В некотором царстве-президенстве жил-поживал себе гражданин Оладьин. Ну что вам фамилия-то не нравится? Оладьин, и всё тут. Не Аладдин же, в самом деле. Здесь вам не Ближний, хоть и восток таки Европы. А у героя моего - Оладьина - замечательные, между прочим, биографические данные: не был, не состоял, пол - мужской, потолок - среднее образование, мировоззрение - недалёкое. Что там ещё? Да и хватит, пожалуй, для первого случая. Но для второго - добавлю: с пятым пунктом у Оладьина в далёкую эпоху социалистического подхода к демографии и национальному вопросу всё неплохо сложилось. А теперь-то, когда капитализмом банковским из каждой подворотни смердит - мол, возьми кредит, дурашка, один лишь ты неопроцедуренным и остался - уж, не знаю, как сказать: может быть, зря раньше-то настолько хорошо дело обстояло. Впрочем - пустое.
Итак!
Жил себе некто Тимофей (в арабской транскрипции - Омар Шариф) Оладьин. Жил, думал о прошлом, мечтал о будущем, перебирал лампы, засовы, замки да петли рояльного типа в скобяной лавке. Он там на подхвате, на время чьего-то отпуска подвизался. Грустно Оладьину без достойной и хорошо оплачиваемой работы, без избитой, навроде истины, принцессы Жасмин в качестве супруги верной. В общем и целом, не везло гражданину сему ни "по жизни", ни по сюжету сказочному. Что поделать - не дал бог ни талантов умственных, ни наглости необычайной, ни везения маломальского.
И вот однажды...
...зашёл в лавку, где Тимофей за прилавком лапшу порционную себе на обед запаривал, некий гражданин с пронзительно-высверливающим взглядом тренированных на просмотре порнографической продукции и стенограмм заседаний Политбюро "того ещё ЦК" глаз. И сразу свои бельма-пуговицы на Оладьина-то и положил, посредством тяжёлого, будто гнёт для соления капусты, взора. Поинтересовался вполголоса, нельзя ли у вас, уважаемый, в лавке лампу одну раздобыть. Нужна, дескать, эта лампа по самый зарез души, по самый последний крючочек нейлоновой партийной сорочки, выпущенной фабрикой "Большевичка" лет уж и не счесть сколько тому обратно.
Надобно отметить, вошедший в лавку был, судя по тяжёлой челюсти, тянущей к полу всю голову, мужчиной нелёгкой судьбы. По всему видать, болел душой сей гражданин за свой народ без перерывов и выходных круглосуточно. От подобного нечеловеческого напряжения лицо его отливало томатными оттенками залежавшегося на провинциальной овощебазе продукта. Однако следует признать, случайная блуждающая бородавка (из некоторых источников - эксклюзивно-партийный атрибут) ничуть не портила мужественный профиль гостя.
Понятное дело, Оладьин спрашивает посетителя, что за лампа эта редкая, как выглядит, и отчего б ни поискать, раз настолько припёрло? Покупатель отвечает, давай, де, посмотрим среди разного-прочего антикварного товара. Лампу он сам безошибочно узнает - переживать на сей счёт не стоит. А далее замечает посетитель, как бы невзначай, будто ему лично самому нельзя вожделенный предмет в руки брать по причине не то болезни аллергической, не то заклятия под знаком "зю". Не то оттого ему лампу трогать нельзя, словно бы позволено сие действо лишь человеку нейтральному либо кристально чистому в каком-то узкопартийном смысле. А за себя, посетитель, стало быть, на все сто ручаться опасается.
Не увлекательно, скажем, стало Оладьину выяснять причину всех подобных странностей. Поинтересовался только, мол, что делать станем, когда найдём подходящий артефакт, если её покупателю руками брать заказано? Клиент усмехнулся тревожно, да и говорит, коли так получится - ничего страшного, пусть Оладьин сам её возьмёт и в портфель покупателя упакует, а за свою отзывчивость, дескать, "чаевых" получит предостаточно. И ещё добавил посетитель, будто азиатчиной ему не пристало заниматься, будет он щедрым, подобно князю европейского разлива, но есть одно условие!..
Оладьин, едва про условие услышал, сразу впал в состояние ипохондрическое, словно какой-нибудь меланхолик пожизненный: почувствовал, значит, опять его кинуть хотят по жизни, как кубик для игры в кости. А на кубике одни единицы на всех гранях. Но гражданин в штатском партийном костюме успокоил встревоженного нехорошим предчувствием героя:
- Не бойся, парень, всё будет в лучшем виде, а условие совсем простое - лампу тереть нельзя. Почему? Нельзя и всё. За то и платят тебе, как договаривались, щедро. Ну, если всё по инструкции, значит - и гонорар нешуточный.
Приступили к поискам, помолясь, что называется. Принялись все подходящие под общее описание лампы перебирать. Сначала на витрине: Оладьин достаёт и гостю показывает, а тот головой мотает отрицательно - не тот, дескать, предмет. В общем, не нашлось нужного артефакта.
Отправились в подсобку. Полчаса там пыль поднимали, словно половецкие кони по выжженной степи. Пришелец уже начал было разочаровываться, шептал себе под нос некую мантру, вроде: "Обманул... Грудинин, сука... Скинхедов родственник... Опороток немытый".
Но тут звякнуло-брякнуло, разверзлись хляби небесные... Пардон, про хляби - это другая сказка. Там ещё одиночное плавание фигурировало в сторону армяно-турецкой границы. В общем, вы в курсе.
А в лавке-то скобяной дело шло своим порядком: нашлась лампа вожделенная. Глаза у посетителя засияли, подобно свечам под образами, многократно усиленные оптическим эффектом золотой сусальности. Она, говорит, та самая лампа-то, с которой всё н а ч а л о с ь...
Что там началось, Оладьин не понял. Он просто лампу в руки взял и осмотрел. Ничего необычного, лампа, как лампа. Электрическая лампа накаливания. Однако довольно давно её изготовили, поскольку на коробочке дата указана. Такого-то, такого-то... двадцать четвёртого года, века двадцатого, самим Бонч-Бруевичем освящённая! Это ж надо же! Офонареть можно! А сохранилась, будто свеженькая... Лучше своих китайских сестричек современных выглядит. И волосок накаливания целый, в тугую вольфрамовую косичку завитый.
Держит Оладьин в руках лампу, а гость ему орёт голосом нечеловеческим:
- Не смей тереть! Давай быстрей её мне в портфель укладывай!
В голос орёт так, что багровость лица на залысины переехала, а бородавка надулась, будто жаба, того и гляди - лопнет от злости, в самостоятельность ударившись. А Оладьин, словно бы ждал подобной реакции, плечи расправил, возгордившись собственным непослушанием. Подумать только, всякий залётный покупатель может на него голос повышать, унижать бессистемно! Да где такое слыхано?! Взял Тимофей и потёр лампу, никакого подвоха не предполагая. Просто из вредности потёр.
За окном сверкнуло пару раз, заиграла до боли в печёнках, до почечных колик, знакомая мелодия "Марсельезы" на мотив "Вы жертвою пали..." (radio mix). Незнакомец с бородавкой, съехавшей в сторону галстука, запричитал что-то о "лампе Ильича", попавшей в грязные руки прислужника Золотого Капиталистического Тельца. Но его плач был немедленно заглушён известной Оладьину по фильмам с участием народного артиста Бориса Щукина ленинской картавинкой, льющейся, кажется, с небес:
- Добг'ый день товаг'ищ! Будем делать пг'едваг'ительный заказ? Г'еволюцию пег'манентную или же локальную? В комплекте с интег'венцией скидка до пятидесяти пг'оцентов. Г'астг'елы пг'илагаются бесплатно. Хоть массовые, хоть индивидуальные. Это аг'хиважно, товаг'ищ! А, кстати, где тут у вас можно взять немного кипяточку и отоваг'ить пг'одуктовые каг'точки? Пг'оголодался в чёг'товой лампе, дьявольски пг'оголодался, знаете ли, батенька...
Тут только Оладьин поднял глаза и обнаружил под потолком в углу, возле засиженного мухами портрета Первого Гаранта конституционных преференций вибрирующий профиль джинна с чудной фамилией, пишущейся через дефис, как годы жизни. Ульянов-Ленин. О-бал-деть, не встать!
Портрет Гаранта, видимо был принят некогда хозяином лавки в качестве залога, да так назад и не востребован. Ценность в репродукции представляла собой исключительно рама работы известного в определённых кругах багетного мастера, покрытая фонарной позолотой и аляповатыми вензелями. А вот изображение Первого со временем потускнело, хотя и выглядело озорно и несколько нетрезво, тем не менее, смотрелось вполне живенько рядом с материализовавшимся Ильичом, бледным от долгого сидения внутри стеклянной колбы.
- Эй, не спите товаг'ищ! Чему отдадите пг'едпочтение - г'еволюции пег'манентной или же локальной? Возьму недог'ого! - повторил вождь мирового пролетариата, слегка раздражаясь оттого, что ему никто не удосужился ответить.
Покупатель с бородавкой оправился от шока и заистерил тоненьким бабским голосом:
- А-а-а-а!.. Как же так?! Ильич продался! Даже революцию бесплатно не может! Как это всё не по Марксу выходит! Чистый Гегель на палочке!
- А что вы хотите, батенька? У нас самоокупаемость... ещё со вг'емён кайзег'а, знаете ли. Твёг'дый г'асчёт - пг'ежде всего! Непг'еменно! А как вы себе пг'едставляли вождя миг'овой г'еволюции? С голым, извините, задом? Вы, товаг'ищ, абсолютно не понимаете сути вопг'оса. Вы читали мою г'аботу "Как нам г'аског'ячить г'абкг'ин?" Вот почитайте, батенька, почитайте. Да, собственно, что я всё с вами да с вами? У меня же сегодня дг'угой основоположник... тьфу, повелитель. Слушаю вас, уважаемый... э-э-э... Оладьин? Пг'иказывайте, товаг'ищ Оладьин. Мы с вами в одной революционной лодке нынче. Пг'иказывайте! Только дайте сначала немного пег'екусить. Как говог'ят в наг'оде, на голодное бг'юхо никаких коммунистических идей, кхе-хе... глухота нападает.
- Вот тебе раз! Настоящий Ленин, чтоб я так жил, как вы выглядите! - Пришёл в себя Оладьин. - А вы кроме революций ещё что-нибудь делать умеете?
Но Ильич не отвечал, был занят другим вопросом. Он внимательно рассматривал портрет Первого Президента, будто школьники на экскурсии привыкли изучать картину Репина "Бурлаки на Волге" под чутким руководством одиозного экскурсовода. Лукавый взгляд первого председателя СНК (совета народных комиссаров, если кто запамятовал) скользил по благородной седине портрета, а сам вождь задумчиво цокал языком, словно увидел не стандартную репродукцию недавнего прошлого, а работу кисти самого Джорджоне, или даже Рафаэля Санти. Подобный гневному облаку Ульянов-Ленин повернулся в сторону Тимофея и строго спросил:
- Товаг'ищ Оладьин, вы комиссаг'?
- Ну, что-то вроде того, - хохотнул повелитель "лампы Ильича".
- Тогда скажи мне, комиссаг', кто такой на пог'тг'ете - цаг'ь-батюшка? На Г'омановых, впг'очем, не похож. - Ленинский перст изогнулся в форме вопросительного знака, повёрнутого в сторону господина Борисельцина.
- Это президент, первый президент, товарищ Ленин.
- Как в пг'оклятой импег'иалистической Евг'опе? Как же вы, товаг'ищ комиссаг' умудг'ились пг'осг'ать стг'ану? Вам точно нужна г'еволюция. И немедленно!
- А кроме революций вы ещё что-нибудь можете? - с надеждой на чудо спросил Оладьин в очередной раз.
- Вы совсем заг'апог'товались, батенька. Я же ни одного дела в своей адвокатской пг'актике не выигг'ал, что вы от меня хотите?.. Я гениальный теог'етик и пг'актик насильственного захвата власти. Вам мало? И как поётся в одной известной песне, есть у г'еволюции начало, нет у г'еволюции конца... Что это мы всё о г'аботе, да о г'аботе? Пожг'ать мне дадут, в конце-то концов, или нет? Смотг'ите, пг'икажу г'еволюционному патг'улю, вас живо в г'асход пустят за столь неуважительное отношение к вождю миг'ового пг'олетаг'иата... Непг'еменно! Не посмотг'ят, что вы хозяин лампы. Вот так-то, батенька.
- Ни хрена ж себе, ничего не умеет, кроме революций, а туда же - вождь...
- Не смей Ильича оскорблять, наймит капитализма! - заорал человек в партийном пиджаке с зацепившейся на лацкан бородавкой - на то место, где обычно располагается депутатский значок.
- А вам, товаг'ищ, было сказано, чтобы шли себе нахг'ен! Непг'еменно нахг'ен! Так какого, извиняюсь, Мундыча вам тут надобно? Шагали бы уже побыстг'ее! Каг'аул, как вы поняли, устал... Здесь вам даже не Тавг'ический двог'ец! Не заставляйте меня гневаться, товаг'ищ!
- Слушай, Ильич, ты на этого деятеля внимания не обращай. Сейчас поедим и побеседуем... Может быть, мне никогда так не везло, как сегодня... - незаметно перешёл на "ты" Оладьин, всё ещё надеясь на то, что удастся приручить своего нового джинна и заставить его потрудиться, дабы привести в порядок пошатнувшиеся финансовые дела.
Когда бородавчатый с позором удалился, Оладьин повесил на дверь магазина наскоро написанную от руки табличку "ЗАКРЫТО НА ПАРТИЙНЫЙ ПЕРЕУЧЁТ", а сам быстренько наметал на прилавок кое-какой продукции... из съестного.
Вождь с наслаждением хлюпал корейской лапшой, забодяженной в пластиковой плошке, и не уставал нахваливать:
- Пг'идётся побыстг'ее устг'оить г'еволюцию для ког'ейских товаг'ищей. Заслужили своим, безусловно, коммунистическим подходом к пище. Всем одинаково. Любо. Аг'хилюбо!
- Владимир Ильич, а что, точно ничего-ничего, кроме революций?..
- Сказал же, нет...
- И зачем тогда?.. Послушайте, Ильич, а как я могу вас обратно... в лампу вашу именную отправить?
- Тепег'ь, батенька, никак. Тепег'ь, покуда коммунизм не устаканится на всей планете, я никуда от вас не денусь... Не г'асстанусь с коммунизмом, стану вечно, блин гог'елый, живым! Так и пег'едайте всем паг'тейцам! Мол, жив Ильич, и тепег'ь даст пг'осг'аться всем оппог'тунистам и слизнякам из меньшевиков. Как Маг'кс свят, даст!
При этих словах Ильич не удержался, взял себя левой рукой за отворот пиджака, а правой продемонстрировал известный всем советским архитекторам жест "верной дорогой идёте, товарищи".
- А если я лампу того, кокну, как яйцо Кощеево? - понял, что иного пути, кроме членовредительского, не осталось, Тимофей (Омар Шариф) Оладьин.
- Ой, ёксель-моксель, экспг'опг'иацию экспг'опг'иаторов мне тут... ты чего служивый!? Не тг'онь, паскудник!!! Не...
*
Рано утром дежурный Хранитель Тела привычно проверил температуру внутри помещения и прошёл в центральную часть Пирамиды... Саркофаг был пуст. Абсолютным образом! Архипуст!
Во всё остальном... ничего не изменилось. Только немного пованивало серой и лампадным маслом на основе елея...
...а взамен разбитого Оладьиным в пылу полемического азарта прибора трудолюбивые китайцы выпустили два миллиарда новых... Эти энергосберегающие лампы нового поколения прослужат долго, и никто в них больше никогда не обнаружит ни одного вождя... Ни живого, ни вечно живого. Даст Бог, так будет и дальше. Вот таким образом.