В селе Ковырине, что под Вологдой, жила семья: отец Иван, мать Катерина да дочка их Настенька. Дружно жили, хорошо.
Очень любила Настенька зиму - пуховые сугробы белые, горки по которым ребятишки катаются, ледяные узоры на стёклах...
Пошла она раз зимой погулять - денёк хороший стоял, морозный, солнечный. И снежинки неторопливые, махонькие с неба сеются. Подставила Настенька ладошку в варежку вязаную одетую и легла на неё снежинка. Лежит и не тает... Никогда ещё Настенька так близко одну маленькую снежинку не рассматривала. Смотрит, любуется - до того снежинка красивая! Каждый лучик ровненько из серединки выходит, а от лучика еще стрелки граненые и каждая грань на солнышке сверкает и не верится, что само по себе так могло сделаться, это уж какой-то мастер такую снежинку из капли воды сковал. Не хуже мастер, чем ее матушка, что замечательные варежки вяжет, да половики-дорожки ткет...
Понесла Настенька снежинку на варежке в избу, матушке показать. Да только через порог шагнула, снежинка и растаяла, в капельку обратилась... Обидно стало девочке, даже заплакала.
- Что с тобой, доченька? - спросила Катерина.
- Снежинка растаяла.
- Дак что же тут плакать, доченька? Так всегда бывает, снежинки холодные и в тепле они тают...
- А я не хочу, чтобы таяла, она такая красивая, мама! Вот если бы снежинка была тёплая - она бы не растаяла...
И видит Катерина, что дочь ее Настенька каждый день тоскует, сама, как снежинка тает...
Стала Катерина думать, что бы такое сделать, чтобы снежинки не таяли, чтобы были они теплыми. Попробовала из ниток снежинку связать, да не получается снежинка, все не такая, как те, что с неба падают.
Думала она думала и поехала с мужем Иваном в город на базар. Ходила там, глядела-смотрела и нашла мужичка, что булавками медными на гвоздики похожими торговал. Плохо у него торговля шла, мало кто такие булавки покупал. А Катерина подумала да и говорит:
- Продай ты мне вот целый туесок твоих булавок.
Удивился продавец:
- Да зачем тебе столько?
- Для тёплой снежинки, - Катерина ответила.
Еще больше удивился мужик, но булавки с радостью продал.
Пока домой ехали, попросила Катерина Ивана набить ей мешок соломой чистой, чтобы как подушка круглая получился он. Сделал Иван, как жена просила. Стала Катерина пробовать - булавки в подушку втыкает, нитки белые льняные вкруг них заплетает. Да больно уж неудобно: и подушка с коленей падает, и нитки перевиваются, как надо не заплетаются.
Опять Катерина мужа просит:
- Сделай, ты мне, Иван, под подушку подставку-пяльцы, да палочек ровных наточи, чтобы к ним можно было нитки привязывать. Все сделал Иван, как жена просила...
А Настенька тем временем все грустит, на улицу выходит, снежинки на ладошку ловит, а сама уже понимает, что скоро и весна, совсем никаких снежинок не будет - а так уж они ей любы!..
А мать Катерина подушку на пяльцы поставила, нитки к палочкам-коклюшкам привязала - веселее работа пошла. Получается у нее снежинка...
Вот и весна-красна пришла. Все дети рады - зиме конец, снег тает, ручьи бегут! Только Настенька не рада, заболела она, да так, что уж и с постели не встает, все теплой снежинкой бредит.
Однажды открыла глаза, а рядом, на подушке снежинка лежит - настоящая, каждый лучик у нее ровный, между лучиками паутинки тонкие... Будто прямо с неба только сейчас опустилась. Но такая большая, каких Настенька и не видела. И не тает. Коснулась она снежинки рукой - теплая! Как мамины руки.
Отец с матерью рядом стоят, радуются.
Поправилась Настенька, стала вместе с Катериной теплые снежинки плести.
А вскорости все Ковырино, вся Вологда, коклюшками звенели. Много мастериц по теплым снежинкам появилось.
ДОРОГОЙ ЗАКАЗ
В селе Кубенском, что верстах в сорока от Вологды по Кирилловскому тракту, в старые годы было...
Славилось Кубенское своими кружевницами, рыбаками да купцами.
И жила в том селе кружевница Катя со своим отцом-рыбаком. Мать умерла у Кати - так и жили вдвоём. Отец ловил в синем Кубенском озере рыбу - нельму да щуку купцу сдавал (тот в городе втридорога перепродавал), окуня да ерша себе оставлял. Катя кружева плела, купец-перекупщик у неё покупал, барам втридорога отдавал.
Так и жили Катя да отец её - с голоду не умирали, а и богатства не наживали. Так бы и дальше жили, как давно уж привыкли. Да случилась беда...
По весне, озеро ещё только-только ото льда вскрылось, рыбачил отец. Налетел ветер-дольник, не успел рыбак лодку носом к волне развернуть, как раз сеть выставлял да и замешкал. Опрокинуло лодку-кубенку - едва сумел он, держась за перевернутую лодку, до мелководья добраться. Промок весь, замёрз, слёг в горячке-простуде...
Катя за отцом ухаживает, отварами трав отпаивает. За кружево-то садится, только уж когда отец во сне забудется. А купец-заказчик не ждет - вскорости и явился.
- Ну, Катя-мастерица, показывай, что наплела!
Какие кружева были - продала купцу. А он и говорит:
- Есть тебе, Катя, заказ - кружевная шаль для знатной дамы из самого Петербурга. Да сделать надо быстро - к Троице.
- Не успеть, батюшка вон хворает...
- Ну, не успеть, так и сиди без заказа, мало ли кружевниц у нас - другой закажу... - Да и ушёл купец. Ещё и рассердился, дверью хлопнул.
- Зря ты, доченька, отказалась. Ведь и рыбы я нынче не наловлю, без денег, без еды останемся.
- Ничего, батюшка, - Катя отвечает, - уж как-нибудь, - а сама плачет...
За отцом ходит да мерное кружево плетет. А много ли за мерное получишь?.. А надо ведь и печь натопить, и еду приготовить, и отца больного обиходить...
Вот уснул отец на печи. Села Катя за пяльцы. Плетет, пальцы работу сами знают, а глаза-то закрываются, слипаются, сон её морит.
И видит Катя женщину в голубой одежде. Лицо у неё платом скрыто, а из под плата будто бы свет исходит. И говорит та женщина:
- Не плачь, Катя, я тебе другой заказ дам. Сплети ты полотенце кружевное, лучшие белые нитки на него возьми да отвези в Спасо-Каменный монастырь, а кому отдать - там и узнаешь...
- К какому же сроку сплести-то? Не смогу я быстро, батюшка вон болеет. Да и ниток-то у меня белых - один клубочек маленький.
- Об этом не думай - в самый раз успеешь, и ниток хватит...
Очнулась Катя, сну подивилась, дальше мерное кружево плетёт, а слова той женщины из головы не идут.
И заплела Катя полотенце, сама и сколок придумала, с таким рисунком, что и не бывало таких. Нитки лучшие, что для самых дорогих заказов хранила, взяла.
Плетёт Катя полотенце, за больным отцом ухаживает. Продала уж остатки мерного кружева - совсем мало денег получила. Что же делать - заняла у соседей. Мучицы в лавке купила, да и на огороде кое-что поспевать стало - голодно, а живут. Вот только батюшка всё не поправляется. Стонет на печи, кашляет... Одно хорошо - нитки белые в клубке не кончаются. Чудо! Да некогда Кате и о чуде подумать, плетёт заказ, старается. Хоть срок ей и не указан - а только о кружеве своём и думает. Праздники, будни, день, ночь - всё для неё смешалось...
И вот готово полотенце кружевное. Катя и сама дивится - неужели это она такую красоту сделала?
Отцу ничего не сказала, а как он уснул, к берегу побежала, насилу лодку перевернула, на воду столкнула, вёсла в уключины вставила, погребла к Спас-Камню - острову-монастырю.
Гребёт, а сама слышит, будто гул по воде идёт. И чем ближе к острову, тем громче. Колокола монастырские! И вспомнила Катя, что не простой сегодня день - Рождество Пресвятой Богородицы...
На острове с другими богомольцами в церковь вошла - и не задумалась, к образу Богородицы подошла, полотенце кружевное из свёртка, что бережно хранила, достала, развернула к иконе положила... Знала она теперь, чей заказ выполнила.
А после службы в храме, подошёл к Кате монашек, позвал в гостиницу монастырскую. Там в одной из комнат ждала её женщина. Хоть вроде и просто одета, скромно, а видно, что знатная дама.
- Видела я, мастерица, твою работу! И хочу тебя за неё наградить да и на будущее заказ дать...
- Как же я награду возьму, ведь для самой Царицы Небесной плела.
- И то верно. Тогда пусть так будет - дам я тебе денег, купи лучших ниток, булавок, всего, что для себя нужно. Будет каждый месяц к тебе мой человек приезжать - кружево покупать. Хорошую цену дам. А пока вот...
И подаёт Кате сто рублей. Деньги огромные!..
... Вернулась Катя в Кубенское, а её на крыльце отец встречает. Поправился. Опять на рыбный промысел засобирался. А Катя долг соседям отдала, ниток, булавок купила. Плетёт кружева - косынки, накидки, платочки. Из самого Петербурга приезжает к ней человек от той знатной дамы. Всё покупает. Купец-перекупщик злится, да что ж тут поделаешь... А Катя и про другую Заказчицу не забывает - на Спас-Камень ездит, свечи ставит, Христа и Матерь Его Пречистую славит.
ПРО ЖАДНУЮ КУПЧИХУ, МАТУШКУ-ИМПЕРАТРИЦУ И ЛЮБАШУ-КРУЖЕВНИЦУ
Жила в Вологде богатая купчиха. Кружево у мастериц скупала, да на ярмарках втридорога продавала. На том и богатела. Были и другие в Вологде скупщики кружева - да эта самой прыткой оказалась. В самом Санкт-Петербурге на Невском проспекте магазин открыла. Скупит в Вологде да в соседних сёлах кружевные накидки, пелерины, платочки, подзоры... Всё в магазин везёт.
И однажды заехала в её магазин сама Императрица. Поглядела на красоту, удивилась - не только французы и голландцы кружево плести умеют, наши вологодские даже лучше плетут. Купчиха вкруг Императрицы так и вьётся, так и стелется: "Ваше Величество, Ваше Величество..."
Особенно понравилась Императрице одна пелерина - до того она воздушная, ажурная, белая, будто снежок с неба упал, да и не растаял...
- И кто же это такую красоту делает?
Смекнула купчиха, что можно тут свою дочку хорошо пристроить, отвечает:
- Это, Ваше Величество, дочь моя плетёт.
Милостиво глянула на купчиху Императрица, примерила пелерину. Маловата оказалась.
- Вот что, привози-ка свою дочь ко мне во дворец. Пусть при мне поживёт. Сплетёт пелерину на меня по размеру, да и фрейлин моих своему искусству научит.
Сказала такие слова, вышла на проспект, в карету золотую села и уехала.
Обрадовалась купчиха, что дочь во дворец призвали, а потом и задумалась, и испугалась. Дочь-то её кружева с роду не плела. Обленилась на материном богатстве. А сплела эту пелерину Любаша-кружевница, из бедной семьи девушка.
Что же делать-то? Думала купчиха, думала - и придумала. Поехала скорее в Вологду. Призвала к себе Любашу-кружевницу, говорит:
- Поезжай-ка ты с моей дочерью во дворец к Императрице, скажу я, что ты её помощница. Будешь жить там на всём готовом. Что скажут - сплетёшь. Чем Императрица дочь мою пожалует - тебе половина будет.
Не хотела Любаша от семьи уезжать, а надо - поди-ка неплохо Императрица за работу пожалует, хоть семье можно будет помочь с того жалованья.
И приехали девушки в Санкт-Петербург, во дворец их в карете слуги императрицины привезли. Императрица с ними поговорила - пелерину сплести заказала.
Сняла Любаша размер с плеч самой Императрицы, и в отведённой для них комнате за работу принялась. Купчихина дочка рядом сидит, но ничему у Любаши не учится, только на стены да потолки золотом расписанные любуется, гадает - какая награда ей за пелерину будет.
Пришли к ним фрейлины императрицины - плетению кружева учиться.
- Пусть вас моя помощница учит, - купчихина дочь говорит, а сама за пяльцы села, будто бы пелерину плетет, коклюшки перебирает...
Любаша днём фрейлин учит, вечерами пелерину плетёт, по дому скучает...
Вот как-то вечером и зашла сама Императрица в их комнату. Смотрит - Любаша плетёт, а купчихина дочка на диване лежит. Ладно... В другой вечер заходит - опять та же картина. Да ещё и фрейлины рассказали, что учит их одна только Любаша. Чтобы уж не сомневаться, слуг попросила за девушками доглядеть, всё узнать. Они-то и доглядели, правду Императрице сказали.
Призвала она девушек к себе. А Любаша как раз тот вечер пелерину закончила. Купчихина дочка пелерину схватила, первой в императорские покои входит, заказ на руках несёт.
Примерила Императрица пелерину - и ахнула. Красота неописуемая, и в самую пору!
- Спасибо тебе, Любаша-кружевница, - милостиво девушке улыбнулась. - Хочешь жить у меня во дворце? И мастерскую тебе выделю, и семью сюда перевезешь, и нужды ни в чём знать не будешь.
- Спасибо, матушка Императрица, да хочу я жить в своей Вологде...
Наградила она Любашу и в Вологду отпустила. С тех пор семья её ни в чем нужды не знала, исполняла Любаша заказы для самой Императрицы.
А купчихину дочь с позором из дворца выгнали. Да ещё распорядилась Императрица узнать, по какой цене купчиха кружева скупает, по чём продаёт. Чиновника назначила, чтоб следил - дабы кружева у кружевниц по честной цене покупали.
ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА
В деревне Семёнково жила в одной семье девушка. Валентиной звали. Кружева, как и многие в той местности, плела. Была там целая бригада кружевная, раз в месяц мастер ездил - работу кружевниц собирал.
Пришла пора - посватался к родителям Валентины парень из той же деревни. Валентин звали. Давно он был Валентине мил, да и родители не возражали - хороший парень. В колхозе на тракторе работал. Вскоре и свадебку сыграли. Перешла Валентина к мужу в дом. А тот с одной матерью жил... Всё хорошо - жить бы да радоваться. Да месяца не прошло - война началась. Напали фашисты проклятые на нашу страну.
Много слёз было пролито, когда уходили парни и мужики на фронт. Ушёл и Валентин. А когда уходил, подарила ему Валентина платочек кружевной. "Храни его, и он тебя хранить будет", - сказала.
А вскоре пишет Валентин жене и матери своей - в танковую часть попал служить. С техникой-то он, тракторист, хорошо умел обращаться...
Как война-то началась - не до кружев стало. Все женщины да ребятня в колхоз пошли работать. Пахали на быках, боронили на коровах. Всю мужскую работу делали. А Валентина, как ни уставала, а и от кружева не отставала - от сна часок урвёт, а что-то поплетёт. Никому не показывала.
Воюет Валентин, бьёт фашистского зверя крепко. А платочек женин всегда при нём, у сердца. Механиком-водителем служил. Известное дело - при такой службе руки всегда чёрные, но ни одного пятнышка на платочке кружевном нет. Бережёт его Валентин, помнит слова Валентины.
Стали в деревню похоронки приходить. Рёв стоит. Многие погибли. А Валентина, то ли платочек кружевной, то ли судьба хранит - третий год воюет и ни одного ранения.
Но вот и от него перестали письма приходить, а до этого, каждую неделю писал. Две недели нет писем, месяц, второй уж месяц пошёл. Почернела от горя мать его, свекровь Валентинина. Держится, на людях слёз не кажет Валентина. Подрастает и сынок её, мужняя кровиночка - Ванюша.
Плетёт Валентина своё кружево, поёт колыбельную сыну, мужа вспоминает, верит, что хранит его её платочек.
... На Прохоровском поле близ Белгорода лоб в лоб сошлись советские танки с фашистскими. Страшная битва была. Одолела русская сила силу вражью, но и полегли многие. От прямого попадания загорелся танк, которым Валентин управлял. Огонь уж к боекомплекту подбирается, а Валентин всё из пулемёта по врагу бьёт, даёт возможность своим товарищам из горящей машины уйти. "Строчит пулемётчик за белый платочек!.." - по-своему слова песни переделав, кричит, про подарок своей Валентины помнит. Из танка выпрыгнул - тут и взрыв за спиной раздался.
Очнулся Валентин уже в госпитале. Первым делом у санитарки про платочек спросил.
- Цел, цел твой платочек. Книжка красноармейская сгорела, а платочек цел, вон красота какая... - достала из тумбочки.
Взял в руку платочек Валентин - сразу, будто сил у него прибавилось. В тот же день санитарке и письмо домой продиктовал.
"Лежу я в госпитале. Твой платочек меня уберег...", - жене отписал.
... До Берлина Валентин дошёл, пронёс у сердца платочек, что Валентина сплела. Вернулся в родное Семёнково. Мать обнял, жену поцеловал, Ванюшку на руки поднял. Достал из кармана гимнастёрки платочек. А Валентина своё рукоделие, что всю войну плела, развернула: скатерть - а на ней танк со звездой, и буквы над ним: "Победа".
КРУЖЕВНОЕ ПРИДАНОЕ
- Вилюшку или там плетешок - это всякий сможет, если постарается. А вот насновку сделать хорошую - это уже надо настоящей мастерицей быть. Должна насновка быть ровной, твёрдой, как зерно... Я-то? Да что про меня говорить - сколько себя помню с нитками да коклюшками. И сёстры плели, и мать, и бабка... Жили всяко - и добро, и не больно добро. А кружево всегда выручало.
Каждая деушка приданое в сундуке копила - полотна куски, рубахи, дорожки тканые, кружево обязательно уж... И всё своими руками. Ой, как над приданым-то тряслись дак.
У меня тоже сундук был, как же, и приданое не хуже, чем у других... А замуж бесприданой ушла!.. Как получилось-то?
А как... Колхозы-ти начались - сперва-то не больно в них пошли. Особенно бабы против были... Потом ничего - кого уговорами, кого как - почти всех в колхоз загнали. А мой папа упорной был, не знаю и пошто уж такой. Нет сказал - не пойду в колхоз. Ладно - сперва вроде ничего, живём, как жили. А жили не богато, но и не бедно. Детей-то - я восьмая была. Четыре брата, да четыре сестры нас дак. Все робили. Лошади у нас две были, коровы тоже две, да телята когда-дак, да овцы, да гуси, куры... Земля была, конечно - овёс, ячмень, лён. Да огород у дома, да сад. Всё своё было. Работы всем хватало. Ну, вот мы-то, сёстры-ти, и кружева ещё плели...
Из сестёр-то я одна уж незамужняя оставалась. Да братья ещё двое неженатые. Один в Красной Армии служил... Тут и начинают нас кулачить. Всех, кто в колхоз-то не вступил.
Ой, что делалось-то. Всё забрали, и дом забрали... Только, говорят, спасло нас, что на Печёру-ти не сослали - что брат в армии служил. Выселили нас из нашего дома, сперва в баньку старую... Потом уж папа домик-развалюшку в соседней деревеньке купил или даром выпросил, не знаю... А мне помню ничего не жалко - а жалко сундука-то моего с приданым. Ведь и его-то взяли. Думала и с ума-то рехнусь. Спасибо матушке родной - выходила меня, ведь слегла я в горячке с горя такого...
Думала, всё - не приедет за мной суженый, тот что на Рождество на санках катал. Нет - приехал после Пасхи. Мы уж в этой развалюхе жили-то. Свататься. Я тут сама и вылезла - нету, мол, никакого приданого у меня, так и езжай, дроля, отсюда, не позорь меня.
А он-то и говорит: "Добра мы вместе наживём, только выходи за меня!"
Вот и вышла я за него. К нему в соседнюю деревню уехала. Он колхозником был, так и я вступила. А отец с матерью - до чего упорные были, так и не пошли в колхоз. А братья-то вступили, как же... Хотя, сперва и не брали ещё - мол, кулаченные...
В колхози-ти? Да всем занималась, куда пошлют - и в поле на льне, и коров доила... А кружева плела всегда - артель была, мастер ездил каждый месяц собирал, новый заказ давал, деньги платил. Без кружевного-то промысла так не знаю, как бы и прожили... А я ещё и кроме заказа плела, да в сундук складывала - помнила, что у меня-то приданого не было. Дак складывала - думала, может, дочке пригодится...
Потом война была - тут уж всех прировняло - кулаченых, не кулаченых, колхозников, единоличников... На всех одна беда.
Мой-то, слава Богу, вернулся...
Кружева-ти? А так всё и плела, и сдавала, и в сундук прибирала. Потом артель закрылась, мол, спрос упал. Да и те, что в сундук убирала - ни дочери не понадобились, ни внучке - не модно, мол... А вот правнучка приехала, да и спрашивает: "Бабушка, покажи-ка мне кружева твои". Сундук-то открыла да и ахнула. "Это же, говорит, настоящее сокровище! В музей, - говорит, - надо". Ну, надо - так бери, пусть люди смотрят, пусть молодые кружевницы учатся - мне не жалко.
В Вологде, слышьте-ка, музей по кружеву появился - пригодилось моё кружевное приданое...
... Бабушке Кате почти сто лет. Многое помнит старая кружевница.
ДРУГОЕ ЗРЕНИЕ
Ещё и сегодня можно найти в Вологде такие дома и дворы, а раньше, почитай, весь город такой был: двухэтажный деревянный дом на несколько квартир, печки в комнатах, печки с плитами в кухнях. Вода на водоразборной колонке или в колодце неподалеку от дома. Двор забором обнесён с калиткой или даже воротами, от ворот к общей двери в дом - мостки деревянные, да и вдоль всей улицы такие же; идёшь - под ногами поскрипывают, мягко качаются - приятно, и обувь в осенней грязи либо весенней луже не промочишь. В каждом дворе - сараи, там дрова для печей, инструменты разные, а у рукодельных мужиков - целые мастерские... Возле каждой сарайки - еще поленницы дров на ветерке сохнут и такой запах от них, что, кто знал его, всю жизнь помнит. Все в таком доме и дворе друг друга знают, все, как одна семья. И соседний двор такой. И жители соседних дворов знают друг друга...
А детям в таких дворах раздолье - летом везде травка мягкая, зелёная, тут да там яблони растут, на них яблочки поспевают, хоть, порой, и кислющие, а все равно вкусные... В прятки, в двенадцать палочек, в птичку на дереве, в казаки-разбойники - бегай-играй сколько хочешь. Зимой - в том дворе, где детей побольше горку делают - либо всю из снега, и водой поливают, либо деревянную, из досок - такая и выше и крепче, водой доски польют, далеко с горы катишься-летишь, а тебя уже сзади подгоняют, валенками подтыкают. Снежки, снежные крепости... Хоккей! Валенки по льду не хуже коньков скользят, а клюшку и самому можно сделать или старшего брата попросить... А то соберутся всей оравой ребячьей - и на реку Вологду, со снежного берега на санках, по ледяному спуску на фанерках - все одной кучей, мальчишки-девчонки, катятся. Смеху-то, криков... Дружно жили.
В таком доме, в таком дворе жила девочка Оля. Сначала в детский сад ходила, потом в школу пошла. Всё хорошо у Оли, всё ладно - папа с мамой добрые, подружка Вера в соседней квартире хорошая.
А в доме напротив жила бабушка Петровна. Так её жители всех окрестных дворов звали.
Бежит, бывает, Оля под окном её квартиры, а бабушка (она на втором этаже жила) и спрашивает:
- Это кто там бежит? Что-то мне и не видно...
- Это я, бабушка-Петровна, Оля!
- Держи-ка, Оля... - И тут же в руки летит конфетка-карамелька.
Да и не только Оле такие конфетки доставались, а всей ребятне окрестной... Простые конфетки, а, кажется, самые вкусные.
Пока тёплые дни стоят - всё у бабушки Петровны окно открыто. Бегут Оля с Верой в школу или в библиотеку, что на соседней улице...
- Сколько вас там?
- Двое... - Две конфетки летят.
Бегут мальчишки в соседний двор в футбол погонять:
- Сколько вас там?
- Пятеро! - пять конфеток летит.
Наступит осень. Закрыто окно у бабушки Петровны. Забывают и дети про неё за своими школьными и другими заботами.
... Лето уж было, а у неё всё окно закрыто, иногда форточка приоткроется, но бабушки не видать. Как-то мать и говорит Оле:
- Сходи-ка ты к бабушке Петровне. Заболела она. Спроси - не надо ли чего ей в магазине купить.
Пошла Оля в соседний дом, поднялась по скрипучим ступеньками на второй этаж, постучалась в дверь. Долго никто ей не открывал. Но вот послышались шаги. Еле-еле старые ноги по полу шаркают. Приоткрылась дверь:
- Кто тут?
- Это я, бабушка Петровна, Оля...
- Заходи, милая. Да что тебе надо-то?..
... Сходила Оля и в магазин за хлебом для бабушки, и в аптеку за лекарствами...
И узнала Оля, что бабушка, как и многие женщины в соседних домах, кружева плетёт. Кружева у неё забирают, за то ей денежки платят.
Ещё узнала Оля, что бабушка совсем ничего не видит, слепая. Да и давно уже.
- Как же вы, бабушка Петровна, плетёте, если ничего не видите? - Оля спрашивает.
- Да у меня, милая, руки сами всё видят. Мне ведь скоро девяносто годов, а плести я в пять лет начала. Да я уж сложное-то и не плету, а мерное-то кружево плести - и глядеть не надо. Хочешь - тебя научу?
Стала Оля к бабушке Петровне ходить, и подружку Веру с собой приводить. Сядут девочки рядом с бабушкой - одну подушку им она на двоих даст - плетешки простенькие делают. Тронет она их рукоделие пальцами - похвалит, а и на ошибки укажет, всё подскажет...
И сама - плетёт да плетёт своё мерное кружево... Но была у неё особая подушка, на которой что-то заплетено было, но даже девочкам ту работу не показывала, как придут они - сразу в другую комнатку унесёт, а сама за мерное кружево опять сядет.
- А что вы там плетёте, бабушка Петровна?
- Да и сама не знаю, - смеётся в ответ бабушка, - не вижу ничего. Вот уж меня не станет - так посмотрите, посмеётесь над старухой...
... Не стало бабушки. И увидели люди её рукоделие. Сняли с подушки то кружево, что плела она и никому не показывала - развернули его, и чудо открылось. Белоснежная скатерть с волшебной птицей посередине - а на хвосте птицы, на перьях её - церковки с куполами, дома с дымками над крышами, кружевница над рукоделием, девчонки с санками. Даже мальчишки с клюшками есть!.. Вся Вологда!
- Как же смогла она такое чудо сплести? - дивятся люди. - Ведь она же сорок лет, как ничего не видела.
И сказала тогда Оля:
- У бабушки Петровны было другое зрение.
- Это какое же? Пальцами всё чувствовала?
- Нет. Душой.
И все с ней согласились.
Ещё годы прошли. Выросла Оля, выросла её подружка Вера. И пошли девушки на кружевниц учиться. Выучились, тоже мастерицами стали.