Bonum: другие произведения.

Дело Крика

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

Дело Крика

  
   К концу XXII века "Белое Дознание" достигло пика своего влияния. Вряд ли где-то еще могла бы получить поддержку служба, занимающаяся расследованием добрых дел, но в то время и в том месте она была важной частью государственной идеологии, стремления построить "позитивно-ориентированное общество".
   Отбор проходил по случайному признаку - только человек, впавший в кому четвертой степени, оказывался "под следствием". Считалось, что такое событие - знак свыше, что общество должно узнать об этом человеке прежде, чем ему отключат аппарат жизнеобеспечения. Дознаватели опрашивали родных и знакомых, изучали материалы и в итоге сдавали отчет, в котором было собрано все лучшее, что можно сказать об этом человеке. Такие отчеты получали весьма широкое распространение и "Бюллетень Белого Дознания" был самым читаемым периодическим изданием, оказывая влияние на культуру, искусство и даже повседневный быт людей.
   Сам по себе процесс расследования в большинстве случаев был рутинным и, откровенно говоря, скучным. Но некоторые из дел "Белого дознания" представляли собой яркие исключения, и далее речь пойдет о них.
  
  
   Войдя в кабинет Петровича, Долин оторопел: начальник встречал его стоя. Такого ещё не было за все три года их знакомства.
   - Садись, Семён, - бросил шеф, отворачиваясь к окну.
   Долин сел на жёсткий стул, стоявший перед начальственным столом.
   - Ты слыхал про "Никаких Дознаний"?
   - Да.
   Так называла себя горстка отморозков, которые поставили своей целью дискредитировать службу "Белого дознания" и писали о ней разные гадости в сети.
   - Читал их сайт?
   - Нет. Надо?
   - Думаю, придётся. Их главарь сейчас лежит у нас в стационаре. Петр Юрьевич Пащенко, больше известен под ником Крик, - шеф сделал паузу прежде чем продолжить: - Наширялся на вечеринке. Передоз.
   - Невероятно, что он угодил под "Белое дознание", - признался Долин.
   - Ну да, - Петрович мрачно вздохнул, развернулся и сел в кресло. - К этому отчету будет особое внимание общественности. Большинство наших читателей впервые узнают про "Никаких Дознаний". Надо чтобы отчет стал не рекламой, а надгробием для этого фиглярства. Кроме того, у Крика есть сочувствующие. Отчёт станет ответом и уроком для них. Так что дело имеет экстраординарное значение.
   Долин ощутил укол тщеславия от мыслей о том, что такое дело начальник решил доверить именно ему.
   - Вести расследование будет специалист из Санкт-Петербурга инспектор Василий Германович Глебенков, - словно тесаком обрубил Петрович полёт мыслей подчинённого.
   - Почему? Мы что, сами не справимся?
   - Это решение дирекции, - сухо проговорил шеф, который, видимо, сам был от этого решения не в восторге. - К сожалению, спецов уровня Глебенкова у нас в Москве пока нет. Но, чтобы не нарушать порядка, одного человека из нашего отдела направят в напарники инспектору. Я выбрал тебя. Сможешь поучиться у мастера, каких мало. Думаю, пойдет тебе на пользу. Дело Цыпиной передашь Самойлову.
   - Спасибо за доверие, Геннадий Петрович...
   - Вопросы?
   - Я никогда не участвовал в парной работе. Что входит в мои обязанности?
   Начальник посмотрел на часы, прежде чем ответить:
   - Выполняй то, что он скажет. Впрочем, личная инициатива не возбраняется. Ну и - перенимай опыт. - Петрович скосил взгляд на монитор и заметил: - "Прыгун" Глебенкова только что сел на стоянку. Советую тебе спуститься и встретить нашего гостя в холле, вместе пройдете в "стационар".
   - Он разве не поднимется к вам для получения инструкций?
   - Не думаю. Свои инструкции он уже получил. Если больше нет вопросов, рекомендую поторопиться.
   И Семён поторопился.
   Спустившись в холл первого этажа, он заметил невысокого мужчину, который стоял возле проходной, болтая с толстяком-охранником Бобом. Словно почувствовав взгляд, незнакомец обернулся и посмотрел на Долина, затем воздел правую руку, и крикнул:
   - Сёма, дорогой! Давай к нам!
   Прозвучало это очень душевно, как на встрече старых друзей. Долин не знал, как правильно на это ответить, и потому молча направился к гостю, разглядывая его на ходу.
   Это был подтянутый мужчина лет сорока пяти, с острыми чертами лица и решительным взглядом. Похож на типаж боевого офицера из фильмов. Армейская форма на нем бы смотрелась лучше, чем серый костюм. Рукопожатие у Глебенкова оказалось крепким.
   - Василий Германович, рад приветствовать! Для меня большая честь работать с таким специалистом, как вы.
   Боб усмехнулся в своей кабинке, услышав такую тираду. А Глебенков, напротив, стал серьёзен, отвечая:
   - Знаете, Семён Сергеевич, у нас в питерском отделении, есть такое негласное правило - на "вы" и по полной выкладке - только перед внешними, а между собой - на "ты" и по именам. А у вас как с этим?
   - В общем-то так же.
   - Тогда, быть может, не станем ломать традиции? Согласны?
   Долин улыбнулся:
   - Согласен!
   - Вот и отличненько. Ладно, Боб, мы пойдём с коллегой на дохляка поглядим. Звони, пересечёмся как-нибудь без галстуков, пока я в столице. Давай, Сёма, показывай, где у вас тут морозильник?
   И Долин повёл его к стационару. Пока они шли, Глебенков сообщил:
   - Золотой парень этот Боб. Мы с ним вместе на курсах учились, вместе дознавателями начинали...
   - Боб был дознавателем? - удивился Семён.
   - Да.
   - А почему ушёл?
   - Он не уходил, его выперли. Получил три минуса в личном деле - и привет. У тебя есть минусы?
   - Один.
   - Круто! У меня пока не одного. Может, на этом дельце заработаю? - инспектор засмеялся.
   Воспользовавшись паузой, Долин сказал:
   - Сегодня в стационаре дежурит Мазур. Довольно занудный тип.
   - Правда? - оживился инспектор. - Люблю занудных типов. Как, ты говоришь, его зовут?
   - Мазур. А имя, кажется, Эдуард.
   - Отличненькое имя! Будь моя воля, я бы всех работников морозильника называл эдуардами.
   Семён приложил жетон к двери, створки раскрылись, и они вошли в просторное помещение, в котором вдоль стен с одной и с другой стороны неподвижно лежали тела на койках. Слева от каждого располагался аппарат жизнеобеспечения, от которого к телу тянулись многочисленные трубки и провода.
   Только один человек занимал здесь вертикальное положение, и он сразу направился к вошедшим дознавателям - Эдуард Мазур собственной персоной. Он был довольно желчным типом, и любил подтрунивать над дознавателями, - одно из немногих развлечений, которые можно найти на работе смотрителя за людьми, находящимися в коме. Он и сейчас хотел что-то сказать и даже открыл рот, но Глебенков упредил его:
   - Эдик, родной, добрый день! Как здоровьичко? Не кашляешь? Береги себя, - оглядев столы с телами, инспектор поцокал языком. - А-я-яй, взглянуть не на что. Мужики, старухи... Девочек-то симпатичных давно не подвозили?
   Лысый коротышка отпрянул:
   - Не знаю! - впервые Семён видел Мазура обескураженным. - И вообще... с чего бы мне следить за такими вещами?
   - Да ладно, Эдик, тут все свои.
   - Я не понимаю, о чём вы говорите! - впервые Семён слышал, чтобы Мазур назвал дознавателя на "вы", - Кто вы вообще такой?
   Глебенков похлопал по плечу лысого коротышку, и ласково припечатал:
   - Да всё ты, голубчик, понимаешь, - и пошёл дальше.
   Впервые Семён видел, чтобы Мазур сопровождал дознавателей в полном молчании.
   Они шли мимо каталок с неподвижными телами, на одной из них Долин узнал Цыпину - старушку, чье дело он вел до сегодняшнего утра. Всего несколько дней назад он приходил сюда для "знакомства" с ней. Сама процедура заключается в том, что дознаватель просто смотрит на коматозника, чьим делом он будет заниматься. Процедура "знакомства" должна психологически помочь в дальнейшем вести беседы со свидетелями. После нее проще говорить о подследственном как о знакомом человеке.
   Обычно смотритель показывает дознавателю нужного человека. Но в этот раз питерский гость сам остановился и ткнул пальцем в длинноволосого парня:
   - Вот он, голубчик!
   - Молодой... - с сожалением вырвалось у Семёна.
   - Видал я на этих столах и помоложе, - откликнулся Глебенков, зачем-то подходя к изголовью.
   Нависнув над головой парня, инспектор строго сказал ему:
   - Ладно, Пащенко, шутки кончились. Вставай!
   Ответа, естественно, не последовало. Тогда Глебенков сделал нечто совершенно невообразимое - схватил Пащенко за нос и подёргал из стороны в сторону. Потом рявкнул:
   - А ну встать, я сказал! - и с размаху залепил ему пощёчину. - Поднимайся, тварь! - ещё удар по бесчувственному телу, и ещё.
   Первым опомнился Мазур.
   - Что вы делаете?! - крикнул он.
   Повернувшись, инспектор заметил:
   - Похоже, он действительно в коме, - и рассмеялся.
   - Отойдите от него! - продолжал Мазур. - Я доложу начальству!
   - Расслабься, Эдик, я просто знакомлюсь с подследственным. Накатать на меня ты можешь, да что толку? В инструкции не запрещено дружеское пошлёпывание по щеке. Нам ли с тобой не знать, какой большой простор оставляет инструкция в отношении этих ребят?

* * *

   - У тебя какая модель? - спросил инспектор, когда они вышли на улицу.
   - "Семёрка".
   - Мелкая. Полетим в моём. Как ты с женой в "семерке" помещаешься?
   Разумеется, Глебенков заметил обручальное кольцо на пальце у Долина. Или узнал ещё раньше из личного дела.
   - У нас есть "трей", он как раз семейный.
   - Ах да! Вот она, прелесть семейного быта: два прыгуна. Я уже и позабыл, как это бывает.
   Семён тоже заметил, что обручальное кольцо Глебенков носит на левой руке, а из последней реплики понял, что овдовел напарник давно.
   "Прыгун" у инспектора оказался роскошным черным "сартоном".
   Некоторые люди предпочитают машины с неброским внешним дизайном, но зато салон отделывают с роскошью. Другие же предпочитают элитные модели, но салон их оставляет впечатление аскетизма. Глебенков относился к последним. Эта машина нужна была ему для того, чтобы производить впечатление на тех, кто снаружи, а не на тех, кто внутри. Сам же хозяин, судя по запущенному состоянию салона, был неприхотлив и равнодушен к комфорту.
   Они уселись. Василий защёлкал пальцами по панели навигатора, задавая маршрут.
   - Можно задать вопрос? - Долину не терпелось спросить, зачем Глебенков бил подследственного и кричал на него.
   - Ну, сама по себе эта фраза - уже вопрос. Раз ты произнес ее, значит можно. Ты, случаем, не о том ли хочешь спросить, зачем я дружески похлопал Крика по щеке?
   - Угадал. Об этом.
   - Честно говоря, неохота отвечать на этот вопрос. Но мы теперь напарники и это наш первый разговор. Надо продемонстрировать открытость и доверие. Значит, придется отвечать. Дело в том, Сёма, что я ненавижу Крика и когда-то дал слово, что если встречусь с ним, то съезжу ему по роже. Полчаса назад ты был свидетелем нашей первой с ним встречи. Ну вот, теперь ты знаешь, что я человек слова.
   Долин был ошарашен:
   - Ты ненавидел его? Почему?
   - Извини, напарник. Теперь моя очередь задавать вопрос. Как думаешь, куда мы летим? - осведомился инспектор, хитро прищурившись.
   - Ты сказал, что не сторонник нарушать традиции. А начинают обычно с родственников.
   - Верно. Отец Крика покончил собой, когда сыну было девять лет. А вот мать жива до сих пор. Именно её мы сейчас и проведаем.
   - Ты уже, наверное, смотрел личное дело Пащенко. Скинь мне его на флэшку, почитаю.
   - Для твоего чтения я припас кое-что поинтереснее, - Глебенков достал из бардачка листок-распечатку. - Ознакомься.
   Долин принял листок и начал читать:
   "Этого члена дознавательской банды при встрече вы легко опознаете по тупому взгляду и буйным зарослям над верхней губой, причём края этих усищ загнуты вверх, подчеркивая любовь сабжа к выпендрежу.
   Если к вам в дом заявился этот тип, а у вас есть автоматическая обслуга, будьте начеку. Дознаватель Долин большой шутник по этой части. Однажды он просто шутки ради стёр все записи и настройки у андроида пожилой дамы Л., которую допрашивал о ее родственнике".
   Долин оторвал недоумённый взгляд от страницы и спросил:
   - Откуда это?
   - С сайта господина Пащенко. В нашей конторе имена дознавателей не выносят на публику. Как видишь, ребята из "Никаких Дознаний" решили исправить это упущение. Читай, читай.
   Семён вернулся к тексту:
   "Однако испорченный андроид - сущие пустяки в сравнении с другими пристрастиями дознавателя Долина. Если у вас красивая жена - вот о чём стоит всерьёз беспокоиться. Не верите? Преуспевающий бизнесмен Х. тоже не верил. Пока не обнаружил, что жена стала подолгу пропадать, возвращаясь с невразумительными объяснениями. Решив однажды проследить за ней, изумлённый господин Х. застал свою благоверную в компании доблестного воина добра в романтическом ресторане.
   "Воин добра" тут же заявил, что госпожа Х. - свидетельница, которую он допрашивает в столь экстравагантной обстановке. Бизнесмен попытался было выяснить, что происходит, и быстро об этом пожалел. Через несколько дней на него надавили с самого верха "БД", угрожали, запугивали, а в довершение всего - жена подала на развод, и рассталась с мужем.
   Ещё одна поломанная судьба на счету "ангельской спецслужбы", ещё один пример вопиющей безнаказанности. Надо ли говорить, что потом господин Долин не раз устраивал госпоже Х. "допрос" в номерах, видимо, отдыхая от собственной полоумной жёнушки, сующей свою бездарную мазню во все дешёвые арт-галерейки?"
   Кровь ударила в голову Долину, он вскинул взгляд на Глебенкова и процедил:
   - Это Крик написал?
   - Нет. Один из его сотрудников.
   - Хотелось бы мне побеседовать с автором этой статьи.
   - Побеседуем. Дочитал?
   - Ещё нет.
   Долин глянул на лист и продолжил узнавать о себе новое:
   "А о том, как великоусый дознаватель допрашивает мужчин, можете спросить у военнослужащих третьей пехотной дивизии второго корпуса Западной армии. Год назад Долин прибыл в расположение части, чтобы выбить показания из капитана С. Не получив желаемого, гость в сером костюме перешёл к угрозам, потом к оскорблениям и, наконец, к рукоприкладству.
   Разумеется, в обычных условиях фронтовой капитан быстро поставил бы на место наглеца, но ведь тот явился не один, а с маленькой армией вооружённых до зубов охранников. Перепалка вылилась в потасовку, дошло даже до перестрелки. Погиб один солдат, а сам Долин был ранен в руку.
   По возвращении за этот ужасный инцидент дознаватель получил... орден! Что тут скажешь? Если бы Джек Потрошитель служил в "Белом Дознании", у него, наверное, уже вся грудь была бы в орденах.
   Ещё раз напоминаем нашим читателям: если вы хотите избежать подобных неприятностей, просто не вступайте в разговор с серыми типами, сующими вам под нос жетоны с синими треугольниками! По закону вы имеете право отказаться от дачи свидетельских показаний следователям "БД", об этом гласит и третий пункт седьмой статьи второго раздела их собственного устава. Вы имеете право даже не пускать их на порог своего дома!
   Скажите "нет!" дознавательскому беспределу! Чем больше граждан воспользуется правом, тем скорее исчезнет этот зловонный паразитический нарыв на теле общества, прикрывающий свои мерзкие делишки лживой демагогией о расследовании добра!"
   - Прочёл, - сообщил Долин, аккуратно складывая листок. - Интересно, кто даёт на это деньги?
   - Пара неудачников. Один в своё время хотел стать дознавателем, но оказался непригоден, и получил отказ. Теперь вот пытается доказать всему миру, что это "БД" на самом деле плохое, а не он. Второй решил, будто наша служба виновата в том, что его бросила жена. Некий господин Хонг.
   - Да, это про него здесь написали. Рад узнать, что госпожа Корнеева освободилась от этого урода. Я занимался делом её первого мужа.
   - Ты действительно переспал с ней?
   - Конечно нет! Мы встретились всего раз, я ее допрашивал, а этот ревнивый осел приперся и устроил сцену.
   - Я так и думал. С Хонгом мы ещё встретимся. Равно как и со всеми сотрудниками "Никаких дознаний".
   - Их много?
   - Четверо. Ренат Стерцль, Виктор Мамедов, Станислав Кирьянов и Петр Губин. Также пообщаемся с матерью и женой Крика, и с двумя его спонсорами. Вот и весь круг свидетелей. Думаю, за недельку справимся. Дирекция попросила не затягивать.
   Долин с сомнением пожал плечами.
   - Родные-то, может быть, и дадут нам показания, а вот остальные вряд ли захотят сотрудничать с представителями "зловонного паразитического нарыва на теле общества".
   - Ну-ну, Семён, зачем так мрачно смотреть в будущее? Где твоя вера в людей? Я уверен, они пойдут нам навстречу.
   Семён сильно сомневался, что человек, написавший тот текст про него, захочет пойти навстречу. Казалось, здесь не обойтись без метода - особой техники воздействия дознавателей, когда в крайних случаях они незаметно для свидетеля вводят его в состояние гипноза и вытягивают нужную информацию.
   Конечно, такое дозволялось редко и по каждому разу нужно было писать рапорт, а злоупотребления жестко карались. Семёну ещё никогда не доводилось работать в паре, но он понимал, что способ ведения допроса нужно согласовывать с напарником заранее.
   - Очевидно, придётся воспользоваться методом, - сказал он.
   Но для Глебенкова это оказалось совсем неочевидно, - впервые с момента их встречи он выглядел удивлённым.
   - Метод? Зачем? Выброси из головы эти дешёвые фокусы. Оставь их слабакам. Поверь, для достижения цели хорошему дознавателю достаточно полагаться на свое обаяние и умение вести переговоры.

* * *

   Виктория Сергеевна Пащенко ждала их у входа в ботанический сад. Это была невысокая пожилая женщина с седыми волосами, стянутыми на затылке в пучок. Вполне обычная "бабуля" из тех, что ходят по супермаркетам в дневные часы, чтобы воспользоваться пенсионными скидками.
   Долина удивил её взгляд. Как дознаватель, он пообщался со множеством людей и привык к самым разным взглядам, но так на него ещё никто не смотрел. Семёну вспомнилось, как давным-давно они с отцом зашли в спортивный магазин, чтобы купить мяч. Отец неожиданно остановился возле стенда с альпинистским снаряжением, разглядывая какой-то металлический крючок. Затем показал его будущему дознавателю и сказал: "вот из-за такой штуки, Семён, погиб твой дядя".
   Долину показалось, что сейчас госпожа Пащенко смотрит на дознавателей точно так же, как отец тогда смотрел на крючок.
   За её спиной открывался вид на цветочную страну. Аккуратная дорожка, обставленная резными скамейками и старинными фонарями, петляя, уходила вдаль, пролегая между разнообразными деревьями и кустами, половину из которых Семён видел впервые в жизни. Все выглядело весьма живописно и сочно. Долин подумал, что неплохо бы сюда как-нибудь прилететь с женой, погулять вдвоём.
   - Примите наши искренние соболезнования, - сказал инспектор, пожимая женщине руку. - Как жаль, что такая беда приключилась с вашим сыном. Ужасная трагедия.
   Глядя на их рукопожатие, Долин невольно вспомнил, что всего час назад этой же рукой Глебенков бил по лицу её сына.
   - Спасибо, - ответила Виктория Сергеевна, и показала на дорожку. - Давайте пройдёмся.
   И они пошли. Долин слушал разговор, не вмешиваясь. Ему было интересно, как поведёт допрос питерское светило.
   - Виктория Сергеевна, профессиональный долг обязывает нас узнать о вашем сыне всё самое доброе, и рассказать об этом обществу. Но без вас мы не справимся. Никто не знает человека так хорошо, как мать.
   - Спасибо. Конечно, я расскажу. Петя всегда был добрым, ласковым мальчиком. Уже в два года старался помогать, каждый вечер собирал свои игрушки... - и дальше свидетельница двадцать минут кряду рассказывала о том, как он сам мыл посуду (в шесть лет), был удивительно послушным (в четыре года), ухаживал за матерью, когда она растянула лодыжку (в семь), помогал нести сумки с продуктами (в пять), и так далее и тому подобное, - даже то, как легко он отучился от соски.
   Долин ждал, что вот-вот она перейдёт к более позднему периоду жизни сына, но это всё никак не происходило. Речь её текла плавно и неспешно, как река, и, казалось, будет течь бесконечно. Неудивительно, что Глебенков попробовал направить эту реку в другое русло:
   - А не водилось ли за ним подобных поступков уже в сознательном возрасте?
   Госпожа Пащенко пожала плечами.
   - А разве человек становится человеком только после совершеннолетия? Или добро становится добром только если его делает взрослый? Ведь это же не кто-то другой помогал мне мыть посуду, а мой сын, тот самый, кто лежит сейчас у вас, дожидаясь своей смерти.
   - Вы, несомненно, правы. Но мне просто хотелось узнать, какие цветы выросли из тех ростков добра, которые вы нам так превосходно описали.
   "Надо отдать должное, это у него лихо вышло", - отметил про себя Долин. - "Я вот такие рулады сходу заплетать не умею".
   Викторию Сергеевну, видимо, "рулада" тоже впечатлила, по крайней мере, ответила она не сразу.
   - В зрелом возрасте мы мало общались, поэтому я меньше знаю. У Пети было трудное детство. Он тяжело воспринял смерть отца. А я была очень плохой матерью. И всё дурное, что есть у Пети, появилось из-за меня. Это правда. Он долго не мог меня простить, поэтому мы редко общались. Но потом простил, - она помолчала, словно колеблясь, рассказать ли что-то ещё, затем заговорила снова. - Петя всегда был щедрым мальчиком. Ничего не жалел для других. Как пойдём на прогулку, увидит детей в песочнице, начнёт играть, и обязательно все свои игрушки раздаст. Очень щедрый. Даже когда ещё был крошкой, всем делился. Помню, как-то одеваю ему памперс...
   - Большое спасибо! - решительно перебил Глебенков. - Благодарю за неоценимую помощь следствию. Позвольте откланяться.
   Хотя всё это было произнесено вежливым тоном, однако по сути Глебенков прервал речь свидетельницы довольно бесцеремонно. Долин настороженно посмотрел на госпожу Пащенко, однако та совершенно не обиделась. Как будто сама провоцировала прекращение разговора.
   - Да, конечно, - сказала она. - Всего вам доброго, успехов в трудах.
   И они расстались.
   - Ну, что скажешь об услышанном? - поинтересовался Глебенков, когда их со свидетельницей стало разделять приличное расстояние.
   - Вряд ли что-то из этого пригодится для отчёта.
   - Ничего не пригодится, - заметил инспектор. - Сплошной мусор. Думаю, мать Гитлера могла бы рассказать такие же истории, но всё это к делу не относится. Пока человек - младенец, добро он делает не вполне осознанно. Цену имеет лишь то, что сделано свободно и сознательно.
   Они подошли к "прыгуну". Уже сев внутрь и задав координаты полета, Глебенков заметил:
   - Впрочем, это было ожидаемо. Беседы с родственниками почти всегда неинформативны. Люди века сего редко делают добро своим близким по крови. Эта была просто формальность. А вот завтра мы приступим к настоящей работе. В связи с этим, Паш, у меня есть к тебе один личный вопрос. Можно?
   - Да, пожалуйста.
   - Размерчик костюма у тебя какой?
   - Сорок восемь.
   - А рост?
   - Сто семьдесят три. А к чему это?
   - В интересах следствия, - Глебенков заговорщески подмигнул и захлопнул дверцу "прыгуна".

* * *

   На следующий день утром Долин приехал в офис пораньше, чтобы подготовить материалы по делу Цыпиной для передачи Самойлову. Долин успел значительно продвинуться, однако случай попался заурядный, так что отдавать было совсем не жалко. Восьмидесятилетняя старушка, впавшая в кому после неудачной операции на мозге. Обычно дознаватели не очень любят "ископаемых" - то есть, очень старых подследственных, - потому что найти свидетелей их первой половины жизни довольно трудно. Но в данном случае всё оказалось проще. Госпожа Цыпина была доброй старушкой, любила своих близких и расточала благодеяния столь щедро, что отчёт по ней составить будет совсем не сложно.
   В отличие от господина Пащенко, она очень любила "Белое Дознание", зачитывалась Бюллетенем, откуда нередко черпала идеи для новых благодеяний. Расследование по ней было спокойным и предсказуемым, - как раз то, что надо старику вроде Самойлова, которого в отделе и за глаза и в глаза называли просто: Егорыч.
   Он был самым пожилым и самым опытным в их отделе. Всех остальных - Долина, Халла, Соню и Квана, - приводил к дознавательской присяге Петрович, а вот Самойлов помнил те времена, когда сам Петрович ещё ходил в младших дознавателях.
   Дознаватели редко задерживаются до пенсии в первом отделе. Плохих увольняют по получении трёх минусов, хорошие идут на повышение в отдел втордознания, а некоторые дорастают до инспекторов. Егорыч же оказался не настолько плох, чтобы получить три минуса, и не настолько хорош, чтобы стать старшим дознавателем. Шли годы, его коллеги продвигались выше или уходили, а он по-прежнему оставался младшим дознавателем и был, кажется, вполне этим доволен.
   Долину эту было непонятно. Когда дознаватель освоится настолько, что обычные дела станет раскалывать как орешки, вполне естественно захотеть чего-то более сложного, - как раз вроде тех случаев, которые отправляются на пересмотр. Не говоря уже об увеличенной зарплате, отпуске и прочих радостях повышения. Сам Долин повышения очень даже хотел. Простые случаи ему стали казаться скучными, так что он был рад замене. На деле Пащенко уж точно скучать не придётся.
   - Вот материалы по делу Цыпиной, - подойдя к отсеку Егорыча, Семён протянул ему шарик с данными. - Петрович сказал, что теперь ты им занимаешься.
   - Ага, я в курсе. Спасибо, Сёма! Успехов тебе в работе со знаменитостью, - Самойлов усмехнулся.
   - Уже все знают?
   - Еще бы!
   - Извини, что из-за всего этого на тебя еще дело Цыпиной свалилось.
   - Да ничего. Кто понял жизнь, тот не спешит. Потихонечку справлюсь и со своим делом, и с твоим.
   Время приближалось к десяти, когда Глебенков обещал прилететь и захватить его на допрос, так что Семён поспешил спуститься на первый этаж. Отсюда, миновав будку с Бобом, он вышел на улицу.
   Ровно в десять черный "прыгун" инспектора опустился с неба прямо перед Долиным. Когда дверца "прыгуна" раскрылась, он увидел, что Глебенков одет в чёрный костюм, а правой рукой держит вешалку, где под целлофаном проглядывал второй такой же. И тут Долин понял, зачем напарник вчера спрашивал о размере и росте.
   - Теперь твоя очередь, - сказал Василий, кидая сложенный костюм на сиденье, после чего вылез с другой стороны и захлопнул дверцу.
   Хмыкнув, Семён полез внутрь. Переодеваться в салоне "прыгуна" - то ещё удовольствие, однако, кряхтя и поругиваясь, он всё же справился. Пять минут спустя Глебенков открыл дверцу и вернулся в салон.
   - Ну как, подошёл костюмчик? - поинтересовался он, забивая координаты.
   - В плечах узковат.
   - Прости, на примерку времени не было. Тут недолго. Лететь минут десять и на допрос минут сорок, вряд ли больше.
   Прыгун поднялся, оставляя внизу здание московского отделения "Белого дознания". Долин машинально проводил его взглядом.
   - И еще вот это, пожалуйста - Глебенков вытащил из кармана и протянул Семёну солнцезащитные очки.
   - Прямо сейчас надеть?
   - Ага.
   Пришлось нацепить. Мир утратил яркость.
   - Это ещё не всё. Понимаю, что прошу многого, и всё же... - напарник повернулся к нему и усмехнулся. - В интересах следствия тебе придётся опустить кончики усов вниз.
   Семён удивился, но сделал без возражений.
   - Как думаешь, кого мы сейчас навестим? - поинтересовался Глебенков.
   - Откуда же мне знать?
   - Если бы напряг извилины, то знал бы, - бесцеремонно ответил напарник. - Голова, Сёма, нужна не только для того, чтобы ею есть. Я почти не маскируюсь, но прошу изменить внешность тебя. Следовательно, мы идём к человеку, которому знакома твоя физиономия. Элементарно, Ватсон!
   Вспыхнуло возмущение, но Долин сдержался. Дознавательская работа приучила скрывать эмоции.
   - Хонг?
   - Не угадал!
   - Больше я никого не знаю из тех, кого ты вчера перечислил.
   - Очень плохо, Ватсон. Один из них знает тебя. Помимо Хонга. И я вчера дал тебе подсказку, кто именно.
   Прыгун тем временем начал снижаться и вскоре опустился возле внушительного двухэтажного коттеджа в классическом стиле, большей частью скрытого за высоким забором. Дознаватели вылезли на улицу и вскоре уже стояли у массивных ворот. Глебенков позвонил. Долгое время никто не откликался, так что пришлось нажать кнопку ещё раз. Через минуту в динамике послышался шорох и недовольный голос:
   - Ну кто там?
   - Здесь живёт господин Стерцль? - казённым тоном осведомился Глебенков.
   Имя совершенно ничего не говорило Долину.
   - Ну, допустим, - ответил голос. - А что надо?
   - Похоронное бюро "Сафронов и сыновья". Как вы помните, погребение вашего дяди не обошлось без некоторых досадных...
   - Я уже отсыпал вам бабла, и больше не хочу об этом слышать!
   - С оплатой вопросов нет. Но, видите ли, в последнюю неделю бюро посетили трое журналистов, один из которых выказал небывалую настойчивость, интересуясь деталями. Нам показалось разумным согласовать с вами ряд нюансов, однако, раз вы заняты...
   - Подождите! Сейчас я спущусь.
   Ждать пришлось недолго, - вскоре калитка распахнулась и взору дознавателей предстал черноволосый толстяк-коротышка с капризно изогнутыми губами. Придирчиво оглядев гостей, хозяин кивнул:
   - Пойдёмте в дом.
   Путь до крыльца пролегал по вымощенной плитами дорожке, сквозь увитую плющом арку, мимо пестревших разноцветьем клумб и розовых кустов, среди который блестел прудик и журчал фонтан. Слева раздался глухой рык, и Семён, обернувшись, увидел сидевшего в будке ротвейлера.
   - Заткнись, Тонн! - рявкнул на ходу толстяк, и псина, звякнув цепью, отпрянула.
   Долин посмотрел на Глебенкова, но тот с постной миной глядел себе под ноги. Поднявшись по мраморным ступенькам, они вошли в прохладный полумрак прихожей.
   - Здесь можно вытереть ноги, - хозяин показал на коврик с двумя синими треугольниками в круге.
   Питерский коллега невозмутимо встал на эмблему и аккуратно провёл сначала правым, а потом левым ботинком. Поколебавшись, Долин повторил эти действия. Вспомнилась история про японских католиков - когда в стране восходящего солнца император открыл гонения против христиан, купцы-протестанты подсказали ему идею: с помощью чего можно отличить верующего христианина. Все подозреваемые, а позднее и их потомки должны были приходить в государственный приём, где на полу лежала отлитая из металла икона Богородицы. Тех, кто отказывался встать на неё, казнили, как христиан. Католики всё же выжили, скрывая своё исповедание, и на иконе за два с половиной столетия проверок сточились с боков вмятины от следов. Не желая умирать, они всё же наступали на неё, но делали это с самого края, чтобы не топтать само изображение.
   Конечно, эмблема "Белого Дознания" для Долина иконой не была, но всё же он поступил по примеру японских христиан. А сам хозяин уже прошёл дальше, в коридор. Здесь рядком выступали из левой стены чучела оленьих голов с рогами, отражаясь в зеркальной правой стене, издалека доносилось заунывное пиликанье виолончели, пахло сдобой и пряностями.
   Когда дверь хлопнула, пиликанье смолкло, а мгновением спустя из-за зеркальной стены выглянул кучерявый мальчик лет семи, с любопытством разглядывая гостей.
   - Макс, иди в свою комнату! - приказал Стерцль.
   Мальчик юркнул обратно, исчезая из поля зрения гостей.
   Деревянная лестница с резными перилами уходила на второй этаж, туда они и направились, скрипя половицами, словно в историческом фильме. И сам дом, и все вещи внутри и снаружи его были дорогие, но подобраны и размещены без вкуса. Те, кто вырос в богатстве, так дом обставлять не будут. Видимо, на хозяев большие деньги свалились совсем недавно, и они постарались наполнить свой дом многочисленными подтверждениями своего нового социального статуса.
   Наконец молчаливый хозяин ввел их в гостиную, которая была невероятно плотно заставлена - темнело дерево, белел фарфор, блестело стекло и хрусталь, пестрели картины на стенах, переливалась золотом люстра, синели вазы, в глазах рябило от множества фигурок, столпившихся на старинном серванте. Хотя и эта перенасыщенность драгоценным антиквариатом отдавала безвкусицей, чувствовалось, что эта комната обставлена с любовью и дорога хозяину.
   - Присаживайтесь, - буркнул Стерцль, махнув рукой в сторону резного стола с изогнутыми ножками, посреди которого белела одинокая чашка на блюдце рядом со сложенной газетой. Видимо, хозяина оторвали от утреннего чаепития.
   На стул с высокой спинкой и бархатным сиденьем Долин присел осторожно, как на музейный экспонат. Слева от него на стене висело большое полотно, где было изображено зелёное то ли растение, то ли птица, и красные прямоугольники на заднем фоне, будто разбросанные на полу у двери.
   Глебенков хранил всё тот же чопорно-равнодушный вид, какой напустил на себя ещё перед воротами. Сам Стерцль расположился напротив гостей, ближе к двери. По недовольной мине толстяка было видно, что встреча тяготит его, и незнакомцев в этом доме, судя по всему, принимают редко.
   - Что там вынюхивали эти журналюги? - поморщившись, проговорил он.
   Вместо ответа Глебенков повернул голову к Семёну и кивнул:
   - Семён Сергеевич, можно снимать маскарад.
   Долин медленно снял очки, сложил их и опустил в карман, не сводя взгляда с толстяка. И по тому, как тот вздрогнул, узнавая его, догадался и сам, кто такой Стерцль. Хозяин дома с молчаливым ужасом взирал на то, как гость неторопливо подкручивает левый, а затем правый ус кончиками вверх. Те самые усищи, описанию которых он в своё время посвятил целое предложение.
   Второй гость тем временем казённым тоном сообщал:
   - Мы пришли к вам, чтобы получить свидетельские показания относительно господина Пащенко Петра Юрьевича, известного также под сетевым псевдонимом Крик.
   Последнее слово, будто заклинание, пробудило Стерцля от оцепенения.
   - Вы... это... по закону я имею право отказаться от дачи показаний, - дрожащим голосом сообщил он. - Об этом гласит четвёртый... нет, третий пункт седьмой статьи второго раздела вашего устава.
   - Да, - кивнул Глебенков. - Таковы правила. Но, как вам известно, не бывает правил без исключений. И вот сегодня по нелепой прихоти случая вам досталось именно такое исключение. Сегодня, сейчас, в этой комнате третий пункт седьмой статьи второго раздела для вас - не действует. Мы пришли за показаниями. И мы их получим. И это будут хорошие, честные и качественные показания.
   - Я ничего вам не скажу, - голос Стерцля окреп, но держался он по-прежнему напряжённо.
   - Эпическая фраза, - похвалил Глебенков. - Сам Гомер не сказал бы лучше. Но меня немного смущает её неконструктивность. Я бы предложил такой вариант: "я не скажу вам ничего, кроме свидетельских показаний". Как думаете, Ренат Михарович?
   Толстяк молчал.
   Дознаватель зевнул, и поднялся, чтобы подойти к серванту.
   - А у вас, я смотрю, неплохая коллекция фарфора.
   - Не трогайте здесь ничего! - велел Стерцль, вскакивая из кресла.
   - Коллекционеры - они как женщины, - доверительным тоном сообщил Глебенков напарнику. - Если они говорят "не трогайте", это значит: "трогайте!"
   С этими словами он осторожно взял фарфоровую фигурку пионера со скворечником подмышкой и, поворачивая в руках, уважительно покивал:
   - Раритет. Искусство эпохи коммунизма. Таких уже лет двести как не делают... Да вы садитесь, Ренат Михарович. В ногах правды нет.
   Стерцль послушно опустился в кресло, не сводя настороженного взгляда с дознавателя. И не зря: в ту же секунду Глебенков что есть силы ударил "пионером" об стол, чашка подпрыгнула, отколовшаяся фарфоровая головка, описав дугу, упала на пол.
   - Что вы делаете? - закричал толстяк.
   - А вы разве не видите? - удивился дознаватель. - Бью ваш антиквариат. Коллега Долин, как на ваш взгляд? По-моему, так стало лучше.
   - Определённо лучше, - подтвердил Семён. - Венера Милосская обрела славу именно в купированном варианте.
   - Тонко подмечено! Какой простор для фантазии открывается теперь перед зрителем - каждый волен додумать лик пионера по своему разумению, - Глебенков небрежно бросил статуэтку на пол и потянулся к голубой вазе.
   - Нет! - заговорил Стерцль. - Вы не можете...
   - С чего бы это? Мы ведь те самые дознаватели, о преступлениях которых вы неустанно предупреждаете общественность на протяжении семи лет. Да-да, те самые, что врываются обманом в дома свидетелей и портят их имущество. Почему же вы так удивлены сейчас?
   Толстяк молчал, опустив голову.
   - А я скажу, почему, - продолжил дознаватель, подбрасывая в руке вазу. - Потому что вы, когда писали всю эту хрень, прекрасно знали, что лжёте. Радуйтесь теперь! На самом деле вы были правы! И мы к вам наконец пришли. Вот такие вот. Каких вы нарисовали. Разве это не прекрасно - убедиться в своей правоте?
   Глебенков широко улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы и процитировал:
   - "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся"... Как знать, Ренат Михарович, если бы вы нарисовали в своих текстах других дознавателей, может, и разговор наш сейчас проходил бы в более уютной атмосфере?
   - Я требую, чтобы вы немедленно ушли из моего дома!
   - У меня такое ощущение, - задумчиво проговорил дознаватель, разглядывая непристойный рисунок на вазе, - что мы не понимаем друг друга. Я ведь доходчиво объяснил, что мы уйдём из вашего дома сразу же, как получим свидетельские показания. Однако показания не прозвучали, следовательно, и уйти мы не можем. Кажется, вполне ясное и логичное умозаключение, доступное даже для... коллекционера.
   - Я вызываю адвоката! - голос толстяка почти сорвался на визг, когда он сунул руку в карман и вытащил антикварный мобильник.
   Пока Стерцль набирал номер, Глебенков повернулся и весело подмигнул Долину.
   Толстяк прислонил трубку к уху и взволнованно заговорил:
   - Слушай, Фил, тут ко мне завалились двое дознавателей... - Стерцль замолчал, по-видимому, собеседник перебил его резкой фразой. - Они уже в доме. Они обманом сюда проникли, разве бы я их пустил? Ну, то есть, пустил их я, но они проникли обманом... Постой! Они портят моё имущество! Это правда, я клянусь!
   Взгляд коллекционера стал растерянным. Он медленно опустил трубку, недоверчиво глядя на неё.
   Глебенков размахнулся, и ваза, метнувшись к дверному косяку, с грохотом разлетелась на осколки. Стерцль вздрогнул.
   - Такой любитель древностей, как вы, - ласково проговорил инспектор, - должен знать старую притчу про мальчика-пастушка, который смеха ради кричал всё время: "Волки! Волки!" Крестьяне прибегали, чтобы помочь ему, и убеждались, что никаких волков нет. И вот однажды волки действительно пожаловали. Мальчик кричал-кричал, но, как известно, никто к нему на помощь не пришёл.
   Из коридора послышались торопливые шаги, дверь распахнулась и на пороге показалась миловидная шатенка средних лет, одетая в бежевый домашний халат. Посмотрев на усеявшие пол осколки вазы, она перевела взгляд на Глебенкова и строго спросила:
   - Что здесь происходит?!
   - Мы пришли побеседовать с вашим мужем. Задали пару вопросов. Господин Стерцль задумался над ответами, и пока он думает, я решил познакомиться с замечательной коллекцией антиквариата. И, представляете, оказался настолько неуклюжим, что уронил парочку экспонатов. Ужасно стыдно!
   - Герда, уходи, - процедил толстяк, не поднимая головы.
   - Отличненькое имя, - похвалил инспектор. - Похоже, ваши родители любили Андерсена.
   Если Василий хотел этой фразой смягчить женщину, то цели явно не достиг. Она стояла в дверях, прямая, как античная статуя, и жгла взглядом непрошеных гостей.
   - Убирайтесь, или я вызову полицию!
   - Она не приедет, - Глебенков играючи вытащил из кармана жетон и продемонстрировал хозяйке.
   - Тогда я спущусь за собакой, - выкрикнула она.
   - Только если вы решили с ней расстаться, - дознаватель сунул жетон обратно, и достал пистолет, держа его стволом вверх, чтобы лучше было видно от двери.
   - Герда, ради Бога, иди вниз! - крикнул Стерцль, повернувшись к ней.
   - Дверь можете не закрывать, - миролюбиво добавил Глебенков.
   Хозяйка фыркнула, и, отступив в темноту коридора, захлопнула дверь с такой силой, что вздрогнули картины, висевшие на этой стене.
   - Рассерженные женщины, - они как маленькие дети, - с мягкой улыбкой проговорил Василий, снова подходя к серванту. - Если вы хотите от них чего-то добиться, попросите их этого не делать. Но вернёмся к нашей беседе. Как вы думаете, Ренат Михарович, почему крестьяне не пришли на помощь к мальчику-пастушку, когда он звал их в последний раз?
   Стерцль молчал, уставившись в тёмную доску стола.
   - Ах да, - спохватился Глебенков, разглядывая оставшиеся фигурки. - Я совсем забыл, что вы обещали не говорить нам ничего, кроме показаний по делу Пащенко. Тогда я осмелюсь поделиться своим предположением. Конечно, им порядком надоело бегать зазря, да и пастушок, как любое лживое трепло, не вызывал у них симпатии. Но главная причина, думается, всё-таки в другом. Крестьяне просто не хотели портить отношений с волками. Вот и не пришли. И к вам тоже никто не придёт.
   Стерцль по-прежнему не реагировал. Долин почувствовал жалость к нему, но заставил себя вспомнить то, что было написано в том листке, его гнусную клевету. И слова про Иру. "Полоумная жёнушка, сующая свою бездарную мазню в дешёвые арт-галлерейки". Это вызвало прилив ярости.
   Оглядевшись, Семён заметил, что из всех картин только одна прикрыта защитным полем - то самое полотно, с зелёным птицеобразным растением и красными прямоугольниками. Семён встал и, взявшись за раму, снял картину со стены.
   - Ой-ой, коллега Долин! - с притворным ужасом воскликнул Глебенков. - Поосторожнее, это же "Непонятое" Ман Рея! Крупнейший абстракционист двадцатого века. Даже для меня это слишком. Ведь подлинник же, верно, господин Стерцль? Да. Я по взгляду вижу, что подлинник. Разве стал бы такой ценитель искусства оскорблять своё жилище дешёвыми копиями? Да и защитное поле, опять же...
   - Абстракционист, значит? Крупнейший? - нарочито беспечно переспросил Долин. - А по-моему, это просто бездарная мазня!
   Он замахнулся полотном, собираясь обрушить его об угол стола. Это был блеф чистой воды -- защитное поле уберегло бы картину от ударов, однако Долин догадывался, что Стерцль не знает этого наверняка, а кроме того само такое зрелище не вынесет ни один коллекционер. Это сработало:
   - Не надо! Пожалуйста! - Стерцль выглядел жалким. - Я скажу. Всё, что хотите, скажу!
   - Мы хотим правду, - заметил Глебенков.
   - Да, да, - закивал толстяк, пряча дрожащие руки под столом.
   Долин с видимым сожалением посмотрел на картину. Он не хотел, чтобы толстяк сдался так быстро. Он хотел причинить Стерцлю боль за все то, что эта спесивая жаба написала про Инну.
   Но Семён подавил свои чувства, вздохнул и аккуратно поставил картину на пол, прислонив к стене. А затем опустился обратно на антикварный стул.
   Глебенков тоже вернулся к столу, сел и, наклонившись вперёд, вкрадчиво сказал:
   - Итак...
   - Благодаря Петьке у меня есть сын, - подумав, Стерцль поправился: - У нас с Гердой есть сын.
   - Пащенко помог забеременеть вашей жене? - усмехнулся Василий.
   Стерцль внимательно посмотрел на инспектора и ничего не ответил. Опустив взгляд, заговорил снова:
   - Я тогда ещё учился. Совсем на бобах был. А тут Герда залетела. Я говорю: извини, милая, или я, или ребёнок. Да она и сама думала про аборт. Нужны были только деньги на врача. Ну, я отправился к Петьке. Объяснил ему ситуацию. А он вдруг стал отговаривать. Я ему - на какие шиши мне семью кормить? А Петька: я, мол, буду платить каждый месяц. И даже заявил, что сам готов его растить, пусть только Герда родит. Ну, короче, отговорил. А когда она родила, уже про то, чтобы отдать, у нас и речи не было. Даже до меня дошло, что... это мой сын, это... В общем, я ему очень благодарен. Петька сдержал слово и действительно помогал нам. И деньгами, и с Максом сидел, когда надо.
   Стерцль замолчал. Глядя в потолок, Глебенков надул щеки и медленно выпустил воздух через сжатые губы.
   - Недурненько. Человек, который отговаривает от аборта, не может состоять из одних лишь пороков. Вы согласны, Семён Сергеевич?
   - Безусловно.
   - Какое-нибудь ещё доброе дельце Пащенко не припомните?
   - Да, - усмехнулся Стерцль. - Создание "Никаких дознаний". Через это он обеспечил заработком и меня, и других.
   - А почему он вдруг решил создать такую организацию? - спросил Долин.
   - Да потому что ненавидел... - толстяк спохватился и заговорил мягче: - потому что считал, что общество должно знать и тёмную... ну, то есть, он полагал, что должен быть представлен и критический взгляд на вашу службу. Таково было его мнение.
   Видно было, что господину Стерцлю давно не приходилось следить за своей речью, и теперь ему это давалось с трудом.
   - А откуда у него возникло такое мнение? - продолжал Семён.
   - Не знаю. Петька никогда не говорил.
   - Неужто вы никогда не спрашивали?
   - Спрашивал. А он никогда не отвечал. Только злился. Мне кажется, ваша организация ему чем-то насолила. И это было до того, как мы с ним встретились.
   На несколько секунд в комнате повисло молчание. Наконец Глебенков поднялся, а вслед за ним встал со стула и Долин.
   - Как вы догадываетесь, Ренат Михарович, - сообщил инспектор, - мы будем допрашивать и других друзей Пащенко. И если я пойму, что их кто-то предупредил о нас, то вернусь к вам, и уже не буду столь любезен. Вы хотите, чтобы я вернулся?
   - Нет!
   - Не спешите тратить слова. Я увижу ваш ответ, когда буду допрашивать других сотрудников "Никаких дознаний".

* * *

   - Я понял, что маскарад нужен был, чтобы Стерцль пустил нас внутрь, - сказал Долин, когда они уже сидели в прыгуне, уносящем их ввысь от двухэтажного коттеджа. - Но как ты узнал про его отношения с похоронным бюро? И в чем там дело?
   - Пока я летел из Питера в Москву, собирал информацию по нашим свидетелям. Господин Стерцль год назад привлек внимание прессы в связи со смертью своего дяди. Тот был известный и состоятельный человек. Бездетный. На Стерцля свалилось наследство. И он вместе со своими подельниками из кодлы Крика закатил пирушку чуть ли не сразу при погребении дядюшки. Кто-то донес до журналюг, и там решили, что это неплохая тема для сюжета про неблагодарных наследников. Стерцль этому не порадовался, поскольку лелеет надежду выйти в приличный свет. Он приложил усилия, чтобы замять скандал.
   - Неужели и об этом сообщали в СМИ?
   - Нет, конечно. Пришлось кое-с-кем списаться, узнать детали.
   - Откуда в тебе столько изобретательности?
   - Работа понуждает. Может, слыхал поговорку: перед младшим дознавателем двери свидетелей распахнуты, перед старшим - приоткрыты, а перед инспектором - заперты.
   - Прямо-таки заперты?
   - Вот представь, Семён, начинается дело. Ты, младший, идёшь к свидетелям. Те рады стараться, им и самим интересно, показания льются рекой. Но вот, дело отправляют на вторичку. И оно попадает к старшим. Как думаешь, что они должны сделать?
   - Найти новый материал.
   - Верно. А где искать? Идут к тем же свидетелям, снова опросить - мало ли, какой нюанс ускользнул при первом допросе. Они, конечно, отвечают, но уже менее охотно. А теперь представь, что дело опять забраковали, и оно попадает ко мне. И когда я вынужден снова опрашивать тех же свидетелей, то практически все говорят: "я уже дважды всё рассказал", - и это ещё самый мягкий вариант ответа. При таком раскладе, Семён, поневоле станешь изобретательным.
   - А почему адвокат отказался помогать ему? Это весьма нетипично и даже странно.
   - Напротив. Думаю, многие на его месте поступили бы так же. Ведь вчера вечером Стерцль звонил ему четыре раза и в сильном подпитии жаловался, что к нему домой вломились дознаватели, все крушат, требовал немедленно приехать, а потом гоготал и бросал трубку.
   Долин изумленно уставился на напарника.
   - Конечно, настоящий Стерцль ему не звонил, - пояснил Глебенков. - Это я немножко похулиганил. Ну, знаешь, нашел в сети образец его голоса, настроил под него программу аудиофильтра... И еще у меня есть одна программка, которая отражает у того, кому звонишь, нужный тебе номер. Вот, собственно, и все. Дело в шляпе. Я называю это "эффект пастушка". Если хочешь, скину тебе программки. Но не советую слишком увлекаться.
   - Ну ты даешь! Разве это законно?
   - Об этом лучше спросить специалиста. Могу дать тебе номер адвоката. А, что, весело бы вышло: "Алло, я тот самый дознаватель, который вломился к Стерцлю, у меня к вам пара вопросов", - Глебенков рассмеялся. - Но давай это немного отложим, поскольку сегодня у нас еще один допрос.
   - К кому летим? Или я опять должен сам догадаться?
   - Кирьянов и Губин, - Глебенков нахмурился и посмотрел Долину в глаза: - Для этой встречи, напарник, придётся запастись терпением.
   - Почему?
   - Увидишь. Я хочу, чтобы ты научился импровизировать. Со Стерцелем у тебя получилось неплохо. Но здесь будет посложнее. Да, кстати, если хочешь, можешь переодеться обратно в свою одежду, но я бы все же остался пока в "похоронных" костюмах.
   Долин пожал плечами и решил не переодеваться. Хоть костюм и был узковат, но особого дискомфорта это не доставляло.

* * *

   На сей раз прыгун летел долго, поскольку Кирьянов и Губин жили далеко от центра, за Котельниками, в одной из старых двадцатиэтажек, которыми был напичкан этот район. На переполненной парковке не нашлось места и Глебенков посадил прыгун прямо на тротуаре перед подъездом.
   - Надеюсь, успеем вернуться до того, как сюда заглянет инспекционный робот, - заметил Глебенков, открывая дверцу.
   Нужная квартира располагалась на одиннадцатом этаже, куда дознавателей доставил провонявший мочой и исписанный граффити лифт. После звонка прошло немало времени прежде чем замок щелкнул и входная дверь распахнулась. За ней стоял тощий парень с очками и козлиной бородкой, на нем был розовый халат и шлепанцы на ногах.
   - Чем обязан, господа? - медленно проговорил он и тут же усмехнулся, видимо, наслаждаясь своей вычурной фразой.
   - Станислав Кирьянов? Я инспектор Глебенков, это младший дознаватель Долин, - инспектор показал жетон. - Мы пришли побеседовать.
   - Ох! Польщён, весьма польщён, - блондин повернулся в комнату и крикнул: - Гупи, посмотри, кто к нам пожаловал! Мальчики из "Белого Дознания"!
   Из-за двери показалась рыжая голова с выбеленным пудрой лицом и чёрной "мушкой" над верхней губой.
   - Вау, они настоящие! И они в черном! Ну-ка, ну-ка, поздороваемся...
   В следующие секунды подошел Губин, одетый в растянутый желтый свитер с мультяшной собакой на груди и протянул ладонь. Глебенков не ответил рукопожатием.
   - Пётр Губин, мы пришли получить свидетельские показания по делу Петра Юрьевича Пащенко, - отчеканил он все тем же официальным тоном.
   - Слушай, Стэн, они разговаривают! - рыжий ликовал.
   - Гупи, где твои манеры? - пожурил приятеля козлобородый. - В присутствии людей невежливо говорить о них в третьем лице.
   - Они - люди! - изумлённо воскликнул рыжий и захохотал.
   Долин догадался, что Губин "под кайфом". Может быть, Кирьянов тоже, хотя выглядит более вменяемым.
   - Простите его, господа, - попросил Кирьянов. - Он очень милый мальчик, но сейчас... э-э... выпил слишком много зелёного чаю. Прошу в дом. Добро пожаловать. Гупи, иди приберись на столе. А вообще... Ладно, я сам...
   Хозяева скрылись внутри. Хмуро переглянувшись, за ними последовали дознаватели. Глебенков вошел первым, Долин вторым. В прихожей Гупи с идиотской улыбкой протянул им розовые плюшевые тапки с заячьими ушами:
   - Пожалуйста, гостевые тапочки, - и захихикал.
   Долина передёрнуло от одной только мысли, что он может коснуться вещей, которые носили эти люди.
   - Спасибо, мы ненадолго, - процедил Глебенков и шагнул мимо рыжего.
   - Ух, какой колючий! - жеманно протянул ему в спину Гупи, а затем пробормотал глядя на Долина: - А этот молчит... Наверное, у них в комплекте только один говорящий.
   Долин понял, почему этот допрос Глебенков назвал более сложным. Три часа назад они всласть поиздевались над Стерцелем. А теперь им самим приходится терпеть издевательства от двоих ненормальных, один из которых точно "под кайфом". Не лучше ли прийти в другой раз? Или заняться другими свидетелями?
   На кухне тем временем Стэн-Кирьянов смахивал рукою крошки с заляпанного стола. Сильно пахло какими-то травами и грибком со стен. Кухня выглядела запущенной, однако предметы мебели и вообще обстановка была подобрана со вкусом, хотя и несколько на "старушачий" манер, - вероятно, квартира досталась этим типам от бабушки одного из них.
   - Вот, пожалуйста, - Кирьянов суетливо указал на стул с чрезмерно высокой спинкой, и стоящую рядом красную табуретку. - Присаживайтесь.
   Глебенков молча пропустил Долина к стулу, а сам выбрал табуретку. Стэн тем временем наполнял чайник водой из крана.
   - Думаешь, они пьют чай? - поинтересовался Гупи, проходя мимо сидящих за столом дознавателей.
   - Чай пьют все. Особенно в гостях. Верно, мальчики?
   - Мы вам не мальчики, - ответил Глебенков, сцепляя руки перед собой. - И пришли сюда не за чаем.
   - Какой суровый мужчина! В черном! - Гупи присел на подлокотник дивана в противоположном углу кухни. - И колючий... просто ёжик!
   - Милый, видишь, наши гости придирчивы к словам, - заметил Стен, ставя чайник на платформу и щёлкая кнопкой. - Не будем их обижать.
   - И в мыслях не было! Всё. С этого момента буду называть их так, как они прикажут. Скажите, господин дознаватель, как вам больше нравится? Может быть, Свирепый Необузданный Жеребец?
   - Ну хватит, дурашка! Прошу вас, господа, не обращайте на него внимания, - попросил Стен, усаживаясь с другой стороны стола. - Потом он очухается и ему будет стыдно. А чай у меня замечательный, надеюсь, всё же не побрезгуете. Немножко мяты, чуточку зверобоя, душицы... всё по старинным бабушкиным рецептам, такое нынче нелегко найти, сам делал. Скажи, Гупи!
   - Да, Стэн у нас просто кудесник! В двух вещах ему нет равных - в составлении чая и в...
   - Расскажите о ваших отношениях с Петром Юрьевичем Пащенко, - перебил Глебенков.
   - А кто это? - удивился Гупи, театрально вскинув брови.
   - Это Крик, - объяснил Стэн.
   - Ах, вот кто... А у нас не было с ним никаких отношений. Только работа. Нечего тут рассказывать.
   - Вы всё-таки постарайтесь.
   - Если постараться, то кое-что можно припомнить, - неожиданно трезвым голосом сказал Гупи, уставившись на Глебенкова. - Но чтобы стараться, нужен стимул. Знаешь, Стэн, что я тут подумал?
   - Что?
   - Я подумал... при том, что мы так много внимания посвящали этой конторе, у нас никогда не случалось близкого контакта с дознавателями. Такой опыт дорогого стоит. Пожалуй, это могло бы стать стимулом. Как думаешь, Стэн?
   Долин понял, о чем речь, и ощутил гадливость. За годы работы ему, конечно, доводилось видеть свидетелей в неадеквате, но он сразу прощался с ними и уходил. Таковы инструкции. А Глебенков вошел внутрь, разговаривает. Для чего? Разве можно проводить допрос в таких условиях?
   - Гупи, нельзя же так сразу. Видишь, мальчики стесняются, - Стэн достал из шкафчика миску с халвой и поставил её на стол.
   - Все мы когда-то стеснялись. А я веду серьёзный разговор. Деловой. Давайте, ребятки. Вы нам то, что мы хотим, а мы вам то, что вы хотите. Всё честно. Огласки не бойтесь - это будет наш маленький мужской секрет.
   Стэн заржал. Долин дёрнулся, чтобы встать и уйти, но, взглянув на коллегу, остановился: Глебенков, чуть склонив голову на бок, задумчиво смотрел на Гупи. В фигуре инспектора исчезла напряжённость, сквозившая ранее, он сидел, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки.
   - Итак, мальчики... Как далеко вы готовы зайти в поиске добра?
   Стэн всхлипнул от смеха и украдкой посмотрел на Долина.
   - Они готовы, - сказал Гупи, морща манерное лицо в похотливой улыбке. - Я возьму "ёжика"... Эй, че это ты там достаешь?
   И тут грохнул выстрел.
   Гупи откинулся навзничь, мелькнули в воздухе ноги, описывая дугу и в следующий миг его тело распласталось на полу. Из-за дивана виднелось плечо и неподвижная кисть руки с перстнем на безымянном пальце.
   В правой руке Глебенкова чернел пистолет. Лицо инспектора сохраняло всё то же спокойно-задумчивое выражение.
   Долин оцепенел. Страх пригвоздил его к стулу. Неужели это правда? Неужели действительно только что дознаватель застрелил свидетеля? Семён чувствовал, будто мир перевернулся с ног на голову. Может быть, это не-понастоящему, просто какой-нибудь шоковый разряд? Долин посмотрел на Губина. Его тело лежало неподвижно, а рядом на коленях сидел Стэн, тряс его и скулил:
   - Гупи... Гупи! Очнись!
   Потом он вскочил и бросился к Глебенкову, крича:
   - Ты!.. - и запнулся на вдохе, когда увидел направленный в его живот ствол.
   Изменившись в лице, Стэн попятился к стене, поднимая трясущиеся руки, словно пытаясь загородиться.
   - Не на... - зашептал он. - Не надо... Пожалуйста...
   У Долина сжалось сердце, когда он понял, что все это по-настоящему и что инспектор может сейчас убить второго свидетеля.
   - Будьте добры, сядьте, - попросил Глебенков, не опуская пистолета.
   Стэн нашарил рукой спинку стула, и опустился на него. Лицо его было бледным, в заплаканных глазах застыл ужас.
   - Вы хотели узнать, как далеко я готов зайти в своем поиске, - продолжал инспектор. - Теперь вы знаете. А еще, кажется, вам нужен был стимул? Думаю, сохранение своей жизни - неплохой стимул. Вы согласны?
   Свидетель судорожно кивнул головой.
   - Замечательно. Повторяю вопрос. Расскажите о ваших отношениях с Петром Юрьевичем Пащенко.
   Долин смотрел на Глебенкова и думал о том, сможет ли он, прыгнув со своего места, схватить руку инспектора с пистолетом. Словно почувствовав это, Василий оглянулся и сказал:
   - Я полагаю, Стэн будет сотрудничать, и мне не придётся его убивать. Давайте, Семён Сергеевич, послушаем, что он нам скажет, а потом вы сможете донести на меня начальству, если сочтёте это нужным.
   Долин не ответил. Молчал и Стэн. В полной тишине послышалось, как забурлила кипящая вода, и секундой спустя чайник щёлкнул.
   - Кажется, вода вскипела, - заметил Глебенков. - Если не ошибаюсь, вы обещали угостить нас замечательным чаем. С мятой, зверобоем, и душицей. Надеюсь, не побрезгуете угостить дознавателей?
   Инспектор запустил левую руку в миску, отломил кусочек халвы и отправил его в рот.
   - Отличненькая халва! - похвалил он.
   Семён смотрел на Глебенкова и понимал, насколько это страшный человек. Он не остановится ни перед чем. Он лишь для того позволял Стэну покуражиться, чтобы тем больнее было его падение, чтобы тем глубже окунуть его в грязь, подавить, обезволить. Он убил человека! Неужели об этом не знают в Питере? Как в "Белом Дознании" могут мириться с такими вещами? Или это маньяк, который все скрывал? Но ведь сейчас он знает, что Долин, как и любой дознаватель на задании, через глазной имплант записывает на инфокольцо в ухе все, что видит и слышит. Что он с этим будет делать?
   Звякнула чашка на блюдце в трясущихся руках Кирьянова, когда тот доставал её из шкафа. Зажурчала струйка кипятка, и по кухне разнёсся душистый запах трав. Стэн всхлипывал, косясь на неподвижное тело Гупи.
   Чашку с чаем перед инспектором он поставил, держа двумя руками, чтобы ненароком не пролить. Затем сразу отступил к своему стулу и замер, не сводя испуганного взгляда с дула пистолета.
   - А как же насчёт моего коллеги? - спросил Глебенков.
   Стэн дёрнулся к посудному шкафчику, но Долин глухо возразил:
   - Мне не надо.
   - Ну, раз не надо, - Глебенков взял чашку левой рукой и с удовольствием отхлебнул, - Давайте тогда вас послушаем. Присаживайтесь, а то, знаете ли, не люблю, когда надо мной нависают. Вы знаете, что мне от вас нужно. Говорите!
   Опустившись на стул, Стэн нервно сглотнул, и забормотал:
   - Господин дознаватель, я... мне нужно немножко собраться с мыслями...
   Свободной рукой Глебенков достал из внутреннего кармана пиджака черный прямоугольник и положил его на стол.
   - Если вдруг решите пофантазировать, этот компактный полиграф сразу даст знать, что вы лжете, - сообщил инспектор. Второй рукой он по-прежнему сжимал пистолет, наведенный на свидетеля.
   - Да-да... Я знаком с Криком несколько лет. Мы просто выполняли его задания. Он говорил, кого навестить, давал адреса и мы ходили, беседовали с людьми. С потерпевшими...
   Глебенков вдруг рассмеялся.
   - Да вы, оказывается, тоже дознаватели! Семён Сергеевич, это дознаватели, дознающие о дознавателях! Вот так поворот! Простите, господин Кирьянов, я прервал ваш рассказ. Давайте ближе к делу. Что хорошего знаете о Пащенко?
   Стэн молчал и в его глазах Долин вдруг увидел упрямство. Смех инспектора как будто придал ему смелости. Он не настолько осмелел, чтобы возразить что-либо, но уже достаточно, чтобы молчать. Разумеется, Глебенков это тоже заметил.
   - Если вы не хотите покупать свою жизнь за информацию о Пащенко - это ваше право, - спокойно и даже как будто с одобрением заметил он. - Достойная смерть лучше презренной жизни. Я уважаю это. Обещаю, все пройдет быстро и почти безболезненно. Я отправлю вас к вашему партнеру и вызову команду уборщиков.
   Глебенков взвел курок, и тут же Стэн крикнул:
   - Я все скажу! - смелость в его взгляде испарилась. - Крик спас мне жизнь. Я был нариком, серьезно. Сидел на героине. Крик откачал меня во время передоза. С того света вернул. И потом реабилитацию оплатил. Я жив сейчас благодаря ему. И чтобы отдать долг, я стал работать с ним, помогать, и Гупи подключил. Я ничего не имею против "Белого дознания", я просто хотел отплатить ему. Теперь его нет, вернее, скоро не будет, и я сам уже решил, что завязываю со всем этим. Пожалуйста, господин дознаватель, я сказал правду. Я проходил реабилитацию в четвертом "Нарконете", это было в 87-м году, с октября по декабрь. Вы можете проверить. Это правда.
   - Знаю, что правда, - свободной рукой Глебенков взял со стола черный прямоугольник и сунул его обратно во внутренний карман. Второй рукой он продолжал целиться в Стэна.
   - Господин дознаватель, пожалуйста, отпустите меня. Я уеду прямо сейчас, и никому ничего не скажу. Гупи сам виноват, он к вам цеплялся, он вас оскорблял. А я вам рассказал правду. Я все равно хотел с ним расстаться, он тянул меня вниз. Теперь, я уеду далеко отсюда, все забуду и начну жизнь с чистого листа. Пожалуйста, дайте мне шанс...
   Глебенков выдержал паузу, размышляя, а потом спрятал пистолет в кобуру.
   - Что ж, я человек слова. Вы рассказали не так уж много, но это сгодится. Я оставляю вам жизнь.
   - Спасибо, господин дознаватель! Вы не пожалеете!
   - Вообще-то уже жалею. Ладно, Семён Сергеевич, нам пора, - Глебенков поднялся.
   Долин по-прежнему сидел. Он решил, что вызовет полицию прямо сейчас, и даст показания против Глебенкова. Семён собрался сказать об этом, как вдруг нога Гупи дернулась и послышался стон с его стороны. Долин вскочил и бросился к дивану, за которым лежал рыжий. Гупи повернулся навзничь и выругался. Но для Семёна тогда это показалось самыми прекрасными словами. Гора свалилась с плеч и мир перевернулся обратно с головы на ноги.

* * *

   - Слушай, я думал, ты в самом деле его застрелил! - возбужденно сказал Долин, как только они вошли в загаженную кабинку лифта.
   - Я, конечно, привык работать со сложным контингентом, и эти двое, признаюсь, мне глубоко несимпатичны. Но всё же это не повод, чтобы убивать свидетелей. Я такого никогда не делал, и начинать не собираюсь.
   - И когда же ты продумал... весь спектакль?
   - Вчера, просматривая их досье. Имея некоторый опыт, поведение таких людей нетрудно предугадать.
   Они вышли на улицу и Глебенков выругался при виде своего "прыгуна". На лобовом стекле горели красные цифры - инспекционный робот все-таки успел пролететь и выписать штраф.
   - На пять минут нельзя отлучиться! - возмущался инспектор, поднося к цифрам кредитку для списания штрафа. - Как вы вообще живете в этой Москве? Поскорее бы закончить дело и вернуться домой.
   Красные цифры исчезли со стекла и дверца "прыгуна" раскрылась. Уже когда они залезли в салон, Глебенков достал из кармана черный прямоугольник и открыл его крышку. Внутри лежали белые драже.
   - Не хочешь? - спросил он Долина, - Освежают дыхания.
   Семён рассмеялся.
   - Нет, спасибо.
   "Прыгун" взлетел и начал набирать высоту.
   - А если бы они всё-таки... приняли нас по-другому?
   - У меня всегда несколько вариантов наготове, - ответил инспектор. - Если бы они вели себя иначе, то и я бы вёл себя иначе. Но раскололись бы они в любом случае.
   - Я там чуть не поседел! Ты не мог бы меня заранее посвящать в детали своих спектаклей?
   - Без проблем. Завтра на очереди допрос вдовы Пащенко. Я собираюсь прийти к ней домой, потом отправить тебя за дверь с каким-нибудь поручением, а там уже в интимной обстановке соблазнить её и... думаю, после этого она мне всё расскажет.
   Долин усмехнулся и махнул рукой:
   - Да иди ты!
   - Конечно, пойду. И вернусь победителем, вот увидишь.
   - Ты что, серьёзно?
   - Я навёл кое-какие справки о госпоже Пащенко, и уже имел удовольствие беседовать с ней по видеофону. Она нас ждёт. Поверь, я немножко разбираюсь в людях, и знаю, какой ключик подобрать к такой женщине в её положении.
   - Имей совесть, у неё только что погиб муж!
   - Технически он ещё жив. К тому же... откровенно говоря, общаясь с госпожой Пащенко по видеофону, чёрной фаты и заплаканных глаз я как-то не заметил. Бабёнка весьма аппетитненькая, доложу я тебе. Не бойся, всё будет, как надо.
   - Устав это запрещает.
   - Ну, сегодня мы уже нарушили парочку предписаний Устава. Почему бы завтра не нарушить еще одно?
   Отвернувшись к окну, Глебенков расправил плечи и затянул:
   - Окрасился месяц багрянцем... где волны шумели у скал... Пое-едем, красо-отка, ката-аться, давно я тебя не катал...
   - Я все-таки надеюсь, что ты шутишь, - сказал Долин.
   - Мне понравилось, как ты схватил Ман Рея у Стерцля, - заметил Глебенков. - В тебе есть артистизм. Это хорошо. Завтра он нам понадобится.

* * *

   Как оказалось, инспектор не шутил. Ирина Пащенко была молода и красива, правда, какой-то минорной красотой. Высокая, болезненно худая блондинка приняла их приветливо, но в ее движениях, в ее голосе, взгляде, и даже в вежливой улыбке сквозила какая-то потерянность. Поначалу Долин списал это на потрясение из-за того, что ее муж впал в кому. Но, осмотрев их квартиру, он понял, что причина в чем-то другом.
   Жилье Крика располагалось в новой сорокаэтажке на тридцать седьмом этаже. Это была большая дорогая квартира с огромными окнами. И почти все предметы в ней связаны были с Криком, - кроме пары горшков с цветами на подоконнике здесь не было ничего женского. Развешанные по стенам нунчаки, круг для дартса с эмблемой "Белого дознания" вместо мишени, вырванные страницы из Бюллетеня, исчерканные желтым маркером, большой выцветший плакат с монстром, пятна на обоях, сломанный стул в углу - посреди всего этого хрупкая Ирина выглядела как принцесса, заточенная в башне дракона.
   После обычных приветствий, пройдя в гостиную, она присела на диван, а дознавателям предложила два кресла, стоящие напротив. Глебенков сел в то, которое располагалось подальше от хозяйки, Долину досталось то, что поближе.
   Инспектор начал с выражения фальшивых соболезнований - он даже приволок большой букет роз как будто по этому поводу. Хозяйка отлучилась на кухню и долго искала вазу, чтобы поставить цветы. Семёну показалось, что ее наряд - короткое белое платье с большим вырезом - пожалуй, слишком вольный для официальной встречи, но, с другой стороны, у нее могло быть не так уж много нарядов на выбор.
   Когда она вернулась, Глебенков начал допрос, но, по всему видно, затягивал его. Начав с общих вопросов вроде того, как давно они поженились, он переключился на байки из своей дознавательской практики, перемежая их комплиментами в адрес хозяйки. Причем в комплиментах вскоре стали проскальзывать вполне определенные намеки. Глебенков открыто "клеился" к жене Крика. Ирина казалась напряженной, но улыбалась и поддерживала разговор, не меняя его русло. С каждой минутой Долину было все противнее наблюдать за происходящим.
   Наконец, Глебенков пересел с кресла на диван, объясняя это тем, что оно стоит далеко и оттуда якобы плохо слышно. Ирина не возражала. Еще спустя полминуты Глебенков подвинулся к ней ближе и вдруг повернулся к Долину:
   - Семён Сергеевич, не могли бы вы слетать сейчас в контору и оформить допуск к полицейскому архиву? Это надо для следующего допроса. А здесь собеседование я закончу сам.
   - Неужто такая срочность? - буркнул Долин, глядя на инспектора исподлобья.
   - Именно такая.
   Какое-то время они молчали, глядя друг на друга.
   - Ладно, - Семён поднялся. - Я всё сделаю.
   - Спасибо, - инспектор снова вперил голодный взгляд в фигуру хозяйки. - А мы тут с госпожой Пащенко... пообщаемся, как положено.
   Семён прошел мимо них к выходу, задержался возле сломанного стула, затем схватил лежащую отдельно ножку, как дубину, развернулся, и, подскочив к Глебенкову, наотмашь залепил тому по затылку. Инспектор вскрикнул, покачнувшись, и успел изумлённо оглянуться:
   - Ты чё?!..
   Замах, второй удар. Глебенков кулём рухнул на пол.
   Несколько секунд Долин стоял над телом питерской знаменитости, пытаясь отдышаться. Наконец, бросил ножку от стула и посмотрел на жену Крика. Она за это время успела вскочить с дивана и стояла теперь у серванта, с ужасом глядя на дознавателя.
   - У вас есть лёд? - голос Семёна дрожал.
   Ей понадобилось время, чтобы ответить:
   - Да.
   - Принесите.
   Она ушла на кухню.
   Долин взял диванную подушку и подложил инспектору под голову. На кухне скрипнула дверца холодильника. Когда госпожа Пащенко появилась с двумя пакетами колотого льда, он показал на Глебенкова и велел:
   - Приложите к его голове, - а сам сел на кресло, достал планшет и набрал номер. - Алло! Ранен дознаватель. Черепно-мозговая травма. Улица Молостовых, дом 18, квартира 274.
   Затем отключил планшет и сунул его в карман. Ирина тем временем обложила голову Глебенкова пакетами со льдом и стояла в замешательстве.
   - У вас есть что-нибудь выпить?
   Хозяйка кивнула и пошла к серванту. Вернулась с двумя рюмками, наполненными прозрачной жидкостью. Семён заметил, что её руки дрожат.
   Молча выпили, он - сидя, она - стоя. Водочная горечь обожгла горло. Долин вдохнул и выдохнул.
   - Простите, что... устроил у вас беспорядок.
   Она села во второе кресло, в котором недавно сидел Глебенков. Села на самый краешек, чтобы в любой миг вскочить, если что.
   - Зачем вы с ним так?
   Оба смотрели на неподвижное тело Глебенкова.
   - Боюсь, вам не понять.
   - В самом деле?
   - Простите, неправильно выразился, - он по-прежнему не смотрел на неё. - Я имел в виду, что это я не смогу объяснить так, чтобы было понятно.
   Она молчала и спустя несколько секунд Долин через силу проговорил:
   - В отличие от него, я женат. И когда он стал к вам клеиться, мне вдруг представилось, что какая-нибудь гнида так же... к моей жене... после моей смерти... - кулаки дознавателя сжались.
   - И что вам теперь будет?
   Долин пожал плечами:
   - Что угодно может быть. В принципе, у меня орден... в другой ситуации это бы смягчило... но этот - большая шишка у нас. Так что, думаю, теперь орден меня не спасёт. В лучшем случае с работы вышибут...
   Они помолчали, всё так же не глядя друг на друга.
   - А за что вас наградили?
   - Да так, ни за что. По ошибке. Летал на фронт, допрашивать одного свидетеля-офицера. Случайно загородил собою и поймал снайперскую пулю вместо него. Все решили, что я будто бы геройски его спас...
   - Так ведь в самом деле спасли.
   - Случайно. В том бою погиб один парень, защищая меня. Вот он - действительно герой.
   Опять помолчали.
   - Вы давно женаты?
   - В марте будет пять лет.
   - Дети есть?
   - Пока нет. Но мы очень хотим.
   - Будете ещё водку?
   - Нет, спасибо.
   Госпожа Пащенко уселась поглубже, откинувшись на спинку кресла. Бледные тонкие пальцы её перекатывали пустую рюмку.
   - Я тоже очень хотела ребёнка. А Крик не очень. Какие ему дети... - она холодно усмехнулась, не спуская взгляда с граней рюмки. - Я, наверное, тоже не смогу объяснить так, чтобы было понятно. Так всё красиво начиналось...
   Семён почувствовал, что сейчас она скажет всё. Он молчал и даже не смотрел в ее сторону, чтобы не спугнуть взглядом. И она заговорила:
   - Петя меня от насильников спас. Трое уродов загнали меня в безлюдный тупик. Я и крикнуть лишь пару раз успела. Дура. Надо было раньше начинать, когда бежала от них. А потом уже скрутили, рот заткнули. И тут появился он. И крикнул: "я - следователь Белого Дознания!"
   Долин удивился, но не подал виду.
   - И уроды убежали. А он помог мне подняться, проводил до дома. Потом мы стали встречаться. Я бросила институт, вышла за него замуж, переехала сюда. Родители от меня отреклись из-за того, что связалась с таким... раздолбаем. Я их и на свадьбу не пригласила. На что было приглашать? Я мечтала о венчании, фате и белом платье, свадебном торте для гостей. А он сказал, что всё это скука и повёл регистрироваться по интернету. А потом все покатилось по наклонной. Ничего ему было не интересно кроме "Никаких дознаний", целыми днями валялся на диване. Если что попросишь сделать, - он в ответ "Кто жизнь познал, тот не спешит". Потом еще хуже. Лгал мне, изменял, бил. Пьянствовал. Перетрахал всех моих подруг. На моём прошлом дне рожденья Нинку стал клеить прямо при мне. Потом они пошли в ванну и заперлись там. А ко мне лезла эта жирная жаба Стерцль. Серж и Гупи сидели на кухне, наширявшиеся. Хван заблевал горшок с цветами. А я сидела среди всего этого, и думала, что лучше бы Крик не заходил в тот тупик три года назад. Лучше бы один час с теми уродами, чем три года с ним.
   По застывшей маске лица прокатились две слезы. Голос задрожал:
   - Когда они вышли из ванны, я стала орать на него. А он показал с ухмылочкой на дверь и говорит: "дорогая, я тебя ни в чём не стесняю, иди, развлекись с Ренатом". Я выбежала на балкон. Хотела сброситься. Уйти от всего этого. Раз и навсегда. Но не стала. Потому что ему было бы всё равно. Нет. Я решила... изменить ему с дознавателем. Только это бы его достало. Тогда бы он почувствовал... Он вас очень ненавидел. Всех вас. Всю вашу службу. И вот сегодня, казалось, представилась возможность... но вы спасли моё целомудрие, - она криво улыбнулась, не глядя на следователя.
   - Теперь-то зачем? Он всё равно не узнает, и жить ему уже недолго.
   - Зато я бы знала! - выпалила она, рывком вытирая слёзы рукавом халата. - И все его дружки! И все придурки, для которых он делал свой поганый сайт!
   - Этим вы нанесёте вред лишь себе, а не ему.
   - Да... Наверное... Вы рассуждаете, как нормальный человек. Я уже забыла, что такое нормальные люди. Раньше у меня была цель. Месть. А теперь вот и того нет... - она вздохнула и, поставив рюмку на столик, отвернулась к окну.
   - Странно, что он, ненавидя нас, представлялся дознавателем.
   - Да. То, что Крик - не дознаватель, я поняла ещё до свадьбы. Но то, что он собирает и пишет про вас всякую дрянь, узнала уже после.
   - Зачем ему это?
   Она пожала плечами.
   - Что-то очень личное. Я его как-то спрашивала, ответил только, что, мол, "восстанавливает справедливость", и ещё матерился больше обычного...
   Долин чувствовал, как она успокаивается. Выговорилась. Полегчало.
   - Налить вам ещё? - спросила уже другим, посвежевшим голосом.
   - Нет, спасибо.
   - Странно, что "скорая" ещё не прибыла.
   - А она и не нужна! - бодро ответил Глебенков, вставая с пола.
   Женщина вскрикнула. Долин чуть не выругался с досады, а потом густо покраснел.
   Инспектор тем временем, отряхиваясь, продолжал:
   - Ирина Петровна, большое спасибо за неоценимую помощь следствию.
   Женщина хмыкнула, глядя на "воскресшего" дознавателя.
   - А... так это был розыгрыш... - протянула она. - Что ж, ловко вы дурочку разговорили.
   - Простите, - выдавил из себя Долин, не осмеливаясь поднять взгляд.
   - Не извиняйтесь. Я уже привыкла, что мне лгут.
   - Да какая уж тут ложь! - подцепив рукою ободок, Глебенков театральным жестом снял с верхней части головы тонкий шлем, скрытый париком. - Думаете, эта штука защищает? Башка, между прочим, до сих пор трещит. От души, Семён Сергеевич, залепил ты мне, от души. Но как-нибудь обойдёмся без врачей. Не люблю я их.
   - Пожалуй, нам пора, - красный от стыда Долин поднялся, по-прежнему пряча взгляд от свидетельницы. - Ещё раз простите.
   - Ещё раз спасибо! - подхватил довольный Глебенков. - Ковёр ваш - просто сказка. Чуть не заснул на нём.
   - Видимо, Крик был все-таки прав насчет вас, - мрачно проговорила Ирина, отвернувшись к окну.
   - Нет, совершенно не прав, - возразил Глебенков. - В "Белом Дознании" работают прекрасные люди. Только мы с напарником подонки, но в любой семье не без урода. А все остальные замечательные ребята. Соль земли.
   - Ну, значит, это мне так везет на подонков.
   - О нет, вы здесь совершенно не при чем. Просто ваш муж был подонок, не поручать же его расследование достойным людям? Вот начальство и направило таких отбросов, как мы с Семёном Сергеевичем.
   - Хватит уже! Уходите!
   - Напоследок хочу заверить вас, Ирина Петровна, - продолжал Глебенков уже из прихожей, обуваясь. - Что мы хоть и подонки, но дело свое знаем. Отчет по господину Пащенко будет что надо. Обязательно прочитайте. Там вас будет ждать сюрприз.
   - Пошли вон!!!
   - Семён, у меня такое ощущение, что нам здесь уже не рады. Пора откланяться.
   На этом они вышли. На лестничной площадке курили "ряженые" санитары, ожидая условленного сигнала. Закрыв дверь, расстроенный Долин махнул им рукой:
   - Отбой, ребята. Ваш выход не понадобился.
   В лифтовой кабинке они спускались вдвоём с Глебенковым - "санитары" замешкались, складывая "инвентарь".
   - Роскошная информация! - инспектора прямо-таки распирало от восторга. - Алмаз! Бриллиант! Крик, выдающий себя за дознавателя. О таком подарке даже мечтать было грешно. Поздравляю, Сёма, отличненько сработано!
   - Зачем ты вылез?! Мы же договаривались - придут санитары, увезут...
   - Злишься, что выставил тебя дураком? Прости, друг, сплоховал я.
   - Да не в этом дело...
   - А в чём ещё?
   - Ну... её жалко.
   - А вот теперь я своё извинение забираю обратно, - Глебенков заговорил резче. - И скажу начистоту. Для того я и решил переиграть финал нашей пьесы, чтобы спасти твоё целомудрие.
   Долин встрепенулся, но ответил не сразу, тщательно подбирая слова:
   - Да, видимо, я и впрямь перестарался с палкой-то...
   Лифт остановился, дверцы раскрылись, выпуская их в холл.
   - За десять секунд можно было придумать ответ и поязвительнее, - заметил инспектор, выходя первым. - Скажи-ка, Сёма, а что это за жалость тебя охватила? Отчего ты так огорчился? Что у молодой вдовушки о тебе теперь не сложится романтического впечатления? Что ты теперь не сможешь мысленно возвращаться к воспоминанию о вашем доверительном, интимном разговоре? Что не удобно будет под каким-нибудь предлогом вроде дополнительных показаний позвонить ей? Мне кажется, если мы как следует поскребём твою жалость, то увидим под ней именно такого рода движения. Не стоит их недооценивать. Все сомнительные дела начинаются в мыслях, коллега. Будь я семейным человеком, я бы себе таких мыслей не позволял.
   - То есть, ломая у Пащенко комедию, ты решил меня таким образом повоспитывать, да? А кто дал тебе такое право?
   Глебенков удивлённо развёл руками:
   - Я всегда воспитываю тех, кто меня окружает. Даже милого дедушку, у которого покупаю сэндвичи каждое утро. С прошлой недели он больше не курит. Следующая цель - помирить его с сыном...
   - Слушай, я серьёзно говорю. Это не Стерцль, и не пидоры. Нехорошо издеваться над человеком, который в таком состоянии.
   - А мы и не издевались.
   - Ну конечно. Она открылась, она душу свою перед нами вывернула, а ты всё в балаган превратил!
   - Ты правишь в открытое море... - затянул Глебенков.
   - Ну вот, опять началось, - пробормотал Долин, с досады махнув рукой.
   - ...где с ветром не справиться нам. В таку-ую лихую пого-оду нельзя доверя-аться волнам. Нельзя, Сёма, понимаешь?
   - Ладно, Вась, завязывай. Я понял основные тезисы твоего выступления.
   Они подошли к черному "прыгуну" Глебенкова. Дверцы раскрылись, но Долин не спешил залезать внутрь. Он подумал об Ирине Пащенко, как она осталась сейчас одна наверху той башни, вспомнил ее слова про, так она стояла ночью на балконе и вдруг понял:
   - Она может покончить собой!
   - Может, - согласился инспектор.
   Долин развернулся к подъезду:
   - Надо вернуться, остановить её!
   Глебенков схватил его за руку чуть повыше локтя и, придвинувшись, проникновенно сказал:
   - Сёма, это чужая жизнь. Ты не сможешь сделать больше, чем уже сделал. Решения о своей жизни принимает она, и только она несёт за них ответственность.
   - Нет! Можно отговорить, помочь, поддержать...
   Глебенков цокнул языком:
   - Кажется, теперь моя очередь бить тебя палкой по голове. Ты думаешь, Сёма, тебя влекут обратно на тридцать седьмой этаж светлые и благородные чувства, но на самом деле всё куда приземлённее. А ведь у тебя семья.
   - Вась, завязывай с этим! Я просто хочу помочь.
   - В самом деле? Отчего же так рвёшься пойти туда один? Отчего не вызвал для неё какую-нибудь тётечку из "психологической поддержки"? Ведь специалист поможет ей гораздо лучше, чем ты.
   Долин смутился, поражённый словами Глебенкова. Напарник же продолжал:
   - Прислушайся к своим чувствам, и ты поймёшь, что я прав. Помни, Сёма, что пожар легче предотвратить, чем потушить. Она прямым текстом сказала, какая поддержка ей нужна, но ты не можешь её оказать, и я не могу, потому что никакая это не поддержка, а обычный разврат. Если она решила покончить собой, она всё равно это сделает. Остановишь сейчас - сделает позже. Люди свободны, Сёма, тут ничего не попишешь. Забудь её. Не ходи, не звони и даже не наводи о ней справок.
   Семён молчал, нахмурившись. Наконец, вернулся к "прыгуну", и садясь в него, сказал:
   - Ладно. Мы слишком много говорим о госпоже Пащенко. Вызови ей тётку из "психподдержки", обставь так, чтобы она не знала, что вызов от нас. И хватит об этом.
   Глебенков с довольным видом направил указательный палец на коллегу:
   - Ну вот! Слова не мальчика, но мужа. А теперь посиди здесь, а я поднимусь и утешу её.
   Долин вскинул голову. Инспектор расхохотался, и полез в "прыгун", доставая планшет. Уже через полминуты, набрав номер, он говорил вполне серьезным тоном:
   - Инспектор Глебенков, Белое Дознание. Срочно нужна психологическая поддержка гражданке И.П. Пащенко по адресу: улица Молостовых, дом 18, квартира 274. Угроза суицида.
   Засунув планшет в карман, Глебенков вбил координаты в навигатор и прыгун плавно взлетел.
   - Поскольку, Сёма, у тебя продолжаются внутренние борения, учти, пожалуйста, тот факт, что еще вчера я позвонил родителям Ирины Петровны, рассказал, что происходит с их дочерью, в каком она состоянии. Я все про нее понял еще во время вчерашнего разговора по видеофону. Сегодня вечером прилетает её мама, она заберет её. Уже завтра у девчонки начнется новая жизнь, она перестанет быть госпожой Пащенко и начнет всё с чистого листа. Всё это забудется как страшный сон, и мы, как его часть, тоже забудемся. Так что не парься. Я обо всём позаботился.
   Долин представлял, какой стресс и унижение свидетельница сейчас пережила от их визита и сомневался, что это забудется так уж быстро. Но понимал, что спорить бесполезно.
   - Что же, вырисовывается отличненький отчёт, - довольно заметил Глебенков, глядя на проплывающие за окном верхушки небоскребов. - Кое-что за душою у этого хмыря имелось. Но, несмотря на отдельные добрые порывы, которые, как известно, никому не чужды, Крик был дрянью. И знал, что он - дрянь, и знал, что у него кишка тонка перестать быть дрянью. У нас непростая задача - рассказывая только хорошее о человеке, показать его при этом полной дрянью. Но теперь, после показаний Ирины Петровны, я уверен, что мы с этой задачей справимся. Сейчас я тебя закину в офис, ты отчитайся начальству о ходе расследования, а я пока подготовлюсь к завтрашним допросам.
   - Кто завтра будет?
   - Увидишь.

* * *

   Когда Долин поднялся в отдел, там были только Соня и Кван. Халл и Егорыч, видимо, отправились на выезд, допрашивать свидетелей. Увидев его, Соня вскочила со своего места и, подбежав к нему, выпалила:
   - Привет! Ну как тебе работа со знаменитостью? Рассказывай!
   - Да... нормально...
   - Давай подробности! Что, он и впрямь так крут?
   - Ну, наверное...
   Кван тоже отложил дела и прислушивался к их разговору.
   - Ну как он проводит допрос? Что нового?
   - Пожалуй, все новое.
   - А если по-конкретнее?
   - Знаешь, Соня, я бы с удовольствием все рассказал, но сейчас надо к Петровичу с докладом, - Семён начал осторожно пятиться в направлении кабинета начальника.
   Соня насупилась, уставив руки в боки.
   - Ты слыхал, Кван? - воскликнула она. - Стоило ему три дня поработать с мужиком из Питера, и он уже от друзей нос воротит! Мы ему теперь не ровня, чтобы с нами откровенничать! Ну смотри, Долин, только попроси теперь у меня чего-нибудь!
   - Соня, обязательно все расскажу, но позже! - заверил Долин, поспешно уходя.
   Этот разговор неожиданно напугал его. Семён вдруг понял, что не может никому рассказать о том, как они допрашивали людей. Не то что Соне и Квану, но даже жене, от которой никогда не имел никаких секретов, и которой раньше все рассказывал. На деле, когда Глебенков рядом разворачивает свой спектакль, все кажется понятным и, хотя очень спорным, но как бы естественным. А теперь ему вдруг стало жутко стыдно за все, что они делали, когда он понял, как дико это будет звучать для любого человека.
   Постучав в дверь кабинета, Долин осторожно открыл ее. Петрович, как обычно, сидел в своем кресле, нависая над столом.
   - Заходи, Семён! - приказал он. - Как двигается дело?
   Долин вошел и опустился на жёсткий стул напротив стола, затем доложил:
   - Мы провели процедуру "знакомства", осмотрели дом подследственного, допросили его мать, жену и троих сотрудников "Никаких дознаний".
   - И как они, дали показания?
   - Да.
   - Все? Даже сотрудники?
   - Да.
   Впервые Семён видел удивление на лице начальника. В следующее мгновение оно сменилось удовлетворением.
   - Отлично! Теперь ты понимаешь, почему надо было привлекать Глебенкова?
   - Понимаю.
   Петрович вдруг прищурился, внимательно глядя на подчиненного.
   - Какие-то проблемы? - догадался он.
   Долин не сразу решился говорить. С одной стороны, не хотелось доносить на коллегу, а с другой стороны, Петрович был единственным, с кем можно было посоветоваться.
   - Ну да... - наконец он выдавил из себя. - С Глебенковым. Я... э... не совсем понимаю, как мне относиться к его методам работы.
   Шеф грузно откинулся на спинку кресла.
   - Принимай к сведению. Надеюсь, тебе никогда не придётся их применять. Но изобретательность Глебенкова, учёт психологии свидетеля до, а не во время разговора - вот, чему у него можно и нужно поучиться. Тебе этого не хватает.
   - Да, в изобретательности ему не откажешь, но... он очень ревностно работает по этому делу. Кажется, слишком ревностно.
   - Это объяснимо. Глебенков сам пострадал от "Никаких дознаний". Его жена скончалась от сердечного приступа после того, как прочла посвящённую ему страницу на их сайте. У нее было слабое сердце.
   Вспомнилось, как инспектор бил Пащенко в стационаре, как заигрывал с его женой... Всё встало на свои места, и Семён воскликнул:
   - Но тогда ему нельзя вести дело Пащенко! Он - заинтересованное лицо!
   Геннадий Петрович со значением поднял указательный палец и проговорил:
   - Он специалист по расследованию сложных случаев. А у нас как раз сложный случай. Для Глебенкова сделали исключение. И нечего тут вскидывать брови. Для тебя тоже делали исключение, и не раз. Так что должен понимать. Подготовь мне в письменном виде рапорт о проведенных следственных действиях. Жду у себя на почте через полчаса. Начальство следит за вашим расследованием.

* * *

   Следующий день Семёна начался с того, что Глебенков забрал его с парковки перед зданием "БД" и переместил в какой-то спальный район на севере. Оставив прыгун под высоким тополем - чтобы инспекционный робот не засек парковку в неположенном месте - они проникли в подъезд ближайшего дома. Нужная квартира на этот раз была на втором этаже, куда они поднялись по лестнице.
   Стоя перед дверью, Глебенков вытащил пистолет и протянул его Семёну.
   - Возьми.
   - Зачем?
   - Используй. Когда сердце подскажет.
   Долин пожал плечами и взял оружие. Потом сообразил, что будет выглядеть глупо, если войдёт к свидетелю с оружием в руках, и спрятал пистолет во внутренний карман пиджака. Поморщился, осознав, что ствол влезает не полностью и при любом резком движении может вывалиться.
   - Сегодня пистолет заряжен боевыми, - заметил Глебенков. - Этот свидетель мотал срок, он агрессивен, и от него всего можно ожидать. Так что не расслабляйся.
   Долин кивнул. А инспектор засунул руку в брючный карман и вытащил ключи с небольшим брелком. Секундой позже брелок коснулся сенсорного кружка на двери, после чего замок еле слышно щёлкнул.
   - Крутая штука, - вполголоса заметил Долин. - А нам почему таких не выдают?
   - Перед вами двери сами открываются. Ладно, входим. Только тихо!
   Коснувшись ладонью дверной доски, Глебенков надавил на неё, открывая проход в тёмный коридор. Долин последовал за ним. Пахло грязными носками и чем-то пряным вроде восточных благовоний. Откуда-то спереди доносились ритмичные женские вздохи. Семёна прошиб пот, когда он сообразил, в какой момент они пожаловали к свидетелю.
   Сразу за коридором они оказались в комнате. Долин уставился в пол, чтобы не смотреть на то, что происходило на кровати. А Глебенков как ни в чем не бывало громко прокашлялся и сказал:
   - Прошу прощения, можно минуточку вашего внимания?
   Долин услышал женский крик, а также ругань мужчины.
   - Милочка, прихватите свои вещички и оставьте нас, - сказал Глебенков. - Одеться можете на лестничной площадке, там всё равно сейчас никого нет.
   Два раза просить не пришлось. Прижимая к груди свои вещи, женщина промчалась к двери, обдав Долина запахом пота и дешёвых духов. Хлопнула дверь. В комнате осталось трое мужчин - двое в серых костюмах, стоящие по обе стороны кровати, на которой лежал третий, прикрывая наготу покрывалом.
   Сама комната была студией - с одного края в ней располагалась кровать, а с другого - кухня, посередине - стол с двумя стульями.
   Мамедов оказался спортивного телосложения смуглым парнем с растрепанными длинными волосами. На щеках его чернели бакенбарды. Долин никогда не понимал тех, кто отпускает "баки", - худшее, что мужчина может сделать со своей растительностью на лице. Они придавали ему несерьёзность. Какой-то подростковый выпендрёж.
   - Какого хрена? Кто вы такие? - в голосе Мамедова было больше возмущения, чем страха.
   - Виктор Имранович, вы знали, что рано или поздно этот день наступит, - проговорил Глебенков, обходя кровать. - Так вот, он наступил.
   В поднятой руке дознавателя мелькнул жетон, и тут же Мамедов выскочил из постели. Он отпихнул Долина, бросился к двери, но споткнулся и с грохотом рухнул на пол. Долин запоздало понял, что это Глебенков ему поставил подножку. А инспектор тем временем схватил свидетеля левой рукой за волосы, а правой за запястье и рывком поднял сначала на колени, а потом и во весь рост.
   - Встать! Вперёд! Садись!
   Мамедов шмякнулся на стул возле стола, попытался встать, но был остановлен резким толчком в шею.
   - Дайте хоть одеться!
   - Не дам.
   - Вы не смеете! У меня есть права!
   - Только одно: право дать нам полные и исчерпывающие показания по делу Пащенко.
   - Я позову полицию!
   - Интересно, как? Неимоверным усилием воли? Хотел бы я на это посмотреть.
   Оглядевшись, Долин увидел брюки в куче одежды на полу и, подобрав их, бросил Мамедову.
   Из носа Мамедова текла кровь, но он это заметил только когда, машинально утеревшись, начал одевать брюки. На светло-серой ткани остались бурые пятна.
   - Блин... у меня кровь идёт из носа!
   - Такое бывает, когда падаешь мордой об пол, - объяснил Глебенков.
   - Дайте мне аптечку, в правом ящике шкафа...
   - Ага, бегу со всех ног. Запрокинь голову и жди, пока само пройдёт. А вот это... - Глебенков достал из кармана наручники и с необычайной проворностью пристегнул левую руку парня к спинке стула. - Придаст тебе усидчивости.
   - Ай! Отпусти, козёл! Вы не можете так обращаться со свидетелем!
   - А с чего ты взял, что ты - свидетель? Ты же считаешь нас своими врагами. Ты считаешь, что вместе со своими дружками ведёшь войну против "Белого Дознания". А на войне, Витя, нет свидетелей. Там военнопленные. И ты сейчас - наш пленный. Наш "язык". А с "языками" на допросах не сюсюкаются. Если нужно, их даже пытают.
   Подойдя к кухонному столу, Глебенков чем-то звякнул, и повернулся, сжимая огромный тесак в руке.
   - Ничего я такого не думал, просто немного помогал Крику... Если бы знал, что это незаконно, я бы, конечно, не стал вредить вам...
   - Вредить? - Глебенков состроил удивленное лицо. - Ты кем себя, червяк, возомнил? Ты правда думаешь, что можешь нам навредить? Давай-ка я тебя маленько просвещу. Вы есть только потому, что это выгодно "Белому Дознанию". Вы канализируете негативные эмоции, которые сопровождают любое стоящее дело. Вы полезны для нас, именно такие мелкие, злобные и глупые. Пока есть вы, ниша забита, и в ней не появится никто крупнее, респектабельнее и умнее вас. К тому же, благодаря нашему человеку среди вас, вы прекрасно контролируемы. Так что можешь считать себя внештатным сотрудником БД. Нет смысла кочевряжиться. Ты знаешь, что нам нужно. Дай нам это, и мы оставим тебя в покое.
   - Ладно, я всё расскажу. Только отпустите меня.
   - Разумеется. Сначала ты расскажешь, а потом мы отпустим.
   - Окей. Я своими глазами видел, как Крик помог одной старушке. У неё котёнок залез на дерево, и не мог слезть, так вот, Крик сам лазил за ним и спустил его. Он вообще любил котов. А когда у меня мать заболела и нужны были деньги на операцию, я не знал куда идти, в банке мне не давали, потому что я сидел на мели, короче, об этом узнал Крик, продал свой "прыгун", и принёс мне, сам, я даже не просил его. Говорит: "на, Мамед, бери, без вопросов, отдашь, когда сможешь". А ещё было так, что...
   - Чем? - окликнул Глебенков.
   - Что "чем"? - удивился парень.
   - Чем была больна твоя мать, что понадобилось делать столь срочную и дорогостоящую операцию?
   Мамедов на мгновение запнулся:
   - Ну... я уже точно не помню всех медицинских названий... но, короче говоря, у неё нашли этот... как его...
   - Насморк? - участливо подсказал Глебенков.
   Долин невольно рассмеялся.
   В ту же секунду инспектор схватил подследственного за затылок и ударил лицом о стол. Мамедов вскрикнул и выругался. Долин перестал смеяться.
   - Ты кого дурить надумал, щенок? - процедил Глебенков, обходя со спины прикованного к стулу парня. - У тебя нет матери, ты рос в детдоме. А у Крика была аллергия, и кошечек он не любил.
   - Да пошёл ты, козёл!
   Инспектор схватил свободную, правую руку Мамедова, прижал её к столу, и занёс тесак.
   - Вы, сударь, уже дважды изволили сравнить меня с этим парнокопытным млекопитающим. - Глебенков заговорил подчеркнуто вежливо и вычурно, что, как уже знал Семён, не предвещало ничего хорошего. - Не скажу, что я сильно польщён этим сравнением. Но раз уж мне довелось повстречаться с таким знатоком козлов, то было бы глупо не воспользоваться этим, чтобы задать вам один вопрос, - всё это время Мамедов безуспешно пытался вырвать правую руку из хватки Глебенкова. - Как вы думаете, козёл может отрубить человеку пальцы одним ударом тесака?
   - Не надо! Мужик, извини! Извините, пожалуйста, господин дознаватель!
   - Да вы не волнуйтесь. Просто скажите, может ли козёл отрубить человеку пальцы одним ударом тесака, или нет?
   Парень замолчал, отчаянно соображая. Он чувствовал подвох и не мог разгадать, какой ответ правильный. Долин нахмурился, понимая, что правильного ответа не существует. Сцена становилась чересчур крутой даже для методов Глебенкова.
   Вспомнилось, что Глебенков дал ему зачем-то пистолет, наказав "использовать, когда сердце подскажет". Наверное, он думал, что, угрожая пистолетом, Долин поможет вытрясти показания из свидетеля? Но Семёна переполняло совсем другое желание - немедленно остановить этот кошмар. Однако он, пребывая в каком-то оцепенении, продолжал стоять, молчать и смотреть.
   - Ну как? Я дождусь ответа на поставленный вопрос, или мне придётся отвечать самому? - Инспектор стал легонько постукивать лезвием тесака по пальцам подследственного.
   - Нет! - крикнул Мамедов. - Не может!
   - Совершенно здравое суждение! - похвалил Глебенков. - У него же копыта, он даже не в состоянии взять тесак. Конечно, козёл отрубить человеку пальцы не сможет. Следовательно, чтобы убедить вас, что я - не козёл, мне придётся, дорогой Виктор Имранович, отрубить вам пальцы.
   - Не надо! Пожалуйста!
   - Иначе вы так всю жизнь и не будете видеть разницы между мною и козлом, - продолжал инспектор, помахивая лезвием тесака перед глазами подследственного.
   - Я прошу прощения! Я больше так не буду!
   - Конечно, без пальцев на правой руке вы уже многого не будете.
   - Я не виноват! Я хотел как лучше! Крик ничего хорошего никому не делал, а вам нужен был ответ...
   - Посмотри на эти пальчики и скажи им: "прощай"!
   - Нет! Нет!
   И тут Долин не выдержал. Он вытащил пистолет и навёл его на Глебенкова.
   - Брось нож.
   Инспектор с удивлением оглянулся. Мамедов тоже вывернул голову и крикнул, умоляюще глядя на Семёна:
   - Пожалуйста, остановите его!
   Глебенков улыбнулся и мягко сказал:
   - Расслабься, Сёма. Я просто отрублю ему пальцы. От этого ещё никто не умирал.
   - Нет, ты бросишь нож и оставишь его в покое.
   - Слушай, да ему через полчаса пришьют их в ближайшей клинике. Если, конечно, он даст нам показания.
   - Бросай нож.
   - Один удар этого ножа поможет нам сэкономить уйму времени.
   - Бросай!
   Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Долин знал, что выстрелит в инспектора, если тот взмахнёт ножом. Он был готов. И как только готовность созрела в нём, на пол грохнулся отброшенный тесак.
   - Ладно, - сказал Глебенков, разводя руками. - Если ты знаешь способ, как из этого ничтожества вытрясти показания, не отрубая пальцев - вперёд.
   Семён медленно приблизился к столу и обошёл его слева, не опуская пистолета, направленного на инспектора. Тот молча отступил, сохраняя всё тот же насмешливый вид. Оказавшись напротив Мамедова, Семён сунул оружие обратно в карман и проговорил:
   - Я прошу прощения за моего коллегу.
   Глебенков возмущённо цокнул языком:
   - Может, ещё и на колени перед ним встанешь?
   - Сними с него наручники.
   - А это ещё зачем?
   - Так должно быть.
   - Эпическая фраза, - заметил Глебенков, но подчинился. Несколько секунд спустя Мамедов потирал освобождённую левую руку, а инспектор убирал наручники в карман.
   Долин пододвинул табуретку и сел напротив Мамедова. Тот обернулся на стоящего сзади Глебенкова, а потом посмотрел на Долина. В глазах его было ожидание, страх и какая-то тупая обреченность. Пауза затянулась. Семёну стало невыносимо противно от всего происходящего. Не было сил выдавить из себя даже формальный вопрос. Допрашивать? Узнавать про добрые дела у запуганного полуголого человека с разбитым носом? Какая-то сатанинская издевка сквозила во всем этом. Он молчал. Молчал и Глебенков. Молчал Мамедов. Набрав в грудь побольше воздуха, Долин проговорил:
   - Ладно, пойдём отсюда. Не знает он ничего. И так ясно, что никакого добра Крик ему не делал.
   Глебенков развел руками и сказал:
   - Коллега, мы должны допросить свидетеля. Позволь напомнить, что как раз за это нам платят деньги из его налогов. Вот уйдём мы сейчас, а он тут же настрочит статью о том, как дознаватели манкируют своими обязанностями. И будет прав. Давай, Семён. Ты вызвался допросить этого червяка без ножа - так допрашивай.
   Долин вздохнул и снова посмотрел на Мамедова. И почувствовал, что тот теперь тоже видит в его глазах обреченность. Оба они сейчас - куклы в марионеточном спектакле Глебенкова. Встать бы и выйти отсюда - но и это включено в пьесу. Если он сейчас уйдет и оставит этих двоих наедине, то Глебенков снова возьмет тесак и тогда... Долин понял, что у Глебенкова нет дна, нет предела, на котором он остановится. Чтобы добиться своего он пойдет на самые страшные вещи. Он уже на них пошел. Нервно сглотнув, Семён процедил:
   - Оказывал ли Петр Юрьевич Пащенко вам какие-нибудь благодеяния?
   Он ждал, что Мамедов промолчит. Или ответит отрицательно. Но сидящий напротив парень с дурацкими бакенбардами вдруг сказал:
   - Да.
   И Долин понял, что сейчас он скажет правду. Такие вещи дознаватели различать умеют.
   - Он... помог мне с жильём. Когда я освободился, мне негде было жить. Он меня тогда почти не знал, познакомились на одной тусовке. Сидели, пили. Как-то разговор зашёл сам-собой, и я сказал, что сплю в подъездах. Я не просил, он сам предложил. И вот я у него потом почти год жил. Он и работу мне подыскал.
   Мамедов замолчал.
   - И все? - поинтересовался Глебенков.
   Парень положил руку на стол и устало ответил:
   - Можете рубить мне пальцы, но больше я ничего сказать не могу.
   - Ну что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пойдем, Сёма.
   Семён поднялся с табурета и проговорил, опустив взгляд:
   - Еще раз прошу прощения у вас.
   Он покинул квартиру Мамедова так быстро, как только было возможно.
   В коридоре Семён достал пистолет и молча сунул его Глебенкову.
   - Молодец! - похвалил тот, забирая оружие. - Сердце у тебя золотое. Подсказало аккурат когда надо.
   Долин ничего не ответил. В молчании они спустились на лифте и вышли на улицу. Заметив яркую вывеску кабака на противоположной стороне, Семён направился туда.
   - Эй, наш "прыгун" в другом месте, - заметил Глебенков.
   - Знаю, - буркнул Долин. - Сейчас время обеденного перерыва.
   - Ну ладно. Давай пообедаем.
   Когда они вошли в темное помещение, Семён сразу направился к барной стойке.
   - Бутылку водки и рюмку.
   Через несколько секунд бармен поставил на стойку и то и другое. Не говоря ни слова, Семён взял бутылку и рюмку и направился в дальний угол, где уселся за пустой столик. Глебенков проследовал за ним и сел напротив.
   - Это вот так ты обедаешь? - поинтересовался он.
   - Да, - не глядя на него, Семён отвинтил крышку, налил в рюмку до краев и махом опрокинул в себя.
   - Слушай, мы сейчас на задании, и в течении рабочего дня обедать алкоголем это как бы немного против правил.
   - Бить свидетелей вроде бы тоже.
   - Это было на пользу делу. А вот твое пьянство сейчас будет совсем не на пользу.
   - Тебе-то откуда знать? - Долин снова налил и выпил.
   - Слушай, ты даже не закусываешь, - Глебенков выглядел обеспокоенным. - Сёма, если ты хочешь мне что-то сказать, лучше скажи словами. Не время сейчас напиваться. Давай просто поговорим.
   Долин упрямо налил себе третью рюмку.
   - А чего лясы точить? У тебя на все найдется ответ. А тут не в словах дело.
   Семён опрокинул в себя третью рюмку. Только теперь он начал чувствовать, что внутреннее напряжение стало уходить.
   - Сёма, я выполняю свой долг. Может быть это слишком жестко для тебя. Но каждое мое действие в этом расследовании оправдано. Поверь, никто из тех, с кем мы побеседовали, больше никогда в жизни ничего дурного о "Белом Дознании" не напишет. Я разрушаю "Никаких Дознаний". От крыши и до фундамента. Неужто ты думаешь, что если бы мы допрашивали нормальных людей, я бы с ними вёл себя так же?
   Долин налил четвертую рюмку и поднял глаза на Глебенкова, говоря:
   - Они и есть нормальные люди. Просто не любят нас. А после всего, что мы делаем - с чего бы любить?
   - Это отморозки, которые разрушают жизни других людей.
   Семён хотел сказать, что месть за жену не поможет ее вернуть, но даже после трех рюмок понимал, что это замечание уведет разговор совсем не в ту сторону, и сдержался. Вместо этого он молча опустошил четвертую рюмку.
   - Ну все, теперь ты совсем бухой, - с явным неудовольствием констатировал Глебенков.
   Семён долгое время глядел на него в упор, а потом заговорил:
   - Наверное, это прозвучит наивно, но мне в моей работе больше всего нравилось осознавать, что я делаю доброе дело. Мне нравится, когда люди начинают вспоминать и рассказывать что-то хорошее про своих близких. В этот момент у них лица светлеют, понимаешь? В этот момент они сами становятся лучше. Я люблю такие моменты, понимаешь? Ради них я в "Дознании". А теперь я вижу в глазах свидетелей ужас, ненависть и боль... Меня приставили к тебе, чтобы я чему-то научился. Но такому я учиться не хочу. И если бы при поступлении в "БД" узнал, что меня ждёт это, то не стал бы подавать заявление. Вася, цель не оправдывает средства. Да, в деле Пащенко свидетели - очень неприятные люди, но они люди. И мы должны вести себя с ними достойно, если не ради них, то хотя бы ради того, чтобы самим не превратиться в очень неприятных людей. Да мы уже превратились... Но тебе, конечно, всё это кажется смешным...
   Долин снова потянулся за бутылкой, но Глебенков, перегнувшись через столик, схватил его за руку.
   - Мне это не кажется смешным, - серьезно сказал он. - И я тебя понимаю очень хорошо. Но у нас особый случай. Наверное, я перегнул палку. Прости меня. Отдохни сегодня, езжай сейчас домой, я проведу второй допрос сам.
   Семён грустно усмехнулся:
   - Я не могу в таком виде вернуться домой. Жена, понимаешь... в прошлый раз когда я напился, она от меня ушла. Не хочу, чтобы снова повторилось. Поехали на допрос. Я пообедал. Снял стресс. Могу допрашивать. Давай пистолет, в кого надо стрелять?
   - Ни в кого не надо стрелять. В этот раз тебе не надо будет ничего делать и ничего говорить. Просто стоять рядом и молчать. Но, боюсь, ты сейчас даже с этим не справишься.
   - Да ты че? Я в норме. Стоять и молчать - в этом я профи. Поехали! Ты что, правда не будешь ни в кого стрелять, ничего разбивать и отрубать пальцы?
   - Да. Это будет обычный допрос.
   - Ого! Обычный допрос в исполнении Глебенкова - я должен это видеть! Вот сейчас еще на посошок одну пропустим и пойдем.
   Долин попытался высвободить руку с бутылкой, которую по-прежнему сжимал Глебенков. Но тот не отпустил, сказав строго:
   - Если хочешь поехать на допрос, то никаких посошков.
   Поразмыслив, Долин отпустил бутылку.
   - Ладно, отложим на время после допроса. Обычный допрос в исполнении Глебенкова - это надо будет отметить.
   - Ага, конечно, - Глебенков взял бутылку и закрутил крышку. - Я позабочусь о ней. А теперь давай-ка пройдем к выходу.
   Когда они вышли, инспектор бросил недопитую бутылку в урну возле входа. Спустя несколько минут дознаватели сели в черный "прыгун", стоявший под тополем, и он взлетел, задевая его ветки.
   - Кто он? - спросил Семён, глядя в окно "прыгуна".
   - Ты о чем?
   - Ты сказал Мамедову, что один из них работает на нас. Кто это?
   - Никто. Я сказал это, чтобы усилить среди них взаимное отчуждение.
   - Ого! Да ты интриган восьмидесятого уровня. Мне до тебя как пешком до Луны.
   Инспектор ничего не ответил.
   - Просвети, кто это удостоится сейчас обычного допроса от инспектора Глебенкова?
   - Старицкий.
   - Тот самый? Который миллионер?
   - Да.
   - А он каким боком к "Никаких Дознаний"?
   - Их спонсор. Сёма, это непростой человек, здесь требуется деликатность. - в голосе Глебенкова зазвучали нотки озабоченности. - Ты можешь держать себя в руках? Я могу положиться на тебя, что ты ничего не выкинешь в процессе допроса?
   Семён изумленно уставился на инспектора.
   - Я не ослышался? Это ты мне про деликатность говоришь? Ты - мне? Это че, такой троллинг по-питерски?
   - Ладно, проехали.
   - Это я, значит, могу что-нибудь выкинуть во время допроса! Человек, который издевается над свидетелями, бьет их, стреляет в них и портит их вещи, теперь меня учит деликатности на допросе! Жаль, что не дают нобелевку за наглость, а то бы ты уже точно был лауреатом.
   - Хорош уже. Ты бухой. Мне не нужно сюрпризов. Если ты не способен держать рот на замке во время этого допроса, тебе лучше остаться в "прыгуне".
   - Не смей меня оскорблять! Че ты вообще знаешь обо мне! У меня деликатность в крови! Да я, бывало, в два раза больше пил, а потом проводил суперделикатные допросы!
   - Надо было оставить тебя в баре.

* * *

   Сергей Иваныч Старицкий принял их в большом кабинете с высокими потолками. За его спиной стояло два амбала - лысый и брюнет, а по левую руку сидел худощавый мужчина с ястребиным взглядом. Когда дознаватели уселись в кресла, стоящие напротив стола, Старицкий промолвил, показав на мужчину слева:
   - Знакомьтесь, господа - Израиль Кофман, мой адвокат. А это Крум и Ярослав, мои телохранители. Они будут присутствовать при беседе, которая, предупреждаю сразу, записывается на видео и аудио.
   - Вижу, вы нас ждали, - Глебенков улыбнулся.
   - Ваша слава бежит впереди вас. И я решил подстраховаться. А то вдруг вам захочется отрубить мне пальцы или испортить мой кабинет.
   - Зачем мне это делать? - инспектор изобразил удивление. - Я лишь хочу заслушать ваши свидетельские показания о Петре Юрьевиче Пащенко.
   - А зачем мне вам их давать?
   - Кто сказал слово "давать"? Я вам предлагаю их продать. За хорошую цену.
   - Продать?
   Старицкий удивился, и в этот момент Долин понял, что он проиграл. К такому повороту он был не готов, этого достаточно, дальше игра пойдёт по правилам Глебенкова.
   - И во сколько же вы оцениваете мою совесть?
   - Разумеется, речь не о деньгах. Мы с напарником по сравнению с вами просто нищие с паперти. Я говорю о сделке. Услуга за услугу.
   - Не думаю, что я нуждаюсь в ваших услугах.
   - Если говорить про обычные вещи, то безусловно. Но сегодня у меня есть кое-что особенное. И вы - первый и единственный человек, кому я готов такое предложить.
   Старицкий пожал плечами и пренебрежительно махнул рукой, говоря:
   - Полагаю, вы не уберётесь отсюда, пока не выговоритесь. Так что продолжайте.
   - Премного благодарен. Итак, Сергей Иваныч, вы человек деловой. И, среди всей этой шушеры, связанной с Криком, самый неглупый. Значит, должны понимать, что следует из нашего появления у вас. С вашими показаниями или без них мы всё равно напишем и представим широкой общественности отчёт по Крику. Информации мы уже, в принципе, собрали достаточно. Ваше молчание нам ничем не повредит, а Крику ничем не поможет. Как вы думаете, в этом отчёте мы будем упоминать про "Никаких дознаний"?
   - Нет. Забоитесь.
   - А если всё-таки будем, как думаете, в каком свете мы представим эту организацию?
   - Да уж конечно не в лучшем.
   - Вы очень мягко выразились. Мы её не просто дискредитируем, - для этого достаточно было бы представить её такой, какая она есть. Но нам хочется большего. Мы превратим "Никаких дознаний" в мировое посмешище.
   - Без Крика там бы в любом случае всё заглохло. Спасибо, что поделились своими планами, но какое отношение это имеет ко мне?
   - Самое непосредственное. Вы - человек известный и уважаемый, продукция вашей компании пользуется спросом на рынке. Как думаете, не изменится ли положение к худшему, если общество узнает, что вот это жалкое фиглярство с дурацким названием являлось вашим любимым детищем?
   Старицкий молчал, нахмурившись.
   - Насколько мне известно, вы никогда не афишировали свою связь с "Никаких дознаний". Так что, полагаю, понимаете, о чём я говорю. Не исключено, что огласка такой информации в таком контексте негативно скажется на вашей репутации и, в конечном итоге, на вашем бизнесе.
   - Как-нибудь переживу.
   - Безусловно. Вы человек целеустремлённый. Подумаешь, несколько лет насмешек и общественного презрения. Подумаешь, падение продаж, и связанные с этим убытки. Подумаешь, успех и радость конкурентов, занимающих освободившуюся нишу. Я уверен, что это время вы переживёте достойно, равно как и ваша супруга, и дети. Лет через пять, при хорошем стечении обстоятельств, вам удастся вернуться к тому уровню, который у вас есть сейчас. Это вполне возможно. С вашим-то опытом и умом! Да вам это будет раз плюнуть!
   Чем более убедительно говорил Глебенков, тем менее решительным становилось выражение лица Старицкого. Но он продолжал молчать.
   - Что именно вы намерены предложить моему клиенту? - неожиданно заговорил адвокат, но Глебенков это событие оставил совершенно без внимания, как будто и не слышал вопроса.
   Инспектор продолжал говорить тем же тоном, обращаясь к Старицкому:
   - Вы, разумеется, переживёте эти временные неприятности. Вопрос в другом: чего ради? Чего ради идти в гору, когда гора готова идти к вам? А у вас такая возможность есть. Я ведь могу не упоминать вашего имени в отчёте. Вот моё предложение, моя услуга и цена за ваши честные и полные свидетельские показания по делу Пащенко.
   Сергей Иваныч ничего не ответил, но по лицу его было видно, что предложение заставило его задуматься. Тем временем юрист заметил:
   - То, что вы говорите, очень похоже на шантаж.
   - А по-моему, не очень, - парировал Глебенков. - Но, конечно, если вы думаете иначе, то никто не мешает вам обратиться в суд. Видеозапись нашего разговора в вашем распоряжении. А знатный может выйти процесс! Журналисты будут в восторге. Только вдумайтесь в состав обвинения: дознаватель вымогал свидетельские показания у бизнесмена, финансировавшего кампанию по очернению "Белого Дознания" в отместку за то, что в своё время получил там отказ в трудоустройстве. Хотел бы я на это посмотреть. Сделайте милость, выдвините против меня обвинение.
   Старицкий повернул в сторону адвоката и буркнул:
   - Оставь, Изя, по части пиара у них всё схвачено, они любой процесс в свою пользу вывернут.
   - Сергей Иваныч, вы услышали моё предложение. Решение принимать вам.
   - Мне нужно обдумать то, что вы сказали. Позвоните мне в четверг, скажем, в два часа...
   Глебенков засмеялся:
   - Ну что вы, Сергей Иваныч, я ни за что не поверю, что столь успешному человеку требуется два дня на раскачку. Моё предложение действует только сейчас. Или мы сейчас записываем ваши показания по Крику, или мы сейчас расстаёмся и с нетерпением ждём выхода следующего номера "Бюллетеня". Решение, повторюсь, за вами.
   Старицкий замялся, и Долин понял, что тот стесняется сдаваться в присутствии адвоката и телохранителей. Видно было, что он и сам теперь жалеет, что пригласил посторонних свидетелей.
   - Даже если бы я согласился рассказать о Крике, мне потребуется время, чтобы всё вспомнить.
   - Я думаю, вы всё вспомнили ещё перед встречей с нами. Это, знаете, как если сказать человеку: не думай о маленькой жёлтой обезьяне, - и он обязательно подумает о ней. Вот и вы, размышляя на тему "не буду ничего хорошего говорить о Крике" наверняка невольно вспомнили о том, что именно вы не собирались рассказывать. Ведь если бы нечего было вспоминать, то вы бы, конечно, так нам с самого начала и сказали.
   Старицкий всё ещё колебался. Тогда Долин спросил:
   - А зачем вообще Крик создал "Никаких дознаний"? Это была ваша идея?
   - Нет. Он это начал. Я просто нашел и поддержал. Потому как считаю, что он делал правильное дело. Ваша служба много на себя берет. Кто-то должен напоминать, что вы точно так же подотчетны обществу, как и все остальные службы. У Крика был нерв, чтобы заниматься этим. Он ненавидел вас искренне. И теперь вот сам оказался под "Дознанием". Слишком странное совпадение, не находите ли? Сколько там по статистике - один на тридцать тысяч попадает к вам? Или на сорок? Не помню уже. Но чтобы в число этих "счастливчиков" угодил тот, кто всю жизнь положил на борьбу с "Дознанием" - с трудом верится в такие случайности. И теперь, когда вы признались, что используете его смерть для разрушения его дела, у меня уже не остается сомнений, что впадение Крика в кому - дело рук "Белого Дознания". Что скажете?
   - Не знаю, - спокойно ответил Глебенков. - Меня, как и моего коллегу, вызвали и поручили заняться делом Пащенко уже после того, как он попал в "Белое Дознание". Причастна ли наша служба к тому, что он впал в кому, или непричастна - мне неизвестно. Одно могу сказать: если бы у меня были такие подозрения, как у вас, то я бы непременно поделился ими с полицией и приложил все силы к тому, чтобы расследование обстоятельств его впадения в кому было проведено максимально тщательно.
   - Именно так я и поступлю! - мрачно пообещал Старицкий.
   - Приятно сознавать, что в этом наши мнения совпали. Надеюсь, они совпадут и насчет нашего сотрудничества. Как бы там ни было, а Пащенко достоин того, чтобы его уход из мира расследовали очень тщательно. И точно так же он достоин того, чтобы, когда он уйдет окончательно, люди помянули его добрым словом. Если, конечно, его есть за что поминать добрым словом.
   Глебенков замолчал. Повисла пауза, которая тянулась довольно долго, пока Старицкий, глядя перед собой, не произнес:
   - Есть. Мы с ним общались только по делу. Я давал деньги, он отчитывался об их расходовании. Иногда выходил с новыми предложениями, мы их рассматривали, что-то поддерживали, что-то нет.
   Семён почувствовал, что его начинает мутить - сказывалось недавно выпитое. Видимо, водка в той дыре была совсем дрянная. Он надеялся, что допрос скоро кончится и можно будет выйти в уборную.
   - Два года назад был случай в Иркутске, - продолжал Старицкий. - Дознаватель, спускаясь в "прыгуне", придавил спящего на траве парня. Насмерть. Это был единственный сын матери-одиночки. Крик хотел раскрутить этот случай, но "прыгуна" ведет автоматика, в принципе, на месте дознавателя мог быть кто угодно. В наше время мало кто спит на траве и парню не стоило выбирать для сна место рядом с парковкой. В общем, это был несчастный случай.
   Долина все сильнее подташнивало, и он постарался дышать глубже.
   - Крик принял это близко к сердцу. Само собой, он винил дознавателя и всю вашу организацию. При этом он попросил меня выплачивать ежемесячно помощь матери того парня. Я, разумеется, отказал. Благотворительность у меня идет по другим проектам. Тогда Крик попросил, чтобы я перечислял четверть его зарплаты той женщине. Я думал, его ненадолго хватит. Но за два года он так и не отменил автоплатеж. Последний перевод был в этом месяце.
   - Через какой банк проходили переводы? - поинтересовался Глебенков.
   Старицкий достал планшет и некоторое время водил пальцем по экрану, затем спросил адрес Глебенкова и скинул ему данные о переводах.
   - Большое спасибо, - сказал инспектор, проверяя получение на своем планшете.
   - Интересно, хватит ли вам духу написать об этом, - язвительно проговорил Старицкий. - Что Крик не просто хаял, но еще и помогал тем, кто пострадал от вашей конторы?
   Долин почувствовал, что тошнота уже подкатывает к горлу и поднялся, понимая, что если прямо сейчас не пройти в уборную, то может случиться непоправимое.
   - Извините, я на минуту отлучусь? - произнес он, еле сдерживаясь.
   Старицкий кивнул, и лысый охранник справа, тот, который Крум, встал, и пошел вперед, чтобы проводить дознавателя. Семён ускорил шаг, дверь уже была рядом, но тут накатил такой позыв, что он больше не мог сдержаться. Метнувшись к стоявшей у входа большой китайской вазе, Долин успел наклониться над ней, прежде чем его вырвало. Достав платок, он медленно вытер губы и затем сплюнул в вазу. Потом развернулся к столу. Все, сидевшие там, включая Глебенкова, смотрели на него с ошеломленным выражением лиц. В полной тишине Долин вернулся к своему креслу и, сев в него, обратился к магнату:
   - Итак, на чем мы остановились?
   Старицкий несколько секунд смотрел на него выпученными глазами, а затем вдруг заорал:
   - А ну пошли вон отсюда!
   - Я прошу прощения за моего коллегу, - пробормотал Глебенков. - Он себя плохо чувствует сегодня.
   - Я сказал: вон!!!
   - Такое ощущение, что нам здесь уже не рады, - заметил Долин, поднимаясь. - Пожалуй, пора откланяться.
   На выходе Глебенков взял злополучную вазу со словами:
   - Я приберу за своим напарником.
   - Не трогайте! Сами справимся.
   - Я все же настаиваю. Это моя вина.
   - Ярослав, покажи им туалет и проследи чтобы они после этого убрались!
   Пять минут спустя Долин стоял один в коридоре, пока Глебенков в туалете мыл вазу под присмотром телохранителя. Наконец они вышли, и мокрая ваза уже была в руках Ярослава.
   - Ну вот и все, - сказал Глебенков. - Мы найдем выход, спасибо.
   - Угу, - ответил Ярослав, но все равно проводил их до двери, сверля тяжелым взглядом то одного, то другого дознавателя.
   - Значит, деликатность в крови? - спросил Глебенков, когда они оказались на улице. - Наблевать в вазу свидетеля во время допроса, а потом продолжить, как ни в чем не бывало - вот, оказывается, что такое деликатность по-московски. Думаю, если бы давали нобелевку за наглость, то у меня был бы очень серьезный конкурент.
   Долина пошатывало, но в голове немного прояснилось и вместе с ясностью накатил стыд за произошедшее.
   - Я все запорол, да? Он теперь подаст в суд на меня? - спросил он, подходя к черному "прыгуну".
   - Не подаст. Невозможно доказать, что ты это сделал с умыслом. Конечно, если бы ты этот мастер-класс по деликатности устроил до того, как Старицкий дал показания, я бы сейчас от тебя и мокрого места не оставил. Но поскольку он уже успел все выложить, то это было... даже забавно. Ну и, конечно, мне пришлось позаботиться об уликах, а то если бы они отправили содержимое вазы на экспертизу и узнали, чем обедают московские дознаватели, то могли бы потом использовать это против тебя и всей нашей конторы. Но теперь беспокоиться не о чем.
   Через десять минут "прыгун" опустил их возле небольшой забегаловки, где они оба нормально поели. Семёну стало намного лучше после пары таблеток, полученных от сердобольного официанта.
   - Непонятно, чем Старицкому так насолила наша контора? - спросил Каев.
   - Тем, что не приняла в свои ряды.
   - С дознавательских курсов многие отсеиваются, но не все же после этого подаются спонсировать Крика.
   - Видишь ли, Старицкий родился в состоятельной семье. Карьера бизнесмена была предначертана ему с пелёнок. Как известно, в молодости многие бунтуют. Вот и Старицкому казалось, что заключать сделки - не его призвание. Он начитался нашего Бюллетеня и хотел стать дознавателем. На этой почве даже разругался с родными. Он собирался доказать им и всему свету, что сам хозяин своей судьбы, и если решил посвятить себя выявлению добра в людях, то так оно и будет. А после этого ему дают у нас от ворот поворот, и ему приходится, фигурально выражаясь, ползти обратно на коленях к отцу. Такой удар, знаешь ли, нелегко забыть.
   - Ясно. Может быть, конторе стоило его взять?
   - А зачем нам плохие дознаватели?
   - Может быть, он стал бы хорошим дознавателем.
   - Если бы он мог им стать, то не позволил бы сейчас нам себя переиграть. Думаю, именно поэтому ему и отказали. Такие люди, как он, могут быть только свидетелями. К тому же, если бы он действительно хотел, то мог бы поступать повторно, это не возбраняется. Помнишь Боба? Он прошёл только с третьего раза, но прошёл! И стал дознавателем. А когда выперли, всё равно остался в конторе охранником. Вот что называется: человек решил связать жизнь с "Предпоследним Дознанием". Старицкому до него далеко.
   Они какое-то время молча ели, а затем Долин сказал:
   - Я прошу прощения за то, что наделал там у Старицкого...
   - Все, проехали, не заморачивайся. И вообще это я на самом деле должен извиняться. Я думал о том, что ты мне сказал в баре. И, знаешь, ты прав. Мне уже давно не доводилось работать с напарником, и я забываю о том, какое впечатление мои методы могут произвести на других людей. Завтра у нас разговор с последним свидетелем. Если хочешь, допрос будешь вести ты. Как сочтёшь нужным. И с моей стороны не будет никаких спектаклей. Обещаю.
   Семёну хотелось ответить: "Нет, Вася. Ты прекрасно знаешь, какое впечатление твои методы производят и на подследственных, и на меня. Ты учил меня этим методам все прошедшие дни, с каждым разом оставляя всё больше свободы. Ты заранее знал, как я отреагирую, и я невольно исполнял все написанные для меня роли. А напоследок ты отвёл мне главную роль, чтобы оценить, насколько удалось изменить меня. Я помню, кто остался последним свидетелем. И понимаю, что не спроста для моего сольного выхода ты приберёг именно его. Тебе известно, какие у меня с ним отношения, и какой это человек. Ты думаешь, что у меня не будет иного выхода, кроме как обратиться к твоим методам. Но ты ошибаешься. Я проведу допрос с Хонгом, не прибегая к ним".
   Но вместо этого он ответил:
   - Хорошо.

* * *

   Допрос Хонга был запланирован на вторую половину дня, и потому утром Долин отправился в отдел, на свое рабочее место. Он пришел пораньше, пока еще никого не было и быстро отгородился от внешнего мира эмуляцией в своем отсеке. Поскольку все были в курсе, что раньше у него имелись проблемы с алкоголем, и считалось, что они уже позади, Семён жутко боялся попасться на глаза кому-то из коллег. Вдруг что-то из его речи, движений или взгляда выдаст вчерашний рецидив?
   Долин как можно дольше хотел побыть один. Голова еще болела после вчерашнего, но это не мешало соображать.
   Семёну не давала покоя загадка о причинах ненависти Крика к "Белому Дознанию". Стерцль знал его дольше всех, с институтской поры, но и Стерцлю не известно о причине. Значит, это случилось раньше. В детстве.
   Может быть, Крик когда-то проходил свидетелем? В сложных случаях допрашивают и подростков. Или, может быть, кто-то из его родственников служил в "БД"? Эх, взглянуть бы на дело Пащенко... Но дело выдали Глебенкову, а обращаться к нему с просьбами Семёну не хотелось.
   Долин решил пробить фамилию Пащенко по внутренней базе, к которой подключён рабочий компьютер каждого дознавателя. Через секунду на экране высветились результаты.
   Люди с фамилией Пащенко никогда не служили в российских отделениях "Белого Дознания", но пять раз привлекались в качестве свидетелей. Петра среди них не было. А вот Виктория Сергеевна была, причём дважды! В 78-м и 66-м годах. Соответственно, девятнадцать и тридцать один год назад. Семён открыл окошко с дополнительной информацией и ахнул: в обоих случаях стояла одна и та же фамилия дознавателя, и фамилия эта была ему хорошо знакома.
   Минутой спустя Долин уже строчил запрос в "СпецКонтроль" на личное дело Виктории Сергеевны Пащенко.
   Ответ пришёл через час. Просматривая биографию матери Крика, Семён опять увидел ту же фамилию с инициалами. В этот момент у него аж дыхание перехватило. Он нашел ответ!
   Долин выхватил из кармана планшет и набрал номер Глебенкова.
   - Привет, Сёма, - сообщил тот, когда связь установилась. - Как раз собирался тебе звонить. Я договорился с Хонгом, он ждёт, надо будет нам его в два часа навестить.
   - Я нашёл свидетеля поважнее. Срочно прилетай сюда.
   - А что за свидетель-то?
   - Увидишь.
   - А зачем в контору тащиться?
   - Нужно.
   - Хм. Ты сегодня лаконичен. Может, всё-таки, сначала Хонга допросим?
   - То, что знает мой свидетель, намного важнее. Откладывать нельзя. Василий, я знаю, что в нашей паре ты - босс, но, пожалуйста, поверь мне сейчас!
   Глебенков поморщился:
   - Ну, скажешь тоже... босс... А это правда нельзя отложить?
   Долин развёл руками:
   - Если ты не можешь прилететь, мне придётся допрашивать самому. А ты в это время поговори с Хонгом, если хочешь.
   - Ладно, уговорил. Буду через час.
   Оглядевшись по сторонам, Долин наклонился к динамику планшета и прошептал:
   - Захвати на всякий случай пистолет.
   - Хм! Буду через полчаса.

* * *

   Семён вышел в коридор, чтобы встретить Глебенкова. Тот прибыл, как всегда, вовремя.
   - Кого допрашиваем? - спросил инспектор.
   - Одного из наших. Пойдем, сейчас ты сам все поймешь.
   Они вошли в отдел. Здесь были все, кроме Квана. Соня с любопытством уставилась на вошедших, двое других были заняты - Халл с кем-то говорил по планшету, а Егорыч набирал текст. "Наверное, черновик отчёта по Цыпиной" - подумалось Семёну.
   Долин забрал стул из отсека Квана и вкатил его в отсек Самойлова. Заметив это, старик оторвался от монитора и удивлённо посмотрел на гостей.
   - Егорыч, уделишь нам пару минут? - Семён старался говорить непринуждённо. - Есть один вопросик.
   - Да запросто, - Самойлов перевёл взгляд на Глебенкова. - А что за вопрос-то?
   - Не знаю, - инспектор пожал плечами. - Семён вызвал меня, сказал: что-то важное.
   Тем временем Долин перетащил ещё один стул, позаимствовав его в своем отсеке, и уселся на него. На первый стул сел Глебенков. Теперь они втроем были в отсеке Егорыча.
   - Может быть, отгородимся? - предложил Семён, - Чтобы не отвлекать других от работы.
   - С каких это пор, Сёма, у тебя появились секреты от друзей? - донёсся голос Сони.
   Егорыч посмотрел на неё, усмехнулся и щёлкнул кнопкой под столом.
   В ту же секунду они оказались отгорожены от остального отдела стенами, обитыми деревом. Семён мысленно оценил оригинальность виртуальной обстановки. Ему раньше не приходило в голову, что вид эмуляции можно подогнать под свой вкус, - сам он довольствовался стандартом.
   - Итак... - проговорил Самойлов, сложив на животе руки.
   - Я бы хотел поговорить приватно, - заявил Долин, - Так что давайте вынем колечки, - и он первым потянулся рукой к правому уху, нащупал за ним, подцепил ногтём и вынул инфокольцо, на которое записывалось всё, что видят и слышат дознаватели.
   Глебенков молча повторил его движения, и надел своё колечко на мизинец правой руки. Егорыч помедлил, внимательно глядя на Семёна, а затем улыбнулся:
   - Да, малыш, ты умеешь заинтриговать, - и тоже вынул инфокольцо, спрятав его в нагрудный карман.
   Долин глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем задать первый вопрос. Он ужасно волновался, как на первом допросе.
   - Егорыч, ты помнишь свидетельницу Викторию Сергеевну Пащенко? Ты допрашивал её по делу Цейса девятнадцать лет назад.
   Старик покачал головой:
   - Нет, Сёма, не помню. Девятнадцать лет - большой срок.
   - А до этого ты допрашивал её по делу Пыхтиной, это было тридцать один год назад. Виктория Сергеевна тогда носила фамилию Яцкова.
   - Что-то не припоминаю. Когда долго работаешь, бывает, что один и тот же свидетель встречается на разных делах. Мир тесен. Но всех не упомнишь.
   Долин нахмурился. Он собрал волю в кулак и выпалил:
   - Очень странно, Егорыч, что ты не помнишь Вику Яцкову. Она ведь вышла за тебя замуж.
   Старик еле заметно вздрогнул. Его взгляд потяжелел.
   - А, Вика... Её я помню. Просто забыл девичью фамилию. В том месте, Сёма, откуда ты почерпнул эти сведения, должно быть написано, что наш брак не продлился и полугода. Характерами не сошлись. А было это так давно, что я сразу и не сообразил, о ком ты. После неё у меня ещё две законных жены было. Девичьи фамилии всех их, знаешь ли, в голове как-то не держу. А почему спрашиваешь? С Викой что-то случилось?
   Долин проигнорировал вопрос и продолжил:
   - Егорыч, а когда двенадцать лет спустя ты допрашивал её по делу Цейса, неужели не узнал своей первой жены?
   - Узнал, конечно. Она тогда была замужем за другим. И ребёнок у неё уже был, мальчишка. Лет восьми, не меньше.
   - Девяти, - поправил Глебенков, прежде молчавший.
   - Возможно. Так в чём, собственно, дело?
   - И она тебя тоже узнала?
   - Да, - старик улыбнулся. - Слушай, до меня только сейчас дошло: я под допросом! Верно? Надо же, столько лет допрашиваю, а тут меня самого... Интересно выходит.
   - И как вы пообщались с учётом взаимного узнавания?
   - Нормально. Старые обиды давно забылись. Встретились, ну как, допустим, бывшие одноклассники. Первые пять минут забавно, а потом уже возвращаешься к делам. Я допросил Вику и всё - разошлись как в море корабли.
   - В отчёте указано, что ты пять раз допрашивал её, - Долин почувствовал на себе цепкий взгляд Глебенкова, но не обернулся.
   - Правда? - Самойлов выглядел удивлённым. - Наверное, надо было что-то уточнить. Я же говорю: давно дело было...
   - Ты допрашивал её у них дома?
   - Да. Там и видел её сына, и нового мужа. Меня угостили отличным семейным ужином.
   - Её сын знал о том, что ты раньше был женат на его матери?
   - Не думаю. Вика сразу решила ничего не говорить об этом своей новой семье. А уж мне-то и подавно к чему такие разговоры? Я просто взял у неё показания и всё.
   - Пять раз подряд. И каждый раз дома?
   - Нет. Кажется, что-то было на работе или по дороге с работы. Говорю же, малыш, ты слишком высокого мнения о моей памяти, если думаешь, что я помню такие детали.
   Дознавателей учат различать ложь. И Долин знал, что Егорыч ему врёт, и Егорыч знал, что Долин знает, но продолжал упрямо врать. Поразмыслив, Семён решил зайти с другой стороны:
   - Видишь ли, сын Виктории Сергеевны сейчас у нас в стационаре. Мы ведём его дело. А ты, получается, был знаком с ним.
   Самойлов немножко расслабился:
   - Ах, вот оно что! Рад бы помочь, да боюсь, тут от меня мало проку. Мальчишку я видел всего два раза. Обычный паренёк. Мечтал стать дознавателем, когда вырастет. Засыпал меня кучей вопросов во время семейного ужина. Вот, собственно, и всё.
   - Не случилось ли чего-то особенного, когда ты общался с семьёй Пащенко?
   - Нет. Взял показания и - до свиданья.
   - А почему ты не хочешь рассказать парню то, о чём он тебя спрашивает? - поинтересовался Глебенков.
   Егорыч пожал плечами:
   - Поверьте, я действительно всё рассказал.
   - Нет, - инспектор покачал головой. - У человека, который всё рассказал, глаза другие. Ты прав, Семён, он что-то скрывает. У него на то может быть сто причин. Но какое отношение это имеет к нашему делу?
   Долин посмотрел на Егорыча, потом на Глебенкова. Они оба старше, опытнее и умнее его. Нет смысла пытаться перехитрить их. Надо говорить всё, как есть.
   - До встречи с Самойловым Крик любил "БД", а после - возненавидел. Полагаю, что-то произошло тогда между ними, и именно это скрывает Егорыч. И вдобавок общая для обоих фраза "Кто понял жизнь, тот не спешит"...
   - Это вообще-то Омар Хайям! - фыркнул Егорыч. - Много кто ее знает!
   Не реагируя на реплику, Долин продолжил:
   - Я думаю, именно он превратил Петю Пащенко в Крика. А значит, он несёт косвенную ответственность и за трагедию твоей семьи.
   Тут Глебенков впервые потерял невозмутимость. Он обжёг взглядом Семёна, затем дёрнулся в сторону старика и рявкнул:
   - Выкладывай! Мы одни, разговор не пишется, тебе ничего не грозит.
   На любого другого столь резкая перемена манеры речи произвела бы впечатление, но Самойлов лишь пожал плечами:
   - Не знаю, что вы там на меня решили повесить, но я рассказал всё.
   Инспектор заговорил спокойней:
   - Дружище, посуди сам: мы ведь всё равно докопаемся до сути. Если ты нам поможешь, то гарантирую - для тебя никаких последствий не будет. А вот если нам самим придётся докапываться, тут уже никаких гарантий дать не могу.
   Самойлов внимательно посмотрел на Глебенкова и рассмеялся:
   - Ты что это, разговорить меня решил? Пожалуйста, идите, копайте. А меня разводить не надо - всё одно не выйдет. Я в дознавателях хожу больше, чем вы оба вместе взятые!
   - В младших дознавателях, - уточнил Глебенков. - Что ж, на тебе свет клином не сошёлся. Мы пойдём к Виктории Сергеевне, потолкуем с ней... Главное подход найти. Я-то последние двенадцать лет провёл не в младших дознавателях, а как-никак в инспекторах. Подход найти умею. Или ты думаешь, старина, что мне будет не по силам её на откровенность развести? Может, всё-таки, по-хорошему договоримся?
   Егорыч напрягся. Было видно, что он колеблется, всерьёз обдумывая угрозу. В какой-то миг Семёну казалось, что он сдался и сейчас всё расскажет, но старик скрестил на груди руки и изогнул губы в усмешке, отвечая:
   - Валяйте, допрашивайте Вику. Конечно, господин инспектор знает, что она долгое время состоит на учёте у психиатра и наговорить может всё, что угодно. Вот только цена её словам... мягко говоря, не столь высока, чтобы можно было всерьёз рассуждать о каких-то последствиях.
   Глебенков демонстративно повернулся к Семёну.
   - Теперь я понимаю, зачем нужен ствол, - и в тот же миг он из внутреннего кармана пиджака вытащил пистолет.
   Долину показалось, что это другое оружие, чем то, из которого инспектор стрелял по Гупи, и которое давал ему у дверей Мамедова. При виде пистолета Егорыч удивлённо вскинул брови и промолвил:
   - Ого! Неужто вы решили мне угрожать оружием?
   - А почему бы и нет?
   - И что, если не расколюсь, то прямо здесь и убьёте, в конторе?
   - А что нам помешает? Я подойду и прострелю тебе правый висок в упор. Обставим всё как самоубийство. Мы с Семёном дадим показания, что во время допроса ты вдруг разнервничался и покончил собой. Следователи обратятся к Виктории Сергеевне, а то, что она им расскажет, только подтвердит нашу версию. Разве нет?
   Всё это Глебенков проговорил обыденным тоном, не спуская уверенного взгляда, и не отводя ствола, нацеленного в грудь Самойлову.
   Чувствовалось, что Егорычу стало неуютно. Его кадык дёрнулся.
   - Но что вам даст моя смерть? - растерянно спросил старик.
   - А что нам даёт твоя жизнь?
   - Сёма, что за чушь он несёт?
   - Я не знаю. Он непредсказуем. На моих глазах он уже стрелял в свидетеля.
   - Неужели ты допустишь это?
   - Егорыч, просто скажи нам правду.
   Помедлив, Самойлов ответил:
   - Хорошо, я всё скажу.
   И тут же сунул руку под стол. Щёлкнул тумблер, деревянные стены исчезли и все трое снова оказались посреди "палубы" следственного отдела.
   - Вызовите охрану! - закричал старик. - Они хотят меня убить!
   Соня и Халл встрепенулись, глядя на Глебенкова, державшего в руке пистолет. Инспектор лучезарно улыбнулся им:
   - Не спешите жать на красную кнопочку. Это просто шутка.
   - Никаких шуток! - крикнул Самойлов, вскакивая со стула и показывая на Василия пальцем. - Эти двое угрожали мне расправой.
   - Ох, шутник, - Глебенков прищурился и покачал головой. - Старый проказник, как сказали бы некоторые наши свидетели, - он перевёл взгляд на Роберта. - Молодой человек, вы, кажется, служили в армии или в полиции?
   - Имел честь служить и там и там.
   - Тогда окажите любезность, освидетельствуйте этот предмет.
   Халл поднялся, подошёл к низкой прозрачной стенке, отделявшей его отсек от отсека Егорыча и аккуратно взял пистолет с ладони Глебенкова. Посмотрел в дуло, потом сбоку и сзади, что-то оттянул, щёлкнул, вынул и вставил обратно обойму. Взгляды всех были прикованы к Роберту, пока он производил эти манипуляции. Наконец, ко всеобщему удивлению Халл вернул оружие инспектору и объявил:
   - Это модель.
   - В каком смысле? - спросила Соня.
   - Не настоящий пистолет. Имитация.
   - Игрушка, - добавил Глебенков. - Убить из неё невозможно.
   - Но они угрожали мне этим! - крикнул Егорыч. - Их нужно немедленно арестовать!
   - Разве Сёма может кому-то угрожать? - спросил Глебенков, обращаясь к Соне и Халлу, и одновременно с тем убирая пистолет в нижний правый карман.
   - Прошу всех оставаться на местах и не делать резких движений, - раздался властный голос со стороны двери.
   В отдел вошёл Боб.
   - Ну и зачем вы, красавица, потревожили охрану? - проговорил Глебенков, с укором глядя на Соню.
   - Всегда хотелось узнать, что будет, если нажать эту кнопку, - с вызовом ответила она.
   - Итак, Вася, - заговорил Боб, - Что ты натворил на этот раз?
   - Он угрожал... - начал было Егорыч, но инспектор перебил его:
   - Ничего! Ложная тревога. Мы с напарником стали допрашивать коллегу. Беседа шла в непринуждённой обстановке, и едва я решил показать подарок, который купил здесь для племянника, наш старичок вдруг выключил эмуляцию и заорал, что его убивают. Полагаю, весь этот фарс он затеял ради того, чтобы уйти от дачи показаний.
   - Он говорил, что застрелит меня! - крикнул Егорыч.
   - Да? - удивился Глебенков. - То есть, прямо в здании "БД" из игрушечного пистолета?
   - Я не знал, что он игрушечный!
   - Вы плохо обо мне думаете, - с достоинством проговорил Боб. - Если полагаете, что я могу пустить в здание кого-то с настоящим оружием.
   - Можно узнать, кто говорит правду, если прослушать записи инфоколец, - заметил Халл.
   Глебенков воздел правую руку, оттопырив мизинец, на котором темнело колечко.
   - К сожалению, мы сняли инфокольца перед разговором.
   - Это они меня заставили сделать! - Егорыч говорил всё раздражённее. Его злило то, что Глебенков так легко выкрутился из, казалось бы, совершенно проигрышной ситуации.
   - Я не следователь, но что-то здесь точно нечисто, - спокойно проговорил Боб. - Думаю, стоит вызвать вашего начальника.
   - Мудрая мысль, - на этот раз со стороны входной двери донёсся голос Петровича. Грузно покачиваясь, шеф спускался по ступенькам в отдел. Боб посторонился, пропуская его.
   Долин вскочил со стула и вытянулся, то же сделал и Глебенков, воскликнув:
   - Геннадий Петрович, моё почтение! Ваша проницательность славится по всему российскому "БД".
   - Спасибо. Семён, что здесь происходит?
   - Они угрожали меня убить! - крикнул Самойлов.
   - Всего лишь мелкое недоразумение, - вставил Глебенков.
   - У инспектора в руках был пистолет, - сказала Соня.
   - Модель, - добавил Роберт.
   - Я проверил это ещё на входе, - доложил Боб.
   Петрович громко прочистил горло и нахмурился.
   - Ну что, кажется, высказались все, кроме того, кого я спросил? Семён, я слушаю тебя.
   - Суть в том, - заговорил Долин. - Что Егорыч знает важную информацию о нашем расследовании, но не хочет нам её давать.
   - Это правда, Игорёк? Надеюсь, мне ты не станешь врать?
   Егорыч пристально посмотрел на шефа и сказал:
   - Да. Это личное. Я не хочу об этом никому рассказывать и имею такое право. Если не ошибаюсь, устав оставляет за свидетелем право не отвечать на вопрос.
   Петрович покачал головой:
   - Это написано про внешних свидетелей. А сотрудник "Белого Дознания" всегда обязан оказывать помощь следствию. Третий раздел, вторая статья устава.
   Повисла пауза. Все теперь смотрели на Егорыча. Наконец он молча вытащил из кармана брюк круглый жетон с двумя синими треугольниками и положил на стол.
   - Я увольняюсь, - дрогнувшим голосом сказал старик, оглядывая остальных. - И, значит, теперь, как внешний свидетель, могу не отвечать на вопросы. Не думал, что так сложится, но... спасибо, ребята, с вами было приятно работать.
   - Строго говоря, приказ о твоём увольнении пока не подписан, - заметил шеф. - Но ты вполне доходчиво объяснил, что давать показания не будешь.
   - Так точно.
   - Ну что же, поговорим тогда с Викторией Сергеевной, - потирая руки, жизнерадостно сообщил Глебенков.
   - Нет, - сказал Долин, глядя на Самойлова. Он ощутил вдруг ту же ярость, что и в гостиной у Стерцля, когда готов был крушить и рвать. - Ты думаешь, что всё так просто закончится? Ошибаешься. Я не буду тебе угрожать. Я стану клянчить. Каждый день по десять раз буду звонить и по сто мэйлов слать с одним-единственным вопросом: как было на самом деле с Пащенко? И это ещё не всё. Я познакомлюсь со всеми твоими родственниками и друзьями, и буду плакаться им о том, как мне ужасно не хватает твоих показаний. Я добьюсь того, что каждый, с кем ты общаешься, при встрече первым делом будет говорить тебе: да расскажи ты этому парню, пусть отвяжется. А кроме того, им и самим станет интересно, что же такое ты скрываешь. Они тоже начнут спрашивать. И это будет продолжаться не неделю и не месяц, а долгие годы.
   Егорыч усмехнулся:
   - Да вам отчёт сдавать через неделю.
   - А мне плевать на отчёт. Для меня теперь это тоже личное.
   - Но зачем? Ты можешь узнать правду от Вики.
   - А я хочу услышать твою правду. И докопаюсь до неё, пусть даже мне придётся десять лет подряд донимать тебя вопросами. Упорства хватит, и скоро ты в этом убедишься. Может быть, ты так и не скажешь правду, но ты точно пожалеешь, что не сказал мне её сейчас, потому что для тебя это было бы куда меньшим злом. Я буду донимать тебя каждый день, пока ты не ответишь или не умрёшь.
   Старик с изумлением посмотрел на Долина. Тот выдержал взгляд.
   - Сильно сказано, малыш, - проговорил Егорыч. - Может, ты и прав. Лучше скинуть с себя этот груз сейчас, чем таскать всю оставшуюся жизнь.
   Он горько улыбнулся, оглядывая остальных.
   - Что ж, на миру и смерть красна, а тут столько собралось слушателей... да ещё каких! Ладно, - он опустился обратно в кресло и закинул ногу за ногу. Долго молчал, глядя в упор на Долина, а затем заговорил: - Когда я второй раз встретил Вику, у неё был кризис отношений с новым мужем. А тут я. После допроса мы договорились приватно посидеть в кафе, просто по-приятельски. Ну, слово за слово... ей надо было кому-то выговориться. В общем, это оказалась не последняя встреча. Некоторое время мы общались как друзья, и нам вдруг стало очень хорошо друг с другом. Кажется, даже в браке так не было. И в какой-то момент мы оба пожалели, что разошлись тогда. По глупости, в общем-то. А затем так случилось, что мы снова стали близки. И, собственно, почему бы нет? Она мне не чужая женщина, и я ей не случайный человек, она моя жена, пусть и бывшая. Как можно сказать, что она со мной изменяет новому мужу? Скорее это она с ним изменяла мне! А когда мы встретились, всё вернулось к законному состоянию. Разве я не прав?
   Никто Егорычу не ответил. Только шеф скептически поджал губы, но промолчал и он. Все понимали, что свидетель должен выговориться. И свидетель продолжил:
   - Она даже хотела развестись с ним. С парнишкой было не совсем ясно, как быть, но... задача решаемая. Однако этот Пащенко всё испортил. Он узнал о наших отношениях.
   - Можно поподробнее? - перебил Глебенков. - Как именно узнал?
   - Застал с поличным. Ещё подробнее?
   - Нет, спасибо.
   - Я думал, он воспримет это достойно. Но какой-то малохольный тип оказался, - Егорыч вздохнул и уставился в пол. - В общем, он расстроился и вскоре покончил собой.
   Соня ахнула. Боб еле слышно выругался.
   - На глазах у сына, - мрачно добавил Глебенков. - Извини, Сёма, что не показал тебе личное дело Крика. Там упоминалось об этом.
   - Такой подробности я не знал, - Егорыч пожал плечами. - Как бы там ни было, после этого наши отношения с Викой продолжаться не могли. Когда между людьми лежит труп, счастья уже не будет.
   Шеф поджал губы и сухо промолвил:
   - Лучше прямо скажи, что испугался следствия.
   - Конечно испугался, - Самойлов кивнул. - И Вику запугал, чтобы она ничего о нас не сказала. Сам тоже стал следы заметать. Задним числом оформил все наши встречи на людях как допросы по делу Цейса. Видимо, этот Пащенко перед смертью что-то сказал сыну про меня, и мальчишка говорил полицейским, будто я во всём виноват. Они копали, но у меня всё было подчищено. Пронесло. Вот, собственно, и вся история.
   После этих слов на какое-то время в отделе повисла тишина. Помолчав немного, Егорыч повернулся к Глебенкову и спросил с невесёлой улыбкой:
   - Ну что, господин из Питера, теперь у меня есть глаза человека, который рассказал всё?
   - Да, - сказал инспектор, внимательно глядя на него. - Наконец-то я вижу глаза того, кто породил чудовище, погубившее мою жизнь.
   Он поднял руку с пистолетом и тут вдруг раздался хлопок. Егорыч вздрогнул, а затем стал заваливаться на бок и упал с кресла на пол. Соня закричала. Семён метнулся к упавшему старику. Халл перемахнул через перегородку и кинулся к Глебенкову, но тот уже бросил оружие и стоял, подняв руки.
   Наклонившись над Егорычем, Семён увидел, как по его белой рубашке на груди расползается кровавое пятно. Старик тяжело дышал и смотрел вверх.
   - Как больно-то... - прошептал он. Затем шумно вздохнул и закрыл глаза.

* * *

   В комнате для встреч с заключенными Семёну пришлось ждать недолго. Глебенкова ввели и он сел с той стороны стекла.
   - Как видишь, Сёма, мои опасения оправдались. На этом деле я и впрямь заработал первый минус, - сказал он с улыбкой. - Извини, что оставил всю бумажную работу по делу Крика тебе. Боюсь, я здесь надолго.
   - Врачи еще борются за жизнь Самойлова, говорят, что шансы есть.
   Глебенков никак не отозвался на эту новость, ни словом, ни мимикой.
   - Как там Боб? - спросил он.
   - Его выперли из охранников. Поскольку он не распознал твой пистолет как оружие. Но он не покинул "БД", я слышал, он устраивается уборщиком.
   - Передай ему мои извинения, мне действительно жаль, что он пострадал, - бывший инспектор нахмурился.
   - Передам. Василий... зачем ты это сделал?
   Глебенков добродушно смотрел на него, но ничего не отвечал.
   Долин вытащил из уха инфокольцо и положил на столик перед собой. Глебенков одобрительно кивнул и придвинулся ближе.
   - Я понял, что произошло, еще когда мы только начали допрос, - сказал он. - Когда ты упомянул, что они пять раз встречались. Все стало ясно. И, знаешь, в тот момент я перестал ненавидеть Крика. Самойлов оказался той фигурой, которая запустила весь процесс. Ты это раскопал и ты молодец. Но я никак не мог придумать, как завершить процесс. Столько лет был зациклен на Крике, сложно было перестроиться.
   - Мы же разоблачили Самойлова! Добились, чтобы он признался...
   - Ты разоблачил. Ты добился. И ты был крут в этом. Но что было бы дальше? Не осталось никого, кто бы подал на Самойлова в суд. Не осталось свидетелей, кроме матери Крика, которую даже самый тупой адвокат догадался бы отвести как состоящую на учете в психушке. Это если бы она еще согласилась давать показания.
   - Но ведь Самойлов признался, у нас есть записи его речи...
   - Он признался только в нарушении Устава "БД". А не в доведении до самоубийства. Это вообще доказать крайне сложно. Да его собственно и не было. У Самойлова не было умысла. Он на самом деле совершил преступление, которого нет в уголовном кодексе. Хотя оно тяжелее многих из тех, что там есть. Вот, к примеру, если человек влезет в дом и украдет у семьи телевизор, то, когда его поймают, ему дадут три года. А если человек уведет из семьи жену и мать, то это с точки зрения закона вообще не преступление. Но для оставшихся членов семьи неужели это меньшая утрата, чем потеря телевизора, меньшее горе? Да они бы предпочли сто телевизоров потерять, чем семью. Но по закону все в порядке. И Самойлов бы отделался банальным увольнением. А учитывая то, что он сам заявил, что уходит, можно сказать, ему бы ничего не было. Петрович просто бы подписал его заявление. И все! А ведь четверо жизней поломано - самого Крика, его матери, его жены, моя. Двое смертей - его отца и моей жены. И все это закончится банальным увольнением по собственному желанию? Я не мог такого допустить.
   - То есть, это была просто месть?
   - Месть-то здесь при чем? Ты нашел системный баг в "БД", а я его исправил. Если начальство решит обнародовать всю эту историю без купюр, включая мой финальный аккорд, то общество узнает, что у нас не относятся к внутренним преступлениям спокойно. Мы сами накажем своего даже там, где закон не наказывает. И если когда-нибудь еще дознаватель совершит подобное, то пострадавший паренек не станет новым Криком - он поймет, что ему просто нужно найти хорошего дознавателя, чтобы восстановить справедливость. А хорошие дознаватели всегда будут в нашей конторе. Но даже если эту историю не выпустят на публику, то в нашей среде, внутри "БД", о ней будут рассказывать и помнить десятилетиями. Это ведь первый случай стрельбы в офисе за всю историю. Такое не забудут. И для типов вроде Самойлова это будет неплохим предостережением. Конечно, у меня было мало времени после того, как он закончил свою болтовню. Я должен был импровизировать и не могу сказать, что все прошло идеально, ведь пострадал Боб. Но в конце концов я поступил правильно. Разве нет?
   - Но ты ведь все потерял! - с горечью воскликнул Долин. - Вся твоя жизнь была связана с "Предпоследним Дознанием", а теперь ты лишился всего, даже свободы!
   - Сёма, не разочаровывай меня, - Глебенков улыбнулся. - Неужели ты из тех, кто думает, что поступать правильно надо только тогда, когда ничем не рискуешь?
   - Нет, не из тех, - Семен колебался до последнего, стоит ли затрагивать еще одну тему и все же решился: - У меня не выходила из головы мысль о том, как это так удивительно совпало, что Пащенко попал в "Белое дознание"? Невероятное совпадение. А затем я узнал, что в день, когда он впал в кому, у тебя был отгул...
   - Ты очень проницателен, напарник, - улыбка бывшего инспектора стала еще шире. - Но, как видишь, я уже нахожусь там, где и должен быть. И Самойлов с Пащенко там, где должны быть. И ты тоже - там, где должен быть. По ту сторону стекла. На свободе. Распорядись ею лучше, чем я.
  

  • Комментарии: 1, последний от 20/10/2021.
  • © Copyright Bonum
  • Обновлено: 20/10/2021. 164k. Статистика.
  • Повесть: Детектив, Фантастика
  •  Ваша оценка:

    Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список