Год 706 AC, середина апреля
 олнце жарило совсем по-весннему, хотя горный воздух все еще был более чем прохладным. Ветерок едва чувствовался, снег постепенно подтаивал, но все еще укрывал камни, по которым Мишель шлепал лапами, идя следом за Линдси.
Шлепал, шлепал... уф-ф-ф! Жарко.
— Ну, и что там? Сколько надо срубить сегодня? — спрашивая, молодой бобер старался смотреть мимо одетой во все тот же красно-черный, клетчатый юбко-плащ, ах да, разумеется, эльфийский килт собеседницы, а сам, в то же время приоткрывал ворот рубахи, чтобы хоть чуть проветрить... и тут же вновь запахивал его. Да, он все еще не желал демонстрировать свою черно-красную, клетчатую расцветку. И не в первую очередь из-за вот этих самых... килтов!
— По стволу на нос. Пополудня значит, заканчиваем на энтой деляне, спускаем все к реке, а там и сворачиваемся. Завтрева готовим пни, а чуток попозжа значит и на следующий участок.
Линдси приставила ладонь козырьком ко лбу и вгляделась в пронзающие небеса вершины гор:
— О как! Хоть весь день глядай, а?
Мишель тоже уставился на сияющий белизной пик, уходящий вершиной куда-то далеко за облака. Сплошной лесной покров поднимался по склонам почти до самых ледников, раздвигаемый только стекающими по скалам потоками. Речушками... ниже они сомкнувшись в единое русло, наберут силу, достаточную, чтобы тянуть на себе бревенчатые плоты, а еще ниже вольются в Ангару, ледяную реку, берущую начало где-то в море Душ и проходящую через всю Метаморскую долину.
— Ага.
— Пик Гасконца оно. Вот. Был значит такой чудик, лет так сто пятьдесят назад. В Цитадели проживал. Жил, не тужил, да вот надумал туда взобраться. А ведь самый пик, на сотню миль вокруг выше нету.
— И как? Взобрался?
— Да кто ж знает? — пожала плечами полувеликанша. — Сам не вернулся, за ним никто не ходил. Там же что ни откос, так ледник, иль скала. Дураков нет! Мда...
Мишель вздохнул, отмечая, что остальные уже порядком ушли вперед и прибавил ходу.
— Да че уж там. Пойдем.
— И то верно, — опустив руку, Линдси двумя широкими шагами догнала бобра.
Так они и шли по следам утянутых хлыстов, почти до самых скал — верхней границы участка. Там оставалось совсем немного стволов, их-то и нужно было сначала повалить, а потом спустить вниз, к реке.
Едва они разошлись по назначенным местам, как Мишель опять потянул за ворот рубашки. Здесь было совсем не жарко... холодно здесь было, вообще-то. Более чем, да еще дующий со склонов горы ветер добавлял, но молодому бобру, с его-то меховой шубой, да подкольчужной рубашкой, да легкой кольчугой, да еще одной теплой рубашкой напяленой сверху... А когда он начал размахивать топором, стало и еще жарче.
Обходя ствол вокруг и, намечая топором будущий скос, Мишель только злобно (и жарко!) пыхтел. Как быстро все можно было бы сделать при помощи его, именно и только для этого предназначенных зубов! Но... глава артели, бык-морф Татхом решил, что Мишелю будет полезно «набрать мышцу». Мышцу! Это ему-то, бобру, ростом чуть повыше табуретки!
Вот и получалось в результате, что Мишель не столько работал, сколько пыхтел, отдыхивался да остывал. А еще злился. Ну и что, пусть на него тогда дерево упало... Можно подумать, будь он посильнее, оно бы промахнулось! Ну... в очередной раз упавши в снег и блаженствуя в его прохладных объятьях, юноша не смог не признать, хотя бы самому себе, что будь он тогда посильнее, может и смог бы спихнуть с себя ствол. А то и увернуться... Эх!
Заметив очередной взгляд Линдси, Мишель через силу поднялся, глубоко вдохнул жаркий воздух и в очередной раз взял в лапы топор.
— Уф-ф-ф... — солнце уже подошло к полудню и грело изо всех весенних сил, дерево все так же вызывающе высилось над усыпанной ветками и хвоей деляной. А вот юноша лежал в снегу совсем без сил.
— Малец, чегой-то ты на снегу лежишь?
— Я... уф-ф-ф... не могу, — сглатывая буквально текущую по языку слюну, выдавил из себя бобер.
— Чёй-то с тобой?
— Жарко мне! Фуф...
— Так сыми с себя малость! — усмехнулась Линдси.
Мишель скривился, глядя на яркие красно-черные клетки килта полувеликанши. Напяленая поверх кольчуги юбко-накидка... Они все твердят, что это в знак уважения к его новой раскраске! Угу. Как же!
И как раз в этот момент к ним подошел Татхом:
— Что случилось?
— Хе. Голова, Мишель перегрелся.
Татхом глянул сверху вниз на бобра, обессилено раскинувшегося в снегу.
— Еще бы, — нагнувшись поближе, бык оттянул юноше рубашку и кольчугу. — Переутеплился. Снимай лишнее.
— Но...
— Чего еще? Снимай, да поживее! Еле дыша, много не наработаешь! А если лутины нагрянут? А ты в снегу лежишь, да еле дышишь!
С трудом приняв сидячее положение, Мишель скривившись, начал выбираться из байковой рубашки. Вытянув из рукавов лапы, он открыл миру черно-красный, в крупную клетку мех.
Мех был влажным — снег промочил рубашку. По кольчуге вообще сбегали капли воды. Мишель еще подумал — не заржавела бы. Но это потом, потом, а сейчас... сейчас все могли любоваться его черно-красной шкурой. И зубоскалить!
Тем временем Татхом поднял рубашку и скрутил, выжимая воду. Да немало.
— Видал? Вот так-то! Сейчас зубами погрызи, как остынешь — опять возьми топор.
Мишель кивнул и, буквально спиной ощущая чужие взгляды, сунул голову в сделанное топором углубление. Эх, лиственница... какая же ты противная! Но все равно, уж лучше так, чем топором зазря! Тем более, занявшись делом, он не мог видеть собственную отвратительно пеструю расцветку. И то хорошо.
Вновь и вновь обходя ствол по кругу, Мишель раздумывал — что было бы с ним, не приди он в Цитадель Метамор? Родня вся в могилах, ферма матушкина отдана соседям. Эх... Таскался бы он все еще по Северному Мидлендсу, перебиваясь всякими подработками, спал бы на сенвалах, да в шалашах. А может и пристроился куда... Зато лутинов бы не встречал, и человеком бы остался! Эх!
Машинально подгрызая скос для будущего падения, Мишель все перебирал плюсы и минусы его жизни в Цитадели. Есть где жить. Да, уж, жилые комнаты Цитадели хороши! Теплые, светлые, с баней поблизости, с кроватью и полками... При том, не нужно тратиться на дрова! Не нужно платить банщику, бултыхайся в горячей воде, хоть целый день! И все это за какие-то медяки!
С другой стороны — изменение. Он ведь стал бобром! Ладно хоть, не крысой...
А с третей — став бобром, получил работу. И очень хорошую работу. К лесорубам кого ни попадя не берут! В кошельке теперь приятно так позвякивает... и одеться, и покушать вкусно, а при том еще и подкопить удается! Даже можно подумать о женщине...
При мысли о женщинах Мишель опять скривился. Да уж, встретил одну... Паскаль называется. Нет, безусловно, женщина, сисек аж четыре штуки! Не была б она алхимиком, можно бы и о женитьбе подумать... ага. После того, как она его раскрасила под клетчатый плед!
Ых!
Мишель в очередной раз глубоко вгрызся, и тут же всем телом ощутил, как дерево чуть покачнулось.
— Упс!
Отплевывался от щепок он, уже отскочив подальше.
— Ага! — ухмыльнулась Линдси, подходя ближе. — То-то же! Смотри! Сам уронишь?
— Не, давай ты, — отплевавшись, ответил Мишель, стараясь не смотреть ни на себя, ни на ее одежду.
— Ладно, так и быть, — бросив бобру его подсохшую рубашку, полувеликаншка уперлась в ствол багром, надавила слегка... и только ветки затрещали, когда лесина ударилась о землю рядом с соседней.
Едва только взвихренный ветками снег упал на землю, как Линдси уже обрубала сучья. Мишель посмотрел на рубашку, вздохнул и набросив ее на пень, принялся помогать. Может эта великанша и носит насоджев килт, чтоб ей икнулось... но все равно при этом остается хорошим другом. И как же ей не помочь?
— Вот скажи малой, — спросила Линдси, не прерывая ритмичных взмахов. — Чего ради ты вообще это одеяло натянул?
Мишель скривился, но ответил:
— А как ты думаешь?
— Тю! Из-за меха что ли?!
— Что же еще-то?
— О, как! — покачала головой Линдси, отрывая свободной рукой надрубленную ветку. — А расскажи-ка мне малой, как же тебя до такого судьба довела, а? Не сам же по себе мех таким стал?
— Ясно дело, не сам! — прошипел бобер, со всех сил врубаясь в неподатливое сплетение ветвей. — Паскалевы ручки поработали!
— Да?! Это что ж это, Паскаль тебе в пиво энтот свой... состав подлила, что ли?! — изумилась полувеликанша.
— Ну почему в пиво-то, — буркнул Мишель. — Сам выпил.
— Сам... А что пьешь, ведал?
Мишель смутился, вздохнул, но ответил:
— Угу.
— Значит ведал, а все одно, выпил!
— Да не знал я! — возмутился бобер. — То есть, знал, но не ведал! То есть... она мне не сказала, каким цветом я буду! Вот.
— И все равно выпил. А чего пил-то?
— Ну да я... — Мишель смутился окончательно. — Да я вот... а она... а я...
— Понятно, — ухмыльнулась полувеликанша. — Эх, бабы, бабы. Жопой она повертела, сиськами потрясла, ты и растаял.
Бобер только вздохнул.
— Вот и получается, винить тебе некого. Сам выпил, что ж теперь поделать? Тока жить дальше.
— Но почему все продолжают напоминать мне об этом? - Мишель со всей силы воткнул топор в основание ветки, осыпав щепками короткие ноги.
— Ты про наши килты? — Линдси указала на свою юбку-плащ. — Эх малой, малой... а головой-то подумать? То ж лучший эльфквеллинский тартан! Дорогой — жуть! И заказ с купцом ушел куду как задолго до твоего ентого... перекрашивания! По осени, мы его заказали. Ты тогда еще даже бобром не стал. Так-то! А цвет мы вообще не выбирали. О цвете, да рисунке, мы тогда даже и не подумали.
— Это что, получается, какой прислали, такой и носите? — удивленный Мишель на миг даже позабыл обиду.
— Во-во! И я то же сказываю. А куда теперича? Денежки-то того уже. Ушли! Вот и носим.
Юноша поухмылялся, почесал над глазом, смахнул с носа каплю пота:
— А если перекрасить?
— Не вопрос! — закивала полувеликанша. — Оплатишь?
Мишель окинул взглядом возвышающуюся рядом фигуру, прикинул длину и ширину ткани, пошедшей на большой килт, этакую юбку-плащ, со всеми его бесконечными складками...
— Мда.
— Во-во! И я то же самое. Что уж теперь-то. Судьба, она конечно злодейка, и вообще, змея подколодная. Ладно, тебя перекрасила, меня вон вообще, сиськами на старости лет наградила. Вот оно мне надо, а? — полувеликанша сердито оторвала последнюю, самую тонкую веточку. — И что мне теперь? Помирать? Ха! — она вытерла пот ладонью, оглянулась на остальных лесорубов, которые тоже заканчивали свою часть работы. — Вот сейчас Сарош хлысты утащит, в лагерь спустимся, так вот, припасен у меня бочонок...
— Пиво у тебя уж больно забористое, так в голову и шибает, — пожаловался Мишель. — Но вкусное!
— Так-то лучше! — басом хохотнув, полувеликанша наклонилась и бросила юноше рубашку. — Только обещай мне, что больше прятаться не будешь.
Мишель взял все еще мокроватую рубашку, посмотрел на нее...
— А! Ладно! Все равно ж ничего не переделаешь. Пусть, как есть так и будет!
Линдси усмехнулась, накручивая на руку одну из кос:
— Вот! Так оно и надо! Так себя и держи! Молодцом-удальцом!
И с посильной помощью бобра, а также других лесорубов, занялась подготовкой очередного воза. А рубашка? А что, рубашка. Ее Мишель бросил в фургоне, да так и забыл. Надолго забыл.
Перевод — Redgerra, Дремлющий.
Литературная правка — Дремлющий.
|
|
|
|
