Когда тебе тринадцать, кажется, что вся жизнь - это только то, что здесь и сейчас... И что будущее не зависит от реализации желания пнуть урну, закурить, определить свое отношение к соседке и себе самому. В тринадцать лет просто не видишь связи между сегодня и завтра, легко меняешь предпочтения и не умеешь уменьшать громкость динамиков и обороты чувств... В тринадцать лет душа менее подвластна системе, поэтому чувствует тоньше, смотрит ближе, не опасается за завтра. Но способность жить в клетке прогрессирует с каждым годом, с каждым поглощенным граммом общественного мнения, с каждым переваренным стереотипом.
Им было тринадцать, они сидели на крыше давно закрытой студенческой столовой и слушали что-то свистящее в телефоне. Он курил не первую в жизни и сегодня сигарету, пытаясь пускать кольца дыма, она рисовала на его плече какую-то абстракцию шариковой ручкой. Ему было холодно в одной футболке, но приятно оттого, что его куртка защищала ее от мартовского ветра. Она раскрашивала какие-то горы на его плече. Ей было приятно, что ему было от этого процесса щекотно. Им обоим были безразличны одноклассники, сидящие на перевернутой паутинке внизу, на два этажа ниже, в районе песочницы среди серых проталин.
Пятеро одноклассников хрустели сухариками и пакетами с сухариками и гоготали над собственными сальными шутками в адрес сидящих на крыше. У них тоже свистело радио в телефоне, дул ветер, а в рюкзаках были шариковые ручки и сигареты. Но им никто не рисовал на плечах, и они умели выпускать дым кольцами. И им не были безразличны сидящие на крыше. Они не были им безразличны всегда. С тех пор, как сидящие на крыше стали неразлучны и им оказались ненужными стоящие на два этажа ниже в районе песочницы.
Она равнодушно посмотрела сверху на одноклассников, потому что ветер донес до крыши их матерный гогот.
--
Дежурят, - равнодушно кивнул вниз он.
- Их дело, - она пожала плечами и расстегнула рюкзак, чтобы кинуть в него ручку и достать потрепанный блокнот. - Я еще написала тут, глянь.
Он сначала оценивающе посмотрел на свое плечо - показалось, что там красовались слоны в горах, которых не хотелось никак комментировать, потом взял блокнот и пару минут пытался разобрать то, что называлось стихами.
- Нормально... - он вернул блокнот хозяйке. - Только почерк у тя жуткий, а так - прикольно.
- Думаешь? - она кинула блокнот в рюкзак и стянула с себя его куртку. - Ну-ка одевайся, синий уже какой...
- Когда будешь открывать свою тайну? - с кривой улыбкой спросил он. - Давай уже говори, раз обещала.
--
Скажу еще. Успею.
--
Ну да... Тянешь все. Я скоро спать перестану от любопытства.
- Да ладно тебе! - она потянулась. - Пойдем ко мне, чайковского хоть попьем, погреемся. Заодно, может, и физику осилим, здесь мне чего-то как-то неохота совсем.
- Сегодня моя очередь. И вообще, ты лентяйка кошмар ваще. Сама не учишься и другим не даешь.
- Ты гад какой! - засмеялась она. - Сам меня тут на тату развел, я теперь ему уроки делать не даю!
--
Ладно, будет тебе физика! Но сначала - выкладывай свою тайну!
--
Это шантаж! И это не по-дружески, - притворно обиделась она.
- Наши любимые однокашники стали двигателями прогресса, сами того не подозревая, - ухмыльнулась она.
Он посмотрел на нее без улыбки. Она состроила рожицу. Он засмеялся. Она проснулась...
два.
Мне совсем не хотелось просыпаться. И сон по душе пришелся, и спать хотелось. Но телефон назойливо пиликал модный мотив. Я села в кровати и начала медленно открывать глаза. Телефон угомонился, но тут же снова зазвонил. Я, наконец, нашарила чудо современной техники под подушкой и хрипнула в недовольно ворчащую трубку "да".
- Ну да, да. Макс, уже встаю, не ори с утра... все... - проговорила я скороговоркой, отключила телефон и снова упала на подушку, чтобы попыталась вернуться в свой сон. Больше года он мне не снился. Я даже подумала, что по достижении двадцати пятилетия людям не снятся детские сны. Но этот повторялся. Я не знала тех людей, которые снились, не узнавала места, но таким покоем и безмятежностью веяло от этих снов, что совсем не хотелось просыпаться.
Но полузабытье сна не принесло. Пришлось очнуться от резкого звонка домофона. Я не сомневалась, что это приехал Макс, чтобы все же вытащить меня из постели в это весеннее воскресное утро. Мы встречались уже почти семь лет, за это время привыкли друг другу как родные, но жениться не торопились, боясь спугнуть то блаженное состояние, которое некоторые называют романтическим периодом, я же предпочитаю называть вещи своими именами - это скорее дружба, чем любовь. Не знаю, как мы умудрились застрять в таких отношениях и до сих пор их не испортить. Я познакомилась с Максом на втором курсе универа, причем, кажется, все же я первой его заметила. У него были и остаются замечательнейшие русые вьющиеся волосы, благодаря которым он и был мной замечен в студенческой столовой. Он стоял в очереди и, в общем-то, не обращал на меня никакого внимания абсолютно, пока я, обиженная невниманием к своей персоне, не выдала в его адрес пару шуток, которые охотно подхватили мои подруги. Но Макс только покраснел и постарался затеряться в очереди, которая дружно принялась его разглядывать. Спрятаться у него не получилось по вине внушительного роста, но в этот момент своего конфуза, как утверждает Макс, он и обратил на меня свое внимание. А потом нас познакомили общие друзья, у меня в комнате появились вазы с обновляющимися белыми розами, а у Макса целый вагон проблем, связанных с неуемной заботой обо мне, которую, впрочем, он взвалил на себя добровольно. И за шесть с половиной лет почти ничего не изменилось в наших отношениях. Конечно, мы, как и все нормальные живые люди, ругались, расставались, даже пытались забыть друг о друге вообще, но дальше стирания из памяти телефона номеров друг друга дело не заходило. Мы решали, что созданы друг для друга, и спокойно продолжали такие отношения. Моя мама, конечно, переживала сначала, что Макс никак не женится на мне, но потом и она смирилась. Мы слились с ним воедино в сознании наших родственников, друзей, преподавателей, а теперь и коллег по работе. Но жить вместе так и не отважились.
Пока мы поедали приготовленный Максом завтрак (мне было проще остаться голодной, чем, преодолевая лень, жарить яичницу), я придумывала сотню отговорок от готовящегося мероприятия - поездки на дачу к моей матери. Макс убеждал меня в необходимости свежего воздуха для молодого здорового организма, а я упорно переводила тему на глобальные проблемы современности. Когда уже Максим начал догадываться о моем намерении остаться в душной квартире в это воскресенье, положение спасла моя старшая сестра, Нина, позвонившая по телефону, чтобы предупредить, что с минуты на минуту будет у меня для сверхделового разговора. Мне не найти слов, с какой радостью я приняла этот звонок.
Окружающие не перестают удивляться тому, что Нина могла оказаться моей сестрой. Она старше меня всего на два года, но взрослее, умнее и успешней в сотню тысяч раз. Я не помню себя в раннем детстве, но хорошо помню Нину, и свое желание равняться на нее. Я пыталась читать ее книги, писать ее почерком, ходить, любить, есть, жить как она, быть на нее похожей, но никогда даже не могла помыслить о том, чтобы в чем-то ее превосходить. И все же у меня это получилось. Я превзошла ее в безалаберности, по мнению наших общих знакомых.
До замужества сестры я шла по ее следам, но никогда не достигала ее результатов. Нина занималась плаванием, я тоже. Но Нина приносила домой медали, а я теряла в переодевалке сменку, опаздывала на тренировки и заболевала как раз накануне соревнований. Нина увлекалась литературой и писала статьи, стихи и рассказы, которые печатали в местных газетах, и участвовала в литературных конкурсах. Я же писала сочинения себе неизменно хуже, чем своим подругам. И ни разу не решилась дать почитать свои стихи сестре. Просто потому, что привыкла быть на шаг позади. И меня это устраивало, я привыкла к такому положению вещей. Поэтому вслед за сестрой поступила на филфак. И тут же все пошло по-другому. Но не потому, что я стала добиваться лучших результатов. Потому что Нина сошла с дистанции. На третьем курсе она вышла замуж, бросила университет, и стала самой счастливой женщиной на свете. А меня не устраивало просто счастье. Я так привыкла добиваться, достигать, прилагать усилия, делать по два захода, что уже не могла остановиться, и цель, взятая без особых усилий, не доставляла мне никакого удовольствия.
Из скрытого внутреннего чувства сопротивления сестре и ее удачливости, а точнее из привычки сопротивляться, я находилась постоянно в состоянии влюбленности в кого-то. И всех вокруг видела непременно влюбленными. Случилась такая ненормальность моей души потому, что Нина была лишена этого прекрасного переживания. И я наверстывала за двоих, втайне радуясь своему превосходству. До некоторых пор я не могла представить, что человек может жить, ходить, есть, спать, учиться, работать, видеть сны, даже писать стихи, и при этом не быть влюбленным. Макс, мои немногочисленные, но удивительно терпеливые и верные друзья, Нина, да и я сама вынуждены были смириться с тем, что я постоянно в кого-то влюблена. Настолько постоянно было это состояние влюбленности и непостоянны ее объекты, что даже Макс быстро перестал ревновать. Но в последнее время я как-то успокоилась. Остановилась. Одумалась. Устала. И стала томиться в ожидании чего-то на меня надвигающегося. Какого-то события или решения, или иного поворота судьбы, в которую я, в общем-то, не верю.
Пока я передавалась пустым размышлениям о своей мятущейся душе, в пол-уха слушая и не слыша Макса и вылепливая из хлебного мякиша жирного колобка, Нина успела преодолеть пространство и ворваться в квартиру. Обычно она вкрадывалась в помещение, душу, жизнь, располагалась там и наводила свои порядки. Как говорит мама, - "Таким и генералы подчиняются"... Но сегодня именно ворвалась - без деликатности, напора, уверенности. Как ветер, что отбушует и исчезнет. Проще говоря, Нина была взволнована, и естественно сразу взволновала и меня. Она с грохотом поставила табуретку по середине кухни, села на нее, скрестила на руки на груди и с каким-то радостным испугом произнесла: "Я нашла отца!".
Я смяла несчастного колобка, превратив его в пончик, посмотрела на Макса, который верно ждал моей реакции, хотела сказать что-то язвительное, но промолчала. И это молчание показалось мне еще более язвительным, чем несказанные слова.
Нина покачнулась на табуретке, тряхнула головой, и начала вкрадываться.
- Точнее его семью. Его нет уже. Дочку нашла, получается сестру нашу.
Я предательски заинтересовалась. Отец бросил нас, когда мне было года четыре. Как-то жестоко и как мне казалось непростительно. Нина его оправдывала как-то странно, она говорила, что он бросил не нас, а только маму. Потому что та сделала аборт. Не родила третьего. Не захотела. Или еще почему-то. Мне не интересно это, я честно его не прощала, о нем не спрашивала, не знала, вычеркнула, забыла, так же жестоко, как и он. А Нина не успокаивалась, искала, теребила маму, которая тоже пыталась вытравить все воспоминания о бывшем муже вместе со всеми его фотографиями, мучилась и мучила нас. И вот теперь нашла.
--
Как нашла-то? - зачем-то спросила я, хоть и равнодушно.
--
Ну, кто ищет... В интернете. По сетям полазила и нашла. - Нина
строго посмотрела на меня и приказала. - Ну, жду вопросов.
Мне хотелось задать только один вопрос, но Нина на него не смогла бы ответить. Я бы спросила отца - что он чувствует сейчас по отношению к нам. К его семье. Поэтому я упорно молчала, а это я умею. Умею молчать назло, из принципа, красноречиво, разрывая себя внутренним криком и напряжением. Макс называет это молчание - гордостью. Я - защитной реакцией.
--
Ксения, тебе ведь интересно, я знаю. Хватит молчать, - не выдержала Нина.
И только тут до меня дошло. То есть сначала докатилось до души, там что-то напряглось, созрело и медленно потекло к мозгу. Я услышала слова, произнесенные пару минут назад: "Его нет уже".
--
Он умер? - спросила я и сама себе показалась жестокой.
--
Да.
--
Как?
Нина всплеснула руками и почему-то показала на меня пальцем. Я ждала ответа.
- Она издевается... - Нина сообщила это Максу, а потом уже соизволила объяснить мне свою реплику, - Ты не видела отца кучу лет, ничего о нем не знала, и все, что теперь тебя интересует, это обстоятельства его смерти?
--
Да, - честно призналась я. - Остальное мне надо было бы узнать от него, но теперь это невозможно.
Нина недовольно поморщилась. Она хотела принести сенсацию, вывалить ее на меня, огорошить, насладиться очередной победой. Она тоже привыкла к моей гонке за ее величеством. Но у нее в кармане был козырной туз. Она припрятала его на тот самый случай, что произошел, и теперь выволокла его на свет. Она поднялась, подошла к окну, поправила складку на любимой маминой занавеске и стоя к нам спиной проговорила: "Его дочка, Вика, младше тебя на год".
Я поняла, что значит оцепенеть. Только что рухнуло единственное оправдание того человека, которого в мыслях я все же называла отцом. Жестокое оправдание. Жестокое для мамы, хотя она его и придумала. Он ушел от нас не из-за ее аборта. И я, совершенно не подумав о том, что Нина могла себе уже что-то придумать новое в его оправдание, так и сказала: "Значит, он ушел от нас не из-за мамы. Он жил на две семьи. И, скорее всего, это мама сделала аборт из-за него, а не так, как она нам говорит".
Я уже все это проговорила, когда увидела, что Макс испуганно качает головой. Нина продолжала стоять спиной к нам, но она как-то стремительно ссутулилась. Потом медленно повернулась и тяжело, как будто отрывала от губ липкий скотч, произнесла: "Наверное, так".
--
Нин, может и нет... Я так ляпнула... Как всегда...
Про такие минуты я говорю, что раздалась тишина. Потому что до этого, даже если и не говорили ничего, то как-то мысли шевелились, создавая иллюзию диалогов, реплик и реакций на них. А теперь именно тишина, и каждый готов был сбежать от нее.
- Я сегодня с ней встречаюсь, - наконец сказала Нина и снова села на табуретку посредине кухни. Она умела быть в центре внимания. Даже по тротуару всегда ходила посередине.
--
Зачем?
--
Сестра же. Да и фотки папины хочу взять.
--
Зачем?
- Ксень, хватит тебе. Самой же интересно. Я знаю, пойдем, познакомимся. Она же не виновата, что так. Сама нас найти хотела. У нее муж, дочка. Так что ты теперь тетка. Пойдешь?
- Давно он умер?
- Десять лет.
Я снова замолчала. На самом деле пойти хотелось. Но как-то было обидно сдаваться.
- Щас, все брошу... - огрызнулась я. И это значило, что сегодня мы не едем на дачу, а идем знакомиться с так называемой сестрой.
три.
Я не помню отца совершенно. Ни лица, ни голоса, ни запаха. Было время, когда мне казалось даже, что его не было никогда, а мама с Ниной его придумали. Просто чтобы было, кого забывать и мучиться. Я не донимала их расспросами, как-то очень рано и по-взрослому обидевшись на весь белый свет за такую неполноценность нашей семьи. Мама уничтожила его фотографии, оставшиеся вещи и подарки, сестра наложила табу на само слово "папа", а мне просто повезло больше всех, потому что не надо было ежедневно усиленно стирать его из памяти.
И вот он стоял передо мной. Как только я увидела Вику, сразу поняла, что она на него похожа - русая, высокая, белокожая; а мы с Ниной - на маму - чернявые, смуглые, низкорослые. И только карие глаза у нас троих были одинаковыми, и если бы я знала раньше, что эти вишневые гляделки у меня от отца, купила бы себе линзы другого цвета. Но в тот момент мне стало до боли грустно, потому что карие глаза Вики смотрели на нас папиным взглядом, а мы на нее - сиротским. Мне стало стыдно за ту жадность, с которой мы с Ниной впились в ее лицо, пытаясь угадать по нему всю жизнь Вики, ее характер, ее слабости, ее отношение к нам.
Возможно, мы бы так и не нашлись, что сказать друг другу, если бы не дочка Вики. Алисе три года, и ей откровенно скучны три взрослые тетки, пялящиеся друг на друга одинаковыми глазами. Она потребовала от нас внимания, увлекла в какую-то свою тайную игру, мы отвлеклись, и уже естественно и незаметно переместились в квартиру Вики, где пили чай, рассматривали фотографии, спасая их от цепких и немилосердных ручонок Алисы, рассказывали о себе, спрашивали друг о друге, и кажется, даже радовались чему-то.
Мы провели в доме сводной сестры все воскресенье. Пили вино, хохотали, плакали, пели, смотрели какое-то древнее видео, играли с Алисой. Потом как-то неожиданно тихо нашу компанию разбавил муж Вики. Он так неожиданно появился в комнате, что мне даже показалось, будто он все это время стоял тенью у какой-то из стен, и вот отделился от нее. Мы тут же дружно начали шутить над его появлением, ему это видимо не понравилось, и в отместку, сравнив нас взглядом, заявил, что мы не похожи и удалился. Вика манула рукой, давая понять, чтоб мы не заморачивались, такое поведение для него привычно.
--
Вика, а имя-то у него есть? - со смехом спросила Нина.
На самом деле Вика все время говорила о своем муже как-то вскользь и ни разу не назвала его по имени.
- Корней его зовут, но некоторые Кириллом называют, - почему-то недовольно ответила Вика.
--
Чуковский? - хором среагировали мы с Ниной.
--
Да нет. Отец его так назвал. Большой оригинал надо сказать был.
Вике явно не хотелось говорить о муже, и мы не стали настаивать. Но безмятежность уже покинула нашу компанию, и мы благоразумно собрались уже собрались уходить, как Корней почему-то сменил гнев на милость и принес бутылку вина, предложив выпить за знакомство. Мы поскромничали, ответили, что уже и за знакомство, и за дружбу, и за мир во всем мире успели впить, но Корней резонно возразил, что с ним не успели, и все понеслось по новой. Я, правда, вина почти не пила, поэтому смогла заметить, что Вика как-то не слишком любезна со своим мужем, но выводов из этого наблюдения делать не спешила.
Визит к новоявленной сестре закончился тем, что Вика отправилась укладывать спать уставшую Алису, а Корней - провожать нас до остановки. Там мы обменялись телефонами, поймали маршрутку и шумно и по-семейному распрощались.
Уже дома я по привычке отзвонилась Максу, вкратце рассказав, как в дружественной обстановке прошла встреча, про Вику, про Алису, про Корнея, и про то, что мне кажется я его уже где-то видела, но никак не могу вспомнить, где.
четыре.
Почему-то я всегда чувствую себя неуютно, если приходится возвращаться туда, откуда давно и, как казалось, безвозвратно ушла. По этой причине я ни разу не была на вечерах встреч школьных и университетских выпускников. И никогда не возвращалась во двор моего раннего детства. Я даже улицу, на которой мы тогда жили, по возможности обхожу стороной. Хоть и плохо помню тот двор. Мы уехали оттуда, когда я только пошла в первый класс. Поменяли нашу трешку, побросали в ней половину мебели, и спешно переселились в двушку, хоть и не на другом конце города, но все же подальше от того места, где когда-то жили с отцом. Мама вытравливала воспоминания о нем, Нина радовалась, что теперь будет жить рядом с бассейном, а я просто безропотно переместилась за ними, благо выбора у меня все равно не было.
И вот теперь я добровольно шла по улице Первой Садовой. По той самой, где у меня был отец, и наверняка счастливое детство. Правда степень тогдашней моей счастливости мне трудно определить, я плохо помню себя в то время. Я вообще с трудом верю, что человек может помнить какие-то эпизоды из своего детства, тем более такие, когда он еще спал в коляске. Правда Нина утверждает, что так оно и есть, что она как раз помнит себя лежащей в коляске, но на то она и мой личный уникум.
Я смотрела на когда-то бывший родным дом. Так себе, ничего особенного, обычная пятиэтажка, четыре подъезда, антенны на крыше, пестрые балконы с оформлением в стиле "кто на что горазд". Там, на первом этаже... Нет, вот окна свои у меня уже просто сил нет высматривать.
Я подошла к крайнему подъезду. Наш был тоже крайний, но с другой стороны. Удивительно, как легко все вспоминалось, как будто моя память возвращалась из ссылки. Я вспомнила качели, сломанную карусель, пустую песочницу, белые перила, сирень под окнами третьего подъезда. Вспомнила, что если пересечь двор, выйти на соседнюю улицу и перейти дорогу, то придешь в школу, а за школой, через пару дворов - детский сад. Я даже хотела было пройти по этому маршруту, но почему-то испугалась, что вспомню еще что-то, то, что меня тревожило где-то в глубине души, что уже рвалось наружу со вчерашнего вечера, проведенного в компании новоявленной сестры, и что я из какого-то суеверного страха боялась выволакивать на свет.
Я решительно пошла прочь от этого дома. И через пятнадцать шагов предательски повернулась и посмотрела на наши окна. Облегченно вздохнула - окна были уже не совсем наши, а пластиковые, и за стеклами я не увидела желтых занавесок, которые тут же вспомнились, выскочили в сознании, запестрели яркими пятнами, неуместными в траурной комнате, отведенной моей памятью для всего, что связано с прошлым, с этим домом, с отцом. Эти ужасные желтые занавески маячили перед глазами, я смотрела на людей, асфальт, дома, детские площадки с их перевернутыми паутинками, турниками и качелями, и все это было занавешено ужасной, старой желтой тряпкой.
Проклятая память совсем поглотила меня, я и не заметила, как очутилась перед школой. В которой отучилась полгода и перевелась в другую, ближе к новой квартире. Ничего уже нельзя было поделать, пришлось идти до детского садика. Я обошла школу, прошла в соседний двор и замерла. Я, наконец, поняла, что из всего своего раннего детства я помнила всегда, преданно и неотступно, в деталях и красках не отца, не себя, не друзей, не дом, а вот этот самый двор, что сразу за школой, на пути в мой садик. Мне казалось, что я чуть ли не каждый день здесь бывала, что здесь прошли самый важные моменты моей жизни, что этот двор и есть мой дом, родина, жизнь...
Ничего умнее я не придумала, как бежать к Нине и пытать ее о своем прошлом. Нужно уже, наконец, решиться и сбросить пыльное покрывало с того, что я так хотела забыть. Значит там, в раннем детстве, я оставила что-то действительно важное, что-то, что теперь требовательно рвется наружу. Мне казалось, что я почти летела к остановке маршрутки, уткнувшись в телефон в поисках номера Нины. Кажется, я даже нажала клавишу вызова, когда боковым зрением увидела, что меня обгоняет Алиса.
пять.
Конечно, Алиса обгоняла меня не сама по себе. Они обгоняли меня на пару с Корнеем. Как девушка впечатлительная и периодически мистически настроенная, я успела удивиться в очередной раз, и даже, кажется, подумать, что встреча эта не случайна в таком сакральном для меня месте. В трубке отчаянный голос Нины пытался докричаться до отключенного мозга.
- Алло! Ксень! Алло! Да говори же ты! - Говорила Нина.
- Нин, я перезвоню, некогда щас, - скороговоркой проговорила я и машинально нажала отбой.
- Привет! - важно и по папиной подсказке проговорила Алиса и побежала к противоположной стороне тротуара пугать зазевавшегося голубя.
- А вы-то тут что делаете? - наконец нашлась, что спросить я.
- Ну мы-то тут как раз недалеко живем, - усмехнулся Корней. - Или ты не помнишь уже?
Я на самом деле вчера совершенно не обратила внимания, в каком районе живет Вика. Мой мозг был парализован вкрадывающейся в него Ниной. Поэтому ничего не оставалось, как глупо пожать плечами.
- Ну а ты-то тут какими судьбами? - Корней бросил короткий взгляд на дочку и снова уставился на меня своими зелеными глазами.
Думаю, что я не услышала его вопроса, потому что была занята размышлением о его глазах. А они были удивительного цвета, мне, во всяком случае, еще не приходилось наблюдать таких глаз, даже не зеленые, а какие-то изумрудные. А размышляла я о том, что изумруд - это камень, и интересно, если глаза человека каменного цвета, то о чем это говорит - о твердости его характера или о черствости души.
- Ты вроде как не здесь? - спросил Корней, наклонив голову на бок, как ребенок.
- Да здесь я. Так, задумалась. Ты что спрашивал?
- Ты что тут делаешь-то?
- А! - мне полегчало. Почему-то ужасно захотелось поговорить о прошлом. - Дак я жила здесь раньше. Там, - я махнула куда-то неопределенно, - за школой.
- Мы с Викой учились в этой школе, - без эмоций констатировал Корней.
- Я тоже. Правда всего полгода.
- Почему?
- Ну мы переехали потом.
- Когда потом?
Я почувствовала себя идиоткой. И если бы начала объяснять в том же духе, то стало бы хуже.
- Это все так долго. Целая паутина всего.
- Это точно. Пошли, посидим.
Мы зашли во двор, Алиса с восторгом упала в песочницу, а Корней в глубоком молчании выслушал мою короткую историю о забытом детстве, ушедшем отце и моих комплексах.
- А в каком доме вы жили? - наконец спросил Корней прокурорским тоном.
- В восьмом.
- И мы в восьмом.
- Кто?
- Ну я, когда маленький был, тоже в восьмом доме жил.
Я помолчала. Мне почему-то не понравился этот факт биографии Корнея.
Мы посидели еще немного, потом Корней с боем повел Алису домой, а я соответственно пошла ловить маршрутку.
Поздно вечером (у нормальных людей это уже вполне может называться ночью) я позвонила Корнею и спросила, в каком подъезде он жил.
- В первом, - я почувствовала, что он улыбается.
- Мы тоже, - шепотом ответила я.
- Я так и думал.
- Ты помнишь нас, что ли?
- Ксанка, давай завтра вечером, приходи в "Юпитер", там и поговорим.
- Ага.
Я отключилась, забыв спросить про время. Меня передернуло от этого имени. Ксанкой меня называли только в детстве, преимущественно отец. Теперь я Ксения, Ксеня, но только не Оксана и не Ксанка. Неужели Корней и правда нас помнит?
Мои размышления прервала нервная трель телефона, извещавшая о новом смс. "Часов в семь", писал Корней. Я вздохнула. Он, наверное, думает обо мне, что я полный псих. Сначала звоню среди ночи, потом бросаю трубку, не закончив разговора.
шесть.
"Юпитер" - популярное местное бистро. В свое время оно было чуть ли не единственным в городе. Его знали практически все, потому что порядочный житель или гость нашего города хотя бы один раз обязательно приглашал или был приглашен в "Юпитер" на свидание, или просто забегал с друзьями пропустить по стаканчику холодной колы. Мне же со студенческих лет до боли знакомы пластиковые красные стульчики, легкие на подъем одноногие столики, запах пережаренного бекона и синие передники официанток. Отчасти из-за нелюбви к прошлому, даже приятному, с тех самых студенческих лет я от силы пару раз бывала здесь, и то по принуждению со стороны друзей Макса.
В число моих многочисленных дурацких привычек входит и манера приходить раньше запланированного минут на тридцать. Может быть, поэтому я всегда оказываюсь в курсе всего на свете.
Конечно же, и в "Юпитер" на встречу с Корнеем я пришла раньше. Однако он уже сидел за столиком.
- У меня часы отстают? - спросила я, по обыкновению не здороваясь.
- Да нет, у меня просто так получилось раньше прийти.
Мы взяли по стакану колы и молча пили ее минут пятнадцать. Наконец, мне надоело молчать.
- А на каком этаже вы жили? - спросила я, не сомневаясь, что Корней поймет, что вопрос о моем доме детства.
- На четвертом.
- А мы на первом.
- Ты вчера так позвонила, я думал, что ты вспомнила что-то... - Корней держал бумажный стаканчик у самого лица, как бы прячась за ним.
- А ты предложил поговорить, что я подумала, что помнишь нас, - я улыбнулась, - выходит, что мы ввели друг друга в заблуждение.
- Да я просто встретиться захотел, - по-прежнему из-за стаканчика сказал Корней. - Но нельзя сказать, что я совсем ничего не помню. Просто это странно как-то.
- Что именно?
- Ну, когда я пришел, вы дома у нас сидели, я тебя сразу узнал, только как-то странно, как будто знал тебя взрослой что ли. То есть, у меня не связалось сначала с домом и детством. Было такое ощущение, что совсем недавно тебя видел, и при этом, как будто очень давно. Самому не понятно, как это.
- То есть, ты меня маленькой не помнишь?
--
Вроде нет, - как-то растерянно проговорил Корней.
Я пожала плечами. Ничего не понятно. Как говорит Макс: "Сплошные непонятки".
В общем-то, я не помню, что там было еще этим вечером. Кажется, потом мы гуляли, мне звонил Макс, я, не моргнув глазом, соврала ему, что гуляю с Викой. Наверняка я рассказывала Корнею какие-то приколы из жизни, или пыталась что-то вспомнить. Потом Корней посадил меня в маршрутку, и вечер кончился.
семь.
В следующее воскресенье Макс все же увез меня на дачу, где в теплое время года безвыездно проживала мама. Нина на сей раз от такой поездки никак не могла меня избавить, потому сама была на даче вместе с мужем.
Моя способность увлекаться наверняка досталась мне от мамы. Последние пару лет она увлеклась садоводством и превратила дачу в дивный сад. Я носилась по участку с фотоаппаратом, щелкая у каждого куста по двадцать раз. Хотелось поймать не только цвет, но и аромат. Макс с Ниной играли в бадминтон.
- Ксень, может, встретимся с Викой? - спросила Нина, делая такую подачу, что Максу пришлось подбегать к ней чуть ли не вплотную.
- Ну, можно, - без энтузиазма ответила я. - А ты с ней общаешься?
- Иногда созваниваемся.
- Я-то ее больше не видела... - честно ответила я, и в тот же момент поняла, что прокололась, потому что Максу врала, что с ней гуляла. Он кинулся в меня ракеткой, но, к счастью, промахнулся.
- Ксения! - всплеснула свободной рукой Нина и покачала головой, - ты чудишь опять!
- Да ну, это Макс чудит. Мало ли Вик вокруг... - мне было противно от себя.
-Ладно, может, у тебя тогда соберемся? Я ей позвоню.
- Ну, давай завтра вечером тогда, - уныло согласилась я.
Вечером Макс отвез меня домой. Остановив машину у моего подъезда, он, наконец, отдался во власть эмоций, которые на самом деле захватили его давно.
- Значит, с Викой ты тогда гуляла?
- Макс, я прошу тебя, не начинай! Давай не будем портить дивный вечер!
- Ксень, благодаря тебе у меня практически не бывает дивных вечеров.
- Ах, так! - я искренне разозлилась. - Ну, раз все так плохо, давай уже поставим точку.
- Тебе только скажи, что вечер умер, ты сразу гвозди в крышку забиваешь... - буркнул Макс.
- В какую крышку?
- Гроба! - рявкнул Макс и отвернулся. Мне стало его жалко.
- Ладно тебе, не забивай голову. Просто случайно встретилась с Корнеем, ну и чтобы долго не объяснять, соврала, что с его женой, - протараторила я.
Макс посмотрел на меня и снова отвернулся.
- Этого еще не хватало! - проворчал он.
- Да чего еще-то? Просто оказалось, что мы в детстве жили в одном подъезде, ну вспоминали там что-то... Макс, не бери в голову!
- Когда ничего, то и врать не надо.
- Хватит уже меня донимать! - закричала я. - Псих!
- А тебе не хватит? - тоже закричал Макс.
- Да иди ты! - я открыла дверь, вылезла из машины.
- И пойду! - огрызнулся Макс.
- Псих ненормальный! - я с силой хлопнула дверью и побежала к подъезду.
Макс уехал, а я поняла, что забыла сумку с ключами у него в машине. Хорошо хоть, что телефон остался при мне. Я набрала номер Макса, хотя была уверена, что он не ответит. Конечно, он отключился. Я еще раз крикнула ему, что он псих, и пошла по улице, давая ему время на то, чтобы остыть и вернуть мне сумку.
На самом деле город у нас не такой уж и большой. Через двадцать минут я была уже на Первой Садовой. Ноги сами принесли меня сюда. Я прошла до двора за школой, села на перевернутую паутинку и дала себе разрешение поплакать. Хотя, в общем-то, плакать совсем не хотелось. Я смотрела на двухэтажное здание из серого кирпича с плоской крышей и думала, что, если бы была лестница, то было бы очень удобно потусить на той крыше. Видимо, такая идея приходила не только мне, потому что под крышей виднелись остатки отпиленной пожарной лестницы. Наверное, хозяевам здания надоели тусовки на их крыше.
Я смотрела на эту крышу и вдруг почувствовала, как задрожали руки. Я вспомнила. Набрала номер Корнея.
- Корней, я вспомнила. Я во дворе за школой.
- Буду минут через тридцать.
Кажется, он не удивился. Но примчался гораздо раньше.
восемь.
- Я ненормальная. Совершенно... - заявила я Корнею, как только он уселся рядом на паутинку.
- Я про себя тоже так сначала думал, - кивнул головой он.
- То есть?
- Ну, ты что вспомнила-то? - и хитрая улыбка.
- Ты так спрашиваешь, как будто точно знаешь, что я скажу.
- Про сны, - уверенно сказал Корней.
- Да... - я даже растерялась. - Крыша там вот эта, - кивнула на двухэтажку, - и мы вроде как...
- Вспоминай по порядку.
- Да не помню точно. Просто сон почти один и тот же. Давно снится. Мы там сидим, говорим. Делаем что-то, так ничего особенного, но приятный все же сон.
Корней утвердительно кивал.
- Только мы там не как сейчас, а подростки. Вроде того.
- А суть?
- Какая суть?
- Почему так снится?
Я не знала ответа. Я ничего не понимала. В голове играла "Мелодия" Глюка. Или уже не в голове. Может быть, это ветер насвистывал. Что происходило. Что-то менялось в нас и в окружающем мире. Мы были на пороге гармонии.
- Мы уехали из восьмого дома, когда я пошел в первый класс, - вдруг начал рассказывать Корней.
- Почему уехали?
- После смерти отца. Не могли там больше жить.
- Похожая история.
- Но в школу я в ту же ходил. И вот на этой крыше частенько сидел. Один, правда. Наяву. - Корей внимательно посмотрел мне в глаза. - Понимаешь, получается, что мы как бы по всему должны были встретиться, только жизнь развела. Вернее даже не жизнь, а люди.
- Какие люди? - у меня даже дыхание перехватило.
- Родственники. Матери, которые решили переехать. А если глубже копнуть, то мой отец, который не дожил. Твой брат или сестра, которого твоя мать не родила, твой отец, который в семью Вики подался...
- Как ты это понял?
Корней пожал плечами, и в этот момент зазвонил мой телефон. Макс отошел от обиды и видимо решил вернуть мне сумку.
- Макс, я сумку в машине забыла... - проговорила я в трубку.
- Понятно, а сама где? - Макс действительно был уже спокоен.
- Гуляю. В центре.
- Где тебя забрать?
- Ты домой едь. Я к тебе приеду попозже.
- Ладно.
Я нажала отбой и посмотрела на Корнея. Он улыбнулся и спросил: "Пойдешь?".
- Нет, еще посижу.
Мы долго сидели молча. Слушали ветер и свои души. Казалось, что они разговаривали. Во всяком случае, мне так казалось. К городу подкрались сумерки, все вокруг наполнилось призрачными тенями. Они вставали за нашими спинами, как стражи, укрывали от ветра, соединяли наши руки. Эти тени знали гораздо больше того, что знали, или о чем догадывались мы, они хотели передать нам свое знание, но мы были слишком поглощены собой, чтобы слушать кого-то еще. Потом ветер стих и пошел мелкий дождик. Корней взял меня за руку и повел меня к Максу. Рука у него была теплая и мягкая, как у ребенка. Я подумала, что было бы хорошо всегда ходить вот так, за руку, чтобы никто и ничто не могло помешать быть рядом. Но Макс жил недалеко от центра. Поэтому вечер скоро кончился.
девять.
Я сидела у Макса на кухне и пила кофе. Кажется уже третью кружку. Не то чтобы мне очень хотелось пить, или я любила как-то особенно кофе, просто нужно было дать рукам какое-то занятие. Макс с пониманием относился к моему ужину. Он молча курил у окна, изредка поглядывая на меня. Мне было его жалко. Во всяком случае, я бы не хотела сейчас быть в его ситуации.
- Макс, а ты меня любишь? - зачем-то спросила я.
- А ты не знаешь?
Я пожала плечами, но он этого не видел. Он вообще обладает счастливой особенностью не замечать, не слышать, забывать все, что ему знать не полагается.
- И зачем тебе это... - как-то равнодушно добавил он.
- Что? - нервно спросила я.
- Все... я...
Я со стуком поставила кружку на стол.
- Макс, неужели трудно ответить! Если спрашиваю, значит, зачем-то мне это нужно!
- Зачем-то? - Макс усмехнулся и, наконец, повернулся ко мне, - и зачем же?
Все. Началась старая история. Теперь мы поругаемся. Неделю не будем разговаривать.... А потом...
- А что потом? - вслух спросила я.
- Ничего, Ксень,... Похоже, что ничего потом нет, - как будто понял мой вопрос Макс.
На самом деле это он только думал, что понял. Я спрашивала не про нас с ним.... Но его ответ меня задел.
- Ну так давай наконец все это закончим... Тягомотина какая-то... Ничего же не получается, - замямлила я.
- А знаешь, почему не получается?
Я опустила глаза.
- Не потому что я не тот, и со мной у тебя не выходит. У тебя вообще ни с кем ничего не получится. Ты потому что чужая всем. Как лунатик.
Я слегка обалдела от такого наезда на мою персону. И ждала объяснений. Но он снова отвернулся к окну и замолчал.
- Может быть, просто это я не в то время не в том месте нахожусь? Может быть, жизнь развела меня с тем, кто был бы дорог, близок, нужен? - сказала я даже не Максу, а себе.
- Ксень, тебе не приходило в голову, - помолчав, проговорил Макс, - что жизнь нас лишает не того, что нам очень нужно? Может быть, нам только кажется, что мы бы без этого жить не смогли, а на самом деле - нам от этого беда одна была? Тебе кажется, что ты без этого человека прожить не можешь, полжизни за минуту рядом с ним отдала бы... Но ты же на самом деле не знаешь, может быть он принес бы тебе еще худшие несчастья...
Мне на самом деле не приходило это в голову.
- Знаешь, я предпочитаю сделать и жалеть, чем не сделать и всю жизнь потом думать, что бы было, если бы сделала... - жестко произнесла я.
Макс все стоял спиной ко мне. Но я видела его лицо - оно отражалось в темном окне. Мне стало его жалко до боли.
- Прости меня, - я подошла к нему.
Макс повернулся ко мне и поцеловал в лоб. Это означало, что все будет по-прежнему.
десять.
Нина осуществила свою угрозу и собрала сестер у меня дома следующим вечером. Мы сидели на балконе, пили вино и болтали ни о чем. Но разговор ни о чем как-то незаметно для всех, кроме меня перетек к теме мужа Вики.
- Вы с ним ладите? - спросила Нина.
Вика вздохнула, но ничего не ответила.
- Почему? - спросила я, истолковав ее вздох, как отрицательный ответ.
- Он странный. В отца, наверное. Его мать так говорит. Правда, она и сама какая-то...
- Какая? - спросила Нина, почему-то глядя на меня.
- Не знаю. Железная. Она его отца держала ведь долго. Любила сильно. Корней говорит, что она его до сих пор любит. А по ней не скажешь, что она скорбит, или что-то вроде того. Всегда такая радостная, как будто счастливая... только непонятно, кого ей обманывать...