Агафий Парамоныч уже который год, почти каждую ночь, охал, сокрушался и на чем свет костерил людев, их мракобесные изобретения и своего непутевого соседа. Как обычно у него бывает в такие моменты, он ходил кругами по потолку и бубнил себе под нос:
-... от ведь что удумал... нет, чтобы как порядочному домовому кастрюльками погреметь, али ложки попрятать, нет, ему проклесс, тьфу, прогресс подавай, антернет, забодай тя таракан... Отняв у пробегавшего мимо тыра конфетку, Парамоныч без удовольствия проглотил ее, отдал обратно смятый фантик и продолжил свои тягостные думы:
-... Нет, ну что людЯм не жилось у нормальных избах, понастроили невесть что, живут аки мураши, снують туды-сюды цельными днями. Почтенному домовому ни отнорка, ни щелочки не найти, ютисси невесть где. Теперича еще и копутеры какие-то понапридумывали, сами, аки сила нечистая, ночами спать перестали...
Наблюдать за искренними страданиями старого домового собирались почти все Нюны шестнадцатиэтажки. Расположившись по периметру потолка, они в унисон всхлипывали, шелестели платочками, и роняли слезы на пол. Такие искренние, трагические и устоявшиеся переживания они очень ценили, поэтому старались придти пораньше и занять места поближе к кругу, по которому наматывал версты Парамоныч.
- От ведь..., - продолжал Агафий, - Послала нечистая сила соседушку. Совсем домовское дело не чтит, даже в гости не заглядыват, ирод. Заперси в своем ящике с жужжалками и как провалилси, носа оттудова не кажет. Чево делашь, спрашиваю, отвечает: "С народом общаюся, ты тоже присоединяйси, тама наших уже много...".
Парамоныч высморкался в заботливо протянутый нюновский платочек и продолжил:
- Я его спрашиваю, где ты тама наших нашел? У моих людев такой же ящик стоит, я его вдоль и поперек излазал, нетути тама ничегошеньки! А он смеется: "У твоих, - грит, - тормоз ацтойный, а не компутер, вот у моих - четвертый пенек, с гигом мозга!" Чего врет-то? Был же я у него, нет тама ни единого пенька, да ишшо и с мозгами! Где он вообще пеньки с мозгами видел? Совсем уже свои растерял, Гхыра ему в ухи.
Нюны, услышав страшное слово, быстро поменяли вмиг наполнившиеся платочки, затем, дрожа и затаив дыхание, продолжили забвенно выслушивать своего авторитетного соседа.
- ...Помню, как-то, очумелый залетает "Парамоныч! - орет, - меня атми.., одми.. отминистрантером сделали! И звать теперича будут Ёк.., Йоу..", тьфу, и не выговорить ведь! Совсем шальной стал. Слова всякие иноземные говорит, ничего не поймешь... Намедни в гости к нему пришел, а он опять в ящике своем сидит. Ну вот я вас спрашиваю, что там хорошего?
Агафий окинул взглядом притихших нюнов. Нюны не знали, что хорошего в том ящике, поэтому благоразумно помалкивали, и только тихонько шмыгали носиками. Нарезав в раздумьях ещё пару кругов, домовой продолжил:
- Бывал я тама, жужжалок одних штук пять, сквозняк сплошной, светляки какие-то мыргают, а ентот изверг, говорит: "Погоди, щас момеды друг с другом договорятся, и мы в сетку войдем". Насилу сбег я тогда оттедова... Момедов ждать этих... да и не знаю кто такие, точно не из наших. А ну как не договорятся? Что будет? Молчите... Вот и я не знаю... И в сетки никакие я сам не полезу, что я, Гхыром замордованный, чтобы самому в сети лезть? Уеду, в деревню уеду. Говорят, есть такие, где даже искричества еще нет, вот туда и поеду. Нет больше сил моих страсти такие терпеть...
Парамоныч тихонько протаптывал тропинку на потолке, бормоча вполголоса всякие страсти. Нюны воодушевленно утирали слезки, жалея его и искренне пугаясь на страшных местах. Тыры, как обычно, занимались своими таинственными делишками. Шуршали на кухне Хваты. Мирты с Трунами вели свои стычки за людские сны. Где-то, через несколько этажей, начинал завывать противными голосами Гхыр. Да и остальные жители крошечного мира продолжали жить своей активной и непонятной для посторонних жизнью...