Анна грелась в паровозной будке. У машиниста будка была даже больше, поэтому он, не сумев поместиться, где следует помещаться машинисту, бежал вприпрыжку за локомотивом и вспоминал Льва Николаевича недобрым словом. Навстречу поезду двигался путевой обходчик Герасим со своей служивой сучкой Мумуней. На 12-ой версте Московско-Петербургской чугунной дороги они все и встретились. Тургенев позднее писал: "Не было барыни. Это всё результаты моего неумелого обращения с морфином. Зато машинист со стоптанными до подмышек от долгого бега ногами вошёл в историю РЖД в качестве легендарной личности. Чего и вам желаю! Любящий вас, Иван Андреевич Некрасов-Голенищев-Нащёкин".
Критики только рот раззявили от удивления. Они-то точно знали имя и даже отчество Александра Сергеевича Аксакова. Не нам с ними спорить!
А мы и не спорим - ни к чему это вовсе, любил говаривать после трудовой терапевтической смены академик Вовси, выжатый, как канарейка в крепкий колхидский чай с бульбачками.
Меж тем, не всё било ладаном и в доме Облонских. Искали Анну, Анюту, Аннушку, отправившуюся на Николаевский вокзал за билетами не то в Париж, не то в Сарапул. Никто из троих беглянок так и не попался сибариту Стиве на глаза, намозоленные квартальными, подьячими и лицами без определённых занятий, коими, обычно, полны как сени, так и вестибюли вокзалов в это тревожное время года.
"А не зайти ли мне в ресторацию? - подумал разочарованный Облонский, приспосабливая вставные челюсти для долгого застольного ренессанса. - В греческом зале нынче сиртаки подают... Как там было у классика? Ехал грека через раку... Боже, какой слог высокий! Эй, вы нынешние, нут-ко! Нет ответа, а грех Зорба и ныне там, как говорится".
Дальнейшие показания свидетелей прибытия поезда имени братьев Люмьер прямо указывают на то, что коней на переправе не меняли. Но это ещё не истина в последней подстанции. Оставался дизель-генератор для освещения тёмных родимых пятен нашей классики. Вот и воссияло!
На огонёк влетел Елдырин, снял пальто и Кафку, ударился в ноги, потом - оземь, обратился сивым селезнем и был таков. Но не таков был Жил, что из смежной сказки заглянул - занять щепотку соли, муки сусечного поскрёба да малый децл дрожжей, чтобы испечь пиццу, видимо, к тезоименитству.
Жил вольготно раскинулся по столу щедрым щербетом дастархана, чем привёл в полный восторг мусьё Облонского, скромно ужинающего дежурным блюдом Николаевского вокзала - изысканным семилетним "Мартелем" с "николашками": ломтиками лимона, обильно посыпанными растворимыми баристами и тростниковым сахаром грубого помола. Чтобы помол не грубил слишком уж сильно, всем гостям ресторации предоставляли антидемпинговый сахарин, выработанный на предприятиях Бродского - однофамильца лауреата премии от изобретателя динамита на основе Карло Коллодия*. Того самого, что стал известен в мире благодаря косметической операции по изменению размеров носа. Жаль, Сирано не дотянул до сего счастливого момента.
Внезапно сделалось тихо, как обыкновенно бывает перед бурей, которая по уверениям крепкого горького пролетарского классика вот-вот грянет. За вокзальным окном что-то вдарило, потом сверкнуло. Половые мигом скрылись на кухне, преследуемые ужасом, проклятиями облитых суточными щами клиентов и неконтролируемыми охранкой чаевыми...
- Zipper fly, - со знанием дела прокомментировал Стива природный катаклизм.
- О чём речь ведёте сударь? - удивился восставший из ботвиньи господин в сюртуке английского сукна за соседним столиком. - Гроза вокруг, молнии освещают. А вы заклинаниями языческими бросаетесь. Не срамно ли самому-то?
- Я и говорю - молния, - оперативно отреагировал Облонский на критику снизу, после чего господин в сюртуке английского сукна улёгся в мельхиоровый тазик с устрицами, намереваясь отдаться там древнегреческому Морфею.
Тем временем. На дальнем полустанке Герасим укорял служивую сучку:
- Ы-ы, э-э-о о-о-о... драндулет...
"Ты смотри, выучил такое сложное слово, а всё немым притворяется", - подумала Муму, а вслух только взвизгнула - мол, ну-ну, не гони, начальник.
Подошедший к стрелке паровоз издал призывный рёв влюблённого овцебыка и прекратил движение - давить непутёвого путевого обходчика не входило в его бизнес-планы. Машинист со сточенными почти до подбородка ногами еле перевёл дух, прежде чем испустить его. Согретая в будке Анна гостеприимным жестом пригласила Герасима с напарницей разделить с ней горькую долю неумелой управительницы паровоза. Обходчик не заставил себя долго уговаривать.
Как становится ясно из перекрёстного допроса немого свидетеля и его не слишком разговорчивой помощницы, дальнейшие действия переросли из сугубо деловых в лично-интимные. А как же иначе, когда вокруг ни зги не видать, а развлечений хочется?!
А на Николаевском Стива Облонский продолжал грустить, то и дело впадая в крайнюю степень меланхолии, когда местная певичка, умостившая за роялем свои роскошные формы, ухитрялась подпускать петуха в самом неподходящем месте нотного насеста.
Ночной литерный из Санкт-Петербурга запаздывал, и потому ресторан был полон благодарными встречающими. Официанты просто сбивались с ног, ритма и со счёта. Бутерброды с севрюгой пропадали в голодных утробах, не успевая потерять девственность первой свежести. Пробойная икра не залёживалась на саксонском фарфоре, холодная телятина мироточила ароматною слезой, заставляя дам и господ позабыть давешнюю домашнюю трапезу, и легко уминалась под белое вино N21 от господина Смирнова или коньяки, изготовленные на винокурнях свежеобращённого дворянина Шустова.
Перевести стрелки - дело нехитрое, но как это сделать слабыми собачьими лапами, изгнанной из паровозной будки Муму? Вот и просвистел литерный мимо - на Транссиб свернул. А Герасим с Анной потихоньку тронулись в первопрестольную, заставив паровоз двигаться, подчиняясь механическому воздействию двух соскучившихся по ласке тел.
Каренин стоял на перроне, не помня себя, жены и таблицы умножения, не говоря уже о таблицах Брадиса и "Энеиде". Ревность душила его и разрывала на части, и только участливый носильщик сумел помочь "господину не в себе" остаться в рамках дозволенного уложением "О спорах и томлениях в присутственных местах империи". Носильщик, бляха N13/6, связал барина джутовой бечевой и повёз в участок, чтобы околоточный задал "невпопадочному мусью" верное эволюционное направление.
В то же самое время началось нешуточное движение в нижних слоях атмосферного столба, поскольку к вокзалу приближался "этот поезд в огне" с Анной и Герасимом на борту. Мумуня же стачивала свои лапки быстрым бегом по насыпи - никто не любит лишних глаз в алькове, пусть даже и таком неуютном, как паровозная будка.
Встречающие высыпали навстречу, полагая, что прибывает литерный из столицы. Высыпал и Стива. Каково же было его обаяние, когда в машинисте он узнал чумазую Анну. Стива даже прослезился, опростоволосился и позабыл, зачем прибыл на вокзал.
Внезапно Каренин вырвался из плена носильщика и бросился к паровозу с криками:
- Анна, не делай ошибку! Не доводи до греха!
- Уже довела, - прогавкала справедливая Муму.
Каренин тут же лишился чувств и свалился под колёса дрезины. Доставали его всем миром и таки достали - герой немедленно тронулся умом от обилия советов да любви.
Позднее упавшему на рельсы Каренину памятливые потомки воздвигли монумент "Граф Толстой спасает столичную переселенку из бездушных лап прогресса". Стива Облонский подался в Бурлюки и до конца жизни ездил на "Волге" ГАЗ-21 пепельного цвета. Анна вышла из паровоза и отправилась замуж за разговорившегося от многочисленных укусов и потрясений Герасима. Теперь они живут в Марьиной роще вместе с Муму и строят счастливое будущее, в котором нет места. Точка.
* - автор, вероятно, имеет в виду, что "отец динамита" Альфред Нобель соединил нитроглицерин с другим взрывчатым веществом, коллодием, и получил прозрачное желеобразное вещество, более высокой взрывчатости, чем динамит. Гремучий студень, как его назвали, был запатентован в 1876 г.