Варваре Клюевой, которая поразила меня своими героями.
Типа, посвящение:
... а я вот верю в дружбу в интернете
И шлю тебе подарок издалёка.
Начнёшь читать - наверняка заметишь,
Как щедро тут разбросаны намёки.
Типа, предисловие:
В прошлом веке автор, тогда неимущий студент, сторожил стройку облбольницы и подружился с санитарами морга. Готовя тела к выдаче на руки безутешным родственникам, те частенько задерживались после работы. Само собой, получали мзду - в деревянной, твердой или жидкой валюте.
В одно из дежурств автора братва забирала "коллегу", павшего от руки конкурентов. Тональный крем и румяна, облагородившие покойного, понравились живым, которые выставили ящик водки. На заявление примкнувшего к стихийным поминкам сторожа - мол, зря, парни, "гибнете за металл", последовал захватывающий рассказ о недавнем поиске настоящего золота. Если я не забыл, начиналось так...
Типа, сам рассказ, в натуре:
- Ты не прав, корефан, Мамонту помогать надо. Он так просто в гости не зовёт, лучше добром соглашайся, а то... - и один из розовощеких бугаев попытался напугать Лёху стволом, как выяснилось чуть позже, газовым.
Накачанный мальчик не подозревал, что опрометчиво поступает - да разве можно угрожать оружием, если стоишь настолько близко к самбисту? Наверное, он сделал выводы на будущее или раскаялся, когда воткнулся головой в землю. Лёха не стал испытывать судьбу, рядом уложил второго и третьего, чтобы не терять темпа и не работать повторно. Настоящий пистолет оказался у последнего. Не только боевые, но даже газовые патроны ссыпались победителю в карман, как трофей. Кроме одного - тот, близкий по калибру, заклинился в стволе "Беретты". Не со зла - из осторожности. Мало ли, вдруг запасная обойма заныкана у "мамонтенка"!
Посланцы Мамонта очухались, покряхтели, забираясь в машину, укатили восвояси. Победитель выждал время. Вдруг они, злопамятные, в засаде ждут его отлучки? Ну, как подожгут дедову избу - тогда Филофей с расстройства совсем не оклемается! Через часок Лёха успокоился, записку оставил жене: в больницу уехал, деда попроведать, как договаривались. Проводины нежданных гостей отняли много времени, рейсовый автобус уже прошел.
- Ждать следующего - только к ночи обернусь. Придётся на попутках, - заранее поежился Лёха, направляясь к реке.
Вода в ней горная, а куда денешься - одежду скинул, перебрёл. Ирымар к середине лета сильно опал, на перекате всего по пояс осталось. Но ниже пояса как раз сильнее всего мерзнет! На том берегу пришлось бегать, согреваясь. Тут лесовоз подвернулся, почти до города доставил. Считай, по сравнению с автобусом, много удалось выгадать - поспел в приемные часы. Подлеченный дед выглядел бодро, даже с постели поднялся. И неодобрительно покачал головой, усадив посетителя рядом.
- Чего кислый? Не то с Птахой повздорил? Напрасно, - сходу принялся за воспитание внука Филофей, - твою жену на руках носить надо...
- Не, деда, - успокоил его Лёха, запоздало меняя выражение лица, - просто дел много, вот и выгляжу... Задумчивым, наверно?
- Не сказал бы, что о ладном думаешь, - читая следы в тайге, старикан наблюдательность натренировал, в людях ошибался редко, а уж внука знал, как облупленного, - с такой репой ты редко приходишь. Обескуражен, а чем?
Лёха огорчился, что расстроил деда: - "Врач велел беречь, не волновать - голова-то пробита. Услышит про Мамонта - будь тот неладен! - и скопытится Филофей Поликарпович". Короче, пришлось врать, выкручиваться, да ещё и запоминать враньё, чтобы вдругорядь не проколоться. Память у деда - дай бог молодому! Добираясь последним автобусом до Чистой Гривы, внук перемалывал события дня и мимоходом подумал: -"А старикана-то избили две недели назад, за день до моего возвращения... Дом перевернули, но хоть бы что взяли. Не странно ли?"
Ночью он проснулся в неясной тревоге. Курить не стал, молча и тихо лежал - разбирался в себе. Ничего не сообразил, вздохнул тяжко, а встрепенувшуюся Птаху погладил, успокоил. Та поняла по-своему, помогла отвлечься приятным супружеским занятием. "Лечение" подействовало - ублаженный муж заснул, не выпуская любимую из объятий. Утром проводил жену до автобуса, сам занялся делами по хозяйству.
Посреди бела дня загудели в отдалении моторы. И что с того - мало ли дачников через деревню проезжает? Да только шикарные черные джипы у филофеевой поскотины тормознули. Вчерашние "шестерки" резво выскочили, жерди выдернули, сделали проход. Лёха просёк - Мамонт лично в гости пожаловал. Выходить навстречу гостю не торопился: - "Много чести для твари - на крыльце встречать. Кабы ты один прикатил... Ух, я бы уважил, по полной программе! Сперва заломал на болевик, а уже потом всласть повозил бы мордой о шершавые ступеньки, неспешно так, чтобы понаслаждаться..." Ай, что мечтать о несбыточном! Мамонт, и без сопровождения? Никогда!
Однако бугаи остались на почтительном отдалении, а в двери филофеевой избы собственноручно постучал респектабельный господин. По одёжке ни за что не признаешь давнишнего рэкетира. Перед крылечком стоял и лыбился ровными вставными зубами натуральный буржуй. Костюмчик, туфли, рубашка снежной синевой отдает, и галстук с блестящей каплей на узле, да ещё и с цепочкой. Пальцы в перстях, ухоженные, словно никогда и не было набитых мозолей на костяшках. Морда сытая, гладкая... Нет, разумеется, испитая, но чисто выбритая, аж лоснится, и брюхо солидное отросло. Так змея после линьки не меняется, как этот. Ишь, гадость, ту шкуру сбросил и весь другой оказался, даже в мелочах.
Голос тоже изменился. Вроде и помягчел, уже не рык жесткого тренера из глотки вырывается, да только манера разговаривать хоть иная, не командная, а гаже былой. Вежливо так обратился Мамонт к бывшему другу, вроде и сочувственно, а закрой глаза - словно с отдаления, через плетень частый говорит, паскудник! Такой забор между ними, где руку не подашь и по едалу не смажешь, если нужда возникнет. Как большой начальник, новый буржуй тоном обозначил дистанцию:
- Алексей Павлович, сколько лет, сколько зим! Как я рад вас видеть!
Улыбка только ко рту приклеена, в глазах нет её ни капельки. Пока выговаривал бизнесмен такие вежливые слова, рассмотрел насупленность Лёхи - тут же на старый манер переключился:
- Ну, ты как неродной... Я же с добром к тебе, видишь, не побрезговал, хоть и занятой по уши, а ты чего из себя строишь, ломаешься? Напрасно вчера с ребятишками не поехал, Леха, напрасно... Бутылочку бы усидели, молодость вспомнили... Ладно, я не гордый, старых корешей не чураюсь. Ну, кончай бычиться! Знаешь, кто старое помянет, тому глаз вон. Я теперь человек сильный, со связями. Освободился, так зашел бы, попросил помочь. Хочешь бизнес начать - ссуду дам, да так просто помогу, прикрою...
Мамонт заливался соловьем, словно не замечал скрещенные на груди руки хозяина:
- Что ты в глушь забился, от кого спрятался? Коровам хвосты крутить, тоже, нашел дело! Ты же призер России, открой набор в группу каратистов - народ толпой повалит. Но у меня ещё лучше дело есть. Хочешь моментом большой куш срубить, бабла взять немеряно? И законно, главное! Так иди в долю. Давай поможем друг другу...
- Да пошел ты! Забыл, что я по твоей подставе чалился? Тебе помогать, волчина позорный? Отдыхай от этой мысли, Мамонт. Я с тобой на одном гектаре даже ... не сяду, - от такого выражения Лёхе самому гадко стало, и он резко закончил разговор. - Никаких дел. Вали отсюда!
Респектабельный бизнесмен игнорировал слова и жест, словно не его только что оскорбили. Холёные руки развернули местный краеведческий журнал и подняли на уровень лица:
- Прочти статью о Колчаке. Похоже, ты один не в курсе, что здесь любознательные следопыты поиски ведут. Активно суетятся. Ты ж не тупой, в натуре, так рогом шевельни! Почему они должны золотишко найти, а не мы?
Лёха повернулся к Мамонту спиной, поднялся на крыльцо. Тот чуть усилил голос:
- Кстати, у меня память хорошая. Чегой-то странное дедок твой молол в ночь, когда ты Тужура застрелил. Спроси его о карте по-хорошему и помоги старому другу... Или мне самому дедушку поспрашивать, опять?
Журнал шлёпнулся на ступеньку. Страховидные приплюснутые джипы укатили. Пыль улеглась. Лёха в сердцах пнул неповинное печатное издание, проводил взглядом. Бессильно распластав страницы, журнал улёгся на пыльной обочине.
- Что эта тварь про деда намекала? - Последние слова гостя оказались вроде еловой занозы под ногтем, которую извлекай не извлекай - всё одно без гноя не обойтись.
Лешкиному деду, Филофею, девятый десяток шёл. Другие представители его поколения - кто умёр, кто уехал. Стоит напомнить, речь идет про конец прошлого века - в селе Чистая Грива, почитай, только три семьи из коренного населения постоянно жили: сам Филофей, последние Птахины, то есть, Натаха с полуживой матерью, и молодые Притогины. Остальные жители появлялись в дачный период, на выходные - побухать вдали от ментовки. Ужравшись до поросячьего визга, катались на автомобилях, норовя задавить зазевавшуюся курицу. А что церемониться? Новые русские наглели, зная, что безденежные местные своей плетью их обуха не перешибут.
Сейчас хотя бы речи произносят о наведении порядка и законности, а тогда беспредел перестройки цвел буйно - брошенные дома покупали за бесценок или просто забирали городские буржуи. Тальжинский сельсовет задёшево подтверждал, а райисполком, за чуть подороже, регистрировал нагло занятое и отреставрированное жилье, как новострой. Понятно почему - провинциальные чиновники тоже жить хотели, не одни президентские подпевалы... Кидал-риелторов по деревням тогда много таскалось. Но про Чистую Гриву дурная слава пошла быстро - переехав к деду, вспыльчивый внучок тотчас несколько таких наглых морд расквасил, прямо на пороге. Скорохваты и шустрилы меж собой контачили - соваться перестали...
Гоняя в голове тревожную мысль о Филофее Поликарповиче и проклиная Мамонта, Лёха колол дрова, пока не стемнело. Смахнул щепки с колоды, сел перекурить. Тут Птаха-Натаха вернулась. Подошла, встревожилась - окна-то темные!
- Лешик! Ты где? Лешик, - позвала она мужа испуганным голосом и обрадовалась, услышав от поленницы негромкое:
- Здесь. Думаю.
- Что-то случилось?
- Мамонт приезжал. На дело блатует. Золото колчаковское искать собрался. Чего ради он в легенду поверил?
- Говорят, сейчас архивы открыли. Может, нашли там что? Искатели к маме подходцы делали, незадолго до смерти. Дескать, если есть, то продайте нам карту. - Птаха умостилась рядом с мужем, прижалась к плечу. - Слух прошёл, что про золото ЧК всех деревенских чуть не месяц мытарила, выспрашивала...
А Лёха слушал и вспоминал своё:
Дед опекунство над осиротевшим внуком получил и в Чистую Гриву забрал. Городской десятиклассник, спортсмен, два метра рост, косая сажень в плечах - тот мнил себя первым парнем на деревне! Некоторые из Тальжинских потаскушек и дали себя в постель уложить, в стиле - "приходи к сеновалу" - дело прошлое. Но Лёха быстро запал на признанную красавицу - Наташку Птахину. Да, та влюбилась в городского ухаря до беспамятства, с первой встречи целовалась по-настоящему, но тискать и в белье рукоблудить не позволила. За наглость тот огрёб звонкую пощёчину. Просёк характер, понял разницу в поведении. Оценил, да и присох не по-детски. Незаметно всё у них само сладилось. Сперва тайком от деда и Птахиной матери "кувыркались" влюблённые, потом признались, сразу после школы сыграли свадебку, без регистрации пока. Лёхе же всего семнадцать стукнуло - армия только через год. Прозябать подсобником в лесничестве ему показалось скучно, поехал в город, где выбор шире.
Мамонт тогда в городе школу олимпийского резерва по самбо вёл, и на прошлом первенстве области углядел перспективного парня. Вторым тренером оформил, а там лёгкой денежкой приманил - на одну разборку взял, на вторую. Короче, прижился молодой самбист у мамонтят, бойцом стал. Тогда ему казалось, что всё путём - честно крышевали, людей не обижали зря. С отморозками дрались, ворам укорот давали, короче, деньги отрабатывали, и неплохие, по тем временам.
За тот год резко поднялся Мамонт, пивзавод под себя подмял, ливероводочный. Несколько ресторанов открыл, германскими машинами заторговал, стал крутым. Полюбил охоту, сдружился с Тужуром, внучатым племянником секретаря обкома. И вздумалось им организовать лося. Лёха сдуру и предложил дедовы услуги. Дед Филофей, как бывший егерь, тайгу и зверьё знал непонаслышке. Чтобы зря время не терять, стрелки, то есть, Тужур и Мамонт, ночевали в дедовой избе, бухло лакали от скуки. На хорошем градусе принялись донимать Филофея, мол, расскажи, что за муть о кладе Колчака то и дело всплывает? Тот и рассказал:
- Да был слух, у кого-то из тогдашних селян карта хранится. Что значит, какая? Секретная, чать, не игральная. Со штабной срисованная... Не, у меня нет. Я тогда совсем малец был, едва четырнадцать...
Ну, посмеялись охотники над легковерами-кладоискателями. Бухло кончилось, заснули, а назавтра и лоси пришли. Филофей пить запретил, мол спозаранку подниму, и поднял. Поставил в засаде, где лоси через дорогу пойдут. Мамонт винтовку германскую расчехлил, оптику настроил, патрон загнал и пялится в бинокль. Его бугаи по рации докладывают - дорогу перекрыли со всех сторон, никто лосей не спугнет. Так и получилось. Первым выбрался сохатый. Башкой повертел вправо-влево, воздух ноздрями попробовал, мыкнул. Корова и два теленка к нему, быстро так, рванули. Мамонт прицелился. Щёлкнул выстрел, а никто не упал - всё стадо ломанулось в чащу.
- Промазал? - Спросил Лёха и ошалел, увидев, как Тужур лежит на руле, в затылке дырина, да лобовое стекло джипа пробито.
Кровища всё забрызгала. И Лёху. Только Мамонт чистенький - он за вторым сиденьем стоял, по пояс в люке. Но смотрит в непонятках - кто его лучшего друга мочканул, да так нагло? А никто - только дуга безопасности прострелена, насквозь, прямо перед Лёхой. Глянули оба на дыру и доперли одновременно, что произошло. Мамонт целился-то через оптику! А ствол - на три сантиметра ниже! Пуля точняком в дугу, и в Тужура срикошетила!
Мамонт весь на нерве, вискарь из горла хлебает, успокоиться не может. Короче, пришлось второму тренеру за руль сесть и в деревню возвращаться. Тут мамонтовы бугаи приехали, обалдели, когда труп увидели. Мамонт к тому времени всё обмозговал, всем налил, велел помянуть, а сам вышел, принялся названивать. И, гад ползучий, подлянку срежиссировал, ментов вызвал. Через час Лёху везли в наручниках.
Птаха и дед пыталась правды добиться, но прокурору немеряно бабла хотелось, да и судье тоже. Короче, Мамонта отмазали, а Лёха присел за неосторожное убийство. Четыре года впаяли - оружие чужое, пьяный, в несознанку ушёл и пристыдить пытался состав суда за несправедливый приговор. Отмотал Леха полный срок, не сломался, татуировки ни одной не сделал. Тянул от свиданки до свиданки, зона-то в Сибири, почти где жил - Натаха с Филофеем бывали регулярно. Откинулся, радостный пришел домой, а деда нет - двери настежь, все перевернуто, разбросано... И Птахин дом заколочен. Внук нашел в дедовом сундуке уцелевшую водку и выжрал с горя мало не литр. Кто ж знал, что Птаха в то время деда с пробитой головой в больницу везла? Когда вернулась - спал муж в умат пьяный. Утром всё прояснилось. Смотались они к Филофею, чтобы тот, пока жив, благословил на официальное супружество...
Пока вспоминал Лёха глупую часть своей жизни, жена его, Птаха-Натаха тоже рассказ закончила:
- ...старые Притогины, ты их не застал, так и говорили, что клад давно нашли, только унести никто не может. Проклят он. А которые снова находят - тоже погибают. Потому, что деревенских проводников, там, на золоте, казначеи поубивали. А казначеев - уже адмиральская охрана перестреляла. Охранников - сам Колчак прибил. А того - красные, которые схватили. Со зла, что нычку не назвал. Или наоборот, назвал, да чтобы другие в ЧК не узнали... А когда чекисты золото отыскали, то передрались и поубивали себя. Вот неупокоенные души всем приходящим мстят, а золота не дают...
Мамонт вернулся через три дня, ближе к вечеру. Дверь пнул, крикнул жестко, как в былые годы должникам, которых уговаривал паяльником или утюгом:
- Надумал помочь?
Лёха героизм не любил и ситуацию прокачал, на предмет опасности. Мамонт бойцовский навык утратил, судя по животу, а качки себя в прошлый раз себя опозорили - слабаки. Но лезть против пятерых? В одной уличной драке его сзади колом отоварили и от самонадеянности излечили. Потому Лёха в сенях стоял, наружу не выдвигался. В тесноте - это один на один, там не возьмут. Стволы? Сейчас мочить его не станут, явной причины нет.
- Да пошёл ты!
- Ухожу, - неожиданно мирно согласился бывший тренер, - ухожу. Совет напоследок дам, как другу. Ты напрасно жену отпустил в районе работать. Что такое библиотекарь? Ездить далеко, а денег совсем ничего. А в пути мало ли какие случаи... Про недавний побег с зоны слышал? А ну, подстережет зэк твою, пока она с остановки до дома идёт? "Полосатики" до баб голодные, типа... Изнасилуют - ладно, а издеваться станут или убьют?
Ухнуло лёхино сердце от ужаса. Не беглых рецидивистов он испугался, на которых ментовка недавнее избиение деда списала, нет. Мамонта.
- Эх, порвать бы гада в клочки, - метнулась мысль, - да Птаху так не освободить.
Не дадут шестерки, что стоят на подхвате, убить бывшего тренера, подстрелят. А если муж сдохнет, то и жену кончат, как ненужного свидетеля. И чуть не завыл он от бессилия: "За что, Господи! Её-то зачем?" Но не бог ему ответил, а респектабельный бизнесмен:
- Зацени, какой я надёжный друг. Тебе некогда, так мы за ней пока приглядим, типа. Нельзя, чтобы молодая и красивая какой-нибудь опасности подвергалась. Не переживай, она в надёжном месте...
Короче, сдался Лёха, согласился. Выслушал поручение Мамонта, покатал желваки, ноздри пораздувал - но молча. Укатили джипы. Осела пыль. Стукнул филофеев внук кулаком по стене и принялся искать заказанную вещь. Перетряс женово имущество. Не бельишко, конечно, а фотографии, альбомы там, старые документы, бумаги Птахиных родителей и дедов. Нашел стопку своих писем, с зоны написанных. Ленточкой перевязаны, бережно так. Поскрипел Лёха ненавистно зубами, снова помечтал, как при удаче отметелит Мамонта, да и сложил все бумаги на прежние места.
Притогиных дома не оказалось, что задачу гораздо облегчило. Как оно обернулось бы, откажи соседи порыться в семейном архиве? Добром уговорить - это одно, но ради Птахи Лёха применил бы и силу. Даже если потом снова на нары... В притогинский дом попасть, как нечего делать - на чердак, там две потолочных доски в сенях выдрать и заходи, дорогой. Он и зашел, по-соседски, аккуратно. Избу неспешно обыскивал, без суеты, чтобы не наследить - все уголки проверил, каждый листик переворошил. Толстую пачку наших денег обнаружил, тоненькую - долларов и евро. Не тронул, конечно - на кой ляд ему чужое добро? А нужного не нашел, как и опасался.
Доски потолочные на место прижал, вернулся домой никем не замеченным. Покурил. Полез в сундук деда. В нос ударил запах нафталина, махры и неистребимого старческого духа, присущего именно деревенским долгожителям. Бумаг никаких, кроме высокой стопочки документов о награждении. Много их - на парадном пиджаке деда фронтовым медалям и орденам настолько тесно, что он юбилейные даже и не цепляет. Старые фотки. Новые фотки. Десяток ещё дореволюционных книг с потертой обложкой и тёмным обрезом - две стопки. Лёха пролистал желтые страницы, где теснились слова, пересыпанные "фертами" и "ятями". Марк Твен и Жюль Верн. Дед любит эти приключения перечитывать. А "Таинственный остров" в больницу попросил привезти.
Сундук опустел. На всякий случай внук постучал по фанерке дна. Резонанс, словно у хорошей гитары - надо продолжить поиск. Подцепить фанерку не удалось, так плотно она сидела. Пришлось перевернуть сундук и давить на неё тонким столовым ножиком, протиснутым сквозь самую широкую щелку. Короче, пыхтел Лёха долго, а ларчик просто открывался - надо было два гвоздика выдернуть по бокам. В потайном пространстве нашелся большой запечатанный конверт. "Вскрыть после моей смерти". Мысленно попросив прощения, внук распорол край, вынул сложенный вчетверо лист: "Завещаю моё имущество, а именно: дом, деньги, скотину и всё иное неупомянутое внуку и его жене..."
- Ах, деда-деда, на кой мне оно? Жил бы ты вечно...
Понял Лёха, что карты колчаковского клада ни у кого чистогривских нет. Во всяком случае, он таковую не нашел. Может, и не было никакой карты, а живучая легенда - мистификация афериста, многократно разводящего на бабки легковерных искателей? Какое это имело значение сейчас, если ему нечем выкупить жену из плена? Ах, Птаха, не мужу булавки от сглаза прикалывать надо во все карманы было, а тебе самой. Да поздно слёзы лить - придется воевать!
Пошел он в сарай, с двух концов обрезал старую двустволку, наподобие дуэльного пистолета. Распределил картечь и пули в патронташе, надел на живот, выпустил рубаху. Потренировался, чтобы быстро заряжать. Сделал нунчаки, покрутил, примеряясь к балансу. Сунул в каждое голенище по ножу, проверил, как ловчее выхватывать. Голова обреченно констатировала - никудышний ты киллер, Лёха! - но душа кипела ненавистью и шансы на успех считать не собиралась.
- А вот с дедом попрощаться надо, обязательно.
На стенке ржавел велосипед. Смазать да накачать - долго ли для рукастого человека? Не чуя холода, Лёха перебрёл Ирымар, держа велик, оружие и одежду над собой. Минут через двадцать катил в сторону ночного города. Филофей не удивился, когда внук забрался в больничное окно. Тихонько, чтобы не разбудить спящих сопалатников, пошептались они. Узнав, зачем Мамонт украл Птаху, посмурнел дед:
- Вот тварь, - а затем признался, - он меня избил, тоже про карту спрашивал. Я смолчал, чтобы ты мстить не бросился...
Когда Филофей досказал всё, Лёху не просто колотило от ненависти. Он задыхался, лицо горело, и сердце едва не выпрыгивало из горла. Хотелось медленно убивать бывшего тренера. Сдавить одной рукой шею, а второй - на метр ниже! И скручивать, словно тряпку выжимаешь! Чтобы долго выл от боли, а напоследок щелкнул, брызнул, лопнул как вша, как гнида меж ногтями! Филофей унял внука, приказал успокоиться, с дерьмом не связываться и от мести отказаться. Дескать, бог всем судья, он покарает. Достал из тумбочки "Таинственный остров". На форзаце открылась карта.
- Она. Надо бы отпарить, чтоб не порвать. Или отмочить.
- Спасена Птаха, - отпустило Лёху, горевшего мечтой о расправе с врагом.
Филофей велел внуку немедленно освобождать жену. Тот кивнул, отправился домой, восхищаясь и переживая одновременно: "Как ловко дед замаскировал карту! Никто и не допёр бы никогда. А теперь Мамонт клад найдёт, разбогатеет круче олигархов, купит избирателей области, как Абрамович купил Чукотку... Чёрт, почему в стране во власть приходят либо по блату, либо за большие деньги?"
Горькие мысли сопровождали Лёху, пока он через полотенце отмачивал, отпаривал, отклеивал и проглаживал карту. Закончив, посмотрел на часы - есть время! Перечертил на просвет грубую копию - извилины Ирымара и ручьев-притоков, характерные горушки, несколько горизонталей вдоль берегов, жирный крест на правом берегу. Пытался сообразить - где это, но места не признал. Сунул оригинал в карман, поехал менять бумажку на жену.
Натаха-Птаха сидела под замком в загородных хоромах Мамонта, нетронутой. Вышла к мужу в сопровождении знакомых молодчиков, расплакалась на лехином плече, но быстро унялась. Дома уже высказала, сколько страху натерпелась. Лёха, ещё не остывший от вспышки ненависти после дедова рассказа, так каменно молчал, что она за него перепугалась. Даже во сне держала за руку - не убежал бы мстить. Назавтра деда выписали. Тот встревожился угрюмости внука не на шутку, с Птахой объединился, обещание вымогать стал, чтобы не дурил. Разве под таким напором устоишь? Сдался Лёха, пообещал.
Зима наступила. Снег быстро пал, обильно. Деда в больнице толково подлечили, он снова зашустрил на охоту. Разговлялись зайчатиной, рябчиками, а с морозами в осинник пришли лоси, как и ожидалось. Филофей молодого быка с лёжки поднял, на чистом месте завалил. Мясо продали выгодно.
Мамонт о себе не напоминал. Лёха про него бы и думать забыл, но когда Филофей при нём в сундук за табаком совался, всё колчаковская карта вспоминалась. Почему так несправедливо - везёт только мерзавцам? Мечты о золотишке бередили душу, приходили в предсонье и под утро. Неказистые, вздорные, похожие на весенних воробьев, глупые и бесполезные, как деревня Чистая Грива. Не столько о богатстве думалось внуку, как хотелось облегчить жизнь деду и Птахе-Натахе, особенно. Чтобы не моталась она в районную библиотеку шесть дней в неделю.
Может, кто и не поймет, а то не поверит, да только тосковал Лёха без жены нешуточно. Круглыми днями, в тяжелой работе - всегда. Скажи он своим бывшим дружбанам, как сладко это, погладить любимую женщину по тугому бедру, когда та проходит мимо - засмеяли бы. Тогда, в горячечной молодости, мнилось, что если у тебя на коленях сочная деваха, сигара в зубах и стакан вискарика в горсти - кайф, в натуре! Если девки всё время разные - вечный кайф! А на деле оно иначе. Водка надоедает, да и мешает делам, а папироса куда удобнее сигары. У временных девок на тебя свои виды, в основном шкурные. Не даешь денег, они на других коленях мостятся, а тебя охаивают, помоят.
В отсидке Лёха понял, почему настоящая женщина на разовый перепихон не ведется. Тот, который в кино называется "заниматься любовью". Придумали же выражение! Любовью нельзя заниматься, ей нужно жить, истово, как Птаха. Она ждала, пока невенчаный муж сидел. Хотя кто ей что сказал бы, выйди она замуж по-настоящему или заведи кого для здоровья? А вот, поди же ты, четыре с лишним года хранила верность! И пахала, как проклятая, чтобы деньжат накопить да купить квартиру в городе. Детям же будущим учиться надо, а где, если зимой до райцентра и на вездеходе час добираться? Не сдавать же ребятишек в тамошний интернат!
Вот и мечтал Лёха облегчить жизнь жене, деду. Конечно, и себе немного. Всё золото Колчака он брать бы не стал. Ровно, чтобы купить дом на окраине города, машину какую-никакую, скажем, Уазик. Остальное заработать можно. Зимнее время к мечтам располагает - думал он, думал и надумал. Братан Сёма, то есть, двоюродный брат по маме, царствие ей небесное, в тему въехал сразу. Согласился, что сделают единственную ходку, поделят пополам - и всё. Занялся сверкой самолично. Подполковник штаба округа - ему и карты в руки.
За месяц братан вычислил четыре похожих участка. Прикинули они с Лёхой маршрут, сроки. Получилось, что сплав не канает - весной перекаты и пороги разобьют плот, слишком страшен паводок, а летом - шибко мелел Ирымар. Проще подъехать по лесовозной трассе, там пешим ходом двадцать километров - и вдоль берега чапать, искать пещеру.
В середине июня наврал Лёха жене и деду, что едет помочь братану на даче. Для пущего обмана даже ружье не взял. К рассвету прикатили они к нужной деляне, с лесорубами перетёрли насчет сохранности машины, пузырь сунули. И двинулись в тайгу. По свету почти дошли к первой точке, лагерь разбили в дальнем ложке, чтобы на след не наводить стоянкой. Вечером над ними проплыл вертолёт, через полчаса вернулся назад. Братанам бы встревожиться, а они разоспались, слаще младенцев у титьки. Сон, где удачливый Лёха менял золото на деньги, оборвался неприятными звуками. Так расползается ткань под лезвием и клацает затвор автомата, упертого в голову:
- Не дергайся, самбист, мозга выпадет!
Открыл он глаза. Палатка распорота, вокруг парни с характерными рожами стоят. Радуются незнакомые братки, что врасплох застали, спящего. Сёмы рядом не видно. Что с ним?
- Башкой не крути. Лапы вытяни, - и на запястьях Лёхи сомкнулись браслеты наручников.
Ствол от лица убрали, велели подняться. Кое-что прояснилось. Верховодил кодлой родственник Тужурова, подстреленного Мамонтом. Той родовы в зале суда много толпилось, но эта орясина примелькалась - рослый очень. Тужур улыбнулся, вежливо спросил: - "Куда путь держали?" Жвачкой чавкает, чисто выбритый весь, даже одеколоном попахивает. Странно. Как можно в тайге, за полста верст от жилья, настолько цивильно обиходиться? "Вертолёт! Специально прилетели, знали место, - пришла к арестованному догадка, - но откуда бы?" Обернуться не дали, так Лёха ямку под ногами углядел, оступился в ней и повалился на бок. Пока поднимали, давали тумака, глаза засекли братана. Без браслетиков!
- Выпердыш куриный, что ж ты тайну чужакам сдал, - без мата попрекнул родственник предателя-подполковника и предостерег, - ведь они и тебя завалят, как золото найдут. Али-Бабу не читал, что ли?
Сёма не нашел ничего умнее, как укорить:
- Сам дурак! Ты кого за лоха держал, братан? Врать-то, одна ходка! Меня мочкануть здесь собирался, ага? Только я тебя вперед сосчитал, козлёнок. Тужур мне сосед, он не кинет, не из таковских...
Тут кто-то из "сорока разбойников" Лёхе пенделя отвесил и бесполезный разговор прервал. До места, обозначенного крестиком, шли молча. Там палатки разбиты - понятно, где вертолёт садился. Ничего примечательного вокруг нет. Ирымар, в котором по широкому броду гусю лап не замочить; на том берегу крутой склон. Почти обрыв, в самый раз с дельтапланом прыгать. Чахоточные березки почеркушками испестрили его. А пещеру с золотом Колчака не видно.
Тужуровцы подполковника поспрашивали, посоветовались, пошли проверять склон. Азартно так принялись, а Лёхе предложили обнять нехилое деревцо, пристегнули. Ладно, хоть дозволили нужду справить. Лег он мордой вниз, чтобы травой от кровососов защититься, попытался просчитать, почему до сих пор жив? Так и не понял. В обед руки ему освободили, но стреножили. Вечером поиски свернули. Лёхе дали побрызгаться аэрозолем от кровососов и перевели в палатку на ночлег. Как ни тщился арестант улучить момент для побега, не получилось. Когда ноги и руки скованы, а за спиной автоматчик - шансы меньше нуля.
Полдня шли до следующего места, что ниже первого на десять километров. Такой же обрыв, тщедушные березки, пересохший Ирымар. Братки прочесывали склон без вчерашнего азарта. Подполковник к вечеру сильно посмурнел, а Тужур перед сном легонько пнул Лёху и задумчиво так, словно советуясь, спросил:
- Ты не надул брата, уважаемый? Это копия карты. Верно ли поставлен крестик?
И удержал Сему, когда тот просёк, в чём сомнение:
- Рано бить. Если опять пустышка, тогда поспрашиваем по-взрослому...
Третье место отличалось - посередине русла зеленел островок, без единого кустика. Такой ровный, чистый - загляденье. А на обрыве сквозь тонкие березки чётко просматривались чёрные щели пещер.
- Ура! Нашли, - обрадовались тужурские и побежали через пересохшее русло.
Сёма, Тужур и лёхин конвоир задержались. Это их спасло на первых порах. С той стороны послышалась стрельба. Несколько автоматов и пистолеты сделали свое дело - пятеро тужурят свалились, двое повернули назад. Тужур и конвоир залегли, принялись палить на звук. Лёха рухнул плашмя, покатился в сторону тайги, на манер бревна, сколько мог, аж голова закружилась. Там приподнялся на четвереньки, убежал в чащобу. Оттуда пригляделся, прикинул, что к чему. Ничего не понятно! Подполковник недвижно валяется, конвоир блажит и за руку держится, Тужур за камень спрятался, изредка постреливает, не видно в кого.
Главное, никому до других дела нет - это славно. Теперь наручники бы снять. На зоне много трындели, что их проволокой открыть легко, даже обычной скрепкой. Надо согнуть, засунуть в скважину и провернуть. У Лёхи булавки чуть не в каждом кармане пристегнуты - Птаха во всю одежду их крепит, как защиту от сглаза. Суеверие, а вишь, пригодилось! Как уж он изворачивался, только лешие знают, но вырвал булавку из внутреннего, из куртки. Не жалея зубов, загнул, вставил в дырочку и принялся крутить. Уронил, поднял, вставил... Опять уронил. Поднял, вставил, покрутил... Сильнее загнул кончик, снова вставил, покрутил...
Там что-то цеплялось, несомненно, даже пощелкивало. Но не открывалось. Давно закончилась перестрелка. Перестал выть раненый конвоир. Слышались какие-то разговоры, смех, скрипел галечник под чьими-то ногами, а недавний арестант крутил булавку, сдувая от глаз особо наглых кровососов. Совершенно неожиданно браслет раскрылся, даже без щелчка. Второй удалось снять гораздо быстрей. Свободные руки потерли искусанное лицо, с наслаждением, непередаваемым обычными словами. Лёха осторожно выбрался из чащобы, осмотрелся и двинулся вдоль тропы, по которой его недавно конвоировали. Пройдя метров двести и убедившись, что никого нет - выбрался на неё.
- Домой, скорее домой, пока Птаха и Филофей не всполошились, - билась в голове внука, наконец-то, здравая мысль, когда он возвратился ко второй стоянке.
На горизонте клубились тучи, надвигалась гроза, потому и духота стояла неимоверная. Зачерпнув ладонями воду, счастливо избегший смерти и раскаявшийся золотоискатель напился всласть, ополоснул горящее от укусов лицо и смочил голову. Приглаживая волосы, он услышал характерный лязг затвора.
- Медленно повернись и протяни руки. А теперь шагай, босс заждался...
Мамонт отбросил в сторону рюкзак Лёхи, простреленный и залитый кровью тужуренка-конвоира, констатировал:
- Не, я чё-то не втыкаю, другой карты нет? А жаль. Проще бы и без боли решили. Корефан, ты так и не въехал, на чём прокололся? Я ль тебе не говорил - кто в Чистой Гриве умный, тот в Новопинске еле-еле дурак, типа? Без тебя я это место не сразу нашел бы, спасибо. Ах, ты же не знал, что кроме покойного Сёмы, в штабе и прапоры водятся... За хорошие бабки отследить, какие карты кто копирует, это делать нечего, - бывший тренер добродушно укорил Леху. - Обидел ты меня, брателло, к Тужуру сунулся. Типа, в падлу с Мамонтом дела проворачивать, так? Кинуть друга хотел, скрысятничать, типа того... И обломился. Как мы вас тут встретили, а?
Леха не спешил радовать подонка признанием: - "Да, я заслуженный дурак России и сам навел тебя, ненавистная гнида, на клад!" Горькое раскаяние терзало душу, но поздно. Сомнений, что тут, на чистеньком островке, мамонтята его и зароют, не оставалось.
- Сейчас потешится гад, покуражится и пристрелит, - так думалось дважды арестанту, а вслух получилось нечто иное:
- Чтоб ты подавился этим золотом! Нашел и радуйся, а мне хорош уши шоркать. Или отпусти или убей. Достал...
- Отпусти? Ты мне его сперва отдай, сука, - сразу утратив благодушие, прошипел Мамонт. - Я тебе член на пятачки порежу, если не покажешь, куда перепрятал. Понял? И в непонятки не играй! Больно будет. Вы вдвоем далеко не могли упереть, здесь оно, рядом... Не молчи, падла, не молчи! Ты же в нём носил, помаленьку, да?
Он схватил выпотрошенный рюкзак, хлестанул им по лёхиному лицу - пряжка расцарапала щёку. Прихвостни ухватили арестанта под скованные руки и потащили к щели на склоне. Вблизи та оказалась просторной пещерой, кем-то давно освоенной. В трещине под сводом - обломок ржавого клинка. На нем череп коричневого цвета, с дырявым виском. В разных местах нарыты ямы. Несколько полусгнивших деревянных досок валяются на дне самой глубокой.
- Ну? Где оно? Где золото? - Мамонт рюкзаком отхлестал Лёху по лицу, потом рассвирепел, сбил на землю. - Где? Где? Где?
Вопросы сопровождались пинками. Не добившись ответа, бандит велел снять с арестованного одежду. Когда наручники расстегнули, Лёха подсек ближайшего, рубанул по кадыку второго, сломал локтем нос третьему... Очнулся с дикой болью в теле, полностью раздетый и разутый. Его выволокли из пещеры, защелкнули руки вокруг ближайшего деревца:
- Покорми комаров, а не надумаешь сознаться - сдохнешь у этой березы.
И братва отправилась на островок, где стояли палатки, горел костерок и готовилась пища. Гроза громыхала неподалёку. Духота нарастала. Даже ничтожный ветерок не спешил обдуть нагое тело. Лёха приплясывал, отбиваясь от укусов гнуса, в котором сначала преобладали комары. Затем мелкая мошка поспела на беззащитное угощение. Братва сперва любовалась пыткой, но потом увлеклась спиртными напитками, да и темно стало. Арестант старался хоть один глаз укрыть от гнуса, сохранить незатекшим - прижимался им к руке. Он надеялся, что не потеряет сознание раньше, чем придет время использовать последний шанс на спасение.
-Ну, не надумал признаться? Нет? Тогда спокойной ночи!
Мамонт пнул голого парня, стоящего на коленях у березы. Тот даже не дернулся, настолько боль стала привычной. Шаги проскрипели по гравию. Стихли. Встав, Лёха присмотрелся к бандитскому лагерю, отыскивая дежурного. Безлюдно. Нет его! Пора. В голове мутилось, половина лица и руки распухли, как подушки, но сила ещё сохранялась. Он поднял руки, как можно выше, зацепился, подтянулся, подстраховал себя ногами и снова подтянулся. Начались толстые ветки, ширины рук, скованных наручниками, не хватало. Лёха пригибал ветви на себя, к стволу, уминал, протаскивая руки все выше. Сучки драли тело; наверное, кровь текла из царапин, но нагой человек обнимал крону и лез по ней всё выше. Тонкая береза понемногу клонилась. Вот он уже почти горизонтально... Вот веточки стали утончаться... Ещё немного... Ствол перегнулся, сронил человека на землю и облегченно выпрямился.
Лёха поднялся на четвереньки. Единственный незаплывший от яда мошки глаз разглядел рядом воду.
- Прибывает, - мелькнуло понимание и ушло, оставив только желание погрузиться в прохладу.
Ледяная вода немного взбодрила, утолила жажду, прояснила мозг. Беглец сообразил, что одежда валяется в пещере, сумел дойти туда, отыскать в брючном кармане и согнуть вторую булавку, открыть наручники. Сил хватило натянуть рубашку с брюками. Гнус то ли насытился, то ли его сбило ливнем, который внезапно обрушился на тайгу. По склону неслись потоки, увлекая мелкие камни.
Молнии змеились, соединяли небо и тайгу, чуть запоздало и раскатисто заявляя о себе. В свете ближних вспышек Лёха увидел то, чего давно ждал - паводковый вал, идущий с верховий. Ирымар вобрал в себя воду ливня, поднялся в полную силу и победно шествовал по руслу. Трехметровая, не ниже, волна неслась быстрее скаковой лошади. С гулом она навалилась на островок, подмяла палатки, смешала всё со стволами вырванных где-то деревьев и ушла вперед.
Бывший арестант облегченно вздохнул: - "тогда можно отлежаться здесь" - и отрубился...
Утро началось с дива дивного - поток струился в небо. Прямо, как есть, вместе с берегами, и - вверх. Чуть погодя Лёха сообразил: - "а, это я на боку лежу, а не мир вздыбился..." Сел. В просвете пещеры хорошо смотрелся опустевший, гладко заиленный островок - обнадёживал, что мстить теперь некому.
- Ты прав, деда. Как всегда, - слова с трудом вышептались сквозь непослушные губы.
Лицо зудилось и как-то плохо подчинялось, словно отяжелело. Потерев его руками, Лёха получил облегчение. Ненадолго, потому что зазудело по всему телу. И немудрено - одни руки чего стоили, толстенные, отёчные.
- Ох, я красавчик сейчас, - посочувствовал золотоискатель себе, но особой жалости не ощутил.
Таким виноватым ему быть ещё не приходилось. "Вот домечтался, идиот, наделал делов, - крутились осуждающие мысли, пока он высматривал ненайденные ночью сапоги, вытряхивал мелкие камушки, навертывал портянки, - сколько же народу погибло, хотя и не от моих рук, но с подачи? Сёма, тужурята... и все мамонтята... Почти два десятка жмуров, половина с огнестрелами, другие утопли. Вот как ты озолотился, придурок лагерный..."
Показалось, что череп, надетый на обломок клинка, подмигнул иронически:
- Сам чуть не погиб, и черт знает, выкрутишься ли из поганой истории без нового срока?
Осознавая глубину ловушки, куда завалился, да ещё и вопреки остережению деда, Лёха пошел наружу. Ямы, вырытые мамонтятами, залило до краёв - шальная струя пробилась в пещеру и где размыла, а где заилила почву. Рюкзак едва виднелся из-под намытой грязи, а в карманы штормовки её набилось, вообще, немеряно. Но без куртки в тайге не обойтись, так что пришлось отряхнуть, выгрести, сколько можно. Остальное отвалится потом, когда подсохнет. Рюкзак тоже встряхнул, надел на плечи.
Почти у выхода Лёха заметил ещё один череп, сильно подмытый водой с одного боку. Срывая зло на проклятом колчаковце, он смаху пнул, как по мячу. Череп не откатился, а хрустнул, разломился, обнажив камень, лежавший внутри.
- У-у-у-й-ё! О дурак, - взвыл от боли неудачливый футболист, стаскивая сапог и хватаясь за, хорошо, если не сломанные, пальцы правой ноги, - ну дурак, вождя краснокожих забыл!
Слава богу, здесь не было конопатого мерзавчика, героя одноименного фильма, так что Лёха без помех перетерпел новую боль. Обулся. Оперся о землю, чтобы осторожно встать. И прекратил стонать, глядя на камень, лежавший под черепом. Не камень. Тяжело блеснул поднятый брусок, под ним - ещё несколько. Стерев ладонью основную грязь, счастливчик рассмотрел: "казначейст... импе... Двор..." и двуглавый орёл.
- Ни себе чего... - прошептал он и похолодел, когда за спиной опять, который уже раз, знакомо клацнул затвор.
Лицо опадало, возвращаясь в норму, а царапины - когда настоящий мужик на них внимание обращал? Предусмотрительный дед взял третьего коня для внука, так что они вечером того же дня добрались домой. У Притогиных баня оказалась теплой, напросились помыться, пусть и без пара. Поужинали, почти падая от усталости. Тут совсем стемнело, дед пожелал молодёжи спокойной ночи и ушел на свою половину.
Птаха-Натаха тотчас шмыгнула к мужу под бочок, принялась гладить прохладными ладонями, целовать и плакать:
- Мне без тебя жить незачем, а ты куда полез, ирод мой любимый... Вот надумал, счастье в деньгах искать... С каких пор оно там? В России от шального богатства сроду одно горе да смерть безвременная, - и много чего нашептала ещё, важного, да вот плохо различимого в горячке желания, захлестнувшего супругов.
Когда они раскатились в разные стороны, унимая дыхание, Лёха понял и оценил главное из сказанного - у них будет ребенок! Чуть позже, через радость пришел к выводу - нет вернее защиты, чем семья. Как у рыси горели глаза этой женщины, когда едва не пристрелила она грязного, опухшего мужика, напялившего вещи её мужа! Там, в пещере. Чудо спасло золотоискателя - волшебный пароль: - "Птаха?" Жена внезапному богатству не обрадовалась, предъявленный слиток наземь прикладом вышибла. Хорошо, не мозги... Упаси бог второй раз пережить допрос, проведенный женой прямо там, на месте. Да уж - с таким пристрастием, что любые следователи нервно курят в сторонке... Филофей подошел позже, спрашивать не стал, только заровнял ямы, зарыл глубже полусгнивший ящик с драгоценными камнями, кости, доски и обнажившееся золото. Потом тщательно замел следы, а обломок сабли забрал с собой. Чтобы ничто не навело кого нового на клад, будь он трижды неладен!
Назавтра для "отмазки" прогулов оформили Лёхе и Птахе больничные. Участковый врач поставил ей простуду, ему - аллергию, прописал таблетки и умотал по другим вызовам. А затем жена и дед учинили золотоискателю долгий и неприятный разговор. Как ни оправдывался тот заботой о благе семьи, ни расписывал разумные способы распоряжения кладом - его осекали, приводили в пример Мавроди, Гусинского, Черного:
- Не будет добра от чужих денег.
Почище римского гладиатора, идущего на смерть и намеренного выжить, боролся Лёха за мечту, которая почти сбылась. Но опять не устоял перед сдвоенным напором, дал клятву выбросить дурь из головы. Дед похвалил за уступчивость, достал початую бутылку, плеснул болезному внуку граммов сто, себе и Птахе - на донышко. Причастились. Поговорили о перспективах, решили оба дома продать - вместе с накопленными, таких денег хватало на трехкомнатку в пригороде, что лет через пять сливался с Новопинском.
Тем временем вода согрелась. Птаха затеяла стирку. Муж отжимал, помогал развешивать бельё, чтобы рядом быть - так наскучался. Напоследок попросил простирнуть штормовку и рюкзак, заскорузлые от пещерной грязи. Филофей возился с пчелами, готовил новый улей - ожидал роения. Позвал внука для какой-то поддержки, на несколько минуток. Лёха воспользовался моментом, спросил о том, что стало тревожить:
- Дед, мамонтят паводком смыло, конечно, сам видел. Но вдруг кто выплыл, уцелел? Понимаешь, я-то отступился от клада, а они - никогда. Опять к нам придут. Может, мне заранее смотаться в город? Ты знаешь, я ведь на всё пойду. Особенно сейчас, когда сын будет...
- На моей памяти таких чудес не бывало. Видел же, как паводок лес сносит - заторы и заломы нипочём. Ирымар - река серьёзная, дураков живыми не отпускает. Не перемололо бревнами, так побило в порогах... Но в город сходи, разведай. Когда лицо опадет, чтобы не пугать народ. Если что, приму и я грех на душу, вспомню отечественную...
Филофей завершил ответ спокойно, уверенно и направился домой. Внук облегченно вздохнул. Грозная Птаха встретила их на крыльце:
- Это что?
На раскрытой ладони поблескивало несколько прозрачных камушков среднего размера. Самый мелкий раза в три крупнее, чем был у Мамонта на галстуке.
Филофей принял бриллианты, каждым царапнул оконное стекло, удивился. Тем временем Птаха досказала:
- ...грязную воду выплеснула на траву, а они блеснули. Я решила, нужное что, а это они. Из рюкзака или штормовки. Ты же поклялся, что не брал, Лешик! Как ты мог, обещал ведь!
- Я что, ради такого дерьма врать стану? Елки, да сейчас выкину в Ирымар, при тебе. А лучше сама, раз мне не веришь, - возмутился муж, но Филофей пресек спор:
- Э, э, торопыги! Охолоньте. Говоришь, пока без памяти валялся, ручеек по пещере прошёл и мог их с грязью натащить? А ведь верно. Штормовку я сам в рюкзак скомкал, когда тебе чистую ветровку дал. Раз так, Птаха - нельзя выкидывать. Он не брал, не воровал, значит, они без умысла. Сами пришли. Грешно так подарками судьбы распоряжаться. Не напрасно их двенадцать. Может, нас господь вознаградил, а ты - в реку!
Ужиная, обсудили находку. Решили не суетиться, бриллианты использовать умно. Оправить в Москве один, потом - как перстень продать. Придет время, и остальные пользу принесут. На том и кончился день. Жена сладко посапывала, а Лёха всё прокручивал в памяти события, складывал историю, которую когда-нибудь поведает сыну. Конечно, не так нелепо и сумбурно, как случилось. Главным героем станет не он - придурок, дважды арестант, чудом не покойник. А мудрый Филофей, в молодости отказавшийся от клада, и нынче моментом вычисливший причины долгой отлучки внука. Ну, конечно, и Птаха, алмазная прачка... Тут муж встрепенулся, так остро возник вопрос, требовавший немедленного ответа:
- Ты спишь? Сонюшка моя... Прости, нужно, проснись на минутку. Скажи, не откажись я от клада, ты бы меня разлюбила?
Птаха поцелуй приняла благодарно, ответила в полудрёме:
- Не называй меня соней, не люблю - на имя похоже... и расслабленное, безвольное... Я такой быть не хочу... никогда... Да, ушла бы... Богатство порабощает, забирает человека себе... А делиться тобой я ни с кем не собираюсь, самой мало...
Последняя непонятка канула в прошлое, завершив историю. Муж улыбнулся, засыпая, погладил плечо жены. Слабый отголосок несбывшейся мечты о больших и легких деньгах эхом промелькнул в уставшей голове Лёхи:
- А карту я все-таки передам сыну. Или внуку. Сказанули тоже - где богатство, там и смерть... Может, Россия к тому времени изменится...
Типа, послесловие:
Давно это было, запамятовалось многое, но точно известно - выживших в том поиске не осталось. Про старого лесника или егеря ничего конкретного братки не знали, так что повествование получилось расплывчатым, неубедительным. Не подвернись конкурс на вполне подходящую тему, я бы не стал додумывать детали. Многое пришлось сочинить. Ежели нескладно получилось - простите великодушно. И вот ещё скажу, вдогон рассказу:
Фильм про Колчака недавно сняли - он там герой и страдалец. Кто бы спорил, нынче принято всех облагораживать, одни бандиты из "Бригады" чего стоят. Но подумайте, почему опорой страны никак не могут стать цари, типа Калиты и Петра-плотника, ни адмиралы с генералами, ни президенты, в реки падающие и в сортирах врага караулящие, ни чукотские богатеи, Япончики и прочая шобла? Чуть что - вожди государства трубку вынимают из-под мудрых усов и призывают на помощь народ. То есть, нас с вами - не Дерипаско-Абрамовичей и Колчаков.
А фильм за фильмом только про них, знаменитостей, снимают! Тенденция, стало быть, формируется. Современные режиссеры полагают, что настоящий экшн получится, если Главный Герой - однозначный бандит, благородный буржуй, нерассуждающий вояка или беспредельно везучий боец за справедливость. Ой ли?
Мне кажется, у киношников глаз замылился. Вот в пику им я про наших с вами соседей, не крутых, а самых обычных граждан, и сотворил историю. В меру сил - бытовую, типа, альтернативу живописал...