Пыль из-под конских копыт серым шлейфом тянулась за отрядом. Глеб Бежин, сидя в подводе, всю дорогу вспоминал унылые стихи Некрасова о деревне: "Только не сжата полоска одна. Грустные думы наводит она..." И вправду - откуда взяться в такое время веселым думам? Черт знает что творится в России.
Последний раз Глеб гостил в деревне еще до германской войны. Тогда крестьян видел в основном издали, чаще из экипажа. И не подозревал, что через пять лет придется всерьез вникать в их дела.
Прервав размышления товарища, бойцы на соседней подводе во все горло грянули частушки:
- Николай любил калину,
А Распутин - виноград.
Николай проел Россию,
А Распутин - Петроград...
Глеб мысленно ухмыльнулся: неужели те двое и вправду ухитрились проесть огромную страну? Ни императора, ни "святого черта" уже нет в живых. И что, спасло это Россию? Голод свирепеет все сильнее... Отсюда и затея Совета народных комиссаров. И неважно, что идея заимствована у свергнутого Временного правительства... Даже Глеб согласился участвовать в этой авантюре. Пришлось приспосабливаться - надо же на что-то жить в лихую пору. Он теперь единственный мужчина в семье. Война, будь она неладна...
Все без исключения бойцы продотряда тоже знали о ней не понаслышке. Новая власть отменила старые награды, но командир отряда Матвей Кошкин не без гордости время от времени напоминал, что стал на германской войне георгиевским кавалером. Правда, о подробностях не распространялся. Глеб только от бойца Волкова узнал, что Кошкин под огнем противника принял командование взводом вместо убитого офицера и повел солдат на австрийские позиции. Сам подавил два пулемета гранатами, и взвод взял стратегически важную высоту.
Про себя Глеб не раз с досадой вздыхал: угораздило же оказаться в подчинении бывшего унтера... Однако признавал, что большевики не ошиблись в выборе командира - личность сильная. Да и внешне Матвей не подкачал: мощный коренастый удалец с черной курчавой шевелюрой. Однако холост - считал Кошкин, что не время сейчас связывать себя семьей. Изредка с ухмылкой вспоминал младшего брата Гришку, который, напротив, настырно обхаживает какую-то гордую деревенскую красотку.
Уже темнело, когда продотряд по приказу командира остановился на опушке небольшой рощи. До Липовки оставалось версты полторы. Кошкин построил полсотни своих бойцов и отдал четкие распоряжения: в лагере развести только один костер, на дорогу никому не выходить, в телегах на ночлег остаться пятерым, а остальным спуститься в балку и соорудить на скорую руку шалаши. С утра маскироваться в лесу. Дневальным по очереди наблюдать за селом в бинокль. Если на бывшем барском имении появится красный флаг -отряду немедленно выдвигаться в село.
Немного понаблюдав, как бойцы разбивают лагерь, Кошкин запрыгнул в двуколку и велел Глебу садиться рядом. Взявшись за вожжи, суровый командир сразу преобразился и повеселел. По дороге взахлеб рассказывал байки про родню и односельчан. Глеб ухитрялся и слушать, и рассеянно поддакивать, и размышлять о своем.
Один раз Глеб все же прервал Кошкина:
- Извините, Матвей Матвеевич, вы упомянули однорукого Капитона Иванова. Конечно, иметь в России фамилию Иванов все равно что вовсе не иметь фамилии. Но знавал я похожего солдата на фронте, вроде бы он из ваших мест... Круглолицый такой, чернявый, вертлявый. Наверное, героя сейчас из себя корчит, хотя... Руку-то глупо потерял. Себе на уме.
- Не в бровь, а в глаз - нашего Капитошки портрет! - подтвердил Кошкин. - Да, парень не без хитринки. Есть в кого - мельников сын. А Капитошка с самого детства с братишкой моим Гришкой не разлей вода были. А потом угораздило обоих в Дашку Зотову втрескаться. Девка она, конечно, красивая, приметная, работящая. Вот только манер всяких бестолковых успела нахвататься. Барышням в имении два года прислуживала. Вроде как тоже благородной себя почувствовала - тоже мне, цаца... Но один черт эти петушки рассорились и дрались не раз. Конечно, как с германской войны вернулись, дурь-то прошла. Помирились. Хотя все равно уже не прежняя дружба.
Вскоре со стороны Липовки стало доноситься блеяние, и вот двуколка наконец въехала в село. Пахло навозом. Полная луна освещала темные избы. Глеб заметил, что примерно в половине окон горел тусклый свет.
- Раньше с темнотой сразу спать ложились, - вздохнул Кошкин. - А нынче людям покоя нет почему-то.
- К нашему приезду готовятся, - меланхолично заметил Глеб. - Вы же писали своим, что скоро в гости нагрянете. Сами понимаете - все село об этом знает. Так что тут быстро смекнули, что к чему.
В этот момент двуколка поравнялась с невысокой плотной старушкой с лукошком.
- Здорово, Лукьяновна! - весело приветствовал ее Кошкин. - Неужто на ночь глядя по грибы ходила?
- Батюшки, Матюша пожаловал, как солнышко красное! - откликнулась старушка. - Все шуткуешь... Какие там грибы. К куме за пирогом бегала. А ты родителев позабыл совсем. Целое лето глаз не кажешь. Так и осел в городе со своей револьверцией...
- Революцией, - машинально поправил старушку Глеб. - Что-то лукошко, Лукьяновна, вам руку не по весу тянет. Под пирогом, думаю, грибочка три по полштофа - того и гляди зазвенят. Наслышан, вы главная в Липовке по ним мастерица.
- Батюшки! - опешила Лукьяновна. - Как наскрозь пронзил. Только что-то, милок, не припомню я тебя. Не видала никогда прежде...
- Это товарищ Бежин, из города, - пояснил Кошкин. - Шибко ученый человек! Ты не смущайся, Лукьяновна, доставай "грибочки" Как раз нам пригодятся. Почем они у тебя нынче?.. Только смотри, поаккуратнее с этим делом...
Минут через пять двуколка остановилась у неказистой бревенчатой избы. Между ней и соседними домами темнели изгороди из кольев. К избе примыкала калитка с воротами. Кошкин спрыгнул с двуколки, открыл заскрипевшую дверцу и вошел во двор. Распахнул изнутри обе створки и завел лошадь с экипажем. Глеб скромно зашел следом и с улыбкой наблюдал, как командир обнимается и целуется с высыпавшими из дома родными - отцом с матерью, дедом с бабкой, младшим братом Гришкой и двумя совсем юными сестрами.
Обе украдкой бросали на Глеба оценивающие взгляды, и тот почувствовал себя несколько неловко. Двадцатидвухлетний Григорий был очень похож на старшего брата - такой же рослый, крепкий и видный молодой мужчина. Он долго тряс Глебу руку, а потом прикрикнул на сестер:
- Чего зыркаете, бесстыдницы! Марш обе за комитетчиками!
Девчат как ветром сдуло со двора, а все остальные прошли в дом - и сразу за стол. Пока хозяйка подносила с кухни нехитрую снедь, стали подтягиваться члены сельского комитета бедноты общим числом семь человек. Возглавлял их Григорий Кошкин. В ходе застолья Глеб сразу определил, что парень тот толковый и много повидавший на своем коротком веку, особенно за три года на германской войне. В отличие от старшего брата Григорий войну вспоминал нередко. Захмелев, рассказывал одну историю за другой: и про бои, и про госпиталь, и про революционные прокламации в окопах, и про службу фельдшером.
- Много я тогда умных книжек прочитал! - хвастался Гришка. - Собирался на доктора пойти учиться - но революция важнее. Выучусь потом.
Глеб прикинул про себя, что младший Кошкин рисовался таким образом перед горожанином - мол, мы тоже не щи лаптем хлебаем. Наверняка его байки и дома, и в селе слышали уже много раз.
Как ни старался Глеб уклоняться, все равно пришлось принять изрядную дозу мутного самогона. Иначе, получалось, он комбед за людей не считает. Тем не менее городского гостя сразу зауважали - он всех запомнил, называл каждого по имени-отчеству, подкидывал вопросы по Гришкиным историям и довольно удачно и деликатно шутил по мотивам баек Матвея. Командир только диву давался:
- А я-то думал, ты толком не слушал меня!
За разговорами незаметно опустели три зеленоватые полуштофовые бутылки, купленные недавно у Лукьяновны. Вытряхнув последние капли в стопку, Матвей огляделся. Один из комитетчиков сразу встал. Но Григорий усадил его обратно и заявил:
- Сам слетаю!
Поднялся, пошарил по боковым карманам, сунул ладонь в задний и застыл на несколько секунд. Затем взъерошил кудрявый чуб, хмыкнул и исчез на кухне. Появился оттуда уже с пустой полутораштофовой посудиной и вышел из дома.
За столом продолжили громко обсуждать план на день: с кого начинать, как делить излишки зерна. Матвей несколько раз просил комитетчиков не драть зря глотку - мало ли что, под окном могли подслушивать. Глеб быстро делал в уме расчеты, и на него стали коситься с недоверием. Матвей пояснил:
- Товарищ Бежин в голове считает быстрее, чем на счетах. А в шахматы вслепую сразу на нескольких досках играет - и выигрывает. Сам видел! Рассказывали, в сеансе одновременной игры самого Алехина однажды победил! Александр Алехин, чтоб вы знали, главный российский шахматный чемпион!
- Ничего особенного, - пробормотал смущенный Глеб. - Алехин не раз давал такие сеансы, а сборы жертвовал в пользу раненых. В тот раз он был сильно уставшим - вот мне и удалось этим воспользоваться...
- Не скромничай, товарищ Бежин! - Матвей похлопал его по плечу. - Ты настоящий феномен. А вот Гришка наш "скороход"... И где можно полчаса шляться? Только за смертью его посылать...
Через минуту-другую Григорий, наконец, вернулся и только зевал во время пространной тирады недовольного Матвея. В конце концов тот рассмеялся и погрозил пальцем брату:
- Гриша, ты только Лукьянихе еще раз разъясни, что своим людям помочь - дело святое. Но чтоб никакой самогонной спекуляции! Время нынче не то!
Комитетчики разошлись поздно ночью, а Глебу постелили на сеновале. Аромат разнотравья и самогонные пары сразу убаюкали - давно Глебу не спалось так сладко, как на этом мягком ложе.
Глава 2
Рано утром блаженство Глеба разрушил Григорий. Он долго озабоченно шарил руками в сене, громко шурша. Потом осторожно поинтересовался:
- Товарищ Бежин, ничего тебе тут не попадалось?
Глеб на всякий случай пощупал грудь с левой стороны, хотя и чувствовал во внутреннем кармане привычную тяжесть - все в порядке, трофейный парабеллум на месте.
- Нет, ничего не находил. Что потерял-то, Гриша?
- Да деньги из кармана выпали, - пояснил младший Кошкин без особого сожаления и с явным облегчением. - Черт знает, где выскользнули... Думал, может, на сеновале за какую-нибудь соломину зацепился. Товарищ Бежин, спускайся уже - пора.
После завтрака Кошкины привезли Глеба в двуколке в полуразрушенный господский дом. Глеб с грустью вспомнил, как пять лет назад гостил в усадьбе родителей приятеля. Наверняка и ее постигла та же участь, а то и вовсе сожгли...
В уцелевшей половине дома последнего из помещиков Липовых теперь расположились школа и сельский совет. В одной из комнат комбед организовал штаб продразверстки. Там постепенно собрались все участники ночного "заседания". При обсуждении плана на день братья Кошкины чуть было не поссорились. Григорий хотел, чтобы Матвей сейчас же призвал в Липовку весь отряд.
- Дурья ты башка, Гриша! - горячился командир. - Забыл уже, как при царизме к нам стражников и казаков присылали? И на продотряды, слыхал, мужики иногда поднимаются - неужели не слыхал? Дескать, и от новой власти уже каратели появились... И дай бог, чтобы не пришлось мне за подкреплением в лагерь посылать.
Вскоре во двор въехали несколько подвод с бойцами, переодетыми в крестьянское. Винтовки их были спрятаны под соломой и мануфактурой. И после восьми утра маленький отряд двинулся на разверстку.
Было прохладно, и довольно остро пахло дымом и свежим навозом - только недавно пастух выгнал стадо. Мычание и блеяние до сих пор раздавались из-за околицы. Зато село словно вымерло. Но Глеб заметил, что в окна из-за занавесок за продотрядом пристально наблюдают. Над заборами и воротами время от времени на мгновение показывались головы мальчишек и юношей.
Начали разверстку с зажиточного крестьянина Алексея Французова. Хозяйство его не сравнить было с кошкинским. Новый крепкий дом, украшенный замысловатой резьбой по карнизам и окнам - все в ярких красках, радовавших глаз. Забор прочный, из досок - недавно был покрашен в коричневый цвет. Калитка и ворота заперты - пришлось стучать.
Но лишь через несколько минут бородатый хозяин соизволил выглянуть в окно. Насупив брови, он недружелюбно поинтересовался:
- И какого лешего приперлись, голодранцы? Да еще на двух подводах! Чего надо?
- Не бузи, дядя Ляксей, - хмуро ответил Матвей Кошкин. - А то не знаешь! Культурный же хозяин, газеты читаешь. Продразверстка! Сейчас тебе товарищ Бежин лучше меня растолкует.
Глеб кратко и доступно объяснил, что в России повсеместно введен классовый продовольственный паек. Показал хозяину газеты с июльским и августовским постановлениями Наркомпрода. Ткнул пальцем в таблицы с размером излишков, установленными для нового урожая 1918 года. Французов, наполовину высунувшись из окна, молча слушал, гладя бороду. Попросил газету, внимательно изучил таблицы. Потом ехидно сказал:
- Товарищ, как там вас, Бежин... Может, мне газетки оставите? А то у нас в нужном чулане бумаги не хватает.
- Это у тебя чего-то не хватает, дядя Ляксей! - вспыхнул Гришка. - Чай, и внукам добра хватит!
- Ты бы лучше так в своем доме клопов да тараканов считал, чем чужое добро! - огрызнулся Французов. - Только и умеете глотку драть, да магарычом ее полоскать!
- Чья б корова мычала, дядя Ляксей! - огрызнулся Гришка. - Аль забыл, кто по пьяни на Ильин день шибко куролесил? Только мы, голодранцы по-вашему, вас успокоили и покалечить друг друга не дали.
Тут и Матвей громко раскричался на несознательного односельчанина и долго рассказывал о голоде в городах. Гришка энергично вторил брату, заглушая ругань хозяина. На шум яростной перебранки стали подтягиваться зеваки. Французов недовольно покосился на собравшихся у дома земляков, затих, злобно плюнул на жухлую траву под окном и прорычал Кошкиным:
- Заходите уже, черт бы вас всех побрал...
Вскоре распахнулись ворота и калитка, и подводы въехали во двор. Мрачный хозяин повел непрошеных гостей по хлевам, сараям и амбарам. Все эти помещения находились под одной большой крышей с домом и были сделаны на совесть. Всюду царила чистота. Почти к каждой двери были приклеены очень неплохие рисунки карандашом: свиньи, лошади, овцы, а под ними - сельские пейзажи со жнецами и пастухами. Глеб с удивлением рассматривал картинки, а хозяин угрюмо пояснил:
- Сам я малевал. Балуюсь иногда.
- Вам бы со своими работами на выставку какую-нибудь съездить, Алексей Кузьмич, - с уважением заметил Глеб. - Вы талант!
- А кто хозяйством заниматься тогда будет? - хмыкнул Французов. - Городские-то живописцы, слыхал, сплошь голоштанники...
Разговор сам собой прекратился в большом амбаре с зерном. Глеб быстро обошел все сусеки и заглянул в каждый. Задумался на несколько секунд и тут же продиктовал, сколько мер оставить хозяевам по норме, а сколько засыпать в мешки и изъять. Писарь, едва успевавший чиркать карандашом, изумился и не поверил. Он с четверть часа усердно стучал костяшками счетов, а затем с уважением глянул на Глеба и пробормотал:
- Надо же! Все точно!
Красноармейцы к тому времени принесли весы и пустые мешки и принялись за работу. За дверцами в нижней части каждого сусека хозяин установил желоба, откидывавшиеся на петлях. Конструкция была тщательно продумана - ни одно зернышко не падало мимо. Засыпать в мешки зерно, подталкивая по желобу большим совком, получалось легко и быстро. Кошкин успел растолковать Глебу, что при нижней выемке в первую очередь расходуется самое давнее зерно. Более свежее остается вверху. А Французов с женой напряженно наблюдали, как их добро выносят из закромов и грузят на подводу.
Наконец, работа была закончена, и все вышли во двор. За изъятые излишки хозяину выдали отрез сукна. Тот кисло сморщился, но мануфактуру принял. Покосился на слишком уж оживленно крестившуюся жену - Глебу показалось, что при этом губы Французова тронула едва заметная улыбка. Глеб сразу насторожился.
- Подайте-ка свечу, Алексей Кузьмич, - попросил он хозяина. - Хочу еще разок вашими творениями полюбоваться.
Вот только по возвращении в амбар на рисунки Глеб даже не посмотрел. Зато еще раз тщательно исследовал изрядно опустошенные закрома. Поводил пальцами по доскам, собрал несколько зерен и показал командиру:
- Гляньте, Матвей Матвеевич. Совсем недавно в сусеках зерно достигало уровня значительно выше, чем при изъятии - вот по эти зернышки. И по цвету доски чуть отличаются - из-за влажности под зерном. Выше этой границы более сухие. Полагаю, примерно по дюжине мер овса, пшеницы и ржи сей достойный живописец от сохи где-то припрятал.
Хозяин на мгновение опешил, потом раскричался. Ему вторила жена противным визгливым голосом. Однако бойцы по команде Матвея Кошкина приступили к тщательному обыску дома. В подвале и хлевах ничего не нашли, а вот за овином в сухой траве Григорий узрел дорожку из зерен и радостно воскликнул:
- Похоже, мешок дырявый тащили! Сейчас все найдем!
Глеб озадаченно смотрел на зернышки и диву давался, почему сам не увидел их на том месте минуту назад. Но размышлять было уже некогда - из овина выскочил разъяренный хозяин с вилами наперевес. Глеб резко отпрянул и выхватил из-за пазухи парабеллум - еще на фронте привык перекладывать туда оружие из кобуры. Но Французов не обратил на него никакого внимания и подскочил к Кошкиным.
- Ты что, сдурел дядя Ляксей? - крикнул Матвей, медленно пятясь. - Угомонись!
- Да подавитесь вы, сам покажу! - рявкнул Французов и добавил, недобро покосившись на Глеба: - Вот ведь дьявол городской! Будто подсматривал! Да спрячь ты уже свой пугач...
Вилами он со злостью набросился на копну соломы на задах огорода у кустов ветлы. Над зарослями высилось старое дерево с дуплом и несколькими обломанными засохшими сучьями. Французов неистово разметал солому во все стороны, постоянно цепляясь зубьями за кусты и матерясь. Длинные желтые листья с ветел при этом осыпались со всех сторон. Постепенно под растаявшей копной открылась объемная ложбина. В ней обнаружились по шесть двухпудовых мешков овса, ржи и пшеницы - Глеб рассчитал совершенно точно. Среди мешков в разных местах на соломе стояли одиннадцать разноцветных полуштофовых бутылок самогона. На каждую была наклеена бумажка с датой.
- Нехорошо, дядя Ляксей! - сурово сказал Матвей. - Никак спекулировать собрался? Так и в холодную можно загреметь.
- Тоже реквизировать будете? - заорал Французов. - Да чтоб вам это пойло поперек глотки встало!
- Оставь их себе на зиму, дядя Ляксей, - вздохнул Матвей. - Только, чур, никакой спекуляции!
Одну из подвод перегнали по проулку на зады и погрузили на нее мешки из тайника, не просыпав ни зернышка. Французов за это время собрал бутылки с самогоном в ящик и унес. На лице его Глеб уловил легкое недоумение. Григорий хотел было за обман и сопротивление отобрать у хозяина сукно, но Матвей воспротивился:
- Угомонись, Гришка! Будем считать, что тайник он сам показал. Только что понервничал малёхо... Мужик-то заводной. Бог даст, дальше легче дело пойдет.
Глава 3
В следующем зажиточном доме при изъятии действительно обошлось без эксцессов. Там управились буквально за полчаса. Удовлетворенные продотрядовцы выехали со двора и двинулись дальше. Через мгновение их нагнала толпа с полтора десятка человек. Они бежали по улице и оживленно переговаривались. Матвей прислушался, перекрестился и озабоченно проговорил:
- Кажись, беда какая-то у Зотовых приключилась... Поехали за народом.
Лошадью правил Григорий, и вскоре телега подъехала к окраине села. Изба там не выходила на улицу, а была обнесена высоким забором. По добротности и основательности построек было понятно, что хозяин и здесь крепкий. Кошкины и Глеб прошли в дом через двор мимо судачивших мужиков и причитавших баб. Едва переступили порог, как послышался дикий женский крик. Несколько человек в избе сразу начали креститься.
А у Глеба похолодело внутри при виде жуткой картины. На фронте за три года он бывал много раз, хоть и не подолгу. Десятки и сотни убитых на полях сражений под запах пороховой гари воспринимались как нечто глубоко печальное, но само собой разумеющееся. Однако совершенно иначе смерть выглядела в мирной крестьянской избе. Несмотря на открытые окна, из дома еще не выветрился тяжелый дух - пахло рвотой, едой и мочой.
У стола с незаконченным ужином лежали три мертвых тела. Женщину лет сорока пяти смерть застала на лавке - покойная лежала на боку, а на уголке рта застыла темно-желтая корочка. Еще несколько луж рвоты засохли на полу. Среди них на некрашеных серых досках распластались бородатый мужчина и подросток лет тринадцати-четырнадцати. На штанах обоих между ног проступало еще влажное пятно.
На столе среди надкусанных картофелин и огурцов стояли чугунок с картошкой в мундире, сковорода с жареными грибами, блюдо с огурцами, корзиночка с хлебом, три небольших глиняных кружки. По углам аккуратно располагались три деревянных ложки с жареными грибами горкой. Рядом с пустой бутылкой на полштофа лежал смятый в комок кулечек бумаги, от которого немного пахло самогоном.
На кровати сидела красивая девушка лет восемнадцати с длинной русой косой, одетая в длинное платье, запыленное снизу. Она больше не кричала, а только тихонько завывала. Сидевшие рядом женщины причитали и утешали девушку. Но что слова, если так нелепо погибли родители и брат несчастной - Глеб и без расспросов догадался, кто кому кем приходится.
Так вот из-за кого отчаянно дрались деревенские кавалеры! Глеб теперь прекрасно их понимал. Если бы ему довелось соперничать с кем-то из-за такой красавицы, к барьеру бы встал не задумываясь. Из рассказов Кошкина он помнил, что Даша Зотова - завидная, но капризная невеста. Середняк Зотов не раз пресекал разговоры о возможном сватовстве. Кудрявый красавец Гришка Кошкин тоже недавно получил от ворот поворот - голытьба. Зотов-то все выгадывал жениха посолиднее - вроде Капитона, сына мельника. Однако тот с войны вернулся увечным. А теперь Даша и вовсе осталась одна-одинешенька - два ее старших брата погибли на германской войне.
В дом вошла старуха Лукьяновна и при виде покойных перекрестилась и заголосила:
- Ой, господи, что ж такое деется...
Не переставая креститься, подошла к столу и, замолчав, тщательно осмотрела все блюда и утварь и даже обнюхала. Бумажку у бутылки даже взяла в руки - осторожно, словно противную тварь. Потом бросила обратно, взяла ложку и долго ковырялась в сковороде, что-то тщательно высматривая среди жареных грибов. С недоумением пожала плечами, вздохнула, повернулась к Даше и вновь заголосила:
- Ой, девонька ты несчастная, сиротинушка...
Девушка подняла голову и встретилась невидящим взглядом с Глебом. Глаза ее были полны слез, и Глебу стало нестерпимо жаль несчастную. Та, казалось, ничего не видела вокруг. Но вот Даша повернула голову и заметила братьев Кошкиных. Взгляд ее прояснился. Она резко встала и дико закричала:
- А! Объявились, грабители! Радуйтесь - забирайте теперь все, кровопивцы!
Ноги ее подкосились, и она упала бы без чувств - но Глеб был начеку и подхватил девушку под руки.
Глеб передал девушку крестьянкам и поспешно вышел из избы. Захотелось бросить все к чертовой матери и залить душу кружкой пахучего ядреного самогона... Успел услышать, как Лукьяниха начала распоряжаться в доме и выпроваживать оттуда мужиков.
Кошкины вышли вслед за Глебом, и Матвей задумчиво сказал Гришке:
- Как на войне. Сразу вся семья... И до чего же глупо - из-за грибов... И как Зотиха поганку-то пропустила в жареху? Ты, Гришка, девку-то поддержи потом. Но пока нам не до Зотовых.
Разверстка продолжилась - медленно, с руганью, но силу применять не приходилось. Глеб постоянно ловил на себе любопытные и заинтересованные девичьи взгляды. В одном доме даже попытались хитро подольститься к продотряду. Сразу четыре девушки, хозяйские дочери, устроили вокруг Глеба хоровод, распевая: "Целу ноченьку мне спать было невмочь; раскрасавец барин снился мне всю ночь". Но серьезный и невеселый "раскрасавец барин" даже не улыбнулся.
Весь день его преследовал образ несчастной Даши, тем более что о ней судачили в каждой избе. Рассказали, что вчера Даша весь день гостила у тетки в другой деревне, там и заночевала. Вернулась утром, а дома... Все сходились на мнении, что старшая Зотова не разглядела бледную поганку среди белых сослепу. В последнее время она не раз жаловалась, что стала хуже видеть.
В конце дня добрались до мельницы. Хозяин ее, Карп Иванов, напоминал Французова - такой же солидный и бородатый. Только не кричал. Негромко спорил и возражал, нудно повторяя одно и то же по несколько раз. Гришка тоже гнул свое:
- Дядя Карп, проявите сознательность. Все ж сдали, как положено.
Мельник не отступал и продолжал монотонно бурчать, доведя Матвея Кошкина до белого каления. Тот яростно бранил несговорчивого мужика:
- Не доводи до греха, Карп! Добром пусти!
На подмогу отцу степенно вышел старший сын мельника, инвалид Капитон. Они с Глебом обменялись холодными взглядами, и Капитон тут же громко заголосил:
- Матюша! Гриша! С кем вы связались! Это ж их благородие поручик Бежин, золотопогонник! На фронт приезжал из Генштаба с инспекцией - холеный и лощеный. Ясен пень: в штабах штаны протирать - это вам не в окопах гнить!
Капитон резко вырвал газеты из рук Глеба и швырнул наземь. И немедленно все горести последних месяцев взметнули в душе Глеба волну темной ярости. Он гневно глянул на увечного фронтовика и зычно гаркнул:
- А ну, молчать, солдат! Становись!
Капитон вновь встретился взглядом с бывшим офицером, вздрогнул, резко опустил единственную руку и вытянулся во фрунт. Даже Кошкины опешили от рыка товарища и приняли стойку смирно - словно под гипнозом. А Глеб продолжал распекать Капитона:
- Герой, значит? А кто драпал с линии фронта, будто пятки салом смазали? Кого инспекция в окопы возвращала? Правую ладонь вверх! Шрам на месте. Забыл, как за самострел чуть под трибунал не угодил? Левую-то тебе уже под конвоем оторвало при артобстреле. Потом ты на всякий случай из госпиталя дезертировал - еще до революции...
- Ваше благородие, виноват, бес попутал, - промямлил Капитон, но тут очнулся от оцепенения и повернулся к Кошкиным: - Братцы, да что вы такое дозволяете? Нешто старый режим вернулся?
Матвей встряхнул головой и пробормотал:
- Товарищ Бежин, ты это того-с, перегнул малёхо... Капитошка, не егози, не мешай продразверстке. Поздно уже, давайте, мужики, по-быстрому!
Карп безнадежно махнул рукой, но после приключившегося конфуза продотряд на мельнице особо не усердствовал. Управились за полчаса. Гришка потом подошел к сыну мельника, подмигнул и протянул руку со словами:
- Извини, Капитоша. Время такое. Вам же все равно с избытком хватит, а люди вокруг голодают.
Однако Капитон не пожал руку товарищу. Резко отвернулся и зашагал в дом. Сам мельник провожал подводу с изъятыми мукой и зерном довольным взглядом, чуть ли не усмехаясь. Глеб подозрительно глянул на него и несмело предложил Кошкину вернуться. Но командир только отмахнулся и деловито распорядился все собранное зерно отправить под охрану в лагерь.
Глава 4
Ужинали поздно - в штабе. Кошкины потом ушли к себе. А пятеро бойцов и Глеб устроились на ночлег в бывшей людской. Глеб долго ворочался и никак не мог заснуть - не от могучего храпа вокруг, а от печальных мыслей о беспросветности жития...
Примерно в полночь вдруг послышался короткий тихий стук по стеклу, и в окне что-то промелькнуло. Заинтригованный Глеб тут же поднялся и вышел на улицу. Было прохладно, и в чистом небе ярко светила полная луна. Ее лучи падали на изящный силуэт у стены близ окна.
- Кто здесь? - негромко окликнул Глеб.
- Извините, господин поручик, это я - Даша Зотова, - тихо ответила девушка. - Не смогла дома усидеть... У трех гробов...
- Мне очень жаль, - сухо ответил Глеб. - Но я уже давно не поручик. К тому же помочь вам не в силах. Плакальщик и утешитель из меня никудышный, а в блаженство в загробном мире не верю...
- Меня только одно утешит - если убивца найдут и покарают. А кроме вас это сделать некому.
- Какого убийцу? - изумился Глеб. - А как же ядовитые грибы?
- Все-то думают, что мои сами отравились... Только вот сковорода чужая, господин поручик.
- Может, соседская. И разве нельзя отравиться из чужой сковороды? И вообще, Даша - я же не следователь. И послезавтра уеду отсюда навсегда.
- Про вас говорят: и собой хорош, и очень башковитый. Да еще к людям с сочувствием, хоть и бывший офицер. Вы-то точно сообразите. Про сковороду спрашивала уже, кому отдать - никто не признает. И еще. Я полы мыла днем. И в рвоте, извините, никаких грибов, а вот кусочки картошки попадались и зерна огуречные...
- Может, поначалу из дома выбегали, когда тошнило. А на полу уже, так сказать, с обеда масса, более ранняя, - предположил Глеб. - Даша, без вскрытия твою версию подтвердить невозможно. А организовать его сейчас нереально. Хотя... Где те грибы?
- В нужный чулан выбросила...
- Можно было бы дать их собаке, но что теперь говорить.
- Я весь день и не соображала толком, господин поручик. А пока у гробов молилась, задумываться стала. И вот еще что...
Даша подробно рассказала, что за столом Зотовы сидели всегда на одних и тех же местах. И ложка у каждого была своя. А утром Даша обнаружила их в беспорядке: у места матери находилась ложка Даши, а Павлушкина оставалась в ящике...
- Это я только вам рассказываю, - поспешно добавила девушка и разрыдалась. - Не дай бог тот злыдень про подозрения мои пронюхает - он и меня жизни сразу лишит.
Глеб молчал, ожидая, пока девушка успокоится. Потом задумчиво произнес:
- Допустим, Даша, ты права. Может, отрава была в самогоне?
- Нет, - Даша отрицательно покачала головой. - Я как пришла, мертвых увидела, без памяти на кровать упала. Потом очнулась - ни жива ни мертва. В каждой кружке еще по чуть-чуть оставалось, и в бутылке на донышке. Я в Павлушкину все перелила и выпила с горя.
- И не побоялась?
- Я ж сначала тоже на грибы подумала...
- Действительно, странно... - задумчиво произнес Глеб. - Даша, я прошу прощения... Когда вы со старушками покойных обмывали, ничего особенного не заметили? Дух в избе стоял такой...
- Ваша правда, господин поручик. Все они, извините, по малому сходили одетые. Может, и не по разу...
- Даша, обещаю тебе во всем разобраться, - твердо сказал Глеб. - Есть одна отрава, вроде спирта, от которой перед смертью люди мочатся. И ее нужно было выпить как раз на троих целую бутылку, чтобы умереть за два-три часа. Только откуда та отрава взялась, если в бутылке был самогон? И вообще - в деревне такую мерзость взять негде. Только в городе можно добыть, и то далеко не везде. Но, надеюсь, завтра за день решу я эту загадку. А теперь рассказывай, кому могла быть выгодна смерть твоей семьи.
- Даже не знаю, господин поручик... Разве что по злобе кто-то вдруг разума лишился Время-то нынче лихое. Тятенька сильно не в ладах был с дядей Ляксеем Французовым. Тот старостой был, да проворовался. А тятенька на сходе его разоблачил... И с Карпом Ивановым, мельником, тоже рассорился. Мы в Ильинку нынче молоть возили. Карп-то для Капитошки своего купил белый билет - дескать, сильно хворый, в язвах. Так тятенька и на них с лекарем управу нашел. И загремел Капитошка на фронт - язвы-то давно сошли... Правильно вы его нынче отчехвостили. Гнилой он, хоть и потерпевший невинно на войне. Побежала я, господин поручик - и так уже задержалась...
- У соседей как бы невзначай поинтересуйся, что вчера вечером у вашего дома происходило, - посоветовал напоследок Глеб.
Глава 5
С утра продотряд вновь принялся за работу, методично объезжая дворы зажиточных крестьян и середняков. Глеб между делом расспрашивал Кошкиных про покойного Тита Зотова. Мужик он был строгий и дотошный, хороший хозяин. Любил порядок. На сельском сходе больше года назад выступил против старосты Французова. Нашел и показал односельчанам фальшивые записи о расходе общественных денег. Пастуху, нанятому на стороне, в действительности заплатили меньше... На спаривание к племенному быку телок, как оказалось, не возили - обошлись силами своих...
Хоть и мастерски были подделаны подписи сельским живописцем, писарь и десятские от них открестились. Не могли припомнить, чтобы даже в стельку пьяными видели такие бумаги. Алчному старосте пришлось большую часть присвоенных общественных денег вернуть. С месяц назад по пьяной лавочке Французов с Зотовым опять повздорили из-за того разоблачения и крепко подрались. Гришка Кошкин со своим комбедом еле их разняли.
В прошлом же году, получив две похоронки на сыновей, Зотов на неделю запил. Подрался с мельником Карпом из-за белобилетника Капитона. Потом стучал похоронками по столам во всех инстанциях, писал жалобы и добился своего. Решение медкомиссии пересмотрели. Десятка два-три липовых белобилетников с уезда и несколько докторов отправились на фронт.
С тех пор Тит Зотов и Карп Иванов долго избегали друг друга. Но после возвращения Капитона с войны помирились. Вот только желание Ивановых породниться через свадьбу детей Зотов категорически не принимал. Даже зерно повез на мельницу в соседнее село, хотя Карп обещал перемолоть бесплатно.
Про себя Глеб прикинул, что, пожалуй, Алексей Французов мог бы в горячке пырнуть обличителя вилами, а мельник пристукнуть дрыном. Но оба они мужики прямолинейные. Изощренное отравление явно не по их части. А вот Капитон - парень себе на уме. Тот вполне мог бы поквитаться за свое увечье и унижение.
Около полудня разверстку пришлось прервать. Все село устремилось к Зотовым. Покойных отпели в церкви, затем проводили в последний путь на кладбище. Глеб все это время пристально наблюдал за Дашей. Несколько молодых парней старались постоянно находиться рядом с девушкой, в том числе Григорий и Капитон. Но она не обращала ни на кого внимания и почти постоянно рыдала. Ее держали под руки две тетушки, приехавшие из Ильинки.
По дороге Глеб внимательно прислушивался к разговорам. Многие судачили, что Даше в одиночку на таком добром хозяйстве оставаться невозможно. В основном разговаривали об этом женщины - негромко, но Глеб много чего услышал.
- Даст бог, обвенчается с кем по осени - вот уж приданое так приданое за ней... Без свадьбы токмо, понятное дело...
- Не с Капитошкой, само собой. Кому он теперь нужен, увечный-то...
- А что увечный? Работников наймет. Со временем мельницу унаследует за Карпом...
- Как же, держи карман шире. Скоро и мельницы все реквизируют, помяните мое слово. Нынче другие люди в силе.
- Вроде Гришки, что ль?
- А хоть бы и Гришка! Далеко пойдет. Тем паче Матюша из города поддержит...
- Из города... А в городе Мишка Хранцузов - тоже орел!
- Пока тот орел прилетит, клевать нечего будет.
- Вот пусть и летит. Ляксей-то, поди, уже отписал сынку.
- Этот точно отпишет! Сам на Дашку давно облизывается, как кот на сметану. Кабы не облизывался, Тит покойный на сходе бы не баламутил против Ляксея...
- И что вы за люди такие? И на похоронах без сплетен не можете. Крапивой бы вас всех по языку...
- Так уж и крапивой! Аль забыла, как Хранцузиха Ляксея своего с Машкой застала? А не застала бы, так бы, глядишь, и терпел Колька.
- Из Ильинки теперь с Машкой уже год глаз не кажут... Только Мишка Хранцузов даром что младше Кольки. Он тверже гораздо. У Мишки Дашка не забалует, и Ляксей поостережется...
- Зато Гришка нынче - сила! Будет за ним, как за каменной стеной...
- Да угомонитесь же, бабы, креста на вас нет! Мишка, Гришка... Молились бы лучше...
Но вот трое Зотовых навеки упокоились в сырой земле. Толпа селян рассыпалась на группы, которые потянулись с кладбища обратно в Липовку. Продотряд вновь приступил к разверстке. Все село уже знало о непреклонности Кошкиных и зорком глазе Глеба Бежина. Больше никто не спорил и не бранился. Так что к вечеру все излишки были изъяты. Только хозяйство Зотовых трогать, конечно, не стали.
Подводы с зерном пригнали во двор бывшей усадьбы. Предупрежденные комбедом, туда подъехали самые бедные сельчане - таких собралось достаточно. Гришка Кошкин выступил с зажигательной речью. Рассказал, что новая власть не просто забрала излишки у зажиточных крестьян, но отчасти компенсировала изъятое мануфактурой. Собранное зерно пойдет как на нужды голодающих в городах, так и обездоленных крестьян.
Окончание речи встретили громкими криками и аплодисментами. Глеб быстро рассчитывал долю для каждой бедняцкой семьи - по установленной норме. Теперь никто и не думал его перепроверять. Тем не менее из-за долгого тщательного взвешивания раздачу закончили поздно - когда стало темнеть. Получив зерно, крестьяне разъезжались по своим хозяйствам. И как только с дележом было покончено, Гришка на двуколке тут же отправился к Лукьянихе.
А Глеб, сидя на лавке во дворе и отмахиваясь веткой от комаров, продолжал размышлять. Кто и как мог отравить семью Зотовых? Если не самогон и не грибы, то что? Неужели яд впрыснули в огурцы? Совсем маловероятно. Или была еще одна бутылка - с настоящей отравой?
Сплетни о Мишке Французове дали толчок новой версии. Мысли о нем как претенденте на руку Даши почему-то были неприятны Глебу. Видел он однажды этого парня в городе незадолго до выхода продотряда. Мишка разговаривал тогда с Матвеем. Парень действительно приметный, похожий на отца. А старший Французов, оказалось, тот еще сластолюбец. Даже в снохачестве замечен. Впрочем, сельские сплетницы отрицали возможность блуда Алексея Французова с будущей женой второго сына. А не приехал ли Михаил тайком в село отомстить Зотову за конфуз отца? Наверное, такую возможность исключить было полностью нельзя.
В лагерь тем временем отправлялась последняя подвода с зерном. Вслед ей свистели и улюлюкали мальчишки, не скупясь на самую грязную матерную ругань. Один из них откололся от компании и со смехом подбежал к Глебу:
- Дядя, дай денежку - спляшу!
- Вот тебе денежка - только не пляши, - устало ответил Глеб, доставая монету.
Мальчишка выхватил ее прямо из руки и умчался. А в ладони Глеба осталась записка - от Даши...
Глава 6
Ужин в штабе показался Глебу бесконечно долгим. Продотрядовцы, будто специально, разговорились. Так что Григорию еще раз пришлось съездить к Лукьянихе. Пили за успешную разверстку, за упокой души Зотовых и за весенний Брестский мир. Григорий в подпитии не без удовольствия в очередной раз вспоминал свои подвиги на фронте. Подробно рассказывал, как мастерски колол неприятельских солдат штыком: "Бывало, аж зенки у поганца вылазят, а изо рта кровища хлещет". Однажды, убив троих нижних чинов, он пленил австрийского подполковника. Тот оказался ценным "языком". За геройство и инициативу Григорий был представлен к награде. Но документы где-то затерялись.
Также до хрипоты спорили о мировой революции. На Глеба эта тема наводила смертельную тоску, и он отделывался односложными замечаниями. Пояснил товарищам, что должен сохранить свежую голову для завтрашних подсчетов в Ильинке и почти не пил. На этот раз к нему и не приставали.
Лишь после полуночи застолье завершилось. Кошкины ушли, пятерка бойцов дружно захрапела в людской, а Глеб выскользнул из дома.
Быстро проскочил по задам к дому Зотовых. Даша сидела на крыльце, кутаясь в фуфайку.
- Думала, не дождусь уже... Тетенька спит. Идемте.
Они прошли в сарай и сели на лавке у верстака. Даша плотно прижалась плечом к Глебу и тихо сказала:
- Извините, господин поручик, за нахальство. Но озябла я... Вы не серчайте, что потревожила вас. Грибочки я все-таки нашла - просыпала, оказалось, немного на пол в нужном чулане. Французовскому кобелю вечером подкинула. Сожрал - и глазом не моргнул.
- Почему именно французовскому?
- Слышали, наверно... Охальник он, дядя Ляксей... Еще и подглядывал. Нашла я сегодня у Павлушки в тайничке среди бумаг картинку. Павлушка-то тоже живописцем хотел стать. Очень он дяде Ляксею завидовал...
Даша горько расплакалась и уткнулась в грудь Глебу. Тот осторожно обнимал девушку, и ее слезы, казалось, прожигали его насквозь до самого сердца. Наконец, Даша успокоилась и продолжила:
- Павлушка картинки свои прятал - тятенька ругал его за них. Баловство, мол. Но эта новая - не Павлушкина. Сразу видна дяди Ляксея рука. Но бумага мятая и надорванная. Извините, господин поручик, я там нарисована в чем мать родила. Танцую у реки среди берез. Все правильно обозначено - баловались мы там с девками на Ивана Купалу. Видать, подглядывал дядя Ляксей - как сфотографировал.
Глеб почувствовал внезапный укол в сердце и хотел было отстраниться от Даши. Но удержался и поинтересовался нарочито равнодушно:
- А где мог Павлушка ту картинку раздобыть?
Даша моментально почувствовала перемену в нем, чуть отстранилась сама и внимательно глянула Глебу в глаза.
- Вы что, меня паскудницей теперь считаете?
- Что ты, Даша! - горячо заговорил Глеб, устыдившись своих мыслей. - Разве ты виновата, что этот чертов сатир подглядывал? Я про него уже думал. Только вряд ли догадался бы этот мужик отравить, да еще так искусно. Он ведь даже бумаги толком подделать не смог, хоть и живописец искусный. Даша, а Мишка Французов не может где-то здесь прятаться?
- Да вы что! С чего бы ему скрываться-то? И все равно бы увидел его кто-то.
- Ладно. Значит, версия моя ошибочна. И все-таки, как могла картинка попасть к Павлушке?
- Видать, своровал ее у дяди Ляксея, - предположила Даша. - У Павлушки бы не заржавело. Любил он читать истории про разбойников и приключения всякие. Еще какому-то Тому Соуеру завидовал из книжки - клад который нашел. Я немного мальчишек поспрашивала. Павлушка своему другу закадычному Фролке как раз позавчера похвалялся: мол, следил за одним мужиком и клад его обнаружил, - тут Даша немного призадумалась. - Но где - это страшная тайна, никому ее не расскажет. Фролка удивился и обиделся - они ж на крови клялись все тайны друг другу открывать. Павлушка обещал потом рассказать, когда все точно проведает...
- Вот как? - оживился Глеб. - Даша, так что с кладом не так?
- Вы все чувствуете... - вздохнула Даша. - Я сейчас.
Она поднялась и ушла в дом. Вернулась через две-три минуты, зажгла свечу и показала Глебу золотую монету - червонец 1886 года с профилем Александра III.
- Не сказала сразу - неловко было. Наверняка украл где-то... А про клад соврал для солидности.
- Даша, этот червонец, может, играет очень важную роль в отравлении. Давно он у Павлушки?
- Я в тайник-то его и не заглядывала особо. Но неделю назад точно монеты там не было. Наверно, позавчера только появилась, когда я у тетеньки была. Иначе б по блеску глаз Павлушкиных догадалась, что нашел он чего-то...
Даша снова расплакалась, и Глеб обнял ее одной рукой за плечи. Когда девушка успокоилась, поинтересовался:
- А откуда вообще родились байки про клад? Вот ты у помещиков Липовых была в услужении. Может, про них что-то такое болтали?
- Ваша правда, барин, - согласилась Даша. - Вся дворня шептала. Будто бы прадед Липова в войне с французами трофей большой взял. Но потом на сыновей осерчал и спрятал золото. Только не нашли его ни Липовы, ни мужики, когда усадьбу разоряли...
- А с господами что стало?
- Только Кошкиным не говорите... В прошлом году это приключилось, в ноябре. Я как услыхала пьяную похвальбу, побежала в усадьбу. Барышень предупредила, что мужики грабить собираются. Успели Липовы всей семьей в экипаже по темноте скрыться. Где они теперь - один бог ведает...
- Французовы, Ивановы, Кошкины в погроме участвовали? - поинтересовался Глеб.
- Матюша уже тогда в городе заседал. Гришка еще с войны не вернулся. Тятенька тоже не ходил, а Павлушка в усадьбу бегал с дружками. Принес брюкву из кладовой. Тятенька ему уши надрал, но брюкву принял. Французовы грабить не ходили, Карп Осипович тем более. А вот Капитошка в усадьбе околачивался, сказывали. Ногами все подряд пинал и орал пьяный. На пустой рукав ленты барышень привязал. Смеялись над ним мужики. А он потом те ленты всем девкам раздаривал.
- Даша, а червонцы ты у господ видела? Где они золото хранили?
- Барин больше с ассигнациями да акциями занимался. Но прошлым летом на всякий случай и червонцами разжился. Говорил, смута грядет в России. Велел барыне и обеим барышням под рукой всегда держать немного. Предусмотрительный был. Барышни червонцы в пудреницах прятали. А мужики не нашли ни денег, ни драгоценностей. Только наряды. Матерились. Говорили, ловкий черт, все капиталы за границу уже вывез. Со злобы и разорили полдома.
- А Мишка Французов тогда в Липовке был или в город уже уехал?
- Дался вам тот Мишка... Еще не уехал. Матюша потом его переманил, нынче по весне.
- До или после конфуза с невесткой?
- Вы, барин, уже все сплетни наши слыхали... Знамо дело, после. Колька с Машкой еще до революции в Ильинку перебрались. И теперь не бывают почти у дяди Ляксея. Машка, может, и жалеет, - добавила Даша ядовито. - Всегда была любительницей задом покрутить перед мужиками да парнями.
- Даша, а где та бутылка со стола?
Девушка порылась в ящике и протянула посудину Глебу. Тот принюхался - из горлышка еще пахло сивухой. А вот на стекле обнаружились едва заметные следы самодельного клейстера из поспы - явно не от заводской этикетки...
- Кажется, я догадываюсь, что за таинственный клад нашел твой братишка, - заметил Глеб. - Послушай, а почему Павлушке-то выпить разрешили?
- А что такого? - удивилась Даша. - Вы, барин, извините, со слугами да гувернантками росли. А мы с шести-семи лет уже на хозяйстве от темна до темна. Павлушка, почитай, уже почти мужик - как не выпить с устатку? Такой был хозяйственный, в тятеньку - все в дом, все в дом...
И Даша в который уже раз за ночь на несколько минут склонилась к груди Глеба, тихо всхлипывая. И он уже смело обнял ее, прижав к себе. На какое-то время Глеб почувствовал блаженство и умиротворение, но тут же ему стало неловко. И Глеб попросил:
- Даша, покажи, пожалуйста, все бумаги из Павлушкиного тайника. И ту помятую картинку тоже - обещаю, посмотрю на нее только с обратной стороны.
Через две минуты Даша принесла завернутые в тряпицу бумаги и злополучный рисунок, прижав его изображением к груди. На помятой и несколько вогнутой бумаге четко выделялись сгибы, частично стертые. Один был надорван и заклеен полоской бумаги.
- Видимо, картинку хранили сложенной вчетверо, - задумчиво произнес Глеб. - Похоже, она лежала у кого-то в заднем кармане - там и приняла форму тела. Наверное, побывала в хорошей переделке, раз так истрепалась... Смотрю, тут у вас все не прочь кулаками помахать. А эти твои дуэлянты, Гришка с Капитоном, тоже на крови друг другу клялись в детстве?
- Почему мои? - смущенно ответила Даша, и даже при огне свечи Глеб заметил, что она покраснела. - Скажете тоже, дуэлянты - по-благородному. Да, клялись. Не раз этим хвастались.
- Даша, а почему ты вдруг решила у тетушки заночевать? - поинтересовался Глеб.
- Тятенька распорядился. Прознал, что Ивановы все-таки хотят свататься. И велел уехать и остаться на ночлег.
- Так Карп Осипович и потом бы мог сватов прислать...
- Мог. Но тятеньке виднее было... А Капитошка, соседи сказывали, у нашего дома и вправду в тот день околачивался. Но потом его Гришка увел - еще до вашего приезда.
Глеб углубился в изучение Павлушкиных творений. Неумелые подражания рисункам Алексея Французова и перерисованные картинки из журналов заставили Глеба невольно улыбнуться. Зато карикатура очень заинтересовала. Сюжет ее Павлушка явно придумал сам: кот с кучерявым чубом, восседавший на мешке. Внизу - четверостишие, написанное мудреными символами. Даша тут же пояснила, что Павлушка придумал собственный алфавит для переписки с Фролкой. Оба выучили символы назубок, а бумагу с расшифровкой сожгли. Так же поступали и с записками, которые передавали друг другу. Тем не менее Глебу не составило труда быстро разгадать незамысловатые строки:
Липовский наш кот
В любую влезет щель.
Там зерно найдет -
Вот такая цель.
- Высмеял, значит, Гришку, - сделал вывод Глеб. - О, Даша, смотри, еще одна очень интересная бумажка. Оторванный угол листа. Смят и потом расправлен. Судя по форме, в этот клочок было завернуто что-то круглое. И это явно червонец. Прикладываем - совпадает. Так-с, теперь поглядим, что тут намалевано...
На примитивной схеме были изображены несколько вертикальных линий со стилизованными узкими листьями. Под ними - горизонтальные штрихи, обозначавшие нечто вроде муравейника. Одна вертикальная линия заметно возвышалась над остальными, а середина ее была помечена стрелкой. На границе отрыва уцелела половина заглавной буквы Ф.
- Ничего не понимаю... - растерянно сказала Даша.
- А между тем это чертовски важный документ, - сказал ей Глеб. - В сочетании с рассказом Фролки этот клочок многое объясняет, хотя далеко не все. Надеюсь, к утру соображу...
- Дашутка, девонька, ты где? - послышался из дома женский голос. - Что-то ты, родненькая, всю ночь до ветру бегаешь. Аль с брюхом какая хворь приключилась?
- Иду, иду, тетенька, - откликнулась Даша. - Горько мне, вот и не спится. Помолилась, да подышать вышла.
Она нежно погладила Глебу руку и тихо проскользнула из сарая в дом.