Державин Иван Васильевич : другие произведения.

Звезды, которые мы гасим

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Аннотация Бывают ошибки, совершенные в молодости, эхом отзываются в стрости. Пенсионер Ларшин, бывший работник внешней торговли, побывавший в командировках в трех десятках стран, в том числе по несколько лет, заканчивает жизнь полунищим с нелюбимой женой и без детей. Неожиданно он получает из далекого прошлого весточку в виде восьмилетнего внука, которого может получить, если вспомнит, кто из знакомых девушек его бабушка и если, в духе нынешнего бандитского времени, заплатит за внука огромный выкуп.
  
  
  .
  
  
  
  
   Звезды, которые мы гасим
  
   Последняя сентиментальная повесть
   в духе социалистического реализма
  
  
   Глава первая
  
   Конец двадцатого века.
  
   1.Маршрут у него был опробован еще сорок пять лет назад с тех пор, как он переехал в этот элитный по меркам тех лет высотный дом. Трехкомнатную квартиру ему дали после получения им Сталинской премии за разработку сверхпрочной нержавеющей стали для ракет. В первое же утро после переезда сюда он выбрал себе маршрут ежедневной утренней пробежки вдоль набережной Москвы-реки. В то время длина его составляла десять километров. Сейчас она уменьшилась до двух: как - никак в следующем году ему стукнет девяносто. После этого, скорее всего, он перейдет на ходьбу, на чем уже давно настаивали врачи, каким-то образом узнававшие о его пробежках. Но он их не слушал, так как они не были для него примером, потому что сами не бегали.
  Выйдя из подъезда, он вдохнул пьянящий морозный воздух и перешел улицу, следя за машинами. Их стало настолько много, что летом он был вынужден делать крюк до светофора. Но сегодня было воскресенье и проблем с переходом почти не было. Он любил именно воскресные утра, чистые и спокойные.
  Теперь его бег трудно было назвать бегом, скорее это была быстрая ходьба с приседаниями или легкие прыжки не на месте, а с продвижением вперед, но и от этого он задыхался. Изменились и упражнения на площадке у самой воды, к которой вела лестница из двадцати четырех ступенек. Число приседаний он снизил до двадцати, на руках стал отжимать не все тело, а лишь туловище без отрыва колен от земли, доставая ладонями до земли, ловил себя на желании согнуть колени и так далее. Слабым утешением было то, что многие его сотрудники, которые были на двадцать лет моложе его, не могли делать и этого. Или взять того же зятя. Всего шестьдесят два, а уже жалуется на сердце, потерял к жизни интерес. И все потому, что перестал бегать и, как Вероника подозревает, начал попивать. Сама виновата: не надо было оставлять его одного за границей по полгода.
  Добежав до площадки, он спустился вниз и начал делать зарядку с разведения рук в стороны, глядя на воду. Она действовала на него успокаивающе.
  Услышав сзади шаги, он обернулся и успел увидеть высокого молодого человека с поднятой вверх рукой, в которой был разводной ключ. Ни отпрыгнуть, ни отвести голову он не сумел. Уже зная, что это конец, он услышал хруст черепа, но особой боли не почувствовал.
  Убийца уложил на землю жилистое тело старика и, проведя руками по бокам, вынул из куртки ключи на цепочке. Сунув их себе в карман, он подтащил тело за одну ногу в кроссовке к воде и столкнул его вниз. Услышав всплеск воды, он переступил кровавый след, стараясь не наступить на него, и поднялся наверх. Там он сел в подержанную иномарку рядом с водителем.
  - Надеюсь, ты его не убил? - спросил водитель, озираясь по сторонам.
  Он был того же возраста, такой же большой, с тоже красивым без видимых следов интеллекта лицом.
  - Надейся... Можешь не спешить. Пока бы он сделал зарядку и отсюда добежал, рассыпая песок...
  - У тебя в его годы и песка не будет.
  - В гробу я видел его годы. У него уже полвека шишка не стояла.
  Поворачивай за красным домом и давай в объезд.
  Они подъехали к дому с другой стороны. Водитель остался в машине, а убийца пошел к подъезду. Возиться с домофоном ему не пришлось, так как в ключнице оказался магнитный открыватель. Лифт стоял пустой, и на шестой этаж убийца поднялся на нем. Дверь он открыл тихо, но его все равно услышали.
  - Что-то ты сегодня, Димуля, рано? - послышался из левой двери старческий женский голос.
  - А-а-а, - невнятно ответил убийца и подскочил к двери.
  - Что это у тебя, Димуля, с голосом? Не простудился ли?
  В двери показалась тощая с редкими седыми волосами старушка в ночной рубашке. Убийца обхватил рукой ее за шею и зажал рот рукой.
  - Тихо, бабка, поняла? Говори быстро, где зелень, золото и документы, а то прикончим твоего Димулю. - Почувствовав, что она обмякла и повисла на его руке, убийца уложил ее в постель и похлопал по морщинистым щекам. - Бабка, ты чего? Уже скопытилась?
   Он приложил палец к ее щеке, выругался и, быстро оглядев спальню, стал рыться в прикроватных тумбочках и гардеробе. Поиски его увенчались успехом, хотя денег не было. В гардеробе он отыскал женскую сумку в виде чемодана, а в ней с десяток пакетиков с драгоценностями. Высыпав их, не разглядывая, в карман куртки, он стал просматривать бумаги, пропуская многочисленные дипломы и наградные книжки. Его заинтересовали несколько листов, которые он внимательно прочитал. Положив их обратно в сумку, а ее в гардероб на место, он прошел в гостиную и оглядел ее. Его внимание привлекли ордена и медали на подставке, обитой бархатом. Их было много. Из коридора он принес спортивную сумку с большими белыми буквами "СССР" и положил в нее ордена и медали вместе с бархатом. На мелочевку размениваться он не стал и взял лишь, на его взгляд, самое ценное: два альбома с марками, полагая, что у академика они должны быть редкими, два позолоченных подсвечника в виде женских фигур и две старинные иконы, которые снял со стены в спальне, куда перед уходом зашел проверить старуху. Увидев, что она очнулась и смотрит на него, он приподнял ее и крутанул в сторону голову.
  На кухне убийца наконец нашел три сотни, лежавшие в конфетной коробке. Там же были две пенсионные книжки. Он заглянул в них и мысленно выругался: " А говорили, что он и она знаменитые на весь мир. А самого главного: денег, - не нажили". Еще раз оглядев кухню, он взял со стола яблоко и тут же надкусил его.
  Перед уходом он снова заглянул в кабинет, весь в книгах от пола до потолка, и, подумав, снял со стены несколько миниатюрных картин в дорогих рамках. В сумку они не лезли, и одну картину пришлось оставить.
   Покидал квартиру он в плохом настроении. Ему нужны были живые деньги, а их в квартире не оказалось. С тем, что он взял, еще придется повозиться, чтобы реализовать, и то надо подождать, пока не закроют дело.
   Чтобы никого не встретить в лифте, он пошел вниз пешком, и все-таки встретил на втором этаже выходившего из двери мужика с мусорным ведром. Увидев его, мужик, вернулся к полуоткрытой двери и вытаращил на него глаза, словно увидел на лестнице спускавшуюся лошадь. Но больше он смотрел на сумку. Убийца непроизвольно сделал в его сторону пугаюший шаг. Мужик тут же скрылся за дверью и заскрипел запорами.
   Усевшись в машину, убийца сказал вопросительно посмотревшему на сумку водителю.
  - Мелочевка. Живых не было и на сберкнижках крохи. А так все оформлено на нее. Берлога хорошая. Может, в натуре, тонн на двести потянуть.
  Когда тронулись с места, убийца нащупал в кармане драгоценности и, скосив глаз на водителя, подумал, что тому о них знать не обязательно.
  
   2. Услышав хлопанье двери, Ларшин Андрей Иванович, !936 года рождения, русский, из крестьян, бывший член ВЛКСМ и КПСС, с тремя высшими образованиями и владеющий четырьмя иностранными языками, не привлекавшийся к суду и не имевший родственников за границей, но сам побывавший по работе в трех десятках стран, в том числе в четырех по несколько лет, отложил книгу и взглянул на настенные часы. Это уехала на работу жена Вероника с похожими анкетными данными, но происходившая из служащих, а точнее из дворянского рода, профессор и доктор технических наук. Ему на работу не надо было идти, однако он все равно поднялся и надо сказать, сделал это довольно легко, так как за последние тридцать лет почти сохранил фигуру. Лишь в последнее время стал расти живот от пива, а больше от безделья.
  Полгода назад он вернулся из своей последней загранкомандировки, самой длительной и самой неприятной, совпавшей с развалом страны и начавшимся в связи с этим в ней бардаком, который напрямую отразился на внешнеторговых связях. Шесть лет Ларшин проработал в Штатах, с заданием спасти от банкротства и сохранить до лучших времен советско-американскую фирму, что он и сделал, выкручиваясь, как мог, и даже получал прибыль, но приехали из России два бугая от нового главного акционера, приказали ему срочно продать фирму, а его перебросили в Канаду спасать похожую фирму. Ему удалось продержать и ее три года, но в России опять поменялся главный акционер и опять приехали бугаи, на этот раз трое и все наголо бритые, приставили к его горлу нож и дали час на сборы домой. Он давно сидел на одном чемодане, отправив заранее вещи с регулярно навешавшей его Вероникой, и с радостью улетел домой. Но радость его сильно омрачилась и даже перешла в депрессию, когда он увидел, что сделали с его страной, второй по могуществу в мире, когда он уезжал в командировку в Штаты. Вернулся он совсем в другую страну, обкургузенную и жалкую, а главное, потерявшую свою до боли родную, отличную от других стран индивидуальность.
  Бугаи скрыли от него, что пославшее его в командировку внешнеторговое объединение приказало долго жить. Другие подобные организации в таких старых работниках, как он, не нуждались, да он и сам не хотел работать на бугаев, так как привык работать лишь на государство. Он занялся оформлением пенсии. Увидев ее размер (50 долларов), он рассмеялся, но смех его оборвался, когда он узнал, что почти все их сбережения сгорели во время августовского дефолта, после чего он опять занялся поиском работы. Ему почему-то везде предлагали только работу сторожем, и он согласился пойти в свой гараж, но этому категорически воспротивилась Вероника, опасаясь, что там он обязательно сопьется и не сможет возить ее на дачи, которых у них после убийства ее родителей стало две. Ему было все равно, и он превратился в домохозяина, основной задачей которого было закупать продукты и самому себе готовить обед. Завтрак и ужин по-прежнему готовила жена, мастерица этого дела.
  Она явно прогадала, не пустив его работать. Там за работой он наверняка пил бы меньше, а здесь питье стало для него единственной отдушиной, если считать питьем бутылку-две пива по будням, когда Вероника была на работе и не видела это, и водку по праздникам под ее бдительным оком. Сама она, выпившая за всю свою жизнь два бокала шампанского на их свадьбе, всех без исключения пьющих считала алкашами. Разумеется, его в первую очередь.
  Позавтракав и немного почитав, потому что телевизор Ларшин не смотрел, чтобы ненароком не увидеть на экране полудохлого президента, которому не мог простить Беловежский сговор, он стал собираться за покупками. Их он обычно начинал с рынка, где многие продукты и пиво были дешевле, и заканчивал в магазинах, где от колбасы и сыра была хоть какая-то надежда не отравиться.
  К пиву он пристрастился в основном уже здесь. Там, в американском Сиэтле и канадском Ванкувере, где он чаще был один без Вероники, продолжавшей работать в своем НИИ, он больше пил джин с тоником и ром с пепси-колой. Но здесь это было не по карману, особенно после дефолта, а стоимость одной-двух бутылок пива или в редких случаях по какому-нибудь поводу четвертинки водки незаметно растворялась в общих расходах, о чем Вероника, для ее спокойствия, не догадывалась.
  
  
  3. Телефонный звонок остановил его, когда уже одетый он направлялся к двери.
  - Андрей Иванович Ларшин здесь живет? - спросил женский голос с ударением на "живет".
  - Живет. Это я, - ответил он, гадая, кто бы это мог быть. Голос ему был не знаком да и такой вопрос задают обычно, когда разыскивают человека, не будучи уверенным, что он жив.
  - Скажите, вы жили в конце шестьдесят четвертого - начале шестьдесят пятого в Летном?
  Мысленно повторив названный период, Ларшин вспомнил, что осенью шестьдесят пятого он женился и переехал в Москву.
  - Да, жил. А в чем дело?
  Трубка замолчала, и в ней послышался невнятный говор.
  Заинтригованный Ларшин расстегнул куртку, снял шапку и присел на пуфик у телефона.
  - А это мы вам скажем и покажем, когда к вам приедем, - услышал он.
  - Вы - это, простите, кто?
  - Вот вы тогда и увидите. У вас улица Чертановская, дом девять, квартира сорок три?
  Вероника категорически запретила ему давать кому-либо свой адрес и телефон - не то время. Но позвонившая это уже знала, да и бояться в его годы было поздновато. Он ответил дипломатично:
  - Предположим. Но намекните, с кем или с чем будет связан ваш визит? Как мне следует к нему подготовиться?
  - Да уж без бутылки не обойтись, - засмеялась трубка. - Сюрприз вас ожидает большой, и я надеюсь, лично для вас приятный. А вот будет ли он приятен для вашей жены, в этом я не уверена.
  Это кое-что проясняло. Ларшин предположил, что звонившая знала или слышала о Веронике. Что правда, то правда. Любое посещение именно его, а не ее, она встретила бы, мягко говоря, без восторга, так как чаще всего оно сопровождалось выпивкой. Хоть ничего и не скажет и будет любезна, но будет открыто поглядывать на его рюмку, отчего всякое желание пить и говорить пропадет.
  Завтра и послезавтра были выходные дни, да и не то было время, чтобы вести домой незнакомых, и он сказал:
  - В таком случае подъезжайте в любой день после воскресенья. Но у меня тоже есть условие. Вначале мы встретимся в метро, раз вы не говорите, кто вы. Сколько человек вас будет?
  - Два с чекушкой, - засмеялась трубка, и опять послышался говор. - Нам удобнее встретиться с вами у вашего дома.
  - Хорошо, как скажете. Когда вас ожидать?
  - В понедельник в двенадцать. А чтобы вам не было скучно в эти дни, вспомните всех своих девушек в то время, у которых от вас могло появиться потомство.
  Услышав гудки, ошарашенный Ларшин продолжал держать трубку у уха в надежде услышать хоть что-нибудь дополнительно.
   4. Ребенка ему Вероника так и не родила. Сначала он об этом не думал, был занят учебой, языками, работой. А когда спохватился, было уже поздно начинать жизнь с другой. К тому же Вероника и теща держали его мертвой хваткой. Да и Веронику было жалко бросать. Баба она в принципе не плохая, по-собачьи ему преданная. И с этим делом у нее было нормально. Темпераментом она никогда не отличалась, но ребенка хотела больше всего на свете и старалась, как могла. Это уже потом у нее произошел сдвиг по фазе. Может, оттого что перестаралась, и весь свой запас досрочно истратила. Говорят же, что в этом деле каждому отпущен свой лимит. Кому двадцать тысяч мало, а кому и двадцать раз достаточно. Как у него с Броней. Что и с кем у него до и после нее было, все забыл, а с ней помнит каждую минуту.
  Стоп! - стукнул он себя по лбу, подходя к рынку. Броня как раз попадала в середину названного женщиной периода. Они познакомились перед новым годом и расстались в январе.
  Однако он решил, что женщина могла иметь в виду не только декабрь и январь, а отрезок чуть подлиннее, например, с октября по март. Перед Броней у него была Вилька, и после наверняка кто-нибудь был из числа мимолетных увлечений, улетучившихся, как сигаретный дым. А этих двоих он помнил, особенно Броню. Вернее, ее он никогда не забывал.
  Почувствовав перебои в сердце, он приложил к левой руке большой палец, прислушиваясь к пульсу. Остановки были через три удара. Ему сказали, что сердце не выдержит, когда оно будет биться через раз. Значит, ждать ему осталось не долго.
  К смерти он относился спокойно, скорее безразлично, считая, что пожил и повидал на этой земле достаточно и ничего нового больше не познает, а главное, больше ничего полезного для своей страны, которой всю жизнь служил верой и правдой, в такой обстановке уже не сделает. Еще он считал, что для человечества его уход не будет большой потерей. Он - не тесть с тещей, известные ученые, убитые грабителями месяц назад. Со всего света телеграммы с соболезнованием шли. А он даже не выполнил условие, согласно которому жизнь считалась не напрасной. Детей не оставит, дом не построил, разве что посадил на каком-нибудь субботнике дерево. Он полагал, что жизнь заканчивал бесславно. В этом смысле звонок обнадежил его. Выходит, что кто-то после него все-таки останется на этом свете. А что, я не против, подумал он. Выходит, не напрасно проживу жизнь. Если под четвертинкой женщина имела в виду ребенка, то мне он будет внуком или внучкой. Сама она, судя по непринужденности ее тона, скорее всего была женой сына, с кем переговаривалась во время разговора. Сам он позвонить не захотел, что было вполне понятно: обижен за свою мать. Вот только бы еще знать, кто она.
  Не знакомый с чувством отцовства, Ларшин, тем не менее, наряду с ошарашенностью, был приятно взволнован.
  Учитывая, что сегодня был особый повод, он купил бутылку водки с томатным соком и, не удержавшись, тут же у ларька выпил бутылку пива. Хмель немного сняла с него напряжение от звонка, и он даже вспомнил анекдот о небритом мужике, который выпытывал у старухи через дверь, делала ли она сорок лет назад аборт. Когда она созналась, что делала и ребеночка выбросила в ведро, обрадованный мужик заорал: "Мам, открой! Это я, твой сынок!".
  Дома, сидя в кресле и попивая коктейль "Кровавую Мэри", он окунулся в воспоминания. Неожиданно он сделал открытие, что названный женщиной период оказался важным, не только в его жизни, но и для страны, если иметь в виду снятие со всех постов в середине ноября шестьдесят четвертого года Хрущева. Его Ларшин не любил за топорное разоблачение культа личности Сталина, ставшее осиновым колом, воткнутым в спину великого государства.
  Вместе с тем Ларшину была по душе наступившая в те годы оттепель - время раскрепощенных стихов и костровых песен. Писал стихи и он.
  
  
   Октябрь - ноябрь 1964 года
  
  1. Из бардов больше всех Андрей признавал Окуджаву, а из молодых поэтов - Евтушенко. Именно признавал, так как любил только Есенина и раннего Маяковского, ну и, конечно, со школы Лермонтова. Этих он любил самозабвенно и будет восхищаться их гениальностью до конца дней своих. А тех двоих, Окуджаву и Евтушенко, выбросил из памяти, как ненужный хлам после того, как они стали ярыми антисоветчиками. Сам же он, чтобы не быть не скромным, свои собственные стихи даже не признавал, а просто писал, считая, что этот процесс помогал ему лучше понять творчество других. Но девушкам он читал исключительно свои стихи, от которых они, как правило, млели.
  Кроме одной, писавшей их лучше его.
  Девушек у него, по сравнению с другом детства Борисом, было совсем не много, а стихов еще меньше, учитывая, что сочинял он в основном длинные поэмы.
  
  Больше всех его стихи любила Вилька, с которой он познакомился в октябре этого года. Она не только знала их все наизусть, а даже их сама напечатала, сделав подобие сборника. С ней он оказался верен своей романтичной натуре влюбляться с первого взгляда. Увидев ее мимоходом возле танцевального клуба в окружении десятка парней допризывного возраста, не спускавших с нее рабски покорных глаз, он не мог оторвать взгляда от ее тростниковой фигуры, откинутой вверх (потому что все парни были намного выше ее) маленькой головки с темной коротко стриженой прической, от бледного овального лица с глазами, издали похожими на две кляксы туши на ватмане. Когда уже в клубе, куда он пошел из-за нее, он, нагло пройдя сквозь кордон парней, стоял перед ней, и она минуту изучала его с головы до ног, глаза ее больше походили на маслинки в сметане, а схожесть с кляксой придавали им густые черные ресницы. В такие глаза даже не смотрят по-есенински ("Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз светло карий омут"), а тонут, не всплывая. Глаза своей жены Андрей представлял именно такими, и у него довольно скоро мелькнула мысль жениться на Вильке. Она, эта мысль, пришла ему впервые за четыре с лишним года пленения Ритой, и он обрадовался ей. Ему уже было двадцать восемь, и его называли холостяком.
  Очевидно, Вилька тоже заимела на него виды, если вскоре назначила свидание у себя дома, когда в сборе было все семейство: отец с матерью и две младшие сестренки с такими же глазами, взятыми у матери, похожей на цыганку или турчанку. Андрею не понравилось, что мать была довольно толстая, но он успокоил себя тем, что отец был в два раза худее ее, и Вилька могла остаться фигурой в него. Отец был майор стройбата и настолько некрасивый, что Андрей засомневался в его истинном отцовстве красавиц дочерей. Зато он был оригиналом. Будучи сам Кузьмой Матвеичем, он назвал дочерей Виолеттой, Аидой и Изольдой. Андрея он сразу принял в семью и, выпив, стал выпытывать, где они намерены жить после свадьбы.
  Еще месяц назад Андрей, выросший во дворе, усеянном, как цыплятами, девчонками, отцы которых не вернулись с войны, услышав о женитьбе, моментально навострил бы лыжи и отвалил, а здесь продолжал сидеть и даже поддерживал разговор. Тут он вспомнил, что еще ни разу не поцеловал будущую жену, не говоря о другом, а лишь любовался ею, и в этот же вечер начал с поцелуя. Как он и ожидал, она совсем не умела целоваться. Ее острый язычок лишь на мгновенье выглянул скворчонком и тут же исчез, но прикосновение с ним было для него сладостнее многочасового лобзания с другими опытными девушками. Даже не пытаясь представить наслаждение от другого, в следующее свидание он пригласил Вильку к себе домой, подгадав, когда мать работала в ночную смену. Она пошла с большой опаской в отношении его намерений, которые он не особенно скрывал, раз уж дело шло к свадьбе. Стараясь его не обидеть, она нежно отводила его руки, но ведь и она была не из камня и с трудом сдерживала себя. В конце концов, это у них произошло спустя несколько встреч после разговора с отцом о свадьбе, и Андрей не смог скрыть своего разочарования. Узнав причину, Вилька страшно оскорбилась и порывалась уйти. Он не стал ее удерживать, но она осталась и заплакала. Ему стало жаль ее, и он начал ее успокаивать все тем же способом и почти успокоился сам от ее вдруг ставших горячими поцелуев. Но она к следующему свиданию сходила к врачу и передала Андрею дословно его слова о том, что у половины девушек потеря девственности происходит незаметно для мужа, совсем не так, как раньше у купеческих дочек. Он усмехнулся, вспомнив, что говорили ему другие: одна наткнулась на сук, катаясь на санках, другая еще в детсаду нечаянно воткнула не туда пальчик, а знакомая Бориса даже обвинила во всем майского жука, нагло залезшего тоже не по адресу. Увидев его усмешку, Вилька опять намеревалась уйти и опять не ушла. Успокаивая ее и себя, он обратил внимание, что она быстро вошла во вкус и все время хотела. Они опять заговорили о свадьбе, но ее пришлось отодвинуть к новому году, так как в конце ноября Андрею предстояла служебная командировка на Украину. Там он понял, что Вилька затмила собой Риту окончательно. Он отправил ей поэму и получил ответное письмо, начинавшееся словами "Здравствуй, любимый Андрюшенька, солнышко мое ненаглядное, радость моя единственная, любовь моя вечная", которые, как ему казалось, затмили его поэму. Он не мог дождаться конца командировки и уехал на два дня раньше.
  Вернувшись домой вечером, он тотчас побежал к Вильке. Но дома ее не оказалось. Мать, показавшаяся ему растерянной от его прихода, сказала, что не знает, к кому из подруг пошла после работы дочь, однако во взгляде двенадцатилетней Аиды Андрей уловил что-то заговорческое с ней. Ситуацию осложнила трехлетняя Изольда, рисовавшая за своим столиком, которая крикнула:
  Папа всела скасал, сто она опять пойтет к Хлиске.
  Аида, не удержавшись, прыснула, а мать сердито прикрикнула на Изольду:
  Не говори глупость. Сиди и молча рисуй.
  Догадавшись, что Изольда прошепелявила что-то лишнее, Андрей хотел спросить, кто такая Хлиска, но не посчитал нужным.
  
  
  2. По дороге домой он заглянул в пивной бар. К нему подошел Васька Плот, все такой же конопатый, и уставился с усмешкой в пьяных глазах. В детстве он был главарем барачной шпаны, и Андрей играл против него в футбол двор на двор. В последней послеигровой драке Васька полоснул Андрея по спине ножом, однако тот скрыл от милиции, кто это сделал.
  Васькина усмешка действовала на нервы, и Андрей, плеснув в его стакан пиво, сказал:
  Уйди, Васька, не до тебя.
  Раздумываешь, надо ли на ней жениться?
  От удивления Андрей чуть не проглотил сигарету. Васька увел его, все еще не пришедшего в себя, к себе в барак. У входа в него дымили такие же, как и тогда парни с косыми челками допризывного возраста, почтительно расступившиеся перед Васькой. В длинном коридоре воняло керосином и помоями от ведер у дверей. Но в комнате, где Васька жил один после получения матерью с женатым старшим сыном квартиры, было свободно, не как раньше, кровать на кровати, и обставлена она была по-современному.
  К свадьбе с Вилькой обстановку поменял, - сказал Васька и подал Андрею кипу писем.
  В одном из конвертов Андрей нащупал фотографии и вынул их. На всех была Вилька, одетая и полуголая, кое-где в обнимку с Васькой, трезвым и счастливым до соплей. Открыв первое попавшееся письмо, Андрей прочитал: "Здравствуй, любимый Васенька, солнышко мое ненаглядное, радость моя единственная, любовь моя вечная". Дальше читать он не стал и поинтересовался, почему расстроилась их свадьба. Васька сбегал к соседям за бутылкой самогона и после того, как они, не закусывая, выпили по стакану, ответил:
  - Вот и у меня была такая же морда и даже хуже, когда я узнал, что она путается с Гришкой Керосином. - Васька весело засмеялся. - Ага, вот теперь у тебя точно такая.
  Другой она не могла быть, потому что представить Вильку с ее ангельской внешностью рядом и тем более под Гришкой было противоестественно. Керосинщика Гришку знали в городе все, как раньше в деревне знали юродивых. Он был метра под два, неимоверно худой и с вогнутой спиной, над которой свисала голова, как у нормальных людей она свисает над грудью. Она, голова, была окружена полуметрового диаметра ореолом из кучерявых волос, заканчивавшихся лохматыми, как у Пушкина, до подбородка бакенбардами. Лицо его было изрыто крупными оспинными вмятинами, и на нем горели глаза с черно-красными белками. Одежду Гришка носил всех цветов радуги с преобладанием красного. В конце века на него и не взглянули бы, но в шестидесятые годы он был огородным пугалом, и Андрею почему-то казался грязным, скорее всего от того, что за версту от него несло "Шипром", смешанным с керосином.
  Но возмутила Андрея больше даже не связь Вильки с Васькой и Гришкой (любовь, как говорится, зла, полюбишь и козла), а то, что она нагло лгала ему, строя из себя девочку. Естественно, такая жена была не для него, особенно после Гришки.
  А Васька, разбавляя самогон слезами, стекавшими в рот по небритой щеке, рассказывал свою горькую историю любви с Вилькой, почти копию Андреевой любви к ней: и как без памяти влюбился в нее, шестнадцатилетнюю, даже в сладком сне не помышляя о взаимности, и как, познакомившись с ней с помощью ее отца, год боялся прикоснуться к ней, как к хрустальной вазе, пока накануне свадьбы, вернувшись из командировки, не узнал, что она давно путается с Гришкой.
  - Знаешь, что я, Андрюха, сделал? Я ей ничего не сказал и год драил, как последнюю сучку. Поделись, что она тебе набрехала, почему не целка? - Андрей рассказал. - А мне плакалась, что ее в четырнадцать лет изнасиловал взвод стройбатовцев.
  - Зачем ты мне все это рассказываешь?
  - Другому я бы и под пыткой не рассказал, а ты свой в доску. Не хочу, чтобы она и тебе испортила жизнь, как мне. Не веришь? Пойдем в керосиновую лавку. Она сейчас там у него.
  Андрей ему поверил и в лавку не пошел. Он поинтересовался, что это за парни, дежурившие у ее подъезда.
  - Ее обожатели. Каждый из них влюблен в нее без памяти и отдаст за нее жизнь, не задумываясь. У нее неземное притяжение к себе.
  Она прибежала к нему на следующий вечер по-прежнему ангельски чистая и с такой любовью и нежностью кинулась его обнимать и целовать, что он не успел открыть рта насчет Васьки, как оказался в постели. Вот уж к кому шло определение "железная". Хоть бы раз пошевельнулась во время акта или вздохнула, отчего он все время находился под впечатлением ее неудовлетворенности и его мужской слабости и работал, как вол. К утру счет количества часов и палок перевалил за дюжину, а она как будто только что легла. До разговора ли ему было?
  И все же он решился на него при прощании. Но она его опередила.
  - У меня для тебя, любимый, есть приятная новость. Я уверена, что ты будешь счастлив, узнав о ней.
  - А у меня для тебя есть не очень приятная, - сказал он. - Я вчера был у Васьки. Он мне все рассказал. И про Гришку тоже.
  На миг она растерялась, затем усмехнулась язвительно.
  - И ты поверил этому пьянчуге?
  - Да, поверил.
  - Минуту она изучала его лицо, только что не говоря: "И с этим дураком я связалась". Но сказала другое:
  - Ну что ж, в таком случае никакой новости для тебя не будет. Как-нибудь проживем без тебя. А ты продолжай слушать своего Ваську.
  И ушла с гордо поднятой головой, заставив его почувствовать себя дураком.
  
  
   Конец двадцатого века
  
  1. Самое интересное, что в отношении Вильки у него до сих пор остались сомнения. Он, конечно, догадался, что она имела в виду под словами "как-нибудь проживем без тебя", но при мысли о Гришке у него тогда все воротило внутри.
  Больше они не виделись, и он о ней почти не вспоминал, лишь иногда, встречая похожую на нее. Но таких красивых было мало. А сейчас он вспомнил о ней в связи с той не сказанной ею новостью, хотя по-прежнему тут же возник и Гришка, внеся сомнение. Но женщин ведь никогда не поймешь. Такая, как Вилька, могла и родить от него. Не от Васьки же и тем более от Гришки. Она говорила ему, что хочет это.
  
  Он решил съездить в Летный попытаться разузнать о дальнейшей судьбе Вильки, теперь уже Виолетты Кузьминичны, а заодно наведать сестру.
  Веронике он сказал, что надумал съездить к сестре, посетить могилы, повидать школьных друзей. Она со свойственным ей черным юмором спросила с усмешкой:
  Попрощаться перед смертью?
  Возможно, - ответил он.
  Он и в самом деле прежде заехал на кладбище, где лежали дедушка с бабушкой и мать. На похороны матери он приехать не смог, так как узнал о них позже, и все время чувствовал вину перед ней. Вот и сейчас он попросил у нее прощение и чуть не добавил, что скоро встретится с ней.
  
  Сестра Лена, как всегда, была рада его приезду и не знала, куда усадить. Она была старше его на три года и по-прежнему жалела его, как маленького. У нее было двое внуков, и ее жалость удваивалась из-за его бездетности. В основном из-за этого Вероника ей не нравилась, но об этом она никогда не говорила.
  Как и мать, Лена не любила, когда он приезжал на машине, отказываясь пить, но в этот раз он остался на ночь. Ей очень нравилось вести с ним беседы о жизни, так как она с детства считала его умным. К его жизни за границей она относилась скептически, считая ее потерянным временем.
  - Какой интерес жить среди чужих людей? - спрашивала она. - О чем с ними говорить?
  Что правда, то правда. Он до сих пор не мог привыкнуть, слыша в толпе русскую речь. Там иногда он тоже слышал ее. Но в основном это были эмигрировавшие из СССР и России евреи, с которыми он не находил общего языка. Они ругали его родину, а он всегда защищал ее с пеной у рта. Больше всего его возмущало, что между собой они только и говорили о том, как им хорошо жилось в Союзе. Один хвалился тем, что был директором ресторана, другой - техцентра, третий заведовал продуктовой базой, и все-то у них было там вдоволь. А по телевизору и в газетах плакались, как их там безжалостно притесняли. Одним словом, сволочи.
  - Андрей, скажи честно, ты бы смог там остаться навсегда? - часто спрашивала его Лена.
  Это вопрос ему там задавали практически все, особенно в Штатах, вернее не задавали, а утверждали: "Ты, конечно, туда больше не вернешься". Его ответ повергал их в шок:
  - Здесь я даже в могиле не смог бы лежать.
  - Тебе здесь не нравится? - чуть не кричали они.
  - Конечно, - отвечал он, делая специально паузу, - нет.
  Он нисколько не кривил душой и был искренним. К государству, объявившему его страну империей зла и где даже слово "русский" ("руски", а не "рашен") считалось матерным, он органически не мог относиться хорошо, и Россия там казалась ему еще прекраснее.
  А его, в свою очередь, интересовало мнение Лены о сегодняшней жизни в России. Она, проработавшая всю жизнь на заводе и только что ушедшая на пенсию, как никто другой знала это. Она сказала фразу, показавшуюся ему верной: "Раньше мы почти все были небогатые, а сейчас почти все стали бедными".
  
  
  2. В маленьких городах есть хорошая особенность. Там легко найти нужных людей по телефонным справочникам. У Лены они были все, которые выпускались в городе. Он начал со старого и сразу нашел Вилькин телефон, но с шестьдесят восьмого года в справочниках его уже не было. Зато были телефоны девятерых Плотниковых. Хозяина по имени Василий среди них не оказалось, но был Николай, его брат. Была суббота, и Колька оказался дома. Он был явно пьян, но Ларшина вспомнил как вратаря городской команды и назвал свой адрес. Через полчаса Ларшин входил в его квартиру с бутылкой в пакете.
  Колька, постаревший и уменьшившийся в росте, но сохранивший черты конопатого лица, рассказал, что Васька спился окончательно и замерз зимой в шестьдесят девятом. А о Вильке рассказала Колькина жена Вера, тоже присевшая за стол. От нее Ларшин узнал, что Вилька действительно ходила одно время с животом, когда именно, Вера не помнила, лишь сказала, что еще в молодости, но был выкидыш. Вера поинтересовалась тогда у Вильки, не от Васьки ли живот, на что та ответила, что она не дура, чтобы заиметь ребенка от пьянчуги. Васька к ней несколько раз подваливал, но она не хотела его видеть. Через год или два после выкидыша она вышла замуж за офицера и уехала с ним куда-то на Восток. А вскоре из города уехал и отец с семьей.
  - Гришка Керосин еще живой? - поинтересовался Ларшин.
  Его зарезало электричкой. Как раз во время его похорон у Вильки и случился выкидыш. Многие тогда подумали, что она была беременна от него. Но бабы, которые с ним жили, сказали, что в этом деле он был пустой, хоть и редкий как мужик.
  Ночью у сестры Ларшин не сомкнул глаз, опять окунувшись в воспоминания, на этот раз связанные с Броней. Их он помнил чуть ли не поминутно.
  
  
   Декабрь 1964года.
  
  1. Вильке Андрей был благодарен за то, что она затмила хотя бы на время Риту. До встречи с ней ни одна девушка не могла равняться с Ритой, а на Вильке он даже чуть не женился. Расставшись с ней, он с радостью почувствовал себя почти свободным, хотя и вдвойне несчастным, чем тут же воспользовался Борис, втянув его в очередную любовную историю. Недели через две после Вильки он пригласил Андрея на соревнования по самбо со своим участием.
  
  Как и следовало ожидать, он был не один.
  - Хамишь, Ларик, - упрекнул он, - женщины совсем окоченели.
  - Придется тебе в таком разе раскошеливаться на мотор... Да, извини, это, - он потрепал по щеке маленькую кареглазую толстушку, - моя Галка, а это твоя Броня.
  Андрей не успел взглянуть на свою Броню, как увидел такси и побежал ему навстречу. Водитель скосил глаза в его сторону и проехал мимо. На помощь поспешил Борис.
  - Я так, наверное, и не дождусь, когда они признают тебя, - извлек он, глядя на Андрея с высоты своих метр девяноста.
  - Да, к сожалению, закон о количестве и качестве понимается иногда слишком однобоко, - согласился Андрей, наблюдая, как послушно останавливается машина по мановению руки Бориса.
  Он сел рядом с водителем и, обернувшись, спросил Бориса:
  - Как зачеты?
  - Осечка вышла. Физик несговорчивый попался. Но меня это меньше всего сейчас волнует. Мой главный экзамен через час. - Борис обнял Галку. - Ты будешь за меня болеть?
  - Если получится, - ответила Галка. - А это очень больно?
  - В зависимости от того, как ты меня любишь.
  Это Борису легче, чем моргнуть. Андрей взглянул на Броню. Блондинка. Круглые, темные глаза. Они встретились с его, и в них, ему показалось, мелькнул испуг.
  - Сколько раз ты проигрывал Вернику? - опять спросил он.
  - Не это главное, Ларик. Важно, что я разделаюсь сегодня со стариком, самое большое, за три минуты. Зрелище будет потрясное.
  Андрей приоткрыл окно и помахал рукой, делая вид, что проветривает кабину от бахвальства Бориса.
  - Да, я забыл вас предупредить, - заметил тот. - Ларик у нас большой проказник. Причем шутки он заимствует у трехлетнего соседа.
  Такси остановилось. Счетчик показывал два двадцать. Андрей протянул водителю три рубля. Тот взял и стал ждать, когда Андрей уберется. Но восемьдесят копеек в то время были не то, что сейчас восемьдесят рублей, да и из принципа он продолжал сидеть, ожидая сдачу. Увидев, что он упорствует, водитель повернул к нему трапециевидное лицо и с усмешкой уставился на него. Андрей сразу понял, что запас нахальства у мужика не ограничен и поспешил ретироваться. Наверное, все-таки правы те, которые утверждают, что нахальство является вторым счастьем в жизни человека. Таким легче прожить.
  
  Борис отправился в раздевалку, а Андрей с девчонками прошел в зал. Тотчас репродуктор оповестил, что соревнования по самбо на первенство Москвы и области объявляются открытыми. На помост вышли спортсмены для представления болельщикам. Борис был уже в тренировочном костюме. Он был выше и массивнее всех.
  - С кем он будет драться? - спросила Галка. Она видела одного Бориса.
  Андрей указал на Верника.
  - Какой урод, - скривилась она. - Он же вдвое старше Борьки.
  Андрей до боли захотел, чтобы Рита вот также хотя бы раз посмотрела на него.
  - Эдик, делай из него клоуна! - завопил ему кто-то в ухо.
  На ковре уже боролись. Эдик в голубой куртке жонглировал парнем в красной.
  - Нравится? - спросил он.
  - Прелесть! - воскликнула Галка. - И почему я не родилась мальчишкой?
  Броня смущенно улыбнулась, - Андрей отметил, что улыбка ей шла, - и не ответила, а спросила:
  - Почему они такие жестокие? - У нее был немного высокий голос.
  Он пожал плечами и подумал, что странная она какая-то.
  Красная куртка не только упорно сопротивлялась, но все чаще наступала, только получалось это у нее неуклюже и неэффектно.
  - Какой противный этот в красном, - сказала Галка. - Не хочет сдаваться.
  - Он выиграет, - возразил Андрей, потому что понимал кое-что в самбо.
  Он оказался прав: красный выиграл. Галка надула губы, Броня, напротив, с удовольствием хлопала. Он вновь задержал на ней взгляд. При свете ее глаза оказались совсем кобальтовыми. Почувствовав, что он смотрит на нее, она вскинула голову и развернулась к нему всем телом. И опять в ее глазах ему почудился испуг.
  
  Наконец появились Борис в голубой куртке и Верник в черной. Борис посмотрел в зал, поискал их, но не увидел.
  Диктор представил борцов. У Верника схваток и побед было в два раза больше. Андрей с тревогой подумал о том, что Борису будет нелегко. Зато, если он выиграет, то получит мастера спорта.
  Он не ошибся. Борису было чертовски трудно. Галка даже заплакала, когда Верник так швырнул ее любимого головой о мат, что зал ахнул, и даже Андрей подумал, что Борису крышка. Но тот резво вскочил, потряс очумело головой и, согнувшись по-медвежьи, пошел на Верника.
  Победил он на последней минуте, поймав все-таки Верника на болевом приеме.
  К ним он подошел бледный и счастливый. Они шумно его поздравили, при этом девчонки расцеловали.
  - Ларик, деловой вопрос, - отвел он Андрея в сторону. - У тебя рэ есть?
  Андрей достал все, что было. Борис подсчитал в уме, скривился.
  - Не густо. Ну, скажи, разве это жизнь? Имею я право хотя бы сегодня после двухлетнего поста сводить вас в ресторан? Вот помяни, что эти вшивые бумаги доведут меня до ручки.
  Вернулся он, показывая несколько бумажек.
  - Порядок, Ларик. Спасибо тому, кто придумал мансипацию баб.
  - Эмансипацию.
  - А, какая разница? Главное, что полезная для нас, мужиков, вещь.
  
  
  2. Они отыскали столик неподалеку от оркестра. Командовали парадом Борис и Галка. Андрей с интересом смотрел по сторонам, так как до этого лишь два раза был в ресторане: на практике и после защиты диплома. Он был уверен, что в рестораны люди ходят лишь в исключительных случаях. Например, как они сейчас.
  - Первое слово на правах моего наставника Ларику, - объявил Борис.
  Андрей взял рюмку, посмотрел на друга. Ему захотелось обнять этого динозавра.
  - Боря, - растроганно сказал он и замолчал, глядя в рюмку...
  
  ... Борис стоял тогда в стороне, не слышал, но догадывался, о чем говорил Андрею тренер "Кометы".
  - Значит, в воскресенье уже не будешь стоять за нас? - спросил он, когда Андрей подошел, с трудом сдерживая радость на лице.
  - Может, еще раздумает ставить меня, - попытался успокоить его
  Андрей и тоже вздохнул.
  - Ха, раздумает! Он что, идиот? Где он найдет лучше вратаря для задрипанной "Кометы", если тебя даже в "Торпедо" брали? Ха! Ищи дурака.
  Они долго шли молча. Борис сказал с завистью:
  - Счастливый ты, Ларик. Наградил тебя бог талантом. А меня обидел. Кроме роста и животной силы, ничего не дал. А кому они, кроме драки, нужны?
  - Вот и иди в самбо.
  - Пошел ты со своим самбо. Я футбол люблю, понял?
  И вот сейчас, через пять лет, Борис - мастер спорта, а он...
  
  - Боря, - повторил Андрей. - Поздравляю и завидую.
  - Спасибо, Ларик. Ух и отодрал бы я тебя. Такой талант загубил.
  Выпив, Андрей сразу закурил. Хотелось как-то оправдать себя институтом, мол, и учиться было нелегко и стипендию нужно было обязательно получать, потому что без нее не смог бы учиться. А еще хотелось поддеть Бориса его институтом, куда они поступили вместе, Андрей уже давно работает, а Борис до сих пор сидит на четвертом курсе.
  
  Оркестр: рояль, сакс, ударник, контрабас и труба, - заиграли, сначала застонал сакс в сопровождении рояля, потом вступили и остальные инструменты. Приятный мужской голос запел грустную незнакомую песню:
   Листья желтые медленно падают
   В нашем старом забытом пруду.
   Пусть они тебя больше не радуют,
   Все равно я к тебе не приду.
  Андрей взглянул на Броню. Вначале она сидела, как семиклассница в президиуме, а сейчас посветлела, словно осветилась изнутри.
  Ему часто говорили, что он умеет танцевать. Во время танца он весь отдавался музыке, поэтому танцевал сосредоточенно и молча. Вот и сейчас, танцуя с Броней, он только под конец подумал, что надо было бы сказать ей хоть что-нибудь, хотя бы для приличия.
  Зато язык Бориса работал, как вентилятор. Андрей завидовал его беспечности. Сегодня Галка, завтра Броня, и никаких тебе переживаний.
  Девушки куда-то исчезли. Борис сел верхом на Бронин стул, налил в стаканы, стукнул своим по Андрееву, расплескивая водку.
  - Поверь, Ларик, в Броньке что-то есть зажигательное, уж я-то знаю, поверь. Чувствую, что она сможет вывести тебя из сна, в котором ты пребываешь. - Он придвинулся к Андрею и зашептал на ухо. - Галка мне шепнула, что ты понравился Броньке, понял? Я бы такую девку не упустил.
  
  
  3. Андрей слушал и наблюдал за четверкой подвыпивших парней пижонистого вида, которые слишком нахально вели себя по отношению к одной паре, очевидно, приезжим колхозникам. Те, наверное, пробегали весь день по магазинам и перед поездом решили поужинать в столичном ресторане. Пижоны уставились на них, словно это были не люди, а, по крайней мере, пара пингвинов. И когда к паре подошел официант принять заказ, один из пижонов, маленький, пухлый очкарик, делал рупором руки и громко зашептал:
  - Щи...щи закажите, - и, подмигнув остальным, добавил, - лаптей хлебать.
  Парни заржали. Вдруг очкарику пришла мысль, от которой стол, зашелся от смеха.
  Андрей начал заводиться.
  Очкарик, поправил очки, одернул пиджак и, изобразив на лице кротость, подошел к девушке с приглашением на танец. Она покраснела, вопросительно взглянула на своего напарника, который изучал меню, и, не дождавшись его согласия, нерешительно встала. Очкарик изогнулся, взял ее под руку и повел на площадку. Во время танца он ей что-то говорил, извиваясь и подмигивая парням. Они жадно ловили каждое его движение и хохотали.
  Заметив, что Борис тоже улыбается, глядя на очкарика, Андрей взорвался:
  - Перестань скалиться, черт возьми! Надо же иногда понимать, что к чему.
  - Тот быстро согнал улыбку.
   А что? Смешно.
  Очкарик тем временем вернулся к парням, держась за живот.
  - Ну и цирк! - застонал он. - Нюсей зовут. Из какой-то Ерохвевки... Что ни слово, то анекдот. Я, говорит, танцевать люблю... краковяк, ха-ха-ха! - Он сел, но тут же вскочил. - Кто следующий? Иди ты, Толян. Вот будет хохма!
  Андрей встал и подошел к ним.
  - Не хамите, ребята. Оставьте девушку в покое.
  Смех оборвался. Можно было сосчитать до десяти, пока длилось молчание. Толян, спортивного покроя малый, привстал, потрогал лоб Андрея, покачал грустно головой, потом плеснул на руки коньяк и старательно вытер их салфеткой.
  - Мальчик явно перепил, - проговорил он сочувственно, - у него не меньше пятидесяти градусов.
  Андрей побледнел, ему показалось, что из головы одним качком выкачали все содержимое, отчего трудно стало дышать. Почти машинально он взял брошенную Толяном салфетку, еще больше скомкал ее и опустил в графин с коньяком. Она застряла в горлышке, и он протолкнул ее мизинцем.
  - Вот что, - предупредил он, - к девушке вы не подойдете.
  Они сидели, словно загипнотизированные.
  
  - Я же вам говорил, что Ларик у нас большой проказник, - сказал Борис уже сидевшим за столом девушкам.
  Галка хихикнула. У Брони был жалкий вид - одни испуганные глаза.
  Только сейчас парни пришли в себя. Медленно поднялся Толян. Вскочил очкарик и, схватив графин, стал искать глазами официанта. Толян зло усадил его и долго что-то говорил. Заиграл оркестр. Скривив в улыбке губы, Толян резанул Андрея и злополучную пару, как бритвой, взглядом и сделал первый шаг. Андрей встал. Он не имел представления что бы произошло за этим, если бы между ними не прошел, уткнувшись в счет, официант. Толян неожиданно сел, Андрей - тоже, и вскоре забыл об этом эпизоде, тем более что заиграли "Приди в голубом", и он пошел с Броней танцевать.
  
  4. Лучшей засады они не могли придумать: стена дома, забор, канава и метрах в пятидесяти ближайший фонарь. Андрей не стал обходить канаву, перепрыгнул через нее, поскользнулся и налетел на Толяна, выросшего, словно из-под земли.
  - А вот и мы, радостно сообщил он и зашипел. - Молись, подонок, пока не поздно.
  Позже Андрей не раз обыгрывал варианты этой встречи.
  ... - На колени обязательно становиться? - коротко спрашивает он и мастерским ударом в челюсть сбивает Толяна с ног. Кто-то прыгает на него сзади. Он пригибается и этот кто-то с воплем плюхается в лужу. Не долго раздумывая, он укладывает третьего. Больше всех досталось бы очкарику, но он во время исчезает.
  Или:
  ... - Молись, подонок, пока не поздно
  - А вот мы сейчас посмотрим, кто из нас богомольней.
  С этими словами Андрей чисто по футбольному бьет Толяна в живот. Тот ломается пополам, и его голова оказывается у Андрея подмышкой. Толян отчаянно пытается вырваться и даже приподнимает Андрея, чем тот пользуется и петляет его ногами. Подбегает Борис. Трое бросаются на него. Борис швыряет метра на два одного, второго и дальше всех очкарика. Андрей отпускает Толяна, дает ему под зад коленом, и он обегает, высоко поднимая ноги...
  Он был крупнее и выше Андрея, и это действовало.
  - Ну, - опять прошипел он. - Считаю до трех.
  При счете два Андрей расчетливо пнул его коленом ниже живота.
  Одновременно в глазах у него вспыхнули разноцветные искры и погаси. Наступила темнота.
  Когда он очнулся, то увидел, что сидит на земле, прислонившись к забору. Галка выжимала платок. Броня колдовала с пуговицами на его рубашке.
  - Классно ты его уделал, - улыбнулся Борис. - Он так и не очухался, как следует до моего появления. Теперь ему нет смысла жениться.
  Андрей с трудом поднялся. Голова кружилась и, казалось, распухла до размера бочки.
  - Кто меня ударил и чем? - спросил он, еле ворочая языком.
  Броня говорит, что очкарик булыжником. Я увидел тебя уже стоявшим на коленях.
  - Как это... на коленях?
  - Видел, как молятся: лоб в землю, зад в небо? А он, этот тип, которого ты двинул, стоял согнувшись над тобой. Пейзаж был редкий. Ты ему молишься, а он тебе зад целует.
  
  
  5. Андрей все же уговорил Бориса не провожать его, и на "Комсомольской" они расстались. Борис и Галка поехали дальше, а он с Броней пересел на электричку. То, что она живет в Удельной, в трех остановках от его платформы, было для него приятной неожиданностью.
  Всю дорогу он болтал. Броня больше слушала, смеялась и часто поглядывала на повязку на его голове.
  Несмотря на ее мольбу уехать скорей домой, он вышел из электрички вместе с ней. Они прошли с десяток темных закоулков и наконец подошли к двухэтажному деревянному дому с вывеской "Общежитие".
  - Здесь я живу, - сказала Броня.
  По ее голосу он понял, что она стыдилась этого. Сделав вид, что не обратил внимание, он взгляну на часы. Было без четверти час.
  - Последняя электричка уходит через полчаса, - сказал он. - Здесь можно где-нибудь присесть?
  - За общежитием есть беседка. Иди к ней, а я сбегаю за йодом.
  Беседка, непонятное сооруженье на трех столбах, сплошь обвитая засохшими вьюнами, оказалась довольно удобным и теплым местом. Декабрьская ночь была чуть морозная и безветренная.
  Вернувшись и смазав йодом ранку, Броня села поодаль от него на скамейке. Он расстегнул пальто, пододвинулся, прикрыл ее и обнял за плечи. Она вздрогнула, но не возразила. Ему стало вдруг хорошо-хорошо. Он сел поудобней, положил голову на мягкое плечо девушки и почувствовал, что вот-вот уснет. Броня сидела так тихо, что даже не слышно было ее дыхания.
  Он осторожно повернул ее лицо.
  Вдруг она прижалась к нему, ее губы раскрылись. Натиск был настолько бурным, что у него перехватило дыхание. Черт возьми! Такого с ним еще не бывало.
  Броня резко отстранилась и, проглотив его взглядом, не то то сказала, не то спросила:
  - Ты хороший.
  - О, да, это правда, хотел сострить он, но сказал:
  - Ты лучше. Кто ты:
  - Не надо ни о чем спрашивать. Главное, что мне сейчас хорошо с тобой.
  Ей-богу, ему тоже было не плохо. Ее голова лежала на его груди, а лицом он зарылся в ее волосах.
  Так они едва не просидели отведенное расписанием время. Он неохотно поднялся. Броня тоже встала. Она была, как слепая.
  - Какой у тебя номер комнаты? - спросил он.
  - Двенадцать. Придешь? - обрадовалась она.
  Он чмокнул ее в щеку и резво зашагал по безлюдной улице. По сторонам темнели частные дома. Собаки, обрадованные поводом полаять, свирепо лаяли. Он дошел до поворота налево. Дальше нужно было идти до трансформаторной будки и еще раз повернуть налево, как он и сделал. И уперся в высокие ворота. Вернувшись быстро к будке, он огляделся. Дорога, ведущая к Броне, дорога к воротам. Чуть поодаль виднелся еще один переулок. Недолго думая, он побежал к нему. До электрички оставалось семь минут. Переулок был явно незнакомый, но он все бежал по нему. Вдруг он стал спускаться вниз и уткнулся в пруд. Ни вправо ни влево дороги не было. Вот это фокус. Совсем рядом за прудом прошла электричка. Отчетливо было слышно, как она остановилась и, дав сигнальный гудок, тронулась.
  Он постоял в раздумье и побрел в направлении гудка. И тут увидел беседку. Броня по-прежнему сидела в ней.
  - Ты зачем вернулся? Зачем? - испугалась и обрадовалась она.
  
  6. О том, чтобы он влюбился, не могло быть и речи. После Вильки он решил, что с него хватит.
  Но несколько вечеров, проведенных с Броней, он мало чем отличался от влюбленного и не скупился на ласку. А о Броне и говорить было нечего. Такой нежности, такого шквала страсти он еще не встречал, хотя дальше поцелуев у них не заходило, потому что местом свиданий была все та же беседка. Броня была не Вилька, которая могла, где угодно.
  Как-то они возвращались поздно вечером из театра. Едва электричка тронулась, Андрей сразу почувствовал, что с Броней творится что-то неладное. Она притихла, как-то сжалась, отвечала односложно. Наконец он увидел, что сидевший напротив них парень в упор смотрит на нее. Он был старше Андрея, с большим горбатым носом, его волосы были уложены ровными грядками. Андрея поразила резкая перемена в выражении его лица, когда он перевел на него выпуклые глаза. Они презрительно сощурились, и на вышколенном лице появилась брезгливая улыбка. Андрей почти прочитал его мысли: "И с этим дерьмом ты связалась".
  Броня резко поднялась и, взяв Андрея за руку, проговорила:
  - Перейдем в другой вагон.
  Чувствуя серьезность положения, он послушно пошел за ней, хотя вовсе не хотел этого. Уж очень ему хотелось еще раз помериться взглядом с этим наглецом. И все же он обернулся. Горбоносый сидел, низко опустив голову.
  Обычная история, почти весело подумал он. Бросила козла, вот он и мечет икру.
  - Это мой муж, - сказала Броня, когда они перешли в другой вагон. Он был почти пуст.
  Он поежился, словно похолодало, и поднял воротник пальто. Стало тихо-тихо, как если бы электричка остановилась тли заложило уши, только слышался тихий плач. Плакала Броня. Он понимал, что нужно успокоить ее, сказав что-нибудь, потому что нехорошо, когда рядом плачут, но продолжал сидеть молча.
  А кто пожалеет меня, думал он. Когда же я, наконец, встречу нормальную? То бляди попадаются с ангельскими глазами, то чужие жены. Встречаются же кому-то еще не успевшие поднатореть в любви с другими. Но только не ему.
  Не переставая всхлипывать, Броня заговорила:
  - Когда отец разбился, он был летчиком... мать отвезла меня к ба, мне было три года ... а сама с отчимом уехала в Польшу и за четырнадцать лет прислала лишь два письма... Первый раз я увидела ее в позапрошлом году, они приехали и увезли меня с собой... Там я увидела своего родного брата... мы подружились... только я скучала по ба. Может, я бы осталась там, но отчим стал приставать ко мне, мать возненавидела меня и выгнала из дому... как собаку...
  Он достал платок и подал Броне. Она взяла его, высморкалась.
  - Он, Марк, увидел меня сразу, как только я вернулась, и стал уговаривать меня выйти за него замуж... Я не любила его, он приезжал с отцом и матерью...правда, его матери не нравилось, что я не еврейка, а бабушке не нравился Марк... Но отец уговорил их обеих, и ба даже стала настаивать...Говорила, что отец у Марка известный юрист, сам он заканчивает институт, тоже будет юристом... говорила, что мне будет легко с ним, у меня все будет... все, что я захочу, и я поступлю в институт, в какой захочу при таком отце. Я все равно не соглашалась. Марк привозил своих друзей, девчонок, у него своя машина, и однажды они уговорили меня...увезли к кому-то на день рождения, напоили какой-то гадостью... Уже потом я узнала, что никакого дня рождения не было... Я убежала оттуда, хотела броситься под поезд, долго болела.
  Она громко всхлипнула и вся затряслась. Он прижал ее голову к своей груди и гладил, гладил, пока она не притихла, а вскоре успокоилась вовсе. Зато ему стало невыносимо скверно. Он-то тут причем?
  - Потом мы поженились, - уже совсем ни к чему продолжала рассказывать Броня. - Мне тогда едва исполнилось семнадцать, но его отец все устроил. А через месяц я убежала от него ночью в одном платье... не смогла больше терпеть его садистских выходок... прямо, как зверь, набрасывался...и каждый раз бил. А еще от него чем-то пахло. Дуся сказала, евреем. - Броня брезгливо сморщилась и вздрогнула. - Я переночевала у Галки, а потом устроилась на первый попавшийся завод, где было это общежитие. Ба приезжала ко мне, сначала ругала, а потом просила прощения. Я, конечно, простила, потому что, кроме нее, у меня никого нет.
  Они вышли в тамбур.
  - Вот и все, - сказала Броня. - Я знала, что тебе нужна другая и, узнав, ты больше не приедешь. И правильно сделаешь. Я не буду тебя осуждать.
  Двери зашипели и раскрылись. Броня задержала на мне взгляд, глаза ее опять налились слезами, она измученно улыбнулась и шагнула к двери.
  Он спрыгнул на платформу первым и помог ей сойти.
  Они шли молча. Она сказала все, что могла, а ему говорить было нечего. Рассказать ей о Рите, которую даже ни разу не поцеловал, было бы смешно. Особенно сейчас. Словно в отместку. Сказка о Красной шапочке и быль о злодее муже. Он вспомнил его презрительную ухмылку и его всего передернуло от отвращения. Лучше бы он никогда его не видел. Теперь все время будет представлять, встречая Броню, как эта мразь ею обладала.
  Они подошли к общежитию.
  - Спасибо, что проводил, - сказала Броня. - Я очень благодарна тебе за эти дни. Ты не представляешь, как они помогли мне. Ты вселил в меня надежду, что я еще смогу любить и, возможно, быть любимой. Это ничего, что мне будет трудно. Это уже другая трудность, приятная.
  Она как-то особенно хорошо улыбнулась, кивнула на прощанье и скрылась в подъезде.
  Он долго стоял, плохо соображая, потом закурил и медленно побрел к платформе. За заборами захлебывались собаки. Одна из них, огромная, как медведь, прямо хрипела от желания разорвать его на куски. Он отломил от мерзлого куста ветку толщиной с палец и, подойдя вплотную к забору, - он был невысокий и редкий - начал хлестать собаку по раскрытой пасти. Она сражалась геройски и наверняка легла бы трупом, не отступив. Ему стало легче, и отшвырнув ветку в сторону, он быстро зашагал прочь.
  На какое-то мгновенье ему показалось, что он отхлестал по выхоленной морде Брониного мужа.
  
  7. Он решил, что с него хватит. Как говорится, сыт по горло. На эти вещи надо смотреть проще. Как Борис.
  Его рассказ Бориса обрадовал.
  - Наконец тебе повезло, - сказал он. - То, что тебе сейчас надо, чтобы окончательно выбросить из головы ту стерву.
  - Чем же повезло?
  - Возни меньше - раз и обучит этому ремеслу. Романтика: бабушка, внучка, муж нелюбимый и принц благородный - два. А главное, первое с блеском покрывается вторым. Только не пытайся убеждать, что не поедешь к ней.
  - Не поеду.
  - Ну и дурак. Опять играешь в рыцаря? Зачем кружить девке голову, если я на ней не женюсь? А ей, может, твоя женитьбы сейчас нужна, как козе радиола, понял? А вот, кто ей наверняка после того еврея нужен, так это мужик, который бы ей нравился.
  - Ну, теоретик, усмехнулся про себя Андрей и, чтобы кончить этот разговор, спросил:
  - Физику пересдал?
  - Полный порядок, Ларик, - слегка споткнувшись, ответил Борис. - С понедельника иду на стройку лабораторного корпуса. Все по плану.
  - Какому? - опешил Андрей.
  - В этом году должен был получить мастера? Получил? Получил. Нужна моим полушариям разрядка? Нужна.
  ?- Не знал, что самбо основную нагрузку дает на мозг. Тебе опять дали академический отпуск?
  - Куда они от меня денутся? Такие, как я на дороге не валяются. Декан попытался что-то изобразить, но его быстро вернули в чувство, сказав, что отличников много, а я один. Правда, условия выставили более жесткие, чем в те разы: к декабрю должен пересдать физику и английский и принести в деканат положительную характеристику с работы на стройке.
  - Как говориться, осталось начать и кончить.
  - Кстати, анекдот насчет начать и кончить.
  У Андрея в запасе тоже кое-что было. Но пересказывать сейчас анекдоты прошлых лет - все равно, что напяливать на себя модное платье образца семнадцатого века.
  
  8. Дня через три он уже знал, что поедет к Броне. Все эти дни он дума о ней.
  Увидев его у двери своей комнаты, она по-детски обрадовалась, но на улице встала перед ним и спросила с дрожью в голосе:
  - Умоляю, скажи, ты приехал не из жалости?
  - Я хотел видеть тебя.
  А под новый год она повезла его к бабушке.
  
  Бабушка оказалась совсем не такой, какой он представлял по Брониным рассказам. Он собирался увидеть еще крепкую со следами былой красоты старуху, похожую на показываемых в кино старых графинь или островских купчих. Увидел же он жалкую совсем дряхлую согнутую старушонку во всем темном, заставившую его вспомнить нищенку Аришу. Да и дом, правда, большой, состоявший из четырех или почти полупустых комнат, скрипел на разные голоса и грозил вот-вот развалиться.
  Бабушка встретила Броню радостно, а его настороженно.
  - Это Андрей, - сказала Броня, целуя старуху, он хороший, и я его люблю. Увидишь, ба, и ты его полюбишь.
  На старуху слова Брони не подействовали, и она продолжала коситься на Андрея. Он вышел на крыльцо покурить. В окно было видно, как сначала говорила старуха, сердито глядя на Бронины ноги. Один раз она выпрямилась, держась за бока, но встретив злой взгляд внучки, опять согнулась. Потом заговорила Броня. Ее голос он хорошо слышал.
  - Нет, ба, на этот раз я поступлю так, как сочту нужным. И ты лучше не вмешивайся. Я молода и хочу жить. Я не хочу больше сидеть, как монашка. Хватит, целый год сидела. Но еще сидела бы, не знаю, сколько, если бы не встретила его. Я люблю его, ба, слышишь, люблю! И мне хорошо с ним, я счастлива, слышишь? И ты будешь к нему хорошо относиться или я сюда никогда не приеду.
  Он спохватился, что подслушивает, спустился с крыльца и сел на лавочку у ворот. Старуха ему явно не нравилась, точнее, не она сама, в ее присутствие. Он понимал ее беспокойство, но помочь ничем не мог, потому что не знал сам, кто же он для ее внучки: добрый принц или злодей- искуситель. Он хотел быть первым, но чувствовал, что одного хотения мало. А разбираться во всем этом сейчас ему хотелось меньше всего.
  - Ты здесь не замерз? - подошла Броня.
  - Не ласковая встреча. Может быть, мне не нужно было приезжать?
  - Она хорошая, только боится за меня. Но ей нечего бояться, правда, милый? Я сказала ей, что ты хороший, и она успокоилась.
  Они вошли в дом. В прихожей бабушки не было. Броня стала накрывать на стол. Он открыл бутылку "Шампанского".
  - Ба у нас непьющая, и нам больше достанется. Но, если ты хочешь, я приведу ее.
  Он не очень хотел, и они остались вдвоем. Он разлил вино в большой и маленький стаканы - они были желтые, хотя Броня их долго мыла.
  Броня светилась. Ежеминутно она вставала и прижималась к нему.
  - А утром ба уйдет в церковь, и мы будем совсем одни в доме. Нам будет еще лучше, вот увидишь, милый. Я постараюсь, чтобы тебе было очень хорошо. Ты не пожалеешь, что поехал со мной. А для меня этот день будет самым лучшим в моей жизни. Тебе ведь хорошо? Скажи, хорошо?
  - Хорошо, - согласился он. - Бабушка одна здесь живет?
  - Одна. Поэтому я и приезжаю к ней каждую субботу.
  - Не хотел бы я дожить до такой старости.
  - Зато в молодости она пожила, как хотела. У деда на Арбате был свой магазин и двухэтажный дом. Он и сейчас еще стоит, ба мне показывала. После революции дед еще лет десять продержался, потом его все-таки сослали в Сибирь, но он успел купить ба этот дом. И денег, наверное, оставил, но сейчас у ба ничего нет, и она живет на мою зарплату. Поэтому я работаю на бетонном заводе, вожу песок, ужас, как тяжело, зато платят хорошо. Но не надо сейчас говорить об этом. Давай выпьем всю бутылку. Я хочу сегодня напиться. Ты не возражаешь, милый? За то, чтобы в новом году сбылись все наши желания.
  Они быстро разделались с вином и опьянели. Он начал ремонтировать репродуктор, молчавший, по словам Брони, с тех пор, как она себя помнит. Она стала помогать, вернее, мешать. Неожиданно, к их восторгу, приемник заговорил. От него Андрей хотел перейти на утюг, но Броня отняла его, и они стали целоваться. Она сразу притихла, а у нег застучало в висках и закружилась голова.
  - Милый, потерпи. Ты, наверное, забыл, что мы не в беседке, а дома.
  В открытую дверь он видел, как она стелила постель.
  Сквозь занавеску пробивалась луна, и он, уже лежа, видел, как Броня раздевалась. Он не знал, что это высшее искусство.
  Потом ему каждый раз хотелось отдышаться, но Броня была неистощима, неистово целовала всего и каждый раз добивалась своего опять.
  - Правда я умею делать это? - спрашивала она, склонившись над ним и разглядывая его лицо. - Уж чего-чего я не могу, а это умею, правда? Я даже не знала об этом. Недаром во мне течет польская кровь. Ты доволен мной, милый?
  При лунном свете он видел ее блестевшие, как ртуть, глаза, которые бегали по его лицу, словно впитывали его в себя.
  - Вот так бы и смотрела на тебя всю жизнь. И больше ничего-ничего мне не надо. Раньше я думала, что тот, которого я полюблю, будет обязательно самый-самый красивый, а ты оказался совсем обыкновенный, и я знаю об этом а люблю еще больше, чем предполагала. Я бы все равно выбрала тебя одного среди тысячи красавцев. А ты меня любишь, милый?
  Он молча протягивал ей губы.
  - У тебя это было с кем-нибудь? Ты, конечно, можешь не отвечать, но я хочу, чтобы была у тебя первой. Хочу, слышишь? - Она вдруг отстранилась, задумалась. - А впрочем, какое это имеет значение?
  - Какое это имеет значение, - повторил он, но вспомнив Марка и его ухмылку, подумал, какое большое значение это имеет.
  Они заснули под утро одновременно, как умерли.
  
  9. Он проснулся внезапно, словно от прикосновения, и чуть не закричал от страха: над ним висело мертвенно бледное лицо с ввалившимся ртом и впадинами вместо глаз. Было темно. Он зажмурился и почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Тотчас раздались шаркающие шаги и скрипнула дверь. Он догадался, что это была Бронина бабушка, и вытер холодный пот со лба.
  Окна были закрыты ставнями, и сквозь щели пробивался слабый свет. Долго глядел он в незнакомый потолок, думая с жалостью о старухе и нежностью о Броне. Она, словно почувствовав это, заворочалась и прижалась к нему. Во сне лицо ее выглядело совсем юным и с закрытыми глазами оно напоминало живописную горную долину с яркими красками: губами со следами вчерашней помады, зернами зубов в полуоткрытом рту, носом с точками ноздрей, пятнами румянца на щеках, дрожавшими, словно на ветру, ресницами, дугами бровей, рассыпанными по подушке волосами, - но без глаз на всем этом лежала печать безмолвия и холода.
  Внезапно его пронзила мысль, от которой он привстал и потянулся к сигаретам: лежавшая рядом с ним девушка - чужая ему. Он не любил ее и не мог полюбить, как бы ни хотел этого и как бы она его не любила.
  Он поискал глазами, куда стряхнуть пепел, и опять задержал взгляд на Броне. А может, все это бред, плод его фантазии: и черные волосы, и карие глаза, и идеал и его воплощение - Рита? Разве не также прекрасны эти пшеничные волосы и скрытые под ресницами кобальтовые глаза?
  Он поднес ко рту потухшую сигарету. Пепел упал на одеяло. Он осторожно стряхнул его на пол. Броня открыла глаза - выглянуло солнце, и долина тотчас ожила, засверкала - и улыбнулась.
  - Ты не спишь, милый? А я видела такой кошмарный сон, что от испуга проснулась. Как Будто пошли мы с тобой в Воскресенск, он недалеко отсюда. На улице много народу, праздник что ли какой. Ты купил мне воздушный шар только взяла я нитку, шар как потащит меня вверх. Я как закричу. А ты схватил меня за ногу и держишь, не отпуская. Потом я вцепилась в ручку двери, потому что мы уже очутились на крыльце этого дома. Тут ты взял у меня нитку и стал подниматься. И как будто ты уже не ты, а собака, такая страшная-страшная, злая-презлая, но я знаю, что это ты. Я закричала и проснулась. Смотрю, а ты сидишь рядом. Я так рада, что трудно представить. Неужели я не кричала?
  - Нет, только морщилась, словно щекотали в носу. И глаза под веками так и бегали.
  - Правда?... а ты не бросишь меня, милый? Не бросишь?
  - Конечно, нет. Откуда ты это взяла?
  - А то без тебя мне будет очень и очень плохо. Всю жизнь плохо. Я ведь такая. Если уж полюбила, то навечно. Иначе я не могу.
  - Сюда заходила бабушка. Почему ты не разбудила меня, я бы ушел в другую комнату.
  - Зачем? - удивилась она. - Я же сказала ей, что люблю тебя.
  - Все равно неудобно.
  - Не думай об этом, милый. Она, как только увидит, что у нас все хорошо, сразу успокоится. - Броня села. - Я так хочу есть. А ты нет? Хочешь, я принесу что-нибудь?
  Он кивнул.
  Она спрыгнула с кровати и, не одеваясь, исчезла в двери. Вернулась она, держа в руках газетный кулек. Он выровнял на одеяле место, и они начали уплетать за обе щеки. Для яиц потребовалась соль. Броня опять спрыгнула на пол. Проходя мимо большого, намного выше ее роста зеркала, она остановилась.
  - Правда, красивая у меня фигура? - спросила она, разглядывая себя в пожелтевшем от времени зеркале. - Мне об этом все говорят. Правда, говорят. Только одна девчонка сказала, что у меня полные ноги. - Она подняла ногу. - Но ведь было бы хуже, если бы они были тонкие, как спички. Правда, милый?
  Ему больше нравилсч темный бугорок между ног, но он кивнул, любуясь ею. Ты мой идеал, хотелось сказать ему, я люблю тебя.
  - У тебя самые красивые ноги, - сказал он. - Ты вся очень красивая, Броня.
  - Правда? - просияла она. - Я тебе нравлюсь? - Она подбежала к кровати, быстро переложила еду на стул и протянула к нему руки.
  
  10. Вернувшись из церкви, бабушка вдруг стала оказывать ему знаки внимания.
  - Ты работаешь или в студентах все еще ходишь? - слабым голосом спросила она. Он в это время чинил утюг.
  - Работаю.
   - Хорошо платят?
   - Пока мало, но со временем будет больше.
   - А сколько в месяц?
  - Пока сто десять.
  - Маловато, - заключила бабушка. - Но у тебя все впереди. Мать, отец живы?
  - Мать жива. Отец погиб на фронте.
  - Брат, сестра есть?
  - Одна сестра.
  - Холостая или замужем?
  - Замужем.
  - Ба, что ты к нему пристала, как милиционер? - вмешалась Броня. - Ты мешаешь ему работать.
  - Уж и мешаю, - обиделась старуха, но тут же спросила опять. - А ты мне дров напилишь?
  - Напилю.
  Она вышла и принесла пилу. Броня чуть не упала со стула. Андрей включил утюг и подождал, пока он нагрелся.
  Потом они с Броней пилили дрова. Пилила она мастерски.
  - Когда ба болела, я пилила одна. И представляешь, иногда отпиливала.
  Потом они сходили в магазин и втроем сели за стол. Бабушка достала из старого, как она сама,буфета две рюмки, две ложки, одну вилку и аккуратно вытерла их грязным передником.
  - Серебряные, - сказала она, подавая Андрею ложку и вилку.
  - Ба говорит, это их родовые ложки
  - Да, да, - кивала старуха.
  - Ба, а может, сам царь из них ел? - спросила Броня.
  Старуха не расслышала и продолжала задумчиво кивать.
  - Ну, Броня, - сказал комсомолец Андрей весело. - Теперь этой вилке совсем цены не будет. Будешь рассказывать своим внукам, что, помимо царя, этой ложкой ел крестьянский сын.
  Они заулыбались: Броня - слегка испуганно, старуха - снисходительно.
  - Нет, государь не соизволил откушать у нас, - вдруг опомнилась она. - Но я видела его, право слово, как вас сейчас.
  - Ба, потом расскажешь, - сказала Броня. - Тебе вина полную рюмку налить?
  - Полную, полную. - Старуха взяла дрожащей рукой рюмку, проговорила: - Дай, господи, вам в новом году всего полным полно.
  Остаток вина она выплеснула через плечо. Тут Андрей, как всегда, когда пахло женитьбой, насторожился. Морда что ли у меня такая, недовольно подумал он. Всех родителей моих знакомых девушек так и тянет говорить со мной о свадьбе.
  - А жить в случае чего можете и здесь, - продолжала распоряжаться его судьбой старуха. - Особенно летом здесь благодать. Речка рядом, до леса рукой подать. А уж грибов сколько и не сочтешь.
  А что, подумал он, глядя на притихшую Броню, возьму и женюсь. Когда-то и на ком-то ведь надо. Буду считать, что никакого идеала, никакой Риты никогда не было и нет. Как не было мальчика у Самгина.
  - Не было и нет, - проговорил он вслух.
  - Ты что-то сказал, милый? - придвинулась Броня.
  - Я, кажется, огорчу тебя, Броня. На днях я уезжаю с шефом в командировку на месяц. В два-три города. Будем заключать договора и искать новые темы.
  Она сжалась, прошептала:
  - Я буду ждать тебя, милый. Сколько потребуется.
  - Куда ты едешь? - спросила старуха. Расслышала, старая вешалка.
  - В командировку, ба, - сказала Броня. - На целый месяц.
  - А ты откажись, - посоветовала старуха. - Скажи, сто не можешь, что у тебя свадьба.
  - Поздно, - сказал Андрей. - У меня уже билеты на руках.
  Старуха огорченно заметила:
  - Нехорошо откладывать, что задумал. Помяни мое слово, нехорошо.
  - Ба, зачем ты так говоришь? - крикнула, чуть не плача, Броня.
  К радости Андрея бабка ушла, наверное, к соседям рассказать о предстоящей свадьбе, и он лег отдыхать теперь уже на правах будущего мужа. Хотел бы он посмотреть на того, кто поступил бы на его месте иначе.
  
  11. - Сынок, что с тобой? Осунулся весь. Уж не заболел ли?
  Этот же вопрос несколько раз задавали ему и на работе. Все валилось у него из рук. Он видел и слышал одну Броню.
  А вечером, рано уснув, он никак не мог отключить в лаборатории свой насос Чарли, который звенел, как будильник.
  - Вот петрушка какая, - бил себя по бедрам лаборант Кулагин.
  Он проснулся и понял, что звонили в квартиру. Зевая, он подошел к двери. На пороге стояла закутанная в шаль Броня.
  - Не ожидал, милый? Ты один?
  Он пропустил ее и помог снять пальто. Он был уверен, что продолжал видеть сон. Она прошла в комнату и бросила взгляд на постель.
  - Ты спал? А я окоченела совсем. Я после душа и полчаса прождала электричку. А возле твоего дома заблудилась. Забыла номер дома. И сейчас вся дрожу. Видишь?
  Она подошла к нему и прижалась. Она действительно была холодная, как сосулька.
  Он прошел на кухню и поставил на плиту чайник. Когда он вернулся, Броня уже лежала.
  От нее пахло простым мылом и духами.
  - Я к тебе прямо с работы. Не смогла не повидать тебя последний раз перед твоим отъездом. Ты же сказал, что твоя мама работает в ночную смену. А в шесть часов я уйду. Я хорошо сделала, милый?
  - Ты хорошо сделала, - говорил он, целуя и согревая ее озябшее тело.
  Командировку шеф отложил на неделю, и все шесть дней Броня приезжала к нему после вечерней смены. Кажется, на вторую ночь, она вдруг сказала, что он может не осторожничать, что она больше так не может и, видя его нерешительность, разволновалась, даже заплакала и стала разъяснять технологию этой женской премудрости. Что-то он уже слышал об этом раньше и уступил. И получил такое наслаждение, которого никогда не испытывал прежде.
  А о Броне и говорить нечего. Иногда ему казалось, что она теряла сознание, но она по-детски улыбалась и начинала говорить нередко такое, отчего ему становилось не по себе...
  - Ты думаешь, я не вижу, как ты мечешься между двух огней: и ее забыть не можешь и меня не знаешь, как бросить? И хочется и колется. Но запомни, милый, если ты даже и бросишь меня, то еще долго-долго не забудешь. Может быть, всю жизнь помнить будешь. Я знаю это. - Она села на кровать, уперлась подбородком о колени и, глядя вдаль, улыбнулась зло-торжествующе, даже обнажились острые зубки. - Ты был бы рад меня бросить, но уже не можешь...
  - Интересная все-таки эта штука - любовь. Я знаю, что не такой уж ты красивый и совсем не высокий, как Борька, а если выстроить вас тысячу, даже миллион, я бы выбрала только одного тебя, даже сама не знаю, почему...
  - А ты, оказывается, сильный, сумел пробудить во мне женщину. Я ведь так могла и умереть, не узнав, что это такое...
  - На небе я выбрала три звездочки, я тебе их обязательно покажу. Две совсем рядышком - это мы с тобой, - а одна, маленькая такая, мигающая, чуть-чуть сзади - это наш сыночек. Он как будто бежит за нами, подпрыгивая на одной ножке. Смешной такой...
  - Я о тебе рассказала Дусе. Мы живем в одной комнате. Она старше лет на двадцать и мне, как мать. Она одинока, как я. И знаешь, что она сказала? Все, как есть. Она сказала, что ничего с тобой у нас не выйдет. Это, она говорит, только в кино и книгах все хорошо кончается, где никто не обращает внимания на разницу в образовании, а в жизни все по-другому. Еще Дуся сказала, что было бы лучше, если бы ты был простым рабочим, как я, бетонщиком, например, или слесарем...
  А когда они прощались, она встала перед ним и глядя спокойно ему в глаза, сказала:
  - Ты не думай, о чем тогда сказала ба. Я не буду на тебя обижаться. Конечно, мне будет очень плохо, если ты бросишь меня. Я ведь однолюбка. На всю жизнь. Ты даже не представляешь, как мне будет тяжело. Но я все равно останусь благодарна тебе за дни, проведенные вместе. Я узнала, что такое счастье, и его мне хватит на всю жизнь. За это тебе спасибо, милый.
  
  
  
  
  
   Конец двадцатого века.
  
   1. Из Брониных подруг Ларшин знал только Галку, которую не видел с того вечера, когда они познакомились. Вывести на нее мог только Борис.
  Сложность была в том, что самого Бориса Ларшин не видел лет десять, а то и больше. Их дружба дала трещину сразу после женитьбы Ларшина. Борис с первого взгляда невзлюбил Веронику, в открытую называя ее страхолюдиной. Она ответила тем же, называя его безмозглым мужланом, лишенным какого-либо интеллекта. Ларшин, согласный и с ним и с ней, какое-то время лавировал между ними, но его интересы с Борисом действительно постепенно разошлись. Институт тот так и не закончил, женился по принуждению отца после рождения близнецов сыновей, подрабатывал тренером, много пил и по-прежнему гулял.
  Подъезжая к дому Бориса, Ларшин даже не знал, застанет ли его живым. Такой вопрос был вполне правомерен сейчас в России, где средний мужской возраст составлял пятьдесят шесть лет, а Борис был старше Ларшина на год. Сквозь закрытую дверь женский голос сказал, что Борис разменял эту квартиру на две и живет в соседнем квартале, где Ларшин и застал его. В первый момент ему показалось, что дверь открыл отец Бориса. Пожалуй, сын оказался помассивнее. Все поняв по глазам Ларшина, Борис сказал с усмешкой:
  - Ну и страшен же ты стал, Ларик. Все-таки сравняла она тебя с собой.
  Уже за столом за бутылкой, которую Борис пил один, Ларшин узнал, что Тамара умерла шесть лет назад. Молча пригубив рюмку, он поинтересовался, отчего.
  - Сыновья свели в могилу, Ларик. Неудачные они у нас получились.
  Оба успели отсидеть. Генка пять лет, а Андрюха, твой крестник, три с половиной. Этот еще ничего, пошел в мать и лицом и характером, а Генка непонятно в кого, наверное, в меня, настоящий бандюга и Андрюху за собой тащит. Не проходило дня, чтобы они ничего не вытворяли. А посадили их за то, что Генка ограбил квартиру и крепко избил хозяина, с которым столкнулся при выходе. А Андрюха стоял на стреме. Суд длился с год, мать все время была на нервах, а на чтении приговора сердце ее не выдержало. Пока Андрюха не вернулся первым, я жил хуже, чем в тюрьме. Им же надо было возить сигареты и жратву, а на какие шиши? Сам чуть не начал воровать, да вот ты тогда отучил. - Борис долил остаток водки в свою рюмку и залпом выпил. - А надо ли было? Не отучил бы, я бы сейчас был вором в законе и сидел бы в думе или был бы охранником Ельцина в Кремле. Да, я забыл тебе сказать, что мне как-то предлагали сыграть его в кино. Они, видишь ли, нашли, что я на него мордой и фигурой похож.
  - Ну и? - заинтересовался Ларшин. - Не смог?
  - Я их с лестницы спустил. Да меня бы за это потом убили. Телохранителей у меня нет, как у него. Появись он у нас один без них, мужики его сразу бы прибили. - Борис выругался. - Да, о чем это мы? А, вспомнил. Сейчас я тебе одну вещь покажу, только не уссысь.
  Он поднялся и, тяжело переступая, подошел к стенке. Наблюдавший за ним Ларшин отметил, что он, огромный с седыми волосами, действительно чем-то походил на Ельцина.
  - Вот послушай, - сказал Борис, садясь на место. Он развернул пожелтевший лист бумаги. - Ты, наверное, забыл, а я недавно нашел в своих документах. - Надев очки, он стал читать:
   Окончен съезд, яснее смысл жизни,
   И замер в изумленье шар земной.
   Мы будем жить при коммунизме,
   Мы - это значит, я с тобой.
  
   Что было мифом, сказкою веками,
   О чем мечтать не каждый мог поэт,
   Построим мы вот этими руками
   Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет.
  
   Свет коммунизма! Он уже заметен,
   Он согревает наши мысли и дела...
   Короче, и дальше такая же хренотень. Вспомнил? Это ты по моей просьбе для нашей факультетской стенгазеты написал, чтобы меня перевели, не помню уж на какой курс. И знаешь, о чем я подумал, читая этот твой стих? Хоть вы и обосрались с этим самым коммунизмом, а ведь все мы, если не в него, то во что-то хорошее тогда верили, к чему-то стремились. Помню, меня дурака и в пионерах учили быть во всем примером, потом в комсомоле сколько раз на собраниях драили, чтобы я наконец за ум взялся и начал учиться, и обещали, если буду хорошо себя вести, в партию принять, куда не всех принимали. А что сейчас? Взять моих оболтусов. Чему их сейчас учат? Только одному: грабить и убивать, чтобы иметь деньги и власть над другими. Вот ты мне скажи, почему вы, коммунисты, так обосрались? Можно было бы ведь подправить, что не так, а не делать полный разворот назад в это капиталистическое и демократическое дерьмо.
  Для Ларшина это тоже был больной вопрос, ответ на него он знал, но говорить сейчас об этом Борису не стал - не за этим приехал, да минутой тут не обойтись.
  - А, молчишь, потому что не х.. сказать, - понял его по-своему Борис. - Выходит, гнилая эта идея делать доброе для людей? Сам-то ты чего добился, корча из себя всю жизнь борца за гребаную справедливость, даже кровь пролил, перевоспитывая меня? Чем твой конец оказался лучше моего? Денег, говоришь, тоже особых по сравнению с другими не нажил. Сейчас здесь воры такими миллионами ворочают, что ты в сравнении с ними нищий. А личной жизнью что у тебя вышло? Детей нет даже таких, как у меня. Про бабу твою я уж не говорю, я бы такую за деньги не стал, разве что из-за фигуры, прикрыв лицо платком. Сознайся, ведь ты на ней из-за денег женился? Опять молчишь. - Борис впился взглядом в Ларшина и, вдруг подняв пудовый кулак, с силой опустил его на стол, отчего бутылка и рюмки упали. - Броньку я тебе, Ларик, сроду не прощу. Такую девку бросил. У меня их было больше, чем у тебя волос на мудях, а такой не было. А ведь я к ней совался, ты не знаешь. Так и не дала.
  - Ты что-нибудь о ней знаешь?
  - Галка тогда говорила, что она вроде бы от тебя беременна была, больше ничего.
  - А почему мне не сказал об этом?
  - Да от меня тогда каждая была беременна. Это их дело. Никто их не заставлял мне давать. Я думал, ты знал. А потом вроде бы Галка говорила, что у Брони рассосалось.
  Ларшин рассказал про телефонный звонок и спросил, как найти Галку. Борис поднялся и сказал:
  - Поехали к ней. Я уже десять лет, как не имел ее. Не хотел позориться из-за простатита. Пятью минутами с ней не отделаешься. У тебя как с этим делом? Негритоску там не попробовал?
  Говорить на эту тему Ларшин не любил, но Борис был единственным человеком, с кем он был раскрепощен в разговоре об этом. Он пожаловался, что Вероника уже лет пять, как не подпускает его к себе, говоря, что в их возрасте этим никто не занимается. А когда он настаивал, вся косоротилась, только что не плевалась и уже через минуту ныла: "Ну, сколько еще можно? Заканчивай быстрей".
  - Да я бы ее... да я бы, - задохнулся от возмущения Борис и успокоился лишь, когда Ларшин рассказал о приходивших к нему там женщинах разных мастей.
  
  
  2. Галка узнала его только после подсказки Бориса. Сама она почти не изменилась, оставшись по-прежнему веселой и привлекательной, лишь слегка пополнела. Она рассказала, что Броня внезапно исчезла в шестьдесят пятом и с тех пор о ней не было ни слуху ни духу. На заводе, где она работала, Галке сказали, что она уволилась по собственному желанию.
  Насчет Брониной беременности Галка ничего определенного сказать не могла: вроде бы у Брони были подозрения, но потом уладилось.
  Ларшин спросил у Галки, где находится завод. От его внимания не ускользнуло, что Борис глядел на нее, как мартовский кот, и он попрощался с ними.
  
  Перед тем, как отправиться на завод, он заглянул в общежитие, где жила Броня. К его удивлению, оно сохранилось, только теперь в нем жили в основном молодые украинки и молдаванки, приехавшие на подработки в Россию. Одна из них посоветовала Ларшину начать поиски Дуси с уборщицы бабы Ксюши, всю жизнь проработавшей на заводе.
  Он так и сделал. Баба Ксюшу он отыскал на заводе моментально. Она оказалась крепкой на вид старухой, каких-нибудь лет на десять старше его. Он начал разговор с того, что дал ей коробку конфет, отчего она воспылала к нему любовью и выложила все, что знала.
  - Это о каком же годе идет речь? - поинтересовалась она, когда он спросил, знала ли она работницу завода Дусю, проживавшую в общежитии тридцать три года назад в одной комнате с молоденькой девушкой, которую звали Броней, тоже работавшей здесь.
  Услышав, что речь идет о шестьдесят пятом годе, Ксюша завела к бесцветным бровям бесцветные глаза и стала вспоминать, приоткрыв рот с явно не вставными зубами.
  - Колька у меня родился в январе шестьдесят шестого. Если отнять девять месяцев или прибавить три, будет апрель шестьдесят пятого. Все так и есть. Дуська, после того, как от нее съехала молодая девка, месяц жила одна, и мы с Федькой проводили время в ее в комнате, когда та работала. Он лазил в окно. Тогда насчет этого строго было, не то что сейчас. Сейчас за одну ночь дежурная получает с кавказцев, которые ходят к хохлушкам, больше, чем я за год. - Ксюша посмотрела внимательно на Ларшина. - Так ты Дуську или ту девку ищешь? Ох, какая же она, помню, красивая была! Правильно, ее еще не по-нашему звали.
  - Собственно говоря, ищу я Броню, но Дуся может знать, где она. Дуся жива?
  - А кто ж знает-то? Она лет на пять постарше меня будет, а в деревне сейчас, говорят, еще хуже, чем в городе. Колхозы-то распустили. Да и Дуська уже не жилец была.
  - Она болела?
  - А у нас все болеют, кто больше двадцати лет в цехе проработал. А она, почитай, больше тридцати отмахала.
  - Вы знаете, в какой деревне она живет?
  - Да нет, откуда мне знать?
  - А кто на заводе может это знать?
  - Так в кадрах должны. Она же уехала не так давно, перед самой этой переделкой в стране. Она-то не успела получить у советской власти квартиру, а у этой разве получишь? Вот она и уехала помирать к этой самой Броне, как ты ее называешь.
  - Я вас правильно понял, что Дуся живет вместе с Броней?
  - Я тогда их так поняла. У этой Брони там случилось большое горе, и Дуська поехала ей помочь да так там и осталась.
  - Что у Брони случилось, не помните?
  - Кто-то там у нее помер. - Наверное, бабушка, тут же подумал Ларшин. - Как же она плохо выглядела, ты бы ее видел. Я ее не узнала. А какая была красавица. Наверное, не раз пожалела, что не пошла работать секретарем к Лешке, он тогда еще директором у нас был. Жила бы при нем, как у Христа за пазухой. И потом он мог бы взять ее с собой, когда в Москву на повышение уехал.
  Про директора Броня почему-то ему не рассказывала. У него вырвалось:
  - Так у него ничего с ней не получилось?
  - Не-ет, - с заметной гордостью сказала Ксюша. - Уж как он ни изголялся перед ней. Весь завод следил. Как же, он директор, а она простая бетонщица и дала ему от ворот поворот.
  - Я вас правильно понял, что Броня приезжала к Дусе не так давно?
  - Так я тебе так и сказала, что перед этой самой переделкой. Вспомни, когда она началась? Почитай, лет восемь назад. Я тогда уже год, как переехала из общежития в свою квартиру. А получила я ее в конце восемьдесят девятого. Выходит, в девяностом.
  Ларшин решил проверить мелькнувшую у него мысль и попросил Ксюшу отвести его в отдел кадров. Там он тоже дал коробку конфет, и довольно молодая смазливая кадровичка быстро отыскала ему Дусино дело. Он выписал из него название деревни в Рязанской области, где родилась Дуся, и дату ее увольнения с завода. Стоявшая рядом кадровичка вдруг сказала:
  - Это не так далеко от родины Есенина. Я к Дусе заезжала через год, после того как она уволилась.
  Выходит, Дуся уехала не к Брониной бабушке под Воскресенск.
  - Скажите, Дуся там одна жила?
  - С женщиной, которая когда-то у нас работала, и с ее годовалым внуком.
  - Не помните, как звали женщину? - спросил Ларшин, не узнавая свой голос.
  - Вспомнить вряд ли смогу. Какое-то не наше имя. А внука звали по нашему Ваней.
  - Женщину звали не Броня?
  Женщина удивленно взглянула на Ларшина.
  - Броня. А вы ей кто будете?
  - Мы когда-то жили вместе, - ответил он, сам не поняв, в каком смысле употребил слово "жили". - А где были родители внука, я имею в виду его отца и мать?
  - Мать умерла при родах, а отец пропал в Афганистане.
  - Броня чья мать: матери или отца Вани?
  Женщина опять посмотрела на Ларшина и улыбнулась.
  - Вы меня пытаете прямо, как следователь. Чего не знаю, того не знаю.
  Он не помнил, как от нее вышел. Ксюша поджидала его снаружи.
  - Что-нибудь узнал? - поинтересовалась она.
  - Оказывается, Броня живет у Дуси, а не наоборот.
  - А я тебе что говорила?
  - Можно мне заглянуть в цех, где работала Броня?
  - А почему же нельзя? Можешь даже выбрать себе могильную плиту покрасивше.
  Он уже обратил внимание на цементные плиты и ограждения, действительно похожие на могильные.
  - Тогда тоже их делали? - спросил он.
  - Тогда мы делали домовые перекрытия. На плиты мы перешли лет пять назад, когда народ стал вымирать.
  - И хорошо они идут?
  - Еще как! Главное, дешевые, доступные народу.
  Ксюша ввела его в полутемный от висевшего столба цементной пыли цех. Молодые женщины с завязанными серыми платками лицами, на которых сверкали одни глаза с бархатными от пыли ресницами, развозили на одноколесных тачках мешки с цементом, песком и известью.
  - Броня тоже так возила?
  - И так возила и еще хуже, лопатой вручную перемешивала. Тогда бетономешалок не хватало.
  Он вышел на улицу. Ксюша довела его до ворот, и там они распрощались.
  Вот кого звонившая женщина назвала четвертинкой - моего внука, думал он подавленно и радостно одновременно. Подавленно из-за смерти своего сына или дочери, которых так и не увидел, и радостно из-за того, что у него теперь есть внук. Голова, руки и ноги, независимо от его разума сами вели машину к Ново-Рязанскому шоссе, чтобы по ней поехать в Рязань. Но, не доезжая до шоссе, он заставил себя засомневаться в целесообразности немедленной туда поездки до приезда гостей. Тем более после того, что он сейчас узнал. Кто же была позвонившая ему женщина и кто тот, с кем она переговаривалась?
  
  
  3. Он был уверен, что видел Броню из окна электрички на платформе в Удельной именно в день ее приезда к Дусе ровно за две недели до увольнения той с работы 27 ноября 1990 года и за два дня до его отлета в Штаты 15 ноября.
   Он и Вероника ехали тогда к матери прощаться. Она настояла, чтобы он приехал без машины, хотела, чтобы он выпил и попел с ней песни. "Может, в последний раз", - сказала она, как и получилось. Окно электрички, возле которого он сидел, остановилось как раз напротив Брони. Прошло более четверти века после их последней встречи, а он ее сразу узнал, скорее почувствовал, что это она, потому что узнать ее было невозможно. Говорят, что женщина в сорок пять - ягодка опять. Некоторые из них в эти годы выглядят лучше, чем в девятнадцать. Но Броня выглядела жутко, хотя ей в то время не было пятидесяти. Она не только постарела, она погасла, потеряв интерес к жизни. Это было видно по ее чрезвычайно небрежной одежде, которая никак не вязалась в его сознании с той опрятной Броней, которую он знал, по ее выбившимся из-под черной косынки коротко стриженым волосам, которые когда-то, как шаль, накрывали ее плечи и спину.
  Он почувствовал тогда, как сердце его замерло, и кровь отлила от лица. Вдруг Броня дернулась, словно от прикосновения сзади, повернулась и встретилась с ним взглядом. Глаза ее округлились, испуганно заметались, остановились на Веронике, продолжавшей что-то говорить ему, затем она тряхнула знакомо головой, и горькая гримаса - не то попытка горько улыбнуться, не то ухмыльнуться, - скривила ее рот с белыми губами. Вот она опять, но уже пристально и без гримасы взглянула на Ларшина. Вдруг, когда электричка тронулась, она словно спохватилась, приоткрыла рот, чтобы что-то сказать ему, и пошла, переходя на бег, за электричкой. Но та безжалостно разъединила их.
  Заподозрившая неладное Вероника стала приставать к нему с расспросами, а он продолжал видеть перед собой застывший Бронин взгляд и эту гримасу на лице и то, как она бежала за электричкой. Видел он это и сейчас, наконец, поняв истинный смысл ее полуулыбки-полуусмешки: " У меня такое горе, а ты такой сытый и довольный". Раньше он думал, что она имела в виду жену: "И на такую ты меня променял". И еще он понял сейчас, что она хотела ему сказать, когда бежала за электричкой.
  
  
  
  
  
  
   Глава вторая.
  
  
   Конец двадцатого века.
  
  1. Он вышел из дома без десяти двенадцать и стал вглядываться в сторону дороги, откуда, по его мнению, должны были появиться гости, и не сразу заметил приблизившихся к нему женщину, мужчину и мальчика. Вблизи женщина, подошедшая к нему первой, оказалась миловидной девушкой лет двадцати пяти с пышной копной каштановых волос. Она была в бежевом плаще и высоких сапогах. Мужчина был лет на десять старше ее, почти одного с ней роста, широкоплеч, с приятным мужественным лицом и понравился Ларшину. Он держал за руку мальчика лет восьми в поношенном пальто и рваных кроссовках. Глядя на него, Ларшин вдруг испытал сильное волнение и перебои в сердце.
  - Андрей Иванович? - спросила, улыбаясь, девушка. Она явно старалась казаться непринужденно веселой.
  Ларшин подтвердил даканьем, не отрывая глаз от лица мальчика, который тоже смотрел на него во все глаза.
  - Я вижу, вы уже сами догадались, о каком сюрпризе я вам говорила. Это ваш внук Ваня. А это, - девушка указала рукой на мужчину, - его отец Сергей.
  Ларшин встретил взгляд стальных с прищуром глаз Сергея, сделал к нему шаг и протянул руку.
  - Здравствуй, Сергей. Рад тебя видеть. - Ему хотелось спросить, когда он вернулся из Афганистана, но что-то удержало его.
  Невнятно буркнув, Сергей прожал протянутую руку. Его рукопожатие было крепким и тоже понравилось Ларшину. Сильный мужик. Вдруг он почувствовал прикосновение к руке. Это подошедший к нему Ваня прижался к ней щекой.
  - Дедушка, - прошептал он, - дедушка.
  Волна нежности захлестнула Ларшина, он нагнулся и, взяв лицо мальчика в ладони, повернул к себе. У него был прямой тонкий нос и крупные темно карие глаза. Наша порода, подумал с умилением Ларшин. Если Вероника не согласится, буду размениваться. Он выпрямился и, взяв Ваню за руку, сказал:
  - Пойдемте.
  У входной двери он столкнулся с соседкой Тоней, выводившей на прогулку собак. Как всегда, она была навеселе.
  - Добрый день, Андрюшенька, - громко сказала она. - К тебе гости? А я ее узнала, - показала она рукой на девушку. - Она у меня про тебя расспрашивала. Бутылку мне дала.
  Девушка нисколько не растерялась и спросила с улыбкой:
  - Понравилась?
  - Еще как! - во весь щербатый рот заулыбалась Тоня. - "Богородская" называлась.
  В случае чего будет свидетелем, подумал о Тоне Ларшин и открыл дверь. В лифте девушка ему сказала:
  - Надо же было узнать, что из себя представляет Ванин дедушка. Вдруг алкоголик.
  Возразить на это Ларшину было нечем и он промолчал. Когда они разделись, он провел их в гостиную, а сам прошел на кухню и приготовил угощение, стараясь больше для Вани. Ему он приготовил отдельный столик, разложив на нем вазочки с конфетами, печеньем, йогуртами и чипсами. Он не мог не заметить, как у мальчика жадно загорелись глаза. Погладив его по голове, Ларшин сказал ласково:
  - Кушай, кушай, сколько влезет.
  А для взрослых он использовал журнальный стол, поставив на него две бутылки, с водкой и вином, и большую многоячеечную тарелку с закуской.
  - Прошу к столу, - пригласил он Сергея и девушку, рассматривавших на стенке сувениры стран, где он побывал.
  - Ну, Андрей Иванович, - сказала девушка, усаживаясь в кресло на указанное место. - У вас не квартира, а музей. Вы путешественник?
  - В какой-то степени. Моя работа была связана с поездками за границу. - Он налил девушке вино, а себе и мужчине водку. - За встречу.
  Он и девушка выпили, а Сергей лишь пригубил.
  - Не хочешь пить за встречу или за рулем? - спросил его Ларшин.
  - Не пью.
  Что-то не похоже, подумал Ларшин, задержав взгляд на коричневатом не от загара лице.
  - Похвально. В наше время большая редкость. - Он взглянул на девушку. - А теперь давайте познакомимся поближе. Обо мне, как я догадываюсь, вы почти все знаете.
  - Выходит, не все, если не знали, что вы такой знаменитый, - засмеялась девушка. - Да, я не сказала, что меня зовут Света. К вам я никакого отношения не имею, разве что гражданская жена Сергея и занимаюсь воспитанием Вани.
  - Давайте все по порядку. Начнем с бабушки.
  - Вы хоть знаете, кто она? - резким тоном спросил Сергей.
  Ларшин выдержал его суровый взгляд, можно сказать, с некоторым удовлетворением. Молодец зять, похвалил он его. Пожалуй, я бы тоже себя так вел, не зная всей истории.
  - Видишь ли, Сергей, - сказал он, - наше время немного отличалось от сегодняшнего развратного, хотя и мы не были святыми. Если бы...
  - Сергей, перестань. Извините, Андрей Иванович, что перебила вас, - вмешалась Света. - Я хочу сказать Сергею, что не детям судить своих родителей. В жизни все бывает. Баба Броня еще больше виновата, что столько лет скрывала, от кого у нее дочь.
  - Почему не приехала Броня? Больна?
  Света вздохнула.
  - Она умерла еще пять лет назад.
  Ларшин молча налил в свою рюмку и выпил один.
  ?- Она сама просила вас меня найти?
  - Да, перед самой смертью, когда уже знала, что не долг осталось жить.
  - Отчего она умерла?
  - По медицинскому заключению от рака, а по простонародному - от горя. Замуж она так и не вышла, всю жизнь ждала вас и воспитывала Валю одна. Как мне рассказывали, на жизнь она никогда не жаловалась. Беда началась, когда во время родов Вани умерла Валя и в это же время пришло письмо, что Сергей пропал в Чечне. Тут организм ее не выдержал и она стала сдавать.
  Ларшин опять увидел Броню на платформе и выпил.
  - Умерла она у меня на глазах. Я работала тогда медсестрой. Перед смертью она умоляла меня позаботиться о внуке. Я честно сказала, что не смогу содержать его на свою зарплату. Вот тогда она и рассказала мне о вас и попросила разыскать вас и сказать, что Ваня - ваш внук. Она была очень хорошего о вас мнения и была уверена, что вы ему поможете. - Света вынула из сумки потрепанную школьную тетрадь и протянула Ларшину. - Я нашла ее уже после смерти бабы Брони.
  Он взял тетрадь и пробежал глазами первую и последнюю страницы. Увидев приклеенные фотографии, он поднялся и молча вышел. Пройдя в свою спальню, он сел в кресло и раскрыл тетрадь, отдельные страницы которой были испещрены цветными карандашами, возможно, рукой его дочери. А вот она и сама посмотрела на него с фотографии неестественно огромными на маленьком личике глазами и улыбалась, словно радовалась встрече с ним. На другой фотографии она, еще совсем маленькая, напротив, плакала, а Броня дула на ее пальчик. Она была видна в профиль, с прикрытыми глазами, но все равно он сразу узнал ее и заскрежетал зубами от ненависти к себе. Третью, последнюю, фотографию он смог рассмотреть после того, как вытер слезы и дал глазам просохнуть. На ней, подписанной "Июнь 1979 года" Валя была в купальнике и смущенно глядела в объектив, явно стесняясь своей наготы. Ларшин с удовлетворением отметил ее длинные стройные ноги и уже заметную грудь. Он бы отдал полжизни за то, чтобы взглянуть на свою живую дочь.
  Он открыл первую страницу и стал читать. У Брони был почти детский почерк.
  
   2. " 14 декабря 1964 года.
  Кажется, я влюбилась. Его зовут Андрей. Ему уже двадцать шесть лет, но он выглядит, как мальчик. У него печальные глаза и добрая улыбка. А оказался задиристым. В ресторане пристал к хулиганам из-за каких-то колхозников. Ему, конечно, пробили за это голову. Я даже заплакала, так было жалко его.
  Хотя у него болела голова, он пошел провожать меня. Он опоздал на электричку и вернулся. Мы всю ночь просидели, прижавшись друг к другу. Я не смогла сдержать себя и зацеловала его.
  Он любит стихи и даже сам пишет. Мне еще никто не читал свои стихи, а он прочитал целых два. Про отца, которого убили на фронте и на которого он хотел бы взглянуть, так как почти совсем не помнил его. Как я своего. Я чуть не заплакала. А второе стихотворение про девочку, которую он любил в седьмом классе. Стихи мне очень понравились.
  Я ничего не поняла. Мы сидели, ощущая друг друга и дыша одним дыханием, а он даже не попытался со мной что-либо сделать. Я все время об этом думала и ждала, потому что хотела этого. А раньше я была уверена, что уже никогда мне этого не захочется.
   Неужели я влюбилась в него?
  
  20 декабря 1964г.
  О, ужас! Вчера мы возвращались их театра и в электричке встретили Марка. Я, конечно, рассказала Андрею все. При этом я, конечно, расстроилась и плакала. Но я подумала, что будет лучше, если он все узнает, а скрывать от него я больше не могла. Если он меня хоть чуточку любит, то пусть любит такую, какая я есть. Он, конечно, тоже расстроился и ушел. Но я его не виню. Он достоин чище, чем я.
  Господи, почему я такая несчастная?
  
  24 декабря.
  Мы опять вместе! Он приехал и сказал, что не из жалости, а хотел меня видеть.
  Я ничего не могу с собой поделать. Когда я его вижу, у меня внутри все расцветает, как весной. Я даже меньше устаю на работе.
  
  27 декабря.
  Мне кажется, что у него что-то было или кто-то есть. Он об этом не говорит, но я чувствую, что он об этом переживает.
  Ну и пусть! Меня это нисколько не интересует. Главное, что он сейчас со мной, а не с ней и целует меня, а не ее.
  Как я ее ненавижу!
  
  12 января 1965г.
  Даже не знаю, с чего начать. Новый год мы встречали у ба. Целых два дня. Конечно, пришлось с ней поговорить, как следует.
  Конечно, это произошло сразу. Сама не знаю, что на меня нашло. Я впервые испытала это. Описать это невозможно. Просто в языке нет таких слов. Я чуть с ума не сошла от свалившегося на меня счастья.
  Но я еще не то придумала. На следующий день я приехала к нему прямо домой после второй смены. Я не могла его не видеть. Он уже спал и, увидев меня, не поверил глазам. Он был такой домашний, и я совсем потеряла голову, делала, что хотела.
  Каждую ночь я приезжала к нему, и ничего не могло заставить меня не делать это.
  А в воскресенье он вдруг сам привел меня к себе и познакомил с мамой и тетей. Мама носит очки и очень похожа на учительницу. Когда мы смотрели телевизор, она вдруг погладила меня, как ребенка, по голове и прижала к себе. Я готова была разрыдаться, ведь моя мать никогда не ласкала меня. А тетя такая смешная и простая.
  А вчера он уехал в командировку. Я настолько глупая от счастья, что уже жду от него письмо. Прощаясь, он сказал, что, если я захочу (если я захочу!), то могу написать ему до востребования.
  Наверное, уже сегодня я напишу ему письмо.
  
  26 января.
  Прошло всего две недели, а как все изменилось. Нет письма. А у меня, возможно, будет ребенок. Позавчера я написала ему третье письмо. И, конечно, сообщила ему эту новость. И, конечно, порвала письмо. Зачем? Об этом он узнает лишь в том случае, если у нас все будет хорошо. А если нет, то я одна буду за все в ответе. Меня никто не заставлял. И я не жалею.
  Но я не верю, не могу представить, что он забыл меня. Просто с ним что-то случилось, а что, я не знаю и схожу с ума от переживаний.
  
  2 февраля.
  Письма по-прежнему нет. Я не знаю, что я больше жду: письма или весточки о том, что он жив.
  Если бы я знала, что он жив, мне бы не так было плохо.
  Хотела заехать к его матери, но не могу примешивать ее к нашей истории, потому что могу не выдержать и рассказать.
  Сомнений в том, что у меня будет ребенок, уже нет. Я даже не знаю, как отношусь к этому. Сейчас для меня нет ничего важнее того, чтобы Андрей был жив и невредим.
  
  15 февраля.
  Он приехал. Живой, как ни в чем не бывало. Я позвонила ему на работу и, услышав его голос, положила трубку.
  Я ничего не понимаю и не знаю, что подумать. Это просто какой-то кошмар. Что я ему сделала плохого? Ведь он мог бы написать две строчки, и все стало бы ясно. А вот так молча, как сурок. Это на него совсем не похоже. Жестоко и нечестно, в конце концов.
  И все же мне кажется, что с ним что-то случилось.
  Я рассказала все Дусе. Она для меня лучше матери. Она сказала, что я должна поехать и все рассказать ему. А еще она сказала, чтобы я не вздумала делать аборт. Она в мои годы сделала и больше не смогла иметь детей. Она говорит, что, если бы у нее был ребенок, никакой муж ей не был бы нужен.
  21 февраля.
  Я все-таки поехала к нему и сразу встретила его.
  Он не любит меня! Он любит другую и тоже несчастлив.
  О господи! Почему все так в мире устроено? Разве нельзя, чтобы все были счастливы?
  Конечно, я ему не сказала о ребенке. Заставлять его, помимо его желания, я не хочу. Это будет не то счастье.
  
  2 марта.
  Я узнала совершенно случайно. Женщина на работе рассказала, что у них бандиты зарезали парня. Она живет на той же станции, что и Андрей. У меня прямо все отнялось. Весь день я не могла работать. Не выдержала и позвонила ему на работу. Мне ответили, что он в больнице.
  Я тут же поехала к нему. Меня не хотели впускать, потому что он был все еще без сознания. Но я дошла до главврача и сказала, что буду дежурить у кровати. Только тогда он согласился. Даже обрадовался, потому что медсестер у них не хватает. И вот в свободное от работы время я сижу у его постели. Он по-прежнему без сознания. Но он жив, а это для меня самое главное.
  Никто ничего не знает. Его принес на руках какой-то парень и тут же убежал. У него две ножевые раны. Одна смертельная. Врачи говорят, что все теперь зависит от организма, выдержит или нет.
  Я подружилась с его мамой. Она все время плачет и на нее больно смотреть.
  
  13 марта.
  Он пришел в себя на тринадцатый день. Первые его слова были: "Спасибо и прости, если сможешь". И еще спросил, как я живу. Я, конечно, ответила, что хорошо.
  Не знаю, правильно я делаю или нет, но я решила поступить вот так. Я уезжаю в деревню под Рязань, где у Дуси есть домик. Никто, кроме нее, не будет знать об этом. Если я ему буду нужна, он найдет меня через Дусю. А если нет, то я буду жить одна с ребенком.
  Но я уверена, что он отыщет нас. Наши звезды ему напомнят.
  
  11 июня 1966г.
  Валюшке восемь месяцев. Я смотрю на нее и не нарадуюсь. Какая же я была дура, когда хотела избавиться от нее. А сейчас я самая счастливая, потому что у меня есть она. Больше мне никто не нужен. Даже он.
  Мне здесь все помогают, особенно баба Марфуша. Ее все почему-то зовут Бодаихой, хотя у нее фамилия Чулкова. У нее муж и двое детей погибли во время войны, и теперь она совсем одна. Она так любит Валюшку! Говорит, что она похожа на ее дочь. Она не считает их мертвыми, как будто они рядом с ней.
  Может быть, я поступаю жестоко, что не сообщаю отцу о рождении дочери. Но, если бы мы были ему нужны, он нашел бы нас. Ему бы сердце подсказало. Он даже не приезжал к Дусе.
  
  
  4 апреля 1968г.
  Вчера Валя вдруг спросила меня: "Мама, а почему у нас нет папы?" Я настолько испугалась, что не сразу нашлась, что ответить. А она смотрела на меня серьезно-серьезно своими вишневыми, как у отца, глазищами и ждала ответа. "Почему нет? - возразила я. - Он есть. Только он умер. Его убили бандиты"
  Так я похоронила нашего отца. Господи, прости меня за это.
  Я не хочу жить! Не хочу!
  Но я должна жить ради внука. Господи, дай мне силы на это".
  
  
  3. Положив на колени тетрадь, Ларшин долго сидел уставившись в одну точку. Потом он опять стал рассматривать фотографии, зная, что теперь будет делать это часто. И вдруг на обратной стороне последнего листа он прочитал: "Андрей, милый. Очень прошу тебя, помоги, пожалуйста, нашему внуку. Теперь уже вечно твоя Броня".
  Услышав стук двери, он поднялся и прошел в гостиную. Сергея в ней не было. Рассматривавшая альбом с фотографиями из Индии Света со словами "Я схожу за Сергеем, он курит", прошла мимо него. Он сел и потянулся к бутылке. Вдруг к нему подошел Ваня и, касаясь губами его уха, прошептал с предыханием:
  - Дедушка, они хочут убить сначала бабушку, а потом тебя.
  Не хочут, а хотят, хотел поправить внука Ларшин, но тот, услышав стук двери, быстро отбежал к своему столику.
  Они молча сели. Молчал и он, до которого только сейчас дошел смысл сказанного Ваней. Он только не мог сообразить, какая бабушку он имел в виду, если Броня умерла. Умерла ли, подумал он с надеждой. Тогда кто эти люди?
  - Вы мне Ваню оставите? - спросил он.
  Они переглянулись.
  - Нет, - ответил, как отрезал, Сергей. А может, вовсе не Сергей?
  - Тогда объясните, с какой целью вы приехали?
  Сергей заходил желваками. Ответила Света:
  - Они оба хотели взглянуть на вас.
  - Взглянули, что дальше?
  - Там будет видно. Время покажет.
  - Вот и пусть он побудет у меня. Документы у вас при себе?
  На этот раз они довольно долго смотрели друг на друга, после чего Сергей усмехнулся и сказал Свете:
  - Он нам не доверяет. Покажи.
  Она достала из сумки конверт и молча подала Ларшину. В нем были два паспорта и два свидетельства о рождении. Он открыл наугад одно свидетельство и сразу увидел свою фамилию. При рождении дочери Броня указала отцом его, но фамилию дала свою девичью - Воропаева. Ларшин взглянул на дату рождения - 9-го октября 1965 года. Отняв в уме девять месяцев, он получил январь, как оно и было.
  Умерла она и родился Ваня, как следовало из его свидетельства, за неделю до его отлета в Штаты - тоже все совпадало. Заглянув в паспорта, он обратил внимание, что они были выданы в Рязани. И это совпадало.
  Забрав у него документы, Света сказала, что им пора уходить, и велела Ване попрощаться с дедушкой. Сергей тут же поднялся.
  - Постойте, постойте, - испугался Ларшин. - Вы куда так рано?
  Он взял с полки фотоаппарат и моментально навел его на Сергея и Свету. Сергей недовольно дернулся и отвернулся, но Ларшин успел сфотографировать. Света опустила голову. Он сфотографировал также Ваню, который чуть не плакал оттого, что его увозили.
  - Ваню вы оставлять почему-то не хотите. Тогда оставьте свой адрес. Я хочу съездить на могилу Брони и дочеи. Мы должны еще раз встретиться и переговорить, как следует. Я понимаю, что сейчас мы все немного не в себе, и нам потребуется время все обдумать. Подождите уходить. Давайте хоть выпьем на посошок.
  Но он говорил уже в спину Сергею и Ване.
  - Сергей, я сейчас, - крикнула им вслед Света. Она присела в кресло. - Андрей Иванович, вы должны Сергея понять. Но он отойдет.
  Ларшин взял со стенки карандаш и первый попавшийся лист бумаги.
  - Продиктуй, пожалуйста, свой адрес. Я к вам уже на днях приеду.
  - К сожалению, Андрей Иванович, никакого адреса у нас сейчас нет. Дом бабы Брони я продала, потому что надо было на что-то кормить Ваню. А месяц назад сгорел мой дом, и теперь мы живем, где придется, в основном на садовых участках, разумеется, с согласия хозяев.
  - Тем более я должен к вам съездить. Может, в чем смогу помочь.
  - Вряд ли Сергей с этим согласится, он очень гордый. - Она вдруг на шепот. - Но и выхода другого у него нет. Работу найти в деревне трудно, и сами мы вряд ли построим дом.
  Он взял со стенки лист бумаги с карандашом.
  - Хоть скажи, где они похоронены. Я бы хотел посмотреть на их могилы.
  - Сергей и это не велел мне говорить, но я позвоню вам, и мы договоримся о встрече.
  - Когда ты позвонишь?
  - Может, через неделю, может, раньше.
  Она поднялась и пошла в прихожую. Ему ничего не оставалось делать, как последовать за ней. По дороге он взял с полки игру "Тетрис" и две сувенирные матч-боксовские машинки для Вани. Но того уже увел на улицу Сергей.
  Накинув на себя куртку, он вышел вместе со Светой и сунул в Ванины карманы машинки и в руку игру.
  - Также нельзя вскочить и сразу уходить, - бормотал он, прижимая внука к себе. - Ты ко мне еще приедешь? И я к тебе приеду. Ты уже ходишь в школу?
  - В первый класс, - ответил Ваня, с интересом разглядывая игру.
  - Все, пошли. До свиданья, - сказал Сергей, и пошел, не оборачиваясь.
  Света взяла мальчика за руку и со словами "До свидания, Андрей Иванович" пошла за Сергеем. Ему показалось, что она шепнула "Я вам позвоню", а может, в этот момент он хотел, чтобы она это сказала.
  По сравнению с ними Ваня был совсем маленьким, и Ларшину было его жалко до слез особенно, когда он обернулся. Зная, что покой теперь надолго нарушен, он пошел в магазин за сигаретами. Слова Вани не выходили у него из головы. Он пришел к выводу, что внук имел в виду Веронику, но неправильно их понял. Возможно, они говорили в дороге о том, что неплохо было бы поселиться в их квартире, что-нибудь в этом роде.
  Когда он выходил из-за угла дома к дороге, ему вдруг показалось, что в проехавшей мимо машине сидела Света. Он узнал ее по волосам. Приглядевшись машине вслед, он различил в заднем стекле маленькую головку в шапочке.
  
  4. Заподозрив неладное, он уже на следующий день отправился в Дусину деревню.
  Он выехал из гаража, когда рассвело. За рулем он всегда чувствовал себя увереннее. Как-то он подсчитал, что за двадцать лет исколесил на автомобиле около миллиона километров только в четырех странах, не считая тех, в которых был во временных командировках. Как правило, въезжая в незнакомый город, он заглядывал в лежавшую на коленях карту, в которую заглядывал по мере надобности. Проблем с отысканием фирм у него практически никогда не было. Проблемы были у него дома, где почему-то гаишники липли к нему, как мухи. Редкая его дальняя поездка обходилась без штрафа.
  Дорогу в Рязань он знал, так как не раз проводил с Вероникой отпуска на местных озерах и ездил в Константиново к Есенину.
  Ведя машину, он по привычке поглядывал в заднее зеркало: нет ли за ним "хвоста". Там они почти всегда были. С ними он чувствовал себя надежнее, так как они не раз выручали его. В Джорджтауне, например, где он был коммерческим директором нашей выставки, по дороге к ней рано утром его ограбили, приставив нож к горлу. В одно мгновенье он лишился кейса, кошелька и часов. Когда, спустя полчаса, он позвонил в полицию, там ему сказали: "А мы вас давно ждем". Оказалось, что сопровождавшие его два агента все видели и задержали грабителей. А в Норвегии он даже подружился со своим "хвостом" и научил его собирать грибы. Самые злые агенты были в Штатах, и он в отместку попортил им нервы, нарочно исчезая из поля их наблюдения.
  Самым интересным было то, что за тридцать три года работы его ни разу не вызывали в КГБ, лишь изредка в Штатах и Канаде его навещал офицер безопасности, интересуясь бизнесом и одиночной жизнью. При этом каждый раз они предупреждали заранее о своем приезде. Приятные были мужики.
  Всю ночь шел мокрый снег и продолжился утром. Обогреватель и постоянно работавший дождевик создавали в машине дачный уют, настраивая на воспоминания о его, как он считал, неудачно заканчивавшейся жизни.
  
  
   Январь 1965года.
  
  1. Командировка в январе отличалась от предыдущей, во время которой Андрей сходил с ума по Вильке. На этот раз он был спокоен, "как пульс покойника", и не позволил себе сгорать от любви. Он же не какая-нибудь проститутка, чтобы метаться от одной к другой. Даже не стал принципиально писать стихи. После Вильки он написал целую поэму в духе "Облака в штанах" Маяковского. А тут решил завязать с этой привычкой, лишь усиливавшей любовные страдания. Но все испортил шеф своим поносным языком и внезапным решением заглянуть в Новосибирск, откуда до Барнаула, где работала после распределения Рита, по сибирским масштабам было рукой подать. Андрей уговорил шефа отпустить его на сутки. Услышав, что ему нужно повидать девушку, из-за которой у него личная жизнь шла кувырком, шеф вскинул по- лошадиному голову, с минуту смотрел в потолок номера гостиницы и сказал:
  - Н...да, в этом деле никогда не узнаешь, где найдешь, а где потеряешь. Вот я уж сед, как поется в одной стариной песне "Ты уж стар, ты уж сед", дочь заканчивает институт, а до сих пор, веришь, не могу забыть одну женщину. И женой, не скажу, что не доволен, а забыть ту не могу. - Он обнажил налезавшие друг на друга желтые зубы и потянулся к бутылке. - Не поверишь, двадцать семь лет прошло, как раз, сколько ты живешь, а я помню даже родинку на ее груди. Нас в тридцать восьмом после третьего курса послали на практику в Магнитогорск...
  Андрей подошел к окну, плотно занавешенное вечером. Слова шефа застучали ему в спину. Неужели и мне суждено всю жизнь помнить Риту, думал он. Шеф хоть родинку запомнил, а я, кроме черного свитера и гибкой талии ничего не помню, если случайно встречу, ни за что не узнаю.
  
   2. Он встретил ее в деревне, куда приехал на каникулы повидать деда. Накануне отъезда домой его повели на танцы или, как их называли, "улицу". Танцевать "матаню" он не умел и сел в углу полуосвещенного десятком керосиновых ламп сельского клуба и наблюдал. Развеселая пляска с ее задорными припевками и дробным перестуком каблуков, полузабытые лица парней и девчат, называвших его с милой фамильярностью Андрюшкой - от всего этого веяло чем-то родным и близким, и ему было необыкновенно хорошо на сердце.
  К нему подошел Толик, двоюродный брат и, повернувшись к двери, шепнул:
  - Студенты.
  Андрей увидел ее сразу, словно узнал. Она с подругой остановилась метрах в трех от него. Он встал и с трудом заставил себя не подойти к ней. Ее длинные черные волосы с прямоугольной челкой закрывали пол-лица.
  Принесенный патефон заиграл "Риориту". Андрей встретился со взглядом девушки. Она разглядывала его, как маникен.
  Если бы у него в эту минуту спросили, как зовут его мать и сколько у него на левой руке пальцев, он бы, не задумываясь ответил: Дарья Севастьяновна и пять, и был бы уверен, что не ошибся. Также он не сомневался в том, что давно знал эту девушку и любил ее.
  Он достал сигарету и вышел на крыльцо. Колотилось сердце с частотой, как у калибры. В голову, кроме "чер-те что" и "не валяй дурака, парень, ты не на сцене", ничего не шло. Довод был веским и он, выдохнув, как пробку, воздух, вернулся в клуб. Играли танго.
  - Разрешите:
  Она стояла перед ним. Ее глаза смотрели, не мигая.
  - Пожалуйста, - прохрипел он и, извинившись, откашлялся.
  Она положила руки ему на плечи - они бело мелькнули перед его глазами, - и ему ничего не оставалось сделать, как окольцевать своими ее гибкую талию.
  Танцуя, они изредка поглядывали друг на друга. Он никак не мог собраться с духом, хотя понимал, что молчать на этот раз не имел права: в кармане лежал билет на завтрашний поезд. В голове замелькали варианты оживленного разговора: "Вы давно здесь?" или "Вам нравится здесь?" или "Как вы здесь оказались?" Вопросы один глупее другого. Что значит, как она здесь оказалась? Ясное дело, послал деканат, хотя она, может, хотела поехать на юг.
  - Какими ветрами занесло вас сюда? - услышал он ее голос.
  Он даже не представлял, что голоса, как и лица, могут быть такими красивыми.
  - Соскучился по деду, да и родные места потянуло. - И вдруг предложил. - Уйдем отсюда.
  Она согласно кивнула. Они вышли. Было темно, как в погребе. Они осторожно спустились с крыльца, и он тут же угодил в лужу.
  - Давайте руку, - сказала она.
  От прикосновения ее руки по его жилам пробежала теплая струя. Он не удержался и, как собака языком, лизнул пальцем кожу ее руки.
  Какими-то зигзагами они прошли к доске, зажатой между двумя деревьями. Он снял пиджак, накинул девушке на плечи- она благодарно улыбнулась сел рядом и довольно решительно обнял ее, коснувшись груди. Она повела плечами и удивилась
  - Однако... так сразу?
  Сбитый с толку тоном, каким она это проговорила, он поспешно убрал руки и не нашел, что ответить.
  - Лучше расскажите, что нового в Москве? - попросила она. - Целую вечность не была в ней.
  Он спросил, откуда она узнала, что он москвич. Она повернула к нему лицо и, откинув голову назад, попыталась оглядеть его, но было настолько темно, что она вряд ли что увидела. Он лишь ощутил на щеке ее легкое дыхание. У него едва не помутилось сознание от желания поцеловать ее.
  Она говорила, что это же совсем ясно: и по его выговору, и по взгляду на танцующих, словно он смотрел на сцену и еще по чему то. А он никак не мог придти в себя. Тут она спросила, любит ли он стихи.
  Это был его шанс. Обычно он сам начинал со стихов.
  В то бесшабашное время он был убежден, что от скромности умирают, и вскоре читал ей свой испытанный стих "Мне грустно вспоминать тебя". Закончив, он приготовился скромно улыбнуться.
  Еще, - сказала она.
  Испытанный стих у него был один, но он рискнул также на "Глаза твои были сухие". И опять был готов подарить улыбку. Но улыбнулась она, и, даже не взглянув на него, проговорила:
  - Интересно сравнить написанное об одном и том же. Я, например, когда пишу, прежде всего думаю о том, как бы не повторить уже написанное до меня и не сказать то, что легко может сказать другой. А вы об этом не думаете?
  - Нет, не думаю, потому что пишу для себя и так, как пишется.
  И тут же опять подумал, что сказал глупость. Что-то с ним сегодня происходит?
  - И вы не хотите послушать меня?
  - С удовольствием, - сказал он тоном, каким сказал бы: "Бей меня".
  Прочла она хорошо и стих ему понравился.
  Критиковать хорошие стихи он не умел, особенно лирические, а хвалить сейчас не хотелось. Он лишь поинтересовался:
  - Вы печатаетесь?
  Выглянула луна и опять скрылась.
  - Зачем? - сказала она. - Мое хобби - музыка...
  Дальше память барахлила, как мотор, зато отдельные моменты и особенно конец он помнил отчетливо.
  - Ничего не знаю лучше походов, - сказала она. - Сливаешься с природой. - Прочитала стих про березы, которые ей кланяются в ноги. - Следующим летом мечтаю поехать в горы. А вы были на Кавказе? А в Крыму?
  Он еще не был ни в Крыму, ни на Кавказе, и ему было стыдно за это.
  А она уже рассказывала про Артек, про могилу Грибоедова и вдруг спросила, что он думает об импрессионистах. Он почти наугад ответил, что не признает их всерьез, и обрадовался, что она не спросила, почему. Она стала доказывать, что импрессионизм является верхом современной живописи, потому что в наш быстрый век профессионализм в искусстве изжил себя, и говорить о нем так же смешно, как похваляться быстротой русской тройки. Он с горячностью возражал, но продержался недолго.
  Ему удалось перехватить инициативу рассказами об их забавах на практике, и, воспользовавшись этим, он опять попытался обнять ее и потянулся к ее губам. Получилось неуклюже и не к месту.
  - Не надо. Я же просила. Зачем портить впечатление? - Она поднялась. - Кажется, пора. Девчонки давно спят.
  Они подошли к крыльцу. Она сняла пиджак, подала. Он вынул из него записную книжку и авторучку.
  - Завтра утром я уезжаю. Напишите свой адрес.
  Она быстро написала, пока он светил спичками, сказала:
  - Буду ждать.
  Дверь бесшумно закрылась. Он зажег спичку и прочитал: "Воронеж, Садовый пер, 17. Шарова Рита".
  Вот и все, почти что ничего. Но с тех пор более пяти лет он жил ожиданием ее писем. Их было семь, каждый раз со все большим перерывом. Последнее пришло около года назад.
  Конечно, он бы мог к ней съездить и раньше. Но он не был сторонником безответной любви, а в том, что она его не любила, сомнений у него не было. Ничем другим он не мог объяснить ее долгие молчания. Но главным было то, что его не оставляло чувство растерянности и неуверенности, возникшие при встрече с ней. В женщинах он ценил красоту, но уж никак не ум и тем более талант, разве что талант матери и домохозяйки. С самого начала ему не понравилось, что Рита писала стихи, к тому же лучше, чем он сам. И уж, конечно, она смогла оценить по достоинству его стихи, от которых млели такие, как Вилька и Броня. Без особого восторга он воспринял и то, что она окончила музыкальную школу, занималась в изостудии, собиралась написать книгу о Блоке.
  Неуверенность в себе вызывала у него и ее внешность. Ее лицо менялось в его памяти от одной кинозвезды до другой. То он был уверен, что она была похожа на Элину Быстрицкую, то на Элизабет Тейлор, то на Одри Хэпберн, а после того, как в Сухуми на пляже он увидел восхитительную грузинку, Рита стала походить на нее, и иной он ее уже не представлял. Он же не дурак и прекрасно понимал, что ему с его внешними данными смешно надеяться на завоевания сердца такой красавицы. Так всю жизнь можно потратить на ожидание ее милостивой благосклонности.
  Он твердо решил раз и навсегда покончить с этой неопределенностью, съездив к Рите.
  
  
  3. А шеф продолжал гудеть, не замолкая ни на секунду. Андрей прислушался.
  - ...тем более, что хватать с неба звезды ты не будешь. В лучшем случае лет через двадцать займешь мое место, ну начальника отдела. Начальником сектора и директором института точно не станешь. А с ее родителями ты можешь быстро взлететь. Тут тебе и диссертация, и машина, и шикарная дача. Ну и что, что некрасивая? Да черт с ней. Ночью все равно не видно.
  Андрей поинтересовался, о ком это он говорит.
  - У Белорецкого работает. Не то Викторина, не то Каролина. Худенькая такая, зубы у нее еще вперед торчат. Да и черт с ними, пусть торчат, не нравятся тебе, скажи, чтобы вставила другие. За деньги все можно сделать. Тем более, что она уже защитила кандидатскую диссертацию. А моложе тебя. Не без помощи отца и матери, конечно. Они у нее оба доктора наук, денег невпроворот. Но все говорят, она и сама на редкость умна.
  Догадавшись, о ком идет речь, Андрей подумал, усмехнувшись: "А может, оно и лучше без этой гребаной любви? Эту я люблю и несчастлив. Та любит меня и несчастлива. А Борис никого не любит и все время счастлив".
  
  4. В Барнаул он приехал в одиннадцать вечера. К дому, где Рита снимала комнату, он добрался около полуночи. Дверь открыла девушка в пальто, накинутом на длинную ночную рубашку. Он извинился и спросил, здесь живет Шарова Рита. Узнав, кто он, она ахнула и, почему-то смутившись, сказала, что Рита на семинаре за городом и будет только через два дня. Он еще раз извинился и спросил, есть ли тут Ритина фотография. Девушка попросила его подождать и исчезла в двери. Появившись минут через пять, она сказала:
  - Заходите.
  Он прошел вслед за ней сначала в крохотную кухню, где разделся, а затем в комнату. За столом сидел парень в очках со скуластым азиатским лицом. Ботинки у него были надеты на босу ногу. Андрей поздоровался и, не раздумывая, вынул из сумки бутылку шампанского и коробку конфет. Пока обрадованные девушка, которую звали Аней и парень, представившийся Акаем, готовили на кухне закуску, он стал рассматривать альбом с фотографиями.
  Он не сразу узнал Риту, и первая его мысль была: "Стоило из-за такой терять больше четырех лет?" Никакого сходства у нее с Элизабет Тейлор не было и в помине. Вильке и даже Броне она не годилась если не в подметки, то во всяком случае внешне уступала им обеим.
  И все же что-то в ней было такое, что выделяло ее среди подруг, какая-то изюминка что ли. От них она отличалась приблизительно, как пиво от воды. До коньяка, конечно, ей было далеко. Им безусловно была Вилька. Ну а Броня в таком случае была сладким шампанским.
  Затем он открыл лежавший на Ритиной тумбочке блокнот с надписью "Рисунки". В нем действительно оказались рисунки, в основном туристские зарисовки, начинавшиеся со школы и заканчивавшиеся Дамбаем.
  На обратной стороне некоторых рисунков были стихи. Два из них он уже знал, но вновь перечитал, и они оказались лучшими. О Ритиных стихах он уже имел представление. Рисунки открыли ее другую сторону. Рисовала она лучше, чем писала, почти мастерски. Первые рисунки были несмелыми, Рита вырисовывала каждый листик, выделяла каждый штрих. Потом появились мазки, рисунки смотрелись лучше на расстоянии вытянутой руки, потом не помогала и рука, рисунки стали непонятными, загадочными, но привлекательными. Один из них - довольно уродливое существо, отдаленно напоминавшее женщину, на фоне радужных спиральных кругов - был автопортретом, о чем гласила надпись. Ларшину почему-то он показался верным. Он усмехнулся и стал досматривать блокнот, время от времени возвращаясь к автопортрету: понравилась спираль. Последние рисунки о Дамбае походили на первые, но были красочнее и смотрелись вблизи и вдали. Он узнал гору, а может, это была и не та гора, на которую он взобрался без разрешения инструктора, один, в тренировочном костюме и кедах и искупался в снегу. Он помнил, как страшно было спускаться, каждый второй камень, на который он наступал, скользил вниз, увлекая за собой другие. Кто-то донес инструктору, и Ларшину сказали, что на линейке будет зачитан приказ о его отчислении из лагеря, и вечером он ушел сам. Узнал он и инструктора, на рисунке его экзотическая борода походила на полумесяц, после заката солнца.
  Вошли Аня и Акай с подносом, и он отложил блокнот. В сущности, ему было все ясно, во всяком случае насчет Ритиной внешности. А остальное менее существенно. Он выпил с ними бокал шампанского и поднялся. Для приличия они попытались его удержать, но скрыть свою радость его уходом не смогли.
  Он оставил Рите записку, в которой написал, что все еще любит ее, и пригласил теперь ее к себе в гости. В постскриптуме он сообщил, в каких городах и когда он будет, в надежде, что она пришлет ему до востребования весточку.
  Акай проводил его до остановки такси. Уже севшему в машину Андрею он вдруг сказал, водя узкими глазами вокруг его лица:
  - Тебе для раздумья: она не на семинаре. - И быстро ушел.
  Всю дорогу Андрей думал об этих словах, а вернувшись в Новосибирск, уже на следующий день ожидал от нее письма. Понимал, что глупо, но поделать с собой ничего не мог.
  
  
  5. В Магнитогорске ему подали сразу два письма.
  "Здравствуй, милый.
  Лишь вчера я ласкала тебя, а мне уже кажется, что прошла вечность. Не представляю, как я выживу без тебя этот месяц. Так я люблю тебя, что сил моих больше нет. Милый, ты ведь тоже любишь меня, правда? Пиши мне каждый день. Я уже жду твои письма. Знаю, что еще рано, и все-таки жду. Дура я, правда? А бабушке ты понравился, ты заметил? Ты не обиделся на нее за то, что она сказала про нашу свадьбу? Чудная она, правда? Ведь мы еще сами ничего не решили. Но, если мы поженимся, я буду самая счастливая на свете и буду тебе очень хорошей женой и очень верной, потому что я безумно люблю тебя. Еще никто никого так не любил..."
  И второе:
  "Здравствуй, любимый.
  Я так соскучилась по тебе, а еще целый месяц! Только вчера я отправила письмо, так и не дождавшись твоего, а сегодня пишу снова...".
  Он не смог дочитать до конца ни одно из писем. Так же, как не смог и ответить.
  И потянулись однообразные, как насморк, дни. Особенно тоскливыми были ночи, потому что ночью все выглядит иначе. А тут еще храп шефа. Рыхлый и густой, тихий и оглушительный, он заполнял всю комнату, и избавиться от него можно было, либо задушив шефа, либо убежав в коридор, что он и делал. В красном уголке было тихо и уютно. Там он ломал голову над чертежом насоса, учил немецкий и читал купленные во время командировки книги, засыпая иногда в кресле. Пытался писать стихи, но слова выдергивались, подобно ржавым гвоздям из сырого дуба.
  И все же одно двустишье он написал, не зная, кому посвятил больше: Броне или Рите.
   Опавшие листья опять не приклеить.
   Коль чувства ушли, не вернутся опять.
   Любовь надо не поцелуями мерить,
   Разлукою нужно ее замерять.
  
   И если промчались не дни, не недели,
   Не месяцы даже - промчались года,
   И чувства твои охладеть не успели,
   То, значит, любовь повстречал ты тогда.
  Под опавшими листьями он подразумевал Броню, не представляя, как глубоко ошибался.
  
  6. Вернувшись домой, он первым делом посмотрел на письменный стол, надеясь увидеть письмо от Риты. И увидел его. Конверт был серый с красными шашечками по периметру. У него дрожали руки, когда он вскрывал его.
  "Здравствуй таинственный А.Л.
  Не скрою, твой приезд в Барнаул меня порадовал. Жаль, что мы не встретились.
  Возможно, теперь очередь за мной. Я уже подумываю, как это сделать. А что, если в начале июля я приеду к тебе? Не будешь возражать?
  Пиши обязательно. Рита".
  Много ли человеку нужно для счастья? И много и мало. Патриоту - видеть процветающей отчизну, голодному - кусок хлеба, ему - перечитывать это письмо.
  
  
   Конец двадцатого века.
  
  1. А снег все усиливался. Встречные грузовики залепляли грязным мессивом ветровое стекло, и включенный на максимальную скорость брызговик не успевал очищать его.
  Вместо запланированных трех с половиной часов Ларшин потратил на дорогу только в одну сторону пять. К деревне он подъехал в половине первого. На улице не было ни единого человека. Он остановил машину у избы, из трубы которой шел дым, и постучал в запотевшее окно. Ему показалось, что к окну кто-то подошел.
  - Мне спросить нужно. Можно войти? - прокричал он.
  - Отчего нельзя? Заходите, - не то услышал, не то догадался он.
  Он прошел через калитку и поднялся на крыльцо. Дверь приоткрылась, он протиснулся сначала в сенцы, а затем в комнату вслед за хозяйкой, оказавшейся старушкой с живыми полными любопытства глазами. Поздоровавшись, он спросил:
  - Вы не знаете Евдокию Аникину или Броню Воропаеву, которая, возможно, жила в этой деревне и умерла лет пять назад?
  - Как же это я их обеих не знала, еще как знала, - казалось, обрадовалась вопросу старушка. - Жили они на той стороне через две избы от Бодаихи. Здесь же их и похоронили, сначала Дуську рядом с ее матерью, потом Броньку рядом с ее дочерью.
  Старушка поднесла концы черного платка к глазам.
  - Вы бы не смогли показать мне их могилы?
  - Ох, да как же это? - засуетилась старушка. - Разве я не смогу? Очень даже покажу, разве что только оденусь.
  Он терпеливо подождал, пока она основательно оделась, и они вышли на улицу. Усадив старушку на переднее сиденье, он попросил показывать ему дорогу. Услышав, что кладбище находится сзади, он развернулся и совсем скоро увидел его, расположенное на проросшем деревьями небольшом пригорке, на который не обратил внимание, проезжая мимо.
  Он помог вылезти старушке из машины и пошел вслед за ней по одной из запорошенных снегом стежек, сбегавших с пригорка, как ручейки. Ни забора, ни главного входа у кладбища не было.
  - Вот здесь и лежит наша горемычная Броня вместе со своей дочерью, - проговорила старушка, крестясь и подходя к одной из сдвоенных могил.
  Вдруг она раскрыла рот с тремя нижними зубами и огляделась по сторонам. Затем она нагнулась к лежавшей на земле могильной плите и смахнула с нее снег.
  - А ну-ка помогите прочесть, - повернулась она к нему.
  Он тоже провел ладонью по плите и прочитал вслух выбитые под пустой овальной выемкой для фотографии едва различимые слова: "Дианова Валентина Андреевна. 1965-1990" и криво написанные ниже черной краской: "Воропаева Б.С., 47лет".
  - Ох, господи, а куда же это подевался Бронькин крест и фотография Вали? - недоуменно спросила старушка. - Мы же с Бодаихой в сентябре приходили, они были. Пойду, посмотрю у моих, все ли на месте. А вы постойте здесь, постойте. Потом я вам Дусину могилу покажу.
  Опомнившись, Ларшин снял шапку и, не отрываясь, уставился на слова "Валентина Андреевна", а потом на два продолговатых снежных бугорка.
  Только сейчас он мог наконец признаться себе, что всю жизнь знал, что у Брони от него должен быть ребенок, но старался не думать об этом, потому что был подлецом.
  
  
   Февраль 1965года
  
  1. В воскресенье весь день с неба падала мокрая дрянь, и весь день Андрей не выходил из дома. К вечеру у него стала пухнуть голова от музыки и немецкого, и он решил выйти прогуляться перед заказанным на телефонном пункте разговором с Ритой. Опять около месяца не было от нее письма. Вчера ноги сами повели его на телеграф. И как он, колун, раньше не додумался позвонить ей? Два-три слова, и все сразу станет ясно.
  А еще его не оставляла мысль о Броне: он был уверен, что она ждет его, но съездить к ней он не решался, потому что ничего не мог сказать ей.
  На переговорный пункт Рита не пришла, и он понуро побрел домой. Мороз крепчал, но как всякий русский человек он любил такую ядреную погоду, похожую на водку. На крыльце дома что-то заставило его обернуться.
  - Броня, - вырвалось у него.
  Она стояла, прислонившись к стене дома, почти сливаясь с ним. Он подошел к ней, приподнял за подбородок голову и содрогнулся. Это была не Броня, жизнерадостная и юная, какой он запомнил ее в последний день - перед ним белела маска, искаженная гримасой боли.
  - Что с тобой? - тревожно спросил он.
  Она подняла на него круглые глаза, ставшие от слез пепельно-серыми, и, качая головой, словно заранее показывая невозможность отрицательного ответа, одним дыханием спросила:
  - Ты меня больше не любишь?
  Он молчал, понимая, что говорить было слишком жестоко. Ее глаза дрожали, жадно ожидая ответа.
  - Нет...нет...нет..., - словно в бреду заговорила Броня. - Это невозможно...невозможно, - и она заплакала, содрогаясь всем телом и кусая губы.
  Он прижался щекой к ее мягкой голове и почувствовал, что ему нечем дышать.
  - О, если бы ты знал, как я ждала твоего письма, - откуда-то из-под земли донесся прерывистый шепот. - Это было безумием. Я прибегала домой в каждый обеденный перерыв, три километра туда и три обратно. Потом я работала по две смены, чтобы забыться и не сойти с ума от дум. О, как бы я хотела, чтобы и ты когда-нибудь испытал, что значит ждать письмо от человека, в котором заключена вся твоя жизнь... и не дождаться его.
  - Я уже испытал, Броня, сказал он тихо. - Я знаю, что значит ждать письмо, в котором заключена жизнь.
  Она, перестав плакать, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она то и дело облизывала губы кончиком языка, чувствовалось, что они у нее пересохли. И вдруг, вцепившись в мой рукав, она зарыдала.
  - Прости меня, Броня, - продолжал он, - честное слово, я старался полюбить тебя и забыть ту...но я не в силах сделать это...честное слово.
  Не переставая рыдать, она пошла от дома. Он догнал ее, взял под руку.
  - Я провожу тебя.
  - Нет не надо, испуганно и обрадованно одновременно проговорила она, выдергивая руку, и кротко попросила. - Поцелуй меня в последний раз. - И опять зарыдала.
  Он наклонился. Милый знакомый запах.
  - Нет...не сюда, - опять испугалась она и, когда он коснулся губами холодной и гладкой щеки, пошатываясь, побрела в темноту.
  Прислонившись к дереву, он некоторое время смотрел ей вслед, затем пошел за ней.
  На платформе Броня перестала плакать, а в электричке успокоилась совсем.
  - Как бабушка? - спросил он.
   Не знаю, - ответила она, открывая пудреницу. - Я не была у нее уже три субботы. Не хочу, чтобы спрашивала о тебе.
  Возле общежития она заплакала опять. Он поцеловал ее теперь уже в последний раз и повернулся уходить.
  - Андрей! - закричала в отчаянии она. - У нас...
  Он остановился. Что-то дрогнуло в нем.
  - Ничего, ничего, это я так, сказала она. - Ни о чем не думай. Уходи. Только иногда смотри на наши звезды... Пожалуйста...
  Она громко вскрикнула, зажала рукой рот и побежала к двери.
  Прощай, Броня.
  В электричке, уткнувшись лбом в чью-то широкую, пахнущую морозом спину, он искал оправдания себе. Чувство собственной подлости шевелилось в нем, как живое существо. Нет ничего хуже, как понимать, что делаешь подлость и продолжать делать его.
  Ему было жаль Броню и себя. Он понимал, что с ее уходом многое терял и что такую, как она больше не встретит. Как это пел тогда рыжий парень, что-то вроде этого:
   Позабудь породнивший нас вечер.
   Не зови меня в пьяном бреду.
   Если даже я лучше не встречу,
   Все равно я к тебе не приду.
  - Лег на меня и еще поет, - сердито сказала спина.
  Андрей отпрянул от нее и уткнулся в стену.
  - Вот так-то оно лучше, - удовлетворилась спина.
  - Так и не узнав, кому она принадлежала, он вышел из электрички.
  
  
   В конце двадцатого века
  
  1. Все правильно, все очень правильно, шептал он, стоя рядом с могилами Брони и дочери и вытирая платком глаза. Ты оказалась права, обращался он к Броне. Всю жизнь я тебя помнил. Не было ни одной, кого бы я не сравнивал с тобой. Уж так ты меня наказала. И себе и мне жизнь испортила. Даже не знаю, кому было труднее, тебе или мне. Особенно сейчас. Ты-то там, я знаю, а раю, а я уже здесь в аду. Разве что поживу еще ради нашего внука. Я его сразу принял, чуть сердце не выпрыгнуло от радости при виде его. Дедушкой меня назвал. Никто меня еще так не называл. Только не могу понять, что имел он в виду, предупреждая...
  Кто-то тронул его за руку.
  - Пойдем, милок, а то озябнешь, - услышал он голос старушки. - Что ж теперь долго стоять? Посчитай, полчаса, как стоишь. А еще надо к Дусе сходить. Они ведь как родные были.
  Он в последний раз взглянул на могилы, затем нагнулся и прикоснулся губами к надписи со своим именем. Отходя от могил, он вспомнил что забыл купить цветы. А ведь я в жизни не подарил Броне ни одного цветка, выругал он себя, а она мне отдала всю жизнь.
  - Простите меня и лежите спокойно, - проговорил он вслух и пошел вслед за ожидавшей его старушкой.
  Она подвела его к деревянному кресту. Глядя на него, он вспомнил могильные плиты, изготавливаемые заводом, на котором Дуся проработала полжизни. А может, это и лучше, чтобы плита не напоминала о земных тяготах.
  - Ты меня подбросишь домой? - спросила его старушка, когда они подошли к машине.
  Он кивнул. Подъезжая к ее дому, он спросил, в каком доме жила Броня.
  - Его уже год, как нет. Вон, видите, катеж каменный? Ближе к тому забору и стояла ее изба, а раньше Дуськина.
  - К вам можно зайти? Я бы хотел вас о многом расспросить.
  - Это почему же не можно? Можно, можно, - обрадовалась она.
  Войдя в избу, он стал снимать ботинки, но старушка не разрешила. Она подбросила в печь дров и направилась к двери.
  - Вы побудьте здесь один, - сказала она, - а я сбегаю за Бодаихой. Она и знает больше меня и не простит мне.
  А он сам только что хотел спросить, жива ли эта самая Бодаиха, о которой Броня упоминала в своем дневнике.
  Уходя, старушка машинально выключила свет. В комнате стало темно.
  Он сел на табурет напротив дверцы плиты и уставился на видневшийся сквозь щели огонь.
  Совсем скоро на крыльце послышались шаги и в комнату вошли две темные фигуры, одна показавшаяся ему детской. У него екнуло сердце.
  - Батюшки, что же вы сидите без света? - спросила хозяйка, щелкнув выключателем.
  Ларшин поздоровался со второй фигуркой, которая после раздевания превратилась в маленькую согнутую пополам сморщенную старушонку, опиравшуюся на клюку. Она пристально взглянула на него хитрыми с прищуром глазками и молча села за стол. Хозяйка пристроилась с другой стороны.
  Он прихватил свой табурет и присел в торце стола посередине между ними.
  - Я бы хотел узнать, как жила Броня, - сказал он.
  Хозяйка подтолкнула локтем Бодаиху, мол, говори ты. Та не спешила и продолжала пытливо разглядывать Ларшина.
  - А вы кто будете? - спросила он строго. - По виду вы вроде как иностранец, а говорите не хуже, как мы с Нюськой. Других родственников мужеского пола, кроме брата, у Броньки вроде не было. Но он помер. Разве что... но она бы мне рассказала.
  Она так шепелявила, что все сливалось в одно сплошное ши-ши-ши, и Ларшин с трудом понимал, что она говорила.
  - А может, вы шпион или Валькин отец, покойник, а?
  Хозяйка ахнула и толкнула Бодаиху в бок.
  - Ну ты, Марфуша, совсем с ума спятила.
  - Отстань, - отмахнулась та. - Я имею на это полное право. Они мне как родные были.
  - Я Валин отец, - сказал Ларшин.
  Хозяйка вскрикнула и закрыла лицо руками. Бодаиха одобрительно кивнула и сказала:
  - Правильно, не резон от родной дочери отказываться, хотя бы после ее и Бронькиной смерти. При жизни-то ведь вы его так и не повидали?
  Он стал думать, как лучше на это ответить, а между старушками началась перепалка.
  - Ставь на стол, я говорю, - разбушевалась Бодаиха. - Я знаю, у тебя есть, для Федьки бережешь. Пока ты его дождешься, она успеет протухнуть.
  - И правда, - согласилась хозяйка. - Ради такого случая ничего не жалко.
  Только сейчас до Ларшина дошло, о чем они спорили. И тут, козел, дал маху, опять выругал он себя. Приехал в русскую деревню без бутылки. Он вынул из кошелька пятисот рублёвую купюру и сказал хозяйке:
  - Вот возьмите, если у вас есть. Пожалуйста.
  Они уставились на купюру, как на миллион долларов.
  - А закуска у меня есть, - продолжал он. - Я сейчас принесу.
  Он сходил к машине и взял оттуда пакет, приготовленный для него Вероникой. В этих делах она была опытна и щедра. В пакете оказались и пицца, и бутерброды с колбасой и сыром, и конфеты, и печенье и, конечно, термос с кофе. Когда он вернулся, на столе уже стояла бутылка "Жириновской" с тремя гранеными стаканами и лежали хлеб и соленые огурцы.
  Почти выпрямившаяся Бодаиха ловко раскупорила бутылку и налила каждому по полстакана.
  - Сперва за одну Броньку, - сказала она, - а за Валю следующую опосля.
  Водку она выпила одним глотком, стукнув стаканом по столу. Хозяйка, увидев, что Ларшин сделал лишь небольшой глоток, выпила половину. Встретив недовольный взгляд Бодаихи, он проговорил в оправдание:
  - Мне ехать на машине.
  - А нам никуда не ехать, - сказала она. - Мы свое отъездили. Нам больше достанется.
  - Так и жди, чтобы я тебе еще налила, - сказала хозяйка, подвигая к себе бутылку. - С утра не просыхаешь.
  - А зачем мне просыхать? У меня теперь вовсе никого нет, за кем ухаживать и кому за мной. - Бодаиха приподняла голову за подбородок и спросила Ларшина. - Не поздно ли, милок, спохватился узнать, как жила Броня с ребеночком?
  - Лучше поздно, чем никогда, - спасла его хозяйка.
  - А как, по- вашему могла жить совсем еще сопливая девчонка без мужика и с малым дитёй на руках? - спросила его сердито Бодаиха. - Привезла ее, Броню, Дуська весной, снег еще лежал, а жить в ее доме нельзя было, потому что весь просвечивал, как худой носок. Это уже потом, летом, когда Федька, ее сын, - Бодаиха кивнула на хозяйку, - его подлатал, Броня переехала в него, а в начале я ее приютила. Она мне деньги все совала, а откуда они у нее? Она их много зарабатывала? Те, что она получала за трех коров, которых пасла, так они ей нужны были для ребеночка, который должен был вот- вот родиться. Ребенок без молока, все равно, что мужик без водки или бабы. Вот Бронька и зарабатывала на будущее молочко. Валюшка в октябре появилась, когда уже морозило. А ездили за ней я и Федька. Он готов был взять ее прямо домой, в эту самую избу, а Бронька ни в какую и слышать не хотела.
  Ларшину сразу не понравился этот Федька, и он опять, как и на заводе, хотел спросить, было у них потом что или не было, и опять не спросил, лишь горько усмехнулся.
  - Ничего не скажу против Вали, - продолжала Бодаиха. - Спокойная была и ласковая. Бывало, уйдет мать в библиотеку, ее туда председательша устроила, а она лежит и не плачет, только лопочет по-своему, а подросла, все больше с книжками возилась. А как парни за ней бегали, когда оперилась! - Она уставилась на Ларшина. - А ведь она на тебя чем-то похожа. Пань, а ну-ка взглянь.
  - А я сразу догадалась, - сказала хозяйка, - как только его увидела.
  Ларшин вынул из барсетки фотографии с Сергеем, Светой и Ваней и, подав Бодаихе, спросил:
  - Узнаете здесь кого-нибудь?
  Она сощурила глаза, вглядываясь в фотографию, и протянула ее хозяйке.
  - А ну-ка взгляни ты. Ты в очках.
  Хозяйка отнесла фотографию подальше от глаз и оживилась.
  - Ванька! Да какой большой. А это медсестра, которая Бронькин дом загнала городскому. Выходит, Ванька нашелся? А мы боялись, что она его на вокзале бросила.
  - А этот разве не Ванин отец и Валин муж? - спросил он, имея в виду Сергея.
  Хозяйка еще раз вгляделась в фотографию и покачала головой.
  - И совсем не он. Какой-то старый да страшный. Сергей был видный собой, красивый.
  Когда он поднялся и стал одеваться, Бодаиха подошла к нему вплотную и, достав свисток, пронзительно свистнула. Он жалко улыбнулся и направился к двери. Она догнала его и преградила дорогу.
  - Видит бог, - сказала она, глядя на него снизу слезящимися колючими глазками, - не хотела я сперва, но брать грех на душу из-за тебя, супостата, не буду. Последнюю волю покойницы я должна сполнить...Пойдем ко мне, у меня есть тебе дорогой подарочек.
  Пока она одевалась, Ларшин еще раз поблагодарил хозяйку и попрощался с ней.
  
  На улице уже сгущались сумерки и заметно похолодало. В избушке Бодаихи было не намного теплее, зато без ветра и очень светло от большой двухсотсвечевой лампы без абажура. Она долго рылась в ящике столика, на котором стоял старенький телевизор. Ларшина поразила убогость комнаты: кроме телевизора, кровати и еще одного стола ничего больше не было. Где же здесь умещалась Броня с дочерью, тоскливо подумал он.
  Наконец Бодаиха нашла, что искала - это была фотокарточка, - и стала смотреть на нее. Ее маленькое лицо, сложившись в кулачок, стало совсем крохотным и мокрым от слез.
  - Вот, возьми, все одно я не вижу, - сказала она, протягивая Ларшину фотокарточку. - Единственная. Но ты, какой ни есть, а ее отец.
  Валюшка, веселая, кудрявая, глянула на отца изумленными и счастливыми глазами. Ларшин хотел сунуть фотокарточку в нагрудный карман куртки и не смог.
  - Спасибо, - тихо сказал он и, не попрощавшись, вышел.
  
  Всю обратную дорогу он беспощадно подвергал анализу свою жизнь, обвиняя во всем свою романтичную натуру, создавшую надуманный женский идеал в образе Риты. Освобождение от этого идеала оказалось нелегким и долгим. Затмение его Вилькой походило на затмение солнца облаком - дунул ветер, и опять выглянуло солнце. Броня вначале была лишь дымкой, которая, постепенно сгущаясь и темнея, закрыло солнце окончательно.
  Он остался доволен тем, как расстался с Ритой.
  
  
   Апрель 1965г
  
  1. Рита приехала к нему через неделю после ее письма о том, что между ними все кончено: "Полузнакомый А.Л., написала она. Все. Теперь окончательно. Не знаю, буду ли я счастлива с ним и дальше, главное, я счастлива сейчас. Прости и поверь, что ты останешься для меня приятным воспоминанием на всю жизнь. Рита".
  Он положил письмо на стол и, увидев себя в зеркале, подморгнул и улыбнулся. Но улыбка не обнажила зубы. Он улыбнулся вторично и проговорил:
  - Вот так. И давай договоримся, все только начинается.
  Он выдвинул ящик из стола, достал кипу писем и прошел в туалет. Приподнял крышку мусорного ведра. Оно было полное. Тогда он стал рвать письма на четыре части и бросать в унитаз. Листки кружились и ныряли вниз. Одно письмо привлекло его внимание. Оно было самое длинное с Ритиными стихами:
   Мечта порой мне самая родная,
   Мечта порой мне воздуха нужней -
   Все оттого, что в жизни мало знаю,
   Все оттого, что в жизни все сложней.
  Отправив мечту в унитаз, он стал читать отдельные строчки других писем. "недавно наткнулась на эпиграф к ноктюрну Листа: "Музыка - то же, что вздох, вылетевший внезапно из сердца. Много чувствуешь в нем, но понятного мало рассудку". "Хоть бы сжалился надо мной и написал, стоит ли наша игра свеч". "Умоляю, найди мне парня, которого я смогла бы полюбить". "А что если в начале июля я приеду к тебе? Не будешь возражать?"
  Теперь он возражал.
  Им принесли одновременно две телеграммы: от дедушки о том, что бабушка плоха, и от Риты, сообщавшей ему, что будет на Казанском вокзале такого такого-то числа.
  Мать быстро собралась, и он тут же повез ее на Казанский вокзал, чтобы посадить на первый попавшийся поезд. Билеты были лишь в купейный вагон. Оказалось, что мать ни разу не ездила в нем, и вошла в купе, как в кабинет к большому начальнику. Но пассажиры оказались подходящими: дед с бабкой и пятилетняя внучка. Выслушав последнюю порцию наставлений, что и как готовить, и не дожидаясь, когда у матери заблестят глаза, он попросил ее держать его в курсе дела и вышел.
  
  Ритин поезд прибывал завтра вечером, так что у него была возможность подготовить себя к ее приезду, который должен был расставить все точки над и. Его совсем не удивило, что он нисколько не был взволнован этим событием и почти не думал о нем.
  На вокзал он поехал после работы, выпил в буфете теплого, как парное молоко, пива и не спеша отправился на перрон. Там он вдруг понял, что поезд уже прибыл и, кажется, давно. Быстро лавируя в уже жидком потоке пассажиров, он подошел к указанному в телеграмме вагону, но кроме проводницы, никого там не увидел. Он попробовал уточнить у нее, какой это вагон.
  - Ослеп что ли, - грубо ответила она, указывая рукой на цифру у двери.
  Платформа была почти пуста. Метрах в пятнадцати от него, напротив соседнего вагона, стояла женщина в шикарной шубе, высоких сапожках и полосатой сумке в руке, рядом носильщик устраивал на тележку чемоданы. Чуть поодаль от них два моряка почему-то в узких, как у стиляг, брюках растерянно разглядывали пустые окна вагона. На другом конце платформы одиноко виднелись проводницы.
  Он закурил и медленно побрел обратно. Увидев, что женщина смотрит на него, он тоже бросил на нее взгляд. Что-то знакомое показалось ему в ее овальном лице. Рита? Он остановился. Кажется она, но, бог ты мой, совсем не похожа на ту, какой он ее представлял.
  Он подошел к ней.
  - Здравствуй.
  - Здравствуй, - ответила она., делая ударение на а. У нее был низкий простуженный или прокуренный голос.
  - Прости, я немного опоздал, - сказал он, чтобы что-нибудь сказать. -
  - Почему-то поезд пришел раньше. Редкий случай.
  - Еще минута и я бы уехала.
  - Буду считать, что мне впервые повезло с тобой.
  Он велел носильщику везти чемоданы к электричке, а сам побежал за билетом для Риты.
  Когда он возвратился, она стояла, опершись рукой об ограду. Взгляд ее был застывшим, смертельно уставшим, никого и ничего не видевший. На ней был красный под цвет сапожек платок, из-под которого выбивались светло каштановые волосы. Он был уверен, что они черные, а впрочем, в век химии все было возможно.
  Он тронул ее за локоть. Она вздрогнула и вяло улыбнулась, не показав зубы.
  Какое-то время они ехали молча, изредка поглядывая друг на друга. Странное чувство было у него: словно после долгих-долгих скитаний он наконец возвратился домой, стоял на пороге и не решался войти. Хотел сказать об этом Рите, но она смотрела в окно тем же отсутствовавшим взглядом и скорее всего не услышала бы его. Вдруг она проговорила:
  - О, если бы ты знал, сколько я перебирала вариантов нашей встречи.
  - И какая же она вышла?
  Она ответила не сразу.
  - Лучше, - и задержала на нем взгляд.
  У нее были серые с блестками глаза. Для него это оказалось совсем неожиданным, так как он был уверен, что они были черные. Серые глаза ему нравились у мужчин, но не у женщин.
  Тогда он стал украдкой разглядывать ее, благо, что она уставилась в окно. Чем дольше он глядел на нее, тем больше убеждался, что совсем не помнил ее. В ней ничего не было схожего с той Ритой, которую он любил.
  Они проезжали платформу Люберцы. Он показал ей башню, на которой на самой вершине, куда, казалось, невозможно было взобраться человеку, метровыми буквами было написано: "Тюльков Димитрий".
  - Хоть бы так увековечить себя, - сказал он, чтобы что-то сказать.
  - Такие мысли приходят только в Москве, - бросила она. - Там, куда ты ко мне приезжал, все прозаичней.
  - - Я вижу, твой тонус заметно понизился в сравнении с прежним.
  - Ой, ты там был несколько часов, и тебе легко иронизировать.
  В Удельной он вспомнил Броню и подумал, как быстро меняется время. Совсем недавно все было наоборот: рядом с Броней он думал о Рите, только тогда не чувствовал себя подлецом, а был рыцарски благородным.
  - А вот и моя платформа, - сказал он вскоре, поднимаясь
  - Так быстро? - удивилась она.
  Заметив узкую прореху в ее зубах, он подумал растерянно: "Господи, да что же это такое?"
  Дома он показал ей ванную и пошел в магазин. Только сейчас он попытался осмыслить происшедшее. На седьмом небе он не был, - это было ясно, но приезд Риты должен был покончить с неопределенностью, и он был рад этому.
  Но, черт возьми, сколько же он ожидал этого дня! Ему хотелось ущипнуть себя.
  
  2. Войдя в магазин, он подошел к винному отделу. Сортов вин было столько, что разбегались глаза. Впервые он пожалел, что плохо разбирался в этом деле. Он взял бутылку коньяка с пятью звездочками, бутылку портвейна, шпроты, кабачковую икру, конфеты и хлеба. В хлебе он разбирался великолепно.
  Сейчас, вспоминая то время, он весь кипел от возмущения наглую ложь демократов о голодных советских годах. Спустя всего десять лет после опустошительной войны, в магазинах было все, другое дело, что наличие у населения денег и, соответственно, спрос существенно превышали предложения еще не восстановленной после войны легкой промышленности. Но это намного лучше отсутствия денег при набитых импортными товарами полках.
  А что касается пустых полок при предателе Горбачеве, то это было сделано им и его подельниками специально, чтобы вызвать у населения недовольство советской властью.
  Но это так, к слову. Это он мог бы тогда рассказать Борису в ответ на его вопрос, почему коммунисты так обосрались с советской властью. Что, к примеру, он, коммунист Ларшин, мог сделать, если уничтожение коммунизма было заветной мечтой Генерального Секретаря ЦК КПСС Горбачева? "Меня полностью поддерживала моя жена и все время подталкивала меня к тому, чтобы я последовательно занимал все более и более высокие положения в стране. Когда же я лично познакомился с Западом, я понял, что не могу отступить от поставленной цели. А для ее достижения я должен был заменить все руководство КПСС и СССР". Ну, не Иуда, сволочь? Теперь понятно, почему народ так ненавидел его жену за ее бесконечные наряды, о которых могли лишь мечтать советские труженицы при наличии дефицита, создаваемого, как выяснилось позднее, ее предателем мужем искусственно, чтобы вызвать недовольство народа существовавшим строем.
  
  3. Рита стояла у зеркала и расчесывала прямые короткие волосы. На ней было зеленое платье, чуть широковатое для худой фигуры.
  - Ты уже вернулся? - обрадовалась она. - Знаешь, как я напарилась.
  - Тысячу пудов усталости скинула.
  Усердно же ты потрудилась, грязно подумал он, глядя на синие круги под ее глазами, ставшие после ванны еще заметнее.
  За столом он предложил выпить за встречу, добавив от себя, что за это следует выпить. Она лишь пригубила рюмку и вдруг спросила:
  - Почему ты ничего не спрашиваешь? Мне становится страшно от твоего спокойствия или равнодушия.
  Он откинул голову на спинку стула. О чем спрашивать? Все ясно, как божий день. Встретила, полюбила, отдалась, может даже вышла замуж, потом поссорилась, вдруг вспомнила, что где-то есть он и, плохо соображая, приехала к нему. Так пусть уж эти дни пройдут бездумно, безвопросно.
  - Я все еще не верю, что сижу у тебя. Так и хочется ущипнуть себя.
  Она говорила, слегка растягивая слова.
  - Это должно было произойти, - сказал он. - Должна же быть справедливость.
  Взглянув на магнитофон, она попросила поставить "Бамбино". Слушала она, полузакрыв глаза. Веки у нее были красноватые с короткими редкими ресницами - очередное открытие, - но он уже не обращал на них внимание. Он наполнил свою рюмку, ее была почти не тронута.
  - Ты же любишь коньяк, - удивился он, - помнишь, писала?
  - Я многое писала, что не следовало бы, - ответила она, закуривая.
  - Ты много куришь.
  - Ой, что ты, совсем мало. Вот в дороге я курила действительно много, по две пачки в день. Думала, что голова лопнет от дыма и дум.
  Он хотел поинтересоваться, о чем были ее думы, но она опередила его вопросом:
  - Ты очень зол на меня?
  - За что? - удивился он. - За то, что не любишь меня?
  - Не говори так. Ты встретил меня каких-то три часа назад, а я уже отношусь к тебе в тысячу раз лучше. Я же тебя совсем не знала, даже лица не запомнила. Не все же такие романтики, чтобы влюбляться с первого взгляда при свете керосиновой лампы и луны. Но в конечном счете я приехала не к кому-нибудь, а к тебе, потому что ближе тебя и отца с сестренкой у меня никого не оказалось. Ты можешь не поверить, но я всегда помнила о тебе. Ты был у меня на особом счету.
  - Как энзе?
   - Если хочешь, что-то вроде этого, - улыбнулась она, - а говоря лиричней, как последняя спичка в походе? Если ты был в походе, то ты знаешь, что это такое.
   - И ты берегла ее, даже когда нашла целый коробок.
  Несколько секунд она обдумывала его слова.
  - Никто не мешал тебе раньше ко мне приехать.
  В ее словах резон в ее понимании был. У него была своя причина, но приводить ее он не счел нужным и промолчал.
  - Хочешь, потанцуем, - предложила она.
  Они поднялись Рита, как тогда, положила ему на плеч руки. Сколько раз искал он этот жест у других девчонок и столько же обманывал себя, что находил. На какое-то мгновенье его охватила нежность. Он коснулся щекой ее влажных волос и почувствовал, как ее тело податливо прижалось к нему. Он отыскал ее губы, они также послушно раскрылись. У нее был вялый шершавый язык.
  Да она едва стоит на ногах, догадался он, она живой труп.
  - Ты очень устала, сказал он, отстраняясь. - Ложись-ка ты лучше спать.
  Она послушно кивнула. Он отвел ее в спальню матери, а сам вышел на кухню. Перенесясь мысленно в комнату, он представил, как Рита раздевается. Это казалось не реальным. Он потряс головой и побоксировал.
  Рита уже лежала, когда он заглянул к ней в дверь. Увидев его, она быстро приподнялась, натянув одеяло до подбородка.
  - Нормально устроилась? - спросил он.
  - Спасибо. Лучше не придумаешь.
  Их взгляды встретились. Внезапно его скрутило желание. Рита прижалась к стене и округлившимися глазами смотрела на него.
  Он нажал на выключатель и прикрыл дверь.
  
  4. Проснулся он, как всегда в половине восьмого. В поисках чистой рубашки заглянул в Ритину спальню. Она еще спала, у нее было страдальческое выражение лица.
  Он оставил ей ключи и записку, где написал, что дает ей возможность отдохнуть. И написал, во сколько приедет с работы.
  Такой вариант он посчитал наиболее подходящим, возможно, больше для себя. А ей действительно нужно было отдохнуть, как следует.
  Ему удалось вырваться с работы пораньше, но Риты дома не оказалось. Она появилась к указанному им в записке часу и сказала, что была в Москве, где побывала в Доме звукозаписи, о котором он не слышал и поэтому ничего не спросил, потом была на выставке какого-то модного художника, картины которого он встречал в "Юности", и пробежалась по ГУМу.
  - Ты часто была в Москве? - спросил он.
  - Ой, да почти каждый год.
  - В прошлом году тоже была?
  - Целых два месяца, - небрежно ответила она.
  Это было страшно и все решило.
  - Когда ты думаешь ехать домой? - спросил он.
  - К отцу? - не сразу сообразила она.
  - Наверное.
  - Разве я тебе уже надоела?
  Он пропустил мимо ушей шутливость ее тона, ответил серьезно:
  - После твоего письма кое-что изменилось.
  - Что, например? У тебя кто-нибудь появился?
  - Возможно. - Он подумал о Броне.
  - Этого она, кажется, не ожидала. Вид у нее был растерянный.
  - Надеюсь, ты выгоняешь меня не прямо сейчас?
  - На завтра я взял отгул. Время есть и погулять и показзать тебе наш город.
  Она была в свободном свитере и короткой юбке и уже не казалась такой худой. Круги под глазами побелели, на щеках появился румянец, однако, возможно, от мороза.
  - Ты выглядишь молодцом, не то, что вчера.
  - Это видно по твоим глазам. Видел бы ты меня полгода назад в Дамбае.
  - Я был там в июле.
  - Да? А я в августе. Надо же, какая жалость.
  На этот раз она участвовала в опорожнении бутылки активней и опять изъявила желание потанцевать. Подойдя к радиоле, она стала перебирать пластинки. Он проводил ее взглядом и сделал совсем неожиданное открытие: у нее были до безобразия тонкие ноги. Как спички, вспомнил он Броню и ее точеные налитые ноги.
  Но она поставила не танцевальную музыку, а Вана Клиберна. Эту пластинку и штук пять ей подобных он купил для нее на Кировской. Она слушала внимательно и задумчиво. Он посмотрел на ее тонкий профиль и думал о том, что в ней все-таки есть что-то такое, во что можно было влюбиться с первого взгляда.
  Неожиданно приехала Настя, его тетя, груженая сумками с продуктами.Выложив их, она со свойственной ей бесцеремонностью оглядела Риту и спросила:
  - Это твоя шуба на вешалке? Сколько такая стоит?
  - Не знаю, улыбнулась Рита. - Отец подарил.
  - Вот бы мне кто подарил. Можно померяю?
  Шуба оказалась Насте до пят.
  Настя весь вечер не давала им скучать. Когда Рита пошла в спальню укладываться спать, Андрей вышел на кухню, где Настя мыла посуду.
  - Ты не обижайся, Андрей, но мне она не понравилась, - зашептала Настя, - много воображает из себя, а воображать-то, прямо сказать, нечем. Конечно, дело твое, ты не подумай чего, я просто высказываю свое мнение.
  Он вспомнил, как ей с матерью понравилась Броня.
  - С Броней ее, конечно, не сравнить. - Казалось, Настя говорила себе. - Та видная, одни груди что стоят. А уж как любит тебя. А эта - нет.
  - Да замолчишь ты, наконец? - не выдержал он.
  Настя обиделась и стала собираться домой.
  Он ее не отпустил.
  
  
  5. Ночью ему приснился страшный сон. Хоронили девушку. Гроб стоял у края могилы. Девушка утопала в цветах. У нее было свежее совсем не мертвое лицо. Когда к гробу подносили крышку, ему вдруг показалось, что у девушки дрогнула щека, словно в нервном тике.
  - Она жива! - закричал он и кинулся к девушке.
  Он схватил ее за плечи, и в то же мгновенье она обвила его шею руками и, впившись губами в его губы, тесно прижалась к нему всем телом.
  Страстное желание, которое он испытывал только с Броней, овладело им. Он уже знал, что это была она, его Броня, он почувствовал по каждому ее движению, каждая клетка ее тела была ему до боли знакома. Он узнал ее руки, нежно и лихорадочно гладившие круговыми движениями его спину, дрожащие колени и даже натянутые в напряжении пальцы ее ног и, конечно, только она могла так целовать его, самозабвенно, до потери сознания. Она с такой силой прижималась к нему, что он, откинувшись назад, начал медленно падать на спину. И когда он должен был, изогнувшись дугой, коснуться затылком земли, под ним неожиданно оказалась пустота, и они оба, по-прежнему слитые воедино, полетели в могилу.
  Он, быть может, вскрикнул, открыл глаза и увидел, что лежит на полу возле раскладушки, на которую вчера лег, уступив тахту Насте.
  Фу, черт, приснится же такое, подумал он. Можно умереть от страха.
  Но ему не было страшно, напротив, продолжая чувствовать возбуждающую приятность во всем теле от прикосновения Брониного тела, он желал, чтобы сон продолжился.
  Больше он не уснул. Поднявшись вместе с Настей, он позавтракал с ней и, проводив ее на работу, пошел в магазин, в основном, чтобы прогуляться на воздухе.
  
  
  6. После завтрака он предложил Рите сходить в город. Она с охотой согласилась. Город ей понравился. У кинотеатра "Звездный" она подошла к афише и предложила сходить в кино. А в зале было, как в хорошем кино, когда не знаешь конца. Они сидели на последнем ряду, прижавшись друг к другу и не глядя на экран. Он все забыл: и годы ожиданий и разочарование, - мало того, его переполняло чувство благодарности Рите за эти минуты, ибо без них ее приезд был бы не полным для него. Они не сказали за полтора часа ни слова, потому что любое слово, даже взгляд (он имел в виду себя) отрезвили и вернули бы к действительности. И точно, как только зажегся свет, все встало на свои места.
  Однако с Ритой произошло обратное. Она сказала, что хочет вернуться домой и отказалась от ресторана.
  По дороге она попросила его прочитать его последнее стихотворение. Он прочитал "Опавшие листья".
  - Ты кому его посвятил? - спросила она.
  - И тебе тоже. Написал в командировке.
  Она вдруг стала рассказывать, в какой кошмарной обстановке жила в строительном общежитии до переселения в частный дом, где Андрей был. Общежитие называлось женским лишь для вида. Каждую ночь к ним приходили и приставали пьяные парни. За ней ухаживал идиот, из кармана которого торчала бутылка. А тут еще начались стычки с директрисой, старой девой, которой все не нравилось в Рите, но больше всего то, что за ней ухаживал физкультурник. И вот в это время она встретила его. Первым делом он помог ей уехать из общежития. А потом выяснилось, что он сам был нисколько не лучше тех. Она сказала, чтобы он больше не ходил к ней. Он стал рвать и метать, а в прошлое воскресенье после бурного объяснения избил ее и замахнулся ножом. На следующий день она уехала.
  Он вспомнил последнюю спичку.
  Когда они вернулись домой, Рита спросила, есть ли у него расписание электричек, а то вчера она прождала ее на морозе больше часа. Просмотрев расписание, она стала укладывать чемодан. Он подал ей пластинки, которые она, не глядя, сунула на дно. Вид у нее был сосредоточенный и опять усталый. Он включил магнитофон, рассеянно стал слушать мелодию, потом повернулся к ней, - она сидела на тахте, положив на колени руки и свесив голову, - подошел к ней и, присев на одно колено, заглянул в глаза. Она долго рассматривала его лицо.
  - Ты понимаешь, что мы больше не увидимся? - грустно спросила она.
  - Не понимаю, - соврал он. - Отдохнешь, все спокойно все обдумаешь и, если сочтешь нужным, напишешь или позвонишь.
  - Не надо, - она коснулась пальцами его губ. - Ты не сохранил ни одного моего письма?
  - Нет.
  - А я сохранила.
  Он терся лицом о ее безразличные, как перчатки, руки. Иногда руки говорят больше, чем слова, подумал он, вспомнив нежность Брониных рук
  - Я сейчас, - сказала Рита и ушла в ванную.
  Он проводил ее взглядом, затем вскочил и, подняв вверх крепко сжатые кулаки, издал беззвучный победный клич индейца. Затем, подойдя к зеркалу, он увидел на своем лице загадочную улыбку. Мелькнула мысль: "Выстою?"
  Она появилась в халате, и, когда шла, он распахнулся, обнажив голую худую ногу и такую же худую ляжку. Подойдя к тахте, она сбросила тапки и легла на спину, подложив под голову руки. Ворот халата распахнулся, и он увидел маленькую белую грудь с темными сосками.
  - Погаси, пожалуйста, свет, - сказала она, повернув к нему голову. - Я немного полежу. Хочешь, ляг рядом.
  Он подошел к выключателю, обернулся. Рита смотрела на него, как ему показалось, требовательно.
  Разве такой взгляд был у Брони?
  - Магнитофон тоже выключить? - спросил он чужим голосом.
  - Как ты хочешь.
  Она явно сделала ударение на "ты". Он внутренне усмехнулся, хорошо еще, что не захохотал. А распирало. Как я хочу! А я уже ничего не хочу!
  - Ты отдохни, - сказал он уже нормальным голосом. - Я поставлю чайник.
  Он успел поймать ее недоуменный взгляд, надавил на выключатель и скрылся в кухне.
  Выстоял! - чуть не крикнул он, подняв опять вверх кулаки.
  
  
  7. Всю дорогу они молчали. Она дремала или делала вид, а он старался ни о чем не думать.
  Едва они вошли в купе и уложили под сиденье чемоданы, Рита сказала:
  - А теперь иди.
  Глаза ее были сухие, и голос спокойно звучал, а у него вдруг защемило сердце. Он поцеловал ее в сжатые губы.
  - Ой, ну уходи ты, - изменившимся голосом повторила она.
  Очевидно, увидев в его глазах вопрос, она сказала:
  - Не люблю уезжать. Никогда не возвращаюсь обратно. Такая уж я.
  Он поцеловал ее еще раз. Она коротко прижалась к нему, захлестнув на шее руки, потом резко отстранилась и, кусая губы, отрывисто прошептала:
  - Спасибо. Я все поняла. Лучше не скажешь. Если все же надумаешь, позвони или напиши. И дай мне, пожалуйста, сигарет.
  Взяла и отвернулась.
  Он ей не позвонил и не написал. И вдруг недели через две получил от нее письмо:
  "Андрей. Не дождавшись твоего письма, - да я была уверена, что дождусь его, - пишу первая. Надеюсь, ты согласишься, что ничего путного у нас не получится? Слишком мы разные, верно? Кто из нас кого не достоин, судить не берусь, а ты думай, как хочешь. Но я уверена, что связать себя с тобой, - это прощай навечно горы, турпоходы, свободная жизнь, да и свободная любовь тоже, что, как я поняла, для тебя неприемлимо. И - здравствуй мещанский уют. Извини, но такая перспектива не для меня. Кстати, ОН тоже хотел этого.
  В то же время, если хочешь, могу повторить свои слова о тебе, как о светлом воспоминании на всю жизнь. Это правда, поверь.
  Вот теперь уже все. Окончательно. Прощай. Рита".
  Прощай, Рита, сказал он. Хоть я и мещанин, но тоже буду помнить тебя. Благодаря тебе я познал самое лучшее, что отпущено человеку - любовь. И еще я понял, как важна в любви взаимность.
  И все-таки она чертовка, усмехнулся он. Последнее слово, несмотря ни на что, оставила за собой.
  К его удивлению, он забыл ее легко и начисто, словно прослушанную в институте лекцию по высшей математике. И когда, лет двадцать спустя, он увидел ее на экране в кино в пятиминутной роли, то не испытал ни малейшего волнения в крови. А еще позже на российском круизном корабле в Ванкувере, куда напросился посмотреть отечественный фильм, он прочитал ее фамилию в титрах, то угадать ее среди женских ролей так и не сумел. Одна вроде бы больше походила на Риту, но у нее были плотные зубы, а другая, с прорехой в них, была слишком безобразна и толста
  Однако свою роль она сыграла в его последующей жизни. Как из-за Ляльки он охладел к женской красоте, так и после Риты стал больше ценить любовь и верность.
  
  
  
   Глава третья
  
  
   В конце двадцатого века
  
  1. Всю неделю Ларшин старался не отлучаться из дома надолго, ожидая телефонного звонка, но его не было. Наконец Света позвонила. Она была сильно взволнована.
  - Андрей Иванович, у нас беда. Ваня исчез. У вас его нет?
  - Как исчез? Куда? - вырвалось у него.
  - Вчера после обеда исчез. Пошел гулять и не вернулся. Мы с Сергеем обежали всю деревню, ездили в район, были в милиции, больнице и даже в морге. Его нигде нет. Я еще вот почему вам звоню. Он после возвращения от вас только о вас и говорил, все спрашивал, когда его опять к вам повезут. Я боюсь, как бы он не убежал к вам. Мы недавно ездили в Москву на электричке, ему же уже скоро восемь, мог запомнить дорогу и поехать один. Вы, на всякий случай, посмотрите, нет ли его возле дома, или, может, кто видел его.
  Ларшин, конечно, тут же выскочил на улицу и обошел все в округе и спустился в метро. Там он переговорил с дежурным милиционером и оставил ему свой телефон.
  Угнетало его еще и то, что он не мог поделиться своим горем с Вероникой, будучи уверенным, что разговор с ней не принесет ему утешения.
  Утром, выпроводив ее, он опять обошел дома вокруг и побывал в метро. Вернувшись домой, он обнаружил один поступивший звонок без указания номера.
  Услышав вскоре звонок, он схватил трубку. Звонила не Света. Приглушенный мужской голос, как ему показалось, с кавказским акцентом спросил его к телефону.
  - Да, это я.
  - Твой внук у нас. Ты получишь его живым, если принэсёшь сто кусков зэлоных.
  - У меня таких денег нет, - испугался Ларшин.
  - Есть, есть. Ты толко что прыехал из Амэрики.
  - Мои деньки сгорели в банке. Я больше не смогу найти такие деньги.
  - Продай дорогые вещы.
  - На это потребуется время, но я и четверть этой суммы не наберу.
  - Даю тэбе пять днэй. Не найдёш дэньги, получиш голову внука.
  В трубке раздались гудки. В полном отчаянии Ларшин опустился на стул. Всего два месяца назад почти половина названной суммы у них была, а сейчас вряд ли наберется и десятая ее часть, а лично он вообще был гол, как сокол. К такому открытию он неожиданно пришел после разговора со Светой, впервые обратив внимание на то, что все принадлежало Веронике: квартира, дача, все сберкнижки с лежавшими на них деньгами, а на его книжке были лишь пенсионные деньги, которыми он, кстати, расплачивался как домохозяин за квартиру и все коммунальные услуги. Осталась, правда, заначка в две тысячи долларов, привезенная им из Канады, которую он держал на черный день. И еще ему принадлежали "Волга" пятнадцатилетней давности и гараж. Вот и все. Если бог даст, с Ваней все закончится благополучно, но его не признает Вероника, и придется разъезжаться с ней, вопрос о пропитании будет у них основным. Но это только предстояло, а сейчас все его мысли были заняты поиском путей вызволения внука из рук бандитов внука. Но в голову ничего не шло.
  Он стал бродить по квартире, с раздражением глядя на всю эту роскошную, никому не нужную обстановку. Войдя в кладовку, он окинул взглядом горы коробок и ряды развешанной одежды, в том числе его. Чем страдал социализм, так это дефицитом товаров, из-за чего выезжая за границу, советские люди закупали их с запасом на три жизни. Для Вероники самым большим праздником там было затащить его в магазин и купить ему что-нибудь, неважно, нужно ему это или нет. Как-то он насчитал семнадцать своих костюмов и за двадцать пар обуви. Большинство из них он надевал от силы два раза. Пятнадцать лет назад их бы у него оторвали с руками, а сейчас им была грош цена, да и тот мало у кого был.
  
  В гостиной его взгляд остановился на сувенирах и масках, некоторые из которых, он знал, были редкими. Он выбрал наиболее дорогие, на его взгляд, а также с десяток монет из альбома и поехал прицениться в антикварный магазин на Арбате. За все про все ему давали триста долларов. Ничего не продав, он вернулся и прикинул стоимость всего своего богатства, любовно собранного за тридцать лет. У него получилась сумма в двадцать раз меньше названной бандитом суммы.
  Вероника сразу поняла, что у него неприятность. На это у нее был собачий нюх, и она не отставала до тех пор, пока не узнавала, что случилось. Истинную причину он ей сейчас не назвал, чтобы не трепать напрасно нервы себе и ей, а сказал, что его надул азербайджанец, дав сдачу с сотни, как с десятки, тем более что так оно и было недели две назад. На все его протесты, азербайджанец отвечал: " У тебя свидетелей нет, а у меня их будет столько, сколько надо: пять, десять человек, и все видели, что ты мне дал десять рублей".
  Узнав причину, Вероника рассмеялась, - а после того, как она еще в первой командировке вставила другие, как у Пугачевой, передние зубы, улыбка у нее стала даже привлекательной, о чем она знала и часто улыбалась, - и сказала, нашел, о чем расстраиваться. Чтобы его успокоить, за ужином даже поставила бутылку. Но все равно следила, сколько рюмок он выпил.
  
  2. За ночь он надумал обратиться за помощью или советом к сыновьям Бориса. Как-никак один из них, Андрей, был его крестником.
  Дверь ему открыла вторая жена Бориса Ольга, брюнетка с очень хорошей мордашкой и складной фигурой. Особенно хороши были ее огромные глаза цвета лазури, чем-то напоминавшие Вилькины, и пухлые губы. Рядом с ней стояла двухлетняя дочь, уставившаяся на Ларшина мамиными глазами. Он поздоровался и спросил, дома ли Борис Васильевич.
  - Дома, - ответил он сам, появившись в двери гостиной, где стоял его диван. - Что-то ты повадился?
  Ларшин пригласил его в коридор покурить, хотя тот был некурящим, экономя на водку, а судя по тому, что он остался у Галки, еще и на женщин.
  - Мне нужно поговорить с твоим Генкой.
  - Зачем он тебе понадобился, - удивился Борис. - Хочешь взять уроки бандитизма?
  - Именно это. Расскажу при нем. Можешь меня свести с ним прямо сейчас?
  Борис, не задумываясь, сказал:
  - Пойдем к нему. Андрюха работает, значит, Генка дома. Они друг друга сменяют. Если будет у него баба, выгоним.
  Генка был один в своей однокомнатной квартире и оказался повыше и помассивнее отца. Он отрастил витиеватую бороду и был совсем не похож на себя на фотографии в квартире Бориса.
  Бросив на Ларшина беглый из-подлобья взгляд, он поздоровался с ним за руку и спросил отца:
  - Чо надо?
  - Сейчас все услышишь.
  Ларшину показалось, что глаза Генки неспокойно забегали по полу, но во время рассказа они успокоились, и в них появился живой интерес. Не забыл Ларшин упомянуть и о Ванином предупреждении.
  - Чего ты от него конкретно хочешь? - спросил Борис.
  - Таких денег я не найду и внука не хочу потерять. А в милицию боюсь обращаться. Глупо, конечно, но боюсь. Это же звери, а не люди.
  - Ну, что ты на это скажешь? - спросил Борис сына.
  Тот задумался, отпятив красную нижнюю губу.
  - Попробовать, в натуре, можно. Но риск будет.
  - Значит, надо сделать так, чтобы было без риска для внука. Думай, как. Там, где не надо, ты хорошо соображаешь.
  - Куклу можно подсунуть, а лучше фальшивую зелень. Главное, получить сопляка.
  - Сопляка они отдадут, а за куклу и фальшивые доллары прикончат Ларика... дядю Андрея.
  - Такой риск тоже, в натуре, есть. Обмозговать надо.
  - Вот и обмазгуй. Примени хоть раз свою лошадиную силу на доброе дело. Андрюху подсоедини. Я тоже могу поехать с вами.
  Генка посмотрел на Ларшина.
  - Надо самое малое тысячи две баксов, чтобы сделать куклу или купить фальшивые баксы. Когда черножопый опять позвонит, начните торг с тридцати и поднимитесь до тридцати двух, не больше. Скажите, больше нет. Думаю, согласится. Потом скажите мне. Думаю, все будет в норме.
  
  
  3. Бандит позвонил опять в двенадцать и приказал:
  - Дэнги положи в спортивную сумку с рэмнём.
  - Сначала я хочу поговорить с внуком. Дай ему трубку.
  - Поговоришь, когда принесёшь деньги.
  - Я хочу убедиться, что он жив и здоров.
  - Он в другом месте, но с ним все хорошо.
  - Это не серьезный разговор. Откуда я знаю, что вы не блефуете?
  После недолгого молчания трубка сказала:
  - Жди, мы позвоним.
  Во время ожидания звонка Ларшина, помимо беспокойства за Ваню, занимала еще какая-то мысль. И вдруг до него дошло: звонивший был сбит с толку требованием дать трубку Ване и заговорил без акцента. Во всяком случае, он сказал не "прынэсёшь дэнги", а чисто по-русски.
  Бандит позвонил через час двадцать. После своего "Але" Ларшин услышал Ванин голос:
  - Дедушка! Я хочу опять к тебе. Когда ты за мной приедешь?
  - Приеду, Ваня, обязательно приеду, - проговорил, Ларшин, чувствуя резь в глазах. - Как ты? Тебя не обижают?
  - Нет, дедушка. Но я все время хочу к тебе...Слышал? А тэпэр слушай мэня. Дэнги положи в спортивную сумку с рэмнём.
  - Я сто тысяч не набрал, только тридцать две.
  - У тэбя две квартыры.
  - Лично у меня ни одной.
  - Мэня нэ интэрисует, гдэ ты возмешь дэнги. Нэ собирешь, получишь голову внука.
  - В этом я не сомневаюсь, имея дело не с людьми, а зверями. Но в этом случае ты не получишь ни копейки. А тридцать две тысячи долларов - это большие деньги. Так что решай. Я жду.
  Тридцать две тысячи - действительно были теперь для него огромные деньги. А мог бы иметь в десять раз больше, но о деньгах он никогда не думал. Вытягивая за границей фирмы, на которых он был полным хозяином, он все до доллара вносил в кассу, беря себе лишь зарплату, размер которой оставался еще советским. Таким уж он был человеком. Не умел, а главное, не хотел воровать. На всю жизнь он запомнил урок, данный ему матерью. В страшные послевоенные голодные годы он с Борисом и другими залез через форточку в склад с картошкой и вынес оттуда за пазухой килограмма два. Дома он с радостью выложил картошку перед матерью. Она заплакала и велела ему отнести ее туда, где взял. Уже в одиночку, глотая слезы, он кое- как залез на подоконник и побросал картошку в форточку. В самом кошмарном сне он тогда не мог представить, что наступит время, когда страной будут править воры и бандиты. А такие, как он, всю жизнь проработавшие, к концу жизни останутся на соплях.
  
  Он был уверен, что бандит позвонит, иначе не стал бы все это затевать, и оказался прав.
  - Согласен на пятьдесят, - сказал тот, забыв про акцент.
  - Тридцать две тысячи и ни доллара больше, - возразил твердо Ларшин. Он умел вести переговоры, в том числе и бандитами, которых за границей хватало. - Я все выложил.
  - Хочешь услышать, как твоему внуку отрубают палец?
  Ларшину нечем стало дышать. Отвечая, он постарался, чтобы его не выдал голос.
  - Не хочу, но после этого ты не получишь треть названной мною суммы.
  - Сейчас услышишь.
  - Нет, не услышу.
  Он положил трубку. Когда он закуривал, у него тряслись руки. Услышав звонок, он не сразу снял трубку, чтобы заставить бандита понервничать. Поднося ее к уху, он молил бога, чтобы не услышать детский крик.
  - Согласен. Мы не звэри.
  - Когда и где?
  - Завтра в пятнадцать часов на сто шестьдесят втором километре Ново-Рязанского шоссе. Сразу после столба есть съезд слева в поле. Метрах в тридцати от дороги за кустарником стоит разобранный грузовик. Ты положишь кэйс с дэнгами под грузовик и накроешь гразной трапкой. Потом ты едэш вперод и увидыш на обочине внука.
  - А если не увижу? А деньги уже будут у вас. Не пойдет. Сначала я посажу в машину внука, а потом положу под грузовик кейс. Внук должен меня ожидать на сто шестьдесят первом километре.
  К удивлению и радости Ларшина, бандит сразу согласился:
  - Согласен. Но ты будешь один. Если привезешь за собой мэнтов, вместе с внуком мы зарэжем тэбя. Все, завтра в двенадцать.
  Ларшин тут же позвонил Геннадию и пересказал разговор с бандитом. Тот велел приехать завтра к нему в десять часов с двадцатью стодолларовыми купюрами.
  
  
  4. Вернувшись с рынка, он увидел на табло номер рабочего телефона Вероники и позвонил ей. Она попросила его приехать к шести вечера на квартиру ее родителей. Нужно было готовиться к сорокадневным поминкам и решать, в конце концов, что делать с квартирой. Хотя она была в два раза больше их квартиры и находилась в престижном доме, жить в ней Вероника не смогла бы, так в каждом углу видела мертвую мать. Да и им обоим не нравилось жить в центре города, где много шума и мало зелени. Вероника все чаще стала поговаривать о продаже или обмене обеих квартир на одну четырех-или пятикомнатную. Ларшина больше устраивало сегодняшнее состояние, но он знал, что она все равно сделает по-своему. Поэтому предпочтение он отдавал продаже квартиры в надежде заиметь деньги, цену которым стал ощущать на своей шкуре.
  - Зачем нам такая большая квартира? - спросил он.
  - А зачем нам две квартиры?
  Теперь-то он знал, зачем, но промолчал, считая, что еще не настало время.
  Пока она рылась в вещах родителей, прикидывая, что оставить себе и что раздать, он спустился вниз к соседу на втором этаже, видевшему убийцу. Раньше они лишь здоровались и только сейчас познакомились. Несмотря на уже солидный возраст и седину во всю голову, сосед назвался Вовой, и Ларшину ничего не оставалось, как представиться Андреем.
  - Ты обрисовать его сможешь?
  Вова взял с полки лист бумаги и протянул Ларшину фоторобот. Хорошо, что, поясняя снимок, он не смотрел на Ларшина и не видел, как изменилось его лицо. Не отрывая глаз от снимка, Ларшин, как можно беспечнее, спросил:
  - Здесь нет поблизости ксерокса? У меня такое чувство, что я его где-то видел.
  На улице он попытался опровергнуть свои подозрения, но они лишь возросли.
  
  Вероника не захотела остаться в квартире родителей на ночь, и они вернулись домой. Поужинав, Ларшин позвонил Борису. Женский голос сказал, что он будет завтра около десяти утра.
  - Он еще не спился? - крикнула из кухни Вероника. У нее был слух, как у кошки. - Зачем он тебе понадобился? - Ей всегда было дело до всех его дел.
  - Понадобился.
  - Разъяснил, и все стало ясно. Я бы посоветовала поехать к нему не на машине, ведь все равно напьешься.
  - Я последую твоему совету.
  Он прошел в свою спальню и долго рассматривал фоторобот, а затем фотографии Вани и сопровождавших его авантюристов.
  
  
  5. Воскресный день выдался на редкость солнечным и мягким. Ларшин как водитель больше всего был доволен тем, что на дороге не было гололеда. В такую погоду он надеялся обернуться до названного бандитами места и обратно еще до темноты, если не задержится у Бориса.
  Он всей душой хотел надеяться, что он ошибется в своих подозрениях.
  
  Бориса он знал столько, сколько себя. Они были, как братья, не раз выручая друг друга и получая за это в морду. А иногда дело доходило до кровопролития, так как беда одного становилась бедой другого.
  
  
   Февраль - март 1965года
  
  1. О том, что Борис задурил, Андрею сказали его родители, толком ничего не зная. В последнее время жил он у тети Клавы в Москве и зарабатывал на стройке характеристику для деканата. Тетя пожаловалась, что ночует он у нее редко, зато нередко приходит выпившим. Не весть, откуда у него вдруг появились большие деньги, купил немыслимый свитер, кожаную куртку на молнии. Отец ездил на стройку и выяснил, что Борис пропустил десять дней и работать, по всей видимости, не хочет.
  Рассказывая, отец вышагивал перед диваном, на котором сидел Андрей. Тот подумал: "Неужели Борис будет таким самосвалом?"
  - Андрей, я тебя очень прошу, - отец остановился и рухнул на диван, который застонал под ним, - поговори с ним, балбесом. Может, он остепенится, возьмется за ум. Мы с матерью разучились с ним разговаривать. Лет десять назад я бы всыпал ему ремнем, а сейчас, сам понимаешь...- Отец беспомощно улыбнулся и развел руками.
  - Что-то я не помню, чтобы вы это делали десять лет назад, - возразил Андрей. - И работать не очень приучали, все боялись, как бы ручонки не испачкал и не повредил. - Он хотел им напомнить о картошке, которую они не заставили тогда маленького Борьку отнести на склад назад, но посчитал, что это было бы уж слишком, а вместо этого сказал. - Даже на целину со мной не отпустили.
  Отец и мать переглянулись. Борис Андрею сам рассказал, что они отвезли в деканат липовую справку о его болезни. В то время как Андрей вкалывал до слепоты в глазах, тот не вылезал из танцплощадки в Малаховке.
  - Я все делал, чтобы у него было меньше трудностей, - сказал в оправдание отец. - Твой отец поступил бы так же.
  - Будем считать, мне крупно повезло, что он не вернулся с войны, мрачно усмехнулся Андрей.
  Отец задержал на нем взгляд. Наверное, из-за таких вот взглядов Андрей едва дотянул до метра семидесяти.
  Провожая его в коридор, отец прошептал:
  - Чует мое сердце, связался он с дурной компанией. Уж не ворует ли? Иначе, откуда у него такие деньги? Ты уж поспрошай его, Андрей. Одна на тебя надежда.
  
   Только Андрей собрался ехать разыскивать Бориса, как тот сам позвонил и почти убедил, что ничего страшного не произошло, если не считать, что он втюрился в балерину.
  - Представляешь, сколько денег надо? - спросил он.
  - Говорят, они у тебя появились. Уж не воруешь ли?
  - Сейчас все воруют. Социализм - есть учет: кто кого взгрёб, тот того и у.. делал.
  От предложения прочитать лекцию о воровской теории социализма очно Борис отвильнул, сославшись на крайнюю занятость. И вдруг пообещал достать магнитофон, за которым Андрей давно охотился.
  
  
  2. Неожиданно они встретились в воскресенье на кургане, куда Андрей выбрался под конец зимы на лыжах. Когда, накатавшись вдоволь, он устало брел к автобусной остановке, ему почудился луженый голос Бориса. Остановившись, Андрей глянул вверх. Его лучший друг за неимением других стоял на вершине кургана и горланил.
  К нему подъехали два незнакомых Андрею парня. Один из них встал впереди Бориса и, толкнув его в плечо, заскользил вниз. Борис - за ним. Второй парень остался наверху.
  Парень и Борис пронеслись мимо Андрея. Борис сделал эффектный поворот и заорал:
  - Влад! Пожалей Инку. Ей стыдно за тебя.
  Парень рядом с ним упал на спину и, хохоча, задрал ноги с лыжами.
  Влад все смотрел вниз. Наконец, он выпрямился, помахал рукой и бойко оттолкнувшись, стал спускаться. Проехав метров пять, он забалансировал, как канатоходец, и зарылся в сугроб. К нему с визгом бросились две девушки.
  Андрей вырос перед хохотавшим Борисом, как милиционер перед хулиганом.
  - Ба, сам Ляпкин- Тяпкин фон барон, тюлюлю гвоздок, - наигранно весело сказал он, хотя у него все кипело: до сих пор они ни разу не приезжали сюда поодиночке. - Я понимаю так: со мной ты завязал. Зад об зад и дружба врозь. Так?
  Мимо проехал парень и с любопытством оглядел Андрея. У него было до нелепости большое лицо, не лицо, а лошадиная морда.
  - Я сейчас, - бросил ему Борис и заюлил перед Андреем. - Понимаешь, Ларик, зря ты дуешься. Просто полоса такая. Мабутой мне быть, если не приеду к тебе на следующей неделе с магнитофоном. Не веришь?
  - Я-то не гордый, я подожду и ничего со мной не случится. Не случилось бы чего с тобой, вот в чем вопрос, Касавубу-Мобуту-Чомбе.
  Но к его удивлению и радости, Борис не обманул и на середине недели привез магнитофон. Включив его и услышав вылетавшую и него музыку, Андрей поинтересовался:
  - Где достал?
  - И кто тебя учит этим дурацким вопросам? - возмутился вдруг Борис. - Все законно, понял?
  - Сколько с меня?
  - Сто рэ. Деньги можешь отдать, когда разбогатеешь.
  Андрей сходил на кухню и принес взятые у матери деньги.
  - На еду-то хоть осталось? - ехидно спросил Борис.
  - Как-нибудь до получки проживем.
  - У тебя сейчас сколько? Девяносто рэ?
  - Уже сто двадцать.
  - Стоило ли для этого кончать институт? Через год еще подкинут червонец. Через два года еще один. К десяти годам работы получишь самое большое двести. К тому времени женишься, родишь. Представляешь пейзаж? Тебя это устраивает?
  - Жить, по-моему, можно.
  - Смотря, что понимать под словом жить. Если иметь в виду сходить на работу, придти домой, поспать и опять на работу, то, может, и можно. Как живет мой отец. Ему скоро на пенсию, а что он видел? Если бы не война, благодаря которой он дошел до Варшавы, то, кроме Москвы и Тамбова, где он родился, он так ничего не увидел бы. Ну был еще раза два в ресторане, раз пять проехал на такси. И все. И доволен до соплей. А мне это мало. Я хочу больше, понял?
  - Понял, что все дело в ресторанах, такси городах, в которых побываешь.
  Лента кончилась. Борис переставил кассету.
  - Зря смеешься. В последнее время я видел, как живут люди, именно живут, а не существуют, как мы. Дай бог нам когда-нибудь пожить так даже в половину. Мы что, хуже их? Им можно, а нам нельзя? Вот я и решил, если уж жить, то только так.
  - Как же они живут?
  - У них есть деньги, а этим все сказано. И, между прочим, я понял, что всего этого при желании можно достичь.
  - Жениться на дочери министра?
  - Зря иронизируешь. Выход верный. Я думал о таком варианте, но он в данной ситуации, к сожалению, для меня не подходит.
  - На кургане она была?
  - Нет, до этого еще не дошло.
  - На тебя не похоже. Уж не Плисецкая ли?
  - Того же покроя, но моложе и красивеее. Покажу при первой возможности.
  
  
  3. Этот разговор состоялся в день отъезда матери в деревню и накануне приезда Риты. Поезд с матерью уходил в полночь, и Андрей едва успел на последнюю электричку. В ней было тепло, он размяк и, выйдя на воздух, моментально окоченел. Попутчиков не оказалось, и он, согнувшись, быстро зашагал домой.
  Вьюжила метель, колючая длиннопалая. Он достал сигареты, но в зажигалке кончился бензин. Все же он попытался зажечь ее. Искра была обильная, однако фитиль не зажигался. Подняв воротник, он почти побежал.
  Входя в переулок, он столкнулся с человеком.
  - Простите, у вас не найдется прикурить? - спросил он.
  Человек - парень в шапке с висячим козырьком, - похлопал себя по карману. Андрею показалось, что он его уже где-то видел, - и протянул зажигалку.
  Андрей прикурил и поблагодарил. Тут он заметил стоявшую у ворот дома машину. Проходя мимо нее, он провел рукой по капоту. Мотор работал. Обернувшись, он увидел, что парень смотрел ему вслед. Во дворе слышались приглушенные голоса и непонятный скрежет, словно выдергивали гвоздь. Кому это не спится, подумалось Андрею, он зевнул и ускорил шаги.
  
  Утром у ворот дома, где ночью стояла машина, он увидел разговаривавших мужчин.
  - Что с воза упало, то пропало, - говорил один.
  - Что с воза упало, то пропала, - говорил один.
  - Главное, во время сообщить в милицию. Не такие кражи раскрывали, - подмигивая, говорил другой.
  Андрей остановился и поинтересовался:
  - Сегодня ночью украли?
  - Ночью. Мотоцикла, как ни бывало. Чисто сработали, сволочи.
  Андрей рассказал про машину и парня.
  - Петька! - крикнул кто-то. - Иди сюда. Интересные новости.
  Петька, невысокий парень в армейском полушубке, - Андрей часто встречал его на мотоцикле, - тотчас подошел.
  - Ты спешишь на электричку? - спросил он. Андрей кивнул. - Когда приедешь с работы?
  Андрей подумал о приезде Риты вечером и ответил:
  - Не знаю. Не раньше девяти. Я живу возле молочного магазина.
  - Знаю. Я провожу тебя. Во сколько это было? Сможешь узнать их? - посыпал Петька вопросы.
  Андрей повторил рассказ, добавив, что встречал парня раньше.
  - Вспомнить сможешь?
  - Постараюсь. Сразу сообщи мне. А номер машины не запомнил? Хотя бы любую цифру или букву.
  Андрей рассмеялся.
  - Ты многое хочешь. Если бы я знал, что они воруют, я бы все запомнил... Но парня я вспомню.
  Однако ему было не до этого, когда у него гостила Рита. Он был рад, что Петька не приходил к нему.
  Тот пришел дня через два после отъезда Риты.
  - Следователь сказал, что все зависит от тебя, - сказал он. - Не вспомнил?
  Андрей покачал головой.
  - Не до этого было. Но я обязательно вспомню, рано или поздно.
  - Тогда будет поздно. А сейчас хоть дай показания следователю. Он ждет нас в половине девятого.
  От следователя Андрей вышел взмыленный: около часа тот извлекал из него, как из породы крупицы золота, нужные для себя сведения. На прощанье спросил:
  - Есть все-таки надежда, что вы вспомните?
  Андрей пообещал и побежал на станцию.
  Сидя в электричке, он изо всех сил старался вспомнить, где же все-таки видел того парня, будь он трижды проклят. В конце дороги его лошадиная морда настолько намазолила ему глаза, что засвербело в ушах. Подходя к проходной, он решил временно не думать о нем. Но не тут-то было: когда он потянулся к ручке двери, память сработала и выдала: НА КУРГАНЕ, ПРИЯТЕЛЬ БОРИСА! Рука повисла в воздухе. Он вернулся на улицу и сел на лавочку в скверике.
  Минут десять, а может, больше просидел он, ковыряя снег носком ботинка.
  
   4. Поиски Бориса он начал с Клавы.
  Возле ее дома он все еще не знал, что лучше: либо рассказать все сразу, ничего не скрывая, либо вначале похитрить и попытаться кое-что выведать.
  Он позвонил, как было написано на табличке. Дверь открыл сосед Пал Палыч, заводной старикашка, с которым во время Борисовых соревнований Андрей все ночи напролет играл в шахматы.
  - Андрюшка! - лицо старика расплылось в радостной улыбке. - Тебя-то как раз мне не доставало. Входи смело.
  - А Бориса разве нет?
  - Ишь ты чего захотел: застать вечером Борьку. Он ночью-то не всегда бывает. - Пал Палыч втащил Андрея в квартиру и стал раздевать. - Ушел твой Борька полчаса назад. А куда, скажу после того, как выиграешь у меня партию.
  Минут пять Андрей напрасно пытался выведать, куда пошел Борис, и был вынужден сесть играть.
  - Часто Борис не ночует дома?
  - Борька-то? Пал Палыч взялся за слона и неуверенно передвинул его под пешку. - Ешь-ка.
  Андрей съел и повторил вопрос.
  - Борька-то? Бывает и так. Дело молодое, горячее. А когда ночует, так не один. Клава-то сейчас в санатории. Но хитер, бестия. Ни разу нам не показал. Даже выпроваживает неумытой. Но я старухе строго-настрого приказал не любопытничать... Да ты ешь, не бойся, все одно проиграешь.
  Андрей послушно съел и через ход получил мат. Вторую партию он проиграл еще быстрее. Пал Палыч был разочарован.
  - Что-то ты сегодня ни того, слабоват в коленках. Раньше ты играл сильнее, иногда выигрывал. Ну, ладно, скажу тебе. В ресторане он. Знаешь, в конце переулка?
  
  Андрей увидел Бориса сразу. Узнал и двух парней: Влада и мордастого, давшего ему прикурить. Рядом с ними сидели две девушки.
  Он выбрал стол в таком месте, где его не сразу можно было заметить, и, решив немного отсидеться, заказал стакан вина и салат.
  Дождавшись, когда за столом Бориса стало совсем шумно, он расплатился и решительно направился к своему непутевому другу. Тот в это время сидел в компании мордастого и девушки - Влад ушел танцевать.
  Первым его увидел мордастый. Безразличным взглядом он скользнул по его физиономии и что-то сказал девушке. У Андрея отлегло от сердца: не узнал, - хотя мысль, что тот мог его узнать, пришла только что.
  Он хлопнул по плечу Бориса и, придурковато осклабившись, пропищал:
  - Привет, Бобик.
  Тот обалдело вытаращил глаза.
  - Ларик? Откуда ты?
  - От Пал Палыча. Загляни, сказал, в наш кабак, может, и найдешь там осколки от пивной кружки.
  Борис хохотнул и оттянул Андрея по заду. Андрей нагнулся и поцеловал его в макушку.
  - Где это ты успел нализаться? - удивился Борис.
  Андрей взял стул у соседнего стола и подсел рядом. Подошел Влад.
  Борис наконец догадался представить Андрея компании. Первым, не вставая, протянул ему руку Влад. Пальцы у него были длинные и крепкие, как стальные прутья. Ладонь Андрея они обхватили намертво. Но сам Влад не казался сильным, скорее, он выглядел, если не хрупким, то очень изящным.
  Мордастого звали Димкой. У него была огромная до нелепости голова с приплюснутым носом и крохотными раскосыми глазами, если к этому добавит еще необъятные круглые плечи, то станет понятно, почему Андрей его запомнил с первого раза.
  Имена девушек он тут же забыл - было не до них, хотя они были смазливыми.
  Он взглянул на щедро заставленный стол: пустая бутылка шампанского, две початые бутылки коньяка, котлеты по-киевски и обилие закуски, даже икры навалом.
  Он подозвал официанта и попросил принести бутылку коньяка и порцию котлет. А пока Борис налил ему штрафную и они выпили. Одна из девушек поставила перед ним чистую тарелку, вилку он взял у Бориса и принялся за еду.
  - В загуле я, - ответил он, наконец, на вопрос Бориса. - Позавчера выпроводил барнаульскую подружку и теперь чувствую себя, как вырвавшаяся на свободу птичка.
  - Врешь, - оживился Борис. - Ну, как? Надеюсь, птенчик не заставят себя ожидать?
  - Хрена с два. Предохраняться ты научил меня еще в детском саду.
  Он наполнил рюмки, сказал:
  - За твое выздоровление.
  Они выпили, и постепенно он был принят в компанию, особенно после того, как станцевал по твисту с девушками и рассказал анекдот, который Влад не знал. Сам он сыпал их один за другим. Рассказывал он мастерски, у него была богатая мимика. Димка захлебывался, показывая две золотые фиксы, девушки не только не краснели, но всячески старались показать, что все это им давно знакомо, лишь Борис один мрачнел и бледнел с каждой рюмкой.
  Влада вдруг заинтересовало то, что Андрей работал конструктором. Ему дозарезу нужно было прочитать какие-то чертежи и достать победитовое сверло. Андрей, естественно, пообещал все сделать, и вскоре они сидели в обнимку.
  Его махинаций с порциями при разливе спиртного сделали свое дело: когда они вышли на улицу, он чувствовал себя совсем неплохо.
  - Как я тебя найду, если достану сверло? - спросил он Влада. - Только не через Бориса, которого я вижу раз в месяц.
  - Ты послезавтра свободен? - спросил тот, тяжело ворочая языком, он был здорово пьян, к тому же успел замерзнуть.
  - Свободен.
  - Тогда запиши адрес. Приедешь ко мне часам к восьми. Лучше, если будешь один. Кадры будут. Кстати, посмотришь Борисову Одетту. Договорились?
  - Обязательно приеду, - обрадовался Андрей.
  Они догнали остальных. Девушки забрасывали Димку, едва стоявшего на ногах, снежками.
  Борис безучастно стоял в стороне.
  - Кто куда? - спросил Андрей, обращаясь главным образом к нему.
  - Ты со мной, - бросил Борис ему и отвел Влада в сторону.
  Андрей попытался прислушаться к их разговору, но это оказалось бесполезным делом, тем более при визге разгулявшихся девиц. Влад обернулся и внимательно посмотрел на него.
  Потом они долго ловили такси.
  - Влад проговорился, что пригласил тебя к себе, сказал Борис, когда они, раздетые, закурили перед сном. - Ты согласился?
  - Почему бы и нет? Теперь я свободен. Можно и покутить.
  Борису явно не понравился ответ Андрея. Он хотел сказать что-то резкое, но, сделав над собой усилие, неуверенно спросил:
  - А если я попрошу тебя не ездить?
  - Боишься показать балерину?
  Не в этом дело, Ларик. Если у нас наладится, мы обязательно приедем к тебе.
  - Тогда ничего не понимаю. Почему мне нельзя туда ехать?
  - Как бы тебе сказать? - замялся Борис. - Видишь ли, я хорошо знаю тебя и считаю, что ты не подойдешь для них.
  - Между прочим, - заметил Андрей, - с некоторых пор я и для тебя не стал подходить. Что случилось? Разве мы больше не друзья? - В его голосе прозвучала горечь.
  Лицо Бориса скривила гримаса, он нервным движением руки поправил короткие волосы. У Андрея запершило в горле, он проглотил слюну.
  Наступило тяжелое молчание, было слышно лишь бормотание репродуктора на кухне. Первым заговорил Андрей, с трудом сдерживая волнение.
  - Запутался ты в жизни, Боря. Бросил учиться, работать не хочешь, даже к спорту охладел. Вдобавок связался с парнями, которых сам презираешь. Кто они? Работаете вместе? Откуда у вас деньги? Что молчишь?
  По тому, как часто Борис затягивался сигаретой, Андрей понял, что бьет в цель. Но Борис вдруг демонстративно зевнул и улегся в постель.
  - Ложись и ты, - посоветовал он, натягивая на голову одеяло. - У меня все в норме. Ни о чем не думай.
  - Спать, так спать, - согласился Андрей. - Но ни о чем не думать, извини, не могу. Тебе тоже советую подумать, как следует. А то как бы не было поздно. Но я тебя не оставлю в покое. Это ты запомни крепко.
  Борис не ответил. А к Андрею, как назло, пришли нужные слова: о долге, о чести, об ответственности друг перед другом. Сам чуть не прослезился. Но Борис уже храпел.
  Утром он еще раз сказал Андрею, чтобы он не ехал к Владу. Поэтому, когда он позвонил Андрею на работу и сообщил, что вечеринка не состоится из-за болезни Влада, тот ни на секунду не сомневался, что он врет.
  
  
  5. Вероятно, он немного опоздал, так как открывший дверь Влад был уже хорош. Андрей подал ему сверло.
  - Спасибо. Придется тебе поднажать, чтобы сравняться с нами, - предупредил он, указывая на вешалку.
  Они прошли в комнату, из которой неслась музыка. В основном все сидели за столом, за исключением пары на диване и стоявшего у магнитофона Димки.
  Влад представил Андрея и, усадив, подал рюмку. Андрей сделал глоток, но этого было достаточно, чтобы у него перехватило дыхание и минуту он жадно глотал воздух ртом, ничего не видя из-за выступивших слез. Он даже подумал, что стал жертвой злой шутки, но никто не смотрел в его сторону, лишь соседка протягивала вилку с кружком гриба.
  Ну и крепость, восхищенно выдохнул он. Чтобы это могло быть?
  Придя окончательно в себя, он осмотрелся. Борис сидел в другом конце стола и так старательно не замечал его, что он улыбнулся. Всего он насчитал с собой десять человек. Из ребят, кроме Бориса, Влада и Димки был еще один, сидевший напротив него хмурый с нездоровым цветом лица парень со странным не то именем, не то кличкой - Ники. У основания его длинного решительного носа широко и часто раздувались ноздри, казалось, что Ники думал ими, потому что они раздувались тогда, когда на лбу появлялись глубокие канавки морщин. Уши у Ники были маленькие, прижатые к голове, как у волка. Когда он поднял на Андрея выпуклые серо-красные глаза, тому стало не по себе - до того был тяжел их взгляд. Если бы у меня был такой взгляд, поежился он, то я бы носил темные очки. Этот тип будет похлеще Влада т и всех их, вместе взятых.
  В женской половине заметно выделялась Борисова балерина, хотя ее лицо после Вильки не показалось Андрею редкой красоты, может, потому, что он не любил блондинок. Зато, когда она встала, он с удовольствием оглядел ее высокую первоклассную фигуру и длинные сильные ноги. Н-да, в такие ноги немудрено влюбиться, отметил он, с трудом переводя взгляд на свою соседку. Но и здесь было, на что полюбоваться: платье было настолько декольтировано, что едва не выскакивали соски, а из-за того, что губы и ресницы были немыслимо намалеваны, рябило в глазах и исчезало представление о возрасте. Скорее всего она еще ходила в школу.
  - А ты клевый чувак, - подтвердила она догадку Андрея, - только я забыла, как тебя зовут.
  Он напомнил.
  - А я Таня. Андрей - Таня. Красивое сочетание, правда?
  - Очень. Мы с тобой созданы друг для друга.
  - Пойдем танцевать?
  Поднялся и отметил, что слегка опьянел, очевидно, сказалось, что не ел с часа дня. Танино приглашение оказалось кстати, так как в таком состоянии лучше больше двигаться.
  Сразу стало ясно, что Таня была слабая для него партнерша, хотя она усердно вертела туго обтянутым задком. Но он взял такой бешеный темп, который оказался ей не под силу. Им освободили место и стали прихлопывать. Наконец, Таня сдалась, жалко улыбнувшись. Вдруг перед ним появилась балерина, и ее коленки так и замелькали перед его глазами. Это его подстегнуло, и он бы скорее умер, чем дал бы перетвистировать себя.
  Им бурно зааплодировали. Он поклонился и представил жестом балерину.
  Она улыбнулась и проговорила:
  - У вас настоящий талант.
  - Спасибо, но еще минута и я пал бы трупом. А вот вы действительно родились для танцев.
  - Это моя профессия.
  Андрей скосил глаза и увидел, что Борис никак не решится подойти к ним.
  - Дело не в профессии, - сказал он. - Главное, чтобы душа была хорошая. Не как у того парня.
  - Какого?
  - Вон того, показал он на Бориса. - Нельзя ли попросить его, чтобы он познакомил нас?
  - Борис, - приказала она, иди сюда.
  Он подошел и уставился на нее, как щенок на хозяина.
  - Познакомь нас.
  Борис махнул рукой в сторону Андрея и буркнул: "Ларик, то есть Андрей", - потом кивнул в сторону девушки: "Ольга".
  Черт бы его побрал, выругался Андрей, возвращаясь к Тане, я же еще и виноват, что приехал спасать его, дурака.
  - Не хочешь попробовать? - подошел к ним Димка. - Две трети рома и треть шампанского. Лошадь убивает.
  - А там что было?
  Две трети спирта и треть шампанского.
  - Я хочу попробовать, - сказала Таня.
  К ним присоединился Влад с подружкой, а Андрею захотелось поговорить с Ники. Недолго думая, он повернулся к нему и спросил:
  - Ники - это в честь Хрущева?
  Тот посмотрел на него, как на законченного идиота. Сразу стало ясно, что шуток он не признавал, тем более глупых, и с ним лучше не связываться. Тогда Андрей стал наблюдать за ним. Ники почти не разговаривал и, как Андрей ни старался прочесть в его взгляде, о чем он думает, кроме "все вы подлецы", ничего не видел. Правда, когда его глаза задерживались на соседке, они вроде бы светлели, но, возможно, это казалось потому что она сидела от него со стороны торшера. Парни смотрели на Ники с подобострастием, девчонки - со страхом. Для одной Ольги он не существовал, она сама чем-то походила на него. А может, и она воровка? О, господи, куда он попал?
  Пары исчезали. У оставшихся веселья было не много. Один Влад пытался острить, но его не слушали.
  
  6. Андрей понял, что зря пришел сюда.
  - Уведи меня, - промычала Таня, - мне дурно.
  Он помог ей одеться, и они вышли на крыльцо. Ее шатало и мутило.
  - Открой рот и дыши чаще, - сказал он.
  Она послушалась, и через минуту ей стало легче.
  - Не нравится? - спросил он.
  Она покачала головой и попыталась улыбнуться.
  - В этом деле трудно вначале. Потом покатишься вниз, как мячик с горки.
  Понять смысл его слов ей явно было не под силу.
  - Как ты сюда попала?
  - Я живу в доме напротив.
  - А это чей дом?
  - Дача Владькиных родителей. Они сейчас в Москве.
  - Ники где живет?
  - Я его вижу впервые. Пойдем в дом, я замерзла. - Она действительно не попадала зуб на зуб.
  В комнате молча сидели Борис с Ольгой и Ники с напарницей. Андрей бросил взгляд на гитару. Ольга живо спросила:
  - Играете?
  - Бренчу.
  Она сняла гитару, подала, а сама пересела ближе к нему.
  Он решил вначале слегка поцарапать душу Бориса и спел свой собственный романс "Впервые я познал любви страданья", который тому очень нравился. Расчет оказался верный: Борис встал и подошел к окну.
  Привлеченные гитарой стали подходить остальные. Вокруг Андрея образовался кружок. Димка попросил спеть Есенина, а Влад - что-нибудь из Окуджавы. Андрей охотно спел и то и другое. Влад подсел к Ники, зашептался. Вскоре они вышли. Андрей отдал бы многое за то, чтобы выйти вместе с ними. Выручила Таня. Она включила магнитофон, и он потащил ее танцевать. Через минуту он вывел ее в коридор.
  Их приглушенные голоса доносились из соседней комнаты, дверь в которую была закрыта. Андрей погасил свет, обнял Таню и подвел ее к двери.
  ... должен приехать не раньше часа ночи, - говорил Влад, - или утром. Крот - человек занятый. У него таких клиентов, как мы, хоть отбавляй. Третий год работает, как часы.
  - Думаешь нам повезло, что встретили его?
  - Тебе лучше знать. Вспомни, как мы мучались, сбагривая коломенский "Иж". А тут за помятую "Яву" он дает пять кусков...
  Скрипнула дверь. Андрей изогнул Таню почти до пола. Борис включил свет и тотчас погасил, оставшись, однако, в коридоре. Пришлось вернуться в комнату.
  
  7. Проснулся Андрей от пронзительного женского крика. Он дремал в это время в кресле. Кричали в соседней комнате. Андрей вскочил и выбежал в коридор. Представшая перед ним картина была ужасная: озверевший Ники бил ногами в соседней комнате валявшуюся на полу девушку. Одним прыжком Андрей подскочил к нему, оттолкнул и стал поднимать ее. Она была в крови и необыкновенно тяжелая. Страшный удар в лицо отбросил его в сторону. Он стукнулся головой и сполз на пол. Пока он поднимался, Ники опять принялся за девушку. Андрей подождал, когда он повернулся к нему спиной, вскочил и обеими руками, как топором, рубанул его по голове, но тот не упал, как Андрей надеялся, а лишь отпрыгнул в сторону. В его руке что-то сверкнуло, и он пошел на Андрея. Андрей отскочил в дальний угол и, схватив стул, прижался к стене. Ники, как ни в чем ни бывало, продолжал двигаться на него. Андрей не спускал глаз с его руки, в которой был нож (однажды он никак не мог закрыть такой, у него хитроумная защелка). Вид ножа парализовал его. Ники хорошо видел страх в его глазах и поэтому приближался, не обращая внимания на стул. И тут Андрея охватила ярость: и из-за того, что испугался и из-за того, что эта мразь распоряжается его жизнью. Очевидно, понял это и Ники, слегка замедливший свое победное наступление. Андрей, не дожидаясь его приближения, сам метнулся к нему и опустил стул на его голову. На этот раз Ники рухнул, как подкошенный. Андрей обернулся к девушке, но ее уже не было. Взглянув на неподвижного Ники, он медленно направился в коридор, там оделся и вышел на улицу.
  Возле калитки он остановился, обернулся на дом. В окнах мелькали тени. Ему было жаль, что все сорвалось. Но и то, что он узнал, уже был хлеб. Теперь они были в его руках. Теперь он им покажет.
  Он грозился, а в голове вертелось: "Что с Ники?", потому что он не привык убивать людей, даже таких, и ему хотелось вернуться в дом.
  - Андрей.
  От дерева отделилась Никина девушка.
  - Спасибо, - сказала она. - Я думала, он убьет тебя. Как тебе удалось убежать?
  - Огрел его стулом. Боюсь, как бы не пристукнул.
  Лицо девушки моментально исказилось от страха, она застучала кулаками ему в грудь, крича "Дурак! Дурак!" и бросилась к дому.
  Какое-то мгновенье он ошалело глядел ей вслед, затем медленно побрел в направлении станции, повторяя:
  - Да завернитесь вы все в блин. Чтобы я еще кого спасал.
  Даже страх за Ники прошел.
  На платформе он подошел к расписанию. Первая электричка прибывала через два часа.
  Подумав со вздохом, что такси сюда вряд ли заглядывает по ночам, он прошел в здание вокзала и устроился на диване МПС, держа на прицеле входную дверь.
  
  8. Вечером пришел Борис. В квартиру Андрей его не впустил: много чести, - а поднялся к окну между этажами. Борис сел на подоконник, Андрей облокотился о перила лестницы, так как с такими длинными легче разговаривать стоя, даже когда они сидят.
  - Слушаю, - сказал он.
  - Это я должен выслушать тебя. Приехал в гости, чуть не пришил человека.
  - Ну, вот что Боря, хватит крутить мне яйца. Мне все известно.
  На лице Бориса не дрогнул ни один мускул.
  - Не мудрено. Лучше тебя меня никто не знает.
  - Сейчас - да. После кражи Петькиного мотоцикла.
  Даже в полумраке коридора было заметно, как Борис побледнел. Андрею стало жаль его. Зачем я так сразу, промелькнуло у него в голове.
  - Какого еще Петькиного мотоцикла? - с непривычным для него заиканием спросил Борис. - Переопохмелился ты, Ларик.
  - Вам крупно не повезло. Я тот самый парень, которому Димка дал прикурить. Я уверен, что навел их в наши места ты. И даже почти уверен, что ты был там вместе сними. Так что говорить должен все-таки ты.
  - Ну и что ты хочешь от меня услышать?
  - На первых порах хотя бы то, как ты дошел до этого?
  Казалось, что взгляд Бориса крепко-накрепко привязался к перегоревшей лампочке на потолке. И опять, путая мысли, появилась жалость к нему.
  - Кроме тебя кто еще знает об этом? - спросил он.
  - Никто.
  Андрею показалось, что Борис облегченно вздохнул. Их взгляды встретились, и они испытующе уставились друг на друга. Андрей все понял и глухо спросил:
  - Что из этого следует?
  - То, что с Владом я кончаю. Это решено. Правда, в общей сложности я должен ему и Ники триста рублей. Вчера ходил на завод. Берут на сто пятьдесят бригадиром. Так что месяца за три расплачусь.
  Он был уверен, что Андрей будет молчать, и тот растерялся.
  Оказывается, все так просто!
  - Ох как все просто, - проговорил он. - Особенно, если я одолжу тебе сотню.
  - Не хочешь ли ты предложить мне пойти в милицию и во всем признаться? - спросил, усмехнувшись, Борис.
  Оказывается, и его мозги поработали, обрадовался Андрей.
  - Предложи что-нибудь пооригинальней.
  - Продажной тварью я не был и не буду.
  - И все-таки это единственный выход. Когда-никогда их все равно поймают, и ты окажешься на скамье рядом с ними. Только тогда снисхождения тебе не будет.
  - Брось, Ларик, пионерить. Ты сам бы не пошел на это.
  - И был бы таким же дураком. Но это одна сторона. Мальчишеская, а мы уже не мальчики. Для нас должна быть главнее другая сторона. Ники, Влад и еще кто-то совершают преступления. А ты честный человек, Боря, и оказался с ними случайно. Что тебя могло с ними связать? Ты когда-нибудь смотрел на них трезвыми глазами? Один - уголовник, другой урод, третий - похабник. И как тебе только не стыдно было показывать их Ольге? Мне кажется, после вчерашнего она тебя в упор видеть не захочет.
  - Между прочим, ты ей понравился.
  - Вот удивил. На фоне этих дебилов?
  - Для твоего сведения, Ники - энергетик, Димка - экономист, Влад - математик и мастер спорта по мотоспорту.
  Андрей усмехнулся.
  - А объединили вас грабежи и страсть к деньгам.
  Борис неприятно улыбнулся. Такой он был непонятен и даже страшил.
  - Между прочим, я себя тоже считаю четным человеком, - пояснил Андрей.
  - Можешь не продолжать, - резко прервал Борис. - Я тебя давно понял.
  Он встал и начал покачиваться на сильных пружинистых ногах. Выражение лица у него было, как на ковре. Заговорил он ровно, даже спокойно:
  - Теперь выслушай меня, Ларик. Может, когда-нибудь я буду проклинать себя за этот месяц. Когда-нибудь, но не сейчас. Я доволен им. Эти дни я жил так, как хотел бы прожить всю жизнь... Дурно, безмятежно, тревожно. Я имел все, что хотел. Из-за денег, конечно. Покончить с этим я решил сам, без твоей помощи, потому что понял, что зашел слишком далеко. Кстати, это я вчера спас тебя от Ники, не пустил его на станцию. Он бы тебя придавил, как клопа.
  - А тебе какое дело, придавил бы он меня или нет? - почти заорал Андрей. - Испугался, что вместе с ним мог погореть и ты?
  - Ты что, меня за говно принимаешь? - разозлился Борис.
  - А ты меня? - еще больше разозлился Андрей. - Так вот знай, я тебя в покое не оставлю, пока ты человеком не станешь. Как я тебя спасу, я пока не знаю. Но спасу. Пусть ценой своей жизни. А пока даю тебе на размышление два дня. За это время ты должен пойти в нашу милицию и все рассказать Петьке, ты его знаешь, худой такой и носатый, он все время на мотоцикле ездит. Вечером послезавтра я приду к тебе и узнаю, был ли ты в милиции или нет. - Андрей перевел дух. Главное, не дать Борису опомниться. - Если нет, то на следующий день я сделаю это сам. Мне есть что рассказать о вашей банде и о Кроте. Только тогда ты сядешь вместе с ними. Понял?
  Они расстались, не попрощавшись.
  Андрей чувствовал себя виноватым в том, что Борис опустился до жизни такой. Он должен был вцепиться в него мертвой хваткой и выбить из него эту страсть к легкой жизни. И он сделает это, как, он еще не знал, но он вытащит друга из этого омута.
  
  9. Об этом он думал весь день на работе и даже на вечеринке, устроенной в честь юбилея шефа. Старался не пить в надежде на то, что Борис придет к нему.
  Он сошел с электрички и, как всегда, пошел не по освещенному тротуару, а тропинкой через лес.
  Привет, Андрей.
  Он вздрогнул, остановился. Две тени, сливаясь с деревьями, преградили ему дорогу. Борис и Влад. Говорил Влад.
  - Привет, - тихо, но твердо сказал Андрей.
  - Видишь, мы пришли оба.
  Андрею захотелось обернуться. У него было такое впечатление, словно по спине проводили куском льда.
  А ты, парень, труслив, упрекнул он себя и сказал:
  - Если Борис тебе все рассказал, могу тебе тоже посоветовать сделать то же самое.
  - Уверен, мы договоримся.
  Борис нервно теребил волосы.
  - Я сказал все.
  - Пока предлагаем. Подумай. Борис завязывает с нами. В ваших местах мы больше не показываемся. Ты о нас ничего не знаешь.
  - Нет, - покачал Андрей головой - Я сказал, все.
  - Или тебе будет плохо, Андрей. Последний раз предлагаю.
  Андрей пристально смотрел на Бориса.
  - Боря, у тебя еще есть возможность. Хорошая возможность. Лучше, чем моя смерть.
  Все-таки за спиной кто-то стоял. Совсем отчетливо было слышно, как этот кто-то, сдерживая дыхание, прерывисто сопел. Димка? Ники? Уже не куском льда, а острием ножа водили по спине Андрея, но он заставил себя не обернуться, чтобы не показать, что он боится.
  - Ты даже не представляешь, что мы сделаем сейчас с тобой, - продолжал угрожать Влад, медленно вынимая руки из карманов пальто. В темноте глаза его по-кошачьи сверкнули.
  - Боря, думай, - переводя взгляд с рук Влада на Бориса и, слегка наклонясь вперед, твердил свое Андрей.
  Руки маленькими рывками продолжали подниматься.
  Неужели Борис будет стоять в стороне, как пень, если они будут меня убивать?
  - Последний раз говорю, - прохрипел Влад, вплотную приближаясь к нему и дыша в лицо коньячным перегаром.
  - Боря, нас двое. Слышишь меня?
  Глаза Бориса, налитые ужасом, впились в того, кто стоял сзади Андрея.
  Медлить больше было нельзя. Левой рукой Андрей с силой двинул Влада в подбородок, а ударом правой в грудь отбросил его в сторону. В то же мгновенье что-то горячее больно толкнуло его в спину. Поднявшись на носки и выпятив вперед грудь, он стал медленно оборачиваться. Он отчетливо увидел, как Ники воткнул ему в правое плечо нож. Последнее, что он успел заметить и услышать, были стремительно падавший серп луны и крик Бориса:
  - Не-е-ет!!
  
  10. Поезд с пронзительным свистом мчался по туннелю. Сквозь свист слышался дробный перестук колес. Туннель, наверное, был длинный, так как стало закладывать уши. И вдруг наступила тишина, словно поезд выскочил из туннеля и тут же остановился.
  Андрей открыл глаза и увидел Броню в белом халате. Она сидела, задумчиво глядя на руки, лежавшие на коленях. На мгновенье ему показалось, что они находятся в бабушкином доме. Он попытался встать, чтобы подойти к Броне. Резкая боль пронзила ему спину. Он застонал и потерял сознание.
  Когда он вновь очнулся, Брони уже не было. Он обвел глазами комнату и понял, что лежит в больничной палате. У противоположной стены стояла еще одна кровать, но она была пуста.
  Дверь в палату приоткрылась, показалось мальчишеское лицо. Встретившись со взглядом Андрея, оно исчезло с криком:
  - Варвара Ивановна! Покойник ожил!
  В палату вошла пожилая медсестра.
  - Как мы себя чувствуем? - спросила она, засовывая ему подмышку градусник.
  - Нормально, - с трудом проговорил он, не узнавая свой слабый голос. - Скажите, где девушка, которая сидела на стуле?
  Сестра нагнулась к его лицу, видимо, прислушиваясь. У нее были мелкие морщинки вокруг глаз.
  - Броня? Ушла на работу. Сейчас должна придти твоя мама.
  Действительно вскоре вошла мама.
  - Живой, живой, - повторяла она, поправляя простыню, одеяло, подушку и трогая лоб.
  - Что с Борисом? - спросил он.
  - Ой, сынок, так он же тебя спас, на себе принес в больницу. Ой, спасибо ему. И бандитов он же поймал. А где он сейчас, я не знаю. В больницу он ни разу не приходил и к нам не заходил.
  - Мамаша, - строго сказала медсестра. - Вы сразу ему все не выкладывайте. Ведь он у нас еще слабенький. Ему много говорить и волноваться пока нельзя.
  - Не буду, не буду, - испугалась мама. - Я больше ничего не скажу. Сынок, тебе нельзя разговаривать, ты слышал?
  Он услышал главное: его спас Борис. А он, может, спас его. Он закрыл глаза.
  Когда сестра вышла, он спросил:
  - Броня еще придет?
  - Придет, придет, спи. Ой, сынок, какая она молодец. Первые дни здесь дневала и ночевала. А уж как переживала за тебя. Смотреть страшно. А сама меня все успокаивала. Все, говорит, будет хорошо.
  Мама плакала и улыбалась одновременно.
  Броня пришла под вечер, усталая, неразговорчивая, другая.
  - Спасибо тебе, - сказал он. - Прости меня, если сможешь.
  - За что? - спросила она. - Ты ни в чем не виноват.
  Она очень спокойно смотрела мне в глаза и улыбалась. Улыбка не осветила ее похудевшее лицо.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросила она. - Мама за тебя так переживала.
  - Что со мной сделается? Лучше скажи, как ты живешь?
  - У меня все хорошо, - быстро, не глядя на него, ответила она.
  - Как бабушка?
  - Хорошо.
  Говорить она явно не хотела. Когда он проснулся, ее опять не было. Больше она не приходила.
  
  11. На следующий день пришел тот самый следователь, которому Андрей обещал вспомнить, где видел Димку.
  - Теперь-то вы поняли, к чему приводят необдуманные поступки? - спросил он, усаживаясь поудобнее на стуле. - Молите бога, что хоть так все кончилось.
  - Где Борис? У вас?
  - А где ему еще быть?
  - Но он же спас меня и помог поймать Ники и Влада.
  - Сколько развелось сейчас умных, страшно становится. - И добавил серьезно. - Все будет учтено, не волнуйтесь.
  - Его освободят?
  - Будет видно... Ну, перейдем к делу. Пора отвечать и вам на мои вопросы. Теперь, надеюсь, вы что-нибудь помните?
  Сестра прогнала его, Когда Андрей уже еле ворочал языком и начал заговариваться. В этот день к нему, кроме мамы, больше никого не пустили. Лишь передали две записки, одну из них от Бориса: "Ларик, прости. Борис". Вторая записка была с работы. От Брони не было.
  
  Из больницы он вышел перед самым маем. Через неделю отправился к Броне в общежитие.
  Она здесь больше не живет, - сказала дежурная. - Выехала две недели тому назад.
  - Куда?
  - Нас это не интересует. Спросите у Дуси Аникиной, ее соседки по комнате. Но ее тоже нет. Она в отпуске.
  Он поблагодарил и вернулся домой. Встретиться с Дусей он побоялся.
  Вместе с Броней он почти потерял Бориса, который упорно избегал с ним встречу. Ему дали год условно.
  
  
   В конце двадцатого века.
  
  1. Ларшин не стал ходить вокруг да около, а сказал Борису, что есть дело и лучше выйти на улицу. Там он усадил его в "Волгу" и протянул фоторобот.
  - Тебе он кого-нибудь напоминает?
  Борис долго рассматривал, затем спросил, нахмурив брови:
  - Откуда он у тебя?
  - Из прокуратуры. По нему разыскивается убийца тестя и тещи. Чтобы его не обидеть напрасно, нельзя ли сначала поискать в гараже или еще где украденные ценности?
  - Какие именно?
  Ларшин перечислил.
  - В моей квартире вряд ли что есть. Андрей знает мою привычку везде наводить порядок. Я бы уже видел. Но Генка мог и без него это провернуть. Остается его квартира и гараж. Поехали к нему. Он сегодня не работает. Должен быть дома.
  Генка жил через два квартала и оказался дома. Войдя в квартиру, Борис внимательно посмотрел на сына и, и не раздеваясь, прошел в единственную комнату. Генка и Ларшин последовали за ним. На столе стояли бутылка французского шампанского с двумя рюмками и ваза с дорогими конфетами. Сам Генка был в белой выглаженной рубашке и черных со стрелками брюках.
  Оглядев комнату, Борис вышел на балкон и стал там ковыряться. Наблюдавший за Генкой Ларшин заметил, как напряглось его красивое лицо.
  - Ты чо, батя? Чо те, в натуре, надо? - спросил он отца, когда тот вернулся в комнату.
  Борис протянул ему руку и сказал:
  - Дай ключи от гаража.
  - Чо ты там потерял?
   Дай ключи, я говорю. Не выводи меня из себя.
  - Тебе там не хрена делать.
  От страшного удара в челюсть Генка пошатнулся, но устоял. Его серые глаза потемнели.
  - Ты чо, в натуре, охренел? - спросил он, щупая ладонью челюсть.
  - Ларик, покажи ему.
  Ларшин показал Генке на расстоянии фоторобот. Лицо того изменилось, и он затаил дыхание.
  - Где награбленное? - спросил Борис.
  - Чо ты, в натуре, ко мне прилип? Какое еще, хрен, награбленное?
  На этот раз он был начеку и отпрыгнул в сторону. Но Борис подскочил к нему и, ухватив за плечи, швырнул на тахту. Она на выдержала и осела на пол. Подняться Генке Борис не дал, придавив его ногой.
  Ларшину послышался стук в дверь. Улыбавшаяся высокая ярко накрашенная блондинка в распахнутой роскошной шубе при виде его погасила улыбку и глянула на номер квартиры на двери. Ему бросилось в глаза изумрудное ожерелье на ее лебединой шее. С трудом оторвав от него взгляд, он проговорил с улыбкой:
  - Входи, дочка, входи. Гена специально пригласил меня, чтобы познакомить с тобой.
  Она нерешительно переступила порог и сделала несколько робких шагов, вытягивая шею к двери в комнату. Ларшин проскользнул мимо нее к входной двери и закрыл ее.
  Заглянув в проем двери, девушка отпрянула назад, но Ларшин втолкнул ее внутрь. Она развернулась и сердито посмотрела на него. Закрыв за собой дверь, он спросил ее:
  - Откуда у тебя это ожерелье?
  - Вам какое дело? - возмутилась она и растерянно повернулась к лежавшему под ногой Бориса Генке.
  - Отвечай, когда спрашивают старшие! - приказал ей подошедший Борис. - Ты уверен? - спросил он Ларшина.
  - Фамильная драгоценность восемнадцатого века. Считается уникальной в своем роде.
  - Он тебе дал? - спросил девушку Борис, указывая головой на все еще не поднявшегося Генку.
  - Он подарил, - прошептала испуганно она.
  - Сними.
  Она послушно расстегнула сзади цепочку и протянула Борису. Тот, не глядя, передал ее Ларшину и сказал:
  - Еще раз взгляни, чтобы не было ошибки.
  Ларшин абсолютно не разбирался в драгоценностях и не мог отличить изумруд от агата или опала. Эти названия он слышал от Вероники, но никогда не задерживал на них взгляд. Однако тещино ожерелье он запомнил по рисунку. Кроме того, на массивном замке, кроме пробы, были выбиты вензеля тещиного рода: КЗ - Кирилл Званский, который завещал потомкам сохранить эту фамилию на все века. К величайшему огорчению тещи род Званских на Веронике, оставившей после замужества эту фамилию, заканчивался.
  Показав Борису вензеля, Ларшин сказал, что ошибки быть не могло, разве что искусно сделанная подделка, но ради чего?
  - Больше он тебе ничего не дарил в последний месяц? - спросил девушку Борис.
  - Ничего, кроме цветов. - Она порывалась уйти.
  - Ларик, запиши ее адрес и фамилию.
  Ларшин записал и выпустил девушку. Борис подошел к телефону и позвонил на работу Андрею.
  - Никаких нельзя! - заорал он. - Чтобы через двадцать минут был здесь. Пусть увольняют. Я сказал, через двадцать минут
  Ларшин достал портмоне и стал укладывать в него ожерелье. Вдруг он почувствовал, что ему нечем стало дышать, а его ноги оторвались от земли. Когда они опустились на пол, его виска коснулся холодный металл. Сквозь серую пелену в глазах он увидел застывшего в двери Бориса.
  - Ты что, твою мать, совсем умом тронулся? - свистящим шепотом спросил он. - А ну, отпусти немедленно!
  Генка взвел курок и предупредил отца:
  - Сделаешь шаг вперед, и я разнесу ему череп.
  - Что ты хочешь?
  Желание вдохнуть воздух и чувство унижения заслонили у Ларшина страх смерти. Преодолевая боль в шее, он рванулся и с силой ударил локтем Генке в живот. Услышав выстрел, он с удивлением отметил, что все еще жив, и с удвоенной силой продолжал бить в тугой, как барабан, живот. Но в глазах у него появились белые комары и затем потемнело. Руки его вздрогнули и упали, а глаза закатились. Перед тем, как уплыть в темноту, он услышал еще один выстрел и подумал, что на этот раз Генка не промахнулся.
  Он не видел и не слышал, как Борис зарычал, словно лев, и бросился к ним. Его огромный кулак на этот раз пришелся прямо в фас Генкиного лица. Одновременно другая рука ухватила за запястье руку с пистолетом. Защищаясь, Генка отбросил, как мешок, Ларшина и ухватил, словно клещами, шею отца. Тот сделал ему подножку и уперся свободной рукой Генке в лицо. Генка упал на спину, и Борис на него. И в этот момент раздался выстрел, который успел услышать Ларшин.
  
  2. Очнулся он от хрипа. Хрипел он сам, глотая воздух. Перед глазами мелькали его руки. Он попытался приподнять голову. Над ним склонилось свисавшее с потолка лицо. Кто-то ухватив его за подмышки, помог ему подняться и прислонил к стене. Он увидел, как Андрей подошел к сидевшему на земле отцу перед лежавшим на полу Генкой с залитым кровью лбом. Борис неотрывно смотрел на мертвое лицо сына. Ларшин, пошатываясь, подошел к нему и положил руку на плечо. В голову, кроме "Айм сорри", в голову ничего не пришло, и он продолжал стоять молча. Борис поднял на него глаза загнанного зверя и глухо проговорил:
  - Звони своему следователю. Пусть учтут, что Андрей не убивал. Просто он слабовольный и шел за Генкой. Сам он муху не обидит. Не забывай, что он твой крестник и в честь тебя назван.
  Ларшин сдавил твердое, как камень, плечо Бориса и направился к телефону в прихожей. Набирая номер, он услышал выстрел и, бросив трубку, кинулся в комнату. Борис продолжал сидеть на полу, уронив голову на грудь сына. Рядом валялся еще дымившийся пистолет.
  Андрей, опустившись перед ними на колени, зарыдал, растягивая по-детски слова "Папа, папа, папа". Постояв рядом с ним, Ларшин сходил на кухню и принес стакан воды из крана.
  - Выпей. Их не вернешь, а я попытаюсь тебя спасти, как просил отец. Попробуй взять себя в руки.
  Держа двумя руками стакан и расплескивая, Андрей стал жадно пить. Ларшин поднял его и отвел на кухню.
  - Отец сказал, что ты не убивал родителей моей жены. Это действительно так?
  - Я сидел в машине, - все еще вздрагивая проговорил Андрей.
  - Ты знаешь, где украденные ценности?
  - В подполе гаража.
  - Там что-нибудь осталось?
  - Насколько я знаю, все, потому что Генка боялся засыпаться.
  - В том числе драгоценности?
  Андрей поднял на него глаза.
  - Вы имеете в виду ордена?
  - Нет, женские украшения.
  - Никаких украшений не было.
  Ларшин показал ему ожерелье. Андрей расширил глаза и сказал:
  - Я про это не знал.
  - Он взял их тайно от тебя. Там большой список.
  - Я попробую поискать.
  - Теперь слушай меня внимательно. Получив обратно от кого бы то ни было хотя бы одну украденную вами вещь, мы не имеем право скрыть это от следователя, который ведет дело об убийстве тестя и тещи. В их воровстве он подозревает меня и обязательно посадит, если я не скажу, где мы ее взяли. Поэтому я вынужден буду ему позвонить и рассказать про ожерелье, не упоминая тебя. Тебя отец вызвал, чтобы ты помог справиться с Генкой, если он будет агрессивным, как оно и оказалось. К убийству и воровству ты не имеешь никакого отношения и стой на этом. А следователю расскажешь, что пришел сюда после звонка отца. О нашем разговоре ни слова. Но тебе придется сказать, что в гараже есть подвал, чтобы следователь побыстрее закрыл то дело. Надеюсь, там больше нет ничего из украденного у других?
  - Я туда давно не заглядывал. Тогда ничего не было, только картошка, свекла, бочки с капустой и банки.
  - Больше ты нигде не воровал?
  - Нет, честное слово.
  - Ну дай-то бог, чтобы там больше ничего украденного не было. Ну я пошел звонить следователю и спрошу у него, надо ли сообщать в местную милицию.
  Андрей тоже поднялся.
  - А..., - замялся он. - Вы знаете о том, что должны убить вашу жену?
  Ларшин резко обернулся.
  - Нет, не знаю. Кто?
  - Тот, кто к вам приезжал и назвался мужем вашей дочери. Его зовут Виктором. Самойленко Виктор. Ни в каком Афганистане он не был, а сидел в тюрьме.
  - С вами вместе?
  - Нет. С ним познакомился Генка, когда тот вместе со Светкой, вы ее знаете, разыскивал вас. Вас они тогда не нашли, а у дочери тети Гали узнали наш адрес и приехали к нам. Дома был один Генка. Это было еще в старой квартире до обмена. Виктор увидел у Генки татуировку и спросил, где он мотал срок. Они разговорились, и у них созрел план дождаться вашего возвращения, сделать вас единственным владельцем всего, привезти к вам внука, надеясь, что вы от него не откажетесь, вместе с ним прописаться и затем устранить вас самих.
  - Как вы узнали адрес родителей моей жены?
  - По телефону, который дала Светке ваша пьяная соседка. Она знала вашу тещу. Я даже не знал, что Генка их убил. Он мне сказал, что просто вырубил из сознания. Честное слово.
  - Как ты думаешь, похищение внука инсценировано ими?
  - Про это я ничего не знаю. После убийства родителей вашей жены, Генка меня от этого дела полностью отстранил. Как вы узнали про внука?
  Ларшин кратко рассказал о приезде Вани и его похищении. Андрей повторил, что ничего этого не знал, но был уверен, что все это было придумано вместе с Генкой.
  - Может быть, они решили просто получить у вас выкуп за внука и отвалить, - предположил он.
  - Тогда, как объяснить, что Генка предложил подложить куклу вместо долларов?
  - Значит, он действительно понял, что у вас нет ста тысяч. В этом случае они вернулись бы опять к первому варианту: сделать вас наследником всего вашего богатства, главное, квартир, и устранить, оставив все внуку, а значит, им.
  - Ты знаешь адрес Виктора и Светы? Они муж и жена?
  - Тогда они были любовниками, а сейчас не знаю. Я давно их не видел. Знаю только то, что они живут в Рязани, вернее он у нее. Вам с ним одному лучше не связываться, он пойдет на все.
  - Я должен забрать у них свидетельства о рождении внука и дочери, где указана моя фамилия. Без них мне будет трудно усыновить внука.
  - Они могут вам не отдать и будут шантажировать, а могут и убить. Нам лучше поехать вместе, если, - Андрей помолчал, - меня не посадят.
  - Нет, я не хочу тебя с этим делом связывать.
  - Тогда ... пойдемте со мной.
  Они вышли из кухни. Андрей, стараясь не глядеть на отца и брата, прошел на балкон и принес пистолет, который Борис почему-то не заметил.
  - Возьмите с собой, если поедете в Рязань. Спрячьте в машине понадежней. Обращаться умеете?
  - Лучше показжи.
  Андрей вынул магазин, набитый патронами, воткнул его опять и взвел курок.
  - Нажимаете и стреляете. Снимается курок вот так. В кармане держите вот в этом положении. Спрячьте его сейчас где-нибудь на улице, а то вдруг увидят, а могут и обыскать. Да и еще вот что. Вам обязательно нужно присутствовать при описи украденных ценностей. Не буду говорить, почему.
  Ларшин взял пистолет и с опаской сунул его за пояс. Ремни он не носил и сейчас пожалел об этом. Он отнес пистолет в машину, спрятав его в багажнике. Вернувшись, он позвонил следователю Воронцову и сообщил, что нашел украденную тещей драгоценность. Тот пообещал тотчас выехать и велел вызвать местную милицию.
  
  3. Пока Андрей звонил в отделение милиции, и они ожидали их приезда, Ларшин обдумывал свой разговор с Воронцовым, вторым в его жизни следователем. Первым был оперативник Петька по делу Бориса, но там Ларшин был в роли свидетеля и пострадавшего, а тут - подозреваемым. Узнав о том, что Воронцов его подозревает в убийстве тестя и краже ценностей, он не сдерживал своих эмоций при допросе и чуть не был арестован.
  Своего тестя Ларшин любил как отца и друга. Да и с тещей у него были не плохие отношения, хотя иногда он бы ее с удовольствием придушил за ядовитый, как у большинства тещ, язык. Нет-нет да и сказывалась ее дворянская сущность, на которую Ларшину было наплевать. А смерть Дмитрия Васильевича на него подействовала угнетающе. За время своих командировок он растерял всех своих друзей, не заведя новых. А тесть был его постоянным и верным другом и даже писал ему письма, сообщая все новости о происходивших в стране изменениях. Он был ярым противником распада великого многонационального государства, созданного на протяжении одиннадцати веков. "За всю многовековую историю Российского государства, писал он Ларшину, у него не было ни одного правителя, который не заботился бы денно и нощно об укреплении и расширении наших границ и не приумножал наше богатство. И вот тут нашелся человек, который в своих личных интересах, а не государства, одним росчерком пера, кстати, после изрядной попойки, узаконил распад этого государства, нисколько не задумываясь о трагических последствиях этого безумного шага для проживавших в нем народов, что и немедленно подтвердилось. Началось их всеобщее обнищание, вымирание, и возникла вражда между отдельными бывшими дружески сосуществовавшими республиками. Теперь на очереди стоит распад многонациональной матушки России". А ведь одно время тесть был чуть ли не диссидентом, во всяком случае, открыто критиковал недостатки социалистического строя. Но то, что сделали со страной демократы, повергло его в шок. Что касается самого Ларшина, то находясь там в обстановке постоянной антисоветчины, тесно связанной с ненавистью ко всему русскому, он был уверен в том, что происходившие сначала в СССР и затем в России изменения осуществлялись по указке Вашингтона. Его канадский партнер дал ему как-то засекреченный материал ЦРУ, в котором выражалось удовлетворение от выполнения ими задачи по распаду СССР и были намечены новые планы на ближайшие двадцать лет по разделению России на отдельные народности. Больше всего Ларшина поразило то, что в бумаге оценивался положительно Ельцин. "Американский народ не простит нам, если мы не используем шанс, отпущенный нам в лице Президента Ельцина". К тому же сам Ларшин видел того во время его поездки в Штаты и наблюдал, как над ним в открытую смеялись простые американцы, и ему было стыдно за свою страну, которую он так любил и у которой президентом был такой идиот.
  И следователь Воронцов имел наглость заподозрить его, Ларшина, в убийстве тестя, которого он так обожал!
  
  4. Они уже дали показания местным следователям, когда приехал Воронцов. Это был высокий упитанный сорокалетний мужчина с белым, как кафельная стена, красивым лицом типа "аля-Байрон", от которого сходили с ума женщины. Взглянув бегло на убитых, он посмотрел на Ларшина так, словно прикинул, куда лучше ударить, чтобы убить наповал, и повел на кухню. Там он внимательно прочитал записанные его показания и начал свой допрос, предупредив, что каждое слово будет зафиксировано.
  - Знаю. Не теряйте время. У меня его не так много, - Ларшин взглянул на часы, - не больше двадцати минут.
  - Насколько я знаю, вы на пенсии.
  - Не ваше дело. Я засек время.
  - Как вы оказались здесь?
  - Не надеясь на вас, начал собственное расследование. - Ларшин усмехнулся, увидев, как скосоротился следователь.
  Он стал рассказывать, как запланировал. Увидев ожерелье, Воронцов буквально вырвал его из его рук и спросил с едва заметной издевкой:
  - Девушка может подтвердить сказанное Вами?
  - Может и не подтвердить, я не знаю.
  - Тогда почему я вам должен верить?
  - Не верьте. Вот ее фамилия и адрес.
  Записав, Воронцов вышел и, вернувшись, спросил, есть ли у Ларшина что еще добавить. Тот сказал, нет, и поинтересовался, может ли он отвезти ожерелье жене. Воронцов сказал, что сам передаст его дочери убитой, то есть Веронике. Это Ларшина устроило больше, и в протокол он попросил добавить наличие на ожерелье вензеля. Почему-то это вывело Воронцова из себя, и он бросил, что Ларшин может быть свободен. Но тот остался, чтобы узнать, чем закончится допрос Андрея, а еще из-за того, что помнил его предостережение об описи ценностей. К его радости, Андрея не арестовали, и после его допроса они оба вместе с двумя милиционерами отправились в гараж. Увидев, что все украденное находилось в сумке, кроме драгоценностей, Ларшин с чувством выполненного перед тестем и Вероникой долга и в то же время переполненный горечью за убитого друга, отправился в Рязань.
  
  5. Наличие в машине пистолета придавало ему уверенность в дополнение к той, которую он испытывал, садясь за руль. Вернувшись в Россию, он сразу захотел заиметь свой пистолет, и, слава богу, что его у него не было, а то бы он его обязательно использовал. Убить бы, может, и не убил, а попугал бы не одного бандита. В конце лета он, например, видел из окна своей дачи, как к соседу лезли воры. Он хотел выскочить с молотком, но Вероника повисла на нем. Он все же приоткрыл окно и крикнул ворам, что уже вызвал милицию из военного городка. Они ушли с угрозами забраться в его дачу, и он потом долго слышал свой дрожащий от страха голос. А с пистолетом он бы гнал их до леса.
  Вот и сейчас он все время видел, как на экране, себя, барахтавшегося щенком в руках Генки, для которого его удары по животу были не больнее перебора щелчков. А был бы у него в кармане пистолет, он бы вынул его из-за пазухи и всадил в Генкину ляжку пулю. После этого, правда, мог бы сесть за незаконное хранение пистолета. Зато был бы жив Борис, его единственный друг на всю жизнь.
  
  К сто шестьдесят второму километру, как он ни гнал машину, он подъехал с опозданием на двадцать минут. Не увидев Ваню на дороге, он, тем не менее, свернул за столбом влево и подъехал к грузовику. Под ним действительно лежала большая грязная тряпка. Он нагнулся и палкой приподнял ее. Никакой записки для него под тряпкой не было. Возможно, они каким-то образом узнали о случившемся и поэтому не приезжали. Он также не исключал вариант, что Генка сообщил им о кукле, и они все отменили.
  
  6. Въехав в Рязань, он спросил у первого встречного милиционера, где находится ближайший детдом или что-то в этом роде. Тот ответил вопросом:
  - А разве они еще остались?
  - В вашем отделении есть инспектор по работе с детьми? - зашел Ларшин с другой стороны.
  - А как же. Ими Катька занимается. Их каждый день к ней пачками приводят. Можешь поговорить с ней.
  Ларшин так и сделал. Катька оказалась миленькой девушкой лет двадцати- двадцати пяти (для старика Ларшина в таком возрасте все были молоденькими). Она все знала о беспризорниках в городе. Он назвал ей Ванину фамилию. Перелистав несколько тетрадей, Катя сказала, что через нее за последний год Дианов Иван не проходил, и тут же позвонила какой-то Ирине Николаевне с вопросом, нет ли его у нее. Получив отрицательный ответ и покачав Ларшину головой, Катя опять позвонила и этот же вопрос задала теперь уже Ирине Ивановне. Лицо ее моментально просветлело, и она закричала в трубку:
  - Есть? Правда? Как пропал? Когда? Ирина Ивановна, к вам сейчас приедет его дедушка. Так он утверждает. Вы уж сами его расспросите, а главное, расскажите, когда, с кем и куда мог убежать Ваня. Договорились?
  Ларшин готов был расцеловать Катю и пожалел, что не был на сорок лет моложе. Очевидно, она поняла это по его лицу и улыбнулась при расставании.
  
  В приподнятом настроении он вошел в кабинет директора детдома под номером два. Ирина Ивановна была почти ему ровесница, и они тоже сразу нашли общий язык. Мало того, по тому, как она ему приветливо улыбалась, он даже подумал с мужским удовлетворением, что еще может производить впечатление на женщин, только, к сожалению, не Катиного возраста. У него не было женщин старше Кати, не считая, разумеется, Вероники.
  Выведав все-таки у него историю с Броней, Ирина Ивановна рассказала, что Ваня, кстати, по ее словам, очень послушный и хорошенький мальчик, неожиданно для всех сбежал вчера из детдома вместе с тремя другими детьми, его постарше. Один из них, двенадцатилетний Роман уже убегал в Москву на Казанский вокзал.
  Ларшин как-то читал в газете о трагичной судьбе беспризорниках на Курском вокзале, и ему стало нехорошо.
  - Если я найду его, у меня будут трудности с его усыновленим, вернее, с увнучвлением? - спросил он.
  Ирина Ивановна так и закатилась. Отметив мысленно, что ей хотя бы на склоне лет следовало поменять зубы, он вспомнил, как преобразилось лицо Вероники с голливудскими зубами, после чего, с учетом ее первоклассной фигуры, она стала очень даже пользоваться успехом у мужчин, особенно у иностранцев, так как в мире уже давно является аксиомой, что русские женщины - самые красивые на земле. На фоне жен иностранцев даже Вероника заметно выделялась.
  - Вы так молодо выглядите, - вдруг сказала Ирина Ивановна, отчего он едва не покраснел, - что никто не подумает о вас как о Ванином дедушке. Поэтому вам больше подойдет слово "усыновление", тем более что другого нет в русском языке. Господи, - опять вдруг вздохнула она, - какие могут быть трудности? Если бы у всех беспризорных детей нашлись хоть какие-нибудь родственники, согласившиеся взять их к себе, эта страшная по своим последствиям для страны проблема была бы сразу решена. Государство одно не в состоянии решить ее.
  - После гражданской и отечественной войн, в годы всеобщей разрухи, могло, а сейчас, имея своих миллиардеров, не может?
  - Потому и не может, что основное богатство государства находится в руках кучки избранных, а не народа, как раньше.
  - Вы не пытались выдвинуть свою кандидатуру на должность президента вместо действующего?
  - Вы хотите сказать бездействующего? - подтвердила Ирина Ивановна правильность его мысли. - Нет, не пыталась. Но шутки в сторону. Мне не совсем понятна история с Ваниным так называемым отцом. Что-то здесь не так. Вероятно, он и Светлана Викторовна, хотят усыновить Ваню и в этом случае, конечно, лучше, если он будет думать, что его отец жив.
  - Ирина Ивановна, я в этом обязательно разберусь. У вас есть домашний адрес Светы?
  Назвав адрес, Ирина Ивановна рассказала, что в детдом Ваню действительно привела Света, подтвердив смерть его родителей документами, и все эти годы заботилась о нем.
  Промолчав о звонках бандита с требованием выкупа за Ваню, Ларшин перед уходом попросил показать ему Ванину кровать.
  Она стояла в углу огромной комнаты впритык к другим кроватям, которых он насчитал двадцать четыре. В тумбочке Вани чего только не было: грязное белье, и порванные книжки, и поломанные игрушки, и банки с засохшими жуками, и, что больше всего обрадовало Ларшина, маленький альбом с марками. Теперь будет, кому передать альбомы Дмитрия Васильевича, подумал он с радостью. Только бы найти его. В случае чего выкуплю их у Вероники.
  - Странно, - сказала Ирина Ивановна. - Портфеля его нет. Никто из остальных убежавших портфели с собой не взял, а он прихватил его. Уж не к вам ли он направился?
  - Вы уверены, что он убежал, а не находится у Светы?
  - Вы бы видели, как она расстроилась, узнав о его исчезновении. Мне пришлось даже дать ей валидол.
  Они обменялись телефонами, пообещав немедленно сообщить друг другу, если Ваня найдется.
  
  7. Машину он оставил метров за пятьдесят до Светиного дома и подошел к дому с видом только что приехавшего на автобусе.
  Дом оказался обшарпанным и требовал ремонта, зато новым и выкрашенным в зеленый свет был стандартный забор с массивными воротами явно для проезда машины. Сама она стояла во дворе сразу за воротами. Ларшин узнал ее. Не найдя кнопки у вделанной в ворота калитки, он постучал по ней вначале рукой, затем ногой. Ему показалось, глядя в щель, что в окне мелькнули две тени, а вскоре на крыльце появилась Света в домашнем халате. Подойдя к калитке, она довольно настороженно поинтересовалась, кто он.
  - Это, Света, Андрей Иванович, Ванин дедушка. Вот приехал, не дождавшись твоего звонка.
  Пауза в три такта подсказала ему, что его визит поверг Свету в шок. Не дав ей опомниться, он спросил с тревогой в голосе:
  - Ваня нашелся?
  - Не нашелся, Андрей Иванович. Мы с Сергеем сходим с ума.
  Он подсмотрел, как она в растерянности обернулась к окну, в котором за
  занавеской маячила фигура.
  - Если у тебя в доме скрывается любовник, то я отвернусь и не скажу Сергею, так как сам был не промах по вашей части.
  Света вдруг засмеялась и открыла калитку.
  - Шутник вы, Андрей Иванович. Проходите. Сергей вам будет очень рад. Кажется, он к вам оттаял. Только он не в себе от исчезновения сына.
  Идя рядом с ней, Ларшин незаметно коснулся левым локтем пистолет под курткой. Это придало ему силы.
  - Сережа, встречай дорогого гостя, - крикнула Света, войдя в дом.
  Прежде чем переступить порог, следовавший за ней Ларшин сначала просунул голову и бегло глянул по сторонам. Ни Виктора ни Вани в комнате не было. Виктор сразу появился из соседней комнаты и сдержанным кивком головы ответил на приветствие.
  - Я не надолго, меня ожидают, - сказал Ларшин, не отходя далеко от двери. - Генка Бабайцев и его отец убиты. Андрей дает показания. Я попросил его не говорить о вас и вашем сговоре с ними следствию. Я тоже не скажу при условии, что вы отдадите мне прямо сейчас Ваню вместе со всеми документами, которые вы мне показывали, а также фотографию моей дочери Вали с памятника. Остальные дела я возьму в детдоме. Я там был и обо всем договорился с Ириной Ивановной. Для вас это самый лучший выход, иначе вы будете привлечены к суду за участие в организованной преступной группировке, занимающейся убийствами, грабежами и похищением детей. Предупреждаю. Если я не выйду чрез пятнадцать минут, будет сделан звонок в РУБОП.
  Все это он проговорил на одном дыхании, не дав им вставить слово. Они слушали по-разному: Виктор с каменным лицом, играя желваками, Света покрылась пятнами не только на лице, но и на шее, и неотрывно смотрела на Виктора.
  - Горбатого лепит, - сказал он ей, когда Ларшин закончил.
  - А если правда? - спросила тихо она и, повернувшись к Ларшину, сказала. - Но Ваня пропал. Его у нас нет.
  В соседней комнате вдруг что-то упало, и послышались тяжелые шаги. Ларшин отступил чуть назад и сунул руку под полу куртки, обхватил ладонью рукоять пистолета. Это не ускользнуло от глаз Виктора. В двери показался усатый детина на полголовы выше Виктора с помятым землистого цвета лицом.
  - Проблемы? - спросил он низким глуховатым голосом, отдаленно напоминавшим голос звонившего похитителя Вани.
  Сергей повернул к нему голову и спросил недовольно:
  - Кто просил выходить? Ладно, послушай.
  - Время идет, - предупредил их Ларшин, глядя на часы. - Осталось всего двенадцать минут. Принимая решение не заявлять о вас в РУБОП, я учел, что вы свели меня с внуком, за что я вам благодарен, а также то, что вы еще не успели убить мою жену и меня. Ты, я знаю, уже сидел, - обратился он к Виктору, - и должен иметь в виду, что тебе дадут больше всех.
  - Какой тебе смысл меня прикрывать? - спросил, криво улыбаясь, тот.
  - Очень простой. Не хочу, чтобы появление моего внука жена увязывала с убийством ее отца и матери. Где Ваня? Он в той комнате? Ваня! Ты здесь?
  - Тебе же сказали, что он смылся. - Виктор взглянул на Свету. - Отдай ему на х.. все документы и пусть катится.
  - Ты что, хочешь его отпустить? - спросил детина. - Да я его одним пальцем придавлю. Давай возьмем его и получим выкуп о его бабы.
  - Не советую, - сказал Ларшин, доставая пистолет. - Только попробуй сделать шаг.
  Все трое впились в пистолет глазами. Стоявшая у книжной полки Света поспешно взяла конверт и, изогнувшись, протянула его Ларшину.
  - Здесь все, что вы просили. Школьные документы на Ваню находятся в детдоме. Я их вам потом отдам, потому что сегодня уже поздно.
  - Паспорт на Сергея здесь?
  Она посмотрела на Виктора. Он сказал:
  - Отдай.
  Она опять подошла к полке и подала Ларшину конверт вместе с паспортом. Он просмотрел документы. Раскрыв паспорт, он отлепил фотографию Виктора и положил ее на стоявший у дверей стул.
  - Как насчет могильной фотографии Вали?
  - Ее в доме нет, - проговорила испуганно Света. - Она в сарае. Я могу ее принести или отдам вместе с другими документами Вани.
  - Отдашь сейчас. Выйдешь вместе со мной. Как ты думаешь, куда он мог убежать?
  Я думаю, к вам. Он только о вас и говорил все эти дни. Все вас ожидал.
  Ларшин сунул документы в карман куртки и, подойдя задом к двери, приоткрыл ее.
  - Предупреждаю. Если я узнаю, что вы что-либо сделали с Ваней, каждый из вас получит по заслугам. Пощады не будет. Молите бога, чтобы он отыскался. И хочу надеяться, что это ваша последняя глупость. - Он взглянул на Свету. - Ты выйдешь за мной и отдашь мне Валину фотографию.
  Подойдя к калитке, он передохнул дух и погладил рукоять пистолета.
  - Спасибо, друг, - прошептал он, - без тебя я не был бы таким храбрым.
  Он взял у Светы овальную фотографию на керамике, сказал " Мы еще увидимся" и вышел за ворота на улицу. Там он сунул пистолет за пояс и направился к машине. Не доходя до нее, он обернулся. Светы у ворот не было.
  
  8. В машине он взглянул на фотографию дочери. Не выдержав ее взгляда, он положил фотографию на сиденье лицом вниз и тронул машину. Свернув на другую улицу, он остановил машину и пощупал пульс. Пульс прерывался беспорядочно через пять, один, семнадцать и так далее ударов, словно сошел с ума. Дождавшись, когда он чуть успокоился, Ларшин тронулся дальше.
  - Надо кончать с пивом, - сказал он вслух, отметив, что часто стал говорить вслух. - Теперь я должен и буду жить. Как только найду Ваню, опять начну бегать по утрам.
  Он был уверен в том, что отыщет внука. Его последняя фотография у него есть, он ее размножит и раздаст во все отделения привокзальной милиции и покажет в передаче "Жди меня".
  А еще он тайно надеялся, что Ваня сам приедет к нему домой. Понимал, что глупо, но надеялся.
  Вспомнив, что не ел с утра, он по привычке заглянул в сумку, но там ничего съестного не оказалось. Вероника, недовольная его ежедневными непонятными отлучками, на этот раз забастовала. Мне бы только Ваню найти, мы с ним проживем как-нибудь и без нее.
  Он зашел в первый попавшийся на пути продовольственный крупный магазин и поел в кафе, стоя за столиком.
  Когда он тронулся в путь, на улице было уже темно.
  Увидев направлявшегося ему навстречу при выезде из города гаишника, он поспешно застегнул на молнию куртку, под которой был пистолет и, как всегда, со страхом стал ожидать приближения стража порядка на дороге, которому всегда видней, что ты нарушил.
  Представившись, капитан Тельцов спросил Ларшина:
  - В Москву?
  - Да, а что? - обрадовался Ларшин.
  - Не подбросите сопляка до Островцов? Вы будете проезжать эту деревню. Она недалеко от Летного. Убежал из дома и вдруг захотел опять к маме. Когда и где мне с ним возиться? Надо куда-то везти, оформлять.
  - Согласен, - сказал Ларшин. - Где он?
  Инспектор махнул рукой, и из будки выбежал мальчишка Ваниного возраста. Только тому куртка была мала, а у этого она была на вырост и кроссовки сорокового размера
  - Ты зачем убежал из дома? - строго спросил его Ларшин уже в дороге.
  В зеркало он увидел, как мальчонка засмеялся, показывая рот без переднего зуба.
  - А... чтобы в школу не ходить.
  - Не нравится учиться?
  - А... сидишь, как дурак, и баловаться нельзя.
  - А ты, выходит, умный?
  - Ага, - согласился мальчонка и опять засмеялся, очевидно, догадываясь, что это совсем не так.
  Ларшин не заметил, как доехал до Островцов. Мальчик Петя жил у самой дороги и убежал, не оглянувшись.
  Н...да, подумал Ларшин, глядя ему вслед, придется теперь постигать эту хитрую родительскую науку. Только бы найти внука.
  Свою жизнь без него он уже не представлял.
  Ему удалось за оставшуюся дорогу убедить себя, что ехать прямо сейчас на площадь трех вокзалов без Ваниной фотографии нет смысла. Он поедет туда и на Курский вокзал завтра утром на весь день и, если потребуется, останется там на ночь.
  
  
  9. Машину он не стал отвозить в гараж: устал да и никто на такую колымагу не позарится, - и припарковал ее напротив подъезда.
  Открыв ему дверь и глядя, как он раздевается, Вероника сказала сердито:
  - И что ты каждый день повадился куда-то шляться. Хоть бы говорил, когда приедешь. А то тут тебя весь вечер твоя подружка Тоня разыскивает. Как всегда, пьяная, но еще хорошо, что не стучала в дверь ногой и не кричала: "Американец, выходи!". Спрашиваю, зачем он тебе нужен, говорит, секрет. Не понимаю, какие у нее могут быть с тобой секреты?
  Ларшин почувствовал, как у него стало проваливаться сердце, и он нерешительно направился к двери.
  Позвонив в квартиру Тони, он сразу увидел Ваню в окружении двух собак и кошки.
  - Вот ждем не дождемся тебя. Отдам твоего внука только за бутылку.
  - Завтра две дам, - сказал он радостно. - Как он у тебя оказался?
  - Не завтра, а сейчас, - приказала Тоня.
  Зная, что она не отстанет и раскричится, он прихватил и ее с собой. Вернувшись в квартиру, он вынул из кармана куртки свой кошелек. Наблюдавшая за ним Вероника тоже вышла, оставшись у двери. Ларшин сунул Тоне две сотни и, взяв за руку внука, повторил вопрос.
  - Сам пришел, - ответила Тоня. - Я вывела своих девочек на прогулку, смотрю, он топчется у нашего подъезда. Увидел меня, обрадовался. "Тетенька, говорит, я забыл, где мой дедушка живет". Я к тебе позвонила, она, - Тоня указала пальцем таращившую на Ваню глаза Веронику, - сказала, что тебя нет. Ей я от греха подальше о нем не сказала и отвела к себе. Ты не думай, я его вместе со своими девочками покормила. Ел он хорошо, не хуже их. Ну, теперь ты сам разбирайся, а я побежала в магазин.
  Ларшин взял Ваню за руку и ввел в квартиру. Стоявшая у двери в свою спальню Вероника округлила глаза и спросила:
  Это еще кто?
  - Мой внук, - ответил он, раздевая Ваню.
  Он успел не только раздеть, но и разуть мальчика, а она все еще стояла с открытым ртом и застывшими глазами.
  - Это как понимать? - спросила она, глотая слюну.
  - Так и понимай. У Брони, с которой я был знаком до тебя, от меня родилась дочь, а у нее - вот этот Ваня. Дочь умерла при родах, Броня тоже умерла, а отец Вани пропал в Афганистане. Обо всем этом я узнал неделю назад. Давай сейчас не будем говорить об этом. Все твои насмешки я знаю заранее и отвечу на них позже. А сейчас я его покормлю и вымою.
  Она так и стояла столбом, не сдвинувшись с места, и им пришлось обходить ее, когда они направлялись в ванную комнату. Там он, как мог, искупал внука. Проблема возникла с бельем, так как ничего детского у них в доме никогда не было.
  Основная его одежда находилась в гардеробе, находившемся когда-то в их общей спальне, в которой теперь Вероника спала одна. Когда он рылся в своих ящиках, она, уже лежавшая на кровати, спросила его надтреснутым от волнения голосом:
  - Ты это серьезно?
  - Более чем, - ответил он, глядя на размер майки в упаковке. Раньше она покупала ему размеры в обтяжку.
  - Ты не находишь это похожим на анекдот: "Мам, открой, я твой сынок?"
  Завтра он сходит с Ваней в магазин и все купит, а переночевать он сможет в его майке и трусах.
  Не ответив, он вышел и кое-как одел мальчика. Легче оказалось с едой. Несмотря на сказанное Тоней, он ел все подряд. Накормив, Ларшин отвел внука в свою спальню, усадил в кресло и спросил:
  - Расскажи, как ты здесь оказался?
  Ваня наморщил лоб и стал перечислять:
  - Там мы ехали на автобусе, оттуда на поезде, потом я ехал в метре, а здесь на ногах.
  Задавая вопрос за вопросом, Ларшин выяснил следующее.
  Бабушку Броню Ваня хорошо помнил, в детдоме все время хотел есть, а не так давно, когда именно, он сказать не смог, воспитатель Светлана Викторовна сказала ему, что у него появились родные папа и дедушка. Сначала она отвела его к папе. Они встретились на вокзале, так как у папы не было своего дома. Он был на войне в плену, откуда убежал и еще не построил свой дом. Светлана Викторовна сказала, что она теперь папина жена и поэтому Ванина новая мама, но в детдоме об этом никто не должен знать, чтобы его не выгнали оттуда, а - то ему тоже негде будет жить. Через несколько дней она опять отвела его к папе, который был на машине, и сказала, что они поедут в Москву к дедушке, который долго жил в другой стране и не знает, что у него есть внук. А они не знают, как он их встретит, будет рад или нет. Остаться жить у дедушки, они сказали, в этот раз он не сможет, так как для этого нужно разрешение милиции, а она разрешит не сразу. Если он останется, то милиция его посадит в тюрьму. Но Ваня не выдержал и приехал в гости к дедушке один. Когда они искали в тот раз улицу, он запомнил ее название и номер дома.
  - Ты умеешь читать? - спросил его здесь Ларшин.
  - Я уже учусь во втором, - с гордостью ответил Ваня.
  - Тебе нравится учиться?
  - Да, очень.
  Ларшину тоже нравилось учиться, и он погладил внука по голове.
  Дальше Ваня рассказал, что до Москвы он вместе с ребятами ехал без билета, бегая от контролеров. В метро он тоже прошел без билета как маленький, а ребят туда не пустили. Двое остались на вокзале, а старший из них Рома, у которого были деньги на один билет, довез его до какой-то станции, посадил в вагон и сказал, что он должен выйти на девятой станции, которая называется "Чертановская", как и улица. Ваня так и сделал. Тут он заплакал:
  - Дедушка, а у меня украли твою игру и машинки. Я их прятал, прятал, а их украли.
  Ларшин, как мог, успокоил внука и принес ему новую машинку. Его последним вопросом был, откуда Ваня взял, что Веронику и его хотят убить. Тот рассказал, что когда они ехали в машине, папа два раза сказал о том, что они сначала прикончат бабку, а потом, когда уже там пропишутся, - деда. Но Ване стало жалко дедушку, который ему показался добрым. А папа не добрый, ни разу с ним не разговаривал и не улыбнулся. И он совсем не похож на настоящего папу.
  - А почему ты думаешь, что этот не настоящий твой папа?
  - У бабушки висела папина фотография и я его запомнил. Дедушка, а что такое "пропишутся"? - спросил вдруг Ваня. - А меня к тебе пропишут?
  - Обязательно пропишут, только не сразу. В этом Светлана Викторовна права.
  - А меня милиция не посадит в тюрьму?
  - Нет, не посадит. Все будет хорошо. Ни о чем не беспокойся и ложись спать.
  Последние вопросы Вани были по существу. Ответить на них было легче, чем провести в жизнь. Но все это было ерундой по сравнению с тем, что внук лежал рядом с ним.
  Утром он приготовил Ване еду и погладил его выстиранную одежду. Разбудив мальчика, он одел его, накормил и, сказав, что едет в Рязань за его документами, велел ему ожидать его, читать книжки и смотреть телевизор. А почему-то не ушедшую на работу и продолжавшую лежать с открытыми глазами Веронику попросил потерпеть один день и не обижать мальчика, который ни в чем не виноват. И еще попросил не выпускать его на улицу, если он вдруг захочет убежать.
  
  10. Он не мог не заехать на квартиру Бориса перед поездкой в Рязань.
  Андрея дома не оказалось, Ольга сказала, что он уехал в морг за нужными для похорон справками и на работу за деньгами. Вчера в похоронном бюро ему сказали, что на похороны потребуется не меньше тридцати тысяч, а их у них нет. И то это без поминок.
  Ларшин мысленно перевел услышанную сумму в доллары и сказал, что с деньгами он поможет.
  И тут пришел Андрей и сказал, что Воронцов перевел его из свидетелей в подозреваемого в участии в убийстве родителей Вероники. Он долго выпытывал, у кого Генка узнал их адрес и телефон, а потом спросил напрямую, не от Ларшина ли. Андрей ответил, что он ничего об этом не знает.
  Правильно ответил, - одобрил Ларшин. - Я сам ему скажу, что отец
  твой знал, где я жил три года после свадьбы, и был у меня там в гостях. Естественно, знал он и мой телефон. Генка мог отыскать все это в записной книжке отца.
  - Он искал, но не нашел.
  - Но ты об этом не знал, как ничего не знал о том преступлении, и намертво стой на этом.
  Ларшин дал ему часть денег, оставив себе для поездки в Рязань, и пообещал привезти завтра еще, сколько потребуется.
  
  11. Ирина Ивановна встретила его, как старого знакомого. Она очень обрадовалась сообщению, что Ваня сам приехал к нему, и тут же вызвала в кабинет Свету. Было видно, что они уже поговорили. Света тоже была рада и смотрела на Ларшина испуганными глазами, боясь, что он расскажет обо всем заведующей. Он не рассказал, и она приняла активное участие в сборе для него нужных документов. Она проводила его до машины и ответила на вопросы, в частности, рассказав, что Валину карточку с памятника Виктор снял для того, чтобы прикрепить ее к кресту какой-нибудь могилы на заброшенном кладбище, выдав ее за Валину и Бронину. Ларшин выведал у нее, что Виктор запугал ее, и она все делала по его указке. Но Ларшина это уже не так интересовало, и он распрощался со Светой.
  Очевидно, он расслабился, чем немедленно воспользовались гаишники. Его трижды останавливали за какие-то нарушения, а скорее, чтобы получить от него деньги. Они у него были, и он отдавал их, не скупясь.
  Он находился под впечатлением последних дней, но больше всего думал о том, как провели этот день Вероника и Ваня. Он очень надеялся, что она его не выгнала. В худшем случае, могла отвести его к Тоне.
  
  12. Женился он в конце шестьдесят пятого года. В июне он поехал в спортивный лагерь, где встретился с Вероникой, той самой некрасивой кандидаткой наук, о которой ему говорил во время командировки шеф. Она призналась, что поехала за ним, узнав в профкоме, куда он взял путевку. У нее, к его удивлению, оказалась наредкость красивая фигура: стройные длинные ноги, узкая талия и небольшая упругая грудь с торчащими вверх сосками. Да и не такая уж она показалась ему некрасивой после Риты. Ну и, конечно, оказалась девочкой, что в его времена мужья ценили, не то что сейчас, когда все перевернулось вверх ногами и на место нравственности пришла безнравственность. Правда, как и Рита, Вероника была напичкана талантами, которые, однако, нисколько не ущемляли его собственные. Вероника была талантлива как ученая. Ее называли ходячей энциклопедией. Не было области науки, о которой она бы не имела представления. Особенно сильна она была в технике и в своей гидродинамике, где считалась, как и ее мать, корифеем, а он о ней имел самое смутное представление. Зато она не умела разговаривать ни на одном иностранном языке, хотя знала слов больше, чем он, и великолепно переводила письменно. Она не умела сочинять стихи, рисовать, петь, играть на гитаре, что неплохо умел делать он. Зная множество анекдотов, она не умела их рассказывать и украдкой подсказывал их ему. Душой компании был он, а она любовалась им. Но в доме хозяйкой была она, и надо сказать, справлялась с этой должностью великолепно, освободив его от всех забот, чему он был несказанно рад, так как основной своей обязанностью считал работу и приносить жене зарплату.
  Но женился он больше не на ней, а на ее отце, уже тогда известном ученом металлурге, с которым познакомился в том же лагере, куда Дмитрий Васильевич приезжал каждое воскресенье, как когда-то навещал дочь в пионерлагере. Приезжал он на своей "Волге" с оленем на капоте. С Андреем он сразу подружился, совершенно не делая разницу в возрасте. В первый же свой приезд к дочери он принял участие в беге на десять километров и пришел в числе первых. Погнавшийся за ним Андрей сошел с дистанции на шестом километре и за финишем наблюдал уже зрителем. Ему показалось, что Дмитрий Васильевич уступил несколько первых мест другим и спросил его, так ли это. Тот ответил: "Разве они бы так радовались моей победе?". Силен он был и в шахматах, хотя почти все время проигрывал Андрею. Уже потом тот догадался, что таким образом Дмитрий Васильевич учил его лучше играть: сначала всего выматывал, а на последних ходах уступал, чтобы тот радовался выигрышу.
  Еще в лагере Дмитрий Васильевич усмотрел в Андрее его посредственность в технике (он тоже был металлургом) и способности к языкам и предложил ему подумать о поступлении в Академию внешней торговли. Узнав, что это такое, Андрей согласился. Вот тут Вероника показала свои незаурядные знания, сумев за два месяца подготовить его к экзаменам, которые он успешно сдал. А дальше начался бег по жизни, вернее по земному шару, закончившийся, как он считал, ничем два года назад.
  
  Разлад у него с Вероникой начался почти сразу после его возвращения из Канады. Будучи сама необычайно деятельной, работавшей с утра до ночи, она не могла спокойно смотреть, как он угасал, теряя интерес к жизни, считая, что все его идеалы, которым он отдал всю свою жизнь, были порушены происшедшими в стране за годы его отсутствия переменами. Больше всего его приводила в уныние духовная деградация общества в результате американизации, которую он считал самой страшной чумой двадцатого и наступавшего двадцать первого веков. Он не мог читать газеты и тем более смотреть телевидение, считая их проамериканскими и видя, как исчезало в его стране русское начало, которое считал даром божьим на земле. Дожить до конца своей России он не хотел.
  - Ты пойми, что твое комсомольско-партийное время бескорыстного служения Родине кончилось, - вдалбливала ему Вероника. - Ты еще узнаешь, что из нашего лексикона давно исчезли такие понятия, как Родина и патриотизм. Родину почему-то заменили Отечеством, хотя никто не знает, что это такое, а патриотизм теперь считается убежищем для негодяев и подлецов. Дело доходит до того, что школьники уверены, что немцев победили американцы, а не мы. Настало другое время, в котором царствует тот, кто наглее и сильнее, а не тот, кто честнее и умнее.
  - Туда ты всегда успеешь. Ну, если тебе так не нравится, займись хоть политикой, - не раз говорила она ему в горячах, видя, что он скисал еще больше. - На худой конец, попытайся хотя бы убрать этого алкаша, убивали же когда-то народовольцы царей, хоть войдешь в историю, неважно, героем или террористом, только не умирай этой медленной бездарной смертью.
  Она его любила и не могла видеть, как он становился живым трупом.
  Но теперь с этим покончено, думал он, вглядываясь вперед на дорогу. Теперь у меня есть внук, который, я уверен, ждет сейчас меня.
  
  13. Он опять поставил машину у подъезда, так как завтра собирался отвезти деньги Андрею и помочь ему в организации похорон.
  Подойдя к подъезду, он присел на лавочку. Через минуту-две его жизнь могла сделать еще один крутой разворот. Ладно, как-нибудь проживем вдвоем, в который раз говорил он себе. Готовить, стирать я умею, а будет невмоготу, подыщу нам обоим хорошую бабу. Поеду к себе в деревню и привезу оттуда.
  Он решительно поднялся и с замиранием сердца набрал код. Открыв дверь в прихожую, он натолкнулся на Веронику.
  - Тише, - зашептала она, выкатив глаза. - Разбудишь. Только что уснул.
  Раздевшись, он заглянул в свою спальню, но тахта была пуста.
  - Я его у себя положила. У меня ему свободней. Видишь, как разметался. Давай садись ужинать.
  Она даже забыла спросить, где он опять так долго шлялся.
  - Я на работу не пошла. Надо же было его одеть. Не в твоих же трусах и майке ему ходить. Он о них спотыкается. Кое-какую одежду я ему уже купила, но все не успела, - продолжала она шептать во время ужина. - Завтра пораньше приеду, сходим вместе. - Она вдруг улыбнулась. - Хороший мальчик. Смешной такой. И умненький.
  Он смотрел на нее и думал: "Хорошая у меня жена, а у внука бабушка".
  - Где ты так долго шлялся? - спросила она сердито. - Мы тебя прямо заждались. Ваня тысячу раз спрашивал меня: "Бабушка, а когда дедушка придет?"
  
  
   Конец.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"