- Сергей! Заходи, заходи, бродяга... Сколько же мы с тобой не видались? Десять лет, двенадцать, пятнадцать?
Нет, он не изменился, не раздался в талии, не стал носить очки, если только поседел чуть-чуть... ну да он всегда был седой. Все было, как раньше, даже обстановка кабинета не изменилась. Вечные кожаные кресла, стоящие здесь еще со сталинских времен, темного дерева стол и широченный подоконник, наверное, и не заметили того, что пронеслось пятнадцать лет. На стенках не было портретов, у двери висел календарь с красной спортивной машиной, несущейся по аризонской пустыне, а за столом сидел.. нет, не старик Пельмень, а мой старый друг, старший лейтенант Павел Трепаков, да уж и не лейтенант, а полковник. Товарищ полковник, или как теперь их надо называть. Их... или нас?
Павел вытянул из ящика стола початую бутылку коньяка, а я стал выкладывать из сумки оливки, жестянки с копчеными устрицами и прочую заграничную снедь, которой, впрочем, сейчас уже не удивишь никого даже в Молчановке.
- Ты что Павел - еще Пельменеву бутылку допиваешь?
- Да знал бы ты, сколько тех бутылок за все годы в столе перебывало... Скажи лучше, как сам?
И пошел разговор, из тех, которые бывают, когда встречаешь старых друзей слишком поздно, и когда ты уже забыл имена общих знакомых, и поневоле задаешь вопросы, ответы на которые тебя уже совсем не интересуют.
- Да, Серега, кстати, ты помнишь Однопалого?
* * *
Однопалого я помнил.
В те давние времена я служил здесь, в Молчановке, младшим следователем, под началом Павла Трепакова, и был это как раз в тот год, когда я уволился из органов, и переехал в Новгород, а уже оттуда меня потянули шальные ветра по городам и странам. Но тогда я еще не знал этого, и каждый день приходил в массивное серое здание, разбирал бумаги и допрашивал мелких воришек. А по вечерам готовился к поступлению в юридический да махал гантелями в спортзале.
Городок был к тому времени уже неспокойный, на рынках творилось черт знает что, стало больше машин и, соответственно, их чаще стали воровать, и в первый раз Молчановка узнала, что наркоманы бывают не только в анекдотах. И как раз в это время к нам нагрянул Однопалый. Он появился ниоткуда, снял квартиру напротив фабрики и... спустя несколько дней Мардоню, директора вокзального ресторана, нашли на товарных путях с перерезанным горлом. Еще через несколько дней все азербайджанские торговцы фруктами погрузились в машины и уехали из городка, а с ними исчез и Алик-Нахал. Вместо него по рядам рынка стали прохаживаться два незнакомых остроглазых парня. Ясно было, что идет перераспределение сил.
Мы были в курсе многого. По оперативным данным мы знали, что за всем этим стоит Однопалый, но прямых улик не было, а взять его на арапа было не так-то легко. Однопалый был героем. Героем войны, которая тогда еще не считалась позорной. Поэтому Пельмень медлил и только моргал заплывшими сизыми глазками и приговаривал: "Подождите ребятки, не шуршите, не шуршите...". Трепаков послал к нему под видом проверки участкового сержанта, и тот рассказывал, что с третьего звонка Однопалый открыл дверь. Он был пьян, и из-под расстегнутого кителя с капитанскими погонами торчала мятая белая рубашка. Из комнаты несло табачищем и слышался говор нескольких человек. Однопалый посмотрел на милицейскую форму сержанта, хмыкнул, положил ему изуродованную руку на плечо и сказал: "Товарищ сержант, я сейчас занят. Я поминаю убитых людей. Уходи, и не приходи больше без дела. Кругом! Марш!". И сержант повернулся и ушел, не найдя чего ответить этому властному человеку с двумя орденами Красной Звезды на груди.
Вот так мы и жили, работая по мелочи и ожидая перемен, Пельмень бормотал что-то себе под нос и не предпринимал ничего, а Однопалый постепенно завоевывал Молчановку, подминая под себя рынки, бильярдные, рестораны и автомастерские.
* * *
В тот промозглый декабрьский день я должен был работать с обеда и не собирался вылезать из постели раньше десяти. Но уже в семь утра мне позвонил дежурный и сказал, что в железнодорожном техникуме ограбление, а Марк и ... вот память, уже не помню как звали второго парня... уехали в Говорово по срочному вызову. Я чертыхнулся, включил чайник, и пока он грелся, натянул одежду и сжевал кусок хлеба с маслом... с сыром тогда были перебои и в Москве, а в Молчановке уже стали его и подзабывать. Дошлепав по снежной каше до гаража, я завел газик и порулил через мост в Залучье, к техникуму. В дверях меня встретила белокурая немолодая дама, возбужденная не в меру, прижимающая кулаки к огромной груди и говорящая глубоким певучим голосом с подвываниями, как будто в этом месте готовили не технарей-путейцев, а солистов оперного театра. Она провела меня "по следам злодеяний", как она сама выразилась, которые заключались в аккуратно сорванном замке на входной двери и мокрых отпечатках на лестнице.
Я ожидал обычный набор удовольствий - украденный телевизор, вывернутые из стола ящики в кабинете директора и, может быть, кучу на полу в учительской... но то, что я увидел, выходило за рамки обычного грабежа. Следы снежных ботинок привели нас в один из классов. Столы были передвинуты, как бы давая больше места лектору, стоявшему у доски. На партах справа от доски стояло несколько настольных ламп, видимо собранных из соседних кабинетов, направленных на доску и добавляющих еще больше сияния к и без того слишком ярким неоновым светильникам под потолком. На темно-коричневой классной доске мелом были выведены странные письмена. Это был явно не русский язык, и я стал вглядываться в буквы, пытаясь разобрать шрифт... R... N....Ф...Ж... это был русский, но все слова были написаны задом наперед! Я прищурил глаза и наклонил голову, расшифровывая эту абракадабру... "Фортификационные сооружения..." Что за блажь? Все это не укладывалось в голову.
Я усилием воли стряхнул с себя это оцепенение, которое всегда наплывало на меня, когда я не мог найти никакую зацепку, и обернулся к грудастой директорше.
- Сторож где?
- Да тут, тут, сейчас приведут.
В класс ввели маленькую скособоченную старушку в сером пальто и подшитых валенках.
- Это сторож?
- Да, сторожиха наша, Анна Парамоновна, она недавно у нас, вторую неделю, очень ответственный работник..
- Понятно. Ответственный. Расскажите-ка мне, Анна Парамоновна, что здесь произошло.
- Что-что... сижу я как всегда в каптерке, вдруг слышу в коридоре шебуршат. Я встала, выхожу - а дверь нараспашку! Они меня как схватят, один задышал в лицо и говорит - сиди тихо. И вот втолкнули они меня в каптерку, а дверь снаружи приперли тумбой. Розалия Ивановна утром пришла и меня освободила.
- А когда это произошло? В котором часу они грабили?
- Часов семь вечера было. Новости уже начались по радио.
- И что вы всю ночь так и просидели?
- Так и просидела, как они и велели. Даже свет не включала. Тут же не услышишь - ушли они, или до сих пор орудуют.
- А вот позвонить из каптерки в милицию у вас не было возможности?
- Откуда ж там телефон, родимый? У нас только в кабинете директора телефон, да в учительской.
- Как они выглядели, сколько их было?
- Выглядели страшно вспомнить даже - здоровенные, в тулупах, в шапках, трое вроде их было.
- А узнаете вы их, если я вам фотографию покажу?
- Как узнать - темно же в коридоре было, да и все в два счета произошло - глядь, а я уже сижу в каптерке и дверь подперта!
- Вопросик такой... вот они дверь ломали, а вам показалось, что кто-то шебуршит?
- Да разве из каптерки разберешь, может шебуршит, может стучит...
- Ладно, идите, бабушка, домой.
Ясно было, что от сторожихи ничего путного не добьешься.
-Розалия Ивановна, вы все просмотрели? Что похищено из здания техникума?
- Конечно, конечно! Я сразу же взяла ключи и проверила и учительскую, и кабинет физики, и комнату медсестры - знаете, там ведь могут храниться опасные медикаменты, и был случай, когда мальчики забрались в кабинет, я вызвала их и, представляете, они искали спирт! Спирт! - семнадцатилетние мальчишки!
- Так что украли?
- Ничего!
- Как ничего, вы все проверили? Телефонные аппараты, радиоприемники, приборы всякие... Ящики столов взломаны?
- Нет, вроде ничего нет. И двери везде были закрыты. У меня шапка ондатровая в кабинете лежит, так они даже в кабинет и не зашли?
- То есть вы утверждаете, что ничего не пропало? Может что-то разбили, сломали?
- Нет, все целое... вот... замок! Замок сломали на входной двери!
- Замок я видел. А лампы - почему они здесь?
- Не знаю, они лампы вытащили из библиотеки. А зачем, товарищ следователь?
- Вот и я спрашиваю зачем?
- Откуда же мне знать, я и так вся возбуждена, я не могу ничего понять в этой ужасной неразберихе...
- Розалия Ивановна, успокойтесь. Если ничего не украли и не разбили... так есть ли смысл вообще заводить дело? Бабушка в порядке, дверь вам плотник любой починит за десятку. Мы конечно можем написать протокол, тогда я сейчас назначу время, вас вызовут к нам в отдел, и сторожиху вашу, ответственного работника. И учеников, которые спирт искали, тоже надо будет вызвать на допрос...
- Конечно, конечно, товарищ следователь, не нужно никакого дела. И притом со спиртом - это же хорошие мальчики, просто иногда не понимают, что делают, да и вы видите сколько у меня забот, стоит только на минут отлучиться.. так что не надо, не надо товарищ следователь.. только вот не придут ли они опять?
- Так зачем им приходить, если они ничего нужного не нашли в вашем техникуме? Мы будем контролировать обстановку и держать вас в курсе. Подпишите здесь и здесь - урона нет, мелкое хулиганство.
Этот год работы в розыске приучил меня к тому, что если задумываться над решением всех неясных вопросов, то не хватит времени на серьезные дела. Что толку искать воров, которые ничего не украли? Абракадабра на классной доске и включенные настольные лампы могли бы заинтересовать скучающего Шерлока Холмса, но для младшего следователя Молчановского УгРо, это было только ненужным сором в голове.
* * *
Я поехал назад, запарковал газик и в дверях конторы столкнулся с Павлом Трепаковым.
- Серега, поехали со мной!
- В чем дело-то?
- Однопалый убит.
- Да ну? Где, как?
- Сейчас увидим.
Мы покатили по Октябрьской улице к мосту. Серый лед затянул речку и был уже крепок, но от падения с моста по нему пошли трещины и труп лежал наполовину в холодной мутной воде. Без всякого сомнения это был Однопалый, его известная всем в округе изуродованная рука была откинута, как будто специальный опознавательный знак. Мало того, что все пальцы, кроме указательного, отсутствовали, большая часть ладони была как будто отрублена топором, и казалось, что этот узловатый длинный стержень с желтым ногтем торчит прямо из запястья.
Толпившиеся на берегу люди явно не решались подобраться к лежащему навзничь телу.
- Цепляй, цепляй багром его! - крикнул Павел милиционеру, топтавшемуся на берегу, и тот лег на живот, прополз пару метров по льду и зацепил крючком дубленку Одноглазого.
- Тяни, тяни!
Вода булькнула из-под треснувшего льда и мокрая бесформенная куча медленно поползла к берегу.
* * *
- Ну что, Эдуард Семеныч, готов?
- Готов Паша, готов твой герой... - патологоанатом стянул чавкнувшие от скопившегося в них пота зеленые толстые перчатки, нажал на педаль мусорного ведра и привычным движением бросил их внутрь. - Пошли, посмотришь.
Мы вошли в ярко освещенное помещение морга. На мраморном столе лежал Однопалый. Мощные мускулистые плечи, бычья шея, голова... голова была повернута вбок и, казалось, принадлежала другому телу. Под коротким ежиком светлых волос синело пятно, расплывшееся от лба до обеих висков.
- Все просто - травма черепа, перелом шейных позвонков при падении.
- Сбросили с моста?
- Ну сбросили, или сам упал, тут сказать сложно. Одежду ты проверял, а на теле следов борьбы не обнаружено. Так что или прыгнул, или аккуратненько его перевалили через перила? Хотя судя по тому, какой он был бык, вряд ли кто его так запросто сбросит...
- Не бык, а я бы сказал тигр...
- Тигр, тигр... хочешь посмотреть? Да я уж и вскрытие начну..
Патологоанатом надел свежую пару перчаток и откинул простыню, закрывавшую тело Однопалого от пояса и ниже. От живота к бедрам лучами расходились белые, как будто лаковые полосы шрамов. Было невыносимо больно смотреть на это изуродованное мускулистое тело..
- Кто его так? Авария какая-нибудь?
- Нет. Это нож, просто нож. Возможно пытали. Не исключено, что секта какая-нибудь изуверская, но похоже, что просто пытали. Он же из Афганских? Можно запрос направить в Москву, в каталог. Не исключено, что у них были подобные случаи.
- Пока не надо. Уведомим Пельменя, потом будет видно, что к чему.
* * *
Пельмень пожевал губами и сказал - "Дело закрываем, ребятки... ну не шуршите, не шуршите. Постановили - самоубийство. Прыгнул с моста, ему такая судьба, а нам - работы меньше будет."
Постановили - значит постановили. Что тут скажешь? Но дело никак не хотело заканчиваться, невзирая на приказ. Через два дня, когда мы сидели в холле и, за неимением других занятий, потягивали чай, раздался звонок. Дежурный сержант поднял трубку.
- Следователя? Какого следователя? Объясните что случилось! - сержант прикрыл рукой трубку и махнул мне рукой - По Однопалому сведения!
Я перехватил трубку
- Следователь Терентьев. Кто говорит?
- Я сначала хотел спросить. Это правда, что Однопалого убили?
- Однопалый уже не сможет вам угрожать. Ваша безопасность гарантирована. Объясните, в чем дело.
- Если он убит, то я могу рассказать - он был у меня.
- Понял, кто вы и где?
- Это Рейснер, фотограф с набережной, вы должны меня знать.
- А.. знаю конечно. Через пять минут буду.
В витрине фотографа висели покореженные солнцем изображения детишек, причесанных по старой моде девушек и юношей в галстуках. Вспучивающиеся бугры и завернутые углы фотографий придавали их прежде милым улыбкам самые разнообразные оттенки - ехидство, хитрость, разврат. Из-за пыльной серой шторы выглянула узкая мордочка хозяина мастерской. Я показал удостоверение через стекло.
- Ну, рассказывайте, что было.
- В среду они пришли ко мне. Трое. Однопалый и два его друга.
- В котором часу это было?
- В полдевятого вечера. Я долго сижу здесь, до ночи.
- А как они вошли?
- Я открыл. Они постучали в окно, свет у меня горел, я отодвинул штору - смотрю - стоит Однопалый и держит в левой, здоровой руке пистолет - уткнул его прямо в стекло - напротив меня и рукой машет - мол открывай. Куда деваться - я открыл. Думаю, может возьмут, что им надо, и живым оставят, а если начать бегать, суетиться - то точно убьют.
- Это ты правильно решил, верно. Так что они взяли?
- Ничего.
- Так зачем они приходили?
- Сейчас расскажу. Вошли они не торопясь, сняли дубленки, стулья поставили у стола и сели. Говорят - мы тут поедим и поговорим, а ты пока сделай нам работку. А однопалый дал мне фотоаппарат - говорит, вынь пленку и прояви, а потом нам покажи.
- А ты раньше знал Однопалого?
- Видал, но не знал. Ну вот, я пленку проявил, там и было всего кадра четыре отснято, просушил ее под вентилятором и принес ему. Они посмотрели на свет, потом один, который поменьше ростом, пошел со мной в проявочную, говорит, я сам вставлю кадр, какой надо, немного мол разбираюсь в этом, а ты потом сделай один отпечаток и на этом твоя работа закончится. Так и сделали - вставил он пленку, а я пока раствор развел, потом отпечатал, отглянцевал и ему отдал.
-А что, что было на фотографии?
- Так он же и был, Однопалый.
- А где негатив?
- Он забрал с собой, а фото положил в конверт, сел за стол, надписал адрес и заклеил. И в карман положил.
- Да... и ушел.
- Да, попрощался со своими этими двумя, сначала они ушли, а он допил коньяк и ушел.
- Велел что-нибудь? Что-нибудь передавал.
- Сказал - ничего никому не говорить, дал... денег, сказал, что за работу... отдать надо?
- Не надо, оставь себе. Слушай, Рейснер, а что они все это время делали, пока ты с пленкой возился?
- Сидели за столом, разговаривали... пели
- Что пели?
- Да тихонько какие-то песни пели, я не разбирал слова, проявочная же закрыта от света
- Ну ладно... что ты еще заметил интересного или необычного
- Странная вещь. Он в кителе был военном, с орденами.
- Да, он всегда в нем ходил, я знаю
- Одна вещь странная... вы знаете, у него ордена были задом наперед надеты?
- Как это?
- Так. Ордена и значки все на левой стороне, а медали - на правой. И в обратном порядке. Все наоборот, понимаете?
- Ты не перепутал?
- Не перепутал, я специально это отметил. Я же часто ветеранов фотографирую, глаз уже привык - а тут, как резануло...
* * *
Я вышел из лаборатории и шальная мысль пришла ко мне в голову. Ведь мост, под которым нашли Однопалого в трех минутах ходьбы от того места, где я сейчас стоял... Чем черт не шутит... Я медленно пошел вдоль набережной, заглядывая за каждый куст и просматривая заснеженный кювет метр за метром. В ста шагах от мастерской Рейснера на обочине дороги за кустом шиповника лежал белый полиэтиленовый пакет, втоптанный в серый грязный снег. Я осторожно потрогал его ботинком, перевернул и приподнял. В пакете лежал старенький фотоаппарат "Смена" и раскрученная черная пленка. Надо было опять ехать в отдел.
- Смотри Павел, что мы имеем на сегодняшний день!
- Что это, пленка? Отлично, срочно ее в лабораторию. Да, еще ты знаешь, что мне Эдуард Семеныч из морга интересную вещь сказал... чепуха, но странно. У Однопалого татуировка на руке была чернилами нарисована. И все буквы наизнанку. Там было название его училища, парашют и все это - все задом наперед. Я подумал, не может ли быть это с твоей классной доской быть связано? Тоже вроде их трое было? И с орденами. Мы, олухи, проглядели, а фотограф видишь, наметал глаз. Учиться нам, браток, никогда не поздно.
- Да я сам думал. Но странно все это... Однопалый грабит техникум, не берет ничего, пьет и гуляет у фотографа, потом его сбрасывают с моста? Хреновина какая-то. И все наизнанку.
- Ну нам что - дело ж все равно закрыто...
Мы сидели, курили и молчали.
- Фотография, товарищ следователь!
- Давай сюда!
С глянцевого отпечатка на нас улыбался Однопалый. Он стоял у классной доски с написанными задом наперед словами, одетый в мундир с двумя орденами Красной Звезды, пришпиленными не на месте. Он стоял боком так, чтобы не было видно его изуродованной руки, а в здоровой, с ясно видной татуировкой на кисти он держал учительскую указку.
- Что вы тут ребятки делаете? - в комнату зашел Пельмень.
- Вот, товарищ подполковник, фотографию по делу Однопалого принесли.
- Дай-ка, дай-ка сюда. Ну молодец, молодец... в орденах. Ну, дело мы, к счастью закрыли, так что - все в конверт и в архив. И хорош тут самодеятельностью заниматься, вот у меня на валютчиков вам наводка. Займетесь.