Annotation

     

     Далеко в южных полярных морях радио транслировало сигнал бедствия – последнее сообщение исчезнувшего экипажа дрейфующего корабля, осколка военно-морского флота одной из крупных держав, которой больше не существовало.

     

     

     Несколько месяцев назад судно отчалило от небольшого каменистого острова, похожего на скалу, на подводный Эверест, который поднимается прямо из океана. Гранитные хребты без единой травинки, пустота и безмолвие. Последний раз свободными ото льда эти горы были пятьдесят миллионов лет назад. Тут нет ни пингвинов, ни других птиц, и даже рыбы не успели освоить прибрежные заливы с гладкими каменными стенами, не тронутыми эрозией.

     Но нога человека сюда уже ступила, хотя это был не человек-покоритель. Это были редкие везунчики, уцелевшие во время катаклизма, который до последнего момента казался всем небольшим затруднением, а то и вовсе мифом, фейком, дезинформацией. Поводом для шуток.

     За те несколько лет, которые изгнанники выживали на этой южной оконечности мира, им было совсем не до шуток. Самым страшным была неизвестность… незнание своего будущего и судьбы тех, кто остался. Кроме тех, о ком точно было известно, что они погибли.

     Но и на острове имелись свои поводы для тревоги.

     Доставивший их сюда корабль не мог оставаться у этой скалы долго. И когда приборы сообщили о стабилизации параметров морских течений и уровня воды в десяти из фиксируемых точек, капитан принял решение возвращаться в средние широты. Поближе к южному побережью Австралии, которое хоть и сместилось к северу, но все еще было узнаваемым. Суша там и до катаклизма была почти безжизненной, но даже она лучше подходила для жизни, чем эти древние инопланетные горы. Место не для людей...

     Оставалось разобрать лагерь, принять на борт всех членов экспедиции, кроме тех, кто похоронен в неглубоких могилах, и поднять якорь. Тем более неожиданным стало для старого моряка решение восьмерых членов экспедиции… остаться здесь.

     Он не слишком удивился. Мир рушился. Повсюду происходили и более странные вещи. Может, им некуда возвращаться?

     Координаты записаны… Но не было гарантии, что хоть кто-то приплывет за ними в этом или следующем году.

     Корабль исчезал вдали, а восемь человеческих фигур, стоя на каменной глыбе, молча смотрели ему вслед.

     

     

     Судно не вернулось в порт приписки. Уже через двое суток выяснилось, что порт «потерян», море затопило Аделаидские равнины и идет дальше.

     И резервные базы в Новой Зеландии стали «недоступны». Одновременно с портами в Южной Америке и ЮАР, куда теоретически можно было добраться. Мадагаскар пока держался, но там были проблемы не климатического характера. Голод, миллионы беженцев и хаос.

     И полярные станции, где еще недавно можно было пришвартоваться и пополнить запасы продуктов и топлива, тоже стали «недоступны». Много разных слов в эти дни заменяли одно – «гибель».

     Экипажу оставалось надеяться только на себя. Именно такой приказ они получили в последнем послании от Центра и отправились в долгое плаванье на север.

     Но все пошло не по плану, и вскоре корабль потерпел крушение из-за сбоя навигационных приборов и встречи с айсбергом – может быть, последним на Земле. Что случилось с командой этого «летучего голландца», навсегда останется тайной.

     Возможно, сообщение приняли на других кораблях, но у них хватало своих забот. Возможно, его услышал кто-то из жителей суши. Те, кто выжил на островах и плоскогорьях, где жизнь еще теплилась, часто сидели перед радиоприемниками, в надежде услышать хоть какие-то новости. Но их положение было еще хуже. В этот день, как обычно, бушевала магнитная буря. Пока на Земле оставались стабильно работающие научные организации, они успели зафиксировать рост солнечной активности, бивший рекорды века наблюдений.

     При определенном везении поймать сигнал было возможно. Отражаясь от ионосферы, он возвращался назад искаженным, но различимым.

     «Это «Ковчег-1»! Всем, кто нас слышит… Нам конец. Бегите на север!» – затем следовал неразборчивый фрагмент. После него передача голосового радиосообщения оборвалась.

     Но еще долго по радио транслировался сигнал SOS. Пока не вышли из строя солнечные генераторы, призыв о помощи носился над сушей и водой. Но некому было на него откликнуться.

     Через несколько месяцев Новое Антарктическое море, еще недавно почти пустое, где не было ничего, кроме водорослей, планктона и трупов погибших рыб, перемешанное взбесившимися течениями как вода в котле, начало снова наполняться жизнью. Но иной, не совсем привычной.

     И вскоре оно кишело ей, потому что желающих питаться морскими биоресурсами стало гораздо меньше. Сам южный материк, и отделившийся от него архипелаг, которому не придумали названия, потому что он освободился ото льда совсем недавно, тоже начали заселяться существами, многие из которых ломали привычные классификации.

     Что касается остальных континентов – до них черед тоже дошел. Ведь Потоп был только началом перемен.

     

     *****

     

     С начала года ходили слухи, что скоро они переедут на новое место. Но никто так и не понял, что стало последней каплей.

     Вряд ли только очередное появление чужака и его разговор с Командиром. Скорее, были более веские причины.

     Например, то, что в реке почти перестала ловиться нормальная рыба. А ту, которая попадала в сети… лучше было бы тут же выбросить обратно.

     А может, странные дожди, после которых земля становилась скользкой, а трава и листья покрывались серым и бурым налетом. И либо погибали, либо – что еще хуже – менялись. Перерождались. Это касалось и сельскохозяйственных культур. Стало трудно вырастить даже крохотный урожай на полях, а одними теплицами не прокормишься.

     Или возможно, виноваты твари, которых островитяне называли крокозябрами, и которые все чаще стали выходить из воды по ночам, подбираясь к домам, заползая в подполья и в любые щели. Они были похожи на раков, крабов или пауков, но кто они такие, люди не знали. Были и твари пострашнее, из разряда легенд и страшилок. Но тех вблизи никто не видел. А если кто сталкивался нос к носу, то рассказать об этом уже не мог. Хотя люди могли исчезать и по другим причинам.

     А может, дело в том, что запасы проверенных продуктов закончились.

     Либо в том, что прошлое лето было жарким уже не как в Африке, а как на Венере. Такое сравнение, которое озвучил кто-то из стариков, могло показаться смешным. Как будто кто-то там бывал! И теперь уж не побывает…

     Ясно было одно. Их остров в дельте реки стал слишком негостеприимным, и надо было решать – искать другой, более крупный и чистый. Или покинуть реку с концами. И пытаться найти пристанище вдали от ее берегов.

     Все островки были заняты. Как и все ближайшие возвышенности и холмы. Пришлось бы драться с другими уцелевшими. К тому же любой незнакомый клочок суши мог быть заражен еще сильнее. И пока это поймешь, пройдут месяцы.

     Вода давала хоть какую-то защиту. На берегах в низинах их сожрали бы в первый месяц, и отнюдь не комары.

     Плыть на юг, чтобы найти уже не речной, а нормальный остров вдали от континента – не вариант. Даже обычный шторм утопил бы их старое и не подходящее для морского путешествия суденышко. К тому же их навыки навигации оставляли желать лучшего, а про приборы лучше и не говорить.

     Так или иначе, в апреле, не дожидаясь, когда придет летняя жара, девяносто жителей Островка погрузились на борт корабля, гордо названного «Молнией», и начали свой вояж. По реке на север. В планах было совершить кочевье быстро, обустроиться на новом месте и засеять поля, чтобы успеть собрать хоть какой-то урожай.

     Утром после дождя в лужах видели личинок маленьких прыгучих тварей с перепончатыми лапами, похожих на помесь ящерок с жабой. Все знали, что большой лягушкоящер может быть опасен даже для взрослого, способен прокусить кисть или ступню... а ребенка стая и вовсе сожрет с костями.

     А что сейчас, в 2052 году, не представляло опасности? Разве что камни.

     Надо было уходить. И варианта было всего два. Или отбить себе другой речной остров, или идти на плоскогорье. В горах, как говорили, измененным жить трудно. И еще там прохладно.

     Никакие твари не мучили людей так, как одуряющая жара. А скоро опять лето. И снова будет нечем дышать.

     

     

     На болотах, тянувшихся вдоль берегов реки длинными клиньями на двести километров к северу (а дальше никто не забирался), тварей жило видимо-невидимо.

     Доктор называл их тритонами. Но Доктор был не зоолог, а старый сельский ветеринар, который в коровах и свиньях разбирался лучше, чем в человеческих болезнях. И Доктором его прозвали в маленькой общине, жившей на клочке земли посредине полноводной реки, сначала в насмешку. Мол, живем как зверье, поэтому другого врача не заслужили.

     Так получилось, что именно он умер первым, в самом начале путешествия, от укуса здоровенной ночной бабочки, севшей ему на лицо во время вахты. Насекомое сумело порвать москитную сетку, которой была укрыта часть палубы. Доктор сбил его с лица ладонью в перчатке и размазал сапогом по палубе. Крови получилось как от хорошего цыпленка. Кровь была его собственная, ведь у этих членистоногих она не красная.

     Эти твари, слава богу, редкие, так питались. Если не прогнать, могли присосаться на полчаса. Вряд ли люди, которых теперь стало меньше некуда, были для них важным источником корма. Наверное, эти насекомые садились на любых теплокровных. Хоть измененных, хоть уцелевших обычных. А значит, могли переносить и болезни, включая неизвестные.

     Еще они что-то впрыскивали, чтобы жертва боль не чувствовала. Если долго не сгонять, а организм слабый, дозы хватало и для летального исхода.

     Вроде бы ранка казалась крохотной. «Ерунда, пройдет», – отмахнулся эскулап, прижег ее перекисью, выпил стопарик и, сдав вахту, лег спать в каюте. А среди ночи проснулся в бреду. Нес пургу про невыплаченный кредит, звал жену, сгинувшую, как многие-многие другие, двадцать с лишним лет назад. Потом начался такой жар, что больно было ко лбу прикасаться, и к утру он, как говорили селяне, «отправился в лучший мир». Аллергическая реакция. Анафилактический шок.

     По сравнению с этим местом любой мир был бы лучшим.

     

     

     На реке привольно. Даже жара тут легче переносится. Больше нет ни шлюзов, ни плотин, ни ГЭС. Все подмыла и разрушила в своем наступлении вода, освободилась, да еще подобрала под себя бывшие берега, кое-где разливаясь как настоящее море. Островок до Потопа был частью суши. На нем стоял небольшой город. И даже часть шоссе, уходящая прямо под воду, сохранилась.

     Плыви себе на здоровье, хоть на юг, хоть на север. Но многие из них уже и не помнили, что там, куда приплывешь… В Черное море? В Белое? В Северный ледовитый океан? А может, в Южный ледовитый? Вот только льда ты ни там, ни там не найдешь. Хотя, может, в Антарктиде последние шапки еще покрывают вершины гор освободившегося от своего панциря континента.

     Раньше говорили: «после нас хоть потоп». Теперь чаще это звучало так: «после нас хоть потом».

     Но молодые, которые родились уже в это «потом», чужими краями не интересовались. Их сознательная жизнь прошла на острове, на котором ржавели выброшенные на берег корабли, баржи и другой хлам, принесенный с берега волной. Он казался удобным. А «перебраться на тот берег» означало «умереть», даже если они не знали древнегреческий миф о Хароне.

     И вот теперь они уходили.

     Цель похода была скромная. Не до райских берегов добраться, а найти чуть более подходящее место для жизни.

     Плыть на север решили не только потому, что там должно быть прохладнее. Просто знали, что на юге слабосоленое, словно огурцы, море, а за ним сразу начинается пустыня, а очень сухой жар ничуть не лучше влажного. Все горы там заняты другими народами, которые им рады не будут.

     На севере хотя бы говорят на том же языке.

     Кое-где из воды торчали опоры ЛЭП, а иногда – потускневшие купола. Почти весь день небо было покрыто слоеным пирогом из серых туч, и лучи солнца не могли пробиться сквозь редкие бледные прорехи. Оттого и казалось, что позолота с куполов облезла. Но многие с палубы все равно крестились на маковки, когда те проплывали мимо как неработающие, обесточенные маяки.

     А вот Командир не крестился, только подносил ладонь правой руки к фуражке, приветствуя пустые города, над бывшими улицами которых медленно и осторожно пробиралась «Молния».

     Квакали лягушки, стрекотали насекомые. Обычные, а может, и не совсем.

     В отличие от Доктора – Командир получил прозвище, потому что в прежней жизни действительно был летчиком, и не просто пилотом гражданского воздушного судна, а майором военно-транспортной авиации. Служил на военной базе где-то рядом со столицей… до того, как мир начал медленно, но неотвратимо, погружаться в пучину, а потом ухнул туда с головой.

     Именно поэтому он и стал старейшиной, мэром, пэром… главой маленькой деревни рыбаков на острове, которому и названия-то не придумали за примерно двадцать лет существования. Так и называли – Островок.

     Но тут надо слегка забежать назад…

     

     *****

     

     Именно сюда, на этот клочок суши и приплыл на своей большой лодке человек-чужак по имени дядя Вася, которого все звали просто Крысоловом. Был он невысокий и тощий, с рано побелевшими редкими волосами и сморщенным лицом, в высоких болотных сапогах и низко надвинутом на глаза капюшоне, так что видно было только здоровенный длинный шнобель.

     Востроносый, он сам напоминал большую крысу. Его не особенно любили и, как любого чужака, побаивались. Впрочем, они других чужаков-то и не видели давно.

      Василий приносил пользу, и поэтому его терпели, а не гнали выстрелами в воздух, как пару-тройку других путников, которых посчитали настолько подозрительными, что не пожалели пороха на холостые выстрелы.

     «Дядя Вась, а почему тебя называют Крысолов?» – спросила его как-то Жанна, дочка Командира, которая родилась уже после Потопа. Тогда мало появлялось полностью здоровых детей, но она была с правильными чертами лица, светло-русыми волосами, без намека на проплешины, и гладкой кожей, без единого дефекта. Таких теперь мало было. Многие деревенские парни дышали к ней неровно, но она, хотя по возрасту уже могла и родить, оставалась еще ребенком, который только и знал, что лазить по полузатонувшим кораблям на отмелях. Да и папаша ее был слишком крут. «Я, – говорил он, – если что увижу, сразу всем ноги выдерну». Пусть, мол, подрастет. Мозги еще не выросли, говорил. Косички, мол, еще носит и книжки всякие читает.

     «Почему зовут так? Потому что я крыс ловлю, рази не понятно, девочка? – отвечал ей Крысолов со своим странным говором, глядя на нее бесцветными глазами, – Водяных, которые живут под берегом и ловят всякую пакость в воде».

     «Водяных?.. – округлились тогда глаза у Жанны. – А они правда есть?».

     «Дурочка! – хохотнул Василий и хотел потрепать девчонку по волосам, но отдернул руку, поймав взгляд ее батьки, смотревшего из окна второго этажа своего дома, который был выброшенным на берег речным теплоходом. – Водных крысаков. Я ловлю и ем их. А все мясо, которое не сожру… меняю на разное барахло. Но сейчас тута почти никого не осталось. Кроме вас».

     После этого разговора Василий решил не искушать судьбу и не злить начальника деревни. И старался близко к Жанне не подходить.

     Странноватый он был, чужак.

     Никого из других деревень жители Островка давно не видели. Не приплывали сюда уже года три другие. Вот и жили своим умом и своими силами, потому что помощи все равно не дождаться. Жили тяжело, забрасывали сети, сортировали рыбу, выкидывали плохую, хорошую солили. Неправильные растения сжигали, а пепел закапывали на свалке. Пытались осушить заболоченную землю, отбивались от лезущей из воды нечисти и с тревогой глядели на заросшие уродливым кустарником далекие речные берега, откуда иногда был слышен рев или вой. Жили, пока не стало совсем невмоготу.

     Когда-то, в самом начале, на Острове жило всего человек пятьдесят первых беженцев. В последующие годы судьбой, а может, течением, сюда заносило людей, искавших безопасное место. На пике набралось почти двести человек.

     Но затем начался обратный процесс. Прежние старели и умирали, а дети часто умирали в младенчестве. Еще случались несчастные случаи. И твари собирали свою жатву, хоть и редко, − люди научились их избегать. А кто-то просто сгинул, и поминай, как звали.

     Некоторые уходили в надежде устроиться получше, но, скорее всего, оказывались в могиле, в болоте… или в чьем-то желудке.

      В этом году их осталась меньше сотни.

      И вот чужак рассказал про одно хорошее сухое место на севере.

     

     *****

     

     Его визиты не были частыми. Первый раз он приплыл с юга три года назад. Прямо с моря. Безымянного, чуть соленого моря, которому тоже единого названия не придумали. Малосольное? Огуречное? Звали и так, и так.

     Вначале на высшей точке Потопа не было смысла что-то называть, потому что даже очертания материков менялись за месяц… теперь все немного устаканилось, но им уже было пофиг.

     В этом году он заглянул впервые после долгого перерыва. Его уже и не ждали. Думали, карачун ему настал.

     Но он приплыл и вывалил на брезент на пристани новый «улов» длиннохвостых грызунов, чье мясо надо было долго вымачивать в трех водах, а потом варить пару часов.

     Обычно Василий передвигался на веслах, ставя парус на широких и ровных участках реки. Был у него и мотор. Но вряд ли теперь можно разжиться бензином. Он и без мотора забирался далеко на юг. На север тоже плавал далеко, не до Северного полюса, конечно, но до того места, где просто река впадала в очень большую Реку.

     По пути Василий многое видел и обо всем охотно рассказывал. О разных тварях (а их развелось столько, что все уже устали удивляться). О хабаре, то есть добыче, которую нашел. О двух деревеньках, где жили люди, сушились сети, дымили трубы, но незнакомцев встречали выстрелами. Его слушали во все уши, раскрыв рты. И наливали, когда он просил. Пил он много. Но от выпитого не глупел, только взгляд затуманивался.

     Лишь об одном Крысолов не стал говорить при всех. Когда вечер закончился и все разошлись из командирского дома по своим лачугам, Василий имел разговор с начальником деревни.

     Командир сначала проверил, плотно ли закрыта дверь. Но все равно чьи-то уши слышали, как они спорят в бывшей кают-компании сухопутного теплохода, на повышенных тонах. После этого гость вернулся на свою лодку, где и заночевал, а сам хозяин Островка долго сидел мрачный и пил разведенный спирт, почти не закусывая, с домашними не обмолвившись и словом. Впрочем, из домашних у него были только дочь и кот.

     А утром, как гром среди ясного неба, пришла к островитянам новость. О том, что надо переселяться. Бывший летчик объявил им, что, по данным «британских ученых» (это был сарказм), их клочок суши через год наполовину скроется под водой, а через два – исчезнет полностью. Оказывается, он делал замеры. И поэтому лучше уже сейчас перебираться на новое место. Плыть на север по реке, километров двести. Туда, где товарищ Крысолов нашел для них удобное место.

     Им понадобилось всего три дня на сборы. Желающих остаться не было.

     Кто со вздохами, а кто с радостью, погрузились на маленький кораблик (не больше того, который служил домом). Это был пароход. Когда Потоп еще не разрушил всё, их делали на заводах из старых кораблей, потому что нормального топлива больше не производили.

      Когда-то на нем ходили по реке и переплывали на Большую Землю, но это было давно. Уже несколько лет не отходил он от причала, пришвартованный, но содержащийся в порядке, словно в ожидании особенной цели. Уголь у них был, но впритык на дорогу в один конец. Все свои пожитки взяли с собой. То, что накопили за эти годы, собрав из подтопленных поселений на восточном и западном берегах. И с кораблей, которые прибило к этому клочку суши в первые годы после катастрофы, когда уровень воды только рос. Вещей было много. А бросать что-то было жалко. «Жаба душит», – говорили. Они знали, что эта жаба – страшный зверь. Потому что были знакомы с жабами, которые могли и человека задушить.

     

     *****

     

     Прежде чем выйти, днище проверили, мелкие течи устранили. Но, видимо, звезды сложились не в их пользу. И, хотя река была спокойная, видавший виды пароход не смог пройти и семидесяти километров. Может, ремонт был небрежный, а может, сам Командир – капитан, лоцман и рулевой в одном лице, но самоучка – напутал, и они налетели на «риф» – макушку чего-то затонувшего. А может, попалось бревно или обломок. Так в первые же сутки судно получило пробоину.

     Это случилось утром. Они заметили, что вода прибывает, но слишком поздно. А дальше все произошло как в фильме-катастрофе, которые когда-то люди очень любили смотреть, но потом возненавидели, когда катастрофы посыпались как из мешка.

     Помпа для откачивания воды не работала. А потом кто-то уронил масляную лампу и начался пожар, повалил дым и быстро заполнил подпалубное пространство… В трюме загорелся груз, еще больше выделяя едкой удушливой дымины.

     Борясь за спасение судна, они упустили момент, когда еще можно было спастись самим.

     Потом взорвался один из котлов. Судно накренилось и пошло ко дну так быстро, что никто из находившихся на нижней палубе, которая играла роль и трюма, и машинного отделения, никто из тех, кто пытался заделать пробоину, откачать воду и потушить огонь – не смог выбраться. А может, там уже некому было спасаться.

     В последний момент Василий с Командиром успели, подгоняя чуть ли не пинками, посадить всех, кто был на верхней прогулочной палубе, в лодку.

     Командир, не слушая ничего, побежал вниз, надеясь найти хоть кого-то.

     Крикнул только: «Вали! Спасай их!».

     И Крысолов, следуя его последнему приказу, начал действовать. Он видел сильный крен и то, насколько быстро погружается этот «Титаник». Перепрыгнул на свою лодку и, как Мазай с зайцами, отчалил со своими пассажирами, которые были так парализованы страхом, что ничего не спрашивали.

     Едва успели отплыть на достаточное расстояние, чтобы не быть затянутыми воронкой, как «Молния» стремительно ушла под воду.

     Какое-то время водоворот обозначал место, где погибло почти столетнее судно. Потом вода успокоилась. И никто больше не выплыл, да и не мог бы выплыть. Мутная гладь поколыхалась и затихла. Только пузыри какое-то время еще поднимались. Все знали, что там, в глубине, за тела людей уже принялись голодные твари, которым нет даже названий. Ими кишело дно любой глубокой реки.

     И вот они стоят на берегу, все, кто уцелел. Мокрые, перепуганные, оцепеневшие от ужаса. Все смотрят на него, того, кто спас их, но не мог спасти их родителей.

     Двадцать пять. И все – дети от пяти до шестнадцати лет. Потому что именно их пустили на верхнюю палубу подальше от работающих механизмов. Жанна – самая старшая.

     Василий выругался. Потом еще раз. Он, пообещавший их родителям новое место для жизни, вместо этого убил всех. Не отправились бы они в поход, были бы живы. Хоть и плохо все было в деревне, но еще годы можно было там сидеть. Он… преувеличил опасность.

     Хотя… с какой стати это его вина? Сами виноваты. Надо было лучше следить за своим корытом.

     Бедняга Командир, до конца пытаясь спасти свой маленький народ, ушел на дно вместе с кораблем. И корабельным котом. Он выпьет за упокой его души позже.

     – Да блин, че вы на меня смотрите? – крикнул Василий детям. – Это не я их утопил! Да не нойте вы, ёклмн! Не поможешь слезами, блин. Я вас не брошу. Раз обещал, значит проведу. Пошлите! Тут нельзя стоять! Шум всю нечисть привлечет.

     Крысолов и сам выжил только потому, что находился, когда все началось, на своей лодке, которая стояла на палубе как спасательная шлюпка. Сидел и клевал носом после ночи без сна, пил искусственный кофе и не давал себе вырубиться, глядя на колышущиеся волны и высокий темный берег.

     Инстинкт или предчувствие. Этот фарватер Крысолов знал, тут было глубоко, и только по большому невезению можно было пропороть днище судну с такой осадкой. Но это случилось. Наверное, попалась какая-то дрянь в воде. А может, столкновения не было, просто ржавчина доконала старый корпус. И уж точно не он должен был проследить за этим. Его не пускали ни в машинное отделение, ни к запасам, ни тем более в рубку, сразу показав, что он тут на птичьих правах.

     «Эх, да что толку теперь это пережевывать. Проехали…».

     Болотная вода в заводях и зарослях странного камыша кишела жизнью: от огромных головастиков до больших змей незнакомых пород. Половина из них точно была ядовитыми, а некоторые могли атаковать с помощью зубов и мускулов. Мертвые старые деревья стояли по горло в воде. На поверхности воды плавали живые мясистые листья, похожие на кувшинки. Трогать их не стоило. Они пожирали членистоногих, если те на них садились. И даже мелкую лягушку могли схапать.

     От насекомых спасали только дождевики и накомарники на лицах.

     – Вот бы закусить такой ящеркой, да покрупнее, – сказал Василий и почесал давно немытую шею под воротником заношенной, штопаной-перештопаной куртки, глядя на «тритона». Дети смотрели во все глаза и ловили каждое его слово. Он был их последней надеждой в этом мире.

     Ему эта мысль удовольствия совсем не доставляла.

     – Пошли, пошли! Надо найти укрытие до заката. Скоро выберемся на возвышенность, там будет суше. Будет нормальный лес. А на берегах ночевать нельзя.

     Нехотя, они подчинились и пошли за ним гуськом. Так началось их рискованное путешествие.

     

     

     Он не раз видел, как мелких ящерок съедают взрослые сородичи-каннибалы. Всё как у людей. Но твари тупые, и небольших можно, хотя и с риском быть укушенным за палец, убить топором или дубиной из куска металлической трубы, не тратя ценные патроны. На вкус − как курочка. Не ядовитые. Даже вкуснее водяных крыс. Нескольких он прикончил, но на полноценную охоту нет времени. Могут прийти твари поопаснее «тритонов». Ими все кишит и в воде, и в воздухе. Корпус судна был какой-никакой защитой. Металл и запах техники и гари они не любят.

     Еды у его «пионерского отряда» хватало. В основном соленой рыбы. Гораздо хуже было с боевым духом. Да, эти дети росли не в тепличных условиях, а в обстановке нужды и постоянных потерь. Но все равно, гибель родителей или тех, кто их опекал и кормил, всех разом, была для них чересчур.

     Василий, как мог, подбадривал маленьких подопечных. Даже песни времен своей молодости пел. И три банки засахаренной, но еще съедобной сгущенки отдал, открыв аккуратно охотничьим ножом, чтобы не порезались. А тем, кто постарше, еще и налил по крышечке спирта из фляги.

     Да, хреновый из него педагог.

     Своих детей он не имел. Ну… может, и бегали где-то, ведь женщины у него чуть не в каждом поселении были. Он никогда не оставался с ними надолго. Да и много времени прошло. Живы ли? Многие острова уже обезлюдели. Он даже не мог вспомнить своих последних баб по именам…

     Пару лет назад начали появляться провалы в памяти. И все они касались только событий после Потопа. Детство и жизнь до катастрофы Крысолов помнил поминутно. Но там не было ничего интересного.

     

     *****

     

     Маленький отряд шел через безлесные равнины. Под ногами хлюпало.

     Волны Потопа прошли тут один раз и быстро схлынули, но о человеческом присутствии почти ничего не напоминало, кроме фундаментов зданий. Да небольших холмиков грязи, в которых угадывались машины или что-то в этом духе. А вот от самих шоссе или железнодорожных магистралей остались только отдельные фрагменты бетонных свай или рельсов. В овраги и любые дыры в земле, вроде подземных переходов и котлованов, волнами смыло всё, как в канализацию. Несколько раз им, впрочем, попадались на пути вагоны, а один раз даже небольшой самолет.

     – Скоро будет проще, – прокашлявшись, объявил Крысолов своим подопечным. По его лицу было видно, как ему надоело быть нянькой. – Сегодняшнюю ночь отдохнем где-нибудь в подвале и пойдем на восток вдоль шоссе. Напрямую на север тут не пройти, там на тридцать километров непроходимые провалы, почву размыло.

     Хоть самого шоссе не осталось, след его угадывался. Вскоре дорога пошла в гору, почва стала сухой и твердой, идти теперь было легче. Они выбрались туда, где автотрасса, ведущая на север, сохранилась почти нетронутой.

     Идти по ней куда проще, чем лезть через грязь, овраги и заросли кустарника с рюкзаками. В пожитках у них были в основном продукты. Причем та провизия, которую везли с собой переселенцы, вся утонула. Осталась только еда, полученная Василием как плата за работу проводника и очень удачно находившаяся в лодке. Его личная. Да еще то, что смогли добыть охотой.

     Лодку он спрятал на берегу, запомнив примету – поваленный подъемный кран. Может, еще пригодится.

     К счастью им подвернулись в одном из подвалов несколько тележек и не из супермаркета, а явно из магазина садово-огородного инвентаря. На них и переложили весь груз. Теперь переселенцы стали почти караваном, только вместо тягловой силы – они сами. Ехали с утра до заката. Если спускался туман, подсвечивали себе фонариками. Иногда рано утром или по вечерам выглядывала луна, но такая бледная, будто они шли по дну моря. Звезды из-за облачности были не видны. Да он уже почти забыл, как выглядят созвездия. А дети и вовсе не могли их видеть. Там, где небо безоблачно пятьдесят дней в году, но даже тогда оно мутное, звезды над головой – редкость, а уж уловить их сочетания и вовсе нереально.

     Кроме Крысолова, оружие было у двоих старших пацанов – Ильи и Максима, ну и Жанне он доверил пистолет. Мало ли, от кого придется отстреливаться. Когда она перестала заплетать свои косички, сразу стала выглядеть старше. И вся ее легкомысленность пропала. Сменившись не апатией, а недетской серьезностью. Она знала столько, что даже он иногда удивлялся.

      Дети по очереди катили тачки.

     «Тачки». Он вспомнил, что когда-то так называли машины. Теперь о машинах, быстрых и мощных, оставалось только мечтать, а лошадей… если они где-то и бродили, то неизвестно еще, чем кормились.

     – Нету у нас кляч, кроме нас самих, – сказал в своей обычной язвительной манере Вася, чувствуя себя эксплуататором детского труда… и не стыдясь этого. Сам он тачку не катил. Следил за окрестностями и разведывал дорогу.

     Видимо, он был метеозависимым, и настроение его портилось вслед за погодой. В руинах он умел находить залежи «огненной воды», и на любом привале Василий использовал ее, чтобы прочистить заржавевшие механизмы души. Он был не оптимист, а реалист, и его стакан никогда не бывал наполовину полон. Пьяному проще засыпать. Мыслей в голове меньше. И все же он знал меру. Иначе даже проспиртованность и прокуренность не помешает быть съеденным. Он умудрялся не терять связь с реальностью. И, даже засыпая, смотрел одним глазом на подопечных. О том, что у него в голове, не знал никто.

     Вряд ли будешь рад видеть такого человека рядом в опасном пути. И меньше всего захочешь, чтобы он сопровождал твоего ребенка. Но жители острова, накормившие собой рыб, повлиять на выбор не могли.

     

     

     Они поднимались все выше, жара отступила. Временами по ночам было даже прохладно. Забытое ощущение.

     Насекомых тоже стало меньше, только по вечерам звенели комары, но несколько палаток решили проблему. Изредка в небе проносилось, жужжа, что-то более крупное, но несравнимое с тем, что можно было встретить над рекой. От других многоногих спасала в походах обувь, а на ночлеге – палатки и спальные мешки, найденные ими под руинами большого супермаркета.

     – Брысь, зараза! – Крысолов запустил палкой в облезлую тощую «гиену», которая оказалась первым более-менее крупным животным, встреченным ими после выхода на берег. «Гиенами» он называл похожих на псов черных и пегих зверей, с гибкими и поджарыми телами. Челюсти их казались похожими не на собачьи, а как раз на пасти этих любительниц падали, которые тут до Потопа не водились.

     И хорошо, что больше никто пока не встретился. Любые из местных хищников крупнее детеныша ящерицы случалось, напали на людей. Даже если сами были во много раз меньше человека, все равно могли воспринять путешественников как добычу. Или угрозу.

      «Гиена» кормилась трупом крупного животного. Из тех, которых Вася называл «коровами». У них не было рогов, но были копыта, хоть и нераздвоенные. Он не забивал себе голову мыслями, кто, от кого и как произошел. И почему так быстро. Не его дело, он, поди, не Дарвин. Принимал весь этот зоопарк как данность и рассматривал только с точки зрения опасности. Или гастрономии, но это реже.

     Пару раз наблюдал за такими копытными издалека и видел, как они жуют грубую мясистую траву и гложут кустарники. Этого было достаточно, чтобы отождествлять их с крупным рогатым скотом, даже несмотря на отличия. Вот только он не был уверен, что они едят только траву. Может, «коровы» всеядные, как медведи? Зубищи-то у них ого-го. И может, эта «коровка» поопаснее «гиен». Сам он на них ни разу не охотился.

     

     

     Если «гиена» не стала нападать в одиночку на такое количество людей, значит, подумал он, ей уже встречались подобные. А может, она кое-что знала и об огнестрельном оружии.

     У Василия было при себе его верное ружье. Комбинированная двустволка, где один ствол был гладкий, а другой нарезной. Из первого он бил пулей или дробью среднюю дичь на небольшом расстоянии. Но от врагов с толстым черепом или для охоты на большом расстоянии единственным «лекарством» были пули из второго. Винтовочные патроны для охоты на крупную дичь он специально доставал. Пули эти обладали кроме высокой проникающей способности еще и мощным останавливающим действием. Раньше на медведя бы сгодились и на лося.

     Но вообще-то он предпочитал избегать встреч с такими животными.

     После того, как гиеновидный пес сбежал, успев показать напоследок зубы, Крысолов склонился над тушей «коровы», которую уже успели обглодать разные падальщики. Она была похожа на каркас выброшенного на берег корабля с обнажившимися ребрами-шпангоутами. Не самая крупная. Или детеныш... теленок? Или просто мелкая разновидность. С этими изменившимся никогда точно не разберешь.

     – Откуда они взялись, дядя Вася? – услышал он голос Жанны у себя за спиной.

     – Как откуда? – с ухмылкой ответил он девчонке. – Ты кина про Годзиллу не глядела, что ли? Радиация, ясен пень!

     – Фигня, дядя Вася, – сказала в ответ наглая пигалица. – Мне папа книжки давал. По истории, про науку, про всякие вредные вещества. Там про Чернобыль было. Так вот, ни один ликвидатор после аварии не отрастил себе рога с копытами. И не вымахал три метра ростом. И дети их тоже. Да и жители соседних регионов не стали двухголовыми.

     – Ты не умничай, мелкая. Может, некоторые стали, только маскировались. Ты думаешь, почему мир погиб?

     – Мне папа рассказывал… были эпидемии, войны, кризисы. Потом климат стал меняться. Еще вроде бы метеоритный поток рядом с Землей прошел. А потом уже эти… мутанты повылазили.

     – А вот и неправда! Это не мутанты появились, потому что погиб мир. Это мир погиб, потому что много стало «мутантов». Людских. А откуда эти животные взялись… какая на хрен разница? Ты давай, тушу помоги разобрать.

     Он подал ей нож, а сам взял топор. Начал показывать, где держать и как резать. В жизни пригодится. На костях еще оставалось достаточно мяса, но они брали только лучшие куски, не подпорченные. Принялись разделывать вдвоем, работа спорилась. Видно было, что девчонку мутит, но она была ребенком своего времени, и не бросила, не отступилась. Подошли Мишка, Илья и еще кто-то из подростков, чтобы помочь, но Вася сказал, что столько народу будут только путаться под ногами. Вскоре бурое мясо было сложено в мятые и выцветшие полиэтиленовые пакеты. На одном из них еще была реклама какой-то сети закусочных. «Пальчики оближешь», – с трудом читался девиз.

     – Пойдет. Почти тридцать кило. Блин, в голодные годы мне встречались люди, которые весили столько, – произнес Крысолов. – Взрослые, не детки! Правда, они померли. А дрянь эта вполне съедобная. Будете жрать за милую душу и добавки просить, ха.

     В низине мясо уже бы протухло и кишело личинками, но здесь оно оставалось сносным. Но варить все равно надо будет долго. И как можно быстрее засолить, закоптить или завялить.

     – А ты давно видел нормальных животных, дядя Вась? – спросила Жанна, моя руки от крови, поливая на них из фляги тонкой струйкой. Воду они экономили, потому что чистые источники надо было еще поискать.

     – Мало их. И на севере, и на юге, и тута. Одни твари. Крупных точно нормальных нет. Разве что мелочь. Ну, выглядит как обычная.

     – Но это не значит, что она обычная. Не измененная.

     – Не значит, – согласился Крысолов. – Отличия могут быть у ней внутрях.

     По крайней мере, еще недели две у них будет пища, подсчитал Вася.

     Подул холодный ветер, от которого они, жители низин, уже отвыкли. Возможно, зимой тут даже снег выпадал. Скиталец протянул девушке шапку, а сам накинул капюшон.

     Многие дети в мешковатой одежде на несколько размеров больше смотрелись смешно, но и на самом Василии штормовка болталась, как на вешалке. В этом году он потерял еще несколько килограммов, хоть и от природы был худощавым. Нет, не голодал, просто много болел и три раза чуть не помер от отравлений. Да и старость − не радость. В нынешних «слегка» вредных условиях можно считать, что ему уже пора на пенсию.

     Прежде чем заняться работой мясника, Крысолов внимательно изучил раны погибшего копытного. Жизнь на болотах приучила быть наблюдательным и замечать любые мелочи. Животное словно умерло дважды. Сначала горло «корове» попытались перегрызть, но не смогли – там у нее были толстые складки шкуры, словно роговой воротник, как у динозавра. На нем много мелких покусов, но ни одного сквозного. И хребет не сумели переломить. Видимо, мелкие были хищники. Но душили, рвали и ели, судя по бороздам и следам копыт, оставленным на земле, еще живую и пытающуюся отбиваться жертву. Такие раны могли быть нанесены только стаей больше трех особей, атаковавшей со всех сторон. И следы тех, кто это сделал, вокруг тоже были.

     Он представил, как хитрые «гиены» хватали травоядное за живот, за заднюю часть, за бока, наносили раны, пуская кровь, а потом отступали, чтоб не быть задетыми страшными ударами копыт и ороговевшей пластины на голове. Дождались, когда жертва ослабнет и уляжется на землю, и тогда кинулись скопом. Да, не позавидуешь. Но спокойно поесть им не дали. И кто-то, пришедший на место расправы, прогнал «гиен», избавил «корову» от мучений одним ударом и ел, пока не насытится.

     А потом он или они, эти вторые – ушли. И по прошествии времени одна из «гиен» вернулась.

     

     

     Все названия нынешних представителей фауны надо брать в кавычки. «Гиены» и «псы». «Коровы» и «упыри», «крокозябры» и «тритоны». Причем их прозвища отличались от деревни к деревне. Другими неприятными созданиями были «птички», которых где-то называли «журавлями», а где-то «птерозаврами». И вот именно в сухом горном климате их будет больше, чем в приморских низинах. Сырости они не любят − летать тяжело и гнезда мокнут. Они их делают в скалах или под крышами зданий. С другими, мелкими птицами, «птичек» не спутаешь. Тот, кто их видел хоть раз и слышал их клекот, не забудет.

     И вот, заметив днем на земле знакомую тень, Василий скомандовал всем залечь и не шевелиться. Он понял, что отныне путникам придется часто прятаться. Можно, конечно, забираться в укрытие каждое утро и идти только ночью… но ночью на охоту выходят другие звери. И проще укрываться от «журавлей», чем встречаться с теми.

     Можно было подстрелить летуна, но на шум сбегутся и слетятся другие твари. Да и патроны к нарезному надо было беречь. Одного тут может не хватить.

     Есть существа хитрее «гиен» и зорче, чем «птички». И более агрессивные, чем все они. Василий вспомнил о тех, о ком не рассказал Командиру. Тот бы ему все равно не поверил, несмотря на весь свой опыт. Посчитал бы это байками старого алкаша. А если бы поверил, то отменил бы поход.

     Хотя и сам речной бродяга, когда впервые увидел их, не поверил своим глазам. За все время скитаний двуногие хищники попадались ему всего пару раз. И хорошо. Пусть и дальше не попадаются. Но надо держать глаза и ухи востро.

      – Одна из ран на шее очень ровная и нанесена чем-то похожим на нож, – сказала вдруг Жанна, подойдя к Василию, сидящему у костра, когда они остановились на подземной автостоянке. – Будто острым куском металла. Я тебе говорю, дядя Вася, это не «гиены» его убили. Даже если он им достался. И не «птички». Это люди. Изменившиеся. Или демоны. Что в общем, одно и то же. Но они оружием пользуются.

     – Да ну тебя. Изменившихся людей не бывает. Люди дохнут от этих… мутагентов.

     – Мутагенов, – поправила наглая девчонка.

     – Какая нахрен разница? А ты откуда знаешь про раны?

     – Знаю, и всё тут. Папа рассказывал. И книжки давал читать. Про военную медицину. Он много знал.

     «Не то, что некоторые», – должно быть имела в виду она.

     Вот наглая соплячка! Но что-то ему в ней нравилось. Он не любил тряпок и мямлей. А еще глаза у нее были не по-детски серьезными и умными. И это не было игрой воображалы.

     Она была и права, и неправа. Раны похожи на нанесенные чем-то острым, но это не металл.

     Крысолов не стал ввязываться в спор, плюнул и пошел спать. Интуиция подсказывала ему – даже если это были «гиены», то оставили добычу жадные создания, похожие на облезлых гигантских псов, не по своей воле. Не в их привычках. Они обгладывают трупы до костей и уносят мясо с собой в желудках.

     Кто-то помешал. Но кто? Те, кто их прогнали, тоже не стали срезать мясо. Ни одного следа от ножа на туше, ни одного ровного среза. Только следы зубов. Глодали на месте. Люди так не поступают. А вот те, однажды встреченные им совсем на других берегах, так делают. Когти у них острые как бритва и режут так, что легко спутать с ножом, но мясо они предпочитают грызть. Неужели теперь и тут их охотничьи угодья?

     Чертовы селяне… как же не вовремя они погибли. Стали кормом для подводных крокозябр и гигантских раков (этот рак действительно мог убить и сожрать полностью, с костями и внутренностями). А его оставили с двумя десятками мелких спиногрызов на шее. Тоже подвид мутанта, которого он всегда опасался больше всего.

     Хотя все, что ему хочется – это вернуться к своей лодке и плыть по реке, поставив парус. И никого не видеть хотя бы месяц.

     

     *****

     

     Шел очередной день пути. Они продолжали пробираться на север, без особых происшествий, хотя смерть таилась повсюду, принимая разные обличия. Дневника Крысолов не вел – у него, как сам он говорил, плохой почерк для этого. Да и тремор рук начинался, ввиду алкогольного стажа, уже после первого стакана. А на трезвую голову разве можно что-то сочинять? Да и лень. Иначе можно было бы описать в каком-нибудь блокноте то, что с ним приключилось.

     Иногда удавалось избежать участи быть съеденными, прячась и пережидая. Даже странно, что никто из мелких оболтусов еще не погиб. Ведь достаточно было отойти от стоянки, чтобы тебя утащили. Иногда приходилось переправляться через неглубокие, но быстрые потоки, которые могли сбить с ног и унести… или в те же болота, или в подземные каверны… где свои голодные обитатели и особая «дружеская атмосфера».

     Иногда ночевали в подвалах и на первых этажах зданий, только надо было проверить сначала, не скопился ли там ядовитый газ. Если скопился, то не пытаться проветрить, а уходить.

     Когда подходящего убежища не находилось, ставили палатки, располагая их кружком. Внутри круга разжигали небольшой костер.

     Нападать на сбившихся в кучку людей, защищенных лишь тонким брезентом, животные обычно не решались. Хотя кто-то всегда стоял на страже с оружием.

     Как обустраивать стоянки, Крысолову рассказал один бывалый речной сталкер, который и до катаклизма имел богатый опыт охоты, сафари и выживания. Но и ему, впрочем, однажды капризная дама-удача изменила, раз его лодку Василий нашел два года назад в одной тихой заводи большой Реки. Сети были заброшены. А самого рыбака, который никогда не бросил бы плавсредство и снасть – нигде не было. Прождав полдня, Крысолов забрал его вещи и поспешил покинуть опасное место, помня о том, кто водится в тихом омуте. Было ясно, что хозяин не придет.

     

     

     Они шли и старались не задумываться, что будет дальше. Вместе с «Молнией» дети потеряли не только близких, но и все, что помогло бы обжиться на новом месте. Кому они будут нужны, бездомные и нищие?

     А проводник потерял возможность получить нормальную оплату за свой труд. Ему обещали дать не только провизию, а еще много всего, включая паровой генератор на дровах. И все это, запасливый как хомяк, он собирался утащить в свою нору. А теперь генератор утонул вместе с другими материальными средствами. Получилось, что вместо выгодной сделки он занимается благотворительностью.

     Иногда по утрам на траве лежал иней, а однажды с неба начал падать похожий на рисовые зерна сухой снежок, но тут же растаял. А в основном температура была комфортная.

     Приближался июнь.

     Дети были уже на пределе. Сколько километров они прошли, знал только проводник, потому что у него имелась карта – вырванный разворот из обычного дорожного атласа, с пометками, где затопленные области были закрашены синим, а болота заштрихованы. Ее он сохранил даже в суматохе кораблекрушения. Карта была зашита в полиэтилен, чтоб не намокнуть.

     Только надежда, что этот переход когда-нибудь закончится, поддерживала силы.

     

     *****

     

     Поздно вечером он увидел в небе силуэты больших серых птиц. Они летели с севера на немаленькой высоте неровным клином. В первый раз, много лет назад, увидев эти силуэты, похожие на гигантских журавлей, Крысолов так и подумал, что это добрый знак. Но присмотрелся, и слова застряли у него в горле. Птицы были странные. Никакие не журавли и не орлы. И даже не аисты, приносящие младенцев.

     Узнав про них побольше, он понял, что эти летучие монстры детей действительно могли поднять. Но только чтобы унести, а не принести.

     Он не шибко разбирался в пернатой живности, но то, как они летели, как двигались их крылья… – все это было больше похоже на динозавров из кина этого… как там его, нерусского? Ага, Спилберга.

     Но теперь твари выглядели еще крупнее. Словно за прошедшие годы появились новые породы «журавлей», еще более бройлерные.

     Они с детьми спрятались в придорожном кафе и сидели тихо, как мыши. Крысолов приготовил двустволку, но понимал, что на открытом месте толку с нее будет мало, если атакуют все летуны разом. А крыша, даже хлипкая, давала защиту. Еще была надежда на то, что у тварей есть инстинкт самосохранения, и они не самоубийцы. Высунулся на разведку он только через полчаса, когда стемнело.

      «Черта с два ты бы их подбил, когда они парят. Даже не попал бы. Слишком высоко. Тут нужна крупнокалиберная винтовка или пулемет.

     

     

     Несмотря на то, что днем было тепло, а ночами они согревались у костра, три ребенка из самых мелких почувствовали себя плохо. Их знобило, рвало, они перестали есть и сильно ослабли. Переходы через холодные ручьи, выматывающая многодневная прогулка и сон в холодных подвалах не пошли им на пользу. Хоть он и старался беречь их.

     Теперь его спутники стали еще более плохими ходоками, ведь скорость отряда вычисляется по самому медленному.

     Возможно, болезнь была вызвана отравлением. Кроме мяса они употребляли в пищу грибы и растения, которые бродяга определил как съедобные. Но он мог ошибаться. Этот мир, в отличие от прежнего, быстро менялся.

     А могла быть причина и еще хуже. Что, если он плохо проверил воду? Как раз недавно прошли сильные дожди, которые принесло с запада, и источники могли быть отравлены. Даже грунтовые воды. Этот участок был обозначен на карте как непроверенный.

     Они береглись, как могли, и во время переходов были в дождевиках с капюшонами. А от дождей прятались так, будто те из кислоты. Еще в низинах в некоторых из встреченных источников вода выглядела чистой, но оказалась слегка «светящейся» по счетчику. А в других была мутной, но незараженной. Именно ее набирали в канистры и пластиковые бутылки, несли с собой. Но сначала отстаивали, а потом кипятили.

     В горах, хоть тут раньше и не было ни городов, ни ядерных объектов, бдительность Василий не ослабил.

     Среди вещей, которые у Крысолова были всегда при себе, имелся переносной радиометр. Незаменимая вещь. На маленьком дисплее рядом с греческой буквой «γ» – «гамма» − каждую секунду сменялись цифры. Он хорошо научился пользоваться такими штуками, хотя в школе прогуливал ОБЖ.

     Эта модель была одной из последних. Даже без батареек можно обойтись, есть панель, заряжающаяся от солнечной энергии.

     Хотя большой войны с применением ядерного оружия не случилось, несколько бомб все же взорвались в разных уголках Земли в период хаоса и коллапса. Но дело было не в них (остаточная радиация уже давно обезвредилась), а в «мирном» атоме и хранилищах отходов. Первые из них дали течь еще в эпоху пандемий, а когда пришел Потоп, и цивилизация начала рассыпаться как башня из кубиков, не все реакторы успели заглушить. А многие просто затопило наводнением или даже снесло цунами.

     Вот откуда до сих пор исходили опасные облака, выпадавшие на испорченные земли дождями.

     Он давно понял, что на открытых местах большой пользы от оценки фона в воздухе нет. Ведь от него не убежишь! С ним можно только смириться. Зато с помощью этой штуки можно проверять пищу и воду, которая, будучи зараженной, повлияет на человека изнутри куда сильнее, чем прилетающие снаружи частицы. Да и помещения тоже не мешало проверять, особенно подвальные, где скапливались газы тяжелее воздуха.

     Еще была портативная радиостанция. С ее помощью Крысолов надеялся поймать передачи уцелевших людей. Но пока на коротких волнах и на УКВ удавалось ловить только статические помехи. Часто эта статика вместо обычного тихого фона звучала как игра безумного оркестра с пьяным дирижером. Солнечная активность, мать ее. «Лучше бы уж была пассивность, толерантненькая», – хмыкнул бродяга.

     Но светило решило так. И с ним не поспоришь.

     Василий ненадолго сомкнул глаза, и сам не заметил, как уснул. На карауле оставался Илья.

     Разбудили его крики детей. Оказалось, что один из мальчишек − Сережа − пропал.

     Взяв двустволку, Крысолов вышел на крыльцо полуразрушенного дома, где они остановились на ночь. За ним плелся, протирая глаза, незадачливый караульщик, который тоже уснул не вовремя.

     Нога Васьки вступила во что-то липкое. Наклонившись к пятну, Крысолов поморщился от запаха. Пахло теми, кто был здесь. Едкий звериный запах. Желудочный. Рвотный. Знакомый ему.

     Он уже все понял. Правда, тела не было видно. Потом он увидел кровь на дощатом настиле, стекавшую вниз по ступенькам и уже начавшую засыхать.

     «Гиены». Или «псы», их более крупный подвид. Набросились прямо на крыльце, а потом утащили и загрызли.. Набросились настолько жадно, что одну вырвало. Может, это была особенность их пищеварения. Он не знал. Может, у них слюна кислоту содержит.

     И понятно, что Сережка вышел к ним сам.

     В дома они редко вламывались. Только зимой, когда голодные были.

     Теперь они уже не голодные. Поэтому просто ушли. А горе-караульщик так и дремал в коридорчике-«предбаннике».

     Дети из-за их спин быстро оглядели место расправы и так же шустро юркнули обратно. Не было ни криков, ни слез. И тут уже дело не в том, что смерть для них стала такой же частью жизни, как сон. А в том, что состояние их близко к шоковому. При таком не истерят и не бегают в ужасе.

     Крысолов пока не сказал им еще кое о чем. Что под навесом, где их не размыл дождь, сохранились следы. И среди множества похожих на собачьи есть несколько следов, смахивающих на человеческие, только очень крупные.

     Не сказал, что, скорее всего, здесь и у останков «коровы» побывали одни и те же существа. Двуногие и прямоходящие.

     Василий вспомнил, как за несколько часов до страшной гибели пацан говорил, что кто-то следит за ними из кустов. «Я знаю, дядя Вася, кто это. Это бес! Бабушка говорила − они черные, как ночь, и пришли на Землю, когда люди бога забыли. Мы от них вокруг деревни знаки расставляли. Перечеркнутые…».

     Крысолов только усмехнулся тогда. На Островке имелись свои суеверия. Везде, где он бывал, люди кормили друг друга сказками о нечисти. Реальность была еще страшнее. И проще все объяснить чертовщиной. Но никого еще суеверия не спасли ни от измененных, ни от болезней, ни от голода.

     А Сережка сам виноват. Вышел, чтобы подкараулить своего черта, беса, демона или как его там. Точно! Вон ружье лежит. Хорошо, что не погрызли и не сломали. Хотя и обслюнявили. Василий подобрал старый дробовик и унес в дом.

     Вскоре ему попались обглоданные кости и детский череп, метрах в двадцати за воротами. Нашлись и обрывки одежды пропавшего мальчишки. Окровавленные и тоже пахнувшие зверем. Значит, не черти, а обычные твари собакообразные. «Гиены» совсем обнаглели тут. Не боятся ничего.

     Но что если… в это трудно, невозможно поверить… что если кто-то мог натравить этих псов на людей?

     Надо торопиться. Мало им как будто «птичек»…

     Хорошее выбрали место для привала, блин.

     Большая черная муха кружилась в комнате. Крысолов прихлопнул ее. Тоже, наверное, кровь может пить.

     Он собрал старших. Было свежо, но не холодно. Утреннее небо выглядело почти ясным, луна еще хорошо просматривалась на нем.

     Они стояли перед ним в ряд. Штаны подпоясаны, чем попало, свитера мешковатые, в затяжках, в дырках. О стиле и красоте давно уже никто не думал. И взгляды недетские, совсем недетские. Вернее, не как у детей из прежнего, допотопного времени. Нынешних маленьких дикарей трудно представить рисующими в альбоме, что-то читающими или играющими на компьютере или смартфоне. Хотя в деревне были у них такие же дикарские, как они, примитивные игры.

     – Я должен вам рассказать, – произнес Василий и замолчал надолго, глядя в потолок. – Один раз на юге на болотах, когда я плавал за хабаром… в затопленный город, где дома торчат из воды, как в этой, мать ее… Венеции… я сломал ногу. Ковылял потихонечку до берега, где лодку оставил, сделал из палки костыль. И мне попались… они. Точнее, я им чуть не попался. Еле успел спрятаться под ржавой машиной. Уроды. Мутанты. Но особенные. Они похожи... на людей. Слегка. Ходят на двух ногах. И соображают немного. Хитрые. Хотя и не пользуются предметами. Но могут… наверное… как-то с другими животными снюхаться и их приручить. Короче… они примерно как гориллы. Но эти «обезьяны»… они хищные. У них офигенные когти и зубы. Ростом они с человека, но весу в них раза в два больше. И шкура как кора. Я не знаю, от кого они произошли… да и без разницы. Но жрут они точно мясо. Тогда я чудом спасся… И я видел след такой твари поблизости. Может, она, а не «гиена», убила Серегу. А собаки только съели труп.

     Василий выдохнул, закончив свою речь. Виски ломило от напряжения. Но он должен был это сказать, чтобы предупредить их. Потому что обычные рецепты, помогающие при встречах с неразумными зверями, против этих монстров не работали. Ловушки они обойдут. И нападут тогда, когда меньше всего ждешь. Значит, отныне при каждой стоянке лагерь будет подготавливаться как крепость. Только первые этажи кирпичных домов с решетками и запасным выходом. И чтобы обе двери крепкие и закрывались на засовы. А самому спать придется пореже.

     Ведь это его вина. Он был уверен, что так далеко на севере они не встречаются.

     Он ожидал увидеть ужас на лицах детей. Но произошло нечто совсем странное. Заплакали только самые маленькие. А те, кто постарше… выглядели скорее разозленными.

     Видимо, даже у горя есть предел… И если злиться на обычных животных глупо, то на «почти людей»… можно вполне.

     Когда он зашел в комнату, то увидел, что по рукам ходит черный фломастер. Точнее, маркер.

     Они нашли его в доме наверху, в шкафчике, и как-то сумели отмочить, чтобы им снова можно было пользоваться. Он думал, они просто собираются рисовать на стенах, скоротать время. Но теперь у каждого на лице была нанесена настоящая боевая раскраска, состоящая из крестообразных узоров.

      – Это защитные знаки, – объявила Жанна. – Я в книжке читала. Против посланцев ада должно сработать. Хорошо придумано?

     Василий чуть не подавился куском сушеного мяса. Откуда она это взяла? В какой-нибудь фэнтези? Про вампиров? Видит ли она разницу между правдой и вымыслом?

     Ему вдруг стало страшно. Похоже, взрослые пустили дело воспитания на самотек. И вместе с полезными знаниями дети впитывали что попало.

     Что будет, когда последние из его поколения уйдут?

     Крысолов даже не пытался разуверять их. В этой наивной убежденности было что-то подкупающее и трогательное.

     «Глупые детки… Никому еще фокусы не помогли», – хотел сказать он.

     Но вспомнил, сколько раз сам прибегал к фокусам. Ведь он, который до катастрофы был обычным охранником-вахтером, выдавал себя то за военного, то за ученого, то за батюшку-священника, когда надо было втереться в доверие в деревнях, куда он приходил и приплывал. Кое-где просто торговал, где-то подворовывал и скрывался с добычей, чтобы больше там не появляться. А где-то делал и что похуже. Нет, собственноручно он никого не убивал. Все получалось «само». Но совесть все равно была нечиста. Об этом он пока не готов рассказать. Скажет на месте. Очистит душу.

     Василий остался единственным бледнолицым в окружении раскрашенных «индейцев», вышедших на тропу войны.

     Сам он в магию и приметы не верил. Не особо верил и в бога, но тихо попросил его, белобородого на облаке, помочь им дойти до цели.

     

     *****

     

     Они шли цепочкой. Те, у кого остались еще силы, катили тачки. Кто-то помогал идти малышне. Замыкая колонну и прикрывая ее тыл, шли старшие. В руках у них были ружья. Свою двустволку Василий держал наготове, решив патроны больше не беречь. Увидев этих существ – стрелять на поражение. Он шел первым.

     Дети не плакали, не играли на привалах и молчали, как маленькие взрослые. Или маленькие старики. Или маленькие обезьянки.

     Части человеческого скелета, а может, отдельные кости от нескольких, были разбросаны у дороги рядом со старой автопокрышкой от большого грузовика, через которую проросли какие-то ползучие растения. Кости были дочиста обглоданы – совсем недавно. Но одна из лиан уже успела пройти через грудную клетку.

     Уцелевший, которому не повезло.

     Здесь они остановились. Несколько секунд бродяга изучал следы там, где земля была мягче. Если с каких-то участков плодородный слой смыло, то сюда его принесло в виде ила. Какой высоты должна быть волна цунами, чтобы сюда дотянуться, хотя бы раз? Сколько тут метров над уровнем моря? Хотя после Потопа этот уровень явно надо пересчитывать, подумал Василий. А липкую дрянь могли принести и дожди, и смерчи, и даже вулканические гейзеры.

     Обменявшись взглядами с Жанной и старшими парнями, он указал им на отпечаток ноги на вязком грунте.

     Вдруг Василию почудилось движение на горизонте. Он поднял бинокль, поднес к глазам и застыл.

     Несколько силуэтов на холме. Как водомерки на пруду, они быстро скользили по поверхности земли. Четвероногие.

     Но вот рука Крысолова дрогнула, он увидел, как один из них поднимается на задние лапы. Или ноги… Рассмотреть получше не удалось, Через несколько секунд там уже никого не было. Странные тени скрылись за гребнем холма. Похоже, они следовали за путниками, держась на расстоянии.

     Между тем, уцелевшие были еще далеко от цели. Дорога вела их к Зеленому Плоскогорью. Об этом месте ему рассказал другой бродяга, живший там раньше, но изгнанный за нарушения правил. Там поселилась какая-то община, но неизвестно, что с ней стало. Вроде бы на плато, которое до Потопа было почти необитаемым, теперь сложились очень благоприятные условия для жизни. Можно снимать два урожая в год, климат похож на прежний субтропический,, растут хвойные и лиственные леса, и нет вредных насекомых. И, главное, никаких тварей. Воздух им не подходит.

     Но туда еще надо дойти. Оставалось около пятидесяти километров.

     Что-то подсказало Василию, что лучше идти не по главной дороге, которая дальше пролегает по узкому ущелью и в нескольких местах еще и перерезается завалами, а двигаться напрямую через пустыри, заросшие невысокой травой. Да, это чуть дольше, зато там будет хороший обзор, и никто не подберется к ним внезапно.

     Через день пути (ночью дежурили посменно), когда все почувствовали, что снова поднимаются в гору и изменился даже воздух, он собрал всех в кружок.

     – Здесь мы разделимся, – сказал Крысолов. – Я пойду один. На разведку. Стая, скорее всего, увяжется за мной, но я выкручусь. А вы переждете пару дней на заводе, в нескольких километрах отсюда. Место безопасное, там и до катаклизма никто годами не появлялся. Твари туда тоже не заглядывают. Зачем, если жрать нечего? Идите по высохшему руслу, так вас не видно будет. Потом через пару километров выбирайтесь, слева будет дорога. По ней на запад и никуда не сворачивайте. А я через пару дней за вами приду. Если все пойдет нормально. Если не приду – добирайтесь сами. Вот вам карта.

     Карта с пометками была залогом того, что он не бросит их. Она являлась ценностью, которую просто не выкинешь. Карт и так осталось мало, а таких, где все обозначено как в нынешнее время, а не как было раньше – нету вообще. Да и продукты он им отдал все, кроме небольшого пайка для себя. И компас тоже.

     По крайней мере, это даст им время. Ведь те, кто скрываются в ночи… уже настроились на сытный ужин. А может, еще и на развлечение от охоты. Кажется, они больше, чем просто звери.

     Они помнят, что людей довольно много. Но, потеряв их из виду, всех, кроме одного, не будут искать по округе (для этого их интеллекта не хватит), а пойдут за ним. Как те самые крысы из сказки. На это он надеялся

     – Как увидите бетонный забор, идите вдоль него, пока не дойдете до КПП. Заходите внутрь, мимо будки и шлагбаума. Там за стеной штук десять корпусов. Идите в самый ближний. Жратвы там нет, да и ценных вещей тоже. На первом этаже только ржавчина и много костей. Не бойтесь, они вас не тронут. Там было запасное укрытие моего кореша Бегемота, царствие ему небесное. Это он мне все рассказал и схему накорябал. Поднимитесь на четвертый этаж, осторожно, там лестница разобрана. Положите доски как мостик через пролом, а потом за собой их втяните. Там вы сможете пересидеть. Если не вернусь, как договорились, добирайтесь до Зеленого Плоскогорья сами. Ну, удачи.

     Ружья, кроме своего, он тоже оставил им.

     Вася не ожидал уговоров. Знал, что не будут они его отговаривать. Так и случилось.

     – Хорошо, – спокойно произнесла Жанна, маленькое племя двинулось вслед за ней по шоссе. – Удачи и вам!

     Этот мир давно не знал пустой сентиментальности. Она погибла вместе с почти восемью миллиардами «лишних» людей. Детишки восприняли его поступок как должное, без всякой признательности. Девушка пошла впереди, изредка светя фонариком, место замыкающего занял Илья. Дети очень не хотели бросать тачки, но Василий настоял – мол, по ним вас найдут где угодно, от колес остаются борозды, а на асфальте – грязные следы. Вещи переложили в рюкзаки. Да, будет тяжело, а кое-что пришлось бросить. Но на плоскогорье, мол, им могут встретиться дружественно настроенные люди.

     Ах, эта сладкая ложь.

      – Скажите там, чтоб были внимательнее. Эти уроды могут и на них полезть! – крикнул им вслед Василий, думая, доберутся ли дети хоть куда-нибудь. Но надеялся.

     Никто не сказал больше ни слова, и, возможно, даже не посмотрел в его сторону. Раз он так делает, значит так надо. Значит, так угодно... даже не богам, а всему мирозданию. И никто из них не сказал спасибо. В этой детской непосредственности была своеобразная мудрость. Иногда долгие проводы и демонстративная жалость к другим только мешают. А благодарность? Какая к черту благодарность? По его вине погибли их родители. За что же они должны его благодарить?

     «Что на меня нашло? За каким хреном я это делаю? – думал Крысолов, криво усмехаясь. – Ради кучки малолетних зверенышей, которые меня и не вспомнят? Или чтоб мои старые грехи списать?..».

     Скорее всего, второй вариант был верным. Что, если ему напоследок захотелось обдурить карму так же, как он надувал людей? Исправить все свои накопившиеся грехи одним Добрым Поступком?

     Если получится, он станет жуликом высшего уровня.

     Подождав, пока последний из них не скроется в русле высохшей реки, которая выше по течению была запружена камнями и глиной (землетрясения теперь случались гораздо чаще), охотник направился на север по широкому шоссе. С ним остался его рюкзак, в котором было только то, что нужно для короткой вылазки, плюс запас пищи на трое суток.

     

     

     Вокруг была привычная земная природа. Тут и там попадались сосны и ели, вокруг дороги все заросло обычным кустарником.

     Крысолов понял, что же ему казалось таким неправильным, когда они шли через низины. То, что среди звона насекомых ни одна птица даже не чирикнула. А здесь они были. Обычные − воробьи, сороки и еще какие-то. «Птерозавры», слава богу, остались позади. Видимо, еще не успели заселить эти горы.

     Конечно, изменения климата и другие напасти должны были многие виды убить. Он часто видел странное поведение животных – травоядных, которые загрызали друг друга, хищников, которые бросались в пропасти, птиц, выкидывавших собственные яйца из гнезд, муравьев, строящих дома странной формы, будто у них поехала крыша. И это обычные! Измененные… от них вообще не знаешь, чего ждать. Хотя они выглядели более приспособленными. С каждым годом измененные заменяли собой привычные виды все активнее.

     В первые месяцы после Потопа он видел гигантские тучи саранчи, которые кружили над полями, как пылевые вихри. Был и демографический взрыв обычных лягушек. Они чуть ли не с неба падали. Потом куда-то исчезли.

     Земля меняла хозяев.

     «Ну, суки. Вы у меня получите».

     Оставался один шанс – заманить монстров-охотников в ловушку и сделать так, что им станет не до поисков добычи. Всех он вряд ли убьет. Но надо уничтожить хотя бы половину.

     Он шел, обдумывая план и поэтому поздно обратил внимание на то, что мягкая земля вокруг изрыта чем-то вроде кротовых нор. Холмиков рядом с ними не было.

     Странно, раньше он такого не видел.

     Внезапно в шаге от его ноги раздался свист. Крысолов оцепенел от неожиданности, но успел отпрянуть, прежде чем из ямки высунулась плоская голова размером с человеческий кулак. Вслед за ней показалось тело, похожее на поливочный шланг. Или на щупальце осьминога.

     То, что он вначале принял за обычную змею, было обладателем гладкого туловища с перетяжками, как у дождевого червя. Кожа была бледная, скользкая, почти прозрачная, покрытая странными наростами. Под кожей переливалась какая-то жидкость и пульсировали пучки причудливо перевитых вен.

     Василий вспомнил гюрзу, которая в далекой юности чуть не свела его в могилу. Но нет, ничего похожего. Та была обычная земная тварь. А это… этому названия вообще не придумано. Извиваясь и раскачиваясь, создание приближалось к человеку – боком, что совсем не в повадках обычной змеи. Его движения были как у жуткой гусеницы. Но то, что казалось хаотичными подергиваниями, сокращало расстояние до жертвы – с каждым броском. Василий пошарил по карманам. Ничего подходящего… Разве что свернутый во много раз пакет для продуктов, какие раньше предлагали всем на кассах в супермаркетах.

     Когда оно было почти рядом, длинный язык, похожий на хоботок, высунулся из пасти и закачался почти у лица человека. Раззявленный красный рот, похожий на воронку, был усыпан изнутри рядами острых зубов. Крысолов среагировал в последнюю секунду, набросив пакет на голову «змеи».

     Пакет тут же прожгло изнутри чем-то едким, он увидел, как оплавился полиэтилен.

     Плюется ядом! Или кислотой.

     Держал крепко, но чуть не упустил – настолько сильным был второй бросок. В следующую секунду существо вырвалось, начало выбираться на свободу.

     Но раньше, чем тому это удалось, Крысолов ударил прикладом винтовки, целясь в голову. Чтобы стрелять, надо прицелиться, а это невозможно, потому что надо было парировать броски.

     Первый удар тварь словно не заметила. Второй чуть оглушил ее и прибил к земле. Василий выхватил нож, который использовал для разделки туш. Как оружие применять его приходилось редко, он только свежевал им добычу, открывал банки и прорубал дорогу в джунглях. Удар пришелся по бороздке, окаймлявшей тело твари. Брызнула темно-синяя кровь, от «змеи» отвалился большой кусок, словно ломоть колбасы. Но двигаться остальная часть не перестала, даже попыталась дотянуться до своего обидчика. Отступив на шаг, Крысолов попытался увеличить дистанцию, тварь метнулась к нему, уже не боком, а как распрямившаяся пружина. Похоже, она определяла положение противника не глазами, если они у нее вообще были.

     Вася увернулся в последний момент и, чертыхаясь, поднял двустволку. Выхода нет. Выстрелил почти в упор дробью, и металлические шарики пробили червя-переростка, стреляющего ядом, насквозь во множестве мест. Тот забился в корчах, разбрызгивая кровь. Василий позволил ему подергаться в конвульсиях, а потом, убедившись, что тот не может атаковать, добил несколькими ударами приклада, дробя каждым ударом одну из секций.

     Приклад и нож лучше голой руки, пистолет лучше ножа, а винтовка или ружье лучше пистолета. А против тварей часто нужны или мощные патроны, или большой разброс. Двустволка хорошо сработала. Но боеприпасы в любом случае надо экономить.

     Были у него несколько тайников в разных местах, далеко отсюда. Надо туда наведаться. Но это потом.

     «Блин, может, зря я, – чертыхнулся он. – Лучше бы еще подрался… Одолел бы и в рукопашную. А так сбегутся чудища похуже».

     Впрочем, пусть сбегаются. Кое-каких он, наоборот, хотел приманить. Поэтому надо идти на виду и не прятаться.

     Охотник брезгливо оттащил обезглавленный труп гигантского червя сучковатой палкой, как багром, от себя подальше. Кровь была теперь черной и липкой, а может, вытекала и ядовитая слюна. И он был уверен, что это несъедобно.

     Фу, мерзость.

     Червь укатился в овражек, оставив за собой склизкий след.

     «Просто живое биологическое оружие».

     Крысолов вытер нож, убрал в чехол, выкинул тряпицу. Перезарядил оружие. Патронов осталось мало. Некоторые твари боятся стрельбы, а других она, наоборот, привлекает. И «обезьяны» – как раз из таких. Людей они не боятся от слова совсем.

     

     

     На пустыре рядом с дорогой, возле того, что раньше было автозаправкой, стояла мертвая раскидистая сосна. Похоже, дерево умерло после пересыхания речки, но еще и не думало падать. А остальной лесок погиб еще раньше.

     От похожего на колонну основания на высоте четырех-пяти метров расходились мощные корявые ветви. Сейчас, без иголок, они казались руками с растопыренными пятернями. Говорили, что на растения эта мутогенная хрень тоже влияет. Молодые растут неправильными сразу, но даже старые могут меняться: плоды вдруг делаются несъедобными, или ветки растут не так, или листья меняют цвет. Иногда эти изменения шли волнами, и могло показаться, что путем проб и ошибок природа ищет более успешный вариант. Но выглядели эти попытки жутко. Это хвойное дерево как раз могло пострадать в первое послепотопное десятилетие.

      За его спиной кто-то утробно зарычал.

     Василий повернулся, но ничего не увидел, кроме кучи слежавшегося мусора.

     «В животе, что ли, бурлит?» – подумал он. Нет, показаться не могло.

     И в тот момент, когда человек уже собирался идти дальше вдоль трассы, куча зашевелилась. Что-то большое, бурое задвигалось, отряхнулось, поднялось на лапы. Это было живое существо.Оно направлялось в его сторону, с треском проламываясь через невысокие колючие кусты, покрытые мелкими ягодками, вроде малины.

     У него совсем не было грации «гиен». Зверь был не менее опасен, к тому же в несколько раз больше. Такие Крысолову тоже встречались. И они как раз любили сухие земли и леса, а не болота.

     Свое движение чудище сопровождало раскатистым ревом, в котором слышались рассерженные нотки.

     «Мать честная, чем я провинился? – подумал человек. – Почему не оставят меня в покое?».

     Укрытий вокруг не было. В том, что существо бегает быстрее, чем он, Крысолов не сомневался. Хоть и неуклюжее на вид, но лапы четыре и вон какие мощные. А вот дерево было достаточно широким в обхвате, чтобы его никто не смог повалить, кроме разве что мастодонта размером со слона… но таких он еще не видел. И ни один из знакомых крупных зверей типа «гиены» по нему не вскарабкается. Залезет разве что мелочь вроде червей, но от них он как-нибудь отобьется. Залезет «кошкозавр» – безумный вариант рыси, но они живут в густых лесах, а тут такого не наблюдалось. Залезет и обычный медведь... но не то, что приближалось сейчас к нему. Он уже и забыл, когда обычных топтыгиных видел… Еще залезет умелый человек.

     Существо подходило медленно, вразвалочку. Оно не атаковало, ему как будто было интересно – кто перед ним, кто потревожил его покой? Людей оно, похоже, раньше не видело.

     Огромная тварь, мощная, мышцы аж выпирают, но дело даже не в размере. И до Потопа на Камчатке водились медведи таких габаритов. Весом под полтонны или больше. А белые раньше и еще больше вымахивали. Но тварь была с уродливыми, будто из фильма ужасов, чертами; морда напоминала медвежью, как и строение корпуса, но все черты были гротескно усилены.

     «Да кто же твои родители, чудо? Может, ты росомаха, которая хорошо отожралась?».

     В другой день Василий испугался бы такой встречи, но сейчас был едва ли не рад, что это оказались не его старые знакомые.

     Действовать надо было быстро. Верную двустволку бродяга забросил за спину и начал карабкаться на бугристый ствол, вспомнив детство. Вмиг он был у развилки, откуда расходились толстые ветви, каждая из которых разделялась дальше. Здесь Василий решил остановиться. Только если тварь полезет вслед за ним, тогда он вскарабкается на одно из ответвлений. Но был риск… нет, почти гарантия, что то обломится.

      Он уселся, поджав под себя ноги и расположился так, чтобы снизу его стало трудно заметить. Снял рюкзак и надежно закрепил в развилке между ветвями, рядом с собой.

     Тем временем, монстр приблизился к дереву. Фыркнул и остановился. Наверное, он был подслеповат, да и туп. Он не мог понять, куда делся мелкий двуногий, которого собирался между делом слопать, а потом снова заняться ягодами. И большими уродливыми шишками.

     Учуяв, наконец, человека, животное глухо зарычало. Но, как показалось, Василию, без особого интереса или злости. Когти скользнули по стволу, слабо, будто нехотя. Они были внушительные и резали кору, как бритвы. Морда была со складками.

     – Ну и урод же ты, – пробормотал Крысолов, тут же захлопнув рот.

     Тварь даже не повела ухом. Похоже, и слух у нее был неважнецкий. Зато она крутила здоровенной башкой, принюхиваясь. Ее спина размером с двуспальную кровать была бурой и покрыта сором, как колючки у проснувшегося от спячки ежа.

     Почему-то Вася подумал, что тварь в основном травоядная. Иначе где столько мяса находит? Но кто травоядный, тот и всеядным бывает временами. Веганы вымерли.

     «Он не залезет, – понадеялся Крысолов. – Слишком неповоротливый».

     И оказался прав. Будь ствол потоньше, никто не помешал бы монстру просто повалить его. Но эта сосна была ему не по зубам. А лезть он, похоже, не мог. Или не хотел.

     Все-таки это был не обычный медведь. Крысолов бывал на охоте еще до всего этого… И теперь видел все больше различий. У нормальных бурых мишек лапы не такие и морда другая. Похоже, это что-то вроде сухопутного бегемота средней полосы. Василий не удивился бы, если б тварь могла переваривать любую траву. Ну а мясо… редкая добавка к зеленому рациону.

     После Потопа все крупные животные суши сгинули от бескормицы. Но уже через несколько лет будто пробку выбило, и полезли измененные. Почти для каждой привычной ниши нашелся свой аналог.

     Спустя пять минут зверь полностью потерял интерес к дереву и к тому, кто сидел наверху. Только сейчас охотник заметил, что обитатель горных пустошей подволакивает одну лапу. Ранен или больной? Но это делало его только более опасным. И перспектива того, что зверюга заночует в этом месте, совсем не радовала.

     Хорошо бы избавиться от него. Но выстрел может привлечь других. А он и так потратил целый патрон на червяка. Наверняка с одного выстрела «мишку-росомаху» не завалить. Да тут может и пяти не хватить. Если вообще удастся пробить его шкуру, точнее череп. Стрелять в другие части тела бессмысленно.

     Между тем, «медведь» внезапно забеспокоился. Начал кружить, подходя все ближе к столу дерева, пока не прижался к нему спиной. Шерсть его топорщилась. И тут Крысолов услышал звуки, которые уже несколько раз мерещились ему по вечерам.

     

     

     От сидения в неудобной позе затекли ноги. Пытаясь их размять, бродяга чуть не упал с четырехметровой высоты.

     Темнело. Закат был окрашен не в кровавые оттенки, как раньше, а в желтый гнилостный цвет. Свет быстро умирал. Только на западе оставалась узкая светлая полоса, ровная, будто просвет из-под двери, за которой в комнате горит люстра.

     – Йоперный театр… – тихо выругался бродяга.

     Была какая-то злая насмешка в том, что венец творения – хоть по Дарвину, хоть по Библии – вынужден сидеть на ветке и всматриваться, вслушиваться в темноту, где бродят безмозглые, но крайне опасные порождения… уже не простой природы, а сошедшей с ума.

     Если раньше Василий жалел, что у него нет пулемета, то сейчас думал, что не помешал бы прибор ночного видения. Или хотя бы фальшфейер. Сам он уже почти ничего не мог разглядеть, кроме смутных очертаний. Но прекрасно слышал тяжелое дыхание громадины. Никуда она не уходила. Спокойно кормилась травой, которую ни один земной медведь бы не переварил, и, видимо, собиралась еще подождать, не появится ли мягкотелая добыча. Похоже, она успокоилась. Те, кто ее (или его?) встревожили, ушли.

     А вот Крысолов не собирался торчать тут долго.

     «Малявки, наверное, уже заждались, – подумал он. – Если не удастся выманить на себя этих обезьяньих ублюдков, доберусь до завода, и пойдем все вместе. Странно… здесь просто какое-то собрание нечисти».

     Он ощущал себя странно от своей благотворительности. Может, не надо было и начинать? Стоит начать, и уже невозможно остановиться в попытках стать хорошим. Совесть… кто ее придумал?

     Можно попробовать рискнуть и спрыгнуть. Может, тварь, которая оказалась тут так некстати, не была такой уж скоростной. Он не знал, как быстро сможет разогнаться эта туша на трех лапах, и как долго станет преследовать его, если он достаточно оторвется.

     Она наверняка атакует, даже если сейчас и не собирается. Сработает охотничий инстинкт. А прогулочным шагом, глядя не ей в глаза, но в ее сторону, отойти он вряд ли сможет.

     Кто же ты, дикая тварь из дикого леса? Что-то даже от бобра есть. Похоже, рыть тоже умеет. Хрен его разберет. Но если бы был бобр, то уже бы управился с деревом. Ха.

     Так, развлекая себя шутками, человек убивал время. А внизу в это время лежал зверь, способный прихлопнуть его одним ударом.

     Вроде «сосед» затих. Вряд ли уснул. Скорее, выжидает.

     

     

     Глаза привыкли к темноте, а вскоре и вовсе взошла луна.

     Крысолов уже настроился спуститься на пару метров и спрыгнуть, когда неподалеку снова раздались знакомые звуки. Более тонкие и высокие, чем рычанье бегемото-росомахо-бобро-медведя.

     Это был то ли горестный плач, то ли смех, полный злой издевки. Он всмотрелся туда, где находился источник звука, и почти сразу увидел их. С востока, приближались стелющиеся по земле силуэты, похожие на собак или волков.

     «Гиены», – он криво усмехнулся.

     Да какие к черту гиены на севере Евразии?! Еще и размером с небольшого пони. Это звучит, как анекдот. Наверное, они были отродьем беспородных барбосов с городских помоек, но та дрянь, которая изменила геном-шменом-хреном… изуродовала их родителей… хоть и сделала более приспособленными к новым условиям.

     Интересно, почему проклятье, которое изменило животных, не подействовало на людей? Почему-то люди только дохли, но не менялись.

     То самое нечто, что заразило и изменило тварь, похожую на сороконожку, которую он застрелил у себя в доме через пять лет после Потопа... В своем новом, уже после катастрофы обретенном доме, когда он думал, что худшее позади. Прежний остался на дне моря, которое называли «море Мечты». Название было издевательским, ведь оно покрыло территории, где жили три сотни миллионов человек. Но у многих из них мечтой было, чтобы соседи если не померли, то куда-нибудь подальше свалили. Вот и сбылось. У всех.

     Но застрелил не раньше, чем она успела покусать его жену и маленького сына. Нет, они не стали тварями, конечно. Даже если это вирус, он не цеплялся на взрослые организмы. Говорили, что он заражает только эмбрионы, икру, яйца и тому подобное. Короче, зародышей.

     Вот они, его дорогие, и умерли от чего-то, похожего на заражение крови (хотя он мгновенно обработал раны), распространившегося стремительно во все стороны от оставленных жвалами царапин.

     Оставалось много тайн. Очень малая часть измененных животных распространяла заразу. Иначе обычные уже бы вымерли или обратились. Но эти многоножки, как и убившая Доктора бабочка, вроде были именно носителями, способными инфицировать. Жаль, на Земле тогда уже не осталось лабораторий, чтобы изучать эти явления.

     Именно после этого случая он стал бродягой и Крысоловом и дальше уже жил как перекати-поле. Никому не мстил, просто все в душе омертвело, вернее, стало таким же мертвым, как это дерево, на котором он сейчас сидел. И жизнь свернулась, сжалась до тупого выживания. Воспоминания о семье он загнал так глубоко, что они уже казались ему вымыслом, как те басни, которые он рассказывал доверчивым простакам. Василий стал как те речные крысы, которых он ловил капканами, обдирал и ел. Как «гиены». И как «обезьяны», кем бы они ни были и откуда бы ни выбрались на свет божий. Может, из научного центра, а может, из самой преисподней.

     

     

     Внизу между тем разыгралась короткая, но страшная драма. Огромный мутант мгновенно стряхнул с себя дремоту, развернулся навстречу приближающейся цепочке чужаков.

     «Сейчас что-то будет», – подумал Крысолов, слыша глухое ворчание гигантского зверя в ответ на тявканье более мелких, но более агрессивных и быстрых тварей, похожих своими голосами на инопланетян. Трудно было разглядеть подробности, но все же он видел силуэты: у них были длинные вытянутые челюсти, а задние ноги казались длиннее передних, и этим объяснялась их странная манера бега. А дальше события сместились вплотную к дереву. Псовые окружили «медведя» а заодно и сосну. Гигант попытался контратаковать и бросился на одну, вырвавшуюся вперед, разевая пасть. Крысолов увидел, как они сцепились, а затем подоспели остальные, и «мишка» исчез под массой налетевших на него существ, как под черным приливом.

     Крысолов почувствовал, как мурашки бегут по коже. Как бы ни привыкли глаза к темноте, но со своего наблюдательного пункта он мог видеть далеко не все. Гораздо больше слышал.

     Сначала был многоголосый рев и взвизги, топот, звук рвущейся шкуры и хруст костей. И было неясно, кто побеждает. Но минут через пять шум драки затих, и раздалось монотонное чавканье. В свете луны Василий видел только черные спины. А вся трава внизу в лужах крови. Ему показалось, что он видит, как выдираются внутренности и тут же проглатываются «гиенами».

     Через четверть часа у подножья дерева остался обглоданный скелет в ошметках мяса. Можно было разглядеть и череп.

     «Они обглодали его до костей. Как пираньи. Монстра размером с машину. От него осталась треть. Аппетит у них отменный. Может, надо было бежать, пока они заняты? Нет уж, дудки. Сразу бы почуяли. А удрать по прямой нереально. И сколько минут им понадобится, чтоб оставить один костяк от меня?».

     Василий попытался немного сменить позу, чтобы не затекали ноги, и распорол руку об острый сучок. Отдернул ее, едва не упав и, что еще хуже, от неожиданности вскрикнул.

     – Йоп…

     Раньше, чем он успел перевязать руку тряпицей, кровь закапала вниз.

     Ближайший к нему псовый монстр, который уже оторвался от трапезы и теперь что-то рыл у подножья ствола, вдруг поднялся на задние лапы, дав себя рассмотреть. Это было зрелище не из приятных. Настолько это существо казалось ненастоящим, искусственным, сшитым из лоскутов, будто старинная детская игрушка-самоделка. У него была неровная шкура с проплешинами, в которых пульсировало нечто, похожее на живую плоть. Неужели раны у них так быстро затягивались?

     Все-таки это была не «гиена», а «пес», более крупный подвид, хоть и, наверное, родственный.

     Тварь застыла и навострила вытянутую морду. Раскрылись и щелкнули челюсти, похожие на дуги волчьего капкана. Потом зверь отрывисто рыкнул. Его голос эхом прозвучал над равниной. И почти синхронно остальные повернули головы в одну сторону. К дереву. В кровавой симфонии запахов они почуяли новую ноту – запах человеческой крови.

     Да и слух у них был превосходный. Поднялся дикий рев, рык и гвалт, но быстро стих. Они поняли, что человек недосягаем и что его придется брать измором. Хоть они и были сыты, но не отказались бы от добавки. А может, просто нравилось убивать.

     «Ну, уж нет».

     Крысолов понял, что скрываться дальше не имеет смысла. Вскинув ружье и приложив его к коре толстой ветки, он выстрелил из гладкого ствола.

     Пуля ударила ближайшую тварь в грудь; он увидел, как из раны потекла кровь. Та пошатнулась и завыла, но не упала, хотя человека это не удивило.

     «Это не звери, а демоны».

     Словно по команде с разных сторон несколько созданий бросились к дереву. И тут бродяга понял, что его позиция не так уж безопасна.

     Один хищник оттолкнулся от земли и взметнулся в воздух, лишь немного не дотянувшись до его ноги. А когда человек отдернул ее, следующий цербер прыгнул еще выше – и опять едва не ухватил его за сапог. Надо было переползать на одну из боковых ветвей. Там, в шести метрах над землей, его не достанут.

     Но даже если дерево засохло совсем недавно, мертвая ветка может не выдержать.

     Поэтому он поднялся по ней только чуть-чуть. Как компромисс.

     Слово «страшно» не передавало десятой доли от чувства, охватившего его. Даже здесь ветвь потрескивала. Она может продержаться полдня и даже день, но вряд ли выдержит его вес вечно. Слишком тяжел. Да и ерзать не желательно.

     Бестии и не думали уходить. Было их не меньше десяти, но точно посчитать трудно, потому что они постоянно двигались и кружились. Та, которая получила пулю, уже никак не выделялась. Видимо, рана ее не очень беспокоила.

     «Они не отстанут», – подумал Крысолов и снова взял ружье. Патронов оставалось сорок штук, но большинство 12 калибра. Винтовочных мало. И всех вместе может не хватить. При неудачных попаданиях создания могут остаться живыми и после трех выстрелов. А ведь еще могут быть промахи. Тут пригодилась бы картечь, но ее нет. Да и развилка от его движений и отдачи при стрельбе может переломиться раньше времени.

     Слова молитвы не шли. Фальшивым казалась сама мысль обратиться отсюда к богу. Вместо этого он просто стиснул зубы. Надо было подождать, когда они остановятся и перестанут кружить.

     Страх им, похоже, был не знаком. Он не был снайпером, да и руки онемели, поэтому следующие три пули прошли мимо. Четвертая слегка задела одну из тварей. Зато пятая попала в брюхо, отчего та начала дико выть и кататься по земле. Запах крови заставил сородичей на время забыть о двуногом и обратить свои взоры на нее. Следующим выстрелом – видимо, помог всевышний… а может, души тех, о которых он хоть раз вспоминал… всадил пулю калибра 7.62 другому существу в висок, и то упало, как подкошенное.

     – Вы смертные. Паскуды. Смертные.

     Оставшиеся твари, хоть и были сытые, но накинулись на поверженных собратьев – клацая зубами и скрежеща когтями. Тот, что с пробитым брюхом, отбивался, но ему быстро разорвали живот и вытащили кишки. Начали пожирать, пока тело еще шевелилось. До ушей человека долетал треск рвущейся кожи и мускулов, хруст разгрызаемых костей.

     Какая же силища у них. А инстинкты… похоже на программу роботов. Жрать, уничтожать и жрать.

     Думать об этом было недосуг. Он могли загнать его не просто так. Это похоже на паранойю, но они могли ждать прихода кого-то. Своих хозяев. Для которых он и его группа переселенцев… не просто добыча, а угроза.

     Он хотел выпустить по своре все оставшиеся патроны, но удержался. Вместо этого достал из рюкзака несколько продолговатых брусков: находка, сделанная на одном из складов. Мало кто знает, что с помощью тротила или других взрывчатых веществ можно не только глушить рыбу, но и охотиться на наземную дичь – хоть на медведей, хоть на слонов. Если не лень подбирать далеко отлетевшие куски. А уж на людей – за милую душу. Доказано террористами и партизанами всех материков и всех цветов кожи. И как же он мог забыть про эти штуки? Нет, не забыл. Просто берег для другой цели. Но патроны тоже надо поберечь. Один брусок начал поджигать, остальные сунул в карманы «разгрузки».

     Скользкая оболочка норовила выпасть из рук, а бикфордов шнур никак не хотел загораться от китайской зажигалки “Zeeppoo”. И то, что бродяга держал брусок окровавленной рукой – было задумано неслучайно.

     Гротескные скачки адских псов, а теперь их чавканье и клацанье зубов, каждый из которых был длиной с палец, стали сильным испытанием для психики. Неудивительно, что зажигалка выпала из трясущихся пальцев. Но были еще два коробка спичек.

     Он зажег спичку и поднес горящий огонек к кончику шнура. Не сразу, но тот перескочил на него и пошел по шнуру вверх, сначала робко, потом все быстрее. Выждав еще пару секунд, Василий бросил тротиловую шашку, целясь туда, где скопление шевелящихся спин было самым плотным. Пиршество шло полным ходом, но от дерева они немного удалились и теперь поедали другого сородича. Сколько всего эти проглоты уже съели? Неудивительно, что они вымахали такими большими. Но ему не было дела, каких мелких или крупных зверей они лопают. Он хотел только, чтобы они сдохли.

     В последний момент мелькнула мысль: «лишь бы от взрыва не сломалась…».

     Вспышка раскрасила темноту, а грохот заглушил звуки, издаваемые тварями. Вверх полетели куски земли и чего-то красного. Крысолов едва удержался на своем «насесте». Он увидел, что несколько тварей уцелели. И уже не мог остановиться. Отсчитал пять секунд и бросил второй брусок взрывчатки.

     Дерево снова затряслось так, будто хотело сбросить с себя настырного человечишку. Уши болели, словно в них ввинтили по шурупу.

     Но после того, как рокот взрыва затих, внизу установилась полная тишина. И дело было не в том, что он наполовину оглох. Просто вся стая нечисти лежала грудами обезображенной плоти. Пахло едкой смесью из паленой шерсти, нечистот и какой-то химии.

     Даже добивать, тратя пули, никого не понадобилось.

     Когда к нему вернулась способность думать, Василий начал спускаться по стволу вниз. Повторяя путь далеких-далеких предков, слезших со своего африканского дерева в саванну.

     Накрапывал дождь. Но прибор в кармане молчал. Тут действительно были чистые края. И вода в облаках не несла в себе радиации.

     Вот только у дождя есть жирный минус. Руки могут соскользнуть, и тогда он…

     Словно нарочно с неба начало лить сильнее.

     «Надеюсь, они сделали, как я сказал, и сидят в укрытии. Может, не надо было разделяться?».

     В этот момент кусок коры оторвался у него под рукой. Хотя он лазил по деревьям с раннего детства, этого оказалось достаточно, чтобы от нервного импульса человек на секунду потерял равновесие. А потом мышцы подвели его. Даже не ясно, усталость была виной, пораненная ладонь или просто старость... Но рука разжалась, а нога соскользнула с выступа на стволе, и Василий полетел вниз с высоты двух человеческих ростов.

     Вроде бы невысоко, но этого оказалось достаточно. Почва под самым деревом была совсем не мягкой и очень каменистой. Оно будто бы прорастало сквозь бетон. И корни поднимались над землей, будто дерево хотело уйти. Вот на них он и упал.

     Что-то хрустнуло, и в спине словно взорвалась осколочная граната. Нижняя половина тела онемела, перестала слушаться команд.

     Амба. Похоже, позвоночник…

     Крысолов лежал, рядом с ним была лужа звериной крови и внутренностей, от которых исходил резкий тошнотворный запах, но не было возможности даже отползти.

     Его вырвало, и он повернул голову, чтобы не захлебнуться.

     Какая только чушь не лезет в голову, когда лежишь, полупарализованный, и ждешь, чтобы тебя сожрали, потому что это избавление.

     Почему-то он подумал о людях, которых убил за эти годы. Не напрямую, сам он «мокрое дело» не жаловал, но косвенно. Заманивал в ловушки, чтобы забрать их барахло. Такой вот бизнес-план. Сначала «ездил им по ушам» о том, что далеко на юге, севере или востоке есть дивные места. Потом, когда уезжали – забирал себе то, что осталось после них. Либо вызывался в проводники и заводил в дебри, а там уже люди готовы были сами бросить лишнее, чтобы спастись налегке. Это другие звали его Крысоловом за ловлю гигантских нутрий. А сам он помнил сказку, в которой человек сначала утопил в море крыс, а потом, когда горожане ему не заплатили – их детей. Хоть он ее и не читал. Книг Василий вообще не читал. И вот понял, что сам стал монстром из книжек или дурацких фильмов. Просто потому, что пытался выжить. Даже раньше глубоко внутри он слышал голосок: «ты что творишь, так нельзя!». Но затыкал ему глотку. Обворовывал, обжуливал, оставлял без еды. И считал это нормальным. Мол, судьба у них такая. А иногда и вовсе говорил себе: мир жесток, и люди, если не хотят сдохнуть, пусть привыкают и никому не верят. Пусть его за ценный опыт благодарят. Он никогда не считал, сколько людей погибло в таких походах. Их количество было каплей в море, конечно, от того, что творилось вокруг. Но на его совести они теперь висели тяжелым грузом. В рай с таким точно не пропустят.

     Нет, он до сих пор не верил, что есть настоящая загробная жизнь. Раньше еще и бравировал этим неверием перед корешами, пока они у него еще были: мол, «когда мы отбросим копыта, в нас заведутся черви, вот и вся жизнь после смерти».

     Он и сейчас не верил в чудесные райские сады. Но чувствовал, что некий вселенский порядок, где за все плохое надо платить – существует. И то, что с ним случилось, это доказывало.

     Правда, еще его опыт говорил, что и за хорошее, за все, сделанное для других, платят тоже и хорошие люди часто погибают первыми.

     Вот ради этой кармы, ради успокоения он и собирался совершить свой единственный добрый поступок… после сотни подлых и мерзких. Да и тот до конца не довел.

     

     

     Крысолов не мог сказать точно, сколько прошло времени. Он уже не чувствовал боли. Похоже, оставался один выход. Из какого-то кино вспомнил, что такие травмы позвоночника и спинного мозга даже раньше не лечили. А в этом мире инвалид и вовсе обречен. Даже если его найдут люди, каким-то чудом сюда зашедшие, зачем им такая обуза?

     Плохо слушающейся рукой подтянул к себе ружье, упавшее вместе с ним.

     В мыслях это сделать проще, чем на деле, но наконец-то он настроился на встречу с добрым боженькой. Хотя… Говорят, тех, кто едет без билета, высаживают совсем на другой станции… Не важно. Трясущейся рукой приставил дуло к подбородку. Сухой щелчок. Осечка. Точнее, отсрочка. Попозже можно попытаться еще раз.

     Со вздохом странного облегчения человек приподнялся, насколько мог.

     И вдруг увидел, как через равнину движется вереница светлячков. Он принял их за фонарики, которые могли принадлежать только людям, и зачем-то посигналил в ответ собственным фонарем.

     «На что ты надеешься?».

     Огоньки застыли, а потом понеслись в его сторону. Люди так быстро не бегают.

     Только тогда он опознал в огнях светящиеся, как у кошек в темноте, глаза. Но это были глаза не мелких четвероногих. Они двигались на такой высоте, что могли принадлежать только тем, кто идет на двух ногах. И это не люди.

     Они.. . Явились, не запылились. Демоны. Бесы.

     Донесся знакомый вой, который не спутаешь ни с чем. «Обезьяны» нагоняли им жути на жертвы, и, может, общались между собой.

     «Войте, войте. Только легкие себе надорвете. Я почти оглох. Похоже, барабанные перепонки лопнули».

     Он слышал про людей, которые теряли разум от звуков этого голоса и сами шли к ним в пасти. Или застывали. Или впадали в панику и бежали черт знает куда. А может, все это байки. Сам он тоже умел задурить голову.

     Теперь он не слышал почти ни хрена. А они приближались к уродливой сосне. Каждый шаг громом отдавался в голове Василия, хотя передвигались они тихо. Любой из них явно был не меньше «гиены» по массе. Да и по силе тоже.

     – Спокойно. Спокойно. Немного осталось… И я к вам приду… – непонятно кому сказал Крысолов вслух, доставая из кармана разгрузки последний брикет взрывчатки.

     Ближайший к нему гуманоид склонился над трупом «гиены», запустил в него когти и одним рывком лапы оторвал большой кусок мяса со шкурой. Потерзал и отбросил. Поднял окровавленную морду и заревел. В пасти мелькнули огромные клыки. Те, у кого такие зубы, не могут питаться растительной пищей. Мясо должно быть их основной едой. Это суперхищники с самой вершины цепочки.

     Ночь была, похоже, неистощима на ужасы.

     Они могли его и не заметить, если бы не фонарь, но они все-таки шли за ним, и рано или поздно все равно нашли бы. Он знал, что у них острый нюх и прекрасный слух.

     Наверное, они смогут выследить детей до завода. И тогда единственное доброе дело в жизни, которое он делал, преодолевая сомнения, сорвется. И его душа уж точно попадет туда, куда ей давно положено.

     «Надеюсь, эти мелкие паразиты выживут…».

     – Сюда! – замахал Крысолов им рукой, как старым друзьям, понимая, что трижды обречен. – У меня для вас есть кое-что. Специальное предложение! Всего один день!

     Последний брикет взрывчатки. Особенный. Помещенный в мешок из плотного полиэтилена. Внутри пересыпались разные мелкие предметы. Металлические. Из памяти всплыли слова мертвого кореша, о том, что в «святые девяностые» так решались проблемы с конкурентами.

     «От безооболочного взрывного устройства толку мало, – говорил тот. – Вот с гайками, гвоздями, шариками из подшипника – самое то! Моща. Валили одного из волыны или тормозной трос у машины подпиливали, чтоб убился, а потом подрывали остальных такой машинкой на кладбище. Это называется бизнес-план. Чистая прибыль. Эх, время было».

     Так Вася и сделал. Конечно, он надеялся, что применить эту штуку удастся по-другому. Когда он сам будет далеко, метрах в двухстах. Но, увы.

     В следующую секунду стальные пальцы ухватили его за лодыжку и повлекли, обдирая кожу о камни. Окровавленные пасти склонились над раздавленным и слабым человеком, но он успел выставить вперед, как пропуск в лучший мир, свою самодельную бомбу, к которой уже подходил по фитилю крохотный огонек. Хорошо, что спичка не подвела.

     В последний миг Крысолов со злорадством успел заметить в глазах ближайшего чудовища что-то похожее на испуг.

     «Ну что, образина? Боишься?! – промелькнуло в голове, как молния. – Ты безмозглая тварь. А я человек. Я этот мир создал, я и разрушил. А не солнце, вирусы или метеориты!».

     

     

     А потом туго набитый железяками мешок, в сердцевине которого была взрывчатка, взорвался, сделав из него кровавую отбивную. Взрыв разметал все и вся, нафаршировав осколками и кусками раскаленного металла существ, тянущих к человеку свои руки-клешни.

     Больно не было. Просто удар, ощущение рвущейся плоти, потом на крохотную долю секунды ему почудилось, что земля удаляется, будто он возносится в небеса. И почувствовал облегчение. А дальше все заволокло тьмой.

     Когда пыль осела, а дым рассеялся, на месте взрыва оказалась неглубокая воронка. Несколько обезображенных куч мяса лежали вокруг нее. Мертвая сосна устояла. От самого подрывника остались только изуродованное туловище и оскаленная в ухмылке голова. Взлетев вертикально, она повисла в развилке между голыми ветвями. Глаза закрылись, лицо разгладилось в вечном покое.

     

     *****

     

     – И куда мы теперь пойдем? – спросил Жанну самый младший из мальчиков, теребя ее за штанину.

     – Отстань, пожалуйста.

     Девушка лихорадочно думала о том же.

     Они ждали долго, но проводник, похоже, обманул. Почему-то не верилось, что тот погиб. Еще на Островке она подозревала, что он жулик, но не сказала отцу. Теперь оставалось только ругать себя за это.

     Наверняка бросил их. И сам уже далеко. Они были дураками, что поверили. Никому верить нельзя.

     Даже то, что он дал им карту местности – не очень поможет.

     Надо идти. Хотя, может, и нет никакого чудесного Плоскогорья, волшебного как град Китеж и Эльдорадо в одном флаконе. А есть самое обычное. Совсем не такое, как их проводник расписал.

     Множество мыслей теснились в ее голове. Вдруг там нет людей? Или есть, но плохие. Вдруг там живут такие же «гиены», «птички» или «обезьяны»? Или все кишит ядовитыми насекомыми?

     На потрепанной карте поверх обычной схемы автодорог были нанесены знаки и значки. Неровная область к северу от этой точки была закрашена зеленым.

     Путь туда вел всего один, и был обозначен стрелочкой.

     «Плоскогорье». А рядом коряво написано: «То самое, Зеленое».

     До него еще десять километров.

     Выбора не было.

     – Пойдемте быстрее! – собрала она детей в кучку. – Часа за три доберемся.

     

     

     Подвесной мост через разлом выглядел очень ненадежным. Он был устроен с помощью четырех натянутых веревок, к двум из которых были прикреплены деревянные перекладины, а две служили перилами.

     Мост предательски раскачивался и поскрипывал.

     Эта трещина в земной поверхности выглядела так, будто возникла не очень давно. По меркам гор. Для людей это все равно был долгий срок. Поколение сменилось.

     Из одного рваного края торчал обрывок толстого кабеля, похожего на змею. Из другого – обломок водопроводной трубы. Цивилизация раньше тут все-таки была.

     Дети с тревогой смотрели в пропасть. Внизу тек ручей. Разлом тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз.

     Жанна размышляла, какие явления в недрах создали этот провал. Мысли пугали. Такая мощь никогда не будет доступна людям, подумала девушка.

     – Пошли! Смотрите только на ступеньки, вниз не надо!

     Самым маленьким помогли перейти старшие. Видя, что несколько детей мешкают, Жанна поторопила их.

     – Твари могут в любую минуту подойти. Хотите, чтоб вас съели?

     Через пять минут все были на противоположной стороне.

     Дорога вела вверх, но подъем был равномерным и вскоре прекратился. Они достигли высшей точки, откуда открывался обзор на много километров, ясная погода этому способствовала. Плоскогорье было на самом деле долиной, похожей на чашу, окруженной кольцом гор еще выше. Они защищали его от ветра.

     «Обезьян» нигде не было видно.

     Зато они заметили другое. Ровные ряды однотипных зданий в один этаж, собранных из металлических конструкций. Такие должны не очень страдать от землетрясений.

     Другая «улица» состояла из палаток. И тут до путешественников дошло то, что Жанна поняла чуть раньше.

     Ветер трепал рваный брезент. Металл покрывала ржавчина. Всюду было запустение, грунтовая дорога заросла высокой травой, а через некоторые палатки проросли кусты незнакомого вида. Другие сгнили до основания. Несколько выглядели так, будто сгорели, и остались одни пепелища. Пара автомобилей… Дверцы распахнуты, стекла разбиты.

     Их встречал брошенный лагерь. Много таких возникало раньше по всему миру в удаленных от побережий уголках, куда люди бежали из мегаполисов. В этом, как и в других, давно уже никто не жил.

     Зато тут была вода (она увидела колодец и заглянула в него), были укрытия. Возможно, найдется и пища. Надо проверить все здания и контейнеры. С оружием наготове.

     Но уже чувствовалось, что климат на Плоскогорье гораздо комфортнее того, что был внизу. И даже лучше того, что был в горах по дороге. Пронизывающего ветра не было. Через долину протекал ручей и раскинулось несколько больших сосновых рощ. Трава была мягкой и изумрудной.

     – Мост надо разрушить, – сказал Илья, озираясь. – Или хотя бы разобрать. Потом, если понадобится, соберем обратно.

     – Вот ты этим и займешься… пожалуйста.

     – А с каких это щей ты главная?

     – С таких, – ответила она. – Но ты можешь это оспорить. Если у тебя хорошие аргументы.

     – Да ну тебя, опять говоришь загадками, – мальчик махнул рукой.

     От его внимания не ускользнуло, что Жанна смотрит на него как-то непривычно. И ему это понравилось.

     Им придется обживать это место. Засеять поля семенами, часть которых они нашли по пути, а остальные рассчитывали собрать с местных одичавших огородов. Ловить в ручье рыбу, проверить, есть ли тут мелкая дичь, с которой можно справиться, не тратя патроны. И нет ли тут опасных животных. И уточнить, сколько всего дорог ведут на это плато, ведь схеме нельзя полностью доверять, учитывая, что Крысолов составлял ее с чужих слов. Да и сам – тот еще пройдоха.

     Может, потом они найдут и других людей.

     «Но не раньше, чем подрастем».

     Все это время они тут и там спотыкались о странные побеги, похожие на лианы. Кое-где они образовывали настоящие заросли, оплетали предметы и строения. Чтобы зайти в дома, их пришлось рубить с помощью мачете. Из одной «лианы» потек беловатый сок. Надо теперь тщательно отмыть руки. Даже здесь нельзя расслабляться, пока не изучили все вдоль и поперек.

     В какой-то момент Жанне показалось, что внутри рассеченного побега пульсирует что-то живое, но чего только не померещится от усталости?

     На этом находки не закончились. Хотя было только начало лета, тут и там землю уже покрывали сплошным ковром красные ягоды. Земляника. Точно, она. Но гораздо крупнее, чем дикая. Почти как садовая, которая на Островке у них обычно плохо росла. Она не может быть ядовитой. Хорошо!!!. Для начала можно подкрепиться ею.

     А потом хорошо бы пособирать грибы. Тут росли шампиньоны, очень крупные и мясистые. Лезли прямо из земли – только поковыряй холмики и вот они.

     Вскоре дети заметили скачущего зайца. Тоже крупного и непуганого. Похоже, с пищей тут проблемы не будет. Надо только расставить силки.

     

     *****

     

      Из записей в «капсуле времени», замурованной в пещере.

      Антарктика, Земля Мак-Робертсона.

     

     

     «Я не знаю, кто найдет эту запись, но, если вы читаете это, значит, вам удалось расшифровать ее с помощью кода, который я поместил на металлопластиковой пластине.

     Я сделал ее долговечной и постарался, чтобы для ее воспроизводства не требовался сложный прибор.

     Я понимаю, что читать это будут не люди. Даже если это окажутся наши потомки.

     Сразу простите меня, но эта запись будет сбивчивой и скорее похожей на разговор с самим собой, чем на послание в будущее. Но другой не будет. А остальные из нас восьмерых, насколько я знаю, ничего не оставили.

     

     

     Немного вернусь в прошлое. Вы не можете точно знать, как погиб мир. Но у вас наверняка есть легенды об этом. А если вы добрались сюда, у вас уже должны быть археология и палеонтология.

     Что ж, все было настолько бредово, что любые мифы по сравнению с реальностью выглядят правдоподобно.

     Кто я такой? Я не ученый с мировым именем, не «атлант», а средней руки морской биолог и полярный исследователь-самоучка. Мое имя вам тоже не нужно, а я не гордый.

     Я начну свой рассказ с банальной мысли о том, что смерть – это то, что предсказать проще всего. Мы, люди, так много думали о конце света, что совсем не удивились, когда он начал наступать в двадцатых годах.

     COVID-19, SARS-COV-3 и SARS-COV-4 были только началом.

     Потом пришла «индийская чума» – вырвавшаяся с территории Индии бактерия высокой резистентности, вызывавшая смерть у семидесяти процентов зараженных. Лечению антибиотиками она практически не поддавалась, зато быстро мутировала и распространялась по бедным странам с неразвитой медициной как пожар в степи. А потом добралась и до богатых.

     К слову, Индия была самой густонаселенной страной, располагалась на юге Евразии на полуострове. Там развитая промышленность, роскошь элиты и древняя культура соседствовали с нищетой основной массы населения. А еще почти не было контроля за использованием дешевых поддельных лекарств.

     Несколько штаммов этой бактерии принесли смерть тем, чьи организмы уже были ослаблены легочными вирусными инфекциями. Антитела и клеточный иммунитет вырабатывались, но слишком поздно. Разносчиков становилось слишком много, они не умирали быстро, а были живой лабораторией для патогенов. Так зараза могла совершенствовать свое «оружие» и средства преодоления защиты. Коллективный иммунитет… всегда запаздывал по сравнению с изменчивостью вирусов и бактерий. И даже денег государств и фармацевтических компаний было недостаточно, чтобы преодолеть законы природы. Скученное в городах и не желающее отказаться от перемещения по миру и неуемного потребления население посетила Старуха с косой.

     Впрочем, я увлекся… Даже если вы разберете эти термины и метафоры, вам это ничего не даст, кроме удовлетворения любопытства.

     

     

     Скажу главное – мир от этого не погиб, хотя умерли сотни миллионов.

     Эффект паники и истерии намного перекрывал последствия самой болезни. Невиданный экономический мегакризис тоже не смог уничтожить людей как вид, но цивилизация в том виде, в каком мы ее знали, с относительной сытостью и безопасностью, с прогрессом и потреблением, с туризмом и наукой – закончилась. Та, которая могла планировать, претворять в жизнь глобальные проекты, бороться, хоть и непоследовательно, с глобальными угрозами…. Где было ООН и ВОЗ… впрочем, я опять увлекся. В общем, это такие международные организации, которых я считал и считаю бесполезными дармоедами… несмотря на то, что они иногда давали нам гранты. Но новые угрозы они полностью проворонили.

     Вскоре возобладал принцип «умри ты сегодня, а я завтра». Начались конфликты за благоприятные места для жизни, все богатые и сильные государства начали строить сначала стены, а потом убежища и стационарные и плавучие ковчеги… на словах − для спасения всего населения, а фактически − для элиты, финансовой или военной.

     К этому времени некоторые из приморских территорий уже были оставлены из-за наступления воды, а ведь там находились наиболее развитые экономически территории. Начался голод и разруха.

     Температура продолжала повышаться постепенно, как и уровень воды, но внезапно произошел резкий скачок. Именно тогда начался отсчет дней Потопа, который застал мир врасплох и превратил планету в одну сплошную голливудскую климатическую антиутопию (вы не знаете, что такое Голливуд? Почти то же самое, что Болливуд, но дороже).

     Говоря о его причинах… мы так и не успели в них разобраться, прежде чем он постучался в каждую дверь. Я не климатолог. Но я знаю, что даже когда объем выбросов в атмосферу немного снизился накануне Потопа, средняя температура продолжала расти.

     Я знаю, что на тот период пришелся максимум векового цикла солнечной активности Гляйсберга. Знаю про газовые гидраты на дне мирового океана. А еще про перенос воды из мантии на поверхность в составе мантийных плюмов – горячих потоков, поднимающихся от ядра Земли к ее поверхности со скоростью до нескольких метров в год. Проходя через так называемую транзитную зону, они захватывали из нее воду и переносили с собой на поверхность с глубин в четыреста-семьсот километров. За два года до Потопа было зафиксировано повсеместное повышение вулканической и сейсмической активности, даже в геологически спокойных районах. Но в последнее я верю мало.

     И, конечно, это могло быть совпадением.

     Мог ли человеческий вклад в виде сжигания ископаемого углерода послужить триггером? Возможно. Но не для сейсмических явлений. Тут триггер мог быть другой. Возможно, связанный с попытками потепление и Потоп остановить? Что если половину ядерного арсенала не просто сняли с вооружения, а боеголовки не просто уничтожили?

     Загадки. У меня нет ни желания, ни возможностей это узнавать. У меня даже больше нет компьютера.

     Нельзя исключать синергетический эффект всех этих факторов. Эффект камешка, запускающего лавину. А может, лавина сошла сама. Да это и не важно. Допустим, что когда-то и на Венере, второй планете нашей звезды, была жизнь… И что нам за дело через миллиарды лет, отчего она погибла?

     Все произошло не моментально. Сначала в некоторых регионах Земли даже радовались теплу. Повысилась продуктивность сельского хозяйства, стали мягче зимы, начала таять вечная мерзлота. Но, как ни парадоксально, где-то существовал дефицит чистой воды, и все это вытолкнуло из бедных тропических и экваториальных стран волны беженцев, которые богатые страны не смогли остановить, несмотря на то, что вскоре пограничные службы начали стрелять на поражение, а к охране рубежей от голодных толп подключили части регулярной армии, дронов, а потом и оружие массового поражения. Глобальной войны между военными блоками так и не случилось. Вместо этого началось Великое переселение народов. В тысячах локальных и этнических конфликтов границы перекраивались каждый месяц. Резня стала привычным делом и уже никого не шокировала.

     

     

     Но я не просто так сказал об органической жизни на других планетах.

     Здесь, в Антарктике, изучая горы, получившие называние «Хребты безмолвия» (они освободились ото льда, когда потоки кипящей воды и лавы прошлись по Южной полярной шапке), наша международная исследовательская группа сделала открытие, которое могло бы перевернуть науку… если бы не апокалипсис, который уже наступал.

     В дни, когда крупнейшие города заливали волны, так что только небоскребы торчали из воды, мы нашли жизнь, которая древнее нашей на сотни миллионов лет.

     Или она нашла нас.

     Мы занимались работой по инерции. Просто чтобы не сойти с ума. Кому нужна биология и гляциология, когда мир погиб?

     Пробурив скважину в уже тающем льду, который залегал в естественной полости в горе, мы поняли, что вода в подземных пещерах под этим островом, который раньше был скрыт ледником, содержит уникальную экосистему. Там не было никаких монстров огромных размеров. Никаких тварей со щупальцами и зубами. Только колонии микроорганизмов, которые ни на что на планете не похожи.

     В них содержался один то ли организм, то ли сложное химическое соединение. Это не вирус, не бактерия, не грибок… В земной классификации просто не придумано царства для этого… создания.

     Мы называли его химерион. Если он имеет земное происхождение, то его эволюционные пути разошлись с остальными таксонами органической жизни где-то четыре миллиарда лет назад. Либо он возник из неорганической материи независимо. Хотя у меня есть и другая теория.

     Были в той пещере и более привычные нам земные организмы: грибки, бактерии, одноклеточные и многоклеточные водоросли и даже десять видов кишечнополостных. Думаю, они попали туда в краткий по геологическим часам миг, когда пещера соединялась с поверхностью. Все они анаэробные и термофильные, энергию им, никогда не видевшим Солнца, давали горячие геотермальные источники. Это тоже были невиданные существа, ни одного знакомого семейства. Но все-таки это была земная жизнь. И их объединяло одно – в каждой клетке содержались химерионы.

     А чуть позже мы поняли, что они не просто находились там, а управляли поведением клетки на каждом этапе жизни. Но куда более эффективно, чем могут это делать вирусы. Они способны были не только разрушать и заставлять штамповать свои копии. И не только заражать другие «обычные» организмы.

     К счастью, мы спускались туда в герметичных скафандрах, хотя о каких-то негативных эффектах еще ничего не знали.

     Вскоре мы поняли, что это – бомба.

     Мы проводили опыты… на дрозофилах, кольчатых червях, мышах. И, наконец, на нескольких пойманных рыбах и полярных птицах (а заодно, на их икринках и яйцах). Прививали им химерионы.

     Результат поразил нас. Когда химерионов набиралось критическое число, они начинали полностью перестраивать организм. Особенно если попадали в него на стадии формирования. Взрослый организм претерпевал лишь небольшие изменения.

     Нас больше всего интересовали именно перестроенные эмбрионы. То, что из них получалось вырастить.

     Многие организмы становились крупнее и агрессивнее. Некоторые – внешне почти не менялись. Но у всех появлялась удивительная подвижность и выносливость, повышалась энергоемкость. А некоторые становились ядовиты для обычных земных организмов. Словно формировалась своего рода активная и пассивная защита. Но и с нападением у них было все в порядке. Их мышцы при таком же объеме функционировали вдвое-втрое эффективнее. Их приспособительные механизмы удивительны. У некоторых вместо гемоглобина появился гемоцианин того типа, который может более эффективно переносить кислород к клеткам. На Земле кровь на основе меди, а не железа, имели только некоторые головоногие и членистоногие. Мы же увидели такое даже у наземных позвоночных животных. Было и еще много мелких улучшений конструкции, которые выглядели так, будто природа совершенствовала их миллионами лет, причем по плану. Глаза, суставы, трахеи, покровы, ферменты, нейроны.

     Все наши опыты заняли четыре года.

     Но еще задолго до их конца я понял, что не знаю только одного: сколько лет им понадобится, чтобы загнать земную биосферу в резервации в тех уголках мира, где условия для химерионов окажутся не очень подходящими (они менее активны в разреженной атмосфере, а низкие температуры замедляют их метаболизм).

     Отсюда начнется крестовый поход нового типа жизни. Когда-то крысы, мангусты и даже домашние кошки уничтожали целые островные экосистемы.

     Но я не боюсь, а хочу этого. Потому что терять уже нечего. Эта находка – абсолютная угроза, какой биосфера Земли не знала. Но она же – наше спасение.

     Поэтому я выпущу все образцы на свободу. И распылю сами пробы с химерионом с помощью аэростата. Новые морские течения, вулканизм (даже в Антарктиде проснулось несколько новых вулканов) и стратосферные воздушные потоки ускорят распространение. Трансформации подвергнется и растительный, и животный мир. И микроорганизмы, конечно.

     Не сомневаюсь, что и без меня вода добралась бы до этой колонии, которая может быть не единственной подо льдами. Но я хочу дать процессу хоть небольшое, но ускорение.

     Пусть святой Дарвин сойдет на эту Землю.

     Обезьян у нас с собой не было. Но один из нас, который меньше всего хотел жить, без разрешения ввел химерион себе…

     

     

     Вначале мы решили, что, чем крупнее организм, тем ниже вероятность выжить при трансформации. Млекопитающие погибали очень часто, но не в ста процентах случаев. Вскоре у нас были преобразованные мыши.

     Мы сделали уточнение: чем сложнее мозг, тем тяжелее процесс перестройки. Именно нейроны – слабое звено, а не мышцы или соединительные ткани. Но он все равно возможен, хоть и несет большой процент брака. Из моих семерых коллег, двое из которых заразились специально, а остальные случайно – один умер сразу, один чуть позже, а остальные «обратились». И все из них, кроме одного, точнее, одной – ушли. Уплыли. Вплавь. Через холодное море.

     Я думаю, они погибли от усталости и голода, даже если проплыли десятки километров. Потому что их интеллект был… как у новорожденного… хотя силы хватило бы, чтобы убить меня, если б я попытался им помешать. Я думаю, мало людей при трансформации в зрелом возрасте смогут сохранить достаточный интеллект, чтобы добыть себе пищу. И они погибнут поодиночке, брошенные нормальными… а иногда и убитые, застреленные и даже сожженные теми из страха.

     Но я знаю, что есть и те, кто сохраняют разум, хотя бы частично. Кроме меня осталась одна женщина, которую я знал до всего этого... до нашей экспедиции. К сожалению, она не захотела жить. Но оставалась в трезвом уме до конца, даже когда разыскала и вколола себе сильнодействующий яд.

     Я был очень опечален. Но сам я так не поступлю. Я знаю, что у меня есть шансы. Я начал эту запись еще незараженным. Но потом случайно поранился при контакте с образцами и получил свою дозу. Вряд ли я успею разместить капсулу в безопасном месте и запечатать пещеру, если потеряю разум. Но если вы ее найдете в целости – значит, я не сошел с ума, даже став мутантом, а смог завершить работу.

     Я уже меняюсь, стала иной кожа и крепче мышцы, но разум мой не уходит. Значит, надежда есть.

     И это шанс для остатков человечества.

     Не нужно избегать заразы, как вроде бы должны делать разумные люди, не нужно бороться. Наоборот, надо вдыхать химерионы и поглощать их с пищей, употреблять вместе с водой. Кто-то от этого заболеет, а кто-то и умрет. Но останется достаточно, чтобы могло родиться следующее поколение. Эволюция работает именно так. Великий Дарвин благословляет и отбор, и симбиоз. Мы все равно пройдем через «бутылочное горлышко», когда численность популяции сократится до нескольких тысяч особей.

     Плодитесь и размножайтесь. Движимые инстинктами, найдите себе подобных и пусть родится новое поколение. Дикое, но более приспособленное. А потом неизбежно разум проснется снова. Даже если пройдут сотни тысяч лет.

     Да, мы ничего не сможем унести от старого мира. Ни «Джоконду», ни Периодическую таблицу, ни алфавит, ни даже способы разжигания костра. Все великие произведения погибнут с нами, все открытия и озарения забудутся, весь опыт поколений обнулится. Вам пришлось начать с чистого листа. Даже не варварами, а абсолютными дикарями, почти животными.

     Ничего. Откроете все заново.

     Механизм изменчивости химерионовых клеток… я не представляю, как это работает. Если бы я верил в чудеса, я бы сказал, что это магия. Он… эвристический. Думаю, это тоже результат симбиоза. Я бы сказал, что это граничит с Разумным замыслом творца вселенной, если бы верил в эту чушь.

     Там, где земным организмам понадобились бы миллионы лет на перебор вариантов, измененные обходятся несколькими поколениями. Как? Почему? Если вы нашли этот тайник, то вы знаете, что такое митохондрии, ДНК, РНК. Наверное, вы разобрались и в процессе химерионовой трансформации лучше, чем я, ведь на нем основана ваша жизнь.

     Может, химерионы, соединенные в сеть, обладают разумом и планируют модификации наследственности организма своего хозяина? Вернее, целой популяции хозяев… таким образом повышая шансы на выживание и процветание своей колонии.

     Все может быть. Но людьми вы уже не являетесь. Вы наследники, но вы не люди. И пусть! Люди не справились с задачей. И то, что они не угробили планету, а дали это сделать силам хаоса и природы – случайность. Настало время для новой версии. Я верю, что все ограничения, которые есть у нее сейчас, когда я это пишу, она преодолеет и заселит всю Землю. И если даже на неразумных созданиях химерионы могут творить чудеса, то каких высот они достигнут в симбиозе с разумом homo sapiens? Хотя называться этот вид, ваш вид, будет уже по-другому.

     

     

     Откуда этот универсальный паразит-симбионт взялся? Я думаю, был такой же метеоритный поток, как тот, что прошел мимо Земли накануне катастрофы. Вы, наверное, уже знаете, что такое облако Оорта и пояс Койпера… Может, когда-то этот камень выбило из совсем юной Земли, и он путешествовал отсюда до орбиты Плутона вместе с кометной глыбой из камня и льда. А потом вернулся обратно миллиард лет назад. Микроорганизмы чудовищно живучи и могли уцелеть даже при полете человеческих аппаратов с Земли на Марс (и там тоже может быть жизнь). А вирусы… их неземные аналоги… вы представляете себе их жизнестойкость. Хотя они и не живые. Так что, может, к нам из космоса вернулся наш земной изгнанник, как блудный сын.

     Запись заканчивается, а я пока не чувствую никакого ухудшения физического состояния или когнитивных способностей. Похоже, мне повезло. Останусь здесь, пока жив. Продукты еще есть, и я смогу ловить рыбу и птиц.. Теперь даже руками.

     Постепенно замолчали радиостанции. Я ни разу не видел ни корабля, ни самолета. Но я не скучаю. Здесь на Хребтах безмолвия теперь мой мир и мой пост. Пока смерть не освободит меня, первого из Новых.