Длясборкин Модель : другие произведения.

Долгая Дорога Домой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Несколько лет назад я задумал написать рассказ или повесть.Сюжет - герой, расследуя убийство, приходит к выводу, что убийца - он сам. B конце концов выясняется, что и убитый, опознать которого сначала не представлялось возможным - он же. Фабула - дневниковые записи. Жанр - детектив. Буквально с первых же строк герой плюнул на автора и стал заносить в дневник вещи, никак не соотносящиеся с сюжетом, и не оставившие ничего ни от замысла, ни от жанра. Осталась одна фабула - дневник, но мне так и не удалось до конца понять, что же он хотел сказать своими записями. Буду очень благодарен, если кто-нибудь сможет мне объяснить, в чем же там все-таки дело, о чем эта повесть, я действительно не могу разобраться. Может быть, это важно для меня... Заранее благодарен.

   ДОЛГАЯ ДОРОГА ДОМОЙ
  
   И его глаза говорят: "Я последний и самый одинокий среди людей, лишенный любви и дружбы, а потому стоящий много ниже самых несовершенных животных. А между тем и я ведь тоже создан, чтобы постигать и чувствовать бессмертную Красоту! О, Богиня! Сжалься над моей печалью и над моим безумием!
   Ш. Бодлер "Шут и Венера"
  
  
   I
   Долгая
  
   Что почувствовал Блум, оставшись один? Хлад межзвездных пространств, тысячи градусов ниже точки замерзания или абсолютного нуля по Фаренгейту, Цельсию или Реомюру; первые предвестия приближающейся зари.
   Дж. Джойс "Улисс"
   63 . Уже конец.
   Свершение.
   Малому благоприятна стойкость.
   В начале - счастье, в конце - беспорядок.
  
   Слишком уж все это затянулось, этот замкнутый круг, цепочка из звеньев, опять же замкнутых, пора разорвать ее одним решительным движением, движением - буквально, потому что стоит лишь пошевелить пальцем и все закончено, звено будет вырвано, я буду вырван, и для меня все исчезнет, главное, этот кошмар исчезнет и забудется, хотя с другой стороны, я уже давно вырван, а цепочке от этого ничего не стало, кошмар не исчез, и все повторяется сначала. Ну да это не важно, теперь все решено... Что пишут самоубийцы в предсмертных записках? Прощайте, никого не виню, сам, не сложилось, не получилось... Хотя, я ведь не интересовался тем, что они пишут в предсмертных дневниках, а следовало бы.
  
   * * *
  
   64 . Перед завершением.
   Успех.
   Но если лисенок, переправившись, намочит хвост в воде, не будет ничего, что бы поспособствовало.
  
   01 . 01 . 2000
   Наконец - то один!
  
  
   02 . 01 . 2000
   Слишком много эмоций опасно доверять бумаге, да и не только бумаге, а вообще кому бы то ни было - боязнь показаться глупым, сентиментальным или несвоевременным не дает сделать это - поэтому вчера, в день своего рождения - всего одна фраза, даже не фраза - два слова, но в них все: шум, суета, город, автострады с машинами, огрызающимися своими гудками на застенчиво краснеющий светофор, гудками и увеличиванием и без того бешеной скорости, порождающей новый вид человека - homo, дергающийся посреди дороги; глухонемые люди, вечно визжащие, как те же гудки, и вечно все подслушивающие; дохлые, прыщавые лица наркоманов, заставляющие в страхе судорожно ощупывать карманы и проверять сумку - слава Богу, все на месте (кроме собственно Бога, но это уже давно то ли украдено, то ли обронено где-то), передние, задние, даже внутренний, потом сумка - ах, вот он, слава Богу, кошелек на месте, хотя без разницы, все равно в нем пусто.
   Но в этих же двух словах - отблеск закатного солнца в грязной луже - мечты о доме, стоящем на отшибе, вдалеке от других домов небольшого поселка, затерянного на краю света, а то и за краем, дома, почти заброшенного, долгое время не имевшего другого жильца, кроме пыли на старой мебели и полках с книгами, дома с чердаком, погребом и застекленной верандой, а стекла здесь целы только по той причине, что это - всеми забытая глушь. Дом - как живой, нарисованный в воображении - живой вдвойне; ну а если он вдобавок ко всему сошел со страниц Лавкрафта, то - живее всех живых, хотя это и не мудрено, ведь из всех шести миллиардов этих живых добрая половина давным-давно уже мертва, хоть и не подозревает об этом.
   Наяву это двухэтажное строение выглядит довольно-таки мрачно и даже чем-то напоминает гроб, но это как раз то, что нужно, увидев его, я сразу почувствовал, что мы поладим, что я ему нравлюсь, и что незваным гостям дорога сюда будет закрыта раз и навсегда, а это значит - наконец-то один! Именно поэтому я и считаю вчерашний день, первый после приезда сюда, днем своего рождения заново, или пробуждения, дом пробудил меня к новой жизни, а я, внеся под его крышу хоть какую-то новизну и разнообразие, несомненно, отблагодарил его так же по-доброму, и теперь - долгие, спокойные вечера в уютном кресле, укутанном мягким светом торшера со светло-коричневым абажуром - свет даже не пытается отогнать царящий за его границей полумрак - в руках книга или дневник и (наконец-то один!) ничто не в силах помешать моему уединению.
  
   03 . 01 . 2000
   Но когда, выступив со своей песенкой, он уютно устраивается в тихом уголке, одиночество становится ему приятно.
  
   04 . 01 . 2000
   Наверное, я теперь буду часто вспоминать свою предыдущую жизнь, попивая терпкий ароматный чай - набрать в рот немножечко, но глотать не сразу, а подержав между языком и небом, чтобы продлить удовольствие, потом глотнуть, слегка обжегшись, и с наслаждением выдохнуть горячий воздух - попивая чай и поглаживая кожаный переплет книги, вспоминать, не веря, что такое действительно было. Уже сейчас долгие годы прежнего существования кажутся сном, наполненным, как и любой другой, глупостями и непоследовательностями, сном, который, вдобавок ко всему, приснился вовсе не мне. Я здесь совершенно счастлив, в забвении, не ожидая ничего, никого, и если до этого был сон, то сейчас - сновидение, в котором я наконец-то увидел свои руки и этими руками леплю окружающую реальность такой, как мне хочется. Почти такой... Все же я не всесилен... Хотя в моих силах попытаться забыть то, что невозможно воскресить.
  
  
   05 . 01 . 2000
   Я вспоминаю своих знакомых, которые в один голос отговаривали меня от осуществления моей затеи с переездом. Я не сердился на них, потому что вряд ли они понимали, что вразумлять меня так же бесполезно, как бесполезно было бы мне убеждать их в существовании иной красоты, кроме красоты отражения в тонированном стекле шестисотого "Мерседеса" сотового телефона последней модели и толстого пресса денег. Поэтому их убеждения ничего не смогли бы изменить, а главное, не изменили бы меня, сколько бы они не расклеивали на зыбких стенах воздушных замков кричащие афиши своего счастья, которое я презираю, и сколько бы не давали советов, которые я усердно запоминаю, правда только для того, чтобы ни при каких обстоятельствах им не следовать.
   "Это уход от реальности!" - изрекают они, пережевывая слова, как жвачку и выдувая из этой жвачки большой пузырь. Вид у них такой, словно я слабоумный, как будто они бы могли понять и простить мне все, но реальность... Но реальность, какое слово! Да, я только странник, только скиталец на земле! а чем вы лучше? Почему я должен сейчас, когда, после стольких лет безвыходных блужданий и безуспешных поисков, передо мной, наконец, мерцает новый мир, еще зыбкий и слабо различимый, но уже явственно ощущаемый, почему именно сейчас я вдруг сделаю шаг назад, обратно в пропасть, руководствуясь единственно нелепыми предрассудками? Предрассудки - устои цивилизации, говорит где-то Жид, ему вторит Дон Хуан, и оба тысячу раз правы, но я не нуждаюсь в ее медвежьих услугах, а цивилизация, надеюсь, не нуждается в моих. Как я счастлив, что наконец-то отделался от всех этих людишек, прячущих за черными очками нечеловеческую усталость от того тяжелейшего мешка насилия и бездарности, который они изо дня в день сами себе взваливают на плечи, запихивая туда "Дорожный патруль", "Криминал" и "Дежурную часть", новый бестселлер "Говно Бешенного", очередное продолжение сотни таких же бестселлеров, уже прочитанных мимоходом, забытых и валяющихся на самом дне мешка и памяти и отличающихся друг от друга только количеством трупов, с каждой книгой все возрастающим, бандитские песни о том, кто скольких замочил и сколько за это отсидел, все криминальные хроники всех газет и еще много, много всего того, на чем вырастает нынешнее поколение будущих маньяков, садистов и насильников.
   Что-то я разнервничался понапрасну - свой мешок я уже вытряхнул полностью, до последней соринки, вывернув наизнанку для верности - я здесь, вдали от всего этого, собираюсь жить долго и счастливо.
  
   06 . 01 . 2000
   Я понял, что значение жизни сводится к "тепленькому местечку"; что цель жизни - чин статского или иного советника; истинный смысл и желание любви - жениться на богатой; блаженство дружбы - денежная поддержка; истина - лишь то, что признается большинством, восторженность - способность произнести спич; страх - риск подвергнуться десятирублевому штрафу; сердечность - послеобеденное пожелание "на здоровье"; набожность - ежегодное говение... Я взглянул на жизнь и засмеялся.
  
   07 . 01 . 2000
   Конечно, тот факт, что старый заброшенный дом вдруг зажил новой жизнью, не мог долго оставаться незамеченным даже здесь. В моих мечтах никто никогда не беспокоил мое одиночество и вчера вечером - кресло, торшер, книга - я уже было подумал, что этот непрерывный конвейер счастья и душевного спокойствия никогда не остановится и я наконец-то навсегда избавился от надоедливых и любопытных мух, ползающих по земному шару в поисках неопороченного уединения. Это были лучшие дни в моей жизни за последние годы, дни успокоения и забвения, но сегодня мой уютный мирок впервые дал трещину. Утром, после живописного завтрака на веранде с видом на заснеженный сад, я отправился в гостиную и окунулся в одиночество моего друга Шарля, единственного, кто никогда не пытался ни подольститься ко мне, ни успокоить шаблонными, бесчувственными и навязчивыми фразами. "Я знаю, что Демон охотно посещает бесплодные места, и что Дух убийства и похоти дивно разгорается в уединениях, - говорил мне мой друг, - но возможно, что это одиночество опасно лишь для праздной и шаткой души, населяющей его своими страстями и химерами". "Возможно, - отвечал я ему, - и, возможно, и даже скорее всего, что "праздная и шаткая душа " - это как раз про меня. Когда я остаюсь наедине с самим собой единственным моим развлечением являются попытки написать сценарий событий, которые должны произойти сегодня, но отложены на завтра, потом на послезавтра, а затем вообще на самую верхнюю, пыльную, всеми забытую полку. Фантомы моего воображения и моих соблазнов оживают, как если бы машины доктора Хоффмана продолжали бы работать на полную мощность, а я все-таки не славный Дезидерио, чтобы одним лишь усилием воли, переступив через еще теплый труп своих желаний, остаться действительно одному". "Кто не умеет населять свое одиночество, - отвечал мне на это Шарль, - тот не умеет также..."
   Стук в дверь нескромно оборвал его слова, раскаленным лучом прожег дыру в сугробе моего спокойствия, угодив мне точно в мозг, перевернув там все с ног на голову. Наверху образовавшегося бардака оказался совершенно неуместный вопрос "Кто там?", как будто хоть один из возможных ответов мог мне что-нибудь сказать о неожиданном посетителе, однако выйти этому вопросу помешал вошедший человек: постучав, он, не дожидаясь ответа, просто толкнул дверь и вошел, снег растаял, зеркало дало трещину, спасибо, что хоть постучал, а то бы оно разлетелось на куски, которые потом не собрать, а если и собрать, и даже найти каждому осколку его место и склеить, все равно зеркало больше никогда не будет прежним, прежнее умрет, а новому - "Здравствуйте, как поживаете?" - голос идет издалека, но все-таки пробивает дорогу к ошарашенному, но уже приходящему в себя сознанию: "Здравствуйте, спасибо, неплохо, проходите, пожалуйста, садитесь", - пулеметная очередь шаблонных слов, хм, а я уж думал, что навсегда оставил патронташ там же, где оставил прежнюю жизнь. "Я местный участковый, - сказал человек, усаживаясь в кресло. - А вы..."
   После набора стандартных вопросов, хоть и задаваемых в форме вежливого разговора двух соседей, но от этого не потерявших привкус допроса, наступило продолжительное молчание. Я был очень недоволен этим неожиданным вторжением и последовавшим допросом, более того, я был в ярости, и если бы не дон Хуан в свое время, я бы начал "потокать себе, как сукин сын" в своем раздражении и, в конце концов, выгнал бы гостя, поэтому продолжать разговор у меня не было ни малейшего желания. Гость же, исчерпав, по-видимому, свой словарный запас этими заученными долгой практикой вопросами и явно привыкший к большему гостеприимству, не знал, что говорить дальше. Это ни к чему не обязывающее молчание обязывало хоть что-то сказать или сделать, и гость, наконец - сигареты! Долго роется в карманах - зажигалка, закурю, не против? - пожалуйста, курите, прикуривает, жадно затягивается; сигарета - облегчение, выход из неприятной ситуации, из неприятного мрачного дома с его тоскливым невзрачным хозяином, как он выглядит - даже и не вспомнишь, выход из всего этого, даже не попрощавшись, а просто козырнуть, хлопнуть дверью и даже не попрощался, просто сидел напротив меня, я моргнул, смотрю - только сизое облако дыма напоминает о том, что здесь кто-то был. Ну, вот и хорошо, опять я один, нужно проветрить комнату, дым - терпеть не могу, он перебивает запах книг и древности, а еще он напоминает мне об Эвридике. Мне нравилось смотреть, как она курила - крепко затягивалась, секунду медлила, потом приоткрывала чувственные резко очерченные губы и выпускала легкое голубоватое облачко, задумчивая, погруженная в свои мысли, окутанные дымом... По пути к окну бросаю взгляд на зеркало - оно треснуто и вертикальная трещина делит мое изображение пополам.
  
   08 . 01 . 2000
   Гостеприимное и верное в отражении,
   Где живое привычно становится кажущимся,
   Зеркало подобно
   Светлой луне в полумраке.
   Плывущий свет лампы ночью
   Ему придает торжественность
   А грусть - роза, умирающая в вазе,
   Склонившая голову.
   Оно удваивает печаль и повторяет
   То, что цветет в моей душе
   И, может быть, ждет, что когда-нибудь
   Появится в призрачной синеватой тишине
   Гость, и тогда оно отразит
   Лица рядом и сплетенные руки.
  
   09 . 01 . 2000
   Есть много способов прощания. Наилучший способ - это удержать конкретное воспоминание радости. Если ты живешь, как воин, то тепло, которое ты ощущал, будет свежим и неизменным все время, пока ты живешь. Это способ прощания воина.
  
   10 . 01 . 2000
   Сегодня пришлось выбраться в город за покупками. Я вышел из дома рано, почти на рассвете, так как хотел избежать каких бы то ни было встреч. Прикрыв дверь (даже и не подумал запирать на ключ, какое счастье!) и пройдя под заснеженной аркадой деревьев к калитке, я вышел за ограду и стал спускаться вниз к еще не проснувшимся домам. Странные, кажущиеся совершенно дикими, а, точнее, наоборот - слишком цивилизованными - на фоне заснеженного спокойствия мысли городского обывателя: не забыл ли выключить газ? а утюг? по старой привычке хотели было забежать в гости, но вовремя сообразили, что их здесь никто не ждет, никакого утюга, газа тоже нет, только допотопная печка, что они будут лишними среди этой простоты и уюта - развернулись и ушли.
   Однажды со мной тоже было нечто подобное. Я проходил мимо своей старой школы, которую закончил несколько лет назад и с которой у меня было связано столько воспоминаний и впечатлений, что они, наверное, не поместились бы даже в рюкзаки всех ее учеников, а уж в рюкзаки школьников вмещается невообразимо большое количество всяких необходимых вещей. Внезапный приступ ностальгии заставил меня зайти в это здание, бывшее мне когда-то вторым домом, ведь даже уроки прогуливались, не выходя из этих стен, где я знал каждого, а главное, каждый знал меня. Не знаю, чего я ожидал от этого посещения, но, пройдясь по таким знакомым и в то же время чужим этажам, обходя снующих туда-сюда школьников и съеживаясь под безразлично-презрительными взглядами старшеклассников, из всей этой толпы выдернув всего два-три знакомых лица старых учителей - они, впрочем, тоже не узнали меня, как не узнали меня эти стены, так же, как и все остальные, увидели во мне только чужака - молодой человек, вы кого-то ищете? - нет, спасибо, я уже ухожу - я буквально выбежал оттуда, подавленный и раздавленный, как человек, обнаруживший свой дом и все, что там было, сгоревшим - выбежал, зная, что больше не вернусь сюда никогда, а пройдя еще метров сто и добравшись до первых домов, решил обойти поселок по кругу, вспомнив, что магазин в таких местах, если только он вообще существует, обычно приставлен где-нибудь с краю; однако, миновав несколько домов, обнаружил покосившийся указатель, повернутый к центру поселка и сообщавший, что магазин будет ждать меня через пятьдесят метров. Свернув, пройдя раз в шесть больше и не увидев ничего похожего, я подумал о шутниках, наверняка водящихся и в этой глуши, когда из-за угла двухэтажного кирпичного дома на встречу мне вдруг неожиданно выпрыгнул невзрачный сарай, блеснувший на фоне белизны улицы грязью своей вывески: "Магазин". Ни о часах работы, ни об ассортименте вывеска не сообщала, и, толкнув дверь, оказавшуюся на редкость скрипучей, я вошел внутрь.
   В полумраке неожиданно просторной комнаты можно было различить прилавки, стойки и сухонького поджарого старичка - по всей видимости, хозяина лавки. Войдя, я огляделся и направился к старичку - тот приветствовал меня, как старого знакомого и справился о моем здоровье. Я подумал было, что он просто всегда такой приветливый, со всеми посетителями, но когда он поздравил меня с новосельем, я ощутил внезапный приступ тоски по прошедшей неделе, одиночество и покой которой таяли с быстротой, сравнимой только с невероятной скоростью распространения вести о новом жителе поселка. Вопреки старой городской привычке сохранять надменную отчужденность, я зачем-то вступил в разговор с продавцом и через некоторое время уже не мог отделаться от всех его детей, внуков, поразъехавшихся кто куда, старушки жены, умершей в тот памятный день, когда пошел дождь, день, растянувшийся на четыре года, одиннадцать месяцев и два дня, бедная моя Урсула, и оставившей его совсем одного, кроме, разумеется, вечно ворчащего соседа и, конечно же, долгов, долги, в моем-то возрасте - страшное дело, да, ничего хуже быть не может, чем уйти из жизни, не расплатившись с долгами, вот так, сынок, нет ничего хуже, чем стоять вот так и выслушивать то, что говорилось в этих стенах, наверное, сотни тысяч раз, не в силах ничем помочь, потому что если даже расплатиться с долгами старика, это ничего не изменит - он будет все также причитать и ворчать, будто решив истратить выделенный ему на жизнь словарный запас весь, до последней буквы. Быстро выбрав все, что было мне нужно, а также зачем-то схватив подвернувшуюся под руку открытку с изображением двух мальчуганов, несущих раненого ангела, я расплатился и, оставив сдачу и "Всего доброго" на прилавке, выскочил на улицу, успев захлопнуть дверь прямо перед носом очередного причитания о предательских детях, подлом соседе или о чем-то там еще, чего я не расслышал, и быстрым шагом направился домой, не встретив по дороге ни души, хотя это и не удивительно, мой дом, хоть и старый, но все-таки не так близок к Небесному Царству, чтобы по пути к нему встречать души.
  
  
   11 . 01 . 2000
   Сказать по правде, пробыв здесь десять дней, я почти счастлив. Единственное, чего мне не хватает - музыки; за что-нибудь, вроде AIR, не пожалел бы доброго глотка воздуха из кислородного баллона оставшейся мне жизни. Я заметил как-то, что вся моя жизнь прошла как бы под музыку. Когда я вспоминаю себя, каким был три года назад, или к примеру, десять, я обязательно слышу определенную музыку, для каждого периода свою, и когда я слышу знакомую музыку, то вспоминаю определенный момент прошлого. И музыка как бы формировала меня, влияла на мое поведение, меняла меня. Я никогда уже не буду таким злым, как во времена ICE-T, разве что только перечитаю "Алхимика", но злоба на одного человека быстро проходит, а то была злость всепоглощающая, злая; таким грустным, как в то время, когда имел обыкновение проводить ночи в кресле на балконе, слушая "Модель для сборки", глядя на одинокие звезды и покуривая травку, ни о чем особенно не думая, но в то же время чувствуя себя приобщившимся к какой-то тайне мироздания, чувствуя, будто кто-то очень могущественный доверяет мне власть вершить судьбы людей, будто бы он говорит мне: "Сорви этот цветок, и в далеком замке умрет принцесса" - и вот рука застыла в нерешительности над беспомощным цветком, а мою душу окутывает вселенская грусть, и я думаю о том, как часто нужно принимать нелегкое решение, о том, что человеческая жизнь зависит от малейшего движения, порой от дуновения ветра, от одного презрительного слова или благосклонного взгляда, и все это под чарующие, вводящие в транс ритмы down tempo.
   Никогда не буду я и таким беззаботным, как в те дни, когда вся жизнь была сплошным лабиринтом из клубов и их посетителей, лабиринтом, в котором я плутал под progressive house, оглушенный, но уже не замечающий этого, выхватывая из толпы знакомые улыбки, в те дни, когда я, не видя дневного света, всерьез боялся, как бы у меня не выросли клыки и как бы не пришлось сменить кровать на гроб.
   Никогда и не будет рядом со мной Эвридики, и AIR - единственное, что от нее осталось. И сны, которые я ненавижу, и ради которых ложусь спать пораньше.
  
   12 . 01 . 2000
   Есть еще кое-что, не дающее мне покоя, точнее кое-кто - бездельники-соседи, время от времени проходящие мимо моих окон, не в силах сдержать своих псов, рвущих цепь - взглядов, кусающих душу. Мне кажется, что своими взглядами они бросают на поле моей души семена раздражения, и эти семена обязательно прорастут, распустят красные лепестки ярости после кропотливого удобрения назойливостью и обильного поливания сплетнями обо мне, которыми уже наверняка, я уверен, полон поселок. Не надо быть ученым агрономом, чтобы понять, что после сбора урожая кому-то из нас не поздоровится.
  
  
  
  
   13 . 01 . 2000
   Так странно... Сегодня я нашел листок из своего дневника двухлетней давности...
   Прошлой ночью мне снился сон. Мы с Эвридикой идем по какому-то туннелю, освещенному развешенными под потолком светильниками, с холодными каменными стенами, напоминающими своей шероховатостью внутреннюю поверхность железной трубы. Я иду впереди, Эвридика чуть сзади, поэтому я первый замечаю проем в стене, ведущий на площадку, с которой начинается уходящая вверх винтовая лестница. Мы начинаем подниматься, и нашему продвижению не видно конца, ступеньки все так же бегут наверх, а сил для подъема остается все меньше. Здесь тоже иногда попадаются мерцающие светильники и их серые отблески освещают нам путь. Вообще вся окружающая обстановка, особенно окна, напоминает какой-то то ли трамвай, то ли поезд, и в поиске свободных мест переходим из вагона в вагон, но все места заняты. Эвридика не хочет дальше идти, и мне приходится увлекать ее за собой, ведь я знаю, что в конце последнего вагона должен быть выход на балкон с двумя удобными креслами, точно такой же, как и в моей квартирке под самой луной, и об этом выходе не знает никто, кроме меня. Я иду впереди и, действительно, в конце одного из вагонов обнаруживаю застекленную дверь, сквозь которую видны проносящиеся мимо верхушки деревьев и облака. Однако дверь оказывается запертой, и я сообщаю об этом своей спутнице. Я чувствую себя неудобно, чувствую, что подвел Эвридику. Мы уже собираемся уходить, но она вдруг догадывается, что вход на балкон находится, скорее всего, под сиденьем одного из пассажиров, пожилого мужчины с красным одутловатым лицом и седыми волосами. Я не понимаю, как сам не догадался, где вход, и мне становится очень смешно. Пока я смеюсь, Эвридика открывает ящичек под сиденьем. Я подаюсь вперед, надеясь снова увидеть движение облаков, пробегающие где-то далеко внизу поля, высокие сосны, сменяющиеся какими-то другими деревьями, усеянными птичьими гнездами, муравьев-людишек, греющихся на солнце возле своих игрушечных домиков, маленьких, как на китайских пейзажах, но в ящике только черная пустота. Эвридика начинает быстро открывать и закрывать все ящики подряд, она уверена: то, что она ищет - где-то здесь, в комнате. Я не обращаю на нее внимания. С моего балкона открывается великолепный вид на пылающий горизонт, и я любуюсь закатом, пытаясь вспомнить, что идет у Бодлера после "С высот я весело бросаю гордый взгляд, безбрежный город весь теперь мне виден ясно...". Я понимаю, что буду мучаться, пока не вспомню эту строчку, но на душе у меня все равно весело, и я снова смеюсь. Смеюсь. С тех пор, как Эвридики нет со мной рядом, я пользуюсь этой привилегией человека только во сне; только во сне отвращение к людям, напоминающим мне о прошлом, ненадолго покидает меня, и я больше не жду одиночества, как избавления. Я верю, что когда-нибудь смогу не проснуться, явь потеряет надо мной власть притяжения, и, блуждая по снам, я наконец обрету одиночество и весь мир, весь этот дивный новый мир с его закатами и рассветами, дорогами и поездами, с его ночами, тишину которых нарушает лишь гулкое эхо шагов, и дождливыми сумерками, грустью разлук и опьянением встреч, мир, где есть "Сиддхартха" и есть "Мастер и Маргарита", и где на небе зажигаются звезды, и это действительно нужно кому-то. В этом мире я всегда буду слышать тихую музыку, а луна, воплощенное божество, будет нашептывать имена своих избранниц с зелеными морями глаз и безжизненными кратерами ртов: Элоиза, Пенелопа, Беатриче, Джульетта, Мага и, наконец, Эвридика в одном из верхних ящиков книжного шкафа, стоящего у кровати, находит-таки книгу, старую и пожелтевшую, зовет меня, и я бегу посмотреть на ее находку. Я знаю, что Эвридика где-то рядом, но вагон сменяется вагоном, а ее нигде нет - только уставшие лица пассажиров облаками проносятся мимо. Мужчина с красным лицом кричит: "Ловите его!" - и я просыпаюсь.
   Утром мне пришло в голову, что, переехав, я почти не изменил планировку комнаты - кресло, письменный стол, диван, рядом, все также, шкаф. Поэтому я почти не удивился, когда, открыв верхний ящик, обнаружил там, между полуистлевшими газетами, среди допотопных журналов и коробок из-под обуви, старый потертый блокнот. Я сразу признал в нем своего былого друга - дневник, который я вел несколько лет назад, во время ничем не омраченных надежд и твердой веры в вечное торжество добра над злом. Странно, но из всего дневника сохранилась только одна запись, которую я и привожу здесь.
  
   Третий час ночи. Тишина разлита по комнате, она почти материальна, а мерное гудение компьютера только усиливает желание ее потрогать. В маленьком зеркальце я вижу свое отражение - свет от экрана окрашивает в голубоватый цвет мое лицо, похудевшее и осунувшееся от многочасового бодрствования.
   Эвридика спит, тревожно и зыбко, то укутываясь с головой, то отбрасывая одеяло в сторону, и ее черные волосы мечутся по подушке, словно птицы, попавшие в западню. Эвридика болеет, и отсюда мне видно ее лицо с глубокими тенями у глаз и на резких, как линия Ван Гога, скулах. Уже несколько дней ей становится хуже, и я не ложусь спать - только кофе, сигареты и страх, гадким насекомым подбирается все ближе, щекотит своими лапками и шевелит усами в поисках еще не тронутых тревогой уголков моей души.
   Если представить, что Эвридики не станет, то чувствуешь себя почвой, из которой разбушевавшаяся стихия вырывает с корнем многолетнее дерево. Почва стонет, дерево беспомощно раскинуло ветви, а стихия вытягивает, рвет и ничто не
  
   На этом страничка заканчивается, а на следующих - какие-то подсчеты, номера телефонов, потом несколько чистых страниц, потом снова цифры и телефоны. Возможно, когда-то давно, при виде некоторых из них мое сердце начинало стучать быстрее, но сейчас только один лист из всего дневника не дает мне покоя. Когда я смогу стереть его из памяти так же, как и остальные, когда я смогу не обернуться, услышав ее имя, тогда я спокойно, с чувством выполненного долга - умру? начну жить? - не так уж важно, главное - одиночество, что неизбежно последует за забвением.
  
  
   14 . 01 . 2000
   Если человек был во сне в Раю, и получил в доказательство своего пребывания там цветок, а, проснувшись, сжимает этот цветок в руке - что тогда?
  
   15 . 01 . 2000
   Когда я снова смогу увидеть ее?
   Если поссоритесь с кем-либо, срочно обратитесь к третьему лицу с просьбой выступить посредником между вами. Не поддавайтесь желанию вновь повторить однажды достигнутый успех. Если как следует обдумаете этот совет и последуете ему, наградой вам будет полное осуществление ваших желаний. В данный момент не бросайте все силы на новое начинание, оно приведет к успеху. Загаданное конкретное желание исполнится с некоторой задержкой.
  
  
   16 . 01 . 2000
   Да, но соседи... Сегодня кто-то из них пытался достать меня под видом почтальона. Он принес мне газету с интригующим названием "Правда" двухнедельной давности, которая своими хрониками происшествий, политическими интригами, новостями спорта и прогнозами погоды, каждой строчкой, начиная с громкого заказного убийства с первой полосы и заканчивая коротенькой заметкой о самоубийце, выстрелившем в себя из двустволки в своей квартире на шестнадцатом этаже, на последней странице, вернули мне на миг красочные воспоминания (бардовый доминирует) о всех ужасах перенаселенного города, из которого я, слава Богу, умудрился-таки сбежать. Правда я до сих пор не могу, не вздрогнув от отвращения, вспомнить метро, или налоговую инспекцию, куда мне часто случалось забегать по долгу службы, или, в конце концов, гигантскую пиявку в элегантном костюме и при галстуке, паразитирующую и на инспекциях, и на метрополитене и на несчастных неперевезенных пассажирах, теряющих драгоценное время в очереди перед эскалатором. Каждая занятая ступень эскалатора - это - аккуратнее! Подвиньтесь! Молодой человек, куда вы ломитесь? Места для инвалидов, пассажиров с детьми и лиц без определенного места жительства! Ты-то, старуха, куда влезла? - это неспасенные пассажиры, теряющие драгоценный человеческий облик в очереди перед вратами Рая.
   Наглый почтальон не стал класть эту макулатуру в специально предназначенный для нее ящик, прибитый на дверь калитки; каким-то образом он проник во двор, скорее всего, просунув руку сквозь деревяшки и отодвинув щеколду (воровской стране - воровские привычки, даже в такой глуши, как эта), и поспешил вручить ее мне лично. Я только что закончил в очередной раз перелистывать "Город", а потому, чувствуя себя одним из Вебстеров, пребывал в таком ностальгически грустном, но в то же время оптимистическом (действительно мистическом) настроении, что его визит не смог поднять кровяной столбик на термометре моего раздражения выше нулевой отметки, так что я просто забрал у него газету, поблагодарил, чем вызвал на его лице гримасу удивления (наверняка он был подкован по части моей неприветливости), захлопнул дверь, и только тогда позволил себе психануть, расшвыряв газетные листы по всему дому.
  
   17 . 01 . 2000
   Нет никакого основания считать, будто сон менее реален, чем, к примеру, содержание сегодняшней газеты.
  
   18 . 01 . 2000
   Книга - друг человека. Чем больше общаешься с книгами, особенно, если ты по-настоящему влюблен в них, тем больше они становятся похожими на бывших возлюбленных: некоторые любишь, какие-то ненавидишь, старые, зачитанные до дыр, бережешь, каких-то книг опасаешься, какие-то, отданные в порыве братской любви чуть ли не первому встречному, мечтаешь вернуть, но ни к одной не относишься равнодушно. К ним хочется постоянно прикасаться, переставляя на полках с места на место, расставляя то по алфавиту, то по тематике, то по цвету, то по издательству, при этом открывая каждую на середине и, вдыхая полной грудью благоухание страниц, то белых, то желтоватых, прочитывать случайно выбранный абзац - совсем забытый смысл, но ощущения все те же, что были тогда, давно, когда любил эту книгу с утра до вечера, как будто листаешь альбом с фотографиями чувств давно ушедших дней. И чем дальше вчитываешься в книгу, тем цветне становятся эти черно-белые фотографии. То же самое, только в обратном порядке, происходит и с мечтой - чем глубже окунаешься в ее осуществление, тем все тусклее и тусклее становятся яркие когда-то краски мечты воображаемой.
   К чему я все это пишу? Да так, ни к чему. За весь день не произошло ничего, достойного внимания, а написать что-нибудь хочется. За окном стемнело, и луна, похожая на кошачий глаз, пристально смотрит прямо в окно. Еще немного почитаю, может быть выпишу что-нибудь и лягу спать.
  
   19 . 01 . 2000
   Мечта, если дать ей волю, всегда одолеет реальность.
  
   20 . 01 . 2000 , утро
   Сидя в своей гостиной, погруженный в обволакивающую тину мягкого кресла, я, наконец, оторвал взгляд от окна, протащил его по книжным полкам, пока он не соскользнул и наверняка упал бы и разбился, если бы не успел в последний момент зацепиться за самую неожиданную из всех вещей, которые никак не могли здесь оказаться - телевизор, еще один призрак потустороннего мира; я несколько раз моргнул, но все равно продолжал видеть перед собой черную бездну телевизионного экрана. Поначалу я как будто ослеп, словно бездна затянула меня в свое чрево, во мраке которого можно было лишь едва различить тень собственного отражения; через минуту-другую мои глаза попривыкли, и на экран выплыла заставка какой-то компьютерной игры. Не отрывая от экрана завороженного взгляда, я машинально взял в руки джойстик, так кстати оказавшийся рядом, и несколько раз подряд нажал на старт.
   Еще долго нажимал я на кнопки, управляя человечком с ружьем, из которого он палил направо и налево, приседал, прятался в тень, перезаряжал ружье, затем внезапно выскакивал со стволом наперевес, не оставляя ни единого шанса маленьким зеленым человечкам, которые с настойчивой обреченностью комикадзе пытались добраться до его красных треугольничков-жизней, и, неизменно терпя поражение в быстрой, как прыжок хищной кошки, схватке с управляемым мной суперменом, с душераздирающими воплями разлетались в разные стороны окровавленными кусками мяса. Еще долго нажимал я на кнопки, пока, отложив на несколько секунд джойстик в сторону, чтобы хлебнуть чаю, не увидел, что супермен и без моей помощи так же шустро бегает по экрану, продолжая уничтожать зеленых человечков с не меньшей меткостью и хладнокровием. Ошарашенный, я наклонился почти вплотную к экрану, как будто надеясь в его отражении увидеть того, кто управлял человечком. Внезапно он повернулся ко мне лицом, оперся на ружье, как на походную трость и посмотрел прямо в глаза. В ужасе я хотел было отвести взгляд от экрана, но не смог: какая-то нечеловеческая сила, сопротивляться которой было бы примерно так же глупо, как пытаться остановить накатывающую волну, упершись в нее руками, волну, просто обтекающую все твои усилия, не обращая на них ни малейшего внимания, затягивала меня внутрь. Нервно сглотнув, и облизав языком пересохшие губы, я понял, что мне остается только продолжать этот молчаливый поединок, что я и делал со всей стойкостью и мужеством, на которые был способен, до тех пор, пока зрительные рецепторы не докричались, наконец, до моего измученного сознания, что нет ни комнаты, ни кресла, ни экрана, а есть калитка, которую я вижу, стоя на пороге своего дома, за калиткой стоит человек и смотрит мне прямо в глаза, а все вокруг усеяно трупами, приглядевшись к которым, я понимаю, что это - все мои соседи, начиная участковым и заканчивая промелькнувшей под окном тенью. Когда я отошел от лужи, куда меня вырвало - пришло облегчение, и я осознал, что таким вот ужасным, просто ужасным и в то же время простым, ужасно простым способом, человек у калитки только что избавил меня от всех моих проблем, дал мне ключ от последней двери, ведущей в одиночество. Мне стыдно признаваться всем этим мертвецам, но во мне уже начала клокотать радость, когда человек молча поднял ружье, прицелился, нажал на спусковой крючок и разнес мою черепную коробку на тысячи маленьких осколков.
  
  
   II
   Дорога
  
   Измучен жизнью, коварством надежды,
   Когда им в битве душой уступаю,
   И днем и ночью смежаю я вежды
   И как-то странно порой прозреваю.
   Афанасий Фет
  
   63 . Завершенность.
   Успех в малом.
   Время быть настойчивым.
   В начале - удача, в конце - непорядок.
  
   Женщина склонилась над бледным лицом юноши и поцеловала его в лоб. "Не уходи от меня, не оставляй меня одну, не оставляй меня наедине с этими..." - губы шевелились уже беззвучно, да и кому они нужны, эти звуки, если я одна, а вокруг меня только бесконечность, мрак и... Дьявол, да внутри меня, будто бы я растворилась в окружающем мире, оказалась поглощена им полностью, до последней слезинки, тоже только вязкая, как годы ожидания, бесконечность, горький, как привкус утраты, мрак, и так каждый день, каждый адски долгий день из тех сорока, что она провела здесь, среди белых стен, марлевых повязок (лучше бы они закрывали равнодушные глаза) и электрокардиограмм сердца, с безжалостным постоянством колющих своими пиками мою плоть, сердце, душу...
   Да, это были тяжелые дни, только ты появился на пороге моего дома, где я ждала твоего прихода столько лет, как ... Ты каждый раз оглядывался, и это было жестоко, жестоко было давать мне надежду, а потом уходить, уходить все дальше, на встречу всем этим жалким слепцам, которые ежедневно приходили сюда, звали тебя, умоляли, обещали, приглашали в гости, заглядывали в душу и окна, продавали открытки с ангелами, не видя, или не желая видеть, как ты тянешься ко мне, как ты хочешь быть только со мной... Но ты каждый раз оглядывался, и приходилось начинать все с начала...
   Навряд ли блуждающее где-то в самых отдаленных закоулках четвертого (пятого? шестого?) измерения сознание воспринимало эту печальную тираду; навряд ли отмирающие органы чувств смогли уловить и доставить по адресу последние слова женщины: "С возвращением, любимый"; навряд ли жизнь, еще, должно быть, теплящаяся в этом теле осознала прикосновение сухих и мягких, словно шелковых, губ ко лбу за несколько мгновений до того, как Эвридика поднялась и вышла через дверь, навряд ли ту, через которую входят врачи и другие люди.
  
   * * *
  
  
  
   64 . Незавершенность.
   Успех.
   Но если маленькая лиса замочит хвост, почти переправившись через реку, она не посодействует ничему.
  
  
   20. 01 . 2000, вечер
   Голова взорвалась болью с таким грохотом, что я проснулся. Осколки постепенно вставали каждый строго на свое место, пока не восстановили прежнюю мозаику сознания. Хотя нет, прежней ее назвать было нельзя. Проснулся я в своей двухкомнатной квартире, развалившись на диване перед телевизором, кричавшим своей радугой о том, что все передачи закончились, и пора дать ему отдохнуть. Весь этот кошмарный, но в то же время заманчивый сон - от переезда до кровавой развязки - снова пронесся у меня перед глазами, а затем стал забредать все дальше и дальше в лабиринт сознания, пока, наконец, не заблудился окончательно и не исчез из памяти. Я подумал было, что ничего, смогу, если вдруг понадобится, возродить его из небытия с помощью дневника, но вспомнил, что дневник - тоже часть сна и засмеялся. Потянулся, зевнул, встал и вышел на застекленный балкон, превращенный мною в оазис отчужденности от слов, будильников, телевизоров, телефонов и многих других клеток и органов необъятного организма общества, к которым он настолько привык, что, кажется, без них уже не может нормально функционировать. На этом балконе, сидя в кресле перед журнальным столиком, которые я смог протиснуть сюда, лишь изрядно попотев, я обычно проводил те счастливые и редкие, как подаяние нищего, минутки, которые умудрялся вырвать из лап смерти.
   Открыв окно и облокотившись на деревянную раму, я долго смотрел на ночной город. Вид этот, такой скучный, если смотреть с первого этажа - прямо ларек, за ним дорога, стоящий напротив дом загораживает весь остальной обзор - становился тем разнообразнее, чем выше поднимался наблюдатель, пока не оказывался на тридцатипятиметровой высоте моего балкона похожим на работу сумасшедшего импрессиониста, задумавшего поместить своими хаотичными на первый взгляд мазками все огни мира на одну картину. Этот художник наверняка был по совместительству еще и знахарем-целителем, потому что картина, вышедшая из под его кисти, обладает магическим свойством затягивать душевные раны и успокаивать нервы, так что я, впитывая, как губка, ночной воздух, точнее, даже не впитывая, а неистово всасывая, как ноздря Ай-Тона, вдыхая его неповторимый запах, запах тайны, звезд и бесконечности, уже совсем пришел в себя от недавних переживаний, когда взгляд мой упал на столик, с гладкой поверхности которого в глаза мне вдруг прыгнула книга, такая же одинокая, как и каждый из огней, наблюдаемых мною мгновением раньше. Это была "Антология фантастической литературы", составленная Борхесом, Бьой Касаресом и Сильвиной Окампо, и, решив составить книге компанию, я открыл ее на месте, где лежала закладка и прочитал: "Чжуанцзы приснилось, что он стал мотыльком. И проснувшись, он уже не знал, кто он: Цзы, видевший во сне, будто стал мотыльком, или мотылек, которому снится, что он - Чжуанцзы." Резкая боль пронзила мой живот и единственное, о чем я успел подумать, было: "Слава Богу, что после потопа в моем сознании я, как и предрекал Борхес, спас именно эту книгу", за секунду до того, как по простыне, холодной и липкой от рвоты, определил, что на этот раз я действительно проснулся, или, по крайней мере (ведь кто из нас точно знает, что действительно, а что нет), оказался в том месте, где засыпал в последний раз.
  
   21 . 01 . 2000
   Чувствую себя так же, как, должно быть, чувствуют грибы, которые сначала сорвали, потом очистили, искромсали, отварили, а затем, вдобавок ко всему, обжарили с луком. И, хотя это и звучит не более ново и не более надежно, чем и любое другое "больше никогда", но, тем не менее (чтобы не допустить хотя бы того, чтобы грибы еще и съели, тщательно пережевав) - больше никогда никаких галлюциногенов!
  
   22 . 01 . 2000
   А клятвы влюбленных, угрозы матерей, зароки пьянчуг, обещания власть имущих, последнее слово купцов?
  
   23 . 01 . 2000
   Еле очухался от этого то ли сна, то ли галлюцинации. Страшно.
  
   24 . 01 . 2000
   Я испытываю такой ужас перед смертью, что даже бросил курить несколько месяцев назад, хотя с блаженством покурить на ночь, лежа в кровати и провожая глазами убегающий по потолку отблеск фар изредка проезжающих машин, плавно разрывающих тишину и так же плавно собирающих ее по кусочкам, разлетевшимся в темноту, до первозданного состояния, с этим удовольствием не сравнится никакая другая радость в жизни. Хотя возможно ли испытать все радости на свете? Именно таким богодерзким желанием и обусловлен, наверное, этот страх смерти, попахивающий паранойей, но даже и исполнив эту невероятную мечту, человек наверняка потребовал бы себе новых, божественных радостей и наслаждений, а в этом уже чувствуется легкий шепот суфлера, который, однако, может в любую секунду превратиться в командный голос мятежника и демагога, врывающегося в самые сокровенные убежища с ужасным сообщением, что все люди братья, а этого то я и боюсь больше, чем остаться без сигарет.
   Помню, как целую неделю я спрашивал у своих друзей, знакомых и полузнакомых, чуть ли не у первых встречных, боятся ли они смерти. Боитесь ли вы смерти так, как боюсь ее я? Я спрашивал снова и снова, но никто так и не признался в своем страхе. Я недоумевал, пытаясь найти хоть какое-то оправдание этой браваде, пока меня вдруг не осенило: они просто не понимают моего вопроса! Никто, ни один из этих бесстрашных удальцов не понял, что я всегда спрашивал: "Любите ли вы жизнь так, как люблю ее я?" Любите ли вы музыку, наполняющую тишину звездной ночи, любите ли вы встречать рассвет, окрашивающий первыми цветами остывшие за ночь сумерки, любите ли бескрайние поля и дороги на восток? А воздух в пять часов утра, свежий воздух, который не вдыхал еще никто, благоухающий влагой, листвой и юношескими мечтами о великих свершениях, божественная амброзия, одного глотка которой достаточно, чтобы пришло внезапное озарение: "Вот она, жизнь! Жизнь, и она продолжается, и хвала Богу за это!" Любите ли вы ее улыбку, детскую и простодушную, милую каждой морщинкой в уголках рта, который вы так любите целовать? И можете ли вы хоть на секунду вообразить, не содрогнувшись от ужаса, тот момент, когда вас не станет, а все это останется, и никто не заметит потери бойца, все останется как есть и будет существовать веками, как уже и было, ныне, присно и во веки веков, аминь!
  
   25 . 01 . 2000
   Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого!
  
   26 . 01 . 2000
   Да ведь он мечтает о вечной жизни, - усмехнулся отшельник, - а сон и смерть так похожи друг на друга, что тот, кто хочет победить смерть, должен сначала победить сон!
  
   27 . 01 . 2000
   Сегодня приходили двое - мужчина и женщина, сказали, что живут ближе всех к моему дому и пришли в гости, поболтать, а если быть точнее, подумал я про себя, то пришли они с целью пронюхать что-нибудь интересненькое, говорят, пришли поболтать - чем я занимаюсь, чем интересуюсь, и вообще, мы же с вами соседи, вот мы с женой и решили заглянуть, так сказать на огонек, да, мой муж такой непоседа и такой общительный, настоящий близнец - хлебом не корми, а дай в гости к кому-нибудь наведаться, ага, наведаться, пронюхать, вон глазами оба стреляют, шныряют быстрыми взглядами по всем углам, все запоминая, чтобы потом обсудить с другими сплетниками каждую мелочь - мои тапки, кресло, заваленный бумагами стол, тишину, звенящую в ушах и полумрак, да, полумрак, а еще блеск глаз, дорогая, ты заметила - шепчет жене на ухо, думая, что не слышно - ты заметила этот сумасшедший блеск?
   - А вы один здесь будете жить, или с женой?
   Что-то во мне взорвалось с такой силой, что я закашлялся, когда начал кричать, чтобы они немедленно убирались вон и больше никогда сюда не возвращались, забыли дорогу сюда и никогда, никогда в жизни ее не вспоминайте!
  
   28 . 01 . 2000
   Никакие слова не могут выразить муки разума, толкнувшего белых на эту жалкую атаку.
  
   29 . 01 . 2000
   Да, вчера я, должно быть, здорово напугал своих соседей, и сегодня уже, я думаю, каждый в поселке поставил мне окончательный диагноз.
   Хотя, если вдуматься и посмотреть действительности прямо в глаза, я и есть самый настоящий псих. Долгие годы, купаясь в людских толпах, этом море, куда сливают свои отходы все заводы мира и где заканчивают свой длинный и вонючий путь все канализации, долгие годы только одна вещь позволяла мне не замечать того, что выхожу я из этого моря по макушку в дерьме. Вещь эта - мечта, переходящая в твердую уверенность, что когда-нибудь все станет по-другому, наступит такая холодная зима, что это безбрежное море замерзнет раз и навсегда, хотя бы только для меня одного (у меня уже нет ни сил, ни желания думать о ком-то, кроме себя), а я, надев коньки, буду кататься совершенно один до позднего вечера, как когда-то, в далеком-далеком счастливом детстве.
   Можно представить себе чувства человека, всю жизнь мечтавшего помыться под душем чистой водой, освежающей, отмывающей и бодрящей, более того, существовавшего только благодаря своему стойкому убеждению, что такой день рано или поздно придет - можно представить и понять чувства такого человека, когда день этот наконец-то настает, рука потихонечку откручивает кран, не спеша, чтобы как можно дольше продлить это упоительное ощущение сбывшейся мечты - и вот из душа, капля за каплей, наращивая все более мощную струю, на голову этому жаждущему после многолетнего перехода через пустыню путнику, обрушивается поток все того же - до боли знакомого и до кипения ненавистного - дерьма.
   Раздражение, нервозность, злость, ярость - буйное помешательство - или меланхолия, рассеянность, покорность судьбе - помешательство тихое - всего две дороги на распутье такого отрезвляющего душа, дороги, которые рано или поздно сходятся в одном: я - псих.
  
  
   30 . 01 . 2000
   Семена проросли, и уже видны маленькие черные ростки. Кажется, что они растут, будучи уже сгнившими, тем не менее, в них чувствуется такая сила и энергия, что, если бы понадобилось, они проросли бы и сквозь асфальт. Уже несколько дней я нахожусь в постоянном смятении и страхе от ожидания стука в дверь - стука гвоздей, заколачиваемых в крышку моего гроба, а ведь я еще жив, по крайней мере чувствовал себя живым до тех пор, пока не пришли эти могильщики и не дали понять мне, закидав землей мою могилу, что я погребенный заживо. Казалось бы, вот оно - то одиночество, то забвение, к которому я стремился и которого страстно желал, все так просто - просто оставьте меня в покое! Но нет, каждый день они приходят и отрывают меня, чтобы поинтересоваться: "Как поживаешь, сосед?"
   Такое состояние духа - самая благодатная почва, настоящий чернозем для тех ростков бешенства, которые уже взошли и, рано или поздно, распустятся тысячами солнц ослепляющей ярости.
  
   31 . 02 . 2000
   Месяц прошел с тех пор, как я здесь. Счастлив ли я? Нашел ли в конце дороги то, что искал? Нашел ли одиночество, успокоение, забвение? И если да, то не иллюзорно ли все это, не есть ли все окружающее лишь мираж, что развеется при первой здравой мысли, мыльный пузырь, готовый лопнуть при малейшем дуновении тихого ветерка?
  
   01 . 02 . 2000
   Но разве такая уж большая разница между тем, что существует и верой в то, что существует? Разве все сущее не есть в конце концов лишь то, во что мы верим?
  
   02 . 02 . 2000
   Когда я снова смогу увидеть ее?
   Удача, которая отметит все ваши дела, стоит на пороге. Но действовать пока еще рано. Если будете продвигаться вперед достаточно осмотрительно, обстоятельства станут складываться лучше день ото дня. Желание исполнится в ближайшее время. На подходе счастливый период вашей жизни, ждать которого остается совсем недолго.
  
   03 . 02 . 2000
   - Значит, мы будем чудесно, глубоко, навечно забыты?
   - Забыты без чуда, без глубины, без вечности.
  
   04 . 02 . 2000
   - Так куда мы идем?
   - Все туда же, домой.
  
   05 . 01 . 2000
   Сегодняшняя встреча окончательно выбила меня из колеи, хотя она и была прямой противоположностью всем предыдущим встречам. Уже третий день проходит на удивление тихо, и мысль о том, что, возможно, меня наконец-то оставили в покое и одиночестве, что больше не будет всех этих незваных гостей, назойливо любопытных соседей и никому не нужных разговоров, скрывающих под маской вежливости и участия лишь желание откопать повод для сплетни, мысль об этом, потупив глаза, скромно топталась на пороге - она уже пришла, но не решалась войти. Я подумал, что, вероятно, все-таки одолел соседей нелюдимостью и неприветливостью, и они, махнув на меня рукой, снова вычеркнули из своей жизни дом на отшибе вместе с его молчаливым обитателем. Не знаю, так ли это на самом деле, время покажет, со временем все всегда занимает строго свое место, как рэп Баста Раймса, укладывающийся точно в музыку, каждый предмет, человек, событие занимает отведенную ему нишу.
   Жители поселка действительно не побеспокоили меня в этот день. Вместо них мне явился гость гораздо более странный и пугающий, который хоть и не претендовал, в отличие от всех остальных, на мое уединение, у него было с избытком своего, он буквально светился одиночеством, простотой, и в то же время тайной; однако после его визита мое одиночество уже никогда не будет прежним, я знаю это точно. Он ужасал своей пустотой, но вызывал душевное спокойствие - таким, должно быть, видели учение Будды, первого Просвещенного, его ученики; накатив на меня волной чувства обреченности он схлынул, оставив на податливом песке моей души такую умиротворяющую покорность судьбе, ощущение того, что все успето и все сделано, что я всю ночь не мог уснуть, вспоминая в мельчайших деталях каждое из тех божественно случайных событий, которые составили всю прожитую мной жизнь, и сумма которых и привела меня к этой знаменательной встрече. Наш разговор таял в моей памяти тем быстрее, чем настойчивее я пытался его вспомнить, но это таял снег слов и формулировок; когда же его не стало, оказалось, что под ним растет молодая зелень ощущений, и я знал, что весь этот урожай - мой, до последнего сорняка. Были тут и одуванчики - гость появился внезапно, я стоял на веранде, смотрел вдаль и вдруг увидел его, опирающегося на походную трость возле калитки; и вьюнок - это было так неожиданно, что сначала я подумал, что просто таким образом сфокусировал зрение, что смотрю на оконное стекло и вижу свое отражение; даже слива - однако, взгляд проходил сквозь стекло, а отражение оставалось все так же в поле моего зрения, пока я, наконец, не понял, что вижу человека у калитки, и много всего другого. Странно, но вид его совершенно не раздражал меня, как в случае, если бы это был кто-нибудь из моих докучливых соседей - напротив, я почувствовал себя так, будто уже давно жду его посещения, будто предчувствовал его, или видел во сне. Я вышел к калитке, и мы разговорились, как старые знакомые. Уже не помню, что мы говорили друг другу, хотя это и было всего несколько часов назад, помню только его слова о том, что истинное безграничное одиночество можно обрести, только путешествуя по бескрайним просторам, лесам, поселкам вроде этого, даже городам, путешествуя пешком, в случайной попутке и в людской толпе, нигде не задерживаясь надолго и везде оставаясь навсегда. "Что же тебя здесь держит? - с неподдельным удивлением воскликнул он, когда я поведал ему о гноящихся мозолях моего одиночества. - Пора отправляться в путь, только в дороге счастье души, влюбленной в одиночество и в тайну!" Он ушел, продолжая свой бесконечный путь, и походка его была так легка, что ноги едва касались земли, а я снова остался один, но теперь мое уединение, казавшееся мне таким возвышенным и одухотворенным, как вид на закат, почудилось чуть ли не заточением, а дом, бывший мне две недели не меньше, чем заботливым другом - клеткой с тяжелыми засовами.
   "Ах да, - сказал он перед тем, как взмахнуть рукой на прощание, - чуть не забыл". Он залез в карман своего пальто, достал оттуда кассету и протянул ее мне. "AIR, как и договаривались, последний альбом", - улыбнулся, вдохнул полной грудью свежий ночной воздух, мой, подозреваю, воздух, развернулся на пятках и пошел прочь.
   - Мельмот! - позвал я, но загадочный чужестранец уже растворился в вечерних сумерках.
  
  
   III
   Домой
  
   Не манят нас путешествия, если из них некуда возвратиться.
   С. Лем "Футурологический конгресс"
  
  
  
      -- 63. После завершения.
   Успех в небольших делах.
   Настойчивость способствует.
   В начале удача, в конце беспорядок.
  
  
   06 . 01 . 2000
   Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
   Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
   Пусть небо и вода - куда черней чернила,
   Знай - тысячами солнц сияет наша грудь!
   Обманутым пловцам открой свои глубины!
   Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
   На дно твое нырнуть - Ад или Рай - едино! -
   В неведомого глубь - чтоб новое обресть!
  
  
      -- 64. Еще не конец.
   Молодой лис почти переправился.
   Если вымочит хвост, не будет ничего благоприятного.
  
  
   08 . 01 . 2000
   Вчера не мог писать, потому что находился в шоковом состоянии. То, что произошло, выходит за рамки моего понимания, до сих пор не могу прийти в себя от этого шума, беготни, бессмысленных вопросов и отсутствия на них ответов, подозрений, взглядов в затылок, выстрелов в рот, крови и уже начинающей сгущаться плотным комком вони.
   Самое странное, а точнее пугающее, хотя это, по сути, взаимозаменяющие друг друга понятия, во всем произошедшем то, что я совершенно не помню событий предыдущего дня и не имею ни малейшего понятия, откуда взялось в моем дневнике это непонятное, безумное стихотворение. Да, у меня есть привычка заносить в дневник цитаты из любимых книг, но раз написанное навсегда остается в моей памяти, а здесь... Почерк вроде бы мой, однако это писал не я. Попробую восстановить в памяти события, произошедшие после того, как Мельмот ушел.
   Итак, распрощавшись с таинственным гостем, я лег спать, но долго не мог заснуть, размышляя о нашем разговоре. Эти размышления нельзя было назвать и бодрствованием, скорее той фантастической гранью между явью и сном, когда отдаешь себе отчет в том, что уже не спишь, и в то же время сон не заканчивается и его непрерывная череда действий и образов не оставляет ни малейшей трещинки для того, чтобы туда могло вклиниться трезвое, проснувшееся сознание. В таком состоянии я блуждал довольно долго, беседуя с незнакомцем и проходя с присущей снам гротескно-нелепой скоростью мимо никогда не виденных мною прежде городов, лесов, озер, полей, пока, наконец не очутился совершенно один недалеко от своего дома. На часах был почти полдень. Я направился к калитке, но на подходе к ней почувствовал неладное. Ощущение было такое, словно это уже не мой дом, или, быть может, мой, но, пропутешествовав годы, я забыл, как он выглядит. Ускорив шаг, я добежал до двери, распахнул ее и ввалился внутрь. Прошел по коридору до гостиной и остановился, как вкопанный - то, что я увидел, показалось мне таким вопиющим вандализмом, что я чуть не лишился чувств от ярости и отвращения: в комнате находились люди, чудовищно много людей, оскверняя ее своим непристойным гомоном и суетой. Я узнал участкового и соседей из ближайшего дома, остальных же, их было трое - высокий худощавый мужчина с орлиным носом, женщина, писклявый голосок которой, казалось, яростней всех кромсал на мелкие кусочки те жалкие остатки атмосферы уединенности, которые еще были в доме, и какой-то старикашка - я видел впервые. Все они стояли спиной ко мне, сгрудившись вокруг кресла, и что-то горячо обсуждали. Я прислонился к косяку и прикрыл глаза - обессиленный, не в состоянии вынести весь этот ужас, который внушала кричащая толпа в моем доме. Смысл их разговора невозможно было разобрать, разве что только иногда голос Писклявой взбирался выше остальных, выкрикивал несколько слов и снова падал обратно: сегодня, рано, всегда казался странным, уже почти, такой громкий, что по-моему, выстрел, сразу же вошла вот отсюда и вижу, - Писклявая повернулась, чтобы показать, откуда она вошла, - вижу...
   Наступившая гробовая тишина заставила меня открыть глаза в надежде увидеть тихую, пустую комнату со ждущим меня креслом, а все увиденное списать на счет неожиданной галлюцинации, порожденной измученным мозгом. Вместо этого я увидел шесть пар глаз, глядящих на меня с таким неподдельным ужасом и отвращением, словно я был возмездием, неожиданно настигшим негодяя на месте преступления; кресло же, если кого-то и ждало, то явно не меня, в нем уже кое-кто расположился: то был труп мужчины с развороченным лицом; рядом с ним на полу валялось двуствольное ружье, а кровь, вперемешку с мозгами, была повсюду, даже на потолке - остается только удивляться, как я не заметил все это сразу же, как только вошел.
  
  
   Теперь я прекрасно понимаю, что никакого дневника на самом деле нет, однако сорокадневная привычка не позволяет мне не поставить дату:
  
   09 . 02 . 2000
   Очнулся я в своем кресле и первые несколько минут потратил на попытки поймать бросившиеся врассыпную призраки моего недавнего сна. Бесконечно долго проплутав по извилистым лабиринтам своего сознания, мне, в конце концов, удалось загнать одного из фантомов в тупик и припереть к стенке, однако я не смог добиться от него ничего, кроме несвязного бормотания и нескольких фраз, запутанных ровно на столько, чтобы вызвать во мне подозрение, что таким способом призрак пытается проложить себе дорогу для попытки бегства. Он действительно начал видоизменяться, и, не дожидаясь его превращения в мое же собственное отражение, а такой вариант уже явно просматривался в блеснувших, точно дула двустволки, глазах призрака, я изо всех сил ударил его, метя в челюсть. Рука врезалась в стену, и боль от удара заставила меня проснуться окончательно - разбитым, потерянным, одиноким - хотя отличить сон от яви стало уже совершенно невозможно, ибо в руках я держал дневник, где было подробно описано все произошедшее со мной за то время, пока я спал. Но, как временная болезнь отличается от бесконечной, всепоглощающей смерти, так и зыбкая нереальность дневника не шла ни в какое сравнение с вопиющим ошеломляющим осмыслением заметки на последней странице газеты, поднятой мною с пола: "Вчера, 31 декабря 1999 года, было совершено..."
   Повинуясь ужасному прозрению, я отшвырнул газетный лист, вскочил с кресла и бросился к зеркалу. За паутиной трещинок было трудно увидеть ответ на вопрос, который я с содроганием задал этому немому оракулу, однако - мужчина с развороченным лицом, кровь, вонь - все это было видно на зеркальной поверхности так же четко, как видна солнечная весенняя улица через только что помытое окно. На миг в глазах у меня помутилось от накатившей внезапно волны безнадежности, тем более невыносимой от того, что все, что могло и не произойти - произошло уже и обжалованию не подлежит, безнадежности девятого отсека на стометровой глубине, доверху заполненного водой и невозмутимым спокойствием широко распахнутых мертвых глаз. Когда вода схлынет, оракул уже немного изменит свой ответ, поставив точку в этом предложении: я увижу отражение своей комнаты в квартире на шестнадцатом этаже, кресло, себя, валяющееся рядом ружье, соседей и родственников, сгрудившихся вокруг с недоуменными лицами, всех тех, кто понял смысл расплывающихся букв, складывающихся в знакомый адрес в конце заметки о самоубийстве на последней странице газеты "Правда", понял значение слов после нервного телефонного звона, еще долгое время отдающихся гулкой барабанной дробью в висках, всех тех, кто глупо смотрел и не мог поверить, задавал бессмысленные вопросы и не находил на них ответы, или находил среди подозрений, взглядов в затылок, крови и уже давно сгустившейся плотным комком вони. Все это я видел уже не раз и, Дьявол, слишком уж все это затянулось, этот замкнутый круг, цепочка...
   Света в конце туннеля не было, как не было, впрочем, и самого туннеля, но откуда-то ко мне пришла уверенность, что одиночество, спустившее курок направленной мне в рот двустволки, ушло навсегда, или, по крайней мере, очень, очень надолго... тьма... тьма навсегда... здравствуй, любимая... ты ждала меня?
  
  
   63 . Уже конец.
  
   ...но неумолимая Венера смотрит вдаль, не знаю на что, своими мраморными глазами.
   Ш. Бодлер "Шут и Венера"
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"