Аннотация: Рассказ к конкурсу Блэк Джек: http://samlib.ru/b/bd11/
Четыре процента
Я не типичный киборг. Первую вшивку я получил в двадцать лет. Всего за год перенёс около пятидесяти операций, спешно догоняя по количеству имплантатов своих ровесников. Как я выжил - осталось загадкой.
Обычно всё начинается в десять лет, когда мальчишки поступают в Академию, на Боевое отделение. И на протяжении последующих восьми лет постепенно перестают быть людьми. Потом, закончив учёбу, юноши продолжают гонку за неуловимым Совершенством в образе хромированного бога, вшиваясь всё больше и больше.
Убиваешь по приказу хозяина, зарабатываешь деньги, замещаешь организм 'железом'. Убиваешь, зарабатываешь, замещаешь. Убиваешь, зарабатываешь, замещаешь. До тех пор, пока не превратишься в машину на девяносто шесть процентов. До тех пор, пока тебе не исполнится сорок пять лет.
Потом... Что происходит потом, не знает никто. Но все знают о Стирателях. Они приходят к каждому киборгу в его срок и... убивают его? Превращают в себе подобного? Уводят за собой неизвестно куда? Киборг просто пропадает - как будто его никогда не существовало. Пропадает бесследно, в том числе и из Сети.
А может быть, Стиратели просто забирают у него последние крохи человеческого, и Сеть больше не воспринимает его как знакомый объект? В Сети учтены все разумные существа и все машины. Но не разумные машины.
Я хочу верить в то, что после сорока пяти лет мы наконец-то избавляемся от этих проклятых четырёх процентов. При жизни... то есть, до Стирателей, никогда ни одному киборгу не удавалось преодолеть этот рубеж. У нас заменено всё - кости, мышцы, нейроткань, лимфа, кровь, органы, кожа, даже волосы. В нас нет ничего от прежнего тела, которому когда-то дала жизнь обыкновенная женщина. И всё же мы не превращаемся в машины, в нас остаётся крошечная крупинка чего-то человеческого. Но чего?!
Что же включают в себя эти чёртовы четыре процента? Говорят - это определённая часть нейронной ткани, которая пока не может быть заменена адекватными псевдо-органическими материалами. Но я не верю.
Наши четыре процента - это что-то другое. Что-то, что болит глубоко в нашей груди, когда тело не способно чувствовать боль. Но что же?!
Может ли втиснуться в эти жалкие четыре процента любовь?
Я любил.
На моей родине было странно любить мужчину. В некоторых городках за это могли и вовсе убить. Но когда я поселился в Империи, то, к собственному удивлению, довольно быстро принял правила игры.
Здесь мало женщин, и заводить семью, а точнее, приобретать репродуктивно годную самку, позволено далеко не всем. Только таким же репродуктивно годным самцам. Киборги не относятся к репродуктивно годным - слишком тяжелы хромосомные нарушения, приобретённые благодаря постоянным инъекциям специальными препаратами, которые позволяют организму принимать инородные материалы, как родные.
Многие находят компромисс с природой в связях с так называемыми сучками - транссексуалами, либо просто размалёванными и жеманными мальчишками.
Я же полюбил мужчину, именно мужчину.
Его звали Найт, от староанглийского 'рыцарь'. Значение то же, только пишется на новоязе по-другому. Это был киборг-альбинос ростом чуть больше двух метров, с белой косой толщиной с мою руку, с глазами, бесцветными и прозрачными, как речной лёд. Конечно же, это были визоры, а не глаза. Но я полюбил их. Полюбил это зеркало прозрачной, ледяной души.
Я пошёл за ним. Упросил его похлопотать о моих операциях и помочь вступить в элитное кибер-подразделение государственной армии 'Шершень', в котором Найт служил на тот момент в звании майора. Он говорил, что в двадцать лет вшиваться слишком поздно, что это смертельно опасно, что раньше таких прецедентов не было. Но я умолял. Он тоже любил меня, потому согласился.
Я знал, на что иду. Я знаю, что через год за мной придут Стиратели. Но я жалею только об одном - за ним они пришли раньше.
В день его сорокапятилетия я принёс ему веточку белой сирени. На моей родине такую легко можно было сорвать в любом парке. В Империи же она стоила бешеных денег.
Я открыл дверь своим магнитным ключом, молча прошёлся по всей квартире, робко надеясь увидеть Найта напоследок. Но его уже не было. Только маленькая капелька крови на полу нашей с ним спальни.
Я не знаю, что Стиратели с ним сделали. Было ли ему больно? Было ли ему страшно? Или грустно от того, что нам не дали попрощаться? Мне было грустно и страшно вдвойне, за нас обоих. У меня что-то болело глубоко в груди.
Я сел на край кровати и положил сирень на его подушку.
Потом встал и ушёл на кухню. Там я молча выпил бутылку виски, словно воду. Алкоголь не действовал на меня уже много лет, но я почувствовал лёгкое опьянение. Возможно, это человеческий атавизм. Возможно, это память тела. Как бы то ни было, я положил голову на скрещенные руки и, измотанный тщательно контролируемым горем, уснул прямо за столом.
Разбудил меня едва слышный голос.
- Кай...
Я вскинулся и сразу же увидел его. Найт стоял на пороге кухни именно такой, каким я его помнил. Молочно-белый, с хрустальными глазами, в которых блуждали пасмурные холодные тени. Он стоял передо мной молодой, красивый, нагой.
У киборгов при полной замене кожи на псевдо-органическое покрытие никогда не бывает морщин. И мышцы, уже давно заменённые на волокна пьезоэлектрических кристаллов, не 'обвисают' от старости. Не появляется никакого лишнего 'возрастного жирка', спина всё так же строго выпрямлена. Годы может выдать только слегка отсутствующий взгляд, словно обращённый уже ТУДА, за грань...
Он шагнул ко мне, протянув руки, и я бросился навстречу, опрокинув стул.
- Они тебя не забрали ещё, да? - прошептал я, стиснув его прохладное, твёрдое тело в объятиях.
Найт поцеловал меня в висок и прошептал в ответ:
- У нас очень мало времени.
Я посмотрел на него отчаянно, с тоской, от которой сжималось горло. Вдруг он отступил и сказал:
- Раздень меня.
- Но... ты же и так уже голый.
Он шагнул к кухонному шкафчику, достал из подставки один из ножей и протянул мне.
- Полностью.
Я похолодел. Сердце подпрыгнуло.
Он вложил в мои безвольные ладони нож и направил острием себе в солнечное сплетение.
Я рванулся назад, но он вдруг прижался ко мне. Отвратительный хруст расходящейся под лезвием плоти ворвался в мои уши. Я зажмурился, вздрогнул, будто это меня самого смертельно ранили.
Впрочем, эта рана не так уж опасна для киборга. Грудная клетка армирована, внутренние органы имеют способность переключаться в аварийный режим работы. Но мне было страшно и почти физически больно.
Я не успел опомниться, как он провёл ножом вверх, не отпуская моих рук. Слух неприятно полоснуло глухое скрежетание металла о металл.
Потом Найт вынул нож, всё так же не отпуская мои ладони, произвёл такой же глубокий горизонтальный надрез под ключицами. Отпустил. Я отшатнулся. А он просунул пальцы в рану и развёл пласты кожи и чуть розоватых мышц в стороны, словно распахнул рубашку.
Мне открылась клетка его титановых рёбер.
Найт поднял лицо и улыбнулся.
- Дальше...
Я послушно, на ватных ногах, приблизился и срезал псевдо-плоть с его плеч, потому провёл ножом вдоль его рук, словно по швам рукавов. Опустился перед ним на колени, дрожа и закрыв глаза, не в силах остановиться и противиться его приказу.
На кафель падали пласты 'покрытия'. Найт стоял передо мной, не шевелясь.
Потом я поднялся. Прикоснулся своими губами к его губам, а затем аккуратно снял его лицо.
Моё рукотворное божество, моё неживое совершенство... Я гладил мелко дрожащей рукой, покрытой исчерна-фиолетовой кровью, тонкие тросы и металлические 'кости' эндоскелета, прикасался губами к идеально гладкому черепу, скользил языком по едва заметным стыкам пластин. Он стоял, словно манекен, не шевелясь, лишь его чудовищные и прекрасные глаза следили за мной. Раздетым настолько я не видел его никогда в жизни.
Его руки плавно поднялись. Едва слышалось жужжание сервомоторов и усилителей.
Пальцы один за другим мягко легли на мои скулы... Я запрокинул лицо и трепетно провёл самым кончиком языка по его заголённым идеально-ровным зубам из саркопласта. Я почувствовал, как возбуждаюсь. Глухо, тихонько простонал. По щеке моей скользнула одинокая обжигающая слезинка.
- Разденься тоже... - прошептал он мне уже не своим, а 'гортанным', машинным голосом.
Мой идеал. Совершенство. Бог-машина...
Я счастлив, что под многочисленными слоями опостылевшего мяса я такой же. Я хотел к нему всем своим естеством. Прижаться всей своей сталью и не почувствовать ничего...
Я послушно вдавил острое лезвие себе в грудь. Острый, щекочущий холодок пронзил меня до макушки, я кашлянул и судорожно втянул воздух, но не смог выдохнуть.
И проснулся.
Вскинулся, огляделся по сторонам. Нож в подставке. На полу - не то что лоскутов кожи и мышц, нет даже крови. И передо мной на столе - ветка белой сирени.
Я бросился прочь, куда глядели глаза.
Остановился только на какой-то полупустой парковочной площадке для флайеров. Что-то заставило меня запрокинуть голову. Я увидел звёзды. Их так редко можно увидеть над мегаполисом.
Я заплакал, как много лет назад. От красоты их холодного мерцания, от моей тоски и страха, от любви к Найту и от того, что больше не умею чувствовать ничего, кроме этой любви. От моих чёртовых четырёх процентов. Как жаль, что я не могу избавиться от них до Стирателей!
Успокоившись, я вернулся домой. Я могу контролировать свои эмоции. Я должен вести себя достойно офицера 'Шершней'. Я должен.
На столе всё также призрачно белела сирень. Я взял её, повертел перед глазами. Потом налил в стакан воды, поставил в него веточку. Сел напротив.
Я никогда не избавлюсь от этих проклятых четырёх процентов.
![[]](/img/d/drau_m/4procenta/gajinajt4procenta-mal.jpg)