В марте-апреле 1477 года положение у Марии года было незавидным. Перемирие с Генеральными Штатами приказало долго жить. Принцесса находилась в Генте под надзором, ее доверенные лица были казнены, а ближайшие родственники отосланы прочь. Вдобавок добрые жители города решили сами выбрать ей мужа, а себе - господина. Выбор пал на Адольфа Эгмонта, герцога Гельдернского, чьи владения некогда были приватизированы Карлом Смелым. Адольф несколько лет просидел в Генте под арестом и в качестве "своего герцога" для гентцев смотрелся неплохо - родственник бургундской династии, владетельный сеньор (по крайней мере, считался таковым) с правами на значительный кусок земли в Нидерландах. Невинно пострадавший от предыдущего правления, он не принадлежал к партии бургундского двора и не успел запятнать себя клятвой верности французскому королю. Единственное, что препятствовало его браку с Марией - то, что герцог уже был женат.
Мнения принцессы никто не спрашивал. Адольфа торжественно вывели из заточения и для начала предложили возглавить спешно собранное фламандцами войско. Естественно, он согласился. Бодрым шагом войско направилось к городу Турне, где хозяйничали эмиссары Луи, и принялось жечь предместья. Поскольку в этом деле им никто не мешал, фламандцы сочли поход удачным и уже развернулись обратно к Генту, чтобы рапортовать о победе, но тут им в спину ударил французский отряд. Бедный Адольф был буквально затоптан собственными удирающими солдатами - и вылазка фламандцев закончилась очередным фиаско.
Такое глупое поражение, конечно, не обрадовало Марию, но, избавившись от очередного навязанного ей жениха, принцесса вздохнула с облегчением. Замиряться с Луи она не желала. Нужен был человек, который станет воевать за ее интересы - надежный, решительный, верный. В своем окружении она такого не видела. Конечно, не все дворяне перешли на сторону французов, кое-кто остался верен своей "природной государыне". Но Марии нуждалась не столько в опытном военачальнике, сколько в соратнике и единомышленнике - человеке, на которого она могла бы положиться не только в борьбе с Луи, но и с собственными бунтующими подданными. Ей нужен был супруг, который стал бы для нее надежной опорой. "Домашние" кандидаты, вроде сына герцога Клевского, не подходили. Противостоять французскому королю на равных могли только английский король и германский император. Ну, еще король Испании, но этот совершенно точно не имел никаких интересов в Нидерландах. А вот англичан и германцев можно было привлечь на свою сторону.
Идея английского сватовства принадлежала Маргарите Йоркской. С тех пор, как ее любимый брат Джордж, герцог Кларенс, овдовел, она мечтала обручить его со своей падчерицей. Предпосылки у этого брака были неплохие: во-первых, Англия и Бургундия уже были связаны политически, экономически и династически; во-вторых, Джордж Кларенс, брат короля, богатый и влиятельный, мог оказать Бургундскому дому реальную помощь. Да и англичанам с их давней мечтой прищучить Луи поддержка Бургундии пришлась бы весьма кстати. Кто знает, не вернулись бы тогда благословенные времена правления Генри V, чей наследник короновался французской короной? Что и говорить, заманчивая перспектива.
В раскладе Маргариты был лишь один неучтенный момент - разлад между герцогом Кларенсом и его братом-королем. Уже через год Эдуард Английский утопит Джорджа в бочке с мальвазией, а пока он вовсе не собирался отдавать братцу бургундский козырь. Не обошлось и без вездесущего Луи, успевшего отправить в Англию посольство с очередной порцией подарков и обещаний своему коллеге. Возможно, именно с его подачи английский король впервые задумался о том, каких дел может натворить Джордж, получив Бургундию и Нидерланды. Конечно, Эдуард не замедлил объявить себя защитником бургундской наследницы, но сверх этого ничего предпринимать не собирался. Во-первых, он сам и его большое семейство жили в свое удовольствие на деньги французского короля; во-вторых, его старшая дочь считалась невестой французского наследника, и Эдуард очень хотел, чтобы этот брак состоялся. При таких условиях воевать с Францией было как-то не комильфо, чтобы там не жужжали возбужденные лорды (постепенно прикормленные Луи) и не кричала из-за пролива раздосадованная сестрица. Французский король, видевший всю ситуацию куда отчетливей, нежели Маргарита, не постеснялся предложить Эдуарду совместный раздел бургундских земель, но у того хватило совести отказаться. Он ограничился тем, что запретил Кларенсу какие-либо поползновения в сторону Нидерландов, а бургундцам предложил вместо брата короля... брата королевы, своего шурина Энтони Вудвилла, графа Риверса.
Трудно сказать, насколько серьезным было подобное предложение, но принцессу и ее мачеху оно очень разочаровало. По описаниям современников, Энтони Вудвилл был красавцем и лихим воякой, и Коммин утверждает, что, если бы Мария прислушалась "к предложению выйти замуж за монсеньора Риверса, брата королевы Англии, то он помог бы ей и привел большое войско". Но тут же добавляет, что "это был бы неравный брак, ибо он был незначительный граф, а она - самой богатой невестой в свое время". Как бы трудно ни приходилось Марии, как бы ни ратовала Маргарита за свою английскую родню, граф не подходил обеим. Если уж на то пошло, в Нидерландах своих графов было предостаточно.
Таким образом, Мария оказалась в странном положении - женихов полно, а выходить замуж не за кого. Оставался единственный реальный претендент - австрийский принц Максимилиан. Неизвестно, была ли Мария изначально расположена к нему больше, чем к остальным. Многие из ее окружения сомневались в выгодах этого брака. Дела императора шли не блестяще - венгерский король Матиаш планомерно вытеснял его из Австрии, а германские князья грызлись друг с другом, наплевав на императорский авторитет. К тому же Фридрих вечно сидел без денег, весь в долгах, а пустить голодного немца за обильный бургундский стол никому не улыбалось. Но, возможно, в представлении Марии, никогда не видевшей ни императора, ни его сына, обе персоны выглядели куда значительней. Блеск императорской короны придавал обоим величественный ореол. Возможно, Мария думала, что настанет время, когда такая корона увенчает ее собственную голову. И то, что она слышала о Максе, ей нравилось. Он подходил ей по возрасту. Он был силен и привлекателен. Его портрет произвел на нее благоприятное впечатление. И между их отцами уже существовали кое-какие договоренности.
Биографы Максимилиана говорят о тайном письме, которое Мария якобы отправила Максу из Гента в марте 1477 года, некоторые даже приводят из него отрывок: "Дражайший и милосердный повелитель и брат, я приветствую вас от всего сердца. Вы не должны сомневаться в том, что я стою за соглашение между нами, достигнутое моим господином и отцом, который теперь на небесах, и я хочу быть вам верной женой. Предъявитель сего письма знает, что я окружена врагами. Господи, исполни наше искреннее желание. Я настоятельно прошу вас не медлить, потому что ваше появление принесет моему народу помощь и утешение. Если вы не приедете, моей стране неоткуда ждать поддержки... и я могу быть принуждена силой сделать нечто против моей воли, если вы оставите меня в беде" (Дороти Гис Макгиган, "Габсбурги").
Трудно сказать, насколько правдоподобно выглядит версия с письмом в историческом контексте. Несомненно, в тот момент Мария была в очень трудном положении и ей требовалась помощь. Но тон письма, экзальтированный и мелодраматичный, не слишком соответствует характеру девушки, более сдержанной, нежели порывистой и, в целом, не склонной выражать чувства открыто - даже если предположить, что она писала в порыве отчаяния. Зато письмо идеально встраивается в семейную габсбургскую легенду о принцессе в заточении и Максе-спасителе. Так что можно предположить, что оно возникло постфактум и его автором мог быть сам Максимилиан, впоследствии изрядно романтизировавший все, что относилось к его первому браку.
Призыв в стиле "приезжай скорее и женись на мне" мало правдоподобен еще и потому, что в тот момент решения принимал не Макс, а его отец. А император только-только раскачался для отправки посольства в Нидерланды.
Коммин пишет, что незадолго до прибытия послов в Генте состоялся совет (все по тому же больному вопросу замужества Марии), на котором первая дама принцессы высказала следующее: ее госпожа - женщина, способная рожать детей, так что нам нужен не ребенок, а мужчина. По словам летописца, "некоторые осуждали эту даму за то, что она высказалась столь вольно, другие хвалили и говорили, что она вела речь именно о браке и о том, что необходимо для страны". Можно не сомневаться, что дама озвучила мысли Марии, в то время как сама принцесса благоразумно помалкивала. У нее настолько хорошо получалось теперь шифроваться, что, пожалуй, только Маргарита Йоркская была в курсе истинных намерений падчерицы. Ведь именно герцогиня вела переписку с послами и наставляла их, как должно себя вести при бургундском дворе, если они хотят добиться успеха.
Послы, в число которых входили имперский канцлер Людвиг фон Вельденц, архиепископ Трирский и епископ Метца, были приняты в середине апреля. Перед этим Марии строго внушалось - ничего послам не обещать, на все вопросы отвечать одно: "Я должна посоветоваться". Принцесса покивала и обещала быть паинькой. Послы вручили ей свои верительные грамоты, после чего завели речь о договоренности между императором и герцогом Карлом о браке их детей. Мария молча слушала. Тут послы предъявили ее собственное письмо к Максу и приложенное к нему кольцо и спросили: подтверждает ли принцесса, что писала это письмо, и согласна ли с тем, что в нем сказано? Мария ответила "да" по всем пунктам. Послы, весьма довольные, откланялись. Некоторые советники Марии было возмутились тем, что принцесса опять взялась самовольничать, но Мария с невинным видом заметила - как же можно соврать? Письмо писала по батюшкиному велению, а что написано пером, то не вырубишь топором.
Так было заключено соглашение о браке принцессы с австрийцем.
Бытует версия, что после этого в Брюгге прошла церемония per procurationem - брак через представителя, на которой Макса замещал Людвиг Баварский. Возможно, церемония была проведена негласно, потому что осведомленный Коммин о ней не упоминает. Но, по его словам, вопрос о браке был решен совершенно точно.
Император в кои веки наступил на горло собственной прижимистости и выделил сыну деньги на представительство. Для этого ему пришлось тщательно поскрести по сусекам и в очередной раз залезть в долги, но сумма набралась достаточная (как думал император). Увы! Макс так не считал и, вырвавшись, наконец, из-под отцовской опеки, принялся радостно сорить деньгами направо и налево. Биографы в один голос его оправдывают: мол, не мог же сын императора путешествовать, как простой смертный? Приемы, подарки, празднества - все это было нужным, даже необходимым. Надо полагать, Макс впервые ощутил себя по-настоящему свободным и принялся отрываться на всю катушку. К невесте он не слишком торопился. Когда еще удастся вдоволь погулять? И вообще, мальчишник - это святое.
Через каких-то полтора месяца деньги кончились, и жених застрял на полдороги. Впоследствии подобная ситуация (долги и безденежье) станет для Макса обычной, и он научится из нее выворачиваться, но в июле 1477 года ему оставалось лишь сидеть в Кельне, уповая на счастливый случай. Спасение явилось в лице Оливье де ла Марша, бургундского придворного и поэта, отправленного Маргаритой Йоркской на выручку загулявшемуся жениху. Также герцогиня прислала некоторую сумму денег (по слухам, немалую), которая решила неотложные проблемы австрийца. Впоследствии Макс все переиначит и изобразит свой жениховский путь опаснейшим путешествием, в котором даже природа стремилась помешать юному принцу исполнить священную миссию. В действительности же рыцарь-герой и романтический спаситель был доставлен к суженой на деньги будущей тещи.
11 августа он прибыл в Брюссель, 18 - в Гент, а 19 состоялась долгожданная свадьба.
Несомненно, у невесты были связаны с ней большие надежды. Но если ее личные ожидания вполне оправдались, то явных политических выгод для Бургундии союз не принес. Правы оказались те, кто упирал на бедность жениха и неспособность предоставить военную помощь. На все просьбы Макса о присылке войск или денег имперцы отвечали смехом: как так, женился на самой богатой женщине Европы и еще чего-то просит? Папа-император, занятый своими проблемами, только отмахивался - сам, сынок, все сам. А Генеральные Штаты Нидерландов вежливо или не очень показывали герцогу кукиш - они не желали воевать с французским королем, им хотелось поскорее помириться с Луи и заняться, наконец, своими делами.
Но Мария осталась довольна выбором. В лице Макса она получила именно такого мужа, как хотела. Он не был связан ни с одной из политических группировок вокруг нее, и при его безусловной поддержке она могла действовать так, как считала нужным. Если требовали обстоятельства, она без колебаний выдвигала Макса на первый план. Он стал ее военачальником и принимал на себя все удары, на поле боя и на совете Штатов. Если требовалось говорить громко, возражать, отклонять принятые Штатами решения - это делал Макс, и за его широкой спиной Мария могла спокойно присматриваться к обстановке. Противопоставляя мужа Генеральным Штатам, она сохраняла в своем государстве политическое равновесие притом, что ее голос оставался решающим. И пусть Макс совершенно не знал реалий той страны, в которую явился править (не знал даже языка), он схватывал все очень быстро.
Вдобавок он сделал Марию счастливой женой и матерью. Менее чем через год после свадьбы у них родился сын Филипп, "настоящий принц", как называли его в Нидерландах; еще через полтора года - дочь Маргарита.
Макс тоже был чрезвычайно доволен. Бургундский двор, самый блестящий и изысканный в Европе, законодатель мод, приют ученых, музыкантов, художников, разительно отличался от того, что он видел в Германии. Утонченная бургундская принцесса, образец элегантности и стиля, тоже сильно выигрывала в сравнении с немецкими девами. В часто цитируемом письме канцлеру отца Зигмунду Прюшенку, Макс, с милой непосредственностью разобрав внешность жены по косточкам, делает вывод, что Мария, в общем, красивее его предыдущей зазнобы Розины фон Крейг. И хотя привязанность к жене не мешала Максу плодить бастардов параллельно с законными отпрысками, Мария либо не знала об этом, либо не хотела знать.
Их семейную идиллию нарушала только непрекращающиеся контры с Луи.
Макс вступил в войну своими, очень незначительными силами; правда, весной 1478 герцога приняли в орден Золотого Руна и даже сделали верховным магистром - это обеспечило ему кое-какую поддержку бургундских дворян. Некоторые из них, не получив от Луи обещанного профита, вновь объявили себя верными вассалами Марии - например, принц Оранский, поднявший восстание в Бургундском герцогстве. Но все равно дела на военном поприще шли не ах. Надо полагать, отказ имперцев в помощи стал для Марии очередным разочарованием. Она-то рассчитывала на другое: пусть император находился далеко, но его двоюродный брат Сигизмунд Австрийский рядом - в Эльзасе. С поддержкой эльзасцев вполне реально было бы отвоевать Франш-Конте (которое, к слову сказать, номинально являлось частью германской империи). Но Сигизмунд не забыл о претензиях Карла Смелого и не доверял своему амбициозному племяннику, подозревая, что тот не против пойти по стопам почившего тестя.
Бургундцам пришлось-таки заключать годичное перемирие с французским королем. Но Луи по-прежнему засылал своих мародеров во Фландрию, Геннегау и даже (пользуясь негласной поддержкой льежского епископа) в Намюр. А Генеральные Штаты по-прежнему требовали мира, пусть даже для этого пришлось бы отказаться от всех захваченных французами территорий. Маленькой ложкой меда в бочке политического дегтя стало несколько сотен английских лучников, присланных королем Эдуардом - в своей щедрости он дошел даже до того, что обещал оплачивать расходы на их содержание.
Летом 1479 года срок перемирия истек, и Макс с войском отправился в Артуа. Наконец ему улыбнулась удача: 7 августа произошло сражение с французами при Генегате. Результаты этой битвы историки оценивают по-разному: биографы Макса считают ее безусловной победой Габсбурга, французские летописцы сдержано замечают, что "герцог потерял убитыми и взятыми в плен больше, чем мы, но поле боя осталось за ним". Так или иначе, исход битвы изрядно напугал Луи, который, в общем, не любил воевать и делал это по необходимости. Но скоро французский король успокоился и занялся тем, что он умел лучше всякого другого - переговорами, подкупами, улещиваниями и подзуживаниями. Ему были известны истинные настроения фламандцев и, особенно, гентцев. Будучи реалистом, он посчитал отказ от захвата всех бургундских земель наименьшим из зол и поставил главной задачей сохранение за собой Артуа. Очень кстати пришлось пополнение в герцогском семействе, и Луи опять завел старую песню о бургундско-французской свадьбе, только теперь невестой называлась малышка Маргарита.
Под давлением Штатов Марии и Максу пришлось пойти на переговоры с Францией и даже подписать некоторые промежуточные соглашения. Однако уже в следующем году они заключили тройной союз с английским королем и бретонским герцогом Франциском, надеясь взять Луи в клещи. Нидерланды с востока, Англия с севера, Бретань с северо-запада - для полного осуществления их планов не хватало лишь испанского подкрепления на юге. А у бретонского герцога уже давно были налажены крепкие связи с французской оппозицией, и на этого союзника Мария и Макс особенно рассчитывали. В его честь они даже назвали своего третьего ребенка Франциском, но это не помогло - Луи, невзирая на очередной инсульт, продолжал вертеться, как уж на сковородке, поочередно отвлекая союзников иными неотложными делами.
А младенец вскоре умер, что стало для Марии большим ударом.
6 марта 1482 года она, вновь беременная, отправилась вместе с мужем на соколиную охоту. По распространенной версии Мария, следя за соколом, не заметила бревна на дороге. Ее лошадь споткнулась и упала вместе с всадницей. Позже Макс нашел жену, лежащей без сознания на земле. Марию перенесли в замок Вейнендале к тетке, мадам де Равенштейн; позже герцогиня почувствовала себя немного лучше и пожелала вернуться в Брюгге. Там она вновь слегла и не вставала до самого своего конца три недели спустя. Она успела попрощаться с мужем, детьми и приближенными. В момент смерти ей было всего двадцать пять лет.