Деревянное полотно карты зеленого цвета, испещренное голубыми прожилками рек и черными "галочками" горных вершин, со стороны сильно напоминало разлинованное поле для игры в каргёцу. Золотые и серебряные фишки с бумажными флажками, обозначавшими сотни и тысячи воинов, а также маленькие кольца из яшмы и нефрита на местах городов и замков еще больше усугубляли данное сходство. Но эту игру, в отличие от каргёцу и других настольных развлечений, генерал Юнь Манчи любил гораздо больше. Без возможности нанесения фланговых ударов, без стратегически важных точек, таких как одинокие мосты и узкие перевалы, без хитроумных засад, без бесшумных лазутчиков, проникающих в тылы к противнику, без разумного сохранения скрытых резервов, без необходимости учитывать погоду, местность и моральные настроения населения - без всего этого простая "тактическая" игра казалась царскому главнокомандующему блеклой и невзрачной. А вот карта разворачивающейся перед ним военной компании напротив отвечала всем требованиям пожилого полководца, и совсем уж приятным этот "поединок умов" делал выбор противника. Такого, какой бывает лишь раз в жизни.
Генерал Манчи преклонялся перед своим врагом, он восхищался им и не строил пустых иллюзий. Империя, чудовищный колосс из нефрита и стали, не ляжет послушно к ногам завоевателя. Это будет долгая, кровавая и изнурительная схватка, и в любой иной ситуации официальные и тайные правители государства народа Юнь трижды подумали бы, прежде чем решиться на такое неслыханное вторжение.
Царский военачальник, получивший титул мастера стратегии четверть века назад в свои неполные двадцать шесть лет, хорошо знал и уважал доставшегося ему противника. Сама структура государственного устройства Империи, ее административная иерархия и механизмы управления на местах не могли не вызывать у Манчи здоровой белой зависти, и Юнь искренне надеялся, что когда-нибудь они все-таки смогут перенять у своего северного соседа этот функциональный инструментарий, использовав его на собственное благо. Эффективность организационных вопросов во внутренних процессах Империи не вызывала у генерала ни малейшего сомнения, и ему достаточно было лишь взглянуть чуть более пристально на каждый из них в отдельности, чтобы окончательно убедиться в своей правоте относительной имперской системы управления.
Так, для примера, контроль над вооружениями, осуществлявшийся во владениях Нефритового Трона, являл собой яркий образчик такого социального механизма, который одинаково совмещал в себе и жесткую диктатуру закона, и качественный контроль над его соблюдением, основанный не только на страхе, но и на разветвленной сети исполнителей. В Империи существовало всего несколько классов, которым разрешалось владеть личным оружием и защитными доспехами. К их числу относились тайпэны, хайтины, армейские офицеры, действующие и отставные, представители благородных фамилий, их родовые воины, императорские всадники, дзи и сохэй. Крестьяне, ремесленники и чиновничество не имели право носить при себе или хранить дома что-либо опаснее кухонного ножа. Жестокость наказания за нарушение данного запрета делало большую часть населения благоразумным и, естественно, сводило к минимуму любую попытку организованного восстания. Солдаты армейских частей и городская стража каждого отдельного поселения, также как и различные приставы провинций, получали оружие и доспехи только на время несения службы из местных поднадзорных арсеналов.
Конечно, тотальное лишение населения оружия и предметов, подходящих под его определение, было бы абсурдным, и здесь в дело вступало то самое сложное переплетение бюрократических правил, которое и делало эту систему тем, что вызывало у Манчи восхищение. Во-первых, в особые категории попадали охотники, шахтеры и лесорубы, чья работа была бы немыслима без таких вещей как луки, кирки и топоры. Разумеется, капканы, пилы, кувалды и костыльные долота использовались ими также активно, но в полной мере заменить главные инструменты каждой из этих профессий они не могли. Имперское чиновничество справлялось с этой проблемой при помощи элементарного "налога на добытчиков". Согласно нему, пошлина, облагавшая "орудие труда", была смехотворна, но вот обязательное требование "доказать" свою принадлежность к указанному ремеслу, при помощи надежных свидетелей или демонстрации, позволяло местным судьям и управляющим быть уверенными в том, что девяносто девять из ста "орудий" используются по назначению. Рыбацкие багры, косы, вилы, садовые ножницы и разная мелочь, встречавшаяся в столярных мастерских, под этот якобы налог уже не подпадали, но столь жесткие меры, действительно, выглядели бы слишком избыточно.
Почти аналогично вопросу "добытчиков" обстояло дело с кузнецами, кожевниками, скобянщиками и оружейными мастерами. Как-либо ограничивать этих людей, особенно последнюю группу, было бы в высшей степени глупо, и поэтому надзор за всеми мастерами осуществлялся через императорские военные склады. Разрешение на работу от распорядителя ближайшего "неприкосновенного запаса" давало ремесленникам право производить все, что угодно. А вот продавать соответствующие товары они могли только государственным перекупщикам или торговым домам. Через складское начальство и казенные шун-я также контролировался почти весь легальный оборот оружия и брони, а также значительной части боевой конской сбруи. В таких местах, как военные ломбарды обслуживали, кроме упомянутых привилегированных классов, только лишь наемников с имперской лицензией и воинов "союзных народов", имевших официальные бумаги от своих каганов и вождей, заверенные сановниками местных дипломатических советов.
В свою очередь, приобрести упомянутую наемную лицензию мог также далеко не каждый. Кроме обязательной в таких случаях проверки навыков, как это делалось с охотниками, лесорубами, камнетесами и шахтерами, право заниматься наемничьей деятельностью могла получить только команда численностью никак не меньше тридцати человек. Чтобы не быть объявленными бандой разбойников, каждые полгода командир отряда был обязан отчитываться в ближайшем гарнизоне. В каждом таком случае им предоставлялись верительные грамоты, подтверждающие, что в данный конкретный момент времени эти люди имеют официальный договор с каким-либо нанимателем, перечень которых также был весьма ограничен. Нет, нанять отряд личной охраны мог даже простой крестьянин, но вот объясняться с имперскими приставами относительно того, откуда у него взялись средства на оплату таких услуг, ему предстояло в гордом одиночестве. Что, впрочем, не исключало возможности действительно накопить средства и заключить подобный договор с наемником-одиночкой, хотя таких даже на всем обширном пространстве Империи было очень немного. Право работать в индивидуальном порядке получали лишь те, кто прослужил больше пятнадцати лет в командах, имеющих кристально чистую репутацию. Брали такие бойцы за свои услуги соответствующе.
В результате всей этой отлаженной схемы, Золотой Дворец мог легко следить за большинством действующих боевых "формирований", работавших и служивших на всем пространстве от восходного морского побережья до холмистых закатных равнин. Но, кроме этого, столичные чиновники еще и получали регулярные отчеты провинциальных коллег, держа под неусыпным контролем, по меньшей мере, девяносто пять процентов всех типов вооружений, курсирующих в границах Империи.
И данный пример был совсем не единичен. Подчиненные сиккэнов из поколения в поколение совершенствовали и развивали бюрократические традиции, добиваясь столь же впечатляющих результатов в вопросах налогообложения, административного управления, военного руководства тылами и в сферах социальной помощи. Чего стоил хотя бы императорский эдикт, запретивший более двухсот лет назад под страхом смерти убийство новорожденных детей. Манчи было стыдно в этом признаваться, но в отдаленных районах Юнь до сих пор нежеланных и увечных отпрысков родители предпочитали тихо удавить в колыбели или бросить в лесу на поживу зверям. Далекий предшественник нынешнего Императора поступил достаточно мудро, объявив, что отныне все дети, родившиеся в границах его государства, становятся подданными Нефритового Трона, едва выходят на свет из материнской утробы, а умышленное убийство подданного Единого Правителя было среди тягчайших из всех возможных преступлений.
С того времени все роженицы в Империи, за редким исключением, когда речь шла о высокопоставленных семействах, доставлялись в лекарни и госпиталя под наблюдение профессиональных врачевателей. Родители могли написать официальный отказ от потомства, и хотя в больших крестьянских семьях это было непринято, многие горожане напротив поспешили воспользоваться открывшимися возможностями. Дальше "сирот" ждали имперские приюты, где в отдельную группу отбирали детей, проявлявших какие-либо таланты, а остальных, в зависимости от пола и внешних данных, ждала судьба наложницы торгового дома, знахарки-травницы или десятника императорской армии. Немного странным Юнь считал тот факт, что из этих же приютов имперцы почему-то наотрез оказывались набирать учеников для известного столичного дзи-додзё, но таковы уж видно были традиции, некоторые из которых не мог пока потеснить даже имперский разумный и прагматичный подход к бытию.
Увечным подданным Избранника Неба чиновники тоже находили подходящее дело - искривленные и слепцы попадали на государственные шелкопрядные мануфактуры, а глухих с детства готовили к встрече с печами фарфоровых заводов и гигантских литейных мануфактур. И только тех, чей разум помутнел по воле злых духов, Империя так и не сумела использовать к своей вящей выгоде.
Юнь тяжело вздохнул, в который раз подумав о том, сколь многих молодых и умело подготовленных младших командиров он лишился из-за отсутствия подобных порядков в своем родном государстве. С другой стороны, особого недостатка в опытных солдатах и десятниках армия южного царства никогда не испытывала. Отработанная за столетия схема была проста. Каждый землевладелец был обязан поставлять в армию определенное количество воинов, число которых варьировалось в зависимости от размеров территорий, находившихся у него под контролем, и подчиненного населения, проживавшего на них. Полная свобода для крестьян и ремесленников в Империи была, пожалуй, единственным среди порядков северного соседа, что вызывал у генерала Манчи некоторое непонимание и даже легкую брезгливую неприязнь. Простонародье Юнь находилось в куда более покорном положении по отношению к правящей элите и только это, на взгляд пожилого полководца, позволяло его стране удерживать контроль над целостностью собственных границ, будучи зажатой между монструозной громадой Единого Государства, горами непредсказуемых диких даксмен и территориями воинственных магараджей Умбея.
Именно в войнах с сиртаками уже не одно поколение оттачивали свое мастерство солдаты Юнь. Малый пехотный полк формировался из тридцати полных сотен, не считая обслуги, тыловых служб, разведки, фуражиров и саперного парка, если такой, конечно, был предусмотрен в составе отряда. После пяти лет, проведенных в жарких джунглях и полуразрушенных пограничных городах, некогда принадлежавших демонопоклонникам, от этих трех тысяч оставалось порядка половины. И тогда этих бойцов переводили в настоящий большой пехотный полк, насчитывающий до пяти тысяч солдат, среди которых были только такие же опытные ветераны, прошедшие множество сражений, схваток и осад. Большие полки были становым хребтом армии Юнь, ее гордостью и могучей силой. В распоряжение генерала Манчи для этой компании было предоставлено двенадцать больших полков, по два на каждую из армий, и двадцать малых полков, сформированных из новобранцев. К счастью, простые юнь плодились достаточно быстро, чтобы перекрывать потери, что наносила им бесконечная война. Да и женщины южного царства знали свое место у очагов и в спальнях, не пытаясь постоянно, как в той же Империи, заниматься мужскими ремеслами или, тем паче, наукой и ратным искусством.
Склонившись над картой, генерал вновь окинул взглядом миниатюрную панораму, на которой предстояло разыграться величайшей в его жизни пьесе. А ведь и вправду, кто, кроме него, был бы действительно достоин повести армию на север, чтобы опередить имперских захватчиков? Само его имя отвергало иное развитие событий. Потомок рода прославленных полководцев-долгожителей, Манчи впервые сумел познать вкус триумфа на развалинах дворца магараджи Ашоны. И уже вскоре испытал иные чувства, три дня продержав оборону в устье мелководного Шаанга, сражаясь по колено в жухлой зеленой воде, пока на помощь ему и семи сотням храбрецов спешили основные силы, отвлекавшие на себя армию павшего правителя сиртаков. Ашона был лишь первым в списке его побежденных, и не за Шаанг, а за невероятную победу в бою на берегах затерянного озера Баракар, состоявшуюся через три года, тогда еще молодой Юнь получил от солдат свое шутливое прозвище Генерал Болот.
С детства Манчи готовили лишь к одной цели - быть стратегом и победителем, и он впитал древний дух и традиции своей семьи до самых костей. А его имя, данное дедом, казалось бы, в шутку, оборачивалось сегодня еще более знаковым символом. "Юнь" - "тот, кто мыслит". Имя его народа, имя его государства, имя его Судьбы.
На карте шесть золоченых "острых клинков" уже впились в мягкое подбрюшье Империи и теперь медленно "переваривали" отсеченные куски. Хотя стоило отметить, что стремительный прорыв через линию приграничных крепостей стал возможен лишь благодаря ракетной артиллерии, которую Манчи стянул сюда со всего царства, включая даже те отряды, что находились на границах с сиртаками. Шаткое перемирие с ними и уход большей части пограничного войска имперцев на закатные равнины сделали этот момент идеальным для быстрого и нахрапистого удара. Юнь не знал, каким образом генерал Фанг, командующий армейской разведкой, получал столь быструю и надежную информацию о передвижениях во вражеских тылах, но пока она оставалась на удивление точной. Даже собственные разведчики Манчи, наводнившие пограничье еще до начала войны под видом бродячих тэккэй и странствующих монахов, не смогли разузнать так много за столь короткий срок. Но одно оставалось неизменным - генерал Фанг никогда не ошибался, и Юнь готов был пользоваться этим без всякого стеснения.
Укрепления, которые императорские инженеры возводили столетиями, расширяя стены и наращивая бастионы, армада с юга даже не попыталась штурмовать. Огненный дождь с небес обрушился на головы врагов раскаленным фосфором и пылающим маслом. Теперь в этих замках, почерневших и выгоревших дотла, уже обустраивались новые хозяева. Два ряда пограничных крепостей были куда надежнее одного. Но главной целью компании, которую поставили перед Манчи в генеральном штабе, был захват не этого рубежа, а всех южных провинций Империи - Хэйдань, Генсоку, Чжу и, возможно, Нееро.
Высокогорья Хэйдань, богатые металлами и драгоценными камнями, были ценны не только этим, но еще и тем, что давали прекрасный выход прямо в сердце неприступной страны Даксмен. Приморские равнины Генсоку изобиловали рисовыми поймами, а рыбы, краба, моллюсков и иных съедобных существ, порожденных океаном, было в здешних водах невиданное множество. Чжу ценили за умеренный климат и богатые плантации чая и сахарного тростника. Нееро смогла бы стать идеальным рубежом для новой границы.
Именно поэтому Манчи не мог поступить со здешними городами так же, как и с имперскими крепостями. Царство Юнь нуждалось в этих городах, нуждалось в их жителях, в крестьянах и мастерах, которые смогли бы на первых порах сохранить наследие имперского владычества и влиться в состав единого народа юнь.
Впрочем, речь шла только о простонародье. Имперская поместная знать энь-гун, военная элита и торговые дома должны были быть уничтожены, и это предрекало судьбу Циндао, древней резиденции рода Юэ, и, конечно же, Таури, города островов и каналов. Морская база Южной эскадры, где также располагалось одно из знаменитых училищ хайтинов, должна была быть уничтожена полностью и без остатка. Только ее падение обусловило бы полную и безоговорочную победу в этом походе. Но сказать проще, чем сделать, и еще во время подготовки к вторжению генерал Манчи изначально предполагал, что в этом конкретном случае дело не обойдется без длительной осады и блокады с моря. Другие крепости и крупные поселения имперского юга тоже заслуживали должного внимания, и потому цели для каждой из шести армий были определены отдельно.
Дробление сил было бы опасно в другой ситуации, но Юнь прекрасно понимал, что у Империи сейчас просто нет достаточного числа наличных сил, чтобы противопоставить хоть что-то его собственным войсками. Хотя разгоравшаяся междоусобица на закатной границе и завершилась мирными переговорами, имперские псы оттянули туда слишком много солдат. Куда больше стоило опасаться вольных крестьян, чья непочтительность к правам высших каст, могла подвигнуть их на всякую недостойную глупость. Дабы избежать возможных атак на тыловые обозы и разведывательные отряды, Манчи разработал для каждой армии свой порядок движения и контроля над территорией, чтобы не опасаться случайных выступлений поданных Единого Правителя, кипящих ненавистью к "подлым захватчикам".
И все-таки силы генерала представляли слишком удобную цель для удара, и Юнь искренне надеялся, что не все полководцы врага окажутся такими же холоднокровными, как и он сам. Соблазн собрать гарнизоны и ополчение внутренних провинций, ударить по копошащемуся на юге противнику, смешать его планы, бить войска по отдельности - нет, Манчи вынужден был признаться, что и сам не устоял бы против такого искушения.
Он ждал этого хода - стремительного и яростного удара, который поначалу добился бы тех результатов, что так желали имперские командиры, а затем был бы встречен жестким фронтальным "блоком" одной из двух армий, которые командующий Юнь пока что берег в резерве. Седьмая и восьмая группа войск, они были собраны в тайне даже от некоторых членов генерального штаба, передвигались лишь в арьергардах других армий, числились тыловыми частями и пока усиленно играли роль тех сил, которым предстояло сформировать гарнизоны в уже занятых землях. Они действительно могли ими стать, если приманка, подброшенная имперским военачальникам, не вызовет у тех интереса. Но если все-таки вызовет...
Потеря любой отдельной группы ничего не значила. Врага, рвущегося к Таури или к Циндао, встретила бы одна из "скрытых" армий. После чего вторая ринулась бы на север в ставшие беззащитными Маннай и Фуокан, чтобы сеять пламя и разрушение. Возможно, этот грабительский рейд позволил бы им добраться до границ самой древней Хэйан, впервые побеспокоив столичную провинцию Империи вражеским вторжением со времен последнего Единого Правителя династии Цы. Но это был, конечно, самый удачный и оптимистичный вариант, хотя и разорения нескольких центральных провинций было бы достаточно для того, чтобы государство противника не смогло бы так скоро оправиться.
Генерал медленно передвинул по карте пару фишек. Диспозиция выкладывалась в идеальную картину, которую он когда-то давно представлял себе лишь умозрительно. Юнь подготовился ко всему, и ждал теперь ответного хода. Только одно беспокоило Манчи, и с этим вопросом он сам ничего не мог пока поделать.
Вести из вражеской столицы уже добрались до этих мест. Военный переворот устроенный тайпэнто Мори прогорел. В буквальном смысле. И роль тайпэна Ли Ханя заметно подчеркивалась во всех слухах и домыслах, что гуляли относительно того, что же на самом деле случилось в тронном зале Золотого Дворца. Никогда прежде Юнь еще не приходилось состязаться с полководцем, умеющим подчинять себе демонов и заживо сжигать своих оппонентов в черном пламени карающего огня. И он не знал, чего именно следует опасаться. Досье на Ли Ханя, представленное расторопными ребятами Фанга, содержало на удивление мало информации. Историю о том, как юный дзи оказался на месте своего хозяина и спас целый город, Манчи слышал и раньше. Во всем южном царстве трудно было бы найти того, кто ее не слышал. На подмостках Ляоляна уже даже репетировалась пьеса, посвященная тем событиям, а откровенные истории о похождениях бесстрашного юноши пересказывались шепотом на женской половине каждого знатного дома. Но и не меньшей популярностью среди молодых юнь пользовались и рассказы о ручных къёкецуки Ханя. Причем о прекрасных и смертоносных демонах куда чаще заводили разговор в тесных мужских компаниях после изрядной порции осхе или пшеничного пива.
Действия молодого тайпэна не позволили Нефритовому Трону оказаться в пучине анархии и хаоса внутренней смуты. Центральное правительство Империи, главный узел той самой великолепной бюрократической машины, что держала в своих руках всю эту гигантскую страну, остался в целости и сохранности. Закатная армия тайпэна Кара Суня возвращалась, а передовые ертаулы манеритов и тиданей вообще могли оказаться в Нееро уже через несколько недель. Это было опасно, но лишь в том случае, если Манчи не успеет реализовать свое текущее преимущество в численности и быстроте. Легкая кавалерия степняков серьезный противник в поле, но она не может штурмовать бастионы, защищенные лучниками и метательными машинами.
С другой стороны, так или иначе, тайпэн Ли Хань был обязан еще проявить себя в предстоящих боевых действиях, и генерал Манчи не собирался совсем уж ничего не предпринимать по этому поводу. Письма к царскому двору, в генеральный штаб и сразу двум поверенным тайного совета были уже отравлены, а в них потомок прославленного рода излагал свои опасения, ничуть не кривя душой, и с полным основанием требовал оказать ему помощь в решении этой проблемы. Юнь было все равно, кого привлекут для этого дела - придворных чародеев, наемных убийц, разведчиков Фанга или кого-то еще. Главное, генерал хотел быть уверен, что никто и ничто не помешает разыграть эту партию так, как будет нужно только ему одному.
Лучи восходящего солнца бросили первые пятна света на стены походной палатки Манчи, и полководец радостно улыбнулся наступлению нового дня. Лето только вступало в свои права, и до первых снегов оставалось достаточно времени, чтобы исполнить то, что он клятвенно обещал правителям Юнь посреди небывалой роскоши парадного зала ляоляньской резиденции правящего дома. Если все сложится успешно, то свое следующее лето генерал Манчи планировал встретить уже на дороге к имперской столице.