Довбуш Антон : другие произведения.

Лутохин Скит

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У Лутохиного Скита есть свой прототип и вдохновитель. Это Манявский Скит, что стоит в украинских Карпатах. Этот православный монастырь, хоть и находился в XVII веке на землях польской короны, но подчинялся Киево-Печерской Лавре, и в 1676 г. во время польско-турецкой войны был разрушен татарским отрядом. Историческая канва, а также все описания внешнего вида строений монастыря отвечают действительности. Остальные детали повествования - произвольный вымысел автора.
  
  
  
  Одиноким сычом скит стоял, затерянный в бескрайних борах Лесистых гор. Обнаружить его было сложно - темные чащи густо покрывали небольшую долину среди высоких отрогов и прятали от посторонних глаз монастырь с горсткой его обитателей. А если редкий путник, рискнувший забраться на самые высокие перевалы, и окидывал взглядом долину, то он должен был обладать завидной наблюдательностью, чтобы увидеть еле заметную точку, светлеющую в ущелье у западного края. То была колоколенка, сложенная из белого камня, что чуть возвышалась над темным частоколом верхушек столетних сосен и елей. Колоколенку увенчивал деревянный купол землянистого цвета, сложенный из потемневших от времени дощечек. По утрам, когда солнце только начинало пробираться в долину, скит и вовсе не было видно - в утренних сумерках он сливался с сонным лесом, но зато в такие часы над верхушками древесных великанов на много верст вокруг лился неторопливый перезвон. Звон означал, что монахи, единственные обитатели этой глухой долины, уже не спали.
  
   Отец Евфлатий бросил взгляд вниз. Он стоял на верхушке колокольни и только что отзвонил утреннюю. Из-за мохнатых лап елей он мог рассмотреть лишь небольшой кусочек деревянного моста над быстрым ручьем. Ручей протекал с наружной стороны стен и убегал в лесную чащу. Деревянный мост одним концом выходил из непроходимого бурелома, оставшегося после прошлогодней немилости ветров, а другим упирался в запертые ворота. Там, внизу, было еще темно, а здесь, почти на одном уровне с верхушками деревьев, можно было уже различить святые лики на фресках стен. Облокотившись о деревянные перильца, инок вдыхал начинавший уже быть морозным свежий воздух утра. За верхушками он видел только самый высокий перевал в горном кольце, уже хорошо освещённый солнцем. С перевала, где леса сливались одинаковым серым ковром, тоненькой струйкой сочился в небо дымок от одинокого костра.
   - Уж полгода, как никто не забредал, - пробормотал инок. Больше он ничего не увидел. Переведя взгляд вниз, он заметил суетившуюся у подножия колокольни темную фигурку. Евфлатий заторопился вниз. Нужно поведать новость.
  Тяжело кряхтя и придерживаясь рукой за стенку, старик полез по прогибающейся деревянной лестнице вниз. Внизу он обнаружил отца Синода.
   - С восходом! - приветствовал Синод Евфлатия. Евфлатий в ответ воздел палец:
   - Сходы сгнили. Того и гляди - оступишься и попадешь крестным летом прямо к Господу нашему в ладони.
   - Уж четвертый год пошел, как не даст Всевышний сил обновить сходы, - ответил Синод.
   - Нынче дым видел, - проговорил, думая уже о другом, Евфлатий, - хилый, неживой кабы...
   - Дым? Давно прихожан не было...
   - Даст Бог - и сейчас отведёт.
   Синод промолчал. Он поднял голову и посмотрел на верхушки елей.
   - Уж солнце, - сказал он, - пришло время в трапезную.
   - А если прибудут, то как скоро? - словно очнувшись, спросил Евфлатий.
   - Дня три, если не поспешая.
   - А спехом?
   - Два.
   Старики направились в другой конец монастырского двора.
   - Упаси, Господи... - Евфлатий перекрестился. - Душа ноет...
  
  Крепостные стены с четырьмя приземистыми башенками смыкались уже в пятидесяти саженях от ворот, оставляя внутри лишь необычайно сжатое со всех сторон пространство с церквушкой в центре. В скит можно было попасть двумя путями. Один - низкие въездные ворота в массивной колоколенке с гнилым мостком снаружи. За воротами сквозь толщу подножия колоколенки проходила глубокая темная арка с низким сводом и плесневелыми стенами. Арка выходила в поросший травой вытянутый дворик. На другом конце его были еще одни ворота. Эти - повыше да и пошире, - были все же менее укреплены и выходили к озеру, где вода круто срывалась в глубокий, саженей в десять, ров, который проходил под северной стеной и, бурным потоком стремительно пробежав под деревянным мостиком у главных ворот, исчезала в чащобе.
   Монастырь жил отшельником и ютился в узком ущелье. Бурный поток начинался за западными воротами и уходил вглубь необычайно крутого рва. Ров был узок, но зато глубок - падение в него могло стоить жизни. Из отвесных стенок этого, похожего на пропасть провала, словно цепкие пальцы торчали корни гигантских елей, которые росли настолько густо, что при сильном ветре они, стоящие на самом краю, отпускали землю и с протяжным стоном валились во двор к монахам. С этой стороны, стены у них как таковой не было. Некошеная трава во дворе неожиданно упиралась в низкую оградку. Сразу же за ней, без какого-либо перехода открывался ров и если неосторожный прихожанин, по несчастливой случайности обнаруживший скит, спотыкался, то он неизменно летел в пропасть, ломая своим телом корни и сучья на ее стенках.
   С юга все было иначе. Этой стороной скит жался к крутому горному склону, взлетавшему над самой колоколенкой. Склон порос диким ельником и непроходимые буреломы подстерегали всякого, кто попытался бы снаружи добраться к подножию южной стены. Там ему просто не было места. Такое расположение монастыря доставило немало трудностей при его возведении, но обещало защиту от непрошеных гостей. Лес со всех сторон обнимал сооружение и укрывал его от ненужных взоров.
   Евфлатий вошел в трапезную. Он зажег восковую свечу под суровым образом и, встав во главе длинного стола, обвел глазами остальных обитателей монастыря. Их было восемь старцев, около полувека назад вместе закладывавших первые камни в подножие церквушки, что теперь стояла в центре двора.
   - Кто-то пробрался в долину, - наконец сказал он.
   У сводов трапезной всколыхнулись и затрепетали шумные вздохи.
   - Помолимся же во исчищение душ наших от грехов наших и да храни нас, Всевышний.
   Монахи склонились над столом и неслышно зашептали молитвы.
   Над лесом поднялось солнце. Капли растаявшего инея сверкающей испариной потекли по стенам трапезной. Накинув черные капюшоны, монахи медленно, один за другим, направлялись к башне-сокровищнице. Она, как и колоколенка, куполом тянулась к верхушкам елей, а каменная кладка северной стены уходила прямо в ров.
   Степенно поднялись старцы по узким сходам на верхний ярус, где темные дубовые балки перекрытия поддерживали гулкий купол. Евфлатий выглянул в амбразуру и застыл: с перевала вились уже три дымка. Инок схватился за торчащую балку и перегнулся через проем. Нет, он не ошибался - на перевале были люди. Жестом Евфлатий подозвал остальных:
   - На заре был один.
   Монахи молча смотрели на перевал, а там к небу начинала тянуться уже четвертая струйка дыма.
   - Кому-то не живется спокойно, - густым басом прервал морозную тишину отец Никифор, - вот и скитаются.
   - Так много? - спросил Синод.
   - Скитальцы... К нам идут, - Никифор сложил руки на парапет.
   - Никогда так много не было. Знать в миру житье худое стало, - Евфлатий нахмурился и отвернулся от окошка.
   На перевале зародились еще два дымка.
   Старцы неподвижно вглядывались в перевал. От лесов поднимались испарения и застилали долину.
   - Так мы ничего не увидим, - проговорил Никифор, - утро теперь морозное.
   - Станем ждать, - отозвался Синод.
   - Уж скитальцы ли это? - Евфлатий всё не отводил от туманов взора. - За день дойти не поспеют, а вечером туман уйдёт.
   Инок Никифор удалился в темную глубину верхнего яруса башни и оттуда донёсся его голос:
   - Если это не скитальцы, то кто бы то ни был, они не должны проведать о нас. Мы схоронимся, переждём!
   От амбразуры отозвался Евфлатий:
   - Если это скитальцы, им свыше шепнется, где нас искать. Дело сказал отче Никифор, будем молчать, колокола стихнут, Лутохин скит скроется!
  
  
   После заката монастырь затопил мрак. Рискуя оступиться на узких ступенях, Евфлатий взобрался на колокольню и увидел, что склон светится десятками красных точек. Инок наощупь добрался до келейной - длинного приземистого сруба с крохотными оконцами, выходящими на север - в ров. Там в одной из келий притаился огонек. В свете толстой церковной свечи на лавах вдоль бревенчатых стен сидели монахи. Они в напряженном молчании ожидали возвращения Евфлатия. Наконец, в дверном проеме возникла его темная фигура.
   - В долине костры, - старик опустился на скамью, - что делать будем?
   Он медленно обвел глазами сидевших рядом с ним. От тусклого света тени на их лицах впали и удлинились.
   - Ждать, - донесся из угла голос отца Прокопия, - не найдут - отведет, а уж коль увидят, там и посмотрим, кто они такие и чего им нужно в лесах здешних.
   Евфлатий задумался. Свечной огонёк, подскочив, треснул и в тот же момент Евфлатий поднял палец:
   - В колокола не звонить, дрова не рубить. Эва какой шум, да при таком морозе - да на многие версты!.. Врата не отпирать, в лес не ходить. Затаимся, переждем. По ночам совет держать станем, а засветло с колокольни за гостями смотреть будем. Там и порешим.
  
  
   Утро ознаменовалось новым событием: стоянка на перевале исчезла. Синод и Никифор встревожено всматривались в тот клочек леса, где накануне пылали костры. Теперь оттуда не поднималась в небо ни единая струйка дыма.
   - Куда же они подевались за одну ночь-то? - Синод запустил пятерню в бороду.
   - Снялись с места, - ответил Никифор, - но зачем так скоро, да еще ночью?
   - Неладно...
   Внизу заскрипела лестница и монахи повернули головы на шум. На колокольню взбирался Евфлатий. Он молча посмотрел на перевал и стал спускаться обратно, слушая, как за его спиной Синод громко шептал:
   - Теперь все опять затянет туманом, а вечером станет видно. Если не ушли они, то снова станут жечь костры.
   В то утро выпал первый снег. Пожухлую траву во дворе припорошило. Сосны и ели покрылись белыми пятнами, даже деревянные верхушки колокольни и башни-сокровищницы побелели.
   - Теперь нас труднее различить в лесу, - отец Прокопий стоял на паперти Воздвиженской церкви в центре двора и смотрел на белые очертания сокровищницы. Он поднялся по ступеням в церковь и в сумраке прошел по дощатому настилу к алтарю: - Господи, услышал ты наши молитвы...
   С приближением темноты все острее ощущалась тягость ожидания. Подтвердится ли? Неужто и впрямь ушли люди из долины? Несколько раз взбирался Евфлатий на колоколенку. Никого. Стало быть - ушли. Скит Лутохин так и стоит в гордом одиночестве, затерянный в лесах, незаметный, необнаруженный.
   Евфлатий спустился во двор. Шёл мелкий снег и инок накрыл голову капюшоном. Ссутулившись, он заковылял в келейную. Надавил костлявой рукой на тяжелую дубовую дверь и с непогоды вошел в сумрачный, пахнущий воском и сырым деревом сруб. Сразу же столкнулся с отцом Тихоном. Тот держал свечу у груди, а лицо его тоже было скрыто капюшоном.
   - Никого.
   - Нескладно все это, - Тихон отбросил капюшон и посторонился, пропуская Евфлатия. Тот прошел по проходу, отворил скрипучую дверь и скрылся в своей келье. Вскоре оттуда послышался его торопливый шепот. Затем он снова появился:
  - Поспешать не будем.
  
  На утро ничего нового не случилось. Лес пустовал, прихожане из него исчезли. Монахи понимали: за одну ночь долину покинуть сложно. Однако же в этом случае людей было бы видно с колокольни. Идут ли они к убежищу? Но Евфлатий и это увидел бы... В который раз окидывал он взглядом пространство, открывавшееся с башни. Вдыхая морозный воздух, инок размышлял.
  Силясь найти объяснение столь чудному и до странности непонятному избавлению от неизвестных нарушителей устоявшегося спокойствия обители, Евфлатий прислонился к балке напротив смотровой амбразуры. Оттуда прекрасно виднелся перевал и даже можно было дотянуться до мохнатой лапы ближайшей ели, что росла за воротами. Монах набрал с ветви молодой снег и постарался замереть, увидев внизу, у подножия ворот, волка. Волк, похоже, совершенно не боялся. Зверь, вскинув морду, тоже смотрел на Евфлатия.
   - Тьфу, бесовская тварь... - пробормотал тот, выбросил снег из рук и в который раз за два дня проделал путь по шаткой лестнице во двор.
  
  
  
   - Все тяжче ждать, - пробормотал Синод, - сколько еще?
   Он находился под куполом башни-сокровищницы и через окошко тоже смотрел на перевал.
   - Покуда не прояснится, - ответил Прокопий. Он стоял рядом, а чуть поодаль от них кучкой стояли остальные шесть обитателей скита. - Вон и отче Евфлатий уж со звонницы сошел. Он к нам идет - порешать станем, как далее быть.
   Синод вздохнул и, проследив сверху за Евфлатием, ничего не сказал. Наконец, скрип дощатых сходов известил, что Евфлатий взбирается к ним. Находясь еще где-то внизу, скрип вдруг стих. Прокопий понял, что старик остановился отдышаться. Основательно же потревожили маленькое убежище те, кто зачем-то пришёл в тихую долину!
   Сходы опять заскрипели и над бревенчатым перекрытием, из проема показалась голова Евфлатия. Он обвел взглядом собравшихся и под бородой пожевал губами. На фоне седин темным пятном выделялся его мрачный лик, а на нем - две точки сумрачных очей. Он взобрался на ярус и обменялся молчаливым вопросом с Синодом. Тот чуть склонил голову - ничего. Евфлатий подошел к амбразуре и, ничего нового не увидя, отвернулся.
   - Теперь уж не знаю: не лучше ли видеть их на горе, но точно знать, что они есть, или ничего не знать, не видя, - проговорил он.
   - Полгода никого не было, - Синод закрыл глаза ладонью, - и ранее нас не обижали, и сейчас, может, обойдется.
   - Ведь право же - ранее не прятались ни от кого. - вдруг спросил Прокопий. - Почему мы стережемся? Почему?
   - Ох, - прошептал Евфлатий, - чует сердце что-то...
   - От чего же?
   Евфлатий ссутулился.
   - Не ведаю...
   Отец Никифор бросил взгляд на Прокопия, а затем на Синода и остальных старцев. Те стояли, сжав иссушенными руками кресты на груди и понуро следили за речами Евфлатия.
   - Я матерого видел, - сказал он, - знамение это.
   Вновь повисла пауза, после которой первым решился заговорить Синод:
   - Не поспешно ли мы спрятались? Кто они - там, на перевале?
   - Кабы знать...
   - Ну, а как, если это скитальцы? Если люди праведные?
   - Стало быть, мы впустую нарочно укрывались бы, - ответил Прокопий. Он потер свой широкий лоб. - Они искали нас, а не нашли и посему ушли.
   - Кабы они нас искали, то нашли бы убежище наше, - возразил Евфлатий, - а коль не нашли, то и не искали вовсе. Я так мыслю.
   - Мы сего не ведаем, - ответил ему Никифор.
   - А ушли ли они вообще? - Спросил Прокопий.
   - И сего мы также не ведаем. Авось ушли, авось - и нет.
   Никифор выглянул в проём.
   - Дело говорит отче Евфлатий. Господь ведает один... Нам ли судить?
   Инок отвернулся от амбразуры.
   Заговорил Прокопий:
   - Чтобы добраться с перевала до скита Лутохина - два дня уходит; чтобы пройти всю долину с востока на запад - дня три будет; уж четвертый день проходит, как ждем мы гостей; уж третий день, как не видно их... Придет ли кто?
   - Господь, только Господь знает... Он один нашими судьбами ведает, жизнь ворошит, - словно ни к кому не обращаясь, проговорил Синод.
   - То-то же: помолимся, - эхом отозвался Прокопий, - коль и вправду не отведет нечестивых от обители нашей, то даст знак.
   - Знамение, - зашептал Евфлатий, - мне уж было оно!
   -...Помолимся, - решительно продолжал Прокопий. Он скрестил пальцы: - Да услышит Он нас!
   - Я стану молить Всевышнего, чтобы образумить вас, - тихо пробормотал Евфлатий.
   Никифор и Прокопий повернули к нему свои худые лица:
   - Да ты блажен, отче! Ты накличешь на скит Лутохин беду!
   Прокопий отвернулся от Евфлатия и выглянул в амбразуру.
   - Отцы святые! - неожиданно воскликнул он. - Чего мы остерегаемся? Уж не видно и следа прихожан, а мы таимся. Господь молчит, он не говорит с нами, ведь не служим мы ему, не возносим молитвы подобающе - мы пустым делом заняты. Бес нас искушает, тешится нашим неверием! Волком рыскает, души затуманивает наши.
   Надвигалась очередная ночь. День не принес никаких изменений, а под самым куполом спорили монахи. В вязких сумерках они уже почти не различали лиц друг друга, а эхо отчетливо повторяло каждое слово Прокопия:
   - Положимся на Всевышнего! Воздадим молитвы ему, воспоем его святую славу в осанну!
   - Остепенись же, Прокопий! - встрепенулся Евфлатий. - Одумайся, что творишь?
   - Блажен ты, - ответил Прокопий, - и да блажен ты будешь! Святые отцы, не пристало нам грехи возводить свои, Всевышнего забывать, праздно дневать и ночевать! А коль и недруги найдут, то и его, Божьей, помощью управимся! Я вопрошаю у вас, братия, верно ли я толкую? Отец Сильвестр?
   В темноте Прокопий различал лишь смутные силуэты тех, к кому взывал. Под куполом повисло ожидание. Прокопий напряженно прислушивался.
   - Толково...
   Кто-то вздохнул, невидимый. - Отче Тихон?
   - Толково...
   - Михаил?
   - Да...
   - Ты, отче Алексий?
   - Правда...
   - Отче Мефодий?
   - Да...
   Евфлатий согнулся и закрыл голову руками.
   -Что думаешь, Никифор?
   Никифор замялся.
   - А ты, Синод?
   - Господь нам судья.
   Прокопий повернулся и скрестил пальцы на груди.
   - Стало быть, и порешили, - сказал он, - сегодня твой, Синод, черед идти на звонницу...
   Вдруг Евфлатий разогнулся и вскричал:
   - Отчего же ты меня не вопрошаешь, Прокопий?! Меня! Отчего?!..
   Прокопий не отвечал, он продолжал говорить, обращаясь к Синоду:
   -...Службу вечернюю отзванивать. Мы же крестным ходом двинемся к деревянной церкви грехи замаливать да воспевать Всевышнего за его к нам милость и всепрощение...
   - Молчишь? - говорил Евфлатий. - Али тебе, Прокопий, и сказать мне не о чем уж более?
   Закончив напутствовать Синода, Прокопий повернулся к Евфлатию:
   - Помолись, отче, - Прокопий освятил Евфлатия крестом, - простые люди и дела простые вершат, простые помыслы имеют! А святым - и дела святые, и помыслы святые будут.
  
  
   Синод спустился вниз и в темноте направился к колоколенке. В разрывах ночных облаков светились звезды, тускло оттеняя огромные ели. Синод взобрался наверх и, посмотрев оттуда на ещё день назад неживой монастырь, увидел свет в резных окошках келейной и Воздвиженской церкви. Скит Лутохин возвращался к жизни после затянувшегося затишья. Инок разглядел несколько темных фигурок внизу. Прокопий вел братию к церквушке. Синод наощупь отыскал верёвки колоколов. Мгновение подержал - и с силой потянул. Низким бормотанием отозвался проснувшийся большой колокол. В сей же момент внизу зажглось ещё несколько огоньков. Синод потянул за другую верёвку. Над лесом далеко разлился высокий перезвон. Инок выглянул в амбразуру. Лес шумел, покачивая в темноте заснеженными ветвями... И вдруг - по спине пробежал холодный озноб! Синод вцепился в край оконного проема, чтобы не упасть, он застыл, глядя в одну точку: совсем недалеко, сквозь ветви деревьев веселым пятнышком пробивался красный огонек костра... Синод попятился, бормоча:
   - Чур тебя, Евфлатий, чур... Наговорил на нас, окаянный...- Он уперся спиной в стену и ринулся к сходам. - Господи-Всевышний!.. Тушите, тушите огни!
   Не разбирая в темноте ступеней, он побежал по сходам.
   - Тушите... Тушите!
   Между третьим и вторым ярусами сходы предательски скрипнули и подломились... Синод неловко взмахнул руками и, увлекая за собой обломки досок и щепки, сорвался вниз.
  
  
  -Отчего колокола стихли? - Прокопий повернул голову к Никифору.
  - Синод, должно быть, замешкался на звоннице. - ответил тот. - Грешное это дело.
   Под святыми образами зажигались свечи. Иконы местами почернели от копоти и казались суровее.
   - Евфлатий меня беспокоит, - говорил Никифор Прокопию, - отчего он так хмур? Что сталось?
   - Наваждение сталось ему, - Прокопий махнул рукой.
   Монашеская братия запела хриплыми надтреснутыми голосами. Тусклый свечной свет еле освещал лица, выхватывая их из темноты светлыми пятнами.
   "Святись, Господи..."
   - Ну, что же ты молчишь, Синод? - Бормотал Прокопий. - Звони же, звони!
   "И да воспылаша ты..."
   - Где же звон?
   "Исполати и ныне и присно..."
   Не выдержав, Прокопий поднялся и пошел к выходу. Выскочив из церкви, он, утопая по щиколотку в снегу, побежал к колоколенке. Добежав, инок с силой распахнул дверь и стал подниматься по сходам вверх. Свеча в его руке трепетала на ветру, что гулял в башне. Свету от нее было мало, но Прокопий все же успел остановиться перед провалившейся ступенью. Тут он понял, что Синода наверху нет. Прокопий согнулся и, подняв повыше свечу, медленно, даже с некоторой опаской, переступая со ступени на ступень, стал спускаться обратно. Сощурившись, он выставил перед собой руку. Шаря ею в темноте, он добрался до самого низа и только сейчас наткнулся на Синода. Тот лежал в черной луже крови, а его ряса разметалась по каменным плитам. Раскинув руки и неестественно подломив одну ногу, он лежал тихо-тихо... Удерживая задрожавшими пальцами свечной огарок, Прокопий широко распахнутыми очами смотрел на него. Он осторожно приблизился на шаг. Испуганные лучики мерцающего огонька заплясали на лице Синода. У него были выбиты передние зубы и из носа медленной струйкой вытекала кровь.
   - Пресвятой Боже...- крестясь, Прокопий бросился вон из колокольни. Спотыкаясь, он понесся к церкви, где полным ходом шла служба. Он позабыл скинуть капюшон, оказавшись внутри. Ухватив Никифора за рукав, он, срываясь, зашептал:
   - Не по пустой прихоти прошу, а по сущей необходимости! Нужен ты мне, отче...
   Никифор поднялся с колен, перекрестился и вышел за Прокопием из церкви.
   Дверь в колокольню по-прежнему скрипела на ветру. Прокопий провел Никифора вовнутрь и тот увидел лежащего Синода. А над ним - черным вороном согнувшегося Евфлатия. При их появлении он разогнул спину и, медленно повернув к ним голову, резко воскликнул:
   - Идите, идите!
   Сообразив, что сталось, Никифор оттолкнул Евфлатия и стал стремительно взбираться наверх. Молодым юношей перепрыгнув широкий провал на сходах, старец влетел на самую высокую площадку звонницы. И - до его уха донеслось ржание лошадей, звяканье металла и чей-то отрывистый, щелкающий говор.
   ...Весь лес словно изнутри светился огнями костров. У подножий столетних елей суетились люди. Они что-то кричали друг другу на непонятном языке, махали руками, и поминутно указывали в сторону убежища. Их тени быстро мелькали в темноте, сменяя одна другую.
   Никифор сверху смотрел на них и не верил своим глазам. Сзади неслышно подошел Евфлатий и прошептал:
   - Побился Прокопий о свою уверенность, да и нас пообшиб.
   Никифор стал спускаться, а Прокопий гневно крикнул снизу:
   - Молчи, по твоей пророческой милости люд неведомый под стенами шебуршится нашими!
   - А ты, отче, не серчай, да только вот что скажи: делать-то ты что станешь?
   Вместо ответа Прокопий влетел на ярус, костлявой рукой ухватил Евфлатия за бороду и притянул к амбразуре:
   - Смотри! Видишь? Не гневил бы ты небеса - не было бы и беды! Делать же буду, что знаю: посмотрю, послушаю, разузнаю, что за люд подошел к нам в таком множестве. После и думать стану.
   - Вот только рука твоя, Прокопий, дрожит, - проговорил, высвобождая бороду из цепкой хватки, Евфлатий, - слабая, видно, неправая она у тебя. Ведь твоим именем проклянут сей день, коль лихо нам приключится! Твоего имени буквицы черной краской выведут в летописи Лутохиной, ежели не скитальцы под стенами стоят! Тобою станет чернь воронов с могил праведных сгонять!
  Прокопий отвернулся и стал быстро спускаться по провалившимся сходам.
   Никифора около тела Синода не оказалось, а хор в церквушке молчал. Значит, знают уже.
  
  
   К середине ночи разыгралась непогода. Снежные вихри, крутясь и взвиваясь, носились над лесом, наметая белые шапки на верхушках и ветвях темных великанов. Деревья отзывались тяжелым стоном и, раскачиваясь, сбрасывали увесистые комья на землю. Временами сквозь вой метели прорывался короткий вскрик. Затем все стихало, а через некоторое время крик повторялся, ему отвечал другой, третий ...
   Евфлатий до мяса искусал ногти, пытаясь услышать еще что-то из-за стен. Никифор и Прокопий, стоя рядом с ним на первом ярусе колокольни над самыми воротами, через крохотное оконце пытались рассмотреть хотя бы небольшую часть стоянки прихожан. Однако окошко было слишком узким и выхватывало из темноты лишь маленький кусочек моста перед воротами. Там никого не было, но на бревнах, в ложбинах, между которыми лежал снег, плясали отблески костра. Ветер рвал огонек от земли ввысь, но тот, огрызаясь яркими искрами, прижимался к земле и трепетал у самой ее поверхности.
   - Как они близко...
   Прокопий повернул голову к Евфлатию:
   - Сколько их?
   - Не знаю. Никифор знает - он лазил наверх смотреть.
   - Много, - ответил Никифор, - сильно много.
   - Что делать?..
   - Надо Синода похоронить, - сказал Евфлатий.
   - Не сейчас, - Прокопий махнул рукой, - сейчас вон - сила-силенная под нами стоит.
   - Не по-божески как-то. - Евфлатий перегнулся через проём и посмотрел вниз под сходы. - Чего же ему лежать-то? Уж закоченеть поспел наверное, руки-ноги не разогнем потом. Так хоронить придется, или ломать - как деды наши делали...
   - В такую стужу, - сказал Никифор, - не только кости коченеют, - деревья трещат.
   Монахи снова прильнули к окошку. Никифор, боясь и ступенью скрипнуть, полез выше.
   - Вон их сколько, - послышался с площадки его шепот, - в лес костры уходят.
   Прокопий подошел к сходам и посмотрел наверх к Никифору.
   - Утро скоро.
   - Скорей бы, - ответил Никифор, - утром то, что будет, то и будет, а сейчас думать да гадать - только мучаться.
  - Спи, солнце, родимое, спи, - пробормотал Евфлатий, - не томи...
  
  
   Вихри срывали с земли снежные сугробы и крошили их над серой засохшей травой. Поносив, они бросали их на землю в другом месте. Зима начиналась лютая. Скоро к лесному убежищу станут приходить лоси и зайцы. Они будут ждать подачки от монахов. Евфлатию, вероятно, придется за зиму выходить двух-трех подморозившихся животных. Они подбираются под самые ворота и не убегают...
   Через некоторое время небо затянуло окончательно, звезды исчезли и стало ещё темнее. Монахи находились на колокольне и были заняты наблюдением за кострами. Они не могли видеть, как над вторыми воротами скита неожиданно возникла темная безмолвная фигура. Человек подтянулся на локтях и, сбивая наметенный снег, застыл, осторожно примостившись на притолоке ворот. Сощурив глаза, он всматривался во двор монастыря. На примыкавшей к воротам стене появилась еще одна тень. Она пригнулась и, осторожно ступая по заострённому верху крепостной стены, добралась до низенькой сторожевой башенки. Здесь человек уцепился за тонкие перильца и взобрался на узенький мосточек, опоясывавший башенку с трех сторон и тоже стал всматриваться в темные очертания затаившихся строений. Затем он услыхал тихий свист и посмотрел на первого. Через мгновение обе фигуры исчезли со стены.
  
  
   - Будем ли звонить утреннюю?
   - Мы с вечерней поторопились.
   - Раз уж нас нашли, можно и утреннюю.
   - Чего с нечистым шутить?!
   - Так хоть напоследок помолиться...
   - Все-то ты каркаешь, Евфлатий!
  
  
   ...Небо никак не хотело сереть. Темно уже не было, но утро еще не наступило. Перед рассветом лес успокоился и лишь тонкие верхушки неровно покачивались, поскребывая по низким свинцовым тучам.
   И в этот ранний час колокольню внезапно наполнил гул. Кто-то настойчиво стучал в ворота. Монахи всполошились. Началось... Прокопий заметался. Он сбежал по сходам к воротам в арку и то порывался отодвинуть засов, то снова заламывал руки... Отпереть ворота, или не открывать, продолжать наблюдать, что будет? Вслед за Прокопием вниз спустился и Никифор.
   Стучать продолжали. Чья-то сильная рука колотила по створкам ворот. Прокопий снова поднялся на первый ярус, но не решался подойти к амбразуре. Евфлатий, властно отстранил его и во весь рост встал к проему. Он скрестил пальцы и стал безмолвно смотреть на прихожан. Евфлатий рассматривал гостей и чем больше он на них смотрел, тем более странными они ему казались. На мостике стоял небольшой отряд из тридцати всадников на низеньких лохматых лошадях. На многих были синие, до колена, одежды, перепоясанные по середине; на головах - чудные шапки с широким отворотом из кожи и бараньей шерсти; за плечами лук, колчан... И больше всего подивился Евфлатий лицам, каких никогда не видывал. Лица смуглые, плоские, со жгучими раскосыми глазами и жидкими бородками.
   Всадники, заметив Евфлатия над собой, замахали руками, затараторили.
   - Чудной народ, - сказал Евфлатий в сторону, обращаясь к Никифору. За его спиной, тяжело кряхтя и отдуваясь, на ярус взбирались остальные старцы. Они, услыхав стук в ворота, всполошились.
  Во главе конного отряда гарцевал на широкогрудом коне всадник с перекошенным лицом и бородой выкрашенной в красное. Он пристально всматривался в Евфлатия. У его седла стоял пеший.
  Евфлатий покряхтел, обдумывая что-то, и прокричал, обращаясь к всаднику, считая его старшим:
  - Да благословлен будет путник в нелегкой дороге!
  Всадник выслушал все с непроницаемым лицом и наклонился, что-то сказать человеку у седла. Тот кивнул и вышел немного вперед.
  - У этих воинов, - он указал за спину, - только один бог - лук да стрелы! Они верные слуги пресветлого хана турецкого великого Ислама-Гирея!
  Кривой всадник мерно кивал головой в такт словам своего толмача.
  Не отворачивая от амбразуры лица, Евфлатий прошептал в бороду так, чтоб услышали Прокопий и Никифор:
  - Этот-то по-нашему толкует.
  Переводчик продолжал:
  -...Всеблагой Ислам-Гирей, направил несокрушимые войска свои под крылом всевидящего Аллаха на полонцев!
   Монахи зашептались. Евфлатий же остался внешне спокоен и невозмутим. Он молча слушал то, о чем говорил ему посол.
   - Мы православные. А вы, стало быть, с турецкой стороны пришли сюда? - спросил он.
   Переводчик оглянулся на всадника.
   - Это не турчаки, - ответил он, - это сыны татарского народа!
   Евфлатий задумался. Он хотел спросить о целях, которые подвигли татарских воинов на столь далёкий поход из Крыма к северу, но решил промолчать. Мирных целей быть не может.
   - Как зовут тебя? - донеслось с моста. Евфлатий очнулся.
   - Отче Евфлатий, инок я...
   Толмач перевел всаднику.
   - Еплат-бобо! - коверкая имя, выговорил тот. Затем он что-то сказал сурово и отрывисто.
   - Воины и кони голодны! - прокричал посол, - Овёс, молоко, хлеб - вот всё, что нам нужно!
   Евфлатий растерялся. Он оглянулся на старцев. Никифор сделал жест рукой: "Говори же что-нибудь, Евфлатий!"
   - Скит сей слишком мал да беден, - обдумывая каждое слово, ответил Евфлатий, - чтобы прокормить такой отряд...
   Всадник, уловив по интонации смысл сказанного, вскинул руку с плетью и метнул грозный взгляд на Евфлатия.
   - Мука, хлеб, молоко, овес! Когда солнце поднимется над деревьями, мы придем за этим всем! Смотри же, Евфлатий, если ослушаешься приказа Сете-нукера, ты лишишься головы!
  Сете-нукер ткнул в Евфлатия толстым пальцем:
   - Еплат-бобо!
   Весь отряд круто развернулся и, оставляя на снегу ямки от копыт, отошел к лагерю, где под самыми деревьями вокруг костров теснились люди. Их было человек пятьдесят; из - них кто лежал на земле, кто суетился на ногах...
   - Теперь мы знаем, зачем пожаловали они к нам.
   - Гляди - как бы не узнать больше!
   Далее потрясенные монахи увидели непонятное зрелище. Татары поднимали с земли лежащих и пытались поставить их, прислонив к деревьям.
   - Что они делают? - спросил Тихон.
   - Спать воинам не дают.
   - Да они, наверное, пообморозились!
   - Живые ли они?
   Евфлатий присмотрелся к маленьким фигуркам внизу.
   - Видно, что мертвые.
   - Тогда зачем их ставить?
   - Устрашить нас хотят.
   Монахи оставили Мефодия на колокольне следить за татарвой, а сами, увлекаемые Евфлатием, заторопились в трапезную думать о требовании татарского сотенного Сете.
   -...Уж ты, Евфлатьюшка, возьми голову над нами!
   Алексию строго было наказано неустанно возносить молитвы в церквушке у алтаря до самого появления солнца.
  
  
   - Мало у нас времени! - Евфлатий сел во главе стола. - Татары требуют разной снеди. Нет, все же мы не знаем, зачем они пожаловали сюда...
   - Снеди у нас не хватит.
   - Снеди у нас хватит. Нам ничего не останется. Их воинов столько, что все вместе они с трудом поместятся на нашем дворе.
   - Да вы, отцы святые, знать, решили покориться бусурманскому крикуну? - воскликнул Тихон.
   - Молчи, Тихон, не шуми, дай подумать, - сказал Прокопий, - решать надобно.
   - А что в погребах у нас? - спросил Мефодий, сидевший до этого молча.
   - Нам зиму лютую перезимовать хватит, а с ними делиться накладно будет.
   - Овес есть, хлеб-пшеница есть, молоко?
   - За раз можно всё отдать.
   Евфлатий подпёр голову руками:
   - Все, что мы за год натрудились, запасли, нам твердят отдать ораве косоглазых воинов!
   Прокопий вздохнул:
   - А может статься, что когда мы дадим им то, чего они просят, они уйдут?
   - Может статься, что как только мы станем открывать ворота, они ворвутся и всех нас перебьют! - ответил Никифор.
   - Эх, кабы жив Синод был! Толковая голова была...
  - Ну не дать, что ли, татарве чего просят? - предложил сидевший в углу отец Сильвестр. - А они нас наградят - отойдут и трогать не станут!
  Прокопий кивнул.
   - В своем ли ты уме, отче Сильвестр?! - воскликнул Никифор. - Старость тебе лишь бороду убелила, а мудрости не принесла.
   - Погодите! - Евфлатий поднял руку. - Если мы станем отдавать наши запасы татарам, то придется открывать ворота и они ворвутся, а что станется, коль мы не исполним приказа сотенного Сете?
   Монахи задумались. Евфлатий исподлобья посматривал на них.
   - Ух, ну и лютовать станут! Больно свирепый этот их главный... - сказал отче Тихон, теребя конец бороды.
   - Сколько лет живу на белом свете, а не видывал никогда такого народа... - проговорил Никифор.
   - Так что же вы надумали, отцы святые? - спросил Евфлатий. - Выстоим ли?
   - О чём толкуешь, Евфлатий? Объясни!
   Евфлатий помолчал.
   - Объясню. Уж больно вероломные они... Знаю я. Надо придумать, как отдать им снедь, не впустив во двор. Шутка ли дело? А нет - так сумеем ли оборониться от них?
   - Страшные вещи говоришь, Евфлатий! - воскликнул Прокопий. - Ты стар и мы старцы давно. Седы наши головы и бороды покладисты! Осаде не бывать!
   - Тогда нужно сообразить способ уцелеть, - ответил Евфлатий.
   - А я уже сообразил, - сказал Никифор. Он немного подумал и продолжил: - Способ вот какой. Татарва стоит под главными воротами. Снедь мы вынесем через вторые ворота, те, где их нет. Там и оставим, а когда спросят, скажем, чтоб шли они туда - там все и найдут!
   - Это ты хитро выдумал, Никифор, - сказал Евфлатий, - а вот что, если они и там нас достанут?
   В эту минуту вошел отче Алексий.
   - Уж солнце... Время истекло.
   Евфлатий заторопил монахов:
   - Спешите, спешите, отцы! Несите, стало быть, снедь на вторые ворота, а я пойду с Сете Нукером с колокольни потолкую. Задержу его.
   Евфлатий поднялся над воротами. На мосту уже нетерпеливо гарцевал татарский отряд. Сотенный посматривал на Евфлатия и молчал, видимо ожидая, что тот заговорит первым. Евфлатий тоже безмолвствовал, раздумывая. Успеют ли управиться отцы со снедью?
   Толмач о чём-то тихо переговаривался со всадником. Их лица были суровые и, казалось, обеспокоенные.
   Наконец, Евфлатий решил начать разговор. Пауза затянулась.
   - Сколько еды тебе нужно? - спросил он сотенного.
   Всадник что-то отрывисто рыкнул.
   - Нас много, - прокричал в ответ толмач, - значительно больше, чем вас!
   - Мы приготовили всё, что ты просил. Доволен ли ты?
   Всадник снова захрипел.
   - Не вижу!
   - Скоро ты все получишь! - прокричал Евфлатий и сам подумал: "Управились ли?"
   К мосту подскакали еще десять всадников. Один спешился и, согнувшись, поспешил к сотенному. Шепнул ему на ухо и тот кивнул.
   - Нас больше, чем вас, - старательно подчеркивая слова, снова повторил переводчик, - и в округе вам помощи ждать неоткуда - людей нет!
   - Сам-то ты кто? - устало спросил переводчика Евфлатий.
   - Степан я, староста из Доры!
   - И что это тебя, Степан, к татарам прибило на службу?
   - Так ведь они налетели! А за то, что проводником служу - золотом платят.
   - А по ихнему лопотать где обучился?
   - Уже лет десять, как бегают к нам, покою не дают! Теперь на "егомость" Краковского под рукой Турции войной пошли.
   Староста Степан прервал свою речь и стал о чем-то торопливо объяснять Сете-нукеру. Тот молча кивал. Затем буркнул.
   - Где продовольствие, предназначенное для воинов?
   - А вы обойдите скит наш Лутохин стороной и найдете перед задними воротами все, что искали! - ответил Евфлатий.
   - Смотри, старик, если разгневаешь Сете-нукера - несдобровать тебе! Казнен будешь, если обманул.
   Сотенный отослал десяток на другую сторону ущелья. Евфлатий надеялся на то, что путь у них хоть и короткий, но тяжелый и немного успокоился. Он отошел от амбразуры и заглянул во двор. Задние ворота мешала увидеть деревянная церквушка и никого перед ней не было, - вероятно все были на другой стороне. Неужели еще открыты ворота? Нет. Вот идет Прокопий, а за ним Михаил и все остальные. Вид у них изможденный, лица недовольны.
   - Ну и много же мы им вынесли! - проговорил Тихон. - Самим, почитай, ничего не осталось - пусты погреба. Намаялись.
   - Теперь снова ждать станем: когда уйдут?
   Евфлатий опять поднялся к амбразуре. На мосту почти никого не было, только Степан да несколько татаринов. Сотенный исчез.
   - Где же Сете-нукер? - спросил Евфлатий бывшего доровского старосту.
   - Ускакал на ту сторону.
   - А тебя зачем оставили?
   - За тобой, старик, следить.
   - Суровый он у вас больно, Сете-нукер этот.
   Степан пожал плечами.
   - А в миру-то что делается? - поинтересовался монах после паузы.
   - Война идет большая! Уже много люду полегло и еще больше поляжет - Речь Посполитая с Турцией да крымчаками землю делить станут.
   - Какую землю?
   - Твою, глухарь старый, на которой родился ты и затворничаешь по сей день! Столкнулись, право, лбами Казимир польский и шах исламский Магомет. Ишь, как вышло...
  - А дальше?
   - Биться будем дальше. Хан крымский Ислам-Гирей послал на поддержку шаху воинов своих двенадцать тысяч.
   - А вы сюда чего забрели?
   - Так мы разведывать посланы были. Зашли на перевал, смотрим, - а пустая долина, лесами укрывается и горы вокруг. Мы спустились вниз прокормление найти. Ох, и боязливые татары до лесов наших! Все торопились обратно повернуть, -"страшно и безлюдно", - говорят, как вдруг! - звон церковный за деревьями послышался. Татарва на звон тот и подалась, - сказал Степан и еле успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта коней, в эту минуту ворвавшихся на мост.
   Появился Сете-Нукер и с криком взмахнул плетью.
   - Мало!
   Евфлатий перепугался. Монашеская братия за его спиной прильнула к амбразуре.
   - Это все, что у нас есть! Мы отдали вам все. Теперь нам нечего вам давать. Уходите с миром.
   Сете-Нукер сощурился, выхватил из-за спины стрелу и натянул тетиву. Монахи отпрянули.
   - Еплат-бобо! - прокричал Сете-Нукер и ветер разметал его слова в холодном воздухе.- Приготовься принять заслуженное наказание! Тебя я и из-за стен достану!
   Толмач не стал переводить. И так было понятно. Евфлатий отвернулся от амбразуры и все увидели его побледневшее лицо. В балку над его головой воткнулось три стрелы. Сотенный свою страшную угрозу выполнял. Четвертая стрела обломилась, чиркнув по колоколу. Колокол отозвался тревожным плачем и на его боку осталась кривая царапина.
   - Что же это, Господи? - вскричал Евфлатий и, сбежав во двор, спотыкаясь, побежал по молодому снегу. Он упал лицом в припорошеную траву и так и остался лежать.
   Подошел Никифор.
   - Не убивайся, отче, не отдадим мы тебя.
   Евфлатий приподнялся и повернул к Никифору испачканное грязью лицо с невидящими глазами.
   - Нет божьей правды на земле. - Евфлатий перевернулся на спину. - Посмотри, какое небо. Ели подпирают его верхушками. И оно пустое.
   Никифор медленно опустился рядом с Евфлатием. Подоспевшие монахи увидели двух стариков лежащими на промерзшей земле и смотревших вглубь неба.
   - Не выдержал старик, - стали говорить, - блаженным стал.
   Вдруг Евфлатий рывком сел.
   - Я многое слышал, я многое видел. Но чтобы люд праведный не по-божески изводили! Принесите мне воды.
   Вода охладила монаха.
   - Великомучеником не стану, - заявил он, - за ворота не выйду!
   - Да кол тебе в темечко! - появился Прокопий, растолкал столпившихся монахов и замахал руками. - Ты сам не убережешься, и нас погубишь! Скит изведешь православный - на небе не открестишься!
   Но Евфлатий уже поднялся на ноги и, придя с себя, грозно глянул на Прокопия:
   - Так вот ты каков, брат инок. Как чуть в жар - так прочь боком пятишься? Христианскую душу рекешь отдать иродам, что и идолу челом не бьют? В поруб его! Как старшой повелеваю. Пущай посидит, мешать не сможет, пока мы готовим ответ гостям непрошеным. Бочки с водой на огонь! Да чтоб окроп был. Не ленись, братия, работай без утомы! И я с вами.
  
  
   К полудню татары пришли в движение. Серые воины валили столетние деревья, рубили ветви, стягивали их ремнями - делали лестницы. Стволы иных сосен, что пошире, скручивали кожаными перевязями и подвешивали к рубленым опорам перед воротами. Оставшимися лесинами заваливали ров.
   Сете-нукер стоял в отдалении и наблюдал за лихорадочной работой. Рядом и Степан был. Он угрюмо взирал на приготовления татар, колким взглядом не упуская ни единой детали. Потом он словно нехотя нагнулся, подхватил с одного конца бревно, перебрасывая, взвалил его на плечо и понес к воротам. Ноша была тяжелая и Степан шел медленно, раскачиваясь. Показав желтые зубы, Сете-нукер криво ухмыльнулся, глядя на старания толмача. Добротный толмач. Вот подходит он к краю, теснит других, собирается сбросить дерево. Силач. А через день этот монастырь будет принадлежать татарам...
   Узкоглазая татарская мысль увлекла сотенного в созерцание падшего монастыря, множества добычи - золотого добра с иконостаса и продовольствия, - а также выгод, которые ему сулило это предприятие.
   - Беда, беда! - вдруг донеслось до Сете и его мысли разметало словно ветром. У ног сотенного распластался воин.
   - Нет у нас больше толмача. Его утянуло за собой дерево.
   - Зачем ты принес такую весть, пес?! - зашипел Сете-нукер.
   - Я, доблестный, - маленький человек, служащий тебе.
   Сете-нукер потянулся к оружию:
   - Плохо же ты служишь!
  
  
   У Степана невыносимо болело в боку и ныло колено. Сучковатое бревно впилось в поясницу и староста опасался, что не сможет пошевелиться. Теперь он очнулся. Над ним широким слоем грмоздились наваленные бревна и никого уже не было. Чудо, что не пришибло его. Видимо татары решили, что у него хребет перешиблен, когда он остался лежать после прыжка вниз. Никто, конечно, этого не заметил - соскользнула нога, крик... Теперь все ушли. Откуда-то сверху слышны голоса, но никого не видно. Только выбраться отсюда нужно. Степан несмело шевельнулся. И - словно прутья металлические впились со всех сторон в его побитое тело. Он закусил губу и медленно, с величайшей натугой, пошевелил ногой. Бревна мешают. Много их, не сдвинуть одному. Зря, выходит, норовил шею свернуть? Ну, нет! Чтобы помеж бревен не проползти! Вот и местечко подходящее: зазор у двух бочком притулившихся сосенок. Ползком, ползком, да к просвету. А там - с кочки на кочку, с камушка на камушек - и далее...
   Выбравшись из завала, Степан встал на дно рва. У ног его шумно бурлил водный поток, а над головой смыкались цепкие корни, щетиной покрывавшие стенки провала. Переступая по гладышам и цепляясь за заснеженные корневища, Степан добрался до задних ворот скита.
   На его настойчивый стук в маленьком окошке показалось взволнованное лицо монаха.
   - Отворите ворота мне.
   - Хитрость задумал какую?
   - Отвори.
   - Я отворю, а тут и косоглазые повыскакивают.
   - Да ты посмотри только: один я тут перед тобой стою. Глянь на меня, на мою одежду!
   - Так зачем пришел тогда? Неужто тебя твои кривоногие обидели? - монах собрался уходить. - Нам не жалуйся.
   Степан воскликнул:
   - Погоди! Как величать-то тебя?
   Лицо в окошке появилось снова.
   - Алексием величают меня.
   - Так вот, отче Алексий, молю тебя: кликни отца Евфлатия - он помеж вас самым мудрым будет.
   Вскоре появился Евфлатий.
   -Ты пришел вовремя, староста. Я видел, как ты бросился в ров. В самый раз, -сказал он, стряхивая с бороды снежинки вперемежку с сосновыми иглами и кусочками смолы, - только божись, что не пришел никто за тобой - и войдешь в скит.
   Степан перекрестился.
   Проскрипел отодвигаемый тяжелый засов, ворота на мгновение распахнулись и, втянув Степана, с грохотом опять сомкнулись.
   Оказавшись внутри, староста осмотрелся по сторонам.
   - Отче, - попросил он, - ты бы мне хоть одежду дал какую сменить... Моя измокла да и порастрепалась вся. Рясу хоть какую.
   - Дам. Получишь рясу, чтоб не выделяться, - ответил Евфлатий, - а отогреваться потом будешь - времени мало. Ты, Степан, человек опытный - подскажи.
   - Затем я и пришел по дну каменистому, выбираясь из-под лесин. - Степан сбросил мокрую одежду. - Отец, неси рясу.
   - Помочь решил? - спросил Евфлатий. - Чего тогда с ними бегал?
   - Раньше выгодно было. Буянить они, хоть и часто бегали, не могли - короля Казимира боялись, а кошель с ними всегда полон.
   - А теперь что же?
   - Теперь дело другое. Теперь война с королем.
   - Чего ж ты не ушел от них? Ты в селеньях нужен.
   - Уйти не могу. Живым не отпустят. А коль погибать, так на защите скита. Глядишь, Евфлатий, авось вам полезным и стану.
   Евфлатий пристально смотрел на старосту, думал. Наконец проговорил:
   - Пойдем, посмотришь, что мы делаем.
   Вышагивая по снегу в путающемся в ногах монашеском балдахине, староста добрался до середины двора, где стояли на огне пять больших чанов.
   - Что это, вода?
   - И вода, и смола, - ответил Евфлатий, - это чтобы поливать их, безбожников!
   - Хорошо. Что еще?
   - Ничего, староста. Ждем твоего слова.
   - Сообразить надобно, - Степан покрутился на месте, всматриваясь в строения монастыря. С таким крошечным пятачком справиться, конечно, не сложно, да еще со старцами. Татарва налетит - и захлебнется скит их волнами. Что сделают татары первой очередью? Попытаются перебраться через стены. Тем более, что прошлой ночью два воина побывали на них (Степан знал об этом)... Значит - это самое хлипкое место. Хоть и не добраться им с одной стороны, той, что подпирается горой, хоть и в ров срывается все остальное, но... Остаются ворота. Их надобно блюсти в первую голову. Одни - с высокой башней. Там монахам легче. А вторые? Низкие и непрочные, наверное. Ставить оборону необходимо. Но из кого? Вот из этих разваливающихся рухлядей с трясущимися руками? Он один, Степан, не совладает с такой силой, если хлынет она. Татарва кинется на приступ, и что тогда смогут сделать семь человек? Скит утонет в этом потоке. Монахи, может, даже ничего не успеют предпринять, как будут раздавлены, а монастырь превратится в развалины. Сете-нукер беспощаден. Степан хорошо это знает. Никто пощады не получит, как бы ни обернулось дело. Сдайся они на милость сотенного сейчас, и то - участь тяжелая уготована каждому иноку. Ему же, Степану, достанется самое страшное. Надобно бороться, всяческими силами оттягивать гибель скита. Ясно одно - помощи ждать неоткуда: скит поставили далеко от поселений. Даже он сам, Степан, проживший в этих краях всю жизнь, ничего не слыхивал про него, покуда не натолкнулось воинство татарское. Татары точно знают о том, что монастырь одинок. Сете-нукер посылал два десятка проверить окрестности. Остается лишь бороться своими силами. Но как уберечь монастырь? У Сете полсотни воинов. Немного. Некоторые померзли прошлой ночью, когда неожиданно началась метель. Осталось меньше теперь. Но и этого вполне достаточно, чтобы управиться с семью монахами. Они ведь, поди, и меча руках не держали отродясь.
   - Есть ли в ските оружие какое? - спросил Степан.
   - Оружие? - задумались монахи. Староста ждал ответа, нетерпеливо заламывая пальцы.
   - Должно быть. Помнится было.
   Монахи повели старосту к башне-сокровищнице.
   - А как быть с оружием? Ни я, - Евфлатий указал на себя, - ни он, или он не владеем им.
   Степан остановился.
   - И ничего! В одну сторону махнешь, в другую, и глядишь - татарская башка с плеч летит!
   Подошли к низенькой дверце, прорубленной в толстой башенной стене, Михаил звякнул связкой ключей, отпер ее и, пригнувшись, первым стал спускаться по узким ступеням под землю.
   - Там что?
   - Поруб.
   Ступени привели в низкую каморку, где словно из-под земли возник Прокопий.
   - И ты уже тут! Пришел помогать губить скит?
   - Почему этот здесь? - спросил Степан.
   - Отступник. Молвит: надобно отпереть ворота, а Евфлатия из них и вытолкнуть.
   - Поделом сидит. - Степан отстранил Прокопия. - Дайте факел. Где оружие?
   Оружие, старое, покрытое темными выщербленными украшениями, висело на стене. Степан убрал сплошную паутину и взял в руки один из мечей.
   - Тяжелый, - покачав на весу, сказал он. С широкого лезвия посыпались кусочки инкрустации. - Да они у вас покрыться ржавчиной успели!
   - У нас не военный двор, -сказал Никифор.
   - Ладно, - староста осмотрел остальные клинки. Они все были покрыты ржавчиной. От рукояти до самого кончика застыли бурые подтеки. Два меча были очень широкими, с толстыми рукоятями и обоюдоострой заточкой. Остальные - узкие длинные полоски каленой стали.
   - Хороши! - Степан взмахнул одним из узких мечей. Клинок счастливо взвизгнул, чиркнув по воздуху. Староста удовлетворенно кивнул и деловито согнул лезвие, прижав конец к рукояти. Но, издав скрежещущий звук, лезвие переломилось пополам.
   - Эх! - Степан с досадой отбросил две половинки. - Это уже не оружие! Ржавый меч вмиг переломится.
   - А как по мне, так вот самая лучшая зброя! - прогудел во мраке Никифор. Степан обернулся и увидел, что тот сжимает в руках огромный топор.
   - С такой секирой много шуму не наделаешь, - заметил он.
   - А ты на меня еще посмотришь, когда нужно будет шуметь, - оскорбился Никифор, - ты не смотри, что я стар и тощ - зато я жилист.
   Никифор еще несколько раз взмахнул топором и, по всей видимости, остался доволен.
   Степан подытожил:
   - Всего-то у нас остается один топор да два тяжелых меча.
   - И ни один из нас не поднимет такого оружия. - отче Михаил развел руками и попытался справиться с мечом. - Не по силам. Уж ты и сам видишь, староста Степан.
   Степан махнул рукой и сдвинул брови:
   - Об этом позже поразмыслим. Сейчас - скорее наверх! Сете вот-вот одумается и начнет штурм.
   Первым на свет выбрался Евфлатий. Щурясь, он тревожно осмотрелся по сторонам. Спокойно. За ним торопился Никофор, сжимая драгоценный топор. Последним показался староста с двумя мечами. За ним из подземелья метнулся и Прокопий.
   Степан отстранил его обратно в темень.
   - Да ты кто таков?! - закричал узник. - Песий ты...
   Хлопнула дверь в поруб и конец фразы Степан не услышал:
   - Такой не пригодится. Только беды натворит.
   Татарин, по всей видимости, еще не собирался начинать бой. Он все набирался сил, поджидал времени подходящего, копил злобу, как копит безобразный паук яд. Сейчас он притаился, но скоро проснется и тогда сети его сомкнутся над неспособной дать отпор жертвой.
   -...Эй, староста, что с тобой? - отче Тихон затормошил степаново плечо. - Аль задумался о чем? Я тут тебе кой-какие свитки принес. Посмотрел бы?
   Степан мотнул головой.
   - Какие свитки?
   - А план это. Чертеж . Стало быть рисунки всего скита нашего.
   - Это полезно, - буркнул староста. - посмотреть стоит и порешить как отбиваться.
   Тихон поманил Степана в келью, где они и разложили планы. Свиток, положили на грубо тесанный дубовый сундук, где из крохотного оконца на него струился бледный свет. Пришлось принести свечу. Монахи столпились вокруг и, образовав плотное кольцо, склонились над рисунком.
   Степан с минуту смотрел.
   - Где колокольня с главными воротами? - спросил он.
   - Вот она, примыкает к южной стене, что под крутой лесистой горой.
   - Тогда это, стало быть, вторые ворота, прямо на другом конце стены?
   - Они самые. Ты через них входил. Видишь, меж этими двумя воротами в стене есть сторожевая башенка.
   - Вижу.
   - Она хоть и маленькая, но очень прочная. Никакая сила не возьмет!
   - Хорошо. Ко вторым воротам примыкают низкие строения. Это что?
   - Это, Степан, трапезная и келейная. Они деревянные. А за ними - башня-сокровищница.
   - А с другой стороны от них что?
   - А с другой стороны ров! Тот самый, по дну которого ты к нам и добрался. И трапезная, и келейная, и башня - с севера стеной в ров и уходят.
   - Славно. А упасть в него можно?
   - Это, что ли сорваться вниз?
   - Вроде того.
   - Как раз можно! Вот здесь, видишь? - от башни-сокровищницы до колокольни на воротах нет стены. Там просто заканчивается земля, а дальше ничего нет. Ров.
   - И что, не сделали стены?
   - Так зачем? Кто же такую-то пропасть одолеет?
   Степан провел ладонью по шее.
   - Так. Тесно построено. - сказал он. - А церковь, что стоит у вас посреди двора на плане есть?
   - А как же? Есть, есть. Вот она - по средине и нарисована.
   Степан задумался. Староста что-то взвешивал, обдумывал чертеж.
   Через некоторое время кто-то из напряженно ожидавших монахов подал голос:
   - Так что ты скажешь, Степан, староста даниловский?
   Степан одной рукой уперся в край сундука, а другой стал водить по чертежу.
   - Вот как мы сделаем: в первую голову надобно завалить чем есть ворота, - чем-то тяжелым. Вот здесь и здесь. - Степан начертил пальцем крестик на обоих воротах.
   - Оно и понятно: ломиться станут - не пробьются, - проговорил Евфлатий, теребя конец бороды, - но вот только, чем завалить?
   Степан оторвался от плана:
   - Неужто не найдете?
   - На одни-то ворота найдем, - сказал инок Михаил, - а вот другие...
   - А надо на обои ворота. И это еще не все.
   - Говори, Степан, все сделаем, что скажешь, - вмешался Евфлатий.
   -Так вот, - Степан исподлобья посмотрел на худые монашеские лица. Напряженные глаза. Тревожные взгляды. Сдвинутые до морщин на лбах брови. Как много они ждут от Степана! - Затем мы польем стены водой, чтобы обмерзли в лед. Низкие они у вас, забраться легко. А во льду - сложнее. Понятно?
   - Сделаем. - сказал Евфлатий. - Уж ты, Степан, на нас, стариков, не серчай, что не слишком доходчивые мы... Нам судьба скита в первую голову небезразлична. Мы даже смолу на огонь поставили, как в старом Киеве при воеводе Дмитрии делали.
   Степан улыбнулся.
   Евфлатий перекрестил его.
   - Благословляю, сын мой. Нужно торопиться.
   Степану нравился этот старик. Нравился больше других.
   Монашеская братия, кряхтя, снова выбралась на морозный воздух.
   - Скоро и полдень будет, - проворчал Михаил, - вечером татары пойдут.
   - А ты рот не раскрывай, да не охай, не ахай, но знай себе - дело свое делай! - ответили ему.
   Первым делом Степан побежал осматривать поближе то, что до этого видел лишь на чертеже. За то время, пока он бегал, Евфлатий подошел к отцу Михаилу:
   - Вот там, отче, лежат бревна и чурбанки разные. Не подпереть ли этим нам ворота?
   Михаил посмотрел на лежавшие вдоль белой каменной стены башни-сокровищницы брусья. Кивнул:
   - В самый раз. Их прошлой зимой три дня из лесу таскали на починку сходов в колокольне. Да так и не собрались. Их много. А еще возьмем воз наш, да на него нагрузим тяжестей - и этим подопрем ворота.
   Евфлатий внимательно слушал.
   - А уж если и этого мало, то из поруба выкатим, отче, бочки с прошлогодним квасом. Их уж точно хватит.
   - А про вторые ворота позабыл?
   - А про вторые ворота у меня думы особые имеются. - сказал Михаил. - Вторые ворота поменьше будут, так их можно перегородить тем колоколом, что пятой зимы сорвался и колокольни о оземь так звякнул, что и раскололся на две половинки. Колокол-то большой, тяжелый был, должно быть достаточно.
   Для монахов тяжелым трудом оказалось таскать, грузить бревна. Старики хрипели и с величайшей натугой сдвигали дерево с места. Кто-то предложил грузить по несколько лесин на подводу и так доставлять их к воротам. Лошади не было и монахам приходилось самим, обливаясь потом, толкать воз. По снегу он шел плохо - деревянные колеса то и дело увязали по самую ось и воз заваливался в бок. Сипя, старцы вызволяли колеса и подвода двигалась дальше.
   - Наваливайся! Наваливайся - командовал Евфлатий. - Не мешкай. Татарин уж в замочную скважину сопит.
   Орошаемая старческим потом, скрипя и страдальчески потрескивая, подвода перевозила бревна к колокольной арке. Там бревна сбрасывали наземь, а когда перетаскали все, стали загораживать ими арку.
   - Погодите, братья! - воскликнул Никифор. Он утер лоб и тряхнул слипшимися от пота волосами. - Не боюсь погрешить - задля спасения скита тружусь, - и он скинул с себя черную рясу, оставшись лишь в белой льняной рубахе да с крестом на груди.
   - Эх, не устыдился! - отец Сильвестр развел руками. - В одном исподнем остался.
   - И правильно, - тяжело переводя дух, сказал отец Мефодий, - мне тоже горячо.
   Мефодий скинул рясу и бросил ее на снег. От ненужной одежды стал подниматься пар.
   - Да-а... - протянул Евфлатий. - Ужо мы натрудились и еще больше нам предстоит. - растопыренной пятерней он сжал грудь. - Все печет внутри. Работенка не по годам. Задряхлел над писаниями святыми, травами да черепами...
   - Это еще полбеды. - сказал, бодрясь, Степан. Он тоже сильно утомился. - Нам предстоит еще и бой выдержать.
   Старики заохали, завздыхали: вот-вот, гляди, заропщут.
   - Ну, хорошо! - Евфлатий стал суровым. - Чего расселись, отцы добрые? Налегай на бревна!
   Нехотя и с ворчанием деды сгибали спины.
   - Что же ты стоишь, староста? - спросил Евфлатий. - Говори да командуй: где да какое бревно класть. Чего без дела?
   Степан сказал уложить какое дерево поперек ворот, какое подпирающе, где и ровно. Наспех ворота были завалены нагромождением бревен и поднятых из погреба бочек. В тех бочках, что остались нетронутыми, монахи повышибали днища и ненужный квас потоком вырвался наружу. Темный напиток разлился по снегу, проник под баррикады и вытек в щель под воротами.
   В стройный шум работы татар вклинился разлад. Стук прекратился и в воздухе застыла звонкая, как камертон тишина. Но вдруг успокоившийся лес огласился криками.
   Степан криво усмехнулся.
   - Не робей, - сказал он взволновавшимся старикам, - татарин подумал: легко взять нас.
   - Ну пусть потешаются покуда... - махнул рукой Алексий. - Давай работать.
   С величайшим усилием загородили вторые ворота колоколом;
   Стены и фасад колокольни превратились в лед;
   "Постой, человек! В боку колет, в груди горит!";
   "Нет, кто же, как не мы, той самой грудью скит оборонять станет?!"...
   Во дворе запылали костры под чанами со смолой и от них густо повалил черный дым. И дымом укутались широкие лапы елей, за пеленой спрятались купола Воздвиженской церкви, воздух наполнился терпким запахом хвои.
   Снег вокруг чанов растопился и потек под навзничь лежавших в сугробах монахов. Взмокшие холщовые рубахи поприлипали к телам, резко обозначив ребра и впалые изможденные животы.
   Как соотносить силу кучки этих немощных и тех десятков, что снаружи? Не раздавят ли они монастырь в первые же минуты осады - и тогда все эти приготовления напрасны? Вот лишь по смелости ни один татарин не сравнится с этими людьми. Это Степан знал точно. Он тоже сидел в стороне, привалившись спиной к какой-то колоде и тяжело дышал. На согнутые колени он уронил дрожащие от усталости руки и сложил на них подбородок. Может все это безнадежно, может и не стоило затевать? Эх, было бы больше людей, вырыть тогда глубокую яму у самой колокольни, всадить колья на дно, да залить смолой! Не сладко бы пришлось тогда узкоглазым! Но всего этого нет... Да и время, гляди, к вечеру тянется. Скоро Сете-нукер отдаст приказ штурмовать маленькую твердыню. Не много осталось уж.
   Степан поднялся и разыскав среди лежащих Евфлатия, опустился рядом на колени.
   - Отче, - сказал он, - посмотри, как мало сил у нас осталось. А ведь нам выпадет еще тяжче работа.
   Евфлатий медленно приподнялся на локте.
   - О чем ты?
   - Думается мне, что надобно устроить трапезу.
   Евфлатий сел.
   - У меня кусок в горло не полезет. У них, я думаю, тоже. Посмотри, как лежат.
   - Я и сам это вижу! - воскликнул Степан. - Послушай, отец, кличь всех в трапезную, коли чаешь хоть немного порубить иродов. Сил набраться нужно. Даже через немощь. Потом и благодарны себе будете.
   Староста поднялся на ноги.
   - Я помогу тебе встать, - он протянул Евфлатию руку. Вдвоем они помогли подняться охающим и постанывающим старикам.
   Во время трапезы Степан заметил, что Евфлатия рядом нет. Староста отправился найти его и столкнулся с ним при выходе из трапезной. Прислонившись плечом к бревенчатой стене и понурив голову, Евфлатий стоял к нему спиной.
   - Евфлатий, - тихо позвал Степан.
   Евфлатий не ответил, лишь не поднимая головы отмахнулся.
   - Почему не ешь как все?
   Инок нехотя сказал:
   - Не могу я есть. Не о том сейчас думы мои.
   Степан решительно обошел его и встал впереди:
   - А о чем твои думы?
   Евфлатий помолчал, словно собираясь с мыслями.
   - Как думаешь - выстоим ли? - спросил он.
   - Не знаю.
   Степан знал. Он знал, что отстоять монастырь им ни за что не удастся, что всеми усилиями можно лишь оттянуть его гибель. Он молчал.
   - Не лги мне, - сказал Евфлатий.
   -Я действительно не знаю.
   - Вот и я не знаю, - Евфлатий поднял голову, показав мокрый от крови подбородок и бороду.
   Степан оторопел.
   - Что это? Никак из носа?
   Евфлатий провел ладонью по слипшейся бороде и посмотрел ее на свет.
   - Стар я, - проговорил он, - сегодня вдобавок чуть с пупа не сорвал. Так вот как думаешь - выстоять нам? С утра стучат - дьявольские машины делают...
   - Постой - постой! - вдруг насторожился Степан и чуть склонил голову, прислушиваясь. Евфлатий умолк и уловил четко обозначившуюся тишину за воротами.
   - Что такое?.. - Степан быстро оглянулся по сторонам. - Отче, нужно скорее приготовиться! - и он, перепрыгивая через сугробы, понесся к кипящим на огне котлам, где оставил два меча.
  
  
   Сильнейший удар обрушился на ворота.
   Ворота пошатнулись, с баррикады слетела бочка и застряла в снегу. Татары начали без предупреждения задолго до предполагаемого часа.
   Евфлатий метнулся в трапезную:
  - Началось! Татары пошли!
  Загрохотали роняемые скамьи, монахи повскакивали со своих мест.
   - Началось!.. Началось! - иноки заметались, беспорядочно ринувшись к выходу. Налетая друг на друга, один за другим вываливались они из дверей трапезной, хватали что под руку попадется, и сломя голову бежали на мостки вдоль стены. Никифор схватился за свой топор. От напряжения пальцы, сжимавшие древко, побелели.
   Из-за стен на монахов обрушились дикие рев и гиканье. Неужели там всего пятьдесят человек?
   От колокольни донеслись ритмичные удары под дружные вопли. Там уже начинали гореть ворота и яркие языки пламени, выбрасывая снопы искр и клубы черного дыма, поползли по углу каменной кладки звонницы.
   Степан влетел на мостки, таща за собой два увесистых меча и Евфлатия, оставлявшего на деревянных сходах красные следы.
   - Слушайте меня, отцы! - крикнул он. - Татарва будет штурмовать нас! В этот момент нужна сплоченность. Теперь делайте, что я скажу! Сильвестр, Алексий, Мефодий - на колокольню. Ты, отец Михаил, - живо на вторые ворота. Да прихвати с собой Тихона. Мы же, с Евфлатием и Никифором, останемся тех отбивать, кто на стены полезет. Ясно? Бейтесь так, чтобы не успевали одуматься!
   За стенами, казалось, резвилось полчище дьяволов. Под несмолкающий вой ворота содрогались от не прекращавшихся ударов, огонь уже подступал к перекрытиям колокольни и норовил вот-вот переметнуться на мостки стен. И вдруг, изогнувшись в воздухе дугой, со стороны леса во двор монастыря посыпался рой стрел. Они беспорядочно впивались в бревенчатый бок Воздвиженской церкви и падали в снег.
   - Не возьмете! - Степан ринулся на татарина, возникшего на гребне стены. - Рубить буду каждого, кто повадится на стены лезть!
   Обезглавленный татарин скатился в гущу суетившихся у подножия укрепления воинов. Они умело приставляли к стене лестницы и проворно взбирались по ним.
   - Евфлатий, Никифор, помогайте мне! - крикнул староста, снося мечом очередного противника.
   Взлохмаченные, оба монаха свирепо подскочили к появившимся на стене все осаждавшим и Никифор первым нанес удар. Очередной татарин закричал и полетел вниз с раскроенным черепом.
   Отбиваясь, иноки не чувствовали ни своих лет, ни усталости. Чья-то кривая сабля прошлась Евфлатию по лбу, оставив глубокий шрам и теперь ему кровью заливало глаза. Он беспощадно работал вторым мечом, что дал ему Степан.
   - Нет, черти, не пробьетесь!
   Рубанув с размаху по плечу воина, Никифор заставил его потерять равновесие. Тот выронил кривой клинок и повис, ухватившись за край стены. Никифор оттолкнул лестницу и под вопли падающих вместе с ней татар, занес топор над висевшим на стене воином. Бедняга завизжал и сорвался вниз, а к ногам Никифора, извергая фонтанчики горячей крови, упали его пальцы.
   - Держимся!
   На колокольне бились Алексий, Сильвестр и Мефодий. Они видели всю картину штурма, разворачивавшуюся перед воротами. Там суетились и бегали люди, десяток косоглазых с гиканьем раскачивал бревно, что было подвешено меж толстыми опорами на мосту. По колокольне разносился грохот, а у подножия бешено гудело ненасытное пламя.
   Рискуя задохнуться в дыму или быть проткнутыми бесчисленными стрелами и нещадно обжигая пальцы, монахи то и дело спускались во двор и таскали наверх кадки со смолой. Ряды раскачивавших стенобитное бревно на мосту перед воротами постоянно редели от черного кипящего потока, что лился из амбразуры на их головы. Смола намертво приваривала тут же черневшие тела к дереву. Однако на место обваренного, корчившегося и царапавшего в муках ногтями помост воина, вставал новый и с еще большими усилиями налегал на бревно. Колокольня и мост покрывались страшными пятнами крови и смолы. Колокольня почернела от копоти пожара и теперь напоминала обуглившегося великана с удивленно распахнутыми глазницами амбразур.
   Работавших на бревне татаринов прикрывали лучники. Своими длинными, с горящими наконечниками стрелами, они целились в мелькавшие среди подступавшего огня фигуры в зияющей чернотой нижней амбразуре. Оттуда уже вырывались удушливые клубы гари.
   - Эй! - крикнул отец Сильвестр. - Если нам удастся заставить гореть под ними мост, то тогда они с бревном полетят в ров!
   - Верно! - Алексий отбросил от себя ненужную кадку и ухватил горящий головень. - С Богом! - он швырнул головень на мост, потянулся за вторым, но вдруг порывисто раскинул руки, развернулся от амбразуры и, зажав вышедший из груди огненный наконечник стрелы, упал лицом вниз. Дымящийся оперенный конец остался торчать в спине.
   - Алексий! Алексий! - завопил Мефодий. Он в ярости утопил головень в кадке и вылил поток пылающей смолы вниз. От ворот донеслись крики и удары прекратились. Мост начинал гореть. Мефодий зло рассмеялся. Внизу, катаясь в снегу, несчастные пытались сбить с себя пламя.
   Больше на нижнем ярусе оставаться было нельзя. Сильвестр повлек за собой Мефодия:
   - Все. Теперь только наверх. Вниз нам пути нет. Только наверх до самого конца.
  
  
   Сете-нукер сидел в своем шатре и не видел осады. Но зато он слышал звуки боя. Занавесь то и дело откидывалась и вбегал человек с донесением.
   "...Повержен десяток Тургедея!"
   "...Горит мост!"
   Сете-нукер кивал.
   "...Сражен Менде!"
   "...Толмач жив. Он предал тебя."
   После последнего сообщения сотенный побагровел, вскочил и прогнал всех из шатра прочь.
   Десятники решили изменить тактику.
  
  
  
   Ворота скоро прогорят и проход будет открыт, а за это время можно успеть навести второй мост. Место перед стеной, которую штурмуют, предварительно очистили от елей. Деревья свалили и пустили в работу. Но участок оказался слишком мал, а проводить расчистку сейчас невозможно. Бой продолжается.
   Отцу Тихону чудилось, будто все происходит не наяву. Он закрыл лицо руками. Сейчас пройдет... Нет. Все осталось по-прежнему: видневшаяся над Воздвиженской церковью верхушка колокольни куталась в клубы черного дыма, слышались крики, шум боя и хорошо видны были стрелы. Длинные и темные, они перелетали через стены и вонзались в снег.
   Тихон отвернулся от слюдяного окошка.
   - Там у них бой, а здесь тихо. Зря мы тут.
   - Не зря. По делу, - угрюмо буркнул Михаил.
   Тихон подождал еще немного.
   - Нет, все-таки я присоединюсь к ним, - сказал он, - там моя подмога лишней не будет.
   - Постой, - остановил его Михаил, - а как же указ старосты? Ослушаешься его слова?
   - Так ведь по делу! А если и так, то ничего не станется - что ж ему, сажать в поруб меня? Люди нужны.
   Михаил пожал плечами. Тихон направился к выходу.
   - Ты идешь со мной?
   - Я останусь здесь.
   Покинув пост, Тихон вышел на мороз. Валил крупный взлохмаченный снег и наметал сугробы, в которых утопали ноги. Опасаясь стрел, монах пригнулся и поспешил к стене. Его горячее дыхание повисало в воздухе белыми облачками. На бегу Тихон обогнул угол Воздвиженской церкви и увидел сражавшихся на мостках.
   Ближе всех был Никифор. В его движениях угадывалась заметная усталость, но бился он яростно. Над помостом то и дело взлетал меч Степана.
   Тихон опять пригнулся и, совершив короткую перебежку к лестнице, взобрался на мостки.
   - Дайте мне меч!
   - Почему покинул пост?! - гаркнул на него Степан, не прекращая рубиться.
   - Там тихо, а вам помощь нужна!
   - Поди прочь! Татарва хитрее тебя - и к вам доберется, - Степан перевернул лестницу с татаринами, - когда и ждать не будете!
   Отвлекшись на Тихона, Евфлатий допустил, чтобы татарин взобрался на стену. Тяжело дыша, монах занес меч, но получил удар в лицо и, отлетев в сторону, упал навзничь. Он закрыл лицо руками. Между пальцами просочилась кровь и гибкими струйками скатилась по кисти к локтю.
   Увидев, что случилось с Евфлатием, Степан издал яростный вопль и ринулся на татарина. Мгновением позже тот скорчился и, зажав распоротый живот, свалился во двор.
   Отплевываясь кровью, раненый Евфлатий хрипел.
   Никифор, будучи уже не в силах работать топором, собрал последние силы и обрушился на очередного противника, готовый мужественно сразить и тех, кто напирает за ним. Воин скатился на мостки, и... Никифора встретила пустота. На стену никто больше не лез. Татары прекратили штурм столь же внезапно, как и начали.
   Степан и Никифор обессилено уронили оружие, а к Евфлатию подскочил Тихон:
   - Отними, отче, руку от лица - так легче будет. А я принесу снадобий.
   - Не надо... - Евфлатий отстранил Тихона. Не отнимая от лица руки, старик запрокинул голову назад. - Глаз он мне вышиб.
  
  
   Колокольня пылает. Тяжелые космы угарного чада валят уже из амбразур нижнего яруса. Баррикад в воротной арке и не видно. Оттуда клубы дыма вырываются с ревом и где-то в глубине то и дело сверкает бутон огня, ненасытно поглощающий сухое дерево.
   Лики на фресках отчаялись: их вот-вот завалит дымом и в наступившей тьме куснет огненный зуб.
   Сильвестр затащил кричащего и упирающегося Мефодия на средний ярус. Тот молил пустить его вниз, туда, где лежит тело пронзенного Алексия. Если бы Мефодий мог проникнуть взором сквозь дымящиеся перекрытия на нижний ярус, то он увидел бы, как объятое пламенем тело несчастного Алексия подняло руки, село, развернулось вполоборота и, завалившись на бок, обуглилось.
   - Пусти меня! - вопил Мефодий. - Я уйду отсюда!
   Сильвестр хрипел, но увлекал Мефодия все выше и выше. Он убегал от настигавшего пламени. Огонь с кровожадным придыханием спешил за ними. Но Сильвестр быстр! Он уже на третьем ярусе.
   Звонница стала походить на свечу, плавленую снизу. Вокруг колокольни все пропало. В разрывах угара гнулась покрытая копотью стена. Где-то под самой колокольной маковкой мечутся, роняя капли холодного пота и крови два крошечных теперь человека...
   Сильвестру чудилось, будто он слышит низкий рокочущий звук рога. Звук этот вибрировал и от него содрогались стены башни. Сильвестр не мог понять что же это за дрожащий рокот. Иноки очутились на последнем ярусе колокольни. "Все, - подумалось Сильвестру, - здесь конец пути."
   С самого последнего яруса хода нет.
   - Мефодий, - проговорил Сильвестр, - внизу все горит. Мы не сможем спуститься.
   - Спуститься? - улыбнулся Мефодий. - Мы улетим.
   - Да, - горько усмехнулся Сильвестр, - "улетим".
   Мефодий оперся о перильца и счастливо зевнул:
   - Улети-и-им...
   И Сильвестр бросился на него. Он вцепился крючьями пальцев в его лицо, захрипел, загоготал, закаркал:
   - Да мы сгорим! Слышишь? Сгорим! - слезы, слюни вперемежку полетели на бороду, забрызгали Мефодия. - Тебе не понять, блаженный отче! И я хочу быть таким же, как и ты. Господи, ну почему ты не сделал и меня блаженным?
   Мефодий был в восторге!
   - Слушай, Мефодий, - едва касаясь слюнявым ртом его уха и обняв одной рукой Мефодия за шею, Сильвестр страшно шептал: - Мы сгорим заживо. Ты слышишь меня? Мы будем гореть живыми. Ты боишься? Я боюсь. Я очень боюсь! Меня греховно страшит боль. Ты боишься боли? Страшной, мучительной?.. А?
   Сильвестр осекся. Он снова услышал странный трубный звук. Настил под ногами пошатнулся. Раскаты неслись ото всюду, со всех сторон, как из сотни пастушьих рогов. Сильвестр прислушался и настороженно прошелся несколькими шагами.
   - Ты слышишь, Мефодий? - Сильвестр ступал по липким бревнам. Ноги все чаще приставали к вытопившейся из сосны смоле. - Это от жара вытопилось. К нам идут...
   Он не успел договорить. Клокочущий огонь столбом прорвался меж бревен, взметнул монашеские рясы и обжег колокола.
   Единственным уцелевшим глазом Евфлатий увидел, как с колокольни вылетели два огненных ворона. Не взмахнув крылами, они метнулись вниз, в снег, и там остались со сломанными шеями.
  
  
   Все замерло, подавленное. Все смолкло; за стенами и внутри их замолчали. Колокольня сгорала медленно. Пролетали космы черной гари и цеплялись за верхушки елей. Ели клонились и ветер нес тяжелые клубы дальше. А дальше, в темных чащах, он рвал их в клочья.
   Лес потемнел. Разразилась буря, посыпала снегом, да такими хлопьями повалила, что сугробы, казалось, падают наземь. Травы серой, пожухлой уже и не видно - из снега лесом торчат черные, как сажа, стрелы. Они не трава, на ветру не гнутся - стоят, потрескивают. Одно только их возьмет: лучинками занимаются они, понатыканные у подножия горящей звонницы. Сверху дождем летят горящие щепки и балки, до земли не долетают, тухнут, захлебываются в океане злобной снежной круговерти.
   Колокольня тает на глазах: чернеет, гнется в муках, обнажая страшный остов обугленных брусьев. Напитанными сажей ручейками убегает он нее растопленный снег. В нескольких саженях его остановит стужа и меж стрел застынут черные узоры.
   Догорали и ворота. Брякнулся в угли кованный засов, в прохудившихся бревнах стали появляться огненные дыры. Краями своими они струились и плакали жгучей капелью - горела смола...
   На верхушке огонь добрался до креста. Крест горит, крестом в небо и пламя уходит.
  
  
   Какие-то руки подняли с земли Евфлатия, понесли куда-то.
   - Держись, отче, - сказал, отдуваясь, Степан, - ушло наше время. Теперь не наша сила.
   Из мутной завесы вынырнула темная церковная стена. Степан понес Евфлатия вдоль нее.
   - Остальные уже там. Врата прогорели. Еще немного и татары пройдут по углям. Тут мы их никак не удержим. - староста внес старика под гулкие своды Воздвиженской церкви. - Все, можно затворяться.
   Евфлатий был бережно поставлен на ноги. Он со вздохом уперся лбом в холодное дерево стены. Сморщенная ладонь легла на бревна. Пальцы прошлись по смоляным подтекам. Желтые ручейки застыли, не успев упасть каплей. Один, особо горестный, длинной дорожкой пробежал вниз и разбился о старый колокол. Колокол треснул давно, но принесен был и поставлен здесь, в церковных сенях, недавно. Из крохотного резного оконца сверху на него струился белый размытый свет, робко выхватывая из сумрака сколотую верхушку. У алтаря потрескивали свечные огарочки. Угрюмо мерцали медные лампадки на цепочках. Здесь было тепло и уютно.
   На мгновение замешкавшись, Степан затворил двери. Колючий холод в последний раз запустил ледяной хвост в сени и остался рыскать под стенами церкви. Взяв Евфлатия под руки, староста провел его в глубь темного зала.
   - Зажигайте свечи! - сказал он. - Много. Много свечей! - Степан заметался из конца в конец, словно в тесной клетке. - Пусть будет светло. Очень светло!
   Зажигались свечи. Под алтарем их, темных с бурыми прожилками, нашлась целая связка. Всюду, где можно было, рождался огонек. Иноки ставили свечи даже на пол. Вскоре во всей церкви перемигивались сотни живых язычков пламени. Желтый неверный свет отодвинул тьму, зажал ее в углах и под куполом.
   Теперь, наконец, те, кто уцелел, увидели друг друга. Их - горстка. Кто истекая кровью, а кто волоча ногу или руку, - все они собрались здесь. Все, что осталось снаружи, они проиграли. Бежать некуда. Они лежат, распластавшись на дощатом полу среди сотен огоньков, а за стенами воет лютая вьюга. Что дальше будет?
   Огоньки трепещут...
  
  
   Волк вылез из своей норы. Носились снежные вихри и бор кутался в белое. Колючие иглы обжигающего мороза забирались под звериную шкуру, холодили уши, нос. Стоял запах гари. Белая завихреница бесстыдно сплелась с черным взъерошенным дымом.
   Волк прислушался - из-за воя ветра ничего не слышно. Попробовал и сам завыть - себя не услышал. Найти бы теперь пропитание какое, пока дыра не остыла. Может зайца? Так он в кусте прячется. Или белку-дуру? Да и она в дупле отсиживается...
   Сете-нукер тоже был голоден. В шатре больше не сиделось. Пожарище завершало свое дело, глаза слезились от дыма, в воздухе носился отвратительный смрад паленой плоти. Пал монастырь? Сете-нукер говорит: пал! Он хищно щурит косой глаз и цыкает желтым зубом. Монахи молились своему богу и этот злой бог наслал на татар бурю и снег. Трепещи, татарин! Но Сете-нукер сплевывает и улыбаясь возвращается в шатер. В шатре душно и жарко. Костер надышал жаром, накурил и с приходом сотенного прижался к углям. Получив пущенный в него плевок, он, однако злобно зашипел. Сете еще посидит. Еще подождет...
   Волку белка не попалась. Она досталась кунице; заяц достался лисе, а медведь задрал себе сохатого. Каждой животине по пропитанию - облизывайся, волк!
   Втянув бока, одиночка потрусил к монастырю. А не вдалеке от стен он угодил в припорошенную снегом глубокую яму. Кто вырыл для него эту западню? Не одолеет смертный голод, достанется холодная могила.
   Башня, наконец, устала гореть, сбросила огонь и зажгла угольки тлеть. Скоро черная громадина покроется белыми узорами измороси.
   Колокола остывают. Они висят на обугленных балках, словно замерли в воздухе без купола, - чудом держатся.
   Наконец, Сете-нукер в последний раз посмотрел на костер, встал, размял ноги и вышел из шатра.
   Взмах руки ознаменовал конец скита.
  
  
   Чадящие свечи прижались друг к другу и затрещали, заволновавшись.
   - Чу, Степан... Они опять заворошились, - Тихон приподнялся на локте.
   Прислушиваясь к шуму снаружи, Степан по скрипящим доскам подобрался к двери, приложил ухо, окаменел.
   - Зашевелились. Нас ищут.
   Из-за стен донеслись голоса. Голоса огибали церковь вокруг. Евфлатий приподнялся и, вращая головой, глядел под купол. Шум повсюду.
   Хриплым, загнанным быком засопел и сам Степан.
   Минутной паузы хватило сообразить, что следует предпринять - одноглазый Евфлатий, прямой, как жердь, с высоко поднятым огнем в руке подался к алтарю. Там он запнулся, заметался, всполошился на мгновение, и шагнул вправо - к тяжелому, на четырех скрещенных лапах, дубовому молельному столу. Евфлатий обошел молельник кругом и навалился на него.
   - Помогите мне!
   Хрустя ребрами, навалились и Никифор со Степаном. Каркающий рокот отодвигаемой тяжести вспугнул летучую мышь под куполом. Она шарахнулась в темный угол и оттуда засверкала бусинками злобных глазок.
   Тихон перекрестился на икону. Мышь повела вниз головой на голос Евфлатия:
   - Еще немного.
   Снова зарокотало и мышь с визгом сорвалась с места.
   - Теперь, Степан, бери подсвечник и бей здесь, - скомандовал Евфлатий.
   Монахи, недоуменно поводя плечами, прислушивались к звукам за стенами. Евфлатий знает, что делает.
   Степан еле поднял высокий подсвечник из меди и резко опустил его. Дерево жалобно скрипнуло и стройный ряд бревен покоробился.
   - Еще! Сюда бей.
   И снова тяжелая нога подсвечника упала на пол. От удара одна поленница вылетела, перевернувшись в воздухе. Снизу потянуло холодом.
   - Вынимай соседние. - скомандовал Евфлатий. - Этот секрет мне старый Иов поведал перед смертью.
   Дерево посопротивлялось и уступило. Под полом - грубо рубленные в земле ступени уводят прочь от света.
   - Берите свечи потолще, чтоб дольше горели, - напутствовал Евфлатий.
   Тяжело дышащий Степан подошел к нему:
   - Отче, и ты покинешь святую обитель?
   Евфлатий тяжело вздохнул и ничего не ответил. Мышь же, улучив момент, метнулась под пол - в спасительный мрак. Но во тьме сырого подземелья шамкнула клыкастая пасть - и мышь исчезла.
   -...Господь простит наше бегство от верной смерти, - тихо шептал Тихон, а из углов церкви уже вился дым, - когда храм Господень станет пылать, мы будем уже далеко...
   Дым поземкой вился по полу и подкрадывался к монахам. Татары подожгли церковь.
   - Ждать больше нечего, - Евфлатий накинул капюшон, - мы сделали все, что могли. Берите свечи, братья и - за мной.
   Первым под землю ушел Евфлатий. На последней ступени он остановился и оглянулся. Из узкого проема в разобранном настиле на него смотрел лишь кусок далекого купола. За Евфлатием шел Степан, за ним Тихон и Михаил. Замыкал Никифор с топором. Он наполовину высунулся из-под пола, нежно собрал выбитые доски и уложил их ровно. "Прощай, скит Лутохин!" - и Никифорова голова нырнула под землю.
   В церковь ворвался первый цепкий огненных хвост.
  
  
   Шли угрюмо и подавленно, держась друг за друга. Каждый держал свечу. У Никифора свечи не было. Ржавый топор в его руках после усердной работы то и дело отбрасывал во тьму искорки отраженного мерцания.
   Вырытый в земле, ход был сырым и ничем не укрепленным. С низкого потолка свисали черные путанные корни. На стенах, переплетаясь, они образовывали причудливые узоры. Было холодно.
   Монахи продвигались медленно, то и дело спотыкаясь о какой-то сук или цепляясь за коренья. Свечи трепетали, мрачно давило что-то гнетущее.
   Подземный ход вел, никуда не сворачивая. Евфлатий не знал много ли они уже прошли, долго ли? За все то время, пока они идут, сгорела четверть свечи.
   Никифору страшно оглянуться во тьму, впередиидущие виделись ему темными силуэтами. Подгоняемый темнотой, он наскочил на спину Михаила. Тот от неожиданности дернулся и пугливо обернулся.
   - Прости, отче... Споткнулся, - пролепетал Никифор. У Михаила одно плечо застыло выше другого, голову он втянул и продолжил путь.
   Свечной свет с трудом справлялся с тьмой и крупные коряги выныривали совершенно неожиданно. Они впивались в бока, цеплялись за капюшоны и путались в бородах.
   Внезапно Евфлатий остановился.
   - Что случилось? - спросил Степан, заглядывая ему через плечо.
   - Мне показалось, что там впереди кто-то прячется... - тихо проговорил инок. Он обернулся на Степана.
   - Прячется? Кто там может прятаться? - прошептал тот.
   - Не знаю. Я чувствую - кто-то там есть, - Евфлатий поводил перед собой свечой, пытаясь что-то впереди высмотреть. - А может причудилось. Устал я сегодня.
   Опять стали продвигаться дальше.
   - Давай говорить, отче, - предложил Степан, - так лучше будет.
   - Я думал, что это подземелье окажется короче, - сказал Евфлатий надтреснуто.
   - Почему?
   - Так старый Иов говорил.
   - А кто такой Иов?
   - Иов... - Евфлатий вновь замер. Наступившая тишина отчетливо донесла негромкий шорох где-то впереди.
   Евфлатий оцепенело повернулся к Степану. Тот молча смотрел вперед с попытке разглядеть что-то за пределами отбрасываемого огоньками света.
   - Померещилось, верно, - проговорил он, - вода где-то стекает.
   Невдалеке еще раз зашуршало.
   - Ан не почудилось? - Евфлатий осенил себя крестом. - Смотри, Степан!
   Вытянул шею посмотреть куда Евфлатий показывает и Тихон. И увидел. Недалеко в кромешной сутеми блистал огонек.
   - Видишь, Степан?
   - Вижу, отче...
   - Я говорил, что мы здесь не одни, - быстро пробормотал инок.
   Староста поднял ком земли.
   - Эй, кто там?.. - крикнул.
   Огонек дрогнул, словно от ветра и шурша поплыл в сторону. Остановился, застыл.
   Тогда Степан бросил в него землю.
   Огонек метнулся, пропал и послышалось - из далека: отрывистый смешок.
   Тихон перекрестился. Перекрестился и Евфлатий. Сам же Степан попросил у Никифора топор. Никифор не дал, а повернулся лицом к пройденному пути:
   - А вдруг тут со всех сторон?
   Степан ругнулся и стал идти первым. Перепуганный Евфлатий пошел вторым. Через несколько саженей туннель круто повернул, из-за поворота вырвался свежий ветер и от дуновения свечи погасли. Монахи остались в темноте.
   - Выход, видать, близко! - сказал Степан.
   Во тьме вновь зашуршало.
   - Степан, - Евфлатий ухватил его сзади, - конец видно? Степан! Степан!
   Евфлатий затормошил старосту.
   Тот стоял недвижим и не отвечал.
   - Степан...
   - Вот оно! Вижу! - Степан вдруг рывком двинулся вперед, но тут его внезапным толчком отбросило на Евфлатия. Оба упали. Вдруг зашуршало совсем близко и послышался рык. Степана обдало зловонным дыханием зверя и он успел ощутить, как раздирают его горло. Он закричал и тут же крик перешел в хрип.
   Задние, не понимая, что происходит, заметались и заголосили, поддаваясь наступающей общей панике.
   Никифор понял сразу:
   - Нечистый! - и, размахивая топором, он вслепую понесся обратно - прочь от страшного места. Крики его долго еще доносились из подземелья. Что с ним стало дальше - не известно.
   Михаил же, с расколотой так красиво поблескивавшим топором головой, свалился сразу, пока Никифор еще и не успел убежать во мрак. А потом его, уже бездыханного, схватили за руку острыми клыками и куда-то поволокли.
   Единственный уцелевший, отец Тихон не сумел сообразить, так быстро все произошло. Он, объятый удушающим страхом, жался к стене меж тел убитых братьев своих и слушал как кто-то с треском рвет еще не остывшую плоть.
   "Господи, спаси, помоги..."
   По холодному подземелью разливался запах свежей крови.
   Тихон, как и Никифор, из подземелья никогда не вышел.
  
  
   Уходя, татарский сотенный оставлял после себя лишь руины. После церкви он поджег и келейные, и сложенную из сосны трапезную. Так же, как и колокольня, башня-сокровищница лишилась своего деревянного купола. Теперь в ней гудел гуляющий по разрушенным ярусам ветер. Он нырял в ослепшие амбразуры и с высоты срывался на дно, где нагромождениями лежало то, что осталось от некогда могучих балок перекрытия. Острыми устрашающими колами они кровожадно смотрели в квадрат неба над собой.
   Часть обугленных построек сползла в ров и там так и лежала, жалобно поскрипывая и все еще не решив - заваливаться окончательно или нет. Из перевернутого крохотного окошка евфлатьиной кельи в изобилии высыпались горшочки и ступки со снадобьями. Порошки и травы рассыпались по черному, поблескивавшему на показавшемся солнце молодому древесному углю, а бурный поток - хозяин рва - нес эти драгоценные снадобья куда-то вглубь чащоб.
   Да, солнце, наконец, вышло из-за туч посмотреть, что же творилось, пока оно отдыхало. Словно руками раздвинув небесную пелену, рифленым светом озарило рваные космы пожарища. Однако от удивления оно перестало удерживать тучи и те вновь сомкнулись.
   У стены бывшей башни-сокровищницы набросанные в беспорядке доски вдруг зашевелились, заплясали, нехотя раздались и над ними возникла взлохмаченная голова Прокопия. Разруха помогла ему высвободиться из плена, где его все впопыхах позабыли.
   Прокопий плечом раздвинул доски. Закоченевшие пальцы с натугой уцепились за корягу и вытянули инока и поруба. Он долго смотрел на скит и не узнав его, закрыл лицо руками. Плечи его затряслись.
   За этим всем он не сразу заметил, как впереди кто-то шурша подошел и отрывисто хихикнул.
   Прокопий опустил руки. Перед ним сидел волк. Волк умными, настороженными глазами смотрел на монаха.
   - А где все? - пробормотал Прокопий.
   - Никого нет, - сказал волк и срыгнул. Эхо звонко разбилось о камни. - Видишь - их нет, - и волк поднялся, лениво разминая лапы. Брюхо у него вздулось и свисало обузой.
   - Отсиделся? - насмешливо спросил он, хитро посматривая на Прокопия. - А они о тебе забыли.
   - Это все тот, что по дну пришел! Это он настроил их всех так.
   - Значит он был не прав, - сказал волк.
   - Надо было с самого начала открыть ворота этому Сете-нукеру. Тогда он не обозлился бы.
   - Но и его уже нет здесь.
   - Ушел?
   - Ушел.
   - От таких гостей обороняться - только себе вредить. Надо было отдать все по-доброму! А староста задумал обороняться.
   - Тогда, может, он все-таки был прав.
   Прокопий запустил пятерню в волосы.
   - Я хотел решить спор, а получилось так, словно я во всем оказался виноват!
   Волк улегся и положил голову на вытянутые лапы. Покосился на Прокопия:
   - Конечно, никто не виноват...
   Прокопий махнул рукой и отвернулся, сделал несколько шагов, пошатнулся и упал в снег.
   Волк лениво подполз к нему на брюхе. Ткнул в бок мордой. Легонько куснул. Не шевелится. Зверь поднялся на ноги, немного постоял, глядя на лежащего человека, и побежал обратно в нору.
   Уж завтра-то он точно изловит эту чертовку-белку!
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"