К концу XXII века "Белое Дознание" достигло пика своего влияния. Вряд ли где-то еще могла бы получить поддержку служба, занимающаяся расследованием добрых дел, но в то время и в том месте она была важной частью государственной идеологии, стремления построить "позитивно-ориентированное общество".
Отбор проходил по случайному признаку - только человек, впавший в кому четвертой степени, оказывался "под следствием". Считалось, что такое событие - знак свыше, что общество должно узнать об этом человеке прежде, чем ему отключат аппарат жизнеобеспечения. Дознаватели опрашивали родных и знакомых, изучали материалы и в итоге сдавали отчет, в котором было собрано все лучшее, что можно сказать об этом человеке. Такие отчеты получали весьма широкое распространение и "Бюллетень Белого Дознания" был самым читаемым периодическим изданием, оказывая влияние на культуру, искусство и даже повседневный быт людей.
Сам по себе процесс расследования в большинстве случаев был рутинным и, откровенно говоря, скучным. Но некоторые из дел "Белого дознания" представляли собой яркие исключения, и далее речь пойдет о них.
Войдя в кабинет Петровича, Долин оторопел: начальник встречал его стоя. Такого ещё не было за все три года их знакомства.
- Садись, Семён, - бросил шеф, отворачиваясь к окну.
Долин сел на жёсткий стул, стоявший перед начальственным столом.
- Ты слыхал про "Никаких Дознаний"?
- Да.
Так называла себя горстка отморозков, которые поставили своей целью дискредитировать службу "Белого дознания" и писали о ней разные гадости в сети.
- Читал их сайт?
- Нет. Надо?
- Думаю, придётся. Их главарь сейчас лежит у нас в стационаре. Петр Юрьевич Пащенко, больше известен под ником Крик, - шеф сделал паузу прежде чем продолжить: - Наширялся на вечеринке. Передоз.
- Невероятно, что он угодил под "Белое дознание", - признался Долин.
- Ну да, - Петрович мрачно вздохнул, развернулся и сел в кресло. - К этому отчету будет особое внимание общественности. Большинство наших читателей впервые узнают про "Никаких Дознаний". Надо чтобы отчет стал не рекламой, а надгробием для этого фиглярства. Кроме того, у Крика есть сочувствующие. Отчёт станет ответом и уроком для них. Так что дело имеет экстраординарное значение.
Долин ощутил укол тщеславия от мыслей о том, что такое дело начальник решил доверить именно ему.
- Вести расследование будет специалист из Санкт-Петербурга инспектор Василий Германович Глебенков, - словно тесаком обрубил Петрович полёт мыслей подчинённого.
- Почему? Мы что, сами не справимся?
- Это решение дирекции, - сухо проговорил шеф, который, видимо, сам был от этого решения не в восторге. - К сожалению, спецов уровня Глебенкова у нас в Москве пока нет. Но, чтобы не нарушать порядка, одного человека из нашего отдела направят в напарники инспектору. Я выбрал тебя. Сможешь поучиться у мастера, каких мало. Думаю, пойдет тебе на пользу. Дело Цыпиной передашь Самойлову.
- Спасибо за доверие, Геннадий Петрович...
- Вопросы?
- Я никогда не участвовал в парной работе. Что входит в мои обязанности?
Начальник посмотрел на часы, прежде чем ответить:
- Выполняй то, что он скажет. Впрочем, личная инициатива не возбраняется. Ну и - перенимай опыт. - Петрович скосил взгляд на монитор и заметил: - "Прыгун" Глебенкова только что сел на стоянку. Советую тебе спуститься и встретить нашего гостя в холле, вместе пройдете в "стационар".
- Он разве не поднимется к вам для получения инструкций?
- Не думаю. Свои инструкции он уже получил. Если больше нет вопросов, рекомендую поторопиться.
И Семён поторопился.
Спустившись в холл первого этажа, он заметил невысокого мужчину, который стоял возле проходной, болтая с толстяком-охранником Бобом. Словно почувствовав взгляд, незнакомец обернулся и посмотрел на Долина, затем воздел правую руку, и крикнул:
- Сёма, дорогой! Давай к нам!
Прозвучало это очень душевно, как на встрече старых друзей. Долин не знал, как правильно на это ответить, и потому молча направился к гостю, разглядывая его на ходу.
Это был подтянутый мужчина лет сорока пяти, с острыми чертами лица и решительным взглядом. Похож на типаж боевого офицера из фильмов. Армейская форма на нем бы смотрелась лучше, чем серый костюм. Рукопожатие у Глебенкова оказалось крепким.
- Василий Германович, рад приветствовать! Для меня большая честь работать с таким специалистом, как вы.
Боб усмехнулся в своей кабинке, услышав такую тираду. А Глебенков, напротив, стал серьёзен, отвечая:
- Знаете, Семён Сергеевич, у нас в питерском отделении, есть такое негласное правило - на "вы" и по полной выкладке - только перед внешними, а между собой - на "ты" и по именам. А у вас как с этим?
- В общем-то так же.
- Тогда, быть может, не станем ломать традиции? Согласны?
Долин улыбнулся:
- Согласен!
- Вот и отличненько. Ладно, Боб, мы пойдём с коллегой на дохляка поглядим. Звони, пересечёмся как-нибудь без галстуков, пока я в столице. Давай, Сёма, показывай, где у вас тут морозильник?
И Долин повёл его к стационару. Пока они шли, Глебенков сообщил:
- Золотой парень этот Боб. Мы с ним вместе на курсах учились, вместе дознавателями начинали...
- Боб был дознавателем? - удивился Семён.
- Да.
- А почему ушёл?
- Он не уходил, его выперли. Получил три минуса в личном деле - и привет. У тебя есть минусы?
- Один.
- Круто! У меня пока не одного. Может, на этом дельце заработаю? - инспектор засмеялся.
Воспользовавшись паузой, Долин сказал:
- Сегодня в стационаре дежурит Мазур. Довольно занудный тип.
- Правда? - оживился инспектор. - Люблю занудных типов. Как, ты говоришь, его зовут?
- Мазур. А имя, кажется, Эдуард.
- Отличненькое имя! Будь моя воля, я бы всех работников морозильника называл эдуардами.
Семён приложил жетон к двери, створки раскрылись, и они вошли в просторное помещение, в котором вдоль стен с одной и с другой стороны неподвижно лежали тела на койках. Слева от каждого располагался аппарат жизнеобеспечения, от которого к телу тянулись многочисленные трубки и провода.
Только один человек занимал здесь вертикальное положение, и он сразу направился к вошедшим дознавателям - Эдуард Мазур собственной персоной. Он был довольно желчным типом, и любил подтрунивать над дознавателями, - одно из немногих развлечений, которые можно найти на работе смотрителя за людьми, находящимися в коме. Он и сейчас хотел что-то сказать и даже открыл рот, но Глебенков упредил его:
- Эдик, родной, добрый день! Как здоровьичко? Не кашляешь? Береги себя, - оглядев столы с телами, инспектор поцокал языком. - А-я-яй, взглянуть не на что. Мужики, старухи... Девочек-то симпатичных давно не подвозили?
Лысый коротышка отпрянул:
- Не знаю! - впервые Семён видел Мазура обескураженным. - И вообще... с чего бы мне следить за такими вещами?
- Да ладно, Эдик, тут все свои.
- Я не понимаю, о чём вы говорите! - впервые Семён слышал, чтобы Мазур назвал дознавателя на "вы", - Кто вы вообще такой?
Глебенков похлопал по плечу лысого коротышку, и ласково припечатал:
- Да всё ты, голубчик, понимаешь, - и пошёл дальше.
Впервые Семён видел, чтобы Мазур сопровождал дознавателей в полном молчании.
Они шли мимо каталок с неподвижными телами, на одной из них Долин узнал Цыпину - старушку, чье дело он вел до сегодняшнего утра. Всего несколько дней назад он приходил сюда для "знакомства" с ней. Сама процедура заключается в том, что дознаватель просто смотрит на коматозника, чьим делом он будет заниматься. Процедура "знакомства" должна психологически помочь в дальнейшем вести беседы со свидетелями. После нее проще говорить о подследственном как о знакомом человеке.
Обычно смотритель показывает дознавателю нужного человека. Но в этот раз питерский гость сам остановился и ткнул пальцем в длинноволосого парня:
- Вот он, голубчик!
- Молодой... - с сожалением вырвалось у Семёна.
- Видал я на этих столах и помоложе, - откликнулся Глебенков, зачем-то подходя к изголовью.
Нависнув над головой парня, инспектор строго сказал ему:
- Ладно, Пащенко, шутки кончились. Вставай!
Ответа, естественно, не последовало. Тогда Глебенков сделал нечто совершенно невообразимое - схватил Пащенко за нос и подёргал из стороны в сторону. Потом рявкнул:
- А ну встать, я сказал! - и с размаху залепил ему пощёчину. - Поднимайся, тварь! - ещё удар по бесчувственному телу, и ещё.
Первым опомнился Мазур.
- Что вы делаете?! - крикнул он.
Повернувшись, инспектор заметил:
- Похоже, он действительно в коме, - и рассмеялся.
- Отойдите от него! - продолжал Мазур. - Я доложу начальству!
- Расслабься, Эдик, я просто знакомлюсь с подследственным. Накатать на меня ты можешь, да что толку? В инструкции не запрещено дружеское пошлёпывание по щеке. Нам ли с тобой не знать, какой большой простор оставляет инструкция в отношении этих ребят?
* * *
- У тебя какая модель? - спросил инспектор, когда они вышли на улицу.
- "Семёрка".
- Мелкая. Полетим в моём. Как ты с женой в "семерке" помещаешься?
Разумеется, Глебенков заметил обручальное кольцо на пальце у Долина. Или узнал ещё раньше из личного дела.
- У нас есть "трей", он как раз семейный.
- Ах да! Вот она, прелесть семейного быта: два прыгуна. Я уже и позабыл, как это бывает.
Семён тоже заметил, что обручальное кольцо Глебенков носит на левой руке, а из последней реплики понял, что овдовел напарник давно.
"Прыгун" у инспектора оказался роскошным черным "сартоном".
Некоторые люди предпочитают машины с неброским внешним дизайном, но зато салон отделывают с роскошью. Другие же предпочитают элитные модели, но салон их оставляет впечатление аскетизма. Глебенков относился к последним. Эта машина нужна была ему для того, чтобы производить впечатление на тех, кто снаружи, а не на тех, кто внутри. Сам же хозяин, судя по запущенному состоянию салона, был неприхотлив и равнодушен к комфорту.
Они уселись. Василий защёлкал пальцами по панели навигатора, задавая маршрут.
- Можно задать вопрос? - Долину не терпелось спросить, зачем Глебенков бил подследственного и кричал на него.
- Ну, сама по себе эта фраза - уже вопрос. Раз ты произнес ее, значит можно. Ты, случаем, не о том ли хочешь спросить, зачем я дружески похлопал Крика по щеке?
- Угадал. Об этом.
- Честно говоря, неохота отвечать на этот вопрос. Но мы теперь напарники и это наш первый разговор. Надо продемонстрировать открытость и доверие. Значит, придется отвечать. Дело в том, Сёма, что я ненавижу Крика и когда-то дал слово, что если встречусь с ним, то съезжу ему по роже. Полчаса назад ты был свидетелем нашей первой с ним встречи. Ну вот, теперь ты знаешь, что я человек слова.
Долин был ошарашен:
- Ты ненавидел его? Почему?
- Извини, напарник. Теперь моя очередь задавать вопрос. Как думаешь, куда мы летим? - осведомился инспектор, хитро прищурившись.
- Ты сказал, что не сторонник нарушать традиции. А начинают обычно с родственников.
- Верно. Отец Крика покончил собой, когда сыну было девять лет. А вот мать жива до сих пор. Именно её мы сейчас и проведаем.
- Ты уже, наверное, смотрел личное дело Пащенко. Скинь мне его на флэшку, почитаю.
- Для твоего чтения я припас кое-что поинтереснее, - Глебенков достал из бардачка листок-распечатку. - Ознакомься.
Долин принял листок и начал читать:
"Этого члена дознавательской банды при встрече вы легко опознаете по тупому взгляду и буйным зарослям над верхней губой, причём края этих усищ загнуты вверх, подчеркивая любовь сабжа к выпендрежу.
Если к вам в дом заявился этот тип, а у вас есть автоматическая обслуга, будьте начеку. Дознаватель Долин большой шутник по этой части. Однажды он просто шутки ради стёр все записи и настройки у андроида пожилой дамы Л., которую допрашивал о ее родственнике".
Долин оторвал недоумённый взгляд от страницы и спросил:
- Откуда это?
- С сайта господина Пащенко. В нашей конторе имена дознавателей не выносят на публику. Как видишь, ребята из "Никаких Дознаний" решили исправить это упущение. Читай, читай.
Семён вернулся к тексту:
"Однако испорченный андроид - сущие пустяки в сравнении с другими пристрастиями дознавателя Долина. Если у вас красивая жена - вот о чём стоит всерьёз беспокоиться. Не верите? Преуспевающий бизнесмен Х. тоже не верил. Пока не обнаружил, что жена стала подолгу пропадать, возвращаясь с невразумительными объяснениями. Решив однажды проследить за ней, изумлённый господин Х. застал свою благоверную в компании доблестного воина добра в романтическом ресторане.
"Воин добра" тут же заявил, что госпожа Х. - свидетельница, которую он допрашивает в столь экстравагантной обстановке. Бизнесмен попытался было выяснить, что происходит, и быстро об этом пожалел. Через несколько дней на него надавили с самого верха "БД", угрожали, запугивали, а в довершение всего - жена подала на развод, и рассталась с мужем.
Ещё одна поломанная судьба на счету "ангельской спецслужбы", ещё один пример вопиющей безнаказанности. Надо ли говорить, что потом господин Долин не раз устраивал госпоже Х. "допрос" в номерах, видимо, отдыхая от собственной полоумной жёнушки, сующей свою бездарную мазню во все дешёвые арт-галерейки?"
Кровь ударила в голову Долину, он вскинул взгляд на Глебенкова и процедил:
- Это Крик написал?
- Нет. Один из его сотрудников.
- Хотелось бы мне побеседовать с автором этой статьи.
- Побеседуем. Дочитал?
- Ещё нет.
Долин глянул на лист и продолжил узнавать о себе новое:
"А о том, как великоусый дознаватель допрашивает мужчин, можете спросить у военнослужащих третьей пехотной дивизии второго корпуса Западной армии. Год назад Долин прибыл в расположение части, чтобы выбить показания из капитана С. Не получив желаемого, гость в сером костюме перешёл к угрозам, потом к оскорблениям и, наконец, к рукоприкладству.
Разумеется, в обычных условиях фронтовой капитан быстро поставил бы на место наглеца, но ведь тот явился не один, а с маленькой армией вооружённых до зубов охранников. Перепалка вылилась в потасовку, дошло даже до перестрелки. Погиб один солдат, а сам Долин был ранен в руку.
По возвращении за этот ужасный инцидент дознаватель получил... орден! Что тут скажешь? Если бы Джек Потрошитель служил в "Белом Дознании", у него, наверное, уже вся грудь была бы в орденах.
Ещё раз напоминаем нашим читателям: если вы хотите избежать подобных неприятностей, просто не вступайте в разговор с серыми типами, сующими вам под нос жетоны с синими треугольниками! По закону вы имеете право отказаться от дачи свидетельских показаний следователям "БД", об этом гласит и третий пункт седьмой статьи второго раздела их собственного устава. Вы имеете право даже не пускать их на порог своего дома!
Скажите "нет!" дознавательскому беспределу! Чем больше граждан воспользуется правом, тем скорее исчезнет этот зловонный паразитический нарыв на теле общества, прикрывающий свои мерзкие делишки лживой демагогией о расследовании добра!"
- Прочёл, - сообщил Долин, аккуратно складывая листок. - Интересно, кто даёт на это деньги?
- Пара неудачников. Один в своё время хотел стать дознавателем, но оказался непригоден, и получил отказ. Теперь вот пытается доказать всему миру, что это "БД" на самом деле плохое, а не он. Второй решил, будто наша служба виновата в том, что его бросила жена. Некий господин Хонг.
- Да, это про него здесь написали. Рад узнать, что госпожа Корнеева освободилась от этого урода. Я занимался делом её первого мужа.
- Ты действительно переспал с ней?
- Конечно нет! Мы встретились всего раз, я ее допрашивал, а этот ревнивый осел приперся и устроил сцену.
- Я так и думал. С Хонгом мы ещё встретимся. Равно как и со всеми сотрудниками "Никаких дознаний".
- Их много?
- Четверо. Ренат Стерцль, Виктор Мамедов, Станислав Кирьянов и Петр Губин. Также пообщаемся с матерью и женой Крика, и с двумя его спонсорами. Вот и весь круг свидетелей. Думаю, за недельку справимся. Дирекция попросила не затягивать.
Долин с сомнением пожал плечами.
- Родные-то, может быть, и дадут нам показания, а вот остальные вряд ли захотят сотрудничать с представителями "зловонного паразитического нарыва на теле общества".
- Ну-ну, Семён, зачем так мрачно смотреть в будущее? Где твоя вера в людей? Я уверен, они пойдут нам навстречу.
Семён сильно сомневался, что человек, написавший тот текст про него, захочет пойти навстречу. Казалось, здесь не обойтись без метода - особой техники воздействия дознавателей, когда в крайних случаях они незаметно для свидетеля вводят его в состояние гипноза и вытягивают нужную информацию.
Конечно, такое дозволялось редко и по каждому разу нужно было писать рапорт, а злоупотребления жестко карались. Семёну ещё никогда не доводилось работать в паре, но он понимал, что способ ведения допроса нужно согласовывать с напарником заранее.
- Очевидно, придётся воспользоваться методом, - сказал он.
Но для Глебенкова это оказалось совсем неочевидно, - впервые с момента их встречи он выглядел удивлённым.
- Метод? Зачем? Выброси из головы эти дешёвые фокусы. Оставь их слабакам. Поверь, для достижения цели хорошему дознавателю достаточно полагаться на свое обаяние и умение вести переговоры.
* * *
Виктория Сергеевна Пащенко ждала их у входа в ботанический сад. Это была невысокая пожилая женщина с седыми волосами, стянутыми на затылке в пучок. Вполне обычная "бабуля" из тех, что ходят по супермаркетам в дневные часы, чтобы воспользоваться пенсионными скидками.
Долина удивил её взгляд. Как дознаватель, он пообщался со множеством людей и привык к самым разным взглядам, но так на него ещё никто не смотрел. Семёну вспомнилось, как давным-давно они с отцом зашли в спортивный магазин, чтобы купить мяч. Отец неожиданно остановился возле стенда с альпинистским снаряжением, разглядывая какой-то металлический крючок. Затем показал его будущему дознавателю и сказал: "вот из-за такой штуки, Семён, погиб твой дядя".
Долину показалось, что сейчас госпожа Пащенко смотрит на дознавателей точно так же, как отец тогда смотрел на крючок.
За её спиной открывался вид на цветочную страну. Аккуратная дорожка, обставленная резными скамейками и старинными фонарями, петляя, уходила вдаль, пролегая между разнообразными деревьями и кустами, половину из которых Семён видел впервые в жизни. Все выглядело весьма живописно и сочно. Долин подумал, что неплохо бы сюда как-нибудь прилететь с женой, погулять вдвоём.
- Примите наши искренние соболезнования, - сказал инспектор, пожимая женщине руку. - Как жаль, что такая беда приключилась с вашим сыном. Ужасная трагедия.
Глядя на их рукопожатие, Долин невольно вспомнил, что всего час назад этой же рукой Глебенков бил по лицу её сына.
- Спасибо, - ответила Виктория Сергеевна, и показала на дорожку. - Давайте пройдёмся.
И они пошли. Долин слушал разговор, не вмешиваясь. Ему было интересно, как поведёт допрос питерское светило.
- Виктория Сергеевна, профессиональный долг обязывает нас узнать о вашем сыне всё самое доброе, и рассказать об этом обществу. Но без вас мы не справимся. Никто не знает человека так хорошо, как мать.
- Спасибо. Конечно, я расскажу. Петя всегда был добрым, ласковым мальчиком. Уже в два года старался помогать, каждый вечер собирал свои игрушки... - и дальше свидетельница двадцать минут кряду рассказывала о том, как он сам мыл посуду (в шесть лет), был удивительно послушным (в четыре года), ухаживал за матерью, когда она растянула лодыжку (в семь), помогал нести сумки с продуктами (в пять), и так далее и тому подобное, - даже то, как легко он отучился от соски.
Долин ждал, что вот-вот она перейдёт к более позднему периоду жизни сына, но это всё никак не происходило. Речь её текла плавно и неспешно, как река, и, казалось, будет течь бесконечно. Неудивительно, что Глебенков попробовал направить эту реку в другое русло:
- А не водилось ли за ним подобных поступков уже в сознательном возрасте?
Госпожа Пащенко пожала плечами.
- А разве человек становится человеком только после совершеннолетия? Или добро становится добром только если его делает взрослый? Ведь это же не кто-то другой помогал мне мыть посуду, а мой сын, тот самый, кто лежит сейчас у вас, дожидаясь своей смерти.
- Вы, несомненно, правы. Но мне просто хотелось узнать, какие цветы выросли из тех ростков добра, которые вы нам так превосходно описали.
"Надо отдать должное, это у него лихо вышло", - отметил про себя Долин. - "Я вот такие рулады сходу заплетать не умею".
Викторию Сергеевну, видимо, "рулада" тоже впечатлила, по крайней мере, ответила она не сразу.
- В зрелом возрасте мы мало общались, поэтому я меньше знаю. У Пети было трудное детство. Он тяжело воспринял смерть отца. А я была очень плохой матерью. И всё дурное, что есть у Пети, появилось из-за меня. Это правда. Он долго не мог меня простить, поэтому мы редко общались. Но потом простил, - она помолчала, словно колеблясь, рассказать ли что-то ещё, затем заговорила снова. - Петя всегда был щедрым мальчиком. Ничего не жалел для других. Как пойдём на прогулку, увидит детей в песочнице, начнёт играть, и обязательно все свои игрушки раздаст. Очень щедрый. Даже когда ещё был крошкой, всем делился. Помню, как-то одеваю ему памперс...
- Большое спасибо! - решительно перебил Глебенков. - Благодарю за неоценимую помощь следствию. Позвольте откланяться.
Хотя всё это было произнесено вежливым тоном, однако по сути Глебенков прервал речь свидетельницы довольно бесцеремонно. Долин настороженно посмотрел на госпожу Пащенко, однако та совершенно не обиделась. Как будто сама провоцировала прекращение разговора.
- Да, конечно, - сказала она. - Всего вам доброго, успехов в трудах.
И они расстались.
- Ну, что скажешь об услышанном? - поинтересовался Глебенков, когда их со свидетельницей стало разделять приличное расстояние.
- Вряд ли что-то из этого пригодится для отчёта.
- Ничего не пригодится, - заметил инспектор. - Сплошной мусор. Думаю, мать Гитлера могла бы рассказать такие же истории, но всё это к делу не относится. Пока человек - младенец, добро он делает не вполне осознанно. Цену имеет лишь то, что сделано свободно и сознательно.
Они подошли к "прыгуну". Уже сев внутрь и задав координаты полета, Глебенков заметил:
- Впрочем, это было ожидаемо. Беседы с родственниками почти всегда неинформативны. Люди века сего редко делают добро своим близким по крови. Эта была просто формальность. А вот завтра мы приступим к настоящей работе. В связи с этим, Паш, у меня есть к тебе один личный вопрос. Можно?
- Да, пожалуйста.
- Размерчик костюма у тебя какой?
- Сорок восемь.
- А рост?
- Сто семьдесят три. А к чему это?
- В интересах следствия, - Глебенков заговорщески подмигнул и захлопнул дверцу "прыгуна".
* * *
На следующий день утром Долин приехал в офис пораньше, чтобы подготовить материалы по делу Цыпиной для передачи Самойлову. Долин успел значительно продвинуться, однако случай попался заурядный, так что отдавать было совсем не жалко. Восьмидесятилетняя старушка, впавшая в кому после неудачной операции на мозге. Обычно дознаватели не очень любят "ископаемых" - то есть, очень старых подследственных, - потому что найти свидетелей их первой половины жизни довольно трудно. Но в данном случае всё оказалось проще. Госпожа Цыпина была доброй старушкой, любила своих близких и расточала благодеяния столь щедро, что отчёт по ней составить будет совсем не сложно.
В отличие от господина Пащенко, она очень любила "Белое Дознание", зачитывалась Бюллетенем, откуда нередко черпала идеи для новых благодеяний. Расследование по ней было спокойным и предсказуемым, - как раз то, что надо старику вроде Самойлова, которого в отделе и за глаза и в глаза называли просто: Егорыч.
Он был самым пожилым и самым опытным в их отделе. Всех остальных - Долина, Халла, Соню и Квана, - приводил к дознавательской присяге Петрович, а вот Самойлов помнил те времена, когда сам Петрович ещё ходил в младших дознавателях.
Дознаватели редко задерживаются до пенсии в первом отделе. Плохих увольняют по получении трёх минусов, хорошие идут на повышение в отдел втордознания, а некоторые дорастают до инспекторов. Егорыч же оказался не настолько плох, чтобы получить три минуса, и не настолько хорош, чтобы стать старшим дознавателем. Шли годы, его коллеги продвигались выше или уходили, а он по-прежнему оставался младшим дознавателем и был, кажется, вполне этим доволен.
Долину эту было непонятно. Когда дознаватель освоится настолько, что обычные дела станет раскалывать как орешки, вполне естественно захотеть чего-то более сложного, - как раз вроде тех случаев, которые отправляются на пересмотр. Не говоря уже об увеличенной зарплате, отпуске и прочих радостях повышения. Сам Долин повышения очень даже хотел. Простые случаи ему стали казаться скучными, так что он был рад замене. На деле Пащенко уж точно скучать не придётся.
- Вот материалы по делу Цыпиной, - подойдя к отсеку Егорыча, Семён протянул ему шарик с данными. - Петрович сказал, что теперь ты им занимаешься.
- Ага, я в курсе. Спасибо, Сёма! Успехов тебе в работе со знаменитостью, - Самойлов усмехнулся.
- Уже все знают?
- Еще бы!
- Извини, что из-за всего этого на тебя еще дело Цыпиной свалилось.
- Да ничего. Кто понял жизнь, тот не спешит. Потихонечку справлюсь и со своим делом, и с твоим.
Время приближалось к десяти, когда Глебенков обещал прилететь и захватить его на допрос, так что Семён поспешил спуститься на первый этаж. Отсюда, миновав будку с Бобом, он вышел на улицу.
Ровно в десять черный "прыгун" инспектора опустился с неба прямо перед Долиным. Когда дверца "прыгуна" раскрылась, он увидел, что Глебенков одет в чёрный костюм, а правой рукой держит вешалку, где под целлофаном проглядывал второй такой же. И тут Долин понял, зачем напарник вчера спрашивал о размере и росте.
- Теперь твоя очередь, - сказал Василий, кидая сложенный костюм на сиденье, после чего вылез с другой стороны и захлопнул дверцу.
Хмыкнув, Семён полез внутрь. Переодеваться в салоне "прыгуна" - то ещё удовольствие, однако, кряхтя и поругиваясь, он всё же справился. Пять минут спустя Глебенков открыл дверцу и вернулся в салон.
- Ну как, подошёл костюмчик? - поинтересовался он, забивая координаты.
- В плечах узковат.
- Прости, на примерку времени не было. Тут недолго. Лететь минут десять и на допрос минут сорок, вряд ли больше.
Прыгун поднялся, оставляя внизу здание московского отделения "Белого дознания". Долин машинально проводил его взглядом.
- И еще вот это, пожалуйста - Глебенков вытащил из кармана и протянул Семёну солнцезащитные очки.
- Прямо сейчас надеть?
- Ага.
Пришлось нацепить. Мир утратил яркость.
- Это ещё не всё. Понимаю, что прошу многого, и всё же... - напарник повернулся к нему и усмехнулся. - В интересах следствия тебе придётся опустить кончики усов вниз.
Семён удивился, но сделал без возражений.
- Как думаешь, кого мы сейчас навестим? - поинтересовался Глебенков.
- Откуда же мне знать?
- Если бы напряг извилины, то знал бы, - бесцеремонно ответил напарник. - Голова, Сёма, нужна не только для того, чтобы ею есть. Я почти не маскируюсь, но прошу изменить внешность тебя. Следовательно, мы идём к человеку, которому знакома твоя физиономия. Элементарно, Ватсон!
Вспыхнуло возмущение, но Долин сдержался. Дознавательская работа приучила скрывать эмоции.
- Хонг?
- Не угадал!
- Больше я никого не знаю из тех, кого ты вчера перечислил.
- Очень плохо, Ватсон. Один из них знает тебя. Помимо Хонга. И я вчера дал тебе подсказку, кто именно.
Прыгун тем временем начал снижаться и вскоре опустился возле внушительного двухэтажного коттеджа в классическом стиле, большей частью скрытого за высоким забором. Дознаватели вылезли на улицу и вскоре уже стояли у массивных ворот. Глебенков позвонил. Долгое время никто не откликался, так что пришлось нажать кнопку ещё раз. Через минуту в динамике послышался шорох и недовольный голос:
- Ну кто там?
- Здесь живёт господин Стерцль? - казённым тоном осведомился Глебенков.
Имя совершенно ничего не говорило Долину.
- Ну, допустим, - ответил голос. - А что надо?
- Похоронное бюро "Сафронов и сыновья". Как вы помните, погребение вашего дяди не обошлось без некоторых досадных...
- Я уже отсыпал вам бабла, и больше не хочу об этом слышать!
- С оплатой вопросов нет. Но, видите ли, в последнюю неделю бюро посетили трое журналистов, один из которых выказал небывалую настойчивость, интересуясь деталями. Нам показалось разумным согласовать с вами ряд нюансов, однако, раз вы заняты...
- Подождите! Сейчас я спущусь.
Ждать пришлось недолго, - вскоре калитка распахнулась и взору дознавателей предстал черноволосый толстяк-коротышка с капризно изогнутыми губами. Придирчиво оглядев гостей, хозяин кивнул:
- Пойдёмте в дом.
Путь до крыльца пролегал по вымощенной плитами дорожке, сквозь увитую плющом арку, мимо пестревших разноцветьем клумб и розовых кустов, среди который блестел прудик и журчал фонтан. Слева раздался глухой рык, и Семён, обернувшись, увидел сидевшего в будке ротвейлера.
- Заткнись, Тонн! - рявкнул на ходу толстяк, и псина, звякнув цепью, отпрянула.
Долин посмотрел на Глебенкова, но тот с постной миной глядел себе под ноги. Поднявшись по мраморным ступенькам, они вошли в прохладный полумрак прихожей.
- Здесь можно вытереть ноги, - хозяин показал на коврик с двумя синими треугольниками в круге.
Питерский коллега невозмутимо встал на эмблему и аккуратно провёл сначала правым, а потом левым ботинком. Поколебавшись, Долин повторил эти действия. Вспомнилась история про японских католиков - когда в стране восходящего солнца император открыл гонения против христиан, купцы-протестанты подсказали ему идею: с помощью чего можно отличить верующего христианина. Все подозреваемые, а позднее и их потомки должны были приходить в государственный приём, где на полу лежала отлитая из металла икона Богородицы. Тех, кто отказывался встать на неё, казнили, как христиан. Католики всё же выжили, скрывая своё исповедание, и на иконе за два с половиной столетия проверок сточились с боков вмятины от следов. Не желая умирать, они всё же наступали на неё, но делали это с самого края, чтобы не топтать само изображение.
Конечно, эмблема "Белого Дознания" для Долина иконой не была, но всё же он поступил по примеру японских христиан. А сам хозяин уже прошёл дальше, в коридор. Здесь рядком выступали из левой стены чучела оленьих голов с рогами, отражаясь в зеркальной правой стене, издалека доносилось заунывное пиликанье виолончели, пахло сдобой и пряностями.
Когда дверь хлопнула, пиликанье смолкло, а мгновением спустя из-за зеркальной стены выглянул кучерявый мальчик лет семи, с любопытством разглядывая гостей.
- Макс, иди в свою комнату! - приказал Стерцль.
Мальчик юркнул обратно, исчезая из поля зрения гостей.
Деревянная лестница с резными перилами уходила на второй этаж, туда они и направились, скрипя половицами, словно в историческом фильме. И сам дом, и все вещи внутри и снаружи его были дорогие, но подобраны и размещены без вкуса. Те, кто вырос в богатстве, так дом обставлять не будут. Видимо, на хозяев большие деньги свалились совсем недавно, и они постарались наполнить свой дом многочисленными подтверждениями своего нового социального статуса.
Наконец молчаливый хозяин ввел их в гостиную, которая была невероятно плотно заставлена - темнело дерево, белел фарфор, блестело стекло и хрусталь, пестрели картины на стенах, переливалась золотом люстра, синели вазы, в глазах рябило от множества фигурок, столпившихся на старинном серванте. Хотя и эта перенасыщенность драгоценным антиквариатом отдавала безвкусицей, чувствовалось, что эта комната обставлена с любовью и дорога хозяину.
- Присаживайтесь, - буркнул Стерцль, махнув рукой в сторону резного стола с изогнутыми ножками, посреди которого белела одинокая чашка на блюдце рядом со сложенной газетой. Видимо, хозяина оторвали от утреннего чаепития.
На стул с высокой спинкой и бархатным сиденьем Долин присел осторожно, как на музейный экспонат. Слева от него на стене висело большое полотно, где было изображено зелёное то ли растение, то ли птица, и красные прямоугольники на заднем фоне, будто разбросанные на полу у двери.
Глебенков хранил всё тот же чопорно-равнодушный вид, какой напустил на себя ещё перед воротами. Сам Стерцль расположился напротив гостей, ближе к двери. По недовольной мине толстяка было видно, что встреча тяготит его, и незнакомцев в этом доме, судя по всему, принимают редко.
- Что там вынюхивали эти журналюги? - поморщившись, проговорил он.
Вместо ответа Глебенков повернул голову к Семёну и кивнул:
- Семён Сергеевич, можно снимать маскарад.
Долин медленно снял очки, сложил их и опустил в карман, не сводя взгляда с толстяка. И по тому, как тот вздрогнул, узнавая его, догадался и сам, кто такой Стерцль. Хозяин дома с молчаливым ужасом взирал на то, как гость неторопливо подкручивает левый, а затем правый ус кончиками вверх. Те самые усищи, описанию которых он в своё время посвятил целое предложение.
Второй гость тем временем казённым тоном сообщал:
- Мы пришли к вам, чтобы получить свидетельские показания относительно господина Пащенко Петра Юрьевича, известного также под сетевым псевдонимом Крик.
Последнее слово, будто заклинание, пробудило Стерцля от оцепенения.
- Вы... это... по закону я имею право отказаться от дачи показаний, - дрожащим голосом сообщил он. - Об этом гласит четвёртый... нет, третий пункт седьмой статьи второго раздела вашего устава.
- Да, - кивнул Глебенков. - Таковы правила. Но, как вам известно, не бывает правил без исключений. И вот сегодня по нелепой прихоти случая вам досталось именно такое исключение. Сегодня, сейчас, в этой комнате третий пункт седьмой статьи второго раздела для вас - не действует. Мы пришли за показаниями. И мы их получим. И это будут хорошие, честные и качественные показания.
- Я ничего вам не скажу, - голос Стерцля окреп, но держался он по-прежнему напряжённо.
- Эпическая фраза, - похвалил Глебенков. - Сам Гомер не сказал бы лучше. Но меня немного смущает её неконструктивность. Я бы предложил такой вариант: "я не скажу вам ничего, кроме свидетельских показаний". Как думаете, Ренат Михарович?
Толстяк молчал.
Дознаватель зевнул, и поднялся, чтобы подойти к серванту.
- А у вас, я смотрю, неплохая коллекция фарфора.
- Не трогайте здесь ничего! - велел Стерцль, вскакивая из кресла.
- Коллекционеры - они как женщины, - доверительным тоном сообщил Глебенков напарнику. - Если они говорят "не трогайте", это значит: "трогайте!"
С этими словами он осторожно взял фарфоровую фигурку пионера со скворечником подмышкой и, поворачивая в руках, уважительно покивал:
- Раритет. Искусство эпохи коммунизма. Таких уже лет двести как не делают... Да вы садитесь, Ренат Михарович. В ногах правды нет.
Стерцль послушно опустился в кресло, не сводя настороженного взгляда с дознавателя. И не зря: в ту же секунду Глебенков что есть силы ударил "пионером" об стол, чашка подпрыгнула, отколовшаяся фарфоровая головка, описав дугу, упала на пол.
- Что вы делаете? - закричал толстяк.
- А вы разве не видите? - удивился дознаватель. - Бью ваш антиквариат. Коллега Долин, как на ваш взгляд? По-моему, так стало лучше.
- Определённо лучше, - подтвердил Семён. - Венера Милосская обрела славу именно в купированном варианте.
- Тонко подмечено! Какой простор для фантазии открывается теперь перед зрителем - каждый волен додумать лик пионера по своему разумению, - Глебенков небрежно бросил статуэтку на пол и потянулся к голубой вазе.