Однажды Верховный Владыка Поднебесной Нефритовый Государь Хуан-Ди повелел четырехглазому мудрецу Цанцзе создать письмена, дабы прославить Императорские подвиги. Мудрец сильно озаботился и трудолюбиво думал над поручением Владыки много месяцев, не смыкая глаз даже на секунду. Но ум Цанцзе оставался нем. Никак не мог он понять, как может меньшее вместить в себя большее? Как можно рассказать о великом и бесконечном Императоре просто и кратко? Как можно в каждом океане найти каплю его начала, в каждом взрослом дереве косточку семени из которого оно выросло?
Только представлял он себе великую битву Хуан-Ди с ужасным и коварным Чию, с его железными братьями-истуканами, как оживало в душе Цанцзе ушедшее время. Сверкали доспехи, восходили Солнце и Луна, но не было конца думам и усилиям мудреца. Никак меньшему не вместить в себя большее.
Так и стоял мудрец с непокрытой головой в подножии Куньлуня у бамбуковой рощи, когда на землю пришла великая буря. Но Цанцзе не видел ее до поры, слишком велико было его усердие в служении Нефритовому Императору.
А небесное войско ураганов выстраивало свои ряды правильными кольцами, сжимало черноту и мощь в избранную ими на земле точку. Так случилось, что именно в этом месте стоял четырехглазый мудрец Цанцзе. И не думал он перечить буре и не думал он уходить, просто не замечал вокруг себя ничего. Хлестал ливень его холодными струями, и ветер собирался сдуть все живое с лица земли, а тучи желали избороздить горы так, что равнин больше могло и не остаться. Но не видел бури Цанцзе, не мог открыть он своих глаз, он сосредотачивался на приказе Императора.
Тогда оскорбленный невниманием смертного бог дождя и грозы Юй-ши метнул в мудреца молнию и гром, но промахнулся в тот раз. Нетерпеливый гром вылетел из рукава бога первым. Загрохотала стихия у уха Цанцзе так сильно, что сами раскрылись глаза. А тут подоспела сама молния. Ударила она в землю, и на миг воцарился в Поднебесной день. Так зол был Юй-ши на мудреца за его небрежение, что создал великое чудо.
В тот самый краткий миг увидел четырехглазый Цанцзе, как пересечение бамбуковых стеблей и листьев плотною вязью из черточек, клиньев и точек охватывает всю землю до самого горизонта. Замерла земля, остановила свое непрерывное течение. Понял мудрец, для того чтобы вместить большое в малом, нужно малое поднести ближе к глазам и запечатлеть в нем лишь краткий миг от длящейся бесконечности. Великая мудрость снизошла в его сердце. Не нужно насыщать отражение цветами, оттенками и бегом времени, а следует мастерить лишь простые, но правильные стежки. Для вмещения большого в малое, необходимо останавливать время. Так родились на земле иероглифы.
Поспешил Цанцзе на тридцать шестое небо ко дворцу Верховного Владыки с радостной вестью. В долгой дороге к небесному дворцу, придумывал мудрец иероглифы для всего, что попадалось на глаза. А так как глаз у него было четыре и пробежал он почти всю поднебесную, то дал Цанцзе иероглифы ко всему. Почти ничего не укрылось от его зоркого взгляда.
С тех пор открыть новый иероглиф и увидеть доселе неизвестное, стоящее за простотой его начертания - великая честь для каждого мудреца. Если сможет человек объяснить и доказать новый иероглиф, быть Мудрецу советником Императора, какие бы одежды он до этого не носил.
Возрадовался Хуан-Ди искусству своего главного мудреца, одарил его щедростью неслыханной и царственной лаской, накормил Цанцзе красными ягодами бессмертия. А потом призвал во дворец духа-зверя по прозвищу Байцзе, чтобы похвастаться своим достижением.
Всеведущий Байцзе как-то раз сильно удивил самого Императора. Назвал он владыке по именам одиннадцать тысяч пятьсот двадцать духов и бесов, что живут во вселенной. Готов был Байцзе обсказать Императору жизнь всякого. Необъятно знание его, но вот о чуде иероглифа Императору не говорил.
Изумился всеведущий Байцзе подвигу четырехглазого мудреца. Изумился и опечалился. Заметил это Нефритовый Император, подумал, что трудно Байцзе признавать кого-либо более мудрым, чем он сам. Засмеялся над ним Император, а дух-зверь Байцзе сделался только печальнее.
И тогда спросил его Верховный Владыка о причинах столь великой печали. Поклонился дух-зверь в пояс и владыке, поклонился и четырехглазому мудрецу, но попросил разговора с Государем наедине. А когда удалился изобретатель иероглифов, рассказал дух Нефритовому Владыке следующее.
Никто на земле еще ничего не придумал. Когда умер первый великан Паньгу, надсадившись в трудах по созданию мира, тело его заселило мир всеми видами жизни. Дыхание сделалось ветром, волосы лесами, кустарником и травой, глаза превратились в Луну и Солнце, кровь в воды рек, зубы и кости в камни и металлы. Все, что есть на Земле рождено из тела Паньгу, и самые маленькие частички его тела имеют особое предназначение.
Тридцать шесть тысяч лет жил великан. И тело его от непосильных трудов сплошь скрыто морщинами. Те морщины и есть вязь иероглифов, что увидел во вспышке яркой молнии мудрец Цанцзе. Но не узнал мудрец самого главного. Когда делилось первое яйцо на Инь и Ян, всего в нем оказалось ровно в две половины. Каждой твари по паре, каждому взлету падение, каждой юности старость, каждой силе бессилие.
Все морщины на теле Паньгу уравновешивает один единственный иероглиф, начертанный на самой маленькой из его великановых ресничек. И кто познает иероглиф тот, будет абсолютным владыкой Мира от темной его стороны. Потому знание то наиболее запретно. Ключей светлой части мира много, а темного только один. Каждый из жителей Поднебесной владеет хоть самой малостью светлого своим особым знаком, да только знающий темный иероглиф обладает обратной стороной всего. Потому знание это и преступно, и страшно.
Маленькой для Паньгу была та ресничка, но все одно величиной она с высокое, раскидистое дерево. И только тем это дерево отличается от прочих, что не уживаются на нем листья, потому как нет во тьме ничего живого. И если задумает кто, уничтожить Поднебесную или завладеть ею, не стоит это больших усилий, если знать о дереве- ресничке, владеть его тайной.
Так объяснил свою печаль Нефритовому Императору всеведущий дух-зверь Байцзи. Теперь о существовании темного иероглифа знали они двое, а тайна возможна только в сердце одном. И стереть темный иероглиф никак нельзя. Стирая знак, уничтожаешь его обратную сторону. А обратная сторона тьмы и есть наш Поднебесный мир.
Рассмеялся его печалям мудрый Великий Владыка. Разве трудное это дело спрятать малое в необъятном большом? Просмотрел он всевидящим оком насквозь всю Поднебесную и увидел то единственное дерево, что отторгает живые листья. Дохнул Император на него холодным дыханием, и обволокло оно ветви иероглифа, превратилось в кристаллики жадеита. Дохнул владыка еще раз, и стали те каменные листья неотличимы от живых. Так же колышет их самый маленький ветерок, та же роса выпадает на них по утрам, тот же закатный оранжевый цвет опаляет их кайму вечером. Ничем не разнится то дерево, от дерева пипал. Даже корни в земле глубиной той же. И как найти в необъятном лесу одно подобное многим дерево?
Но опечалился всеведущий Байцзе еще более. Не думал он, что так просто найти дерево и увидеть единственный запретный иероглиф. Да вот сам только что его воочию повидал. Так получается, что чем могущественнее разум, тем проще ему встать на путь абсолютного зла. Да и зло ли уничтожение мира? Зло ли для Мира вечное Ничто?
Попрощался дух-зверь Байцзе с Верховным Владыкой, и более не видели его никогда. Тайна для двоих уже не тайна. Но однажды понял сам Император, что в мире, где живет жажда познания, тайн нет вообще.
Открылась ему истина, что если постигнуть все иероглифы, догадаешься и о существовании их единой темной противоположности. А если кто догадается об этом, когда-нибудь темным иероглифом завладеет. А разве может весь мир зависеть от одной человеческой прихоти? Пожалел Нефритовый Император Хуан-Ди, о своем приказании четырехглазому мудрецу Цанцзе, пожалел о несдержанности и хвастовстве. Но поздно, уже каждому в Поднебесной ведом иероглиф свой.