Ошибка
Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
ОШИБКА
Ненавижу, когда ранним утром кто-то ломится в мою дверь. Еще Гелиос, блеснув лучами золотой короны, лишь только выкатывает свою огненную колесницу из-за горы, самый сладкий сон видится, а они... О, боги дайте же людям, наконец, разум! Поднимаюсь, шарю ногами в поисках сандалий, их нет, иду босым. Дверь, будто чуя мое мерзкое настроение, уныло скрипит. Перед порогом стоит крепкий седовласый старик в богатом плаще пурпурного цвета. Великолепный плащ. Только знатные люди носят такую одежду. Что ему надо от меня? В глазах незнакомца тревога. Дышит он тяжело и хрипло.
- Пойдем! - старик хватает меня за руку.
Отстраняю руку незваного гостя, гляжу в его испещренное морщинами лицо и качаю головой. Я преклоняюсь перед старостью, но не привык ходить неизвестно куда по первому зову.
- Ты должен мне помочь, - старец снова протягивает ко мне руку, но на этот раз она не пустая.
- Не меньше сотни драхм, - прикидываю приятную тяжесть туго набитого мешочка на ладони и, молча, кивком головы соглашаюсь следовать за гостем.
Старик ведет меня к пристани и немного сбивчиво рассказывает о своей беде. Он здесь вместе с сыном, который непременно хочет стать победителем Олимпийских игр.
- Еще один глупец, гоняющийся за славой, - думаю и усмехаюсь, шагая вниз по мощеной позеленевшим камнем узкой улочке. - Тысячами они приезжают сюда раз в четыре года. И все надеются...
- А сегодня на рассвете, - старик подступает к самой сути своей заботы, - его обвинили в убийстве.
- В убийстве? - переспрашиваю, прикидывая в голове, а не мало ли ста драхм за дело, связанное со смертью.
- Да, - старец утирает тыльной стороной ладони высокий лоб. - И если мой Ификл не сможет полностью оправдаться завтра до первого луча Гелиоса, то ему не разрешат участвовать в играх. Ты же знаешь, что завтра рано утром в священной роще Альтис у храма Зевса Громовержца будет клятва атлетов. И никто, пусть на самую малость подозреваемый в преступлении, к играм не будет допущен. А мой сын Ификл должен участвовать в играх и принести, наконец-то, славу нашему городу. Он должен победить!
"Странный старик, - думаю, глядя на его взволнованное лицо, - сына обвиняют в убийстве, а он всё думает о какой-то славе. Неужели он не понимает, слава - это Химера с головой льва, туловищем козы и змеиным хвостом. К такой гадине даже близко не следует подходить, она ж любого пожрёт... Не зря говорят мудрые люди, безвестность, как и труд - благо..."
Но старик мыслей моих не слышит, а всё продолжает твердить о славе какого-то далёкого города.
- Я принародно поклялся, что он победит, и если этого не случится, то позора мне не пережить, - старец внезапно останавливается и смотрит мне прямо в глаза. - Люди говорят, будто ты быстро сможешь разгадать любую загадку. Спаси моего сына от подозрений, найди истинного убийцу. - В глазах старика светится надежда. Та самая надежда, не успевшая выпорхнуть из сосуда пороков Пандоры, та самая, которая и оставшись в том сосуде, не перестает приносить людям множество бед. Многие спорят со мной, уверяя, что надежда - это благо, но я с ними не согласен.
Гелиос уже в полной красе своей выбирается из-за горы. Небеса под златом его лучей переливаются чудесным сапфировым блеском, а река Алфей, искрясь, отражает тот блеск в своих быстрых водах. Мы спускаемся всё ниже и ниже. Аромат распускающихся цветов сменяется запахом дыма, рыбы и горячей смолы. Возле пристани толпится народ. Два стражника целят копьями в грудь молодого человека, как две капли воды похожего на могучего Геракла. Новоявленный герой стоит, прислонившись спиной к стене из необожженного кирпича. Лицо его, точно высеченное из мрамора, казалось бы, напрочь лишено эмоций. Только зубы крепко сжаты. И смотрит он куда-то вдаль, поверх людского беспокойства. А люди вокруг волнуются, желая поскорей познать сладость разгадки новой тайны. Несколько стражников с короткими копьями умело сдерживают в повиновении всё прибывающую толпу любопытствующих. Нас же они пропускают сразу. Меня в городе знают многие, я иногда помогаю городским властям разобраться в делах не совсем обычных, а старика, видимо, стражники хорошо запомнили этим утром. И у стражников тоже есть сердце.
Только выхожу из толпы и сразу вижу: чуть в стороне от потрескавшихся мраморных ступеней, на истертых многими ногами камнях лежит труп молоденькой девушки. Возле белого лица мертвой красавицы кружат жирные черные мухи - вездесущие посланцы царства мертвых, порожденные гнилью. Локтях в десяти от трупа сидит мужчина в сером хитоне и плачет, размазывая кулаком грязные слёзы. Подхожу ближе. Всматриваюсь. На лице погибшей ни царапины. На белой тунике нет ни кровяных пятен, ни грязи, ни разрывов, на талии аккуратный черный поясок, на запястьях браслеты. От чего же она умерла? Видимо, заметив моё недоумение, городской лекарь Кортид велит двум рабам перевернуть тело погибшей. Лучше бы им этого не делать: на спине несчастной почерневшая развороченная рана в ореоле огромного кровавого пятна. Я смотрю на зловещее пятно, потом перевожу взгляд на предполагаемого убийцу, возле которого волнуется беспокойный отец. Лицо Ификла пребывает всё в том же гордом спокойствии каменного истукана. Странно... В это время к толпе подъезжает колесница архонта города. Стражники, раздавая направо и налево ощутимые тычки тупыми концами древков, быстро освобождают проезд для начальника. Архонт долго вполголоса говорит о чем-то с командиром стражников. Люди вокруг притихли и вслушиваются, чтобы каким-нибудь словом, долетевшим до их ушей, потешить своё любопытство.
Мы же с лекарем Кортидом продолжаем осматривать рану на спине покойной. Прислужник лекаря, старый раб макает тряпку в кувшин с уксусом и старательно смывает с раны кровь. Лекарь разглядывает ужасную рану и хмурится.
- Подлый удар в спину, - шепчет он, ощупывая длинными пальцами густо красную разорванную плоть, - били копьем снизу вверх. Копьё трехгранное ... Старинное, таких теперь уже не делают...
Архонт подошёл к Ификлу и о чем-то его спросил, молодой атлет молча качает головой, и тут же из толпы раздается громкий крик. Кричит длинноносый горбатый старик с широченными плечами.
- Это он убил девчонку! Я точно знаю!
- Еще один ловец олимпийской славы, - оторвавши взор от раны, смотрит в сторону толпы лекарь. - Это учитель борца Поликрата из Пилоса, кстати сказать, главного соперника нашего подозреваемого Ификла. Недавно они боролись на Немейских играх, там Поликрат проиграл три раза кряду, но сейчас хвастает всем, что одолеет Ификла. Кстати, раб Поликрата первым и обнаружил преступление. Он же и указал на Ификла. ..
Кортид показывает окровавленным пальцем на раба - маленького скорчившегося человечка с лицом испуганной обезьяны. Раб стоит за спиной начальника стражи.
- Он убил девчонку! - уже несколько голосов орут из толпы. - Он! Он! Смерть ему!
- Нет! - кричит, сжимая кулаки, отец подозреваемого в преступлении, сам же подозреваемый неподвижен, словно Горгона обратила его в камень.
Хочу подойти да порасспросить главного свидетеля - раба атлета Поликрата, но тут начинается суматоха. Мужчина, плакавший возле уже остывшего трупа, вскакивает и с воем бросается к Ификлу. В руке воющего страдальца нож! Но стражники не зря едят свой хлеб: дерзкий мужчина обезврежен и связан, хотя и не без некоторого труда.
- Несчастный торговец рыбой Долон, - вздыхает лекарь, кивая на связанного человека. - Это ведь его дочь убили. О, боги, боги... За что же вы его так... Беда за бедой...
Во время суматохи по обезвреживанию несчастного отца, раб, которого я хотел допросить, куда-то исчезает, поэтому иду со своими вопросами к десятнику стражников Терситу. С Терситом мы не раз ходили плечом к плечу в боевые походы и крепко там сдружились. Он всегда готов мне помочь, ему не нужны слова просьбы, достаточно одного моего взгляда. Еле заметным кивком головы Терсит показывает мне на угол лодочной мастерской. И скоро я внимательно слушаю рассказ друга обо всех перипетиях страшного утреннего происшествия.
- Раб Поликрата, по приказанию учителя своего хозяина, следил за Ификлом, - негромко, то и дело, поправляя доспех на левом плече, рассказывает мне десятник. - Прошел слух, будто Ификл собрался купить снадобье силы у какой-то колдуньи, которая живет в горах. Учитель Поликрата очень хотел уличить соперника своего ученика в бесчестии. Скоро раб твердо знал, что Ификл, действительно, ищет снадобье, но не для силы, а для сна. Раб стал следить за молодым атлетом еще пристальней, он ходил за ним теперь неотступно днем и ночью, а вскоре узнал, что Ификл каждый вечер подмешивал в вино отца это самое снадобье для сна. А как только отец засыпал и тьма опускалась на город, Ификл тайной тропой пробирался в женскую половину дома торговца рыбой Долона. Пошел он туда и вчера вечером. Раб проследил за атлетом и устроился в кустах у тропинки ждать, когда тот пойдет обратно домой. Там в кустах раб и уснул. Разбудил его страшный крик, до того страшный, что раб испугался и убежал в лес. Он долго плутал там, а когда выбрался по берегу реки к пристани, тотчас же решил сходить к дому Ификла (он как раз рядом с пристанью стоит) и посмотреть, не пришел ли атлет домой? Ификл любил спать в дворике на свежем воздухе, там его раб и увидел. Раб нашел укромное место недалеко от дома, где жили Ификл с отцом, и прилег скоротать остаток ночи. Как только забрезжил рассвет, он проснулся, пошел через пристань к реке умыться и увидел труп девушки. Раб побежал к хозяину Поликрату и рассказал всё. Учитель Поликрата сразу же стал сзывать народ на пристань. Он так громко и убедительно кричал о виновности Ификла в убийстве, что скоро вся близлежащая округа только об это и говорила. А когда Ификл отказался принародно отвечать на вопросы судьи, уверенных в его виновности стало впятеро больше. Люди не любят гордецов.
Терсит глядит на лодочников, которые смолят новую лодку, хмурится, словно вспоминает что-то еще очень важное, но вспомнить ему сейчас этого важного не суждено. Громкие крики раздаются с пристани. Выбегаем с Терситом из-за лодочной мастерской и видим, как стража уводит Ификла вместе с несчастным Долоном по дороге к городу. Начальник стражи грозит Терситу кулаком. Мой приятель громко вздыхает и мчит со всех ног за удаляющейся процессией, а я иду к лекарю Кортиду, который всё еще стоит над трупом девушки. Подхожу и становлюсь рядом. Я уже почти уверен в невиновности Ификла, ясно, что учитель Поликрата просто решил воспользоваться ситуацией и обесчестить противника своего ученика, но кто же мне поверит на слово? Вряд ли одно моё слово перевесит мысли сотни людей, убежденных в виновности молодого атлета.
- Словно царь Эномай её поразил, - говорит тихо лекарь, поглаживая уже поседевшую бородку.
- Что? - погруженный в свои мысли, не сразу понимаю смысла слов Кортида.
- Ну, это давняя история, - охотно начинает свои разъяснения лекарь, он любит рассказывать разные истории. - Царю Эномаю не хотелось выдавать свою дочь замуж, а женихов, желающих взять её, было, как ласточек на обрывистом речном берегу. - Я, конечно же, знаю эту историю, но Кортида не перебиваю, пусть рассказывает, мне надо подумать. - Вот и сказал Эномай женихам, мол, кто победит в гонке колесниц, тот и возьмет мою дочь в жены. Отдам, дескать, самому достойному. А эти глупцы, не чуя никакого подвоха, охотно согласились. Эномай же, запряг в свою колесницу лучших коней, сказывают, что те кони подарены царю самим богом войны Аресом, и пустился в ту гонку с последнего места. Кони у него были много быстрее всех прочих, царь скоро стал догонять легковерных женихов и убивать их копьём в спину. Именно в спину. Так всех и...
- Это не Эмомай, - прерываю я речь лекаря, - если бы это был он, то копьё бы ударило несчастную сверху вниз или, в крайнем случае, прямо... Здесь же, ты сам говорил, удар был снизу вверх.
- Да, - кивает головой лекарь, - снизу вверх. Что ж это, какой-то пигмей на убийство решился?
- Нет, здесь обошлось и без злобного карлика, - я иду к ступеням, по которым можно спуститься с пристани в старую оливковую рощу. - Её убийца вполне нормального роста, но он бил свою жертву вот с этой ступени.
Смотрю на голову мертвой девушки: от края верхней ступени до головы - пять-шесть локтей. Несчастная, видимо, бежала и успела после удара копья сделать несколько шагов. А потом упала...
- Еще могу точно сказать, что убийца никогда не учился искусству боя копьем, - говорю, спустившемуся с верхней ступени лекарю, а тот удивленно хмурится.
- С чего это ты так решил?
- Первое правило бойца-копьеносца: поразил противника и сразу копьё наизготовку. Копьё всегда должно быть готово к атаке или защите. Нельзя его надолго оставлять даже во вражеском теле. А здесь, после удара, жертва сделала не меньше пяти шагов, с копьём в спине. Обученный даже самым азам военного дела боец такого бы никогда не допустил. Он бы выдернул копьё мгновенно, и девушка упала бы вниз на ступени или вперед лицом...
- Здесь с тобой не поспоришь, - соглашается с моими размышлениями лекарь. - Но, если убийца оставил копье у неё в спине, то почему же она, все-таки, не упала вперед: она должна была упасть не на спину, а на грудь. Так ведь?
- По всей видимости, - я внимательно рассматриваю верхнюю ступень в поисках капель крови, - убийца слаб физически, после удара, когда девушка от неожиданности и боли рванулась вперед, он выпустил копьё из рук, но потом догнал беглянку и решил выдернуть копьё. Выдергивая копьё, он опрокинул умирающую девушку на спину. Сил у смертельно раненой уже не было, вот она от резкого рывка и упала таким образом.
Первые пятнышки крови вижу в двух локтях от края верхней ступени. Потом пятен становится всё больше. Рабы укладывают труп на носилки и уносят его, а мы с Кортидом спускаемся по ступеням в старую оливковую рощу. Я рассказываю лекарю о своем разговоре с десятником стражников, и Кортид с превеликой готовностью обещает помочь мне разгадать эту загадку.
- Я не могу просто так уйти, Разгадыватель, - говорит он, глядя мне в глаза. - Я хочу тебе помочь.
Благодарю Кортида, от помощи только глупцы отказываются.
Лишь одна тропинка ведет от ступеней в заросли. Именно по этой тропинке, полагаем мы, и прибежала несчастная девушка к пристани. И мы шагаем с лекарем во чрево насторожившейся рощи. Роща старая, запущенная: всюду валяются сухие ветки, пучки прошлогодней травы торчат кое-где среди разудалой молодой зелени, узенькая тропинка покрыта плотно примятой серой листвой. Сильно пахнет болотом и гниющей травой. Лучи Гелиоса с превеликим трудом пробивается сквозь густую листву старых деревьев, лишь кое-где яркие пятна света сияют, отражаясь в каплях утренней росы. Мы идем по тропе, но шагов через сто останавливаемся. Тропу переползает большая серая змея с черным замысловатым узором на спине.
- Тут надо держать ухо востро, - шепчет мне Кортид, остановившись всего в паре шагов от шипящего гада. - В этом заброшенном саду на каждом шагу следует ожидать опасности. Сказывают, что сама Ехидна зализывала здесь раны после схватки с Аргусом. Все считали её погибшей, а она пряталась в здешнем болоте. И с тех пор гадов здесь превеликое множество. Страшно дикое место. Редко кто пойдет сюда по доброй воле.
Проводив змею взглядом, мы идем по тропе дальше. Смотрим под ноги и невольно вздрагиваем от каждого шороха.
Скоро мы оказываемся перед воротами старой усадьбы. Может быть, когда-то её называли роскошной и великолепной, но теперь от той роскоши остались лишь две полуразвалившиеся статуи у входа, в которых еще можно узнать свирепого пса Кербера и красавца Аполлона. Уродливые головы статуй будто бы неодобрительно разглядывают нас, а Гелиос поднимается всё выше и выше.
- Так это усадьба Долона, - легонько бьёт себя ладонью по лбу лекарь. - Как же я сразу не догадался, куда ведет эта тропинка? Вот она, забытая богами усадьба. Дед Долона был одним из первых богатеев нашего города, здесь когда-то был огромный ухоженный сад, а потом богини судьбы - мойры отвернулись от некогда славного семейства. Отец нынешнего владельца усадьбы погиб при кораблекрушении, вместе с ним утонуло и множество товаров, которые он хотел продать с большой выгодой для себя. Именно в погоне за той выгодой он набрал денег в долг, но, видимо, чем-то прогневил владыку морей Посейдона, тот и отправил несчастного на высокой морской волне прямо к Аиду в царство мертвых. Боги не любят, когда люди наперёд загадывают свою судьбу. Они насмехаются над такими. Говорят, что торгующий рыбой Долон и сейчас отдает почти все свои доходы, расплачиваясь за старые долги отца. Вон, что с усадьбой теперь стало...
Покосившиеся ворота усадьбы отворяются с протяжным скрипом. Мы входим. Никого. Проходим внутренний дворик, сплошь заросший сорной травой. Опять никого. Останавливаемся на пороге мужской половины. И тут, непонятно откуда, появляются две странные фигуры в серых и драных накидках варварского покроя. Рабы: старик и старуха.
- Хозяина нет, - скрипит раб с уродливым лицом бога лесов Пана, выказывая всем своим видом пренебрежение к незваным гостям. Обезьяньи глаза старика сверкают ядовитой злостью. - И он не велел никого пускать. Уходите.
У меня появляется огромное желание щелкнуть этого уродца по носу, но тут я вижу каменную подставку для хранения копий. Вспыхнувшее любопытство спасает нос старика от знакомства с моими крепкими пальцами. Подставка стоит в углу дворика за телегой со старыми бычьими шкурами и из неё торчат десятка полтора копий наконечниками вверх. Наконечники старые грязные бледно-зеленого цвета. Сразу видно, что чистили их давным-давно. На одном из наконечников с искривленными гранями, том, что несколько темнее прочих, сидят мухи. А я хорошо знаю, что эти рожденные из гнилого мяса таври за десяток стадиев чувствуют остывающую кровь. Вынимаю копьё из подстава и рассматриваю трехгранный наконечник.
- Его вымыли, - усмехается Кортид, забирая из моих рук оружие, - но между граней, всё же осталась свежая кровь. Мух не обманешь. Похоже, что это - то самое копьё, которым сразили девчонку на пристани. Трёхгранное... Старинной работы... И кровь свежая... Во всяком случае, очень похоже.
Я согласно киваю в ответ. Предположение лекаря вполне приемлемо в такой ситуации. Кто-то взял копьё из подстава, нанёс смертельный удар в спину девушки и поставил его обратно. Да... еще вымыл, перед тем как поставить. Если всё так, то у убийцы очень крепкие нервы. Забираю копьё из рук лекаря и внимательно рассматриваю древко. Оно старое, грязно- желтого цвета и кое-где трещинки - напоминание того, что и к дереву рано или поздно приходит старость. Медленно вращаю древко в руках и вижу полоску, тонкую, в пару пальцев длиной, показавшуюся мне ослепительно белой на фоне грязноватой желтизны. Внимательно разглядываю её и слышу голос лекаря из-за спины.
- Ты теперь не разуверился, что убийца из-за своей слабости выпустил копьё из рук сразу после подлого удара, - говорит он мне и показывает еле заметное красное пятнышко на краешке белой полоски. - Может, тут и не в слабости дело?
- Да, - отвечаю я, - здесь есть над чем...
Я не успеваю полностью озвучить свою мысль, потому как старый раб выхватывает у меня из рук копье.
- Я убил этим копьём ягненка, чтоб принести жертву, - орёт он, широко раскрывая рот и показывая мне темные обломки своих зубов.
- Не слушайте его, - теперь старуха набрасывается на дерзкого раба, сильным рывком вырывает копье из его рук, морщится и возвращает оружие мне обратно. - Богиня безумия Атэ давно уж набросила на него своё колдовское покрывало. Не слушайте этого безумца! Не слушайте! Это копьё уж лет десять никто в руки не брал. Никто!
Я всё же хочу допросить этого старика, но чувствую крепкую руку Кортида на своём локте. Оборачиваюсь... На пороге женской половины дома стоит красавица. Её золотые волосы блистают в солнечном свете. Если бы она оказалось в том месте, где пастух Парис дарил яблоко прекраснейшей из женщин, то богиня Афродита могла бы вполне остаться и без желанного подарка. Это жена несчастного хозяина усадьбы.
- Что вам здесь надо? - спрашивает нас прекрасной создание, сходя с каменного возвышения на грязную землю. В руках женщины накидка из тонкого шелка.
- Сегодня ночью убили твою дочь, - говорю, глядя на изумительно красивое лицо хозяйки усадьбы. - Не могла бы ты...
Но женщина не хочет меня слушать, она краснеет, быстро разворачивается и уходит на свою половину.
- Это не моя дочь, - бросает она нам уже с порога. Глаза её блестят, как у рассерженной дикой кошки.
В дворике мы остаемся одни. Рабов тоже простыл след: прячутся где-то в доме, а, может, и в лесу. Если бы я был нанят властями города, то перевернул бы весь дом вверх дном в поисках лукавого раба и в женскую половину вошел бы без раздумий, но сейчас у меня таких полномочий нет.
- А я, кажется, начинаю понимать, - говорю я лекарю, глядя на вход в женскую половину дома, - отчего был так спокоен подозреваемый Ификл. Его совсем не волновала убитая... Может быть, он её и не знал ранее. Не к ней он ходил на женскую половину дома Долона. Не к ней... И не хотел никого выдать, потому и молчит так упорно.
- Вполне возможно, - улыбается лекарь. - Есть на той половине что-то более ценное, чем невинная юность. Ради такой красоты на всё пойти можно... Глядя на таких женщин, начинаешь понимать царевича Париса, который презрел всё, похитив жену царя Менелая - прекрасную Елену. Богиня! Перед такой вряд ли кто устоит... Видно, что атлет понимает толк в красоте... Рабов бы с этой усадьбы надо как следует порасспросить, они всё должны знать, но где их теперь найдешь. И искать бесполезно, только время потеряешь.
Соглашаюсь с Кортидом. Мы уходим из негостеприимной усадьбы и опять вступаем в сень таинственной рощи. Гелиос уже почти добрался до самой высокой точки небосклона.
- Что думаешь дальше делать, Разгадыватель загадок? - спрашивает меня лекарь, шагающий впереди с палкой в руке, которая то и дело бьёт по густой траве. Трава иногда зловеще шелестит.
- Мне надо узнать, почему девушка убежала ночью из дома, - отвечаю своему проводнику. - По этой роще и днем в одиночку ходить небезопасно, а уж ночью... Пойдем спросим Долона, может, он нам что-то важное расскажет.
- Так я тебе и без Долона могу всё рассказать, - смеётся Кортид, а из-под палки его с визгом выскакивает огромная крыса. - Девчонка увидела, чем занимались её мачеха с атлетом и...
- И должна была поднять крик на весь дом, разбудить отца, чтоб тот выгнал хищника из жилища, - подхватываю мысль лекаря, - а она убежала из дома. Почему?
- Не знаю, - вздыхает Кортид, вспугнув небольшую змею светлой окраски.
В здании городской тюрьмы нас поджидает разочарование. Долона там нет.
- Сбежал, - сжимая кулаки, рассказывает нам сердитый стражник. - Как только узнал, что архонт велел его судить за нападение на стражу, сразу прикинулся бедной овечкой, попросил умыться, а потом как сиганул через стену, только его и видели. А сейчас прячется где-нибудь - в подвале одного из храмов. Попадись он мне теперь!
Гелиос плывет уже по самой середине неба и палит оттуда нещадно. От жары трудно дышать. Капли пота катятся по лицу, как колесницы на вражескую фалангу. Кое-где чувствуется запах горячей гнили. Мы с Кортидом садимся в тени возле ласково журчащего ручейка. В тени еще сохраняются остатки утреней прохлады, а вот бледные камни по берегу ручья, кажется, вот-вот засветятся от ниспадающего с небес жара.
- Вот так иногда кажется, что богиня удачи Тюхе сладко улыбается тебе, - вздыхая, сетует на судьбу Кортид, - а потом, мигом отвернется и покажет спину. Как же нам теперь узнать, почему дочь Долона побежала ночью через ту страшную рощу к пристани? Вот он - лабиринта тупик.
- Надо опросить всех знакомых Долона, может, из их рассказа мы почерпнем что-то важное, - решительно встаю я и тут же замираю на месте, потом смотрю на лекаря. - А ты знаешь кого-нибудь из родственников или знакомых Долона?
- Нет, - лекарь жмет плечами. - Я с ним не был близко знаком, потом, он же жил отшельником в своей старой усадьбе. Никогда никого у себя не принимал, и сам никуда почти не выезжал. Только, если по делам... Из дома на склады, что за пристанью, со складов домой. Вот и все его путешествия. Насколько я знаю, общался он только с рыбаками и с торговцами рыбой.
С расспроса торговцев рыбой мы и решаем продолжить поиск истины. Опять идем к пристани. Гелиос уже скатился с середины неба и присматривает путь к краю земли. Духота такаяЈ что скоро кровь закипит. Горячий воздух обжигает лицо. Противная вонь, казалось бы, уже пожрала всю свежесть речной воды. У пристани богиня Тюхе, решив немного скрасить нашу жизнь, сразу посылает нам удачу. Первый же, опрошенный торговец, поведал о том, что интересующий нас Долон провёл всю ночь в его доме.
- Мы вчера с ним вместе заключили очень неплохую сделку с рыбаками вот того причала, - охотно рассказывает нам торговец рыбой, назвавшись Финеем. - Они три дня будут продавать рыбу только нам и никому более. А завтра праздник открытия игр... Вы понимаете, какая нам свалилась удача? Мы сходили в храм, принесли жертву славному Гермесу и решили отпраздновать великолепную сделку. Пошли ко мне да засиделись почти до утра, потом легли спать.... Нас разбудил шум на пристани.
Торговец убегает по своим делам, а мы, вооруженные новым знанием, отходим к портику дома сборщика пошлин и, встав в его тени, начинаем размышлять. Вернее, я размышляю, а мой друг лекарь высказывает вслух свои догадки, которые вырываются из его уст, словно брызги сердитого прибоя.
- Всё, как я и говорил, - горячится Кортид. - Только с той разницей, что когда девчонка застала свою мать с атлетом, отца дома не было... Теперь ты понимаешь, куда она бежала? Она хотела известить отца об измене. А убила её жена Долона!
- Почему ты так решил?
- Во-первых, атлет слишком горд, чтобы бегать по лесу за какой-то девчонкой. Во- вторых, он приходил всегда ночью и, вряд ли знал, где Долон хранит свои старые копья, хозяйка же усадьбы знало это хорошо...
- А я все-таки не верю, - качаю я головой, разглядывая улицу перед пристанью, - чтоб женщина вот так...
- Э, - машет рукой Кортид, - ты бы видел, что они вытворяют на играх, посвященных богине Гере. Я как-то раз посмотрел такие в Афинах. Бегали они там быстрее зайца и копьё метали лучше скифа. Пойдем-ка, мы с тобой еще Финея попытаем насчет жены Долон. Может, она как раз из тех, кто бегает быстро?
Когда мы вступаем с раскаленных каменных ступеней пристани на пыльную дорогу, ведущую к складам рыботорговцев, вдруг вижу того самого старика, заплатившего мне деньги за поиски убийцы несчастной девушки. Отец Ификла бредет к пристани. Окликаю Кортида и кивком головы показываю на старика. Мы идем навстречу несчастному отцу. Страдалец, ссутулившись, низко опустив голову, смотрит только себе под ноги и нас поначалу не замечает. Но, увидев меня, он выпрямляется, в глазах его блеск всё той же - обманщицы-надежды.
- Ты нашёл убийцу? - шепчет он, прикладывая к груди правую руку.
- Нет, - медленно качаю головой, и надежда из его взора уплывает, как испуганная рыба под корягу. Теперь в глазах старика одна лишь тоска.
Старика жалко, но... не знаю, что ему сказать в утешение. Понятно горе отца, а вот сына его не понимаю...
- А почему твой сын с судьей и с архонтом не стал говорить? - сердясь на сына, терзаю душу старца. - Очень гордый? Гордость еще никого до добра не доводила...
- Он не гордый, - сипит старик, утирая глаза ладонью.
- А что же тогда с ним?
- Заикается очень сильно...
- Ну и что с того?
- С детства все насмехались над его заиканием. Много смеялись. И он теперь, опасаясь показаться смешным, никогда не говорит перед людьми. Он, словно каменеет, когда хочет что-то сказать.
- Глупец! - кричу я, почему-то испытывая огромное желание схватить старикашку за плечи и потрясти его как следует. - Он боится людского мнения больше, чем смерти! А что же ты мне сразу это не рассказал?
- Люди сказали, что тебе слов не нужно, они только мешают тебе, - старик утирает ладонью покрасневшие глаза, опускает голову и хочет идти дальше, но я останавливаю его.
- А учитель Поликрата знал о недуге твоего сына?
- Знал, очень даже знал, - хрипит старик и уходит.
- Вот так да, - качает головой Кортид, - прямо, как в басне о безголосом петухе. - Лекарь смотрит на меня и начинает торопливо говорить, словно опасаясь, что я надумаю прервать его повествование. - Один хозяин купил себе безголосого петуха и посадил его в курятник. Узнала об этом лиса и в ту же полакомилась в курятнике цыпленком, прилепила пух цыплячий к клюву петуха, потом разбудила кур да рассказала им, что петух убил цыпленка до предпоследней пушинки. Утром пришел хозяин, куры тут же начали наперебой жаловаться на нового соседа...
- Мы с тобой пошли не по тому пути, - я все-таки перебиваю рассказ лекаря, - приняв страх за гордость. - Именно в этом наша ошибка. Если б мы не сосредоточились на ложном пути, связанным с любовными приключениями атлета Ификла, то нам сразу бы показалось кое-что странным в показаниях раба. Например, его сон в дикой роще, где на каждом шагу ползает какая-нибудь шипящая гадина. И какой крепкий сон: он не услышал, как открывались ворота, как мимо пробегала девушка, как мчался за ней убийца. Этого он ничего не слышал, а вот крик отдаленный его мигом разбудил.
- По-твоему, раб говорил неправду? - хмурится Кортид и жестом предлагает отойти к ближайшим кустам в тень. Он прав: дальше стоять на солнцепеке нет никакой возможности. Уже от жары круги разноцветные в глазах пляшут.
- Или не всю правду, - говорю я, усаживаясь на теплую каменную скамью в густой тени цветущего куста. - Здесь тоже не всё мне понятно. Если он взял копье в усадьбе с той целью, чтобы подозрение пало живущих на там, то для чего он его вымыл, прежде чем вернуть в подстав? И самое непонятное: для чего старик раб кричал, что это он испачкал копье свежей кровью. Когда я подозревал в злодействе хозяйку усадьбы, а я её подозревал, то порыв старика мне был ясен - он хотел выгородить свою госпожу... А, если это не она, то кого же он выгораживал?
Лекарь думает, глядя на бледно-зеленую воду ручья. У него нет ответа на мои вопросы, потому он и молчит.
- И раба теперь искать бесполезно, - продолжаю я размышлять вслух. - Если он участник в этом хитроумном плане, то его уже нет в городе, а, может, и нет на этом свете.
- Тогда пойдем к атлету Поликрату, - решительно встает со скамьи Кортид. - Скажем ему, что мы всё знаем...
- А он рассмеётся нам в лицо, - вздыхаю я и тоже встаю со скамьи. - Пойдем лучше порасспросим торговца Финея о супруге Долона.
- Зачем? Ясно же теперь, что она здесь ни при чем!
- Лишних знаний никогда не бывает, - улыбаюсь я и выхожу из тени на пекло.
Финея мы находим около рыбацкого причала, где торговец с хлыстом в руке следит за погрузкой рыбы в телеги. Один из рабов роняет корзину с рыбой и хлыст торговца со свистом начинает учить провинившегося уму-разуму. И только после завершения этого злого учения мы окликаем торговца.
- Долон никогда не рассказывал о своей жене, - тяжело дышит торговец, и часто утирает мокрый лоб, - а вчера вот что-то разговорился. Сперва всё сетовал, что жена и дочь живут под одной крышей, как кошка с собакой. Всё намекал, что, не прочь бы выдать свою дочь за моего сына. А потом вдруг стал рассказывать о своей женитьбе. Оказывается, свою молодую жену он получил из-за клятвы её отца богам.
- Как так?
- Лет двадцать пять тому назад участвовал её отец в морском сражении. Был он ранен, упал за борт галеры и стал тонуть. И уже на последнем издыхании обратился он к богам, пообещав тому, кто спасёт его из морской пучины, отдать в жёны свою только что народившуюся дочь. И боги сподобили Долона спасти его. Прошли годы, о той клятве спасенный стал забывать. Но стоило ему найти достойного жениха для своей дочери, так сразу посыпались на него беды, как из рога изобилия. До самой крайности разорился человек. И вспомнилась тогда клятва. Отец с дочерью приплывают к нам в город, а Долон незадолго до этого овдовел. Еще один знак богов. Вот так и получил Долон, благодаря богам, красавицу жену. Правда, приданое её - всего два раба: старик со старухой, но у Долона и того не было. И теперь, когда-то первая красавица Пилоса живёт полуразрушенной усадьбе среди проклятой богами рощи...
- Откуда она родом? - переспрашиваю рассказчика.
- Из Пилоса.
Мы переглядываемся с Кортидом. Златокрылая богиня радуги вестница Ирида одновременно одаривает нас одной и той же догадкой. Рабы из Пилоса с усадьбы Долона знакомы с рабом атлета Поликрата, который также родом из Пилоса! Они вполне могли сговориться. Всё становится на свои места. Кортид предлагает сразу же идти к правителю города архонту и рассказать всё, но у меня есть другой план. Мы должны взять этих заговорщиков с поличным. А Гелиос, между тем, уже окрасил дальние горы в темно-красный цвет.
Темно. Лишь бледный свет богини Луны Селены освещает покосившиеся ворота усадьбы Долона. К воротам подходит молодой раб. Осматривается, поднимает с земли камень и начинает им стучать по гладким брёвнам ворот. Никто не открывает. Раб стучит еще раз. Опять за воротами тихо. Опять громкий стук, и только тогда ворота немного приоткрылись, протяжно заскрипев.
- Ты кто? - из темного проёма высовывается лохматая голова старика.
- Меня прислал раб атлета Поликрата Эот, - отвечает молодой раб.
Старик молчит в ответ.
- Он велел вам сейчас же утопить копьё в реке, - продолжает раб. - А то утром здесь будут стражники с обыском.
- Какое копьё?
- Ты знаешь...
- Кто тебя прислал?
- Я же тебе уже сказал...
- Подожди здесь, - бормочет старик и закрывает ворота.
Молодой раб стоит возле входа в усадьбу, переминается с ноги на ногу и озирается. Вдруг! Ворота распахиваются, и два черных силуэта метнулись к рабу, никак не ожидавшему нападения. Сейчас же со всех сторон трещат кусты, и стражники в одно мгновение пленяют нападавших. Это: старик из усадьбы Долона и тот самый "свидетель" - раб атлета Поликрата. Я быстро осматриваю ладони "свидетеля" и нахожу там чуть воспалившийся след от глубокой занозы. Теперь мне становится всё ясно.
Поздней ночью злодеев допрашивает сам архонт. Злоумышленники сознаются сразу, без препирательств. Да, дочь Долона убил именно раб Поликрата. Он, действительно, несколько дней следил за Ификлом, желая узнать какую-нибудь тайну могучего богатыря, но у того никаких тайн не было. Он только и делал, что каждый день с утра до ночи упорно тренировался.
- Только мой хозяин здесь не причем, - почти через каждое слово, повторяет кающийся раб. - Это я всё сам. Мне очень хотелось, чтобы мой хозяин победил играх. Очень хотелось. Вот я всё это придумал. Сам. Только сам.
Отчаявшись найти порочащую атлета тайну, раб решается на преступление. Здесь в Олимпии он встретил своих родственников из Пилоса, которые взялись помочь в этом злодействе. Уж очень им дочь хозяина не по нраву была. И как раз, на их счастье, торговец Долон остался ночевать в городе. Когда стемнело, убийца пришел в усадьбу и сказал, что его, якобы, послал Долон за своей дочерью. Долон давно хотел сговориться насчет свадьбы дочери с сыном торговца Финея. Дочь подумала, что в эту ночь и состоится сватовство. Она оделась в лучшую тунику, украсила запястья браслетами и охотно пошла с рабом, который попросил дать ему копьё для защиты от диких хищников. Но не хищники той ночью были целью его копья...
Ранним утром с первым лучом света началась олимпийская клятва атлетов. Ификл и Поликрат стояли плечом к плечу и, приложив ладонь к сердцу, клялись честно вести себя на состязаниях. Все смотрели на статую Зевса Громовержца, и только учитель атлета Поликрата никак не мог поднять вверх глаза...
Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.