|
|
||
А у крыльца собаки. Поскуливают, как пропеллерами вертят хвостами, ждут, когда хозяин поднимется. Каждое утро у него ритуал: выйдет что зимой, что летом в трусах на крыльцо (погоду посмотреть), затем достанет из ларя в коридоре буханку хлеба и сядет на скамеечку Бобок прикормить. Когда погода тепла - так прямо в цветастых "семейных". Мороз либо дождь - накинет на плечи тулуп, потертый настолько, что непонятно, какого он цвета.
На клик "Бобка!" со всех концов двора, из-за курятника, из репьев огорода спешат хромые, слепые, старые и плешивые псы. Уж таков дед Васяня. Мимо никому не нужной выброшенной и подыхающей с голоду животины пройти не может. И походы его на станцию, где он любит смотреть на проходящие поезда, на почту за пенсией, в магазин за винцом примерно раз в месяц заканчиваются появлением на большом подворье деда еще одной ущербной божьей твари. С кличками не мудрит. Все Бобки. Бобка Кривой, Бобка Лохматый, Паршивый Бобка, Бобка-трехлапый. Когда была жива бабушка Полина, супруга Матвеича, она и не думала ворчать по поводу дедовой "благотворительности". На небесах все зачтется. С клеенчатой сумкой на колесиках отправляла мужа в ларек, где продавали отходы мельничного производства, и привозил оттуда Васяня с полмешка мучки рисовой, а если удавалось, то и отрубей пшеничных. На жирных помоях, с прогорклыми шкварками, с селедочными хвостами и остатками вчерашнего супа заваривала в большом казане супец песий Полина Ивановна. Выносила из сарая стопку старых щербатых мисок, подобранных при случае где попало, вручала супругу армейский черпак, и наступал момент священнодействия. Васяня строил собачью свору "по росту", с самого маленького и облезлого пса шеренгу начиная, раскладывал по мискам еще дымящийся "кулеш", и каждый счастливый инвалид получал свой завтрак. Ивановна подсказывала.
- Бобихе голову селедочную поклади, отец, на сносях она. А трехлапому пожиже зачерпни, зубов у него почти нет. Косому шкурочку картофельную подкинь, "ботаник" он у нас, весь паслен в огороде сожрал.
Когда Полина Ивановна умерла, деду пришлось не за мучкой для животных в ларек топать, а за хлебцем в пекарню. Не справился сам с варевом. А пекари поселковые и крошек с пола подметут в пакет для Васяниных псов, и несколько кривых и подгорелых буханок хлеба оставят. Когда возьмут с деда копейки, а когда и нет. Благодарный дед в погожие дни, отправляясь с кем-нибудь из Бобок на рыбалку, всегда на обратном пути закидывал хлебопекам кукан с сазанчиками на уху. Под горячий "черный" ушицу пекари любили и по утрам бывало выглядывали, идет Матвеич с удочками в сторону канала или нет.
Сигнал к бедствию подали псы. Примчался, даром что трехлапый, к дочке дедовой Ирке-Телеграфу косматый Бобка и, исходя голодной слюной, завертелся перед ней, выходящей со скотного двора с лопатой, поскуливая и жалко глядя в глаза.
- Никак с батей что, - догадалась Ирка и на рысях помчалась в отцовскую усадьбу. По дороге прихватила фельдшерицу Катиру, бабу жутко мнительную и любопытную, и, срезая углы, обе поспешили спасать Васяню.
- Чую, чую, что неладное с папкой что-то, - проглатывая слова, выла так, что прохожие пугались, толстая Ирка.
- А и случится что, молодым жить дальше, - поджимая губы, на свой манер подбадривала Телеграфа Катира.
Дед смотрел в потолок. Комковатая подушка под головой смешно выступала буграми из-под лысого черепа. Руки как у покойника были сложены на груди, а ноги в валенках покоились на подлокотнике продавленного дивана. Катира с Иркой застыли у порога спальни. Переглянулись.
- Бать, собак кормить пора, - не зная, что сказать, брякнула Ирка. Васяня перевернулся на бок, один валенок упал с ноги на пол. Дед этого не заметил. Катира профессиональным жестом засучила рукава и приказала:
- Папаша, ложитесь навытяжку, посмотрю вас!
Васяня присел как-то с вывертом на одну обутую ногу, вытаращил на Катиру глаза и взмолился:
- Уйди, изыди, выдра очкастая. Убери от меня свои лягушачьи лапы.
Катира пожала плечами и миролюбиво предложила:
- А хошь, дедок, за кагором сбегаю, он лечебный, быстро тебе кровь согреет, а?
Но дед уже отвернулся от нее, прижался лбом к холодной стене и, закрыв глаза, погрузился в полудрему. Катира с Иркой задом выпятились в коридор, прикрыли за собой дверь в комнату, пошептались, и Ирка бросилась кормить псов, которые вертелись под ногами, а Катира поспешила на почту отбивать телеграммы Иркиным сестрам. Помирает, мол, папаша, извольте пожаловать в отчий дом.
То, что "отец помирает", было вилами на воде писано, но уж больно значимой персоной никудышная Ирка запомнилась себе во время похорон матери. Люди, что обычно за любовь к сплетням окликали ее то Брехло, то Помело, обнимали сердечно, стараясь умалить горе от потери, говорили ободряющие слова. Старики жалели, гладили по голове, молодежь старалась помочь кто чем. Такого в Иркиной жизни раньше не было. А сейчас и жалко было батяню, и сладко щемило сердце оттого, что снова она будет "если что" в центре внимания. Что другие дочери? Там они, далеко. Разбросала судьба по белу свету. А Ирка за папаней, стало быть, доглядывала. Когда как, правда. И это ее горе. Кровное. Ирка так расчувствовалась, что собакам, кроме пакета хлебных крошек, раздала по три печенюшки. Обливаясь слезами, стояла в кругу хрустящих невиданным лакомством псов и причитала:
- Ешьте, горемычные, лопайте, как бессовестные. Вот помрет совсем папаня, так останемся мы с вами сиротинушками. Но я вас не брошу. Нет. Больно батя вас любил.... Любит то есть, пока еще... Проходящие мимо усадьбы односельчане останавливались, перегибались через штакетник и спрашивали Ирку, что случилось. И она с каждым разом все краше расписывала, как плох папаня.
А Катира на телеграфе отсылала телеграммы, тоже не забыв рассказать всем желающим, как страшно помирает Васяня. Нет моченьки смотреть на мужика. Лежит, мается. Чисто живой труп.
Иркины сестры жили все "за границей". Когда-то по молодости сама Ирка работала проводницей. И покатала сестренок любимых на поезде бесплатно, и замуж их за случайных попутчиков повыдавала. Настасья жила под Харьковщиной, в деревне Близнюки, держала на откорме два десятка бычков и слыла "мясной королевой". А у Сашули бычков на подворье не было, хотя жила она как раз в селе с названием Бычки Рязанской области. Но был у красивой Сашеньки такой коммерческий талант, что мясная Анастасия исходила жгучей завистью. Знала Александра, что и где дешево, и где что продать подороже можно. С поезда на поезд кочевала. В одну сторону везла яблоки, в другую - сметану, не гнушалась сальцем, медом, курятиной домашней. Остатки нереализованной провизии жарила-коптила-квасила и снова по поездам, с готовой снедью. Учительницу Валю сестры презирали. Меж собой называли дурой безмозглой, раззявой. И за то, что учительствовала в сельской школе, и за то, что жила в селе, по их мнению, с дурацким названием. Назывался красивый Валентинин поселок Биянки. Может, на Челябинщине и привыкли к тому названию, а посторонние, как видели за несколько километров до населенного пункта указатель к ближайшему леску с надписью "Лес Биянки", так угорали со смеху. И шутили на счет ориентации баб поселка сально, глупо и вычурно.
Пока дед молча лежал, отказываясь от еды и принимая по рюмочке кагора, принесенного все-таки Катирой, Ирка взялась важно прибирать в хате и во дворе. Приедут сестры, могут сказать, что плохо за папаней смотрела, сор везде. Наследства лишат. Они ушлые, придумают, как обвести вокруг пальца. За хлопотами прошли сутки. Когда на такси прямо из городского аэропорта с транзитного рейса примчались Настя с Санечкой, Ирка чинно сидела на кухне и перетирала рваным застиранным полотенцем всю посуду в доме, составляя тарелки в стопки, рюмки - на разносы.
- Уже? - спросила Сашка, застыв на пороге кухни, а Ирка неопределенно покачала головой, пробормотала "скоро" и расплакалась. Сморщенное лицо ее стало похоже на кукиш. Сестры, даже не взглянув на отца, принялись резво обсуждать, у кого сколько денег с собой, сколько купить к поминкам водки, что из еды сподручней на людскую ораву готовить. Вспомнили про гроб. Ирка заикнулась, что с живого бати мерку снимать нельзя. Позвали соседа-татарина, одного с Васяней роста. Тот за бутылку согласился "примериться". Кликнутый из мастерской на углу улицы столяр деловито поторговался насчет "гонорару" и обещал к утру домовину доставить. Все вздохнули облегченно, постояли над крепко спящим после кагорных возлияний отцом и отправились за приезд выпить по рюмочке.
Очнувшись наутро, Васяня понял, что что-то не так. За перегородкой кто-то шаркал тапочками по полу, слышалось произнесенное шепотом "поросенка резать мужики придут к полудню", "собак заприте на фиг, шляются под ногами", "костюм проветрите, слежался в сундуке". Васяня сначала размышлял, какой такой шикарный праздник с забоем поросенка непутевая Ирка могла замутить в этом месяце, потом плюнул на все. Была мысля поважнее. Еще позавчера, когда Катира, предлагая ему, затосковавшему по чему-то необыкновенному, кагору, сказала "кровь согреет", надумал дедок... жениться. А что? По Полинушке он справил десятину, вдовел честно, а жизнь-то при живой жене сладка. Два дня пролеживая бока, пытался представить Матвеич, кто ему будет по утрам стряпать блины, а вечерами перед телевизором обнимать, ластясь. И озарило: сватов надо засылать ко двору Светки Клюкиной. Разбитная и дерзкая вдовица Светка, несмотря на то, что поднимала одна троих ребятишек, моя полы за оплату продуктами в четырех магазинах, хозяюшкой была отменной и бабой, что называется, в самом соку. Уж она-то и кровь, и кров согреет!
Васяня вскочил, натянул штаны, глядясь в пыльный экран телевизора, пригладил лысину и для важности надел кепку. Допив из горла остатки кагора, крякнул, предвкушая удовольствие новой супружеской жизни, и распахнул дверь спальни, намереваясь разогнать Иркин хоровод по неизвестному поводу, потому как не ей больше в доме распоряжаться. В темноте коридора наткнулся на что-то деревянное, больно ушиб локоть, включил свет и обомлел. К стене была приставлена свежая, пахнущая сосной домовина. Удивленный такой напастью, сгреб в горсти и сорвал Васяня шторину с кухонной двери и обомлел. С постными минами три его дочери возились на кухне над горой продуктов. Бурой грудой на столе были свалены колбасы, подоконник загромождали банки с зеленым горошком, горчицей и тертым хреном. На табурете были сложены попарно рушники и связанные пучками, по десяткам, ситцевые платочки. - "В моем доме такое..." - пронеслось в голове у Васяни, а наружу вырвалось:
- Никак меня схоронить раньше времени сползлись, гадюки?!!
Бабы загомонили что-то все разом. Хватая за рукава отца, дочери пытались ему что-то объяснить, а он уже волок гроб на улицу, распахнув окно, выбрасывал прямо через подоконник в свинячье корыто яблоки и апельсины, колбасы и куриные копченые ляжки. Ирке дал в глаз баночкой со сладкой кукурузой. Та, взвизгнув, кинулась бежать прочь со двора.
- Вон, пошли вон, паскуды! - приказал ошалевшим Сашке с Настасьей отец. Катиру же просто взял за шиворот и в немой уже ярости перебросил через штакетник. Зазвонил телефон.
- Да, - рявкнул в трубку дед. - Папа, вы? - на том конце провода лепетала Валюшка. - Значит, вы не умерли, значит, что-то напутали в телеграмме?!!
- Не помер, - выдохнул наконец почти спокойно Васяня и добавил:
- Женюсь.
- Ну и хорошо, а то нет у меня денег ехать до вас, уж подождите, не собирайтесь к маме на небеса.
Рассказал Васяня любимой дочери Валентине, что сестрицы ее учудили. Посмеялась Валюшка, тихо спросила, кого в мачехи ей взять отец собирается. Выбор одобрила. Обещала в отпуск быть непременно. Просила не ругать сильно сестер. Не со зла ведь они все это затеяли, по недоразумению. А Ирке наука будет, отвыкнет "телеграфить" да фантазировать.
Светка за деда Васяню пошла без раздумий. Прямо к вечеру того же дня и переселилась со своими ребятишками в мужнины хоромы. Через неделю - все к рукам прибрала. И псов не гоняла, жалела не хуже Полины Ивановны. Как Васяня был обстиран-наглажен, так любо-дорого было посмотреть, а запах Светкиных пирогов аппетит открывал такой, что лысина у Василия Матвеича скоро стала жирком светиться, а щеки приняли буржуйские отвислые формы.
Гроб поколоть на дрова молодая жена деду запретила. К нему приделали колесики, покрыли кусками стекла, принесенного мальчишками, которых у счастливого молодожена появилось сразу трое, со свалки, и, наполнив черноземом, засеяли в перегной семена помидоров. Для рассады. Вечером отвозили за веревочку "теплицу" в сарай, а к полудню вытягивали оттуда на солнышко. Крышку домовины Светкины сорванцы установили в телятнике. Вместо кормушки. Помирать никто не собирался.