Аннотация: История, основанная на реальных событиях, случившихся с рассказчиком, от имени которого ведётся повествование.
Чай с лимонником
Эх, молодость-молодость! Очень ты быстро пролетаешь - толком даже не успеваешь понять, какое же счастье быть молодым. И вот совсем не за горами пенсия, внуки, вечерний чай с мятой вместо коньяка и "здравствуй, бессонница" взамен безмятежного спокойного сна, словно в детстве. И приходят в эту пору воспоминания, и тревожат своей реальностью, и кружат, и зовут с собой в страну вечных грёз и ожидания лучшего, которое "вот-вот", но всё не торопится наступать.
А вспомнить-то есть что. Столько всего случилось-приключилось - никаких метафор не хватит, чтоб живописать всё в подробностях. Помните, у классика: "Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лёд..."? Меня в походы водила, но не сабельные, да и на лёд не бросала, собственно, но пережить повторно, на сей раз умозрительно, аккуратно извлекая из памяти, кое-что желалось бы. Порой оживить картинки из прошлого хочется не только для себя, но и с близкими поделиться при случае. Да и не с ними одними.
*
Начало лета 197*-го. Наша весёлая компания киевских студентов недавно вернулась из Польши, куда ездила по линии БММТ "Спутник"1. Для кого-то желание попасть за границу СССР в те годы оказывалось практически невыполнимым. А вот нам ничего не стоило получить загранпаспорта и съездить в Восточную Европу. Почему, спросите? А потому, что у моего приятеля Лёнчика по прозвищу Леонардо имелся блат в лице родственника - не то родного брата, не то двоюродного, работающего в ЦК комсомола Украины. И получали мы возможность взглянуть на "загнивающий Запад, версия light" за оказание этому братишке небольшой услуги.
Вожди молодых строителей коммунизма и устроителей своего безбедного будущего уже в те времена старательно работали над накоплением первоначального капитала. Имея практически неограниченную возможность ездить за рубеж и вывозить оттуда оптом незадекларированные товары лёгкой промышленности: джинсы, блайзеры, футболки, обувь, купить всё это сами не могли: возможность-то имеется, а вот валюты на приобретение нет. Не за рубли же, скажем, в ГДР или - бери выше - Западном Берлине совершать покупки. Можно, разумеется, пойти на чёрный рынок и там произвести валютный обмен, но есть два "но". Во-первых, не царское дело - трясти наличными перед иностранными спекулянтами. Во-вторых, и, в-главных, находясь под особым вниманием "большого брата", не очень долго в номенклатуре задержишься, если станешь моральным обликом строителя коммунизма демонстративно пренебрегать.
Для решения вопроса в недрах ЦК ЛКСМУ была разработана схема. Схема такая.
Некая группа напрямую не связанных с интересантами людей едет по туристической путёвке за границу, там по выгодному курсу - подобного в СССР не найти, да и рисково очень - приобретает доллары за советские рубли. Товар - иноземные деньги ведь тоже товар, не так ли? - доставляется на Родину, курьеры получают свой достаточно нескромный процент за "боюсь", а работники ЦК имеют на руках ту самую вожделенную валюту. Теперь можно через других посредников - чтоб не светиться! - покупать оптом дефицитные зарубежные "тряпки" на продажу с доставкой по дипломатическим каналам. И люди из комитета государственной безопасности могут поймать за руку лишь того, кто не входит в номенклатуру, да и то не за валютные операции, а за попытку провоза через границу долларов, "найденных на дороге" в пригородах Гданьска, Сопота, Берлина или Дрездена. А это уже иная статья. Впрочем, ловить нас, валютных курьеров, на переходе тоже особо не ловят, ибо мы комсомольцы, а они, как известно, ничего не прячут свёрнутым в трубочку в самых интимных местах молодого организма.
Работа валютных курьеров, несмотря на некоторые морально-этические издержки, была не слишком трудоёмка и приносила неплохие доходы. И это, не считая возможности побывать за границей! Посему я подписался на опасное дело сразу, едва только Лёнчик предложил мне поступиться принципами, обменяв их на красивую жизнь.
*
Так вот, в то лето мы как раз только-только вернулись из Польши, приодевшись там во всё импортное на обговоренные заранее комиссионные. Первым делом по прибытии в Киев отправились на пляж в Гидропарке - выгулять модные шорты и просто проветриться. Пообедать решили в ресторане, заодно и отметить удачную поездку. Выбор наш пал на...
Однако на пути неожиданно возникло препятствие в лице швейцара с роскошными - до плеч - бакенбардами и выправкой подружейной собаки2. Завидев нашу компашку, облачённую в яркие шорты, он сделал стойку, будто легавая на дичь:
- Куда это вы в трусах удумали?! Здесь приличное заведение, а не шалман третьесортный. Не пущу. Убирайтесь отсель, покудова милицию не вызвал!
- В шортах, а не трусах, батя, даже миллионеры во Флориде ходят! - заметил я, широко улыбнувшись в ответ.
- Флорида, это где? Под Винницей? Знаем мы ваши флориды - чуть от Конотопа отъехал, вот тебе и Флорида.
- О-о-... дед, да ты совсем дремучий! Какие в Виннице миллионеры, кто их там видел?
- Ни скажи, хлопчик! Вполне себе нормальные советские миллионеры. Я их обоих в лицо знаю. Но они больше в костюмах ходят. Люди солидные, при галстуках. И запонки завсегда на манжетах, не просто пуговка легкомысленная.
- Нет, мы не за ту Флориду речь ведём. Это полуостров такой в Мексиканском заливе в США. Курорт, в общем, как у нас Сочи или Ялта. Посмотри-ка журнал. Видишь, вот и Дюпон тут в шортах шлындрает. А он, скажу по секрету, не обычный миллионер. Бери выше - целый миллиардер, не хухры-мухры.
- Гляди ж ты, и верно взрослый дядечка, а будто в трусах. В микрофон говорит что-то.
- Интервью даёт радиостанции "Голос Америки".
- Да вы ж меня под монастырь подведёте, хлопцы. Тут в гостинице...
- Знаем мы того постояльца из КГБ. Не боись, деда, он нынче в отъезде. Лучше заведи нас тайными тропами. Мы тихонько посидим в уголке, никто из администрации ничего и не заметит. Видишь, у нас и денежка есть. Зелёная, но не трёшка.
Пятидолларовая купюра как-то уж очень быстро затерялась в обшлагах старорежимной швейцарской ливреи. А дагестанский коньяк "Старый Дербент", данный "держиморде" на ответственное хранение, вскоре начал понемногу перемещаться из бутылки в желудок цепного пса элитного общепита прямиком через пищевод. Собственно, на иное мы и не рассчитывали, для того и давали болезному "конинки", чтоб поправился и нас без хлопот в зал пустил. Хотите сказать, мол, дорогой коньяк, да ещё и портрет Линкольна3 в придачу - не слишком ли жирно для простого швейцара? Может быть, и жирно, но для нас тогдашних - молодых, беспечных, горячих материальные ценности, в том числе - валюта, казались чем-то легко приходящим, и так же легко уходящим, что следует тратить на удовольствие, чтоб потом не жалеть о скучном существовании в мире, где полно самых расчудесных развлечений. В общем, никакой особой ценности в деньгах мы не видели.
Старый перечник швейцар провёл нас по извилистым служебным лабиринтам в пустующий малый банкетный зал, пригласил туда официанта и сказал:
- Хлопчики, Аркадий вас обслужит по первому разряду, только сидите тихо, и в общий зал - ни ногой. Понятно?
Мы дружно кивнули и принялись обсуждать меню.
*
Через полчаса на эстраде появились музыканты. Из общего зала начали доноситься первые вечерние аккорды ресторана советского типа. Выглянув в щёлочку приоткрытой двери, можно было наблюдать за контингентом, танцующим перед сценой. Естественно, нас интересовали исключительно молодые женщины без мужского сопровождения. После каждой выпитой рюмки кто-то из нашей компании подбегал к "окну в Европу" и принимался комментировать прелести той или иной красавицы, вальсирующей со случайным партнёром под новомодный блюзон "Hardest Word"4 от Элтона Джона. И с каждой выпитой рюмкой сидеть в полутёмной пустоте банкетного величия становилось все нестерпимее. Взбрыкивающее молодецкое либидо влекло нас в общий зал, где терпкий запах французских духов, произведённых в Польше, заставлял терять голову и здравый смысл.
- Как хотите, пацаны, а я приглашу вот эту шикарную брюнетку, - сказал мой кореш Лёнчик по прозвищу Леонардо и выскочил на танцпол во всей своей голоногой красе.
В полутьме и тревожащем воображение мерцании цветомузыки недостатки его костюма практически не просматривались. Воодушевлённая подходящей светомаскировкой, вся наша гоп-компания тут же высыпала перед эстрадой, словно переспелый горох из стручка, и принялась отплясывать под легендарную композицию "Mrs. Wonderbilt"5 не менее легендарного, тогда ещё не сэра, Пола Маккартни. И тут, будто полночь из сказки про Золушку ударила под дых - оркестранты посреди аккорда объявили перерыв, и кто-то зажёг свет в зале, погасив стробоскопы на полуслове. Вскрики и возгласы - что-то вроде: "ах!", "ничего себе, ребята мочат!", "вот это номер!", "офигеть - не встать!" - слились в один гортанный продолжительный звук, заставший четверых здоровых парней в виде, не подобающем облику молодых строителей коммунизма.
Из закромов ресторанных глубин возникла сначала фигура разгневанного администратора, а затем штатного вышибалы, который волок за шиворот незадачливого и уже изрядно лизнувшего дагестанских даров швейцара. Тот крутился волчком, извивался угрём, чуть не кувыркался через голову с криками: "Да ничего я у них не брал!", но всё не мог вырваться из позы нашкодившего мальчишки. Согласитесь, унизительно в его-то далеко не юные лета!
Администратор, потеряв контроль над собой, совершенно не заботясь о комфорте гостей заведения, орал, будто его принародно лишали невинности:
- Невероятно, просто скандал! Как ты мог, Петрович, впустить эту бесштанную команду! Почти голяком зашли в святая святых - в банкетный зал. А там невесты бывают, заслуженные юбиляры! Стыд и позор!
Петровичу наконец удалось вырваться из цепких объятий вышибалы, оставив у того в руках ливрею и часть поредевших бакенбардов, и он умчался в неизвестном направлении. Я было подумал, старик хочет скрыться от возмездия и позора, но ошибся. Швейцар вновь материализовался в зале ресторана, размахивая журналом "Forbes", подаренный ему кем-то из нас. То и дело он тыкал в раскрытое фото, где миллиардер Дюпон давал интервью американскому изданию в элегантных белых шортах, похожих на мои, но только неизмеримо дороже из-за раскрученного популярного бренда одного из модных домов Старой Европы.
- Вот! Вот видите, даже самые богатые миллионеры ходят в шортах по всему миру. Это не трусы', это шор-ты! Понимать нужно! Прогресс нельзя остановить!
Судя по всему, Петрович не просто хорошенько лизнул "Старого Дербента", но и вылакал бутылку до самого донышка. Он продолжал гнуть свою прямую линию и в районном отделении милиции - показывал каждому бомжу, встречному в "обезьяннике", журнальное фото Дюпона и утверждал:
- Это шор-ты - укороченные летние брюки для миллионеров, работников партийно-хозяйственного актива и героев труда! Скоро летом в них будут ходить поголовно в целях экономии...
В отделение всех нас доставили, чтобы оформить протокол, дабы позднее назначить наказание по статье гражданского кодекса, в которой как раз упоминается моральный облик и прочие понятия эфемерного свойства. Администратор же и директор ресторана, исполненные инквизиторского гнева, хотели подвести наши действия под статью уголовно-процессуального кодекса, но у них ничего не вышло. Пятидолларовую купюру Петрович упрятал надёжно, хотя и напился в зюзю пьяным, посему и валютные операции, карающиеся в те времена не так, как при Хрущёве, но всё ещё строго, к делу было не пришить.
Дежурный офицер, посчитав, что собственный сон ему куда важнее протокола, спустил дело на тормозах. Пришлось, правда, порадовать его портретом первого председателя Совета Народных Комиссаров в фиолетовой цветовой гамме6.
*
Наутро мы пришли в ресторан, чтобы оплатить счёт, поскольку во вчерашней административно-милицейской суете этого сделать не удалось. Печальный Петрович в поредевших бакенбардах хмуро встретил меня и Леонардо у тяжёлых дверей ресторана. Посетовал:
- Так и знал - хлебну я с вами горя, хлопцы. Меня уволить хотят за вчерашнее.
- Не спеши снимать штаны, пока тебя не порют, - заметил умудрённый опытом афериста Леонардо, и мы поднялись в кабинет директора.
Здесь под портретом "дорогога Леонида Ильича" предъявили хозяину удостоверение 2-го секретаря обкома комсомола - гордость Лёнчика, колдовавшего над ним чуть не полгода, и объяснили, что Петрович был задействован накануне в операции по раскрытию сети фарцовщиков. Операцию эту курировал - помимо органов "глубокого бурения" - городской комсомол. Раскрыться вчера мы просто не имели права из-за конспирации, а теперь вот от лица "племени молодого, незнакомого" ходатайствуем в пользу Петровича и просим не распространять секретную информацию, поскольку "...вновь продолжается бой".
Наш с Леонардо расчёт сработал. Директор ресторана передумал увольнять опального швейцара, а проверять подлинность удостоверения Лёнчика ему и в голову не пришло, чтоб случайно не навлечь внеплановую проверку своей вотчины: там, где горком комсомола, там и до управления КГБ недалеко, а у того ОБХСС, считай - за стенкой. Закон развитого социализма с нечеловеческим лицом, понимаешь.
Позднее я несколько раз посещал этот ресторан, одетым уже вполне цивильно. И Петровича видел. Однажды он даже пригласил меня к себе в подсобку. В числе прочих картинок, расклеенных на стенах, обнаружилось фото Дюпона в шортах. В пику ли директору швейцар сохранял подаренный нами журнал "Forbes", или же по иным соображениям, но, полагаю, история с компанией молодых людей в пляжной экипировке запомнилась Петровичу надолго.
*
Что и говорить, шальные деньги, заработанные спроста, портят человека. Исключения мне неведомы. Воспоминания о том, как легко уходили легко заработанные капиталы, приятны и забавны. Но гораздо сильнее врезалось в память иное. Трудности, которые преодолеваешь через "не могу", через сверхусилие, дабы в грязь лицом не сверзнуться с пьедестала, самим же и воздвигнутым, по юношеской наивности возомнив себя чуть не народным героем. Хорошо помню ароматы того дикого Мёртвого леса; через него вёл меня сказочный старик Анисий на заимку, где сенокосили братья Вавил, Пахом и Софрон Цветковы. Но обо всём по порядку.
Попал я на Алтай не случайно - там у меня дядя по отцовской линии живёт. Нет, я не оговорился - до сих пор живёт и здравствует, невзирая на свой преклонный возраст, дяде давно уже за девяносто.
Будучи наслышан о наших с ребятами похождениях по летнему благоухающему Киеву, отец решил положить конец моему богемному образу жизни, и своею несгибаемой волей надавил на меня так жёстко, что я и понять не успел, как оказался в алтайском селе староверов у помянутого выше дядьки Василия.
- Пока каникулы в институте не кончатся, будешь, паразит, сидеть за Уралом и трудиться в поте лица своего...
- Как завещал великий Ленин? - хохотнул я.
- Не ёрничай, пацан - соплив ещё, - перебил меня отец. - Поживи-ка на кристально чистом воздухе, поработай пару месяцев на заготовке сена. Может, тогда и поймёшь - жизнь состоит не только из развлечений. А иначе, думаю, толку из тебя не получится.
Название села оглашать не стану, чтобы не быть пойманным на возможных неточностях, оскорбляющих местное население, не приемлющее художественные допущения при описании быта в живописной глубинке.
Обратившись к классике Голливуда, обозначив подзаголовок в виде титров: "вторая половина 20-го века, где-то на Алтае". Да-да, именно так.
Вторая половина 20-го века, где-то на Алтае
Прожил я в том селе недолго - всего два дня. Дядя с женой встретили меня приветливо, накрыли стол с местными деликатесами. Но при этом ни грамма спиртного. Для меня дело непривычное, поскольку студенческая жизнь сплошь и рядом была связана с возлияниями, как мы говорили - "взбодрения духа для, а не во славу пьянства окаянного ради". Я очень осторожно спросил хозяев, отчего, де, подобная "засуха" - не по отцовскому ли завету решили меня в трезвости держать? Оказалось - нет, просто во всей округе на триста-четыреста километров в любую сторону нет ни одного продуктового магазина, где бы спиртным торговали. Не пьют староверы, а с ними и соседи их, в одних населённых пунктах проживающие. Не знаю, сохранилась ли та традиция поныне, но во второй половине 70-ых годов 20-го века в алтайской глубинке подобное положение вещей считалось естественным.
Приуныл я, а на второй день уже помирал от скуки. Понятное дело, развлечений здесь никаких: ни тебе танцев, не говоря уж о дискотеке, ни телевидения... Зато грандиозной в своём величии природы - с горочкой. Правда, не понимал я по молодости совершенство красоты алтайских пейзажей в полном объёме, но всё равно впечатление от прикосновения к чему-то величественному ощущалось в виде странного чувства - будто кто-то постоянно щекочет тебя изнутри лёгким пёрышком, хочется чихнуть, да не получается; вместо этого дурацкая улыбка не сходит с лица с утра до вечера.
Вечером второго дня пришёл в дом какой-то ветхий дедок с сизой сединой окладистой бороды и гигантской на всю голову плешью. Редкие волосики истончились, словно у новорожденного ребёнка.
- Это дед Анисий, а это мой племяш Владимир, - представил нас друг другу дядя. - Завтра с утреца по холодку в Софроновский скит пойдёте. На покос Анисий тебя отведёт. Там овец братья Цветковы держат. Поработаешь у них в косарях да на сушке и стоговании недельки три-четыре, а то и пять, потом обратно вернёшься. Не кривись, парень. Тебе ж на пользу - накачаешь бицепсы-трицепсы за месяц-другой, в армейской службе пригодится.
Не стал я дядьке рассказывать, что в институте у нас военная кафедра есть. Впрочем, подкачаться - дело хорошее даже "на гражданке", правда, не такой ценой. Не хотел я так-то вот лето сжечь понапрасну, да делать нечего - не сбежать от судьбы, если ни денег, ни паспорта: всё дядька по приезду конфисковал под благовидным предлогом. Хорошо, расслаблюсь и постараюсь сил набраться, мышцы в порядок привести, чтоб на физкультуре в институте не выглядеть жалким хлюпиком.
Дед Анисий разбудил меня на рассвете. Велел одеваться как следует, дабы от гнуса в пути не страдать. Но тут уж я не рулил - что мне дядька в дорогу выделил, то и натянул на себя... только на ноги кроссовки лёгкие надел, чтоб легче идти. Анисий лишь головой покачал:
- Однако, Володимир, ноги кады намочишь, тока сотрёшь их... Надыть бы кирзу с портянками надеть. Кирза у Василия пропитана жиром барсучьим - не промокнет... а коли верхом черпанёшь быстро сапог-то высохнет. А твои пендюрки-чибрики токмо шо скукожатся - бери да выбрасывай.
- А долго идти-то, дед Анисий? - спросил, только чтоб отвязался старик, поскольку уже знал от дяди, до скита вёрст двадцать с гаком.
- Да дни два в пути будем, никак не меньше.
- Двадцать с небольших километров за два дня? - не удалось мне скрыть удивления. - Наверняка после обеда доберёмся, если не лениться. Или вам тяжело на такие расстояния ходить?
- Дык затемно добрался бы, коли б один. А с тобой, Володимир, и к завтрашней заре вечерней навряд... - В словах Анисия не слышалось обиды, он просто констатировал факт, но тогда его тирада показалась мне вызывающе обидной.
- Я ходить на большие расстояния обучен, зря вы так, дедушка Анисий.
- Ты просто в Мёртвом лесу не хаживал, вьюнош. Не будем спешить.
*
Почему лес назывался Мёртвым я сначала не понял. Вроде, и деревья зелёные, мох под ногами растёт, солнце через кроны проникает. Но потом догадался. Не было слышно в этом лесу звуков живой природы, кроме жужжания комаров и мошки. Как говорится в одной известной песне, здесь птицы не поют... В общем, ни воя, ни щебетанья, ни гуканья вокруг, а заросли настолько густые, что приходится через них ломиться, цепляясь одеждой за сучья.
Я то и дело сбивал дыхание, вступая в борьбу с кустарниками или запинаясь за прячущиеся во мху корни деревьев. Зато Анисий шёл очень размеренно, ни разу не ускорившись и не притормозив. А увесистый вещмешок на нём сидел, будто влитой, чего не сказать о моём грузе - вечно что-то натирало спину, болтаясь в рюкзаке, хотя всё тщательно уложил перед выходом. Часа через два с половиной интенсивной ходьбы я сказал:
- Может быть, отдохнём, дедушка?
Анисий остановился, снял треух, пощупал рукой лысину, ответил:
- Сухо пока, стал быть - рано. Грясти7 надыть.
- А я, честно говоря, устал... Если переведём дух минут хотя бы двадцать, я потом долго смогу двигаться. Выше моих сил идти дальше в таком темпе без перекура. Что делать?
- Смирись, орясина, помощи божьей попроси и поспешай себе, не торопясь.
Следующие два часа размеренного шага дались мне невероятным трудом. Я уже и думать забыл, чтоб предлагать Анисию помощь - взять на себя часть его груза. Мне и топора с котелком, заваркой и продуктами на два-три приёма пищи хватало. Дышал я прерывисто, поскольку никак не мог установить для себя один ритм, ибо приходилось то и дело перепрыгивать через сваленные стихией стволы деревьев и обходить болотистые бочажки. И тогда я понял, кроссовки - не обувь для длительных походов по тайге. А деду Анисию что' - он знай себе поскрипывает кирзачами, и не думая обходить лужицы - прёт, будто слоны Ганнибала на "вечный город" Рим, не отвлекаясь на рельеф местности. И даже гнус его, кажется, меньше жрёт, хотя ядовито-жгучей жидкостью для защиты от укусов насекомых мы с ним мазались одинаково.
И вот наконец свершилось то, чего я так долго ждал. Дед Анисий остановился, промокнул носовым платком лысину и констатировал:
- Однако вспотел. Пора бивак править чередом. Ты, Володимир, сходи-ка дров наломай. Разведём костерок, пополдничаем, часа два-три вздремнём, а потом до самой темноты будет грясти потихохоньку.
- А мы ещё и ночевать остановимся? - удивился я, находясь в полной уверенности, что заимка братьев Цветковых совсем где-то рядом. - Сколько же мы прошли-то?
- Да вёрст семь-восемь.
- Неужели так мало?
- Это табе не по шоссе иттить. Тут тайга, Володимир. С нею-то всё не просто. А с Мёртвым лесом и того сложней. Здесь лешак так порой водит - не приведи Господь. Но в сей раз, похоже, миловал: ровно за солнышком двигались, вот и не плутанули.
- А если компас использовать?
- Видал я той компас. Пустая игрушка, коли в Мёртвом лесу блукаешь. Стрелку в ём тот лешак колдовской силой изводит - она токмо прыгат и остановиться не имеет возможностев, - разволновался старик.
- Видать, где-то месторождение железной руды рядом, - сообщил я с умным видом.
- Видать, да не слишком! Ты чего, вьюнош, ещё дрова не принёс? Нам время дорого, поспешай ужо.
Изнемогая от усталости, я наломал сухостоя в предчувствии скорого целебного сна, который представлялся мне вполне реальным, несмотря на массы жужжащего и неистовствующего гнуса. Минут через двадцать костёр горел весело, а на нём закипал старенький медный чайник с лебединой шеей, изготовленный на одном из заводов сибирских "Товарищества Кольчугина" в конце уже далёкого 19-го века.
Анисий принялся колдовать над кипятком. Заварил чаю, бросив в него какой-то здесь же собранной травки. Потом повернулся ко мне, рассматривающему свежие пузыри на ногах, натёртые, казалось, идеально сидящими кроссовками.
- Ты, вьюнош, того - обожди, покуда чай заваривается. Я минут на десять отлучусь - ноги тебе полечим, потом перекусим и спать ляжем. Быстро вернусь - не заскучаешь, - сказал так Анисий и будто растворился в лесном безмолвии.
Одному в тишине мне сделалось жутко неуютно. Я не стал дожидаться возвращения старика и выпил одну за другой сразу две кружки чаю. И почти тут же, ощутил прилив сил и невероятно мощной энергии. В результате чего сердце принялось методично выстукивать ритм легко угадываемого латиноамериканского танца, название которого я не помнил, маханул и третью за компанию.
Когда Анисий вернулся, я бодро скакал босиком близ костра, забыв, как всего только полчаса назад чуть не падал в бессилии. Мой провожатый с подозрением посмотрел на эту картину и спросил:
- Ты, Володимир, чаю неужто выпил без меня, не дождавшись?
- Да, целых три кружки. И ещё бы смог, но чайник опустел. Я тут новый кипячу.
- Тады понятно. Всё, детинушка, привал со сном отменяется. Грябём дальше. Здоровый ты лоб вымахал, а ведёшь сабя, быдто отрок неразумный.
Старик погасил костёр, вылив в него содержимое чайника. После чего вытащил из своего солдатского вещмешка типа "сидор" укороченные кирзовые сапоги с двумя отрезами тонкой бязи.
- Портянки-то мотать умеешь? Всё, давай сюда ногу. И не спорь, а то завтра новых мозолев не оберёшься - ходить не смогёшь.
Я был возмущён, буквально негодовал от безапелляционного тона деда Анисия. Вот старый болван - обиделся, что не стал его ждать. Но я же новую воду вскипятил. Подумаешь, не захотел пять минут обождать! Хорохориться я хорохорился, но что-то подспудно подсказывало, мой Вергилий знает нечто, недоступное моему пониманию, и оно непременно скажется на будущих событиях, если вдруг его не послушаю.
Следующий марш-бросок до самой темноты пролетел, как одно мгновение. Чувствовал в себе столь необычайный прилив сил, что мог бы идти вперёд ещё очень долго, если б на лес не свалилась ночь. Впрочем, я тоже свалился и уснул мгновенно, едва залез в спальный мешок из дедова рюкзака.
Утро выдалось крайне несладким. Ощущение - словно с тяжёлого длительного перепоя. Тело ломило, корёжило и корчило, суставы выворачивало, будто у ветерана вредного труда в каких-нибудь алмазных шахтах Южной Африки.
Дед Анисий, судя по всему, не спал довольно давно. Он протянул мне кружку с горьковато-кислым тёплым варевом.
- Испей, Володимир. Должно помочь-то.
- А с чего вы решили, будто бы мне нужна помощь?
Анисий усмехнулся и ответствовал:
- Ты ж вчера, добрый молодец, меня не дождавшись, хватил голомя8 чая с лимонником. А от нашего лимонника алтайского не токмо шо силы прибывают, а усталости как не бывало - от его, если выпьешь больше, чем следоват, наутро вот такая беда случается. Я-то планировал, хлебнуть чутка с устатку для хорошего сна, а потом ещё два-три часа двигать. Утром был бы ты бодрым и весёлым, а не разбитым, словно на тебе всю ночь полевик9 пахал. Сам себя и ухайдакал, паря.
- Тогда следовало привал сделать, как вы и хотели, да поспать пару часов.
- Нет, детинушка, не вышло б этак-то. Ты б заснуть от возбуждения не смог, а потом бы и бессилие тебя на полпути одолело. Сейчас посиди чуток, приди в себя, потом - в путь. Сначала медленно пойдём, чтоб разойтись толком. Немного нам осталось топать, вчера-то с лимонника тебя, будто перекати-поле несло - еле поспевал за тобой. Чуть не истаятил10 старика по моему же недогляду. Виноват медведь, что корову съел, а не права и корова, что за поле ходила.
Шли мы и в самом деле медленно и печально. Боль и ломота отказывались покидать тело тотчас же. И тут вдруг разом тишину словно кто ножом вспорол - запели птицы, зажурчали ручьи, ветер заиграл вершинами деревьев.
- Эге, - сказал дед Анисий, - кончился Мёртвый лес, стало быть, уже недалече заимка. Прочти "отче наш" косно11 да гряби чуть быстрее - пришли, считай.
*
Братья Цветковы встретили нас, как и полагается: деду Анисию поклонились в пояс, будто в кино о средневековой жизни, а со мной просто поручкались. В результате процедуры приветствия я понял значение былинного выражения "богатырская силушка". Моя далеко не маленькая ладонь терялась в этих могучих лапищах кержаков, как шлюпка теряется на палубе океанского лайнера.
Солнце уже перевалило за полдень, утренний покос давно закончился, и братья посадили нас обедать. Трапеза, как я понял, в летнее время проходила традиционно на свежем воздухе - на дворе под навесом. Младший брат Вавил степенно спросил по старшинству - кому сколько варить пельменей. Дед Анисий подумал с минуту сообщил:
- Я бы с дороги штук пятьдесят съел, пожалуй.
- Мне сто двадцать вари, братка, - заказал средний брат Пахом, похожий на Илью Муромца с известной картины "Богатыри" Васнецова.
- Полторы сотни ноне осилю, - заявил Софрон, внешним видом напоминающий одинокий, неважно приглаженный стихией утёс.
Дошла очередь и до меня. Сначала я подумал, что братья и дед Анисий просто насмешничают, ведь нормальному человеку понятно - больше сорока пельменей, если это не какие-нибудь мелкие равиоли, употребить за обедом совершенно невозможно. Но чем дальше, тем больше, глядя на вдумчиво-невозмутимые лица старообрядцев, убеждался - сказано всё на полном серьёзе. Потому и я не стал шутить, а попросил сварить мне три десятка.
Вавил ушёл в дом и вскоре притащил огромный чугун из печи. Ясное дело - все заказанные пельмени в него не влезли, потому обедали братовья неспешно, с расстановками в несколько приёмов: в перерывах между порциями прихлёбывая душистый китайский чай из самовара и беседуя о делах хозяйственных. Один я, через силу умяв заказанное и наспех запив съеденное холодным квасом, задрёмывал в теньке и в общей беседе участия не принимал. Пельмени из марала, медвежатины и свинины оказались очень вкусными, мясо в них - мелко рубленным, а не пропущенным через мясорубку, как и полагается в настоящих "сибиряках". Вкуснотища-то вкуснотищей, но съесть, сколько съели братья - это просто что-то немыслимое!
Назавтра я спросил у Софрона, откуда здесь столько полуфабрикатов в хозяйстве и как они сохраняются без холодильника. Оказалось, пельмени братья лепят длинными зимними вечерами, замораживают, складывают в полотняные мешки и опускают на хранение в глубокие ямы в тенистом месте, где бьют сразу несколько холодных - аж зубы сводит - ключей. Дно ям заранее выкладывают глыбами льда. Здесь лёд не тает даже жарким летом. Вот вам и холодильник.
Обед закончился часа через два, хозяева и дед Анисий отправились спать, под вечер же братьев ожидала работа - метать стога из уже высушенного сена. А меня привлекли к труду только следующим утром, когда Анисий ушёл обратно в село, наказав мне "с братьями не свариться12, жить без раздряг13 в мире да рачении14".
Едва рассвело Софрон разбудил меня, дрыхнувшего, что называется, без задних ног, на повети - в развалах свежевысушенного духмяного сена:
- Вставай, Володимир, пора на покос. Ты литовку15-то держать могёшь?
- Конечно. Я вам не белоручка городской. Меня батя учил.
- Пойдём, однако. Посмотрим, какой ты мастер.
Меня поставили четвёртым в ряд и методично двинулись вперёд по полю македонской фалангой. Я держал темп лишь минут десять, а потом безнадёжно отстал. Тогда Софрон отправил меня подкашивать неудобья: овраги и буераки, места близ бочажков и озёр с неровным рельефом. Здесь, предоставленный сам себе, я сначала часто делал паузы в работе, чтобы перевести дух с непривычки, но через пару часов втянулся и был крайне удивлён, когда трудовой порыв оказался прерванным призывом Вавила на завтрак. Ели овечий сыр и какую-то странную жидкую кашу, которая, тем не менее, не только хорошо утоляла голод, но и жажду. Завершил трапезу травяной чай с бортевым мёдом в сотах.
После небольшого отдыха отправились в поле - шевелить подвяленное сено. Владеть граблями у меня получалось лучше, чем здоровенной литовкой. Одно тревожило - вспузырившиеся ладони на руках. В тот день я даже не стал обедать - свалился без сил.
Зато назавтра всё пришло в норму: прорезался аппетит, мозоли на ладонях начали твердеть, а тело моё покрываться равномерным загаром - по пояс сверху.
*
Тяжёлый физический труд и волшебной чистоты воздух делали своё дело. В итоге - полтора месяца, проведённые на заимке не прошли даром не только для моей фигуры, ставшей похожей на торс бодибилдера, но привели ранее разобранные чувства в состояние равновесия. После полноценного трудового дня к концу первой недели я уже мог съесть за обедом полсотни пельменей, а потом ещё и больше. Правда, до сотни добраться ни разу не удавалось. А теперь это сделать и вовсе нереально в свете возрастных изменений организма.
Жили мы с братьями-богатырями в самом деле дружно - будто в сказке. И прощался я с Цветковыми словно с самой близкой роднёй. Спасибо им, деду Анисию, дяде Василию и бате, царствие небесное, за то, что стал я тем, кем стал в этой жизни. Впрочем, и дружбану Леонардо с компанией тоже низкий поклон. Не всякому, как мне, удаётся вырасти неплохим человеком, смею надеяться, не только преодолевая трудности, но испытав также и тлетворное влияние легкомысленного образа жизни.
Что же касается чая с алтайским лимонником, могу сказать одно - столь сильного тонизирующего напитка никогда больше пробовать не доводилось, включая тот же лимонник с Дальнего Востока. Земля, видно, на Алтае какая-то исключительная, или чувства мои в юности были по-особенному обострены, или всё разом - достоверно сказать невозможно.
1 БММТ "Спутник" -- Туристическая организация, созданная в СССР в 1958 году. Крупнейшая в мире молодёжная туристическая организация в 1980-х годах.
2Подружейные собаки -- группа пород охотничьих собак, используемых в качестве помощника человека в охоте с ружьём;
3 автор имеет в виду пятидолларовую купюру, на которой изображён 16-ый американский президент Авраам Линкольн;
4 имеется в виду знаменитый песня Элтона Джона и Берни Топина "Sorry Seems to Be the Hardest Word", вышедшая 1 ноября 1976-го года;
5 Песня в исполнении группы "Wings", написанная Полом Маккартни и Линдой Маккартни для альбома "Band on the Run" в январе 1974-го года;
6 автор имеет в виду купюры номиналом в 25 рублей образца 1961-го года;
7грясти (старославянский) - идти;
8голомя (старославянский) - много;
9 полевик - дух-хозяин поля в мифологии восточных славян. Представления о полевике встречались редко, и, соответственно, дошедший до нас образ довольно смутен;
10истаяти (старославянский) - погубить;
11косно (старославянский) - медленно, с расстановкой, отчётливо;
12свариться (старославянский) - ссориться;
13раздряга (старославянский) - раздор;
14рачение (старославянский) - любовь;
15 здесь литовка - традиционное название большой русской косы, которой косят, не нагибаясь ("коса-литовка").