|
|
||
- Может, лучше разойдемся, а? Чем единственной темой для разговора иметь перечисление старых обид и нанесения новых. Ты же выковыриваешь у меня из души занозы тупой иглой! Скоро харкать буду кровью. Видеть, видеть уже не могу твои дутые губы! Кажется, разомкнешь ты их, откроешь рот, и из него посыплются жабы.
- А мне противен твой запах. И как мужчина ты - дырка от бублика. Я хочу негра. Я читала, что у негров кожа имеет особый мускусный аромат, и он очень возбуждает белых женщин. А с тобой я качусь к климаксу. Быстро и скучно.
- Насть, что ты порешь-то? Подумай, какую чушь ты говоришь? Какие негры?
- Черные. Или шоколадные. А, может, цвета баклажана...
Одни пары разбегаются легко. Мужчина и женщина прощаются, целуются, разъезжаются, может быть, на очень далекие друг от друга точки планеты, но держат в памяти именно те минуты, которые были счастливы друг с другом. Ценят их. Настя с Виталием пошли по другому пути. Ни он, ни она не хотели признать, что, когда люди расходятся, в этом всегда виноваты оба супруга. Ведь в брак они вступают по обоюдному согласию, чтобы слить две судьбы в единую. А она, бах, и дала трещину, судьба-то. Разве сразу скажешь, кто из двоих не уберег, не долюбил, не доласкал другого?
Анастасия с того вечера стала фурией. Стащила с антресолей ящик со старыми письмами, фотографиями, открытками, ненужными, но милыми вещицами, сувенирами, привезенными из отпусков. Рассматривала их, некоторые фото рвала и сжигала в пепельнице, другие совала под нос Виталию, шипела ядовито:
- На, посмотри! Помнишь, мы с тобой на курорте были, и фотографировались на берегу озера? Вот они мы, видишь? А вот здесь, на камнях, сидит компания молодых людей, вспомнил их, да? Так вот, я спала с одним из этих каждый день, пока ты играл в бильярд. Я кайфовала, блин!
- Насть, послушай, ты чего вот этим копаньем в своем же грязном белье добиваешься? Хочешь, чтобы я назвал тебя падшей женщиной и сказал, что жалею о том, что связался с тобой? Да? Хорошо. Ты - шлюха! Мне стыдно, что я пока еще женат именно на тебе.
Он бы еще добавил слов в адрес благоверной, но на дворе стояло лето, тринадцатилетняя дочка Леночка была на каникулах и почти все время сидела за компьютером у себя в комнате. И оттуда она, скорее всего, всё слышала.
Настя, напротив, выбрала Леночку главным своим оружием в растаптывании, размазывании по стене, утоплении в дерьме мужа. Она бесконечно отрывала дочь от её детских дел и теребила:
- Пойдем, пойдем, дочка, посмотри, как наш папа упаковывает в целлофан свои деловые костюмы! Ревизует, так сказать, движимое имущество. А ты его спроси, Ленусь, ты спроси, в чем мы с тобой после нашего с папой развода ходить будем? Он же и так всегда жадиной был, шубу норковую мне за пятнадцать лет жизни ни одну не купил, тебе в свой ноутбук заглянуть не дает, соседям в долг вчера литр водки пожалел. А теперь получит свободу и смоется. Вся его зарплата при нем будет! А?
- Настасья!!! - срывался Виталий. - Ты бы сама попробовала поработать, на шубу себе скопить?! На свои деньги купишь ананас, который не жрешь даже, а так, ковыряешь, машину возьмешь красненькую, заведешь ту собаку идиотской лысой породы, которую у меня не выклянчила. Соседям, кстати, которые никогда долгов не отдают, выберешь в супермаркете литр хорошей водки на свои кровные. Ты же не знаешь, как деньги достаются! Ты же все эти годы сидела дома!
- А я дочь твою воспитывала!
- А это и твоя дочь тоже!
- И... ты мне должен зарплату няни за те тринадцать лет, которые я провожу с ребенком!
- Я, милая, не няню нанимал, я женился на женщине, которая когда-то говорила, что любит меня.
- Ошибалась я!
- Искренне жаль...
Когда Виталий уходил на работу, Настя бросалась к телефону. Она давила на кнопки, прижав щекой к плечу трубку, листала записную книжку и выуживала из неё номера липовых подружек и шапошных знакомых, которым звонила крайне редко. Но сейчас они казались ей союзниками хоть куда в этой дикой войне непонятно за что, и она "трещала":
- Зой? Зоинька, милочка, как дела? Нормально? Счастливая женщина! А я со своим балдой развожусь. Не могу больше, заимел своей скупостью и черствостью.
- Маш? Машенька, поплакаться звоню. Не могу я жить больше с этим "толстокожим кубинским апельсином"...
- Свет? Ты слышала, да, Виталий со мной разводится и оставляет ни с чем? С чего я взяла, что ни с чем? А разве этот жмот способен на широкий жест?
- Мам, алло, мам! Ты пока не выезжай к нам из своего Петропавловска. Развод мы с моим козлом затеяли. Всё заело - мочи нет. С чего разводиться взялась? Мам, ну ты же знаешь: работать не пускает, ревнует, каждую копейку расходов контролирует. Мне тридцать пять лет, мамуля! Я жить-то по-человечески, когда начну?
Леночка, которой мамин ор в телефонную трубку не давал смотреть телевизор, снова переезжала за свой компьютер и писала в дневнике: "Сегодня мама в переговорах с подружками назвала папу козлом два раза, "кубинским апельсином" - один, балдой - один раз, идиотом - четырежды. Еще она сказала, что он жмот, скупердяй и зануда. А папа вчера обозвал маму шлюхой прямо в лицо...".
Виталий приходил с работы поздно, подходил к дочери, целовал её, вытряхивал из карманов пиджака всю мелочь, совал её Леночке. На мороженое и кино. Заявление на развод с Настей в суд он уже отвез, впрочем, на день раньше там, оказывается, побывала сама Настя, и тоже с таким же заявлением. Та женщина, что принимала документы, очень удивилась:
- Неужели заявления одного из супругов вам для развода мало? Зачем два-то?
- Может, быстрее будет...
А зачем ему нужно быстрее, Виталий не знал. Еще предстояло решить, какое содержание назначить бывшей жене и дочери, делить ли жилплощадь или просто купить Насте с Леной отдельную квартиру. Ему нужно было поговорить с тещей, она ж не сделала Виталию ничего плохого за все эти годы. И старушке-маме придется тоже всё как-то объяснить.
Настя бушевала. Виталий думал, что до того момента, когда их обоих вызовут в суд, жена немного поостынет, с ней можно будет еще до процесса поговорить о материальном, насущном, и перед судьей не придется "выворачивать мошну", чтобы показать, чем в действительности рухнувшая семья была богата. Он готов был Насте оставить даже больше, чем взять себе. Лишь бы она заткнулась...
- Бухаешь? - Настя подошла к мужу, который пил коньяк, устроившись в темноте на табуретке на лоджии.
- Пью, - Виталию совсем не хотелось разговаривать с женой.
- Ты зачем в суд ходил?
- Затем же, зачем и ты...
- А ты не в курсе был, что я заяву уже там оставила? Чего утруждался-то?
- Ты меня в известность не ставила...
- Врешь, ты просто договаривался с судьей. Давал ему взятку, чтобы он присудил тебе дочь!
- Дура, ребенку двенадцать полных лет. В суд она пойдет вместе с нами и её там спросят, с кем из нас она хочет теперь жить!
Это открытие лишило покоя Анастасию совсем. Ей совсем не хотелось, чтобы Виталий увел от неё дочь. Пока Леночка рядом, из её отца можно веревки вить, ведь он никогда не отказывал "своей малышке". Работать, несмотря на все разговоры и пересуды с подружками, Настя не собиралась. Ей претило вставать по утрам по будильнику, бежать в какой-то офис, организацию, кому-то подчиняться, делать что-то, когда не хочется делать ничего. И её козырем была дочь. Свекровь, мать Виталия, на заре их семейной жизни пробовала поговорить с сыном о том, что "Настеньке, пожалуй, тоже надо чем-то заняться". Что греха таить, Виталий с самого момента своей женитьбы один тащил воз. Семейный бюджет, а частности, его пополнение, зависел только от него. Он был не прочь даже сам устроить Настю на работу, ему казалось, что домашние бабы "с жиру" с ума сходят, но жена, как только родилась Лена, отгородилась за ней от всего. Насте нужно было, чтобы ей не мешали жить в свое удовольствие, давали на все необходимое денег, и любили такой, какая есть. Жила она так, жила, и вдруг... стало скучно. Захотелось роста. А какого? Мужа покруче? Помоложе? Развлечений побольше? Она и сама не знала. Хотела все и сразу. И чтобы не было Виталия, но были все удобства, которые он за пятнадцать лет семейной жизни для жены и дочери добыл.
Виталий тоже думал. Может, вправду, забрать Лену у жены, зажить маленькой идиллической семьей. Папа и дочь, и никого больше не надо? Но он точно знал, что обязательно женится еще раз, и может даже не один, потому что любил налаженный быт и полагал, что у любого нормального мужчины должна быть жена - его приложение. У конкретного мужика - шикарная, красивая баба. У индивидуума поплоше - любая другая. Но по жене судят о мужчине, и она должна быть, и точка.
С другой стороны, взбесившейся самке, как он мысленно окрестил в семейных баталиях Настю, он дочь оставлять не желал. Вырастит из неё такую же дрянь, как сама. Ближе к утру, ворочавшийся в своей постели Виталий принял решение: любыми путями добиться того, чтобы Леночка на суде сказала, что хочет жить с ним. Дать после развода Насте самый минимум на житье и посмотреть, как она будет изворачиваться, чтобы удовлетворить свои возрастающие с каждым годом потребности.
Настя к утру, накурившись на кухне в доску и налакавшись шампанским в хлам, тоже показала фотографии мужа, висевшей на стене, фигу. Или будет так, как нужно ей, или никак не будет.
Для Лены настали черные дни.
- Доченька, - слащаво спрашивала мать, - когда отца не было дома, - ты же меня любишь? Ты же не бросишь свою несчастную маму? Если меня предашь и ты, я не смогу жить...
И девочка думает, будет ли это предательством, если она действительно станет жить с отцом? А если она останется с мамой, как же без папы быть? Мама, она, ведь и замуж за какого-нибудь чудака может выскочить... И папа может жениться...
Леночка попробовала маму спросить, может, она с папой помирится, но в ответ услышала такую порцию "правды" об отце, что как ошпаренная вскочила из кухни, где мама рубила капусту на салат. А вслед ей летел стук ножа по деревянной доске и мамины слова: "Помириться? Да скорее горб у меня отрастет, чем я с твоим папашей снова лягу в одну постель! И тебя ему не отдам. Пойдешь к нему жить - повешусь!".
Лена вечером подсела на диван к папе, который взялся зачем-то перечитывать "Капитал" Маркса, чтобы спросить, говорил ли он с бабушкой о том, что в доме случилось. Но отец неожиданно ухватил девочку пальцами за щечку и каким-то не своим голосом, как будто разговаривает с совсем крошечным ребенком, сказал:
- Заживем мы с тобой, Ленусик! Я построю дом, слышишь? Маленький замок с большим прудом. Я все сделаю, чтобы ты жила как принцесса. А отдыхать с тобой недельки через две мы поедем в Кению. Вот сходим мы с мамой в суд, разведемся, как она хочет, и уедем с тобой на черный континент.
- А мама?
- А что мама? Пускай распоряжается своей свободой. Её я в наше с тобой путешествие, уж прости, приглашать не стану.
Лена даже плакать не могла. В её глупенькой голове не укладывалось, чем же все кончится. Папа и мама пойдут в суд разводиться, и поведут туда её. Судья спросит, с кем девочка хочет после развода жить. А что сказать? Мама обещала повеситься, если папа заберет Леночку к себе. Папа хочет строить для Лены дом. М в Кению тоже хочется. Предать папину мечту так же немыслимо, как довести маму до самоубийства...
...Когда строгая судья спросила девочку, с кем из родителей та хотела бы проживать с момента развода, та, наконец, заплакала. Она закрыла ладонями лицо, и между пальцев текли слезы. Наконец, лена собралась духом, посмотрела судье в глаза и четко попросила: "Отправьте меня в детдом!".
Наталья ДЕНИСОВА.