Я всегда знала, что этот день наступит. Дверь приоткрыта, замок не сломан, в квартире -- ералаш.
Вы спросите, откуда я знала? Отвечу. Карма... У меня такая карма. Со мной всегда случается то, что для большинства людей -- нечто исключительное. Я родилась в пятницу тринадцатого, акушерка сломала мне ключицу и уронила в лоток для медицинских инструментов. На первом же уроке физкультуры в школе я запуталась в скакалке и шлёпнулась в лужу, за что стала называться сначала Скакалкой-спотыкалкой. Потом это прозвище неоднократно трансформировалось и уже у самого выпуска превратилось в Тыкалку. Причём с ударением на первом слоге.
Какая-то неведомая сила заставила меня всё-таки подчиниться зову крови и поступить на биологический факультет университета, а теперь -- заниматься беспозвоночными животными. Для несведущих сообщаю, что сюда смело относим и тараканов, и червей, и пиявок. Небольшим составом эта братия проживает в моей квартире. Ну... Только те из них, на которых у меня нет аллергии. На чешуекрылых реагирую неоднозначно: порой опухаю лицом, но чаще -- руками.
Я тут недавно читала на доске объявлений, что некто доктор Хейфец весьма нетрадиционно, но результативно исцелят от аллергии. И только нахлобучила очки для чтения, как чёртова доска объявлений сдалась домогательству бесстыжего ветра и рухнула, накрыв меня полностью... Некоторое время я ещё боролась с недвижимостью на себе, но когда силы стали покидать тщедушное тело, я покорилась судьбе.
Не знаю, сколько бы пришлось быть придавленной к плавящейся асфальтовой массе, только сосед Петька -- парнишка лет шестнадцати извлёк меня оттуда, заметив торчащие из-под щита тощие щиколотки.
-- Луиза! Кошечка моя! Ты где? Дружочек...
Я точно слышала, что она завывает где-то в спальне. Но где? Там выворочены все ящики комода, на полу -- кучи тряпья. Они никогда не возлежали столь живописно. Я всегда старалась придать им некую геометрию, упорядоченность.
-- Луиза... Лууу... -- прейдя на шёпот, я попыталась настроить слух. Кошку было жалко.
Луиза положила начало коллекции живности. Она пришла к моей квартире не одна, а с целым выводком беспозвоночных в шкуре. И была так непосредственна... Когда в ответ на заунывно-хриплое "мааау" я открыла входную дверь, она протиснулась в щель и сразу поскакала на кухню. Там, совершенно сорвав свой голос и вскружив мне голову энергичным перемещением вокруг кухонного стола, она добилась приглашения на ужин, затем -- на ночлег... И вот уже довольно давно Лу арендует некоторые полюбившиеся места моего жилища.
Она материализовалась как джинн из кувшина, с трудом протискивая заметно раздобревшее за последние годы полосатое тело из керамической напольной вазы. Ваза предательски пошатнулась, накренилась и в довершение ко всеобщему разгрому, стукнувшись о спинку кровати, рассыпалась на кусочки. Луиза взвыла и шарахнулась в сторону.
...Я проверила содержимое банок и аквариумов. Их грабители не тронули. Включила компьютер. Он работал. Хороший компьютер. Почему его не взяли? А что взяли-то? Я огляделась по сторонам. Что тут вообще кроме компа можно взять? Телевизор? Отстой... Ошибочка, должно быть, вышла, господа грабители. Стало как-то даже жаль бедолаг.
Проверила почтовый ящик. Стукнула Аллочке по "аське", рассказала об ограблении. Она посоветовала вызвать милицию.
"Зачем? Ведь ничего ж не взяли".
"Ты сума сошла! В твоей квартире были преступники! Они могут вернуться! Может, им не твой хлам был нужен, а ты!!!"
"Я? Шутишь, да?"
"Ну, как хочешь. А ты всё проверила? Деньги, драгоценности?"
"Если ты имеешь ввиду жужелиц, то они целы!" Я психанула и отключилась.
Аллочка не намного нормальнее меня. Тоже похожа на чучело с хвостиком. У меня -- косички, у неё -- хвостик. У меня -- очки, у неё -- линзы. Только она в них совсем ничего не видит. И глаза всё время как у больного персидского кота.
И чего это я на неё наехала? Она ведь хотела, как лучше. Надо вызвать милицию.
* * *
Развлечений хватило на весь вечер и далеко за полночь. Сначала меня опрашивали, потом перебирали вещи. Пришлось многое пояснять. Какой-то милиционер, у меня плохая память на фамилии, всё время говорил: "Поясните..." Я поясняла. Почему жуки роют норы, зачем мне черви в банке, и, наконец, что могло интересовать грабителей в моей квартире? Да... Ещё спрашивал про ключ от квартиры. Советовал поменять замок.
Я и сама догадалась, что надо менять. И, правда, кто мог взять ключ от моей квартиры? Главное, где?
Аллочка вмешалась в события вечера активно и неожиданно для милиционеров. Они сначала решили, что хозяйка квартиры -- именно она, потом заинтересовались её предположениями относительно того, что целью грабителей была я, а не мой жалкий скарб... И, наконец, абсолютно потеряли надежду избавиться от назойливой вертихвостки, которую невозможно ни заткнуть, ни выслушать до конца.
Когда протоколы были составлены и подписи стояли на своих местах, люди в милицейской форме засобирались. Я была впервые счастлива за весь долгий и хлопотный вечер. Если бы ещё Аллочка согласилась уехать вместе с ними, я бы просто воспарила душой. Но она осталась...
-- Ты думаешь, я не понимаю? Конечно, тебе нельзя оставаться сейчас одной. Да и вообще... Грабители ведь могут вернуться.
...Я бросила пиццу в микроволновку и включила чайник. Аллочка сидела на кухне и всем своим видом выказывала участие.
-- Знаешь, я ведь могу вообще пожить у тебя первое время, чтобы тебе не было так страшно.
-- Да мне не страшно, Аллочка.
-- Не понимаю. Я бы так не смогла. Слушай, Марусь, а что всё-таки они могли искать?
-- Заткнись, Аллка! Не зли меня!
Аллочка отхлебнула из чашки и обиженно уставилась на экран беззвучно меняющего картинки телевизора. Я включила звук и с наслаждением стала поглощать горячую, пузырящуюся сыром пиццу.
-- Не понимаю, как ты можешь есть эту гадость...
Аллочка -- вегетарианка. А я ненавижу готовить и люблю поесть, и потому ем всё подряд, часто и помногу. Правда, не в коня корм. Мои формы далеки не только от совершенства, но даже и от нормы: рёбра, лопатки крылышками, коленки стучат... при ходьбе.
* * *
Чем дольше я думала о произошедшем, тем больше понимала, что Аллочка отчасти права. Замок не был сорван, значит, ключ у проникших ко мне в квартиру был. Если кто-то умышленно сначала выкрал единственный ключ, который сейчас лежит в моей сумочке, сделал дубликат, значит, этот кто-то заранее готовился нанести мне визит. Дверь закрыть им не удалось, потому что замок барахлит. Секрета они не знают...
Аллочка мирно посапывала на диване в гостиной. Я видела её через дверной проём в свете уличного фонаря. На белоснежной коже маячили тени от пирамидального тополя за окном. Что-то мешало мне удобно улечься. Запустив руку под одеяло, я вытащила из-под себя вязаную шапочку, бросила её в кучу с тряпьём посредине комнаты, разбудив тем самым Лу, которая почивала на вершине тряпичной горы.
Очень скоро сон всё же сморил. Спала неспокойно и чутко. Слышала какие-то голоса. Мне казалось, что в комнате люди. Они похожи на тени. Когда открыла глаза, увидела рядом самого настоящего человека! Аллочка стояла у изголовья и пыталась нащупать кнопку светильника на тумбочке.
-- Что ты здесь делаешь?
Аллочка сама испугалась не меньше моего:
-- Дура... Напугала меня. Стонешь всю ночь.
-- А чего ты шепчешь?
-- А ты чего?
Я только теперь поняла, что тоже говорю шёпотом. Мне по-прежнему казалось, что в комнате есть кто-то ещё.
-- Да включи же ты, наконец, этот светильник!.. -- Я похолодевшей рукой нащупала выключатель, и свет загорелся. Комната от этого стала более таинственной, а горы вещей по углам делали её невообразимо живой.
Мы сидели на кровати до самого утра, прижавшись друг к другу, лупились в слабо освещаемое пространство вокруг себя и, наверное, дремали...
* * *
-- Это тебя ограбили?
-- Любопытной Варваре...
-- Не... А правда? -- Петька разглядывал Аллочку, хоть и обращался не к ней, а ко мне.
-- А меня, между прочим, тоже допрашивали.
-- Допрашивали? Не свисти!
-- Говорю, допрашивали!
-- Тогда чего пристаёшь? -- Я смерила Петьку, как мне показалось, уничижающим взглядом и стала спускаться по ступеням, покачивая тем, что у большинства женщин называется бёдрами.
-- Я, кстати, видел тут подозрительных вчера. И ментам сказал...
-- Интересненько, -- включилась в разговор Аллочка.
-- Кому ты веришь? -- Я была уверена, что Петька, как обычно, просто хочет привлечь к себе моё, а теперь, скорее всего, Аллочкино внимание. -- Иди уроки учи, студент.
Я знала, что Петька готовится поступать в университет. Весь год он бегал от мамаши, которая напрягала его репетиторами и не позволяла шататься как обычно по подворотням. Чтобы укрыться от её всевидящего ока, он частенько теперь зависал у меня дома. Вообще-то Петька отлично разбирается в компьютере, установил мне разные интересные программки. Он нормальный -- этот Петька. Просто мы с ним всегда общаемся, словно в шутку. Я уже ливчик начала носить, когда он был карапузом и приходил к нам бабушкины блины трескать. Теперь уже и бабушки нет...
-- Значит подозрительные тебя не интересуют?
-- Неа. -- Я взяла Аллочку за руку и потянула за собой на улицу.
-- Напрасно ты, Марусь. Может, он и вправду что видел?
-- Да какая разница? Видел, не видел... Забудь!
-- Что забыть?
-- Всё забудь, Аллочка! Всё -- мираж. Ничего не было.
* * *
Я рассматривала под микроскопом планктон и думала. Совсем не о работе. Последние пару часов я готовила и готовила препараты и не могла сосредоточиться на увиденном. Держала ручку, а блокнот оставался пустым. Пару раз расколола покровное стёклышко. Всё валилось из рук. Во мне поселились и устраивались поудобнее в глубинах сознания и подсознания любопытство и страх.
В обеденный перерыв мне удалось оторваться от Аллочки и сбегать домой. Там никого не было, кроме Лу. Оставшись одна в почти привычной домашней обстановке, ничего особенно не убиралось со вчерашнего дня, я имела возможность, наконец, сосредоточиться. Не скрою, мне немного льстил интерес к моей персоне этих грабителей, Петьки и даже милиции. Я никогда не была столь популярна. Однако...
Я стала ходить из угла в угол и рассматривать своё жилище. Что могло так заинтересовать преступников?.. Остановившись посредине комнаты, я будто впала в транс. Из этого состояния вывел пронзительный звонок. Что звенело, понять было невозможно.
Оказывается -- телефон в коридоре -- зелёный дисковый раритет с трубкой, перевязанной клейкой лентой. Он уже пару лет молчал. Даже с мамой я давно связываюсь по сотовому. Тем более, с Аллочкой или с кем-нибудь на работе.
Я подошла к телефону с опасением.
-- Алло?
В трубке что-то шуршало, дышало и молчало...
-- Слушаю вас, -- неуверенность в голосе вдохновила кого-то на том конце провода, и он произнёс:
-- Марья Михална? Это лейтенант Бобров. Мы не могли бы сегодня встретиться. -- Молчание. Лейтенант Бобров ждал какого-то ответа, а я оторопела от неожиданности. -- Я по поводу проникновения...
-- Ка...какого проникновения?
-- Проникновения в вашу квартиру. Это Марья Михална Ильина?
-- Дааа... Я поняла. Но ведь ничего не украли.
-- Нам стало кое-что известно...
-- Что? -- Сердце упало в пятки. Как бы я не хорохорилась, но факт оставался фактом. Грабители... или кто там ещё выбрали мою квартиру не случайно.
-- Давайте встретимся. -- В голосе лейтенанта Боброва появился некий оптимизм. -- Я могу сейчас подойти к вам?
-- У меня перерыв заканчивается, а я ещё не пообедала. Давайте вечером... Или завтра.
Так досадно. Я трусиха!.. Захотелось попросту спрятать голову в песок. А ведь любопытство всегда было моим "большим достоинством", как говорил Олежка... Олег Борисыч -- мой шеф.
-- Завтра точно нельзя и вечером тоже нежелательно. Я на машине. Сейчас буду у вас.
-- Я... Я... -- Но в трубке уже никого не было. Только монотонное "пи-пи-пи"...
Через пару минут лейтенант появился на пороге моей квартиры. Раскрасневшийся, широко улыбающийся и, похоже, очень довольный собой.
-- Вы ешьте. Я ненадолго... И, думаю, особо не помешаю. -- Он ввалился на кухню и сел напротив, отодвинув от себя стакан с газировкой и по-прежнему глупо улыбаясь.
-- Хотите? -- Я не нашлась, что ответить, просто предложила пельмени.
Он сначала чуть задумался, а потом:
-- А давайте!
Пару минут мы просто ели. Этот Бобров имел неплохой аппетит. Да и фигуру соответствующую.
-- Ваш дед -- академик Ильин Борис Леонидыч? -- вдруг неожиданно заговорил, дожевывая пельмень, Бобров.
-- Ну?..
-- Лауреат Ленинской премии, признанный во всём мире учёный... Ведь так?
-- Ну и что? -- Я отхлебнула из стакана, и аппетит как-то пропал. Наелась, наверное.
-- Ничего. Он вам ничего не оставил? В наследство?
-- Фу, ты! А я чёрт знает, что подумала... Что он там мог оставить? Дом есть за городом. Там мама живёт. Квартиру продали. Вот эту купили. А так... Всё, что он заработал мы уже благополучно потратили. Вы думали, у меня тут какие-то тайные сбережения? -- Я усмехнулась, а Бобров смутился.
-- Да, нет. Просто... -- Похоже, его версия разрушилась как карточный домик. -- Ну, ладно. Спасибо. -- Говорил Бобров виновато. Мол, зря пельмени жрал. -- А вы что подумали?
-- Как, что подумала?
-- Вы сказали: "Чёрт знает, что подумала".
-- Ааа... Да ничего. Не берите в голову.
Я, конечно, подумала кое о чём. Только это не обязательно сообщать Боброву. Мой дед когда-то проходил по одному делу. Толком об этом ничего не знаю. Бабушка с мамой однажды говорили, а я слышала. Обвинение оказалось ложным. Дед изучал, как и я, зоопланктон и нашёл какое-то лекарство, а, может, и не нашёл. Только обвиняли его в том, что он лечил своим лекарством кого-то из политбюро, и это плохо закончилось. Ну, бред, одним словом!
Мы с Аллочкой все дедовы архивы перерыли вдоль и поперёк. Ещё когда студентками были. Ничего особенного не нашли. Только то, что в любом его учебнике написано.
* * *
Электричка сегодня никак не хотела прибавлять ход. Ползла, останавливаясь на всех полустанках. Потом ещё по пять-десять минут пропускала товарняки. Хотелось выскочить из вагона и бежать прямо через лес в Ивановку, где в перевёрнутом вверх дном старом дедушкином доме вместе с соседкой Валентиной сидела мама и ждала меня.
Когда утром мама позвонила и сказала, что в доме побывали воры, но ничего не взяли, я так растерялась. В том доме есть кое-что, что заслуживало несомненного внимания. Одна только дедушкина библиотека чего стоит! Лично для меня старая макулатура была лишь собирательницей пыли, а знатоки утверждали, что есть там две книженции, за которые любой букинист кругленькую сумму выложит.
...Мама, которая удивительно напоминала мне меня, сидела на крылечке в старых спортивных штанах с оттянутыми коленками и вылинявшей панаме. Она всегда была равнодушна к одежде, своей внешности, вообще ко всему, кроме поэзии серебряного века. Если бы не бабушка, а теперь -- Валентина, маму пришлось бы держать при себе. Я, конечно, тоже не ахти какая хозяйка, но всё же...
-- Валюшка!.. Валентина! -- Мама смотрела на меня, а звала Валю. -- Маруся приехала! Валя, ну, где ты там?!
-- Мам, оставь Валентину в покое. Замотала ты её.
-- Ты бы знала, что тут было... Такой бедлам! Мы вернулись с реки, а здесь...
-- Точно ничего не взяли?
-- Нет. И книги целы, и картины...
-- Какие картины, мам?
-- Ну, те, что дядя Лёня рисовал, когда жил у нас в позапрошлом году.
-- Мама, да кому они нужны -- эти картины?
-- Не скажи, Марусечка. Он талантливый художник.
Мама на самом деле верила в гениальность дяди Лёни. Писал он свои картины, как утверждал сам, в стиле примитивизма. Было похоже на моё рисование в дошкольном возрасте: кошки с человеческими лицами, петушки ростом с людей и домики с треугольными крышами.
-- Иди, молочка попей. Я коржиков напекла. -- Валентина, не обращая внимания на маму и не здороваясь со мной, прошла мимо с корзиной мокрого белья. Она уже давно хозяйничала в своём и дедушкином доме одновременно. Возраста была неопределённого. Сколько её помню, высокая и статная, в потёртых джинсах на необъятных прелестях и неизменной мужской сорочке. Мужчину рядом с Валентиной представить было невозможно. Она бы задавила его своим авторитетом. Да и зачем ей мужчина? Не могу придумать работу, с которой бы Валентина не справилась.
-- От твоих коржиков только изжога. -- Мама всегда капризничала.
-- А я и не тебе предлагаю.
-- Спасибо, Валюшка. -- Я обожаю её коржики. Особенно с молоком! Объедение...
-- Ты, должно быть, голодаешь? -- Мама смотрела, как я поглощаю коржики и пью уже третью чашку молока, и была уверена, что это мой первый приём пищи за последнюю неделю.
-- Да нет. Всё нормально. -- Не понимаю, зачем я сказала именно это. -- Ты знаешь, в городской квартире тоже кто-то был. Я милицию вызывала.
То, что изобразилось на мамином лице, запечатлеть не смог бы даже дядя Лёня. Хотя растопыренные бабы с разинутыми ртами на безумных лицах у него здорово получались.
Ночь была неспокойной. Ветер гнал дождь, шумел летней листвой. Вдалеке сверкала зарница. Мама долго не могла уснуть. Она решила, что преступники просто не нашли, что искали, и должны вернуться.
-- Давно надо было продать эти книги. Или отдать в какой-нибудь литературный музей... Кто бы мог подумать? Я подвергла риску собственную дочь.
-- Спи, ради Бога. Уже второй час ночи... Я пойду.
-- Валюшка, заночуй сегодня у нас. Вдруг они вернутся?
-- Думаешь, я с ними справлюсь?
-- Всё равно. Ну, что тебе стоит?
-- Ладно. Только больше ни звука!
Мама ещё вздыхала за стенкой, но послушно молчала. Она знала, что стоит ей сказать хоть слово, Валентина тут же отправится домой.
* * *
Аллочка припорхала вслед за мной на следующий же день. Я взяла пару дней за свой счёт до выходных. Как ей удалось вырваться, осталось загадкой.
-- Ты почему мне не сказала, что случилось?
-- Да я никому не говорила. Ты откуда вообще обо всём узнала?
-- И что, тоже ничего не взяли? Странно...
Аллочка будто не расслышала моего вопроса. Она снова затянула старую песню о ценностях. Пришлось сообщить, что в доме есть парочка ценных книжек. Она ухватилась за эту мысль как за спасательный круг:
-- Вот видишь! А ты говорила, нет ничего ценного.
-- Эти книги никогда не были в городской квартире.
-- Но преступники-то об этом не знают!
-- Боже, какая уверенность! Кто вообще о них знает? Те, кому они не безразличны, пользуются другими способами, чтобы заполучить желаемое.
-- Плохо же ты знаешь людей... -- Аллочка так сказала, словно она-то всё знала о порочности рода человеческого.
Аллочка осталась у нас до воскресенья. В пятницу вечером приехал Олежка. Это единственный и неповторимый сыночек Валентины. Аллочка по нему давно сохнет. Только будущего светилу биологии не прельщала семейная жизнь. Олежка -- красавчик, кумир девчонок. Был таким ещё в университете. Он окончил его года на четыре раньше нас с Аллочкой. А когда заимел свою лабораторию, взял нас на работу. Кандидатскую Олег Борисыч уже защитил. Теперь вот с нашей помощью краптел над докторской. Только что-то не ладилось у него. Нет, лично у меня всё было в полном порядке. Зоопланктон ни коим образом не подводил. Но мои результаты шефа не устраивали. Ему нужна была сенсация. Уж не знаю, чего Олежка хотел от моих малюсеньких морских дружочков, только, по-моему, он просто ленился и ничего не делал. Из того материала, что мы с Аллочкой ему нарыли, можно было уже давно чудесную работу оформить, а он всё студенточками занимался. Куда там!
Аллочка на удивление совсем не обрадовалась приезду Олега. А ведь всегда хвостик торчком становился при виде его статной фигуры. Точь-в-точь как у матери фигура-то. Я по этому поводу заморачиваться не стала: надоели мне Аллочкины сердечные дела. Сама -- кикимора, а ищет себе фотомодель. Был у неё там один на третьем курсе... Ладно. Тема закрыта!
* * *
В субботу обедали на веранде. Красотища такая была после дождя, воздух пить хотелось. Я даже забыла о событиях последних дней. Мама, похоже, тоже. Она любит, когда все собираются за столом. Как раньше, когда были живы дедушка и бабушка. Тогда места за столом всем едва хватало. И не надо было думать о хлебе насущном...
Валентина с нами никогда не обедала. Стояла за спиной у Олежки и всё подкладывала ему кусочки в тарелку. Она растила сына одна. Никто никогда не видел его отца. Казалось, он и не нужен Олежке. Зачем? При такой-то матери... Говорят, дед мой его привечал. Но я ничего не помню. Деда, вообще, плохо помню.
Олежка мне всегда казался капризулей. Даже теперь. А в детстве ему доставалось... Не понимаю, почему он пошёл на биофак?
Однажды я положила ему в карман лягушку... Так, чтобы немножко развлечься. Все хохотали, а он, кто бы мог предположить, свалился как подкошенный своей смазливой мордашкой в песок. В обморок, значит. А потом плевался этим песком и плакал, размазывая сопли по щекам. Вот это я хорошо помню. Дедушка тогда меня даже шлёпнул и сказал:
-- Ты, Маруся, Олежке помогай. Он ведь хиленький...
-- Дедуль, ты чего? Какой он хиленький? Кабан...
-- Говорю тебе!.. Помогай! -- дедушка голос повысил. А он никогда не кричал.
Я тогда рассердилась на дедушку и на Олежку. Олежка ведь и впрямь был маленьким кабанчиком. Это он потом вытянулся: плечи, торс, всё такое...
Но я всё равно ему лягушку опять подложила. В постель... Об этом лишь Валентина знает.
-- Ничего... Это, Олежка, царевна-лягушка, -- только и сказала. Вышвырнула булькающую влажную субстанцию в окно, попала в меня.
-- Ой!..
В следующее мгновение из окна надо мной нависла плечистая Валентинина фигура:
-- Станет заикой, женю его на тебе... Поняла?
Жениться теперь Олежка точно не хотел. С ним жила одна студенточка. Готовила ему, убирала... А Аллка сохла, как дура...
-- Ты представляешь, Олежка, -- мама вдруг вспомнила про нашу беду, -- они и у Маруси в квартире всё перерыли. Я говорю, чтоб она здесь пожила немного, пока милиция бандитов этих поймает.
Аллочка как-то криво улыбнулась и затараторила сначала несмело, а потом как из пулемёта:
-- М-м-илиция поймает... Как же! Они и карманников-то ловить не умеют. Они ведь даже не знают, что преступники у Маруси искали. Ты хоть, Марусечка, и обижаешься, а я думаю, у тебя что-то ценное припрятано...
Аллочка как испуганный заяц скосила чёрный, слезящийся из-под линзы, глаз на Олега Борисыча. Вечно она дрожит перед ним.
-- Да. И я говорю, им книги наши и картины были нужны. Только они их не нашли. -- Мама уверенно так и рассудительно заключила.
Валентина поняла, что ещё одно такое мамино заключение выведет меня из равновесия, и спешно положила в мою тарелку кусок жареной курицы. Это немного разрядило обстановку. Курица всегда помогает... Но не успела я открыть рот, как его свело, а рука так и застыла перед самым носом. По улице катилась коренастая фигура лейтенанта Боброва в облегающей белоснежной майке. Все не сразу, но дружно проследили мой взгляд и перестали чавкать.
-- А это тот милиционер, что допрашивал нас у тебя дома. Помнишь, Марусь?
-- Склерозом не страдаю, -- огрызнулась я и откусила таки большой кусок мяса.
-- Не понял... А что это он тут делает?
На Олежкиной территории появился ещё один самец, да с такой-то конституцией... Олег Борисыч заволновался.
-- Как что, Олежка? -- Только маме, похоже, всё было понятно. -- Ведёт расследование. -- Она подскочила и с несвойственной ей проворностью пропрыгала по ступенькам вниз, в одно мгновение была у калитки и радушно пригласила гостя к столу.
Бобров и не собирался отказываться. Тем более что на столе было столько всего! Мама ухаживала за гостем, будто он представлял посольство дружественного государства. Бобров раскраснелся и не мог вставить ни единого слова в мамочкин неудержимый словесный поток. За минуту она изложила в подробностях все имевшие место события. Бобров только жевал и кивал головой. Причём, чем быстрее тараторила мама, тем интенсивнее двигались челюсти гостя. В Валентине зрело недовольство. Она была гостеприимной женщиной, но Бобров съел весь запас белого хлеба, а без него Олежка обедать не станет.
Аллочка на удивление молчала, только казалась напуганной и растерявшейся. Не похоже на Аллочку. Олег Борисыч хмурился и наблюдал за тем, как незнакомец поглощает белый хлеб, кусок за куском... Мне это нравилось. Это единственное, что могло нравиться в данной ситуации.
Когда запас маминых впечатлений от истории несостоявшегося ограбления иссяк, Бобров закончил обед и, оглядевшись по сторонам, остановился на Валентине:
-- Спасибо. Всё было очень вкусно.
Я тоже расправилась с куриной ножкой и уже давно ждала, когда мама замолчит. Бобров перевёл взгляд на меня и проговорил:
-- У меня дело, собственно, к вам, Марья Михална.
-- Какое?
-- Мы не могли бы с вами переговорить... Наедине.
-- Наедине? А что же вам здесь мешает?.. Простите... Как вас?.. -- поинтересовалась мама.
-- Роман.
-- Ааа... Роман. А меня -- Анна Борисовна... Очень приятно. Так почему же вы не хотите говорить здесь? Это наши друзья. У нас, знаете ли, так заведено. Секретов нет...
Мама принялась, хоть и с опозданием, знакомить Боброва с теми, кого, мне показалось, он и так знал. Аллочку так точно, что знал.
-- Ладно, мам. Лейтенанту Боброву надо со мной поговорить, так я готова. Ты же понимаешь? Идёт рас-сле-до-ва-ни-е. Надо ли объяснять, мамочка?
-- А. Ну да, ну да.
Я окинула всех многозначительным взглядом и удалилась вглубь сада. Бобров последовал за мной.
Что было на веранде, когда я с Бобровым ушла, не знаю.
Мы с ним некоторое время гуляли по саду. Говорили о разном. Он порассказал такие вещи, что я его даже зауважала.
* * *
Вечером снова собрались за столом. Причём Аллочка откуда-то материализовалась с Олегом Борисычем. Это из области фантастики. Что бы он! С ней! Даже Валентина удивилась и произнесла, пока парочка была вдалеке:
-- Ну, и что прикажете матери думать?
-- Не смеши, Валентина. Олег уже давно не ребёнок. Ему пора ухаживать за девушками.
-- За девушками, может, и пора... А это что?
-- Ну, ты совсем. Аллочка -- умница. Маруся говорит, что она хорошая хозяйка, следит за собой.
Валентина смерила меня недовольным взглядом.
-- А что я? Я их не знакомила. Она за Олегом ещё в универе бегала.
-- Куда бегала, Маруся?
-- Да хватит тебе, Валентина. Неужели ты думаешь, что он соблазнится Аллочкой? Ты же знаешь, это для самоутверждения... Или для коллекции. Понимай, как хочешь.
Бобров за ужином совсем ничего не ел. Мама обеспокоилась. Может, у парня проблемы какие с пищеварением? А он сообщил, что привык есть раз в день и много. Тогда мама засокрушалась, мол, это всё результат недостаточно хорошо организованного режима и прочих издержек нелёгкого милицейского труда.
После ужина Бобров начал со всеми прощаться. Мама предложила переночевать у нас, но милиционер оказался неумолим. Даже Валентина резонно заметила, что электричка будет в городе во втором часу ночи, лучше всё же остаться. Бобров целовал дамам руки на прощание и выглядел при этом глупо, Олегу Борисычу руку пожал.
Я проводила Боброва до калитки и вернулась за стол. Валентина разливала чай, а Аллочку раздирало любопытство:
-- Зачем он приезжал, Маруся?
-- По делу. Я обещала не говорить.
-- Это почему же, доченька? Какие у тебя могут быть секреты от семьи, друзей?
-- Это не мои секреты. Это тайна следствия.
-- Чушь.
-- Не поняла, Олег Борисыч?
-- Говорю, глупости всё это. Можно подумать, тебя действительно ограбили. Насколько я знаю, даже твой несравненный комп цел.
-- Комп цел. Он и тысячной доли не стоит от того, что искали грабители.
После моих слов замерли все, но осмелился задать вопрос только Олег:
-- И что же они искали?
-- Я же сказала, что не могу об этом говорить!
-- Маруся, если эта вещь у тебя... Да что это может быть? -- Мама совершенно растерялась.
-- Да. Эта вещь у меня. Но я не знала, что она такая ценная. Бобров мне всё рассказал. Они там у себя в милиции провели расследование и узнали, что у меня есть очень ценная вещь. Её мне дедушка оставил. Говорил, что бы я берегла. Но я даже предположить не могла, что какая-то... Одним словом, она цела и в надёжном месте. А грабители сегодня точно сюда не сунутся. Аллочка, будешь в моей комнате спать?
-- Зачем? Зачем это?
-- Ты же сама говорила... Или теперь боишься, когда знаешь, что у меня есть, что украсть?
-- Да ничего я не боюсь. Просто, я же в соседней комнате буду. Если что...
-- Да что может быть, Аллочка?! -- Мама снова заволновалась. -- Маруся ведь сказала, что сейчас преступники не сунутся. -- Она говорила и сама себе не верила. Потом начала скулить, упрашивать Валентину остаться у нас на ночь. Та отказывалась, мама снова просила...
Под шумок я выскользнула из комнаты и поднялась к себе наверх.
* * *
Я читала маминых поэтов серебряного века и чихала. Ещё пару минут чтения, и нос начнёт распухать, глаза слезиться. Книжная пыль не любила меня больше других. В дверь постучали.
-- Ты что, Аллочка, думаешь, я заперлась?
-- Это Олег.
-- Олег?! -- Я подскочила как ошпаренная. Ну и что теперь делать?
-- Ты что, не одета?
-- Нет. Да! Я сейчас. -- Я растрепала волосы и похлопала дверями шкафа, потом прислушалась. В коридоре было тихо. Подошла к двери, поправила очки и открыла.
-- Ты извини. Я увидел, ты не спишь. Решил зайти.
-- Странно. У тебя никогда таких желаний не было. Во всяком случае -- последние лет двадцать.