Аннотация: Это, скорее, лирическая фантастика. О том... впрочем, сами все поймете:)
"Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем
могут, и не исполняют даже возможного"
У. Шекспир
***
- Я ухожу...
Властный голос жены вырвал меня, будто сорняк с грядки, из азарта футбольного матча - единственного развлечения, которое я позволял себе.
На поле как раз назревал опасный момент - пас нападающему в штрафную зону и... Фигура жены возникла аккурат между мной и экраном телевизора!
- Хоть раз ты можешь отвлечься на меня?
"Гол!!!" - в тот же миг взревели трибуны, заглушая голос жены и не обращая ни малейшего внимания на мои попытки что-либо разглядеть. Кто бы сомневался...
Раздраженно щелкнув пультом, я уставился на супругу:
- Ты куда-то идешь?
Она была полностью одета, в руке зажаты зонтик и ремешок сумочки...
- Повторяю для глухих: я ухожу. Чистые рубашки и белье в шкафу. Еда в холодильнике в кастрюлях, на пару дней хватит - не поленись, разогрей... Впрочем, твое дело. Зимняя обувь и шапка на антресолях в коридоре. Пылесос в кладовке... Что еще? Инструкции к бытовой технике на столике на кухне... Кажется, все. Да, я забрала Донцову.
К концу этого ее монолога я вообще перестал что-либо понимать. И тщетно силился вспомнить, разве Наташа собиралась куда-то уезжать?
- Наташ, в чем дело? Ты куда? - Я протянул к жене руку.
- В чем дело? Ни в чем! - Наташа нервно затеребила лайковую перчатку, пытаясь натянуть ее на руку. Сумка и зонтик мешались, тесная перчатка не хотела налазить на влажную ладонь - когда Наташа нервничает, у нее всегда потеют ладони - но она стойко боролась со всеми помехами.
- Наташа, успокойся и объясни, что происходит!
Я приподнялся в кресле, пытаясь дотянуться до жены, чтобы привлечь ее к себе, привычно усадив на мягкий подлокотник.
Мы всегда любили так сидеть. Наташа обнимала меня за шею, клала голову мне на макушку и смотрела какую-нибудь передачу, поигрывая замочком от молнии на моем спортивном костюме. А я тихо дремал, либо, что случалось гораздо чаще, ковырялся в своих записях или книгах, то и дело ловя и успокаивающе пожимая ее руку.
Но в этот раз она уклонилась от моих рук.
- Что происходит? - Переспросила она и облизнула тщательно подведенные губы.
Обычно, она красилась только на работу или праздничный вечер. Да в чем же дело?!
- Если бы ты уделял хоть немного внимания дому, сейчас ты бы задавал другие вопросы. - Туманно продолжила Наташа, будто пытаясь окончательно меня запутать и тем самым вывести из себя. - Я отвлекла тебя только для того, чтобы ты закрыл дверь. Ключи я оставила под зеркалом. На развод подам сама.
Только после последних слов до меня начала доходить суть происходящего.
Наташа уходила трижды.
Первый раз она сбежала к маме почти сразу после свадьбы, после какого-то скандала и названивала мне каждый день, интересуясь моими планами. Я забрал ее через неделю, сопровождаемый одобрительными комментариями ее матери. Нужно отметить, что теща меня особо никогда не привечала. Мужем своей дочери она видела уж никак не рядового лаборанта с мизерным окладом, пусть даже все профессора, в один голос, возлагали на него какие-то невероятные надежды. Но за те семь дней она так устала от спектаклей, которые ее вынуждала смотреть не отмеченная режиссерскими талантами дочь, что готова была сплавить ее хоть сантехнику. Кстати, этот случай значительно улучшил мои отношения с тещей.
Второй раз Наташка, устроив погром в моей лаборатории (я тогда уже работал лаборантом в одном НИИ), спряталась у какой-то малоизвестной мне подруги. По молодости Наташе вообще свойственно было посвящать всех маломальских своих знакомых в свою, а, следовательно, и нашу, личную жизнь. Подруга звонила мне трижды в день минута в минуту и, точно по написанному (а как потом выяснилось - по заученному с Наташкиных слов), описывала мне невероятные страдания моей второй половины, эпитеты, которыми она меня награждала с момента последнего отчетного звонка и, естественно, интересовалась, что я думаю обо всем происходящем, и давала "правильные", опять же с позиции Наташки, советы касательно моего поведения сейчас и в будущем. Вернулась Наташка, когда этой ее подружке, которая после того так ни разу и не возникала на нашем жизненном пути, надоело играть в испорченный телефон, и она вытолкала мою жену восвояси.
Третий раз был, пожалуй, самым серьезным. Началось все, как часто бывает, с какого-то пустяка. Сейчас даже и не помню точно. Но за считанные минуты пустяк вылился в глобальный скандал с классическими упреками и угрозами. В завершение, не найдя больше слов, Наташка молча покидала в сумку какие-то свои вещи и буквально испарилась из моей жизни. Несколько дней ее вообще никто не мог найти. Она не появлялась ни у родителей, ни в институте, она даже ни слова не сказала ни одной их своих подруг. Нужно ли говорить, что звонки в милицию, больницы и морги тоже ни к чему не привели? Где пропадала Наташка никто не знает и по сей день. Она появилась неожиданно тихо, совершенно другим человеком - спокойной, уравновешенной, вдумчивой в словах и поступках.
Этот последний случай произошел лет пятнадцать назад.
И ни разу, даже в самые трудные времена, никто из нас не заговаривал о разводе.
Что же случилось теперь?
- Если захочешь понять причины, - ответила Наташка на мой немой вопрос, - просто пройдись по квартире. И присмотрись внимательнее.
Она помолчала пару секунд, кивнула каким-то своим мыслям и, сунув не надетую перчатку в карман, вышла в коридор.
А я бросился следом за ней, спотыкаясь на каждом шагу, пытаясь на ходу всунуть ноги в тапки.
Наташа уже выходила из квартиры. С дорожной сумкой через плечо, огромным старым чемоданом. С этим чемоданом мы когда-то ездили отдыхать. Когда-то... Последний раз, пожалуй, еще до перестройки... Потом то полнейшее безденежье, то работа.
Наташа неуклюже развернулась ко мне и в последний раз кивнула на прощанье.
Самое обидное, что я ничего не мог сделать.
Сейчас не мог. Именно вот в эту минуту.
Все это мы уже проходили.
Наташа успокоится. Передохнет несколько дней, подумает. Упрямство ее притихнет.
И она вернется.
Дня через три.
Ну, через пять.
Максимум - через неделю.
Тогда то мы и поговорим.
Поэтому, вместо уговоров, клятв, вырывания сумок из рук, я, прислонившись к дверному косяку, просто смотрел, как Наташка неловко ковыляет вниз по лестнице. Так и оставшись в одной перчатке. Какое-то время я еще слышал ее шаги и шорох трущегося о стену чемодана. Потом и они стихли.
Только тогда я закрыл входную дверь.
***
Первая неделя пролетела незаметно.
Работы у меня было непочатый край, а в полном одиночестве я мог заниматься исследованиями хоть всю ночь. Наташка мне такого не позволяла. Приходила неизменно с будильником, не смотря на то, что в моем кабинете и без того было трое часов: огромные куранты в углу, небольшие часики на столе и, конечно, мой наручный Тиссот, подаренный ею же в честь получения мной Нобелевской премии за мою теорию времени. Но, видимо, будильник казался Наташке убедительнее. И она, то и дело тыча пальцем в циферблат, выпихивала меня из-за стола.
Работа, на удивление, ладилась. И я не замечал, как летят дни.
К исходу второй недели я решился и набрал номер тещи - у нее, по идее, и должна была поселиться моя жена.
И я не ошибся.
Но не ошибся только в месте жительства Наташи.
- Хорошо, что ты позвонил. - Услышал я ее сухой, будто отстраненный от реальности голос. - Документы почти готовы, позаботься об адвокате для себя.
- Наташ, хватит дурить. Ну, не молодые мы уже, нам же не по двадцать лет. Пожурила - и хватит, возвращайся. - Начал было я, но Наташка не стала меня слушать.
- Ты прав. Ты полностью прав. Нам не двадцать. И я хочу хотя бы остаток жизни провести спокойно. Взять из приюта ребенка, почувствовать себя нужной ему, маме. Хочу создать свою маленькую семью. Хочу знать, что моя забота, то, что я делаю - кому-то необходимы.
Я чувствовал, как Наташка медленно накручивает себя, явно намереваясь довести до изнеможения. Как потеют ее ладони, как она мнет что-нибудь в руках: телефонный провод или пояс халата. Как сдерживает себя, чтобы не опуститься до крика и слез.
Но она неожиданно успокоилась. Будто щелкнула тумблером, переключая выходные каналы. И заговорила тем же сухим, официальным голосом. Как оратор на партийном собрании.
- Я не хочу с тобой спорить. Повестку тебе пришлют, просто найди себе адвоката.
После этого разговора, я впервые усомнился в Наташкиных намерениях.
Как она сказала - пройдись по квартире?
***
Я не оставался один в квартире со смерти мамы.
Дни похорон я запомнил довольно плохо, они остались в моей памяти какими-то серыми пятнами. Запомнилось только то ощущение, когда, уже все разошлись после поминок, все было убрано и расставлено по местам, Наташка тоже куда-то убежала, а я остался один в пустой маминой квартире.
Помню, как бродил по комнатам, брал в руки какие-то вещи, вспоминал... И мне казалось, что с уходом мамы жизнь ушла и из всех этих вещей. Когда-то все они казались мне живыми. А теперь неприятно обжигали ладони холодом.
Трудно сразу поверить в уход близкого человека. То и дело, приметив какую-то статуэтку или фотографию, мне хотелось улыбнуться и спросить: "Мам, а помнишь?.." Но спрашивать было некого. И я поспешно, будто мелкий воришка, которого застали на месте преступления, ставил ледяную вещицу на место.
Теперь я снова остался один.
Точнее, один я был почти две недели.
Но осознание этого пришло только сейчас.
И теперь мне снова казалось, что все в квартире замерло, ожидая возвращения Наташки.
Пройдет какое-то время, она снова появится в этих комнатах. Зашелестят на вешалках в шкафу ее платья, туфли будут привычно отдыхать в углу после короткого рабочего дня, и дом наполнят ее тихое ворчание, перемешанное с шепотом вытяжки и жужжанием пылесоса.
Это все будет.
Но сейчас мне нужно разобраться, что подвигло Наташку собрать чемодан и уйти. Она не вернется пока я сам, без ее подсказок, не признаю свои ошибки.
Обход квартиры я решил начать со своего кабинета.
Итак, присматриваемся повнимательнее.
Я зажег верхний свет и, не переступая порог, медленно обвел взглядом кабинет.
Все было таким привычным до одноликости и примелькавшимся до невидимости!
Стены, сплошь обшитые книжными полками с многочисленными книжными изданиями. Здесь можно было найти все, что угодно, от учебника по квантовой механике и трактатов Платона, до фантастики Жюль Верна и последнего романчика Донцовой, которую так любила Наташка. Вот только ее полка теперь пустовала, зияя темным пятном.
Мой стол, заваленный бумагами, книгами, чертежами, из-под которых выглядывает давно забытая чашка... Наташа всегда просила, чтобы я сразу относил посуду в мойку. К сожалению, эту просьбу мне удавалось выполнять очень редко.
Чашка почему-то напомнила мне о том, что где-то среди этого вороха нужных и ненужных бумаг давно лежит коробка с фотографиями, которые нужно вставить в рамки и развесить по стенам или расставить по полкам. Так давно, что и Наташа об этом забыла. А может, просто устала напоминать.
Огромная картина на спинке дивана. Кажется, ее подарили мне на какой-то юбилей... даже не помню. Сколько же она так стоит, неприкаянная?
Осторожно погасив свет, будто боясь разбередить старые раны позабытых мною вещей (а может и людей, которые с ними связаны?), я вернулся в коридор.
В сознании моем что-то переключилось, и я стал замечать вещи, о которых даже не подозревал.
Картонка, придавленная дверцей обувного шкафчика. Я припомнил, как сам нечаянно сломал замочек и дверца норовила захлопнуться намертво. А чтобы этого не случилось, придумал эту хитрость с картонкой. Сколько раз Наташка напоминала мне об этом.
И тут же вспомнилось, что когда-то в ванной подтекал кран. Так и было - основание крана было замотано синей изолентой и обернуто тряпкой - видимо, Наташка ремонтировала, как могла, хотя принципиально не бралась за "мужскую" работу.
Недоделки зияли то тут, то там.
Дом просто укоризненно выставил свои раны-болячки. Полюбуйся, хозяин. Порадуйся.
Треснувшая оконная рама.
Расшатанный стул.
Нужен ли я хоть кому-нибудь, хозяин?
Скрипучая дверь.
Перегоревшая лампочка в подвесном светильнике - ее так просто не сменишь.
Как можно иметь столько близких, и быть таким брошенным, хозяин?
И я понял Наташку.
Но понял также и то, что если даже я исправлю все поломки - это не вернет ее.
Даже сейчас мое чувство вины перед домом и Наташкой боролось с моей тягой к работе.
Мы действительно не молоды. Мы почти уже старики. Сколько лет прожито. Сколько воспоминаний - приятных и грустных. Наташка не станет ждать, пока я смогу измениться окончательно и бесповоротно, и жить этими воспоминаниями и надеждами. Она давно прошла этот этап. Это я застрял где-то меж времени и пространства, уверенный, что мои открытия, способные когда-то в будущем принести немыслимые блага всему человечеству - миллионам чужих, безразличных ко мне людей, которых я никогда и не увижу! - гораздо важнее того, что я могу сделать сейчас для тех, кто рядом, для тех, кто надеется и ждет от меня этих действий.
Хотя бы намека на них.
Мне не исправить того, что сломано. И уж тем более не построить заново. Глупо переселяться в новый дом, когда со старым связана вся минувшая жизнь - она последует за нами, и этот новый дом быстро станет отражением того, старого, навсегда покинутого дома.
Нужно сразу строить на века. Не надеясь потом, со временем заменить хлипкий глиняный кирпич надежными гранитными глыбами. А с самого первого шага, с фундамента не позволять себе ни малейшей лени, ни крохотной оговорки, ни малюсенькой слабости. Ведь тончайшая щель, пустяк, оставленный на "потом", на "авось" в самом начале пути, способен за считанные секунды превратить роскошный дворец в руины.
Я не мог ничего изменить в настоящем.
Но мог помочь самому себе там, в далеком прошлом. Мог научить самого себя не экономить на мелочах. А строить раз и навсегда.
А для этого мне нужно было закончить мою работу.
Для этого я должен был построить машину времени.
***
План сложился как-то сам собой, даже не вызывая сомнений или недоверия.
Построить машину.
Отправиться в прошлое. В моей ситуации не было какого-то определенного момента, о котором можно было сказать: с тех пор все и сломалось. На протяжении всей нашей с Наташкой жизни я совершал одну ошибку за другой, которые в сумме и привели к полученному результату. Поэтому, я решил встретиться с самим собой в день моего первого свидания с Наташкой - благо этот день невозможно забыть, ведь оно пришлось аккурат на День победы - 9 мая.
Дать урок самому себе.
И все.
На завершение работы ушел год.
Год жизни в ирреальном мире, вне времени, пространства, происходящих событий наполненном только схемами, цифрами, формулами, деталями, опытами... Даже атомный взрыв прямо в моем кабинете или Третья Мировая война не смогли бы заставить меня отвлечься от работы.
Естественно, я не стал искать адвокатов и игнорировал все заседания суда. Наташка сначала понимающе хмыкала. Потом злилась. Потом волновалась. А потом окончательно обиделась и вычеркнула меня из своей жизни. Я ни на что не обращал внимания - даже не знаю, удалось ли ей как-то добиться развода или мы так и остались женаты. Для меня не стало настоящего. Только один день в прошлом, который все исправит. И будущее. Да, ставки были непомерно высоки. Но результат мог с лихвой окупить все мои и Наташины страдания.
Моя цель все исправить и вернуть ее буквально открыла мне глаза.
Я мгновенно подмечал нюансы, над которыми раньше ломал голову неделями, а то и месяцами. Мои интуиция и мозг работали на пределе своих возможностей. Даже выше этого предела.
Мимо меня проходили сотни людей - я не запоминал их лиц, имен, регалий.
О моих успехах кричали все газеты, бубнили новостные программы - я только закрывал поплотнее окна и двери, чтобы не слышать этого шума.
Для меня мир сжался до одной комнатки в четырнадцать квадратных метров. Время отсчитывало не часы и минуты, а удачно испытанные и завершенные части и блоки.
День финальных испытаний стал настоящим триумфом России, да и всего человечества.
Тысячи репортеров со всех концов света.
Прямые трансляции во всех мало-мальски способных на это странах.
Я был в центре всех этих событий, я стал почти богом, Кроном, Хроносом, повелителем времени. Но не замечал ничего.
В реальность я вернулся только на несколько минут, когда тщательно подобранный подопытный в новом сияющем комбинезоне гордо и решительно шагнул во временную кабину. Исчез. Но вскоре вернулся. Оборванный, перепачканный. С торчащими из сапог обрывками листьев и травы. Но упивающийся победой и бережно прижимающий к груди крошечного динозаврика с длинной шеей и короткими толстенькими ножками, который пугливо пытался спрятаться от сверкающих вокруг него огоньков фотовспышек.
И только тогда я вздохнул спокойно.
***
Возможно ли описать то состояние, те чувства, которые испытываешь, вновь попав в свою юность?
Вряд ли хотя бы в одном языке мира хватит слов для этого.
Удивительно, что у меня хватило чувств.
Весь мир был подвластен мне! Я был выше всех законов природы.
Я мог подсмотреть за Архимедом, в чем мать родила бегущим по каменной мостовой древнегреческого города.
Поцеловать руку Клеопатре, сидящей на Египетском троне в окружении своих подданных и слуг.
Попытаться взлететь к небесам вместе с Леонардо да Винчи.
Попробовать яблоко, упавшее на голову Ньютону.
Помочь Уатту запустить первый паровой двигатель, а вместе с Эдисоном порадоваться тусклому свету первой электрической лампочки.
Обнять маму и отца, еще совсем молодых и полных надежд и веры в будущее...
Для меня уже не существовало преград.
Наверно, я походил на сумасшедшего, вырвавшегося на свободу из лечебницы для душевнобольных - бегающий по так сильно изменившимся со времен юности улицам старик в потертом рабочем костюме, то и дело останавливающийся, озирающийся, смеющийся...
Но люди добро улыбались мне, кто-то совал букеты сирени и тюльпанов, видимо принимая за ветерана, кто-то ободряюще похлопывал по плечу.
Когда я добрался до остановки, где раньше, будучи молодым, всегда ждал Наташку, воздух уже чуть розовел в лучах готовящегося ко сну солнца.
Улицы заполонили люди, ожидающие традиционного салюта, а пока любующиеся наливавшимися красками облаками в предзакатном небе.
Странно было смотреть на самого себя, еще совсем молодого, сидящего на скамейке с букетом цветов, ежеминутно поглядывающего на часы. Будто дьявольское зеркало, по одну сторону которого цветущая молодость, а по другую - уставшая старость. Два конца прямой жизни, сомкнувшиеся в кольцо. Я - молодой, полный сил и энтузиазма совершать и исправлять ошибки, а другими словами просто жить. И я - почти старик, давно совершивший эти ошибки, но только сейчас дошедший до работы над ними.
Сидевший рядом со мной-молодым старичок в орденах что-то увлеченно и убедительно говорил мне-молодому.
Странно, жизнь уверенно вычеркнула его из моей памяти.
Но могло быть иначе? Сколько таких случайных попутчиков проходит мимо нас, что-то рассказывая, поучая, жалуясь... Разве возможно упомнить их всех?
Я подвинулся поближе, не зная с чего начать, как завязать разговор. Что говорить, какие слова подобрать, чтобы все объяснить, чтобы я-молодой смог все понять и запомнить?
- Вот, вижу, дивчину ждешь, красивую видать, - говорил старик. - У меня жинка тоже красивая была. Ты, сынок, не оставляй ничего на потом, послушай деда. Вот цветочки принес - молодец. А я ведь как, порой, вместо цветов - пива. Вместо театра - футбол. Вместо любви - работа. Все думал, успеется. Все спешил денег сработать, быт наладить, чтобы потом хорошо жилося. А сколько той жизни? Жинка-то моя рано померла - так и не дождалась ничего, а ведь вместе войну, нищету прошли. А тут - болезнь. Ты, сынок, не откладывай, сразу все делай, сразу. С первого дня строй вашу жизнь на совесть, перестроить ведь куда сложнее будет, да и можно-то не всегда, - ледяной волной долетали до меня-старого слова старика, обращенные ко мне-молодому.