В один из дней седьмого месяца года все жители города Образа Светлой Воды надели темные одежды и ходили кто где, плача в голос.
Проснувшись от странных звуков, которые слышались со всех сторон, Жаркын испугался. Он жил в доме одной семьи, благосостояние которой обеспечивали виноградники. Хозяин усадьбы держал небольшую конюшню, где наряду с пятью лошадьми обитали два осла, корова с бычком и несколько баранов.
Когда караван кушанской принцессы прибыл на место, старому конюху не нашлось дела, и он снова оказался сам с собой. Как бы хорошо ни относились люди, но даже чашку супа никто не нальет за просто так. Ее надо заработать! И Жаркын пошел по домам в окрестностях города в поисках работы. Не сразу он нашел себе место. Земледельцы обходились силами своих семей, да и работать на земле Жаркын не умел. Он - сын кочевого народа, хоть и жил оседло, но всю жизнь занимался тем, что пас лошадей. Виноградники тоже требовали умелых рук, но, узнав, что человек, похожий на жителей восточных земель, лучше всего умеет ходить за лошадьми, хозяин усадьбы взял его на работу за еду и крышу над головой.
Усадьба стояла в стороне от города, но достаточно близко к его стенам, так что Жаркын мог наблюдать за его жизнью, ожидая, когда Биришим - служанка принцессы Тэхар, будет искать его.
- Что случилось? Кто умер? - со скорбью в глазах обратился он к дочери хозяина, которая, шмыгая носом, принесла ему еды.
- Сиявуш, бог...
- Бог умер?..
Жаркын испугался еще больше. Как это - бог умер? Он пытался расспросить девушку, но она отмахнулась и убежала, взвывая на ходу. Так и не поняв причины общего горя, Жаркын занялся лошадьми и, лишь потом, проводив подопечное стадо на выпас и оставив его под присмотром хозяйского сына, пошел в город, надеясь там узнать, что же случилось с богом.
Чем больше видел Жаркын, тем больше удивлялся. Не слышалось привычного стука молотков в кузницах, не раздувались мехи, не сновали по городу посыльные. Гончары не крутили круги, ткачи не красили нити, не шили одежд портные. Город погрузился в траур. Лишь горестный плач и берущие за сердце песни оглашали окрестности:
Кровь потекла бестравною равниной,--
Взошел цветок из крови той невинной...
Поднялся вихрь, взметнулся черный прах,
Затмив луну и солнце в небесах.
Во мраке люди плакали, горюя...
Заглянув на постоялый двор, Жаркын присел неподалеку от певца, подыгрывающего себе на бубне. Когда тот умолк, он вежливо спросил:
- Скажи, почтенный, о ком ты так горестно поешь? Прости меня, но я не здешний...
- Оно и видать! - без осуждения ответил певец и как ребенку объяснил: - Сегодня день прощания с Сиявушем. Мы плачем о нем, чтобы вскоре возрадоваться его новой жизни. Разве ты не понимаешь? Сиявуш умирает и вместе с ним засыпают травы, лоза, деревья. Приходит холод. Мы живем тем, что успели собрать. Когда холод уйдет, новые соки возродят жизнь, Сиявуш воскреснет и мы споем другую песню!
- Так сегодня никто не умер? Никого не хоронят? - на всякий случай уточнил Жаркын.
- Из людей никто, - подтвердил певец, поняв любопытство чужеземца, - это у нас обычай такой. Сегодня оплакиваем Сиявуша, завтра - радуемся его воскрешению.
- Спасибо, добрый человек!
Жаркын обрадовался, на сердце отлегло. Он и сам удивился себе: почему так обеспокоился? И вспомнил нежную принцессу, ее прерывистое дыхание в шатре, когда он пролез туда, желая помочь. "Где моя лягушка? - подумалось. - Надо найти Биришим! Уже столько времени прошло, хоть узнать, что дар Теплого озера принят Речной богиней, да податься восвояси!"
При мысли о доме, о родных просторах - не таких, как здесь: куда ни глянь - равнина и только, разве что совсем далеко, призраками маячат верхушки гор, и то чужих - стало как-то особенно грустно. Сам бы завыл, вторя плакальщикам! И пошел бы искать того Сиявуша, если бы знал, где. А вот дорогу домой он знал хорошо! Пора, давно уже пора уходить, уже холодом тянет из степи, зима на пороге. Эх, не успел до наступления холодов, не успел! Снега завалили перевалы, не пройти. Так или иначе, а придется зимовать здесь, с местными жителями ждать возрождения природы, воскрешения их бога. Хорошо, хоть стены есть и крыша над головой, да чашка супа на обед!
Вспомнив кусок мяса и хлеб, который принесла дочка хозяина, а он отложил на потом, Жаркын почувствовал голод и поспешил в усадьбу виноградаря.
Было у конюха любимое место, куда он приходил с хозяйскими лошадьми, уединяясь и отгораживаясь от всего мира, докучающего суетой. Небольшой ручей мягко журчал между высокими берегами цвета красной глины, разделяя два виноградника. Аккуратные ряды, разделенные углублениями для полива, сходились на горизонте, как пучок прутьев, сцепленный с одной стороны. Над ручьем хозяин соорудил несколько заслонов, по его желанию перенаправляющих воду в нужную сторону. В окружении влаги, земля вокруг даже в жару была покрыта сочной травой, которую хрустко жевали лошади. Жаркын вбивал колышек с поводом так, чтобы лошади не могли дотянуться до винограда и ненароком не сломали лозу, а сам, пристроившись в тени карагача, наслаждался тишиной и покоем. Вода пела умиротворяющую песнь, солнечное тепло баюкало, согревая веки, ветерок шептал сплетни, коих у него всегда было в избытке. Урожай уже собрали, кое-где случайно оставив мелкие гроздья. Скоро хозяин начнет снимать гибкие ветви лозы и бережно укладывать на землю, ею же присыпая сверху, чтобы стужа не погубила. Старый карагач, отрастивший за лето крепкие прямые ветви, пронзающие небо, останется стражем, возвышаясь над грядками.
Пообедав, Жаркын выпил воды, зачерпнув ее прямо из арыка, и собирался было вздремнуть, как обычно, но хруст сухих веточек за спиной насторожил его. Не успел он обернуться, как перед ним оказался юноша в добротной кожаной обувке, но в скромном одеянии: короткие полотняные штаны выглядели несвежими, а запахнутый, без изысков, халат подпоясан простой веревкой. Из-под плоской шапочки с загнутыми вверх полями торчали кольца давно не мытых волос. Взгляд юноши никак не вязался с внешностью простолюдина: сверлящий, напряженный, зыркающий во все стороны.
- Ты кто? - невольно испугавшись нежданного гостя, бросил конюх. - Зачем крадешься? Что задумал?
Узкие губы юноши растянулись в ниточку.
- С чего ты решил, что я что-то задумал? - вопросом ответил он. - Я просто проходил мимо.
Жаркын, слушая его, отыскал взглядом своих коней. Все на месте. Но на сердце все же было неспокойно.
- По чужим землям просто не ходят! Дорога там! - он неопределенно махнул в сторону.
Юноша сложил ладонь лодочкой и от души зачерпнул воды из арыка. Умылся, прикрывая глаза от удовольствия, еще зачерпнул и напился.
- Сам-то не у дороги отдыхаешь! - попрекнул старика.
- А я не отдыхаю! Я работаю! Видишь коней? Я их пасу!
Юноша с пониманием поджал губы, присел неподалеку.
- Не сердись, отец, - мягче сказал он. - Сегодня день такой: добрым людям не стоит ругаться.
Жаркын хотел было ответить, что он и не ругается, но передумал. На самом деле, чего взбеленился?! Человек, видно, издалека идет, свернул с дороги отдохнуть, а он...
- А я и не ругаюсь, - снова пристраиваясь к шершавому стволу, пробурчал он. - Отдыхай, если устал, я не сторож, не прогоню.
Юноша поблагодарил и растянулся на пожухлой траве. Притихшие было цикады, вновь заголосили, перекрикивая мелодичную песнь невидимой в небе птахи.
Год шел на убыль, но жизнь не останавливается в один миг: она затихает медленно, давая напоследок насладиться покоем. Даже виноград дозревает в тишине, собирая оставшееся тепло под тонкой прозрачной кожицей сочных ягод, тогда как листья на лозе уже жухнут, готовясь в скором времени сорваться с черенков и упасть к земле, все лето щедро поившей их своими соками.
- Отец, а бываешь ли ты в городе? - юноша нарушил благоговейную тишину.
Что ответить? Странный человек... Живут там, работают!
- Плачут все, бога ищут, - ответил первое, что вспомнилось за сегодня.
Путник звонко рассмеялся.
- Ты что?
Жаркын забыл о сне и приподнялся на локте.
- Да так, - юноша улыбался, глядя в небо, - "бога ищут", - повторил слова, рассмешившие его. - Чего его искать? Ему молиться надлежит, славить имя его.
- Так они славят! Только я никак не разберусь, - Жаркын сел, - одни славят одного бога, другие - другого. Вот у нас есть Бог Неба...
- А ты нездешний? - юноша тоже присел. - Откуда ты? Вижу, лицо у тебя другое и говор не местный.
- Я издалека пришел, оттуда, - Жаркын махнул на восток.
Юноша заинтересовался.
- Не с караваном ли кушанской принцессы?
- С ним... ты как в воду смотришь! Сам-то откуда? Тоже, видать, не местный...
- А я оттуда, - снова растягиваясь на траве, юноша махнул на запад.
Жаркын давно глядел в ту сторону. Немало рассказов о западных землях слышал он от караванных людей. Рассказывали о красных песках, о песчаных бурях, настигающих путников, о райских уголках в пустыне, называемых оазисами. Но более всего старого конюха заинтересовало озеро по ту сторону пустыни. Могучая река Окс, которую он еще не видел, но о крутом нраве которой упоминал каждый, кому пришлось через нее переправляться, несет свои воды в то озеро, называемое, как и река, Оксианским. Хотелось Жаркыну увидеть то озеро, у которого берег вздымается белесыми кручами, а другого берега и не видно никогда! Рассказывают, что вода в нем соленая, как в его Теплом озере... много чего рассказывают.
- Не был я там, - с сожалением сказал он, то ли в ответ собеседнику, то ли сам себе.
- Так иди, караваны туда-сюда ходят. Только зачем тебе? Сюда-то зачем пришел?
- Да, так, шел, шел и пришел!
Юноша снова сел, усмехнулся.
- Таинственный ты старик! Пришел с караваном принцессы, коней пасешь чужих. Ты саму принцессу знаешь? Хоть видел ее? - поддел он.
- Видел! Как не видел?! Я... - Жаркын осекся. Надо ли первому встречному рассказывать о себе, о принцессе, о лягушке?.. - Я у них тоже с конями был. Потом не нужен стал. Теперь за этими конями хожу.
Путник явно темнил, то ли специально разогревая любопытство конюха, то ли еще чего, но он вдруг так откровенно сказал:
- Мне тут поручение дали, а я не знаю, как его выполнить.
Жаркын заерзал от любопытства.
- Что за поручение?
Юноша почесал в затылке, раздумывая, говорить или нет.
- Понимаешь, старик, дело это тайное, не каждому можно рассказать, а с другой стороны, не каждый с окружением принцессы общался, как ты. Может быть, поможешь? Знаешь ты кого-нибудь из ее слуг? - сказал и пытливо уставился на конюха.
Жаркын подумал, что ничего плохого в том, что он узнает тайну этого человека, нет. А то и принцессе в чем-то поможет, да и повод встретиться с Биришим будет. Пока дождешься ее сам!
- Знаю я, конечно! Служанку ее знаю! В караване общались.
Юноша прищурился, помолчал, не спуская глаз с морщинистого лица старика, и вдруг решился.
- Мой господин приказал найти принцессу и передать ей вот это, - его рука нырнула за пазуху и перед носом конюха замаячила серебряная монета с носатым профилем.
Не успел Жаркын разглядеть его, как ладонь юноши сомкнулась в кулак.
- Сможешь передать?
Жаркын даже обрадовался.
- Смогу! Сейчас и пойду! Наша принцесса сегодня не плачет, она иной веры. Подожду ее служанку где-нибудь у дворца, она часто туда-сюда шастает. Отдам!
Юноша пытливо смотрел в узкие глаза старика.
- Не обманешь?
Жаркын обиделся.
- Не хочешь, как хочешь. Иди сам, ищи, кого хочешь! - отмахнулся он, но посыльный с монетой снова рассмеялся и толкнул его в плечо.
- Не обижайся. Людей много, все разные. Я с тобой пойду, постою в сторонке, не возражаешь? Как передашь, получишь такую же монету.
Скорбный поток всеобщего горя худел и к вечеру иссяк. В городе воцарилась тишина, какой раньше Биришим и не слышала, разве что ночной порой, когда только зычные голоса стражников напоминали о себе, успокаивая горожан бодрствованием и бдительностью. Во всех храмах города сильными языками полыхали костры. Наступало время тьмы, и жрецы особо позаботились об очищающем огне. От священных огней храмов зажгли костры на площади; факелы освещали каждую сторожевую башню; в домах мерцали огоньки пламени в очагах.
Оставаясь за стенами дворца днем, вечером принцесса Тэхар решила выйти за его пределы и посетить Храм Речной Богини. Она приготовила дары и вместе со служанкой, спрятав головы под темным покровом, спустилась к южному выходу из дворца. Стража безоговорочно пропустила жену принца, но вслед за ней пошел один из воинов охраны из отряда Харбалана. Принцесса привыкла к сопровождению и, казалось, не замечала вооруженного копьем охранника. Отблески огня от большого костра на площади окрасили его шлем в бордовый цвет. Нашивки на панцире тоже впитывали краски огня, как и рукоять меча, выглядывающая из-под распахнутого хитона. За всем этим одеянием самого воина и не разглядеть; только завитки короткой бородки и кольца длинных волос, скрывающие шею, да выдающийся нос и кисть правой руки, крепко обхватившая древко копья.
Воин настороженно посматривал по сторонам, но и Биришим тоже. Дворцовые интриги обросли сплетнями, и служанка боялась за свою госпожу. Да и царица твердила о бдительности! Тревожное время! На первый взгляд в городе все тихо и мирно, но в самом воздухе звенела тревога. И Биришим ощущала ее напряжением сердца.
У костра на площади сидели люди. Когда женщины почти дошли до храмовых ворот, один человек встал, и служанка принцессы узнала в нем конюха. Она не раз видела его в городе, но избегала общения. Ей нечего было сказать бедному старику. Ведь его дар не занял достойного места у ног Богини Светлых Вод. Заветная лягушка теперь грелась на груди принцессы рядом с амулетом ее матери - золотым ежом, хранившим свою хозяйку от пороков тьмы. Придворный ювелир проделал в теле лягушки отверстие, Биришим продела в него шнурок, и принцесса носила ее, как амулет, не снимая.
За прошедшие месяцы Тэхар заметно поправилась, посвежела, стала смелее. Афарун не мог налюбоваться на свою жену, всякий раз улыбаясь, как ребенок, едва увидев ее. Биришим была уверена, что здоровье ее госпожи укрепилось благодаря агатовой лягушке. И ее дух окреп! Любовь ли принца причина тому, или сила света бога Митры, лучистую голову которого воплощал золотой еж, но принцесса светилась счастьем, и это благодатно отражалось и на служанке. Она чаще выходила в город, оставляя госпожу за ее делами. Биришим чувствовала себя свободней, чем тогда, когда они только прибыли с караваном.
Конюх понял, что замечен, но, сделав два несмелых шага, остановился под пристальным взглядом воина охраны. Что же делать? Как подойти? Он озадачился, оглянулся на костер. Юноша, давший монету, наблюдал за ним не менее пристально, чем стражник. Принцесса и служанка дошли до храма. Сейчас они войдут, и жди тогда невесть сколько! Жаркын безнадежно поднял руку. Биришим кивнула в ответ. Увидела! Надо ждать. И озадаченный конюх присел у стены ближайшего к храму дома. Ждать пришлось недолго. Биришим, сопроводив принцессу до храмовой площади, удалилась. Дальше ее сопровождал жрец. Служанке не разрешалось даже ступить на дорожку, ведущую в преддверие святилища Речной богини.
Как только Биришим появилась в дверях храма, Жаркын встал. Она едва кивнула и пошла в сторону гончарных мастерских. Конюх последовал за ней. Посыльный неизвестного почитателя принцессы - за ними.
- Чего тебе? - резко спросила Биришим, пряча за грубым тоном вину, которую она чувствовала по-отношению к конюху.
- Госпожа... - Жаркын не знал, с чего начать: спросить ли о лягушке, или отдать послание?..
- Она у нее, - опуская глаза, неопределенно сказала Биришим, - всегда с ней...
Жаркын понял ее по- своему. Он обрадовался долгожданной вести и почувствовал освобождение от тяжкого груза обязательств, которые, как ему казалось, возложил на него сам Тенгри. Глаза старика увлажнились. Теперь с легким сердцем можно и назад, в родные горы, к Горячему озеру, о котором он давно скучал, хоть его воды и сыграли с ним злую шутку - одарили и отняли взамен своих даров дорогую жизнь близкого человека.
Биришим удивилась радости старика, но не стала его разочаровывать. Пусть думает, что хочет! И ей так проще. Не говоря больше ничего, она собралась было уйти, но старик, опомнившись, ухватил ее за руку.
- Что еще? - возмутившись дерзости, она отдернула руку.
Жаркын и сам испугался и быстро заговорил, оправдываясь:
- Вот, возьми, - он раскрыл ладонь, и серебро блеснуло на ее заскорузлой коже.
- Что это?
- Это послание принцессе, - Жаркын перешел на шепот, - один юноша передал, ему дал монету его господин.
Биришим опешила. Какое послание?.. Какой господин?..
- Старик, ты, видно, обезумел! Наша принцесса не знает здесь никакого другого господина, кроме своего мужа!
Биришим озадачилась. Если бы у Тэхар был тайный воздыхатель, она бы знала об этом. Не может этого быть... Но старик... зачем ему лгать?
- Послушай, расскажи подробней, кто передал послание, когда, почему через тебя?
Ума служанке принцессы было не занимать! Да и чутье подсказывало, что здесь что-то не так.
Жаркын растерялся. Старый осел! Как же он не подумал, что у такой пугливой пташки, как кушанская принцесса, и быть не могло никаких знакомцев в этих землях и, тем более в других - западных, откуда пришел тот юноша. Да где же он? Жаркын вытянул шею, вглядываясь в кружок людей у костра, но не увидел там своего знакомца, только тень мелькнула у глухой стены дома, на углу которого они стояли с Биришим.
- Очнись, конюх! - служанка принцессы теребила его за рукав поношенного халата.
- Госпожа, госпожа, я не виноват, я пас лошадей, пришел юноша, разговорились, я сказал, что был в караване принцессы, он попросил передать ей эту монету, обещал дать за это такую же.
Глаза Биришим превратились в щелки. Сдвинутые брови нависли над ними вороньими крыльями. Уж не Замина ли устроила это представление? Решила опорочить принцессу в глазах принца, подослала какого-то юношу с посланием?..
- Вспомни, конюх, что сказал тот юноша? Вспоминай каждое слово!
Жаркын замер на вдохе. Грудь его раздалась, подбородок опустился к морщинистой шее.
- Передай принцессе Замине эту монету. Она поймет, - выдохнул, и плечи опали вместе с халатом.
- Принцессе Замине?..
- Да, так и сказал.
- А почему ты пришел ко мне? Я служу принцессе Тэхар.
- Так, Замина не принцесса, она дочка военачальника, - промямлил Жаркын.
Биришим протянула руку.
- Дай монету, - властно сказала она и, сжав ее в своей ладони, угрожающе добавила: - Никому ни слова! Понял? - конюх часто закивал. - Тому юноше скажи, что поручение его выполнил. И ни слова ни о Тэхар, ни о Замине! Понял?
- Да, госпожа, понял, понял. Только он еще сказал, что его господин будет ждать ее за дахмой в день луны, когда землю укроет плащ вечерней зари.
"До Мах четыре дня... Надо успеть разгадать тайну... Тот, кто будет ждать, знает Замину. Пойти к ней? Нет! Если она подстроила все это, то мне несдобровать! Надо рассказать все царице! - последняя мысль принесла облегчение. - Да, рассказать царице! Но... но поверит ли она в непорочность принцессы? Не обличит ли ее в измене?"
Голова Биришим едва не лопалась от обилия мыслей. Оставив конюха, служанка побежала к храму. Скоро принцесса выйдет. Как быть? Ведь благополучие служанки зависит от положения госпожи. Надо сделать все так, чтобы она осталась невинной, и разоблачить Замину. Биришим не сомневалась, что эта взбалмошная девушка и есть зерно проблемы. Не зря царица недолюбливает ее - уж Биришим хорошо знает об этом! Значит, к царице!
Висвихани трапезничала в своих покоях. В скорбный день никто не готовил пищу; ели то, что дала природа: виноград, фрукты, орехи. Царица попросила принести вина и, удобно устроившись в мягких подушках на суфе, смаковала божественный напиток, размышляя о прошедшем дне. Черные одежды унесла служанка и, наслаждаясь свободой тела, облаченного в одну рубашку, Висвихани расслабилась, отпустив на время и думы о государстве и своей семье.
Гроздь винограда, водруженная поверх крутобоких яблок и груш, просвечивала чистейшим цветом сочной плоти. В нем смешались краски зари и томный свет луны, мерцание звезд и густая темнота ночи. Синие, с налетом пурпура ягоды манили сладостью вкуса, и Висвихани сорвала одну, оставив пустой хвостик на грозди. Но царица не спешила вкусить сочной мякоти; она поднесла ягоду к свету и разглядывала в ставшей прозрачной виноградной плоти темнеющие в ней зерна. Из одного такого мелкого зернышка вырастает лоза! Поистине, удивительна природа!
- Госпожа... - служанка тенью припала к ногам.
Висвихани недовольно опустила руку, так и не попробовав винограда.
- Чего тебе?
- Биришим, служанка принцессы...
Биришим? Пришла не по зову. Что-то случилось... Она бы так просто не побеспокоила - не из тех, кто докладывает по пустякам.
Царица встала. Служанка подала парчовый халат; поправив его полы, удалилась и в следующее мгновение на пороге спальни появилась Биришим. Упав в ноги, она вытянула руку с раскрытой ладонью. На ней лежала монета.
- Что это? - Висвихани взяла серебряную драхму и повертела у огня, разглядывая.
Биришим подняла голову.
- Это послание Замине от какого-то господина. Принес один конюх. Ему монету вручил посланец от того господина, - на одном дыхании проговорила Биришим, не став упоминать принцессу.
Царица узнала драхму! Точно такую Виркан нашел у дочери, когда она вернулась с той странной охоты! Предчувствие не обмануло: Замина что-то замышляет...
- Рассказывай все подробно, - приказала Висвихани, усевшись на суфу, и внимала каждому слову, произнесенному служанкой Тэхар.
Когда Биришим закончила рассказ, царица долго молчала. Мельком поглядывая на ее лицо, служанка пыталась прочитать по нему ее думы. Но даже глаза хваризмийки, знавшей толк в интригах, не менялись. За ними, как и за маской напряженности, оставались мысли царицы - потаенные, недоступные никому.
- Вот что... - царица нарушила долгое молчание, - найди того конюха, отдай ему монету, пусть передаст ее кому-то из слуг Замины. Пусть сам ищет, кому. Тебя там не должно быть. Конюха предупреди, чтобы молчал о встрече с тобой. Сделай это завтра. - Царица погрузилась в свои думы и не Биришим, а сама себе тихо промолвила: - А там посмотрим...
Биришим отползла назад, встала и порхнула в предусмотрительно отрытую служанкой царицы дверь, но властный голос остановил ее на пороге:
- И ни слова Тэхар! Незачем ей знать о наших делах, пусть занимается своими.
Биришим убежала, даже не кивнув. Свое дело она сделала - ее госпожа вне подозрений. Но теперь надо найти конюха. Как?.. Встретится с Харбаланом! О! Сладкая мысль о свидании с любимым окатила щеки горячей волной. В отряде Харбалана все знают конюха, они и найдут. А она в ожидании проведет время в объятиях сильного воина, по которым уже истосковалось ее молодое тело.
Громада давно заброшенной дахмы темнела на фоне вечернего неба, подпирая его сколами полуразрушенных стен. Трехъярусное сооружение возвышалось над пирамидальной основой, за много веков ушедшее в землю более чем наполовину. К единственному входу на верхнюю площадку, где в незапамятные времена тела умерших оставляли на растерзание птицам, вела лестница из трех пролетов. За вытянутыми вверх прямоугольными нишами на стенах, еще сохранивших следы белой штукатурки, таились духи прошлого. Вход в дахму был наглухо замурован, но грабители умели проникать внутрь, обходя все запреты - и сакральные, и мирские. В народе ходили слухи о вскрытых оссуариях, о непогребенных останках давно оставивших землю, о пугающих шорохах и вздохах, доносившихся из-за глухих стен.
Каждый, кто шел в город, так или иначе должен был пройти мимо дахмы. Ведь она стояла прямо напротив ворот внутренней стены. Скорбное место до сих пор наводило на мысли о бренности жизни. И только дети, присматривающие за пасущимися недалеко животными, могли беззаботно сидеть на выступах старых стен и играть в кости.
Летний зной высушил травы в округе. Земля, еще не напитавшаяся дождевыми водами, хрустела под ногами прохожих, ступивших на обочину с хорошо утрамбованной дороги. День уже закончился, воздух наполнился прощальным светом солнца, которое щедро окрасило и дорогу, и стены дахмы в пурпурные краски заката.
Замина, кутаясь в шерстяную накидку своей служанки, вылетела из ворот и едва не побежала, вызывая удивленные взгляды прохожих, напротив, торопившихся войти в город дотемна.
Досада на глупую служанку, осмелившуюся перечить ей, никак не оставляла дочь военачальника. Какова! Она за нее боится! Смеет останавливать, да еще и со слезами! Уф, выгнать ее, выгнать! Лишь бы не проболталась матери, а то и отцу. Нет, не посмеет! Сказала ей, чтобы заперлась в покоях и носа не высовывала, пока она не вернется!
Вот и дахма! Сердце птицей трепыхалось в груди - от бега, от волнения?.. Замина остановилась, отдышалась. Что подумает Хингил о принцессе, которая мчится к нему быстрокрылой ласточкой?! Дальше она пошла степенно; только глаза выдавали волнение, которое она испытывала и прятала глубоко в груди.
Вокруг печального сооружения было безлюдно. Пастушки уже угнали свои стада на подворье, а добрые люди разбрелись по домам. Замина, с опаской поглядывая на облупившиеся стены, обошла дахму с севера - там не было никого, только стражи города с угловой башни могли заметить крадущуюся женщину, чей силуэт приобретал очертания размытой в сумраке тени. За дахмой не оказалось никого.
Открытое пространство уходило вплоть до внешней стены города; несколько обрезанных деревьев тута черной полосой разделяли два поля. Острые ветки, облитые кровавыми красками вечерней зари, топорщились иглами на бугристых стволах, наводя страх. Где он, где этот сильный, красивый и загадочный воин из Эраншахра? Замина перевела дух, впилась взглядом в густеющие сумерки. Чья-то злая шутка?.. Но... монета... такая же, какую она стащила в шатре ... передал какой-то старик...
Сзади послышался шорох. Замина оглянулась. Стены дахмы слились в одну темную полосу и никого не разглядеть. Луна бы вышла... Небо какое черное... И что теперь делать? Вернуться назад? Но ворота уже закрыли! О, Анахита, за что ты так поступаешь со мной?! Ноги подкосились, Замина судорожно шарила вокруг себя, ища опору, и опускалась на землю, не в силах стоять. Только что окрыленная, она мчалась птицей, предвкушая встречу с мужчиной, чей образ все это время не оставлял ее, пугал и манил одновременно, вызывая сладострастные желания, и вдруг все силы ушли, утекли в землю, растворились в воздухе. Никому не нужна! Афарун предал, Хингил... Жажда любви иссушила сердце - исстрадавшееся по ласке, по горячим поцелуям, сладость которых она могла только представить в своих девичьих грезах.
Обессиленная, она вдруг воспарила в воздухе, поднялась над землей, вместо того, чтобы припасть к ней. Знакомый ироничный голос проник в уши, согревая степным дыханием:
- Принцесса, моя нежная и смелая принцесса...
Хингил появился из темноты и подхватил девушку на руки как раз тогда, когда она уже отчаялась. Остерегаясь охраны, он долго наблюдал за ней, но слежки не заметил. Теперь он нес ее в поля, к тем ощетинившимся тутам, которые словно предупреждали: "Не подходи!"
Замина растаяла в сильных руках, потянулась губами к шее, прикрытой черными волнами. Но Хингил не обратил внимания на девичью нежность. Он уложил доверчивую птаху на вспаханную землю и взял грубо, без ласки, без восхищения...
Когда он откинулся, Замина наконец-то вздохнула полной грудью. Хингил долго пытал ее неуемной мужской страстью, не слыша ни просьб о пощаде, ни горьких всхлипываний. Сказка любви, сотворенная самой девушкой, рассеялась в черном небе. Кроме жгучей боли и обиды Замина не получила ничего. Одно желание теперь владело ею - убежать! Убежать далеко и навсегда! Убежать от стыда, от грубости, от этой иронии, которая слышалась ей в частом дыхании Хингила, в его цепких руках, подминающих ее тело.
Луна, наконец, выглянула из-за облака и усталым молочным взглядом осмотрела мир внизу из-под прикрывшего ее единственный глаз века. Замина проглотила слезы и повернула голову к лежащему рядом. Кто он? Как посмел так жестоко ворваться в ее жизнь? Он лежал, раскинув руки, с закрытыми глазами, с ликом, освещенным луной - бледным, сродни мертвецу. Разочарование, отвращение отдались в ней тошнотой. Замина привстала, и тут же цепкие пальцы ухватили ее за напряженное запястье.
- Куда ты, принцесса? - он явно издевался, его "принцесса" сочилось желчью.
- Молчишь? - он сел, подняв острые колени к небу. - Нечего сказать? Разве не этого ты хотела? Не за такими утехами бежала сюда? А? Принцесса?
Издевка разозлила, и Замина дерзко ответила:
- Я не принцесса!
Хингил в голос рассмеялся, но его смех оборвался, как отсеченная голова, и, сверля взглядом свою добровольную жертву, он прошипел:
- А я знаю. В Нихшапайе одна принцесса, и она - жена принца. И, конечно же, не невинна уже!
Замина могла вытерпеть боль в теле, но рана на сердце кровоточила так сильно, что слезы потекли из глаз потоком. Хингил, казалось, не ожидал такого.
- Ладно, не реви, - в короткой фразе уместилось вдруг возникшее сострадание. Вот досада! Не думал он о такой встрече. Сама упала в руки! А он не привык сдерживать мужское волнение в теле. - Ты хороша! Я не удержался... - помолчал. Отпустил руку, но, словно передумав, властно повернул подбородок Замины к себе. - Я предлагаю тебе сделку. Ты же хочешь стать принцессой, или даже царицей?
Дочь военачальника не ожидала такого поворота. Но мгновенная растерянность быстро улетучилась. Что он может предложить? Не любовь и семью - это понятно, но что? И кто он, побери его демоны?!
- Говори! - властные нотки прозвучали в окрепшем голосе.
- О! А птичка-то хищная! - Хингил вернулся к своему обычному тону.
Лицо Замины, освещенное лунным светом, подернулось тенями. Плотно сжатые губы, заострившийся нос и сверкающие гневом глаза - воистину царица! Хингил восхитился про себя и даже тон его стал мягче.
- Что ж, слушай. Я хочу взять этот город, - палец перса взлетел в сторону дахмы, - Мои люди есть там, и доносят, что он хорошо охраняется. Осадой его тоже не взять, во всяком случае, сразу. А я не хочу долго ждать. Когда тебя привезли и ты назвалась принцессой, я почувствовал, что мы можем быть полезны друг другу. Ведь так? - он испытующе пытался проникнуть за прищуренные глаза девушки. Она не шелохнулась и молчала, только внимая. - Так! Я вижу это! Да и знаю все, что о тебе говорят в городе. Ты претендовала на место рядом с принцем, но сорвалось. И, к тому же, царица Висвихани подыскивает для тебя стоящую партию - мужа из какой-нибудь отдаленной усадьбы вашего царства. Так что быть тебе добропорядочной матерью семейства и стричь овец где-нибудь в горах, дочь военачальника!
Замина кинулась на обидчика. От неожиданности он повалился на спину. Обиженная девушка сжала его горло, вложив в пальцы всю свою силу, но Хингил развел ее руки, скрестил за спиной и, прижавшись щекой к ее уху, прошептал:
- Успокойся, а то ведь сломаю и все...
Замина обмякла.
- Пусти. Не знаю, чего ты от меня хочешь, но вместе нам не быть.
- Не спеши! Что-то подсказывает мне, что ты согласишься на мое предложение.
- Тогда говори быстро.
- Что ж... ты поможешь мне взять город, за это я женюсь на тебе, и ты станешь царицей.
- Что будет с царской семьей? - глаза Афаруна, с льющейся из них нежностью, встали перед внутренним взором Замины.
- Или они, или мы - иного не дано!
Замина сжала кулаки. Да! Или - или! Прочь жалость, прочь любовь! Она будет царицей! О, Висвихани, тебе несдобровать! Тэхар! Ненавистная Тэхар! Я отдам тебя воинам Хингила! Я...я...
- Что я должна сделать?
- Открыть северные ворота...
Одни из двух ворот города, расположенные прямо у цитадели, охранялись особо! Да и до ворот еще добраться надо! Есть внешняя стена, канал, преграждающий путь у самой стены...
- Большое у тебя войско? - прикидывая масштаб сражения, спросила Замина.
Хингил в ответ криво усмехнулся.
- Как хочешь, можешь не отвечать, но подумай, как ты доберешься до этих ворот, и не один или с горсткой лазутчиков, а с войском!
- Подумаю!
Да, достойная дочь военачальника! Рассуждает верно! Но не стоит посвящать ее во все детали. Вдруг передумает, тогда - провал.
- Так кто же ты, предводитель персидского войска, возжелавший стать царем? А? А как же твой шах? Ведь и ты не принц - верно? - Замина подхватила циничный тон своего холодного возлюбленного.
В ответ он сжал ее шею, да так, что хрипы вырвались из глотки.
- Верно, но это не твое дело. Я предлагаю тебе сделку. За открытые ворота - царствование и мщение! Не маленькая цена, а?
Он разжал пальцы. На побагровевшем лице Замины сверкнули глаза - яростью, ненавистью. К кому? Ко всем! И в первую очередь - к этому страшному человеку, так изменившему ее жизнь, как она и представить себе не могла даже в самых страшных кошмарах!
Откашлявшись, Замина встала.
- Я согласилась. Больше встреч не будет. Все, что нужно передашь через посыльного. Держи свою монету! - она швырнула драхму в лицо перса. Он увернулся, и монета беззвучно упала в землю. - Но есть одно условие! - Хингил внимал молча. - Больше никогда в жизни ты и пальцем не прикоснешься ко мне! Понял?
- Как скажешь, моя царица! - ирония, ухмылка, зыбкое обещание.
Хингил исчез в темноте так же беззвучно, как и появился. Замина осталась одна. До рассвета еще далеко... Она вернулась к дахме и, свернувшись клубком у ее подножия, прикрылась плащом своей служанки, позавидовав ей, спящей сейчас на мягком и теплом ложе. А ей, дочери военачальника - красивой, умной, желаемой многими молодыми людьми Нихшапайи - предстоит провести ночь у скорбного приюта душ, освобожденных от тела века тому назад и неприкаянно блуждающих в ночи. Что получит за свое предательство она - приближенная к царской семье, выросшая на белых хлебах, в ласке и заботе отца и матери? Будет так же бродить здесь - невидимая, неслышимая никем, но страдающая и скорбящая? Замина заплакала. Завыла бы в голос, но испугавшись бродячих собак, уткнулась в колючую ткань накидки и закрыла глаза, из которых солеными каплями вытекала обида.
Сиявуш - легендарный герой азиатского эпоса, в более ранние времена считался богом, который умирает и возрождается, символизируя увядание и возрождение сил природы.
Строки из поэмы Фирдоуси "Шахнаме" в переводе В.Державина.
Дахма - ритуальное сооружение огнепоклонников, предназначенное для очистки тел от плоти.
Днем Луны в Согде считался понедельник, если считать по современному календарю, и назывался он Мах.