Аннотация: Последнее сочинение малороссийского странствующего философа 18 века, подкорректированное для удобства чтения под современный русский язык
Не за горами 220-летие со дня смерти малороссийского странствующего мудреца Григория Савича Сковороды. Я попытался последнее его сочинение о Книге книг, Библии, "Змиин потоп", адаптировать к современному русскому языку, хотя язык времён Ломоносова ещё не устарел. По себе знаю, что нынешний читатель, заражённый вирусом потребительства, не любит читать и чтить, а тем более спотыкаться на средневековых непонятностях, но подкорректировать язык Сковороды пришлось лишь слегка. В сковородиновское цитирование Библии я вообще вмешиваться не стал: в 18 веке ещё не существовало русского синодального перевода, и Сковорода, видимо, цитировал Писание с еврейских и греческих текстов и зачастую просто по памяти, в вольном пересказе, поэтому идентифицировать многие цитаты затруднительно.
Когда я посмотрел перевод его трудов на украинскую мову, здесь мудрец оказался чужим среди своих, и перевод этот, весьма скурпулёзный, как перевод на иностранный язык. Уж не прихватизировали Сковороду на Украине? по глаголу-то Григорий Саввич скорее русский, как, впрочем, и Гоголь, хотя любовь его к малороссийским степям общеизвестна. Но я не ревную за такую приватизацию общерусского эталона бескорыстия и чистоты: изображение мудреца на пятисотгривенной банкноте - неудачное чествование. Не знаю, будет ли Россия отмечать 300-летие со дня рождения великого бродяги, но явление Сковороды - общемировое достояние. Думаю, что сковородиане - литературному и вообще художественному чествованию замечательного человека - быть! Может, и я вношу вклад в неё, небольшую собранную коллекцию стихотворений о Григорие Саввиче. Любовь к нему искренняя, ведь сам он любил не понарошку. У Михаила Пришвина, певца природы, труды Сковороды были настольной книгой. Сегодня в век либерализма, когда дают распускаться всем лепесткам, в том числе и злой зелени, волчцам, колючкам, сорнякам, многие называют Сталина злым гением, тираном, но Пришвин, выученик Сковороды, понимал, что Сталин - явление природы, зима природы, и остерегался выказывать из общегосударственного ствола свой интеллигентский кипишь вроде скрюченных листиков или сморщенных, замороженных плодов. Лев Толстой в ожесточённой пикировке с поповством тоже полагался на размышления Сковороды, равно как и на Коран, пытаясь двоякий, притчевый смысл Евангелия переписать по своему, без обманчивого буквализма, хотя, конечно, главенствовал тут не Сковорода, а атаковавшие свыше русского пророка чистые, истинные мысли, потому что драгоценный сосуд не заполняется абы чем. Да не поймут меня неправильно, что я вытаскиваю кумира из мрачного средневековья! Я обращаю внимание читателя на образец чистой жизни. Россия пропадёт, если в ней будет свирепствовать воровская идеология: человек человеку волк. Да и дублёное фарисейство, которое сейчас поднимает униженную голову, тоже не выведет Россию на передовые позиции. Нужно то, что благословляется Богом, а не то, что проклято. Вместо того, чтобы слушаться пророков и Божьих посланников, вынашиваются мысли о "хорошем" царе, вместо сути проповедуется одёжка, ряженность и бородатое бутафорство. КОГДА ГОВОРЯТ ИМ: СЛЕДУЙТЕ ТОМУ, ЧТО НИСПОСЛАЛ БОГ, ОНИ ГОВОРЯТ: НЕТ, МЫ БУДЕМ СЛЕДОВАТЬ ТОМУ, ЧТО НАШЛИ МЫ У ОТЦОВ НАШИХ. УЖЕЛИ И ТОГДА... КОГДА ОТЦЫ ИХ НИЧЕГО НЕ РАЗУМЕЛИ И НЕ ХОДИЛИ ПО ПРЯМОМУ ПУТИ(2:165). Эту кораническую сентенцию привожу для того, чтобы показать приоритетность будущего перед прошлым: Божий остаток всегда лучше и больше того, что мы имеем. Как сегодня умножаются спортивные школы и спортплощадки для выращивания спортсменов, нужно созидать и питомники для юных талантов, чтобы таковые росли в атмосфере нравственной чистоты и постоянного самосовершенствования. Это был бы кадровый задел для развития науки, новейших технологий, для построения искусственного интеллекта, способного оптимизировать общественное и экономическое устройство.
* * *
Не искал ни жилища, ни пищи,
В ссоре с кривдой и с миром не в мире,
Самый косноязычный и нищий
Изо всех государей Псалтыри.
Жил в сродстве горделивый смиренник
С древней книгою книг, ибо это
Правдолюбия истинный ценник
И душа сотворенного света.
Есть в природе притин своеволью:
Степь течет оксамитом под ноги,
Присыпает сивашскою солью
Черствый хлеб на чумацкой дороге,
Птицы молятся, верные вере,
Тихо светят речистые речки,
Домовитые малые звери
По-над норами встали, как свечки.
Но и сквозь обольщения мира,
Из-за литер его Алфавита,
Брезжит небо синее сапфира,
Крыльям разума настежь открыто.
(Арсений Тарковский)
* * *
Мир ловил меня, но не поймал.
Автоэпитафия Гр.Сковороды
Где целовали степь курганы
Лицом в траву, как горбуны,
Где дробно били в барабаны
И пыль клубили табуны,
Где на рогах волы качали
Степное солнце чумака,
Где горькой патокой печали
Чадил костер из кизяка,
Где спали каменные бабы
В календаре былых времен
И по ночам сходились жабы
К ногам их плоским на поклон,
Там пробирался я к Азову:
Подставил грудь под суховей,
Босой пошел на юг по зову
Судьбы скитальческой своей,
Топтал чебрец родного края
И ночевал - не помню где,
Я жил, невольно подражая
Григорию Сковороде,
Я грыз его благословенный,
Священный, каменный сухарь,
Но по лицу моей вселенной
Он до меня прошел, как царь;
Пред ним прельстительные сети
Меняли тщетно цвет на цвет.
А я любил ячейки эти,
Мне и теперь свободы нет.
Не надивуюсь я величью
Счастливых помыслов его.
Но подари мне песню птичью
И степь - не знаю для чего.
Не для того ли, чтоб оттуда
В свой час при свете поздних звезд,
Благословив земное чудо,
Вернуться на родной погост.
(Арсений Тарковский)
* * *
История давеча вскрыла следы
Григория Саввича Сковороды,
и правда воспряла из праха,
что люди огадились в детском раю
и рай променяли на волю свою,
на землю корысти и страха.
В бессмыслице жизни, что сами творим,
дано ль нам пробиться к началам своим, -
придет ли при жизни пора нам
встрадаться в ту глубь, чей закон - доброта,
где в рай всененужный раскрыты врата, -
к прощенья пчелиным полянам?
(Борис Чичибабин)
* * *
Завет философа-скитальца
Григория Сковороды
Таков: не следует стараться
Искать награды за труды.
Любому человеку надо
Иметь любимый "сродный" труд,
Который сам себе - награда,
Которого, как счастья, ждут.
(Игорь Кобзев, Завет)
* * *
А и ты на той же сковородке,
что и брат Грыцько Сковорода,
пёк желток-глазок. И чарка водки
пахла дымным порохом Суда.
А и ты всех иерархов ряхи,
чрева всех чиновных кубатур
не терпел на нюх. И нёс в рубахе,
в полотняном джинсовом размахе,
вольный ветер, синь без синекур!
Люби, люби своё! И родичайся свято
со всем, что по уму, по совести - светло.
Слаба от кутюрье на кутерьме заплата -
значение вещей по капле вглубь ушло.
Библия в дорожной торбе, флейта -
редкое резьбленье из клыка...
Алой альфой в стих врастает лепта
мака, беспризорника-цветка.
Каждый малый звук под Божьим небом
льнёт к летописанию пути.
Чем довлеть посадником нелепым,
забывая "не единым хлебом...",
лучше - вправду поле перейти!
И прийдя к философа могиле,
повторить: "Блажен кромешный час...
Ибо в нём всем сердцем нас любили -
вопреки всему, не напоказ!"
Где юдоль, до родинки родная,
вдаль ведёт июльские холмы,
там, в бессмертье звуками играя,
радугой, от рая и до рая,
мы снуём - живые до зимы!
(Сергей Шелковый)
* * *
Солнце с плачем заходило.
Но весёлый как всегда,
рьяно рыл себе могилу
богослов Сковорода.
Он о вечной жизни мыслил,
не боясь худой молвы.
Да и волосы, как листья,
все слетели с головы.
А затем - с молитвой к Богу -
Он сменил своё бельё -
и в бессмертную дорогу
дух его свершил подъём.
А надгробье - как прищепка.
надпись - пища для ума:
"Мир ловил меня, но тщетно.
Да, ловил, но не поймал!"
(Александр Азовский)
ДИАЛОГ.
ИМЯ ЕМУ - ПОТОП ЗМИИН
Беседует Душа и Нетленный Дух
16 августа 1791 года
Любезный друг Михаил!
Древний монах Эриратус все свои замечательные рассуждения посвящал другу и господину своему патриарху Софронию, а я посвящаю тебе.
Ты мне в друге господин, а в господине - друг.
Я эту книжечку написал в Бурлуке, размышляя на досуге. Она украдена. Но я, напав на черновик, исправил, добавил и кончил.
Потоп змиин, Ноев, Божий, и Библия есть то же.
Если она на море, как же не потоп? Взгляните на Назонову картину потопа.
Nat lupus inter oves... (Плавает волк средь овец...)
Не в этом ли море обуревается вся вселенная?
Точно, в этом! Точно, вся! "Потонули, как олово в воде..." Один мой Израиль эту пучину, перелетая, переходит. Один он подмечает жалобную ревность Варухову: "Кто перейдёт на ту сторону моря и обретёт премудрость?"
Что есть Библия, если не мир? Что есть мир, если не идол деирский? Что есть золотая глава, если не солнце? Что есть солнце, если не огненное море?
Не оно ли заградило нам нашу гавань ту:
"Вот Он стоит за завесой нашею и говорит: "Лицемер! Почему усомнился ты?"
Не все ли не переплывшие мучатся в огненной бездне? Не все ли ужасаются ада? И кто уразумел ад? Не смешно ли, что все в пекле, а бояться, чтоб в него не попасть?
Вот точный сфинкс, мучающий не решивших загадку. "Взмятутся и успокоится не могут". "Ходите в пламени огня вашего".
А мой Ной радугу видит, и потоп прекращается. Что есть прекрасная радуга? Не радость ли радуга? Не солнце ли видит свой образ в зеркале вод облачных? Не солнце ли глядит на солнце, на второе своё солнце? На образ образуемый, на радость и на мир твёрдый? Не туда ли глядит сей вождь наш, не туда ли волхвов ведёт? Останься же солнце и луна! Прощай, огненная бездна! Прощай, заходящее солнце! Мы сотворим свет лучший. Созиждем день наисветлейший. Да будет свет! И стал свет. Да встанет солнце и луна! Да встанет и утвердится! Да светит во веки веков! И стали солнце и луна! Новые луна и солнце. От Бога божественные.
Воспой же, о Исайя! Воспой нам песнь победную. Израиль перейдёт море.!
Не зайдёт солнце твоё,
И луна не оскудеет.
Будет Господь свет твой,
И закончатся печальные дни твои,
Дни рыдания твоего.
Воспою же и я с тобой, любезный мой Исайя: "Радугу мою полагаю в облаках". То есть, мир утверждаю внутри себя.
Солнце всю тварь опекает,
Взор радугой утешает.
Бездна-сердце, о проснись!
В самого себя влюбись!
Весь тогда потоп исчезнет.
Радуга же вечна блеснёт.
Враз сотрёшь свои все слезы,
Внутри все успокоишь стезы.
Сам будь себе радугой,
И расстанешься с тугой.
Вся тварь себя не насыщает,
Бездна бездну не удовлетворяет.
( пустынник Григорий Варсава Сковорода)
Insuperabili loco stat animus, qui externa deseruit. Nunquam major est, quam ubi aliena deposuit, et fecit sibi pacem, nil timendo... (На недоступном месте стоит дух, лишённый всего внешнего. Нет ничего лучше, чем отбросив чужое, жить в мире с самим собой и ничего не бояться. Сенека).
То есть, "Разумный праведник себе друг будет"(Притчи, глава 12).
ГЛАВА 1
ПРИТЧА: СЛЕПОЙ И ЗРЯЧИЙ
Два пришельца входили в храм Соломона: один слепой, другой зрячий. Слепой без пользы возводил глаза и водил веки свои по стенам храма. А зрячий, видя картину, нарисованную живописцами, изображающую человека, зверей, птиц, горы, реки, леса, поля, цветы, солнце, звёзды и драгоценные камни, радовался. Особенно же любопытной зеницею вглядывался он в семилампадный светильник и сень херувимов. "Я не вижу радости в этом храме", - сказал слепой. "О бедный! - вскричал зрячий. - Пойди домой и вырой глаза свои, погребённые в пожитках твоих. Принеси их сюда. И обновится тебе храм этот, и почувствуешь услаждающее тебя блаженство".
ГЛАВА 2
ДИАЛОГ ИЛИ РАЗГОВОР
Действующие лица в разговоре - Душа и Нетленный Дух.
Душа: Всякая непонятность вызывает у меня любопытство. Если только благоволишь, о Нетленный Дух, скажи мне, что значит: два пришельца?
Дух: Всякий рождённый в этом мире есть пришелец, слепой или просвещённый. Не прекрасный ли храм премудрого Бога мир сей? Есть же три мира. Первый - всеобщий мир обительный, где всё рождённое обитает. Он, состоящий из бесчисленных мир-миров, и есть великий мир. Другие два есть частные и малые миры. Первый - микрокосмос, то есть мирик, мирок, или человек. Второй мир символический, притчевый, то есть Библия. В каком-либо обительном мире солнце есть око его, и око сие есть солнце. А как солнце есть глава мира, тогда не удивительно, что человек назван микрокосмосом, то есть маленьким миром. А Библия есть символический мир потому, что в ней собраны небесных, земных и преисподних тварей фигуры, чтобы они были монументами, образами, ведущими мысль нашу в понятие вечной природы, скрытой в тленной так, как рисунок в красках своих.
Душа: Что значит вырыть погребённые в пожитках зеницы?
Дух: Начало вечного чувства зависит оттуда, дабы прежде познать самого себя, прозреть таящуюся в теле своём вечность и будто искру в пепле своём вырыть. Сия искра - прочие миры, и эта мысленная зеница провидит в них вечность.
Душа: Разве вечность и Бог - одно и то же?
Дух: Конечно, вечность есть стержень, твердь, везде, всегда и во всём твёрдо стоящая, и всю тлень, как одежду носящая, всякого разделения и осязания чуждая. Она-то есть истина и нетление. Видишь, что свет премудрости тогда входит в душу, когда человек два естества познаёт: тленное и вечное. А о неразумных есть пословица: "Двоих насчитать не умеет".
Душа: Но скажи мне, какая польза видеть везде два естества, а не одно? И какое в этом утешение?
Дух: Сие изображу тебе подобием. Незаурядный живописец написал на стене оленя и павлина весьма достоверно. Этими изображениями сын его, младенец, несказанно радовался. И старший сын взирал с удивлением. Живописец со временем стёр краски, животные с виду исчезли. Мальчик рыдал неутешно, а старший смеялся... Теперь скажешь мне причину смеха и рыдания?
Душа: О, не могу сказать, но от тебя слышать жажду.
Дух: Конечно, мальчик думает, что погибли животные, поэтому и плачет.
Душа: Как же не погибли, если исчезли?
Дух: Ах, не называй краску образом. Она есть одна только тень в изображении, а сила и сердце есть рисунок, то есть нематериальная мысль и тайные начертания, к которым то пристаёт, то отстаёт краска так, как тень к яблоне своей, и краска есть как плоть, а рисунок - как кость в теле. Поэтому не разумеющий смысл рисунка плачет по краскам. Это старший понимает и смеётся. Самые точные образы ещё прежде появления своего на стене всегда были в уме живописца. Они не родились и не погибнут. А краски, то прильнув к образам, представляют образы в материальном виде, то, отстав от них, исчезают из виду, но не уносят вечного бытия их так, как исчезающая тень не рушит яблоню. И тогда-то бывает прямая пиктура, картина, согласна с вечною сущих образов мерою, а со свойством их согласны краски.
Душа: Верую, что слово твоё не ложное, но для меня несколько непонятное.
Дух: Внемли же второму подобию! Нарисуй круг, сделай из дерева или вылепи его из глины. Потом опять его сотри, а прочее разори... Теперь скажи мне: погиб ли круг?
Душа: Погиб писаный, деревянный и глиняный.
Дух: Правильно рассуждение твоё. Погиб видимый, но невещественный и сущий круг нетлененный пребывает в сокровищах ума. Сей, как не создан, так и разориться не может. Вещественные круги - ложная тень и одежда кругу истинному.
Душа: К чему же твоя речь склоняется?
Дух: К тому, чтоб понять во всём два естества: Божие и материальное.
Душа: А сие понятие куда выходит?
Дух: Туда, что не может ничто погибнуть, а только тень свою теряет.
Душа: Что же далее из сего следует?
Дух: Ничего! Кроме неустрашимости, благодушия, упования, куража, веселья и благовидного вёдра, того сердечного мира, который у Павла всякий ум превосходящим нарицается. Рассуждай о теле твоём то же, что о помянутых образах и круге. Считай всё мирское естество краскою. Но вечная мера и вечносущие руки Божьи, как кости прильнувшие к ним плоть, всё строение поддерживают, пребывая во всём главой, а сверх непостоянной своей тени - древом вечной жизни. Не на подлые, видно, кости и руки смотрит Библия сим словом: "Кость не сокрушится от него", "Не бойся, Иаков, на руках моих написаны стены твои!.." И догадался Платон, когда сказал: "Бог землемерит". Не будь, душа моя, из числа тех, которые материю за суть почитают. Они не исповедуют естества Божьего. Отнимают силу и честь, бытие и славу невещественного и благого Духа, а вместо него воздают мёртвым и грубым стихиям. Сие-то значит: осудить и приговорить к смерти начальника вечной жизни и всякой твари всеобщего жизнедавца.. Бога, видно, убить нельзя. Но нечестивую мысль их правда Божия в дело ставит. Тогда отняли от Бога жизнь и силу, как только присудили её тлению. И тогда же отдали тленности жизнь, как только отняли её от Бога. Вот суд, воцаривший раба вместо господина, испросивший себе разбойника Варавву.Сии отцеубийцы и слепые осязатели мироустройства называются у Платона подлостью, в мрачном рве и аду сидящею, одну тёмную тень видящею и ничего за сущую истину не почитающую, разве одно то, что ощупать и в кулак схватить могут. Это источник безбожия и сердечному граду разорения. Ползущая и поедающая землю подлость, прилепившись к брению, стала и сам грязью и возметаемым от вихря прахом. Прилепившие же сердце своё Господу - единого с Ним духа и хвалятся с Исайею: "Божий я", "Путь благочестивых прав", "Не падём, но падут все живущие на земле". Все три мира состоят из двух едино составляющих естеств, называемых материя и форма. Эти формы у Платона называются идеи, то есть видения, виды, образы. Они суть первородные миры нерукотворённые, тайные верёвки, преходящую сень или материю содержащие. В макрокосмосе и микрокосмосе вещественный вид даёт знать об утаённых под ним формах или вечных образах. Такое же и в символическом или библейном мире, собрание тварей составляет материю. Но Божие естество, куда знамением своим ведёт тварь, есть форма. Ибо и в этом мире есть материя и форма, то есть плоть и дух, стень и истина, смерть и жизнь. Например, солнечная фигура есть материя или стень. Но поскольку она значит вложенное в солнце селение своё, ради этого вторая мысль есть солнце и дух, будто второе в солнце солнце, как из двоих цветов два духа, так из двоих естеств две мысли и два сердца: тленное и нетленное, чистое и нечистое, мёртвое и живое!.. О душа моя! Можно ли нам, зная это, похвалиться и воспеть: "Христово благоухание мы..."?
Душа: О дух мой! Блаженна та душа... По крайней же мере можем о нас сказать: "В благовоние мира твоего течем". Наконец, научи меня, что значит семилампадный светильник?
Дух: Значит седмицу бытейскую, в которой весь символический мир создан.
Душа: Что такое слышу? Ты мне насказал чудное и неизвестное.
Дух: Уже сказано, что солнечная фигура есть матеќрия и стень. Семь дней и семь солнц. В каждом же солнце есть зеница: второе прекрасное солнышко. Сии солнышки из своих стеней блистают вечности светом, так, как горяќщий елей сияет из лампад своих.
Душа. О божественное, о любезное, о сладчайшее солнышко!.. Еще же мне скажи: что же есть херувимы?
Дух: Седмица и херувимы, то есть колесницы и преќстолы - то же.
Душа: О херувимах. Почему они престолы?
Дух: Солнце есть храм и чертог вечного, а в горницах тут же стулья, где субботствует. Колесница тоже, есть она дом ходящий. Ведь солнце есть огненный шар и ниќкогда не стоит, а шар состоит из многих кругов, будто из колес. Ибо солнце не только есть чертог и вечно броќдящая авраамская скиния, но и колесница, служащая нетленному нашему Илье, могущая возить вечное наше солнышко. Сии солнечные субботы, то есть чертоги и покои вечного, называются тоже седмицею коров или юниц и седмицею пшеничных колосов, а у Захарии - седмицею очей. Слепые и гадательные очи сидящий на херувиќмах открывает тогда, когда из внутренностей их вечные зеницы, как из солнцев солнышки, нетленным воскресения светом блистать начинают.
Душа: Прочее: херувимская сень, что ли она есть?
Дух: Сень, тень, краска, абрис, одежда, маска, таяќщая за собою форму свою. Идею свою, рисунок свой, вечность свою - все то есть херувим и сень вместе, то есть мертвая внешность.
Душа: На что Иезекииль приправил им всем крыќлья, дабы помимо орлов быки и коровы по поднебесной летали?
Дух: На то, дабы и воз летал к единому началу, то есть к солнышку. Он не приправил, но провидел, что они все крылатые.
Душа: Что значат крылья?
Дух: Вторые и вечные мысли, перелетающие от смерти в жизнь, от материи к форме. Вот тебе пасха, то есть переќход, исход. О душа моя! Можешь ли от мертвых тварей и от сени херувимской перебраться к Господу твоему и к сущей форме твоей? "Крепка, как смерть, любовь". "Крылья ее - крылья огня".
Душа: О отец мой! Трудно вырвать сердце из клейќкой стихийной грязи... Ах, трудно! Я видела написанный образ крылатого юноши. Он норовит лететь в горнее, но нога, прикована цепью к земному шару, мешает. Сей образ - мой образ. Не могу, а только желаю. "Кто даст мне крылья?.." Для облегчения, отец мой небесный, гоќрести мои услаждающего, продолжай беседу. Открой мне: для чего Давид желает крыльев сих? Ведь ты сказал, что одни только солнца есть херувимы.