Я стою по колено в мутной воде нечетких мыслей и размытых стремлений и всматриваюсь под ноги. Провожу Клинком Ищущего по волнам, здоровенные головастики плагиата, тучно обитающие в толще воды, тотчас брызжут от него в стороны. И все равно в глубине ничего не видно, мне здесь нечего делать. Я что-то упорно ищу, но сам до конца не понимаю - что. Но уверен - сразу узнаю, как найду. Выхожу к берегу, бросаю взгляд назад - над озером стелется непроглядный туман. Волны неспешно, тихо шурша прибрежной галькой, ритмично наваливаются мне на ноги. Словно желая вернуть. Я вернусь, но - позже. Будьте терпеливы. Удивительно, но ноги - сухие. Впрочем, здесь и не может быть иначе.
Отворачиваюсь и вхожу в лес, разросшийся почти до самой кромки воды. Лес словно соткан из прозрачных нечетких образов: одни светлее, другие темнее, но все - одинаково серые и блеклые. Никаких красок, лишь - игра теней. Они обволакивают меня, вспыхивают и растворяются в лесу. Не вас я ищу. Шагаю вперед, под ногами похрустывают сухие желтые осенние листья, изредка поблескивая янтарем. Призрачный лес в бронзовой оправе. Лес редеет, пускает в себя свет, а образы бледнеют, истончаются. Последние деревья на опушке тихо шепчут, словно прощаясь. Впереди на поле цвета жухлой зелени я вижу его. Алмазного дикобраза. Он сосредоточенно роет землю, пытаясь что-то из нее достать. А потом зверь замечает меня. Замер, смотрит. Я осторожно подхожу ближе. Он огромен для дикобраза, почти мне по пояс.
- Кто же ты? - спрашиваю я, словно сам себя. Он не отвечает, лишь шевелит своими иголками. Я убираю Клинок в ножны. Он мне больше не нужен, похоже, я нашел, что искал. Дикобраз медленно подходит ко мне, обнюхивает. Зверь не спеша складывает свои иглы и оттого сразу становится гладким и блестящим. Хочу погладить его, но протягиваю руку слишком быстро, дикобраз ощетинивается иглами, на ладони проступает кровь - я укололся. Смотрю, ладонь вся в крови, но рана на глазах затягивается, и боли нет - здесь, в фантазиях, нет боли. К сожалению - только здесь. Скольких же я и сам уколол? Было ли им больно? Смогли они понять свою ошибку?
- Да мы с тобой похожи, дружок, - я нисколько не сержусь, он ласково, словно извиняясь, тычется носом в другую ладонь.
- Ты у нас, оказывается, еще и ласковый зверь, - смеюсь я. Но руку не убираю. Он продолжает ластиться. Неторопливый и простодушный зверь под броней длинных алмазных игл. Ты мне подходишь.
Небо наливается свинцом, становиться холодно, в лицо бьет ветер. Черная шелковая рубашка плотнее льнет к телу. Мне пора уходить. А зверь останется здесь.
На границе леса оборачиваюсь - и встречаю его взгляд. Задумчивый и, кажется, добрый.
- До встречи, - я поднимаю над головой руку. Он словно бы кивает. Наверное, мне почудилось. Но теперь я знаю, где тебя искать, мой чудный зверь.
Щурюсь от лучей Солнца, бьющих в глаза сквозь узкие цветные витражи. Я - в башне? Почему бы и нет? Тогда мне - наверх. Перепрыгивая через ступеньку, поднимаюсь по лестнице, черный плащ держу в руках - невесть откуда набегающие порывы ветра так и норовят его бросить на золоченые канделябры на стенах. Та, что наверху, еще меня не ждет, я хочу застать ее спящей. Поэтому надо ступать аккуратно - под ногами хрустят песок и сухие листья, а слух у нее - очень чуткий. Ступени подернуты цветастой пленкой света; странные витражи, нелепые - словно кто-то долго смотрел на Солнце, а потом, закрыв глаза, увидел разноцветные круги и выложил их в стекле. Краски солнечными зайчиками весело наползают друг на друга, и почему-то эти узоры поднимают мне настроение.
Еще несколько ступенек, и я уже стою перед приоткрытой дверью. Едва касаясь пальцами, толкаю ее, она, легкая, словно сотканная из паутины, открывает мне крохотный зал. Как небольшая комната, с мебелью, размеры которой наводят на мысль об игрушках, все тут - уменьшенное вполовину. В стене горит игрушечный камин и, вот - чудо, лепестки пламени так же малы, ровно вдвое, здесь поневоле чувствуешь себя Гулливером. А посреди зала, в кровати под балдахином, лежит прекрасная девушка. Миниатюрная, она-то в комнате - на своем месте. Три шага, и я - возле постели, девушка кажется хрупкой - страшно прикоснуться. Точеные черты лица, румянец на щеках, легкое зеленое платьице. Я все-таки разбудил ее - широко распахнутые глаза, в которых виднеются далекие изумрудные озера, она удивлена, что я пришел сам. Мгновение переглядываемся, она встает - так грациозно вспархивает бабочка, голос девушки мелодичен и убаюкивает, как звуки леса в ясный погожий денек:
- Пойдем, я хочу показать тебе!
Иду за ней к окну вполне привычных размеров, она мне - всего по пояс, и, отчего-то, рядом с этой девушкой я кажусь себе страшно неуклюжим. В оконном проеме нет стекол, но ветер не задувает. Лишь ее волосы развеваются - так колышется поздним летом пшеничное поле.
- Выгляни! - она, не доходя до окна, улыбается, будто говорит - "смелей".
Опираясь на широкий подоконник, высовываюсь из окна - недалеко от башни раскинулась аккуратная деревенька - нарядные здания из красного кирпича и бревен, сады кругом. Много я видел подобных мест, но каждое из них в свой час ждало разорения, или реже - запустения. Развороченные калитки и заборы, грязь, пепел, рваные раны в стенах и густой черный дым до самого неба. А еще - боль, застывшая сгустком над обреченным местом и вползающая во всякую открытую душу, которая увидит все это. Красота порождает зависть и злобу. И так - из века в век, пока живы сами люди.
- Так больше не будет, - кто-то дотрагивается до моего плеча, оглядываюсь - та же девушка, но она словно выросла и - все равно достает мне лишь до подбородка, насмешливо смотрит на меня; я кидаю взгляд в комнату - величественный зал, жадное пламя пожирает поленья в камине, никакого намека на игрушки.
- Почему? - лишь одно слово, как приговор, срывается с моих губ.
- Смотри на людей!
Пристально вглядываюсь в деревню, замечаю боковым зрением, как быстро скользит назад оконный проем, уходит в бесконечность горизонт. И вот уже перед моими глазами городок, совсем не деревня, весь - словно на ладони, я смотрю на него так, как посмотрел бы орел. Те же домики, но теперь их больше, чем казалось раньше. И люди. Много-много людей, все опрятно и со вкусом одеты, ни одного оборванца, или какого попрошайки, все спешат по своим делам и море - море радостных лиц и улыбок.
- Такое - невозможно! - восклицаю я, смотрю на девушку, она хмурится, грозовые тучи застилают изумрудные озера, - Не уходи! Я же сам пришел к тебе, помнишь?
Девушка, касаясь пальчиком скулы, задумчиво смотрит на меня. Легкий наклон головы как прощение - и тучи рассеиваются, обнажая глубину водоемов, заключенных в ее глазах.
- Хорошо, - звучит в ответ - так шелестит ветер среди деревьев. Она берет мою ладонь в свои, - Ты хочешь быть среди них?
Бросает мою руку, видя, как я горько усмехаюсь. Разве я виноват, что смотрю на вещи реально?!
- Зачем ты пришел? - вспыхивает искоркой ее вопрос, на который я давно уже знаю ответ.
- Хочу, чтобы ты осталась со мной! Навсегда! - мои слова гремят, так молот кузнеца ударяет по заготовке на наковальне - сила, решимость. Уверенность. Без нее никак нельзя.
- Тогда - знай, верь! - девушка делает шаг назад и растворяется в воздухе, а я поражаюсь сам себе - воспринимаю все это столь же буднично, как испарение росы по утру.
И в сердце селится понимание - та, чей облик столь прекрасен, не исчезла. Она рядом, рядом за и вопреки, против мнений, против споров, против той злобы, что скалит клыки на красоту. Надежда.
- Ты будешь играть? - меня за край плаща дергает маленький мальчик. В другой руке он держит большую шахматную фигуру - белого слона, в глазах пацаненка читаются и восторг, и смятение.
Нас обволакивают клубы черного дыма, давят мне на грудь - тяжело дышать. Мрак отступает, и вместо ребенка передо мной теперь возвышается пешка. Шахматная фигура в виде рыцаря с гротескно вытянутым человеческим лицом, пустыми глазницами смотрит куда-то поверх меня. На гигантской шахматной доске, где мы находимся, вовсю звенит, гремит, стонет сражение. Пячусь назад от пешки, но той до меня нет дела - она разворачивается и бросается на ближайшую фигуру. Таких тут много - пешек, есть и поопаснее: где-то вдалеке сверкает клеймора - в игру вступила ладья, сечет наискосок.
- Отдай! Это - мой слон! - мальчик выдергивает из руки своего братика-близнеца фигуру, тот в ответ надувает щеки, складывает руки на груди - прямо как взрослый.
Солнышко, пробираясь сквозь тонкую плетеную крышу беседки, играется с кудряшками на их головах, целует фигурку из белой слоновой кости. Потом набегают тучи, из сада вокруг беседки несется многоголосый рев.
- Что это? - мальчонок кладет слона на скамейку и, тут же позабыв про него, смотрит в глубину ветвей, туда, где раньше мелькала дорожка.
Чернота наползает со всех сторон, бросается на нас, сдувает - словно зыбкую иллюзию - сад, беседку, детей - я снова стою на шахматном поле. Только здесь нет белых слонов. Здесь вообще нет белых, на доске - только черные. Но они продолжают борьбу - клубы дыма гуляют по полям, по фигурам - и те, кто попадает в него, кажутся чернее. И вот, уже на них бросаются все находящиеся поблизости более светлые пешки, ладьи, ползут башни. А где-то раздают права на смерть королевы, и в бессилии мечутся короли.
Под ногами скрипит сажа - светлые поля от темных отличаются чисто условно. Не видно полей, значит - нет правил. И фигуры, кто - с гиканьем, кто - с мрачной решимостью, бросаются в сечу. И кажется, что настоящей смерти нет - ведь шахматные фигуры не умирают, это всем известно! Они, проиграв, здесь просто обращаются в пыль, а клубы дыма растут. Фигуры просто уходят в небытие, это ведь не страшно, так? Не знаю, но меня пробирает от одной только мысли. Поэтому, идя по полю, стараюсь держаться от схваток подальше. А фигуры, должно быть, думают, что, проиграв, они снова станут на доску - пускай даже в следующей партии. А она будет - эта следующая партия? Бросаюсь на доску, надо мной пролетает с ревом ненависти пешка - ее ударил конь, она падает оземь и рассыпается. Бой продолжается. Клубящаяся черная пыль своими щупальцами трогает меня, я чувствую их прикосновения, словно что-то холодное и липкое скользит по коже, отмахиваюсь - ощущение не проходит.
Развернувшись, бегу от нее, а клубам пыли все равно, у нее хватает игрушек. И она тянет щупальца к группе людей, вышедших из тени на край доски. Мой окрик обрывается, стынет в глотке - людей не стало, они обратились в пешек. Доску окружает непроглядная темень - что же в ней? Быть может - с доски можно уйти? Уклоняясь от пробегающих мимо фигур, двигаюсь по направлению к краю. Туда, где кончаются поля, где выведены почти мистические буквы, всего - восемь штук. Дальше за которыми - стена мрака. Давлю на нее, она - мягкая, руки тонут в тенях, которые затем, словно живые, мягко отталкивают меня от нее. Значит, это - не путь, и там - мне не место. Оборачиваюсь - порыв ветра подхватывает пыль с доски, бросает ее мне в лицо, где-то неподалеку причитает король. Никогда бы не подумал, что возможно вместить в слова столько желчи и злобы. Остановит ли смерть короля игру?
Двигаюсь на звук его стенаний, вот и он - длинноногая сгорбленная фигура в черной мантии, озирается по сторонам. Моя рука ложится на рукоять клинка. Решение принимается в момент: я - не судья.
- Трусиш-шь? - король пустыми глазницами пялится на меня с высоты своего роста, держит в костлявой руке кинжал.
- Я - не судья, - повторяю вслух, пожимаю плечами, зная - он все равно не поймет.
И оба мы не замечаем, как подле короля вырастает фигура, сминает его палицей, а меня отшвыривает назад взрывная волна его смерти, король - не пешка. Черная королева, убийца короля, хохочет, как безумная, и доска под ней содрогается. Нет полей - нет правил, кто сказал, что черная королева должна оберегать черного короля? Дайте сюда такого "наглеца", она ему покажет! Есть желающие?!
Встаю, стряхиваю с себя пыль, в которую обратился король. В груди зреет комок - неприязнь к игре растет, как грозовая туча. Королева тяжело дышит, смотрит на меня, затем, приняв решение, уносится смерчем в центр доски - сражение с гибелью короля не прекратилось. Да и сколько их - королей? Если постоянно появляются все новые фигуры...
Я не могу больше сдерживать ту грозу, что рвется из меня наружу:
- ХВАТИТ!!! - мой вопль разрядом молнии пронзает воздух, настигает каждую фигуру, они останавливаются, враги в нерешительности смотрят друг на друга. Краем глаза замечаю, что тьма, окружавшая до того доску, ушла - вместо нее доску опоясывает, словно стеклянная, стена, а с той стороны ее - поток людей, они давят друг друга, передние ряды уперлись ладонями в стену, кто-то бьет по ней кулаком. Люди, что же вы делаете? Но нет, похоже, они не видят, куда рвутся. Они хотят ИГРАТЬ. Раздается звон стекла - кто-то пробил таки дыру. Стена вновь покрывается мглой, тишина разрывается лязгом и грохотом - сражение возобновилось с новой яростью, а на доску выходит новая группа людей... И снова тянет к ним свои щупальца черная пыль...
- Давай поиграем? - белокурый мальчишка с улыбкой протягивает мне сложенную шахматную доску, а в ней бренчат фигуры. Мы стоим посреди василькового поля, синие капельки там и тут мелькают в траве.
- Хочешь, я расскажу тебе сказку? - я сажусь прямо на землю, малыш, секунду поразмышляв, приземляется следом.
- Про шахматы? - в его глазах скачут огоньки любопытства и озорства, ждет, что отвечу я. Видать, это очень важно для него. Что ответить?
- Нет, про землю, - я натянуто улыбаюсь, меня не покидает гнетущее чувство. Чувство под названием "не ошибся ли я".
На лицо мальчика ложится паутинка грусти, но порыв весеннего ветра тут же ее уносит:
- Ну, давай - про землю. Только, сказка - интересная?
- Еще как! - и я начинаю рассказ. Не о шахматах. Совсем не о них.
Бреду по берегу, ноги вязнут в сыром песке. Говорливая река растеклась, беснуется. Кто знает, что скрывает ее темная глубина, там легко укроется и большой теплоход "Мечта", и даже крепко слаженная плавучая платформа "Успех".
Моя одежда давно насквозь промокла от дождя, и капли вовсю хлещут по лицу. Небо - мрачно, как и я. Еще немного стихийного безумства - и волны доползут, в горячке будут грызть фундамент ближайших к реке домов. Город насупился, не привечает небо цветными зонтами, словно ждет своей незавидной участи. Лужи медленно, но неуклонно, поедают оставленный на мостовой мусор - истлевшие газеты, скупую бурую листву и прочую грязь, порожденную городом.
Мои губы слегка шевелятся, но срываются с них вовсе не добрые слова. Мне противно здесь, но по сырому песку в такое ненастье сложно быстро идти. В городе - еще хуже, кажущаяся беспечность съедает тебя, по кусочку, пока не оставит от тебя всего лишь силуэт, тень.
Замечаю человека лишь когда почти сталкиваюсь с ним. Невысокий лысый мужчина, совершенно неприметное лицо и весь он сам. Смотрит на реку. Не понурив голову, исподлобья, а - с каким-то вызовом.
- Уходите отсюда, здесь власть реки, - бормочу я, не желая услышать благодарность.
Его голос чист:
- Мне осталось слишком мало времени, чтобы бежать.
- Как хочешь, - ответствую я и прохожу мимо. Я ему не рад. Одинокая фигура на черте берега, ей здесь не место, он мешает мне, хоть я его и не вижу - так мешает опечатка в закрытой книге.
Назойливый. Окликает:
- Скажите, правда ведь, тот флюгер - замечательный?
Оборачиваюсь и всматриваюсь в дальний берег. Маяк из старого, осыпавшегося кирпича, на самом его верху дрыгается в конвульсиях стрелка. Медная, наверное. Они часто медные. В темноте сейчас не разберешь. Флюгер, как флюгер, ничего особенного.
- Уходите отсюда, река разливается, - более доброжелательно говорю я.
- У меня очень мало времени, - шепчет он и с вздохом садится на песок.
Сыро же! Он, впрочем, меня несколько заинтересовал. Как каплю, сбегающую по стеклу и встретившую на своем пути другую каплю - не больше. Ворчливо спрашиваю:
- Что так?
- Моя кровь - больна. Но это уже ненадолго.
Вот те на! Откуда он здесь такой?! В нерешительности сам сажусь. Сыро? Для одетого в сухую одежду - может быть. А мне уже все равно. Ему, думаю, тем более. Стрелка все-таки медная - в редких далеких всполохах молнии она отсвечивает зеленым. Ну, что я могу ему сказать? Разве только то, что он имеет немалые шансы утонуть...
- Я как-то раньше не замечал этого маяка, - говорит он.
- Из города? - участливо спрашиваю я.
Он кивает. Тогда понятно. Горожанам - не до маяков. У них - дела. Тогда их не так быстро жрет беспечность и создается иллюзия жизни.
- Я уйду, а он будет, - продолжает он. - И, скорее всего, принесет немалую пользу. Как мне сейчас.
Я почти сочувствую этому лишнему для берега человеку. Мое сердце упрямо как эти тучи. Они усердно полосуют нас водой. Меня же этот маяк почти не удивляет - вдоль реки стоят и более замысловатые.
- Может, пойдем все-таки? - я, кажется, уговариваю его. И зачем, спрашивается?
- Спасибо, - благодарит он, а сам сидит.
Мы смотрим на маяк. Мутная вода подступает уже к самым ногам. Свирепые порывы ветра не могут всколыхнуть мою пропитанную влагой рубашку и волосы. Вода сильнее воздуха. Они союзники и скоро будут вместе радостно глодать город. Горожане все восстановят. Они всегда все восстанавливают, даже то, что отстраивать заново не стоит. А чужой теперь для города человек все сидит. Сижу и я.
- Я не принес в своей жизни большой пользы, - сокрушается он, а затем ободряется, - зато я помог стать полезнее этому маяку.
- В этом есть смысл, - соглашаюсь я и поднимаюсь на ноги. Река дошла до меня. Мужчина нехотя встает, отходит подальше и снова садится.
- Я могу что-нибудь сделать для тебя? - спрашиваю я.
Он отрицательно мотает головой. Могло ли быть иначе...
Я сделаю город. Напишу на листке бумаги слово "город", обведу буквы черным фломастером. Подрисую снизу палочку - пусть теперь это будет указатель, и грубо заштрихую лист карандашом - крест-накрест, крест-накрест. Чиркну с полдюжины кривых линий без всякого толку. Получился город. Стоит лишь приглядеться повнимательнее. Он встречает нас покосившимися деревянными домами. На окраинах бывает так, почему здесь быть иначе? Вон, у забора вылизываются три кошки. Завидев нас, они бросаются наутек, через дорогу. Дорога в город, как это типично и обыкновенно, пусть будет канал. Глубокий канал, разделенный надвое плавучей разделительной полосой, на которой растут, скажем, пионы. Что значит - не видите? Приглядитесь внимательней. Конечно, вы - правы. Теперь не так смотрятся домики. Да посмотрите - какие же это домики? Это же башенки, расширяющиеся кверху. Кажется, каждую венчают декоративные зубчики. И снова - слишком обыкновенно. Пусть лучше крыша будет полусферой, на которой разбиты сады. Зелень свешивается с карнизов башенок, словно неаккуратная шевелюра.
Что я наделал! Я запер кошек на разделительной полосе, посмотрите! Кошки же не умеют плавать... Заполним канал, нет, не темнеющим деревом лодок, их в городе нет и быть не может - это большой город, где вы найдете столько пристаней? Город может быть любым, но листок-то - не растянешь, а делать город только в глубину - зачем нам город-колбаса, правда? В канале будут плавать перевернутые зонты, разные - желтые, синие, зеленые. Люди подходят к воде, опускают свой большой зонт и прыгают на него. Посмотрите на их лица - жители улыбаются. И кошки, прыгая с зонтика на зонт - решительно никто из плывущих людей не возражает - перебираются домой. Только гляньте - кто-то свесил из окна башенки веревку, и кошки, как заправские акробаты, взбираются по ней наверх.
Используем и наш зонт, хорошо? Спускаемся на воду, наш зонт подхватывает течение. Башенки растут и растут по мере нашего путешествия к центру города, видите эти линии, что тянутся от них в самый верх нашего листка? Это тросы - к каждой из башен крепится по воздушному шару, они поддерживают свои башни. Мы ведь хотим, чтобы город был реальным, правда?
Появляются первые мостики между башнями. Сперва - ажурные, в перила вплетены горшки с цветами, вдруг кто-нибудь захочет остановиться, чтобы полюбоваться на канал? Любоваться лучше вдыхая аромат цветов. Вам какие цветы нравятся? Может, крокусы? Нет? Здесь растут самые разные цветы - выбирайте любые. По мостикам ходят люди. Иногда останавливаются и подолгу беседуют. Дарят друг другу подарки, без подарков совсем никак. Улыбки. Они так по-разному смотрятся на таких разных лицах с разными глазами, носами, бровями, ртами и цветом кожи. Но всегда - радостно. На жителях очень разные наряды, но непременно - ярких цветов. Легкие ткани, свободный покрой - кажется, что порыв ветра может унести людей как стайку бабочек. Нет, конечно не унесет. Ветер здесь спокойный, теплый. В городе всегда лето.
Но людям надо работать, иначе они заскучают. И - что это? Вдалеке, меж башен, протянута паутина, по ней ходят строители в красных - непременно красных, чтобы все видели и оценили - комбинезонах и складывают новый мостик.
И вот уже все тонкие перила остаются позади, а впереди возникают массивные каменные мосты с изящными, раскрашенными в серебрянный, лимонный и лазуревый цвета, барельефами. По мостам ездят тележки - всегда должны быть тележки, ведь некоторые вещи даже с другом не унесешь. Вернее, только кажется, что они движутся сами. Мы-то знаем, что они скользят по рельсам, и тянет их большое грузило, которое медленно спускается с башни на большом канате, к нему подцепляют разные веревки. Уже вечером оно будет у земли. Не страшно - внизу, на первых этажах, находятся кузницы, пекарни и множество безобидных заводиков, от которых так много тепла. Тепло подымается вверх и греет жителей холодными ночами. Ночью непременно должно быть прохладно, тогда приснится хороший сон. Но тепла очень много - потому его хватает и на огромный воздушный шар, который к утру подымет тяжелый груз, украшенный изображением города, на самую вершину башни.
Наконец, мы оказываемся в самом центре города - здесь небольшой пруд, над которым шесть башен срастаются вершинами. Мы ведь помним, что башни расширяются кверху? Спрыгнем на берег и зайдем в одну из башен. Вы хотите наверх? Что, лестница? Нет, это было бы слишком жестоко, а лифт - очень неудобно. Ведь жителей много. Сперва надо пройти в середину башни по этому светящемуся коридору. И улыбайтесь, улыбайтесь же! На вас ведь смотрят, да и вообще - неужели вам не радостно? Здесь ведь так здорово! Посреди башни - огромный зал, здесь, вокруг сложенных камней, сквозь которые шипят гейзеры, разбит сад. Смотрите какие голубые и лиловые листья, здесь горячо, и растениям приходится приспосабливаться. Люди подходят к камням, раскрывают свои чудесные зонтики и взлетают вверх. Теплый воздух и немножко непонятного нам волшебства. Оно, конечно, тоже имеет свое объяснение, но "волшебство", согласитесь, тоже звучит здорово? Загадочным образом людей относит именно к тем площадкам наверху, куда они стремились - это видно по их довольным лицам.
Постойте, ведь у нас тоже есть зонтик! Вперед, смелее, воздух здесь не обжигает, а лишь греет, нежит. Наверх, на самый верх! Вам ведь любопытно, кто живет на самом верху? Теплый поток нас обнимает и неожиданно толкает ввысь. Забавные ощущения, правда? Словно прыгнуть с парашютом наоборот. Мы взовьемся, будто голуби, к самой высокой площадке. Нам ведь нет надобности спешить - верно? Так можно и задеть кого ненароком.
В конце концов, мы стоим на площадке, и немного кружится голова. Площадка без всякой ограды, прозрачный пол, глядя сквозь который так захватывает дух! Площадка упирается в стену, в которой - дверь из матового стекла. Можно рассмотреть, что там, в небольшой комнате, сидит за столом фигура, по виду - человек в белой рубашке и с галстуком. Конечно же - человек, глупо предполагать другое, верно? Прошу, не сердитесь, сейчас вы все поймете. Фигура склонилась за столом, на котором белеют какие-то, судя по всему, документы. Если человек живет выше всех, у него на столе должно лежать что-то необычайно важное, ведь правда? Хотите заглянуть - что же именно? Но дверь заперта. Как я понимаю ваше недоумение, ведь в городе больше нигде нет замков. И вам становится еще интереснее, что же там, на столе, так? Вы не обидитесь, если я сейчас исчезну? Дело в том, что мне вам надо открыть дверь с другой стороны... Вы снова улыбаетесь, чему я несказанно рад. Да, там я поднимусь из-за стола, открою дверь и по-дружески вас обниму - вы проделали такой путь, да и просто я рад вас видеть! Потом я проведу вас к столу и покажу бумажный лист, исчерканный линиями. Вы сделаете понимающее выражение лица, может даже по-доброму усмехнетесь. Думаете - там нарисован этот город? Нет, всего лишь - хорошее настроение.
За моей спиной - запертая дверь. Светлое дерево с металлическими, отливающими малахитом лилиями скрывает наступившее царство ночи. Там густеет сумрак, цветы прикинулись мертвыми, а ночные гады пожрали всех соловьев.
Альков приветствует меня черным шелком балдахина, голубыми простынями и изгибами прекрасного, словно посеребренного, тела. И оно - мое, несколько ночей, несколько коротких бессонных ночей, когда мысль рвет время, а наслаждение подобно мгновению. Эта женщина - совсем не хрупкая надежда, что служит путеводной звездой.
Страсть, желание искажают черты ее лица, она - хищница, я буду обладать ею, но и она не в меньшей мере - мной. Она стала моим вдохновением.
В высоте, где своды потолка прячутся во тьме, попеременно вспыхивают холодным сиянием сталактиты. Там, наверху, как будто даже темнее, чем здесь, будто свет подобно густому туману сползает по стенам, струится по полу.
Я подхожу к женщине, по щиколотки утопая в густом ковре цвета ночного луга; из-за окон слышится треск цикад. Она, кокетливо улыбаясь, тянет мне руку словно для поцелуя. Я беру ее за тонкие изящные пальцы, которые не знали других украшений кроме ласки. Кокетка выдергивает руку, хватает меня за отвороты камзола и увлекает на свое ложе.
Короткая страсть, довольство, истома и над всем этим - натянутая струна тревоги. Она натужно гудит и рвется тысячу раз. А я ласкаю эту женщину, она подарила мне мысль, насытила творением. Вспыхнет новая звезда, озарив новый мир, на котором будет жить те, кого едва ли сочтут живыми. Оно вторично, тлен, призрак.
Нет, призрак - это я. Эта женщина укладывается ко мне спиной, тянет мою ладонь, кладет себе под щеку. Я - лишь призрак в ее жизни. И она - в моей. Она знала ласку другого тысячу раз до меня - и насладится ею множество раз, когда мое время уйдет. Оттого все, что я способен сотворить с нею - вторично, ведь эта женщина не принадлежит мне, только себе, в то время, когда я хотел бы обладать ею всей. И мои творения, мои миры ничтожны, они - тень, тень тени, ибо они - не единственны, не первозданны, ими насытились множество раз. А я способен породить лишь подобие.
Я - в смятении, мое тело дремлет, но мой дух бьется в клетке иллюзий, страдает от бича желаний и страстей. И лишь вдалеке, словно тихое эхо, звучит голос пророка: "Всё - Бога".