Ад-6-3: Сладко пел соловей...
Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
"Ароматной весной
Повстречался я с ней.
Расцветали цветы,
Сладко пел..."
Публика в зале была очарована темнокожим тенором, блеском его шоколадной кожи и странным заграничным акцентом. Замначальника милиции Белоконь восторга зрителей не разделял. "Митенька, ни к чему тебе эти фортепианы, - не раз говорила ему тетушка. - Тебе же медведь на ухо наступил". Как это было давно! Пять... нет, шесть лет тому назад...
На концерт в ТРАМ* Митя попал случайно. Его товарищ и подчиненный Петрищев пристал, пойдем, да пойдем, для милиции бесплатно, вот он и пошел за компанию. Семен Петрищев - человек со всех сторон героический. Он и на Империалистической успел повоевать, и на Деникинском фронте, но в вопросе своей сердечной привязанности стойкости не проявлял, хотя в театр теперь ходил регулярно. Маша Малиновская, его знакомая девушка, работала костюмершей, что и объясняло интерес товарища к новому пролетарскому искусству.
Нынче постановка была особенная, с гастролями выступал дуэт "Черный и Белый соловьи", как было указано на афише у входа под кумачовым транспарантом с белыми буквами: "Вырвем театр из рук буржуазии!"
Зал театра, бывшего синематографа "Конгресс", в котором и сейчас по субботам давали фильму, был переполнен. Все полсотни мест были заняты, у стен и в проходах тоже стояли зрители: мужики в засаленных тужурках - рабочие из депо, грузчики с угольных складов, не слишком отличающиеся от певца цветом лиц, учитель технических курсов в пенсне со старорежимной бородкой, бабы и барышни всех возрастов, пацаны в драных картузах, невесть как проскользнувшие мимо билетера. За этими пацанами Белоконь, конечно, старался приглядывать, хотя из третьего ряда делать это было не слишком удобно. Удобней было смотреть на сцену и немного заглядывать за кулису, потому как их с Семеном стулья стояли с краю.
За кулисой как раз вертелся второй соловей, "белый", одетый в белую же фрачную пару. Он оценивающе выглядывал в зал и морщился во время отдельных пассажей чернокожего тенора, видимо, недовольный его произношением.
"Так к чему мне страдат,
Для чего же мне жит,
Кол ее злой судбой
Не дано мне люби-и-ит..."
Приложив ладони в белых перчатках к тому месту, где должно биться страдающее сердце, темнокожий "соловей" закатил глаза и завершил романс на высокой ноте.
Зал захлестнуло овациями. Митя поддался общему порыву и, сунув пальцы в рот, свистнул на кавалеристский манер, как умели все мальчишки на его улице. Стоило на сцену выбежать Маше, и лицо Семена осветилось радостной улыбкой. Девушка ловко собрала с пола букеты, брошенные из зала, и скрылась вместе с иностранным певцом за кулисами.
Петрищев нахмурился.
Когда на сцену вышел конферансье, по совместительству директор гастролирующего дуэта, и объявил антракт, зрители повставали с мест и потянулись на свежий воздух, доставая из карманов кисеты и неодобрительно поглядывая на афишу, от которой уже успели оторвать заметную часть с нарисованным портретом "чёрного соловья". Митя покачал головой.
- Знаешь, Семен, при социализме сознательное человечество должно будет отказаться от курения.
- Это ещё почему? - вяло возразил Петрищев, погруженный в свои мысли. Хоть Дмитрий Валерианович Белоконь и был его начальником, Семен нередко имел свое собственное мнение, и не только по вопросам общественного устройства в предполагаемом будущем.
- Потому что табак колонисты привезли из Америки, поработив тамошних индейцев. И доктор Брянцев говорит, что курение засоряет легкие.
- Доктор Брянцев - бывший буржуй. Он до революции лечебницу содержал, в которой таких же буржуев водой лечил. Он бы еще их водкой... - Семен, не договорив, устремил взгляд за кулисы, туда, где давеча стоял "белый" соловей и, пробормотав, - я сейчас - рысью направился наперекор толпе, к сцене.
Митя только усмехнулся. Можно было остаться на месте, по причине того, что привычки к курению он не имел, а можно было и в самом деле выйти на свежий воздух, но замначальника милиции не успел решить эту дилемму, ибо совершенно неожиданно раздался звук выстрела, а затем - второй.
Выхватывая из кармана по обыкновению цепляющийся курком "наган", Белоконь завертел головой, а потом вскочил на стул, пытаясь оценить ситуацию. "Всем оставаться на местах!" Его крик не возымел никакого действия.
Впрочем, быстро выяснилось, что стреляли не в зале, а за кулисами. Там уже находился Семен, загораживая собой распахнутую дверь одной из гримуборных. Из комнаты явственно тянуло запахом сгоревшего пороха.
Митя заглянул в дверной проем. В центре помещения на спине, раскинув руки, лежал темнокожий тенор. На белой рубашке в области сердца расцветало кровавое пятно. Перед убитым на коленях стояла девушка и рыдала. Повсюду были разбросаны предметы одежды, головные уборы и другие сопутствующие артистической жизни вещицы.
Белоконь откашлялся и строго глянул на Семена.
- Товарищ Петрищев, вызовите наряд! - отдал он приказ. - И за доктором Брянцевым в городскую больницу тоже пошли кого-нибудь, - добавил Митя уже неофициальным тоном.
Стараясь держать марку, Белоконь нахмурился. Раз пролетарское государство поручило ему ловить преступников, здесь уж, будь добр, лови. Только поди сперва разберись, кто они, эти преступники.
Чтобы понять, что темнокожий тенор мертв, никакой доктор не был нужен. Кажется, обе пули попали прямо в сердце. Что, в общем-то, неудивительно, комната крохотная, значит, стреляли почти в упор. Глаза мертвого артиста сохранили удивленное выражение, а губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать. Белые перчатки вблизи оказались не такими уж белыми - ладони были измазаны чем-то чёрным.
- Так, товарищи, кто и какое имеет отношение к убитому? Вы директор, а вы, значит...
- Это товарищ Крашенинников, партнер мсье Поля, - заговорил директор под строгим взглядом начальника милиции.
Митя достал блокнот и карандаш и перевел взгляд на предмет страсти своего друга.
- А вы, гражданочка?
- Это Мария Николаевна Малиновская, наша костюмерша, - представил девушку директор-конферансье.
Митя снова нахмурился, потому что поймал себя на том, что зареванную девицу ему почему-то жалко.
- Гражданочка, расскажите, как было дело. И перестаньте плакать. Сейчас не до того... - Голос у Мити дрогнул.
С этими барышнями не поймешь, как обращаться, вроде свидетельница на месте преступления, а все-таки слабый пол. Декоративный, как писал Оскар Уайльд в романе, который Мите довелось читать в юности.
Гражданочка всхлипнула и рассказала, что месье Поль переодевался ко второму акту, а когда был готов, в приоткрытой двери гримуборной показалась рука с револьвером и выстрелила два раза, а мсье Поль упал, и вот...
Из глаз свидетельницы снова полились слезы.
- И вы не заметили, чья это была рука? Мужская, женская? Какая одежда?
Малиновская похлопала глазами.
- Темно в коридоре. Лампа еле-еле горит, - оправдывалась костюмерша.
- Керосиновая?
- Нет, электрическая.
- А отчего тогда керосином воняет? - Митя не знал, о чем еще спросить свидетельницу, которая и разглядеть-то толком ничего не сумела.
- Извиняюсь, это не здесь, это из другого помещения, - влез в разговор лысоватый кряжистый гражданин, показавшийся из-за спины директора. - Я, извиняюсь, заведующий хозяйством. Ложкин Платон Казимирович. Электричество, знаете, оно бывает, что и нет его. А керосин... Это госпо... товарищ Крашенинников постарался. Он, видите ли, лампу у себя в комнате уронил. Стекло, значит, вдребезги. А знаете, сколько нынче стекло на керосиновую лампу стоит?
- Я ведь уже принес свои извинения. - "Белый соловей" скривился, будто от съеденного лимона.
- Пожар решили устроить? - не унимался завхоз.
- Потому что покоя нигде нет, - невпопад возразил Крашенинников. - Я даже распеться не могу. Голос разогреть. Бегаю из одной гримерки в другую...
Митя попросил уточнить артиста, где все-таки он находился, когда все произошло с мсье Полем. Крашенинников заявил, что был вынужден перейти из своей гримерной в соседнее помещение, в котором ничего кроме матраса нету. А все потому, что Поль с Малиновской устроили громкий скандал, и мешали ему сосредоточиться.
Маша задрожала от его слов как пламя керосиновой лампы, которую "белый соловей" так неосторожно лишил стекла.
- Месье Поль испачкал свои единственные перчатки и обвинил в этом меня. Но клянусь, я ничего не портила. - Девушка снова была готова разрыдаться.
"Где Семена носит?!" - в отчаянии подумал Митя, и тут же послышался топот сапог. Поверх голов собравшихся у гримуборной замаячила буденовка Петрищева.
Доктора Семен не застал, но с этим можно было и подождать, а сейчас следовало опросить свидетелей, да не так, как это вышло с Малиновской, а по отдельности.
- Товарищ Ложкин, сколько у вас помещений за сценой? - уточнил замначальника милиции, строго глянув на потеющего завхоза.
- Четыре. Две гримуборные и две комнаты для общих нужд. - На этих словах глаза завхоза отчего-то забегали.
- Ладно, Семен, забирай всех, и идите в зал. Под твою ответственность. Разговоры меж собой не вести. Я тут осмотрюсь, а потом займусь свидетелями как положено, под протокол.
Осмотр помещений на удивление принес результаты, и неплохие. В гримерке "белого соловья" действительно витали керосиновые пары, но главное, в ящике туалетного столика нашелся небольшой двуствольный пистолет. Ремингтон Дабл Дерринжер - после недолгого изучения констатировал Митя. С видом знатока Белоконь понюхал двуствольную дамскую игрушку. Пахло горелым порохом.
В остальных комнатах ничего такого найти не удалось. Ну, не удалось, и не удалось. Митя вышел на сцену, подошел к самому краю, присел и, свесив ноги, улыбнулся своим товарищам, свидетелям и, возможно, даже убийце.
К Белоконю решительно подошел директор.
- Товарищ начальник, что же такое получается? Ведь убили же... Месье Поль, конечно, был любителем... Вы же видели, как публика его принимала. В прошлом месяце поклонница перстень с пальца сняла и прямо на сцене вручила, супруг скандалить приходил, но чтобы убивать... Как же так?
Митя, не говоря ни слова, вытащил из кармана найденный пистолет и предъявил зрителям. Глупо, конечно, вышло, но если разобраться, победило мальчишеское желание похвастать. И эффект такая демонстрация произвела поразительный.
- Где вы его нашли? - отшатнулся от улики директор.
- В гримерке гражданина Крашенинникова, - объявил Белоконь.
Директор схватился за голову, а Малиновская смотрела так, будто видела в руках Мити не пистолет, а живую гадюку.
- Но... Но... - лепетал "белый соловей".
- Встаньте, гражданин Крашенинников. В вашей гримуборной найдено орудие преступления. Вы подозреваетесь в убийстве иностранного гражданина, и я должен вас арестовать.
Директор дуэта пришел в себя и стал убеждать замначальника милиции, что никогда раньше не видел у Крашенинникова оружия.
- С таким пистолетом только профурсетки и карточные шулеры, а Крашенинников певец, талант, не может такого быть, это какое-то недоразумение, товарищ Белоконь!
Митя замешкался под напором директора, однако, отыскав глазами Семена, собрался отдать распоряжение об аресте тенора.
На Петрищеве же не было лица. Он вдруг закрыл глаза, а когда открыл, сделал шаг вперед и сказал:
- Мой Ремингтон. Трофейный. У германца одного взял. На память.
Ночью Митя все думал и думал. Даже домой не пошел. Так и уснул в комнате, где они с Семеном работали. На стульях, под шинелью.
Не сходилось у Мити. Вернее, слишком хорошо сходилось. Ну, не мог он поверить. Семен - не контра, не буржуй какой, чтобы из ревности... А если бы и случилось такое, то не стал бы он пистолет этому "белому" подбрасывать. Явился бы к своим товарищам и так прямо и сказал... Но он же так и сказал! Ерунда какая-то.
Вот с этими сомнениями и пришел товарищ замначальника милиции утром в арестное место к своему... К кому? Кто теперь ему Семен Петрищев?
Семен не спал. Волосы сбились, круги под глазами налипли.
- Эх, Семён, Семён... Как же ты? Зачем? - Митя не знал, что говорить. И молчать тоже глупо. Зачем он пришел?
- Вот так, Митя. Так уж оно случилось... Мой пистолет, я и виноват.
Белоконь повертел головой, расстегнул ворот рубахи.
- Семен, ты мне скажи, почему ты на такое решился? Вон сколько девушек. Найдутся другие...
- Ты на Машу не говори худого, - вздохнул Семен. - Я попросить тебя хочу, как товарища. Знаю, не положено, но привези ты ее сюда. Мне бы ей два слова сказать, а далее, как говорится, буду готов ответить по всей строгости.
Жила гражданка Малиновская на другом конце города. Митя ехал на извозчике, а как иначе, не провожать же пешком свидетельницу на виду у всех. Глядишь, еще разговоры пойдут.
Извозчик ехал долго, и все косился на молодого замначальника милиции, но с разговорами приставать поостерегся.
Большой дом на окраине встретил Митю парой тускло светящихся окон. Малиновская жила на втором этаже. Дверь Мите открыла старушка, хозяйка квартиры. На вопрос, дома ли девушка, закряхтела, что ничего не знает, а когда Митя представился, поинтересовалась, не жених ли он ей.
Митя даже покраснел от ее вопроса. Уж он то в женихах точно не ходит. Пока всех бандитов не перебьет, никаких буржуазных чувств в его голове не будет, это он для себя решил твердо. Вон какие неприятности от них случаются.
- Попутала я, - махнула рукой хозяйка. - Жених еёный тоже из милиции, но не ты, - шамкала беззубым ртом старушка. - К ней еще черный раз приходил. Как есть черт. И одёжа у него черная. Испугал до смерти. Думала по мою душу с того света.
"Вот ведь люди", - Мите вдруг стало противно. - "Только сбросили оковы царизма, а они подлостью своей хорошего человека погубить хотят. Но каков же этот мсье Поль! А еще из угнетенных народов..."
- ...Водички попить вышла, - сплетничала бабка. - Темно было. Смотрю, стоит у двери, ключом скребет. Кто такой? А чернявый дверь открыл и говорит: "Мария Николаевна Малиновская в комнате ждать велели". И за дверь - раз, и шмыгнул. Ключом, вишь ты, дверь сам открыл. А мне то что, она за комнату исправно платит... Напугал, отродясь таких не видела.
- Когда он приходил, бабушка?
- Как раз праздник был. Два дни тому. Во дворе все песни эти... новые пели.
Малиновскую Митя нашел в фабричной столовой. Пахло кислыми щами и горелым луком. Он и сам был не прочь корочку хлеба в рот положить, но раз другу обещал, выполняй.
Живот громко урчал, когда назад ехали. Неудобно получилось.
Зато Митя узнал у Малиновской, что девушка училась в гимназии, а шитью - уже потом, у мачехи. После смерти папеньки они с мачехой разъехались, Маша Малиновская устроилась работать швеей на фабрику, а в театр костюмершей пошла, потому что больше платят. Иногда мукой или картошкой.
По всему выходит, что Маша простая девушка, думал Митя. Только вот ухажеров у нее многовато. Простая, ага, но в гимназиях-то училась. С другой стороны, он тоже почти что закончил реальное училище. Сейчас не старые времена, когда из рабочих дороги дальше нет. Нынче каждый себе дело выбрать может. Если ты за пролетарскую революцию, так и быть тебе пролетарием, а ежели из крестьян, но таких же крестьян эксплуатируешь, стало быть, встал на сторону империалистов...
Митя тряхнул головой. Однако, как-то нехорошо выходит. И Петрищев попался в сети барышни, и артист убитый... Обычная девушка эта Маша Малиновская, разве что хорошенькая. Даже очень. И все-равно своего товарища Митя не понимал.
Семён, когда Машу увидел, просиял весь. Она тоже обрадовалась, только плакать начала и вопросы сквозь слёзы задавать, зачем, мол, Семён, вы это сделали.
- Не мог я по-другому, Машенька. Не мог. Ты только молчи, молчи и не сердись на меня, - расчувствовался Петрищев.
Маша же сквозь слезы стала твердить, что она ни в чем не виновата, и не делала ничего такого, из-за чего ей было бы стыдно.
Мите стало неловко. Не должен он при этом присутствовать. Это ведь его не касается. Или касается? Обманывает же его товарища барышня! Зачем она врет о своих чувствах, когда к ней иностранный артист в гости приходил?
Провожая Малиновскую к выходу, Белоконь спросил девушку, где она была вечером накануне убийства. Маша, ничуть не смутившись, ответила, что гуляла с Семёном на городском празднике.
Все правильно, День Парижской коммуны был, прикинул Митя. И Семен говорил, что они с Машей в парк собирались.
Маша все рассказывала и рассказывала, казалось, она изо всех сил хочет вернуть тот день, когда мсье Поль был жив, а Семен не сидел в тесной камере и гулял с ней по городу. О ком она больше переживает, о несчастном мсье Поле, или о Семене?
- И долго вы гуляли? - строго спросил Митя девушку.
- Как уж вышло... Когда Семен меня провожал, я поняла, что ключ от комнаты потеряла. Пришлось в театр возвращаться, хотела там заночевать, но ключ нашелся в гримуборной, на полу.
В театр Белоконь приехал с шиком, на исполкомовском авто. Знакомый шофер подвез, хорошо по пути было. Афишу с соловьями уже сняли, а на ее место Ложкин прилаживал другую, о скорой премьере поэтической драмы "Дело о преступлениях контрреволюции".
Увидав милицейского начальника, завхоз стал разглаживать только что наклеенную афишу с таким важным видом, словно сам придумал театральную постановку.
Митя кивнул завхозу на дверь и произнёс официальным тоном:
- Пройдемте, товарищ Ложкин. - Завхоз сник, а несколько зевак перед новой афишей тут же позабыли о премьере и с любопытством стали разглядывать понурившегося завхоза.
- К-куда, п-пройдемте? - промямлил Ложкин.
- Да хоть бы в ваш кабинет.
Кабинетом завхозу служила каморка под лестницей. Достав связку ключей, товарищ Ложкин безошибочно определил нужный, щелкнул пружиной большого навесного замка, но в последний момент обернулся к Мите и предложил:
- Лучше бы в зрительском зале... У меня и присесть негде.
- Ничего, мы недолго, - ободрил завхоза Белоконь и совсем не по-милицейски улыбнулся.
Товарищ Ложкин вздохнул и отворил дверь.
Присесть в помещении у завхоза было на что. За письменным столом стоял отличный мягкий стул, а под вешалкой - табурет. А вот на вешалке... На вешалке висел черный костюм, отчего-то показавшийся Мите очень знакомым. Точно! Это был фрак "черного соловья".
- Вы не подумайте худого, товарищ начальник, - проследив за взглядом Белоконя, затараторил завхоз. - Это же я не себе... Это же театральный реквизит. Нынче таких не найти. И суконце заграничное... Когда из мертвецкой за покойничком приехали, я сам его снял с месье Поля. В морге-то он ему не нужен. А санитарам что в руки попало, считай пропало. На самогон сменяют, и все - нету фрака. И если хотите знать, я прежде чем себе... То есть для нужд нашего театра, я у Крашенинникова спросил, не хочет ли он такую хорошую вещь на память оставить, но тот так кричал, так кричал. - Завхоз перевел дух и промокнул платочком вспотевшую лысину. - Ежели проезжим артистам без надобности, то нашим очень даже сгодиться. Всего-то кровь на подкладе почистить, и как новый будет.
"Вот же гусь! Пережиток мещанский", - думал Белоконь, разглядывая фрак убитого тенора. Крови на сукне действительно было немного. И без дырок обошлось, пули аккурат в манишку попали. А вот жирные пятна на воротнике... Митя принюхался и осторожно провёл пальцем по вороту - на коже остался черный след.
Завхоз продолжал оправдываться, незаметно перейдя со своей рачительной, но бескорыстной личности, на других:
- А если вы, товарищ начальник, думаете, что них там, у "соловьев", меж собой все по справедливости было, - шептал Ложкин, - так неправда ваша. Крашенинников напарника неучем и каким-то дилектантом называл, а месье Поль хвалился, что и без всяких университетов может любую мамзель заполучить. Раз Крашенинников не выдержал и обозвал его необразованной макакой. Месье Поль даже побелел, я сам видел. Прибежала Малиновская, стала их успокаивать, ахать и охать, на свою чувствительность давить, а сама-то в саквояжике с нитками револьвер носит... Носила.
- Пистолет, - машинально поправил завхоза Белоконь.
- Пусть, - согласился Ложкин. - Мы люди мирные, не разбираемся.
- Тот самый пистолет, который я у Крашенинникова нашел? И что, каждый день с собой носит?
- Да-да, товарищ начальник, тот. Очень похожий. А что каждый день - не скажу. Только раз я у ней пистолетик видел.
В мрачной задумчивости Белоконь кивнул завхозу, поднялся с табурета и вышел. День клонился к закату, в театре слышались голоса, кто-то на сцене стучал молотком. Вдруг молоток стих, зато чьи-то торопливые каблучки...
В коридоре показалась Малиновская и, увидев Белоконя, бросилась прямо к нему. На лице барышни читались самые отчаянные чувства.
- Товарищ начальник! Арестуйте меня! Это все я. Семен ни в чем не виноват!
- Как же вы? - опешил Белоконь. - А рука?
- Какая рука? - удивилась Малиновская.
- Рука с пистолетом, - напомнил Белоконь.
- Ах, это... Я все придумала. И руку тоже. Это мой пистолет. Мсье Поль ко мне приставать надумали, вот я его и... Отпустите Семена. Он ни при чем!
- Зачем же вы, Мария Николаевна, в заблуждение милицию вводите? Это же Петрищева пистолет?
- Нет! Он мне его подарил. Сказал, пока всех бандитов советская власть не пересажает, красивых девушек надо защищать.
И часто ли Мария Николаевна носила с собой оружие, уточнил Митя. И получил ответ, что не часто, всего-то пару раз, когда очень поздно домой приходилось возвращаться. После спектакля. В остальное время пистолет лежал дома, в шкафу. На вопрос о том, кто еще знал о пистолете, Малиновская предположила, что, наверное, все - раз знает завхоз, то и весь театр.
- Если вы сейчас заняты, я сама в милицию пойду, - решительно предложила Малиновская.
- Не нужно, - покачал головой Белоконь. - Лучше скажите, где Крашенинников?
"Белый соловей" нашелся в своей гримуборной. Запах керосина почти выветрился, у порога стоял большой фанерный чемодан. Малиновская поздоровалась, а Белоконь сказал:
- Я должен вас задержать, гражданин Крашенинников.
- Надеюсь, ненадолго? - Артист поправил галстук и достал обувную щетку. Впрочем, туфли его сверкали и так.
- Когда убили мсье Поля, вину взял на себя мой товарищ, Семен Петрищев. Я не мог в это поверить. Семен последнюю рубашку отдаст... Но чтобы из ревности человека... - начал вдруг рассказывать Белоконь.
- Но, позвольте, - возразил ему Крашенинников.
- Не перебивайте меня, - строго посмотрел на "соловья" Митя. - Оказалось, что мсье Поль крутил романы направо и налево. Хозяйка квартиры, где гражданка Малиновская снимает комнату, рассказала, что к ней заходил темнокожий человек. И что у него был ключ от комнаты девушки. Это мог быть только мсье Поль, в городе нет других негритянских граждан.
- Что вы такое... - на этот раз перебить замначальника милиции попыталась уже Малиновская.
Белоконь погрозил пальцем и ей.
- Однако, гражданка Малиновская весь вечер провела с Семеном. Еще и ключ от квартиры потеряла. Кто же тогда приходил к ней домой? - Митя выдержал паузу и перевел взгляд с Крашенинникова на Машу и обратно. - Когда я обнаружил жирные пятна на фраке мсье Поля, то не мог понять, откуда они взялись. Но потом я узнал, что в квартире гражданки Малиновской хранился пистолет, похожий на тот, из которого застрелили артиста. Могла Мария Николаевна застрелить мсье Поля в пылу ссоры или ревности? Это значило бы, что у них с артистом был роман.
Малиновская схватилась за голову и шумно вздохнула.
- Я думала, что это Семен убил мсье Поля!
- Нет, - Митя мотнул головой.- Преступник не знал, что Семен заступится за вас и возьмет вину на себя. А чей был пистолет, в театре знали все. Верно? - Белоконь вопросительно взглянул на Крашенинникова.
Тот поджал губы.
- Тогда получается... - У Маши задрожал подбородок.
- Получается, Семен решил, что мсье Поль был груб с вами, Мария Николаевна, а вы, защищаясь, его убили. Только это не так.
- А как? - севшим голосом спросил Крашенинников.
- Раз вы, гражданка Малиновская, брали с собой пистолет очень редко, преступник не мог рассчитывать на удачу. Ему пришлось навестить вашу квартиру, чтобы завладеть оружием. Еще преступник не мог рассчитать, что на чёрном фраке останутся пятна. От гуталина. Поэтому, когда месье Поль переодевался перед вторым отделением концерта, он испачкал белые перчатки.
- Какой гуталин? - удивилась барышня. - Значит, те черные пятна на перчатках...
- Верно. Вы спросите, с какой стати преступнику пачкать фрак гуталином? Это случилось по неосторожности. Убийца, тогда еще только будущий убийца, надев фрак и измазав лицо гуталином, очень легко превратился в мсье Поля. В таком обличии он пробрался к вам в комнату, гражданка Малиновская, перед этим вытащив ключ из вашей сумочки. Вот только с гуталином морока получилась... Гражданин Крашенинников, это же сколько керосину вам пришлось извести, пока вы лицо оттирали?
- Какая чушь! - "Белый соловей" побелел безо всякой пудры. - С какой стати мне убивать моего друга?
- Друга? - Белоконь усмехнулся. - Вы считали его выскочкой и неучем. Вы завидовали ему, его успеху у женщин, и в то же время были возмущены его бездарностью. Пойдемте, Крашенинников. Нет, чемодан оставьте здесь или отдайте вашему директору, а то с гражданина Ложкина станется и ваш фрак к себе в реквизит определить.
------------
* ТРАМ - Театр Рабочей Молодёжи.
Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.