Аннотация: посвящается чешскому фантасту Яну Вайссу, автору антиутопии "Дом в тысячу этажей"
Узник Пазевалька, эпидемия
Сначала ему показалось, что резкий горячий свет ударил прямо в глаза - будто кто-то невидимый батареей жарких театральных софитов пытался вскипятить воспалённый мозг. И следом проявились два силуэта в белом: не то халаты на чьих-то плечах, не то ангелы. Неужели умер?
- Чёрт, Вальтер! Этот - кажется, живой. Он нас видит! Что будем делать?
- У тебя какой приказ, парень? Закопать труп подальше от госпиталя. Подальше и поглубже.
- Но он ещё дышит...
- Тебе разве велели рассуждать?
- А как же... живого-то закапывать?
- Тогда добей его!
- Я не могу, не могу, ты-ы-ы... знаешь!
- Наградил же Всевышний помощничком, шайзе! - ругнулся старший унтер-офицер в халате санитара с завязками на спине и принялся прикручивать штык к винтовке "маузер" - новейшему изобретению Людвига Формгримлера.
Первый удар был нанесён неудачно - штык пошёл по касательной - чуть задев ребро, соскользнул в землю. Зато второй... Боль ослепила новой вспышкой, словно бы молния. Успел подумать: "Жутко нелепая метафора" ... Потом всё исчезло.
*
Тени почти забытых детских страхов прячутся в набухших влагой кустах. Здесь не слышна канонада - Померания далеко от Западного фронта. Вечер, сумрак, серость. И только замёрзшие руки Эдмунда Фостера отливают мертвенной белизной. Он нервно разминает непослушными пальцами дрянную австрийскую сигарету "Regie", глядя в сумеречное окно военного госпиталя. А за ним...
Во дворе обер-фельдфебель Штилике строил недавно прибывших бойцов в одну неровную шеренгу. Этих парней подозревали в намерении дезертировать. Но фельдфебель умел выбивать дурь из голов солдат, надумавших отсидеться в тылу, прикидываясь контуженными, отравленными, потерявшими адекватное восприятие мира.
И то сказать - кайзеру ни к чему кормить огромную армию трусов, предпочитающих бежать с поля брани в первом же бою и оказаться потом в психушке, вместо того чтобы лицом к лицу встретить противника на передовой. Для того и служит система специальных госпиталей рейха, дабы заставить бойца понять: нет ничего ужасней, чем жить в условиях, близких к строгому тюремному режиму. Лучше уж погибнуть от пули, штыка или газовой атаки неприятеля, чем терпеть бесконечные унижения со стороны мордоворотов-санитаров и боль от лечебных процедур, похожих скорее на средневековые пытки, чем на прогрессивное достижение клинической психиатрии.
Больше недели активной терапии с милитаристским уклоном почти никто не выдерживал: трусы, паникёры и отъявленные парии просились на фронт, целуя сапоги обер-фельдфебелю Штилике. А те, которые оставались... с них и спрос невеликий. Эти и в самом деле оказывались психами.
Современная немецкая медицина исходила из того, что глухота, слепота, паралич - вовсе не следствия нервной болезни, а моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то ему диагностировали истерию; подавлен и инертен - неврастению. Психически больных в империи запирали в сумасшедшие дома, мало похожие на больницы. Лечить в них и не пытались. На психиатров смотрели словно на тюремщиков.
Особенностями военного времени было то, что тыловые госпитали стали делиться на две категории: для раненых, получивших физическое увечье, и для тех, кто, потеряв боевой дух, поддался панике, покинул позиции, ссылаясь на контузию, отравление газами, а с осени 18-го ещё и на эпидемию испанского гриппа. К числу последних заведений как раз и относился военный госпиталь в Пазевальке.
Эдмунд Фостер служил здесь психиатром не больше года, но повидал такое, что не каждому практикующему врачу удаётся встретить за всю его карьеру. Сначала было жутковато смотреть на людей, заглянувших в лицо смерти и потерявших человеческий облик. Фостер даже испытывал к ним жалость, а не презрение, как рекомендовал главный врач госпиталя лично и кайзер Вильгельм посредством секретных циркуляров. Вскоре сострадание притупилось, исчезло; подобные метаморфозы частенько происходят в предписываемых государственной машиной условиях узаконенной жестокости.
Старший военный фельдшер капрал Краузе заглянул в ординаторскую. Его землистое одутловатое от частого употребления шнапса лицо выражало невнятно выписанное служебное рвение и жуткое желание "напугать печень" чем-нибудь крепким.
- Герр Фостер, с фронта прибыли новые... э-э-... больные. С виду, все с диагнозом...
- С чем, с чем?
- С диагнозом... Ну, не в себе, то есть. Буйных много, а иные, наоборот, ни на что не реагируют... Вот я и говорю, диагноз у них. Разрешите идти - помочь фельдфебелю?
- Идите, Краузе! Я скоро к вам присоединюсь, - сказал доктор вслух, параллельно выстроив в голове некую печальную конструкцию: "И это старший фельдшер, чёрт! С кем приходится иметь дело... А нормальных, грамотных и с опытом, взять негде - империя работает на износ, мобилизация все запасы подчистила! Всех, кто что-то знает и умеет, в полевые госпиталя направляют, а нам - кого попало шлют. Впрочем, хоть таких..."
Сегодня Фостер дежурил. В его задачу входили приём и регистрация бедолаг, над которыми как раз сейчас весьма затейливо глумился фельдфебель Штилике.
Ещё пару затяжек. Что ж, пора...
Эдмунд погасил сигарету в пепельнице из морской раковины и хотел уже идти в приёмный покой, когда потолок в углу ординаторской замутился сероватым кисельным сгустком, и в образовавшейся капле (размером с изрядное трюмо) стали отчётливо видны две фигуры людей в белых халатах. Кто они? В Пазевальке подобных медиков раньше встречать не доводилось. Инспекция? Но почему тогда внутри странного образования, похожего на огромную перевёрнутую колбу, повисшую под перекрытием, и как оно вдруг здесь оказалось?
Эдмунд не сразу сообразил, когда же понял - что люди в белом буквально висят в воздухе, покрылся холодным потом, непроизвольно себя диагностируя. "Будто висельники... или ангелы...", - мысль казалась несколько отстранённой, словно существовала отдельно от психиатра.
- Доктор Фостер? - спросил один из незнакомцев на очень правильном немецком, на каком обычно изъясняются иностранные студенты-лингвисты. - Мы не ошиблись?
- Да, герр?..
- Зовите меня Зигмундом. У нас к вам несколько необычное предложение. Начну с того, что мы из будущего. Вас это не шокирует?
- Не понимаю... герр Зигмунд...
- Хорошо, тогда слушайте и постарайтесь просто уловить общий смысл. Осознание придёт потом. И не пытайтесь потрогать кого-то из нас руками - перед вами гологра... в общем, объёмное изображение.
- Так сказать, трёхмерная модель в четырёхмерной точке пространственно-временного континуума, хех... - вступил в разговор второй незнакомец.
- Вы кто? - Фостер говорил машинально, нанизывая простые слова на нить примитивной фразы. Казалось, чувство адекватного восприятия мира навсегда оставило его.
- Успокойтесь, доктор. Как я уже сказал, мы с коллегой - учёные из не очень далёкого будущего, - снова говорил Зигмунд. - Хотим рассказать вам кое-что и обратиться за помощью.
- Ко мне? - Эдмунд пытался прийти в себя, однако нервная дрожь колотила его, будто он попал в беду и не знал выхода из сложившейся ситуации. Но внезапно помогла память, привнося спокойствие картинами прошлого. Вспомнились студенческие годы на медицинском факультете Гейдельбергского университета, когда из рук в руки студентов переходила книга с фантастической историей одного чудаковатого англичанина. "Машина времени" - кажется, именно так называлась та новелла.
Фостер сумел собраться, овладел собой и спросил требовательно:
- Почему? Почему вы обратились именно ко мне?
- Сейчас объясню, по какой причине, ибо в этом вся соль проблемы. Среди вновь прибывших с фронта паникёров сегодня должен оказаться один ефрейтор. Его имя Адольф Гитлер; служил посыльным при штабе 16-го Баварского резервного полка.
- Служил?
- Именно - служил. Больше не будет, поскольку через три недели война закончится. Видите, нам даже это известно.
- Аналитику предположить несложно...
- Мы не предполагаем, нам известно совершенно точно. Капитуляцию немецкое командование подпишет 11 ноября. В начале шестого утра, близ Парижа - в Компьенском лесу.
- Допустим. А что вам всё-таки нужно от рядового психиатра?
- Сущие пустяки. Необходимо, чтобы вы не брались за лечение ефрейтора Гитлера.
- С чего бы вдруг? Я врач, если в моих силах помочь пациенту...
- Знаем-знаем, клятва Гиппократа, медицинский долг. Но вполне возможно отказаться, сославшись на безнадёжную запущенность болезни или вовсе без всяких объяснений. Это, мы знаем, в вашей компетенции.
- А какая болезнь, разрешите полюбопыт...
- Тут именно ваш случай. Ефрейтор ослеп. Он думает, это результат воздействия иприта. Но на самом деле газовая атака англичан его не коснулась, глаза совершенно здоровы, а потеря зрения - результат психического расстройства, вызванного самовнушением. Усугубляет дело конъюнктивит, вызванный тем, что Адольф постоянно трёт глаза грязными руками. Именно по данной причине его и заподозрили в склонности к дезертирству, а потом направили в ваш госпиталь. Ничего удивительного в таком решении - окулисты говорят, зрение в порядке, а пациент утверждает, будто ослеп, требует лечения, дабы скорее вернуться в часть - на фронт.
- Интересный случай. И отчего, скажите, я не должен пользовать названного больного?
- А оттого, герр Фостер, что ваше успешное лечение приведёт к крайне негативным последствиям.
- Надеюсь, не для пациента, если успешное, хех... - нервно хохотнул психиатр.
- Зря смеётесь. Последствия будут негативными в масштабах всего человечества. А для вас лично - смертельными. После прихода к власти вашего возможного пациента в 1933-ем от вас избавятся как от свидетеля...
- Свидетеля чего? И почему это вдруг ефрейтор придёт к власти? Нереально. Не верю.
- Всё очень просто, герр доктор. Вы сами всё и спровоцируете.
- Каким образом?
- Поняв, что слепота ефрейтора психического свойства, вы решите его вылечить методом гипнотического воздействия.
- Хм, да, я уже давно практикую гипноз в качестве раскрепощения нервных центров...
- Потрудитесь не перебивать, - тот, кто представился Зигмундом, начал проявлять признаки нетерпеливого раздражения, какие обычно свойственны молодым аспирантам, зарабатывающим себе на жизнь преподаванием на младших курсах. - Вы задали вопрос, я на него отвечаю. А именно, при выводе пациента из депрессивного состояния вами будет проведено несколько сеансов гипнотического внушения, на них вы убедите Адольфа Гитлера, будто он избранный сверхчеловек, который может излечить сам себя одним только усилием воли. Пациент в результате прозреет и сочтёт себя богоизбранным... Сами того не подозревая, вы, доктор, разбудите в обычном не очень честолюбивом человеке такие духовные силы, такую уверенность в себе, что за ним пойдут миллионы.
- Куда?
- На завоевание планеты.
- И как всё закончится... если я всё же возьмусь за лечение?
- Ваш пациент не сумеет достичь мирового господства, его армию разобьют союзники - нынешняя Антанта, - но главным образом, к разгрому приложит руку Россия. Однако эта борьба будет стоить человечеству десятки миллионов жизней. И все ужасы нынешней мировой войны покажутся детским лепетом перед масштабами новой бойни, и начнётся она всего через пару десятков лет. Мы бы хотели...
- А кого вы представляете?
- Одну организацию. Вам её название ничего не скажет...
- И всё же?
- "Мемориальный союз Холокоста".
- Странно, о каких огненных жертвах1 речь? Всесожжение практиковалось с античных времён, когда свирепствовала моровая язва. Вы об этом?
- Нет, о геноциде целого народа. Впрочем, вирус нацизма можно назвать и пандемией. Инфекцией, поражающей всё человеческое в человеке.
- Вы хотите сказать, что мой пациент... мой возможный пациент захочет уничтожить вполне конкретный народ, возомнив себя посланником высшей силы?
- Да, и не один. Большая часть его планов может осуществиться, потому мы и обратились именно к вам, дабы избежать многочисленных жертв...
- С моей помощью? Избежать жертв с помощью моих действий?
- Скорее, с помощью вашего бездействия.
- Слишком всё это напоминает...
- Бред? У вас будет достаточно времени проверить всё, что мы говорили по факту событий. Не оказалось бы только поздно, не пришлось бы пожалеть! Решайтесь, герр Фостер.
Видение в углу ординаторской потеряло резкость очертаний, заклубилось неясною дымкой, а потом и вовсе исчезло.
Эдмунд ещё некоторое время находился в полной прострации, но голос старшего военного фельдшера вырвал его из задумчивости:
- Доктор Фостер, где вы?! Пора заняться регистрацией новых больных. Здесь есть несколько любопытных экземпляров, которые должны вас заинтересовать. Вас и вашу диссертацию...
- Фельдшер Краузе, вы же медик. Образованный человек. Отчего тогда несёте подобные глупости?
- Виноват, герр Фостер!
"Боже, как он великолепно безграмотен", - подумал Эдмунд без особых эмоций, поскольку давно притерпелся к манере фельдшера неверно строить фразы, и пошёл в приёмный покой.
Врач Эдмунд Фостер в очередной раз внимательно изучал дела солдат, прибывших в госпиталь с Западного фронта три недели назад. А Западного фронта уже не было. Впрочем, как не было и фронта Восточного. Сегодня, 11 ноября 1918-го завершилась первая мировая война. Немецкая делегация в 5:12 утра по Гринвичу в железнодорожном вагоне маршала Фоша в Компьенском лесу подписала условия капитуляции. Так что же получается, господа и дамы? Эти странные люди-видения в каплевидном коконе оказались правы в мелочах... стало быть, верно и главное, касаемое психики ефрейтора Гитлера? Или нет?
Как там его можно вылечить? При помощи гипноза, внушив больному, будто бы он избран Богом, потому - избавиться от слепоты для него дело пустяковое. И побочный эффект - желание стать вторым мессией и своею волей вершить, казалось бы, невозможное - владеть умами народов, возвеличив одну великую титульную нацию? Хм... интересно... Но если учесть, что самому потом придётся пасть жертвой своего пациента... Стоит ли сомнительная известность насильственной смерти, не слишком ли дорогая цена? А если всё повернуть иначе? Соблазн проверить теоретические изыскания на практике, был настолько велик - зубы от нетерпения сводило. И пациент-то гипервнушаем - очень кстати. В этом доктор успел уже убедиться.
*
Над Потсдам-плац Берлина перетяжки юбилейных плакатов пузырились под воздействием лёгкого весеннего ветра, наполняющего сердца и души населения благоговейным экстазом. Двадцатипятилетие Третьего рейха праздновали с особой помпой. Накануне Великого Шествия Нации гордые янки капитулировали после семи лет локальных партизанских войн. Выдохлись. Признали Фюрера и великих ариев, отказавшись от звания титульной нации на отдельно взятом континенте.
Союз Советско-арийских социалистических республик Третьего рейха встречал новую пятилетку ударным трудом добровольцев из коммунистического союза Фостерюгенд.
- Вы ошиблись. Это не он. У рейхсканцлера неважно со здоровьем - простудился во время поездки по Сибири.
- Ну, как же! Вот - на трибуне! Сам! Хайль Фостер! Фюрер с нами!
*
- Так вы берёте сценарий?
- Да, миссис...
- Мисс, мисс Ройфа.
- Мисс Ройфа, мы покупаем сценарий и право на экранизацию. Но мы хотим знать, кто его автор. Не станет ли потом этот человек предъявлять свои права?
- Не волнуйтесь, речь идёт об одном русском инженере, который оказался в Аргентине после войны. Последствия плена, нежелание вернуться на родину. Именно он поручил мне заключить договор, снабдив полномочиями. Вот доверенность, нотариус вам должен быть известен...
- Они взяли, дорогая? Они взяли?
- Да, мой фюрер. У этих гринго нет ничего святого. Они готовы купить историю человеческих страданий. Ради прибыли ни родную мать, ни близнецов не пожалеют.
Хелена Берта Амалия2, в свои далеко не юные годы оставалась всё такой же роковой женщиной, какой её знали в далёком 36-ом Олимпийском году.
"Невероятно, он стал очень похож на того, чью жизнь прожил. Даже без парика и грима похож, - подумала Хелен. - Фюрер, тот самый, первый, заигрался в двойников, испугавшись участи приговорённого им Эрнста Рёма3. Но переиграть психиатра на его поле даже неординарным личностям не под силу. А бороться против первого врача Третьего рейха - и вовсе гиблое дело. Вот и лежит теперь где-нибудь в подвалах НКВД... Или МГБ, как там его теперь называют? Лежит и сам себя изображает, сам себе же двойником являясь".
- Милая, - прервал её размышления бывший фюрер, впрочем, нет - не бывший. Фюрер до тех пор не бывший, пока жив, - милая, сколько они нам перечислят?
- Триста тысяч... за всё... Неплохой куш, не правда ли?
- Это твои деньги теперь, Хелен! Я уже слишком стар...
- Мой фюрер, вы ещё хоть куда!
- Знаешь, очень трудно жить в состоянии накрахмаленного воротничка...
- Что вы имеете в виду?
- Трудно всё время делать стойку, когда хочется разом покончить счёты с существованием.
- Не малодушничайте, Эдмунд, вы не заслужили такого финала.
- Мне страшно, Лени. Я всюду вижу ангелов, этих чёртовых ангелов, больше похожих на солдат рейха! Я прожил чужую жизнь, спасая свою. Теперь пришло время ответить.
- Не печальтесь, мой фюрер, всё образуется! У вас просто плохое настроение сегодня... Поспите, а я пойду к себе.
*
- Доктор пришёл! Герр Фостер, проснитесь!
- Что - привезли новых пациентов с фронта, Штилике?
- Я не Штилике, Эдмунд. Я Зигфрид Краузе, ваш лечащий врач. Забыли? И не мудрено - чёртова инфлюэнца! У неё столь странные осложнения нынче осенью.
Не успел приехать домой, а мне уже сообщили, дескать, вы пришли в себя... и я сразу - в клинику, незамедлительно. Рассказывайте скорей о своих видениях! Вы так много и бессвязно говорили в беспамятстве, находясь в критическом состоянии. Умираю от любопытства - хотя бы часть фантомов удалось отфиксировать?
- Да, доктор! Двух ангелов... в белых халатах запомнил. Они пытались что-то внушить. Подождите, подождите - сейчас сосредоточусь. Ах, вот - мне следует, наплевав на клятву Гиппократа, не лечить какого-то ефрейтора... Потом они меня... убили? Точно - штыком! А ещё я несколько десятилетий считался фюрером нации. Да, и всё это оказалось не более, чем сценарий фильма, который некой красивой женщине, вероятно, моей любовнице, удалось продать американцам.
- Весьма и весьма любопытно, Эдмунд. А почему вы сказали, будто вам предписывалось не лечить некоего военного? Вы были врачом во сне?
- Да, был. Мне кажется, я и в реальности что-то понимаю в данном вопросе.
- Но вы же не медик, Эдмунд!
- А кто я?
- Эдмунд Мария Фостер, разумеется... Фюрер немецкой нации. Да не бледнейте вы так! Я всего лишь шучу. Не фюрер, а федеральный канцлер.
- Хорошо, доктор, а почему тогда здесь на окнах решётки?
- Это ради вашей безопасности, герр Эдмунд.
- И много у меня врагов?
- Как у любого государственного деятеля: хватает, чтобы не пренебрегать мерами защиты.
*
На экране затемнение, побежали титры.
- И это ваш сценарий, Лени?
- Да, мой фюрер.
- И почему так всё запутано?
- Один мой знакомый психиатр... из клиники в Пазевальке говорил, человеческое подсознание настолько тёмная нематериальная субстанция, что лучше даже не пытаться её понять. А подсознание он называл хранилищем атласа путей господних, коие, как известно, неисповедимы.
- Ха, я даже знаю имя вашего знакомого. Ещё он утверждал, будто человеческий разум - узник собственного представления о мироустройстве, моя нежная фрау...
- Фройляйн, Эдмунд. Исключительно - фройляйн...
- Разумеется, Лени. Разумеется, - протянул человек, очень напоминающий известного диктатора, если бы тот дожил до преклонных лет. - С тех пор, как набитый дерьмом мешок - Петер Якоб, ваш муженёк, бросил вас гнить в американской тюрьме... Он всегда мне не нравился, этот выскочка - не то лётчик, не то альпийский стрелок.
- Ах, мой фюрер, я тогда была непростительно молода...
- Вечно молода, Лени! Что ж, я вполне доволен фильмом.
*
Поздним осенним вечером 1918-го года капрал Краузе вывез скончавшегося накануне в результате кровоизлияния в мозг рядового похоронной команды 16-го Баварского резервного полка по имени Эдвин Фортес на малоприметное кладбище в стороне от дорог. Четыре недели назад этого пациента доставили вместе с ефрейтором Гитлером в Пазевальк после того, как обоим удалось пережить газовую атаку англичан. По дороге в госпиталь Эдвин вёл себя крайне агрессивно: кидался на санитаров сопровождения и на своего собрата по несчастью, утверждая, что тот развяжет новую мировую войну, ещё кровавей прежней. Словно бы во власти простого штабного посыльного, к тому же - страдающего психическим расстройством, были возможности и средства, доступные лишь сильным мира сего.
В клинике рядового немедленно изолировали в отдельном боксе, дабы не тревожил контингент потенциальных дезертиров и неврастеников. Очень скоро оказалось, что Эдвин простужен, давали себя знать ночёвки на холодной осенней земле. Вдобавок начала нарывать плохо залеченная свежая штыковая рана в левом межреберье. Боец периодически симулировал или в самом деле впадал в беспамятство по дороге в Пазевальк. Позднее, стало понятно - он не притворяется, поскольку пациент несколько дней не приходил в сознание. И только всё время бредил, поминая никому неизвестного австрийца Шикльгрубера, некую Лени Рифеншталь и, как ни странно, доктора клиники Эдмунда Фостера, называя последнего вождём нации. Откуда Фортес знал имя врача, если никогда его раньше не видел, да и слышать о нём не мог, осталось загадкой.
Дальнейшее обследование показало, у рядового крупозное воспаление лёгких - результат свирепствующей в войсках испанки, посему изоляция в тёплом боксе оказалась очень даже кстати. Госпиталь Пазевалька занимался психическими заболеваниями, специалистов по общей терапии, а тем более инфекционистов здесь не было, да и лекарств тоже. Потому-то пациента лечили исключительно аспирином. Доктор Фостер предполагал отправить недужного в обычный госпиталь, но оттуда ему ответили, мол, это совершенно исключено: всё заполнено ранеными, а больным гражданскими болезнями места нет.
*
Капрал Краузе методично копал могилу. Фельдфебель Штилике стоял рядом и насвистывал что-то из Моцарта. Спешил побыстрей покончить с неприятным заданием, но не помогал, избегая возникновения прецедента - кадровый военный не обязан содействовать вольноопределяющемуся.
Впрочем, стоять без дела оказалось не просто скучно, но и прохладно. Вальтер поёжился, расправил плечи и, распоров шов на мешке, заменяющем гроб, посмотрел в лицо умершего, осветив его фонарём... Чёрт, до чего же умерший Фортес похож на ефрейтора Гитлера. Этого псевдо-слепого фельдфебель запомнил из-за истерики, которую тот закатил около месяца назад, когда был доставлен в Пазевальк с другими дезертирами. Будто братья-близнецы - Адольф Гитлер и Эдвин Фортес - просто не верится! А может, здесь просто ошибка или чей-то злой умысел? Впрочем, какое дело старине обер-фельдфебелю до комбинаций доктора Фостера - он всего лишь исполняет приказ.
Аккуратно прикрыв солдата брезентом, капрал сбросил его с тележки и волоком дотащил до ямы. Столкнул вниз. Труп неловко повернулся, словно хотел присесть. Пришлось даже вставать на колени и шерудить внизу подвернувшейся под руку штакетиной.
- Чёрт, Вальтер! Он - кажется, живой. Что будем делать?
- У тебя какой приказ, Краузе?
- Закопать покойника на кладбище, подальше от больницы.
- Подальше и поглубже, верно?
- Так точно, господин фельдфебель!
- Тебе разве приказывали рассуждать?
- Но я не сумею живого закопать!
- Тогда добей его!
- Я не могу так, Вальтер, ты ведь знаешь...
- Наградил же Господь помощником, фарфлютер шайзе менш! - ругнулся Штилике и потянул с плеча винтовку, примыкая штык.
Эпидемия испанки стремительно набирала обороты в ослабленной войной плоти Германии. Именно испанский грипп мог бы пресечь другую эпидемию - пандемию нацизма - похоронив "нулевого пациента". Если только доктор Фостер не замыслил какой-то иной, какой-то хитрой многоходовки...
Обильно посыпав хлоркой покойника, Краузе взялся за лопату. Работал он очень быстро, поскольку стемнело как-то разом, а масла в фонарь санитары залили совсем немного. К тому же, было жутко не по себе - тени почти забытых детских страхов прятались в набухших влагой кустах.
1 - Холокост (Ολοκαύτωμα) - в переводе с греческого означает всесожжение.
2 - Лени Рифеншталь, полное имя Хелена Берта Амалия Рифеншталь (нем. Helene Berta Amalie Riefenstahl; 22 августа 1902, Берлин - 8 сентября 2003, Пёккинг) - немецкий кинорежиссёр и фотограф, а также актриса и танцовщица.
Рифеншталь является одной из самых известных кинематографистов, работавших в период национал-социалистического господства в Германии. Документальные фильмы "Триумф воли" и "Олимпия" сделали её активным пропагандистом Третьего рейха.
3 - Эрнст Юлиус Рём (нем. Ernst Julius Röhm; 28 ноября 1887, Мюнхен, Бавария, Германская империя - 1 июля 1934, Мюнхен, Бавария, Третий рейх)- один из лидеров национал-социалистов и руководитель СА (нем. Sturmabteilung, сокращённо СА, штурмовики; известны как коричневорубашечники).