебе друзьями... если только ты не окажешься котом.
  Маттиас подмигнул ему и вдруг испуганно охнул:
  — О боги и демоны! Совсем заболтался! Я же должен идти на Встречу! Она вот-вот начнется!
  Мишель встал со скамейки, собираясь идти следом.
  — Извинни, Мишель, на Встречу приглашены только крысы, мыши и другие грызуны... Впрочем, если ты станешь грызуном, то сможешь прийти в следующий раз.
  Мишель тяжело вздохнул:
  — Хотел бы я наконец знать, кем я стану. Коп сказал, что я изменяюсь очень медленно... И это очень странно...
  — Что поделать, друг мой... — Маттиас сочувственно шевельнул острым носом.  — Хм... А дай-ка мне взглянуть на твой мех.
  Мишель опустился на колени, и стащил рубашку. Маттиас изучил внешний вид меха юноши, провел лапами, изучая структуру, взъерошил его, разглядывая расположение и направление ворсинок... и вдруг практически уткнулся носом в спину юноши. Не совсем, разумеется, а просто коснулся меха жесткими усами-вибриссами...
  — Да! Вот так. Не могу сказать, кем ты будешь... но кое-что всё же уточню. Ясно одно — конем ты не станешь. Шерсть слишком мягкая и длинная. М-м-м... Позволь я посмотрю твои зубы, проверю кое-что.
  Мишель открыл рот, так широко, как только смог, и постарался не закрывать, когда Чарльз оттянул его губу и осторожно прощупал передние и задние зубы.
  — У тебя там отличный набор, и передние, кажется, увеличиваются. Но... Знаешь, вполне может быть, что только, кажется. Больше никаких изменений я не вижу. Как я уже говорил, ты точно не будешь конем, но это все.
  — Ну, мне хотя бы не придется пастись, — криво усмехнулся Мишель.
  — Не суди слишком поспешно, юноша! Я сказал, что ты не будешь конем, но ты еще можешь стать овцой... точнее бараном или ламой или еще кем-нибудь. К примеру, верблюдом.
  — Да... ой, тебе же надо бежать на Встречу.
  — Ох! Пора, пора! Еще увидимся Мишель! Забегай к Донни, может, как-нибудь сыграем партию-другую в дартс. Или в бильярд.
  — А... Я же не умею!
  — Не умеешь — заставим... То есть научим! Все, все, до встречи, Мишель!

  Маттиас отправился дальше, оставив все еще хмурого Мишеля позади. Конечно, юноше нужна поддержка и утешение... Но в данной ситуации, являясь Директором гильдии Писателей и крысой-доминантом, Маттиас не представлял, что еще он мог бы предпринять. В конце концов, у этого розовощекого, широкоплечего деревенского увальня и без того найдутся утешители... утешительницы. Кстати, не одна ли из них так сердито шуршала кустами весь разговор?
  И еще, об утешительницах... Маттиас очень наделся, что на Встрече ему удастся хотя бы чуть-чуть сблизиться с Кимберли. В свое время, эта молодая и симпатичная крыса поставила перед ним весьма сложную задачу. А Маттиас любил решать такие проблемы, проистекавшие из его должности и его статуса... Разумеется, ни должность директора, ни статус доминанта нельзя было назвать синекурой. Но взамен забот и хлопот они приносили немалое количество льгот... которые Чарльз очень даже уважал, а также еще большее число друзей.
  А еще, он более мог не беспокоиться о тьме омрачившей его прошлое... О Сондэски.
  Маттиас выбросил из головы эти жуткие воспоминания, хоть это было не так-то просто, и продолжил путь к главному входу Молчаливого Мула. Сегодня он должен думать только о приятном и наслаждаться компанией его приятелей-грызунов.
  Пройдя мимо главных дверей, Маттиас шагнул к маленькой боковой дверце. Ее сделали уже после изменения, когда выяснилось, что многие из обитателей Цитадели больше не могут открывать основную, — дубовую, очень толстую и тяжелую...

  Воздух в таверне был буквально напоен благоуханием горящего воска, запахами посетителей — сегодня ими были только грызуны, а их запах Маттиас узнавал безошибочно и, разумеется, ароматами угощения. В центре ароматической композиции расположился дух пива, лучшего в Цитадели. Фоном ему служили пряные и острые запахи сыров, свои нотки вплетали травяные настойки, уксусные и оливковые заправки салатов ненавязчиво оттеняли их, а основой всему служил великолепный, сдержанный, но сильный и такой аппетитный запах местного хлеба.
  Единственная люстра в центре комнаты светила в полсилы — из доброй сотни свечей горело примерно половина, щадя чувствительные глаза подземных жителей, но и этого вполне хватало, чтобы оттенить праздничное убранство залы. Большинство добротных дубовых столов, обычно расставленных по всему пространству, сегодня были убраны к стенам, а оставшиеся образовали в южной стороне — поближе к кухне и огромному камину — правильный полукруг, оставляя большую часть зала свободным.
  Почти все члены «Совета Грызунов» были уже в сборе, к моменту прихода Маттиаса они равномерно распределились вдоль главного стола, неторопливо беседуя и грызя специальные фирменные сухарики Донни, так что вошедшего встретили насторожившиеся уши и приветственные кивки.
  — Чарльз! Хорошо, что ты смог выбраться! — Фил уже устроился на своем обычном месте, вблизи большого камина, который по случаю жаркой погоды, не содержал ничего, кроме кучи сухой растопки.
  Маттиас улыбнулся и помахал лапой, приветствуя всех присутствующих, попутно высматривая одну прелестную мордочку... А вот и она! Нос Чарльза приласкал ее тонкий, свежий и чуточку сексуальный запах молодой здоровой самки... Крыс-морф еще раз улыбнулся и кивнул уже только одной Кимберли. Она тоже сидела возле камина, но с другой стороны, её хвост вытянулся позади мягкого кресла, а лапы нервно разглаживали мерцающую ткань платья. Лазурно-зеленоватое, оно идеально шло к ее фигуре и глазам...
  Маттиас сам, лично отнес портному старую одежду Кимберли, как только она завершила изменение, и вот теперь она блистала во всем своем великолепии, притягивая к себе завистливые (что уж тут...) взоры женщин-грызунов и весьма заинтересованные — мужчин. И, кажется, она сама почувствовала себя куда свободнее, прилично одевшись.
  Чарльз глубоко вздохнул, дернул себя за ус... и направился через комнату к камину.
  — Леди, вы чудесно выглядите!
  Кимберли посмотрела на него, тяжело вздохнула, ее усы поникли, а лапы нервно сжали подлокотники кресла:
  — Спасибо, — прошептала она, не решаясь встретиться с Чарльзом взглядом.
  — Можно я сяду здесь? — спросил он, показывая на пустое место поблизости.
  Она быстро кивнула, и он неторопливо сел рядом, аккуратно уложив хвост позади, поближе к ее... а потом как бы случайно позволил им соприкоснуться. Его маневр не прошел незамеченным — Кимберли коротко глянула на Маттиаса, а ее ушки чуть приподнялись и порозовели. Но потом она снова отвела взгляд...
  — Ну, теперь, когда ты, наконец здесь, мы готовы начать, — сказал Фил.
  — Прости, я чуточку запоздал... заболтался с Мишелем. Кто еще не пришел?
  — Саулиус как всегда, — пробубнил кто-то из бурундуков, не прекращая жевать салат.
  — Еще Macсey, он болеет, — добавил Бенедикт, один из мышей.
  — Да, я слышал. Ничего серьезного, надеюсь?
  — Простуда. Лекарь сказал, что жить он будет, но запретил идти на встречу. Чтобы, как он выразился: «не обчихать всех грызунов».
  — Ха. Весьма здраво. Ну, надеюсь, бедняга быстро выздоровеет.
  — И еще не забудьте Паскаль, у нее все как обычно,
  Маттиас засмеялся:
  — Она никогда не ходит на наши встречи! Всегда хочет прийти, собирается и всегда в самый последний момент забывает! Так и сидит в свой башне весь праздник!
  — Могу ей только посочувствовать, — хмуро буркнул один из крыс, — жить на вершине башни! Кошмар. Не-ет, лучше нашего подвала ничего нет!
  Маттиас недовольно поморщился — говоривший был одной из нескольких крыс, которым действительно нравилось жить внизу... Что это? Естественное желание спрятаться от косых взглядов? Или животное желание, происходящее от их нынешней телесной сути?
  Всем им было очень непросто привыкнуть к облику крысы-морфа... Особенно, с учетом того факта, что большинство из них до изменения убивали крыс, как опасных и вредных паразитов. А теперь стали практически такими же... Легко ли считать вредителем себя? У мышей-морфов были сходные проблемы... но проявлялись они куда как слабее. Бурундуки и капибара привыкли практически без проблем, и Фил, разумеется, доволен положением... учитывая невеселую альтернативу. Морские свинки-морфы... у этих проблем нет вообще никаких, за исключением склонности к ожирению; у белок-морфов тоже. И наконец, Паскаль. Ну, эта особа настолько особая... что говорить о ней нужно особо.
  Чарльз усмехнулся последней мысли, поднялся на ноги и постучал вилкой о краешек бокала:
  — А теперь господа грызуны, крысы и мыши, бурундуки и белки, кролики и морские свинки...
  — И капибара!! — возопил рыжевато-бурый, кажущийся жутко объемным из-за пышной шерсти, самец-морф.
  — И разумеется, капибара! Ну, куда же мы без вас! — шевельнул усами и розовым носом Чарльз, а собравшиеся поддержали его коротким смехом. — Так вот, на правах председателя Попечительского Совета Грызунов, я объявляю ежемесячное собрание открытым и предлагаю тост!
  Итак, предлагаю всем собравшимся, выпить первый бокал за то место, где мы все живем, за то место, что сделало нас такими, какие мы есть, к худу ли, к добру ли... Но все-таки, будем надеяться, что к добру! Итак, мой первый тост — за Цитадель!
  И праздник начался.
  — Мадам? — Маттиас вопосительно приподнял брови, подавая Кимберли ломоть особого праздничного хлеба.
  Она отломила кусочек, полила острым белым соусом и неспешно откусила.
  — Должна признаться, вкуснее я еще не ела. Что это за хлеб?
  — Это наш, особый, праздничный. Зерна семи злаков, с добавкой масла, творога и тертого сыра. А еще смазано сырым яйцом и присыпано конопляными семечками. Вкус...
  — Великолепно. Это испек ваш... Донни? — спросила она, беря еще кусочек.
  Чарльз пожал плечами, дожевал свой кусок хлеба, и указал на капибара, который обосновавшись на другом конце стола, лениво грыз деревяшку.
  — Видите, вон тот, с коричневой шерстью и деревяшкой в лапах. Его имя Грегор, на самом деле он поставщик двора его светлости лорда Хассана, ну и Донни он тоже снабжает. Он действительно лучший пекарь в Цитадели. А вот, попробуйте наш фирменный папоротниковый салат с белыми грибами. И еще салат с крабами и оливками. Или вот — салат из креветок, фруктов и орехов. Да! Обязательно фруктовую запеканку, и особый омлет!..
  — Спасибо... это просто замечательно... — она отвернулась, изящно вытирая длинные жесткие усы-вибриссы салфеткой.
  Маттиас какое-то время просто любовался ею. Ее великолепными пропорциями — ничего лишнего, и в тоже время все на своих местах; ее лапками, идеальной формы и отлично ухоженными; ее такими милыми, такими эротичными ушками; ее глазами невероятной глубины и совершенной черноты.
  Чарльз знал, что она не хотела быть крысой, и очень хорошо помнил тот день...



  Год 705 AC, первая декада августа

  Он сидел в личном кабинете в здании гильдии Писателей, корпя над очередной рукописью, когда услышал настойчивый, почти панический стук в дверь. Спрятав работу в стол, Чарльз открыл дверь. Женщина, стоявшая за дверью, судорожно вздохнула и замерла, глядя на него. Маттиас в свою очередь внимательно осмотрел ее, отметив заплаканные глаза, растрепанные волосы и крысиный хвост, на секунду показавшийся из под серо-бежевого шелка халата-кимоно.
  — Леди. Входите,  пожалуйста. Похоже, нам есть о чем поговорить.
  Как в забытьи она шагнула в кабинет, отшатнувшись от протянутой Чарльзом руки, села в предложенное кресло, лишь чуть поморщившись...
  Маттиас улыбнулся краешком губ, припоминая, сколько раз он сам прищемил хвост за первый месяц жизни в Цитадели. Что ж, ее выдержка делает ей честь, но... Но сейчас Чарльз попросту не знал, что сказать. Ему уже приходилось разговаривать с людьми, в подобной ситуации. Но, то были мужчины, воины, люди с сильной волей... В принципе. А вот что можно сказать красивой, молодой женщине, волей судьбы становящейся двуногой прямоходящей крысой... Маттиас просто не представлял.
  В конце концов, затянувшаяся пауза стала невыносимой и Чарльз не выдержал:
  — Леди, я думаю, вы понимаете, что происходит?
  Она старательно отводила глаза от его морды, покрытой серой шерстью, от его усов-вибрисс, острого носа и особенно от длинного, покрытого тончайшей, просвечивающей шерстью хвоста, но помимо воли ее взгляд то и дело возвращался обратно, и тогда она вздрагивала, с каждым разом все сильнее. В конце концов, ее забила крупная дрожь, а из красивых глаз потекли слезы.
  — Я... Я не хочу быть крысой! — всхлипнула она, комкая кружевной платок и не пытаясь утереть лица, по-видимому, даже не замечая слез.
  Маттиас, подтащив табурет ближе к гостье, влез на него и, взяв нежное, идеальной формы запястье лапами, осторожно погладил. Возможно, это было не самой лучшей идеей, поскольку она вздрогнула и попыталась отстраниться... однако не до конца, так и замерла, заворожено глядя на когтистые лапы.
  — Как вас зовут, леди? — спросил он, а когда она не ответила, осторожно взял ее подбородок и нежно поднял заплаканное лицо.
  Тогда это было красивое, мягко очерченное лицо, с маленьким подбородком и чуть припухшими губами. Разумеется, заплаканное, но от этого только ставшее еще прелестнее. Ее глаза расширились, а губы опасливо сжались, когда она увидела так близко крысиную морду, но увиденное в Цитадели за последнюю неделю ослабило шок.
  — Меня? — прошептала она тихо-тихо.
  — Да леди. Как ваше имя?
  Вообще-то, Чарльз уже знал, как зовут его гостью. В Цитадели подобные новости распространялись очень быстро.
  — Меня зовут Чарльз Маттиас. А вас?
  Она отвернулся, не в состоянии глядеть ему в глаза.
  — Кимберли.
  Маттиас кивнул:
  — Красивое имя, Кимберли. Расскажите мне, Кимберли. Как вы сюда попали, почему остались, расскажите мне все.
  Потребовалось немного убеждения но, в конце концов, Кимберли поведала ему всю свою историю. Она родилась на западе Среднего Мидлендса, в семье богатого барона. Наследный воин, принесший присягу местному лорду, он смог дать дочери хорошее образование и воспитание, вырастив из нее настоящую леди и выдать замуж за одинокого и престарелого соседа. К сожалению (а может быть и к счастью) ее отец и муж умерли практически одновременно. Оставшись в одиночестве, Кимберли... заскучала. Деньги, унаследованные от отца и мужа, позволили ей вести безбедную и, в общем-то, беззаботную жизнь, но обладая от рождения весьма деятельной натурой, она решила лично съездить и проверить, теперь уже свои финансовые дела.
  Ее путь должен был закончиться на самом севере Северного Мидлендса, в Мидтауне. Прибыв морем в порт Мерит, она, наняв карету, с доверенными слугами отправилась в путь. И заблудилась...
  В этот момент Маттиас улыбнулся. Он с трудом представлял, как можно было заблудиться на перекрестке трех дорог. Заметив его улыбку, женщина чуть покраснела, поколебалась и, все-таки решившись, сказала, что направила экипаж в сторону Цитадели Метамор намеренно. Противоречивые слухи и рассказы о загадочной и невероятной крепости, стоящей на пути вторжений  с Земель Гигантов, разбудили ее любопытство, и она захотела взглянуть... Ну, хоть одним глазком!
  К сожалению, ее экипаж был атакован лутинами. Слуги и наемный кучер погибли, а ее саму спас патруль из Цитадели. Разогнав лутинов, они попытались помочь женщине в карете, но та, увидев на месте маленьких лутинов, куда более крупных монстров, упала в глубокий обморок. В беспамятстве, ее доставили в Цитадель. Придя в себя, осмотрев крепость и ее жителей, Кимберли решила остаться. Она надеялась стать птицей, ланью, или, может быть, пантерой... А получила крысиный хвост!
  Долгие часы Маттиас сидел напротив плачущей женщины и утешал, уговаривал, рассказывал... Он использовал все свое (невеликое... всего четыре с половиной фута) обаяние и весь свой дар рассказчика, чтобы успокоить и убедить ее в том, что даже в облике крысы она будет прекрасна и обаятельна...
  — Ты на самом деле так считаешь? — спросила она, впервые в тот день, взглянув ему в глаза.
  — Да! — сказал он и озорно ухмыльнулся. — К тому же, у тебя очень симпатичный хвост!
  Одно страшное мгновение он жалел о сказанном, ожидая нового потока слез, но она слабо улыбнулась. Похоже, самое худшее миновало... хотя впереди был еще долгий путь.

* * *

  К реальности его вернуло тихое, но настойчивое покашливание Кимберли.
  — Хм...?! Ох, что-то я задумался. Спасибо леди, что отвлекли меня от посторонних мыслей!
  — Пожалуйста. Но должна заметить, что мой бокал пуст, и тарелка тоже. И я бы не отказалась наполнить и то и другое.
  — Конечно, мадам. Позвольте предложить вам еще одно блюдо, вот это сырное ассорти, а в качестве напитка... А вот бокал я наполню одним интересным напитком из во-он того кувшина!
  Маттиас элегантно поклонился и отправился за напитком. Он уже возвращался к Кимберли с мерцающим кувшином, когда Фил остановил его:
  — Маттиас, дружище, не проходи мимо старого кролика! Старый кролик припас тебе кое-что!
  В лапах Фил держал что-то длинное, завернутое в три слоя жесткого пергамента.
  — Это что, еще один подарок для грызения? — Чарльз подозрительно уставился на кроля-морфа.
  — Оно самое!
  — Да?
  — Да!
  Чарльз криво ухмыльнулся, беря пакет:
  — Очень хорошо. Я открою его чуть позже, сию минуту я немного занят.
  Теперь ухмылялся уже Фил, глядя за спину Маттиаса.
  — Ну-ну! Я подожду, уважаемый джентелькрыс!
  Маттиас налил оба бокала, и уселся в свое кресло.
  — Попробуйте леди, великолепный букет.
  Кимберли благодарно кивнула и отпила маленький глоточек:
  — Восхитительно. Что это за вино?
  — Я рад, что вам понравилось, но это не вино. Это... М-м-м... Такой напиток, его научила делать нашего повара Паскаль, придворный алхимик. Она называет эту штуку газированная вода. Специально для женщин и молодежи. В ней нет алкоголя, и ее можно пить сколько угодно!
  Кимберли легонько передвинулась в своем кресле, чуточку приблизившись к Чарльзу, а он в свою очередь позволил своему хвосту обвить ее...
  Кажется, он ей небезразличен, — подумал Чарльз, подливая в ее бокал еще газированной воды. — И она мне тоже... И мне это нравится!
  От игривых мыслей Маттиаса отвлек сам объект воздыхний:
  — А что это тебе преподнесли? — спросила Кимберли, указывая на бумажный пакет, к тому времени лежавший на столе.
  Усы Маттиаса встопорщились, а глаза подозрительно прищурились:
  — Не знаю. Это подарок Фила... так что наверняка какая-то ловушка.
  — Обязательно ловушка? Разве Фил не может просто подарить тебе что-нибудь?
  — Да как сказать... Наверное может, вот только ему очень нравится дарить мне действительно странные подарки. Я говорил тебе о том, что он преподнес мне на предыдущей Встрече?
  — Говорил. Окаменелую деревяшку.
  Чарльз улыбнулся, вспоминая, как был удивлен Фил, когда он все-таки прокусил кусок каменного дерева, привезенный откуда-то из далеких южных пустынь...
  — Совершенно верно.
  — Тогда, может быть, откроешь?
  — Конечно, леди.
  Маттиас поднял пакет и развернул пергамент. Длинная, тяжелая, идеально подходящая под его лапу, великолепно вырезанная и украшенная кедровая трость легла на стол.
  — Но это... это... это слишком красиво, чтобы ее грызть! — Маттиас оглянулся на кролика.
  Уши Фила, незаметно подошедшего к ним, были наклонены вбок, а морда расплылась в широкой улыбке:
  — Чарльз, я увидел, что ты уже закончил грызть свою последнюю палку и решил преподнести тебе новую. Самую, лучшую, из твоего любимого кедра и, разумеется, преподнося ее тебе в праздничный день, я не мог не украсить ее. Чуть-чуть резьбы пошло ей на пользу, ты не находишь?
  — Фил! Это произведение искусства! Ее нельзя грызть! — возмутился Чарльз.
  — Я знал, что ты оценишь старания резчика, мой друг! — морда кролика расплылась в ехидной улыбке еще шире. — Счастливо погрызть!
  — Как мило с вашей стороны, Фил, — улыбнулась Кимберли.
  — Для друга — все что угодно! — Фил кивнул и ушел обратно к камину.
  Чарльз поднес палку к зубам. Отложил. Снова поднес, снова отложил. В конце концов, бросил на стол и зашипел:
  — Проклятый горелый кроль! Ты знал!! Ты все знал!!! Чтоб тебе икнулось!! Чтоб у тебя геморрой вылез!
  — Чарльз! — Кимберли изумленно уставилась на обычно спокойного крыса. — Что случилось? Разве подарок не великолепен?
  — Великолепен! Конечно, великолепен! Я же обожаю грызть кедр! А еще я обожаю трости с резьбой! Фил знал, что я ни за что не стану грызть трость, с такой красивой резьбой!! Буду все время желать ее изгрызть... И не смогу! Проклятый кролик!
  Кимберли улыбнулась, взяла лапу Маттиаса и погладила. Он тут же остыл и, забыв обо всех палках и кроликах, обхватил ее маленькую лапку.
  Да, она определенно леди! Леди среди крыс! Единственная и самая лучшая!
  В первый момент она сделала движение, как будто хотела отстраниться, вырвать руку... лапу, но потом чуть расслабилась и даже как будто немного прижалась к плечу Чарльза. Он тут же обкрутил ее хвост своим и чуточку сжал. И на этот раз она лишь немного улыбнулась...
  Маттиас оглянулся, и, заметив несколько заинтересованных и пару разочарованных взглядов, гордо распушил жесткие усы.
  Моя! И только моя!



  Перевод — Redgerra,  Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.


  Приложение от редактора.

  Знания и умения, рекомендуемые к изучению будущим леди:

  1.      Тосты застольные, праздничные или тризвенные и прочие речи призносимые за столом.
  2.      Столовая беседа, семейная или официальная. Выбор подходящей темы, предложение темы собеседнику, поддержание предложенной собеседником темы.
  3.      Малый разговор. То есть гостинная беседа, либо же беседа во время прогулки.
  4.      Малые услуги.
  5.      Услуги лицу противоположного пола.
  6.      Услуги старшему.
  7.      Поздравление с праздником, памятной датой, официальной либо личной.
  8.      Ритуализация памятной даты (весь комплекс ритуальных действий, производимых в связи с памятной или праздничной датой, для выделения ее из общей массы будней).
  9.      Выбор подарка, также составление карточки либо открытки прилагаемой к подарку, также высказывание одаряемому устное.
  10.  Заявление о вступлении в отношения (деловые, дружеские, приятственные и иные прочие).
  11.  Принятие, либо же неприятие заявления о вступлении в отношения.
  12.  Заявление о разрыве отношений и соответственно принятие или непринятие соответствующего заявления.
  13.  Сообщение о своих чувствах и переживаниях, публичные, либо же доверенному лицу.
  14.  Сообщение собеседнику о принятии и признании вами его чувств и переживаний, как отвлеченных, так и в связи с вами.
  15.  Произвольное (по собственной воле) завершение разговора с другим, разговора между другими и деятельности другого.
  16.  Признание правоты или неправоты собеседника по спорной позиции.
  17.  Принятие агрессии другого.
  18.  Переведение агрессии в социально приемлемую форму.
  19.  Подстройка к беседе, к деятельности, к ожиданиям группы.
  20.  Развернутый рассказ на тему.
  21.  Развернутое описание событий.
  22.  Аналитическое слушание, в том числе стимуляция говорящего к продолжению рассказа, оценка самого рассказа, содержания, формы, а также отношения рассказчика к материалу.
  23.  Приглашение к участию в беседе, включает в себя представление темы беседы, круга собеседников и места действия.
  24.  Танцы и все с ними связанное. Включая в себя бальные книжки дам, чередование танцевальной активности и промежутков отдыха, поведение кавалеров, ритуал приглашения и так далее.



История 27. Рыцарь во мгле Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Этим утром Чарльз Маттиас проснулся поздно. Не открывая глаз, потер ноющие виски, пошевелил жесткими, топорщащимися усами-вибриссами, повел серо-розовыми ушами, прислушиваясь... Все тихо и спокойно. И прекрасно и великолепно!
  Вчерашний вечер был долгим. Ежемесячная встреча Попечительского Совета Грызунов затянулась далеко заполночь. А после встречи он проводил Кимберли до ее комнаты...
  ...!
  Тот факт, что она решила жить наособицу, нисколько не удивлял — большинство крыс-морфов Цитадели поступали так же. Слава богам, у неё хватило рассудительности, не поселиться в подземельях, как некоторые другие крысы. В ее комнате, конечно же, не было зеркал... по крайней мере, на виду. И Чарльз прекрасно понимал, почему. Что ж... Для него изменение стало в какой-то мере и освобождением, освобождением от прошлого и его теней. А вот для молодой красивой женщины... мда.
  Но вчерашний день (и вечер) уже благополучно завершился, сегодня же у Чарльза была уйма дел, требующих внимания, а потому он поспешил встать.
  — О-о-ух!
  В зеркале над умывальником отразилась чуточку растрепанная крысиная морда. Чарльз потянулся, зевнул, широко раскрывая пасть, сделал пару упражнений... не слишком усердствуя, впрочем, и пошел одеваться.
  — Неплохо, неплохо! — проверив пуговицу над хвостом, крыс-морф еще раз взглянул в зеркало. Свободные штаны, рубашка, жилет, неизменная обгрызенная палка. Вполне презентабельный холостяк, задумывающийся о... Кхм!
  Умывшись и позавтракав — хлеб, сыр да травяной взвар — Чарльз отправился совершать ежеутренний ритуал приветствия сородичей. Ему нравилась эта процедура — приветствия, разговоры, проблемы... Магус как-то сказал, что это поведение крысы-доминанта. И еще неизвестно, сколько в нем от реальной нужды, а сколько — от сродства его души с телесной оболочкой. Ну и пусть! Это правильно, это нужно и в конце-концов, должен же хоть кто-то заботиться о его сородичах!
  К тому же, Маттиас все еще не терял надежды вытащить их из подвала. Из восьми крыс, жителей Цитадели Метамор, только трое поселились не под землей — Кимберли, Таллис (кстати, тоже состоящий в гильдии Писателей) и, конечно же, он сам. Остальные жили глубоко внизу, избегая дневного света и общества. Объяснялся такой выбор множеством причин... но Маттиас-то знал — на самом деле они просто стыдились своего крысиного облика.
  Но как бы там, ни было, пусть даже внешне они были похожи на крыс... и не только внешне... и что бы там, ни говорил Магус про сродство тела и души, они не должны жить в грязи и прятаться от взглядов как... как... как крысы!
  Сейчас их жизнь проходит в подземельях, в тенях и тьме — и именно такой жизни Маттиас не желал ни для себя, ни для сородичей. В конце-концов, как бы Чарльз ни выглядел, у него было чувство собственного достоинства и гордость. И все эти годы они вели его двумя путями — жизнь писателя (неизбежно приведя его к гильдии Писателей) и его крысиная жизнь... включившая в себя судьбу его сородичей-морфов.
  Выглянув в одно из наклонных окон цокольного этажа, Чарльз увидел синее-синее утреннее небо. «Еще один повод жить над землей, — подумал он, — красота небес... Живя в подземелье, забываешь, какое оно, небо!»
  Положив ладонь на перила, Чарльз продолжил спуск.

  Пламя редких факелов бросало неверный свет на противоположную стену и пол, заполняя большую часть коридора колышущимися, дрожащими тенями.
  Подземелья Цитадели Метамор...
  Такие же переменчивые и непостоянные, как и надземная часть, они состоят из нескольких уровней. Самый нижний достигает протекающей где-то немыслимо глубоко подземной реки — главного источника водоснабжения всей Цитадели. Маттиас никогда не спускался столь глубоко, но знал, что подземные галереи уходили на многие сотни футов вглубь скального основания Цитадели.
  Не столь глубоко, но все равно далеко от поверхности располагались помещения для заключенных — карцеры, клетки, пыточные... История Цитадели очень, очень длинна, и не все ее повелители обладали сдержанным характером. К счастью, лорд Хассан не имел желания эксплуатировать достояние его предков, а потому все эти инструменты благополучно ржавели в забытьи.
  Много еще чего пряталось в подземельях. К примеру, специальное помещение для хранения мяса, навечно укрытое ледяным заклятием. Оно находилось очень далеко, с другой стороны Цитадели, ближе к кухням.
  А еще в подземельях был упрятан винный погреб. Чарльз бывал там, пожалуй, даже слишком часто. Он слегка усмехнулся, вспоминая... Его вкус к хорошему ликеру или наливке не изменился от того, что он стал крысой, напротив, даже стал острее. «Кстати, — подумал Маттиас, — а ведь неплохо бы познакомить Мишеля с искусством винной дегустации!»
  Коперник и Фил иногда обвинял его в том, что он более чем любит вкус вина... и приходится признать, иногда так оно и было! Нет, его нельзя назвать алкоголиком, ни в коем случае! Но бывали ночи, когда так хотелось расслабиться...
  Ох!
  Возможно, ему придется отказаться от этого удовольствия ради Кимберли. Он знал, что она не одобряет винопития, и совсем не хотел, чтобы она считала его пьяницей. Да он и не был пьяницей! Он просто немного выпивал! — уверял себя Чарльз, шагая по подземному коридору в сторону подвальных жилых комнат.
  Трепещущий свет факелов, мечущиеся по стенам тени создавали жуткие видения, короткие проблески чего-то страшного, вышедшего из ночных кошмаров...
  Возможно, он все же выпил чересчур много вина на вчерашней встрече. И, похоже, Кимберли думала именно так.
  Мысли о ней как по волшебству изменили мелькающие на стенах видения. Среди теней промелькнул такой знакомый нос, вздрагивающие усы, на миг показались чуть розоватые ушки, на фоне серо-рыжего меха... И его сердце вдруг застучало быстрее.
  Да! Чарльза влекло ее тело, ее мягкий, чуть рыжеватый мех, круглые ушки, розовый и такой милый носик...
  «Демон нас всех побери! Магус был прав, говоря о сродстве тела и души! — подумал Маттиас. — Очевидно, измененное тело потянуло за собой душу... и теперь его больше не привлекают женщины с крепкими грудями и полными бедрами. Теперь его вкусы стали вкусами грызуна...»
  Даже после шести лет в шкуре крысы-моряа, эта мысль потрясла до основания весь мир Чарльза. Он больше не был человеком, там, под меховой шкурой... Он действительно стал крысой! Крысой-морфом, четырех с половиной футов ростом.
  Или нет?
  Чарльз остановился на полпути, и опустил взгляд на свои руки... лапы! Когтистые, покрытые мехом крысиные лапы... Ему понравилась жизнь здесь, в Цитадели, но чем больше он думал, тем яснее понимал, что потерял что-то, становясь крысой.
  Что-то...
  Весь мир.
  До приезда в Цитадель Метамор Чарльз много путешествовал, видел другие страны и города, встречал такое величие и красоту, что перехватывало дыхание. А теперь он навечно заточен в этих стенах. Стал крысой. И демон побери, он влюбился в Кимберли, потому, что она тоже стала крысой!
  Внезапно проблема с внешним миром показалась ему совсем незначительной... не стоящей внимания... да и иди он кобыле в щель, весь этот мир! Чарльз решил сначала обдумать другое. Другую.
  Почему Кимберли не должна казаться ему привлекательной? Потому что похожа... является крысой-морфом? Но он тоже крыс-морф, и он самец, а она совершенно определенно самка. И быть может, когда-нибудь, он сможет вывести ее из стен Цитадели, и показать все, что видел в юные годы... показать ей мир, который знал раньше!
  Или... Не сможет?
  ...
  Там, за древними стенами, в огромном мире, были не только чудеса и великолепие... Там были вещи, которые Кимберли не стоит видеть. Не потому что она могла ужаснуться или испугаться... А потому, что они могут уничтожить его. Или ее. Он стал крысой, чтобы сбежать от прошлого. И он не должен подвергать себя... и ее риску.
  Чарльз вздохнул, осматривая коридор, его лапы равномерно шлепали по теплым камням. Ничто не обогревало комнаты и коридоры Цитадели, ничто... кроме ее самой. Даже в самых дальних и глубоких подвалах всегда было тепло и почти всегда сухо. И темно. Пылающие факелы давали совсем мало света, их дрожащий, мерцающий огонь освещал лишь ближайшее пространство...
  Маттиас остановился и вгляделся в ближайший факел. Он смотрел на огонь, рассматривая, как одни цвета сменяются другими, то ярко, то светло-желтые, то оранжевые и наконец, голубоватые и почти прозрачные у основания, там, где огонь питался из пропитанной маслом губки...

  Внезапный лязг, донесшийся из глубины коридора, заставил Чарльза очнуться от приступа огнепоклонничества. Лязг металла о металл, хлопание дверей, громкие, отдающие металлическим отзвуком шаги...
  О, демон!
  Маттиас слишком хорошо знал эти звуки. Саулиус снова одел броню.
  Проклятье!
  Чарльз уже давным-давно проклинал себя за безумную идею, которая пришла ему в голову, когда Саулиус завершил изменение. Маттиас тогда помог бывшему рыцарю подобрать латы, соответствующие его новому размеру... Теперь, Саулиус, одев броню, бродил среди иллюзий, наполнявших его больную душу, и нападал на любого, кто хоть отдаленно напоминал ему врага. За прошедшие с начала болезни годы, старый рыцарь вроде бы начал узнавать своих товарищей-крыс.
  Но иногда...
  Маттиас опрометью бросился вперед, за угол.
  Проклятье! Проклятье! Проклятье!
  Саулиус не только облачился в броню, он где-то взял короткий меч и теперь махал им во все стороны, бросая вызов всем вокруг! Похоже, душа старого рыцаря в очередной раз вернулась в прошлое!
  Саулиус всегда был склонен к резким переменам настроения, часто впадал в меланхолию, а в последнее время, его душа все чаще блуждала где-то во тьме. Во тьме, наполненной призраками ушедшего... и тогда старый рыцарь думал, что он все еще живет на родине, в его родовом замке и начинал нападать на всех подряд, считая их захватчиками. Приходя в себя, он понимал, что с ним происходит... и от того впадал в еще большую тоску, усугубляя и без того тяжелую душевную болезнь.
  И не было крысы, перед которой Маттиас испытывал бы большее чувство вины, чем перед Саулиусом. Чарльз хотел вернуть душу старого рыцаря в мир живых. Он хотел, чтобы Саулиус воспользовался своими навыками, помогая дозорным... но Саулиус отказывался. Он называл свою новую форму наказанием богов и говорил, что недостоин служить правому делу, но может быть лишь презренным вредителем.
  Если и была на свете причина, объединявшая всех крыс-морфов Цитедели вместе так это безуспешные попытки, хоть как-то помочь Саулиусу преодолеть его болезнь. Все они хотели бы видеть его здоровым. Кое-кто опасался за свои жизни... к сожалению, вполне обоснованно. Но большинство действительно желало добра старому рыцарю.
  — Где вы?!! Куда вы спрятались?! Чудовища! Звери, образом своим извращающие облик человеческий! Выходите и примите бой, как подобает!! — кричал закованный в броню крыс-морф, размахивая коротким мечом. — Проклятый колдун, ты заточил мой дух в зверином теле, но знай, я все равно низвергну твои злобные замыслы!
  Маттиас порадовался, что рыцарь хотя бы осознает, свою принадлежность к племени крыс... быть может до его больного разума еще можно достучаться! А кроме Чарльза никто не рискнет подойти вплотную к Саулиусу. Старый рыцарь запросто мог проткнуть его своим мечом, но при толике везения Чарльз сумеет его заболтать, и тогда может быть, Саулиус сам отдаст оружие.
  — Сэр Саулиус! — позвал Маттиас.
  — Что за шум я слышу?! Кто говорит со мной? Ты, мерзкое животное?! Каким черным колдовством вложены слова людские в пасть твою?!
  Маттиас скривился. Похоже, Саулиус не только впал в помрачнение души, болезнь, по-видимому, уже захватила и разум!
  — Саулиус, это я, Маттиас, помнишь меня?
  Маттиас постарался сымитировать архаическую форму речи, до сих пор распространенную на родине рыцаря:
  — Сэр Саулиус, азм я взалкаю речь вашу, дабы принести мирру в вашу душу...
  — Лжец!!! Ужель питаешь ты надежду так легко меня обмануть?!!! Я не попадусь на твои мерзкие уловки!!!
  Саулиус взмахнул мечом, наставляя его на Чарльза, одновременно шагнув вперед. Маттиас же просто-напросто не знал, что ему делать и колебался. Проявить твердость? Надавить словами? Уступить? Заболтать? Отвлечь? Напасть и попытаться отобрать меч? Что ему лутин в кашу насрал, этому старому хреноносцу!
  — Сэр Саулиус, ты есьм храбрый и благородный рыцарь, но я ведь всего лишь скромный писец, который ищет твоего мудрого суждения! Прошу тебя не гневайся на мою глупость, и умоляю, прости меня! Смири свой гнев, благородный Саулиус, невинные, ничем себя не запятнавшие, могут попасть под лезвие меча твоего, молю тебя остановись!
  Маттиас даже чуточку погордился маленькой речью — он впервые попытался говорить, используя этот старомодный, а если честно, то жутко древний диалект, и кажется, у него неплохо получилось. Вот только Саулиус восторга не разделил, скорее наоборот — рассвирепел еще больше! Нечленораздельно взревев, он сделал выпад, нацеливаясь в грудь Чарльзу. Маттиас отклонился в строну, одновременно разворачиваясь... И мягким движением выбросил вперед правую лапу, с уколом ужаса ощутив, как разбуженная опасностью сила вздыбила шерсть вдоль его позвоночника...
  Ладонь коснулась доспехов - и отброшенный, словно ударом тарана рыцарь отлетел к стене, с грохотом впечатавшись в древние камни и рухнул на землю. Охваченный леденящим ужасом, Маттиас застыл на месте.

  О боги!!
  Что я наделал?!
  Я же мог убить старика!
  А может и убил...
  И что еще хуже, я сорвался! И применил, применил... умение...
  Нет, нет, это всего лишь упущение, небольшая оплошность, не больше! Я все еще свободен. Или, почти свободен... Первый раз за пять лет! И более никогда, ни за что!..

  Маттиас приблизился к лежащему ничком Саулиусу и торопливо перевернул его на спину. На левой стороне нагрудника теперь имелась глубокая вмятина, имевшая форму ладони Чарльза, а сам рыцарь лежал неподвижно, лишь хрипло и тяжело дышал.
  Отодвинув забрало шлема, Чарльз дрогнувшим голосом окликнул:
  — Саулиус! Ты жив..?
  Старый рыцарь, все еще пытаясь перевести дыхание, прохрипел:
  — Сэр Маттиас?
  — Да, это я, — кивнул Чарльз.
  — Как я сюда попал? Доспехи... И грудь болит... Кажется, я ранен. Что случилось?..
  Маттиас дрожащими лапами расстегнув ремни нагрудника, содрал металлический кожух. Там, где помятый металл коснулся крысиной шкуры... Фух-х... Ребра над сердцем вмяты и, разумеется, сломаны, но не более того.
  А ведь будь удар чуть сильнее...
  Чарльз оглянулся на остальных крыс, все еще опасливо жмущихся в конце коридора:
  — Кто-нибудь, приведите лекаря! Скорее!
  Он повернулся к Саулиусу и, опустив лапу на грудь, бессильно слушал, как слабеет дыхание старого крыса.
  — Все будет хорошо, друг мой. Тебе просто нужно немного отдохнуть. Всего один день, и ты снова встанешь на ноги.
  Саулиус едва заметно кивнул и прошептал:
  — Спасибо, сэр Маттиас...



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.


История 28. Разговор Christopher Hughes К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Перевернув очередную страницу моей последней находки, я широко зевнул:
  — О-о-ах!!
  Потянувшись, достал из-за пазухи карманные часы, и осторожно поднял крышку когтем. Боги-покровители, уже одиннадцать вечера! Да... Засиделся я.
  Только сейчас ощутив страшную усталость и голод, я поднялся, захлопнул тяжеленный фолиант и, снова зевнув, попытался размять затекшие плечи. Увы, неудачно...
  «Ну ладно... — подумал я, поднимая повыше магический огонек. — Пора ужинать и спать...»
  Потерев уставший глаз, сунул монокль, уже вернувшийся на цепочку, под одежду, и, прихватив магический огонек, поплелся к выходу. Давно уже пора было обновить заклинание на цепочке, но такой уровень магии был для меня непростым делом, и я все откладывал и откладывал... Эх, где ж я был во время учебы! Впрочем, время все равно уже ушло, его не вернешь, а потому будем жить с тем, что есть.
  Так, предаваясь невеселым мыслям, я доплелся до холла библиотеки и обнаружил, что Фокс уже ушел. Чудесно, теперь еще обнаружить, что уходя, он меня закрыл, и все, можно читать до самого утра.
  Положив книгу на конторку, я проверил дверь. Она открылась. Хм... Нет, разумеется, кражи в Цитадели — явление редкое, почти уникальное. Но, тем не менее... Похоже, сила воли у Лиса просто невероятная! На его месте я бы себя запер обязательно.
  Покинув библиотеку, я поплелся по коридорам к своей комнате. В принципе, расстояние не такое уж и большое... Если бы, не одно «но». Идти мне туда надо по коридорам Цитадели Метамор. Нет, разумеется, если я хочу пройти из одной комнаты в другую, а двери этих комнат расположены друг напротив друга, то я пройду по прямой и все будет прекрасно. Но если же комнаты отделены друг от друга хотя бы сотней футов1, то мне обязательно придется осилить как минимум два поворота и лестницу. Поворотов может быть больше. Лестниц тоже. Меньше — никогда.
  Магус говорит, что это одно из проявлений магии Цитадели. Не знаю, как по мне, так это просто зловредность какая-то. Вы только представьте себе четырехсотфунтового2 медведя на у-узенькой винтовой лесенке! А если их две? Подряд? Ух! А ведь может быть и больше!
  Ф-фу-у...
  От библиотеки до моей комнаты по прямой примерно тысяча футов3. Примерно. По прямой. Вот только строители Цитадели линейки не знали. А может знали, да потеряли. В любом случае, чтобы добраться из библиотеки в свою комнату, я должен пройти примерно две с половиной тысячи футов коридоров, одолеть четыре лестницы, два пандуса, транзитом заглянуть в один из внутренних садов, понюхать кухонные ароматы, дважды увидеть этот же самый сад сверху, один раз снизу и только потом...
  Ф-фу-у...
  Припотел я малость. Вот хорошо Страннику. И Ки тоже неплохо. Это который койот-посыльный. У обоих шкура да кости. Вот и носятся по коридорам... А мне, весьма и весьма упитанному медведю, все эти лестницы, да пандусы...
  Так что, добредя до внутреннего сада, я присел отдохнуть. На камешек. Есть там такой валун, в самый раз под мою медвежью задницу...
  Эх, хорошо!!! Деревца пахнут медком, луна приветливо заглядывает сквозь прозрачный потолок, негасимые факелы по углам еле тлеют, валун весь такой приятно шершавый, можно откинуться и даже самую чуточку дремануть. Но нет, нет-нет. Нельзя, нельзя мне дремать! И так вся спина затекла и онемела, от сидения на каменной лавке в библиотеке. Если я еще и тут посижу, то завтра утром разгибать меня будут всем Метамором. Сам-то я точно не разогнусь. Так что, подъем и вперед. Еще один пандус, две лестницы, тысяча футов коридо-ора-а...
  Вот сейчас, плесну в морду водичкой из фонтана, приглажу шерсть на макушке, разворошенную свежим ветерком и поплетусь мимо караулки и внешних ворот...
  ...
  Караулка?!
  Фонтан?!!
  Свежий ветерок?!!!
  ...
  Каким образом, пройдя какой-то там ряд деревьев... Подумав о деревьях, я непроизвольно оглянулся. Никаких деревьев за спиной не было, зато была темная масса, подозрительно напоминающая...
  Подрагивающими лапами я схватил монокль и, вставив на место, вгляделся...
  О-ля-ля!
  Действительно. И ветерок, и звезды, и темная масса, подозрительно напоминающая наружную стену Цитадели! Это что же, я значит вовсе не во внутреннем саду... а в очень даже внешнем дворе!
  Ух. Ох. Я еще раз плеснул в морду прохладной водичкой из фонтана. Да... Что-то меня так... аж затрясло. Ничего ведь особенного... для мага... не произошло. Ну, телепорт, ну переместил... может это Магус подшутить решил. Или Пости...
  Это я себя так успокаивал. Хотя в глубине души знал уже — ни тот, ни другой не причем. Магусу на все эти развлечения плевать с высокой башни... той самой, которая слоновой кости. Пости тоже. Правда, этому чуть по другому — с высоты его самомнения. Но результат один. А у других наших магов сил и умения не хватит от меня заклинание укрыть. Я ведь тоже маг... слабый, недоученный, но кое-что могу.
  Но если не маги меня передвинули, то кто? Или... что?..
  Сама Цитадель?!
  И зачем бы оно ей?!
  Нет ответа...

  Еще раз плеснув в морду водичкой, я сделал летучий огонек поярче и огляделся. Монокль слабо помогает, если нужно рассмотреть что-либо далее чем в десяти шагах от меня. Увы. Так, что рассмотрел я только темное пятно, замершее на скамейке в ближнем углу двора. Что ж, если не помогают глаза, призовем на помощь нос. Я повернулся, пытаясь уловить и распознать запах... Маттиас.
  В этот час?
  Хоть и не очень четко, я все же видел светлое пятно в небе — растущую луну. Обычно, в такое время крыс-писатель уже давным-давно в кровати. Должно быть, что-то мешает ему заснуть. Прилив вдохновения? Ха! Что-то я за ним такого не замечал. Не склонен наш уважаемый крыс-писатель к ночным променадам. Вот Странник — тот да, любит прогуляться по залам и коридорам, в сопровождении музы. Но Маттиас — нет. Может, решил проветриться перед сном?
  Приблизившись, я учуял запах гнева и печали, а подойдя вплотную, увидел, что сидит Чарльз забившись с ногами в самый угол Г-образной скамейки, обернув ноги хвостом и положив подбородок на сложенные лапы. Да... О чем бы он ни думал, мысли его печальны и наполнены болью...
  Закряхтев, я присел рядом с ним. Со вздохом удовольствия откинулся на шершавые дубовые плахи, вытянул лапы... Подождал немного и окликнул:
  — Чарльз?
  Его голова, резко повернулась в мою сторону. Он настолько глубоко задумался, что ничего не заметил.
  — А. Привет Крис... Каким ветром занесло тебя сюда?
  Я убрал монокль, и все вокруг снова подернулось туманной дымкой.
  — Не знаю. Я, видишь ли, шел из библиотеки в свою комнату, забрел в один из внутренних садов и малость заблудился.
  Несколько ударов сердца Маттиас переваривал сказанное, потом уставился на меня чуточку изумленно:
  — Во внутреннем саду?! Ты шутишь!
  — И мысли такой не было. Присел на камушек, пошел к выходу, прошел ряд деревьев... и очутился тут.
  — А-а... забавно... — вздохнул Чарльз и замолк, похоже, опять углубившись в свою печаль.
  Я огляделся по сторонам. Двор Цитадели потихоньку затягивала туманная дымка. Или мне кажется? Демон побери мои усталые близорукие глаза! Прикрыв их лапой, я посидел немного молча и спросил:
  — Не так уж часто я вижу тебя в такой час, Маттиас. Что происходит? Что обеспокоило тебя?
  Крыс повернул голову:
  — Ты слышал о случившемся сегодня утром?
  — Чарльз, в Цитадели почти две с половиной тысячи жителей. Невозможно слышать все и обо всех.
  Я солгал.
  Еще в обед Брайан рассказал мне, что у Саулиуса сломано три ребра, и только броня сохранила ему жизнь. Что нагрудник старого рыцаря теперь имеет ясно различимую выемку в форме крысиной лапы. И что крысы, живущие в подвале, рассказали ему, кто почти уложил Саулиуса в могилу, нанеся тому всего один удар. Маттиас, Чарльз Маттиас. Придворный писатель, директор гильдии Писателей и крыс-доминант нашей крысиной стаи.
  Вот только, что-то за этим событием укрыто. Что-то еще. Что-то... странное. Мой нос прямо таки повело предчувствием тайны. Уж больно необычным было поведение воина, бойца, регулярно ходившего в дозор и уложившего в могилы никак не меньше сотни лутинов. Что всколыхнул этот единственный удар? Какие тайны укрываются под серой шерстью нашего крыса?
  — Расскажи мне. Расскажи, что случилось. Что заставило бойца и воина прятаться в углу, как нашкодившего крысенка?
  Маттиас, оскалив зубы в легком подобии улыбки, повернул голову, поглядел на меня и снова уставился в плотную стену тумана, окружившую скамейку.
  Наступила удивительно вязкая и тягучая тишина. Все звуки главного двора — перекличка часовых, звон их оружия, стук шагов — исчезли, отрезанные непроницаемой стеной, остался только магический огонек, освещающий саму скамейку и нас, да тяжелые удары, ритмично бьющие в уши. Вслушавшись в них, я вдруг понял, что это звук моего сердца...
  Не знаю, сколько мы просидели так, оцепеневшие, укутанные в туманный кокон... может быть час, может быть вечность, а может быть минуту. Но вот внезапный порыв ветра разогнав туман, взъерошил нам шерсть.
  Маттиас спрыгнул со скамейки и, сделав пару шагов, уселся на древние, покрытые резным узором перила, обвив один из столбиков хвостом. Вздохнув, я поднялся следом.
  С открытой площадки Северной Дозорной башни мне открылся потрясающий вид. Только сейчас, взглянув с высоты птичьего полета, почти из-под облаков, я понял, насколько велика Цитадель Метамор. О боги! Подсвеченная магическим светом луны, она плыла, окруженная плотной стеной тумана, прекрасная и грозная.
  Мили и мили внешней стены; бессчетные крыши, скаты, балконы, внутренние дворы центрального комплекса; гильдия Писателей... Вблизи поражавшее своей роскошью и величиной, отдельно стоящее здание гильдии, по сравнению с основным комплексом казалось совсем маленьким, почти игрушечным. А расстояние до него я не смог прикинуть даже приблизительно. Где-то немыслимо далеко, почти на горизонте...
  — Я потерял контроль над своим гневом.
  Что?! Кто?! Ох. Чарльз!
  Но демон меня побери, я был прав! У него есть тайна... И я хочу ее узнать!
  — В самом деле? Ты?
  Он нехотя кивнул, его лапы, сжались в кулаки:
  — Первый раз за шесть лет.
  — Шсть лет? — я отвернулся от перил и взглянул на крыса-писателя. Где-то в глубине сознания мелькнуло и пропало удивление тем, как хорошо я его вижу без монокля. — Это случилось раньше?
  Маттиас отвернулся, невидящим взором уставившись куда-то вдаль.
  — Это уже в прошлом, Крис. Лучше всего там его и оставить.
  Я кивнул и пожал плечами. Жаль. Впрочем... еще не все потеряно. Есть и другие возможности.
  — Чарльз, ты знаешь, что такое исповедь?
  — Исповедь? — Маттиас повернулся ко мне, удивленно шевельнув усами-вибриссами. — Разумеется, я знаю, что такое исповедь. Я ведь писатель, если ты слышал! Вот только какое отношение она имеет ко мне?
  Я легонько улыбнулся:
  — Возможно, тебе очень помогла бы возможность рассказать все без утайки кому-то, кто будет молчать.
  — Я не принадлежу к вере Последователей Пути! Сейчас не принадлежу. Я чер... — Маттиас схватил себя за горло, как будто испугавшись слова, что чуть не вылетело из его пасти. — Я не могу поклоняться Эли. Это будет... Ложью. Святотатством. Извини Крис, но этот путь для меня... закрыт.
  — Так ли это? Подумай Чарльз! Разве Эли не всезнающий? Разве он не всепрощающий? Разве не говорит он — открыт путь ко мне любому? Не важно, поклоняешься ли ты ему сейчас, ты можешь попросить о помощи. И рассказать свою историю, хоть кому-то! Конечно, даже Эли не сможет исправить произошедшее много лет назад. Но ты можешь спросить его совета о произошедшем вчера... и попросить за сэра Саулиуса ты тоже можешь!
  Крыс нахмурился:
  — Но в Цитадели нет жреца Эли! Куда мне идти? До ближайшего селения больше двух дней езды верхом. И неизвестно, есть ли там жрец Последователей.
  Я повернулся спиной к Цитадели и сел, прислонившись боком к древним каменным поручням.
  — Маттиас, у нас есть Жрица. Быть может она не молится Эли... Но наверняка она знает все ритуалы. И еще одно — кому бы она не молилась, она будет молчать об услышанном от тебя.
  Маттиас рассерженно встопорщил усы:
  — Она не священник, она, она... Она Жрица! Она... — но потом сердито тряхнул головой, и глубоко вздохнул: — Все-таки кое-чему я научился за шесть лет, проведенные здесь... принимать чужую помощь.
  Он взглянул мне в глаза:
  — Спасибо за совет, Христофор.
  Низко поклонившись, он шагнул в сгущающийся вокруг нас туман и бесследно исчез. А белая стена уплотнилась, подступила ближе, я успел бросить еще один, прощальный взгляд на раскинувшуюся где-то внизу панораму Цитадели, уже исчезающую за текущими белыми слоями и тут все застило белесой мглой...

  Я зевнул, уже совсем потеряв счет времени, проведенному в белой полумгле, лишь самую чуточку озаренную моим анемичным светлячком... И вдруг понял, что никакого тумана вокруг меня нет, зато есть привычная полутьма да очень знакомые запахи. Схватив монокль, я вставил его на место, сделал магический огонек поярче... Точно! Я сидел, прислонившись к стене, прямо напротив двери в мою комнату.
  Еще немного посидев у стенки, я все-таки поднялся и отправился к себе. Разоблачившись и всласть почесав ноющую спину об угол стены, я погасил наконец-то свой магический огонек, лег в кровать и попытался привести в порядок сегодняшние впечатления.
  Что-ж... Можно сказать, сегодняшний день оказался очень и очень познавательным. Я узнал кое-что интересное о Цитадели и о Чарльзе...
  «Потерял контроль над своим гневом» — сказал он.
  Что же такого есть в прошлом нашего крыса-писателя, что сама Цитадель пожелала вмешаться и направить туда меня? Потерял контроль... Разумеется, Жрица не произнесет ни слова. Но может быть, она что-нибудь предпримет... А я подожду и посмотрю — что... И подумаю.
  Не успев обдумать хорошенько эту мысль, я провалился в сон...



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.
  Особая благодарность от редактора Аазу и Redgerrе — за ценные и вдохновляющие замечания.



  1 Примерно 30 метров.
  2 181,5 килограмм.
  3 Примерно 305 метров.


История 29. Прогулка Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Маттиас почесал когтями подбородок, внимательно изучая положение шаров, лежащих на зеленом сукне бильярдного стола. Он проигрывал четыре шара Копернику, но теперь был его ход, так что если хорошенько прицелиться и точно ударить, то может быть, может быть... он сможет «взять» игру!
  Коперник, ящер-морф, трехсот фунтов1 веса и семи футов2 роста, стоял у другого края стола, рассеянно поглаживая кий когтистыми лапами. Его чешуйчатые пальцы то сжимали полированную поверхность, то вновь расслаблялись.
  Маттиас, прошелся вперед-назад, машинально приподнимая хвост из под ног. За прошедшие годы крыс-морф уже практически забыл, как поначалу наступал и садился на самую чувствительную часть нового тела... Болезненное было время. Впрочем, в той или иной форме, через это прошли практически все жители Цитадели Метамор.
  Еще раз внимательно осмотрев стол, Чарльз погладил кий, ощупывая и запоминая твердость лакированной древесины, мельчайшие трещинки, неровности и задиры. Он хотел выиграть эту игру, очень хотел. А еще выиграть нужно было быстро — или столь же быстро проиграть, поскольку на вечер у него были другие планы. Исход игры сейчас зависел от нескольких удачных ударов, и на стороне Маттиаса был опыт, глазомер и точность. Вот только на стороне Коперника была удача — по общему мнению, он был везунчиком. К сожалению, не только, — он очень хорошо «чувствовал» игру, почти столь же хорошо, как Маттиас. Результат оказывался вполне предсказуем — Коперник по сути никогда не проигрывал. Иногда проходил по самому краю, но...
  И Чарльз хотел прервать эту безупречную полосу, не столько желая выиграть, сколько пытаясь развенчать одного заносчивого ящера, с легкой ухмылкой смотрящего сейчас на крытый зеленым сукном стол!
  Маттиас бросил сумрачный взгляд на соперника, и вдруг ясно представил, как инстинкты ящера тихо-тихо шепчут Копернику, что крыс-морф может стать вкусной, хоть и маленькой закуской... Пригладив вздыбившуюся на загривке шерсть и уняв дрожь в пальцах, Чарльз пару раз глубоко вдохнул. Перспектива стать чьей-то пищей нравилась ему... не очень.
  Сделав еще один глубокий вдох, он осмотрелся вокруг, проверяя, не помешает ли кто-нибудь его игре. «Молчаливый мул», со всеми его залами, ответвлениями, боковыми зальчиками и кабинками, пожалуй, мог бы вместить десятую часть населения Цитадели. Впрочем, полон зал был в редчайших случаях. Вот и сейчас — занято было не более трети мест большого зала. Кто-то ел, кто-то выпивал, кто-то просто проводил время в праздной болтовне, слоняясь от одного столика к другому. Возле пылающего камина как обычно собрались любители хорового пения — в основном волки и собаки-морфы. Один из них как раз выплеснул в камин вино из чаши, пламя возмущенно взвилось, саламандра, до того дремавшая в пламени зашипела и плюнула в обидчика струйкой искр, бесславно угасших на каменном полу. Сквозь общий шум иногда проскальзывали обрывки разговоров да торопливые звуки шагов — служащие Донни, на диво расторопно разносили вино и еду клиентам.
  Установив табуретку-подставку, Чарльз занял позицию, еще раз мысленно взвесил предстоящий удар. В это время весь шум, топот и прочие помехи как будто отодвинулись, исчезли где-то за спиной, остался только кий в когтистых лапах и шар, который пойдет так, как нужно и никак иначе, а потом исчез и шар и даже стол, вернее это сам Маттиас стал шаром и он знал, как ему покатиться и...
  Удар!
  Шар разбил пару — один ушел прямо в дальнюю угловую лузу, второй столкнул лежащий с краю в дальнюю боковую, а ударный вернулся к Чарльзу, и медленно закатился в ближайшую к нему среднюю лузу.
  Коперник одобрительно крякнул:
  — Эк ты их! Да-а... Три шара разом. Оно и понятно — четверть часа выцеливал!
  Чарльз довольно протер лапой жесткие усы-вибриссы и, пожав плечами, отошел в сторону. Пришло время немного отдохнуть перед решающим ударом, ударом, который сравняет счет в игре и может быть даже...
  — Все еще надеешься побить меня? — ехидно проскрипел ящер-морф. — Зря.
  — Ничего не зря! — ухмыльнулся Маттиас. — Сегодня я тебя сделаю!
  — Попробуй!
  — И попробую! Твое везение не будет длиться бесконечно!
  Чарльз фыркнул в сторону радостно оскалившегося ящера и, шагнув к ближайшему столу, налил стакан газированного сока. Обычно, играя с Коперником, он выпивал немного медовухи или сидра, но не сегодня. Нынешним вечером ему предстояло кое-что важное... Так что, кивнув Мишелю, которого они с Копом потихоньку учили игре на бильярде и который сейчас примостился за тем же столиком, Чарльз взял бокал и отпил очередное произведение неутомимого гения Паскаль.
  Мишель одобрительно и восхищенно кивнул в ответ, явно впечатленный удачным ударом.
  В отличие от осторожного (и везучего) Коперника, который любил просто и надежно закатывать по одному шару за раз, Маттиас предпочитал сложнейшие в исполнении, но куда более эффективные (и эффектные... чего уж там...) снайперские удары, забрасывавшие в лузы по нескольку шаров. Удавались они редко — не каждый раз получалось найти нужную позицию, но каждым удачным ударом можно было заслуженно гордиться. Если бы на этот раз удалось провести, хотя бы еще пару таких удачных бросков...
  Отпив еще сока, Маттиас внимательнее взглянул на Мишеля. Его изменение движется медленно, но верно. Правда, лицо юноши все еще не затронуто и форма головы практически не изменилась; но его уши, все еще округлые, уже начали покрываться мехом, почти такой же мех уже закрыл спину и, насколько мог видеть Маттиас, грудь тоже. Но более никаких изменений видно не было, и все еще было неясно — кем же именно Мишель, в конце концов, станет. В принципе еще оставался шанс что он станет крысой. Правда Чарльз сомневался, что юноша обрадуется такому изменению... Увы, его высказывания не оставляли сомнений. А жаль, потому что из Мишеля вышел бы здоровенный и сильный крыс. Крыс-деревенщина... Ха!
  Вернувшись к бильярдному столу, Чарльз передвинул табурет-подставку в нужную позицию. Этот выстрел будет простым. Прямой удар, первый шар у центра стола, второй у самых ворот лузы...
  Осторожно прицелившись, Маттиас послал шар точно в цель.
  Коперник печально покачал головой:
  — Похоже, ты все-таки меня сделаешь, Чарльз...
  Маттиас усмехнулся, шевельнул ушами, распушил усы и осмотрел поле. Этот удар будет непростым... Отбой от стенки, чтобы обойти мешающий шар, и в дальнюю лузу... Чарльз широко улыбнулся огромному ящеру:
  — Так и будет!
  — Может быть, может быть... — ухмыльнулся в ответ Коперник. — А может и не быть! Ты пока еще не выиграл! Ты же знаешь, мне везет!
  Маттиас сердито фыркнул. Коперника не зря зовут везунчиком. Но любая полоса везения когда-нибудь кончается, и эту игру ящер проиграет.
  Теперь или никогда!
  Крыс-морф в очередной раз передвинул табурет, установив его как раз за спиной Мишеля, опять осмотрел стол, расположение шаров... Да! Все верно! Это будет трудный удар. Но если он его сделает, то игру можно будет считать взятой! Правда, если промажет... Этот демон в чешуйчатой шкуре выигрывал так много раз, что Маттиас уже потерял счет.
  Но сегодня... О да! Сегодня!!
  Чарльз расслабил лапы, глубоко вдохнул, сосредотачиваясь, поставил кий в позицию... В это время позади раздался голос одного из помощников Донни:
  — Мишель, твое пиво.
  — О! Наконец-то! — ответил юноша. — Сейчас возьму!
  Раздался скрип сдвигаемого стула... Сосредоточенный на ударе, Маттиас слишком поздно понял, что происходит. Спинка стула толкнула крыса под локоть и...
  Чарльз смазал удар!
  — У-у-у-у-у!!!!
  Шар прокатился по столу, впустую толкнул другие шары... Да нет! Не просто впустую! Как будто специально, шары раскатились в идеальную для удара позицию!
  Волею судьбы...
  — Ой... Чарльз... Прости, пожалуйста... — схватился за голову Мишель.
  — Ох-х-х... — выдохнул Маттиас, кладя кий и отходя от стола.
  Коперник тем временем наклонился над столом и спокойно положил шар в угловую лузу.
  Чарльз еще раз вздохнул. Похоже, ему не суждено выиграть у этого большого ящера... это судьба. Он посмотрел на Мишеля, огорченно дергавшего ушами:
  — Ладно... Чего уж там. Будет и другой раз...
  — Чарльз, ты хорошо играл! — сказал Коперник, отходя от стола. — Я и вправду думал, что ты наконец-то выиграешь.
  Маттиас церемонно склонил голову и потянулся за своей палкой для грызения. Не та, что ему подарил Фил, на последней встрече, другая. Эту Чарльз сам притащил с дровяного склада, поскольку упавших ветвей, во внутренних садах Цитадели, увы, не нашлось. Погрызя палку и немного успокоив нервы, он опять обернулся к Копернику:
  — Тебе и на этот раз повезло. Как всегда.
  Коперник широко улыбнулся Мишелю:
  — У меня теперь есть собственный тайный агент.
  — Я не нарочно! — Мишель полыхнул как маков цвет.
  В ответ Коперник зубасто ухмыльнулся и положил на плечо юноше тяжелую когтистую лапу:
  — Никто тебя и не обвиняет! Это всего лишь дружеское подтрунивание, мы с Чарльзом просто готовимся к следующей игре, правда, Чарльз?
  Маттиас залпом допил остаток фруктового сока.
  — Не сегодня, друг мой... — он бросил на друзей многозначительный взгляд. —  На вечер у меня другие планы.
  Коперник удивленно приподнял брови:
  — Что это ты задумал?
  Маттиас ехидно прищурил глаза и пошевелил усами:
  — Думаю, тебе не составит труда догадаться самому. А теперь прощайте друзья, я должен идти. Мишель, попроси Коперника еще поучить тебя бильярду. Кто знает, может, ты даже побьешь его.
  Мишель кивнул:
  — А... Да. Попробую. Ну... Как это... А! Желаю удачи, да!
  — И передай привет леди Кимберли, — подмигнул Чарльзу Коперник.
  Маттиас, недовольно скривился и некоторое время грыз свою палку, нервно подергивая хвостом. Потом не выдержал:
  — Откуда ты знаешь?!
  — А ты думал, мы никогда не догадаемся? — в очередной раз оскалился Коперник. — Чарльз, ты же знаешь — в Цитадели секретов не бывает! Все видели, как ты меняешься, когда она входит в комнату. А кто не видел, тому рассказали, да еще добавили, как ты увивался вокруг нее на последней встрече грызунов; кроме того, доктор Шаннинг по секрету растрепала всей Цитадели, что позавчера ты писал любовную поэму, прямо на заседании Гильдии Писателей.
  Коперник наклонился вперед и громогласно шепнул на ухо крысу-морфу:
  — Я считаю, что вдвоем вы смотритесь просто прелестно!
  Маттиас скрипнул зубами и поежился. Неужели об этом знает уже вся Цитадель? И как могла Шаннинг видеть его поэму, он же наклонился и загородил ее кучей свитков!.. Ну ладно, он все равно ничего не мог поделать... а кроме того, кому какое дело?! Почему он должен позволить кому-то там разрушить его планы? Да ни за что на свете! Пока никто не крутится вокруг, значит пока все благополучно! Разве что Мишель, вон  лыбится во всю рожу, и Коперник, ну такой довольный!.. А еще друзья! Ух!
  Маттиас скрипнул зубами, раздраженно куснул свою палку и откланялся:
  — Ну, тогда я пойду. Желаю хорошо провести вечер. Вам обоим.

  Выйдя наружу, Маттиас вдохнул прохладный вечерний воздух. Скоро, уже так скоро придет осень, опадут листья, затопятся громадные печи, отапливающие целые здания, пожирающие ежедневно возы дров... Их запас на зиму уже сейчас копится на хозяйственном дворе.
  Потом упадет снег...
  В зимнее время Цитадель окружают нетронутые снежно-белые ковры и тишина. Очень обманчивая тишина. Стоит только углубиться в лес — и вполне можно наткнуться на жуткие свидетельства гибели неизвестных путешественников, до поры скрытые снежным покрывалом. Пропитанный кровью смерзшийся снег, может лежать неделями, прежде чем его укроет следующим снегопадом или съедят падальщики. Страшная смерть — кровь вытекает из ран, снег скрадывает крики о помощи, а леденящий холод постепенно крадет силы и желание сопротивляться смерти...
  Если повезет, то патрульные из Цитадели найдут тебя, услышав стоны.
  Если же нет...

  Маттиас выбросил из головы мрачные мысли. Он видел много смертей, глупых, героических, странных... и не желал о них думать. В конце концов, несмотря ни на что, Чарльз считал зиму любимым временем года.
  Летом слишком много работы, чтобы организовать какие-то серьезные посиделки, а вот зимой... Урожай собран, поля вспаханы, мясо сложено в морозном подвале и тогда, длинными вечерами жители Метамора собираются в таверне или в Гильдии Писателей, чтобы слушать рассказы у огня каминов, или просто сидеть в большой компании...
  Даже некоторые крысы-затворники вылезают из подвала — от скуки, или может быть от холода; ведь подземелья Цитадели недостаточно населены, чтобы их отапливать, а теплых полов не хватает, чтобы обогреть наружный пояс подземелий зимой.
  Но сейчас в самом разгаре лето, зеленеют листья, цветут цветы в палисадниках и на грядках. И хотя Чарльз сам никогда не занимался работой в саду или на ферме, он знал к кому обратиться... Разумеется, он заплатил фермеру, ибо она слишком ценна и редка, чтобы срезать ее ради простой прихоти...

  Он успел вернуться в Цитадель до заката, хотя солнце уже склонилось к горизонту, а значит, ему стоило поторопиться.
  Чарльз скорым шагом прошел в свою комнату и, закрыв дверь, стащил  испачканный за день камзол. Следом отправились штаны и нижнее белье. Оглядев свое обнаженное тело, крыс-морф взял из шкафа щетку-массажку, и начал расчесывать мех, стараясь достать до самой кожи. Напоследок уделив особое внимание меху на шее и лице, он отложил щетку и подошел к умывальному тазику, возле кровати. Теперь пришло время вымыть ладони, когти и еще одну, весьма заметную часть его тела - хвост.
  Опрятный крыс всегда уделяет время гигиене столь важной части тела, Маттиас же очень опрятен. А потому, отмыв руки, он достал из трюмо два небольших полотенца, и хорошенько намочив одно из них, тщательно протер хвост по всей длине — сначала мокрым, а потом сухим.
  Чарльз не уставал удивляться гибкости своего нового тела, — став крысой-морфом он свободно мог повернуться почти назад. Более гибким и юрким телом могли похвастать только молодые кошачьи, да и то не все, не все...
  Вот и все. Напоследок, бросив полотенца и снятую одежду в корзину, Маттиас открыл шкаф, снял с вешалки мерцающие благородным темно-зеленым бархатом рейтузы с камзолом и аккуратно положил на перину. Потом еще раз осмотрел свое отражение, мельком бросив взгляд на одинокую алую розу, стоящую в глиняной бутылке на трельяже, перед зеркалом... И загляделся. Величественный полураскрытый бутон, полный алых лепестков, покрытый мелкими капельками воды, казалось, любовался сам собой, изящно изгибаясь перед покрытым серебряной амальгамой стеклом. Не прошло еще и двух часов, как ножницы садовника срезали его с ветки...

  Надев рейтузы и камзол, Чарльз снова взглянул  в зеркало. Темная зелень его наряда великолепно оттенила светло-коричневый мех и желтые глаза. Маттиас любил носить одежду зеленых оттенков и многие соглашались, что она очень ему идет. Конечно, он не настолько франтоват, как хотелось бы, но все же, все же... для крысы он выглядит просто великолепно!
  Взяв розу из ее глиняной колыбели, он потянулся за палкой для грызения. Но взглянув на нее, остановился: кривая, вся погрызенная, в коре, она выглядела удивительно нелепо в лапах крыса, разодетого в зеленый переливчатый бархат. Подумав с минуту, Чарльз усмехнулся и подмигнул отражению:
  — Спасибо, драный жареный кроль. Твой подарок будет очень кстати!
  И достал из трельяжа подарок Фила — отделанную великолепной резьбой кедровую палку для грызения. Фил преподнес ее на встрече Совета Грызунов несколько дней назад. Эта палка была то, что надо! Она отлично выглядела, она приятно лежала в лапах, она будет великолепно грызться, а запах... ах, белая, такая упругая и приятная на вкус древесина кедра...
  Сунув палку в ременную петлю на поясе — словно шпагу в ножны, Чарльз положил свиток пергамента во внутренний карман камзола и, подхватив розу, вышел в холл.

  Он шел по Цитадели, гордо подняв голову, распушив аккуратно расчесанные усы-вибриссы, расправив плечи, и его глаза сияли. Пройдя под увитой плющом аркой, потом вверх и вниз по каменному мостику, ведущему к воротам в южную секцию Главного комплекса, он с наслаждением вдохнул живые запахи вечера — аромат цветов, земли, еще теплой, нагретой лучами заходящего солнца...
  Подойдя к очередной двери, взглянул вверх — небо уже чуточку окрасилось предзакатным багрянцем, кучевые облака висели, как кипы розово-алой сахарной ваты, а легкий ветерок чуть шевелил их обвисшие бока...
  «Вечер будет великолепным!» — подумал Чарльз, вновь заходя под каменные своды Главного здания.
  И вот, миновав коридоры и лестницы, арки и пандусы, Маттиас остановился у комнаты с меньшим, чем обычно дверным проемом. Остановился, глубоко вздохнул, еще удар сердца посмотрел на мигающие под дверью отсветы, спрятал за спину розу... И постучал.
  Послышался шорох торопливых шагов и постукивание когтей, когда хозяйка маленькой комнаты поспешила к двери. Она чуть приоткрыла дверь и удивленно взглянула на роскошный наряд визитера. Потом удивление сменилось легкой досадой — ее собственным непрезентабельным одеянием — а потом улыбкой.
  — О, Чарльз, что ты здесь делаешь? — спросила леди Кимберли, рефлекторно покусывая собственную лапу. Похоже, она все еще не привыкла пользоваться палкой для грызения так часто, как требуется грызуну. Возможно, она считала это занятие унизительным... Или неприличным... Хм...
  — Я пришел сюда, чтобы увидеть вас леди Кимберли! — Маттиас вынул из-за спины розу и с поклоном протянул ей.
  Склонив голову, он застыл на месте, глядя на ее ноги... Как и большинство крыс она ходила босиком — из-за острых и неубирающихся когтей. Правда, другие крысы не ухаживали за ногами и когтями столь тщательно...
  Она слегка отступила назад, удивленная и может быть даже чуточку напуганная интимностью подобного жеста. Тем не менее, почти тут же Чарльз почувствовал тяжесть ее лапы, и услышал, как у нее перехватило дыхание.
  Он улыбнулся, блеснув глазами, а леди Кимберли бережно осмотрела розу, вдохнула притягательный аромат и даже коснулась ее усами-вибриссами. Ее глаза подернулись легкой дымкой воспоминаний... но потом вдруг заблестели и она улыбнулась:
  — О, Чарльз, спасибо! Вы такой милый.
  Она шагнула вперед, наклонилась, крепко обняла его и поцеловала. Ошеломленный Маттиас замер... Его сердце радостно затрепетало, душа воспарила куда-то в высь. Ах, если бы...
  Но Кимберли уже ушла в комнату, она как раз ставила глиняную бутылку с розой на каминную полку — напротив канделябра с тремя свечами.
  Прибыв в Цитадель, она попросила и получила комнату с окном и камином — из внешнего пояса жилых комнат. В комнате Чарльза, находившейся во внутреннем поясе, камин отсутствовал, а окно было, но оно было мутное и находилось... в потолке. Каким образом дневной свет мог попасть в такие окна сквозь монолитные каменные полы верхних этажей и крышу, не смог объяснить даже Магус, все попытки открыть их ни к чему не привели, а разбивать стекло стоившее как иной особняк в деревне, разумеется, никто не рискнул. В принципе, зимой в таких комнатах хватало теплых полов — обогреваемых магическим сердцем Цитадели. Но в самые морозы все же приходилось одеваться потеплее. Особенно ночью.
  Чарльз не стал входить следом, он встал у порога и смотрел, как леди Кимберли поместила розу на каминную полку. Он был совсем не против подождать... и понаблюдать...
  Еще раз поправив бутылку и смахнув несуществующую пылинку с полки, Кимберли вернулась к двери:
  — Она прекрасна. Спасибо.
  — Я рад что вам понравилось, — Чарльз смущенно наклонил голову и замер, не зная, как сказать то, что собирался. Все тщательно подготовленные слова вылетели у него из головы, и он стоял в дверях как... как Мишель. Стоял и смотрел под ноги... Однако же уйти, оставив ее вот так в дверях, он не мог, и наконец, решился:
  — Вы не хотите прогуляться, моя леди? Пока еще стоят теплые ночи, можно было бы посмотреть закат. И я хотел бы, показать вам мое любимое место, там удобно и очень красиво...
  Она легонько улыбнулась и, приложив палец к его губам, шепнула на ухо:
  — Тс-с-с. Отвернись и немного подожди. Я быстро.
  И ушла в комнату. Какое-то время из-за прикрытой двери доносились таинственные шорохи, потом свет в щелке у порога погас, и в распахнувшемся проеме появилась, как всегда безупречная и прекрасная леди Кимберли:
  — Я тоже люблю смотреть на закат.
  И тогда Маттиас предложил ей лапу, а она изящным жестом приняла и они пошли по коридору...

  Покинув стены Цитадели, Маттиас повел леди Кимберли к югу-востоку — мимо фермерских хозяйств, мимо садов и огородов, к засечной полосе и дубовым рощам. Первый раз за несколько недель выбравшись за стены, леди любовалась каждым красивым цветком, каждой пролетевшей птицей, как ребенок радовалась летним запахам, приносимым ветерком с полей, даже не замечая, других людей и морфов вокруг, не видя любопытных взглядов прохожих... А Чарльз вдруг ощутил такое щекотное и невыразимо приятное чувство в груди — как будто в этом мире нет никого, кроме них двоих, а им двоим никто более и не нужен... И теперь ловил каждое её слово, значившее для него сейчас куда больше, чем все слова, написанные им самим на бумаге.
  Он знал, что она соскучилась по обществу, и очень нуждается в ком-то, кто ценил бы ее, несмотря на ее нынешний облик... Маттиас усмехнулся — сам он считал ее просто очаровательной! Изменившись, Кимберли стала потрясающе красивой крысой, ей только недоставало уверенности в себе. И он хотел, чтобы она тоже знала о своей красоте, и не была так огорчена своим новым обликом.
  Правда, сейчас Чарльз был одет по-праздничному, а её тело прикрывали совсем простые брюки и блузка, разумеется, подобранные со вкусом, но... совершенно обыденные. Наверное, в следующий раз ему стоит заранее предупредить её о своем визите... Конечно, ему все равно, даже будь Кимберли одета в дырявые обноски, да хоть в половую тряпку, да хоть даже совсем... Кхм! Он просто хотел, чтобы она была рядом, и была счастлива. Именно это стало для него важнее всего, и он радовался, видя её такой.
  А ведь с тех пор как она впервые появилась в его кабинете, в Гильдии Писателей, Чарльз не мог вспомнить и дня, когда бы она вела себя с ним так легко и безмятежно. Нет, она почти всегда была спокойна, но... одно дело спокойствие ледяного монолита, а другое — живой травы под солнцем. Сейчас она... ожила. И своей восхитительной живостью дарила ему такую теплую и окрыляющую надежду... И под действием этого чувства, как снег под весенним дождем таял холодный комок воспоминаний о беде, едва не сотворенной его собственными лапами — об ударе нанесенном им старому рыцарю, сэру Саулиусу пару дней назад. Холод и ужас воспоминаний мучил Маттиаса все это время, ведь он едва не убил одного из своих друзей, одного из членов его крысиной стаи... Пусть даже это была самозащита, но такого вообще не должно было случиться!
  Да, он поверил словам Христофора, и после бессонной ночи все-таки сходил к Жрице. И исповедь, которую приняла... Как же ее зовут? Её имя тает в памяти, как лед в ладонях... Жрица. Что ж, она помогла Маттиасу. Спасибо тебе Жрица, чье имя забыто всеми, и спасибо тебе ученый медведь, за хороший совет.
  Но исповедь, успокоив душу, не ослабила боль в сердце. И только теперь, увидев Кимберли такой радостной и веселой, оказавшись, как под теплым дождем, под светом ее счастья Чарльз вдруг почувствовал как тает холодный ком неприятных воспоминаний... Он даже забыл о проигрыше Копернику! Более того, впервые Чарльз увидел свет надежды для живущих в этом сумасшедшем месте, в этой безумной Цитадели, надежды, что все они не просто разумные животные или чудовища... а может быть даже что-то большее, чем люди, которыми они когда-то были!
  Это место стало последним шансом для многих. Оно позволило им начать заново. Их прошлое, их жизни, остались там, во внешнем мире, давай им шанс сотворить себе другое будущее здесь... лучшее будущее! Конечно, призраки прошлого могут вернуться... но они будут лишь остатками умершей жизни; жизни, которой больше нет.
  И мысль о том, что и он, и она — крысы-морфы, лишь наполняла Чарльза большей радостью, потому что теперь он знал — Кимберли уже не выберет кого-нибудь другого, а только и исключительно его!

  Наконец они увидели совершенно идиллическое место, на краю небольшого холма, с прекрасным видом на маленькую речку, почти ручеек вблизи и внешние стены Цитадели — вдали. Маттиас направил леди Кимберли к куче валунов возле самого края, помог усесться на один из них и сам сел рядом, осторожно приобняв.
  Смеясь, они касались друг-друга пальцами болтающихся ног и сплетали хвосты, наблюдая как багряное солнце медленно опускается за пики Драконьих гор. Медленно плывущие облака розовели, купаясь в последних лучах уходящего светила, а Чарльз и Ким сидели и смотрели на киноварь, залившую небеса.
  Когда солнце наконец село, Кимберли прижалась головой к груди Маттиаса, он  опустил правую ладонь на её плечо, прижимая к себе, а левой лапой обхватил ее ладони...

  Чарльз глубоко вздохнул, наслаждаясь мгновением.
  В потемневших небесах одна за другой забрезжили звезды и фонарщик — юркий хорек-морф — промчался сначала по внешней стене Цитадели, потом спустился вниз, к дороге, а следом за ним разгоралась цепочка факелов.
  Тем временем из-за Барьерных гор поднялась некоронованная царица ночи — луна. Бросила взгляд на влюбленных, на Цитадель, подсветила волшебными лучами фруктовые рощи и огороды, пустила по глади речушки мерцающую дорожку. Навстречу ей, от реки поднялась туманная дымка, затянула фермерские хозяйства, лес, холмы...
  И все вокруг вдруг стало иным, преобразилось как по волшебству. Несокрушимые гранитные стены Цитадели окутались ажурной паутиной беломраморной облицовки. Фермерские хозяйства превратились в немыслимой красоты парк. Дорога, тянувшаяся от ворот, оделась мерцающей плиткой, а на месте смолистых, моргающих неверным светом факелов засияли висящие на ажурных кованых столбиках белые шары.
  Мелкая речушка исчезла, на ее месте величаво и неспешно нес воды закованный в разноцветный мрамор канал, а лунная дорожка вдруг изогнулась, сверкнула расплавленным стеклом и обернулась хрустальным мостом-драконом, выгнувшим чешуйчатую спину над водой.
  Куча булыжников, на которых сидели Маттиас и Кимберли, каким-то непостижимым волшебством превратилась в устремленные ввысь колонны изящной беседки, а склон холма — в спускающиеся к изгибу канала и хрустальному мосту ступени...
  Кимберли провела лапой по камзолу Чарльза, любуясь отблесками света на мерцающей поверхности ткани. Она наблюдала, как далекий свет волшебных светильников отражается и преломляется темно-зеленым бархатом, рождая почти психоделические оттенки и цветосочетания.
  А он заметил, как непроизвольно движутся её зубы, и тоже ощутил желание что-нибудь погрызть. Подумав, Чарльз вытащил палку Фила и предложил ей. Леди Кимберли коснулась палки одним пальцем и легонько оттолкнула прочь:
  — Чарльз, она же особенная.
  — Я знаю. Но моя леди, сейчас как раз особенный случай, так почему бы нам не разделить её? — Чарльз предложил палку снова, и на этот раз Кимберли несмело взяла свою половинку в лапы, и осторожно начала грызть.
  Чарльз хмыкнул:
  — Смелее. Она была сделана именно для этой цели. Ну же!
  Кимберли заработала зубами энергичнее, Маттиас же взял другой конец палки и тоже начал грызть.
  Свет луны мерцал в её глазах, и он потерялся в их чарующей красоте. Они оба грызли одну и ту же палку, их носы приближались друг к другу, все ближе и ближе и ближе...
  Чарльз почувствовал ее восторг и удивление необычностью происходящего. Да, он дал ей возможность почувствовать её особенность, её исключительность, и его восторг.
  Вскоре, удовлетворив естественное для грызуна желание грызть, леди Кимберли опустила палку и, аккуратно очистив зубы от застрявших щепочек, протерла усы-вибриссы платком. Маттиас сунул палку Фила обратно за пояс, и снова посмотрел ей в глаза. В прекрасные, затягивающие куда-то в неизведанные глубины глаза, сейчас смущенно опущенные. И ожидающие чего-то...
  Что ж... Возможно, он сумеет сделать вечер еще немного лучше. Маттиас вынул из внутреннего кармана свиток:
  — Я написал это вчера, думая только о тебе, — объяснил он, протягивая пергамент леди Кимберли.
  — О, — она осторожно взяла свиток, но тут же протянула назад, — тогда, может быть, ты сначала прочитаешь его мне?
  Чарльз глубоко вдохнул, его сердце билось так, что казалось — еще чуть-чуть, и оно  разорвется:
  — Мне не нужен свиток. Все строки те горят в моей душе огнем! Я их прочту, на звезды глядя, как с листа!..
  ...
  И звездная корона венчала мир в эту ночь и облака застывали на небе, заслушавшись, и луна, яркая и полная охраняла их покой, в те минуты, когда Чарльз Маттиас предложил леди Кимберли свою лапу и сердце...



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.





  1 136 килограмм
  2 Примерно 2,13 м


История 30. Особенное утро Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Проснуться на мягкой перине следующим утром было наслаждением. Кимберли сладко потянулась, не торопясь выбираться из-под пушистого одеяла. Так хорошо лежать в теплом, уютном гнездышке и вспоминать вчерашнюю встречу с Чарльзом...
  Она не понимала, как это случилось, но при мысли о нем в груди возникало что-то такое теплое и пушистое, а сердце частило...
  Он такой милый и заботливый...
  Он такой нежный и обаятельный...
  Он глядит на нее так...

  Очень и очень интересные и даже немного двусмысленные мысли оказались прерваны прохладным ветерком, пробравшимся под тонкое одеяло. Цитадель Метамор, расположенная в узкой седловине, меж Барьерных и Драконьих хребтов, первая встречала осень и последняя провожала зиму, во всем Мидлендсе. И сейчас, хоть календарь и говорил о конце лета, но по утрам горы уже дышали холодом.
  Кимберли вскочила с кровати и поскорее побежала — закрыть приоткрытое окно, а затем к камину. Вытряхнув из ведра растопку, она сложила ее аккуратной кучкой и, сунув туда трут, чиркнула огнивом. Сноп искорок упал на сухой клочок ткани и вот уже в черном провале заплясал маленький огонек. Ей часто приходилось разжигать огонь в камине — сначала для престарелого отца, потом для столь же немолодого мужа, так что огонек вскоре превратился в ровное, теплое пламя.
  Немного согрев лапы, она уселась возле каминной решетки, обернув лапы хвостом — розовым, покрытым тонкой белой шерстью — и вздохнула... Как бы ни был приятен Чарльз, каким бы он ни был милым и заботливым, всё равно она оставалась крысой. Как можно любить крысу? Маттиас говорил о её красоте, о его симпатии... но она все равно считала себя отвратительной.
  Подбросив еще пару поленьев, Кимберли отошла от камина — воздух в комнате уже потеплел. Подойдя к шкафу, она выбрала платье. Пожалуй... сегодня стоит одеть простое темное котарди1 с вышивкой вдоль ворота. Очень простое, почти бедное... Впрочем, не все ли равно, как она будет одета, она не перестанет быть крысой, даже если завернется в черный бархат!
  — Ох-х-х...
  Вздохнув и утерев подступившие слезы, Кимберли глянула в окно. Солнце уже поднималось над восточными стенами Цитадели и утренняя роса, еще лежавшая на газонах внешнего двора, быстро испарялась под его беспощадными лучами. Все вокруг дышало ленивой негой, спокойствием и умиротворенностью.
  Впрочем, Цитадель уже просыпалась.
  Вот через главные ворота прошла компания фермеров, весело болтающая о чем-то своем. Вот послышались отдаленные удары молота о наковальню, когда один из кузнецов занялся делом. Вот с гулом и хлопаньем крыльев приземлился на брусчатку главного двора бронзовошкурый дракон, тут же набежала толпа кошек-морфов, с готовой упряжью, в шестнадцать лап нацепила ее, затянула, взгромоздила на спину Сароша полосатого, отчаянно зевающего тигра-морфа и как по команде исчезла. Дракон тоже зевнул, потянулся и, подергав напоследок ремни, стартовал.
  Пройдет всего час, не более, и проснувшаяся Цитадель наполнится шумом, гамом, бурной, суетливой деятельностью, и Кимберли придется покинуть уютное спокойствие её комнаты.
  Она не могла бесконечно скрываться за дубовой дверью, и раннее утро было одним из немногих мгновений, принадлежавших только ей и никому более. Только ей и никому. Никому...
  Динь-динь-динь-дон-н-н!
  Мелодичный перезвон разнесся по двору — в надвратной башне заработал часовой механизм. Сейчас ударит большой колокол...
  ДОН-Н-н-н...
  Восемь часов от полуночи.
  Кимберли встрепенулась — восемь утра! Она еще не одета, а в девять начнется тренировка!
  При мысли о ежедневном ужасе, называемом тренировкой, на глаза леди навернулись слезы, лапы нервно скомкали платок и задрожали... Но время шло и осознав, что еще немного и ей придется, либо завтракать в совершенно неподобающей манере — торопливо, либо остаться без завтрака вообще, леди Кимберли развернула плечи и глубоко вдохнула. Запятнать себя недостойным поведением?! Никогда!

  Закрыв каминную решетку и прихватив кожаные перчатки, Кимберли уже шагнула к двери, но вспомнила, что надо захватить палку для грызения.
  Еще один оскорбительный и такой... такой... грубый признак ее нынешней жизни... но Чарльз просил ее поскорее привыкнуть и использовать палку как можно чаще.
  Разумеется, просьбы Чарльза более чем достаточно. Пусть эта палка груба и недостойна быть в руках леди, она возьмет ее!

  * * *

  Дрожащими лапами Кимберли насилу выдрала последний болт из мишени, бросила на полку и торопливо утерла набежавшие слезы кружевным платочком. У нее ничего не получалось! Лапы тряслись и болели, арбалет дрожал, мишень расплывалась, наставник — восьмифутовый саблезубый тигр-морф, вдвое выше её ростом грозно нависал, рычал, громыхал, сверлил спину холодным взглядом вечно голодных зеленых глазищ и плотоядно облизывал торчащие клыки... О боги хранители! Её, воспитанную и утонченную леди заставляли тренировать руки и стрелять из арбалета! Как... как какую-то горожанку! А еще взводить его, крутя эту безумно тугую ручку!
  Всхлипнув, Кимберли еще раз утерла слезы платочком, собрала тощую кучку болтов с полки и поплелась обратно — на позицию для стрельбы. Опять и опять взводить это безумно сложное устройство, с торчащими во все стороны острыми крючками и стрелять, стрелять, стрелять...

* * *

  Случайно найденная невдалеке от её комнаты баня (а может и прачечная, Кимберли не очень разбиралась в столь приземленных материях) занимала солидный зал и состояла из нескольких маленьких бассейнов с проточной водой — ледяной, холодной, прохладной, теплой и так далее, вплоть крутого кипятка. Бассейны, расположенные вокруг центральной колонны зала и отгороженные друг от друга низенькими (чуть выше трех футов2) стенками из неправильной формы камней, казалось бы, должны были просматриваться со всего зала... Однако же почему-то не просматривались, прячась за облаками пара.
  Количество бассейнов тоже никак не поддавалось исчислению. Только обнаружив зал, Кимберли попробовала их сосчитать. Оставив на бортике бассейна с горячей водой губку, она обошла зал по кругу. Трижды. Первый раз она насчитала восемь бассейнов. Вот только вода в бассейне с губкой почему-то была еле теплой... Удивившись, Кимберли обошла круг бассейнов во второй раз, на этот раз, насчитав их десять. Удивившись еще больше, она отправилась считать в третий раз. Теперь губка исчезла вообще и нашлась на дне бассейна с ледяной водой. В совершенно пустом зале...
  И вот сейчас, проведя смоченной пенистым настоем губкой по лапам, Кимберли откинулась на стенку горячего бассейна и в очередной раз всхлипнула, уже не сдерживая слез. Проточная горячая вода, чуть пахнущая чем-то приятным, травяным и успокаивающим, приятно омывала онемевшие от усталости мышцы, расслабляла и тихо-тихо журчала что-то хорошее. Но слезы все текли и текли, омывая крысиную мордочку, оставляя дорожки в рыжей шерсти, капая в горячую воду...

  Выплакавшись, Кимберли осторожно смыла пенистый настой с лап и потянулась в прохладной, бодрящей воде. Резковатый запах лимонного дерева тревожил мысли, разгонял кровь и заставлял что-то делать. Что-то...
  Взгляд её упал на погрызенную палку и усы-вибриссы дрогнули, когда Кимберли подумала о Чарльзе. Она хотела бы, чтобы он проводил с ней больше времени. Она хотела бы привести его сюда. Она хотела бы...
  Кимберли вдруг почувствовала пробуждение абсолютно новых чувств. Задавленные строгим воспитанием и жизнью с престарелым мужем, они дремали где-то под спудом и вот сейчас, при мысли о таком симпатичном и приятном джентелькрысе здесь, в этом зале... Что-то так сладко сжалось внизу живота, и горячие ручейки разбежались по телу, путая мысли, вызывая желание, желание... желание...
  Нет!
  Это непристойно!
  Ну... по крайней мере, слишком рано...
  Она не может вести его сюда... пока еще не может...
  Но, вот кое-что она все-таки может. И сделает!

  Выбравшись из ванной и обсушившись махровым полотенцем, Кимберли поспешила наружу, во внутренний двор Цитадели. Через двор и дальше, под аркой, увитой раскрытыми сейчас пахучими вьюнками, через внешний двор и главные ворота, на восток, мимо прекрасных, цветущих ирисов и лилий, омываемая их ароматами, совсем не замечая их, просто проходя мимо.
  Она обнаружила, что спускается, по таким знакомым, но таким пустым и заброшенным ступеням, на которых еще вчера каждый шаг дарил неземное блаженство, а сегодня без него...
  Разглядев застывшую на краю холма груду булыжников, Кимберли замерла на опушке рощицы. Вчера вечером она сидела на этих камнях вместе с Чарльзом, и луна пела для нее и звезды качались только для них двоих и...
  И что-то изменилось. Вот прямо сейчас.
  Зачем она пришла сюда?
  Она коснулась камней, подаривших ей такие короткие и так быстро минувшие минуты счастья...
  Он нравится ей. Он действительно, нравится ей. Но как может он, такой блестящий и элегантный любить крысу?! А может быть он и вовсе не любит ее, а просто хотел утешить?
  Кимберли осмотрела себя. В который уже раз, с начала изменения...
  Мех. Хвост. Лапы...
  Она опять вспомнила облик Чарльза и не смогла не признать, что он симпатичен ей. Что он вообще очень и очень обаятелен... настоящий джентелькрыс!
  Даже его хвост казался на месте!
  Кимберли взобралась на камень, на то же место, где сидела вчера, вспомнила вчерашнюю ночь; вспомнила, как он держал ее лапу, как смотрел в глаза... Как читал ей поэму...
  Это было так необычно, это было так романтично...
  Она так хотела, чтобы он был бы сейчас здесь, он отвел бы ее в Цитадель, они вместе вкусили бы обед из сыра и хлеба. Они вместе пошли бы на встречу Гильдии Писателей... или куда там он ходит... она посмотрела бы, чем он там занимается. И может быть, он пригласил бы ее посмотреть его личный ход наружу... За пределы внешних стен. Она никогда не видела этого хода, а он кажется, и не собирался показывать.
  Леди Кимберли совсем растерялась — с одной стороны, она хотела быть с ним. Но с другой стороны она боялась его, потому что ей не нравилось быть крысой! Если бы она стала хоть чем-нибудь другим! Пантерой, тигрицей, лошадью... Ах, если бы они оба были лошадьми! Она всегда любила лошадей! Они так грациозны, так очаровательны... так чувственны...
  Вот только судьба сыграла с ней злую шутку, выдав взамен лошадиной гривы крысиный хвост!
  Кимберли вздохнула, ощущая шершавую поверхность камня, позволив хвосту свободно свесится вниз. Ночью, эти булыжники казались удобным сиденьем. Теперь же стали просто твердым  камнем...
  Она взглянула на свинцово-серое небо, уже успевшее скрыться за холодными, набрякшими дождем тучами и, поежившись от пронизывающего горного ветра, слезла вниз.
  Как бы она хотела начать все заново! Все поменять! Стать другой...
  Кимберли вжалась в скалу, содрогаясь от сдавленных рыданий. Она была крысой, и с этим ничего нельзя было поделать. Кимберли уже спрашивала всех, кого только могла — нет ли какого-нибудь способа изменить уже свершившееся изменение, но и маги и алхимики лишь печально качали головами. Они не пытались ее утешать, они просто говорили ей правду... А Маттиас заботился о ней, он пытался развеселить ее, и он заставил её улыбнуться и засмеяться!
  Она вскочила на ноги и побежала внутрь Цитадели.
  Никогда прежде леди Кимберли не была столь растеряна и никогда еще так не стремилась она увидеть мужчину... Не помня себя, она пробежала запутанные коридоры центрального здания, и как-то очень быстро оказалась возле маленькой двери в тенистом отнорке длинного холла.
  Немного отдышавшись, она уняла дрожь в лапах и коротко постучала.
  Замерев возле двери, Кимберли вслушивалась в тишину, ожидая звука его шагов.
  Ответа не было.
  Она постучала немного сильнее, позвав дрогнувшим голосом:
  — Чарльз? Это я, Кимберли.
  Ответа по-прежнему не было.
  Он игнорирует ее?.. Неужели он не открывает дверь, потому что не желает видеть?!
  Силы оставили Кимберли, пораженную до самого сердца этой ужасной мыслью, она задрожала, прислонившись к притолоке двери...
  Маттиас, всего лишь пытался ободрить ее... но на самом деле он видел в ней крысу, грязное создание, которым она теперь была... Он не любил ее!
  Леди Кимберли рухнула на колени перед его дверью, не в силах сдержать отчаяния и зарыдала — совсем тихо, едва слышно.
  Она не знала, как много прошло времени, весь мир вдруг стал для нее пустым, мертвым; все, что имело для нее значение, рассыпалось в прах — ведь его нет! Он не желает ее видеть, потому, что она крыса! И никто, даже остальные крысы не захотят видеть её рядом!
  Он видит в ней крысу!
  И потому  для нее его здесь нет...

  — Леди Кимберли! Что вы здесь делаете?! — знакомый голос, внезапно раздавшийся сзади, разорвал окутавшую ее паутину отчаяния.
  Она повернула голову, слезы еще стояли в ее глазах, и дыхание ее все еще прерывалось рыданиями:
  — Чарльз? Ты?.. Я... Вот...
  Потрясенная его внезапным появлением, она не могла говорить связно.
  — Я ходил в подвал, проведал наших крыс. Гектора, Саулиуса, других... Что случилось?
  Обеспокоенно нахмурившись, Чарльз наклонился вперед.
  Не имея сил подняться, Кимберли протянула ему лапы:
  — Чарльз! Ох, Чарльз!..
  Маттиас ухватил ее и поскорее поднял с пола, крепко прижав к себе.
  Она почувствовала, как тепло его тела согревает ее, и её слезы больше не были горьким плачем в одиночестве...
  Он любит ее.
  И только это имеет значение!
  Во всем мире.
  Только это!



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



  1 Длиннополое платье прилегающего контура.

  2 Примерно 90 см.


История 31. Все пути Charles Matthias К оглавлению


  во тьме лишь тихий шорох лап я тоже с ними мы стая мы сотни глаз и острые носы и мы бежим и под землей наш дом и жизнь и мы идем мы вместе
  мы вместе
  мы стая

  — Нет!!
  Деревянные планки кровати испуганно скрипнули, когда лежавший на кровати вскинулся, уставившись широко распахнутыми глазами в темноту, затаившуюся в углах подземной комнаты.
  — Нет!.. Нет...
  Прижав лапы к бухающему сердцу, Гектор оглядел комнату, зная уже, что увидит.
  Привычный мрак подземелья, лишь чуть разгоняемый тусклым светом масляного фонаря, свисающего с кованого штыря. Ледяной холод каменного мешка, немного смягченный приятным теплом шершавых плит пола; уже давным-давно привычное пятно сырости на одной из стен, опять заросшее мхом, и тишина... И одиночество...
  Гектор несколько раз моргнул, оглядываясь, вспоминая где он... И что он...
  Единственная скамейка и рабочий стол, с пером, чернильницами и грудой книг примостились в углу, в круге света. Напротив замер шкаф с сиротливо висящими в нем тремя сменами одежды, рядом виднелась маленькая дверца, ведшая в коридоры подземелья. Сидел же Гектор на древней, как сама Цитадель, когда-то роскошной, но ныне уже совсем расшатанной кровати.
  Гектор еще раз втянул воздух сквозь зубы и упал на твердые подушки. Сердце билось где-то в горле, когтистые лапы судорожно стиснули тонкий шерстяной плед, лоб покрывала холодная, липкая испарина...
  Немного отдышавшись, он расслабил сведенные судорогой пальцы и опять натянул одеяло до самого влажного крысиного носа. Он не хотел вставать, длить опостылевшее существование, опять и опять браться за ненавистные дела, жить еще один бесконечный день...
  Когда-то Гектор был человеком, гордым, с прекрасным лицом и превосходной фигурой. Он был великолепным мастером, он ваял скульптуру человеческого тела так, что поговаривали, будто сами боги приходили любоваться его трудами. Он гордился своей работой и своей внешностью. Он был тщеславен, о да, он знал это... И наслаждался. Каждым мигом. Каждым жестом. Каждым взглядом, которыми так щедро одаряли его все женщины вокруг... А в особенности тем, что каждая из них хотела быть известной как та, которую он, Филлип Гектор, взял в жены. Он буквально купался в лучах восхищения и потоках лести...
  А теперь стал грязной, кишащей паразитами крысой!

  Гектор повернулся на другой бок, отвернувшись от тусклого света лампы. Фитиль, отрегулированный так, чтобы пузырька масла хватало на всю ночь, едва тлел.
  С некоторых пор Гектор боялся спать без света...
  В подземелье всегда царила тьма, лишь только факелы и светильники могли разогнать ее. Тьма была местом обитания крыс, — там он скрывал свой позор от чужих глаз, лишь изредка отваживаясь выйти на свежий воздух. И каждый раз, оказавшись наверху, среди людей и морфов, он всем телом чувствовал чужие взгляды и шепот за спиной. Не слыша слов, он знал — они говорят о нем. Они обсуждают, каким уродливым он стал, они насмехаются над ним, намекая, что причиной тому было его тщеславие...
  Гектор засопел, нервно подрагивая носом.
  Он мог бы сказать: ему плевать, что думают другие. Но... но это означало солгать самому себе. Честолюбие так долго было его единственной заботой, что он забыл обо всем остальном... А ведь оно имело под собой прекрасную основу — он был плодовитым скульптором! Вот только, за прошедший год, с тех самых пор как он здесь очутился, он вырезал всего одну скульптуру. Скульптуру того, кем он когда-то был — человека...
  Его голова была гордо поднята, взгляд направлен в небо... но уже давно она лежала в ящике стола, и Гектор не решался снова взглянуть на неё. Тогда его руки в последний раз взяли резец, чтобы резать дерево, осторожно срезать тонкие стружки, ваять из него прекрасное...
  Теперь, то же самое делали его зубы... выгрызали стружки и рвали дерево... грызя палку... Ради того, чтобы сточить их... Как унизительно!!

  Гектор повернулся с боку на бок, снова оказавшись лицом к двери.
  Сейчас наверно уже позднее утро. У него не было собственных часов, а в этом сыром, темном, всеми забытом месте нет другой возможности узнать, который сейчас час.
  Уснуть...
  И видеть сны?!!
  Опять увидеть норы и коридоры и сородичей?.. Во снах к нему являлось будущее, и становилось все ближе, ближе... Стаи крыс заполняли их, и он чувствовал... Он слышал... Исчезнуть... Раствориться... Стать частицей, безликой, бессловесной...
  Нет!!

  Гектор еще раз перевернулся. Пора вставать. Если сейчас позднее утро, то вскоре внизу появится Маттиас...
  Он появлялся почти каждое утро. Своеобразный ритуал — приветствовать его и остальных крыс, что живут здесь. Чарльз был хорошим человеком... крысом, немногих Гектор мог назвать сейчас друзьями... в этом проклятом Метаморе, Чарльза — мог. Но даже он почти  не знал, о чем думал Гектор в одиночестве...

  Наконец поднявшись с постели, Гектор оглядел свой серый мех, почти бесшерстный хвост и поежился. Вот Чарльз — он всегда опрятен, держится уверенно и смотрит прямо... Как джентльмен. Но это выглядит таким нелепым, почти кощунством перед истинной красотой! Он должен скрываться в подвалах, как все они, не притворяясь, не обманывая себя красивыми словами и пустыми, нелепыми должностями. Магистр гильдии Писателей! Один из трех! Смешно! Все равно он крыс! И никем иным ему не стать!
  Вот только смеяться Гектору совсем не хотелось. На месте смеха пряталось иное чувство...
  Зависть?..
  А еще? А еще была Кимберли. Она была довольно симпатична... для крысы. Но все же она была крысой, и Гектор не хотел иметь с ней никаких дел. Да он не хотел иметь дел даже с самим собой! Ведь он тоже был крысой, и он останется крысой, отныне и вовеки — и это конец всего.
  Нет никакой надежды на исцеление, это навсегда. Он должен смириться, и просто жить дальше. Так говорил Чарльз. А еще он сказал, что Гектор должен продолжать вырезать. Еще и еще, использовать свой талант и продолжать работать... Да как же он будет работать, если, он резец в лапе еле-еле держит?! Ох, Чарльз...
  Лапы Гектора, увы, были непригодны для тонких работ. Он мог держать в них перо для письма, мог писать — но не мог резать. Последняя работа, изобразившая его прежний человеческий облик, лишь подтверждала это, хотя кое-кто считал её действительно замечательным произведением искусства. Но они всего лишь пытались утешить его, они лгали... Он-то видел!
  Натянув рубашку и штаны, Гектор сел за стол... достал статуэтку... сжал ее в лапах...
  Как он оказался в Цитадели Метамор?
  Что заставило его остаться в этом проклятом богами и демонами месте?

  Он путешествовал в караване, желая взглянуть на знаменитые ходячие деревья, живущие на побережьях моря Душ. И как раз пересекал земли Цитадели, когда на них напали. Это сейчас он знает, что то была всего лишь горстка голодных лутинов, а тогда... Перепуганные до полусмерти, не слушая охранников и возчиков, Гектор, а вместе с ним и еще несколько человек бросились бежать, куда глаза глядят.
  К сожалению, их глаза глядели не туда, куда следовало бы... Они заблудились и несколько дней блуждали в лесах и перелесках предгорьев Барьерных гор, скорее всего, вблизи самой Цитадели, и этот факт, сыграл роковую роль в его судьбе...
  Слухи и жуткие истории об этом месте передавались из уст в уста по всему Мидлендсу... Но выбора не было — им нужна была пища, одежда и помощь в розыске каравана. О да! Они знали, что будет, если остаться в Цитадели слишком долго. Но в их планы входила, лишь краткая задержка — самый минимум необходимых вещей, быть может, хоть какие-то вести об их караване, да нанять или выпросить у лорда Хассана охрану... К сожалению, они просчитались. Он просчитался. В то утро, когда они должны были покинуть Цитадель, Гектор обнаружил на руках мех...
  Его спутникам повезло — по какой-то причине они избежали заражения, и скорее всего, благополучно вернулись на земли Мидлендса. Гектору же пришлось остаться.
  Тогда он еще надеялся — пусть он станет животным, но животным красивым... Львом или леопардом... волком... псом... да хоть бы, на худой конец жеребцом... или быком, но даже этого не досталось ему. Он понял это в тот день, когда начал уменьшаться. В прежней жизни Гектор был высоким крепким мужчиной, теперь же стал совсем миниатюрным, выше Чарльза, но все равно не больше двенадцатилетнего ребенка...
  Все, к чему он привык, все, что составляло саму основу его жизни — любовь и восхищение женщин; обожание почитателей, бессильная зависть коллег, клиенты, заказы, богатство... И самое плохое, самое ужасное — его руки стали лапами!  Они больше не могли держать резцы и ножи, долото и молотки. Он не только изменился внешне, он потерял профессию! Все, о чем он мечтал, исчезло во время изменения. Все, что когда-то имело значение, оказалось уничтожено Метамором. Все!
  Как он хотел бы проклясть это место и его обитателей!! В бессильных мечтах ему виделись океанские валы, изничтожающие само место, где стояла Цитадель, но... Он не был магом.

  — Доброе утро, друзья! — бодрый голос Маттиаса, сопровождаемый стуком в дверь, прервал печальные мысли.
  Гектор поёжился.
  Маттиасу нравилось проводить время вместе с ними, нравилось беседовать и... лезть в душу другим. А Гектор ненавидел общество. Ненавидел сочувственные взгляды, ненавидел шепот за спиной, ненавидел других крыс, видя в них отражение себя самого. Однако Маттиас может зайти в комнату сам, если не выйти навстречу.
  Что ж... Придется идти.
  Гектор взял свою последнюю палку для грызения, и вышел, чтобы поздороваться с маистром Гильдии Писателей.

  Маттиас был элегантно одет в идеально чистую изумрудно-зеленую рубашку с белым жилетом и зеленые, с белой отделкой рейтузы. Его палка для грызения была продета в петлю на поясном ремне, словно меч, а черные глаза светились жизнью и энергией.
  «Конечно, он может быть счастлив, ведь он обманывает себя и не понимает, что все тут желают лишь одного — чтобы он поскорее ушел. И к тому же... к тому же, у него теперь есть подружка...» — думал Гектор, разглядывая Чарльза.
  Остальные крысы пришли тоже.
  Саулиус, все еще забинтованный и старающийся не сгибаться лишний раз. Благородный и печальный, Саулиус за неделю, прошедшую после памятного всем крысам поединка с Маттиасом, не произнес и десяти слов, но все это время вел себя нормальнее, чем когда-либо раньше.
  Эллиот, крыс с пятном рыжего меха на спине, там, где его обожгло одно из зелий Паскаль, лихорадочно грыз свою палку. Ленивый и склонный к полноте, он имел привычку тянуть все дела до последней минуты, поэтому ходил всегда грязноватый, в помятой одежде, а его резцы благополучно отрастали до непомерной длины.
  Марк, малорослый, темношерстный, почти черный; утонувший в глубине плаща, мешком висевшего на его едва трехфутовой фигуре. Бедняга получал какое-то извращенное удовольствие от своего крысиного бытия. И, похоже, ему действительно нравилось жить под землей... Даже Маттиас уже оставил надежду когда-либо вытащить его на дневной свет
  Еще здесь был Джулиан. Вот в его сумасшествии, Гектор нисколько не сомневался. Снежно-белый, с полупрозрачными, налитыми кровью глазами и бледно-розовым хвостом, Джулиан непрерывно что-то бормотал под нос, тихо-тихо, прочти неслышно и повышал голос, только разговаривая с кем-то.
  Собрав всех «своих» в расширении коридора, освещаемом парой факелов и рассадив по лавкам, Маттиас приветственно поклонился, сам сел напротив и, улыбаясь, поприветствовал каждого в отдельности. Заодно отметил, что Саулиус, сегодня дышит куда лучше, чем в прошлый раз, и это хорошо; что Эллиот к этой встрече успел умыться, по-видимому, специально встав пораньше, и что он молодец; что даже Марк и Джулиан выглядят куда бодрее, а вот Гектор...
  Гектор не хотел, чтобы Чарльз пытался изгнать его тоску, он просто хотел перестать быть крысой!
  — Как поживаете? Как настроение? — спросил наконец Чарльз, оглядывая их морды, и покусывая свою палку для грызения.
  — Очень крысиное! — криво ухмыльнулся Марк, еще глубже погружаясь в плащ.
  Гектор промолчал, ожидая, что скажут другие.
  Возникла небольшая пауза, но тут заговорил сэр Саулиус — медленно, стараясь не беспокоить обмотанную бинтами грудь:
  — Я почти в порядке, сэр Маттиас. Скоро буду совсем здоров. А как твои дела?
  Маттиас кивнул:
  — У меня тоже все отлично! Я только что закончил очередную историю, и собираюсь прочитать на сегодняшней встрече Гильдии. Я принес её с собой, чтобы разделить с вами, разумеется, если вы хотите услышать.
  Гектор кивнул вместе с остальными крысами. Рассказы Маттиаса — одно из немногих удовольствий, оставшихся в его жизни. Иногда суховатые, часто многословные и вычурные, они всегда развлекали их, вселяли надежду, напоминая, что жизнь все еще продолжается. Гектор подозревал, что эти истории Чарльз писал специально для них, быть может, надеясь подбодрить их... Или вселить тягу к жизни в отчаявшихся... А может даже пытаясь заронить в их головы желание выйти из-под земли, покинуть подвал.  Вот только чтобы убедить в этом Гектора, нужно было что-то большее...
  — Хорошо! — немного самодовольно кивнул Чарльз — Я прочитаю её вам, но не раньше, чем мы закончим разговор. Джулиан, Гектор, как у вас дела? Вы так ничего и не ответили.
  Гектор покосился на Джулиана. Похоже, на сей раз, Маттиас не даст им уйти от ответа. Что ж... Пусть первым ответит он. В прошлой жизни, тогда, до изменения, Гектор всегда был одним из первых. Теперь ему вполне логично стать последним...
  Джулиан едва заметно пожал плечами:
  — У меня все отлично...
  Его голос, бесцветный, равнодушный, потерянный прозвучал еле слышно, как голос тяжелобольного. Сгорбившийся, уставившийся куда-то под ноги Джулиан был столь жалок, что у Гектора даже промелькнули нехорошие мысли — не ждет ли его самого что-то подобное? Был Джулиан таким всегда, или его подкосила крысиная жизнь? Гектор не знал, каким был Джулиан до изменения. Сам он прибыл в Цитадель одним из последних, только леди Кимберли да Мишель появились здесь позже.
  Тем временем, Маттиас повернулся к нему.
  Гектор криво усмехнулся:
  — Живу пока... Если можно назвать жизнью существование в шкуре крысы... — последнее слово он почти прошипел. — А кроме этой досадной мелочи, у меня все просто великолепно!
  Уже произнося последнее слово, Гектор подумал: нельзя, нельзя было срываться, теперь Маттиас полезет выяснять, в чем дело... А надо ли оно ему?
  Элегантный крыс кивнул:
  — Понятно... Значит проблемы все же есть. Может, расскажешь?
  Привычный вопрос... Первый вопрос их регулярного, засевшего в печенках обоих разговора. Вопрос, на который последует столь же привычный и знакомый обоим ответ:
  — Все здесь прекрасно понимают, в чем моя проблема!
  Остальные крысы огорченно вздохнули и начали поудобнее устраиваться на лавках. Опять это бесконечное переливание из пустого в порожнее...
  Однако Маттиас не принял вызова:
  — Очень хорошо, Гектор. Если ты хочешь быть жалким — будь. Я желаю хорошо провести время в компании сородичей, а ты сегодня явно не в духе. Отлично, можешь проваливать! Мы сумеем развлечься без тебя!
  Гектор замер на своей лавке, словно гвоздем прибитый. Как мог Маттиас сказать такое?! А как же их спор?! Гектор впился взглядом в элегантного крыса-морфа, и сидел, надувшись, злясь на весь мир, покуда Чарльз морочил головы остальным.
  А Маттиас старался изо всех сил. Он пересказал все новости Цитадели, поведал очередной анекдот о Мишеле, «новичке-из-глухой-деревни», рассказал несколько забавных историй и напоследок напомнил о наступающем празднике — Осеннем фестивале Равноденствия.
  Чарльз даже добился от Эллиота и Джулиана обещания, что они обязательно придут, соблазнив первого красочными описаниями готовящихся на кухне праздничных блюд, а второго — фейерверком. Марк уже сам планировал поход, правда, в полной форме — как настоящая крыса. Наверняка проберется туда втихую и будет шмыгать повсюду, пытаясь съесть и утащить столько еды, сколько сможет. Саулиус уже имел наготове оправдание — его ранение. Впрочем, Маттиас все равно уговорил старого рыцаря, как минимум побыть на вручении призов гильдии Писателей и послушать рассказ победителя. Поколебавшись, Саулиус все-таки кивнул.
  И только Гектора Маттиас ни о чем не попросил — и это почему-то еще больше разозлило его...

  Наконец Чарльз уступил настойчивым просьбам Марка и приступил к чтению.
  Обычно Гектор наслаждался его историями, но не сегодня. Наверное, из-за гнева, но он нашел все написанное Чарльза сырым, банальным, пустым и не имеющим ни малейшего художественного вкуса. Все было как-то мелко, глупо, без обычной для Маттиаса глубины, подтекста и многослойного смысла... Это... это были просто слова, старательно расставленные по пергаменту! Это не было искусством!
  Вот только все остальные были в полном восторге; даже Саулиус посмеялся над одним эпизодом, правда, тут же скривившись от боли.
  Закончив чтение, Маттиас раскланялся, принимая похвалы и благодарности. Эллиот горячо расхвалил услышанный рассказ, Марк согласно повизгивал, сидя на куче одежды уже в полной крысиной форме, Саулиус тоже выдавил из себя короткий комментарий на своем архаичном языке, и даже Джулиан кивнул и улыбнулся.
  Наконец Маттиас поднялся на ноги:
  — Ну что ж, вот и все. Мне нравится видеть вас, друзья мои, но обязанности не дают нам сидеть на месте.
  Не дожидаясь, пока обменявшись прощальными кивками, крысы начнут расходиться, Гектор вскочил и унесся в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью...

  Сев за стол, Гектор резким движением смахнул на пол статуэтку и, взяв первый попавшийся том, начал выводить на листе фигурную буквицу, щурясь в тусклом освещении. Стоило добавить огня в светильнике, потому что он едва мог видеть, что делает, — но сейчас Гектор не желал обращать на это внимания. Он ненавидел эту работу, но ему нужно было делать хоть что-то, чтобы питаться и покупать масло для светильника и одежду...
  Он услышал, как скрипнула входная дверь. Похоже, Маттиас сегодня напрочь забыл о манерах!
  — Гектор, знаешь, в Метаморе есть жители, которым пришлось хуже, чем тебе.
  Гектор не обернулся; он не хотел даже видеть стоящее позади него отвратительное существо. Чарльз может нарядно одеваться и гордо выступать по двору, думая, что все восхищаются им. Но он просто дурак; вся Цитадель смеется над самонадеянным крысом!
  — Мне показалось, вы сами хотели, чтобы я был жалким и ничтожным! — едко заметил он.
  Чарльз задумчиво погрыз палку, и ответил:
  — Я хочу, чтобы ты понял — я не буду тратить время, вылизывая твое самолюбие.
  — Моё самолюбие??
  Это было уже слишком. Гектор развернулся на стуле, раздраженно хлестнув хвостом по ножке, и оскалился:
  — Мое самолюбие?!!
  — Да твое!! Да самолюбие! Ты чересчур много думаешь, о том, какой ты БЫЛ великолепный! А у меня на это времени нет! — с этими словами Чарльз повернулся к двери. — Не знаю, какая блоха тебя сегодня укусила, Гектор, но я определенно не хочу заполучить себе парочку таких, а потому, до встречи!
  — Подожди Чарльз...
  Ярость и горе, душившие Гектора вдруг отхлынули, исчезли, когда он понял, что еще немного, и он останется совсем один, в этой проклятой богами Цитадели... Он даже сам не понял, как с его языка сорвались эти слова:
  — Подожди, Чарльз! Прости меня... Мне... Я... Я...
  Маттиас развернулся и, отойдя от двери, встал, опершись на палку, как на трость.
  — Хочешь поговорить?
  Гектор вздохнул, развернулся к столу и, отложив истерзанное когтями перо, обхватил лапами голову:
  — Я не хочу быть крысой...
  — Ты не один такой. Думаешь, Саулиус хочет? Или может быть, Джулиан? Эллиот делает вид, будто смирился...  а ты загляни ему в глаза! А еще лучше, загляни в глаза Марку! Пробовал?
  — Нет! Только не Марк! — взвыл Гектор, хватаясь за стол.
  — Не Марк?! — Маттиас уставился в спину собеседнику мрачным взглядом из-под прижатых ушей. — А-а! Так ты тоже слышишь? Так может, стоит поддаться? Уйти в стаю, стать никем... А?!
  — Нет!!
  — Так-таки нет? А вот Марк, похоже, решил иначе! Подумай и ты!
  — Маттиас, зачем ты пришел сюда?! — Гектор опять развернулся на стуле. — Соблазнить меня крысиной жизнью? Я не хочу в стаю! Не хочу! Сказать по слогам?!
  — Так найди себе дело! — рявкнул Чарльз. — Не хочешь в стаю? Займись делом! Заставь себя трудиться! Гектор! Демоны тебя побери! Я видел твои поделки, они поразительны! Но ты сидишь и рисуешь буквицы в книгах! Что происходит?! Почему?!
  — А то ты и сам не видишь! Я... — Гектор аж захлебнулся словами. — Я больше не могу резать! Ты же видел мою последнюю работу! Она ужасна!
  — Возможно, она не так хороша, как ты привык, — признал Маттиас, — но она определенно лучше того, что могут все остальные. У нас в Цитадели есть много плотников, но настоящих мастеров резьбы по дереву нет. Почему бы тебе не заняться этим?
  — Потому что у меня теперь не руки, а лапы! Потому что я больше не могу работать резцом! — зарычал в ответ Гектор.
  Маттиас некоторое время молча грыз палку, обдумывая его слова, потом пожал плечами:
  — Когда ты последний раз пробовал?
  — Не помню. И что с того? Посмотри! Я едва способен сжать кулак! Видишь?! Большого пальца считай нет! Единственное, что я могу хоть как-то делать — это писать! И то... Еле-еле. Да и не все ли равно? Я больше не могу создавать скульптуры и уже никогда не смогу...
  Последние слова он произнес едва слышно, почти шепотом.
  Чарльз же продолжал грызть палку и на пол сыпались мелкие опилки.
  — А ты попробуй найти другой путь, Гектор. Я уверен, ты сможешь что-нибудь придумать, если попытаешься.
  Гектор в это время смотрел на Маттиаса, вернее, на палку в его лапах. Он смотрел, как острые резцы крыса снимают с нее стружку, легко прорезая дерево, медленно двигаясь сверху вниз, и чувствовал, что его начинает трясти от пришедшего озарения. Он так и не ответил Маттиасу, напрочь забыв о его словах, да и о нем самом тоже, лихорадочно обдумывая, прикидывая, просчитывая...
  Маттиас постоял еще немного, глядя на Гектора, потом вышел вон.
  Охваченный возбуждением, Гектор даже не заметил ухода гостя, он уже схватил валявшуюся в углу палку и начал грызть её, двигая вверх-вниз и поворачивая...
  Ему пришлось много раз останавливаться и проверять, правильно ли он снимает дерево, но Гектор лишь усмехался, в очередной раз осматривая её.
  Очень быстро он придал заготовке грубые очертания, однако его зубы были слишком широкими, чтобы вырезать мелкие детали. Тогда Гектор разделся, прямо на кровати изменился ближе к своей полной форме, и заработал уменьшившимися резцами. Он уменьшался и уменьшался, вытачивая совсем уже крошечные черты и риски, создавая скульптуру зубами, выгрызая ее...
  Когда Гектор стал совсем маленьким и уже не мог удержать в лапах, ставшую больше его самого заготовку, он уронил её на постель и носом закатил на середину.
  Он убирал все лишнее, и вдохновение переполняло его. Что именно он вырезал, точнее, выгрызал из дерева, больше не имело значения; это было грызение и созидание, слившиеся воедино — и смесь наслаждения телесного и духовного буквально ошеломляла!
  Гектор уменьшился до предела, став размером с обычную крысу. Теперь ему приходилось ползать по заготовке, выкусывая резцами и выцарапывая острыми когтями, пока каждая черточка и каждая риска не заняли свое, и только свое место...

  Наконец он сел, и посмотрел на сияющую мягким белым светом фигурку, результат его усилий. Фигурка крыса-морфа несла в себе черты каждого из его знакомых, но не изображала ни одного из них.
  Дрожа всем телом, Гектор подполз ближе, и положил лапы на дерево... Это он, он сам сделал её, и теперь все убедятся —  у него все еще есть талант! Те недоумки, что  насмехались ему в спину, пусть говорят они, каким уродливым он стал — их слова больше не имеют значения! Он вновь будет создавать прекрасное и пусть все завидуют!
  Он, Филлип Гектор, снова нашел свой путь!

  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



История 32. Секреты воистину Charles Matthias, Fox Cutter К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  Вечерело. Облака, как подкрашенные красно-оранжевым сиропом комки сахарной ваты застыли высоко в небе. За несокрушимыми гранитными стенами Цитадели уже сгустились вечерние тени, и прохладный предосенний ветерок нес по брусчатке первые опавшие листья, когда Чарльз Маттиас, окончив дневные дела, направился в таверну «Молчаливый Мул».
  Выйдя из здания гильдии Писателей, крыс-морф специально сделал крюк через главный двор — посмотреть, как идет подготовка к подступающему все ближе Лунному фестивалю — и просто поразился увиденному. Еще совсем недавно совершенно пустая площадь теперь была плотно застроена рядами палаток, остовами помостов, и какими-то непонятными клетками, в которых Маттиас с трудом узнал будущие торговые павильоны.
  Проходя мимо темной массы палаток и подиумов, Чарльз думал о предстоящем празднике. Удивительно, как, в общем-то совсем незначительный повод объединил столь разных обликом, сутью и жизненными интересами существ. Фермеры, охотники, торговцы, мастера, ремесленники — все прикладывали усилия, чтобы хорошенько отдохнуть и повеселиться в эти три дня.
  Еще он думал о званом ужине, который, по традиции, устраивался в последний вечер праздника. В этот день лорд Хассан устраивал прием для самых значительных лиц Цитадели. Чарльз тоже был приглашен на этот вечер.
  «Интересно, что будет в меню?» — подумал он. Наверняка личный повар его светлости уже сейчас готовится к приему. Донни, бармен и содержатель «Молчаливого Мула» тоже неплохо подготовился к празднику. Маттиас совершенно случайно (ну, почти), стал свидетелем некоторых его приготовлений, и даже смог кое-что попробовать... Неплохо!
  Сам Чарльз тоже кое-что припас. Разумеется, ничего такого, что запомнилось бы надолго... он к сожалению не Странник, далеко не Странник. Поэзия никогда не была сильной стороной Маттиаса, и в этом он в очередной раз убедился, приняв участие в поэтической дуэли на прошлом Фестивале. Увы, придворный поэт сделал его, что называется «одним взмахом хвоста». Разделал, обде... в общем, победил.
  Некоторое время после конкурса Маттиас даже жалел, что рыцарские поединки верхом на конях остались в прошлом. Можно было бы вызвать волка-поэта на ристалище и хорошенько отдубасить... в смысле, отвести душу. Увы, большинство живших в Цитадели рыцарей более не могли сидеть в боевых седлах... в женских же особо не навоюешь. А некоторые из них сами стали конями, а то и чем похуже, как тот же крыс-морф сэр Саулиус. Так что ристалище и рыцарские бои ушли в прошлое, сменившись другими, более подходящими соревнованиями. К примеру, лучников. Или арбалетчиц...
  Так, обдумывая предстоящий праздник, Чарльз подошел к проему в стене, спустился на несколько ступенек и, бросив еще один взгляд на быстро темнеющую площадь, открыл дверь таверны.

  Войдя в главный зал, Маттиас сразу унюхал упоительный дух свежего пива, горячей медовухи, жареных чесночных колбасок и сырной запеканки, приправленных «ароматом» человеческого пота и мускусным «амбре» хорошо поработавших на площади морфов. В свете главной люстры, только сегодня утром утыканной новыми свечами, хорошо было видно, что Молчаливый Мул почти полон. Жители Цитадели пришли сюда этим вечером, чтобы отдохнуть после трудного дня, выпить, поесть, послушать музыку, а может и спеть самим...
  Прихватив у Донни кувшин с горячей медовухой и глиняную миску с фирменными сухариками, крыс обвел глазами зал, разыскивая знакомых. Высмотрев столик, занятый коллегами по гильдии Писателей, он направился прямо туда.
  Поставив на свободное место миску и графин с кружкой, Чарльз опустил лапу на спинку лавки:
  — Ты не против, если я тут сяду? — спросил он сидевшего с краю юношу.
  — А... Чарльз! Садись конечно! — Мишель торопливо отодвинулся, освобождая место. — Я тебя и не заметил совсем! А мы тут последние новости обсуждали... слышал? Странник собирается представить на праздник что-то совершенно особое! Видал Криса? Медведь все знает, смотри, аж распирает беднягу от таинственности... но молчит! Вот гад мохнатый! Мы тут страдаем, а он молчит! А еще мне сказали, что на позапрошлом празднике ты с ним... ой... в смысле, со Странником, соревновался на конкурсе лимериков, это правда? А что такое лимерики? И кто победил?
  Присаживаясь, Маттиас пожал плечами:
  — Лимерики — стишки такие короткие, язвительные. А победа... увы, победа досталась не мне. Разумеется, я умею слагать стихи, но у Странника они получаются такими едкими, что просто слов нет. Язва он первостатейная, любит всех обсмеять. Особенно если увлечется. За что и получает регулярно.
  — О... прямо всех?! — еще человеческие глаза Мишеля стали круглыми, а уже морфные уши поднялись торчком. — Ой, я обязательно пойду и послушаю! А как твои дела?
  — Да никак, — вздохнул крыс. — Сегодня утром ходил к своим, поговорил с Гектором — бедняга совсем впал в тоску. Впрочем... кажется, после разговора ему стало немного лучше. Что еще? Саулиус выздоравливает, обещал прийти на фестиваль, может уговорю его поучаствовать в конкурсе фехтовальщиков — он отлично владеет мечом. Если ребра заживут, конечно.
  Маттиас немного погрыз сухарик, и добавил, многозначительно глянув на сидевшего рядом с Мишелем кенгуру-морфа:
  — А еще я перечитывал прошедшие в финал конкурсные рассказы и вспомнил, что кто-то по имени Хабаккук уже давным-давно обещал доделать свой... но что-то не торопится!
  Кенгуру вздохнул и перед тем как отхлебнуть еще глоток пива, развел лапами. Было заметно, что он уже хорошо посидел и неплохо выпил... не допьяна, но все-таки.
  — Эй, Чарли, я же говорил — доделаю на днях! Я сейчас это... материал подбираю. И вообще... Фокс мне только сегодня показал пару свитков... по теме... а я их еще прочту и доделаю!
  — Мда? Ну-ну! — хмыкнул крыс. — Кстати, как там библиотекарь? Я его уже несколько дней не вижу.
  Хабаккук пожал плечами, поудобнее упираясь в пол толстым хвостом:
  — Как обычно, витает. Одна жрица ведает, где.
  — И вообще, я считаю его подозрительным! — прозвучал над столом громкий голос Нахума.
  Присмотревшись, Маттиас решил, что у лиса явно был тяжелый день — черно-рыжый мех вымазан чем-то липким и маслянистым, острая морда в грязи, на ухе свежая царапина, под глазом пятно, сильно напоминающее синяк... как будто он с кем-то подрался. Но что бы там ни случилось, Нахум наверняка уже всем все рассказал. Так что Чарльзу даже не нужно никого расспрашивать — еще до конца вечера ему все перескажут и притом не раз.
  — А... почему? Что в нем такого... ну... подозрительного? — спросил Мишель.
  Маттиас глянул на юношу, рассеянно, отмечая, как тот передвинул ноги вперед и назад. Мишель, все еще продолжал изменяться. Его лицо, правда, лишь чуть расширилось, а вот уши уже вытянутые и покрывшиеся светло-серым мехом, заметно сместились вверх. Правда, кончики ушей остались круглыми... странно. Кожа по бокам головы тоже начала покрываться светло-серым мехом... Ага! Вот почему он ерзает — стопы его ног начали вытягиваться, превращаясь в лапы. Зато руки все еще оставались человеческими — никакого меха и когтей. Похоже, Мишель устанавливал рекорд: через три недели после появления первых признаков изменения, он все еще выглядел почти человеком.
  — Куттер всегда раздражал меня! — тем временем продолжал вещать Нахум, прерываясь чтобы отхлебнуть очередной глоток, и делая это куда как часто. — Да! Всегда один, всегда отдельно! Не просто же так он нас всех сторонится! — лис долил кружку из кувшина, и продолжил. — А его самого спрашивать — что с кирпичной стенкой говорить. Молчит как убитый!
  Краем глаза Маттиас заметил шевеление за соседним столом, глянув же туда, узрел Криса, медведя-морфа, коллегу Фокса. Пока еще спокойно сидящего, но уже мрачно поглядывающего в их сторону.
  Подумав, крыс решил немного разрядить ситуацию:
  — Коллеги, не прижать ли вам языки? В конце концов, наш библиотекарь не столь уж плох... и нередко помогал всем нам.
  Хабаккук, заметив что Чарльз беспокойно посматривает на соседей, оглянулся тоже и издал короткий лающий смешок:
  — Погляди-ка, Нахум... нет, ты глянь, глянь! Видишь? Вон тот старый медведь... Щас как даст тебе... по загривку! Враз это... язык себе откусишь!
  Нахум бросил на Хабаккука испепеляющий взгляд и презрительно фыркнул, но голос понизил:
  — Вы слышали последние слухи?
  Маттиас поморщился — ему все это совсем не нравилось. Развлекаться, распространяя мерзкие слухи и сплетни... члену гильдии Писателей такое не пристало!
  Таллис, черно-белый крыс-морф, обычно тихий и молчаливый, наклонил кудрявую макушку над столом и заговорщицким тоном проговорил:
  — Я тут недавно слышал про него кое-что интересное! Кое-кто шепнул мне по секрету, что Фокс — наемный убийца, получивший неудачный контракт. Иначе почему его обнаружили у ворот Цитадели чуть живого, истекающего кровью после нескольких ударов ножом, а вокруг не было ни души? Это я в смысле — много ли людей приходит сюда добровольно, а?
  — Ну... пекарь Грегор пришел сам, — напомнил Маттиас.
  — Кто бы спорил! А ты знаешь, во сколько его «добровольность» обошлась лорду Хассану? — фыркнул Таллис.
  — А... кто такой Грегор? — спросил Мишель.
  Чарльз посмотрел на юношу:
  — Грегор — пекарь, сейчас капибара-морф. Когда три года назад в Цитадели умер пекарь, ни один из его учеников не был готов занять это место. А Грегор уже тогда был весьма известен, хоть состоял пекарем у какого-то мелкого барончика в северном Мидлендсе. Лорд Томас Хассан предложил Грегору место придворного пекаря, а тот, зная, что с ним произойдет в Цитадели, настоял на хорошей оплате... очень хорошей.
  — Вот именно! — высказался Нахум. — Таллис совершенно прав! Всех, кто пришел сюда по своей воле, можно посчитать по пальцам! И даже ноги не понадобятся, лап хватит!
  — Все равно! — гнул свое Маттиас. — Наемный убийца? Окститесь, коллеги! Неужели вы и в самом деле считаете что Фокс мог кого-то убить?
  Нахум фыркнул:
  — Чарльз, с каких это пор ты стал судить по внешнему виду? И вообще, на себя посмотри! Да-да! Что там произошло в подвале, а? Саулиус еле жив остался после встречи, не с тобой ли?
  Чарльз недовольно поморщился и принялся ожесточенно грызть палку.
  — Разговор сейчас не об этом! — немного успокоившись, сказал он. — Вы все распространяете ложные... хорошо, хорошо, — заметив возмущенно привставшего Таллиса, поправился Маттиас, — непроверенные слухи о нашем товарище, таком же защитнике Цитадели, как и все мы. И я нахожу такое поведение крайне неприятным!
  Хабаккук перегнулся через Мишеля, и похлопал Маттиаса по плечу:
  — Эй, Чарли, ты это... да не волнуйся ты так! Мы же сами-то так не думаем... А ведь могло быть, а? Ну могло, признайся!
  Кенгуру плюхнулся обратно в кресло, лениво почесал бедро лапой и добавил:
  — И я кое-чего тоже того... слышал. Мол, его прогнал какой-то граф. Или лорд... В общем, важная птица. Не помню за что, но прогнал!
  — Зачем тогда было тащить его за тридевять земель, чтобы бросить перед воротами Цитадели? — хмыкнул Таллис. — Не проще ли банальнейшим образом выгнать вон? И вообще — когда он тут появился?
  — Года два, пожалуй, — ответил Маттиас.
  — Я прибыл примерно в то же время... — Нахум глубоко задумался, прижав уши, и потирая лоб. — Или чуть раньше?
  — Чуть раньше, — уточнил Таллис. — Мы все уже были здесь, а ты как раз изменялся.
  — Меня здесь не было, — напомнил Мишель, возмущенный тем, что его забыли.
  — О, да, конечно, только не ты! — ухмыльнулся Таллис.
  — Однако я все еще придерживаюсь версии, что Куттер — наемный убийца! — упрямо заявил Нахум.
  — Бред! — вновь запротестовал Маттиас. — Это бред! Никакой Куттер не...
  БАХ!!!
  Неслышно появившийся за спинами компании медведь грохнул кулаками по столу между Нахумом и Таллисом.
  — Маттиас прав. Куттер — не убийца! — злобно прорычал он. — А вы двое... языки повырываю! Ясно вам?!
  Высказавшись, Крис так же бесшумно вернулся к своему столу. Глядя вслед медведю, Маттиас сделал большой глоток медовухи, а Таллис и Нахум все сидели, как будто боясь шевельнуться. Наконец, переглянувшись, они уставились на остальных.
  — Я же говорил! — сказал Маттиас, платком вытирая медовуху с носа и усов.
  — Ох... Дааа... Поздновато уже. Пойду я, пожалуй,  — Нахум в два глотка допил кружку, неспешно поднялся с места и удалился.
  — Наверно я тоже лягу спать пораньше, — поддакнул Таллис, следом за лисом выбираясь из-за стола.
  Хабаккук покачал головой:
  — Ух, ты... похоже, слухи малость это... вышли из-под контроля, а?
  — Точно, — согласился Маттиас, отпивая еще медовухи. Потом он отставил кружку и посмотрел на кенгуру в упор. — Итак, когда ты допишешь обещанную историю? Прошло уже три года с тех пор, как ты ее начал, знаешь ли!
  Задумчиво пошевелив ушами, Хабаккук сказал:
  — Ну... знаешь же... другим надо помочь, потом еще праздник этот, вот-вот за хвост ухватит... и... еще всякое...
  — Угу, понятно, — ехидно заметил Маттиас. — Очередной список отговорок!
  Чарльз уже и не чаял увидеть историю Хабаккука законченной, точно так же, как не надеялся победить Коперника на бильярде. Поэтому он продолжал медленно пить медовуху, перемигиваясь с Мишелем, и краем уха слушая фантастические оправдания Руу...

* * *

  Выпив слишком много медовухи, и выслушав слишком много пустой болтовни, Маттиас поздней ночью покинул «Молчаливый Мул». Однако покинув таверну и позабыв давным-давно ретировавшихся болтунов, Чарльз не смог забыть их разговора и теперь его возбужденное выпивкой и слухами воображение начало выдавать версии появления Фокса Куттера в Цитадели. Одну за другой, и с каждым разом все фантастичнее и невероятнее.
  Наконец, пройдя половину пути до своей комнаты, Чарльз решил, что просто обязан узнать правду, иначе не сможет уснуть. Так и будет ворочаться, обуреваемый мыслями и сомнениями... А еще он непременно должен положить конец всем этим сплетням и домыслам, цену которым, крыс уже испробовал когда-то на собственной шкуре. А способ отделить правду от вымысла он придумал только один — спросить лиса-библиотекаря лично.
  Остановившись посреди коридора и немного подумав, Маттиас решил, что искать Куттера надо в библиотеке. Тот, похоже, и в самом деле почти не покидал ее стен, и по слухам даже спал под столом в читальном зале — как настоящий лис. Еще один бред, распространяемый известно кем... но опять же, Фокс так мало рассказывал о себе, что отличить явный бред от правды было просто невозможно. Вот и появлялись слухи один фантастичнее другого.

  Однако, войдя в библиотеку, Чарльз не нашел лиса на его рабочем месте — конторка библиотекаря была пуста. Зато откуда-то из глубины книгохранилища доносилось звучное, хоть и не слишком мелодичное сопрано. Немного поплутав среди высоченных (в три человеческих роста) книжных стеллажей, крыс нашел все-таки источник звука.
  Стоя на приставной лестнице где-то под самым потолком, Фокс аккуратно расставлял книги на полке, одновременно напевая что-то на незнакомом языке.
  Немного постояв, Маттиас громко кашлянул, привлекая внимание библиотекаря.
  — О? Привет, Чарльз! — оглянувшись через плечо, Куттер улыбнулся ночному посетителю и, поставив на полку последнюю книгу, начал спускаться. — Чем могу помочь?
  Чарльз сглотнул вдруг пересохшим горлом и понял, что чуточку нервничает при виде спускающегося к нему скалящегося хищника.
  — Хм, да... вообще-то ничего особенного. Меня просто кое-что заинтересовало... и я подумал — может быть, ты сможешь меня просветить
  — Вполне возможно, — кивнул Фокс. — Но подожди, я спущусь.
  Быстро сбежав вниз, лис остановился, возвышаясь над прислонившимся к книжной полке Чарльзом. Крыс вообще-то уже привык, что почти все хищники-морфы смотрят на него сверху вниз, но все же ему было немного... неуютно.
  — Так что ты хотел спросить?
  Чарльз потупился. Он заранее чувствовал себя виноватым, и уже начал колебаться — а стоило ли вообще идти сюда и совать нос в чужую жизнь? Уж Чарльз-то знал, каково это... проклятая медовуха... это она возбудила его любопытство и заставила прийти сюда... Впрочем, поворачивать назад поздно — он уже встал на этот путь, надо идти до конца.
  — Сегодня я ужинал, и беседовал с коллегами-писателями. Ты должен знать их — это Таллис, Нахум и Хабаккук.
  — Хм... — Лис потер ухо, вспоминая. — Да, я их знаю. Особенно последнего. Требует все новые и новые трактаты о хирургических операциях на черепе. Причем от объяснений, зачем ему это надо, увиливает!
  Чарльз пошевелил усами:
  — Наверное, хочет пересадить себе немного мозгов... Но речь не об этом, а о состоявшемся разговоре. Говорили же эти трое на тему... вот как раз тему их разговора я и счел достаточно тревожной. Надеюсь, ты сможешь развеять мою тревогу.
  — И о чем же они говорили? — спросил лис, подняв уши стоймя и пристально глядя на Чарльза.
  — Главной темой разговора был ты. Фокс, они обсуждали блуждающие по Цитадели последнее время тревожные слухи... очень тревожные... хотя я не думаю, что в них есть хоть капля правды, поскольку немного тебя знаю. Случившийся поблизости Крис также уверил нас, что слухи ложны, и призвал прекратить их распространение. Причем сделал это весьма, кхм... убедительно.
  Куттер усмехнулся краешком губ:
  — Представляю... но какие именно слухи?
  — Слухи о том, что ты — бежавший от ответственности наемный убийца, — мрачно сказал Маттиас, касаясь палки для грызения, однако не поднося ее к резцам. — Это самый худший вариант... впрочем, другие были немногим лучше.
  Помрачневший лис медленно кивнул.
  — И теперь я хочу спросить — как и почему ты на самом деле оказался в Цитадели?
   Наконец задав мучавший его вопрос, крыс вытащил из петли на поясе палку и принялся ее грызть.
  Фокс вздохнул, и присел на ступеньку лестницы:
  — Чарльз, у всех есть тайны, каждому приходится что-то скрывать. Кому как не тебе знать это...
  Резонный ответ. И правда, кому же еще знать о тайнах и секретах, как не члену черного круга общины Сондески... Возможно, подумав, Маттиас смог бы придумать какие-то неотразимые аргументы, — но Куттер, повернулся и начал подниматься по лестнице, давая понять, что не собирается продолжать разговор.
  Почесав уши и пригладив усы-вибриссы, крыс поплелся к выходу из книгохранилища.
  «О чем я только думал? Ожидал, что выслушав несколько слухов, Лис тут же выложит всю свою жизнь, как на духу? Ха-ха! Больно ему оно надо! Это все медовуха... будь она неладна!»
  — Чарльз, подожди!
  Обернувшись, Маттиас наткнулся на задумчивый взгляд Куттера:
  — Ты действительно хочешь знать, почему и как я сюда попал?
  — Да! — ответил Чарльз, глядя прямо в глаза Фоксу.
  — Я скажу тебе... но в ответ я хочу узнать, что случилось в подвале с тем рыцарем, Саулиусом.
  Крыс с шипением втянул воздух сквозь зубы и яростно вгрызся в палку. Несколько ударов сердца они с лисом соревновались взглядами, потом Чарльз медленно опустил лапу:
  — Это будет... справедливо.
  — Еще бы! — горько усмехнулся Фокс. — Но давай перейдем в мою комнату. Нам предстоит долгий разговор, не вести же его на лестнице между стеллажами!

  Комната Фокса оказалась совсем рядом с библиотекой, практически в двух шагах.
  Проведя Маттиаса внутрь, Куттер разжег камин, придвинул к огню пару кресел и, подвесив над огнем котелок с вином, уселся в кресло.
  Подождав пока Чарльз устроится, Лис пошурудил в камине кочергой, сыпанул в котелок с подогретым вином специй и, добавив меда, помешал ложкой...
  — Тяну время, — кисло сказал он Маттиасу. — Я так привык таиться от всех и каждого, что перебороть себя... непросто. Но мне нужно хоть кому-то рассказать эту историю... она тяготит душу, и рано или поздно утянет меня во тьму, если...
  Язык лиса скользнул по губам, и нервно сжимая когтистые лапы, Куттер откинулся на спинку кресла.
  — Что ж... Начну. Когда десять лет назад я пришел на эту землю, я не знал и не имел ничего. Люди, культура, даже язык — все было чуждым. Мне некуда было пойти, я был совсем один, настоящий чужак. Однако я был молод, энергичен, и льщу себя надеждой — немного умен, потому быстро научился выживать на задворках городов и деревень. Жил за счет отбросов, нищенствовал, побирался... дрался с такими же, защищаясь и отбирая чужое... охотился и воровал, если мог. Но прежде всего я учил язык. Язык, людей, общество...
  Вино в котелке покрылось пеной. Сняв с огня готовый глинтвейн, Лис процедил его сквозь тряпицу, и разлил по кружкам, оставив котелок у огня, чтобы тот не остыл.
  Отхлебнув из кружки, он продолжил:
  — Итак, язык... ключ к любому обществу — его язык. Научись говорить правильно — и у тебя появится шанс. Не возможность, нет — всего лишь шанс, — но даже это много... для уличного попрошайки. И я слушал, вслушивался, сопоставлял, знакомился. С другими уличными крысами, с крестьянами, с приказчиками, с торговцами победнее. Ну, знаешь — подай, принеси, выброси, держи-монетку-видел-чего? Видел... и мог подсказать... иногда. Мог толкнуть, ударить... и знал, кого просто толкнуть, а кого — ударить так, чтоб сам не встал. И меня... заметили. Кто-то из местных решил дать мне шанс.
  Прервав рассказ, Куттер снова отхлебнул из кружки. Воспользовавшись паузой, Маттиас спросил:
  — Думаешь, тебя вели?
  — Возможно, — не стал отрицать Куттер. — И я даже знаю, кто мог это делать... а возможно и делал. В общем, я смог устроиться на работу смотрителем. Или, говоря по-простому вышибалой и охранником. Людей, имущества... охранял лавки торговцев, дома богачей. Несколько месяцев даже присматривал за местным храмом последователей Эли. Отец-открывающий пути научил меня читать и писать... хорошее было время! Два года я прожил так, почти счастливо. Но потом в одночасье все изменилось. Я оказался как в центре урагана — вокруг прошла целая полоса странных происшествий, проблем и таинственных смертей. Никто и никогда не обвинял меня... прямо, но мыслям не прикажешь, и языкам тоже...
  Воспоминания о прошлом, ушедшем и безвозвратном, заставили лиса задуматься и замолчать на пару минут. Наконец, допив уже остывший глинтвейн, он долил в кружку еще горячего из котелка. Коротко глянул на сосредоточенно ожидающего продолжения Чарльза, Фокс продолжил рассказ:
  — Да, слухам рот не заткнешь... а они говорили, что убийца — я. Что ж... так тому и быть! И когда меня нашел... «ночной мастер», я уже был готов ко всему. О да... «ночной мастер»... Он был видным человеком. Уважаем в местном обществе, богат, известен. С одной стороны. И в то же время — мастер своего дела. Мастер-убийца. С другой. Он искал ученика, и выбрал меня. А я... я ухватился за выпавший шанс, посчитал его ключом к чему-то... к приличной жизни? Это тоже. И стал преступником. Это оказалось совсем легко!
  Его рассказ был прерван раздавшимся резким треском — Чарльз прокусил насквозь палку для грызения. Отложив ее, Маттиас вцепился дрожащими лапами в кружку, выпил залпом, и некоторое время глядел в тлеющие угли, успокаивая разбушевавшиеся мысли. Потом высказался:
  — Да... это так просто... шагнуть во тьму. Открыть дорогу смерти и страху, дать им путь в свое сердце... и я... я тоже сделал такой шаг... в свое время...
  Какое-то время в комнате царила тишина, лишь потрескивали в камине прогоравшие угли. Поворошив их, Фокс подбросил еще дров, долил опустевшие кружки, и продолжил:
  — Может быть. Я знал, что это неправильно, но мне было все равно. Я хотел хорошо жить... и все прочее поблекло перед этим желанием! — он горько усмехнулся, словно это была мелочь, незначительный пустяк.
  Чарльз кивнул:
  — Я понимаю. Продолжай.
  Прежде чем продолжить, лис еще отхлебнул глинтвейна и облизнул губы.
  — Я хорошо учился, и уже вскоре превосходно выполнял задания, самостоятельно убирая малозначащие цели. Так что теперь на моих руках кровь более чем дюжины человек...
   Какое-то время все шло прекрасно. А потом, примерно за месяц до моего прихода в Цитадель, все опять изменилось. Мне поступило очень выгодное предложение. Клиент пожелал убить одного... очень известного человека. Он вскоре проездом должен был появиться в нашем городке. Причина была... причина была. И причина веская. Просто удивительно, как много злодеяний смог совершить этот... «рыцарь». Для всех он был героем, мне же была открыта иная сторона его жизни. Открыта кем-то, кто слишком много знал... и кто решил наказать этого «рыцаря».
  Что ж... он стал моим последним. Последним, убитым мною. И я знал, на что иду. Для всех вокруг он был героем, светочем истины и самоотречения. Человеком, чья смерть непременно будет отомщена. Я знал, что меня найдут. Рано или поздно. И я бежал.
  — Я бы сделал иначе... — хмыкнул Маттиас.
  — Да? В самом деле? И как же? — криво усмехнулся Куттер.
  — Ну... я бы попробовал возглавить расследование убийства. И пресек бы нежелательное развитие событий.
  — Ха! — откинувшись в кресле, лис потер лапами уши, потом взял кружку, и ткнул ею в сторону Чарльза. — Тебе, похоже, тоже есть о чем рассказать! Жаль, что такая идея не пришла мне в голову тогда. Но, в конце концов, тот путь привел меня сюда. А ведь до того я уже думал о Метаморе... да-да! Я заранее обдумывал, где можно укрыться так, чтобы меня никогда не нашли. Или, скажем так, не стали искать. И даже найдя, сто раз подумали, стоит ли идти следом.
  Цитадель идеально подходит для человека, пожелавшего исчезнуть. Исчезнуть совсем. И я пришел сюда. Пришел ночью, тайно... несколько дней наблюдал за патрулями, изучая маршруты. А когда представился подходящий момент, я встал у главных ворот, взял нож и... вонзил. Себе. В живот. Пять раз.
  С каждым словом Фокс ударял себя в грудь кулаком, а Чарльз вздрагивал при каждом ударе.
  — Потом я отбросил нож далеко в сторону, и закричал, падая на ступени. К сожалению, а может быть и к счастью, падение оказалось чрезвычайно неудачным, так что к ножевым ранам добавился перелом и ушибы. Но уже через несколько мгновений меня нашли, и естественно, доставили в Цитадель. Раны оказались достаточно тяжелы, лечение, даже с помощью магов, шло медленно, а учитывая еще и те дни, что я провел у стен, следя за патрулями... придя в себя, я уже знал, что останусь здесь до конца жизни.
  Куттер вздохнул.
  — Я оставил позади ту жизнь. Оставил все, даже деньги... хотя кое-что я все же припрятал, — признал он с легкой улыбкой. — Надеюсь, за прошедшие годы я изменился не только внешне — ведь я шел сюда, надеясь оставить все в прошлом... и думаю, мне это удалось.
  — Ты жалеешь о том, что сделал... или наоборот, не сделал? — спросил Чарльз.
  — О чем-то да, о чем-то нет, — пожал плечами Фокс. — В любом случае, прошлое ушло. И нет туда пути. А будущее... мне кажется, я все-таки сошел с той дороги. Я все еще могу убить, но я не стану делать этого за деньги. И я нашел свое призвание. Свое место в жизни.
  — Библиотека? — поднял брови Маттиас.
  — Да, библиотека, — подтвердил Фокс. Потом взглянул на крыса, и глаза его сверкнули. — Ну вот, я рассказал о себе, теперь твоя очередь. Так что же произошло в том подвале?
  Сунув остатки палки для грызения в петлю на поясе, Маттиас откинулся на спинку кресла, поправил хвост, обвившийся вокруг ноги, несколько мгновений разглядывал горящие дрова в камине, подбирая слова... и наконец, заговорил:
  — Как и ты, я родился не в Мидлендсе. Я приехал сюда с далеких южных земель. Путь оттуда долог и опасен... Зимы там куда теплее здешних, собственно, можно ли их вообще назвать зимами? На моей памяти, в долинах снег выпал лишь раз. Мы видели его высоко в горах, и даже ездили за ним, продавая богатым горожанам...
   Сделав паузу, чтобы отпить еще теплого глинтвейна, Чарльз продолжил:
  — Мы жили обособленными племенами, единого народа и государства, как здесь, не было. В каждом племени были свои обычаи и своя магия. В моем племени тоже была своя... наверно можно назвать это школой магии, хотя на школу это не тянет. Так... начальный класс.
  Маттиас опять остановился, задумавшись. Как много он может сказать? Все же было кое-что, чего он не мог рассказать никому. Сделать это означало умереть... даже покинув общину Сондески, он не мог раскрывать их секреты... Стоп, А может быть... он уже сказал достаточно? Пусть Куттер думает, что это была родовая магия!
  — И именно ее ты и применил там, внизу? — не утерпел лис.
  Маттиас пожал плечами, не утверждая, но и не отрицая. Потом продолжил:
  — Только вот... понимаешь, она действует не так как магия Магуса или Пости. Это скорее даже вообще не магия... О демон, как же тебе объяснить... м-м-м... это такая... нет, все-таки магия, которая концентрирует и увеличивает мои физические усилия. Получается, что я могу ударить сильнее, чем сумел бы, используя только мускулы. Именно благодаря ей я смог прокусить окаменелую деревяшку. Ты, наверное, слышал, как я сделал это, примерно месяц назад?
  — Было дело, — кивнул Фокс. — Фил упоминал.
  — Примерно тоже самое случилось там, внизу, с сэром Саулиусом. Я применил самый минимум силы, только чтобы оттолкнуть его... во всяком случае, я хотел применить самый минимум. Но испугавшись и разозлившись, немного не рассчитал, и чуть не убил старого рыцаря. Собственно, я его практически убил — только кираса его и спасла. Так что моя ладонь — это смертоносное оружие. Если я захочу, то могу одним ударом переломать кости кому угодно. Вот только я не хочу... потому и стал пацифистом. Потому что знаю — если сойдусь с кем-нибудь в поединке, даже учебном — то обязательно использую магию. Не специально, нет — просто непроизвольно... И убью его.
  — Ты мог бы стать разведчиком. Такая сила может быть весьма полезна... хм...
  — Вот именно, хм. Против лутинов она не нужна. Лутина практически любой воин прибьет одним ударом — если попадет. Других противников поблизости пока нет, а против стрелы, копья или меткого выстрела из пращи моя магия бессильна. Нет, если придет беда, я не брошу оружие и не побегу. Если понадобится защищать Цитадель от врага — только скажите. Но до того момента я предпочту заняться чем-то исключительно мирным.
  — Как странно... ты обладаешь силой, которая практически бесполезна против врага, и в тоже время смертельно опасна во время тренировок с союзником. Парадокс! Ну и странной же магии тебя обучили! — ухмыльнулся Куттер.
  Маттиас чуть расслабился. Кажется, ему удалось увести разговор от опасной темы, не солгав, и в то же время, избежав упоминания о Сондески... Как хорошо, что выпив много медовухи, он все же не перебрал! Иначе кто знает, что он мог бы разболтать сегодня!
  — ... но кроме этого я хотел бы знать кое-что еще, — все это время Лис продолжал что-то говорить, но уловил Чарльз лишь окончание вопроса. — А именно, как ты попал в Цитадель?
  О, демон!!! Чтобы ответить на этот вопрос ему придется пройти по узкой тропке над бездной. Да, Фокс заслуживает правды... но правду он услышать не может ни в коем случае! Значит, придется говорить так, чтобы и не солгать и не поведать лишнего...
  — Я не могу рассказать тебе все, — осторожно начал Маттиас, — но только кое-что. Еще на родине я вступил в одну общину, суть и цели которой можно обозначить термином «тайная власть». Методы её... скажем так, очень напоминают методы твоего «ночного мастера». Зачем я туда вступил... сам понимаешь — хотелось власти, денег, женщин... Хорошей жизни и быстро.
  — Похоже, наши истории очень схожи! — горько усмехнулся Куттер.
  — Что поделать... в конечном счете, все истории схожи, разве не так? Родился, жил, умер... разница лишь в деталях. Но не будем отвлекаться. Прошло время, я пожелал покинуть общину и мне это удалось. Правда, в моем случае покидал я ее не торопясь, обдуманно, и думается, устроил все вполне надежно. А Цитадель... Нужно ли говорить, что конечная цель была аналогична твоей? Исчезнуть. Совсем.
  Некоторое время в комнате царила тишина, прерываемая лишь затухающим потрескиванием прогоревших углей в камине.
  — Что ж... наверно мне нет смысла спрашивать о подробностях? Так же как напоминать, что не стоит рассказывать мою историю на каждом углу? — оторвав взгляд от подернувшихся бурым пеплом углей, Фокс пристально посмотрел в глаза Чарльзу.
  — У меня нет ни малейшего желания болтать о чем либо, услышанном от тебя сегодня, — церемонно ответил Маттиас.
  — Хорошо, и... взаимно, — кивнул Лис. — В некотором смысле, я даже рад, что смог рассказать тебе свою историю. Как будто сходил на исповедь... пусть немного, а все же легче.
  — Может мне стоит попытаться пригасить излишние слухи, если они будут ходить по Цитадели и дальше? — предложил Чарльз.
  — Нет смысла. Отрицать их — лишь привлекать к себе внимание. Пусть говорят. Впрочем, если ты сможешь поддержать Криса... — на этот раз лис улыбнулся всей пастью и даже ушами. — Он бывает на редкость убедителен.
  Маттиас тоже улыбнулся, выбираясь из кресла и начал прощаться:
  — Полагаю, на этом все. В конце концов, уже не просто поздно, — уже почти рано! Да, кстати, я увижу тебя на Фестивале?
  — М-м-м... я не очень люблю компанию... — поморщился Фокс.
  Чарльз вздохнул:
  — Ну, значит, увидимся в понедельник... я принесу тебе рассказы Гильдии на хранение.
  — Хорошо, до понедельника! — согласился Куттер, провожая Маттиаса до двери.

  Выйдя за дверь, Чарльз подошел к открытому окну. Прохладный ночной ветерок взъерошил крысиную шерсть, пробрался под нее, захолодив уши и бока...
   Крыс обхватил себя лапами, удерживая выдуваемое тепло. Ветер с холмов, с Барьерных гор... кончается лето, подступает осень. А за нею и зима...
  Впрочем, это будет еще не скоро, а пока есть и другие вещи, — куда приятнее и интереснее. К примеру, завтра ему и прочим директорам гильдии Писателей предстоит отобрать победителей конкурса. А лично Чарльзу придется как-то ухитриться пропихнуть леди Кимберли в список гостей на субботний прием. И наконец, грядет Лунный Фестиваль!
  Тоже неплохой повод для оптимизма, не так ли?



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.


История 33. Натюрморт на краю лета Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, начало сентября

  В конце лета часто бывают такие тихие, солнечные деньки. Едва-едва поддувает ветерок, деревья тихо шелестят чуть поблекшей листвой, солнце уже не палит, лишь приятно греет, трава на лужайке чуть подсохла, но еще не завяла и вся пронизана солнечными лучами, а на клумбах еще сияют алыми лепестками астры и гладиолусы.
  Но уже налились хлеба на полях, уже Ден, придворный садовник, гоняет помощников, отправляя в кладовые Цитадели корзины плодов и фруктов, уже тянут холодные бесплотные лапы утренние туманы, уже дышат холодом горы... Осень близка.
  Чарльз любил это время, эти последние дни уходящего сезона; дни замершие, застывшие на грани — между летом и осенью...
  Сидя на лужайке, рядом с одной из полуколонн южной стены донжона, в тени балкона, невдалеке от палаточного городка, разбитого для гостей Лунного Фестиваля, Маттиас глядел на леди Кимберли. Он еле-еле сумел вытащить ее на прогулку днем — она все еще смущалась своей новой формы.  Но Маттиас рассказал, что лето уже на исходе, что еще немного и придут осенние дожди, а тогда уже не получится посидеть на зеленой лужайке, под теплым солнышком, что будет просто приятно полежать на травке и посмотреть на разноцветный палаточный городок в преддверии фестиваля.
  Сейчас леди Кимберли с наслаждением грызла яблоко. Огромные, сочные, сладкие яблоки, только-только с ветки,  вместе с буханкой еще теплого орехового хлеба он принес для своей любимой женщины. Еще Маттиас прихватил шерстяной плед, расстеленный сейчас на траве. Солнце золотило высокие крыши донжона, в воздухе застыл послеполуденный зной, но здесь, в тени балкона, легкий ветерок нес желанную прохладу, и можно было просто сидеть, наблюдая, как Кимберли неспешно отгрызает от яблока кусочек за кусочком...
  Кроме яблок и хлеба, Маттиас принес сюда еще и одну из своих рукописей — комическую повесть, главным героем которой был всем знакомый широкоплечий, розовощекий и чуточку глуповатый, но очень симпатичный деревенский увалень. Бедняга то и дело попадал впросак, но из всех бед неизменно выходил победителем — за счет смекалки, везения и помощи друзей.
  Но вот яблоко кончилось, а Чарльз достал свиток и начал читать отрывки. Кимберли, лежа на пледе, поджав ноги и положив одну лапу под голову слушала, улыбаясь и весело подрагивая усами-вибриссами, даже пару раз засмеялась приятным, чуть хрипловатым смехом.

  К сожалению, все хорошее кончается куда быстрее, чем хотелось бы... и прочитанный пергамент отправился под плетеную корзинку, а влюбленные, держась за лапы, замерли, любуясь видом палаточного городка. Глядя на доверчиво прильнувшую к его плечу Кимберли, Маттиас вспомнил, какой она была всего день назад. Тогда, вернувшись из подвала, он обнаружил ее плачущей у двери его комнаты. Обняв Кимберли, Чарльз попытался ее успокоить, но она продолжала всхлипывать... Тогда, взяв Ким под лапы, он завел ее в комнату.
  Чарльз отчетливо помнил состоявшийся разговор:
  — Я ужасна! — тихо плакала Кимберли. Она дрожала, сжавшись в комочек на его кровати, а он сидел рядом, грел ей лапы своими, обнимал плечи, укачивая, как ребенка.
  — Ты прекрасна! — шептал он ей. — Ты самая симпатичная женщина в Цитадели!
  Она шмыгнула носом и, прижав кружевной платочек к глазам, выдохнула:
  — Спасибо...
  — Ты изумительная женщина, а после изменения стала еще красивее!
  — Но другие! — опять заплакала она. — Они смотрят на меня и видят крысу, они смеются, и это так больно!
  — Уроды! — фыркнул Маттиас. — Не слушай их, они все равно не видят ничего дальше своего носа!
  Потом он взял с тумбочки зеркало и показал ей отражение, но Кимберли лишь коротко взглянув на себя, тут же отвела взгляд. Чарльз нежно взял её мордочку лапой и заставил смотреть на отражение.
  — Видишь? Это самое красивое лицо во всей Цитадели. Я не променял бы его ни на какое другое.
  Он повернул её мордочку к себе и осторожно слизнул слезы с щек.
  — Я не променяю тебя ни на кого другого. — Маттиас очень серьезно посмотрел ей в глаза, расправив усы и слегка прижав уши.
  Она еще раз шмыгнула носом, кивнула и прижалась мордочкой к его груди. Он осторожно обнял Кимберли, в душе желая, чтоб ее горе развеялось светлой печалью о прошлом, ушедшем и невозвратном... И надеясь, что когда-нибудь она научится принимать себя такой, какая есть, не жалея о несбывшемся и кто знает... Может быть, даже сможет гордиться крысиной формой так же, как он. Было что-то в его нынешней жизни, что-то, чего и сам Чарльз не смог бы толком описать и объяснить, что-то, упорно заставлявшее его держать голову прямо и гордиться самим собой. Леди Кимберли до сих пор не уловила этого... но быть может, со временем?

  Тем временем день заканчивался, солнце уже клонилось к горизонту, а ведь у обоих еще оставались не выполненными дневные обязанности.
  Каждый житель Цитадели, помимо боевых тренировок, обязан был выполнять определенные работы, назначаемые комендантом. Да, при желании, ты мог ничего не делать — твоя комната, данная тебе самой Цитаделью, оставалась при тебе. Но жить, питаясь мучной похлебкой, в темноте и холоде... Впрочем, можно было просто и незатейливо платить за проживание — если было чем. Или уехать. Вот только отъезд из Цитадели был практически равносилен смерти, а потому желающих не было.

  Внезапно леди Кимберли легла головой на колени Чарльзу, её тело вытянулось на пледе, а кончик хвоста спрятался в траве.
  — Ты не против? — спросила она.
  — Нет, ничуть, — ответил Чарльз, с улыбкой глядя на довольную Кимберли.
  Она тихо вздохнула, глядя вверх на ярко-голубое небо. Маттиас ласково взъерошил мех между её ушками, и тоже вздохнул...
  У него был длинный день. В обед завершился прием работ для конкурса писателей и теперь Чарльз, доктор Шаннинг и Фил будут читать их, а потом спорить и ругаться до хрипоты, выбирая победителей. Итогом их обсуждения станет награждение — они объявят и публично прочтут рассказы трех победителей. Фил объявит занявшего третье место в первый вечер праздника. Доктор Шаннинг, во второй вечер праздника, прочтет произведение, занявшее второе место. А он сам, как основатель гильдии Писателей должен будет прочесть лучшую историю в последнюю ночь.
  К счастью, все это начнется только завтра. А сегодня он мог расслабиться с Леди Кимберли...
  Внезапно она ткнула пальцем в небо:
  — Ой, смотри, сокол!
  Маттиас присмотрелся и кивнул:
  — Да... Доктор Шаннинг упоминала... Он поселился на верхушке ее башни. И даже вывел там птенцов.
  — Правда? Удивительно. Птенцы — шумная компания. Как доктор все лето их терпела? Они же, наверное, мешали работать!
  — Ну, она сказала, что проблем не было... Во всяком случае, она не жаловалась. Хотя я все еще не понимаю, как им удалось так очаровать нашего почтенного доктора, — признался Маттиас, насмешливо щелкнув зубами.
  Леди Кимберли усмехнулась и ничего не ответила, потянувшись за кусочком хлеба, еще оставшемся в корзине. Маттиас, заметил, что ей неудобно и попытался помочь. Их лапы столкнулись у корзины, возникла маленькая неразбериха, чья-то лапа неловко задела ручку, корзина перевернулась — и подхваченные ветром листы пергамента взметнулись в небо. Первая страница порхнула, ускользая от лап Чарльза, вторая попыталась удрать следом, но тут уж Маттиас не сплоховал — он ухватил ее, одновременно прижав лапой остальные. Кимберли скатилась с его коленей, и помогла  уложить стопку пергамента обратно под корзину, но первая страница, увы, исчезла вдали.
  Оглядевшись по сторонам, Чарльз увидел, куда пропала беглянка — игривый вихрь аккуратненько положил страницу на нижнюю полку опорной колонны балкона...
  Чарльз поморщился и коротко прошипел что-то неразборчивое - до нижней полки невозможно было добраться сверху, с балюстрады; и в то же время, находясь на высоте как минимум двадцати футов1 над их головами, она была практически недоступна и снизу.
  Впрочем, приглядевшись, Чарльз решил, что снизу полка не столь уж и неприступна — облицовочная плитка, делавшая колонну гладкой, понизу практически вся обвалилась, камни основы частично выветрились, а кое-где и повыпали, выше начинались резные орнаменты. В результате, на необхватной колонне было множество выступов и впадин, за которые можно было ухватиться.
  Почесав затылок, Маттиас пригляделся к колонне еще раз. Когда-то, в молодости, он был неплохим верхолазом, правда, с тех пор прошло уже почти... Мда, лет с тех пор прошло немало, но с другой стороны — у крыса-морфа есть когти и лапы сильнее человеческих, а масса четырехфутового2 тела куда как меньше. В конце концов, у него есть еще и хвост!
  — Извини...  — вздохнула подошедшая сзади леди Кимберли.
  — Не сожалей, ты же не виновата. К тому же, я сейчас просто залезу наверх и достану этот пергамент. И все!
  Маттиас небрежной походкой направился к основанию колонны, но Кимберли схватила его за плечо и дернула назад.
  — Эй! — воскликнул он, вырываясь. — Что такое?
  — Чарльз! Ты с ума сошел! Это же ужасно высоко!
  — Да что ты, Кимберли! Все будет нормально, я уже лазал на такие штуки!
  Он снял её лапу с плеча и коснулся ее усов-вибриссов своими:
  — Все будет как надо!
  Кимберли неодобрительно фыркнула и замерла на месте, глядя, как он начал восхождение.
  Найти опору для ног было просто — камни, основа колонны, держались крепко, несмотря на то, что раствор между ними выветрился и частью повыпал. Чуть выше появился резной орнамент, тем более дававший  множество уступов и выступов. Ровный ветер держал улетевший пергамент на одном месте и, дуя в спину Маттиасу, даже немного помогал, прижимая к камням.
  Чарльз лез все выше и надеялся, что ветер не поменяется в очередной раз и не унесет этот насожев листок на вершину какой-нибудь башни, или, что еще хуже,  зацепит его о что-нибудь торчащее и порвет, как дракон лутина. Маттиас ненавидел писать свои рассказы заново; это был самый жуткий его кошмар. Он должен был заставить писцов скопировать историю, но так торопился прочитать ее Кимберли, подарить ей немного приятных впечатлений и услышать ее похвалы... Разумеется, первое намерение было главным, но чего уж греха таить, сознался самому себе Чарльз, второе тоже присутствовало. Вот уж воистину, ни одно «доброе» намерение не остается безнаказанным!
  Вообще-то, Маттиасу такая безалаберность была нехарактерна. Обычно он очень ответственно и аккуратно относился к обязанностям... но иногда, пусть и очень редко, все же случались промахи, вроде этого. И результаты его ошибок обычно оказывались... ну, не катастрофическими, но очень неприятными. Чарльз припомнил предыдущую такую ошибку — идею найти, отремонтировать и подарить старому больному рыцарю Саулиусу древний комплект лат. Результатом этой ошибки было... ох! Лучше не вспоминать!
  Правда, думать о том, что может случиться сейчас, ему тоже не хотелось. Кимберли не простит ему, если он упадет и покалечится! Ух! Проклятый листок!
  Тем временем, он продвигался все выше и, достигнув, наконец, одной из наклонных балок, обвил ее хвостом и начал продвигаться вокруг колонны. В принципе, восхождение было простое, только утомительное и немного скучное. Лишь однажды Маттиас ошибся, поставив ногу толком не посмотрев, за что был немедленно наказан — камень выпал из стены и Чарльз на мгновение потерял равновесие.
  Снизу донесся тихий вскрик, за которым последовал встревоженный вопрос:
  — Чарльз! Осторожнее! Может, лучше спустишься?
  Маттиас вздохнул, снова нащупав опору под ногами.
  — Леди Кимберли, не беспокойтесь! Я же говорил — я неплохой верхолаз! Через минуту-другую я возьму пергамент и спущусь. Не волнуйтесь, все будет как надо! — он помахал ей и двинулся дальше.
  Тем временем каменная кладка изменилась. По-видимому, край крыши в этом месте прохудился и дождевая вода текла прямо по колонне. И вот теперь некоторые камни шатались и вываливались, все они густо обросли мхом, а резной орнамент просто крошился под пальцами, как песочное печенье. Чарльз осторожно прошел выглядевший особенно трухлявым кусок колонны, сделанный из красного, ставшего совсем хрупким кирпича, и наконец, приблизился к полке, на которой лежал пергамент.
  Уцепившись ногами и хвостом за поперечную балку, Маттиас потянулся, и ловко схватив пергамент лапой, услышал испуганный вздох снизу. Кимберли наверняка просто ошеломлена его ловкостью!
  Но миг самолюбования не остался безнаказанным... Край пергамента, подхваченный изменившим направление ветром, лег Чарльзу прямо на морду, ослепив его. От неожиданности крыс отпустил вторую лапу, цеплявшуюся за край орнамента, потерял равновесие, перевернулся и повис на балке вниз головой, держась только ногами и хвостом.
  !!! Вот же насоджева... листок!
  Ухватившись ногами покрепче, Чарльз снял с морды злополучный пергамент и, свернув, спрятал во внутренний карман жилетки. Осмотревшись, сердито фыркнул, протянул вверх лапы и, прогнувшись, ухватился за небольшую выемку в боковине балки. Боковина вроде держала, так что Маттиас разжал ноги и попытался подтянуться. Но едва только он отпустил ноги, как под выемкой что-то затрещало и просело. Чарльз поскорее уцепился ногами снова и покрепче обвил балку хвостом.
  Тут снизу донесся голос леди Кимберли:
  — Чарльз, что там у тебя?!
  Маттиас осмотрелся еще раз, и тут ему голову пришло, что он же может измениться — тогда его вес перестанет быть проблемой!
  Он снова извернулся и взглянул вниз, на Кимберли:
  — Я собираюсь измениться до полной крысинной формы! Поймай, пожалуйста, мою одежду, когда она упадет!
  И, не дожидаясь ответа, начал изменяться. За все время жизни в Цитадели Чарльз изменялся полностью буквально считанные разы, но когда понадобилось, не колебался ни секунды. Он быстро сократился примерно до половины своего обычного размера и тут же почувствовал, как его одежда начала сползать с тела. От туники и жилета удалось избавиться без проблем, просто вытянув лапы, а вот рейтузы пришлось сбрасывать, повиснув на лапах, опустив ноги и хвост. Опять ухватившись за балку, Маттиас вывернув шею, проследил как штаны падают наземь вслед за рубашкой, и продолжил изменение.
  Достигнув примерно четверти своего обычного размера, Чарльз перецепился, повиснув на лапах, а закончив изменение, легко залез наверх. Он растянулся поперек балки, выставив голову с края, и бросил взгляд вниз, на леди Кимберли. Она как раз закончила складывать его одежду аккуратной стопкой на пледе и, прижав лапы к груди, смотрела вверх. На мгновение они встретились взглядами, а потом Кимберли сердито покачала головой:
  — Я говорила тебе, будь осторожен! Теперь ты оконфузился перед всем обществом!
  Оглядевшись, Чарльз увидел, что вообще-то вблизи никого нет. Большинство жителей Цитадели были сейчас либо внутри, либо сидели в Глухом Муле, либо помогали в подготовке фестиваля. Так что свидетелем его акробатических этюдов была только леди Кимберли. Однако спорить с ней он не собирался. Тем более, сейчас...
  Он побежал вдоль наклонной балки вниз, избегая мокрых мест, и замирая на месте во время порывов ветра. В принципе все уже практически кончилось — до каменных перил нижней балюстрады оставалось всего пять-шесть футов3, когда снизу раздался предупреждающий крик:
  — Чарльз! Сокол!!
  Маттиас быстро поднял взгляд и увидел сокола, который, угрожающе растопырив когти, пикировал в его сторону. Этот комок перьев думает, что его можно съесть! Ни секунды не раздумывая, Чарльз одним прыжком одолел оставшийся путь и укрылся под перилами. В тот же миг сокол пролетел мимо, промахнувшись всего на волосок. Только ветром обдало...
  Маттиас замер под перилами балюстрады, тяжело дыша и слушая бешено колотившееся сердце. В конце-концов, собравшись с духом, он посмотрел вниз: до земли все еще оставалось почти футов десять. А сокол наверняка сделает еще один заход, ведь сейчас Чарльз и вправду похож на грызуна — его обычную пищу.
  Однако Маттиас не собирался дожидаться этого комка перьев — он хладнокровно позволил себе увеличиться до полного размера в четыре фута, повис на основании баллюстрады, — и прыгнул вниз...
  Больно ударившись спиной, Чарльз все же нашел в себе силы  быстро перевернуться, и отскочить в сторону. Сокол же, увидев на месте аппетитной крысы незнакомое и очень большое животное, тут же потерял к нему интерес.
  Проводив взглядом хищную птицу, Маттиас повернулся к леди Кимберли, и увидел, что ее бьет крупная дрожь. Она протянула ему одежду, и отвернулась, глядя вслед улетающему соколу, пока Чарльз натягивал тунику, дуплет и рейтузы. Как только последний предмет гардероба занял подобающее место, Кимберли развернулась и яростно зарычала:
  — Говорила тебе, будь осторожен! Ты едва не стал обедом для сокола!!
  — И это могло случиться, если бы не ты... — Кимберли все еще дрожала от страха, и Маттиас, взяв ее за плечи, крепко обнял. — Ты спасла мою жизнь, большое тебе спасибо!
  Ким оттолкнула его.
  — Не вздумай когда-нибудь повторить такое! — очень сердито воскликнула она и, отвернувшись, села на одеяло спиной к нему, продолжая нервно вздрагивать.
  Маттиаса и самого чуточку потряхивало, ведь его чуть не съели... Честно говоря, Чарльз даже не представлял, что бы он мог сделать, если бы сокол и вправду схватил его. Он мог умереть, даже не поняв, что случилось...
  Зябко передернув плечами и хвостом, Чарльз залез во внутренний карман жилета — проверить, цел ли этот треклятый пергамент. Потом поднял с пледа палку для грызения,  осторожно укусил её, глядя как Кимберли тоже берет свою палку, и начинает свирепо грызть, пытаясь сбросить нервное напряжение...
  Наклонившись, он опустил лапы ей на плечи, нежно массируя и сжимая. Сначала она резко дернула плечом, почти стряхнув его лапы, но потом отклонилась назад, прислонившись к его ногам. Чарльз продолжал до тех пор, пока она не расслабилась, просто наслаждаясь массажем, и не перестала грызть.
  Пощекотав ее ухо усами-вибриссами,  он тихо сказал:
  — Прости, я заставил тебя волноваться... я сделал большую глупость. Ты прощаешь меня?
  Она шевельнула ухом, избавляясь от щекотки, а потом накрыла его лапу своей:
  — Прощаю... Только поклянись, что больше так не будешь!
  Он крепко обнял ее и, сжал нежно на мгновение, перед тем как сесть рядом.
  — Клянусь!
  Потом Чарльз вытащил из корзины последний кусок хлеба, и подал Кимберли. Она взяла его, осторожно откусила кусочек, а Маттиас наклонился, вглядываясь в её черные глаза.
  — Ким, обещаю тебе, я больше не буду так делать.
  Кимберли удовлетворенно вздохнула, доела хлеб, а потом коротко, но крепко обняла его...



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



  1 Чуть больше шести метров.
  2 Чуть менее метра.
  3 Примерно 2 метра.


История 34. Заботы редакторские... Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, вторая декада сентября

  На мгновение выпрямившись, Маттиас хрустнул ноющей спиной, вздохнул, и снова уткнулся мордой в рукопись. Читая, он старался не грызть, чтобы щепки и опилки не падали на пергамент — ведь они могли повредить его... Особенно эту рукопись — тщательно выписанную, с рисованными буквицами и изящным узором по краю страниц, общим своим оформлением напомнившую Чарльзу его старый, потрепанный молитвенник.
  Фил покачивал головой, читая свою рукопись, Доктор Шаннинг просматривала очередной пергамент через монокль, чтобы, как она сама выразилась — «лучше его прочувствовать». Правда, Чарльз подозревал, что у нее просто устали глаза. Он и сам все собирался заказать себе такой же, да как-то лапы не доходили. К тому же подобные конкурсы проводились всего несколько раз в году, так что ему не приходилось слишком уж опасаться за свое зрение...
  В этот момент Фил издал горловой звук — то ли сдавленный стон, то ли рычание — и швырнул пергамент на стол.
  — Что случилось? — спросил Чарльз, воспользовавшись возможностью оторваться от рукописи и дать глазам немного отдохнуть.
  Фил покачал головой, тряхнув кроличьими ушами и махнул лапой.
  — Я столько раз указывал Лонгмену на ошибки, но он все равно делает по-своему! Ты уже читал? Никакого развития характера персонажа!
  — Фил, не каждому дано! — хмыкнула доктор Шаннинг
  — Да, но Лонгмен даже не пытается!
  — Не могу отрицать, он совсем не старается, — согласно кивнул Маттивас. — Даже непонятно, как он сумел так долго продержаться в гильдии.
  Фил отодвинул в сторону кипу лежащих перед ним пергаментов и вытащив следующий из стопки, положил перед собой:
  — Думаю, потому, что он подавал неплохие надежды. Его стиль стал заметно лучше, чем раньше, а его рисунки великолепны... Однако это все. В его произведениях есть стиль, но нет содержания! Может быть, ему стоит пойти в гильдию художников?.. Ладно, неважно... сколько нам еще надо просмотреть?
  Доктор Шаннинг быстро перелистала кучу слева от нее:
  — У пяти историй надо осмотреть оформление...
  — И еще с десяток прочитать, — закончил за нее Маттиас.
  Откинувшись на спинку кресла, он взял палку для жевания и несколько раз укусил. Ему нравилось читать чужие истории, нравилось оценивать и рецензировать, находить ошибки и удачные места, — но выбрать лучшую было так непросто!

  Всё сегодняшнее утро Маттиас чуточку нервничал. Лунный фестиваль надвигался на Цитадель со скоростью взбешенного быка, до начала оставалось всего два дня, а победитель конкурса все еще не был выбран. К тому же, Чарльз впервые получил приглашение на обед к его светлости герцогу Хассану — вечером в праздничную субботу. К сожалению, сказать что Маттиас блистал популярностью в рядах местной элиты было никак невозможно — его склонность прямо высказывать свое мнение уже принесла ему уйму проблем с некоторыми «утонченными» личностями, а еще после изменения он стал крысой, а это тоже мало способствовало личной популярности.
  И, кроме того, сегодня Чарльз собирался пойти к церемониймейстеру лорда, поговорить и попробовать решить одну деликатную, но очень важную проблему... Но все это — и ужин в субботу и разговор с дворецким, лишь после того, как они закончат разбирать эти пергаменты.
  Увы, должность директора Гильдии Писателей налагала обязанности, которые время от времени становились на пути его желаний. Но что поделаешь — всегда приходится чем-то жертвовать... Без выполнения этих, несомненно почетных, но увы очень и очень хлопотных обязанностей он так и остался бы в стороне от остальных. Одиноким и неприкаянным. К тому же за сборники рассказов, написанных в Цитадели Метамор, очень даже неплохо платили. Ведь здесь обитал цвет мировой писательской мысли! Лучшие писатели и поэты Мидлендса собрались в стенах Метамора, в том числе во многом именно стараниями Чарльза...

  Снова взглянув на пергамент, он рассмотрел каждое слово, каждую завитушку и каждую иллюстрацию первой страницы очередного сочинения.
  Отобранные работы будут пересматриваться снова и снова, каждый рассказ будет тщательно проверен каждым из трех директоров, чтобы убедиться, что он действительно достоин внимания. Одной-единственной ошибки будет достаточно, чтобы сочинение, каким бы хорошим оно ни было, оказалось исключено из соревнования.
  В конце концов, истории, отобранные сейчас, будут помещены в библиотеку, а три истории, занявшие призовые места, будут отданы в архив, под опеку Лиса Куттера.
  Тем не менее, Маттиас не собирался позволить проскользнуть мимо его внимания даже самой незначительной ошибке. Пусть сейчас это займет немного больше времени, но зато потом просмотр пойдет куда как быстрее...
  Внезапно он увидел безобразие, поразившее его до глубины души — пытаясь повернуть страницы, он обнаружил, что нижний лист пергамента накрепко прилип к верхнему.
  Маттиас вздохнул. Похоже, Нахуум снова забыл дать чернилам высохнуть... Он был хорошим автором, но постоянные мелкие, но от того не менее досадные промахи мешали ему получить признание, которое он, несомненно, заслуживал.
  Чарльз осторожно попытался разделить листы пергамента. Медленно и постепенно он отделил нижний лист, взглянул на него и застонал — чернила действительно не успели полностью высохнуть, и теперь большая их часть оказалась на изнанке верхнего листа. А вторая страница была покрыта грязными пятнами и текст, увы, прочитать было невозможно.
  Чарльз огорченно вздохнул. Ужасно видеть такую превосходную работу совершенно испорченной...
  Он взял рукопись Нахуума, и бросил её на растущую кучу брака позади кресла. Так неприятно отвергать историю, особенно такую хорошую, из-за глупой ошибки!
  — С ней что-то не так? — спросила доктор Шаннинг, увидев перекосившуюся морду Маттиаса и последовавшее за этой гримасой нервное кусание палки.
  Крыс не ответил, только еще раз скривился и тяжело вздохнул. Ему надо было продолжать перебирать рассказы, и в то же время так хотелось самому переписать испорченную страницу рукописи Нахуума....
  Несомненно, в этом случае он стал бы победителем!
  Но увы, теперь этого не случится...
  Немного успокоив нервы, Чарльз покачал головой, и дернул усами:
  — Да вот рассказ Нахуума... он был бы великолепным, но этот горе-писатель снова забыл дать чернилам высохнуть, и страницы слиплись. Э-эх!
  — А да, Нахуум... — Шаннинг согласно кивнула. — Похоже, он опять споткнулся о собственный хвост?
  — Именно. И очень жаль, потому что эта история заслуживает как минимум полки в библиотеке. А может быть и приза. Но что уж теперь поделать... А ведь бедняга корпел несколько недель и потерял все из-за досадной невнимательности!
  — Неприятный урок пойдет ему на пользу! — веско сказал Фил и снова опустил голову.
  — Действительно, — Маттиасу оставалось только кивнуть.
  Еще раз вздохнув, Чарльз взял из кучи свитков следующую рукопись, и раскрыл её на титульной странице.
  Хм...
  Рисунок дракона, служивший фоном первой странице, на взгляд Маттиаса был чуточку ярковат и мешал читать текст. Хотя сам по себе был очень, очень хорош.
  Ну... Посмотрим, что будет дальше.
  Чарльз дочитал первую страницу, перелистнул... и вдруг обнаружил, что увлекся. Нет, в самом деле, увлекся! Ясный слог. Динамичный сюжет.  И диалоги! О боги! Чеканная, как сталью по золоту выбитая речь героя и вязкие, пустые фразы его врага... Пожалуй, эта история достойна как минимум полки в библиотеке! А может быть даже и...
  Сегодня Маттиас уже прочел несколько историй достаточно качественных, чтобы выйти в финал. Само собой, были хорошие работы, были очень хорошие работы, но эта... Такие чуть блеклые, как будто размытыми мазками ухваченные описания... ни одна из прочитанных работ и близко не подошла к этому уровню!
  Кажется, у него в руках претендент на главный приз!

  Чарльз потянулся, взглянул на стоявшие в центре стола мраморные песочные часы...
  О боги! Уже полдень!
  Они прозанимались этим нелегким делом все утро!
  Крыс устало откинулся на спинку кресла, обернул хвост вокруг ножек и потер лапами покрасневшие глаза.
  Мрачно и неуютно было в душном помещении на первом этаже Гильдии Писателей. Чуть потрескивающие свечи капали воском, латунные фонари лили ровный неяркий свет. Казалось, само время в этом месте остановилось, замерло на полушаге, а вместе с ним все остальное, и оттого ничто и никогда не будет здесь завершено, так и останется навеки недочитанным, недописанным, недосказанным...
  Свечи и светильники едва горели и обычно дрожащее, пляшущее пламя замерло неподвижно, словно отрицая саму возможность веселья в этих старых залах...
  О боги!
  Маттиас понял, что ему надо выбираться из этого кабинета, прежде чем он окончательно закостенеет Ему нужно пройтись по свежему воздуху, вдохнуть немного жизни в застывшее тело.
  Ему жизненно необходим перерыв!
  Наклонившись вперед, Чарльз осторожно постучал по желтоватому стеклу песочных часов, привлекая внимание остальных.
  — Коллеги, а вам не кажется, что мы малость засиделись? Лично я собираюсь пообедать... и заняться кое-чем личным... не желаете присоединиться? Вам тоже пошло бы на пользу немного проветриться!
  Доктор Шаннинг кивнула:
  — Вот закончу с этой историей, тогда и...
  — Я тоже,  — присоединился Фил, поёрзав на сидении и свесив одно ухо на морду.
  — Ну, как скажете коллеги, как скажете, а я пошел!
  Маттиас соскользнул с высокого кресла, гладкие, чуть шероховатые каменные плиты пола приятно щекотнули его босые ступни.
  Когда-то деревянные, а в главных залах даже наборного ручного паркета, ныне все полы гильдии были прикрыты каменными плитками. Частью чтобы предотвратить занозы и порезы — слишком многие члены гильдии больше не могли носить обувь; частью — чтобы сберечь сами полы. Увы, но ходить босиком предпочитали именно обладатели копыт и острых когтей. И если первые просто сдирали лак, то вторые зачастую не только царапали, но и впивались в пол когтями. Что происходило при этом с деревом...
  Прошлепав босыми ступнями по каменному полу главного холла, Маттиас открыл дверь собственного кабинета - или, как он сам шутливо его именовал, отнорка, взял из ящика стола немного меди, пару бронзовых половинок и, сунув во внутренний карман туники несколько листов пергамента, покинул Гильдию Писателей.

  Солнце стояло в зените, безжалостно высвечивая почти безоблачное небо, лишь по закатной стороне неторопливо ползла к северу стайка пухлых и румяных тучек.
  Маттиас замер на высоком крыльце, вдыхая сладкий аромат цветов, стараниями придворного садовника саранчи-морфа Дэна окаймлявшие практически все дорожки Цитадели. Порхающие тут и там птицы пели, прощаясь с уходящим летом. Сверчки стрекотали и прыгали в траве, радуясь последним жарким дням...
  День был просто за-ме-ча-тель-ный!
  На торговой площади Цитадели, где возводились палатки и подиумы для Фестиваля равноденствия, царила суета, слышались вопли, команды, стук молотков и визг пил — там торопились установить и сколотить все до пятницы, до начала праздника.
  Из года в год, от праздника к празднику повторялась одно и то же — не меньше недели занимала установка всех этих павильонов и помостов, но всего день-два — разборка и уборка. Почему-то Маттиасу не нравилось зрелище грандиозной уборки после праздника... Может быть потому, что вместе с праздником уходило еще одно лето? Кто знает...
  «Да, лето уходит...» — подумал Чарльз.
  На пороге осень, а с нею и осенние заботы.
  Страда.
  На время сбора урожая Цитадель практически пустела. Большинство Хранителей уходило помогать фермерам или охотникам, а остающиеся в стенах Метамора  непрерывно трудились, перетаскивая доставленное продовольствие в бездонные кладовые и ледяные хранилища крепости.
  Почти восьмая часть жителей Цитадели питалась только мясом, в худшем случае — ливером и мясной похлебкой. А потому создание его запасов было жизненной необходимостью. Охота, сельское хозяйство, торговля... Тысячи и тысячи фунтов говядины, свинины, конины, птицы и дичи, а в этом году еще и рыбы из Джонстауна, отправлялись в пещеру под главным зданием. Там, под каменными сводами, укрытые леденящим дыханием древней магии, они могли храниться практически вечно.
  Ценным продовольственным запасом также были коровы, которые не только обеспечивали молоком всю Цитадель, но и пускались под нож — если охота была неудачной.
  Разумеется, будучи главой гильдии, Маттиас мог позволить себе и мяса и рыбы, но в силу своей природы больше предпочитал сыр, хлеб и овощи. И говоря начистоту, не только из-за своей телесной сущности, но и по причине банальнейшей дешевизны...

  Вдохнув еще раз сладкий запах цветов, Чарльз учуял примешавшийся к нему запах орехового хлеба.
  Хм...
  Позвенев монетами в кармане туники, крыс спустился с высокого крыльца гильдии и направился на хозяйственный двор. Он уже знал, куда ему надо идти... по ветру, следуя запаху, прямо к булочной капибары-морфа Грегора. Мимо лавки свечного мастера — кстати, давно он уже не захаживал к мастеру Вернону... надо будет на днях заглянуть, поинтересоваться как дела, прикупить свечей и масла для светильника — его собственный запас почти истощился. Вот к чему приводит литературное творчество поздно вечером. К дополнительным тратам!
  Однако запах орехового хлеба и маковых булочек настойчиво тянул голодного крыса дальше и вскоре он уже подходил к заветным дверям. Рассеянно кивнув лениво машущему метелкой перед дверьми лавки коту-морфу, Маттиас потянул дверную ручку и вошел внутрь.

  Запах свежеиспеченного хлеба, поднимающегося теста, и восхитительного печенья наполнял все помещение, выходил через распахнутые окна, разносился по округе — и был без сомнения самым лучшим зазывалой. Чарльз мог бы часами стоять в дверном проеме, и вдыхать, вдыхать, вдыхать...
  Грегор осторожно укладывал еще слегка исходящие паром ржаные караваи на расстеленную ткань. Его уши передернулись, когда от неловкого движения одна из булок выскользнула из лап и перевернулась. Поправив каравай, капибара снял рукавицы и повернулся к прилавку.
  — А, Чарльз, привет! Что возьмешь сегодня?
  И прилавок, и потолок в лавке были достаточно высоки для самых рослых морфов, а для тех, кто пониже имелось пристроенное к прилавку возвышение.
  Поднявшись по ступенькам, Чарльз ткнул большим пальцем за спину:
  — Не знал, что ты взял себе ученика.
  — Бреннар. Младший сын фермера Колланда. Он у меня всего неделю, пока в основном помогает поддерживать чистоту и присматривается. Недавно первый раз попробовал испечь хлеб, но не могу рекомендовать тебе отведать результаты его трудов, — усмехнулся Грегор и покосился на открытую дверь, за которой кот насторожил уши и замедлил махи метелкой. Наверняка прислушивался... — Булки у него получаются твердые как камень. Впрочем, со временем, возможно...
  — Но почему кот? — понизив голос, спросил Чарльз.
  — Ну, во-первых, он сам напросился. Во-вторых, мне стало интересно — кот, и хочет стать пекарем... необычно, правда?
  — Действительно, очень странно. Он ведь не ест хлеб?
  — Нет, не ест. Пробует, вкус чувствует. Думаю, с мясной похлебкой, сможет набить желудок... если будет сильно голодным. Но предпочтет мясо.
  — Кстати, насчет хлеба. Я бы не отказался немного перекусить перед беседой с крокодилом.
  Маттиас осмотрел прилавок. Увидев фирменные хлебцы Грегода — маленькие, не больше ладони крыса булочки, источающие умопомрачительный аромат свежего, еще горячего хлеба, орехов, тмина и укропной присыпки — крыс указал на них:
  — Один из этих.
  Грегор очень внимательно посмотрел на Маттиаса и выдал:
  — Одну желтенькую1.
  — Да ты что! — возмутился  Маттиас. — Этот маленький каравай не стоит полулуны!
  — Сегодня для тебя именно такая цена, — отрезал Грегор, блеснув глазами.
  Маттиас удивленно взглянул на капибара:
  — Грегор... я ведь твой постоянный клиент, и мы оба прекрасно знаем цену твоему хлебу. Караваю орехового хлеба красная цена в праздник — пара медных звездочек.
  — Ты хочешь сказать, что мой хлеб дешевка? Обижаешь ты меня, Чарльз! — Грегор сложил лапы на круглом животике, и оскорблено надул пухлые щеки.
  Впрочем, Чарльз не сомневался, что оскобленная поза и рассерженный тон —  лишь игра с целью выманить у крыса заветную монетку. Уж слишком блестели глаза у булочника... Вот только с чего бы?
  — Нет, — теперь уже Маттиас сложил лапы на животе и надул щеки, превратившись в зеркальное отражение Грегора. Только менее объемное. — Я лишь сказал, что твой каравай не стоит бронзовой монеты.
  Маттиас не умел торговаться, и прекрасно знал об этом. Некоторые его знакомые владели этим умением блестяще, и с легкостью вытрясали из капибары каравай за одну медную звездочку. Другие имели столько денег, что совсем их не считали... Увы, Чарльз не относился ни к той, ни к другой категории...
  Опершись локтем на прилавок, Грегор наклонился вперед:
  — Не забывай, ты все еще должен за каравай. Помнишь, у тебя еще корзинка с яблоками была? И за каравай, который взял, когда заглянул ко мне под ручку с тигром-морфом. А еще за каравай, который прихватил по дороге на дальнюю ферму... На той неделе, Сарош тебя возил. А еще за фунт пряников, которыми ты подкармливал Марка. А еще...
  — Хватит, хватит, хватит! Ты прав, ты совершенно прав... И как это я успел столько долгов накопить? Просто сам себе удивляюсь!
  Маттиас вытащил из кармана бронзовую полулуну — как хорошо, что он прихватил ее — и звучно хлопнул монетой по прилавку:
  — Этого хватит?
  — Более чем, — расплылся в улыбке капибара, одной лапой засовывая монетку в карман на переднике, а другой вытаскивая каравай из стоявшей на краю прилавка корзинки. — Даже с лихвой! Можешь прихватывать караваи еще пару раз.
  Маттиас удивленно уставился на немного кривоватую, и практически плоскую лепешку серого хлеба. Осмотрев со все возрастающим удивлением странную булку, он попробовал ее разломить, но не смог даже оцарапать!
  — Грегор! Что ты мне подсунул?!
  — Ой! Извини, Чарльз... не та корзина! — радостно ухмыляясь, Грегор  протянул Маттиасу другой каравай — пышный, ароматный, еще теплый...
  — Вот оно! — патетично воскликнул крыс, ухватив обе булки и прижимая их к груди. — Сбылось предсказание Светнесущего Эли! И попросил я у друга хлеба, и дал он мне камень!
  — И рухнули стены! И прошли по их обломкам орды! — подхватил капибара.
  — Где?! Когда?!
  — Стены кладовой Джона-мешочника. Нашего оленя-собирателя древностей!
  И друзья хором расхохотались.
  — Не вынесли бедные, тяжести веков! — фыркнул Маттиас, отсмеявшись. — Кстати, эта недобулка и есть произведение лап твоего ученика?
  — Оно самое. Недобулка. Хи-хи... Хорошо сказано! Недобулка... Может возьмешь? За недоцену отдам!
  — А может и возьму! — крыс присмотрелся к плоской серой булке и попробовал ее погрызть. — Знаешь, такая лепешка может стать неплохой заменой палки для грызения. Если смогу ее... разгрызть! О! Идея! А вот сделать такую булку, только в форме рыбы? И подсунуть крокодилу?
  — Маттиас! — притворно возмутился Грегор. — Как ты жесток! Как ты можешь?! А, да тебе же идти к нему в пасть... Зачем, собственно, если уместно спросить?
  — Ну-у... Тут такое дело... — настроение Чальза тут же упало до кислого, если не до мрачного. — Мне нужно попросить церемониймейстера  об одной личной услуге...
  Маттиасу не очень-то нравилось общаться с Тхалбергом, церемониймейстером герцога Хассана — с этим вечно воняющим рыбой, напыщенным и самодовольным крокодилом-морфом, не способным принять ничего, если оно не исходило от самого герцога. Ходили слухи, что Тхалберг был похож на земноводное даже до проклятья Насожа, и оно лишь придало завершенность его облику, уравняв внешность и содержание.
  К сожалению, вопросами приема гостей Тхалберг распоряжался практически единолично, и отменить его приказы мог только лорд Хассан. Именно Тхалберг рассылал приглашения на праздничный ужин в субботу вечером, и теперь Маттиас хотел попросить его внести изменения в список гостей...
  — Не хочешь рассказать?
  — Ох, боюсь сглазить! Нет, лучше помолчу.
  С этими словами Маттиас направился к двери.
  — Ну, будем надеяться, крокодил сейчас в хорошем настроении! — пожелал вслед Грегор.
  — Хорошо бы! — согласно вздохнул Чарльз, выходя в дверь.

  Бреннар теперь подметал нижние ступеньки крыльца, демонстративно отвернувшись, но насторожив уши и ритмично подергивая хвостом.
  Спустившись с крыльца, Маттиас остановился и внимательно осмотрел кота. Почти на голову выше крыса, серо-дымчатая шкурка, неплохо развитые мышцы — сын фермера, еще бы!
  Посмотрев, Маттиас уже собирался продолжить путь, но тут Бреннар повернулся и посмотрел сверху вниз, на крыса:
  — Весь такой я, туточки и смотрю... А еще уши повернул и увидел — кто-то мимо. Или помогу?
  — Нет, нет... Помощь мне не нужна, я действительно просто проходил мимо, — улыбнулся Чарльз.
  — Ая-я-я... — чуточку разочарованный, тем, что не удалось отвлечься и поболтать, кот продолжил махать метлой, из которой то и дело выпадали соломинки, тут же сметаемые в кучу мусора.
  Маттиас подумал, что будет нехорошо вот так просто взять и уйти, как-то неправильно... Быстро глянув обратно в булочную, и увидев, что Грегор снова вернулся к хлебной печи, крыс повернулся, и слегка улыбнулся коту:
  — Ты решил стать учеником лучшего пекаря, которого я когда-либо встречал. Он настоящий мастер!
  — Носом фух-фух-фух! Вот! Весь такой и еще, и лучше! — кивнул кот. — И посмотрел и сказал. А я много трудился и весь не спал и таскал и весь работал и даже устал, а он посмотрел и молодец. Только твердое... А я почему и не знаю...
  Чарльз подавил непрошенную ухмылку и сказал, звучно щелкнув зубами:
  — Не беспокойся, Бреннар. Просто помни —  лучшее достается тяжелым трудом и упорством. Со временем ты обязательно станешь хорошим пекарем, может быть даже лучшим, только внимательно слушай Грегора, когда он будет учить тебя.
  — Туто я! И вам всё — мр-р-р... Мастер Чарльз.
  — Ты меня знаешь?
  — Мастер Грегор — у-у-у... под нос бур-бур-бур...  Чарльз ох, Маттиас ах, ой разорит! Ух, пустит по миру! — полосатый кот подмигнул крысу, смахивая с крыльца принесенный ветерком желтый лист.
  — Кхм... мда... — неопределенно высказался Маттиас. — Ладно... приятно было побеседовать, Бреннар, но мне уже пора.

  Зайдя за угол, Чарльз весело передернул усами, и задорно выгнув хвост, рассмеялся.
  Ничего, что ему предстоит поход в крокодилью пасть — сегодня все равно великолепный день!
  По аллее, мимо цветников, мимо главных ворот, мимо охранников, сквозь открытые сейчас внутренние ворота, прямо к парадным залам главного здания Цитадели. Потом по знакомой череде лестниц, выше, еще выше, через галерею, протянутую над внутренним садом — ажурную, будто сплетенную из металлической паутины каким-то сказочным пауком. Мимо витых столбиков-луковиц, проведя лапой по натянутому, как струна, тросу-перилам, пробуя на зуб испеченный котом-пекарем хлеб, с огромным трудом отгрызая маленькие кусочки от ржаной недобулки. Да, это не хлеб Грегора, но определенно ничего, ничего... можно иногда покупать...
  И наконец, сквозь пропитавшие коридор и лестницу миазмы жареной, вареной и сырой рыбы, к кабинету церемониймейстера Тхалберга.

  Постучав в дверь, Чарльз услышал хриплый рев, прерываемый громким чавканьем:
  — Ну, кто там еще?! Входи!
  Чарльз облегченно вздохнул — кажется, повезло. Будучи «не в настроении», Тхалберг запросто мог промариновать нежданного посетителя полчаса под дверью, задавая идиотские вопросы, и все равно потом  отвергнуть его просьбу...
  Чарльз мысленно еще раз повторил все тщательно приготовленные аргументы, надеясь, что они не понадобятся. И открыл дверь.
  Крокодил-морф сидел за столом, выковыривая кости из пожелтевших зубов. А их у него было много...
  Во время изменения его лицо, а теперь уже морда, вытянулась вперед на добрых полтора фута, кожа покрылась роговыми пластинами, зелено-серыми на спине и зелено-бежевыми на брюхе. Теперь Тхалберг часто обходился практически без одежды, надевая лишь хорочуп2, да расшитую серебром перевязь, символ статуса.
  На столе перед ним стояла пустая тарелка.
  Крокодил уставился на Маттиаса желто-зелеными глазами. Потом хлопнул по полу толстым хвостом, и заявил:
  — Я тебя не ждал, маленький вкусный крыс. Ты хочешь сказать, что не придешь на ужин к лорду? Хорошо! У меня есть кого посадить на твое место!
  — Нет сэр. Я пришел поговорить с вами об ужине, но отказываться от приглашения я не собираюсь, сэр, — ответил Маттиас, не забыв подбавить в голос приличную дозу уважительности.
  — Так я и знал! — фыркнул Тхалберг — Никто не хочет облегчить мне работу, никто! Ну, говори, маленький пушистый и вкусный, чего тебе надо?
  — В списке гостей, приглашенных на ужин к лорду нет одного имени... Леди Кимберли.
  — Она недостаточно значительная персона, — хмыкнул крокодил.
  — Она имеет значение для меня!
  — А да... я слышал, вы жить друг без друга не можете... Как трогательно!
  — Тогда вам не нужно объяснять, почему ее нужно включить в список.
  Опершись на стол массивными лапами, Тхалберг наклонился вперед:
  — Список гостей утвержден лордом Хассаном. И я не вижу причины для его изменения... достаточно веской!
  — Веской причины? — Маттиас обратил внимание, как крокодил произнес последнее слово. — Что же может послужить ею?
  — Хм... я слышал, ты пописываешь рассказы?
  — Бывало пару раз... — Чарльз все еще не понимал, куда клонит собеседник, а потому высказался как можно неопределеннее.
  — Возможно, если бы в одном из них появился бы некий знакомый тебе персонаж... это могло бы послужить достаточно веским основанием. Для.
  Маттиас ошеломленно моргнул. Ого! Ого-го! Может ли быть?..
  — И кого же вы желаете там... увидеть?
  — Себя.
  Чарльз едва удержался от радостного вопля. Есть! Это его шанс!!
  — Это... возможно. В принципе.
  — Главным героем! — надавил Тхалберг.
  — Надо подумать... — уклонился Чарльз. — Первое появление нового героя, да еще и со столь сложным характером, не может быть очень объемным. Чтобы не возникло... проблем.
  — Хм... — разочарованно буркнул крокодил, вытаскивая из зубов рыбью кость, и кладя ее на тарелку. — Ну ладно... Для начала сойдет и так.
  Смерив Чарльза взглядом желто-зеленых глаз, Тхалберг продолжил:
  — За столом не хватит места для еще одного гостя. Но ты, и твоя подружка маленького роста и телосложения... скажем, вместо твоего кресла можно поставить два высоких табурета. Подойдет?
  — Вполне!
  — Что ж, хорошо... — крокодил лениво выковырял из зубов еще одну кость. — Но теперь мне придется составлять еще одно приглашение, изменять список мест, так что я буду очень занят. Поэтому, если не возражаешь... — и указал когтистой лапой на дверь.

  — Получилось!!!
  Снаружи, за закрытой дверью, Чарльз больше не смог сдержать возбуждения. Он подпрыгнул, захлопал в ладоши, завопил на весь коридор и еще раз подпрыгнул, с наслаждением ощущая под лапами упругую мягкость ковра.
  Ах, сегодня действительно просто чудесный день!
  Взяв со столика у дверей свою обкусанную недобулку, и с наслаждением вгрызшись в нее, Чарльз поскакал к галерее.
  Осталось только завершить работу над рукописями — придется потратить немало времени на проверку... Эх, Нахуум! Что ему стоило проявить чуточку аккуратности? Ну, да что теперь...
  А ведь еще есть история Жупара Хабаккука, которую этот наглый, ленивый кенгуру все еще не закончил! И которую, похоже, придется выбивать из него на ринге!
  «Не хотелось бы...» — подумал Чарльз. Может опять вылезти что-нибудь... из прошлого. Из тех времен, о которых Маттиас отчаянно не желал вспоминать. О его жизни на юге, в общине Сондески... Слишком мрачна и печальна была эта история, вряд ли он когда-либо расскажет ее...

  Вернувшись в Гильдию Писателей, Маттиас обнаружил на столе новые свечи, заново заправленные фонари, а вокруг — усердно трудящихся коллег. Фил и доктор Шаннинг  просматривали рукописи; остатки от их обеда  лежали на маленьком столике в углу.
  О боги! Да они так и не вышли отсюда подышать свежим воздухом! Нет, надо поскорее завершить эту бесконечную работу, пока его коллеги не зачахли совсем!
  Маттиас кивнул всем и, усевшись на место, вытащил из стопки следующую рукопись...

  Крыс устало опустил голову на стол. Время после обеда тянулось мучительно медленно. Песочные часы пришлось перевернуть четырежды, прежде чем они наконец закончили предварительную оценку всех этих сочинений. Отобраны рассказы, которые однозначно не выйдут в финал, но при этом определенно достойные полки в библиотеке. Их стопка возвышалась по левую руку от него. А по правую остались четыре рассказа, которые он отобрал для выхода в финал. Его выбор. Его предпочтения.
  Четыре.
  А нужно три...
  Чарльз еще раз прочитал каждый рассказ, заранее ненавидя себя за то, что придется отложить какое-то из этих превосходных произведений.
  Ох!
  Как же тяжело выбирать!                  
  Впрочем, один уже выбран — рассказ принадлежащий перу Таллиса несомненно достоин первого места. Он всегда был очень хорош — стиль, содержание, язык, все было отлично проработано и со вкусом подогнано друг к другу. Но в этот раз Таллис превзошел сам себя, его рассказ действительно был достоин первого места.
  Остальные три...
  Ох...
  В конце концов, Чарльз все-таки отыскал совсем уж мелкие погрешности, и выбрал один рассказ, который не мог быть представлен в финал. Отложив его в кучку, предназначенную для библиотеки, крыс наконец позволил себе расслабиться и взглянуть на коллег.
  Ужас! Если он сам выглядит таким же уставшим, то к зеркалу лучше не подходить. И есть хочется! Что недобулка, что ореховый хлебец уже давно превратились в воспоминание...
  — Коллеги, не нанести ли нам визит в Глухой Мул?
  Маттиас думал, что доктор Шаннинг как всегда откажется, но гусыня кивнула:
  — Отличная мысль!
  — Всемерно согласен! — поддакнул Фил — Мне нравится их кухня.
  — Единогласно! — воскликнул Чарльз, выбираясь из кресла. — Идемте, коллеги!

  Глухой Мул, как всегда полный народа, сегодня был охвачен веселым предпраздничным возбуждением. Жители Цитадели предвкушали начало Лунного фестиваля — отличная причина собраться вместе, расслабиться, повеселиться, на время забыв о трудовых буднях. Так жаль, что праздник продлится всего три дня... а следом за ним придет осень... Впрочем, будут другие — сначала праздник Первого Снега. Потом зимнее Солнцестояние, а следом и Новый год!
  Обсуждая приближающийся праздник, Маттиас с коллегами заняли свое любимое место, рядом с бильярдным столом и, ожидая когда же Донни обратит на них внимание, любовались как Коперник практически всухую обыгрывал Мишеля. Практически... Но все же, не совсем — когда ящер-морф выверенным ударом отправил шар мимо лузы, Чарльз заподозрил, что тот решил немного поддаться.
  Еще у игрового стола торчала неизменная троица — Таллис, Хуббакук и Нахум. Они следили за игрой, попутно подкалывая Копа и подбадривая Мишеля.
  В конце концов, Мишель закатил в лузу последний шар, и пока ящер выкладывал шары в фигуру, отправился за элем. И тогда заскучавшая троица писателей обернулась.
  — Ба! Кого я вижу! — разнесся по залу радостный вопль Хабаккука.
  Откинувшись на спинку лавки, Чарльз устало буркнул:
  — А уж как мы вам рады...
  — Что-то Маттиас сегодня малость заморенный, — приветственно оскалился лис-морф Нахум. — Фил, привет! Давненько не видал тебя здесь... Как здоровье?
  — Кхе-кхе! — проскрипел кролик. — Начитался ваших опусов, аж в горле першит.
  — Да, ребята, вы таки немало понаписали к конкурсу! — подмигнула им Доктор Шаннинг.
  — Угу... Конкурс немаленький... — вздохнул крыс-морф Таллис. — У нас столько хороших писателей... Мне, наверное, даже финал не светит.
  — Кто знает, кто знает... — хмыкнул Фил, беря у половничего кружку яблочного эля.
  — Вы знаете! — подпрыгнул на месте кенгуру-морф Хабаккук. — Кто же, кроме вас?!
  — Может и знаем, — спрятал ухмылку Маттиас. — Но ведь не скажем же.
  — Да уж, конечно не скажете... — снова вздохнул Таллис. — Впрочем, не все ли равно. Мне финал не светит.
  Маттиас опять спрятал ухмылку — просто поразительно, как автор может ошибаться в оценке собственной работы! Почему-то его оценка зачастую диаметрально расходится с мнением читателей... И у других творческих личностей та же проблема.
  «Интересно... — подумал он, — а ведь и у меня так же! Тоже ведь... расходимся во мнениях. Идеальные, вылизанные до блеска, самые лучшие — читать не хотят. Зато всяческую макулатуру, годную только на растопку, рвут с лапами... Эх, доля писательская!»
  Тем временем тема застольного разговора сменилась, его коллеги, и подошедшая ближе троица друзей уже обсуждали прибывших на празднование гостей и жителей окружающих Матамор ферм и деревенек.
  — Кто-нибудь знает, отец Хуг уже прибыл? — спросил Чарльз, ни к кому конкретно не адресуясь.
  Ему ответил Хабаккук:
  — Нет, ты же знаешь, он всегда приезжает позже всех.
  — Он вроде собирался прибыть сегодня вечером.
  — Отец Хуг? — спросил Мишель, отрываясь от бильярда.
  — Жрец Светнесущего Эли. Заглядывает в Цитадель по праздникам. Отправляет службу последователей Светнесущего, выслушивает исповеди, раздает благословения, проповедует... — ответил Маттиас. — Приходи, сам увидишь.
  — Посмотрим... Наверное, приду, — кивнул Мишель, возвращаясь к игре.
  «Было бы неплохо привести в царство Эли еще одного последователя... — подумал Чарльз. — Впрочем, вряд ли он придет к ним... к нам, с первого раза».
  На бильярдном столе с громким треском раскатились шары — началась новая партия. Прихватив Таллиса, Хабаккук и Нахум отправились болеть за новичка; оставшиеся за столом коллеги продолжали обсуждать списка прибывших и ожидаемых к празднику гостей, а Чарльз решил обдумать прошедший день.
  И когда к столу наконец-то подошел половничий с заказанной крысом сырной запеканкой, он думал о предстоящем субботнем вечере. О том, как проведет его леди Кимберли, понравится ли ей их высшее общество и понравится ли она им... И только это имело значение!
  Чарльз выполнил задуманное — помог леди Кимберли выйти в свет, показать себя на званом ужине у лорда Хасана. Теперь ему оставалось только помочь леди достойно одеться. Завтра утром они вместе пойдут к швее, примерить новое платье, заказанное и оплаченное Чарльзом заранее. Кимберли оденет его в субботний вечер... И нынешний Фестиваль будет просто чудесным!
  Непременно!



  Перевод — Redgerra
  Литературная правка — Дремлющий, Redgerra



  1 Желтенькая — иначе бронзовая полулуна. 25 медных звезд. При цене булки орехового хлеба в 0,75-1 звезду...
  2 Вариант набедренной повязки


История 36. Праздничная суета Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября

  В четверг утром неделя кажется бесконечной. Суббота... Ах, суббота! Но до нее еще целых два дня! А потому, Чарльз не торопился вылезать из постели. Разумеется, рано или поздно он вытаскивал себя из-под одеяла и, расчесавшись, а также перекусив, приходил в рабочее настроение.
  К тому же, вечерняя партия в бильярд, с призрачной, но неугасимой надеждой выиграть у Коперника, немного хорошего вина с ореховыми сухариками и сыром в кресле у камина — такая перспектива очень помогала пережить бесконечный день.
  Но не в этот четверг!
  Сегодня Чарльз вскочил на ноги, едва рассвело. Сегодня он расчесал шерсть аккуратнее обычного. Сегодня он даже собирался совершить подвиг — принять ванну! Разумеется, у директора гильдии Писателей были лосьоны, туалетная вода, притирки — чтобы заглушить запах пота и красиво выглядеть, но в такой день хотелось большего.  Потому что сегодня первый день Лунного Фестиваля!
  Доставая из шкафа белую камизу1, темно-зеленые рейтузы и светло-зеленый, с коричневыми вставками пурпуэн2, Чарльз мысленно вернулся к событиям уходящей недели. Литературный конкурс, разговор с Тхалбергом, встреча с библиотекарем, перебранка с портнихами, срочный ремонт музыкальной шкатулки и наконец, встреча отца Хуга, прибывшего вчера очень поздно, почти к полуночи.
  Отец Фрэнсис Хуг, священник Последователей Эли, уже много лет регулярно приезжал в Цитадель, знал в лицо практически всех ее защитников, приобрел в ее стенах множество друзей и неустанно проповедовал пути Последователей. Чарльз тоже считал его другом, возможно последним человеческим другом, оставшимся у крыса-морфа. Маттиас многое хотел бы обсудить с гостем, но увы — отца Хуга ждал герцог Томас. А потому, Маттиас ограничился рукопожатием, да парой вопросов — о самочувствии и о причине опоздания.
  Здоровье у отца Хуга было на зависть всем вокруг, а задержка в пути объяснялась, к счастью, всего лишь сломанным колесом.
  Регулярно появляясь в Цитадели, отец Хуг никогда не задерживался надолго — чтобы магия Насожа не успела подействовать. Чарльзу всегда было интересно, накапливается ли эффект этого заклинания и опыт святого отца подтвердил предположение Паскаль. Колючий алхимик считала, что без внешней подпитки, несбалансированное заклинание должно рассеиваться, а для создания полноценного энергетического баланса ему нужно две-три недели. И вот отец Хуг, послужил своеобразной проверкой, а заодно и подтверждением — за годы регулярных визитов, никаких изменений не появилось, он так и остался человеком.
  Конечно, Чарльз был бы очень рад, пожелай святой отец поселиться в стенах Метамора, но тот дал понять, что не желает принимать изменение и крыс-морф едва ли мог винить человека. Очень непросто добровольно лишиться своего естественного облика. Его самого когда-то подтолкнуло безвыходное положение, и все равно выбор был очень и очень непростым.
  Маттиас не сожалел о том выборе, он нашел здесь новую жизнь, друзей, место в обществе, а теперь и любимую женщину...
  Вспомнив леди Кимберли, Чарльз улыбнулся и, прихватив одежду, отправился в баню.

  Бани Метамора! Омываемый горячими источниками, обогреваемый пылающим сердцем Цитадели комплекс бассейнов, комнат с льющимся с потолка горячим и холодным дождем, ванн, моек, сушилок и просто заполненных горячим воздухом комнат с каменными полками и кучами раскаленных камней...
  Маттиас, всегда считавший себя образованным и очень культурным, честно говоря, не представлял назначения даже половины имевшихся там вещей. К примеру, ряд ниш в одной из комнат. Для чего они? Каждая ниша, скорее даже большой кувшин с широким горлом, лежа утопленный в стену, наполовину заполненный водой, то горячей, то холодной и каким-то чудом непрерывно вращающийся...
  В любом случае, эти бассейны и мойки уже которое столетие исправно служили всем желающим чистоты жителям Метамора. А сегодня еще и персонально Чарльзу.
  Выбрав маленький бассейн, вернее даже большую ванну погорячее, крыс-морф разложил на скамье одежду, полотенце, выставил на каменную полку травяной взвар и, прочтя краткую молитву Эли, плюхнулся в воду.
  — Ух!!! Ох!!! Ах!!!
  Как все и всегда в Цитадели, бассейн оказался с сюрпризом. Почти горячая сверху, вода оказалась... слоёной. Горячая, холодная, снова горячая... и так далее до самого дна. Ощущения от ныряния в такую ванну получились... странными. Но однозначно бодрящими. Утренними!

  Еще раз проведя по ушам полотенцем и осмотрев себя в зеркальце, Чарльз поискал — все ли на месте, все ли чистое, нет ли каких огрехов. Все оказалось в полном порядке, так что, взяв с полки палку для грызения, он просунул ее сквозь ременную петлю на поясе, на манер шпаги. Сегодня особенный четверг, а потому он прихватил особенную палку. Резную, из редкого и дорогого кедра... Почти такую же ему совсем недавно подарил Фил. Увы, та, превосходная палка-трость уже была сгрызена без остатка... Пришлось достать свою, из неприкосновенного запаса праздничных.
  Убедившись, что его усы и шерсть чисты и бросив последний взгляд в зеркало, крыс вышел в холл. Его соседи уже были там. Все поднялись сегодня с рассветом. Неудивительно, ведь сегодня первый день Фестиваля. Все они немало потрудились, готовя общий праздник, а многим еще предстоит поработать — в ларьках и будках, торгуя и раздавая праздничное угощение от лорда Хассана, на подиумах и сценах, устраивая представления и развлечения... Но большинство будет просто зрителями.
  Фермеры, извозчики, лесорубы и кузнецы... На праздник в стенах Цитадели соберутся все жители окрестных деревень, поселков и фермерских хозяйств. Они уже начали собираться. А значит пора и ему.

  Чарльз шел по Зеленой аллее, прозванной так из-за виноградных лоз, вьющихся по шпалерам, натянутым вдоль пешеходной дорожки. Выращенный два года назад стараниями Дэна, придворного садовника, виноград нынче дал первый урожай, уже снятый, выдавленный и согласно всем правилам сброженый в дубовых бочках. Крыс облизнулся, предвкушая — сегодня вечером будет вскрыты первые две бочки с молодым вином. Сами лозы уже практически оголились, лишь кое-где еще проглядывали темно-красные листочки.
  Осень близка.
  Маттиас остановился, чтобы насладиться запахом последних осенних цветов. Вьюнок, упорный и живучий, тянул свои усики по узловатым, безлистным стеблям виноградной лозы. Его невзрачные, но такие ароматные цветы привлекали последних пчел, торопящихся собрать последнюю пыльцу и нектар... Чарльз вдохнул свежий утренний воздух, позволив резкому, острому, чуть сладковатому запаху наполнить душу спокойствием и безмятежностью... Он постоял, наблюдая как роса, лежавшая на листьях и лепестках, брызнула под внезапным порывом ветерка.
  День обещал быть ветреным; погода постепенно портилась. Прошлой ночью, короткий шквал, пару раз хлопнул дверями Молчивого Мула, прежде чем Донни запер их. Ничего удивительного... начинаются осенние ветра.
  Оставив позади аллею, с ее узловатыми лозами и цветами вьюнка, Маттиас подошел ко входу в одно из жилых зданий внутреннего комплекса и остановился, чувствуя как сердце колотится в груди.
  Солнце уже поднялось, но везде еще лежали длинные тени. Оставалось всего пара часов до официального открытия фестиваля. Праздник начнется через час после того, как солнце поднимется над стенами Цитадели. И будет продолжаться до заката и еще один час после. Официально, разумеется. Неофициально... Там посмотрим.
  «Надеюсь, она не спит, в такой ранний час», — сказал он себе, берясь за ручку маленькой боковой двери холла.
  Чарльз прошел через залитую утренним солнцем комнату, еще раз принюхался и насторожив уши, легонько постучался тыльной стороной лапы в заветную дверцу.
  Он услышал постукивание ее когтей по каменному полу, когда она шла к двери. Ее лапы не нуждались в обуви, особенно внутри Цитадели, с ее теплыми полами.
  Дверь, медленно открылась и он увидел лицо Леди Кимберли. Ее глаза радостно блеснули, а вся мордочка как будто осветилась внутренним светом, когда она узнала Маттиаса. Чарльз на мгновение замер любуясь красотой и совершенством, явившегося ему чуда,  потом с достоинством склонил голову:
  — Доброго вам утра, Леди Кимберли.
  Она поправила перетянутое широким вышитым поясом ежедневное блио3. Как всегда идеально чистая, причесанная, с подточенными и покрытыми блестящим лаком когтями...
  — Доброе утро, Чарльз, — улыбнулась Кимберли.
  Ему нравилась ее «улыбка»... Став крысой-морфом, человек больше не мог улыбаться, поскольку мимические мышцы крысиной морды не приспособлены к такому выражению эмоций. Но легкий наклон мордочки, особый разворот ушек, какое-то неповторимое выражение глаз - и вот леди Кимберли смотрит на него с легкой улыбкой.
  — Ты уже нашла спутника для Фестиваля? — спросил он, наперед зная ответ.
  — Еще нет... — она бросила на Чарльза смущенный и в то же время заинтересованный взгляд.
  — Я тоже. Пойдем вместе?
  Она вложила лапу в его и вышла за дверь:
  — С удовольствием.
  Чарльз склонился еще раз, осторожно закрыл за ней дверь, и они вдвоем вышли обратно на Зеленую аллею, ощутив тепло осеннего солнца, уже поднявшегося над далекими стенами Цитадели. Это ласковое тепло, почти столь же приятное как прикосновение её лап, окутывало, навевало покой и веселье, тянуло, нашептывало желание обнять и прижаться крепче. Он чувствовал её пальцы, обвившие его ладонь, ее маленькие когти, царапающие шкуру, щекочущие мех на тыльной стороне его лап...
  Идя с ним по Зеленой аллее, она то и дело указывала на цветы и останавливалась, чтобы рассмотреть то почки на стеблях, то засохший, но оставшийся на ветвях ярко-алый лист виноградной лозы, то уже чуть повядшие, но все еще упрямо тянущиеся к свету плети плюща. Он улыбался её желанию насладиться уходящей прелестью осени и как раз отступил на шаг в сторону, чтобы полюбоваться нюхающей поздние цветы леди Кимберли, когда она случайно спугнула присевшую на цветок пчелу. Ким шагнула назад, отмахиваясь одной лапой, а Чарльз, почти бегом потащил её дальше, через аллею к боковому входу одного из зданий. Пчела, конечно же, последовала за ними, гневно жужжа и выписывая сложные петли.
  — Спрячемся?! — воскликнул Чарльз.
  — И поскорее!
  Отгородившись от разъяренной пчелы дубовой дверью, они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Потом Маттиас нежно сжал лапу Кимберли:
  — Тебе лучше быть осторожнее с этими цветами! Пчелы не любят незваных гостей!
  — Я вдруг поняла, что они мне не нравятся! — еще раз хихикнула Кимберли.
  — Мне тоже, — согласился крыс, обнял Ким за плечи и шепнул на ушко, — но если мы будем держаться от них подальше, они оставят нас в покое.
  Она подняла мордочку, развернулась, не разрывая объятий, и несколько ударов сердца они тонули в глазах друг друга, касаясь усами-вибриссами и сплетая хвосты...
  Возвращение к реальности было почти болезненным — буквально в двух шагах, за поворотом коридора кто-то шумно прошелся и хлопнул дверью. Чарльз коротко вздохнул и предложил:
  — Идем дальше?
  Кимберли поправила ему сбивший на бок шарф, обтерла платочком усы и кивнула.

  Пройдя немного внутренними коридорами примыкающего к аллее здания, они вышли у самой центральной арки и пошагали по вымощенной камнем дороге вниз, к южному внутреннему двору Цитадели.
  Павильоны, кабинки и помосты, украшенные флажками, многоцветными драпировками, а кое-где и просто кусками цветной ткани,  огораживали просторный двор от главных ворот и до каменной лестницы парадного входа.
  Главная арена, в центре площади, зарезервированная для большого представления — обычно кулачный бой или жонглеры и акробаты, а может быть даже заезжие артисты из Мидлендса, сейчас была пуста. Главные страсти закипят на ней ближе к полудню. Тогда вокруг соберется толпа народу, они будут шуметь, пить пиво, будут встречать аплодисментами и дождем серебряных и медных монеток победителей боев, градом гнилой картошки и тухлых яиц — проигравших. Будут освистывать очередное выступление придворного поэта... Бедняга, за шесть лет это уже превратилось в традицию — сколь хороши бы ни были его стихи, его все равно прогонят с арены с позором... Потом солнце склониться за высокие стены Цитадели, сгустятся тени, по кругу пойдут кружки с горячим вином,  придет время песен — грустных, со слезами на глазах и веселых, с танцами и топотом...
  Чарльз вспомнил, как в один из вечеров прошлогоднего Фестиваля, члены гильдии Писателей разыгрывали представление — символичную осаду Цитадели злым Насожем и защиту её доблестными Хранителями. К удивлению самих артистов, преставление оказалось потрясающе успешным. Наверняка тому способствовала изрядная доля юмора... Во всяком случае, всем знакомые морды, изображенные членами гильдии, оказались на диво узнаваемы и вызывали приступы прямо-таки гомерического смеха у зрителей. К примеру Магус в исполнении Нахуума — все ронявший, терявший книги, свитки, жезлы... и тут же достававший точно такие же из под полы безразмерной мантии. Или, что удивительнее всего, сам Насож в исполнении Жупара — пожалуй он оказался самой комической из ролей, когда-либо виденных Маттиасом.
  Интересно, какой спектакль поставит в этом году гильдия Холмов4? Крестьяне, с окружавших Цитадель земель собирались разыграть что-то совершенно особое... Что ж, подождем и увидим!
  С этими мыслями, Чарльз прошел арену, и собирался было уже повести леди Кимберли поискать лавки с женскими товарами, как вдруг пряный запах свежего хлеба приласкал его ноздри, заставил повернуть голову и забурчать живот...
  — Хм... — сказала Кимберли. — Правду говорила моя бабушка, самое слабое место мужчины — его желудок.
  — Как она была прозорлива! — восхитился Чарльз, продолжая вынюхивать. — Последуем ее советам?
  — Обжора! — хихикнула Ким, и продолжила: — Веди меня в царство хлебов и сыров, мой кавалер.
  Маттиас послушно кивнул и двинулся к рядам с угощением.
  В честь праздника, лорд Хассан, совместно с гильдией Ножа и Колпака5, а также с гильдией Холмов и гильдией Охотников традиционно организовывали бесплатное угощение для всех желающих.
  И сейчас, Чарльз шел вдоль рядов, обходя прилавки с мясом — традиционным прибежищем мясоедов-хищников — уверенным шагом ведя Кимберли туда, куда звал его желудок — к лавке Грегора.
  Самого пекаря не было в лавке, только его новый ученик, Бреннар, полосатый черно-белый кот-морф стоял позади прилавка с буханками хлеба. Он беспокойно бродил туда-сюда, то и дело переставляя и перекладывая булки, булочки и буханки.
  Наконец Бреннар подняв взгляд, заметил их и улыбнулся, показывая острые белые зубы. Это зрелище заставило Ким слегка вздрогнуть, но Чарльз успокоил её, ободряюще сжав лапу. Кот тоже заметил беспокойство леди и поспешно спрятал устрашающую улыбку:
  — Мастер Чарльз! Я такой рад, весь такой рад и тебе мр-р-р-р! А ты совсем первый и совсем весь здесь!
  — И тебе доброе утро, — кивнул Маттиас. — А где Грегор?
  — У-у-у... Мастер Чарльз, такой секрет, такой секрет, только я все знать! — Бреннар таинственно обернулся по сторонам и заговорил вполголоса. — Мастер весь такой в бегах, и у-у-у!!! В пекарню! И топ-топ-топ — еще булочки, и еще кексы и все топ-топ-топ! Все такое — ой! И уй! И тс-с-с!!
  — Ни звука не изойдет из наших уст! — торжественно провозгласила Маттиас, подходя ближе. — Рассказывай!
  — Я весь вчера только лапы — уо-оххх и мр-р-р... как вдруг — БАХ! Дверь! И ДеМуле! Весь — ой-ой-ой! Как сто лутинов, нет, тысяча! Мастера за пояс — ЦАП! И нету... Ой... Я весь такой ждал-ждал, и стемнело уже, а я все ждал-ждал, и из миски попробовал и тесто помешал и в окно поглядел, а нету... Потом БУХ! Мастер! Глаза ох! Шерсть ух! Я — ой! А он тоже ХВАТЬ! И в чан! С тестом! ФУХ! Миску! Изюма! Вот прямо всю! Уй... И меня — «шевелись полосатый!» И гонял, и гонял... Всю ночь бегал, ажно устал весь! Формы подавал, кексы делал, пол подметал, дрова носил, воду таскал... Аж хвост дрожит, так весь устал!
   Маттиас почесал затылок:
  — Как интересно... Что это на него нашло? Разве можно в тесто изюм? И что получилось? Ты пробовал эти... э-э... кексы?
  — Я весь даже такой не знаю, мастер Чарльз... И все крошится, и сухое, только изюминки выковыриваются, и даже не знаю!
  — А можно попробовать? — вмешалась в разговор леди Кимберли. — У тебя нет здесь этих... кексов?
  — И прямо тут положил, и все такое мр-р-р... Всем ажно показал и положил и даже достал! Вота!
  Бреннар сноровисто упаковал в полотняный мешочек пару коричнево-желтых кексов, отчетливо пахнувших изюмом, и грустно вздохнул:
  — А я хотел, и все думал и все сам! Вот! И хлеб и булочки — а сам! А мастер — у-у-у! И не дал... И мне — «учись!» Муку сеялось и тесто мазалось, а еще — пых-пых-пухххх! И опало! И я его — пух-пух-пух, а оно снова пф-ф-ф! И закваска... А мастер — у-у-у! Пол подметал, и пыль вытирал, и воду таскал, и дрова носил... И все...
  Чарльз сочувственно кивнул:
  — Ты сейчас столкнулся с трудностями. Но не беда, у Грегора есть причины так делать. Ученик, в любой профессии начинает с заданий и работ почти не связанных с будущей профессией. И ты удивишься, но даже собственно сама работа пекаря состоит, увы, не только из собственно выпекания хлеба. Предстоит изучить еще уйму всяческих умений, вроде бы напрямую не относящихся к хлебу, но нужных и обязательных. К примеру, кто-то должен колоть дрова для хлебной печки. Тебе сейчас трудно, а иногда и скучно... Но так надо. Кроме того, я думаю, он хочет научить тебя дисциплине, хотя бы для собственного спокойствия.
  Бреннар смущенно потер ухо и пожал плечами:
  — У-у-у... А я весь такой терпеливый и всё такой да... А хочется! Вот! А вот ещё вся такая и с тобой и вся — ой и рядом стоит и кто?
  — Ох, как невежливо! Я совсем забыл. Знакомься Бреннар, Леди Кимберли, урожденная баронесса Братас, — гордо сообщил Чарльз.
  — Приятно познакомиться, — наклонила голову Кимберли.
  — А я весь такой мр-р-р, и весь такой фух-х-х и весь такой хвост задрав! Вот он я —  Бреннар!
  — Отлично, Бреннар! — Чарльз принялся разглядывать прилавок, — так, что тут у нас...
  Кот-морф послушно показывал булки и караваи, рассказывая (по мере возможности) как и из чего они сделаны. Чарльз же то и дело поворачивался к Кимберли, спрашивая ее мнения. В конце-концов, выбрав пару хлебцов — вытянутых, покрытых желто-коричневой хрустящей корочкой и присыпанных дроблеными орехами, вдобавок к изюмным кексам, они пожелали Бреннару всего хорошего и откланялись, поскольку в лавку зашли еще клиенты.
  — Какой забавный юноша! — мелодично засмеялась леди Кимберли. — Так смешно говорит... Откуда он?
  — Не знаю, — развел лапами Чарльз, подводя её к соседнему павильону. — Говорят, сын фермера с ближних земель, захотел стать учеником пекаря. А говорит и правда смешно... Впишу я его в свой рассказ. Буду писать о Фестивале, как раз подойдет!
  В следующем павильоне Маттиас и Кимберли взяли большой треугольный кусок ароматного желтого сыра, да еще кувшинчик коровьей простокваши и, выйдя на улицу, отправились искать местечко — присесть.
  Устроившись на траве, Чарльз позволил хвосту обвить ноги и расположил хлебцы и сыр с кувшинчиком возле себя, прямо на мешочке. Кимберли присела рядом, немного повозилась, устраивая камизу красивыми складками, потом откусила кусочек хлебца.
  — Вкусно, — улыбнулась она Маттиасу. —  Почти так же вкусно, как на Встрече грызунов.
  Чарльз, откусив от своего хлебца, покачал головой:
  — Не спорю, но... хлеб вчерашний, а может даже позавчерашний. Похоже, Бреннар чрезмерно увлекся изюмными кексами. Ну да ладно.
  Кимберли пожала плечами, откусывая кусок, сыра и запивая простоквашей.
  Чарльз смотрел вдаль, на плывущие над башнями и стенами Цитадели облака, на ветер несший их, ветер, хлопавший стенками палатки... Первый день Фестиваля оказался хорошим днем — ветреным, с летящими по небу облаками, с проглядывающим то и дело солнцем... Один из дней Фестиваля непременно был ненастным и холодным, из года в год, несмотря на все усилия метеомагов. Как будто сама Цитадель желала напомнить ее Хранителям — нельзя, нельзя терять бдительности...
  Но в этот раз, Сарош, придворный метеомаг, предсказывал солнечную, правда, ветреную погоду на все дни праздника. Он объявил во всеуслышание, что во всех направлениях практически чисто, за исключением мелких кучевых облачков.
  — Так что ты хотела бы посмотреть? — спросил Чарльз, осилив хлебец и оказавшийся весьма вкусным кекс.
  Площадь постепенно начала заполняться народом — кое-кто, как и Чарльз с Кимберли устраивался на траве перекусить, другие просто бродили от лавки к лавке в ожидании начала представления. Оживали маленькие помосты — кое-где появились первые актеры, прочищали горло зазывалы, а один из помостов прочно оккупировали его коллеги из гильдии писателей. Насторожив уши, Маттиас расслышал громкую шутливую перебранку поэтов за лучшую чернильницу и самое красивое перо. Разумеется, все ругательства были сложены в рифму, высоким слогом.
  Кимберли оглянулась по сторонам, на бродящих туда-сюда гостей и жителей Цитадели... Потом сгрызла остаток хлебца и, вытерев усы-вибриссы платочком, сказала:
  — Мне всегда нравилось смотреть, как работают настоящие мастера. Как из их рук выходит настоящее изделие, прямо при мне.
  Она опять улыбнулась ему и протянула лапу за палкой для грызения. Сегодня она принесла свою, подвесив её как Чарльз, в петлю на поясе. Глядя, как Ким аккуратно грызет свою (свою!) палку, Маттиас возликовал. Он знал, что нравится ей, но хотел большего — Чарльз желал, чтобы она нравилась самой себе. Он хотел, чтобы она получала удовольствие от крысиной жизни и не думала о себе, как о жутком и отвратительном чудовище.
  К тому же она помогала ему сохранять рассудок... одно её присутствие поблизости избавляло его от приступов ярости. За последние две недели он ничего не сломал, и даже не чувствовал потребности вымещать на вещах свои чувства. А еще оказалось, что жить не только для себя, думать не только о себе было так приятно... Впервые за многие годы он мог позволить сердцу биться в такт с другим, наполняя все его существо тихой радостью, таким домашним, теплым чувством... Ему было так радостно видеть её счастливой, что одно это унимало его гнев, растворяло его, как кусочек сахара в горячем вине.
  — Отлично, я знаю, где стоят их павильоны. Это близко, нужно только перейти площадь. Кстати, интересно будет посмотреть... Надеюсь, Гектор сделал, как я ему предлагал...
  — Гектор? Тот самый? Здесь?! — изумилась Кимберли.
  — Ты его помнишь? Да это он и ныне Гектор тоже нашего с тобой роду-племени. Кстати вы знакомы.
  — Не может быть! Он же... М-м-м... Тот всегда мрачный и раздраженный крыс?
  — Ну, вообще-то, с недавних пор он уже не такой мрачный... — чуточку самодовольно сказал Чарльз.
  — В самом деле?
  — Да. И я надеюсь, ты еще увидишь, почему.
  Она доела кекс, допила остатки простокваши и, еще раз аккуратно вытерев усы платочком, стряхнула крошки с подола коричневого платья. Еще одна новая черта, появившаяся в леди Кимберли после изменения. По приезду в Цитадель она одевалась куда роскошнее — котарди6 тончайшей шерсти, с изящными вышивками, меховыми вставками, длиннополый, с широкими рукавами упеленд7, украшенный вставками из шелка и горностаевого меха... Сейчас же Кимберли, даже по праздникам, носила повседневное блио из хорошей, но все же немного грубоватой шерсти. Странно, удивлялся Маттиас, ведь его стараниями у нее есть несколько перешитых платьев, но она как будто не желала одевать их. Может быть, она считает себя недостойной?
  Чарльз, разумеется, так не считал. Он же ясно видел, как она наслаждалась  вчерашней примеркой, заглядываясь в зеркало, смеясь и перебирая все эти оборки, ленточки, рюши...
  Чарльз же, сидел на кушетке, в стороне и любовался, любовался... У него был длинный день, он уже переделал уйму дел, а предстояло переделать еще немногим менее и вначале он даже хотел попросить её поторопиться, но зная как важно женщине быть красиво одетой, решил немного подождать, а потом засмотрелся и забыл...

  Впрочем, вчерашний день уже кончился, а сегодня Чарльз поднялся на ноги и протянул лапу Ким. Потом они, держась за лапы, пошагали к павильонам мастеров.
  Обойдя по кругу почти половину площади, они вышли, наконец, к нужному ряду. Некоторые мастера уже продавали готовые изделия, некоторые одновременно делали что-то новое. Слон-морф продавал стеклянные побрякушки, бижутерию и сувениры — мастер-стеклодув, сегодня он ничего не выплавлял, только продавал. Кимберли долго рассматривала стеклянную модель самой Цитадели — изящную, витую, разбрасывающую брызги радужного цвета во все стороны. Леди даже осторожно провела пальцем по знакомым улочкам и аркам, заставив слона понервничать. В конце концов, мастер не выдержал и заявил, что модель не продается, поскольку еще не готова.
  Кимберли со вздохом оставила стеклянные игрушки в покое и шагнула прочь от деревянной будки. Чарльз, взяв ее под руку и утешающе приобняв, осмотрелся по сторонам, выискивая знакомых мастеров. На глаза ему попались сразу несколько интересных лавок — мастер-гончар крутил ногами круг, выделывая изящную чашку, его ученик тут же лепил детские игрушки — свистульки, фигурки самых экзотических зверей и чудищ. Мастер-кондитер украшал пирог завитушками из теста, прежде чем сунуть в походную печь. Даже один кузнец, поставил маленькую наковальню и звонко стучал молотом, выкручивая и выгибая металлические узоры. И почти с краю Маттиас увидел кабинку, в которой на столе были расставлены деревянные бруски — по размеру, от самого большого, до самого маленького. За столом стоял Гектор. Вымытый, вычищенный, аккуратно причесанный и веселый Гектор.
  Потрясающе.
  Таким Чарльз его еще не видел. И куда делся мрачный, вечно всеми недовольный, опустившийся, всегда грязный крысюк? Им призывно махал лапой веселый, чуточку самодовольный, одетый просто, но не без шика джентелькрыс.
  Приветственно шевельнув ушами и кивнув, Чарльз повел Кимберли к его будке.
  — Доброе утро, Гектор.
  — Наше вам с хвостиком, мастер Чарльз, леди Кимберли!
  — Здравствуйте, Гектор, — улыбнулась Кимберли, осторожно вдыхая ароматы свежего дерева — приятный, ласкающий запах кедра, едкий запах осины, острый запах ели, чуть маслянистый — дуба и вяжущий на зубах и в горле, занозистый даже издали «аромат» лиственницы.
  Гектор передвинул пару брусков с места на место, его лапы с короткими крепкими пальцами и длинными когтями, спокойно легли поверх них.
  — Ты всё же нашел способ, как резать дерево, верно? — спросил Маттиас, в данный момент чувствующий прямо-таки осязаемое облегчение, почти счастье от того, что все они были крысами, и были вместе и у них все было хорошо.
  Он не знал почему, но лучше всего он себя чувствовал, находясь в кругу друзей-грызунов. В кругу его стаи. Магус объяснял это морем умных слов, говоря о каком-то непонятном телесном сродстве, о природных влечениях и естественном поведении крыса-доминанта... Практичная же Паскаль свела все к трем словам: «среди своих лучше!»
  — Да нашел, — ответил на вопрос явно очень довольный собой Гектор. — И теперь чувствую себя идиотом: почему я не додумался раньше? Пусть у меня больше нет моих рук, но есть же кое-что другое, не хуже!
  — В самом деле? — удивилась Кимберли. — И что же?
  — Зубы, мадам.
  Гектор широко открыл пасть, обнажив большие резцы. Потом поднял кедровый брусок и начал обкусывать-обрезать зубами. Однако почти тут же положил обратно:
  — Забыл предупредить. Дело в том, что в процессе работы я буду становиться все меньше и меньше, пока не стану почти совсем крысой. Так что, мне придется обнажиться перед каждым, кто пожелает себе скульптуру.
  — Гектор, не беспокойся, — с усмешкой напомнил ему Чарльз, — некоторые из здесь присутствующих вообще больше не носят одежду.
  Гектор все еще глядел смущенно, но все же кивнул:
  — Ну, есть желающие?
  — О, может быть, меня? — неожиданно спросила леди Кимберли.
  Маттиас чуточку удивился — он как-то не ожидал, что она может пожелать такое...  такое напоминание о том, чем она стала. Однако раз она этого хочет, значит, она это получит!
  — У тебя есть какие-нибудь деньги? Я просто не могу делать это бесплатно. По крайней мере, сейчас, не могу, — сказал Гектор.
  Кимберли растерянно посмотрела на него, и повернулась к Чарльзу. Маттиас же на секунду замер, даже не зная, что и сказать. Он определенно не собирался упускать такой шанс, но у него просто-напросто не было с собой нужной суммы. Впрочем... Разве его слово уже ничего не значит?
  Маттиас подхватил Гектора под локоть и оттащил в сторону:
  — Сделай это для нее, а я оплачу тебе работу... ну скажем, завтра с утра.
  Гектор кивнул:
  — Ладно, Чарльз.
  Маттиас улыбнулся Ким, и коротко обнял её, пока Гектор выбирал нужный кусок дерева и присматривался к ней. Гектор, выбрав наконец заготовку, присмотрелся к леди Кимберли... обошел и посмотрел сбоку... потом потянулся лапой к её морде и осторожно коснулся, отчего она вздрогнула, невольно отстраняясь.
  — Я лишь хочу правильно оценить структуру кожи и меха, леди Кимберли, не беспокойтесь.
  Кимберли расслабилась и позволила ловким пальцам мастера ощупать морду, тронуть зубы, и даже толкнуть нос, при этом ее усы раздраженно передернулись, а она сама оскалилась и сердито шикнула. Чарльз, увидев её реакцию, не сдержался и коротко хихикнул. Кимберли и сама усмехнулась, когда Гектор сел на табуретку и приготовился к работе. Он взял кусок дерева и кивнул им, предлагая подождать в сторонке.
  Пока Ким наблюдала, как Гектор обкусывает и подрезает заготовку, Чарльз принялся разглядывать гостей, прибывших на фестиваль.
  Народу на главной площади Цитадели заметно прибавилось. И... Хм... Ему показалось, или сама площадь тоже как-то изменилась? Э-э-э... Нет, правда, вон того прохода между лавками утром не было... И вот этого просвета... И поле в центре... А широкий проход за последним рядом павильонов? Еще недавно они примыкали вплотную к стене, Чарльз мог бы в этом поклясться!
  Еще повертев головой, Маттиас, в конце-концов решил — к демону! Он пришел сюда веселиться... а на все загадки Цитадели и жизни не хватит! В конце-концов, на то оно и Метамор, чтобы метаморфировать!
  В последний раз оглядев саму площадь, Чарльз вновь принялся рассматривать гуляющих по рядам гостей и местных жителей. Да... Сегодня вечером в Молчаливом Муле будет тесно! Им стоит прийти туда пораньше, если они хотят получить, хоть что-то съедобное. А ведь еще предстоит вечерняя служба, не зря же приехал отец Хуг! Праздничная проповедь, может быть, святой отец даже споет... у него великолепный бас, а некоторые главы и наставления Белой Книги написанные в стихах, прямо просятся на язык.
  Жаль, что в Цитадели до сих пор нет ни церкви Эли, ни даже просто постоянной комнаты с алтарем, и каждый раз им приходится импровизировать, используя один из больших залов в самом замке. Впрочем, временный алтарь уже должен быть готов, святой отец как раз сейчас должен бы проводить обряд его освящения...
  Тем временем Гектор уменьшился настолько, что не мог больше держать заготовку в лапах. Закончив очередной этап, он становился все меньше и все больше походил на настоящую крысу. В конце концов, когда заготовка обрела ясно видные очертания головы леди Кимберли, одежда с него полностью свалилась, а сам он стал ростом не больше фута.
  Кимберли восторженно смотрела, как под лапами и зубами из под слоев  древесины постепенно проявляется её собственное лицо. Чарльз знал, что после изменения она не смотрелась в зеркало, если могла обойтись. Но вот теперь у нее перед глазами постоянно будет изображение, непрерывно напоминающее о её внешности грызуна... но она не выглядела недовольной!
  Наконец, Гектор полностью став крысой, обкусил последние мелкие детали и скульптура была закончена. Бюст получился замечательно похожим на голову леди Кимберли, вплоть до мельчайших деталей. Чуть прижатые уши, прищуренные глаза, получились даже глазные яблоки, гладкие, как будто чуть влажные... Правда, не было усов — по-видимому,  древесина была недостаточно прочной, чтобы изобразить столь тонкие детали.
  Осмотрев её хорошенько, Чарльз решил, что подобие вышло великолепное. Он помог леди Кимберли подняться с травы, и любовался скульптурой, пока растущий Гектор одевался.
  Изменившись до своей максимальной формы, Гектор протянул скульптуру Кимберли. Она осторожно приняла небольшую, но очень изящную деревянную голову.
  — Вам нравится? — с некоторой опаской спросил Гектор.
  — Она великолепна... — Кимберли осторожно коснулась когтями тонких деталей скульптуры.
  Гектор буквально расцвел:
  — Всегда пожалуйста, леди Кимберли! Заходите еще, всегда рад!
  Кимберли посмотрела на Чарльза сияющими глазами, крепко сжав в лапах бюст.
  — Наверно  нам стоит положить его куда-нибудь в безопасное место, — указал на него своей палкой для грызения Чарльз, когда они направились дальше.
  Кимберли  кивнула:
  — Да, давай отнесем его в мою комнату.
  Чарльз охотно повел её назад, в сторону жилых зданий. И в этот раз, на Зеленой Аллее, не было никаких сердитых пчел...



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



  1 Камиза — нижняя рубашка из тонкого полотна.
  2 Пурпуэн, он же жупон — приталенная куртка с узкими рукавми.
  3 Блио — длиннополое чуть приталенное платье.
  4 Гильдия холмов — объединяет фермеров-арендаторов, с окружающего Цитадель холмогорья.
  5 Гильдия Ножа и Колпака — объединяет продавцов и обработчиков съестной продукции — пекарей, мясников и т.п.
  6 Котарди — длинное платье прилегающего контура с узкой талией.
  7 Упеленд — очень свободное складчатое, разумеется длинное (до полу) праздничное платье с широкими (до 3-х метров!) рукавами.


История 37. Немного чистки и смазки Chris O К оглавлению


  Год 705 AC, вторая декада сентября

  — Уо-о-о-ох...
  Михась устал.
  Перо, чернила, скобленый пергамент, с проглядывающими кое-где остатками старых записей и отчет.
  — Да лучше б я убил лутинов сотню, чем написал одну писульку! — продекламировал он, бросая перо. — Тьфу, надоело!
  Поднявшись из-за стола, Михась подошел к комоду. На крышке этого древнего, пузатого, скрипучего, но очень вместительно чудовища стояла миска и кувшин с водой. Проведя пальцем по краю миски и сдув скопившуюся на инкрустированной серебряными рунами крышке пыль, Михась глянул в зеркало.
  Из-за стекла на него скалился лис. Пятифутовый, прямоходящий лис-морф.
  Да, за прошедшие со дня изменения годы, Михась привык. Он полюбил жизнь лиса-морфа... в какой-то мере. Но до сих пор иногда вздрагивал, увидев в зеркале вместо упрямой, чуть покарябанной жизнью, но, в общем-то, вполне симпатичной человеческой физиономии — вытянутую, покрытую рыжей шерстью и увенчанную стоячими ушами лисью морду.
  Взглянув еще раз в зеркало, Михась решил, что его поблекшей и измазанной чернилами морде, не помешает чуточку освежиться.
  — Вот хорошо кошкам! — сказал он, беря кувшин и наливая воды в миску. — Лизнул, мазнул и все блестит!
  Сходив в трехнедельный рейд на север, в самую глубь занятой лутинами территории, Михась вернулся, принеся неутешительные новости. Вернулся, доложил Горелому кролю...  И теперь должен был записать на бумаге все — что видел, что слышал, что понял.
  Лис писал с самого рассвета и закончил едва половину. Он ненавидел всю эту писанину, все эти папирусы, пергаменты, перья, иглы, новомодную бумагу... Но, увы — важность собранной им информации никак нельзя было недооценить. Насож вновь объединял разрозненные кланы лутинов, опять собирал гигантов и готовил боевые машины... армия. Еще одна армия. Его цели очевидны — вновь осадить Метамор. А значит... война. Как в прошлый раз, шесть лет назад. Как в позапрошлый раз, пятнадцать лет назад. И в позапозапрошлый раз, и в позапозапозапрошлый раз...
  Вот только война будет когда-нибудь потом,  а сейчас Михась приходил в отчаяние из-за другой причины — он ненавидел писать отчеты, сколь бы они ни были важны.

  Тихий стук в дверь прозвучал как раз вовремя — его рука и мозги уже ныли от усталости.
  — Войдите!
  Дверь открылась, и в проеме показался крыс-морф ростом в четыре фута, с неизменной палкой на поясе и ящичком в лапах. Михась узнал его — Маттиас из гильдии Писателей.
  — Привет Чарльз, с чем пожаловал?
  — С проблемой, — тихо сказал крыс, ставя ящичек на стол, радом с пергаментом. — Уилл Харди, ювелир, не смог её отремонтировать и посоветовал поговорить с тобой.
  Изящный лакированный ящичек, сделанный из дорогого черного дерева, похоже стоил недешево.
  — Я купил её для леди Кимберли, но она не работает... — вздохнул Чарльз, открывая ящичек.
  Михась хмыкнул:
  — Уилл хороший мастер. Что ж там у тебя такое, чего он не смог сделать? Доставай, посмотрю.
  Чарльз осторожно вынул из ящичка и поставил на стол лакированную черную шкатулку с фарфоровой статуэткой, закрепленной на крышке. Статуэтка изображала обнявшихся мужчину и женщину.
  — Что она должна делать?
  — Должна играть музыка, — еще раз вздохнул Чарльз, — а фигурки танцевать.
  — И?
  — Когда я завел ее, она поработала немного, и остановилась, — огорченно сказал Маттиас.
  — Музыка тоже замолчала? — спросил лис, внимательно рассматривая шкатулку.
  — Угу.
  — Так... Пошли в мастерскую. Там и посмотрю, что можно сделать, — сказал Михась, не прекращая рассматривать статуэтку. — Да. Так и сделаем. Чарльз, Открой мне дверь... Не ту! Возле камина.
  После чего осторожно поднял шкатулку.
  Открыв дверь, крыс пропустил лиса вперед и осмотрелся. Узкая комната, освещенная рассеянным светом из потолочного окна. Вдоль длинной стены вытянулся верстак, напротив, пообок от задней стенки камина — стеллаж и отдельные полки. Прямо под потолочным окном — большое мягкое кресло.
  Обстановка не удивила Маттиаса. А вот содержание полок и шкафов — да. Модели. Удивительно реалистичные, раскрашенные и кажется, даже работающие.
  На ближайшей полке, прямо на уровне глаз Чарльза стояли модели боевых машин — катапульта и баллиста. Длиной не более фута1, с фигурками команд, сделанных в том же масштабе. Приглядевшись, крыс в одной из фигурок узнал Михася, в другой — лорда Томаса Хассана, в третьей — самого себя.
  На соседней полке замерла грозная боевая галера, готовая, кажется, хоть сейчас отправиться в путь. Рядом расставила весла её толстобрюхая и широкогрудая грузовая сестра.
  — Ты сделал всё это? — спросил Чарльз.
  — А кто же? Я конечно. Обожаю делать модели. Я сделал свою первую работающую модель катапульты в двенадцать лет. Это было так здорово...
  Взяв лупу, лис положил шкатулку на верстак и начал осторожно поворачивать, рассматривая что-то в основании статуэтки.
  — ...так здорово, что я и до сих пор не оставил этого дела, — не прекращая осмотр, договорил он. — Вот демон, темновато...
  Отставив шкатулку, Михась достал из шкафа вещь — прозрачный камень, хранящийся в мягком мешочке.
  — Сейчас... — пробормотал лис, доставая с той же полки пергамент. — Сейчас. Nena tofshu lucisa!
  Камень полыхнул белым светом так ярко, что им даже пришлось закрыть глаза.
  — Ух, чересчур! — поморщился Михась. — Nena tala lucisa!
  Сияние уменьшилось до терпимого уровня.
  — Извини, Чарльз, — сказал лис, поднимая камень повыше.
  Маттиас потер глаза, ожидая, пока исчезнут разноцветные пятна, и принялся рассматривать необычный светильник. Сияющий камень висел в воздухе безо всякой опоры, и падать не собирался.
  — Что это такое?
  Михась, вернувшись к изучению шкатулки, рассеянно сказал:
  — Это? Светильник. Сделал один знакомый маг, несколько лет назад. Мне нужно было что-то лучшее, чем свечи и масляные лампы — для мелких работ.
  Буквально через мгновение Михась обнаружил искомое. Несколько поворотов маленькой отвертки и статуэтка легко снялась с торчащего из коробки штыря. Отложив её в сторону, лис перевернул шкатулку и удалил четыре винта, державших крышку.
  Положив крышку рядом со статуэткой, он поправил светящийся камень и оглянулся на Маттиаса. Крыс наблюдал за работой стоя посреди комнаты, неудобно вытянув шею и не зная, куда деть лапы.
  — Подойди ближе, если хочешь. Я не кусаюсь. К тому же, я уже обедал, — сказал лис со смешком. — И вообще, возьми табурет в углу. Я все равно работаю стоя, а тебе будет удобнее.
  Верх верстака был лишь чуть-чуть ниже макушки крыса, так что высокий табурет был очень кстати.
  Тем временем, Михась развернул открытое основание шкатулки к светильнику и Маттиас увидел затейливый механизм — зубчатые колеса, рычаги, пружина...
  — Ты можешь исправить? Я хотел подарить её во время Фестиваля... — спросил он.
  — Здесь все очень хрупкое и кто-то наверно уронил ее, нарушив регулировку, — пробормотал Михась, не отводя глаз от механизма. — Да, точно уронил.
  Действуя попеременно тоненькой отверткой, узконосыми плоскогубцами и пинцетом, он осторожно вынул из коробки весь механизм целиком и положил на верстак.
  — Мне понадобится время.
  — Как долго?
  Лис пожал плечами:
  — Час... может полтора... а может и день и два и больше — если нужно будет точить новые зубчатые колеса или валы. Подожди немного и я скажу точнее.
  — Я подожду, — сказал Маттиас.
  — Угу... Если хочешь, у меня есть немного вина.
  Уши Маттиаса, насторожились при упоминании о вине:
  — В самом деле?
  — В сундуке, прямо под потолочным окном. В той комнате. Попробуй сыр, он очень неплох. И вообще, посмотри сам, — предложил Михась.
  Маттиас без проблем нашел сундук. Внутри обнаружилось пять бутылок вина, кстати, очень неплохого года, целый и начатый круги сыра, пара караваев хлеба и большая палка салями. Маленький отсек был отведен ножам, ложкам, тарелкам и кружкам. Еще в большом отсеке лежала пухлая торба с дорожными галетами — как прикинул Чарльз, ему хватило бы на два-три месяца, Михасю поменьше... Но тоже неплохо.
  Однако!
  Крыс взял из ящика початую бутылку, кружки, кусок сыра и вернулся к верстаку.
  — Зачем тебе столько продуктов Михась? — спросил он.
  Лис задумался так, что Маттиасу хватило времени налить вино обоим и нарезать сыр пластами. В конце концов, Михась отложил лупу и повернулся к Чарльзу:
  — Ты когда-нибудь был в осажденном городе?
  Маттиас на мгновение замер глядя в пол, потом осторожно покачал головой:
  — Нет.
  Сделав глоток, Михась поставил стакан и вернулся к ремонту музыкальной шкатулки. Какое-то время слышался только звон инструментов, потом лис заговорил, продолжая работать:
  — Я был в городе Амуун Саллен 18 лет назад, когда Пиролианская Конфедерация решила, что устье Аменгаарда стоит завоевать. К их сожалению, Герцог Амууна с этим не согласился. В общем, город был осажден. А я тогда был в обслуге катапульты.
  Михась отпил еще вина, облокотился о верстак и продолжил негромким голосом:
  — Ах, как все начиналось!.. Тогда я только-только вошел в команду при катапульте. Я был молод, а война еще была почти и не война. Войска и командиры еще красовались друг перед другом... И мы, артиллеристы, тоже! Кто четче встанет у орудия. Кто быстрее заведет стрелу и натянет торсионы. Кто выцелит командира, а не рядового бойца. Кто попадет во вражескую катапульту или баллисту. Кто не побоится остаться на стене в виду наступающего врага...
  А потом... Потом пришло отрезвление. Разом и навсегда. Мои друзья, мой наставник, командир батареи, командир моего расчета... Один за другим. Убитые камнем из вражеской баллисты. Стрелой из катапульты. Мечом или стрелой прорвавшегося на стены врага. Мы хоронили их. И хоронили, и хоронили. Одного за другим. Поначалу. Когда еще были силы...
  Потом пришел голод. Не сразу, постепенно. Сначала исчез домашний скот. Коровы, быки... Овцы, козы, цыплята, гуси, утки... Собаки... кошки... Да, да, они тоже! Последними — воробьи и голуби. Даже попугаи из городского сада, и тех съели. Не сразу, разумеется, но...
  Замолчав, Михась потер глаза ладонью.
  — К тому времени, когда герцог все-таки сдался, в городе не осталось даже древесной коры, о траве уж и не упоминаю, — сказал он странным, отстраненным голосом. Помолчал и продолжил едва слышным шепотом:
  — В Амууне я потерял много хороших друзей. И, как это ни странно, приобрел хорошего врага. Гримальди. Суурен Гримальди. Лучший осадной инженер в мире. Стратигарий артиллерийских войск Пиролианской Конфедерации. Гримальди нашел и выходил меня — ему понравилось, как наша команда управлялась с катапультой. Понимаешь, Суурен Гримальди возглавлял их артиллерию, и именно наша команда уничтожила большую часть его катапульт и осадных башен. Вот так-то.
  Он стал мне... хорошим врагом. Лучшим врагом. Именно ему я сделал эти модели, Я хотел показать, что умею не только обслуживать, но и строить этих боевых левиафанов. — Михась показал на модели катапульты и баллисты. — Но... наши пути разошлись, и я не успел отдать их своему лучшему... врагу.
  Вот с тех самых пор я и храню под рукой небольшой запас пищи. На всякий случай. Глупо, но ничего не могу с собой поделать — без него я начинаю нервничать, становлюсь раздражительным.
  — Но почему ты разведчик, если знаешь осадное дело? — спросил Маттиас. — Они ведь... это же огромные деньги! И почет и уважение...
  Михась кивнул:
  — О да, и деньги и почет. Все это я получал полной мерой. А кроме того брюшной тиф, холеру, дизентерию и чуму. Мало? Еще смерть товарищей. И голод. Сидеть в осажденном городе плохо. Впрочем, осаждать его еще хуже. Внутри, у тебя хотя бы есть чистая и сухая постель. За стенами, если повезет, получишь лежанку в грязной, вонючей палатке. А то и просто охапку сена под кустом.
  Знаешь, жизнь осадного инженера наполовину состоит из изнурительной, каторжной работы, в основном копание ям и ремонт развалившихся машин. Еще четверть составляет отупляющая скука. Остаток — болезни, голод, смерть.  И совсем чуть-чуть, буквально на кончике ножа — почет, уважение, золото...
  Так что в Метаморе Михась-осадной инженер отправился отдыхать... навеки. А Михась-скаут начал карьеру.
  Инструменты вновь зазвенели, показывая, что лис вернулся к работе.

  — О! Вот оно! — уверенно сказал он, несколько минут спустя. — Сейчас мы эту шестерночку поставим на место...
  Приподняв вынутый механизм, лис залез пальцем между блестящих бронзовых шестеренок, подцепил что-то когтем, потянул... Раздался звонкий щелчок.
  — Есть! — он весело подмигнул Чарльзу. — Ось одной шестеренки из гнезда выскочила. Сейчас заусенцы сниму и все! Будет как новенькая!
  Взяв надфиль, Михась аккуратно подровнял зубцы.
  — Все. Осталось немного почистить и собрать.
  Успокоившись, Маттиас начал осматривать стеллажи. Модели фургонов, колесниц, идущих под парусами кораблей, даже замков — все мельчайше детализированные и натурально раскрашенные. А на одной из полок стояли, тихонько отстукивая время, изящные маятниковые часы..
  — Это тоже ты? — спросил Чарльз.
  Михась оглянулся и кивнул:
  — Да, конечно. Тебе  нравиться?
  — Даже и не догадывался, что ты делаешь такие великолепные вещи!
  — Ты хочешь сказать, что для маньяка с боевым топором, плотоядного морфа и вообще убийцы-профессионала, я довольно цивилизован? — с легкой усмешкой в голосе спросил Михась.
  — Ну не совсем. Просто...  Первое, что о тебе слышишь — твой топор и как именно ты им...
  — Убиваю.
  — Ну... — прижал уши Маттиас.
  Михась отложил инструменты, и повернулся к Чарльзу:
  — Я горжусь моим топором. Он достался мне от деда и многажды обагрил себя кровью врагов. Это великолепное оружие... Но и только. Это всего лишь инструмент, точный и удобный, предназначенный для достижения определенной цели, точно так же, как вот этот пинцет. И я говорю всем и каждому, что равно горжусь работой, сделанной этим, — Михась взмахнул пинцетом, — и работой сделанной моим топором.
  Отвернувшись к верстаку, лис вновь принялся за ремонт, а Маттиас продолжал восхищаться моделями. В конце концов, крыс увидел висящий над дверью двойной косой крест.
  — Михась, ты последователь Эли?!
  — Ага. Тоже от деда. Из путешествий он привез не только топор... Еще и новую веру, — ответил Михась.
  — Я никогда не видел тебя на мессе, — удивился Маттиас.
  — Не удивительно, я хожу путями Эли вне заветов Отца Отцов, — сказал лис, продолжая работать со шкатулкой. Он уже вернул на место все вынутые детали и как раз сейчас крепил крышку.
  Привинчивая винты, он сказал:
  — Не пойми меня неправильно Маттиас, но религия для меня — сугубо личная вещь, я обращаю мысли к путям Эли в одиночестве.
  — Завтра отец Хуг будет проводить службу. Приходи, — предложил Чарльз.
  Михась уклончиво пожал плечами:
  — Не могу обещать. Но подумаю.
  Он поднял статуэтку, и снова закрепив ее на основании, взял заводной ключ. Оборот, еще оборот... легким движением когтистого пальца лис повернул маленький рычажок сбоку шкатулки. Обнявшиеся фигурки закружились, из коробки зазвучала изящная мелодия.
  — Великолепно! — восторженно воскликнул Маттиас.
  — Ш-ш-ш!
  Они смотрели и слушали, пока пружина не раскрутилась. Только когда фигурки остановились, а музыка стихла, лис мотнул головой, стряхивая пленительные чары искусства. Потом он аккуратно отнес шкатулку в жилую комнату и бережно упаковал в ящик для переноски, обложив чистой ветошью.
  — Только неси ее осторожно, — посоветовал он.
  — Сколько я тебе должен? — спросил Маттиас.
  Михась отстраненно махнул рукой:
  — Не стоит беспокоиться. Купишь мне выпивку и хватит.
  — Спасибо за помощь, — крыс благодарно склонил голову.
  — Это тебе спасибо, что оживил мой скучный день, — ответил Михась.
  Маттиас поднял коробку и лис открыл ему дверь.
  — Знаешь, Чарльз... я наверно приду на службу. Слишком долго я сидел здесь один, взаперти, — сказал он, и на прощание похлопал крыса по плечу.
  — Да раскроет тебе Эли чистый путь! — ответил Маттиас, выходя.
  Проводив Чарльза, Михась немного постоял у открытой двери, глядя на незаконченный отчет, потом подошел к висящему над древним комодом зеркалу.
  — Бе-е-е... — сказал он отражению и покачал головой. — Я слишком долго увиливал... пора браться за ум!
  С этими словами лис закрыл дверь... снаружи и направился в Молчаливого Мула — провести вечер в хорошей компании.
  А отчет может и подождать!



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



  1 Чуть больше 30 см.


История 40. Святое причастие Charles Matthias К оглавлению



  1. Верую! Во Эли, единого Бога Вседержителя, Творца неба, земли и дорог видимых и невидимых.
  2. И во единого Учителя Иешуа, Открывателя дорог, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков; Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не созданного, одного существа с Отцом, через Которого все сотворено;
  3. Для нас людей и для Учения нашего сшедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Матери Святой, и сделавшегося человеком;
  4. Учеником своим преданного, распятого же за нас, для открытия нам дорог и путей его отцом сотворенных, страдавшего и погребенного;
  5. И воскресшего в третий день, согласно с Писаниями.
  6. И восшедшего на небеса и идущего одесную Отца;
  7. И опять имеющего придти со славою судить живых и мертвых, царству, Которого не будет конца.
  8. И в Духа Святого, Господа, подающего жизнь, исходящего от Отца, направляющего и прославляемого равно со Отцом и Сыном, говорившего через пророков.
  9. И во Единую, Святую, Соборную, Отцом Отцов направляемую Церковь.
  10. Исповедую Путь Учителя, во оставление грехов.
  11. Ожидаю воскресения мертвых.
  12. И вечной жизни во след последнего суда. Аминь.



  Год 705 AC, третья декада сентября

  Перекусив в продуктовом павильоне, Чарльз повел леди Кимберли мимо палаток и павильонов, мимо импровизированных трибун и площадок к центру сегодняшнего праздника — на южный двор. И, разумеется, почти опоздал — лучшие места оказались заняты. По импровизированной  арене расхаживали участники предстоящих состязаний, на кого-то рычал церемониймейстер, крокодил-морф Тхалберг... А Маттиасу и Кимберли пришлось подниматься по выстроенным к празднику трибунам с лавками на самый верх, чуть ли не на стены, окружающие двор. Высоко-о! Ким, случайно заглянув в щель между секциями, даже задрожала и прижалась к Чарльзу.
  Там, на самом верху им пришлось немного потеснить достопочтенную Шаннинг. Уважаемая гусыня, впрочем, только приветственно кивнула и, переложив писчую подставку-дощечку на колени, вновь занялась ей одной понятным делом — она очень внимательно штудировала длиннющий свиток, регулярно бросая взгляды то на небо, на плывущие в блеклом, по-осеннему прозрачном небе белые облачка, то вниз, на арену. Потом крякнув что-то, иногда утвердительное, а иногда и сердитое, хватала серебряную палочку, быстро черкала в свитке и снова принималась его внимательно изучать.
  Усадив Ким, Чарльз оглянулся по сторонам. Почти все значимые лица Цитадели уже заняли места на трибунах. Герцог Хассан расположился в отдельной ложе, там же торчали его ближайшие помощники — ДеМуле, Боб Стейн, Фил, Странник. Только церемониймейстер все еще оставался внизу — вдоволь нарычавшись, он как раз сейчас торжественно вышагивал к центру поля. Вот взвыли фанфары...
  — Милостью повелителя нашего, лорда Хассана, да будут в соревновании определены лучшие из лучших, и да станет наградой им почет от жителей герцогства, уважение от защитников Цитадели и подарки от его светлости! — взревел крокодил-морф так, что зрители на передних рядах даже немного пригнулись. — Первыми себя покажут наши славные мечники!
  Пока первые участники выстраивались внизу, Чарльз еще раз оглядел зрителей, машинально отметив практически неразлучную троицу — почти треугольный Руу Хабаккук, лис Нахум и крыс Таллис. Эти бездельники расположились чуть ли не на первом ряду... наверняка заняв места рано утром, а то и с вечера. Точно бездельники — отметил Маттиас, но тут же позабыл о них, ведь у него были темы для размышлений и поважнее.
  Леди Кимберли, прижавшаяся к его боку — наипервейшая из них.
  Чарльз удовлетворенно вздохнул и попытался сосредоточиться на происходящем внизу. Там, в четырех загородках начинались одновременно четыре поединка. Отборочные туры. Маттиас внимательнее пригляделся к бойцам — к уже машущим деревянными мечами, и к ожидающим свою очередь пообок, мельком отметив забавную коллизию на ближайшей арене — один из бойцов оказался как минимум на два фута1 выше другого... Но увы, крыса-морфа в архаичных доспехах там не было. Сэр Саулиус так и не пришел!
  Наверно, этого следовало ожидать.
  Накануне Чарльз долго уговаривал старого рыцаря присоединиться к празднеству, но кажется, его слова пропали втуне. Или, возможно, тому причиной стала полученная Саулиусом не так давно рана? Брайан снял бинты пару дней назад, а вчера объявил рыцаря полностью здоровым... Похоже, не совсем! Впрочем, Маттиас почему-то считал, что пожелай Саулиус пойти на соревнование, пожелай он на самом деле — никакие раны, кроме совсем уж смертельных, рыцаря бы не остановили. В конце концов, за прошедшие со дня изменения шесть лет, Саулиус не поучаствовал ни в одном фестивале! Хотя и был абсолютно здоров. И никакие уговоры, никакие уверения не поколебали его уверенность — он по-прежнему считал свой нынешний крысиный облик божественным наказанием, а себя недостойным рыцарского звания...
  Вздохнув, Чарльз поискал на трибунах других крыс своей «стаи».
  Таллис все еще торчал на первом ряду, но уже не на лавке. Крыс-морф, забыв о друзьях и вообще, обо всем на свете, стоял у самого края трибуны, крепко сжимал лапами деревянные поручни, временами даже бессознательно грызя их. Вся его фигура напряглась, мышцы ходили ходуном — в такт движениям поединщиков. Вот один из бойцов провел особо опасный выпад, целя в лицо сопернику, а Таллис чуть присел и отшатнулся...
  Элиот обнаружился в укромном углу, за огромной корзиной. Его серо-коричневая, с рыжим пятном спина мелькала, когда он то выглядывал поверх корзины, сквозь торчащую солому, то опять прятался, смотря что перевешивало — интерес или боязнь многолюдных сборищ. Наконец поединок на ближайшей арене закончился, и крыс, оглядевшись, осторожно вытащил из лежавшего на полу мешка пятнистый кусок сыра и флягу.
  «Гектор наверняка все еще в павильоне, выгрызает очередную фигурку — подумал Чарльз. — А вот Джулиан и Марк... Эх!.. Дать бы им обоим по подзатыльнику!»
  Впрочем, о первом Чарльз практически не волновался. Как это ни странно, но полубезумный Джулиан, изуродованный от рождения, выросший фактически под домашним арестом, не выходя из комнаты и почти не видя людей, ныне появлявшийся в открытую только на собраниях Попечительского Совета Грызунов... вызывал у Чарльза меньше всего опасений. Снежно-белый, с алыми глазами, склонный постоянно бормотать что-то под нос, крыс имел, что удивительно, очень деятельный, цепкий, собранный ум и всегда был занят. Он либо добывал пропитание мелким воровством, либо исследовал через крысиные лазы заброшенные и закрытые помещения Цитадели, в поисках маленьких, но ценных вещиц. В любом случае, будучи все время при деле, он не выказывал ни малейшего недовольства своей формой и, похоже, хорошо приспособился к жизни в Цитадели.
  А вот Марк... У Марка были проблемы. Изначально очень легко принявший изменение, он постепенно все больше отдалялся от общества и все больше времени проводил в полной крысиной форме. А, кроме того, однажды проговорился Маттиасу, что тоже слышит зов...
  Чарльз вспомнил, как он сам впервые услышал зов... Как будто множество шепчущих голосов на миг застили все звуки мира, зовя вниз, в норы и переходы... стать частицей, безмысленной и бессловесной... раствориться... принять все и отдать самое себя стае...
  Хрррр!
  Глубоко вдохнув, Маттиас заставил себя спрятать оскаленные зубы и прижать вздыбленную шерсть. Помнится, Паскаль упоминала что-то об идущем из глубины нового естества каждого морфа потоке влияния, который и звучит в их крысином уме зовом. Она говорила, что для крысы, животного чрезвычайно привязанного к стае, этот зов может стать непреодолимым... если не противопоставить ему что-то иное. Цель. Работу. Любовь... Или такой же зов, но другой стаи!
  Его стаи!
  Маттиасу кажется, удалось. Саулиус, Таллис, Кимберли, Гектор, Джулиан — так или иначе, Чарльз смог удержать их души. Но не Марка. Его душа постепенно уходит во тьму...
  Крыс вздохнул и перевел взгляд на леди Кимберли. Высматривать отсутствующих друзей ему надоело, от просто толпы уже рябило в глазах... хотя выдать по подзатыльнику этим любителям подвалов все еще хотелось. Но это может подождать до завтрашнего утра, а сегодня... Осторожно передвинувшись поближе, под бочок леди Кимберли, Чарльз счастливо вздохнул. Она само совершенство! Пока она рядом, все проблемы и беды куда-то отступают, а он сам кажется себе всемогущим... 
  И даже сможет заняться политикой на предстоящем им праздничном обеде.
  Маттиас не любил участвовать в политических игрищах, но выбора у него не было. Должность, ети ее Насож, обязывала! Вот только, всякий раз вступая под сень герцогских покоев, крыс чувствовал себя, словно входил под сень Мертвого прохода. Не в смысле внешнего вида... а в смысле прижатых ушей и вздыбившейся шерсти. Не то что бы герцог Хассан давал ему понять, что он там лишний, отнюдь, но факт, что советники лорда так и облизывались, так и тянули когти, мечтая отобрать все, ради чего он трудился, ради чего жертвовал всей своей жизнью... почти всей. А еще регулярно раздававшиеся голоса, требующие увеличить налоги на доходы гильдии Писателей! Вообще-то не голоса, а голос... лорда Боба! Эх, вцепиться бы зубами в его коняжьи... подбрюшье!! Чтоб раз и навсегда зарекся!..
  ...!
  Опять спрятав оскаленные зубы и пригладив вздыбленную шерсть, Маттиас глубоко вздохнул, и осторожно погладил усами-вибриссами такое надежное, такое успокаивающее плечо Ким. Мысленно посмаковал все три буквы ее имени... Моя самая лучшая, моя самая-самая...
  От ее имени, мысли Чарльза опять перескочили к деяниям и намерениям советников лорда. Нет, конечно же, умом крыс понимал — его впечатления были совершенно ошибочны. На самом деле никто не желал взваливать на себя совершенно бесприбыльную, очень специфичную и очень-очень хлопотную работу директора гильдии Писателей. А уж возможность коня-морфа сместить его с места самца-доминанта крысиной стаи... Представив, как конь предводительствует стае крыс и председательствует на заседании Комитета Грызунов, Маттиас даже язык прикусил, чтобы не рассмеяться в голос. Хотя, конь-морф с какой-то точки зрения, тоже грызун...
  К демону!
  Не все ли равно, что там думают и делают советники лорда, важно, что все новое естество Чарльза требовало, просто вопило, заставляя его защищать все его стаи и всю его территорию от наглых и бесцеремонных пришельцев извне!! И неважно, кто они — лорды ли, герцоги ли, кони ли, собаки ли... Маттиас чувствовал угрозу и все тут!
  Очередной взгляд на сидящую рядом с ним леди, вновь перевел мысли крыса в совсем другую сторону. Кимберли до сих пор считала себя отвратительной, крысой! Она до сих пор думала, что никто и никогда больше взглянет на нее и не полюбит ее. И была абсолютно неправа.
  Чарльз позволил своей левой лапе чуть-чуть сдвинуться вправо, к ней... и внезапно она вложила свою лапу в его!
  Сама!
  Он чуть сжал ей лапу, а она подняла взгляд и ее усы-вибриссы вздрогнули от легкой улыбки. А Маттиас, заметив торчащую между ее резцами маленькую щепочку, потянулся лапой, чтобы убрать эту досадную помеху. Но леди остановила его лапу своей, удивленно воскликнув:
  — Что-то не так?
  — Там торчит щепочка, позволь ее убрать, — повернувшись, улыбнулся он Кимберли.
  — Я знаю, что там, — она все еще придерживала его руку.
  — Ну, так давай уберу, я же вижу — она тебе мешает.
  Подумав единый миг, только сердце успело ударить, Ким кивнула и склонилась ближе, показывая резцы и торчащую между ними щепочку. Маттиас протянул лапу, и со второй попытки хорошенько ухватив ее когтями, вытащил.
  Кимберли коснулась лапой резцов:
  — Так куда лучше. Спасибо, Чарльз.
  Но ее слова заглушил настоящий гром аплодисментов и торжествующих воплей. Бросив взгляд туда, Маттиас увидел прижатый к земле арены лапой маленького бойца деревянный длинный меч. Кажется, бой закончился... Но нет! Обезоруженный дылда выхватил из-за спины деревянный же кинжал и вновь атаковал.
  «Как все это... нерационально! — подумал Чарльз, отворачиваясь. — Неужели не видно, что этот дылда проигрывает сопернику по всем статьям?! Как можно наслаждаться всей этой... дракой?!»
  Крыс улыбнулся, обнимая леди Кимберли за плечи, когда они откинулись на спинку лавки, а Ким чуть склонилась и прижавшись к его груди, обоими лапами ухватившись за такую надежную и твердую лапу...
  Ее взгляд вернулся к продолжающимся поединкам, а Чарльз вздохнул. Он не относился к тому редчайшему племени «разумных», что проповедовала «непротивленье злу насилием», но считал, что длительное рассматривание такого зрелища может быть опасным. Для самого Чарльза это опасно — и сие неоспоримый факт. Но в то же время, он понимал, что эти соревнования жизненно необходимы. Лутины, мелкие, вонючие мерзавцы, непрерывно промышляющие по всей округе. Не менее гадостные, но куда более опасные чудища, волнами набегавшие на Цитадель откуда-то с севера. И разумеется Насож.
  Шесть лет назад он мог уничтожить Цитадель и всех ее жителей. Отбросить его войска удалось лишь чудом, да доблестью защитников. Но ведь это было отнюдь не первое нападение! И не второе... И, увы, не третье. Вообще-то, на Метамор нападали регулярно. В основном с севера. Много реже — с юга. Короли и повелители Среднего Мидлендса тоже бывают... не в духе.
  Да, Маттиаса не было здесь во время битвы Трех Ворот. Но он все равно будет помнить, тех, кто стойкостью, боевым мастерством и магией закрыл Насожу путь на юг. Помнить и готовиться, ведь вполне возможно и ему самому... да куда там, возможно — ему обязательно придется принять бой в этих стенах. И тогда будет важна даже самая малая толика, самый маленький боец, возможно, сможет повлиять на исход противостояния столкнувшихся армий...
  С боев и столкновений мысли Чарльза перескочили на сегодняшний, вернее вчерашний день. Отец Хуг все-таки добрался в Цитадель вовремя! Дороги вблизи Цитадели последнее время стали очень неспокойны и Чарльз опасался, что священник опоздает, но он все же успел. А значит, сегодня вечером состоится месса, посвященная Великому четвергу страстной недели и подготовить к ней душу и мысли очень важно. Подготовиться к воспоминаниям о Тайной трапезе, к вкушению тела Господа и питию крови Его...
  Чарльз глубоко вздохнул. Не то, чтобы его вера как-то ослабла или поколебалась... Но некому было поддержать немногочисленных верующих в Цитадели, некому было подать им слово утешения — потому, что ни одного священника не нашлось во всей округе, на два дня пути. Разве что Жрица, но... Может ли беседа со жрицей ордена, поклоняющегося Многобожию, считаться настоящей исповедью? Долгий разговор с волчицей серьезно облегчил ему тяжесть на душе, но добавил и новых проблем. Ведь даже ей Маттиас не сказал всего...
  Но сегодня вечером он сможет очиститься душой — вспомнив события тысячелетней давности.
  — Делайте это в память обо мне, — прошептал Чарльз едва слышно.
  Эти слова, краеугольный камень его веры, память о жертве, принесенной Им ради всех живущих на этой земле так давно. Память о смерти Его, об отданной Им жизни...
  Шум арены вдруг отодвинулся куда-то вдаль, стал неважным, ненужным, мелким, а перед мысленным взором Чарльза развернулись картины далекого прошлого, давно ушедшего, но не забытого. Он увидел человека, сына божьего, исхлестанного, побиваемого бичами и выкриками из толпы. Кровь его ручьем текла по разорванной в клочья коже. Маттиас узрел огромное дерево, корявые ветви, словно руки, тянущиеся, чтобы ухватить небо и в ужасе наблюдал, как Иешуа был подведен к необъятному стволу, как солдаты взяли огромные ржавые гвозди и ударил молот. Чарльз съежился, когда ржавый металл погрузился в слабую плоть меж костями предплечий, когда же хлынула кровь...
  С каждым ударом метал погружался все глубже и глубже, скребя по костям. А Чарльзу казалось, что это его прибивают к тому дереву, это его руки пробивают ржавые острия. Он пытался закричать, но горло как будто чей-то рукой, сдавило спазмом, и он мог только смотреть и слушать торжествующие раскаты смеха бывшего Его ученика, Иуды, предавшего и убившего Учителя!
  Это было торжество смерти и проклятых жрецов, жрецов не ведавших высшего, не пожелавших прислушаться к словам изреченным земными устами Эли и обрекших свои души на вечную гибель...
  — Чарльз! — Кимберли осторожно тряхнула его за плечи, вырывая из жуткого видения, — Чарльз, что с тобой?
  Маттиас медленно втянул воздух сквозь все еще сжатое горло, миг или два невидяще смотрел в никуда, потом уткнулся мордой ей в плечо:
  — Это... как жуткий сон. Я уснул?
  — Ты как будто уплыл куда-то, — покачала головой Кимберли. — Глаза открыты, но ничего не замечаешь. Тебе... было видение?
  Чарльз откинулся на спинку лавки, подождал, пока леди займет место рядом с ним, глянул вниз, на арены. Там, как раз сменялись пары — один из поединщиков хромал к шатру целителя, другие рассаживались вдоль края арены, на скамейках.
  — Да, мне было видение, — наконец решился Маттиас. — Я видел смерть Учителя Иешуа. Ты... ты знакома с постулатами Эли, открывателя путей?
  Теперь уже задумалась Кимберли.
  — Сегодня вечером, сразу после заката отец Хуг проведет мессу и таинство причастия, — Чарльз поторопился заполнить возникшую паузу. — Я хотел пригласить тебя... если... Ты же знаешь, что такое месса и причастие?
  — Нет, — легонько улыбнулась Кимберли. — Я знаю о Учителе Иешуа, знаю молитвы и читала Книгу Дорог. Отец сам рассказывал мне все, что смог понять когда-то, но он никогда не упоминал ни таинство причастия, ни мессы.
  — Но... — Чарльз мысленно обругал себя тупицей и идиотом. Он даже не подумал поинтересоваться — а ступает ли леди дорогами Эли? Она вполне могла поклоняться одному из Многобожия... Или ступать по дорогам вне заветов Отца отцов, как тот же Михась... А могла происходить из такого захолустья, что не входило ни в одну из епархий! — Прости, если этот вопрос слишком личный, но стоишь ли ты на путях Его?
  — Да, я верую во Эли, единого Бога Вседержителя, Творца неба, земли и дорог видимых и невидимых, — ответила Кимберли, дословно цитируя строку из Символа веры.
  — Тогда, может быть... пойдем путями Эли вместе? Пусть тебе не знакомы таинства и службы, но ведь надо же когда-то начинать!
  Присев на одно колено, Маттиас положил лапы поверх ее и умоляюще заглянул ей в глаза. Он очень хотел, чтобы она разделила с ним его путь. И сейчас молил Эли дать ей силы принять наставления Отца отцов, принять путь и помощь отца Хуга...
  Он вдруг подумал, что за последнюю неделю обращался в молитвах и помыслах к Эли чаще, чем предыдущие месяцы... да, что там месяцы! Годы! Что это? Что изменилось в окружающем мире? Или... в нем самом?!
  — Я хотела бы разделить твой путь, если позволишь... — смущенно выдохнула леди Кимберли, нервно сжимая когтистые ладони.
  Чарльз опустил голову, скрывая радостную улыбку, но сияющие глаза он скрыть не сумел. Да и не особо хотел, если честно:
  — Спасибо моя леди! Почту за честь!
  А она с улыбкой взъерошила ему мех на затылке и когда он уселся рядом, склонилась к нему, позволив опять обнять и сама обнимая его лапы и согревая их дыханием...
  Тем временем внизу, на площадках арены уже появились новые пары бойцов. На ближайшую к ним вышли хорек и кенгуру. Маттиас даже шею вытянул, пытаясь рассмотреть, кто это такие. Хорька он просто не знал... наверное, кто-то из скаутов, что вечно бродят за северными воротами Цитадели. А вот кенгуру... Вроде бы в Цитадели был только один... Хабаккук?! Но тогда кто же?..
  Быстро бросив взгляд на трибуну, крыс убедился — там Руу уже не было, зато Таллис и Нахум размахивали лапами, как две ветряные мельницы, подбадривая приятеля.
  Чарльз удивленно потер ухо — кто бы знал, что этот треугольный попрыгунчик умеет не только размахивать кулаками, да увиливать от написания рассказа! Никогда бы не подумал... А впрочем, ничего удивительного. Жупар, при всей его внешней ординарности был очень даже непрост. Сейчас, наскоро перебрав в памяти его рассказы и болтовню, пьяную и не очень, Маттиас вдруг осознал, что тот практически ничего о себе не рассказывал.
  И этот треугольный затворник смел что-то говорить против Куттера! Мандюк сумчатый! От себя внимание отводил, не иначе! Вот уж действительно...
  Ух!
  Поединщики, до сих пор ограничивавшие себя защитой да разведочными выпадами, наконец, взялись за дело всерьез. Деревянные мечи так и замелькали — удары, выпады, защиты, уходы... Незнакомый Чарльзу хорек брал скоростью и верткостью, а вот Хабаккук... Этот толстоногий, жирнохвостый притворщик отмахивался с такой ленивой уверенностью в каждом движении, что сразу становилось ясно. И понятно.
  Мандюк сумчатый. Мог бы и рассказать...
  Маттиас вдруг осознал, что его захватило зрелище боя. Что ему хочется смотреть еще и еще!
  О Эли! Нет! Спустя столько лет обнаружить, что его душа все еще жаждет насилия?!
  Чарльз взмолился всем известным святым и самому сыну божьему, прося спокойствия и отрешенности. И молитвы помогли — душа успокоилась, тяга к кровавым зрелищам пропала, и Маттиас снова смог смотреть на арену отрешенным, безучастным взором, как и пристало отринувшему путь тьмы и уверовавшему в пути, открытые миру Эли. И уже спокойно крыс наблюдал, как торжествующий Хабаккук одним прыжком оказывается на трибуне, возле друзей, а грустный хорек прихрамывая и перекосившись на левый бок плетется к палатке целителя. Да-а... печальное зрелище. Страшно подумать, чем мог бы кончиться бой, будь у кенгуру в руках не деревянный... в общем-то палка, не более... а настоящий меч? Его противнику в бою не позавидуешь...

* * *

  Когда солнце коснулось верхнего среза внешних стен Цитадели, Чарльз и Ким наскоро перекусили в одном из павильонов на площади, взяв всего лишь один кусок сыра на двоих. Собственно, Маттиас откусил только пару раз, предоставив леди возможность съесть большую часть. Сам же он все это время грыз палку для грызения, ту самую, что подарил Фил, на последнем заседании комитета. Уже порядком погрызенная, палка потеряла былую изящность и красоту, но все же еще была достаточно прочна для его зубов.
  День тянулся очень медленно. Прошел конкурс мечников-рыцарей, выступили лучники, арбалетчицы. В последнем конкурсе поучаствовала леди Кимберли. Она не заняла первого места, но тем не менее, получила поощрительный приз из рук самого герцога. Потом свою выучку демонстрировали тройки дальней разведки — скауты. А день все тянулся и тянулся...
  Но вот, наконец зажглись факелы, зазвучала музыка, на центральном подиуме обосновался Фил, со свитком в лапах и разумеется неизменной троицей — Таллис, Нахуум и Хабаккук в качестве актеров. Под руководством директора гильдии Писателей, подбадриваемые солеными зрительскими шутками, то и дело пускаясь в импровизацию, они начали в лицах ставить рассказ занявший третье место в конкурсе.
  Рассказ как раз достиг середины, когда Кимберли доела последние сырные крошки и напоследок утолив жажду из фонтанчика, они отправились вглубь главного здания Цитадели. Страстной четверг подошел к своему завершению, и им пора было идти на мессу.

  Ведя леди Кимберли бесконечными коридорами, Чарльз обдумывал сегодняшний день, его наступающее завершение и становился все мрачнее и мрачнее. Леди Кимберли присоединилась к ним, она будет участвовать в таинстве причастия и продолжит путь, дорогами Эли — во оставление и искупление грехов. И это хорошо! Но сколь много еще вокруг блуждающих во тьме неверия и невежества! Друзья, соседи, люди и нелюди, окружавшие его каждый день, дравшиеся вместе с ним, ходившие с ним в ближний патруль... И он ничем, совсем ничем не может им помочь!
  Да что он может вообще? Совсем немногое. Писать рассказы и показывать пример собственной жизнью и собственной верой. Увы, всего лишь... Он даже не может проповедовать, ведь он не наставник, он даже не знает толком Книги Дорог!
  Ах, как было бы хорошо, если бы одна из дорог Эли привела бы в Цитадель священника. И не на три дня, как наезжает отец Хуг, благодарение Эли, за его визиты... А насовсем! Тогда, быть может он смог бы помочь и другим найти пути Эли, принять Его учение и Его дороги!
  Ведь не зря же был явлен Чарльзу знак! Не зря же было явлено ему видение истязаемого лорда Иешуа, не просто же так он видел прикрытую лишь набедренной повязкой Его наготу, чувствовал Его боль, всем сердцем ощущал Его доброту и прощение...
  Последняя жертва, истинная жертва!
  И урок. Необходимый урок.
  Смог бы сам Чарльз отдать жизнь за других? Трудно сказать... Последнее время скорее нет, чем да.
  Эгоизм? Вряд ли.
  Трусость? Кто знает...
  Вокруг него последнее время появилось так много тех, ради кого стоило остаться в живых. И за кого не страшно было умереть!
  Смог бы он принять смерть за леди Кимберли? Безусловно!
  За своего сюзерена и повелителя? Да.
  За друзей и крыс его стаи? Снова да.
  За веру? Если потребуется.
  Но тут холод сомнения коснулся его мыслей.
  Смог бы он умереть за лорда Иешуа? За Учителя, открывшего пути Эли миру и проповедовавшего их? Чарльз хотел бы сказать да, но всякий раз останавливался, думая обо обо всех окружавших... ему совсем не хотелось их покидать!
  Чарльз пытался разобраться в собственных мыслях, но кружение сомнений не ослабевало и даже молитвы не помогали! Он должен, он обязан успокоиться и осмыслить все это. Он должен руководствоваться наставлениями святых, догматами веры и самое главное — помнить об учении и жертве самого Иешуа!
  И в конце концов, разве не привел он леди Кимберли к постижению таинства причастия и путей Эли? То малое, что лишь ему по силам!
  Маттиас вспомнил ее лицо, в тот миг, когда она просила его разделить с ней этот путь... Он было прекрасно, и озаряла его любовь! Она пройдет этим путем, она сделает это для него и это великолепно!

* * *

  Зал, избранный для проведения церемонии — длинное помещение с белым, неправильной формы куполом вместо стен и потолка — изнутри напоминал половинку разрезанной вдоль гигантской яичной скорлупы. В тупой части «яйца» был устроен временный алтарь — символическое изображение дуба с разбегающимися от корней на восемь сторон света дорогами. Перед алтарем, на маленьком подиуме стоял переносной аналой.2 Остальное пространство зала занимали скамейки и лавки.
  Отец Хуг сам стоял у входа, встречая прибывавших прихожан. Когда Чарльз и Кимберли вошли в зал, он как раз очень тихо что-то говорил сэру Саулиусу. Наконец пожилой крыс кивнул, прошел к своему месту и опустившись на колени, начал молиться. Маттиас тем временем бросил быстрый взгляд в зал, увидев и других прихожан, многие как Саулиус молились, стоя на коленях.
  Святой отец, проводив взглядом сэра Саулиуса, улыбнулся Чарльзу и чуть поклонился леди Кимберли. Очень высокий, с коротко стриженой каштановой шевелюрой, толстогубым улыбчивым лицом, придавленным как гирей широким, приплюснутым аристократическим носом и оттененным короткой бородкой. Поправив рукава одетой поверх сутаны простой белой альбы3 с фиолетовой столой4 через плечо, священник крепко пожал лапы крыса.
  — Отец Хуг... — смущенно потупился Чарльз.
  — Чарльз, сын мой! Рад тебя видеть, — священник говорил глубоким, звучным баритоном. — Но я ждал тебя вчера.
  — Простите отец Хуг, не решился побеспокоить вас своими мелкими проблемами. Ведь вы наверняка устали в пути.
  — Ты не прав Чарльз, — покачал головой священник, — не бывает мелких проблем, ибо все они суть препоны, на дорогах созданных Эли. И все они равно важны. Что же до усталости... — тут отец Хуг улыбнулся еще раз. — Неужели я кажусь тебе столь немощным, чтобы из-за какой-то там усталости отказаться повидать старого друга? Чарльз, ты ошибаешься. Итак, поскольку сегодня вечером мы оба будем заняты, предлагаю тебе навестить меня завтра утром. После завтрака. Согласен?
  — Почту за честь, — склонился Маттиас.
  Священник еще раз пожал ему лапы и повернулся к леди Кимберли:
  — А теперь будь добр, представь мне молодую леди. Мы незнакомы.
  — О! — опять смутился Чарльз. — Отец Хуг, хочу вам представить мою особенную подругу, леди Кимберли, урожденную баронессу Братас.
  Отец Хуг приветливо улыбнулся, отмечая, что смущенная леди не желает приближаться к нему. Он осторожно присел на одно колено, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне:
  — Здравствуйте леди Кимберли. Приветствую вас и желаю прямых и легких дорог. Знакомы ли вы с путями Эли?
  Кимберли медленно кивнула, стараясь не встречаться взглядом с человеком:
  — Отчасти.
  — В таком случае, приглашаю вас разделить с нами таинство святого причастия и молитвы Учителю, Создателю дорог и Духу святому.
  Он осторожно пожал ей лапы и указал распростертыми руками на скамьи в зале.
  Кимберли медленно вздохнула, тревожно оглядываясь назад и Чарльз увидел во взгляде неуверенность и даже страх. Он тут же крепко обнял ее, успокаивая, и они все-таки вошли внутрь.

  Несомненно, отец Хуг все сегодняшнее утро занимался освящением зала — устоявшийся запах благовоний ощущался в воздухе, вместе с едва заметным запахом пресного хлеба, ожидавшего своего часа возле алтаря.
  Маттиас подвел леди Кимберли к одной из скамеек, поближе к первому ряду. Усадив ее, Чарльз сам встал на колени, ободряюще улыбнулся и, закрыв глаза, склонил голову в молитве.
  Мысленно Чарльз обратился к Мадонне и самому Иешуа, моля дать ему стойкости в вере, и прося отречь от него прошлое, оставив его во тьме ушедшей. Еще он просил за леди Кимберли, моля дать ей силы и возможность узреть все величие и всю благородность Учителя Иешуа, сын божьего, узреть стройность и соразмерность учрежденной им Святой Матери Церкви и дать леди сил вступить на пути, открытые миру жертвой Учителя.
  Еще раз обратившись с молитвой к Эли, создателю дорог, Маттиас вспомнил видение, дарованное ему сегодня днем. Вспомнил текущую кровь Учителя, вспомнил Его лицо и Его последнее благословение. И тогда в душу Чарльза вдруг снизошел покой и ясность, а все проблемы и беды бежали, как тень бежит в стороны, проницаемая ярчайшим светом...
  Тогда Чарльз поднялся с колен и занял свое место, ибо он был полностью готов к предстоящему таинству.

  Тем временем, обстановка в зале постепенно менялась. Леди Кимберли, все еще немного смущенная, повозившись и посмотрев по сторонам, прижалась плотнее к плечу усевшегося на свое место Чарльза. Отец Хуг по-прежнему стоял у входа, встречая прихожан, но свободных мест уже почти не осталось. Оглядевшись, Маттиас увидел давным-давно знакомые лица и морды постоянных прихожан. Но, что удивительно, появились и новички.
  Юный мышь-морф... Маттиас напряг память — на встречах Попечительского совета Грызунов юноша ни разу не появлялся, но тем не менее... как же его... Сполох. Точно, ученик мага Пости. Неплохой парнишка, хоть и порядочный домосед. Правда, последнее время остался практически без наставника — его учитель больше находится в эльфквеллинском Университете, чем в Цитадели. Что не очень-то хорошо... нужно бы присмотреть. Хотя, кто-то же его сюда привел... Рядом знакомое, пока еще лицо, не морда. Румяные щеки, широкая улыбка, наводящая на мысли о покосах, пашнях, деревенском молоке — Мишель. И еще один пушистый, но уже черно-белый, в полоску — кот-морф, Бреннар.
  «Да они же не просто рядом, они вместе! — отметил Чарльз. — Спелись голубчики! Та-ак. Мишель у них похоже за старшего... тот еще оболтус. И что это они так внимательно слушают, аж рты пораскрывали?»
  Поведя ушами, Чарльз тоже прислушался...
  — ...тут его светлость и говорит: «Ты что же это, уважаемый, мне в хлебе запек? Это ж, таракан!» — Фил оглядел слушателей, огладил длинные кроличьи уши и продолжил: — А Грегор, не минуты не раздумывая, подходит ближе, присматривается и в ответ: «Да что вы ваше сиятельство, какой же это таракан? Это же изюм!» Цоп таракана лапой, да в пасть. И проглотил!..
  Ухмыльнувшись, Матиас отвел уши. Так вот как наш доблестный придворный пекарь лорда кормит! И вот как кексы с, хе-хе, изюмом придумывает!
  Повернувшись в другую сторону, крыс почти тут же наткнулся на еще одну знакомую, но в данном месте новую морду. Михась. Встретившись взглядом, лис тоже улыбнулся и кивнул. Чарльз даже и не думал, что этот, как он себя назвал: «маньяк-убийца с топором», все-таки откликнется на приглашение. Но он пришел... и это очень, очень хорошо! Значит, есть надежда для всех, даже для самых...
  «Можно ли назвать Михася кровожадным? — задался вопросом Чарльз. — Его лапы, вне всякого сомнения, обагрены кровью по локоть. Но сказано было лордом Иешуа: «открыты пути мои любому!» Значит... надежда есть. Для всех нас!»
  Последними, когда отец Хуг уже закрывал двери зала, примчались запыхавшиеся... Разумеется, троица писателей. Нахум и Жупар, активно жестикулируя и шепотом что-то объясняя, усадили совершенно смущенного Таллиса на заднюю лавку и там затихли.

  Спустя несколько мгновений отец Хуг взошел к аналою и вгляделся в лица. Дети, женщины, морфы... Попавшие под одно из проклятий Насожа, они настолько отличались от привычной паствы, что это не могло не волновать человека... все еще остававшегося человеком. Все еще не ставший жертвой проклятий, он, тем не менее, продолжал рисковать своим обликом и сутью, приезжая сюда, в проклятую Цитадель, на самый северный предел Северного Мидленса. Приезжал, чтобы проповедовать, чтобы помогать всем, кому он сможет помочь.
  Маттиас еще ни разу не встречал столь поразительного самообладания. Ведь задержись отец Хуг чуть дольше... Четыре, пять дней — безопасный срок. Шесть — опасно, бывали случаи. Семь — и ты точно проклят. Проклят навсегда. Уже к концу дня начнутся изменения. Пока еще совсем мизерные, незаметные... Но нет такой силы на свете, что могла бы их остановить.
  Кто-то изменялся быстро. Как сам Чарльз. Кто-то изменялся медленно и постепенно. Как Мишель. Но изменялись все.
  Отец Хуг не собирался рисковать — к вечеру пятого дня он уедет. Маттиас даже и не думал его порицать, но... в глубине души, где-то на самом донышке, ему хотелось, чтобы святой отец однажды задержался. И остался. Насовсем.

  Дождавшись тишины и внимания зала отец Хуг заговорил:
  — Братья и сестры мои. Обращаюсь к вам, к вашим душам: да не будет забыт сей день, день, в который многие сотни лет назад впервые свершилось таинство причащения. Таинство свершенное Учителем и Его учениками! Сегодня мы также как и они преломим хлеб и будем пить из чаши, вспоминая историю жизни и смерти лорда Иешуа. Почему мы будем это делать? Потому что Он сам повелел нам так: «Делайте это в воспоминание обо Мне».
  Вы могли бы спросить, более того, я вижу — вы хотите спросить: что значат эти слова? Что хотел сказать нам Учитель?
  Здесь всё просто. Воистину было так, что Лорд Иешуа умер за наши грехи, умер чтобы спасти нас, чтобы открыть для нас дороги, сотворенные его отцом. И причащение, вот то действо, то таинство, подобное мистериям древних пророков, что становится точкой на нашем пути, на нашей тропе. Точкой, соединяющей небо и землю, перекрестком открывающим для всех нас мириады новых путей.
  Помните, что говорит Ученик Павел? «Всякий раз, как вы едите этот хлеб и пьёте чашу, — вы смерть Учителя возвещаете, пока Он не придет» (1 кор 11:26).
  И потому, преломление хлеба — это не просто повод вспомнить о том, что случилось в глубоком прошлом. Когда мы преломляем хлеб и пьем вино, мы присоединяемся к ученикам в горнице на Тайной трапезе. Мы соединяемся и с самим Учителем, молящимся на Гефсиманской тропе и стоящим перед предателем и обвинителем — Иудой и судьей его Пилатом. Мы становимся едины с Ним, висящим на бронзовых гвоздях и восстающим из гробницы.
  Евхаристия таким образом — суть нить, соединяющая прошлое и настоящее. Событие двухтысячелетней давности становится трапезой, которую мы разделяем здесь и сейчас!

  Негромкий голос Отца Хуга заполнил залу, эхом отдаваясь в душе каждого слушателя. Его проникновенные слова падали драгоценными камнями, моща дорогу в каждую душу, к каждому из его паствы:
  — Ибо сказано было самим Учителем: «Истинно, истинно, говорю я вам, если только ты не ешь плоть Сына человека и не пьешь Его кровь, ты не имеешь жизни в себе; но кто ест мою плоть и пьет мою кровь, имеет жизнь вечную, и я подниму его в последний день, поскольку плоть моя — пища воистину, и кровь моя — питие воистину. Ибо едящий мою плоть и пьющий мою кровь пребывает во мне, и я в нем».
  Помните его слова, помните и не забывайте: «Делайте это в память обо мне»...

  Делайте это в память обо мне.
  Эти шесть слов напомнили Чарльзу, почему он встал утром, почему он прожил его дни, почему он прожил его жизнь, и почему он зарекся когда-либо пользоваться силой. Именно сейчас весь пройденный им путь обрел звенящий, пронизанный ясностью смысл.
  А потом миг единения и проницания ушел и, почувствовав лапу леди Кимберли в своей, Чарльз взглянул на подругу.
  Леди слушала проповедь, приоткрыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Она внимала каждому слову, забыв обо всем и обо всех. Маттиас ни сколько не удивился ее реакции — слова пастыря Путей могли очень удивить неподготовленного слушателя. Он помнил, как рассказал о таинстве причастия кому-то, кто никогда не слышал о Путях Эли и получил в ответ изумление и даже страх: «Вы едите тело своего Бога?!»
  Что можно было ответить на такой вопрос? Дарованные Богом, сыном человека Право и Честь, жертва, принесенная Им, жертва избавительная и открывающая, избавляющая нас от грехов и открывающая нам Его Пути... Иешуа умер и оставил нам в завет таинство причащения — Право и Честь испить крови Его и вкусить тела Его. То, что выглядят они, как простой хлеб и вино, ничего не значило, поскольку было лишь внешним обликом. А уж чему научился Чарльз, живя в Цитадели — так это пониманию, что внешность не имеет значения...
  Тем временем проповедь заканчивалась рассказом о Тайной Трапезе, от которой и повело свою историю таинство причастия.
  В душе Маттиаса вновь возникли образы происходивших столетия назад событий. Вот Учитель и его ученики собрались у стола в придорожной корчме. Лорд Иешуа в центре, ученики вокруг. Лишь предатель и будущий обвинитель Иуда немного в стороне и в то же время напротив — как будто уже противопоставляя себя Учителю. Решение принято, путь предательства уже избран и вот-вот будут произнесены решающие слова...
  Вот Иешуа благословляет хлеб и вино, вот он ломает хлеб на равные части и дает каждому ученику отпить вина из чаши...
  Он знает — это последняя их общая трапеза, последний вечер, когда они все еще вместе. Но Он знает и что кто-то из них уже решил предать его, и наверняка даже знает — кто...
  Чарльз сморгнул навернувшиеся на глаза слезы, мысленным взором все еще видя давным-давно ушедшие в небытие события.

  Но проповедь закончилась, и служки понесли вдоль рядов бронзовую чашу с гостиями и серебряную с вином, а святой отец прошел с ними вдоль рядов, собственными руками беря части Тела Учителя, окуная их в Кровь Его и вкладывая в руки и лапы вставших на пути Эли.
  Леди Кимберли осторожно приняла свою часть обеими лапами и, осмотрев, подняла встревоженный взгляд на Маттиаса. Чарльз ободрил ее улыбкой и бережным поглаживанием ее лапы. Потом он снова взглянул на алтарь, возведенный в высокой части залы. На резное изображение дуба... Того самого дуба! Приглядевшись, Маттиас как будто вьяви увидел сочащиеся смолой незаживающие язвы, оставленные бронзовыми костылями и засохшие потеки крови Учителя...

  — Сказано было: «И когда они ели, Иешуа взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое.  И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов и во открытие путей и дорог», — отец Хуг уже вновь стоял за аналоем и держал свою часть тела Учителя на виду всего зала. — Так отведаем же и мы с вами, братья и сестры, и да будут ваши дороги легки и да укажет вам верный путь молитва.
  Чарльз поднес свою часть к губам и поразился исходившему от нее запаху. Он чувствовал исходивший от гостии аромат пресного хлеба и смочившего ее вина, но в тоже время он ясно почувствовал очень и очень знакомый любому бойцу запах человеческой плоти и крови... Плоти Учителя!
  Вкус же, легшей на язык гостии он не смог бы описать даже самому себе. Менявшийся каждый миг, он казался то горьким, как первородный грех, то восхитительным, как благословление Мадонны... И каждый проглоченный кусок напоминал о хлебе, том самом, что был возделан, сжат, испечен и разломлен — чтобы накормить пять тысяч пятью хлебами.
  И в то же время в каждом глотке чувствовался привкус вина. Маттиас обожал вино, иногда даже злоупотребляя им, но в этом случае все было совсем по-другому. Совершенно! Каждая капля этого вина согревала и заставляла кровь быстрее бежать по жилам, каждая рождала в его душе образы — кровь, текущая из ран Иешуа, собираемая в чашу... лорд Иешуа висящий на дереве и копье солдата, вонзающееся в его бок... поток крови, растворяющийся в потоке воды, с листьев дуба, с плачущих небес, потоки, омывающие мертвое тело, очищающие его...
  Напоследок Чарльз вспомнил, так ясно, будто это произошло не далее чем вчера — крещение и первое причастие кровью и плотью Его, очищающее самую душу, наполняющее ее неиссякающей живительной благодатью, дарующее жизнь вечную...
  Маттиас медленно обведя взглядом зал, увидел очень, очень внимательный взгляд отца Хуга, устремленный на него одного. Святой отец очень медленно и многозначительно кивнул, а Чарльз повернулся к леди Кимберли. Глубоко вздохнув, леди ухватилась за его лапу, как утопающий за ветку.
  Что-то изменилось в зале. Не было ни вспышек света, ни внезапного звука, ни дрожащей земли, но что-то все же произошло. И Чарльз знал, что — таинство причастия, величайшее таинство к которому он готовился, о котором думал весь день, свершилось!
  При мысли об этом, всем существом Чарльза овладела легкая печаль — об ушедшей благодати и единении, и надежда — ибо прошедшее таинство открыло потаенные до того пути. Пути и дороги в будущее...



  Перевод — Redgerra.
  Литературная правка — Дремлющий.



  1 2 фута — примерно 60 см.
  2 Аналой — высокий наклонный столик, подставка для Книги Дорог.
  3 Альба — литургическое облачение священнослужителя церкви Эли, в данном случае - белый балахон до пят.
  4 Стола — деталь облачения священнослужителя, широкая (~10 см) шелковая лента.


История 41. Я проснулся утром рано... Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября

  В то утро Маттиас выбрался из-под одеяла еще до рассвета.
  — А-а-ох!
  Насилу продрав глаза, крыс-морф пошлепал босыми лапами по теплым каменным плитам, сгорбился, усевшись на краю кровати... на минуточку, вот буквально только...
  — Тьфу, зараза!
  Поймав падающий ночной колпак, крыс заставил себя подняться.
  Все дело было в том, что сегодня крыс желал выглядеть особенно безупречно. Ведь сегодня вечером они с леди Кимберли пойдут на торжественный ужин. По личному приглашению самого герцога!
  Нет, подобное приглашение не было чем-то особенным. Почетным, несомненно полезным, но... большинство его друзей, так или иначе, уже получали таковое. Коперник там бывал, Михась тоже, Шаннинг даже несколько раз, а Фил так и вообще, в герцогской столовой чуть ли не поселился.
  Потянувшись и хорошенько зевнув, Маттиас открыл дверцу шкафа. Нужно выбрать что-нибудь чистое, но простенькое, чтобы одеть поверх мокрой шерсти, после купания. И полотенце...

  Уставившись в полупустое нутро древнего, как сама Цитадель, и скрипучего, как главные ворота, шкафа, крыс пытался вспомнить — а когда же он в последний раз разговаривал с лордом Хассаном? Не то, чтобы Томас избегал общения, спрятавшись в личных апартаментах. Наоборот — герцог часто появлялся среди простых жителей Цитадели, одним своим видом напоминая всем, что даже он подвластен общей беде. Просто... просто... как-то не о чем им было говорить. К тому же, будучи известным меценатом и покровителем гильдии Писателей, лорд на самом деле прискорбно мало интересовался литературой.
  Нет, он читал ежемесячно представляемые магистрами гильдии произведения придворных писателей, но как-то так... без интереса. По обязанности. А самый долгий разговор у них был... дайте светлые боги памяти... да собственно, когда Чарльз просил подъемные для гильдии, почти пять лет назад. Тогда, писателям остро требовалось собственное помещение и хотя бы немного денег. До того, многочисленные просьбы придворных писателей приводили только к бесконечным спорам и ругани в совете. Чарльз же, ненавидя всю эту подковерную возню, обратился напрямую к герцогу — и добился!

  В очередной раз потянувшись, Чарльз нацепил на себя что-то не очень чистое, но более-менее целое, так, лишь бы срам прикрыть. Потом сунул теплую шерстяную накидку-пончо в корзину, поверх нее простую полотняную камизу, большое полотенце, пару надежно закупоренных глиняных пузырьков и захлопнул скрипучую дверку.

  Проведя в Цитадели шесть лет, Маттиас так и не привык к идее теплой ванны. Всю свою жизнь, он купался в холодных реках с достаточно сильным течением. Самый безопасный вариант — в стоячей воде очень быстро заводилась всяческая водная нечисть, начиная от банальнейших пиявок-кровососов, заканчивая куда как более опасными и неприятными червями-волосянками.
  Вот только, чтобы вымыться в привычной холодной воде, Чарльзу пришлось бы выйти за пределы внешних стен, к ближайшей реке. Где-нибудь еще, крыс так бы и сделал, но не в Цитадели. Не там, где в ближайшем овражке запросто может прятаться ватага лутинов. Так что, придется мыться в Банях.
  Ах, Метаморские Бани! Построенный в незапамятные времена комплекс моечных, больших и малых бассейнов, постирочных, сушилок... Обогреваемый теплом, идущим из самого магического сердца Цитадели, бесперебойно снабжаемый водой из текущей в глубочайших галереях настоящей подземной реки, он давал возможность мыться и стираться, а зимой и сушить одежду практически всему населению Цитадели. В том числе и Маттиасу.
  Но идти туда днем, расталкивая локтями толпу, публично раздеваться, подвергая себя тщательно скрываемым насмешкам и косым взглядам... не очень-то приятно. А ведь еще нужно время — высушить мех. Даже в овеваемой горячим воздухом сушилке, это займет не менее получаса. Вот и поднялся Чарльз еще до рассвета, и плелся сейчас по бесконечным и тихим пока еще коридорам с корзинкой в лапе. В ближайшие час или два они заполнятся кипучей праздничной деятельностью, потом жители и гости Цитадели постепенно переместятся на улицу. Третий день Фестиваля... Самый пик праздника. И Чарльз мог бы поклясться — лучшего праздника, за последние годы... да, что там годы, за всю его жизнь!

  Распахнув дверь, Чарльз тут же оказался окутан клубами пара, а поведя носом, почуял застоявшийся запах благовоний, скрашенный едким, всепроникающим запахом жидкого мыла. Теплые шершавые каменные плиты коридора, сменились тоже теплыми, но уже гладкими и мокрыми мраморными плитками купальни. А мокрые и гладкие плитки — вещь весьма и весьма небезопасная. Чарльз и сам бывало, скользил по этим плиткам, и видел, как скользили и падали другие. А еще слышал рассказы о метаморцах, поскользнувшихся и ударившихся головой о края ванн, бассейнов и купальных чаш.
  Осмотревшись и уверившись, что в зале он один, Маттиас довольно вздохнув,  отправился выбирать подходящую ванну. Он любил купаться в одиночестве, пусть даже приходилось вставать до рассвета или ложиться заполночь... Но оно того стоило. Что может быть лучше, чем возлежать в круглой чаше из светящегося бело-розового мрамора, в тишине и покое, подставлять лапы струям текущей воды, лениво рассматривать поднимающиеся от горячей воды клубы пара и лишь иногда менять место — перемещаясь от прохладного к горячему краю или наоборот...

  Поставив корзину на край каменной скамьи, возле одной из купальных чаш, крыс аккуратно сложил чистую одежду и бросил на пол грязноватые тряпки. Ощутив кончиками пальцев мех на теле, Чарльз вспомнил себя шестилетней давности и в очередной раз изумился извивам судьбы. Мог ли он, шесть лет назад, поверить... да даже предположить, что остаток жизни ему придется прожить в зверином облике? В шкуре крысы?
  Пять лет назад, придя в Цитадель, он ожидал чего угодно, только не этого. Он готовился стать ребенком, малышом, едва начинающим ходить. Готов был даже стать женщиной, хотя и боялся этой перспективы больше всего. Хотя... все же, не совсем. Больше всего, он тогда боялся обрести облик хищника. Ему не нравилось даже думать о такой возможности! Это казалось абсолютно непредставимым!
  Уже поднявши ногу над бортиком чаши, Маттиас застыл соляным столбом. Казалось? Или кажется? Сейчас ему отвратительна даже сама мысль, что тогда он мог стать хищником. Да, сейчас. А тогда? Да нет, не может быть... или может?.. Перед мысленным взглядом крыса, как наяву встали строки так и не отправленного письма:
  «...в некоторые минуты мне кажется, я готов к изменению, готов принять новый облик, каким бы он ни был — ребенок, женщина, зверь... но проходит миг, и я вновь сомневаюсь. Став зверем, смогу ли я обуздать известные тебе беды моей натуры? Не знаю. Но сколь же притягательна возможность обрести облик тигра, рыси или даже льва...»

  С тяжелым вздохом отбросив неприятные воспоминания, Чарльз все-таки опустил ногу в теплую воду. Казалось, ее охватило ласковое и нежное объятье. Сев на теплый камень бортика, крыс поводил ногами в медленно струящейся воде. Мех расплылся, поднялся, колеблемый плавными волнами. Вдохнув поднимающийся от поверхности воды пар, Маттиас стряхнул с обвисших усов капельки воды и осторожно опустился в воду весь.
  Некоторое время он просто плавал — раскинув лапы в стороны, погрузив морду в воду, оставив над поверхностью только кончик носа. Тяжелый, влажный воздух и горячая вода, соединившись с оставшейся в теле усталостью, навалились вдруг неподъемной тяжестью, затуманили мысли, желания... и Чарльз безвольно повис в воде, чувствуя как волны, едва ощутимо лижут его тело, шевелят мех, плавно поднимают и опускают лапы...
  Зыбкие видения, на грани сна и яви, явились к нему. Леди Кимберли вновь осторожно брала обеими лапами смоченную в Его крови часть Его тела... они вместе склоняли головы перед отцом Хугом, а над ними явлен был лик Сына божьего, прекрасный и печальный, в глазах его легким пеплом застыла усталость пройденного пути и в то же время светилась надежда — ожидание новых дорог. Он протягивал руки, благословляя, и улыбка Его изливала спокойствие в их души. Потом они беседовали, и хотя Чарльз не помнил ни единого Его слова, но неизбывная уверенность и ожидание светлого будущего, звучавшие в каждом звуке Его речи...

  Чарльз уже просыпался, но все еще дремал, когда дверь купальни хлопнула. Чуть приподняв голову, крыс оттолкнулся лапой от стенки, переплывая подальше от бортика чаши и вглядевшись, узнал Мишеля. Маттиас видел паренька вчера, на мессе, и уже там отметил проявившиеся, наконец, в его облике перемены, порожденные изменением. Лицо юноши определенно стало шире, уши сместились вверх и определенно поменяли форму. А уже сейчас, когда Мишель глянул на масляный светильник, в его глазах Чарльзу привидилось что-то странное — они как будто потемнели... Точно, потемнели.
  Едва-едва приподняв морду над водой, крыс наблюдал, как юноша, нервно оглядываясь, подошел к соседней чаше, быстро разделся и прыгнул в воду. Что ж... кажется, его изменение скоро завершится. Тело почти полностью покрыто плотным мехом, пятка передвинулась, формируя пальцеходящую стопу. И кстати! Изогнувшиеся губы показывали крупные передние зубы! На мессе их еще не было видно... Похоже, паренька пора приглашать на очередное заседание Комитета, и вручать его первую палку для грызения. Отрадно, отрадно.
  Теперь, когда юноша скрылся с глаз, Маттиас задумался — почему это он так торопился нырнуть? Мишель явно не заметил крыса, но тем не менее... Смущается? Прячет от посторонних глаз новообретенную «конечность» — хвост? Большой и смотрится роскошно. Как долго юноша собирается его скрывать? С ним даже нормальные штаны не очень-то оденешь...
  — Доброго утра Мишель! — подал голос Маттиас.
  Ответом ему стало сдавленное бульканье и кашель:
  — Кхе! Кха!.. Кто здесь?!
  Приподнявшись над краем чаши, Чарльз приветственно помахал лапой.
  — Маттиас? Я... тебя не заметил.
  — Вижу.
  — Надеюсь, я тебе не помешаю, — сказал юноша, приподнимаясь над краем своей чаши и осматривая залу купальни. По-видимому, разыскивая — кого еще он не заметил. Конечно, кто-нибудь мог торчать в дальнем конце залы, за клубами пара, но по крайней мере поблизости больше никого не было.
  — О, ничуть. Я тут просто покачиваюсь на волнах. Как настроение? —  сев на бортик, Маттиас дотянулся до стоявших на скамейке глиняных пузырьков. Раскупорив один, он вытряхнул на ладонь немного желтого порошка и начал втирать в шерсть.
  Мишель вздохнул и скрылся в воде:
  — А... Да все прекрасно! Зубы ноют, хвост мешается, ноги вот еще... А в остальном... прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.
  — Ты тоже слышал эту песенку? — хмыкнул крыс. — Знаешь, кто автор? Фокс Куттер. Видел бы ты Странника, беднягу аж перекосило. Кстати, а что это ты тут делаешь, такую рань?
  — Да вот... Моюсь.
  — Судя по тому, как быстро ты прыгнул в воду, здесь что-то не так.
  Мишель промолчал, только отплыл подальше, а Чарльз тем временем продолжал втирать остро пахнущий порошок в шерсть. Заполучив пять лет назад меховую шубу, вместо человеческой кожи, Маттиас больше не мог использовать обычное мыло. Пришлось использовать вот это едкое, но, в общем-то, неплохое средство. Крыс слышал, что шесть лет назад его придумали очень быстро — богатые и влиятельные приближенные лорда Хассана тоже любили чистоту. Не все, разумеется. Но многие.
  Маттиас глянул, как Мишель плавает по своей чаше, стараясь держать ноги и хвост поглубже.
  — Ты боишься изменения? — спросил крыс вполголоса. Было какое-то свойство у этого зала, что делало все звуки приглушенными, даже говорить здесь хотелось негромко.
  Помолчав немного, но так и не получив ответа, Чарльз добавил:
  — Мишель, знаешь, я тебе не враг.
  — Я... знаю, — буркнул юноша, подплыв к ближнему краю своей чаши и прислоняясь спиной к гладким плиткам. — Но я... я... не знаю. И мне стыдно. И одежду надо новую, старая совсем по швам уже, а у меня денег совсем мало...
  — Деньги — наша общая беда, — отозвался Маттиас. — Но вот ни за что не поверю, что такой молодой, сильный и ловкий парень не может найти работы в Цитадели.
  — А... я и нашел. Меня взяли на кухни, помощником повара. Но это... скучно и совсем маленькая оплата... хотя и сытно.
  — Если не ошибаюсь, — тщательно закупорив крышку, Чарльз отложил пузырек и погрузился в воду, смывая едкий порошок. — Так вот, если я не ошибаюсь, то у всех, кто работает в Цитадели, есть возможность получить оплату очень прочной, пусть и немного грубоватой тканью и нитками. А уж правильно сметать на скорую руку рубаху и штаны сможет любая хвостатая особа женского пола. Объяснять дальше?
  — Да я и сам... могу! То есть... я и не знал... спасибо!
  — Отлично. Одна из твоих проблем решена.
  Тщательно прошурудив мех — чтобы хорошенько смыть порошок, Маттиас тоже прислонился спиной к краю чаши:
  — Теперь пойдем дальше. Ты боишься. И пытаешься прятать. Постой, не говори! — быстро добавил крыс, увидев, как юноша возмущенно набрал в грудь воздуха. — Подожди. Еще совсем недавно, перед встречей грызунов, я видел тебя. Все было нормально, ну, почти. Правда, твое изменение было очень медленным, но равномерным. Ты сам не выглядел довольным, но не более того. Что же изменилось?
  Мишель вздохнул:
  — Я... знаешь, вроде как уже привык... Вы все тут ходите, с шерстью, с когтями... А мое изменение, оно это... ну, медленное было! Потом вроде как и совсем остановилось... Я и подумал, что может так и останусь. Ну, ты видел, таким... А сейчас вдруг все так быстро стало! Хвост вот, за ночь всего... и уши... и шерсть! Даже у еды вкус совсем не тот! Мясо и видеть не могу! А в зеркальце... я такой... ну, не я это вовсе! Еще сегодня ночью... я это... проснулся и вижу — кровать погрызена! И это... в зубах щепки! Вот, представляешь?!
  Чарльз очень серьезно кивнул:
  — Да, все это очень, очень неприятно. Но обрати внимание — практически все здесь, так или иначе, прошли через то же самое. И подумай о следующем — некоторым было еще хуже. Представляешь? Нет, конечно же. Но я тебе сейчас объясню. Вот твой самый лучший «друг», тот самый, который в штанах. На месте, а? А ведь ты мог бы его лишиться! Совсем, представь! Ты вполне мог бы стать женщиной! По своему, тоже неплохо, но все же с «другом» как-то привычнее, не находишь?
   Мишель озадачено почесал затылок:
  — Да... А?..
  — Вот-вот! — воскликнул Чарльз, перебивая юношу. — А есть варианты и еще хуже. Хотел бы ты стать деревом? Один такой стоит во внутреннем дворе, знаешь?
  — Ох-х... Правда что ли?!
  — Правда-правда! Но ты к нему один лучше не ходи, он грызунов не любит. Если уж так любопытно, попроси Дэна, он тебе покажет. Или вот, кстати, а знаешь, какой у него «друг»? У Дэна? Такой, как штопор... —  Маттиас лапами показал какой, — а на самом конце крючок.
  Голова Мишеля показалась над бортиком чаши... а глаза круглые-круглые, как у изумленного котенка:
  — Да не... не может этого... того, быть!
  — Может-может! А если он найдет себе такую же, как он сам, кузнечи... кузни... в общем, жену себе под стать, то она прямо во время брачной ночи оторвет ему голову, а тело потом сожрет...
  Вдохновенная речь придворного писателя прервалась утробными звуками из соседней чаши. Некоторое время его единственный слушатель отчаянно сражался с бунтующими внутренностями. Наконец он смог обратить внимание на собеседника:
  — Это... врешь ведь!
  — Что значит — вру?! Я — джентелькрыс! Я никогда не вру! Бывает, что я немного приукрашиваю... и кое что умалчиваю. Но лгать? Никогда! — возмутился Чарльз.
  Юноша вздохнул и покаянно засопел.
  — Ладно уж... юный бестолочь, — ухмыльнулся Чарльз. - Пойми главное, что я хочу тебе сказать. Все у тебя нормально. Я сам прошел через изменение, и все твои друзья прошли. Все мы привыкли, и ты привыкнешь тоже.
  Мишель почесал затылок, по-видимому, мысленно признавая правоту крыса, потом развернулся лицом к собеседнику и спросил:
  — А... когда у тебя... то есть, когда ты, ну... изменился?
  — Пять лет назад, — очень тихо сказал, почти прошептал Маттиас, осознавая, как много времени прошло. — Пять лет. И знаешь, все это время я постепенно привыкал к своей новой шкуре. Мне все больше и больше нравилось быть самим собой. Крысой-морфом... Но хватит обо мне. Ты уже понял, во что превращаешься?
  — Вот! — Мишель заулыбался, показывая длинные резцы.
  — Я тоже, — улыбнулся в ответ Чарльз. — Что ж... В таком случае, как основатель и бессменный председатель Попечительского Совета Грызунов Цитадели Метамор, приглашаю тебя на ближайшее заседание. Оно пройдет как обычно, в третью субботу месяца, в малом зале Молчаливого Мула. Придешь?
  — Ага!
  — Вот и прекрасно. А теперь, если ты не против, я займусь делом, — сказал крыс, протягивая лапу за вторым глиняным пузырьком. — И еще, будешь на кухне, присмотри в дровах палку поаккуратнее и попробуй ее погрызть. Ты грызун, и твои зубы должны работать. Постоянно. Ты же не хочешь в одно прекрасное утро проснуться на полу, в куче стружек, а?
  — Ага, — кивнул юноша. — Эта... палка для грызения, да? Я и забыл совсем, спасибо!
  Мишель сполз в воду, погрузившись в нее, как чуть ранее погружался Чарльз — выставив наружу только нос, пошлепал ладонями по воде, направив себя к горячей стороне, и то ли задремал, то ли задумался...
  А Маттиас, вытряхнув из бутылька на ладонь немного густой, пахнущей яблоками жидкости, торопливо размазал ее по телу. Жидкость тут же вспенилась, равномерно покрыв мокрую шерсть. Он и не заметил, как Мишель вернулся к ближнему краю чаши и опять выглянул через край:
  — Чарльз, я... ты же ну... сейчас уйдешь, да?
  — Безусловно, — улыбнулся крыс, оглянувшись. — Здесь хорошо, но для зимовки это помещение не приспособлено. Сыровато тут.
  — А... ну ладно, — кивнул юноша. — Тогда я подожду тут пока. Уйдешь, тогда я и это... помоюсь.
  — Не хочешь показывать себя, пока не закончилось изменение?
  — Ну... — протянул Мишель. — Я еще и сам того... не привык. И другим пока показываться, правда, не хочу. Не смотри, ладно!
  Чарльз кивнул и, отвернувшись, продолжил втирать пену в мокрый мех.
  — Спасибо, — выдохнул юноша, погружаясь в воду.
  Маттиас не стал смотреть, как тот уплывает к горячему краю чаши, взамен убедившись, что его тело равномерно покрыто слоем пены. Даже хвост, до самого кончика. Вот и отлично...
  В воде пена моментально смылась — вместе с грязью, выпавшими волосками и, что греха таить, заблудшими блохами. Но теперь все было просто прекрасно — грязь облаком поплыла к центру чаши, утягиваемая равномерным движением воды в сток.
  Эх, хорошо!

  Выбравшись из чаши, Маттиас тут же задрожал и, поскорее схватив полотенце, начал быстро вытираться. Не то чтобы в купальне было очень холодно... скорее просто свежо. Ближе к зиме здесь станет теплее — где-то в глубине, в пылающем магическом сердце что-то почувствует наступление холодов, и Метамор в очередной раз метаморфирует. Стены, совсем незаметно, но как-то очень ощутимо станут плотнее — исчезнут невидимые глазу трещинки и щели, пропадут сквозняки и тянущий по всем коридорам ветерок. Заклубятся белым дымом чудовищной толщины — в три обхвата! — дымовые трубы громадных печей, отапливающих целые здания. Каменный пол, летом едва-едва теплый, станет явно горячее, внешние двери обзаведутся высоким порогом и тамбуром. Даже стекла в окнах каким-то чудесным образом станут двойными.
  И все это, разумеется, прекрасно, вот только конкретно сейчас, в начале осени, каменная громада еще ни сном, ни духом не ведала о подступающих холодах, и ее нежным обитателям приходилось очень быстро вытирать полотенцем мокрую шерсть и кутаться в теплые одежды.

  Наскоро обтеревшись и убрав натекшую лужу снятыми тряпками, Маттиас скидал все принесенное имущество в корзину, напялил пончо прямо на влажную шерсть и быстро-быстро пошлепал босыми лапами в комнату-сушилку. Там, сев на каменную скамейку, посреди стоек с сохнущим бельем, овеваемый непрерывно движущимся теплым воздухом, Чарльз уже очень тщательно довытирался, причесал сохнущую шерсть и задумался.
  Утро началось, в общем-то, неплохо. Пусть и очень серьезно. Мишеля удалось подбодрить и навести на правильные мысли. Чарльз встопорщил усы-вибриссы — можно надеяться, что и весь день будет не хуже.
  Нет, не можно — нужно надеяться!



  Перевод — Redgerra.
  Литературная правка — Дремлющий.


История 42. Ужин за герцогским столом Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября

  Единственной проблемой в то утро была погода. Было банальнейшим образом ветрено. Особенно пострадали лучники — отборочные соревнования прошли в первый день Фестиваля, сегодня был финал, но ветер...
  Собственно, погода постепенно портилась уже целую неделю. Помнится, еще ползя по колонне за унесенным ветром листком пергамента, Чарльз подумал:  доставит им эта осенняя погода проблем, ох доставит. Так и вышло. Лучники ходили злые, ждали хоть малейшего затишья, а ветер надувал пузырем полотнища палаток, нес солому, пыль и сдувал все подряд — от пустых корзин, до сладких изюмных кексов у пекаря Грегора со стола.
  Увы, для Метамора в такой погоде не было ничего нового или необычного — стоящая в седловине Барьерных гор, меж двух гигантских горных массивов, Цитадель осенью и весной оказывалась как в вытяжной трубе. А еще, осенние ветра иногда притаскивали за собой чудовищной силы бури — с севера и с юга. Запад и восток, к счастью прикрывали отроги Барьерных гор.
  Впрочем, Маттиасу, укрывшемуся от ветра вместе с Кимберли в закрытом павильоне, все эти метеорологические рассуждения были совсем не интересны. Доктор Шаннинг, усевшись на скамейку возле выхода разглагольствовала о ветрах, о движении воздушных масс, о каком-то перемещении фронтов и взаимовлиянии воздушных течений... Вот только высокая наука Чарльза напрочь не интересовала и он, сосредоточившись на все-таки начавшихся соревнованиях по стрельбе из лука на меткость, благополучно пропускал все эти термины и рассуждения мимо ушей.
  День потихоньку клонился к вечеру, скоро нужно будет идти в комнаты, переодеваться к торжественному ужину. Основные события дня тоже подходили к концу. Вот вручили приз самому меткому лучнику, вернее лучнице. Начались соревнования в стрельбе на дальность. Леди Кимберли смотрела на усилия воинов-лучников неотрывно, Маттиас тоже, особенно когда к стрелковому рубежу вышел Хабаккук. «Наш неуемный попрыгунчик что-то нынче раздухарился... — подумал Чарльз, глядя, как грустный кенгуру-морф уходит в сторону. — Понравилось призы получать!»
  Увы, повторить успех первого дня фестиваля, когда он взял сразу два приза — среди единоборцев-мечников и в вольной борьбе, Хабаккуку не удалось. И сегодня уже кенгуру-морф, утешаемый личной группой поддержки, грустно потащился с поля.

* * *

  Утро нынешнего дня было по-настоящему веселым и праздничным. Высушив шерсть, Маттиас оделся и встретился с леди Кимберли в павильоне пекаря Грегора. Грегор и сам был там, для разнообразия лично раздавая свою продукцию. Хлеба,  хлебцы, булочки, лепешки, ватрушки и разумеется, хе-хе, кексы с изюмом. Впрочем, в его павильоне были не только Чарльз и Кимберли. Марк тоже заглянул туда —  в полной крысиной форме, он неоднократно прокрадывался под пологом палатки и, взобравшись по ножке, хватал кусок то с одного, то с другого краю стола.
  Разумеется, подобное безобразие не могло длиться долго — Бреннар, кот-морф, ученик пекаря, не просто так носил треугольные ушки на макушке. И уже вскоре Маттиас с ухмылкой выручал очень-очень перепуганного крыса, пойманного за хвост и малость повисевшего над распахнутой и громко щелкающей зубами кошачьей пастью.
  Время до обеда Чарльз и Кимберли провели гуляя вдвоем под ручку. Раскланивались с празднично разодетыми знакомыми Чарльза, перекидывались с ними шутками и приветствиями. Вместе они еще раз осмотрели ремесленные ряды, особо уделив внимание появившемуся только сегодня мастеру, прямо на глазах зевак делавшему модели кораблей. Чернокожий, бородатый, тонкогубый, с прямым, но явно не единожды ломаным носом и обветренной кожей моряка, гость Цитадели характерными, какими-то очень четкими движениями и чуть растянутой, хотя и правильной речью, очень сильно напоминал Фила Теномидеса. Правда, модели делал, просто поразительные.
  Увы, у Маттиаса не было ни денег, ни товара для обмена... к счастью, леди Кимберли больше нравилось смотреть и трогать, а не приобретать. Для выросшей в медвежьем углу и в жуткой бедности, но стараниями отца, весьма и весьма неплохо воспитанной провинциалки, это было наверное естественно. Хотя Чарльз очень мало знал о жизни в таких глухих баронствах, но поведение леди все-таки понимал.
  Потом Чарльз и Кимберли успели поиграть в игры — крыс несколько раз швырнул биту, развалив городковое построение, Ким бросила несколько дротиков, кстати, весьма неплохо, даже сшибла разноцветный леденец на палочке. Раскрасневшаяся и обрадованная, она лизнула выигранную «сладость» раз, другой... Фу-у! Липкую приторно-кислую пакость они отдали крутившемуся поблизости Марку, а сами отправились катать мячик.
  Все это время Маттиас потихоньку, а иногда и в открытую помогал Ким. Радовался, когда она попадала, вздыхал и утешал, если промахивалась. Они вместе гоняли мячик в воротца деревянной киянкой, и Чарльзу удалось совершенно невинно пару раз обнять Ким — под видом обучения «как надо правильно держать в лапах деревянный молоток». А когда мячик наконец закатился в последние воротца, то обрадованная Ким уже сама обняла Чарльза!
  В конце концов, солнце поднялось к зениту, возле ворот начали собираться лучники, а Маттиас и Кимберли, обойдя всю площадь, вернулись к павильону Грегора. Там, крыс отправился добывать кусочек сыра, хлеба и простокваши для усталых путников, а Ким осталась ждать. Каково же было удивление Чарльза, когда вернувшись буквально через пару минут, он обнаружил Кимберли чуть ли не в объятьях у весьма знакомого рыжего нахала, с пушистым хвостом!
  !!!
  Как ему удалось удержаться и не переломать рыжему лису-морфу хребет, врезав всей силой, Чарльз и сам не понял. Но как-то удалось... к счастью, потому что наиглупейшая шутка разъяснилась и пристыженный Михась немедленно извинился. Пока Чарльз утешал разозленную и чуточку испуганную Ким, подошло время идти на трибуны, а там и соревнования начались...

* * *

  Оторвавшись от воспоминаний, Маттиас проследил за летящими стрелами. Для стрельбы на дальность внутренний двор Цитадели был маловат, и лучники соревновались в поле, за стенами. Чуть в стороне, на холме, расставили скамейки, накрыли павильонами от ветра, на самом поле натянули веревку, обозначив позицию стрельбы, и вот сейчас судья шел к упавшим стрелам, вымеряя расстояние, а Чарльз склонился и прошептал на ушко Ким:
  — Тебе нравится?
  — О да! День был чудесный! — Кимберли, ухватив его лапу, крепко сжала. — Спасибо, что взял меня сюда.
  — Я рад, — Маттиас пощекотал ей ухо усами-вибриссами и тоже сжал лапу.
  — А мы не опоздаем к его светлости? — вдруг спросила Кимберли, оторвав взгляд от поля.
  Чарльз бросил взгляд на то и дело прятавшееся за быстро бегущими тучами солнце:
  — Нет. До заката еще примерно два часа, как раз лучники закончат. Потом еще послушаем достопочтенную Шаннинг... она начнет читать рассказ, занявший второе место в конкурсе, как только солнце скроется за стенами... и как раз успеем переодеться.
  Ким кивнула, вернув внимание к постепенно редеющей толпе лучников-соискателей. Она выглядела очень возбужденной, непрерывно покусывая палку для грызения. Чарльз осторожно пощупал лапой свою палку, висевшую сейчас в петле на ремне, как некая стилизованная шпага. К сожалению, это был уже не подарок Фила... но тоже ничего. Ту, великолепную, кедровую... Эх! Еще бы парочку... Так вот, ту палку они с Кимберли уже уговорили. Впрочем, эта была немногим хуже — он самолично выбрал несколько штук из вязанки дров, лежавших на хозяйственном дворе. Сам выбрал, сам ошкурил и даже немного обработал наждачкой. Леди Кимберли достойна лучшего!
  Чарльз еще раз склонился поближе к ее уху:
  — Ты уже бывала на таких обедах?
  Ким покачала головой:
  — Мой отец устраивал званые ужины и обеды, но... В обычные же дни мы ели на кухне, вместе с прислугой. А ты?
  — Пару раз, еще в столице, — Маттиас куснул палку для грызения и продолжил, — Моему роду подобные развлечения были не по карману, здесь же... как-то меня до сих пор не приглашали.
  — Меня тоже, — вздохнула Кимберли. — Отец бывало, зазывал соседей, в деревне бывали праздники, заглядывал купец, но... здесь же все такое... большое! И столько народу!
  — Что ж, в таком случае... — Маттиас соскользнул с сиденья, повернувшись мордой к собеседнице и встав на одно колено. — О, прекрасная леди, позвольте недостойному... мне, сопровождать вас на сегодняшнее торжество!
  Театральную вычурность речи Чарльз компенсировал улыбкой. Кимберли, уловив направление его мысли, подыграла, ответив столь же возвышенно-театрально:
  — О, высокородный сэр, почту за честь пойти на бал в твоем сиятельном обществе! Веди меня, мой кавалер!
  И рассмеявшись, они вновь устроились на лавке в обнимку, а ветер, порывами врывавшийся в павильон, нисколько не мешал их веселью.

  Солнце уже почти качалось стен Цитадели, когда лучники наконец закончили. Зрители потянулись к воротам, Кимберли тоже шевельнулась, заставив Чарльза очнуться от охвативших его мечтаний. Он тут же вскочил и протянул лапу — помочь ей подняться.
  — Неплохо, — довольно шевельнула усами-вибриссами она. — Хотя, в последнем раунде, лучник, занявший второе место, стрелял не в полную силу. Ты заметил?
  — Да, — кивнул крыс. — За что и оказался наказан. Вот к чему ведет недооценка противника! Ну что, идем смотреть выступление достопочтенной Шаннинг? Или отвести тебя в комнату, отдохнуть?
  Ким покачала головой:
  — А выступление стоит того?
  — Несомненно! Гусыня отлично владеет голосом и рассказ неплох. Разумеется, если ты не устала.
  — М-м-м... Доверюсь твоему вкусу, — шевельнула ушками Ким. — Идем.

  Чтение рассказа, занявшего второе место в конкурсе, состоялось на импровизированном подиуме — на том же самом, где в первый вечер Фил гонял троицу помощников. А вот сейчас там замерла одинокая гусыня, с пергаментом в крыльях.
  Достопочтенная Шаннинг, что просто удивительно — не забыла о выступлении, прихватив с собой нужный пергамент; что просто поразительно — вовремя о нем вспомнила; и что совсем уж невероятно — нашла в себе силы оторваться от лицезрения летящих по небу облаков и дойти до сцены. А уж там... Великолепно поставленный голос гусыни, в нужных местах набирающий силу и мощь, в нужных — падающий до пронзительного, слышимого даже на самых дальних местах шепота... ее голос приковал к себе всех. И в сгущающейся тьме, в трепещущем свете факелов и костров, жутковатая история о противостоянии вампиров и оборотней, о несчастной любви и смерти прозвучала... потрясающе.
  Но вот последнее слово упало в сгустившуюся тьму, и зрители постепенно начали расходиться.

* * *

  Чарльз отвел леди Кимберли в донжон, вдоль Зеленой аллеи, мимо совсем уже пожухших плетей плюща, уложенных и укрытых на зиму соломой виноградных плетей, через внутренние холлы и коридоры, вплоть до дверей ее комнаты.
  — Я быстро, переоденусь и вернусь, — сказал он, стоя у двери.
  — Я подожду, — улыбнулась Ким, исчезая за дубовой дверью.
  А Чарльз, как на крыльях, полетел в его «маленькую норку в стене»...

  В комнате было прохладно — увы, но апартаменты из внешнего пояса, с нормальным окном и камином обходились куда дороже таких вот, внутренних. К счастью, зимой во внутренних комнатах было вполне терпимо и без камина. Теплые полы, согретые пылающим магическим сердцем Цитадели, давали достаточно тепла. Увы, сейчас до зимы было еще далеко, на дворе стояла всего лишь осень, и в комнатах, даже внутренних, было... свежо.
  Зеленый камзол и рейтузы, легли на кровать. Совсем новые, одетые всего несколько раз. Маттиас потер лоб, вспоминая, когда же он в последний раз одевал праздничное одеяние. Кажется... давно. Впрочем, великолепный темно-зеленый бархат, шелковые кружева и золотая вышивка нисколько не потеряли вида за прошедшие месяцы. Еще рубаха, полотняная, но тоже с кружевами. На ноги неплохо бы башмаки... и чулки, с подвязками, но... Надолго ли их хватит? Эх! Не с крысиными когтями их носить!
  Взяв щетку-массажку, Чарльз причесался ног до головы, потом осмотрелся — все ли в порядке, не свалялся ли где мех, но нет, все было идеально. Легла на место кружевная рубаха. Рейтузы. Маттиас аккуратно затянул шнуровки, подвязки и глянул в зеркальце. Темно-зеленая ткань изумительно оттеняла глубокий, темно-коричневый цвет его шерсти. Что ж, глава гильдии Писателей должен выглядеть соответственно. Натянув камзол, Чарльз аккуратно проверил застежки, покрутил манжеты, ощутив, как подкладка шуршит по шерсти, и вновь взглянул на себя в зеркальце.
  Великолепно!
  Даже лучше, чем тот наряд, в котором он водил леди Кимберли на прогулку! Мех поблескивает в отсветах мечущегося пламени светильника, зеленый бархат мерцает глубокими переливами, золотая вышивка сияет.
  Просто великолепно!
  Маттиас в последний раз вытер нос и усы-вибриссы, вставил в петлю на ремне одну из своих праздничных палок для грызения. Потом, положив одну лапу на оголовье палки, как на ручку меча, принял драматическую позу — высоко подняв голову и выпрямившись во весь рост, хвост обвернут вокруг левой ноги, глаза глядят прямо и холодно блестят.
  Настоящий джентелькрыс!
  Чарльз не смог не признать, что сейчас он выглядит куда лучше, чем когда-либо в жизни. Удивительно, как подействовали Насоджевы проклятья...
  И как раз в это время, часы на привратной башне пробили восемь раз. Пора. Время.

  Маттиас целеустремленно шагал по коридору. Высоко подняв голову, положив лапу на оголовье палки. И пусть большинство метаморцев выше его, даже малыши, в своей самой старшей форме, пусть. В этот особенный вечер, почему бы ему немного не почувствовать себя благородным дворянином? А может быть даже принцем крови? В конце концов, он приглашен на ужин к герцогу Хассану и он не напрашивался — его просили! А он мог бы и отказаться! Ну... в принципе.
  Да, сегодня особенный вечер, сегодня он представит леди Кимберли высшему обществу... Каково?! Чарльз Маттиас, сам родившийся демон знает где, бродивший полжизни по подсунутым Иудой дорогам, не имеющий ни капли аристократической крови, и ему предстоит выводить в свет благородную леди! Невероятно!

  Маттиас остановился перед дверью леди Кимберли, почистил зубы, убрав едва заметную щепочку. Он не торопился стучать, по собственному опыту зная, что женщине, особенно благородной, требуется куда больше времени на сборы, чем мужчине. Это от женской природы... Ну как можно бороться с естественной сущностью? Никак. Только учесть и немного подождать. А потому Чарльз осмотрел себя еще раз. Особенно хвост — поправил несколько торчащих волосков, и теперь все было идеально, все просто сияло, в свете факела. Радость, переполнявшая все существо, прорывалась вовне, заставляя его буквально сиять.
  Маттиас вспомнил, как выглядела сегодня утром Кимберли. Темно-коричневое блио, приталенное светло-коричневым жилетом. Легкий, едва ощутимый, но такой сексуальный запах молодой здоровой самки... оттененный ароматом лимонного дерева и сандала. Все в меру, все идеально подходит ей, именно ей и только ей... Он еще подумал — когда она успела принять ванну? Успела. Она всегда и все успевает... Просто идеальная Леди!
  Прождав еще несколько минут, крыс осторожно постучал костяшками пальцев по двери. Похоже он рассчитал точно, поскольку из-за двери послышался торопливый шепот на два женских голоса, едва слышный смех... а потом нежным колокольчиком прозвучало:
  — Входите милостивый государь!
  Едва слышно скрипнула тяжелая дубовая дверь,  клацнули по теплым каменным плитам когти, когда Чарльз вошел в освещенную единственной свечей комнату. Он увидел ее, сидящую на кровати в пол оборота к двери, как мерцающий в неверном свете свечи силуэт. Она выбрала зеленый шелк — ниспадающий плавным водопадом, чуть приталенный силуэт, широкие рукава, серебряное сияние вышивки, оттеняющее светло-коричневый мех...
  — О-о... — едва слышно выдохнул Маттиас.
  Леди Кимберли демонстративно сложила веер, хлопнув костяными пластинами, медленно повернула высоко поднятую голову и протянула правую лапу:
  — Изволит ли благородный сэр проводить меня на ужин к его светлости? Меня ждут там, но мне нужен эскорт.
  Чарльз, как оглушенный, взял ее лапу и глубоко поклонился:
  — О да, прекрасная госпожа, почту за честь!

  Закрыв за собой дверь, Чарльз повел леди новой дорогой — к роскоши и сиянию парадных залов Цитадели. Коридоры постепенно сменили облик — аскетичную простоту несокрушимых каменных стен укрыли гобелены, шершавые плиты пола скрылись под коврами, место факелов заняли масляные светильники. Вот, наконец парадная лестница, изящный каменный узор, сияющих молочным блеском мраморных перил, высокие двери, распахнутые при их приближении двумя женщинами-охранницами...
  Прибыли.

* * *

  Один из парадных залов Цитадели, в данном случае зал для приемов, был... уютным. Достаточно большой, чтобы вместить три-четыре десятка гостей, он в то же время навевал невыразимое в словах, но весьма ощутимое впечатление теплых тапочек, горящего камина, свечи на столике, глитвейна в кружке и мурлыкающего кота на коленях. Хотелось погрузиться в одно из массивных кресел, в достатке расставленных по залу, обнять, прижаться щекой и забыть о бегущих минутах и часах, протянув ноги к пылающему жарким огнем камину...
  — Чарльз, его светлость не поймет, если ты проспишь весь ужин в этом, несомненно удобном кресле, — ехидный скрежещущий голос, разорвавший тончайшую паутину уюта, принадлежал... кому же еще, разумеется придворному церемониймейстеру Тхалбергу.
  Проклятый крокодил-морф сегодня нарядился в ярко-алые камзол и рейтузы, разительно контрастировавшие с серо-зеленой крокодильей чешуей. Хотя, радужную перевязь, символ его придворного статуса, алый цвет оттенял великолепно.
  — Итак, уважаемые гости, — при этих словах Тхалберг откровенно ухмыльнулся, показав ряд острых и почему-то более белых, чем обычно зубов. — Как я и просил, вы прибыли чуть раньше прочих. И это очень хорошо.
  — Не припомню, чтобы меня о чем-то таком просили, — буркнул Маттиас, — но в любом случае, мы здесь и... ах да, леди Кимберли, этот язвительный тип — придворный церемониймейстер Тхалберг.
  Ким присела в реверансе.
  — В свою очередь, леди Кимберли,  баронесса Братас.
  — Баронесса... — слегка склонился Тхалберг. —  Поскольку взаимные представления закончены, начну. Зал, в котором мы с вами находимся, первый из анфилады парадных залов, обычно именуемый Каминным. Примерно через четверть часа вас позовут для торжественного прохода в Танцевальный зал. Там будет музыка и небольшое угощение, а-ля фурше. Можете потанцевать, перекусить, если же утанцуете даму до дрожащих ног, сможете вернуться сюда и отдохнуть. Еще можно выйти на балкон, говорят там потрясающий вид. Хотя, что там смотреть, в темноте-то — не понимаю.
  Леди Кимберли прикрыла улыбку веером и вполголоса заметила:
  — Мы знаем, что там можно... рассматривать. Особенно в темноте.
  Тхалберг фыркнул:
  — Рад за вас. Но идем далее. Ровно в полночь вас позовут в третий зал — Столовый. Ваше место за третьим столом, в «нижней», ближней к выходу его части. Найти его будет очень легко — вместо кресел для вас поставлены два высоких стула. О том, как танцевать и как вести себя за столом, говорить не буду, разберетесь, не маленькие. Но пару советов дам. Первый танец поведет сам лорд, его лучше не пропускать. И еще — за столом его светлость скажет два или три тоста. Настоятельно рекомендую выслушать их стоя и аплодировать в конце.
  — Великолепно, спасибо за помощь, — еще раз присела в реверансе леди Кимберли.
  — Очень рад, — также склонился Тхалберг. — Но я еще не закончил. Итак, торжественный ужин. Будет подано шесть перемен. Закуски холодные, закуски горячие, супы, основные блюда, жаркое, десерты. Некоторые блюда в двух составах — для вегетарианцев и для мясоедов.  Поскольку вы оба всеядны, то сможете выбрать любой из составов, либо попробовать все, по желанию. Общий принцип следующий —  на золотых блюдах будут поданы блюда с мясом, на серебряных — вегетарианские. Вот теперь точно все.
  Чарльз склонился в поклоне и принялся лить елей на самолюбие Тхалберга:
  — Как же все это сложно! Как ты умудряешься руководить всем этим... этим всем? Просто жуть, до чего же это все наверное хлопотно!
  Крокодил-морф мрачно покачал головой:
  — О да! Повара, прислуга, лакеи, пажи — все, все до одного — бездельники и тунеядцы. Никто работать не хочет! Всем бы только подвиги да кровопролитные битвы, а вот дрова таскать — ни единого добровольца!
  — Как я вас понимаю, — сочувственно вздохнула леди Кимберли. — У нас с папочкой было всего четверо слуг, но как же трудно было заставить их хоть что-то сделать!
  Маттиас и Тхалберг еще раз поклонились друг другу, Кимберли тоже присела в реверансе и крокодил наконец удалился.
  — О, Эли, создатель дорог! — Ким осторожно села на пышный диван. — Все, все до одного непременно лентяи!
  — Вне всякого сомнения! — присоединился к ней Чарльз. — И никто, никто не желает таскать и выносить!
  Прижавшись друг к другу, они хором засмеялись.
  — Но должна признать, — отсмеявшись, Кимберли обмахнула себя и кавалера веером, — что по-своему он очень элегантен и можно даже сказать, в каком-то смысле, мил.
  Маттиас пощекотал ей ушко усами-вибриссами и согласился:
  — Очень точно замечено. В каком-то смысле. Правда, доступен этот смысл лишь избранным.
  — Крокодилицам... крокодильшам, — уточнила Ким.
  — Совершенно верно! — кивнул Чарльз. — Но хватит уже об отсутствующих. Как тебе наши парадные залы?
  — Очень красиво и уютно. Гобелены на стенах просто великолепны. И... — леди смущенно опустила голову, — если это не будет выглядеть назойливым любопытством, я бы хотела посмотреть их поближе. Пока еще нет других гостей.
  — Но это же прекрасно! — воскликнул Чарльз. — Нам всего-то нужно встать и обойти зал. Сударыня, позвольте вашу лапку...

* * *

  Вино было великолепно. Легкое, прохладное, чуть пузырящееся в высоких бокалах... Чарльз подал Ким и отхлебнул сам.
  — Не могу не признать, — утолив жажду после танца, леди подняла к глазам сияющий резными гранями бокал, — что лорд Хассан действительно очень богат. Не каждый король может позволить себе поить гостей из хрусталя.
  Начало приема было... удачным. Первый танец, ведомый лично лордом — простым и веселым, вино и антре, расставленные на столах вдоль стен — в меру приятными и легкими. И даже реакция других гостей была вполне терпимой. Метаморцы слегка удивлялись и улыбались, хотя некоторые метаморские дамы — как-то... кисло. Приезжие глазели, но в меру, что впрочем, неудивительно.
  — Разумеется, лорд не беден, — вмешался в беседу роскошно одетый конь-морф, — но называть его богатым я бы на вашем месте не торопился.
  — Добрый вечер лорд Боб. Все ищете, как бы еще уменьшить расходы? — Маттиас слегка поклонился новому собеседнику. — Леди Кимберли, позвольте вам представить моего регулярного оппонента и главного придворного вымогателя... ох, что я несу, разумеется, лорда придворного казначея, Боба Стейна, барона Чемберленского. В свою очередь леди Кимберли, баронесса Братас.
  Кимберли склонилась в реверансе и продолжила беседу:
  — Но ваше превосходительство! Почему вы обвиняете лорда Хассана в бедности? Посмотрите вокруг! Хрустальные бокалы! Мой батюшка в молодости бывал на приемах у одного из королей Среднего Мидлендса, так там, по его рассказам, у подобной посуды охрана стояла! А здесь? Стекла в каждом окне! Даже мое окно застеклено! В парадных залах стены из витражей! А внутренние сады? Да стекла с любого из внутренних садов, хватит, чтобы купить иное королевство все целиком! Что же это, как не богатство?!
  — О, леди, — тяжело вздохнул лорд-казначей, — вы, несомненно правы... но в то же время столь же несомненно ошибаетесь. Вы путаете два совершенно разных богатства. Богатство Цитадели непредставимо. А вот богатство его светлости герцога Томаса Хассана IV, увы и увы, не столь велико.
  — Но как такое возможно?! — Ким осторожно поставила бесценный бокал на стол и увлекла кавалера в сторону от вина. — Разве все богатства Цитадели не являются собственностью ее герцога?
  — Номинально — да, — кивнул конь-морф. — А вот фактически... К примеру, вы упомянули оконные стекла. Что может быть проще — продать часть и выручить немалые средства. Не так ли? Но... их нельзя вынуть. Совсем. Можно выломать, но получите вы при этом лишь мельчайшую стеклянную пыль. Вот так. Цитадель позволяет нам сэкономить на очень и очень многом. Ремонт стен, крыш... да даже вода. Напомните мне, баронесса, каких трудов вам стоило принять ванну в родном замке? А ремонт? Замок такого размера, пожелай мы содержать его обычными средствами, потребовал бы просто непредставимых средств и усилий. Ведь только внешняя стена имеет протяженность больше десяти миль. Или вот еще один пример — ледяной подвал. Мы храним в нем продукты для всей округи, на три дня пути. Оцените его объем. Но вот прямой выгоды с него практически нет.
  — Но почему? — удивилась практичная леди Кимберли. — Его же можно сдавать в аренду!
  — Кому? — вопросил не менее практичный лорд-казначей. — Лорд не желает разорять собственных фермеров, ведь их и так немного. Купцы к нам заходят редко, да и зачем им ледяная пещера? Вот и результат — подвал есть, уменьшение убытка есть, а прямой выгоды — нет.
  В это время опять зазвучала музыка, и Чарльз рискнул пригласить Ким на еще один круг танца.

  Разгоряченные и слегка запыхавшиеся, они отошли к приоткрытому окну, выходящему на балкон. Ким осторожно обмахивалась веером, Чарльз молча сжимал ей лапу и как раз хотел предложить прогуляться на свежем воздухе, когда через окно донесся шорох одежды и меха, тихий стон, урчание и жаркий шепот:
  — Иди ко мне! Ах-х... Нахал... ну же!.. О-о-ох-х!..
  Чарльз и Ким переглянулись и на цыпочках отошли вглубь зала. Там леди прикрыла мордочку веером и мелодично рассмеялась:
  — Нравы при дворе лорда Хассана просто потрясают своей легкостью!
  — Что поделать, — склонился в поклоне Маттиас, — дамы и джентльмены легкого поведения встречаются повсеместно. Но какая жалость! Такое удобное место и уже занято!
  — А нам остаются только скучные танцы и однообразные променады по залам, в ожидании ужина... — томно и театрально поднесла к глазам платочек леди Кимберли.
  — Так давайте же циркулировать! — не менее театрально воззвал Маттиас. — Ваша красота, о моя несравненная, просто требует показать себя свету! Да и я... рядом постою.
  — Скажи уж лучше, ты хочешь продемонстрировать себя всем местным красоткам, пока я чахну за твоей спиной!
  Продолжая перебрасываться шутками, они неторопливо обходили зал, улыбаясь знакомым Чарльза, иногда перебрасываясь парой фраз или случайно подслушивая чужие разговоры.
  — ...трехмесячный запас масла. Лорд желает заменить все коридорные факелы масляными светильниками.
  — Похвальное желание...
  — ...не встречали сегодня леди Малиссу?
  — Нет, что очень странно! Она обещала...
  Уже заканчивая обход, Маттиас обратил внимание, как естественно держится леди Кимберли. Ни малейшего напряжения в движениях, и в то же время — прямая осанка, легкая улыбка, лишь взгляд скользит по фигурам гостей и висящим на стенах гобеленам. Несколько раз леди даже подходила ближе — в первый раз, поговорить со знакомой женщиной, во второй — рассмотреть один из гобеленов.
  Ведя Ким, и машинально улыбаясь другим гостям, Чарльз задумался о жителях Цитадели. И об изменении. Многие метаморцы ненавидели само имя Насожа и проклинали сделанное им. И все же, и все же... как минимум самому Чарльзу нравилась дарованная ему новая жизнь. Она была счастливее и... свободнее той, человеческой. Он сумел ускользнуть от прошлого, от обязательств, наложенных на его судьбу, быть может он даже смог ускользнуть и от самой судьбы. От силы, чье прозвание он до сих пор не решался произносить даже в мыслях. Платой стала жизнь в крысиной шкуре.
  Другие, наверное, посчитали бы такую жизнь проклятьем. И еще совсем недавно Маттиас согласился бы с ними. Но теперь, повстречав Ким... он вдруг поймал себя на мысли — а может быть это не проклятье, но благословение?

* * *

  — Тебе удобно? — спросил Чарль, когда Ким повернулась в кресле, устраивая хвост.
  Она кивнула, так и не подняв взгляда:
  — Да, вот только эта... запах.
  И это была главная проблема всего ужина. Севшая напротив Чарльза полная, вернее даже жирная дама, роскошно, но совершенно безвкусно одетая, сбрызнула себя чем-то невообразимо пахучим. Одеколон? Духи? Сок какого-то экзотического плода? Маттиас никак не мог вспомнить этот запах, но воняло просто феноменально.
  Чарльз опустил лапу под стол и нежно погладил ее пальчики.
  — Потерпи дорогая, обед скоро закончится, и мы уйдем.
  Тяжело вздохнув, Кимберли наконец рискнула попробовать кусочек одной из закусок, а Маттиас еще раз осмотрелся.
  Роскошь столовой действительно впечатляла. Атласная скатерть, с вытканными золотом родовыми гербами герцога Хассана. Тарелки, блюдца, соусники из Эльфквеллинского звенящего фарфора. Фужеры из хрусталя. Столовые приборы из золота и серебра. И даже вилки!
  Чарльз поднял тяжеленный золотой инструмент с инкрустированной жемчужиной и прикинул вес. Да-а... Потерев лапой усы-вибриссы, крыс попытался припомнить: когда же он в последний раз использовал вилку? Получилось... ну очень давно. Здесь, в Цитадели он в основном пользовался ложкой, разве что мясо, сыры да хлеб ел просто лапами. И вот теперь придется вспоминать искусство ее совместного с ножом использования...
  Бросив взгляд на грустно ковыряющуюся в тарелке Ким, Чарльз решил чуточку отвлечь ее:
  — Знаешь, я не использовал вилку года четыре, не меньше.
  Леди, до сих пор уткнувшаяся в свою тарелку, кивнула и вздохнула.
  — О-о-о, — отложив вилку, Маттиас обнял ее за плечи, — любовь моя, что с тобой? Наш сосед, разумеется, попахивает, но не настолько же, чтобы совсем испортить тебе жизнь!
  — Извини... — Ким всхлипнула, промакивая углы глаз платочком. — Я просто устала и... и еще вспомнила отца... Прости, я сейчас...
  Пока леди приводила себя в порядок, Чарльз еще раз осмотрелся. Удивительное дело, но место Ким оказалось «ниже», то есть дальше от лорда Хассана, чем место Маттиаса. Странно — Тхалберг, распределявший места за столом, посчитал Чарльза важнее и знатнее леди Кимберли, урожденной баронессы Братас. Учитывая тот факт, что ни наследственного, ни личного дворянства  у него не было, это было, как минимум необычно.
  Может быть общество, в лице придворного церемониймейстера, признало за ним заслуги в организации гильдии Писателей? Ведь это его личная заслуга! Вряд ли кто-то еще из жителей Цитадели смог бы провернуть и организовать такое! Ну, разве что Фил... Но тому и своих забот хватает, когда ему еще и гильдии организовывать? Последнее время он даже обязанности магистра-то исполняет весьма эпизодически. Война, будь она неладна!
  Вообще, за их столом сидел, ну не то чтобы сброд, но можно сказать лица сомнительные. Незначительные чины из герцогской канцелярии, мелкие бароны, безземельные дворяне — те из вассалов и гостей его светлости, что победнее. Как ни странно, было довольно много нормальных людей. Где-то в самом «верху» стола даже промелькнула сутана отца Хуга... Но все, в общем-то, терпимое окружение, портила «ароматная» дама, усевшаяся напротив Чарльза. Однако никакой возможности избавиться от этой сидячей помойки не было — именно в тот момент, когда Маттиас решился позвать ближайшего слугу, резные дубовые двери распахнулись и церемониймейстер зычно возвестил:
  — Гости и жители Цитадели, приветствуйте его светлость, лорда Томаса Хассана IV, герцога Цитадели Метамор, властителя Северного Мидлендса!
  Массивный жеребец-першерон, высоко поднявший два стригущих вперед и назад уха, медленно обвел зал глубоко посаженными карими глазами. Нечто незримое, аура не просто власти, но величия, заставила весь зал смолкнуть и единым порывом подняться на ноги, приветствуя властелина. Некоторые малыши даже взобрались на сиденья кресел, чтобы видеть его. Чарльз и Кимберли последовали их примеру и теперь, с высоты, могли наблюдать идущего следом за герцогом лорда-казначея и Фила Теномидеса.
  Так, втроем они проследовали к верхнему, герцогскому столу. А Маттиас, глядя на герцога совершенно непроизвольно отметил усталый, отсутствующий вид, покрасневшие глаза... У Фила взъерошена шерсть и подрагивают лапы... И где, лутина ей в суп, приемная дочь лорда Хассана?! Чарльз нашел взглядом Тхалберга, только для того, чтобы обнаружить изумленно вылезшие из орбит крокодильи буркала.
  Тем временем лорд встал спиной к роскошному креслу-трону в середине верхнего стола и пока метнувшиеся по незримому сигналу церемониймейстера слуги поспешно убирали кресло и прибор леди Малиссы, поднял золотую чашу с вином:
  — Жители и гости Цитадели! Здесь в Метаморе есть традиция. По какой бы причине мы не собирались, первый тост мы поднимаем за саму Цитадель, — Томас оглядел стоящих гостей, поднял чашу повыше и продолжил: — Это хорошая традиция, но сегодня я ее нарушу. Сегодня я подниму первый тост... по-другому. Я поднимаю первый бокал за удачу. Пусть удача сопутствует всем начинаниям нашим и... и тех, кого сейчас с нами нет. Выпьем же друзья мои!
  Одним махом проглотив весь сосуд, Томас тяжело осел в кресло.

  Все сияло и сверкало, слуги меняли салфетки, наливали вина гостям, подавали чаши для ополаскивания рук... Как и обещал Тхалберг, за холодными закусками последовали горячие — десять видов пирогов, с начинками из рыбы трех видов, мяса четырех сортов и овощных, фаршированные яйца, начиненные ароматно пахнущими и горячими кусочками копченой дичи — тетерев, кабанина и что-то еще незнакомое. Запеченные кольца, недавно привезенного с острова Магдалейн ската, оттуда же десять разновидностей горячих рыбных колбасок и просто уйма ароматных комбинаций из зелени.
  Чарльз посмотрела на Ким, все еще грустно ковырявшую что-то ароматное и аппетитное на тарелке. Уловив его взгляд, леди сморщила нос и глубоко вздохнула. Чарльз мрачно взглянул на источник проблем — расплывшуюся по креслу даму, с черно-блестящей, сложно завитой шевелюрой, безвкусо-аляпистой одеждой и яркой косметикой на лице. Та, слегка склонившись влево, разговаривала с сидевшим рядом волком-морфом.
  Соседка леди Кимберли, вполголоса поведала им о том, кто эта «дама» такая. Некий бывший барон Лориод, вассал лорда Хассана, до изменения бывшая женатым мужчиной. Его жена, якобы не вынеся изменения, сошла с ума и выбросилась из окна. По крайней мере, сама, ныне леди Лориод утверждала именно так. Бывшая ранее известным любителем острых и экзотических блюд и приправ, она и сейчас осталась таковой, но теперь ко всему этому добавилась еще и любовь к не менее экзотическим запахам и ароматам.
  — Интересно, чем она намазала волосы? Запах ужасный, — вполголоса спросила Кимберли, прикрывая нос лапой.
  — Ох, не знаю, — вздохнул Маттиас, — не прикрывай нос, потерпи пожалуйста. Не хватало еще привлечь ее внимание, тогда мы точно задохнемся. Лучше попрошу слуг поставить перед нами что-нибудь ароматное и горячее. Уж лучше нюхать какой-нибудь соус, чем эту... Кхм.
  Кимберли кивнула:
  — Не буду.

  Следующим блюдом были супы. Мясные и рыбные, овощные и даже фруктовые. Горячие, теплые, холодные... К супам подали великолепное разнообразие хлебов и заедок — от круглых каравайчиков ржаного хлеба, с запеченными семечками, до пампушек, смазанных яйцом и посыпанных мелко накрошенным чесноком. Заодно в очередной раз наполнили стаканы — каким-то немного вспенившимся в бокале вином, легким, с ароматом светлого винограда, незнакомых терпких ягод и вроде как малины...
  Пить из хрустального бокала было очень непривычно. Обычно Чарльз пил из высоких деревянных или глиняных кружек, в Муле пиво подавали именно так. Даже простое стекло было непомерно дорогим. Для заседаний группы Поддержки Грызунов у них был набор стаканов из мутного, зеленоватого стекла, но их (слава Цитадели... и спасибо ей) не пришлось покупать, иначе пили бы они из глины или олова. О хрустале же говорить не приходится и вовсе. Такие бокалы стоили даже не золотом по весу, а куда как дороже.
  Чарльз провел пальцем по сияющей в свете масляных светильников грани, стукнул когтем, вслушавшись в тонкий, гармоничный звон. Кимберли даже улыбнулась, глядя на него.
  В это время лорд Хассан опять поднялся на ноги, взяв чашу. Гостям не нужно было подсказывать — все тут же вскочили на ноги, подхватив свои. Томас высоко поднял золотой сосуд с вином, его грива заструилась по мощной шее и плечам:
  — Друзья мои и гости! Второе мое пожелание будет таким: да будет урожай наш богат, и да заполнит он наши амбары и кладовые доверху! За урожай!
  — За урожай! — хором повторили все гости и вслед за лордом, стоя выпили бокалы.
  Чарльз сделал так же, но пил не торопясь, наслаждаясь каждым глотком. Удивительное вино. Чуть сладковатое, ароматное... Он никак не мог узнать марку. Не шардоне — никакого привкуса дубовых бочек нет и в помине. Но и не мускат. А может вообще не вино? Но у газированной воды, которую делала Паскаль, нет такого божественного аромата и... да что там говорить, вино это! Но обычное вино не пенится... Может Паскаль надумала делать газированное вино? С нее станется!
  В любом случае, откуда бы оно ни взялось, и кто бы его не сделал, Чарльз посчитал это вино лучшим, что он пробовал в жизни. Оставалось только надеяться, что тостов в этот вечер будет великое множество... Но тут вмешалась безжалостная судьба, в лице леди Кимберли, которая наклонилась к уху Маттиаса и шепнула:
  — Не увлекайся дорогой!
  Чарльз с трудом удержался от смеха, когда один из ближников лорда объявил следующий тост — за виноделов и божественный напиток. В этот раз и во все последующие Чарльз лишь чуть-чуть отпивал из бокала. В основном тосты были, кстати, самые обычные: за здоровье лорда Томаса, за процветание Цитадели, разумеется, пожелания погибели и всяческих бед Насожу и прочее, в том же духе.
  Тем временем вновь произошла перемена блюд. В этот раз на смену супам прибыли, наконец, основные блюда. В зал торжественно внесли четыре огромных подноса, и Тхалберг торжественно объявил название каждого. Тюрбо с анчоусным маслом. Крупный угорь «а-ля регент». Лосось с соусом из устриц. И последним — филе налима с раками. Основные блюда сопровождал целый парад соусов, подлив и гарниров.

  Разговоры постепенно стали чуть тише и даже тосты на некоторое время прекратились — гости всерьез приступили к пиршеству. Маттиас и Леди Кимберли тоже последовали их примеру... как могли. К сожалению, даже главное блюдо не заставило леди Лориод замолчать. Она умудрялась поглощать невероятное количество пищи, не переставая говорить. И довольно громко. Чарльз краем уха услышал весьма пространную сводку слухов о предстоящей войне, все имеющие хоть какое-то значение новости из Северного и Среднего Мидлендса и очень тревожный слух об исчезновении наследницы лорда Хассана. Скрепя сердце, Маттиас признал, что здесь и правда что-то кроется... поведение лорда указывала на это более чем внятно, но вот, что именно?
  Но тут внимание задумавшегося Чарльза привлек продолжавшийся монолог леди Лориод. Оказалось, ее привлекла леди Кимберли, и на голову бедной Ким пролился целый поток откровенно грубых замечаний, язвительных, совершенно нетерпимых советов и абсолютно мужских шуток. Кимберли сидела на месте, опустив глаза в тарелку, изо всех сил пытаясь не выказывать смущения, но тщетно. А «леди» Лориод разливалась соловьем...
  В конце концов несносная «дама» повернулась к ним лицом, после особо язвительной шутки. Кимберли тем временем, разволновавшись, не выдержала и опять прикрыла нос лапой.
  — Что случилось, крыска? — высокомерно и презрительно спросила толстуха, — что-то не так пахнет?
  Чарльз хотел выдать что-нибудь не менее презрительное и высокомерное, но... он был жутко раздражен, и вино подогрело его куда сильнее, чем надо бы:
  — Ваша прическа, «мадам». Что вы засунули туда? Дохлую кошку?
  Кто-то вполголоса хихикнул, но почти тут же смолк. Лориод же лишь высокомерно фыркнула:
  — Ты слишком долго жил в своей сточной яме, крыс. И, разумеется, не можешь знать изысканного аромата редчайшего тропического цветка «Shalo Asoe». При дворах Северного и Среднего Мидлендса его аромат сейчас считается самым модным и неотразимым.
  — Я знаю этот цветок, — прорычал Чарльз, уже практически во весь голос. — Он прекрасен, но его лепестки ядовиты ничуть не менее ваших речей, «леди»!
  — Разумеется, — толстуха жеманным жестом поправила сальные локоны. — Это часть его привлекательности. Она показывает, сколь сильна моя кровь. Кровь моих высокородных предков. Впрочем, что ты можешь понимать в благородной крови, крыс? Что может понимать в этом твоя грязная подстилка? И ты сам и твоя шлюшка, вы оба пришли сюда из сточных ям, туда вы и уйдете. Так что, смотри на истинно благородных, пока можешь и наслаждайся истинно великолепным ароматом, пока тебе позволяют. Крысеныш.
  Маттиас медленно выдохнул, заставив намертво сведенные когти отпустить затрещавший край дубовой столешницы. Эта... шлюха подзаборная, оскорбила не только его, она оскорбила и его женщину, и его род...
  — Я не знаю, что течет в твоих жилах... — вытолкнул он сквозь сжатое горло, как можно незаметнее разминая мышцы и запуская по телу поток силы, — но знаю, что вырвав твой поганый язык, я окажу Цитадели благодеяние!
  — Ты мне угрожаешь?! — взгляд бывшего мужчины наполнился просто невероятным презрением. — Да стоит мне сказать только слово и тебя выволокут отсюда в цепях, крысеныш. А твою шлюшку выпорют на конюшне, как непотребную девку, кем она собственно и является!
  — Не раньше, чем я вырву твое черное... — прохрипел Чарльз, поднимаясь на ноги.
  — Господа! — скрежешющий голос Тхалберга вмешался в разговор очень вовремя. — Леди Лориод, Чарльз. Лорд Хассан просил передать вам обоим свое неудовольствие. Это праздничный ужин, а потому он настоятельно рекомендует отложить ваши разногласия.  Кроме того, Чарльз, герцог Хассан вскоре покинет гостей, и он просит тебя покинуть ужин вслед за ним и не медлить. Надеюсь, мне не придется повторять эту речь, господа?

  Остаток обеда прошел как в тумане. Маттиас машинально жевал что-то безвкусное, накладываемое на тарелку слугами и запивал тосты, не чувствуя ни вкуса, ни аромата.  Вечер, который должен был стать таким особенным, превратился в кошмар! Уж лучше бы он не искал Тхалберга, и не просил у него еще одно приглашение. Он должен был быть здесь один, должен был принять на себя удар отвратительных слов этой «женщины». Одна мысль о том, что кто-то подверг сомнению чистоту леди Кимберли, заставляла его сжимать кулаки так, что когти впивались в шкуру ладоней. Ее чистота вдруг оказалась важнее его собственной шкуры. Она была слишком мила, слишком умна, слишком... да все эти мелкие дворянчики, с их «кровью», даже мизинца ее не стоят!
  Когда праздник наконец закончился, и лорд Хассан удалился к выходу, Маттиас поскорее вскочил, чтобы помочь леди Кимберли. Леди оперлась на его руку — она тоже хотела уйти поскорее. А вот большинство гостей остались за столом — слуги как раз подали десерт и выставили на столы крепкие вина. Краем глаза Чарльз заметил, что Тхалберг, оставив вместо себя кого-то из слуг, покинул залу вместе с лордом.
  Едва они оказались в Каминном зале, как Ким, рыдая, упала в его объятия.
  — Прости, — вздохнул Маттиас, пытаясь утешить ее. — Эта жирная дура, с ее поганым языком... Ты самая милая и самая прекрасная леди на свете. И вся ее кровь и все ее благородство даже ноги мыть тебе недостойны. Я... я люблю тебя, Ким.
  Вот так вот, просто и все... он сказал это. «Я люблю тебя». Три слова с таким глубоким смыслом. Кто бы мог подумать, что он сможет влюбиться так быстро и насовсем. Еще совсем недавно он даже и не думал, что сможет так просто сказать эти слова... Он отдал часть себя, часть своей души, собственноручно распахнул незримые врата, ведущие в неизведанное будущее, шагнул за окоем и запер их за собой. Все.
  Леди Кимберли заглянул ему в лицо:
  —  Правда?
  Чарльз посмотрел сверху вниз и осторожно снял языком слезу с ее щеки...
  — Да, любимая. Я люблю тебя. Больше жизни. Только тебя.
  Она прижалась щекой к его груди:
  — О, Чарльз... Я... я тоже люблю тебя.
  Маттиас вздрогнул и шумно втянул воздух... Вот они! Самые значимые слова в его жизни! Неприятности прошедшего вечера вдруг пропали, как не было, бормочущая какую-то чушь толстая старуха съежилась до размеров блохи, нет точки... да вообще исчезла, вместе со всеми ее выдумками, а Чарльз вдруг понял, что он счастлив, счастлив невероятно! Та часть его души, что он отдал, возвратилась тысячекратно, а мир вокруг исчез, растворился в шуме гудящей в висках крови, осталась только замершая в его объятьях хрупкая леди и растянувшийся в бесконечность миг, наполненный безграничным счастьем...

  Тяжелые шаги и голос лорда Томаса заставили его очнуться. Конь-морф глядел на них, стоя всего в пяти футах, рядом замер Тхалберг, в данный миг похожий на отшлепанного спаниеля — печаль в глазах и общий вид обвисший и грустный.
  — Чарльз Маттиас, леди Кимберли, — кивнул им герцог. — Я вынужден принести вам извинения. Поведение леди Лориод непростительно и недопустимо. Сказанные ею слова не могут быть прощены, разве только смыты кровью, но в память о дружбе моего и ее отцов, я лично прошу вас Чарльз, не мстить ей.
  Дождавшись кивка Маттиаса, лорд продолжил:
  — Не пытаясь компенсировать нанесенные вам обоим оскорбления, но учитывая твои достижения, как писателя и как основателя и действующего поныне магистра гильдии Писателей, я  приглашаю вас обоих в следующий раз за свой личный стол. Тхалберг, при распределении мест учти это.
  Крокодил морф кивнул.
  — Кроме того, я не желаю более видеть леди Лориод ни за столом, ни в пределах Цитадели. Я настоятельно рекомендую ей удалиться в поместье и не покидать его, до особого разрешения. Тхалберг, доведите мои слова до слуха бывшего лорда в максимально доступной форме.
  В этот раз Тхалберг не просто кивнул, а склонился в поклоне:
  — С удовольствием милорд.
  Лорд Хассан улыбнулся:
  — Леди Кимберли, в следующий раз вы будете сидеть ближе ко мне и ни бывшего лорда Лориод, ни его друзей там не будет. Прошу вас леди, приходите.
  Ким склонилась в реверансе:
  — Спасибо ваша светлость. Я... мы придем.
  — Не стоит благодарности, друзья мои, — тряхнув гривой, Томас развернулся и ушел прочь. Тхалберг последовал за господином.
  Однако пройдя всего шесть шагов, лорд Хассан обернулся и сказал:
  — О, еще одно. Вы чудесно смотритесь вместе.
  Чарльз и Маттиас посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. В их глазах отражались только они сами, и все остальное не имело никакого значения.
  — Спасибо ваша светлость, — обняв Ким, промолвил Чарльз. — Так оно и есть.



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



История 44. Турнир Chris O К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября

  — Я кое-что забыл, — остановившись в дверях, лис-морф осмотрел себя. Пятнистые коричнево-серо-зеленые штаны, такая же рубашка...
  — Даже в выходной я одеваюсь в камуфляж! — усмехнулся Михась. — От же привычка, а! Нет, так не годится. Сегодня праздник, а я одет для работы... Нужно что-нибудь праздничное, яркое!
  Подойдя к трюмо, лис выдвинул ящики. Белая рубашка, с кружевами на манжетах и воротнике, была обнаружена и надета, но Михась продолжал поиски — на улице всю неделю постепенно усиливался ветер. И пусть от холода его защищал великолепный рыже-красный мех, но человеческие привычки никуда не делись — от ветра хотелось укрыться чем-нибудь поплотнее.
  — Где-то там... был... очень подходящий... синий жилет! — в глубине самого нижнего ящика действительно виднелся голубой клочок. Михась дотянулся лапой, осторожно подцепил пальцами и... Не жилет — куртка. Прекрасного шелка, украшенная золотой вышивкой и гербом на левом борту — красно-коричневая лисья голова на фоне золотого дубового листа. Бесконечно долгий миг лис-морф разглядывал великолепное шитье... потом куртка полетела обратно в ящик, а Михась отошел к камину.
  — Проклятье... — выдохнул он.
  Лисья голова на фоне золотого дубового листа была его фамильным гербом. Эта находка всколыхнула множество воспоминаний... и не все они были приятны.
  Лис медленно провел лапой по ушам, пригладил мех на макушке. Прошло уже пять лет с тех пор, как он последний раз одевал ее... очень долгие пять лет. Так может?.. Вернувшись к шкафу, Михась расправил роскошную куртку. Пожалуй, она до сих пор ему впору... пусть и попахивает нафталином. Ну да ничего, пара минут на свежем воздухе и все выветрится!
  Одев ее, Михась подхватил колчан с длинным луком, и шагнул было к двери, но опять остановился. Где-то там, вместе с курткой лежали золотые браслеты-назапястники... Нырнув вглубь ящика, лис почти тут же нашел их, завернутыми в холстину.
  Вот теперь можно идти.

  Большой южный двор Цитадели и поле прямо перед ним уже давно стали традиционным местом проведения фестиваля. Ныне сам двор заполнили ярко окрашенные палатки и павильоны, а на поле утром расставили скамьи и временные укрытия для зрителей.
  Жители и гости Метамора ели, смеялись, болтали и играли, прогуливаясь по двору. Кто-то раздавал еду в павильонах,  кто-то продавал одежду, драгоценности, экзотические специи, вина и многое, многое другое. В одном из павильонов бросали кольца, в другом — дротики в мишень. Возле самой стены уместились городошники, со своими битами и фигурами... сегодня можно было поиграть в любую из доброй дюжины игр.
  Вот только Михась проигнорировал их все, а направился прямо к ярко-желтой, в голубую полоску палатке. Полотняный вход был поднят и перегорожен прилавком, с большой надписью, золотым по черному: «FADGER».
  — Привет Каролина. А где отец?
  — Михась! Привет... — выдра-морф, стоящая за прилавком чуточку смутилась, но тут же улыбнулась. — Папа понес ожерелье клиенту. Так что, вместо него пока я.
  Ее отец, барсук-морф Уилл Харди являлся придворным ювелиром лорда Хассана, и во время фестиваля, когда в Цитадель съезжались его постоянные клиенты, был весьма занят.
  — Не знаешь, он уже доделал корпус часов? — спросил лис.
  Кэрол покачала головой:
  — Нет, еще нет.
  Тем временем ветер поменял направление и принес лису и выдре очень даже знакомый крысиный запах. Подмигнув Каролине,  Михась повернулся и увидел, как Чарльза Маттиас скрывается в павильоне с сырами и хлебом, а изящная молодая леди остается в одиночестве.
  — Леди Кимберли? Доброе утро! — сказал он, подходя ближе.
  — Здравствуйте, Михась — ответила леди, протягивая лапу. — Вы великолепно одеты сегодня.
  Михась изящно поклонился, подхватывая когтистые пальчики.
  — Спасибо прекрасная леди, — сказал он, — вы сегодня тоже просто жуть какая аппетитная!
  Не разгибаясь, Михась прошелся по лапке языком, потом облизнулся и еще раз лизнул изящное запястье:
  — Хммм... Как вкусно!.. А ведь я еще не завтракал... Я откушу кусочек, вы не против?
  Кимберли пискнула и отдернула руку.
  — Михась! — раздался изумленный голос за спиной лиса, и рассерженный Чарльз шагнул между Михасем и Кимберли. — Что здесь происходит?!
  Михась мгновение смотрел на них...
  — Шучу! — хихикнул он.
  Чарльз медленно выдохнул сквозь зубы, в его глазах на миг мелькнуло что-то очень мрачное, какая-то тень, заставившая лиса-морфа насторожиться... но мгновение прошло, и тень исчезла, зато от прилавка подошла Каролина:
  — Доиграешься Михась, прибьют тебя когда-нибудь!
  — Действительно, — без улыбки сказал Маттиас. — Было совсем не смешно.
  Лис поклонился, прижав левую руку к груди, и очень серьезно ответил:
  — Мои извинения. Я не смог удержаться. Сегодня великолепный день и у меня отличное настроение. Простите леди, если напугал вас. Я этого не хотел.
  Кимберли, которую Чарльз уже вовсю обнимал и утешал, покачала головой и промолвила:
  — Действительно, совершенно не смешная шутка. Впрочем, так и быть прощаю вас. Но взамен вы нам расскажете, что это у вас за лук. Я такого никогда не видела.
  Кимберли, указала на длинный лук, который лис не так давно прислонил к прилавку:
  — Вы будете участвовать в соревнованиях?
  Михась кивнул:
  — Разумеется леди. Стал бы я иначе таскаться с ним!
  — В каких именно? — спросил Чарльз, — На дальность или на точность?
  — И в тех и в других, — улыбнулся лис, освобождая лук от чехла. — И собираюсь выиграть! Смотрите, это мой ростовой лук. Клееный, из лучшего тиса и рога.
  Отложив чехол на прилавок, Михась протянул лук леди Кимберли, предлагая осмотреть, но та не решалась коснуться звенящей от напряжения многослойной конструкции.
  — Не бойтесь леди, он прочнее, чем кажется, — ухмыльнулся лис.
  Осторожно взяв лук, Кимберли повернула его вертикально, и оказалось, что он на целый фут выше ее самой.
  — В умелых и сильных руках это смертоносное оружие, — пояснил Михась. — К сожалению, тренироваться нужно очень долго. Я впервые взял в руки детский в десять лет. И тренировался восемь лет, со все большими и большими луками.
  Кивнув, леди Кимберли осторожно вернула оружие владельцу:
  — Желаю удачи.
  — Спасибо леди, — опять склонился в поклоне Михась.
  — Привет, Михась, — подошедший к компании барсук-морф со всем удовольствием хлопнул лиса по спине.
  Поморщившись, Михась передернул плечами и ответил:
  — И тебе тоже доброго утра, Уилл.
  Обменявшись приветственными поклонами с Чарльзом и Кимберли, Уилл опять повернулся к Михасю:
  — Подойдешь после турнира? Мне нужна твоя помощь.
  Михась кивнул:
  — Конечно. Сразу же, как только выиграю.
  — Ну... С таким луком, шанс у тебя есть, — сморщил длинный черный нос барсук, потом повернулся к Чарльзу с Кимберли и добавил:
  — Мы с Михасем вместе делаем часы.
  Михась усмехнулся:
   — Именно. Уилл делает корпус, я — механизм. Мы продаем их на юге, под маркой «Fadger». Причем за немалые деньги! Мидлендские дворяне считают особым шиком, купить часы, сделанные нами — метаморскими монстрами!
  Чарльз засмеялся:
  — «Fadger», это ведь сокращение от «Fox» и «Badger»? — спросил он1.
  Уилл и Михась кивнули.
  — Мы делаем всего две-три штуки в год, ведь у нас есть и другие дела — вздохнул лис, — а потому доход не так велик, как хотелось бы.
  — Вот чтобы его увеличить, как закончатся соревнования, подойди ко мне, — ухмыльнулся барсук морф. — Кстати, не судья ли это идет?
  Мимо компании прошел волк-морф с луком в лапах.
  — Прошу прощения, друзья, — заторопился Михась, — я еще хочу перед соревнованиями немного потренироваться, обновить навыки, так что мне пора! Каролина, ты ведь тоже участвуешь? Идем!

* * *

  Для тренировки уже не было времени — жеребьевка началась как раз в тот момент, когда лис и выдра добрались до поля за воротами. Михась не смотрел, как стреляют остальные стрелки — он по опыту знал, это лишь заставит его сильнее нервничать. Взамен лис тщательно проверил лук и стрелы — чтобы немного успокоиться, но тщетно. Михась знал — все немедленно  наладится, как только он возьмет в лапы лук и начнет стрельбу. Лишь пустое ожидание изводило его.
  Казалось, прошла целая вечность, пока подошла наконец очередь его пары. Михась с напарником шагнули к линии и замерли, ожидая свистка...

  Стрелять из длинного лука непросто. Большинство лучников стреляют удерживая лук неподвижно, и оттягивая тетиву, чуть-чуть не доставая ею до носа. При этом глаз, стрела и мишень находятся практически на одной линии, и стрелок может прицелиться очень точно. При стрельбе из длинного лука, расстояния от вытянутой руки до носа мало, и лучник должен оттягивать тетиву почти до уха. Кроме того при стрельбе лучник должен не только оттягивать тетиву, но и толкать вперед дугу лука. Этот дает возможность задействовать мышцы груди, не только рук. Добавочные мышцы дают добавочную скорость, добавочную дальность, добавочную возможность пробить доспехи... но вот прицеливаться, как при использовании короткого лука возможности нет. Приходится стрелять, что называется «навскидку».
   
  Ударил гонг судьи, песок побежал из верхней чашечки песочных часов в нижнюю. У Михася и его напарника было примерно две минуты, чтобы выпустить три стрелы в цель. Впрочем, сто ярдов2 для опытного лучника — не расстояние и лис, без проблем уложив стрелы в «десятку», вышел во второй круг. Его пара стреляла последней, и пока судья объявлял итоги, цели отодвинули еще на двадцать ярдов.
  И вновь Михась не смотрел на стрелков. Он оглядел толпу, небо (проклятый ветер!), опять осмотрел лук и проверил стрелы... Но вот очередная вечность подошла к концу и вновь подошла его очередь стрелять. Впрочем, сто двадцать пять ярдов3 для хорошего лучника тоже не проблема, и Михась вновь уложил стрелы в десятку. Судья объявил результаты и цели еще раз отодвинули.
  Так все и шло. Раунд за раундом, цели, перемещались дальше и дальше, а число стрелков уменьшалось. Михась не замечал ничего, он видел только цель, ветер и оружие.
  Наконец судья громко объявил:
  — Перерыв перед последним раундом!
  Цель была в двух сотнях ярдов4, а ветер, казалось, дул еще сильнее. Михась решил наконец рассмотреть соперников. Женщина... одна из стражниц. Лис не помнил ее имени, но луком она владела очень даже. Кот... как же его... Муррли, кажется. Тоже не последний из лучников. И Каролина!
  Михась подошел к ней:
  — Ну как?
  — Неплохо, вот еще бы ветер стих!
  Михась согласно вздохнул.
  — Стрелки к линии! — объявил судья.
  — Кэрол! — крикнул Михась, вернувшись на место, — удачи!

  Вот сейчас Михась действительно нервничал. Последний круг... Всего один неудачный выстрел — и прости-прощай первое... да и вообще, призовое место! А все противники опытные лучники! Ох!
  Ударил гонг. На этот раз лис не торопился. Все три стрелы должны... Вот только этот трижды клятый, порывистый ветер! Да, кажется неплохо... Все три стрелы попали в цель недалеко от центра. Но и не близко!
  Михась взглянул на остальные цели. Вроде как у Каролины получше... Это состязание может выиграть какой-то паршивый дюйм!..
  Наконец судья внимательно изучил все двенадцать попаданий и, выйдя к линии стрельбы, поднял лапу. Зрители, рассевшиеся на склоне холма, тут же затихли — волк-морф был известен своей честностью. Показателем его честности вполне мог бы послужить такой факт — собственную дочь он отстранил от соревнований еще в третьем раунде.
  Волк откашлялся и сообщил:
  — Победитель — Каролина Кузнечное Зубило. Второе место — Муррли Облава. Третье — Михась Яркий Лист!
  Толпа приветственно захлопала, а Михась скривился. Нет, третье место тоже неплохо... Но первое-то куда лучше! И даже Каролину не поздравить — слишком уж плотная толпа ее окружила. Так что лис-морф посмотрел издали, как выдра получила великолепный набор магических стрел и отправился отдохнуть.

  Стрельба на дальность началась примерно через полчаса. Только один стрелок действительно беспокоил Михася — большой лось-морф, широкоплечий громила, по меньшей мере, семи футов5 роста. Отстрелявшись в первом круге, Михась немедленно бросился в Арсенал и, пройдясь вдоль стеллажа с обыкновенными (немагическими) луками, выбрал один. Лук так лук — если для обычного длинного лука требовалось усилие в сто-сто двадцать фунтов6, то этому... Проверив цельность дуги, и натянув тетиву, Михась для пробы растянул его на две трети. Ого! Для полного натяжения понадобится фунтов так под двести7!
  Несколько мгновений лис рассматривал мощную дугу, толщиной чуть ли не в лапу. Длина подходила ему, но двести фунтов... Но выбора не было. Против того лося ему нужно что-то очень мощное. В конце концов, меткость в этом конкурсе не имеет никакого значения, в зачет идет только расстояние, и чем больше, тем лучше.
  Примчавшись на турнирное поле, Михась попал как раз к началу второго круга. Он едва успел перебрать свои дальнобойные стрелы, выбирая лучшие — самые тонкие и прямые, как кто-то коснулся его плеча. Повернувшись, Михась увидел Каролину.
  — Поздравляю, от всей души, — улыбнулся лис.
  — Спасибо, — кивнула выдра, — ты поменял лук?
  Михась кивнул:
  — Взгляни.
  Проверив силу лука, Каролина пришла в ужас:
  — Безумные боги, Михась, ты действительно собираешься стрелять из него?
  — У меня есть выбор? — спросил лис, кивая в сторону лося-громилы. — С другим мне его не победить.
  — А справишься?
  — Разумеется! — фыркнул Михась, на самом деле не чувствуя той уверенности, которую пытался показать.
  — Ты порвешь связки, пытаясь согнуть его, — вздохнула Каролина, возвращая ему лук. Михась начал было отвечать, но раздался голос судьи:
  — Стрелки на линию!
  Уже уходя, Каролина вдруг вернулась и  поцеловала лиса:
  — Удачи, Михась!
  Тот так и замер. Выдра уходила на свое место у линии, а он стоял и смотрел вслед, все еще чувствуя тепло ее губ на щеке. Он не знал, что и сказать... наконец сумел вымолвить:
  — Спасибо, — и заторопился к линии стрельбы.

  Ударил судейский гонг и только тут Михась понял — победить будет непросто. Очень непросто! Стреляя, он едва-едва сумел натянуть тетиву на три четверти. К концу натяжки казалось, что он сгибает стальной прут.
  «Да-а... С этим луком не поиграешь», — сказал сам себе лис. Он выиграл второй круг, отправив одну из трех стрел дальше всех, но после первого же выстрела правая рука и плечо заболели тупой, ноющей болью, а каждый хлопок тетивы встряхивал все тело так, что зубы клацали.
  Помассировав плечо, Михась потряс больной рукой. Пока еще только лишь больной, а что будет дальше? С этим луком он стрелял куда дальше, чем мог надеяться, но очень дорогой ценой!

  Это был последний круг. Михась встал на линию стрельбы, массируя плечо и лапу. Они болели, они ныли, они хрустели, они выражали протест всеми доступными способами. Лис уже не сомневался, что как минимум потянул связки и радовался, что это последний круг. Кроме него у черты оставалось еще трое. Незнакомая женщина, кот-морф, занявший второе место в прошлом конкурсе... Михась поморщился, вспоминая... ах да, Муррли Облава. И последним стоял лось-морф. Этот увенчанный рогами громила стоял гордо, смотрел вокруг уверенно, с легким превосходством. Вполне заслуженным, кстати — в предыдущем круге он обошел всех минимум на десять ярдов8.
  Михась грустно смотрел на стрельбу лося. Тот даже не стал использовать всей силы, натянув лук не до предела. Значит ли это?.. Михась медленно выдохнул — у него есть шанс! Вот оно — самонадеянность действительно сильного бойца, дает шанс ему, второму по силе!
  Лис глянул на Каролину, шевельнул ушами, в ответ на ее подбадривание. И дождавшись гонга, начал тянуть неподатливую, тугую как стальная пружина, тетиву. Ему нужно действительно выложиться, ведь стрела лося ушла минимум на триста пятьдесят ярдов9. А значит, лису нужно вытянуть тетиву лука до предела — до уха.
  Острая боль пронзила лапу и Михась на миг замер...
  — Лис, поспеши! Время! — выкрикнул кто-то из толпы.
  Михась глубоко вздохнул.
  «Боль не настоящая, забудь о ней» — сказал он сам себе.
  Банг! Банг! Банг!
  Три стрелы, одна за другой ушли в полет, а лис едва сдержал визг от пронзившей его правую лапу и плечо острой боли. Казалось, кто-то ткнул туда копьем, пробил навылет и теперь проворачивает... Вдобавок после третьего выстрела, хлопок тетивы так тряхнул все тело, что в шее что-то хрустнуло и теперь заболело еще и там!
  Выронив лук, Михась схватился за больное плечо и неимоверным усилием воли заставил себя посмотреть на стрелы, дугой перечеркнувшие небо. И тут же забыл о боли, об усталости и вообще, обо всем на свете — это был воистину великолепный выстрел! Лис смотрел, как стрелы начинают опускаться к земле...
  — Победа!! — завопил он, танцуя какую-то дикую джигу. А лось потрясенно замычал, увидев, как стрелы соперника вонзаются в землю, минимум на двадцать ярдов10 дальше его стрел.
  Вокруг лиса моментально образовалась толпа. Кто-то поднял его лук, кто-то еще восхищенно хлопал его по спине и ой... по плечу. Понадобилось довольно много времени, чтобы толпа затихла, и судья смог объявить результаты:
  — Победитель — Михась Яркий Лист, второе место — Вильгельм Охотник. Третье — Диана Кинкайд.
  Помимо поздравлений и аплодисментов Михась получил приз — двадцать магических стрел. Потянувшись взять их правой лапой, лис скривился и едва слышно застонал. Потом морщась и скрипя зубами, взял левой.
  — Ого! — удивился волк. — Связки не порвал?
  — Да не... все нормально. Просто потянул немного... надеюсь, — выдохнул Михась и, поблагодарив судью за отличный подарок, отправился прямо к палатке Брайана Сое.

  Из палатки Михась вышел обнаженный по пояс, с туго забинтованным плечом, шеей и правой лапой по локоть. Лук со стрелами он тащил на левом плече, свиток с одеждой — под мышкой левой же лапы, а подарочные стрелы, завернутые в кусок кожи — вообще в зубах.
  — Как рука? — заботливо спросила подошедшая Каролина. — Давай-ка мне весь этот хлам, а то даже ответить не сможешь.
  — Ничего серьезного, но пару недель придется походить в бинтах, или заплатить магу за исцеление, — вздохнул Михась. — Пожалуй, оплачу. Плечо ноет, просто сил нет.
  — Мда, — покачала головой выдра. — Говорила я тебе! Ну да ладно, что теперь... Поздравляю с победой! — сказав это, Каролина опять поцеловала его.
  — Мммм... Это даже лучше, чем стрелы — сказал Михась, приобнимая выдру здоровой лапой. Каролина прижалась покрепче и обхватила его вокруг талии:
  — Михась, можно тебя спросить?
  — Конечно, — рассеяно ответил Михась, думая только о прижавшейся к его боку крепкой девичьей... м-м-м... грудинке.
  — Куда мы идем?
  — Обратно к палатке. Я обещал помочь твоему отцу, помнишь? — ответил хитрый лис. — Правда толку от меня сегодня уже не будет. Все болит и ноет. Ну да ладно, хоть посижу рядом, советом помогу...
  — Мой отец ненавидит, когда ему советуют под лапу, — вздохнула Каролина. — И вообще, какая помощь, уже солнце за стены заходит. Может ну ее, эту палатку? Сейчас Шаннинг будет читать рассказ, пойдем послушаем. Вдвоем. Потом спокойно поужинаем и погуляем... А?
  — Хм... — промычал Михась, скосив глаза влево. — А пойдем.
  К палатке они все-таки пришли. Но это было уже гораздо, гораздо позднее. Да, собственно, уже под утро...
  Нет, все-таки, замечательный нынче Фестиваль!



  Перевод — Redgerra, Дремлющий
  Литературная правка — Дремлющий



  1 Fox — лис, badger — барсук.
  2 100 ярдов — примерно 91,4 метра.
  3 125 ярдов — примерно 114,3 метра.
  4 200 ярдов — примерно 182,9 метра.
  57 футов — примерно 2,1 метра.
  6 100-120 фунтов — примерно 45-55 кг.
  7 200 фунтов — примерно 90 кг.
  8 10 ярдов — примерно 9,1 метра.
  9 350 ярдов — примерно 320 метров.
  10 20 ярдов — примерно 18,3 метра.


История 45. Последний день праздника Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября

  Ветер наконец стих и ближе к обеду Маттиас повел Леди Кимберли подышать свежим воздухом. Пасхальное воскресенье неспешно двигалось к своему завершению, но пока еще Фестиваль в самом разгаре, и должен был продолжаться до вечера. Может быть, кое-кто еще пожалеет завтра утром, после бурно проведенной ночи... может быть, кое-кто даже заречется пить столько пива и медовухи по праздникам. А может быть и нет — не в первой, в конце концов.
  Чарльз шел под ручку с Ким, подставляя усы пока еще теплому солнышку, но прохладная земля уже наводила на грустные мысли. Капризное, не слишком-то жаркое лето высоких предгорий Барьерных гор ушло, на смену уже пришла осень... а там и до зимы недалече. Хотя с другой стороны — у Маттиаса теперь есть мех, что ему холода?
  «Вот интересно, — подумал крыс, — а как обходятся холоднокровные?» Тут же ему припомнилось случайно виденная сцена, когда прошедшей зимой, во время жуткой метели крокодил-морф Тхалберг, мчался от одного здания к другому. Церемониймейстер был так закутан, что Маттиас узнал его только благодаря торчащей длинной морде. «Хе! Может быть, Бриан знает больше? Надо будет как-нибудь спросить... Получится тема для рассказа!» — отметил Чарльз. Еще одна отметка, из числа многих — на будущее.
  Теплый послеобеденный воздух гудел от порхавших птичек. В основном воробьи и синицы — стайками перепархивали с дерева на дерево, то и дело садясь отдохнуть на скрещенные шесты палаток и павильонов. Пушистые облачка плыли высоко в небе, изредка ненадолго закрывая солнце. День был такой, что казалось — лето, пусть и всего на денек, но вернулось в Цитадель.
  Чарльз и Кимберли, держа друг друга за лапы, шлепали босыми ступнями по нагревшимся на солнце каменным плитам, легонько постукивая кончиками когтей. За пять лет крыс привык игнорировать звук, издаваемый им при ходьбе. Однако слышать еще одно равномерное постукивание было так радостно, что Чарльз просто не мог выразить чувства словами. Восхитительно, куда как сильнее и пьяняще, чем все ощущения побед, что он когда-либо описывал в рассказах.
  Крыс коснулся носом плеча Кимберли. Втянул ноздрями едва уловимую нотку граната, почти исчезающую на фоне аромата здоровой, молодой самки... он никак не мог насытиться ее восхитительным запахом. Точно таким же, как два месяца назад, когда она прибыла в Цитадель и в первый раз пришла в его кабинет. Тогда он желал только лишь помочь — поддержать надломленную, истерзанную ужасом женщину. Убедить ее, что даже с этим обликом... что именно с этим обликом можно и нужно жить дальше! Не влача себя по жизни, но идя, высоко подняв голову, наслаждаясь каждым мигом! Он преуспел в этом, но потом, потом... что-то случилось. Нет, не так — что-то возникло. Проросло, как цветок, сквозь камень мостовой. Зародилось в его душе. Любовь... Поначалу неосознанная, но чем дальше, тем сильнее. Он полюбил ее, а она... Она ответила тем же! Это было так просто... и одновременно так сложно, как... как все в этой жизни.
   Если бы кто-то попросил определить момент, когда он понял, что любит, Чарльз наверное не смог бы сказать. Ведь вначале была лишь жалость. Тогда прозвучали его слова, о том, что она прекрасна и достойна любви, но то были только слова. Когда же его мысли пришли в унисон словам? Когда они стали несомненной истиной? Возможно, той ночью, когда они вдвоем, сидя на валунах, смотрели на преобразившийся под лунным светом облик Цитадели... А может, во время встречи Совета Грызунов, когда он принес ей хлеб и сыр? Или когда она криком предупредила его, лезущего на опору? Кто может это сказать? Да и не все ли равно? Они любят друг друга... и только это имеет значение!

  Пройдя по оживленным улицам палаточного городка, Чарльза привел любимую к дверям Молчаливого Мула. Сегодня они уже перекусили в одном из павильонов — хлеб, куски вяленой дыни, доставленные с далекого юга и кувшинчик простокваши. Но это было так давно и мало... пришло время обеда и хотелось поесть основательно. За столом, с друзьями. К тому же, он еще ни разу не брал леди Кимберли в таверну. Обычно она уходила в свою комнату — слишком смущенная своим новым обликом, чтобы идти в людное место. Но теперь, после сияющих надежд, обернувшихся грандиозным провалом, в свою очередь ставшим абсолютным счастьем... после ужина у его светлости, Чарльз решил — пора бы им показаться в Молчаливом Муле вместе. Да-да! Раз уж все, всё знают, так есть ли смысл скрывать? Он больше не записной холостяк, и у нее теперь есть кавалер!
  Войдя в боковую дверь, он понял, что большая зала таверны заполнена... да почти битком. Донни и его помощники метались взад и вперед, пытаясь обеспечить клиентов медом, элем и закусками. Разумеется, еда здесь, как обычно, стоила денег, но даже праздничные цены были более чем умеренными. Чарльз осмотрелся, и, приметив знакомые морды у бильярдного стола, смело повел туда Кимберли. Та немного нервничала — оглядывалась по сторонам и крепко сжимала его лапу. Впрочем, пройдя под массивной люстрой, неплохо освещавшей залу, мимо камина с ревущим пламенем и крутящимися на вертелах тушками, Ким немного успокоилась. И не удивительно — пахло в таверне не просто так, а правильно — доброй выпивкой и доброй едой. Никто не сидел по углам, не чах над кружкой, погрузившись в черные мысли... Праздник!
  А для кого и не совсем. Глядя на мечущихся по залу половничих, Чарльз и сам подумал о предстоящей работе — он должен будет прочитать рассказ Таллиса собравшимся метаморцам. Всем, кто пожелает увидеть закрытие праздника, сегодня вечером, на помосте в южном дворе. И вспомнив о предстоящем выступлении, Чарльз почувствовал легкий мандраж. Да-да! Самый настоящий мандраж! Он на самом деле опасался забыть текст, или сказать его не так. Не то чтобы смертельно... но неприятно. Словно увидеть грубую ошибку в хорошем рассказе. Или кляксу. Или, как у Нахума — обнаружить слипшиеся и смазанные листы, лишь потому, что автор поторопился их свернуть!
  Эх, Нахум! Бедняга был бы просто раздавлен... рассказ-то его действительно великолепен, возможно лучший, вышедший из под пера жизнерадостного лиса.
  «Кстати о лисе-лисовине. Не он ли сидит среди прочих, за моим любимым столом?» — подумал Чарльз, подходя вплотную к тому самому столу. И действительно сидел, но не только лис — Коперник откинулся на спинку лавки, Хабаккук, сидя-стоя и опершись на собственный хвост, устроился прямо на полу. Мишель, нарядившийся в мешковатый, грубо сметанный балахон, как-то косовато присел рядом. Похоже, парень все еще пытался скрыть ото всех недавно появившийся хвост, но уже отчаялся надеть штаны. Впрочем, вряд ли он смог кого-то обмануть — хвостами здесь щеголяла добрая треть посетителей.
  Еще за тем же столом сидел тот, чье лицо заставило сердце Чарльза затрепетать от волнения. Человек, с которым он надеялся пообщаться все выходные, но не было, ну никакой возможности. Отец Хуг, одетый в простую черную сутану, с белым воротничком, сидел выпрямившись, вполголоса беседуя с соседом. Похоже, сегодня тут собрались все, кого Маттиас хотел бы увидеть... К счастью, стол был достаточно велик, а потому, когда Чарльз и Кимберли подошли ближе, сидевшим пришлось лишь чуть потесниться, освобождая место для двух новых едоков.
  — У нас тут сегодня немного тесновато, — отметил Маттиас, кивая друзьям и помогая леди Кимберли сесть на высокий стул.
  — Мы надеялись, что ты все-таки появишься, — кивнул в ответ Хабаккук, глядя, как Чарльз устраивается на втором высоком стуле, и дергая ухом на пролетевшую муху.
  — И вот я здесь! — улыбнулся крыс и склонил голову еще раз. — Отец Хуг.
  — Чарльз, рад тебя видеть, — в свою очередь улыбнулся и кивнул обладатель толстогубого, широконосого аристократического лица. — Вижу, ты привел Леди Кимберли. Я надеюсь, вам обоим пришлась по душе сегодняшняя утренняя служба, — голос священника, спокойный и тихий, но все такой же звучный, легко перекрыл шум зала. Чарльз только вздохнул, немного завидуя человеку. Его собственный голос, в процессе изменения   стал гораздо тоньше. Остался, несомненно мужским, но увы, куда менее звучным. А ведь у него был глубокий бас... когда-то. Но, что ушло, то прошло. Кстати, голос леди Кимберли почти не изменился. Стал чуть выше, но именно чуть, а вот певучесть и красота остались теми же. Чему сам Чарльз только порадовался — он бы очень не хотел, помогать ей приспособиться еще и к этому.
  — Все было великолепно, нам очень понравилось. Не так ли, Ким?
  Кимберли кивнула, ее глаза чуть блеснули:
  — Я и не думала, что столь простая притча может быть так рассказана.
  Отец Хуг слегка покраснел, когда сидящие за столом закивали, подтверждая слова леди. Потом откинувшись на спинку дубовой лавки, промолвил:
  — Ладно, мне и правда, неплохо удалось.
  Их разговор прервал половничий, подошедший принять заказы Чарльза и Кимберли. Чарльз не раздумывая заказал медовуху, несмотря на то, что Кимберли ткнула его локтем в бок и украдкой погрозила пальцем. Потом еще добавил знаменитый овощной суп Донни... этот горячий винегрет, залитый мясным бульоном и приправленный сметаной. Сам Донни как-то поименовал его «борщом», но на вопрос: откуда взялось это странное слово, отмолчался. На второе Чарльз попросил картофельно-капустную запеканку, а на десерт, по рекомендации половничего — творожный пудинг. Кимберли, подумав, заказала то же самое, но вместо вина попросила немного молока.
  — Отец Хуг, как тебе наш праздник? — пока половничий ходил за блюдами и расставлял их по столу, Нахуум решил занять священника разговором.
  Священник покачал головой:
  — Ну, те фрагменты, что я успел увидеть в промежутках между проповедями, исповедями, разговорами по душам и сном были просто чудесны, — улыбкой смягчив некоторую резкость слов, отец Хуг продолжил: — Увы мне, заботы о пастве и действительно неотложные нужды моих братьев и сестер по вере, совсем не оставляют времени для собственно праздника. Но таков мой путь, на него мне указали слова Учителя и я иду по нему со смирением. Хотя, должен признать, и сама Цитадель, и праздники здесь действительно грандиозны и великолепны.
  Тем временем половничий уже расставил тарелки, и Чарльз, расплатившись, поскорее погрузил ложку в ароматно парящий густой суп. Так получилось, что Маттиас и леди Кимберли прибыли в таверну последними. Все их друзья к этому времени либо уже пообедали, либо как раз доедали. Коперник лениво поглаживал тугой живот. Таллис неторопливо догрызал кусочек сыра, Мишель с сомнением крутил в лапах корочку. Даже Хабаккук отставил в сторону миску с какой-то ароматной смесью кореньев, зелени и овощей.
  — Мы, можно сказать, гордимся своей хорошей жизнью, — похвастал Коперник, опять погладив чешуйчатый живот.
  — Я просто поражен тем, сколь успешно вам удается поддерживать хозяйство Цитадели, — кивнул священник. — Учитывая же насожевы проклятья... у меня просто не остается никаких слов.
  Коперник пожал плечами:
  — Ну, постепенно привыкаешь с этим жить. В конце концов, если нет выбора, то выбора-то и нет. В смысле, помирать или сидеть в клетке на псарне, как-то не хочется, вот и привыкаем, кто как может. Большинство, кстати, неплохо. Я уверен, многие не отказались бы вернуться к своему прежнему облику, но в то же время, вряд ли кто-нибудь из них отдал бы за это душу Иуде.
  Отец Хуг, торжественно кивнул:
  — Неплохая мысль. Я запомню.
  Нахум, все это время молча созерцавший собеседников поверх кружки с медовухой, склонился поближе, положив покрытые рыже-бурым мехом лапы на стол. Бело-песочный мех у него располагался на груди, животе, внутренней стороне лап и на самом кончике хвоста — как у всех бурых лис. Не так много их было в Цитадели, но все они дружно гордились принадлежностью к славному племени рыжехвостых... и наверное столь же дружно удивлялись тому, что Маттиас гордится своей крысиной стаей.
  Чарльз глотнул медовухи, чувствуя, как ароматное тепло падает в желудок и растекается изнутри по жилам. Взглянув на Кимберли, он увидел, что та очень внимательно смотрит на лиса, насторожив уши и почти не замечая ничего вокруг. «Что это? — подумал крыс, — Ей интересно, что Нахум скажет? Или это идущая из глубины нового естества потребность в изучении потенциально опасного хищника?»
  — Так что, отец Хуг, когда ты наконец решишься остаться с нами?
  Вопрос Нахума оказался настолько неожиданным, что Маттиас с трудом сумел сохранить невозмутимый вид. Он как раз глотал из кружки и лишь выдержка, когда-то в молодости привитая учителями во внешнем круге С... во время обучения, не позволила подавиться. Метнув взгляд на священника, Чарльз увидел, как человек вздохнул и весь... закаменел. Что впрочем не помешало ему ответить глядя прямо в карие глаза злокозненного лисовина:
  — Это решать не мне.
  — Но ты ведь уже отослал просьбу патриарху? Ты же знаешь, нам нужна своя церковь. Среди нас достаточно Идущих путями Эли. Даже более чем, — продолжал давить Нахум.
  Бывали моменты, когда Маттиас сомневался —  знает ли вообще этот лис меру в своих устремлениях. Во всяком случае, доводить метаморцев до белого каления  необдуманными словами, получалось у него великолепно. И получать колотушки, от тех, кто не особо ценил излишнюю несдержанность его языка, тоже.
  — Как я уже сказал, не мне решать. Я всего лишь обычный служитель церкви, моей просьбе понадобятся годы, чтобы добраться до Патриарха, и то лишь после того как она пройдет через руки Старейших отцов. А потому... я не думаю, что постоянная церковь появится здесь быстро. В любом случае, не факт, что создавая приход, Патриарх изберет меня же управлять им, — священник говорил не очень уверенно, но до сего дня из его уст исходила правда и только правда.
  Нахум вздохнул:
  — Ну, будем надеяться, когда-нибудь он все же соберется.
  Маттиас, поставил кружку с медовухой, миг поколебался... но не утерпел и задал вопрос, пришедший ему в голову еще в начале разговора:
  — Отец Хуг, если Патриарх решит разместить в Цитадели приход, ты возглавишь его?
  Священник покачал головой:
  — Не знаю, Чарльз. Я люблю вас всех, мои дорогие друзья, но я все еще не решил, хочу ли я прожить остаток жизни здесь, с вами.
  — Почему же? Из-за проклятия? — спросил Нахум, продолжая разговор.
  Оглядевшись, Маттиас отметил, что Коперник хмурится, Хабаккук как-то очень монотонно вылизывает длинным языком дно кружки, Таллис постукивает кусочком хлеба по резцам. Один только Мишель, не понимая всей важности разговора, просто слушает его.
  — Да, я боюсь проклятия, — медленно кивнул отец Хуг.
  — Боишься стать такой же причудливой зверушкой, как вон тот? — Нахум указал лапой на руу-морфа, а тот лишь весело подвигал ушами, одновременно подмигивая Хугу.
  Легкая улыбка тронула губы священника:
  — Будь здесь замешано только это, я уже давно остался бы здесь, вынудив патриарха принять решение. Нет, не этого я боюсь.
  — Тогда, чего же? — выдохнул Коперник.
  Хуг сделал глубокий вдох, на мгновение прикрыв веки. Видно было как его губы движутся, шепча молитву. Наконец он открыл глаза:
  — Я боюсь превратиться в женщину.
  Чарльз отпил медовухи. Конечно, чего же еще он может бояться? Стать малышом? Выглядя тринадцатилетним, он был бы слишком молод, чтобы проповедовать от кафедры. Да вот только не в Цитадели! Здесь это не удивило бы никого. Здесь он вполне смог бы исполнять обязанности священника. Что еще? Стать зверочеловеком, морфом? Да это поразило бы других священников, возможно, вызвало бы богословские дискуссии на тему: имеют ли животные и зверолюди душу, и могут ли они проводить святые таинства. Но и только! Ничего более существенного из этого не проистечет, хотя Хуг будет вынужден провести остаток своих дней здесь, в Метаморе.
  Но вот если он станет женщиной... Священник-женщина! Это разожжет богословские дискуссии такой силы и напряженности, что они смогут разорвать Святую Церковь на части. Еще один отпад? Еще одна ересь? Неудивительно, что отец Хуг не проявляет особого рвения, а патриарх не торопится отправлять его сюда насовсем.

  Некоторое время все молчали, неторопливо осмысливая слова священника. Отец Хуг был прав, проклятье вполне могло подействовать именно так. Однако, нужно было что-то сказать, поскольку молчание становилось слишком тягостным.
  — Отец Хуг, — промолвил Маттиас вполголоса, — ты прав, беспокоясь. Но все же — если здесь будет организован приход, возглавишь ли ты его? Или отдашь пастырский посох в другие руки? Не менее достойные, возможно, но куда хуже подготовленные? Вручишь человеку, никогда не бывавшему здесь, не знающему, с чем он столкнется и чем станет? Отринешь ли ты возможность служения Эли, в том облике, что Он для тебя изберет?
  Отец Хуг медленно выдохнул, на его губах появилась улыбка:
  — Ты умеешь задавать вопросы, Чарльз. Теперь, взглянув на себя с этой точки зрения... я самому себе кажусь смешным, а мои проблемы — мелкими и глупыми.
  — Смешным? Мелким? Глупым? Никогда! — возразил крыс. — Всего лишь здраво обдумывающим возможные препятствия на пути. Но значат ли твои слова, что ты согласишься?
  Священник опять медленно закрыл глаза — то ли в молитве, то ли в раздумье. Потом кивнул:
  — Да, если патриарх решит организовать здесь приход и предложит мне его возглавить, я соглашусь.
  Слитный вздох разнесся над столом, показывая, сколь напряжены были невольные свидетели разговора, и сколь обрадовало их его окончание. Собравшиеся заулыбались, кто-то загремел кружкой, леди Кимберли звякнула ложкой. Лишь сам отец Хуг выглядел слегка потрясенным и, похоже, никак не мог поверить в исторгнутые его устами слова. Наконец, как раз когда Чарльз и Кимберли перешли к творожному пудингу, священник поднялся:
  — Что ж, леди и джентльмены, мне очень не хочется уходить, но я должен упаковать вещи сегодня, иначе я не смогу покинуть Цитадель завтра рано утром. Все мы ступаем путями Эли, у каждого свой путь, и мой ведет меня прочь от вас, друзья мои.
  — Когда вы вернетесь, отец Хуг? — спросила леди Кимберли.
  — Увы, нескоро, скорее всего, глубокой осенью, а возможно даже в начале зимы, — грустно улыбнулся священник, — надеюсь, в мой следующий приезд, я увижу вас на церковной службе, милая малышка.
  Кимберли отвела взгляд, ее нос и ушки порозовели от смущения.
  — Тебя помочь? — спросил Коперник.
  — С вещами? — приподнял брови отец Хуг. — Не стоит, сам управлюсь.
  — Отец Хуг, на закате я буду читать рассказ победителя. Придешь? — спросил Маттиас вслед.
  Священник, уже идя к выходу, кивнул:
  — Разумеется.

  Хабаккук проводил взглядом святого отца, ушедшего к гостевым комнатам, и прервал затянувшуюся грустную тишину, ударив кулаком по столу:
  — Эй, я знаю, он бы не одобрил, но давайте-ка выпьем за отца Хуга, нашего общего друга!
  Маттиас улыбнулся и, заглянув — осталось ли что-нибудь в кружке, поддержал:
  — Отличная мысль!
  — Да, за отца Хуга! — кивнул Коперник.
  Все подняли кружки в воздух, даже Леди Кимберли, а потом одним махом осушили.
  — Кстати, — хмыкнул Маттиас, маша лапой половничему. — Вы заметили, что нашего святого отца выделяет сама Цитадель? Ну-ка, припомнит кто-нибудь, блуждал он по коридорам хотя бы раз?..



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.



История 46. Не время спать Charles Matthias К оглавлению


  Год 705 AC, третья декада сентября, последний день Фестиваля

  Ярко-оранжевое солнце едва-едва начало медленный путь к горизонту, когда Чарльз и Леди Кимберли вернулись к главной арене, в самом центре южного внутреннего двора Цитадели. Праздник постепенно близился к финалу — пройдет всего несколько часов и большинство фермеров отправится домой. Люди и нелюди, что живут в стенах самой Цитадели, задержатся дольше. Ведь праздник, пока еще не кончился. Но все равно — отдых заканчивается, а завтра снова начнутся трудовые будни. Маттиас видел это в глазах подпивших фермеров, когда они с Ким покидали Молчаливого Мула и шли по мимо опустевших лавок, палаток и павильонов. Даже сами стены Цитадели, казалось источали этот особый аромат, особое ощущение — призрак уходящего веселья. Уже ушедших теплых дней, надвигающихся дождей, холодов...
  И пусть! Пусть впереди осенние дожди и непролазная грязь, сквозняки и пронизывающий холод зимних метелей, сугробы по пояс и напрочь занесенные дороги... все это где-то там, впереди. А сегодня, пока еще — праздник! И Чарльз шагая рядом с Ким, поглаживал ее лапу, смотрел вместе с ней, как пролетают над головой птицы, как белки скачут по ветвям и выпрашивают угощение у зевак, как Бреннар втихую отдает остатки угощения со стола Марку и, стряхнув крошки, сворачивает скатерть...
  Все-таки праздник подходит к финалу. А это, между прочим, еще и его выступление. Последний рассказ, рассказ-победитель будет прочитан им перед собравшимися гостями и жителями Цитадели и мысль о предстоящем выступлении заставляла Чарльза... да ну, бред! Он помнит его наизусть так, словно сам писал. Он прошел его вчера вечером шаг за шагом, да еще и не один раз! И все равно. Что-то так противно сжималось внизу живота и холодело в груди. Особенно, когда они с Кимберли, подошли к сцене.
  Там как раз заканчивалась подготовка. Добровольные помощники, перешучиваясь с первыми зрителями, поправляли перекосившийся задник, а Магус бродил вокруг эстрады, проделывая непонятные манипуляции с посохом и кристаллической полусферой. Чарльз подозрительно посмотрел вслед магу. На платформу — основу сцены каждый праздник накладывалось заклинание-усилитель голоса. Прошлый раз им занималась Электра... взбалмошная девчонка! Когда в последний день на сцену вышла достопочтенная Шаннинг, прочесть рассказ-победитель, заклинание, почему-то рассеялось и ее голоса совершенно не было слышно. Слава светлым богам, в этот раз заклинаниями занимался Магус, и пока все шло неплохо. Оставалось надеяться, что и дальше будет так же.
  Переведя взгляд на лавки для зрителей, Матиас усмотрел печально известную троицу: Нахум, Хабаккук, и Таллис — лис, руу и крыс уселись в самой середине первого ряда. Неразлучная троица покинула Молчаливый Мул почти сразу после памятного тоста. Следом ушел Мишель, Чарльз повертел головой... нет, не видать. Может он дожидается Коперника? Ящер еще оставался за столиком, когда Чарльз и Кимберли уходили. Впрочем, неважно. Захочет — найдет дорогу.
  В последний раз осмотрев сцену, Чарльз повел Ким к зрительским местам, а конкретно — к небезызвестной троице.
  — Чарльз, ты же вроде должен вот-вот выступать? - спросил Хабаккук.
  — А как же! — согласился Матиас, — но прежде я хочу найти местечко для леди Кимберли, - обернувшись, он подмигнул ей. — Сядешь с этими хулиганами, дорогая?
  Ким, тоже подмигнув Чарльзу, внимательно осмотрела «хулиганов».
  — Я даже и не знаю. Они выглядят такими... опасными!
  — Мадам! Что вы! Да мы просто джетельпаиньки! - склонился в поклоне Таллис.
  — Точно, точно! - подтвердил Нахум.
  Хабаккук ухмыльнулся:
  — Сидеть рядом с такой красавицей — честь для наших неотесанных морд! А если мадам еще и глазками постреляет...
  Кимберли задрала голову и гордо высказалась:
  — Как настоящая метаморская леди, я стреляю только из арбалета и попадаю только в сердце! — потом, не сдержав улыбки, добавила: — У тебя хорошие друзья, Чарльз.
  Маттиас тоже улыбнулся:
  — Самые лучшие!
  Леди Кимберли села между Таллисом и Хабаккуком, а Чарльз быстрым шагом прошел за кулисы.

  — Ну, наконец-то! — воскликнул Странник, увидев крыса. — Закралась в сердце мысль уже, что ты уж нас не посетишь! Но счастья нет на свете этом — твои услышал я шаги!
  — Я тоже рад тебя видеть, — кивнул волку Маттиас. — Когда начнем? Долго ждать?
  Волк-морф печально вздохнул и провел когтями по струнам гитары:
  — Уже, уже, почти. Вот герцог, гривой осененный, на царственный уселся трон. Вот свита расселась. Вот зрители, его приветствуют... Пора. Сейчас я выйду и объявлю, а следом и ты. Магус! Начнем же!

  Странник скрылся за занавесом, послышались одобрительные возгласы и аплодисменты, а Маттиас недовольно поморщился. Сейчас и ему идти. А он... Не стоило ему так наедаться. И медовухи можно было бы поменее! Проклятье! Лапы дрожат, как будто первый раз на сцену... Но ведь и правда! Такое как сегодня, когда в одно действо на сцене сольются актерская игра, талант автора и магия иллюзий, такого еще не было!
  Крыс вырвал из петли на поясе палку и буквально вцепился в нее резцами.
  — Мэтт! — незаметно подошедший со спины Магус положил лапы ему на плечи. — Тихо, тихо. У тебя все получится. Посмотри мне в глаза... ВСЕ. БУДЕТ. КАК. НАДО.   
  В наступившем вдруг спокойствии, Чарльз тщательно укутался в кусок ткани — он будет изображать плащ, взял в лапу палку. На сцене что-то звучно и торжественно говорил Странник, но его слова не имели значения. Значение будут иметь только первые слова рассказа Таллиса. И только его реакция будет интересна Чарльзу. Это будет спектакль одного актера, для одного зрителя. Потому что первый магистр гильдии Писателей желал сделать все безупречно... и сделает! Да, достопочтенная Шаннинг превосходит его в искусстве декламации, но что с того? Он первым понял, что любое выступление — целое, соединенное из трех компонентов и актерское искусство лишь один из них. А два других компонента его игры абсолютно безупречны — великолепный текст Таллиса и магическое мастерство Магуса.
  Странник умолк и вышел со сцены. Пора! Маттиас шагнул вперед, кутаясь в кусок ткани. Сквозь призрачное сияние наведенной Магусом иллюзии. Что сейчас видят зрители? Закутанная в черный плащ фигура, медленно выступающая из мрака... Скрюченная рука, опирающаяся на простой деревянный посох. Усиливающийся ветер треплет полы плаща. Вот фигура останавливается и...
  — Я была там! Я видела! Я свидетель!
  Ветер рвет черную ткань с плеч древней старухи, стоящей на скале, на берегу бурного моря, а в зал падают слова:
  — Я смотрела, как погружается он в черные, бурные воды Маракатского моря! Корабль... Что я знала тогда? Я, старуха, пришедшая на берег, приветствовать бурю? Знала ли я, что волны, кипящие у скал, убивают флагман Дралианского флота? Нет! Я смотрела, как уцелевших моряков пожирают акулы, как расколовшийся борт показал свое чрево, как блеснули на миг под серым, затянутым штормовыми облаками небом драгоценные камни. Скипетр. Золото и мифрил, алмазы, рубины, хризолит...
  Темная фигура, замершая на фоне ярящегося моря, вздевает скрюченную руку, сжимающую простой деревянный посох и на единый миг деревяшка преображается: сияет золото, благородно белеет мифрил, сверкают драгоценные камни инкрустаций. Но миг проходит, и вновь на скале замерла старуха, опирающаяся на простую палку.
  — Лишь краем задела меня битва. Битва, длящаяся тысячелетия. Один корабль, погибший на моих глазах и всего лишь красивая палка, ушедшая с ним на дно морское — кто мог знать, что они впустят в этот мир столько страха и боли? Лишь маленький кусочек, самый край противостояния, в котором сплелись могущественные силы и чудовища, маги и государства... Но вскоре я окажусь вовлечена в него! Я старуха, жившая у берега моря! На моих глазах наследный принц Драла погиб в бушующих морских волнах. Его лучшие войны погибли ранее, безуспешно пытаясь защитить друга и повелителя... Что я могла сделать против сил тьмы? Но... великие пали, и малым мира сего пришлось исполнить их дело! — старуха замолчала, на миг, отвернув изборожденное морщинами лицо от зрителей.

  Для рассказа Таллис выбрал удивительно неподходящего персонажа. Старуха. Кто бы смог такое? Молодой крыс смог! И теперь Маттиас восхищался каждым словом, каждой строкой гениального повествования.
  Чарльз бросил быстрый взгляд на друзей. Таллис казался совершенно ошеломленным: глаза вылезшие на лоб, изумлено отвисшая челюсть, палка для грызения выпавшая из лап. Хабаккук и Нахум лыбились во всю пасть и только что не подталкивали друг друга, поглядывая на товарища. Леди Кимберли целиком сосредоточилась на Чарльзе; история полностью захватила ее. Продолжая рассказ, Маттиас бегло осмотрел и остальную публику. Большинство зрителей казались полностью захвачены спектаклем. Это было здорово, просто великолепно. Еще бы, ведь прямо перед их глазами рождалось... чудо. Нечто новое, невиданное доселе, но созданное им!
  Бросив еще один взгляд со сцены, Чарльз немного возгордился. Какое множество знакомых лиц и морд! Вон гильдия Писателей, практически полным составом. Лорд Хассан, неподвижно замерший в роскошном павильоне. Тхалберг, столбом застыл за его плечом. Церемониальный скипетр свалился на пол, алый плащ там же... Коперник и Мишель, все-таки заглянувшие на представление, так и остались у стены, ограждающей двор, забыв присесть на лавку... И даже — с восторгом отметил Маттиас — вся его крысиная стая, во главе с сэром Саулиусом расселась с правой стороны площади. Старый воин сидит напряженно, по-видимому сломанные ребра все еще болят. Джулиан, Голдмарк и Элиот держатся к нему поближе, только Гектор, с неизменным куском дерева у резцов, сел в стороне. Чарльз на миг ощутил прилив гордости, увидев всех знакомых сыроедов, пришедших поддержать его выступление: «моя стая!»

  Но история продолжалась. Юный паж погибшего принца сумел добраться до берега и с помощью старой женщины, продолжить борьбу с тьмой. Они вместе объединили разобщенные племена и народы прибрежных рыбаков, возглавили войну против орд из пучины. Вместе же заключили договор с подводными альвами, позволивший им и их войнам дышать под водой. Договор, цену которого им еще предстоит оплатить...

  Великолепно написанная история захватила зрителей, что называется, со всеми потрохами. Персонажи, события... временами все было настолько реально, что Чарльз сам оказывался захвачен не единожды прочитанной историей. А глядя на зрителей, даже представлял, как кое-кто из них всерьез объявляет поиск, желая найти этот скипетр и укрыть под защитой несокрушимых стен Цитадели.
  Бросив случайный взгляд на небо, Маттиас, сквозь мерцающую изнанку наведенной Магусом иллюзии, увидел солнце, краем срывающееся за западной стеной Цитадели, а в следующий миг — подкрашенные багрянцем тяжелые тучи, вздымающиеся с юга. Сарош вроде бы не объявлял о приближающейся буре... Бездельник! Оставалось надеяться, что она пройдет мимо. Или...
  Приближалась кульминация истории, сцена бури, в которой старуха и паж, с друзьями и единомышленниками боролись против сил тьмы в океане, недалеко от роковых скал, погубивших флагман Дралианского флота. Сцена должна была сопровождаться иллюзией бури, с иллюзорными же громом и молниями. Но настоящие-то куда лучше! Разумеется, если Магус не даст им намокнуть...
  Однако история подошла к финалу, к той самой сцене... И Чарльз понял — увы, ему не суждено сделать представление совершенно незабываемым. Туча, как будто ожидая финала представления... а может и правда, ожидая, особенно если вспомнить рассказы Сароша... В любом случае, громоздящиеся тучи замерли на юге, не спеша залить Цитадель потоками дождя и испытать прочность ее стен штормовым ветром.

  И вот последние обрывки тьмы, затопившей берега великого океана, растаяли, и старуха сжала в узловатой, иссеченной временем руке сияющий скипетр. Впервые за много дней мир вернулся на землю...

  Рассказ закончился так же резко, как начался. И когда Чарльз, закутавшись с головой в черный плащ, шагнул назад, скрываясь в сгустившейся тьме, зрители еще миг молчали, словно надеясь на продолжение... а потом на сцену пал самый настоящий гром аплодисментов. Зрители помоложе повскакивали с мест, постарше неспешно поднялись, но все, все до единого били в ладоши, требуя выхода Чарльза.
  А Маттиас, скинув тряпку на пол и дождавшись, когда развеется наведенная Магусом иллюзия, вышел вперед и с поклоном указал лапой на сидящего в первом ряду крыса:
  — Позвольте представить вам автора, этого выдающегося произведения. Таллис, выйди к нам, прими заслуженные тобой овации и награду!
  Поднявшийся на сцену мрачный-мрачный Странник, тщетно изображая на перекошенной морде улыбку, подал Маттиасу устланную черным бархатом коробочку с сияющим золотым пером. А уже Чарльз с поклоном вручил ее молодому крысу-морфу:
  — Я Чарльз Маттиас, волею богов и лорда нашего Томаса Хассана, магистр гильдии Писателей, объявляю тебя победителем конкурса писателей. И вручая тебе это золотое перо, символ мастерства, знак нашего восхищения, прошу тебя — продолжай радовать нас своими рассказами!
  Таллис с поклоном приняв коробочку, приложил ее к сердцу и так, не отнимая, поклонился, сначала всей публике, затем, опустившись на колено — персонально герцогу, все еще сидевшему в личном павильоне. Потом, как подброшенный пружиной, вскочил на ноги и издал торжествующий вопль, размахивая лапами:
  — Спасибо! Спасибо всем вам!!
  На сцену вновь пал водопад оваций, а Маттиас отступил назад и тоже поднял лапы, аплодируя вместе со зрителями, оказывая Таллису несомненно заслуженные почести.

  Долгие-долгие аплодисменты наконец смолкли и Маттиас увел друга за кулисы. Проходя за сценой, Чарльз глянул на небо и в очередной раз поразился — пронизанная молниями и ветром толща туч, до этого момента неподвижно замершая на южной стороне, сейчас очень быстро закрывала небо. Шуточки богов? Судьбы? А может Сарош и правда не выдумывал, говоря о любопытных тучах?.. Но тут они вышли к зрителям и Маттиас попал в  объятья бросившейся к нему леди Кимберли:
  — Чарльз, это было просто потрясающе! Чудесно! Невероятно!
  Крыс тоже обнял ее, глядя, как Хабаккук и Нахум, одобрительно кивнув, проходят мимо — отдать должное Таллису.
  Тем временем низкие, насыщенные влагой тучи уже нависли над Цитаделью. Сверкнула первая молния, чуть погодя громыхнуло...
  — Хочешь остаться и посмотреть остальное? — Чарльз прижал Ким покрепче и увлек под крышу какого-то пустого павильончика. — Там еще будет представление, но вот-вот пойдет дождь и...
  Леди глянула вверх, оценивая низкие, насыщенные влагой тучи, порывистый ветер, принесший запах влаги и тот ни на что не похожий аромат, остающийся после грозовых разрядов.
  — Давай уйдем. День был долгий, и я хочу отдохнуть.
  Чарльз улыбнулся, лизнул ее изящный носик и, взявшись лапами, они отправились к ближайшей двери донжона.
  Обычно Маттиас отводил Кимберли до двери ее комнаты, но сегодня был особенный случай. Сегодня он  вел ее другим коридором — через холлы и лестницы, на миг, выйдя на открытую веранду и едва успев укрыться от первых капель дождя под каменной аркой. Ливень быстро стал проливным и они стояли под испещренным трещинами сводом, глядя как потоки ледяного осеннего дождя захлестывают серые каменные плиты, как мерцает и подрагивает светящийся ореол, накрывший покинутую ими площадь. Магус снова взялся за дело, не давая дождю намочить публику и артистов. Чарльз, не выходя из-под арки, бросил взгляд вниз, на палатки и павильоны. Уже завтра они исчезнут — быстро и без следа, до следующего праздника. Кое-что появится в новый год... но не так много, не так. А вот весной, в весенний Фестиваль равноденствия...

  Они подошли к его жилищу, мимо трепещущих на сквозняке факелов. Чарльз сначала разжег свечу — от горевшего в коридоре факела, потом долив забытый и выгоревший до донышка светильник ламповым маслом, разжег и его тоже.
  — Как тебе фестиваль? — сунув погашенную свечу на полку, Чарльз смог уделить внимание гостье.
  - Просто чудесно, - восхищенно воскликнула она. - Особенно твое выступление! Это ты придумал? А кто создал иллюзии?! Магус?
  - Он самый. Придумал же я. Труднее всего было выбрать рассказ. Мы долго спорили, Конкуренты были почти столь же хороши.
  Кимберли кивнула, осторожно присаживаясь на перину и свесив хвост с боку. Чарльз тем временем достал из шкафа украшенный резьбой футляр и осторожно снял верхнюю крышку:
  — Я хотел показать тебе одну вещицу.
  Это была музыкальная шкатулка, та самая, отремонтированная Михасем. Чарльз осторожно взял когтистыми пальцами маленький ключик и, вставив в скважину, несколько раз повернул.
  — Что это? — Кимберли осторожно коснулась кончиками когтей замерших над верхней крышкой фигурок танцовщика и танцовщицы.
  — Это тебе. Подарок к Осеннему фестивалю.
  Усевшись рядом с ней и коснувшись своим хвостом ее, он взял лапу Ким и повернул ее пальчиком неприметный рычажок сбоку. Зазвучала переливчатая мелодия, зазвенели серебряные колокольчики, танцовщица и танцор закружились...
  Кимберли прижала лапу к губам, ее глаза затуманились, а Чарльз, приобняв ее одной лапой позволил звенящей музыке вознести его душу в горние выси.
  - Как красиво... - едва слышно промолвила Кимберли. - Откуда здесь такое чудо?
  Чарльз наклонился, покачивая ее в такт музыке:
  - Это имеет значение? Я достал это для тебя.
  Кимберли осторожно потрогала стоящую на столе черную шкатулку:
  - Спасибо, Чарльз. Она... чудесная.
  Чарльз прижал Ким покрепче и, нежно коснувшись носом розового ушка, прошептал:
  - Потанцуем?
  Кимберли медленно вздохнула, как будто всхлипнула... и кивнула.
  Маттиас не мог назвать себя великим танцором, но он постарался провести ее по комнате в легком, кружащемся танце. Он поглядывал на пол, высматривая, не попадется ли что-нибудь под ноги, разок даже пришлось пнуть одну из его палок. Конечно было мало места и приходилось маневрировать, но потом он взглянул ей в глаза и потерялся. Утонул в бездонных омутах ее черных глаз. В ней самой. Она стала его жизнью, его радостью и горем, его будущим и прошлым...

  Мелодия стихла, бесконечный миг они стояли, прижавшись друг к другу. Целый миг... но мгновение миновало, и Ким с легкой грустью в глазах посмотрела на музыкальную шкатулку:
  - Вот и все...
  Чарльз засмеялся:
  - Хочешь, я снова заведу ее?
  Она повернулась, кладя руки ему на плечи.
  - Спасибо, но не надо. Я все-таки немного устала.
  - Да, день был долгий. Проводить тебя? - предложил Маттиас, осторожно закрывая футляр музыкальной шкатулки. С едва слышным щелчком встала на место защелка...
  — Почему бы и нет? — улыбнулась леди Кимберли.
  Осторожно обхватив футляр музыкальной шкатулки лапами, она вышла в открытую Чарльзом дверь. Пройдя коридорами, они оказались на Зеленой аллее, проливной дождь и гроза уже сдвинулись куда-то на север, остались лишь лужи на мостовых, запах свежести в воздухе, да пробирающийся под шерсть, холодный ветер.
  В какой-то момент, особенно близкий и громкий раскат грома заставил ее споткнуться, и Чарльз охнул, увидев, как музыкальная шкатулка едва не выпала на камни мостовой. Ему бы вовсе не хотелось обращаться к Михасю опять, да еще так скоро!
  Пройдя Зеленой аллеей и вернувшись в стены донжона, они с радостью окунулись в тепло внутренних помещений. Наконец Маттиас открыл прочную дубовую дверь, а Кимберли осторожно поставила резной футляр на каминную полку, рядом с резным деревянным бюстом.
  Чарльз наклонился и нежно лизнул изящный нос, потом осторожно поправил мех на щеке:
  - Ты такая красивая, знаешь?
  Ким, смутившись, отвела взгляд:
  - Ты тоже милый...
  - Спокойной ночи, миледи. Увидимся завтра?
  - Обязательно! - решительно кивнула Кимберли.
  Чарльз шагнул к двери, не желая, но... как и все остальное, этот день тоже должен подойти к концу.
  - Спокойной ночи, Леди Кимберли.
  Она коснулась лапами двери:
  - Спокойной ночи...
  И едва слышно скрипнув, дверь закрылась.

  Вздохнув, Чарльз поплелся домой. Перебежав Зеленую аллею, пройдя коридорами, он еще раз выглянул наружу с того самого места, где они с Кимберли укрывались под каменной аркой от дождя. Южный двор, тот, где было представление, опустел, магический купол погас, гроза ушла к югу, а ливень сменился занудным осенним дождем.
  — Брр!
  Захлопнув остекленную дверь, Чарльз поскорее разжег светильник, потом выдрал из шкафа одеяло-пончо и, замотавшись, еще раз выглянул в окно. Открытый каменный уступ с двухфутовым бордюром, каменная арка над дверью и еще одна над окном. Плетеные из прутьев стол и два стула, виднеющиеся в свете из окна, грустно мокнут под мелкими каплями, сыплющимися с небес...
  «А каким, интересно образом, я, прошел на эту веранду? — мысленно вопросил он. — И откуда у моей комнаты, еще утром расположенной во внутреннем поясе, выход на этот уступ... вернее балкон?»
  Чарльз осмотрелся. Да нет же, это его норка! Низенькая комнатка, в дальнем... Уже две комнаты. Хотя менее часа назад была одна, и даже без окна, вернее с потолочным окном, а сейчас каким-то чудесным образом... вообще-то известно каким. Метамор! Чтоб, ему! То есть, спасибо разумеется...
  Внезапно непереносимым грузом навалилась усталость. Маттиас зевнул, плечом распахнул внутреннюю дверь и тяжело осел на кровать. Сегодня был чудесный день. Завтра... завтра будет уйма забот и срочных, неотложных дел. Впрочем, он ведь не будет бесконечным? Наверняка он сможет повидаться с леди Кимберли, пусть вечером, пусть недолго, но...
  Лениво, едва шевелящимися лапами стянутая парадная одежда была обнюхана и бесформенной комком плюхнулась на табурет — все равно завтра стирать... А Чарльз вытянулся под одеялом. Уф-ф-ф... Теплый шерстяной плед натянут до самого носа, только глаза блестят из глубин мягкой подушки, блестят, блестят...
  Светильник! А, чтоб ему!
  Повернувшись на бок, Маттиас немного полежал, глядя на спрятанный под стеклом огонек и думая о прошедшем празднике. Он не мог вспомнить времени счастливее, чем эти миновавшие три дня. Все у них складывалось хорошо, и даже неудачи оборачивались в конце концов счастьем. От первой минуты первого дня, до последней минуты их танца по музыкальную шкатулку. И даже званый обед у лорда Хассана. Сейчас, день спустя, все слова и нападки «леди» Лориод выглядели мелкими, как укус блохи. Она пыталась унизить их, а они отразили все любовью, стремлением сердец и душ друг к другу.
  Чарльз приподнялся, передвигая хвост. Как далеко ему придется зайти в общности с ней? Есть немало такого, о чем Ким лучше бы не знать. Или все же лучше знать? Сможет ли она остаться рядом, если узнает... Нет, об этом лучше не думать!
  Он схватил лежавшую под кроватью палку и, вынырнув из-под одеяла, принялся грызть твердую древесину. Ведь он изменился! Он оставил прошлое позади и теперь всего лишь скромный писатель. Любящий ее всем сердцем.
  Огонек в светильнике задут, палка вернулась под кровать, а Чарльз опять нырнул под одеяло. Глаза сами собой закрылись, когда он с головой погрузился в уютное тепло толстого шерстяного одеяла и тряпичных перин. Завтра будет напряженный день, в этом нет сомнения. И пусть будет. Ведь после дня, обязательно придет вечер... Обязательно!



  Перевод — Redgerra, Дремлющий.
  Литературная правка — Дремлющий.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"