Я - Максим Гордеевич Чаадов, уроженец Москвы, 1889 года рождения. Мой отец - Гордей Исакиевич Чаадов - действительный тайный советник министерства иностранных дел, матушка - Александра Матвеевна, в девичестве Ильина, младшая дочь крупного мануфактурщика Матвея Ильина. Того самого, что из Псковских краев.
Я - третий ребенок в семье. Старший брат - Иван, и сестра - Анна, уже вполне взрослые люди и каждый из них нашел свое место в жизни. Иван стал купцом второй гильдии и удачно женился на дочери промышленника Демидова, отпрыска знаменитого рода уральских промышленников. Анна стала женой секретаря тайной канцелярии, какой именно я не знаю. Но мне думается, что место работы ее мужа каким-то образом связано с миром криминала. Отчего я так решил? Просто всякий раз, когда я его видел, он всегда был скрытен, молчалив и постоянно озирался, словно боялся, что за ним наблюдают. Впрочем, это мои домыслы, и не более того. Сергей - четвертый ребенок в нашей семье, младше меня на три года. Сейчас он заканчивает медицинский факультет и в скором времени станет дантистом. Не женат, но имеет девушку, которая, по его словам, непременно станет его женой.
Пожалуй, уместно начать эту историю с самого начала. Экспедиция профессора Харина - только малая часть того айсберга, коим является моя жизнь. В свое время я подробно расскажу обо всем, что произошло в том уральском лесу в конце мая 1916 года.
Редактор "Московских ведомостей" Иван Поликарпович Теньков долго рассматривал бумаги, которые принес с собой. Там были и мои аттестаты, и статьи, что не были пока опубликованы в газетах.
Забыл сказать, что я по специальности переводчик с итальянского языка. Однако вышло так, что журналистика стала не только средством зарабатывания денег, но и смыслом моей жизни. А после тех событий на Урале я твердо решил стать хроникером и биографом Станислава Петровича Харина (о чем получено письменное разрешение вдовы профессора, заверенное нотариусом Кольбахом при трех свидетелях).
Теньков долго смотрел на мои документы, а потом, отложив их в сторону, устало произнес:
-Таких как вы, молодой человек, полных надежд и иллюзий, я встречаю по десятку каждый день. Только профессия наша куда прозаичнее и лишена романтики. Это у Мопассана его милый друг Дюруа был обольстителем и сердцеедом, а у нас все несколько иначе. Вон, Мирон Авдеев, тот, что ведет хронику событий в высшем свете, живет со своей семьей во флигеле и ему едва хватает денег на хлеб с молоком. А ведь он здоровается за руку с князьями и графами, к тому же лично знаком с членами императорской семьи. А Милентий Фокин, ведущий криминальную хронику, был столько раз бит в подворотнях! И его даже три раза били ножом в грудь. Так что романтики в нашей работе мало.
При таких словах главного редактора у любого отпадет всякое желание работать репортером. Но только не у меня.
Моим первым журналистским поручением было взять интервью у профессора Мозеля. Кто это такой, я не имел никакого представления. Даже никогда до этого не слышал такого имени.
-Это не проблема, молодой человек, - утешила меня корректор нашей газеты Ираида Труфф, - поищите в подшивках нашей газеты, загляните в библиотеку, поспрашивайте у знакомых. Да мало ли откуда можно разузнать об этом человеке!
После трех дней сидения в библиотеке и листания подшивок "Ведомостей", я нашел немного информации об этом человеке. Генрих Мозель, профессор антропологии, действительный член российской академии наук, декан кафедры антропологии Московского университета, автор пяти монографий и сотни статей. Принимает постоянное участие в симпозиумах и конференциях по всему миру. Ну, это мне мало что сказало о Мозеле. Но, тем не менее, мне пришлось идти к нему на Тверскую и брать интервью.
Как говорится, "У страха глаза велики". Я боялся только первые пять минут, а потом беседа с этим чудаковатым стариком увлекла меня. Генрих Мозель оказался веселым старичком семидесяти пяти лет, с седой "козлиной" бородкой и круглыми очками в тонкой золотой оправе. Он поил чаем с крыжовниковым вареньем и рассказывал о своих путешествиях по миру. Слушать его было интересно, и его талант рассказчика потрясал меня.
-Это что! Вот мой старинный друг профессор Харин - вот кто кладезь самых интереснейших историй.
Имя это мне ничего не сказало. Я был так далек от научного мира! Моя первая статья вышла тридцатого августа, а в середине сентября Теньков поручил мне интервьюировать профессора Харина. Снова сидение за подшивками газет, листание журналов и книг, расспросы.... Как оказалось, Станислав Петрович Харин обладает званиями и регалиями не меньше, чем его друг профессор Мозель. Историк, он всю свою жизнь проездил по раскопкам как заправский археолог, так что звание профессора истории - это только первая часть его действительного статуса "профессор истории и археологии Станислав Харин". Беседовать с ним было легче: Мозель уже успел рассказать ему обо мне, и теперь Станислав Петрович был благосклонен и открыт. Мы беседовали часа три, и все это время я слушал его, не закрывая рта от удивления и восхищения. Вот это жизнь! Вот это воспоминания!
После интервью с профессорами меня "перебросили" на раскрытие темы войны, которая к тому времени была в своем зените. Я несколько раз выезжал на передовую и вел записки очевидца с места событий. От войны остались самые яркие и самые ужасные впечатления. Я сказал Тенькову, что больше не поеду смотреть на смерть и ходить по лезвию бритвы, играя с костлявой в опасные игры. Он понял меня и после этого не донимал меня поручениями подобного рода.
Коротко расскажу о профессоре (записано со слов самого Харина).
Станислав Петрович Харин родился 4 января 1848 года в Вологодской губернии. Отец его, Петр Севастьянович, был помещик известный в округе: пять сотен крепостных, которые остались при нем и после отмены этого самого крепостного права. А куда им, собственно, идти, если за душой нет ни земли, ни скота? Матушка Станислава Петровича, Мария Станек, была двоюродной сестрой влиятельного польского барона Мариуша Тулоровского, которому долгое время пророчили место вождя народа Речи Посполиты.
В семнадцать лет, окончив гимназию, Станислав был отправлен в столицу к старшему брату отца, Ивану. Тот занимался производством и продажей тканей, что приносило ему немалый доход. Но юный вологодский сибарит прибыл в Санкт - Петербург с одной целью - выучиться на адвоката, как того желал его батюшка. Спустя четыре года, уже повзрослевший Станислав прибыл в имение родителей. После праздничного ужина в честь приезда сына, Станислав поднялся на второй этаж огромного отчего дома. Там, в самой дальней комнате, в кабинете отца, обычно после ужина сидел сам Петр Севастьянович и занимался нехитрой бухгалтерией провинциального помещика средней руки. Войдя в кабинет, молодой человек положил на стол перед своим отцом аттестат.
-Вот, твое желание исполнено. Позволь теперь исполнить и мне мое.
-Какое же? - с интересом спросил отец.
-Я хочу стать археологом...
Отец удивился:
-Землекопом или рудокопом быть, оно понятное дело, прибыльно. Все польза от их труда. А с археологов какая польза? Тьфу! Роются, как кроты в земле, перебирают битые черепки, а потом с умным видом говорят, что человек произошел не от Господа, а от обезьяны. Богохульники!
Станислав улыбнулся:
-О происхождении человека впервые заявили не археологи, а антропологи. Точнее, даже не они, а путешественник и натуралист англичанин Дарвин.
-Я посмотрю, умный ты шибко стал в своей столице. Лучше бы учился, как вести хозяйство, и то полезное занятие. А то передам все братьям твоим.
Станислав только улыбнулся. Угрозы отца не испугали его и не могли заставить отказаться от намерения стать археологом. На следующее утро он уехал из имения, чтобы потом, только спустя семь лет, приехать сюда снова, но уже не в гости, а на похороны отца...
Окончив университет во второй раз, Станислав получил предложение от профессора Свитта стать его помощником. Имя Карелла Свитта было на слуху уже не один десяток лет. Именитый археолог и историк, он принимал участие во всех более или менее значимых экспедициях по всему миру. Харина он приметил после опубликования студентом-выпускником большой статьи, посвященной проблемам современной археологии. Конечно же, приглашение Свитта было подарком небес, и упускать такую возможность молодой человек просто не мог.
Вот так, учась у мастера и приобретая бесценные знания, Станислав Петрович Харин сам, спустя четверть века вошел в мировую научную элиту...
Утром 21 января 1916 года курьер доставил мне письмо...
"Любезнейший Максим Гордеевич! Имею честь пригласить Вас принять участие в моей новой экспедиции на Урал, коя предположительно состоится в мае сего года. Вы произвели не меня самые приятные впечатления, и посему предлагаю Вам должность моего личного секретаря и официального представителя нашей экспедиции во всех государственных органах власти. С уважением, Станислав Петрович Харин".
Это письмо застало меня врасплох. Право, я не ожидал такого. Ответить нужно было незамедлительно, и я написал, выразив свое согласие.
К первым числам мая Теньков сообщил мне, что в середине месяца я отправлюсь в служебную поездку на Урал вместе с экспедицией профессора Харина. По прибытии обратно в Москву, от меня требуется написать увлекательный очерк обо всем увиденном, так же, как я писал такие очерки на линии фронта меньше года назад...
Судя по всему, это профессор Харин постарался и смог убедить нашего главного редактора в том, что я - незаменимый участник экспедиции. Против авторитета маститого историка Теньков просто не мог устоять.
Таким вот образом я стал членом команды Харина. О своих коллегах я знал только со слов самого Станислава Петровича. Но опять же, эти фамилии были для меня пустым звуком. На тот момент были ничего не значащими именами. Но не сейчас...
К моменту, когда мы собрались у профессора, я был готов к путешествию. Семьи у меня не было, жил от родителей отдельно уже добрых пять лет. Я был никому и ничем не обязан.
Давайте я коротко расскажу о тех, с кем мне предстояло провести время в тягостях и лишениях на ближайшие несколько месяцев. О профессоре я уже хоть что-то написал, а вот про остальных напишу сейчас.
Анастасия Ивановна Милютина. Меня удивило, что такая молодая и симпатичная женщина оказалась хирургом. Нет, честно, я никогда в жизни не то, что не видел, даже не слышал о женщине - хирурге. Она произвела на меня приятное впечатление.
Волин Алексей Теодорович. Картограф. Бука и молчун. Сам себе на уме. Мало говорит и почти не выражает своего мнения. Его поведение настораживает и отталкивает.
Андрей Аркадьевич Апраскин. Веселый мужчина старше меня лет на десять, от силы - двенадцать. Историк. Коллега профессора. Очень начитан. Образован. Хорошо воспитан.
Смирнов Феоктист Илларионович. По виду мужик деловой, хваткий. Молча выполняет работу. Знает свое дело.
Ласкин Петр Данилович. Как и Смирнов - геолог. Те же деловые качества. Такие люди невольно вызывают уважение.
Ну, и Паров Федор Силыч. Работяга, слов на ветер не бросает. Исполнительный и ответственный.
Это короткая характеристика моих сотоварищей. И как показало время, я не ошибся в своих ощущениях об этих людях.
В поезде я занял купе вместе со Станиславом Петровичем. Попутчиком он оказался просто великолепным! Рассказывал истории из своей жизни и при этом успевал давать какие-то полезные и необходимые сведения для нашей будущей экспедиции.
Со слов профессора, потерянный во времени народ обладает уникальными возможностями, о которых многие не подозревают. Например, умение читать мысли или вторгаться в сознание других. Звучит это, конечно, фантастически, но профессор клялся и божился, что именно так написано в некоторых скрижалях, обнаруженных им на территории Западной Сибири. Спорить с ним я не стал. Я верил в то, что видел сам или смог ощутить своими органами чувств. Каждый из нас остался при своем мнении и своем взгляде на мир и вещи в нем...
Каждый вечер мы собирались в нашем купе, и профессор давал короткие указания каждому из нас. Он коротко и ясно говорил о том, кто и что должен делать во время экспедиции. Наша конечная точка - станция Битоково, в ста сорока пяти верстах к северо-западу от "горного города" Екатеринбурга. По приезду на эту маленькую станцию, мы, высадившись и сгрузивши весь наш скарб, стали ждать представителя уральского отделения Академии наук. Им оказался относительно молодой человек лет тридцати пяти, щеголевато одетый, с модными тонкими усиками и тростью в правой руке. Впечатление он произвел двоякое: с одной стороны он подражал столичным денди, а с другой... Если он работает в таком солидном учреждении, как Академия наук, то ему простительно такое франтство - умные м талантливые люди порой выглядят и ведут себя странно и чудаковато. Семенов Сергей Игнатьевич. Так он представился нам, при этом пожав каждому руку, а единственной женщине в нашей компании он галантно поцеловал руку.
Пока отправленный профессором Паров искал подводы и нанимал рабочих среди местного населения, мы зашли в трактир, что примыкал к зданию вокзала. Время было раннее, и мы решили позавтракать. Я заказал котлету и толченую картошку с ломтем домашнего хлеба, остальные заказали примерно такое же блюдо, поскольку выбор еды у трактирщика был не велик. А вот профессор позволил себе жареную курицу, салат из свежих овощей и красное вино. По всему было видно: Станислав Петрович любил вкусно и сытно поесть уже с самого раннего утра. Скажу сразу: мы, рядовые участники экспедиции, могли располагать суммой в сорок пять копеек на завтрак, а денежный лимит профессора, как вы понимаете, был неограничен.
Не успели мы позавтракать, как пришел курьер и принес приглашение на встречу с научным обществом уральского отделения Академии наук. Харин, конечно же, согласился, предоставив нам полную свободу выбора: или ехать, или провести время до трех часов пополудни в другом месте. С профессором поехал только Апраскин. Остальные разбрелись по маленькому городку. Семенов отправился переодеваться, поскольку ему надлежало препроводить нас к месту стоянки лагеря. Милютина и Ласкин ушли смотреть известные только им достопримечательности. Право, до сих пор не могу понять, откуда в такой глуши достопримечательности, кроме городской церкви и дома главы города? Я остался с Феоктистом Илларионовичем Смирновым в трактире...
Проговорили о разном, но, в основном, о наших успехах и неудачах. Время за разговором прошло незаметно. Потихоньку стали приходить все наши. Последним пришли Харин и Апраскин, а минутой спустя в трактир вошел и Федор Паров. Погрузка на подводы заняла полчаса. В пятнадцать сорок мы отправились в лес, на исходную точку наших поисков.
Профессор, я и Волин ехали в первой подводе. В руках картографа была типографская карта местности. Именно по ней мы и ориентировались. Алексей Волин постоянно сверялся с картой, недовольно качал головой, а спустя четверть часа нашей поездки вглубь леса, неожиданно заявил:
-Не сочтите за грубость, Станислав Петрович, но эта карта - полнейшее дерьмо!
-Это я уже понял по вашему виду, - улыбнувшись, произнес профессор.
-Руки бы поотбивать за такую халтуру! - негодовал картограф, все же продолжая сверять маршрут по отпечатанной в местной типографии карте.
-А вот вам и будет первое поручение: вы сделаете новую, точную, карту местности. А, Алексей Теодорович?
Волин согласно кинул головой. Харин обещал ему солидный куш, и ему нужно отработать, неважно как, эти деньги.
-Это задание я поручу проконтролировать Апраскину, Андрею Аркадиевичу. А он уж и решит, кого вам отрядить в напарники. Но, вероятнее всего, им станет наш новый знакомый Семенов Сергей Игнатьевич.
Так все оно впоследствии и случилось.
Проезжая по узкой тропе, я буквально физически ощущал опасность, густо замешанную на страхе. Не знаю почему, но мне было по-настоящему неуютно и страшно. А еще я чувствовал на себя взгляд из леса. При мысли, что лес живой и наблюдает за незваными гостями, меня ввергало в панический страх. Ну как тут не вспомнить о мифических Фобосе и Деймосе?
К закату мы кое-как добрались до места. При этом, порядком поплутав и задобрив золотым рублем старика-лесовика. Звучит смешно, но нам пришлось кинуть в кусты рубль, и только тогда мы наконец выбрались из заколдованного места.
Лагерь разбили на берегу небольшой реки Ульянки. Река ничем не впечатлила меня, относительно узкая и совсем не глубокая. Вброд перейти не удастся, но переплыть на лодке за три минуты вполне возможно.
Пока снимали поклажу, размещались на месте и ставили палатки, прошло еще часа два. Настало время ужина. На этот раз пища была скромной - каша, сваренная на костре, и чай с сахаром.
Наступила ночь. Наша палатка соседствовала с палаткой Волина, потом шла палатка Милютиной, и последней была палатка Парова.
Утром, на рассвете, я вышел по малой нужде наружу. Лагерь был пуст. Костры догорали, поблескивая едва видимыми язычками пламени. Проходя мимо потухшего костра у нашей палатки, мой взгляд невольно наткнулся на блестящий предмет. Заинтересовавшись, я наклонился и достал из золы совсем короткий отрезок шнура. Таким обычно перепоясывались на Руси времен ее крещения и немного позже (вспомнилась прочитанная когда-то книжка о Древней Руси, в которой было детальное описание костюмов русичей). Блестела на этом обрубке, как оказалось при более внимательном рассмотрении, золотая нить. Только откуда взялся тут этот шнурок в нашем лагере? Или все-таки в лесу есть кто-то, кто наблюдает за нами?
Так и не найдя ответа (да и искать его, если честно, мне не хотелось в этот ранний час), я сунул находку в карман брюк, решив рассказать все профессору, как только представится удобный случай.
После завтрака я улучил момент и отозвал профессора в сторону. Все рассказал, и Харин, немного помолчав, попросил показать шнурок. Я достал его из кармана и протянул профессору. Тот внимательно рассмотрел его и вернул, попросив пока никому не говорить о находке.
Потом Апраскин, Смирнов, Волин и Семенов вместе с полудюжиной рабочих отправились на противоположенный берег Ульянки. Им предназначалось начать вести поиски на той стороне реки, ближе к горам. Связь держали через посыльных, коим надлежало быть в нашем лагере к восьми часам вечера. Именно через них мы и узнали, что Волин и Семенов отправились на составлении карты местности.
А потом была странная находка на опушке у лагеря...
Высотою в фут, достаточно тяжелый, объемом в три вершка, из камня, испещренного узорами, некая болванка неизвестного предназначения. Харин тут же выдвинул версию, что это некий ритуальный предмет. Спорить с ним никто ни стал в силу нашей неосведомленности по данному вопросу. Он аккуратно завернул находку в тряпицу и отнес в свою (нашу) палатку.
Ночью меня разбудило странное слабое свечение. Завернутая в тряпки каменная болванка слабо светилась, положенная профессором у своего изголовья. Свет был мерцающим и едва заметным. Неожиданно начавшийся ветер сильными порывами раскачивал нашу палатку. На мгновение мне стало жутко. Решившись, я бросил на мерцающий камень свою куртку.
Я так и не рассказал профессору о случившемся ночью, решив при случае поведать ему эту жутковатую историю. Да, как видно, не случилось...
Потом произошло страшное: в лагерь принесли мертвое тело Семенова. Волин бесследно исчез. В лагере пополз едва слышимый ропот о проклятии этих мест. Это роптали недалекие умом рабочие, сознание которых было насквозь пропитано сказками о недобром и жестоком к чужакам лесе. Мне было смешно слышать их слова. Тогда было смешно, но не сейчас...
Именно тогда Харин принял решить объединить лагеря. Тело Семенова, с раскуроченной толстым колом грудью, положили за лагерем, выставив дозор из рабочих для охраны от дикого зверья. Вызвали Апраскина. Я видел, как профессор начал сильно нервничать...
Наконец Андрей Аркадьевич прибыл, и почти тотчас же Харин велел похоронить тело несчастного Семенова. Парова Апраскин отправил в город за полицией (этим и объясняется его задержка на том берегу Ульянки). Хотя, я могу и напутать что-то в хронологии событий, но общий смысл остается верным.
Забыл упомянуть вот еще о каком событии. К удивлению многих Станислав Петрович стал жаловаться на сердце. Случилось это сразу же после его визита на опушку, где была найдена каменная болванка. Анастасия Ивановна несколько раз осматривала профессора, давала ему пилюли и порошок. Но профессору не становилось лучше. На коротком совещании у костра тем вечером мы решили, что причиной недомогания профессора является слишком напряженный ритм работы, потрясение от смерти Семенова и таинственное исчезновение Волина. Милютина обещала следить за здоровьем Харина и по мере сил ограждать его от утомительных занятий. Ему как-никак уже почти семьдесят.
История с Ахтанкой, рабочим из местных, так незначительна и малоинтересна, что рассказывать о ней и отнимать тем самым ваше время, считаю неуместным и лишним.
Перейду к той части событий, которые навсегда изменили меня.
Тем утром лагерь был разбужен пронзительным криком, доносившимся из леса. Первым выскочил я, держа в руках винтовку. Серьезное оружие, которое мы держали на случай нападения крупных зверей. Потом из палатки вышел Апраскин. Кто-то из рабочих подал ему какой-то предмет не больше ружейного патрона. Крики не смолкали. Отвлекаться на Апраскина, вертевшего в руках поданую ему вещицу, времени не было. Я вызвался отправиться в лес и узнать, кто и зачем кричит. Нет, я не герой из русских сказок, отважный и смелый до безрассудства. Просто кто-то должен был стать таковым. Ну а если уж совсем честно и без пафоса - я хотел произвести впечатление на Анастасию Ивановну. Понравилась она мне сильно. Теперь уже можно говорить. А тогда я был уподоблен подростку, преисполненному идиотского куража и никому не нужной отваги. Вот так, с бравадой и гордо поднятой головой я вошел в лес.... Дурак.
И тут началось!
Крик манил все глубже и глубже, и я шел вперед, навстречу неизвестности. И вдруг, раздвинув низко свисающие густые ветки, я увидел опушку. А на ней высокий частокол, которым огораживает одиноко стоящее в опасном месте поселение. Возле частокола, на вспаханной земле площадью не больше ста квадратных аршин, работало четверо или пятеро мужчин. В белых рубахах, с длинными светлыми волосами и такой же бородой. Ну, вылитые русичи из картин прочитанной мной книги!
Я замер, не веря своим глазам. Откуда тут могло появиться такое? И пока я пытался привести в порядок свои мысли, рядом со мной раздался едва слышный шум. Я резко повернул голову. Передо мной стояла девушка точно в таких же одеждах, как и те, что работали в нескольких саженях от меня. Страшно стало, но виду я старался не подавать. А она, какая-та вся яркая и лучистая, смотрела на меня, улыбаясь, словно мы были знакомы.
Наконец, пересилив свой страх, я начал разговаривать с ней. Ее звали Велижа. Странное имя. Такое я никогда не слышал. Ростом она была несколько ниже меня (а ростом я, скажу вам, удался не маленького), волосы цвета спелой пшеницы заплетены в толстую косу ниже пояса, глаза даже не синего, а какого-то фиолетового цвета, с примесью серого. Голос Велижы был тонким и мелодичным. Говорила она мало, но слова из ее уст доносились, как чарующая слух мелодия из флейты в руках искусного музыканта. Не мудрено, что она мне понравилась.
Встреча с Велижей закончилась так же неожиданно, как и началась. Едва я изъявил желание пройти в ее городок за частоколом и спросить разрешения у ее отца отпустить Велижу со мной в наш лагерь, как она испуганно побледнела. Девушка начла лепетать что-то о том, что нужно спросить разрешения какого-то Лаэра. Тогда я подумал, что так зовут ее отца или старшего брата. Знаете, в семьях с архаичным воспитанием, кои имеют место быть и в наши дни, такое поведение дочери вполне уместно, и оттого я не удивился такому желанию Велижи.
Она исчезла у меня на глазах. Я отвернулся в сторону, отвлеченный шумом у частокола, а когда повернул голову, Велижи уже не было. Право, времени прошло всего несколько мгновений!
Но задумываться об этом не было времени, ибо ворота частокола отворились и в поле стала выходить большая процессия. Впереди шли мужчины, за ними старики, а потом уже женщины и дети. Возглавлял это шествие высокий мужчина с посохом в правой руке. Этот толстый шест был намного выше своего владельца, немного кривоватый, с большим набалдашником в виде шара. Но больше мое внимание привлек амулет на груди предводителя: узоры на нем мне сильно напоминали те, что на камне, который нашли рабочие на опушке у лагеря. Именно тогда я понял -наша находка имеет непосредственное отношение к этому неизвестному народу, живущему обособленно и не имеющему никаких сношений с миром, что расположен за пределами этого леса.
Это шествие меня заинтересовало, и я, укрываясь в кустах и держась на расстоянии, но так, чтобы не терять их из виду, следовал за людьми в белых одеждах.
Вскоре пришли на большую опушку. Солнце уже светило ярко, несмотря на ранний час. Вожак встал посреди образованного остальными людьми круга, и, подняв голову вверх, стал потрясать посохом, называя имя, услышанное мной от Велижи. По всему выходило, что Лаэр - не ее близкий родственник, а некое божество, сродни Яриле или в нашем понимании - Господу богу. Вот так дела! Неужели это какая-та секта? А что, вполне поверю. Сколько их таких таится в лесах. Скопцы, старообрядцы, манихеи. Ну, с последними я погорячился - такие вряд ли есть в наших краях, но кто знает, что таит в себе сомнение и незнание?
Теперь я больше склоняюсь к тому, что этот человек с посохом не вождь, как я думал вначале, а жрец. И этот религиозный деятель уж сильно походит на друида. Но опять же: друиды жили в Галлии тысячу лет назад, а тут Россия, двадцатый век. При этом я не исключаю возможности некоего идолопоклонничества отдельно взятой группой единомышленников, коих не устраивают каноны нашей православной церкви. Что-то все как-то чересчур умно и запутанно у меня получается. Не проще ли сказать, что я не знаю, кто эти люди?
Жрец воздел руки к небу, и в экстазе стал кричать одно и то же: "Лаэр! Дай нам ответ!". Ну, бог и ответил. Непонятно откуда взявшаяся молния попала точно в посох, и жреца с силой швырнуло оземь. Я даже подумал, что этого крикуна пришибло мощным разрядом, ан нет! Он стал подрагивать, словно корчась в конвульсиях, а потом стал что-то говорить. С трудом поднялся, продолжая что-то бормотать. Что именно изрекал этот человек, я не слышал, пока он почти не закричал: "Лаэр требует крови чужаков!".
Все внутри меня похолодело. Холодная волна прошла по спине, на лбу выступили капельки ледяного пота. Ноги стали слабыми, и я едва держался на них, чтобы не упасть. Под "чужаками" жрец имел в виду нас, членов экспедиции профессора Харина. И произнесенное им пророчество якобы от Лаэра было однозначным: найти и уничтожить незваных гостей, сиречь нас.
Толпа людей в белых рубахах покричала с минуту, а потом разделилась на две группы: мужчины ушли вглубь леса, а женщины повернули в сторону, откуда пришли. Я решил вернуться и все рассказать профессору. Но тут возникла проблема: куда идти? Я не помнил, каким путем пришел сюда. Я наблюдал за процессией, и совершенно не удосуживался запоминать путь. Единственный выход, который у меня оставался - идти за теми, кто пришел сюда. Они - то знают дорогу обратно. И снова возникла дилмема: за кем идти? Мужчины ушли в глубь леса, чтобы обогнуть опушку и настичь их, мне потребуется время, но тогда я могу потерять их из вида и окончательно заблудиться. Остается только идти за женщинами. Они выведут к городку, а значит, к лагерю профессора. Я пошел за женщинами, стариками и детьми...
Велижу среди этой группы я не увидел. Во-первых, было порядочно далеко, чтобы узнать ее. А во-вторых, все женщины были в белых платках. Но сейчас это не имело никакого значения. Единственная мысль была скорее вернуться в лагерь и рассказать все профессору. Сколько прошло времени, я не знал. Но когда впереди показался знакомый частокол, я увеличил шаг и вскоре вышел к лагерю...
А дальше начало происходить то, что я могу назвать без преувеличения кошмаром и ужасом. Лагерь был пуст. Представьте мое состояние, когда вместо лагеря, в котором суетится пара-тройка дежурных и кто-то из основной группы, вас встречает пустота и мертвая тишина.
Меня обуяли страх, ужас и паника. Я просто не знал, что делать. И никто не мог мне помочь. Я, еще не потерявший надежду, начал заглядывать в палатки моей и профессора, Волина, Милютиной... Все пустые. Костер горел, а над ним, подвешенный на жерди, висел котел, в котором бурлила перловая каша. Птицы, которые до этого щебетали до звона в ушах круглые сутки, сейчас молчали. Неожиданно меня пронзила мысль, от которой мне стало дурно: я опоздал и эти воинственно настроенные люди убили всех участников экспедиции. Если убили, то где тела? Возможно, они не убили их сразу, а пленили и увели к себе в городок. Ведь их бог требовал крови чужаков. И уже в лагере случится ритуальное жертвоприношение с пролитием крови.
Да, наверное, все так и случилось. Лагерь пуст. Я кинулся на опушку, на которой нашли первый, и, вероятно, уже последний артефакт. Но и там было тихо и безжизненно. Где искать всех наших, я не знал. В отчаянии и смятении я вернулся в лагерь. Сел у первой же палатки и обхватил голову руками. Я остался один...
Просидел я так довольно долго. Наконец, решение пришло само собой - идти обратно и постараться освободить моих товарищей.
А на самом деле получилось все несколько иначе. Как говорится: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Я не знал, где именно находится путь к тому городку. Деревья со стороны моей и профессорской палатки были как назло одинаковые. Не поверите, но все так и было. Как на подбор, ровные, одинакового роста, ветвистые. А особых примет того места я не запомнил. Сами понимаете, не до того мне тогда было. Зашел в лес раз, прошел до кустов. Нет, не то... Повторил попытку. Сколько раз я входил и выходил из этого, ставшего мне ненавистным леса, я не помню. Наступала ночь. С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Ночевать одному в пустом лагере мне не хотелось. Страшновато, знаете ли.
А что делать? Придется ночевать. Подготовился к ночлегу основательно: накидал в костер у палатки дров, утеплил свое место для сна теплой одеждой, вытащил револьвер Харина и положил рядом с собой. Завтра с утра приступлю к поиску города иноверцев. Только бы опять не опоздать! Понятное дело: этой ночью я так и не уснул...
Я с трудом дождался наступления рассвета.
А утром, едва наступил рассвет, я начал повторять попытки поиска выхода на городище. Промучился я так до обеда, вымотался и уже отчаялся. Отчаяние червем грызло мое терпение, а внутренний голос настойчиво бубнил одно и то же : "Брось это дело. Брось!".
Был момент, когда я готов был пойти на поводу внутреннего голоса. Но потом, выругавшись от всей души, я начал повторять попытки. Тщетно. В такой ситуации любой бы уже махнул рукой и прекратил искать неведомо что. Но только не я! Близился вечер. Устал я неимоверно. Хотелось кушать, пить, полежать и просто отдохнуть. Но мысль о том, что где-то в заточении те, с кем я прибыл сюда, не давала покоя и заставляла продолжать поиски.
Как-то незаметно я впал в полудрему. Сказывалась усталость и мое душевное состояние. Из забытья меня вывел пронзительный крик, тот же самый, который направил мои стопы в лес. Естественно, понимая, что это подарок небес, и я могу найти тот город иноверцев, я соскочил и пошел на голос. Шел напролом, не разбирая дороги. Но перед этим мой разум надоумил меня оставить метку у деревьев, на случай, если снова придется искать тот город с частоколом. На большую осину повесил белую тряпку - лоскут разодранной для этих целей простыни. Теперь будет спокойнее, и не буду сутки искать то, что находилось в дюжине саженей от палатки.
На частокол я вышел довольно скоро. Было как-то подозрительно тихо. Подойти вплотную не составило труда. Обошел поселок, огороженный деревянными столбами с заточенными верхушками. Это заняло не так много времени. Дальний от меня конец городка упирался частоколом в лес, а большие и широкие деревянные ворота смотрели строго на север (ориентироваться по сторонам света меня научили еще в школе). Мне удалось найти щелочку между бревнами (в большинстве случаев зазоры вежду ними были забиты мхом) и заглянуть вовнутрь. Десятка три домов, обыкновенные срубы из лиственницы, пара телег с запряженными в них лошадьми, пара снующих меж домов кошек. Странно, но я не увидел и не услышал лая ни одной собаки. Меня начало беспокоить отсутствие людей. Я же сам шел за группой человек в тридцать! И они вошли в этот поселок. А где они теперь?
Озадаченный этим, я растерянно стоял у вбитых бревен, стараясь осмыслить все происходящее. Ко мне не сразу пришла и следующая, наверное, более актуальная на данный момент мысль: а как я попаду внутрь поселка? Перелезть через частокол? Нет, меня увидят и... Войти через ворота? А кто откроет, и как я проникну через охрану у этих самых ворот? А охрана должна быть, в этом я не сомневался. Теперь я стоял в окончательной растерянности. Похоже - тупик. Я вернулся в лес, так чтобы видеть опушку с поселком иноверцев, сел на корточки и стал буравить взглядом проклятый частокол, будто это решит все мои проблемы.
Вечерело. Начал подниматься ветер. На небе откуда-то появились темные, судя по всему - грозовые, тучи. Мне ничего не оставалось, как вернуться в ставший мне прибежищем покинутый лагерь профессора...
Еще одна бессонная ночь...
На этот раз под утро было невыносимо холодно и я, промерзший до костей, вылез наружу и подсел к остывающему костру. Подкинул дров, подвесил на таган медный чайник с речной водой, дождался, пока он вскипит, бросил в кипящую воду горсть заварки. Горячий чай теплом растекся по моему окоченевшему телу. Сидеть и ждать неизвестно чего от незнамо кого - глупо. Пора продолжать искать путь спасения своих товарищей.
На этот раз я взял с собой револьвер профессора. Оружие в таком деле никогда не будет лишним. Ориентируясь на лоскут простыни, что вчера привязал к ветке осины, я вошел в лес. Идти в этот ранний час было тяжело: и луна почти не светила, и солнце еще не взошло. Шел по памяти, по памяти отсчитывая шаги. Вот и кустарник, за которым должна быть огромная опушка. Так и есть. Все еще прячась за ветвями деревьев и не выходя из леса, внимательно смотрел на частокол. На всякий случай сунул руку в карман брюк и нащупал оружие. Штурм - крайняя мера. Патронов всего семь, на всех может и не хватить. И вот когда я собирался направиться к поселку, деревянные ворота со скрипом открылись и в саженях десяти меня показались четыре молодые женщины. Я замер. Затаил дыхание. Они могут услышать мое дыхание и тогда все пропало. Как жалко, что я не могу сделать бесшумными гулкие удары моего сердца в этой предрассветной тишине!
Они прошли всего в нескольких шагах от меня. И эти считанные секунды стали для меня вечностью. Я видел их и слышал их неспешный протяжный говор. Судя по лукошкам в их руках, эти женщины собрались в лес по грибы или ягоды. План созрел почти мгновенно: каким-то образом выкрасть одежду одной из них и пробраться в поселок этих людей. Немного погодя я все тщательно обдумал. Самая высокая их этих женщин была немного ниже меня, по комплекцией мы вроде бы похожи. Я пошел за ними, таясь по кустам и стараясь не шуметь. Действительно, минут через пятнадцать (так мне показалось) они вышли на опушку, усеянную земляникой. Я молча наблюдал за ними, выжидая момент, когда эта высокая женщина останется одна. Одна она не осталась, к моему сожалению, но уже на исходе своего похода, когда лукошки были полны красных мелких ягод, эти сборщицы даров природы изъявили желание искупаться. Значит, где-то рядом река. Они прошли немного дальше, скрывшись среди кустов. Я поспешил за ними, стараясь не упускать их из вида. И вот показался пляж. Именно пляж. Мелкий песок, пологий спуск. Первые три, в том числе и моя "жертва", уже скинули одежды и стали входить в прозрачную воду Ульянки. Господи, они решили купаться в столь ранний час! Вода же уподоблена льду! Но для них этот холод был нипочем. Меня мало интересовал процесс купания, мое внимание было приковано к одежде. Третья сборщица ягод вошла в воду немного позже остальных. Теперь путь к одежде был открыт! Едва дождавшись, когда они отвлекутся, весело плескаясь в реке, я стремглав кинулся к вороху из белья, и, схватив запримеченную рубаху, кинулся обратно в лес. Дело сделано, господа! На удивление все прошло легко...
Надеть рубаху - дело нескольких секунд. Как я смотрелся в этой одежде, меня мало интересовало. Проверив наличие револьвера в кармане брюк, я пошел в обратном направлении тому, каким пришел на берег. На душе было отчего-то неспокойно. Что-то было не так. Что? Сделав несколько шагов, я остановился. Ну конечно же! Какой я идиот! Эти купальщицы выйдут из воды, начнут одеваться и вот тут обнаружится, что одной рубахи нет. Что они станут делать? Естественно, пойдут обратно и предупредят своих в поселке. И что тогда? Я размышлял минуту, но не более. Перестрелять их всех к едрене матери и решить все вопросы? Выстрелы в такой час в лесу слышны на десятки верст. Нет, это не выход. Остается только одно: спешить и успеть раньше них попасть в поселок. А уже внутри него я могу обезвредить охрану у ворот и освободить пленников. Ох, как-то гладко все получается! Но план мне очень понравился. Я ускорил шаг, спеша к частоколу. Подойдя к воротам, я постучался. Маленькое окошко в створке ворот приоткрылось, и пара глаз внимательно посмотрела на меня. Я стоял, опустил голову, тряся свою рубаху, словно отряхивал свою одежду. Не заметив ничего подозрительного, ворота со скрипом открылись. Я быстро юркнул за ворота, успев краем глаза приметить сторожа. Дряхлый с виду старик лет восьмидесяти с толстой дубиной в правой руке. Интересно, он вообще может поднимать свое орудие? Обидеть старика не позволяла совесть, но если не заставить его молчать, то он разбудит весь поселок. Я подошел к нему, все еще пряча лицо.
-Чего тебе, Мария? - недовольно пробурчал он, смотря совсем в другую сторону.
Такое его поведение мне даже на руку. Я сделал один широкий шаг навстречу охраннику и прижал грудью к стоявшим вертикально бревнам частокола.
-Ты чего? - испуганно прошептал старик, бледнея на глазах.
Я, все еще храня молчание, с силой ударил его сжатым кулаком по голове. Горе-охранник стал медленно оседать, сползая по очищенным от коры бревнам, на землю. Я даже испугался: а не пришиб ли его случаем, силу-то я не особо рассчитывал? Но было не до этого, времени оставалось совсем мало. Я бросился бежать к ближайшему срубу. Откуда мне знать, где держат моих товарищей? Остановившись у двери, я не решился открыть ее. Прошел к окошку и осторожно заглянул внутрь. Нет, там профессора и моих знакомых нет. Спит семья: мать и трое детей. Кинулся ко второй избе. Тоже не то. Я мог пробегать в поисках Харина и остальных весь день. А времени нет совсем. Третий сруб оказался вообще без окон, судя по всему - амбар или склад вещей. Вот тут-то и могут держат пленных. Я дернул ручку. Закрыто. А чего я еще мог ожидать? Теперь моя задача открыть эту дверь. Не важно как - выбить ее или поддеть, снимая с петель. Вот бы сюда палку, да покрепче! Но ничего кроме револьвера у меня нет.
На востоке начало всходить солнце. Скоро, очень скоро проснется поселок. Но еще скорее вернутся собирательницы ягод.
Я постучался в дверь. Если там есть кто - ответят. Пускай не голосом, то стоном. Я прислушался. Тишина. Постучался сильнее и снова приложил ухо к двери. Вроде появился слабый, едва различимый стон. Неужели?! Я начал толкать дверь, чувствуя как хлипкий замок готов вот-вот сломаться. И когда дверь распахнулась - меня встретила кромешная тьма и стойкий запах чего-то перебродившего. Войдя в амбар, я несколько секунд моргал, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Когда глаза привыкли, я огляделся. В трех шагах от меня лежало что-то большое, походившее на мешок с зерном. Я подошел и коснулся это рукой. "Мешок" зашевелился. Кто, кто это? Харин? Нет, комплекция не та. Волин? Очень даже может быть. А, может, это Ласкин, он тоже человек не из маленьких? Я схватил лежащее тело за руки и волоком потащил к двери. И тут только я смог рассмотреть незнакомца. Это был мужчина лет сорока, рыжеволосый с всклоченными и торчащими во все стороны давно не мытыми патлами. От него разило перегаром на несколько аршин. Этот "мешок" был пьян!
Каково было мо разочарование! Я был готов пристрелить этого пьяницу на месте, уже не опасаясь быть обнаруженным.
С силой пнув его по спине, я процедил сквозь зубы:
-Где пленные?
В ответ - мычание и невнятное бормотание. Он сейчас не в силах вспомнить своего имени и где находится, а требуют от него чего-то более сложного. Ох, алкоголь во все времена был спутником русского человека! И даже у них, высокоразвитого (по словам профессора Харина) народа, находились вот такие исключения из правил.
Я поднял подол длинной рубахи и достал из кармана брюк револьвер.
-Пристрелю, как собаку!
Я был готов запустить в это невменяемое тело весь барабан.
Но я быстро остыл. К реальности меня вернули пронзительные женские крики. Это вернулись с реки собиральщицы ягод и, судя по всему, увидели тело стража ворот. Дела мои плохи, они поднимут весь поселок, а этого мне никак не нужно. Оставив мычащего пьяницу на пороге амбара, я бросился вглубь поселка. Срубы стояли ровными рядами, по пять в шесть рядов. Три десятка изб, а каждой в среднем по три человека. Выходило, что население поселка едва ли дотягивает до сотни. А если учесть, что мужчин сейчас здесь нет, а это минус человек шестьдесят - семьдесят, то остается примерно тридцать женщин, стариков и детей. Кто-нибудь обязательно выскочит на крик, и тогда - пиши "Пропало"...
Я растерянно остановился между двумя избами и пытался сообразить, как мне дальше быть. Единственное, что я осознал со всей ясностью - мое дело пропащее. Выхода нет, я в ловушке.
Меня бросало то в жар, то в холод. Мысли бешено крутились в моей голове, и я начал представлять не самые радостные перспективы моего дальнейшего бытия. Тут - то и настало время вспомнить все молитвы, обращенные к Господу и архангелам, в надежде на чудесное спасение...
Где-то совсем рядом послышались голоса. Явно ищут меня. Паника. Она стала всем моим существом. Простите, приходится прибегать к таким вот оборотам, но поставив себя на мое место, вы сможете понять мое состояние. Прижался спиной к первому же попавшемуся мне на пути срубу и замер. Голоса стали раздаваться все ближе. Я стал медленно продвигаться вперед, надеясь выглянуть из-за угла и определить, где находятся мои преследователи. Распластавшись по стене, как лист, я медленно двигался вперед. Спиной почувствовал спину. Голоса преследователей были за углом. Все, мне конец! Я закрыл глаза, представляя дальнейшее. Или меня прибьют на месте, или бросят в темницу до прихода мужчин, а там уже пощады мне ждать не придется...
Я молился. Молился горячо, отчаянно, как никогда еще в своей жизни. Если честно, то мне стало жалко себя. Это только дурак не жалеет себя, а остальные, умные, знают себе цену. Я стал мысленно отсчитывать секунды до наступления моего краха. Одна... Две... Три.. Четы...
Досчитать до конца не успел - дверь за мной распахнулась и чья-то сильная рука, схватив меня за рубаху, затащила внутрь избы. Все произошло так неожиданно, что я не сразу сообразил, что к чему. А когда начал понимать, кто-то прошептал у моего уха, обдавая лицо горячим дыханием:
-Тихо. Очень тихо.
Я не сопротивлялся. Судя по голосу - это женщина. Откуда в поселке быть мужчинам, если все они ушли на войну. Осталось - то двое мужиков, и то: один - немощный старик, а второй - пьяница?
Я не ошибся. Это была женщина лет пятидесяти, достаточно внушительных размеров, с чисто славянским типом лица, русыми волосами до пояса.
-Тебе что надо?
Я понял: лучше ответить, иначе она может применить силу, коей в ней было куда больше, чем у меня. Пришлось все честно рассказать.
-Нет, про таких не знаю, - замотала она головой, - знаю, что есть чужие недалеко от нас, но до них нам нет никакого дела.
-А тогда куда ушли ваши мужчины? - осмелев спросил я.
-Не твое дело, - грубо оборвала она меня, - будем ждать нашего Сорга, он спросит Лаэра, что делать с тобой.
Час от часу не легче! Ушел от одной опасности, чтобы найти другую.
-Велижа, кто она? - спросил я уже ради любопытства.
-Откуда ты знаешь ее? - удивившись моему вопросу, произнесла женщина.
-Так, услышал о ней от вашего охранника, - решил соврать во благо спасения чести девушки. Судя по всему, Велижа играла некую значимую роль в жизни этого общества, и говорить о нашем знакомстве я посчитал неуместным.
-Этот старый греховодник всегда успеет все рассказать первому встречному, - недовольно пробурчала она, еще не зная, что, по всей видимости, я пришиб кулаком старика.
-Пригласите Велижу, - попросил ее я.
Женщина с интересом посмотрела на меня. Такой наглости она явно не ожидала. Но я так выразительно смотрел на нее, что она согласно кивнув головой, быстро покинула избу, предупредив меня никому не открывать и отойти от окна. Пока я был один, у меня было время осмотреться. Небольшая комната, посередине печь, справа от нее, у дверей, полки с домашней утварью, слева - широкая лавка с лежащей на иней шубой. У окна стол и три колченогих табуретки. Вот и все, что находилось в этой избе. Немного и совсем без изыска, только самое необходимое в простой жизни отшельницы. Невольно мое внимание привлек шум за окном. Осторожно подойдя к давно не мытому (если оно вообще хоть раз мылось) окну я посмотрел во двор. Три женщины, потрясая топорами и ухватами, что-то говорили хозяйке дома, в котором находился сейчас я. Та внимательно их слушала, кивала головой и постоянно показывала в сторону леса, что был справа от ее дома. Наконец разговор окончился, и хозяйка вошла в дом. И как только отворилась в дверь в комнату, на пороге предстала Велижа. Я не видел ее в окно и даже не подозревал, что она придет так быстро. Она показалась мне еще красивее, чем я видел ее в первый раз в лесу. Высокая и красивая, она пленила и очаровывала. Девушка внимательно смотрела на меня, так и не проронив ни слова.
-Она - дочь Дорна, великого и всемогущего провидца и колдуна. Для чего ты звал ее? - вопросила женщина, продолжая смотреть то на меня, то на Велижу. Вот так-так! Эта девушка - дочь колдуна. Такое ощущение, что я попал в сказку, а на дворе ведь век двадцатый...
-Я ищу своих товарищей, - и мне снова пришлось перечислить имена всех тех, с кем я прибыл сюда издалека.
Велижа внимательно выслушала меня. Несколько минут молчала, а потом произнесла:
-Нет у нас твоих друзей. Нет, и не может быть.....
-Как это нет?! - возмутился я, - Я сам слушал и видел, как ваши мужчины отправились на схватку с чужаками. А чужаки в этом лесу только мы!
Велижа улыбнулась. Насторожила меня эта улыбка. Недобрым веяло от нее. Я внутренне напрягся, приготовившись услышать любую, пускай даже и самую страшную, новость.
-Твои друзья не у нас, - произнесла девушка, - они у борегов...
От услышанного голова моя закружилась, а ноги потеряли крепость. Бореги? Они у борегов? Тогда эти люди кто? Куда я попал, если это не город борегов?!
-Слушай меня внимательно, - Велижа взяла меня под локоть и подведя к лавке, осторожно посадила, - тут нас никто не тронет. В этот дом никто не посмеет войти.
-Слушай меня внимательно. Мы - иноверцы, те немногие, что не приняли христианство, и поклоняющиеся своему богу. Для нас чужаки - это наши самые старые и заклятые враги - бореги. Именно на битву с ними и отправились наши мужчины...
Еще в те времена, когда на Руси знать не знали, и слыхать не слыхивали о христианстве, когда время и года считались от создания мира, появились первые вестники новой религии. Случилось это весной 795 года. В эти земли пришли странные люди. Это были старики и немощные, всем своим видом вызывающие жалость и сострадание, но ведущие себя так, словно они были князья: общались со знатью на равных, позволяли себе хамить и не проявлять уважения ни к князю, ни к простолюдину. Их стали ненавидеть и презирать, многим просто при их появлении отрубали головы или топили в реках, но меньше их не становилось.
Именно эти странные люди и твердили то, что потом вспоминали многие годы: "Придет новый год и настанет крах всего, что вы привыкли видеть, о чем хотели знать и чем хотели жить!" Слова эти мало кто воспринимал серьезно, но они твердили свое. И люди стали бояться перемен. Любое слово князя люди принимали, как попытку причинить вред, и вскоре началась смута. Была жестокая и долгая сеча. Брат убивал брата, а сын шел на отца. Умирали все: и младенцы, и старики, так и не поняв, за что принимают смерть. И вот живыми остались только три племени: Дорн, Сорг и Ман.
Дорн остались на прежнем месте, Сорги ушли туда, где заходит солнце, а Маны отправились на восход. Прошло еще несколько сотен лет, пока в этих краях не настал мир. Забылись споры и обиды. Постепенно на землю Дорнов стали селиться и другие народы. Все было мирно и спокойно, пока не пришли бореги. Народец маленький, едва ли можно насчитать сотню домов, но очень воинственный и знающий многое из того, что не было ведомо даже самому богу Дорну. И бореги стали постепенно захватывать все больше и больше земли. Такого коренной народ этих мест не мог стерпеть, и начались мелкие стычки. Побеждали то одни, то другие. Все это продолжалось до лета 1288 года от сотворения мира, когда на поле у горы Ар столкнулись войска Дорна и борегов. Четыре дня и три ночи шла кровопролитная сеча и наконец, она кончилась так же внезапно, как и началась: бореги попросили мира. Опьяненные своей победой, воины Дорна побросали оружие и отправились домой, неся на плечах радостную весть о победе. Но... коварство борегов раскрылось слишком поздно. Их огромное войско стояло за рекой Порна в лесу у самого подножия горы Ар. Дорога, единственно ведущая в земли народа Дорн, была перекрыта. И вот когда солдаты, радостные и счастливые от победы, ступили на тропу в лесу у горы Ар, бореги вероломно напали и перебили всех солдат. Выжило лишь трое, которым и удалось придти в свои земли и поведать о коварстве борегов. Тогда жрец Дорна вопросил нашего бога, Лаэра, о том, как быть им. И Лаэр ответил. Он требовал крови борегов и сказал, что между нашими навсегда воцарится война и ненависть. И отныне бореги для Дорна - чужаки, кровь которых должна непременно проливаться каждое лето. Ненависть между двумя народами так сильна, что каждое лето у горы Ар в день летнего солнцестояния происходит сеча. Победитель получает право властвовать на земле врага, как на собственной. Скоро настанет тот решающий день...
Слушая Велижу, я по-прежнему не мог понять, кто они есть на самом деле. С одной стороны, все понятно: они не бореги, а с другой - уж слишком все просто получается: в лесу бог знает, сколько лет живет народ-отшельник, ни с кем не общается и ни о чем вокруг не знает. Звучит в духе романов Жюля Верна. Велижа, мило улыбаясь, смотрела на меня. Ох, нелегко было у меня на сердце! Решение я принял не сразу, но принял по зову и гласу души.
-Помогите мне вернуться обратно в лагерь, - только и попросил я.
Она согласно кивнула головой и взглянула на хозяйку избы.
-Как стемнеет, мы отпустим тебя. А пока сиди тут и не выходи. Не выходи на улицу и не подходи к окну, - голос девушки стал неожиданно холодным и серьезным.
Я молча кивнул. Вечером так вечером. А завтра начну поиск этих самых борегов. По крайней мере, мне хоть что-то стало известно, только пользы от этой новости никакой. Ни где лагерь, ни где их искать, я не знал.
Маясь от безделья, я еле дождался вечера. Настали сумерки. В избу вошла Велижа. Хозяйка дома к ее приходу успела приготовить пироги с рыбой и грибами. Мы отужинали, и теперь я был готов вернуться обратно в покинутый лагерь.
И только когда совсем стемнело мы - я, Велижа и хозяйка избы, в которой я нашел спасение и приют, подошли к частоколу. Подходили крадучись, пригибаясь и вздрагивая при каждом шорохе. Оказывается, в самом дальнем краю этого грозного с вида забора, есть место, где со стороны поселка насыпан вал и любой мог спокойно перелезть острозаточенные бревна. Так я и сделал. Велижа заверила меня, что рубаху, которую я украл у сборщицы ягод, она прикажет перекинуть через частокол немного дальше, в лесу. Выбора у меня не было, и я согласился. Поблагодарил за помощь и скрылся в лесу. Обратный путь до лагеря преодолел за несколько минут. Ноги сами нашли путь обратно. И только увидев палатки, я позволил себе облегченно передохнуть.
Вышел из леса и обомлел. У палатки Волина горел костер. В подвешенном над огнем котелке кипела вода. В лагере кто-то был! Меня охватили противоречивые чувства. Радость и страх. А вдруг это чужие? Они случайно вышли на наш лагерь и теперь хозяйничают, как настоящие хозяева. Сунул руку в карман и ощутил холод металла револьвера. С ним мне стало немного спокойнее. Но кто был в лагере: свой или чужой?
Мои размышления нарушил вышедший из соседней палатки человек. Было порядком темно, и я не мог рассмотреть незнакомца. А он, повернув голову в мою сторону и едва взглянув на меня, направился к костру. Оторопев от такого поведения, и я вытащил револьвер. Сделал несколько шагов вперед, держа на изготовке пистолет. И только теперь смог рассмотреть в отблесках костра этого человека.
-Алексей Теодорович? - словно не веря своим глазам, произнес я.
Вот это да! Я ожидал увидеть кого угодно, но только не Волина! Он ушел с Семеновым, потом Сергей Игнатьевич погиб, а следы картографа потерялись. И вот он в лагере, сидит у костра и заваривает в котелке чай.
-Да и я, четно говоря, весьма удивлен, - произнес Волин, помешивая деревянной ложкой черную жидкость в алюминиевом котелке над костром.
-А что произошло? Куда все делись? - недоуменно вопросил я, окидывая взглядом пустой лагерь.
-Об этом и я хотел вас спросить...
Право, я не знал, что и ответить. Вкратце рассказал Алексею Теодоровичу историю своей авантюры. Тот внимательно, не перебивая меня, слушал рассказ, потом, отхлебнув из жестяной кружки кипятка, тихо произнес:
-Не бореги там значит были...
Я подтвердил. Больше он ни о чем не спрашивал и не говорил. Особо просить его рассказать, где он был сам, и что на самом деле случилось с Семеновым, мне не хотелось - устал очень. Да и он был измотан порядком, о чем красноречиво говорил его вид.
Разошлись по палаткам. Уже завернувшись в тулуп профессора, я вновь вернулся мыслями к воспоминаниям произошедшего со мной. Да и появление Волина настораживало. Нет, я, конечно, был рад появлению знакомого лица, но где-то внутри я испытывал странное чувство беспокойства.
Услышал, как Волин ушел спать. Слышал протяжный и заунывный вой волков в лесу, уханье не то филина, не то совы...
Достал револьвер из кармана и положил его рядом с собой. Так, на всякий случай. Что-то волки этой ночью слишком громко выли.
Не помню, как уснул. И спал до утра крепким беспробудным сном. Так что, если бы волки и захотели бы меня сожрать, я бы не сопротивлялся.
Вылезши из палатки, я увидел Волина, склонившегося над картой, которую он расстелил прямо на земле. Я стал подходить к нему, а он, подняв на мгновение голову, одарил меня пустым взглядом и снова уперся взглядом в карту.
Когда до него осталось три или четыре шага, Алексей Теодорович одним движением скомкал карту, выкинул руки вперед, кидая ее мне в лицо, а сам вскочил, хватаясь за лежащую рядом с ним палку. От неожиданности я опешил, остановился и растерянно смотрел не картографа. А тот, поднявшись на ноги, стал медленно приближаться ко мне, угрожающе помахивая толстой палкой, некогда бывшей ветвью дуба. Я попятился назад, понимая, Волин настроен крайне воинственно. Противопоставить ему я ничего не мог - револьвер был в палатке, а ничего другого у меня не было. Медленно мы приближались к моей палатке. Волин молчал, зловеще скалясь и смотря на меня своими сверкающими и полными ярости глазами.
Что мне оставалось делать? Я метнулся к палатке, юркнул в нее и начал шарить рукой в поисках револьвера. Волин уже стоял надо мной и бешено колотил палкой по палатке. Он явно надеялся забить меня до смерти.
Наконец найдя свое семизарядное оружие, я выстрелил в то место, откуда шли удары. Раз...второй... третий...Удары прекратились. Раздался хрип Волина. Для надежности я выстрелил еще два раза.
Минуту или две спустя я осмелился выползти из палатки. Сильно болела ушибленная Волиным левая рука и плечо. Картограф лежал на земле, раскинув руки и отрешенно смотря на синее небо. Грудь его, простреленная мною четырьмя пулями, сочилась алой кровью. Он был еще жив. И когда я подошел к нему, продолжая держать на мушке лежащего картографа, Волин прохрипел:
-Лаэр... требует... крови...
Это были его последние слова. Он безвольно откинул в сторону голову, и его грудь перестала тяжело вздыматься. Волин был мертв.
Откинув в сторону пистолет, я сел рядом с телом картографа и задумчиво потер большим и указательным пальцами правой руки подборок. Опять Лаэр! По всему выходило, что Волин каким-то непостижимым образом связан с иноверцами. Чертовщина какая-та!
Посидев так некоторое время, я решил для себя одно: вернуться к иноверцам и узнать, какое отношение к ним имеет наш картограф. Но перед этим мне нужно предать земле тело убитого мною Волина...
Предав земле тело убитого мною Алексея Теодоровича, я невольно подумал о том, как коварна и жестока судьба: Семенов и Волин вместе отправились составлять карту местности по поручению профессора, и теперь лежат в уральской земле рядом, всего в нескольких шагах друг от друга. Угрызений совести и раскаяния по поводу убийства картографа я не испытывал. Или он убил бы меня, или я его. Третьего не дано.
Закончив процедуру похорон, я позволил себе несколько глотков коньяка, найденного в личных вещах профессора Харина. Я понимаю: это не красиво - рыться в личных вещах чужих людей, но поскольку я остался один, то посчитал себя единоличным хозяином всех вещей, что были в лагере. Вы можете подумать, что мои товарищи в любой момент могли вернуться. Но прошло порядочно времени, и я понимал, что с моими товарищами произошло нечто необычное, что вынудило их покинуть лагерь и не возвращаться в него столько времени.
Коньяк принес расслабление, и я стал успокаиваться. Я снова один, но теперь мне нужно подумать, как вернуться в поселок иноверцев, тех самых последователей Дорна, и выяснить, какое отношение к ним имел Волин. Детали меня пока не волновали - как всегда, я все буду решать на месте. Сейчас важно другое: собраться с силами и начать мои поиски с самого начала. А это, скажу я вам, сделать непросто, особенно, когда ты один.
Для начала нужно подготовиться к поискам. Собрал мешок со снедью, теплую одежду, но главное: нашел в вещах профессора коробку с патронами для револьвера. Пять пустых гильз из барабана я выбросил в кусты, в пустые гнезда вставил новые патроны, а остальные (примерно две дюжины) я сунул в карман брюк.
В вещах профессора (понимаю - некрасиво, но что делать?) я нашел нечто, что обрадовало и удивило меня - граната Новицкого, два фунта взрывчатки, которые могут принести мне немало пользы. Но для чего профессору такое страшное оружие? Утруждаться поиском ответа на этот вопрос я не стал, просто сунул гранату в мешок, бережно закутав ее в свитер.
Всю ночь снились кошмары. Волин, кидающийся на меня с палкой, вставший из могилы Семенов и помогающий ему убить меня, профессор, упрекающий меня за убийство картографа. Проснулся я еще задолго до рассвета, и уснуть уже не смог. Едва показались первые лучи, я вылез наружу и пошел к потухшему костру. Было неприятно холодно. Посмотрев на небо, я понял одно: будет дождь. И, вероятно, не просто дождь, а ливень. Или, что еще хуже - снег. Погода тут непредсказуемая, это же Урал...
Запалив онемевшими от холодного ветра пальцами костер, я долго держал руки над жарким пламенем, возвращая им прежнюю чувствительность. Напившись горячего чая и наскоро перекусив, потушил костер и пошел в палатку за вещами. В ближайшее время вернуться в лагерь я не намеревался.
Перед тем как скрыться в кустах я в последний раз посмотрел на пустые палатки. Когда я вернусь, что ждет меня впереди и живы ли мои товарищи?
Достав карманные часы (простите меня, Станислав Петрович, но мне они нынче нужнее), откинув крышку и поднеся их поближе к глазам, посмотрел на стрелки. Без четверти шесть. Если мои расчеты верны, то до поселка иноверцев примерно тридцать минут, от силы - три четверти часа. Спрятав часы и глубоко вздохнув, я скрылся в лесу...
Шел бодрым шагом, даже напевал себе под нос веселый мотивчик. Когда я остановился перед зарослями густых кустов, за которыми начиналась лишенная растительности опушка, на которой и располагался поселок приверженцев Дорна, то еще раз проверил оружие. Сунув руку в мешок и нащупав скрытый под толстым свитером корпус гранаты, я задумался: пригодится ли она? В принципе, с ее помощью можно взорвать ворота, и, наделав неожиданного утреннего шума в спящем поселке, решить все вопросы за несколько минут. А всего-то и нужно ворваться в первый попавшийся сруб, схватить не успевшего опомниться домочадца, и вернуться обратно в лес. А уже там спокойно и обстоятельно расспросить (допросить?) так нагло похищенного мною нехристя. Звучит заманчиво, но есть некоторые вопросы. А вдруг тот, кого я соберусь похитить, будет больше меня ростом и, соответственно, тяжелее? Тащить на себе такую тушу? Нет уж, увольте! А где гарантия, что я попаду в дом, а не амбар? По первому своему визиту я помню только одно нежилое строение, но вдруг в поселке есть еще амбары? И, наконец, мне могут дать отпор. А теперь самое главное: за время отсутствия в поселок могли вернуться мужчины. При этом варианте мне явно не поздоровится...
Нет, взрывать ворота и устраивать шум не нужно. Остается просто подойти к воротам и попросить встречи с Велижей. В конце концов, я пришел с миром. А револьвер и граната - всего лишь средства защиты. Поймут ли они мои намерения? Поскольку ничего другого в тот момент я придумать не смог, мне пришлось пойти к воротам и просить встречи с дочерью чуть ли не самого важного человека этого странного народа.
Стучать пришлось долго. Наконец, давно не знавшие масла петли заскрипели и одна створка ворот приоткрылась. Показалось заспанное лицо сторожа. Это была женщина, лет, эдак, сорока-сорока пяти. Ростом поболее меня и тяжелее фунтов на двадцать. Увидев меня, ее заспанные глаза мгновенно округлились от удивления. Она не знала, как вести себя в такой ситуации. Мы молча смотрели друг на друга несколько секунд. Первым молчание нарушил я:
-Мне нужно встретиться с Велижей.
Женщина попробовала что-то сказать мне в ответ, но вместо слов - обрывки слов и хрипы. Она испугалась меня. Тоже мне сторож!
-Зови Велижу! - прикрикнул я, и только сейчас понял, что время совсем раннее.
Женщина молча приоткрыла створку ворот пошире и отступила в сторону, пропуская меня в поселок. Да неужели? Я вошел и осмотрелся. Все, как и прежде. Хотя, что должно было измениться за прошедший день? Сделал несколько шагов и вдруг услышал за спиной:
-Остановись и не двигайся! Не оборачивайся!
Вот так-так! Голос мужской, и судя по всему, мужчина взрослый. Откуда он тут взялся? Кажется, все начинает идти не по моему плану.
-Торбу на землю!
Я подчинился его приказу.
-Руки в стороны!
Я исполнил и это. За спиной раздались тяжелые шаги. Кто-то подошел ко мне сзади, завел руки за спину и больно связал их веревкой. Потом меня стали толкать в спину т направлять к знакомому мне амбару. Когда дверь за мной закрывалась, я смог увидеть мельком тех, кто посадил меня в эту темницу: мужчиной оказался тот самый пьяный немытый детина, которого я по ошибке принял за Волина, второй оказалась женщина... Ничего, кроме огромного роста и белой рубахи, рассмотреть не удалось. Теперь настали часы горестного размышления о своей участи.
Что будет со мной дальше? Я каким-то не постижимым образом умудрился дважды войти в одну и ту же реку.
Теперь оставалось ждать. И эта неизвестность дальнейшего меня удручала, но, в большей мере, пугала...
Я лег на земляной пол поближе к двери и стал прислушиваться к звукам за пределами моей темницы.
Как попал в избу, в которой уже сидели трое мужчин, причем двое из них были весьма престарелого возраста, я не помнил. Наверное, меня каким-то немыслимым для меня образом усыпили и только потом перетащили в избу. Сидевший в центре мужчина сильно напоминал мне того жреца, который взывал к богу на опушке при стечении всего населения поселка иноверцев. Дорн, все его звали так же, как и их бога. И он, как я понял, был отцом Велижи.
Дорн внимательно осмотрел меня. Я чувствовал его сомнение и недоверие ко мне. Наконец он вытащил из-за спины мой мешок и извлек из него гранату Новицкого. Я даже испугался, а умеет ли он обращаться с этим страшным оружием? Но незнание и милость их бога берегла Дорна. Повертев ее в руках, он обратился ко мне:
-А это зачем тебе?
Что я мог ответить? Сказать ему правду или снова придумать правдоподобную ложь?
-Любой лес таит в себе много опасностей, а тем более мне неизвестный.
-Твоя правда, согласился со мной жрец, - но и в кармане твоем мы нашли тоже оружие, револьвер. Не думай, если мы живем отдельно от вашего мира, то мы не знаем и ничего не умеем. Револьвер и патроны мы отняли у тебя, и отдадим только в одном случае: если это прикажет Дорн.
Я совсем запутался - Дорн бог и Дорн жрец. У них одно имя на двоих или существует какая-та разница? Да и про народ такой я не слышал никогда в своей жизни. Хоть и не ученый я, но все же с литературой дело имею по долгу службы, а там, увы, ничего подобного мне не встречалось (на память я не жалуюсь и все прекрасно запоминаю если не с первого раза, то со второго точно).
-Твоих товарищей тут нет. Они у чужих. Они взяли их и с ними нужно вести разговор за спасение. Мы тут ничем не поможем.
-А как мне найти этих "чужих"? Где они?
-Мы покажем путь, - заверил меня Дорн, - но дальше ты пойдешь сам. Никто из моего народа не пойдет туда. У нас скоро битва с ними, и мы должны готовиться. От ее исхода зависит власть в лесу на четыре смены года.
Про это я уже слышал от Велижи. Примерно имею представление, о чем говорил сейчас этот светлобородый мужчина, оттого и кивал в такт его словам.
-Позволь гранату оставить нам у себя, - неожиданно попросил Дорн, - в битве она может очень пригодиться.
Спорить я не стал и дал согласие, спросив только: умеют ли они пользоваться ею? Жрец заверил меня, что у них есть знаток всего нового, что изобретено в мире "народов, чуждых Дорну", вот он-то и будет обращаться с этой гранатой. На этом и порешили.
-Сейчас тебя отведут к Самихе, нашей стряпчей. Там тебя накормят, а потом уже три наших воина отведут тебя и покажут путь к чужим.
Самихой оказалась та самая женщина, что втащила меня к себе в избу в первый мой визит и помогла потом бежать вместе с Велижей из поселка. Увидев меня, она удивилась так, что выронила из рук кадку с просом. Но, поскольку меня сопровождало два воина, она сдержалась и промолчала. На столе уже стояла еда, и пока я с аппетитом поглощал наваристый суп и пироги, Самиха успела куда-то сбегать и вернуться, держа в руках большой жбан с дразнящим ноздри квасом.
-Ты снова тут?
Этот голос заставил меня замереть и прекратить жевать. Тонкий и звонкий голосок Велижи мне слышался последние дни и во сне, и наяву. И вот теперь я снова слышу и вижу это создание перед собой!
Повернув голову, я посмотрел на нее и обомлел. Такой красивой я ее еще не видел. Белая рубаха до пола подпоясана золотым шнурком, подчеркивающим тонкость ее талии. Волос цвета спелой пшеницы распущен и водопадом ниспадает на ее хрупкие плечи. Она вся источала свет и чистоту непорочности. У меня перехватило дыхание. Как рыба, выброшенная на берег, я жадно хватал воздух ртом, но произнести ничего не мог.
Одним, едва уловимым взмахом тонкой руки, она заставила выйти из покоев стряпчей тех двух молодцев, что охраняли меня.
-Зачем ты снова появился у нас?
Я назвал причину, хотя, сейчас понимаю, что истинным поводом было даже не спасение моих товарищей, а желание еще раз увидеть дочь жреца.
-Их тут нет. Я говорила тебе это. Отец говорил с тобой и был не так суров, как следовало бы. Я знаю, что ты отправишься к чужим, и там...
Она оборвала свое предложение на полуслове. Это испугало меня пострашнее того момента, когда я представлял себе последствия того, что будет со мной при самом худшем варианте завершения моего визита к иноверцам.
И тут совершенно случайно мой взгляд упал на шнурок, что опоясывал ее рубаху.
-Это ты была в лагере в первую ночь? - спросил я, вспомнив тот маленький отрезок шнурка. У меня не было сомнений в том, что именно Велижа посещала нас, но спросить ее и получить ответ, нужно было для окончательного укрепления своего вывода.
-Нет, - неожиданно произнесла Велижа, - Это Самиха, моя подруга и помощница, по моей просьбе навестила вас, чтобы узнать, кто вы.
Вот это да! А я наивный полагал, что сама дочь жреца ночью бродила меж палаток той ночью в нашем лагере.
-А для чего бросила в костер шнурок? - вопросил я, так и не понимая истинного намерения Самихи оставить этот предмет одежды у нас на виду.
Велижа повернула голову и посмотрела на стряпуху.
-Я наказала ей оставить этот шнурок не в лагере, а привязать к ветви дерева у палатки того, кто будет главный. Она выронила его, когда спешила в ваш стан.
-А зачем вешать на ветку? - все никак не мог я взять в толк наказа Велижи.
-В случае опасности наши воины в первую очередь должны были убить вожака. А шнурок стал бы им меткой.
Теперь все ясно. Вопросов больше нет. Хотя, нет. Есть еще вопрос про артефакт, найденный профессором на опушке. Но знает ли она что-то об этом и сможет ли дать более или менее внятный ответ?
-Скоро придет воин и отведет тебя к дороге. Там он покажет тебе, как дойти до чужих...
И чуть позже тихо добавила:
-Я буду ждать тебя....
Воодушевленный ее словами, я вышел из сруба Самихи. Прямо у двери меня ждали два молодых человека с большими палицами, весело поигрывая ими в своих сильных руках. Они должны были отвести туда, где предстояло начать путь к борегам, которых Дорн "называл чужими".Неожиданно, словно из-под земли, рядом с нами оказался старик. Он был настолько древним, что определить, сколько ему лет, я просто не смог. Сморщенное, как иссушенная солнцем кожура яблока, лицо, обветренные губы, выцветшие глаза неопределенного цвета...
-Погодите! - он поднял свою тоненькую ручку, останавливая нас. Мы остановились и разом повернули головы, удивленно смотря на него.
-Дорн приказал отвести этого молодца к опушке Мертвых, там с ним будет говорить сам Дорн-повелитель.