Аннотация: Рассказ участвовал в конкурсе "Нереальная новелла" в 2022 году (в сокращенном варианте)
Синее платье
С наступлением сумерек в комнате оживают тени. Они словно просачиваются сквозь щели между оконными рамами и тяжелым туманным киселем сползают по подоконнику, чтобы дальше в тишине безлюдной квартиры подняться на дрожащих лапах, с торжеством осмотреться и разбрестись куда вздумается.
Настя вдавила кнопку на настольной лампе, и тотчас желтый свет, вспыхнув под абажуром, разогнал тени к стенам. Упершись подбородком в колени, Настя устало вздохнула. Что делать дальше? Как жить?
Когда-то в этой квартире было шумно. Мама, бабушка, папа... Маму она помнит сказочной королевой - красивой, стройной, смеющейся, и лишь чуть-чуть - бледной и натянуто улыбающейся ей, трехлетней девочке. Потом кровать мамы опустела. Сейчас Настя сидит на ней.
Настя шмыгнула носом. Стало безмерно жалко себя. Тогда было недоумение: "Где мама?" И тишина в ответ, и бабушкино торопливое: "Пойдем, внучка, что я тебе дам!.." Когда умерла бабушка, с ней остался только папа. Она была уже большой - ходила в пятый класс. Папе не пришлось ее отвлекать или успокаивать. Он просто сказал: "Бабушка умерла". И все. С тех пор в ее маленьком сердечке поселилось горе. Настя ощущала его тяжесть, как только вспоминала о бабушке. Школьные заботы отвлекали, и только дома, в тишине, которая теперь жила здесь постоянно, горе напоминало о себе, то, торопливо стуча камешками в груди, то волнами растекаясь по всему ее хрупкому существу.
Теперь нет и папы. Есть только она - уже не ребенок, но еще не дееспособный в правовом понимании человек. И что с этим делать? В училище ей объяснили, что до совершеннолетия ее будут опекать. Кто? Некому. Детдом? Интернат? Или что там еще существует для таких, как она? Настю передернуло при одной мысли об этом. Ей необходимо продержаться с полгода, до осени. Потом она станет полноправной гражданкой своей страны, сможет оформить на себя квартиру и жить в ней, не вздрагивая на каждый звонок. Но как продержаться? Где затаиться? Как жить?..
Ветер, влетев в открытую форточку, принес свежий аромат весны. Убежать бы из города! Окунуться в природу и забыть обо всем. В памяти всплыли призрачные картины прошлого, в которых она и мама. Они идут вдоль реки, такой широкой и бурлящей, что ей, маленькой девочке, страшно. Но мама крепко держит ее за руку и смеется. Ее волосы развиваются на ветру, подол синего, как небо, платья поднимается и опадает, а она заворожено смотрит на закрывающую обзор синеву тяжелой ткани, мерцающей в солнечном свете.
Насте безумно захотелось увидеть родные лица. Она встала с кровати, включила верхний свет и достала из шкафа семейный альбом. Мама, папа, бабушка, дедушка, она крошечка в смешной шапочке, снова мама, папа. Ком образовался в горле. Настя захлопнула альбом и бросила его на стол. Старый пожелтевший конверт вылетел из альбома и, плавно кружась, упал на пол. Настя скосила на него глаза. Что там написано? Она подняла конверт.
"N-ск, улица, дом, квартира, - это их адрес! - Область, район, село, дом, от Никифорова Матвея Кузьмича". Мама была Матвеевна. Так на памятнике написано. Настя поняла - письмо от деда! Она достала письмо из конверта и вслух, с выражением начала читать.
- Здравствуй, дочка! Как поживаешь? Я жив и здоров, чего и тебе желаю!
Настя отложила письмо, снова открыла альбом. На одной из фотографий она нашла деда с бабкой; еще молодые, нарядные, стоят около дома, бабка в фате - поженились только. Настя пробежалась дальше по письму. Худо деду без бабки. Умерла она, а он с хозяйством справиться не может. Зовет дочь на помощь. Настя читала, а в ее памяти всплывали отрывочные эпизоды о том времени, когда они с мамой гостили у деда Матвея. Тогда мама взяла отпуск, собрала чемодан, и они на поезде отправились в то село у черта на куличках - так говорил отец, который был занят на работе и не мог поехать с ними.
Настя отложила письмо и задумалась. Жив ли дед Матвей? Да и село то, существует ли? Сколько лет прошло! И тут ее осенило: там, у черта на куличках она может спрятаться от назойливой опеки до своего совершеннолетия! А если деда нет уже? И что?! Она же не знала об этом! Приедет, вроде как навестить, должен же дом сохраниться. Если нет, снимет там квартиру - все так делают! Отдохнет летом на природе, отметит свое восемнадцатилетие и вернется домой взрослой. Все от нее отстанут.
Как только она приняла решение, жизнь развернулась другой стороной. Жалость к себе отступила, появились надежды на что-то, какой-то смысл в существовании.
Настя купила билет на поезд, собрала сумку, наказала соседке приглядывать за квартирой, а деятелям из опеки сказать, что она уехала к деду, и вскоре пейзажи N-ка замелькали за мутным стеклом купе поезда, увозившего ее к чему-то неизведанному и еще непонятному, от чего сердечко в груди замирало. Под стук колес мечталось об обязательно прекрасной ее новой жизни, в которой будет и принц на белом коне, и дворец со всеми богатствами и все остальное, что так необходимо девушке в начале жизненного пути.
Несколько дней пролетели в беззаботном времяпрепровождении и наконец проводница объявила:
- Станция Лазоревка! Подъезжаем! Стоим пять минут!
Станция Лазоревка мало интересовала сонных пассажиров, и только Настя стояла в тамбуре и вглядывалась вдаль сквозь мелькающие мимо березки и елочки. Колеса лязгнули. Поезд встал. Что-то под ним зашипело. Проводница подняла подножку, открыла дверь и взглянула на Настю.
- Ну вот и твоя Лазоревка!
Настя спустилась на перрон. Ранним утром только кошки, предусмотрительно устроившись подальше от поезда, встречали пассажиров.
- Иди в здание, - крикнула вслед проводница, - там дежурный есть, у него спроси, как дальше ехать!
Поезд снова лязгнул, прошипел положенное и не спеша сдвинулся с места. В груди у Насти что-то упало. Она оглянулась на поезд. В этот момент его длинное тело казалось единственной связующей ниточкой между ее новой и старой жизнью. Старая осталась позади. А новую пока и не видно. Настя стояла на перроне до тех пор, пока поезд не исчез в утреннем тумане, а за ее плечом не раздался хрипловатый голос:
- Не встречают? К кому приехала-то?
Настя оглянулась. Мужик какой-то. С бородой, но и не старый вроде. А несет от него...
- Не твоего ума дело! - отрезала она и, подхватив сумку с вещами, пошла к домику станции.
Ей повезло, как сказала дежурная: раз в день автобус ходит до деревни деда, а отъезжает он через десять минут. У Насти отлегло от сердца. Все хорошо! Все у нее удачно складывается. Она села в автобус и через час стояла на обочине, поросшей молодой травой, вглядываясь в раскинувшееся внизу село из десятка изб, за которыми еще ниже виднелась широкая лента реки, змеей извивающейся между холмами, покрытыми лесом. Поежившись от холода, Настя натянула капюшон, повесила сумку на плечо и пошла по протоптанной тропинке в село.
У первой же избы, вставшей на ее пути, беседовали две женщины. Под их любопытными взглядами Настя остановилась и широко улыбнулась.
- Здрасти!
Женщины переглянулись.
- Здравствуй! - с вызовом ответила одна. - Откуда будешь?
Решив не вдаваться в подробности, Настя спросила в лоб:
- Дед Матвей где живет?
- Кузьмич что ли? - женщина еще больше удивилась. Настя кивнула в ответ. - А там! -она махнула назад. - Вишь, где забор лег.
- Вижу, - негромко ответила Настя, больше самой себе.
- А ты кто ему? - вдогонку спросила другая женщина.
Кто, кто? Конь в пальто! Любопытство селянок начинало раздражать. Настя сделала вид, что не слышит - задумалась. Внутри нее зашевелились противоречивые чувства. Дед Матвей жив - это смягчило тревогу, которая последнее время нет-нет поднималась в груди. Но изба, окруженная волнами давно не чиненого забора, повергала в уныние. Как там жить-то? Раньше ей и в голову не приходило подумать об условиях жизни. Сейчас, чем ближе она подходила к избе, тем сильнее ощущала в себе брезгливость. А мыться где? А туалет?..
В нерешительности Настя остановилась перед калиткой. Она пыталась вспомнить и эту калитку, и дом, в котором они жили с мамой, но детская память сохранила только яркие моменты, поразившие воображение - бушующая река, синее платье мамы. Сам дом, и, тем более, условия жизни в нем она не помнила совершенно.
Пока она сомневалась в самой идее приезда сюда, на крыльце показалась пожилая женщина. Полнота ее лица скрывала истинный возраст. Не старуха, но и годы заметны по натруженным рукам. Женщина смотрела на нее сверху вниз, видимо, пытаясь догадаться, кто же пожаловал, а Настя молчала и в свою очередь рассматривала ее.
Первой не выдержала хозяйка.
- Чего стоишь? Кто такая?
- Настя я, к деду приехала. Дома?
Женщина повела головой, сжала губы подковой.
- К деду?.. - она вяло развернулась к приоткрытой двери. - Матвей! Слышь! Настя тут к тебе. Говорит, внучка.
Настя пропустила мимо ушей иронию, прозвучавшую в словах женщины. Понятно - не ждали! А то бы кинулись с объятиями. Но наблюдать удивление на лицах, а то и недоумение, было интересно. Как дед ее встретит? Настя представила себе неряшливого старика в телогрейке и шапке-ушанке, как он хлопает себя по бедрам, ахает, охает...
- Кто? - вопрос прозвучал раньше того, кто его задал, и Настя напряглась. Голос оказался не дребезжащим и даже не старческим.
На крыльцо вышел крепкий мужик в футболке, заправленной в брюки. Седые волосы венцом обрамляли плешь на макушке, а пряди бороды скрывали ворот футболки. Ну, дед! Борода при нем. Настя подняла голову, задрав подбородок. Пусть рассматривает. Все равно не узнает.
Сцену встречи наблюдали уже несколько соседок. Они шушукались, обсуждая прикид Насти: драные джинсы, короткая майка со скошенным плечом, розовые пряди волос из-под каре. Но Настя слышала их вполуха. Дед - вот кто занимал ее внимание! Он вдруг как-то сжался, спускаясь с крыльца и держась руками за качающиеся перила.
- Натка... ты что так вырядилась-то... Натка... - он смолк, словно слова застряли в горле, и встал на дорожке.
- Матвей, ты чего? - хозяйка заволновалась, пошла вниз за ним.
Настя облизнула губы. Понятно, ее он не знает, но увидел в ней маму, то есть, свою дочь.
- Не Натка я - Настя, дочка ее, - пояснила Настя и осеклась. По щеке деда катилась слеза. Борода задергалась - сжатые губы трясутся. - Дед, - Настя вошла во двор. - Я в гости приехала. - А что еще она могла сказать?..
Толпа у дома стала теснее.
- Чего уставились? - хозяйка обошла деда, чуть ли не вспорхнула и оказалась у забора. - Дел что ли нет? Ну, внучка приехала, - она подтолкнула Настю и шепнула ей: - Иди в дом. - И соседям: - Городская, вот и вырядилась. Идите уже, - махнула рукой, а своих, как курица цыплят, направила к крыльцу.
Настя с опаской шагнула за порог прихожки. Ожидая увидеть избу с лавками и печкой, как в старом кино, а попав в светлую комнату с цветочками на подоконнике за белой ажурной тюлью, с дорожками на крашенном дощатом полу, со столом посередине, накрытом вязанной крючком скатертью, с диваном и телевизором напротив, она облегченно выдохнула.
- Может, у вас и ванная есть? - спросила у хозяйки, усаживающей еще взволнованного деда в кресло.
- Ванны нет, душевая кабина есть, - хозяйка кивнула назад, в прихожую. - Там дверь.
- А туалет?
- А нужник на улице! - в голосе женщины послышался вызов. - Идем, провожу.
Нужник оказался за домом, в самом конце двора, и идти туда пришлось по утоптанной дорожке между грядками.
Настя осматривалась и ощущала, как теплая волна согревает сердце. На грядках всяко-разно зеленеет, а в стороне от них, одевшись в пышные цветочные облака, благоухают яблони. Сирень чуть ли не в окна ароматными кистями. И тут как наяву голос матери: "Бать, а сирень как зашлась! Аромат...", и она стоит на подоконнике, придерживаемая теплыми руками мамы, и тянется к пушистым сиреневым гроздьям...
- Чего опять застыла? Забыла чего сделать? - ироничный голос разогнал сказочное видение.
Настя насупилась.
- Сирень красивая, - буркнула в ответ.
- А! Красивая, - согласилась хозяйка и спрятала улыбку, склонившись над грядкой с укропом.
Вошли в дом. Настя спросила:
- Как мне вас называть?
В ее голосе уже не звучали вызывающие нотки и хозяйка, почувствовав это, с добром ответила:
- Да хоть поленом, хоть кочергой, лишь бы уважительно! - Настя хмыкнула в ответ. Кочерга! А хозяйка только улыбнулась. - Екатериной зови.
Брови Насти поползли на лоб.
- Как Екатерина?.. Вы моя бабка что ли? Так она, вроде, того...
- Того, того! Я другая Екатерина. Но, получается, тебе тоже бабка, если Матвей - дед.
- Не верите, да?
Катерина всплеснула руками.
- Как не верить, если от одного взгляда на тебя, у него ноги подкосились?! - она качнула головой, сокрушаясь, потом встрепенулась. - Ну, идем в дом, стол соберем, поговорим, что да как, - и на Настю с улыбкой: - Удивила ты нас сегодня! Сюрприз прям - внучка на голову!
Тоска отпустила Настю. Она крепко спала в девичьей комнате матери и даже на ее кровати. Ничто ни днем, ни ночью не беспокоило ее. Ей снились сиреневые, черемуховые, яблочные сны и только требовательный рев коровы чуть ли не в окно выдергивал ее из сна ранним утром. Но и проснувшись, наполовину еще пребывая в приятной дремоте, Настя крепко зажмуривалась и пыталась удержать призрачную красоту сна в памяти.
- Как спалось, внучка? - дед улыбался ей, сонно бредущей по дорожке между грядками.
- Хорошо, дед, только вот шлындать туда-сюда по утрам надоело.
- Горшок дать?
Вопрос деда окончательно развеял дремоту.
- Ты это серьезно? - Настя вылупилась на него всей синевой глаз.
Дед втянул голову в плечи. Опять что-то не то брякнул... А Настя разошлась:
- Нет, ты это серьезно спросил? А, дед? Нет, вот вместо того, чтобы подумать, как устроить цивильный туалет в доме, ему на ум приходит горшок!
На шум вышла Екатерина.
- Опять деревню развлекаете? Вон уже соседки пялятся.
- Не, баб Кать, ты представляешь? Он мне горшок предлагает! Все! Кончилось мое терпение! Идем в дом! - она развернула стариков, а сама, вспомнив, куда и зачем шла, побежала в нужном направлении. - Я сейчас! Вы пока подумайте там!
Вернувшись, Настя заглянула в зал, как она окрестила комнату с диваном и телевизором. Ажурная скатерть на столе была аккуратно свернута, а на белой скатерке стояли тарелки, блюдо с оладушками, сметана в банке. Екатерина пристраивала пузатый чайник посередине. А дед сидел на стуле, сложив руки на столе.
Настя было направилась к столу, но Екатерина преградила ей путь.
- Не соизволите ли умыться, принцесса, да одеться как положено человеку утром? А потом милости просим до нашего стола!
Настя хмыкнула, но послушалась. Дед с бабкой обменялись взглядами. А то вишь - раскомандовалась!
После завтрака Настя изложила свой план благоустройства дома и прилегающей территории.
- Забор поправить, само собой. А вот здесь нужно сделать пристройку, - она ткнула на схему, которую наспех начертила на тетрадном листе в клеточку, - рядом с душевой. Воду подвести, унитаз поставить, - старики взгляда не отрывали от карандаша, которым Настя водила по схеме. - Унитазы у вас тут продают?
Вопрос озадачил.
- В райцентре должны быть, - Екатерина вопросительно кивнула Матвею, а он плечами пожимает.
- Во-о-от, нужно ехать в райцентр, и сантехника нужно найти, еще пару рабочих.
- Внучка, - Матвей потер бороду, - рабочих мы и тут за пол литру найдем. За сантехника и я справлюсь. А вот на унитаз... денег надо. У нас пенсия, запасы на зиму делать надо. Не хватит.
Настя хрустнула яблоком и прошепелявила:
- У меня есть. Хватит! Только на обратный билет оставлю и так, на еду, туда-сюда на первое время.
Старики переглянулись. Настя поняла их.
- Отец хорошо зарабатывал. Как вернусь, его счета на себя переоформлю. Мне до пенсии хватит. А наличные были дома. И на поминки принесли.
Тишина, как в доме, откуда она удрала в деревню, повисла было и тут. Но в отличие от города, здесь есть, кому разгонять ее.
Стук в открытую дверь и, не дожидаясь приглашения, на пороге появился огроменный мужик. Сколько мужиков не видела тут Настя, все были бородатыми. И этот тоже. Мода у них тут такая что ли? Но борода у этого выглядела аккуратней, чем у деда: подстрижена овалом, усы тоже.
- Илья? - голос деда показался тревожным.
Настя встретилась взглядом с гостем. Он рассматривал ее, и при этом ноздри его приподнимались, словно он пытался нюхом определить, кто она, откуда.
Екатерина встала перед ней.
- Здравствуй, Илья! Зачем пожаловал?
В голосе Екатерины тоже не слышалось радости.
- Здравствуйте, - наконец, промолвил Илья, - люди говорят... Натка приехала...
Но сердцу Насти словно ножом полоснули. Что ж так страшно стало? Она сжалась вся. Ухватилась за юбку Екатерины, а та похлопала ее по руке. Мол, в обиду не дадим, не бойся.
- Ты с ума сбрендил, Илья? - дед встал. - Совсем, что ли? - он постучал пальцем по лбу. - Нет Натки, забудь уже! Сколько лет прошло, а ты все - Натка, Натка!
- А она кто? - Илья пытался заглянуть за спину Екатерины.
- Внучка моя, Настена! Дочка Натки! Не помнишь, что ли? Похожи они, вот люди и болтают. Ты же сам раскинь мозгами, ну, откуда тут Натке взяться? - дед разошелся.
- Ладно, дед, не шуми. Понял я, - Илья развернулся и, глядя в пол, вышел.
- Тьфу ты, - дед сел на свой стул, - все утро испортил. Нет, ты подумай! - снова вскинулся он , ища поддержки у Екатерины.
Не отвечая ему и даже не глядя в его сторону, она смахнула невидимые крошки со стола, расправила ажурную скатерть, разгладила ее, сверху Настину схему положила.
- Так что у нас там? Пристройку, ага, здесь, значит, ставить будем! - ткнула пальцем в бумагу.
Настя с дедом переглянулись.
После дождя лес дышал особой свежестью. Влага висела в воздухе, а аромат хвои сплетался с запахом земли. Каждый вдох придавал первобытных сил, хотелось свершений, и надежды на все прекрасное в жизни словно материализовывались на горизонте то росчерком расползающихся облаков, то вспышкой солнечных бликов на отяжелевшей зелени деревьев. Настя стояла на утесе и, придерживаясь за надежный ствол сосны, смотрела вниз на кипящую реку - наполненную дождем, вздыбленную и безучастную к девичьей судьбе. Где они гуляли с мамой? В который раз она отправлялась на поиски того места, которое видела во снах или наяву, но давним видением, оставившим сказочную картинку в детской памяти: ветер в лицо, мамина рука, подол синего платья.
- Нат... - торопливое покашливание, - Настя.
От неожиданности Настя качнулась и припала к сосне, инстинктивно пытаясь спрятаться за ней. Илья вмиг оказался рядом.
- Отойди от края, - он встал за спиной, - опасно тут.
Настя не то, чтобы послушалась, но отбежала. Хотела было удрать на дорогу, которая проходила выше обрыва метрах в пятидесяти, но Илья крикнул вдогонку:
- Дед с бабкой наказали со мной не разговаривать? - в его голосе послышался упрек.
Настя остановилась. Илья, хоть и стоял ниже нее, а выглядел великаном. Да, пугает одним своим видом. Но взыгравшее в Насте противоречие, вызов всем, кто делал замечания или поучал жизни, всколыхнули в ней злость.
- Никто мне не указ, понял?
- А что бежишь тогда?
- Страшный! - ответила с вызовом.
Илья усмехнулся в бороду. Стоит малявка - искры от нее во все стороны. Натка не такой была...
- Не бойся. Я комплекции такой, а по характеру добрый, - Настя хотела что-то ответить, но Илья вдруг рассмеялся: сдержанно, словно стесняясь себя же, но лицо его преобразилось, посветлело. - Знаешь, как меня кличут?
- Как? - вызов все еще сквозил в ее голосе.
- Ильей Муромцем! Фамилия у меня тоже подходящая: Муров.
Настя улыбнулась. И чего она в самом деле боится его? Мужик как мужик! Только что ему от нее надо? Следит что ли? Она не успела задать свои вопросы: он сам ответил:
- Ехал мимо, увидел сквозь лес девочку, так и подумал, что ты.
- Куда ехал? - Настя оглянулась на дорогу: между стволами деревьев виден там серый бок машины.
- В Лазоревку. А ты что здесь? - он перевел разговор на нее.
Настя сорвала веточку с куста, прикусила. Рассказать или нет? Когда они с мамой приезжали сюда в последний раз, он, наверное, тоже приходил. Да и вообще интересно. Она мало что о матери знает, а они, как дед рассказал, росли вместе.
- Ищу тут кое-что.
- Скажешь что? Может, помогу найти.
- Место одно, - Настя рассказала.
Илья подошел к ней, легонько взял под локоток, отчего страх снова всколыхнулся в ней.
- Пойдем, отвезу к тому месту.
Настя дернулась, отталкивая его руку.
- Если знаешь, где, скажи, сама пойду, а нет - катись дальше!
- Что ты такая ершистая? Долго идти придется, поехали, ежик.
Он направился к машине. Настя осталась в задумчивости. Любопытство побеждало страх. Да и чего бояться? Украдет, что ли? Не те времена! Мать не украл! Жалеет, небось, до сих пор...
Они ехали молча минут двадцать. Лес поредел, дорога плавно спустилась к равнине, и, свернув на колею между полями, машина выкатилась прям к берегу реки. Здесь она бежала легко, растекаясь вширь, но чуть дальше по течению каменные берега снова зажали ее, и она забурлила, сопротивляясь. Илья отстал - намерено ли, случайно. А Настя и забыла о нем. В гуле реки ей слышался смех мамы, в воздухе материализовались образы детства: они идут по берегу, вот здесь, по этому песочку вперемежку с камнями. Настя спотыкается, повисает на маминой руке, кто-то подхватывает ее, а тяжелая синяя ткань маминого платья в порыве ветра на один момент скользнула по ее лицу. В следующий момент она уже взлетает ввысь - восторг со страхом и крепкие руки, поймавшие ее и нежно передавшие в руки мамы...
- Ты был с нами тогда? - удивление, упрек.
Илья кивнул.
От сильных чувств ослабли ноги. Настя села на песок, обняла колени. Вода в реке, падая на валуны, взрывалась сонмом брызг. Свет искрился на них перламутром - глаз не отвести!
Илья сел рядом.
- Ты любил ее? - спросила Настя. И отвечать вовсе не обязательно. И так все понятно.
- Почему - любил? Я ее и сейчас люблю, - слова слились с говором бегущей воды.
Настя заплакала. Она не знала, как справится со всем, что сейчас взорвалось в ней, как те брызги в реке. Он любил ее мать? И сейчас любит? А папа? Папа так любил ее, что умер от тоски - так сказал дед Матвей. А этот сидит тут и вспоминает. Что они делали здесь тогда? Веселились? Любили друг друга? Но почему тогда мама вернулась к папе? Почему вообще вышла замуж за папу, а не за этого Муромца?
Илья словно услышал ее немые вопросы.
- А она любила твоего отца. Этакого Алешу Поповича.
- Почему Поповича? - Настя шмыгнула рассупонившимся носом. - Его звали Алексей Петрович!
- В сказке, помнишь, были три богатыря. Раз я - Илья Муромец, то отец твой - Алеша Попович. Не мал, но до меня не дорос.
Настя хмыкнула.
- А почему не Добрыня Никитич?
Илья глянул на нее с улыбкой:
- Статью не вышел! Хотя, умом, наверное, к нему ближе. Но Алексей же! Не Добрыня.
Настя отвернулась. Илья спохватился: не обидел ли?
- Насть, ты не думай ничего такого, - она аж вспыхнула от его слов. Но Илья потушил пожар: накрыл ладонью ее плечо, по отечески, тепло так. - Натка отца твоего любила. Надо мной больше посмеивалась. Я и прикоснуться к ней не смел.
- А ко мне смеешь... - огрызнулась она, но руку не скинула.
Илья погладил ее по растрепанным волосам.
- Ты же ее дочка, жалко тебя, - он сам отстранился, опустил голову.
Неловко стало. Словно они нарушили какой-то обет, какие-то незримые законы. Вот сидят два чужих человека. У обоих в груди буря, а на вид - сидят спокойненько, любуются рекой, освещенной солнцем после ненастья! Настя встала, подошла к реке, зачерпнула горсть воды, растопырила пальцы. Вода протекла между ними, оставив в память о себе прохладу на ладони. Так и память о маме - течет струями в разных людях. В ней она есть, в нем, дед вспоминает. А собрать все вместе - и мама словно с ними, и все они вокруг нее, как в хороводе. И не чужие вовсе.
Настя вернулась к Илье, встала напротив.
- Муромец, расскажи о маме, какой она была, я же ее и не знала совсем, - голос Насти изменился. Она успокоилась, услышав ответ на взыгравшую в ней ревность.
- Расскажу, - он встал глыбой перед ней.
Настя отступила на шаг.
- И как ты такой уродился?.. - страх перед Ильей исчез совсем.
- Натка тоже спрашивала... - буркнул он. - Пошли. Отвезу тебя к Матвею. И пора мне. Работать надо.
- И чо ты с ним? - Екатерина всплеснула руками, встречая Настю на пороге.
- И ничо! - огрызнулась она. - Домой подвез, а чо?
Матвей возился за домом с пристройкой - не видел, как внучка вернулась. Екатерина к нему побежала. Встретились все у огорода.
- Не обидел? Что говорил?
Настя в ответ только глаза выкатила и качала головой.
- Не пойму я, чем этот Муромец вам так не по душе? Мать, вроде, не обижал, счастью ее не мешал...
Матвей махнул рукой и себе под нос сказал, возвращаясь к пристройке:
- Лучше бы помешал.
Настя опешила. Так и встала, разведя руки в стороны.
- Ничего не понимаю...
Старики замолчали до вечера. Как ни старалась Настя отвлечь их, как ни балагурила на отвлеченные темы, они и не смотрели в ее сторону: занимались своими делами и молчали, словно ее и нет здесь.
Вечером за ужином под новости из телевизора Настя отодвинула полупустую тарелку.
- Знаете что, если и дальше молчать будете, я в Лазоревку уеду, к Муромцу. Мне до совершеннолетия полтора месяца осталось, там перекантуюсь.
Екатерина вскинулась на Матвея. Он молчал, опустив голову, только губы покусывал.
- Ну, что молчишь? Вот она - здесь! Думал, так и унесешь свои тайны в могилу? А она сама приехала!
Дед отмахнулся. Достал пачку сигарет, вышел на улицу. Екатерина сложила руки на столе. Вроде, спокойная, но видно, что черти душу грызут. Настя обняла ее сзади, носом в ухо уперлась.
- Баб Кать, горькая правда лучше сладкой лжи - помнишь?
Екатерина погладила ее руку.
- Да знаю я... - перевела дух, - пойдем, видно, мне на роду написано ту правду тебе открыть. Связалась с этим... теперь расхлебывать.
Они прошли в спальню стариков. Комната как комната: две кровати у противоположных стен, меж двух окон в изголовье - сундук, покрытый такой же вязаной скатертью, как и стол в зале; за дверью - шифоньер, с другой стороны серебрится бок печки-контромарки, вписанной в стену. Топят ее в зале, тут она вроде украшения интерьера.
- Садись! - Екатерина кивнула на свою кровать, а сама скинула скатерть с сундука. На нем висел большой замок. Настя присвистнула. - Не свисти в доме!
- Денег не будет? - Настя хохотнула в кулачок. - Можно подумать, у вас тут золотые запасы!
Екатерина только с укоризной посмотрела на нее, подошла к шифоньеру, пошарила сверху, нащупала ключ. Насте стало не до шуток, как-то серьезно все. От кого ключ от сундука прячут? Друг от друга? Мысли проносились в голове, а сама она наблюдала за Екатериной. Та открыла замок, сняла его, положила на подоконник и, пододвинув низенькую табуретку, уселась на нее.
- Здесь все о вашем роде! - похлопала она по крышке сундука, прежде чем открыть его.
Настя перебралась на пол, села в ногах у Екатерины. Бабка откинула крышку сундука. Воздух наполнился новыми запахами; так пахнет в музеях или в старых библиотеках. Что-то старинное, щемящее, отдающее тайной, древностью. Сверху лежал сверток. В пожелтевшую от времени ткань, оказавшуюся салфеткой с вышитым крестиком уголком, были завернуты старые фотографии. Екатерина положила их на колени. Взяла первую.
- Это Матвей со своей ненаглядной. Она дольше всех прожила после Ирины...
Настя рассматривала чуть поблекшую цветную фотографию деда и бабки. Сидят рядышком, в домашнем, обнялись, улыбаются. Видно, кто-то дома щелкнул.
- У нас они есть в свадебном. Я в мамином альбоме видела.
Настя вроде как и не услышала пугающего "дольше всех прожила". Екатерина отложила несколько фото и взяла одну черно-белую. Кончики ее обтрепались, а лицо женщины, внимательно смотревшей на них из таинства прошлого, светлым пятном выделялось на темном фоне.
- Это мать Матвея. Видишь, молодая какая, чуть старше тебя.
- Красивая...
- Учительницей была, да недолго. Матвея родила и умерла. После войны было. На селе голодали тогда.
- А это мать твоя - Наталья! Школу закончила, последний звонок. Когда уезжала, для родителей карточку напечатала. У вас же теперь все в телефонах!
- В цифровом формате, - уточнила Настя, рассматривая маму: белые банты на концах косичек, лямки белого фартука поверх голубого форменного платья. - Еще носили форму?
- Да уже кто как ходил, но на последний звонок решили по-старинке.
На фото глаза мамы синели, как небо над головой, краешек которого проглядывал за плечом кого-то в белой рубашке - только подбородок и виден. Настя догадалась.
- За мамой Илья стоит?
- Он это, - подтвердила Екатерина. - Всегда стеной за ней. А вот приехал твой отец со студенческим отрядом и отодвинул эту стену! Вот они на свадьбе, - Екатерина подала фото Насте. - Это тут праздновали. А в город Матвей с Катей не поехали.
Настя видела эту фотку. Отложила. А ты есть здесь?
- Я? - Екатерина пожала плечами. - Меня нет. Я тут вроде хранителя. Как Катя умерла, Матвей сник совсем. Потом, после Натки, запил. Мой муж к тому времени тоже умер. Детей у меня не было. Вот и сошлись.
- А в чем страшная тайна рода, что-то не понятно мне? Фотки как фотки - у всех такие есть.
Екатерина опустила руки. Потом погладила Настю по плечам, жалеючи, и из-под всех фотографий достала портрет в бумажной рамке. На фоне нарисованного южного пейзажа во весь рост стояла строгая молодая женщина в длинном платье. Свет так падал на нее, что подол платья, фалдами спускающийся к полу, искрился в нем. У Насти запестрело перед глазами. На фотографии коричневое, как все темное на ней, перед ее взором оно мелькало синим, развеваясь на ветру. Настя крепко зажмурилась и потом распахнула глаза. Взгляд упал на лицо незнакомки.
- Мама...
- Нет, Настя, не мама! - Екатерина обреченно кивнула, молча подтверждая свои же слова - не мама!
Настя подошла с портретом ближе к окну. Летний день не спешил покидать село и, несмотря на позднее время, света еще хватало, чтобы в нем рассмотреть детали на фото. Черты лица женщины на портрете точь-в-точь мамины. Но в строгости взгляда, в сжатых губах и гордо вскинутом подбородке сквозила холодность. Мама не была такой! От нее веяло теплом - это Настя помнила. Волосы женщина собрала на затылке. Даже прядки или какого завитка не видно ни на лице, ни за ухом. Длинная шея в кружевном воротнике, гладкий, открытый лоб, матовая кожа, руки, сложенные под животом одна на другую.
- Кто это?
- Тебе будет прапрабабкой. Ириной звали. Дед Матвея привез ее в село откуда-то из Европы. Она по-русски не говорила. Где он ее нашел - неизвестно. Знаем только, что она была из мадьяр, то ли гувернанткой служила у кого-то из богатых - то еще до революции было! - то ли сама была из дворян - неведомо. Но здесь ее сразу невзлюбили. Взгляд у нее был тяжелый. Женщины детей прятали, когда она по селу шла. Боялись ее. Ведьмой считали. Более всего боялись, когда она выходила в своем синем платье. Говорили, что сияло оно неземным светом, будто не человек ткань ту соткал, а сам дьявол - такой красоты платье было!.. Всяк, кто видел ее в том платье, дар речи терял, ума лишался. И могла она с тем человеком делать, что хочет.
- Я видела...
Екатерина вздрогнула от признания Насти.
- Что видела? Платье?..
- Чего ты так испугалась? Мало ли платьев из синей ткани. Мама была в таком, когда мы по берегу бежали. Я хорошо то платье помню.
Екатерина прижала руки к груди. От страха голос ее сел, она едва выдавила из себя:
- Не было у Натки синего платья...
Настя испугалась за Екатерину.
- Чего ты, баб Кать? Ну, не было, не было. Успокойся. Этой бабки уж лет сто на свете нет, а ты за сердце хватаешься.
- Не зря хватается, - дед стоял на пороге. Как вошел - не заметили. - Ты ей главного не сказала. Ирина ждала дочку, потом внучку - не дождалась. Но завещала первой женщине в роду после себя свой дар. - Матвей сел на кровать, кулаком потирая нос. - Дар или проклятие - не знаю. И лечить могла, и напасть на голову наслать тоже. Первой после нее родилась Натка. Мы с Катей и покрестили ее дитем, и всяко берегли. А Ирина не отпускала. Жизни не давала Кате - снилась в том платье своем, слепила душу, диктовала свое про будущее Натки. Должна была она здесь остаться, рядом с могилой Ирины. Тогда и жила бы долго. Но судьба вот как повернулась - встретила Натка Алексея и уехала. Я отговаривал. Да вы разве родителей слушаете! Ирина отыгралась на Кате. Умерла она вскоре. Я сдуру Натку домой позвал. Не справиться мне с хозяйством было. Тогда ты у нее уже росла. Малеха, хорошая такая, - дед улыбнулся воспоминаниям. - Ну, как приехали, все, вроде, наладилось. И Муромец рядом. Я уж думал, уговорит Натку с ним остаться и все хорошо будет. Но нет. Любила она Алешку. Как уехала, я на могиле Ирины каждый день... просил ее оставить в покое дочу мою. Она над могилой в платье своем синем порхает, искры из глаз, что против воли ее пошли. Сказала, что не может она дар свой с собой забрать. Самой покоя хочется. Как передаст, так и оставит всех. Теперь кому передаст? - он мельком взглянул на Настю. Она слушала с открытым ртом. - То-то же! Потому и не звал тебя, и все концы обрубил, как Натки не стало. А ты сама явилась.
Вечерняя заря просочилась в комнату алым облаком, накинув на лица стариков розовую вуаль. Настя мотнула головой, сбрасывая наваждение; вскочила, щелкнула выключателем на стене. Желтый свет разогнал мрак. Платье на портрете Ирины блеснуло синим. Настя видела, но старикам не сказала. Засунула и портрет, и все фотки назад в сундук. Повесила на него замок, ключ закинула на шифоньер. Потом встала посреди комнаты, руки в боки.
- Вот что, сказочники мои, я уже не ребенок, слушать страшилки на ночь, - Екатерина хотела возразить, но Настя остановила ее, повысив голос: - Все, сказала! - И ласково, примирительно, попросила: - Баб Кать, пойдем чай организуем. Ну, рассказали все. Я услышала. Все поняла. И про Муромца поняла - обиделись вы на него. И про маму поняла. И про наследство бабки-мадьярки. Все уже! Не боюсь я ее! И вы успокойтесь. Ничего со мной не случится. Надо будет, стану ведьмой! Делов-то!
Дед в ответ хлопнул себя по коленям, встал.
- А и дело внучка говорит - чайку бы! А, Кать?
За день до отъезда внучки Матвей и Екатерина не спали. Матвей курил на крыльце, посматривая на звезды. Ветер уже не приносил прохлады, а дул студено, напоминая, что зима не за горами. Матвей курил и думал. Лето прошло и в радости, и в тревоге. Своим нежданным приездом Настя всколыхнула их размеренную жизнь. К нему вернулись силы - и забор новый поставил, и пристройку сделал. Теперь в нужник разве что с огорода заглядывал. Катя снова взялась за крючок. Диковинные вещи плела, скручивая им нитки, ряд за рядом создавая такие ажуры, что он диву давался. И сейчас сидит за столом, вяжет Насте шаль. Говорит, до отъезда успеет. Илья к ним захаживает, как раньше к Натке приходил. Только теперь в глазах не потерянная любовь последней искрой горит, а нежность потоком льется. Как дочку Настю полюбил. А она им командует! Обещает невесту найти, как у былинного героя. И ведь найдет! Матвей не сомневается. Но неспокойно на сердце. Все вроде ладно. А как будет, когда Настя уедет? Нет ответа.
- Спать пошли, - Катя вышла, шаль в руках.
- Закончила?
Она развернула ее во всю ширь. Кисти длиной с ладонь висят по двум сторонам треугольника, а по третьей кайма зигзагами. Красота!
Матвей поцеловал Катю в лоб, обнял. Не зря в народе говорят: "Нет худа без добра!" Повезло ему с обеими Катеринами. Одна дочь подарила, другая старость скрашивает.
Уснули они почти перед рассветом. Легко уснули, спокойно, так, будто ангелы-хранители хороводом оградили их спальню, оберегая от всякого зла.
Настя дождалась, когда дом утихнет, и встала. В зале на столе лежала новая шаль. Поежившись, Настя накинула ее на плечи и вышла из дома. Ветер стих перед ней, звезды замерли, не мигая. Дорога сама стелилась под ее ногами и привела на окраину села, к старому кладбищу, к серой глыбе памятника, надпись на котором почти стерлась от времени. Настя встала перед могилой и позвала:
- Ирина!
Колокол на новой колокольне ухнул и замолк. Листья, слетевшие с берез, поднялись воронкой, покружились и упали к ногам. Когда Настя подняла голову, над могилой вполоборота стояла строгая женщина в синем, мерцающем платье.