Мятый солдатский треугольник на столе поверх прочих бумаг.
--
Кто бы это мог быть? - удивился половник, глядя на конверт. Ему никто не писал. Родителей нет. Сирота. Ни жены, ни детей. Кроме донесений, сводок, приказов никакой личной переписки.
Он взял в руки письмо.
--
Полковнику Власову Н.П. от рядового Балашова Ф., - гласила корявая надпись на конверте.
Полковник развернул треугольник и погрузился в чтение.
--
Дед! - раздражённо отозвался Балашов, протирая глаза, - ну чего тебе надо. В кои-то веки выспаться решил, пока тихо. Так нет, не дадут. Завтра, может, опять в бой...
--
Дык у тебя ж своя есть. Чаво ты ей не бреисся? - ехидно поинтересовался Фёдор.
--
Тупиться, зараза, быстро, - просто ответил Фомич. - А твоей бритвой, сколь не брейся, все одно острая.
--
Эх! - Федька уселся на нарах и с хрустом потянулся. - Эт точно, дед, хорошая бритва, трофейная. Умеют фрицы делать хорошо и красиво.
--
Токмо никакое их умение им не поможет. Мы их не раз бивали и бивать будем. Я помню ишшо в первую мировую... енти цуцики в бой как на парад. Сапоги начищены, каски блестять. А мы вшивые, в шинельках драных, ботинки каши просят. А фрица как соплю по стенке. Вжик. Побеждает, Федька, не тот, кто красивше, а кто духом стоек! А фриц - хлипковат он супротив русского человека. Сколь раз уж обжигались, ан нет... Фомич замолчал, пожевал по-старчески губами. Затем словно опомнившись, спросил:
--
Так бритву дашь, али как?
--
Да бери уж. Там она в вещмешке, в старые портянки завернута. Нашёл?
--
Да нашёл, нашёл, - Фомич брезгливо поморщился, разворачивая заскорузлые портянки. - А чаво, другого места не было?
--
Дык это самое лучшее место! - воскликнул Фёдор. Никто там рыться не будет. Да ты, Фомич, как будто не знаешь, как у хороших вещей ноги вырастают?
--
Твоя правда, до комунизьму ишшо не дожили. А я уж точно не доживу. Дожить бы до победы, - мечтательно протянул старик, - и умереть спокойно.
--
Доживёшь, Фомич, и до коммунизма, - обнадёжил старика Фёдор, - ты еще крепкий...
Неожиданно входная дверь открылась и в натопленное помещение ворвался свежий зимний воздух. Вместе с клубами морозного пара в блиндаж вошёл человек.
--
Здорово бойцы! - гаркнул вошедший.
--
Здравия желаем! - отозвались мужики.
--
Товарищ старший лейтенант, чего эт ты сегодня такой весёлый? - поинтересовался Фёдор.
--
Как? - удивился лейтенант. - Вы не знаете?
--
Нет, - отозвался Фёдор. - А чё такое?
Лейтенант напыжился и торжественным голосом произнёс:
--
За доблесть и отвагу, проявленную в операции под деревней Вятичи, вся наша рота представлена к орденам и медалям. Старший лейтенант Иванов, - он перевел дух, - то есть я, награждается двухнедельным отпуском. Домой мужики поеду!!! Жену, дочку увижу! Эх!
--
Так это надо сбрызнуть, - засуетился Фомич.
--
Да я уже это, отметил, - сказал Иванов.
--
Еще сто грамм не повредят, - проворчал старик, сдвигая кружки. - Настоящим ероям можно! - сказал он, доставая флягу. Зажурчало. - Ну, берите, что ли.
Лейтенант с Федором разобрали оставшиеся кружки.
--
За победу! - сказал Иванов торжественно и выпил.
--
Так, делу время, - сказал лейтенант, - Федор, собирайся. Пойдешь со мной в штаб. Там дожидается новый ротный. Он вместо меня будет, пока я в отпуске. Введешь его в курс дела. Позиции покажешь. Понял?
--
Так точно! - сказал Фёдор, одеваясь.
Выйдя на улицу, Балашов зажмурился: снег слепил. Фёдор вдохнул чистый морозный воздух полной грудью. Легкие обожгло холодом, голова закружилась.
--
Фёдор, чего встал? Догоняй! - закричал лейтенант, ушедший вперёд. Балашов опомнился и бросился вдогонку за ротным. Снег приятно скрипел под валенками, поднимая Фёдору настроение. Штаб полка находился за маленьким леском, в той самой деревне Вятичи, за которую их рота была представлена к наградам. Лес встретил однополчан умиротворяющей тишиной.
--
Люблю тишину, - вдруг сказал Иванов. - Раньше как-то не замечал, но война научила. Вот победим фрицев...
Неожиданно звенящую тишину расколол звук выстрела. Лейтенант остановился, замер и Балашов.
--
Что за черт, - выругался Фёдор, - неужели немцы?
Лейтенант приложил палец к губам: тихо мол, и осторожно двинулся на звук выстрела.
На небольшой полянке, открывшейся взору однополчан, стояло двое. Вернее стоял один, второй сидел на корточках, зажимая руками кровоточащую рану на ноге.
--
Это ж наши! - определил Фёдор. - Кто ж его так, - прошептал он, оглядываясь по сторонам, - нужно помочь! Он дернулся, порываясь выбраться из кустов, за которыми они с лейтенантом прятались.
Стоявший на полянке солдат вытянул в сторону правую руку.
--
Давай быстрей! - крикнул он раненному. - Не дай бог, кто заметит.
Сидевший на мгновение оторвался от кровоточащей раны, подтянул к себе винтовку лежащую на снегу. Положил её на колено, прицелился. Звук выстрела тревожным эхом пошёл гулять по тихому лесу. Пуля попала стоящему в ладонь, начисто оторвав два пальца. Он закричал и упал на снег.
--
Самострельщики. Мразь! - обернулся Фёдор на зловещий шёпот ротного. Лицо лейтенанта побагровело. Трясущимися руками ротный пытался выдернуть пистолет из кобуры. Наконец, ему это удалось и он с перекошенным от ярости лицом выскочил из кустов. Фёдор перекинул автомат с плеча на грудь и рванул вслед за ротным.
--
Суки! Сволочи! - орал лейтенант, размахивая пистолетом. Пробегая мимо раненного в ногу самострельщика, Иванов со всего размаха саданул ему в лоб рукояткой пистолета. Дезертир со стоном завалился в снег. Не останавливаясь, ротный подскочил ко второму самострельщику и принялся остервенело пинать его ногами. Фёдор, бежавший следом, подобрал с земли брошенные дезертирами винтовки. Наконец ротный перестал пинать самострельщика. Он навел на него пистолет и заревел:
--
Встать!!! Тварь!
Дезертир, шатаясь и прижимая искалеченную руку к груди, с трудом поднялся.
--
Федька, подними второго! И тащи его сюда! - приказал лейтенант Балашову.
Фёдор, уперев ствол автомата в спину второго самострельщика, заставил его подняться. Поставив дезертиров рядом, лейтенант с Балашовым отошли на несколько шагов.
--
По закону военного времени, - начал ротный, - дезертиры расстреливаются на месте!
Услышав эти слова, один из самострельщиков упал на колени и, вытянув руки, заголосил:
--
Не убивайте! Это не я! Это он меня...
--
Встань! - рявкнул на него ротный. - Умри хоть сейчас как мужчина! Рядовой Балашов, привести приговор в исполнение!
Пистолетный выстрел, короткая автоматная очередь и все кончено. Ротный устало опустил руки и тяжко вздохнул:
--
И откуда только такие твари берутся. Пойдем, Балашов.
--
Товарищ старший лейтенант, - обратился к ротному Фёдор, - документы у них бы...
--
Точно, - согласился ротный, - нам с тобой еще объяснять придётся, как так вышло. Не дрейфь- полковник Власов настоящий мужик. Он поймет.
Они быстро обыскали расстрелянных.
--
Ты поглянь, это дерьмо еще и комсомолец! - выругался Иванов, доставая из кармана дезертира комсомольский билет. - Теперь всё! - сказал лейтенант, складывая документы убитых в планшет. - Пошли!
Дальнейшая дорога до штаба обошлась без приключений. Штаб полка находился в здании сельсовета, и единственная улица села упиралась как раз в это здание. Отряхнув валенки от налипшего снега, бойцы зашли внутрь.
--
Товарищ полковник, - козырнул Иванов, вытягиваясь по стойке смирно, - старший лейтенант Иванов по вашему приказанию прибыл.
Человек, склонившийся над лежащей на столе картой, выпрямился.
--
Вольно, капитан, - сказал он Иванову. Увидев удивление в глазах подчиненного, пояснил:
--
Капитан... Можешь ковырять еще одну дырку на погонах.
--
Служу Советскому Союзу! - радостно выкрикнул новоиспеченный капитан, опять вытянувшись в струнку.
--
Я же сказал вольно, капитан. Поздравляю! А это с тобой кто?
Федор козырнул и отрапортовал:
--
Рядовой Балашов!
Полковник улыбнулся и спросил Иванова:
--
Один из твоих орлов?
--
Так точно, товарищ полковник, - ответил ротный.
Входная дверь, скрипнув, отворилась, и в комнату вошел человек.
--
Младший лейтенант Ромашкин прибыл! - отрапортовал вошедший.
--
Знакомьтесь, товарищи, - сказал полковник и, обращаясь к капитану, добавил:
--
Твоя смена. Принимай. Только-только после училища. Молод, правда, еще, и пороху не нюхал. Но ничего, обстреляем. Так что прошу любить и жаловать! Всё, можете отправляться на позицию.
--
Товарищ полковник, - обратился к Власову капитан, - по дороге сюда у нас возникла небольшая проблема.
--
Какая? - коротко спросил полковник.
--
Самострельщики, - также коротко ответил ротный.
Власов потемнел лицом и тихо спросил:
--
И как вы поступили?
--
Привёл приговор в исполнение прямо на месте.
Власов пристально посмотрел в глаза капитана:
--
Правильно поступил капитан, напишешь рапорт и езжай домой.
Полковник тяжело вздохнул и продолжил:
--
Семьям, конечно, отпишем, что погибли смертью храбрых. Зачем им бесчестье, пусть дома их считают героями. Всё, все свободны!
Выйдя на улицу, капитан и Балашов крепко пожали друг другу руки.
--
Отдыхай спокойно, командир, - сказал Фёдор. - Всё будет в порядке.
--
Смотрите у меня, - в шутку пригрозил Иванов, - не дай бог, вернусь и кого- нить не досчитаюсь. Ох, попляшете тогда.
Они обнялись на прощанье и Фёдор с молоденьким лейтенантом отправились на позицию.
--
А ты чего, правда первый раз на передовой? - поинтересовался у лейтенанта Фёдор.
--
Да, - ответил Ромашкин. - Я после школы сразу в училище...а затем вот сюда.
--
Ну ничего, - понимающе протянул Балашов. - Привыкнешь. К тому же сейчас фрицы, после того как мы их с Вятичей турнули, тихо сидят. Не рыпаются. Меня кстати, Фёдором зовут, - Балашов протянул лейтенанту руку.
Тот её пожал:
--
А меня Андрей. Будем знакомы.
--
Как придем, - сказал Балашов, - за знакомство нужно по сто грамм принять. У Фомича есть, он мужик запасливый.
Из внутреннего кармана фуфайки Фёдор достал пачку папирос. Взял себе одну, а пачку протянул лейтенанту:
--
Закуривай.
Лейтенантик взял пачку и с интересом принялся её разглядывать:
--
Откуда?
--
Хех, чудак человек! - усмехнулся Фёдор. - Ты ж слышал, немца недавно из Вятичей выбили. Всё село их трупами завалили. А фрицы знаешь как упакованы. Почитай у каждого запас курева, зажигалки там, бритвы, бумага для писем, конверты. Кое-кто сапогами разжился...
Балашов осёкся, Ромашкин смотрел на него расширившимися от ужаса глазами.
--
Вы...вы... обирали мёртвых, - спросил он дрогнувшим голосом.
--
Да, - ничуть не смутившись, ответил Фёдор. - А в чём дело?
--
Но это...это мародёрство! - воскликнул Ромашкин.
Балашов остановился, словно с размаху налетел на телеграфный столб.
--
Слушай, ты! - процедил Фёдор сквозь зубы. - За такие слова... Он в ярости схватил лейтенанта за отвороты шинели, но тут же отпустил. - Война здесь. - Сказал Балашов устало. - А если ты такой брезгливый, помалкивай в тряпочку! Мужики не поймут! Да и не мародерство это, а военные трофеи. Трофей, - он качнул автоматом, - не только оружием может быть...
Всю оставшуюся дорогу они молчали. Только возле своих позиций Балашов оттаял.
--
Ладно. Ты фронта еще не видел, - сказал он лейтенанту, спрыгивая в окоп, - тебе простительно! Здесь это не там, - он махнул рукой куда-то назад, - в тылу. Здесь война, здесь людей убивать нужно! Фриц, он ведь по большому счёту тоже человек, только здесь он враг. А врага нужно убить, либо он тебя быстренько на небеса отправит. Ну, чего встал столбом! - крикнул он лейтенанту. - Прыгай быстрей в окоп, не дай бог, ихний снайпер стрельнет! Тады всё, никакого фронта и не увидишь.
Услышав о снайпере, Ромашкин живо спрыгнул в окоп.
--
Ну, смотри лейтенант, - продолжил Балашов, показывая руками вдоль своих окопов, - это наша линия обороны. А вон там, - ткнул он пальцем, - фрицы окопов нарыли. Но, как я говорил уже, пока не дёргаются, силы копят. Мы им здесь как зуб в носу. Засели плотно, на хромой кобыле не объедешь. Но постреливают регулярно, так что сильно не высовывайся. Ну, и мы не отстаем. Отстреливаем поманеньку. Вон видишь, мужик с ружьем в прицел смотрит? Это Василич, наш снайпер. Ща подойдем, я тебя с ним зазнакомлю. Видишь, у него весь приклад в насечках, - сказал, когда они подошли поближе, - насечек столько, сколько он на тот свет ентой винтовочкой фрицев отправил. Воще железный мужик, кремень. У него фашисты всю семью ... а он не сломался. Только злее стал. Фрицам глотки разве что зубами не грызёт, хотя я за ним в рукопашной не наблюдал. Здорово, Василич!
Мужик на мгновение оторвался от прицела:
--
Здорово, коли не шутишь!
--
Познакомься, Василич, наш новый ротный, - представил Ромашкина Фёдор.
Мужик молча пожал протянутую лейтенантом руку и опять прилип к прицелу. Откуда-то издалека донесся звук выстрелов.
--
От, суки, - проскрежетал сквозь стиснутые зубы Василич, - совсем страх потеряли! Своих мертвяков у нас на виду хоронят, с ружейными залпами.
Лейтенант схватил висевший на груди бинокль, всмотрелся.
- Под белым флагом, - сказал он.
--
Думают если под белым флагом стоят, - продолжал Василич, - так всё можно. Хренушки! Зарыли, вот и ладушки, скоро и вас зароют, - весело сказал Василич, передергивая затвор и делая несколько выстрелов.
--
Не сметь! - заорал Ромашкин, бросаясь на снайпера. - Это нечестно, они под белым флагом!
Но было поздно. Василич бил метко, как всегда. Несколько немцев уже лежали на свежевырытой могиле. Василич обернулся и, перезаряжая винтовку, зло бросил:
--
Благородный выискался. А когда они мою дочурку, жену, деда старого ... - его голос сорвался. - Эти твари не смотрели на то, что они мирные жители, согнали всех в одну хату и заживо сожгли.
--
Вот поэтому, - горячо сказал Ромашкин, - нельзя нам опускаться до их уровня. Честь...
Но его пламенную речь прервал истошный крик. Василич сразу прилип к прицелу, а лейтенант к биноклю. Один из немцев неожиданно поднялся и, шатаясь, побежал к своим окопам.
--
Не сметь! - закричал Ромашкин, хватаясь за винтовку. - Это приказ!
Василич молча выдернул винтовку из рук лейтенанта. Коротко размахнувшись, он резко ударил лейтенанта прикладом в лоб. Ноги Ромашкина подкосились и он кулем рухнул на дно окопа.
--
Вот и познакомились, - тихо прошептал Фёдор, приваливая бессознательное тело лейтенанта к стенке окопа. Сняв с шеи лейтенанта бинокль, он продолжил следить за стремительно разворачивающимися событиями. Немец бежал, Василич целился. Выстрел. Фёдор отчетливо видел, как пуля, попавшая немцу в бок, вырвала клок мяса. Фриц споткнулся и упал.
--
Божей милостию помре, - сказал Василич, отрываясь от прицела. Вытащив из кармана кисет с махоркой, он недрогнувшей рукой ловко скрутил козью ногу и закурил.
Балашов кивнул в сторону лейтенанта:
--
Зря ты так!
--
Ничего, - отозвался Василич, - ему наука будет.
Раздавшийся со стороны немцев еще один истошный крик, казалось, озадачил снайпера:
--
Как? - сказал он, отбрасывая папироску. - Жив курилка?
История повторилась: немец бежал, но заметно медленнее.
--
Ему бы ползти, - подумал Балашов, - живым бы остался. Но от боли, наверное, ничё не соображает.
Василич прицеливался также невозмутимо. Выстрел. На этот раз пуля попала в район плеча. Рука немца неестественно загнулась, и он ткнулся лицом в глубокий снег. Василич снял шапку и вытер выступивший пот. Но через мгновение до его слуха опять донесся крик.
--
Вот же, как за жисть цепляется, - покачал головой Василич, сплёвывая сквозь зубы и снова поднимая винтовку. - Ему бы за такое стремление енту самую жизнь подарить...
Василич замолчал, сосредоточился. Сделал выстрел, затем продолжил:
- Но нет у них, Федька, права на жизнь. Нету!
Больше немец не поднимался.
-3-
Вот так всё и было, товарищ полковник, а не как в рапорте Ромашкин написал. За мордобитие старшего по званию, неподчинение приказу Василича на губу. Потом грозятся в штрафбат. Но ему-то всё едино: дальше передовой некуда. Но ведь он прав, сто тыщ раз прав, товарищ полковник. Никто их не звал. На своей земле нужно уничтожать эту мразь каким угодно способом: в спину, исподтишка, когда они спят. Все способы хороши. И никаким белым флагом им не прикрыться! Я знаю, вы разберетесь в этом деле, товарищ полковник, так мне капитан Иванов сказал. А ему я верю.