Аннотация: Осенняя музыкальная фантазия на темы "Арии", "Мельницы", средневековых баллад. Посвящается Койхен, Илларе, всем эльфам-металлистам, а так же Валерию Кипелову. В тексте иcпользованы тексты песен групп "Ария", "Кипелов".
Четыре всадника
Мы верим, что есть свобода,
Пока жива мечта...
"Ария"
Пролог. Легенда о Черной Всаднице и Беспечном Ангеле.
...Отблески костра выхватывали то руки, то верхнюю часть лица рассказчика, то и дело зажигая искры в его светлых, выгоревших на солнце волосах. Вот он замолчал, прислонившись к толстому сосновому стволу. Его спутники тоже молчали. Один из них подбросил в костер дров, пламя взметнулось вверх, полностью осветив лицо рассказчика - короткие соломенного цвета волосы, высокие скулы, выдающие в нем уроженца северных областей, прямую линию бровей, из-под которых смотрели глубоко посаженные глаза. Прямой римский нос смотрелся на этом лице несколько не к месту, отчего Кабальеро все время грозился его сломать, дабы придать облику законченность.
Как легко поверить, что во всем мире сейчас нет никого, кроме нас. Что этот лес - столетний и непроходимый, что мы в опасном военном походе, или просто ищем приключений... Приключений и подвигов, о которых потом расскажут легенды и сложат саги и висы. И, может, мы даже услышим их, если доживем, конечно. Как легко забыть, что в полукилометре - трасса, шоссе в четыре полосы, что этот лес прорезан просеками и линиями электропередач... Что в мире почти не осталось места подвигам, а что такое виса и сага, помнят очень немногие... И что сам он - далеко не рыцарь, а всего лишь почти нищий преподаватель истории в почти нищем университете...
- Да, умели же в тринадцатом веке рассказывать истории... Где ты откопал эту легенду?
- Не поверишь, - в нашей университетской библиотеке... там старые книги списывали - хранить все равно негде, да и залило порядочно... В общем, нас, как всегда, согнали и на добровольно-принудительных началах все это разгребать заставили. И тут я натыкаюсь на нее...
- На манускрипт?
- Нет, конечно, не манускрипт. Печатный сборник начала двадцатого века... Но там был полностью приведен текст на окситанском!
- И теперь ты сделаешь перевод на русский?
- Той части, что сохранилась.
- Разве это не вся легенда?
- Нет. Только две трети. Текст обрывается на строках, где он проклинает Домну Симону... Остальное безвозвратно попорчено водой.
- Интересно было бы знать, чем таким он ей грозил...
- Змей, ну чем может грозить даме отвергнутый поклонник? Тем более жених...
- Нет в вас чувства высокой поэзии, ребята...
- Благородных рыцарей придумали трубадуры, чтобы дамам было чем занять себя, пока их мужья воевали и пьянствовали.
- Змей, я знаю это лучше, чем кто-либо. Можешь быть уверен.
- Ты последний истинный романтик на этом свете, Викинг. Тебя надо беречь... А про нас у тебя есть какая-нибудь легенда?
- Есть... легенда не легенда, но для вас, думаю, сгодится. Я много раз слышал от ребят, которые разбивались, что они видели. Там... Знаете, они все говорили разное... По-разному. Но об одном и том же. О Ночной наезднице...
...Там, за стеной огня, за яркой вспышкой... За жаром и холодом боли, есть трасса. Широкая пустая трасса без разметки с ровным черным покрытием, в котором вспыхивают серебристые искры. Днем ее освещает солнце, а по ночам - Луна, звезды и странные фонари - светящие иссиня-белым светом шары, просто замершие в воздухе по обочинам. И только легкий ветер вторит твоим шагам. Ты идешь, идешь... по этой дороге можно только идти. Ездить по ней дано другим. Легкий ветер колышет высокие степные травы или шелестит хвоей старых сосен, - кому что, а ты все идешь, идешь...
О ее приближении ты узнаешь даже не по звуку мотора, не по дрожи земли под ногами. Нет, ты ощущаешь это каким-то шестым, седьмым, девятым чувством внутри себя. И только потом приходит отдаленный рокот мотора, дрожь асфальта, хотя разве это асфальт?.. И когда она показывается, всего лишь черной точкой на горизонте, ты уже знаешь, не догадываешься, а знаешь, что это она. Она еще так далеко, а ты уже видишь, как плещутся ее длинные темные, в зелень, волосы, чуть собранные на висках, как ветер развевает широкие рукава ее черной рубашки со свободным воротом, как поблескивают заклепки на черном же жестком кожаном жилете, обтягивающем ее фигуру...
Она не носит шлема - он вообще ей не нужен. Ей не нужна непродуваемая, твердая косуха - ветер не бьет и не морозит ее - только играет ее волосами, развевает рукава...
Она мчится на тебя быстро, но почему-то тебе кажется, что она плывет. Медленно-медленно... И ты сомневаешься даже, касаются ли дороги шины ее мотоцикла.
Она затормозит рядом с тобой, понимающе улыбнется... кивнет в сторону обочины, где серебрится хромом твой конь, такой же мертвый, как и ты, мертвый там... Молча посмотрит, как ты выкатываешь его на полотно, подождет. Потом вскинет вверх кулак в черной перчатке, и даст по газам. И ты поедешь вслед за ней... Она поведет тебя в арку заходящего солнца... в полуденную дымку... в вечерний туман... в ночной простор... Пока в один прекрасный миг ты не поймешь, что дорога - черное бесконечное небо, а искры в асфальте - звезды под твоими колесами. И тогда ты вскинешь голову, и встретишься с ее понимающим взглядом... ты попрощаешься и поедешь туда, куда всегда хотел попасть, но не смог...
А она повернет ручку, и черный мотоцикл исчезнет в вихре звезд. Она - Звездная байкерша. Ее дорога - из бесконечности в бесконечность, и лишь перешагнувшие грань мира могут видеть ее. Ночная Всадница, - она выходит навстречу павшим, она отказывает в пути тем, чье время еще не пришло... Черная наездница, - она никого не возьмет на седло, лишь позволит следовать за ней. Или прикажет возвращаться.
Говорят, ее иногда можно все-таки встретить в нашем мире. Она пройдет мимо в толпе на фестивале, смакуя холодное пиво, от которого не запьянеет. Она пронесется мимо на своем черном мотоцикле, и никто не в силах будет догнать ее. Она подаст нужный ключ в мастерской или поделится бензином на трассе. И снова исчезнет вдали. Одна. Никто не в силах догнать ту, что вот уже тысячи лет меряет своим колесами Млечный путь. Из бесконечности в бесконечность...
- Никогда не слышал этой легенды... Пожалуй, это лучшее из сказаний о загробном мире... А это вся история?
- Если что-то еще и было... это знают те, кто не вернулся. А живых она заворачивает назад.
- А слухи о ее появлении в нашем мире? Откуда это взялось?
- Настырный ты, Седой... будто до сих пор в Конторе работаешь... Ну, померещилось ребятам знакомое в какой-то девушке, вот и все, - улыбнулся Кабальеро.
- Померещилось... может быть, - криво усмехнулся Змей, - А легенда о беспечном Ангеле - это из той же оперы?
- Нет. Вот легенды о беспечном Ангеле мне слышать не приходилось.
- О беспечном Ангеле - это не легенда. Это песня, - Кабальеро потянулся за гитарой, подправил третью струну и запел:
Этот парень был из тех,
Что просто любит жизнь.
Любит праздники и громкий смех,
Пыль дорог и ветра свист.
Он был из тех, что шутя
Влюблял в себя целый свет.
И гнал свой байк, а не лимузин.
Таких друзей больше нет...
Глава 1. Ночь короче дня
Осенняя ночь уже давно вступила в свои права, укрыв плотным прохладным плащом темноты город и его окрестности. Яркие звезды пронзали небо над лесом холодным светом и меркли, приближаясь к освещенной автостраде...
В этом году осень была милосердной, чтобы не сказать - кокетливой. Весь сентябрь и вот уже половину октября, стояла теплая погода, нарушаемая редкими дождями. Даже не верилось, что в прошлом году, как и два года назад, в этот вот самый день лежал не первый, а уже устоявшийся снег, и каждое утро звучало хрустом раннего льда, и листья под ногами шуршали или зеленые, или коричневые, ломкие и засохшие...
Не желая нарушать ночную гармонию и настроение, они до самого шоссе шли пешком, и только на въезде, когда лес остался позади, одновременно заревели на разные голоса четыре мотора.
Может, к утру весь город будет окутан влажным туманом, а может, и нет, но сейчас воздух был прозрачен по-особенному, и даже выхлопы не разбивали эту гармонию, а будто вплетались в нее, как вплетается в лирическую песню тема ударника...
По ночному шоссе, выстроившись в одну линию, ровно, колесо к колесу мчались четыре мотоцикла. На самом деле, скорость была не так уж и велика, - никому из всадников не хотелось приближать конец встречи.
Фонари пытались осветить наездников, но успевали лишь мазнуть лучом по шлему, отразить зайчика от хромированного руля, бросить смазанную тень на темный осенний асфальт. Четыре всадника на железных конях въехали в город.
Этот город, такой знакомый, иногда проклинаемый, но родной, как никакой другой умел быть осенним, зимним... приветливым или хмурым, обыденным или мистическим только по одному своему желанию. Этой ночью город дышал в одном ритме с ними. Как жаль, что эта ночь коротка... Короче грядущего дня, чтобы там ни говорила наука...
Не теряя строя, железная квадрига перестроилась по двое. Темные громады домов поднимались слева и справа, словно ущелье, и электрический свет - желтый, белый, голубоватый, яркий или тусклый, превращал мотоциклистов то в рыцарей, то в демонов...
Они остановились на пустой темной площади, как и много раз до этого... Но этот - последний. В этом году. До весны им останется только город... Скоро снег и холод загонят их коней в тепло, и придется ждать...
Всадники кивнули друг другу, и разъехались в разные стороны. Показавшаяся из-за туч Луна прибавила свой неверный свет к электрическому... Она не первый раз видела Всадников... Какие они разные, эти Всадники. И их кони. Почему они вместе?
В самом деле, что может быть общего между явным самоделом, собранным, словно Чудовище Франкенштейна, из деталей всех марок, от "Урала" до "БМВ", элегантным, обтекаемым, словно водяная змея, "Судзуки"? Между "Ямахой", над которой потрудился не то сумасшедший, не то гениальный механик, и тяжелым "харлеем" с обилием хрома, который едет быстрее, чем должен бы?.. Только их владельцы... разные во многом, но схожие в одном. Главном.
***
Викинг добрался до своего района довольно быстро. Яркие светильники давно сменились старыми тусклыми фонарями, уныло дожидающимися своей очереди на замену. Когда-нибудь, может быть... Поворот, еще один, и вот он уже лавирует между лужами и выбоинами в асфальте квартальных проездов. Впрочем, этим ямам и колдобинам было столько лет, что провести между ними "Драккар" он мог с закрытыми глазами и одной рукой.
Несмотря на поздний час, часть окон в пятиэтажках светилась. И что им, спрашивается, не спится? Три часа ночи... Ладно я... Мысль была привычная и уже порядком надоевшая, просто Викингу не хотелось думать о том, что будет. Прошедшая ночь казалась сном.
Я очнулся ото сна,
Я увидел свою жизнь из окна...
Будет старый, еще отцовский гараж, где сначала жила ржавая "копейка". Если это можно было назвать жизнью... Потом, после продажи машины, он собирал там "Драккар"... Будет унылая квартира, пустой холодильник, и курсовые работы, которые надо проверить... Безразличный свет лампы, головная боль, неизбежный понедельник...
Викинг остановился перед закрытыми на висячий замок ржавыми дверьми гаража. Открывать, заводить мотоцикл внутрь ему не хотелось. Но просидеть всю ночь на улице - еще глупее.
Тусклая пыльная лампочка давала мало света, но его хватало, чтобы "припарковать" мотоцикл. Викинг повернул ключ в замке, и подумал, - если кому-то взбредет в голову залезть в гараж, хватит консервного ножа, а то и просто сильного пинка, чтобы его вскрыть...
Наплевать! Он сделает это! Он закончит машину, хотя бы весь мир был против него!
Порыв ветра качнул фонарь, и выхватил из темноты высокого худого блондина. Викинг сунул вдруг замерзшие руки в карманы джинсов и решительно направился к подъезду.
Жить, как все - мне скучно,
Мне и смерть - игрушка,
Скорость в крови...
Он не родился богатым, он всего лишь нищий историк, которых пруд пруди, но он не позволит этой мерзкой серости согнуть себя.
Я молод, я здоров. Я привык к трудностям. Я привык преодолевать их, привык работать по ночам. Я справлюсь.
Он говорил это себе пусть не каждый вечер, но часто. Ему казалось - слишком часто. Значило ли это, что он устал, что слабеет?..
Ободранная дверь на пятом, последнем, этаже, старый замок, который вечно заедает. Квартира умоляла о ремонте, но суровый Викинг не хотел внимать ее молчаливому воплю... Он уже давно старался не замечать обшарпанного потолка, потемневших или выгоревших обоев, старой мебели. До тех пор, пока потолок не упал на голову, ремонт может подождать. Есть более важные вещи.
"Драккар"... Мечта, которую он поклялся осуществить. Викинг знал, видел этот мотоцикл до самого последнего винтика, еще пять лет назад, когда лазил по свалкам в поисках деталей, чтобы собрать хоть что-то, что могло ездить...
Он построил его. С помощью Кабальеро, Змея и Седого, он почти построил его... Храни судьба моих друзей... Конечно, нужно заменить еще половину деталей, и мотоцикл нельзя по-настоящему разогнать, но вот он - "Драккар", стоит в старом гараже. Почти сбывшаяся мечта. Осталось немного...
Стопка курсовых работ, брошенная на столе вчера утром, уже не выглядела столь устрашающе. Полный решимости покончить с проверкой как можно быстрее, Викинг нацепил очки и углубился в текст.
Молния осветила наконец уснувший дом. Только в одном окне горел ровный, упрямый свет. Разбушевавшаяся осенняя гроза стучала дождем в старые стекла, но Викинг не слышал ничего, кроме шума далеких волн за кормой драккара... Ничего, кроме шелеста шин по асфальту. За горами исписанных листов бумаги его ждал горизонт...
***
"Судзуки" неслась по улицам, словно удирала от погони. Из-под колес летела вода, шины повизгивали, ветер с залива нагонял тяжелые дождевые тучи, а асфальт пел что-то тяжелое и ритмичное, или это просто в голове крутилась песня, - неважно. Песня была частью него, как он сам был единым целым с мотоциклом, асфальтом и этой ночью.
Запел асфальт, ты слышал каждый звук,
Запел асфальт, как сердца стук...
Мчаться, рассекая воду в лужах на пустых улицах, поворачивать, почти не снижая скорости - опасность была прекрасной приправой и без того пьянящему чувству свободы. Свободы, которой Змей не уставал упиваться, которую находил везде и всюду. В повседневных мелочах и редких праздниках, таких, как эта ночь. Он жив, он еще молод, и уже не наивен, но все еще горяч и полон желания жить...
Так пел асфальт - ты был его герой,
Так пел асфальт - пел за спиной.
Жить, гореть, лететь... У него в руках целый мир, надо только правильно распорядиться им. Ему самому двадцать шесть, за спиной непростая трасса, и сколько бы раз Змею не приходилось падать, он всегда поднимался. И будет подниматься впредь, что бы ни случилось. Не взирая на боль и чужие косые взгляды. Этому он научился, - не пасовать перед судьбой, не тормозить перед препятствием, но перепрыгнуть через него.
Никто не крикнул: "Тормози!" -
Такой приказ неизвестен тебе.
Громада нового дома, похожего на помесь космического корабля со средневековым замком, - во всяком случае, именно таким он сейчас показался Змею, вынырнула из мглы. Почти не снижая скорости, мотоцикл промчался по свежему асфальту подъездной дороги к воротам в подземный гараж. Шины взвизгнули, и "Судзуки" замер перед воротами. Змей сунул в приемник магнитный ключ, и ворота медленно поползи вверх. Он не стал дожидаться, пока створка поднимется полностью, - въехал в гараж пригнувшись, и едва не коснулся шлемом ворот, но будто и не заметил этого. "Судзуки" пронесся по проходу к своему месту, снова лихо развернулся, и остановился.
Всадник, невысокий и гибкий, как плеть, выпрыгнул из седла вперед, как это иногда делают каскадеры в японских фильмах. Не то, чтобы Змей рисовался, да и не перед кем было, но шальная радость требовала выхода, иначе придется сбрасывать лишнюю энергию специально, а на медитации настроения не было совершенно.
Змей снял шлем, подбросил над головой, поймал, и, напевая себе под нос, двинулся к лифту. Рыжие волосы казались в свете ртутных ламп красными, а длинный шрам, пересекавший правую сторону лица от виска до подбородка - белым...
Я - тварь земная и на небе я лишний...
Тринадцатый этаж. Еще одна шутка судьбы, поддержанная им. Тринадцатый этаж, квартира 1313... Змей сам под руководством Кабальеро сделал готичную светящуюся в темноте вывеску... Пламенеющие цифры переливались красными искрами в свете ламп, а в темноте светились мертвенно желтым.
Сквозь большие окна в комнату бил свет уличных фонарей и луны, то и дело появлявшейся из-за облаков. Змей приоткрыл створку, - не терпел духоты, а холодом испугать бывшего детдомовца было очень и очень трудно. Он высунулся в окно и вдохнул ночной воздух с примесью тумана и близкой грозы. Нет, спать положительно не хотелось.
Чем бы заняться... В голову упорно лезла какая-то смесь из ночной дороги, лиц друзей, и голос Викинга.
Ночная Всадница... Вот бы вставить эту легенду в игру о мотогонках... Позвонить Грею в "Багиру"? Да он уже, наверное, спит... Ладно, завтра напишу... Змей подхватил со стола стопку эскизов и распечаток, хлопнул по выключателю, и принялся перебирать наброски. Мотоциклы, гонщики... Пара скетчей лиц возможных главных героев... Идея игры была хороша, шутка ли - полноценная ролевка о мотогонках, а не просто наматывание кругов по треку. Но в ней чего-то не хватало, это понимали в "Багире" все разработчики. И, кажется, Змей сейчас нашел это что-то...
Пискнул, загружаясь, компьютер, за окном яростно сверкнуло, а затем гром ударил в стекла с такой силой, что молодой человек на секунду оглох.
- Будем надеяться, свет не вырубит... - с этими словами он плюхнулся в кресло и потянулся за клавиатурой. Только сейчас Змей понял, что забыл снять косуху. Так, разуться он тоже забыл...
Куртка и ботинки полетели куда-то в угол комнаты, а для него теперь существовал только экран, и... Она. Недостающая часть мозаики игрового мира. Мистическая часть... Сейчас Змей видел ее так же ясно, будто уже побывал там...
Тяжелые капли грозового ливня стучали в стекло, залетали в комнату... тускло светился монитор с почти готовым рисунком. На ночной дороге стояла, облокотившись на мотоцикл, темноволосая девушка в косухе.
***
Желтые фонари почти сливались в две непрерывные линии, и Кабальеро вдруг подумал о взлетной полосе. Полет... Когда-то он находил небо в скорости... В бесконечной гонке куда-то за горизонт.
Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь...
Полет - нестись на полной скорости к горизонту, чтобы оторваться от него, как самолет от взлетной полосы и взмыть в небо... Только на безумной, запредельной скорости, в игре на грани можно почувствовать настоящий вкус жизни, - так он когда-то думал... Он всюду стремился к чему-то далекому и недостижимому, - на треке, на шоссе за рулем своей спортивной машины, и проносящийся мимо лес становился зеленой полосой, город - огненной линией электрического света... А он, смеясь, летел сквозь этот мир куда-то вдаль...
Ты - летящий вдаль беспечный ангел.
Зачем он вспомнил сегодня именно ту песню? Он же обещал сам себе, что больше никогда... Никогда, как бы его не просили, не станет петь ее. А стоило один раз выбраться с ребятами, и все вышло так просто... Гитара с чуть дребезжащей третьей струной, костер и те самые лица, что и три года назад...
Три года назад его называли Беспечным ангелом... Да, он был беспечен, не считая, тратил деньги, и у него было все - так он думал... Он был уверен в завтрашнем дне и улыбался ему, - он был убежден, что так будет всегда...
Но он исчез...
И никто не знал, куда теперь мчит его байк.
Ангелу подпалили крылья, и он упал на землю со своей недосягаемой высоты. Он никогда больше не полетит, обгоняя свет и звук. Но оказалось, что полет - это и неспешное парение над зеленым морем леса, узнавание города, так долго скрывавшегося за огненной чертой, которая отделяет проносящиеся дорогие машины с тонированными стеклами и спортивные мотоциклы с зеркальными шлемами их наездников от той самой, настоящей дороги.
Через стекло шлема нельзя почувствовать сопротивление воздуха, встречный ветер можно ощутить открытым лицом только на сорока-пятидесяти километрах в час - не быстрее, вот таким прохладным осенним вечером, когда в воздухе чувствуется близкая гроза... Нет, он больше никогда не будет ангелом...
- Черт!
Наглый лакированный "Лексус" вынырнул из-за поворота, наплевав на правила, прямо перед колесом. Кабальеро резко затормозил, одновременно уводя "ямаху" от столкновения. Задние фары иномарки насмешливо сверкнули впереди. Кажется, этот водила был очень собой доволен...
Считаешь себя хозяином жизни? Да что ты знаешь о жизни?! Кабальеро со злостью повернул ручку газа. Настроение было мгновенно испорчено...
Черный мотоцикл с длинноволосым наездником летел к центру города, где все больше было дорогих иномарок с самоуверенными богачами и их самовлюбленными продажными спутницами...
Шикарные дома, залитые электрическим светом улицы... лаковые фасады - сколько грязи и лжи прячется за ними? Или он действительно стал к тридцати таким законченным циником? "Ямаха" обгоняла иномарки, царившие ночью на центральных улицах. Их водители резко тормозили, а он находил какое-то мрачное удовольствие в том, что дразнил их. Обгонял, подрезал... Проскакивал под носом, заставляя ругаться, доводя до бешенства... Не все же им.
Освещенная стоянка в когда-то грязном дворе. Вывеска автомастерской - белый грифон на черном... вот и дом... Ровный белый свет, рок из динамиков... Уютный старый диван ,клетчатый плед и кофеварка в углу... Нет, не пойдет он сегодня домой. Грех тратить такую ночь на кошмары или бессонницу. Кабальеро швырнул куртку и чехол с гитарой на диван, вытащил из тумбочки кофе и печенье.
Осенний ветер свистел в подворотнях, небо заволокло тучами, из открытого окна запахло близкой грозой и заливом. От горячего кофе поднимался пар, и а из динамиков неслось:
Ночь - короче дня.
День убьет меня.
Мир иллюзий в нем сгорает...
Его собственные иллюзии сгорели давно и безвозвратно. Что ж, теперь он может позволить себе не врать никому. Синеглазый красавец отсалютовал кружкой Кипелову на плакате.
- И к черту вечность... Какой в ней прок?
Первый раскат грома подержал его тост.
***
Уютно освещенная кофейня манила обещанием тепла и уюта. Молоденькая бариста обернулась на звяканье трубочек фен-шуй над дверью и чуть сонно улыбнулась ночному посетителю.
- Доброй ночи, что закажете?
- Двойной эспрессо.
Народу не было, и он остался ждать заказ у стойки. Девушка удивленно наблюдала, как мужчина легко поднял чашку левой рукой и понес ее так, что горячий кофе даже не колыхался...
Седой сел за столик у окна, чтобы держать взглядом и дверь, и участок дороги за окном. По улице проносились редкие автомобили, на тротуаре поблескивал хромом мотоцикл.
Ночная чашка кофе где-то в городе стала для него уже ритуалом... Не очень частым, но важным. Иногда он начинал себя чувствовать неживым, призраком... В такие ночи он заходил в кофейни и пил крепкий кофе, который терпеть не мог, большими чашками, иногда по две-три порции.
Инструментальная музыка в динамиках неожиданно сменилась "Арией". Седой удивленно оглянулся вокруг. Оказывается, он остался единственным посетителем, и бариста решила сменить диск.
Огонь все ярче,
Страницы жизни в нем горят...
- Что будет дальше - об этом знаю только я, - пробормотал байкер в такт Кипелову, и неожиданно для себя улыбнулся. Это было странным, неожиданным подарком - слушать "Арию" в ночной кофейне, одному. Он допил кофе и повернулся к окну. В темной поверхности отразилось его лицо - странно молодое в сочетании с коротко стриженными седыми волосами и усталыми серо-голубыми глазами. Позади призрачного отражения по-прежнему лежала очерченная фонарями улица.
И в час ночных дорог
Никто не одинок.
Дорога. Дорога где-то начинается и куда-то ведет... Когда-то каждый из них оседлал мотоцикл, ведомый зовом дороги, зовом души. Все они что-то искали... Викинг - мечту и горизонт. Змей - свободу и дом, куда хочется возвращаться. Кабальеро - ощущение полета на разбитых когда-то крыльях. Что искал на дороге он сам, Седой не знал. Просто так сложилась жизнь, что ему осталась только дорога.
Я не верил, что я мертв.
Я слышал брань и плач.
Дом... Безлико, кое-как обставленную квартиру, назвать домом он не мог. Это было всего лишь место, где лежали его вещи, где он ночевал...
Я не хочу той пустоты...
Семья... Ни о матери, ни об отце Седой слышать не хотел. С тех самых пор, как в день восемнадцатилетия ушел из места, где они жили. Если непрерывный запой можно назвать жизнью.
Я не прошел всего пути...
Семья... Ему сорок, но порой он чувствует себя стариком. Когда-то он мечтал завести семью, найти женщину, которая будет рядом с ним всегда... Не получалось. Их разлучали работа, характеры, деньги... И теперь ему сорок лет, он обеспечен, можно сказать, богат... и до сих пор один.
Может, за этим он на дороге? Заглушить привычное чувство одиночества дружбой, которую он смог обрести? Он ведь смирился с тем, что Стальновых после него не останется... Почти смирился.
Мне хотелось ветра,
Чтобы бил наотмашь и насквозь...
Ветер был. Разный, колючий встречный, попутный ласковый, он швырял его вверх и вниз, из одной точки планеты в другую, но всегда эти точки были раскалены докрасна. Дорога была всегда. И он всегда был на дороге. Сейчас рядом были друзья, и следовало радоваться... Хотя бы этому.
Я рванул сквозь стены,
Но никто не бросился за мной.
Высокий и широкоплечий седой мужчина в черной косухе с заклепками вышел из освещенной кофейни на улицу. Дверь тихо хлопнула за его спиной. Бариста не обернулась ему вслед. Хромированный "Харлей-Девидсон" унесся навстречу стылому осеннему ветру.
Меня в бесконечность уносит
поток стальных машин...
... Не хочешь - не верь мне...
Через час "харлей-девидсон" мял под колесами осенние листья на узкой улице вдоль парка, за которым рядами стояли частные гаражи. Ветреная ночь вот-вот должна была разразиться злой осенней грозой, от которой валятся наземь старые клены и тополя, срывает крыши гаражей, вылетают антенные усилители и гаснет свет... Седой запер гараж, хмыкнул, глядя на нарисованный на железных дверях светящийся череп с доброй надписью "не влезай - убью", и направился домой.
В небе громыхнуло. Пока негромко, предупреждающе... Минуты три у него есть, прежде чем гроза дойдет сюда. От прогулки по освещенной аккуратной аллее придется отказаться. Зонтов Седой не признавал в принципе, но мокнуть не хотелось... Минуя первую из четырех грязных подворотен двора-колодца, бывший офицер мысленно выругался - поймать бы тех гадов, да заставить все зубной щеткой отмывать...
Голоса он услышал неожиданно, сразу за поворотом. Тусклого света двух фонарей и нескольких непогашенных окон хватило, чтобы увидеть и оценить картину. Четверо... панки или просто придурки, неясно - сейчас все, кому не лень, косухи с заклепками носят, но вот блеск ножа спутать с чем либо трудно... И одна девушка. ...Так, ясно. Она тоже решила срезать, и натолкнулась на них... Мальчики выпили, и им захотелось женского общества...
- Не, ты что, ломаешься, да, ломаешься?..
- Королеву из себя строит, гы...
- Последний раз говорю, - дайте пройти, - спокойный голос девушки, словно кнутом стегнул Седого. Он вдруг очень четко увидел ее... Черная косуха и черные же джинсы, перехваченные широким ремнем с тяжелой пряжкой, ладно сидят на высокой и стройной фигуре, на ногах тяжелые сапоги-казаки, с подкованными каблуками. Левая рука спокойно лежит на бедре...
- Ты дура, да? - они начали подходить ближе, стягивая кольцо вокруг девушки. Он тихо шагнул вдоль темной стены, впервые почувствовав нечто вроде благодарности к хулиганам, которые бьют лампочки... Хотя, если бы двор был всегда ярко освещен, таким, как она, нечего было бы опасаться...
Кольцо сузилось еще больше, он тоже приближался. С каждым их шагом он делал свой шаг, и теперь ему было достаточно протянуть руку...
- Раздевайся, телка...
- Давай-давай, а то поможем...
Девушка молча положила руку на пряжку ремня. Седой видел, как у нее крупно дрожали губы... Вот только ему что-то не верилось... тут дернулся первый из подонков, и думать стало некогда.
Время привычно замедлилось, и, успокаивая одного из них почти машинальным ударом в челюсть, он успел заметить, как взметнулся, именно что взметнулся вверх толстый черный ремень с тяжелой пряжкой. Удар, оттяг, бандит медленно тянет руки к окровавленному лицу, а нога Седого уже впечатывается в живот третьему, вот девушка на немыслимо короткий миг застывает в высшей точке прыжка, и подкованный каблук вонзается в солнечное сплетение четвертому. Тот летит, медленно-медленно... и натыкается на стену, а ее глаза уже смотрят на Седого, словно в невидимый прицел.
Время ускорилось. Он понял это, когда перестал ощущать каждый удар пульса. Смешно, они оба сейчас стояли почти под лучами фонарей, и он без помех мог видеть ее спокойные темные глаза под пышной челкой, сурово сжатые губы, не тронутые помадой... Правильно, зачем, они у нее и так прекрасно очерчены...
- Вижу, мое вмешательство не очень-то требовалось... - он пытался говорить спокойно. Почему-то слова давались с усилием. И дело было не в том, что он стареет и запыхался от короткой стычки... Нет, просто он старался не думать...
- В любом случае, спасибо, - черт, что у нее за голос... Не думать. Это просто адреналин. - Я не думала, что на этом свете еще встречаются люди, достойные звания рыцарей.
- Разве нужно обязательно носить шпоры и герб на щите, чтобы выручить даму, ничего не требуя взамен? - он не знал, зачем говорит это. Может, просто чтобы продлить эту краткую, первую и последнюю встречу?..
- Наверное, нет... - чуть улыбнулась она.
- Вас проводить? - если он просто так отпустит ее, будет об этом жалеть. Всю жизнь.
- Ну, если хотите... Тут на стоянке мои колеса.
- Идемте.
Он шел на полшага сзади от нее и чуть справа, как телохранитель... Ярко освещенная парковка у круглосуточного супермаркета на проспекте была, несмотря на поздний час, наполовину заполнена машинами. Его загадочная спутница уверенно лавировала между автомобилями, пока не остановилась у черной "Хонды", расписанной серебряными молниями. В центре узора, в черном поле, серебрился знак бесконечности.
...Она из бесконечности едет в бесконечность, и под колесами ее - Млечный путь, и нет конца ее дороге...
- Вы тоже верите в эту легенду? - палец с коротко обрезанными ногтями обводит рисунок...
- Какую легенду? - у нее удивительный цвет глаз - вишнево-карий...
- О черной наезднице.
- Я не верю в легенды, - пусть даже порой и хочется поверить в них...
- Ну что ж, не хотите, не верьте... - девушка перекинула ногу через седло и положила пальцы на руль, - Еще раз спасибо за помощь... Седой.
- А вас как зовут?
- Это неважно. До встречи на дороге! - газанув, мотоциклистка сорвалась с места, с ювелирной точностью вписалась в поворот, и исчезла в потоке машин.
Над головой полыхнуло белым, и тут же по ушам ударил оглушительный громовой раскат. Седой не успел сделать и трех шагов, когда на него обрушился ливень.
Он запрокинул вверх голову и некоторое время стоял неподвижно на пустой, - проносящиеся мимо машины не в счет, улице, позволяя воде стекать по лицу, по волосам, падать за воротник обжигающе-холодными каплями...
Свет заставил вспомнить
Каждый шаг бунтующей души.
...Хорош рыцарь!.. чтобы она сказала, если бы знала, о чем я думал, когда смотрел на нее... Проклятье, первое, что мне хотелось сделать, когда она посмотрела на меня, это зацеловать ее до смерти прямо в этом грязном дворе, потом увезти и... Хорошо, что она уехала. Пусть думает, что рыцари еще встречаются на этом долбанном свете.
Глава 2. Беги за Солнцем
Солнечные лучи, отражаясь в зеленой морской воде, били в лицо, но он так привык к ним, что уже давно смотрел вперед, почти не щурясь. Ветер наполнял полосатый парус, заставляя драккар идти еще быстрее. Воистину, его корабль был "конем бескрайних волн", "буйным вепрем средь морских полей". Скоро они снимут с форштевня ярко раскрашенную драконью голову, дабы не гневить и не пугать духов родного залива, и со свежим ветром, благословлением Ньерда , войдут в родную бухту.
- Весла на воду!
Под мерный плеск и пение корабль огибал скалистый берег. Убран с великой честью в синий - цвета воинов, мешок, деревянный дракон... И когда уже можно было разглядеть на берегу бегущих к причалу людей, над фьордом пронесся крик:
- Мы вернулись домой! Один был милостив к нам! Встречайте ярла! Встречайте воинов хирда! Мы вернулись с победой!!!
Пронзительный писк над ухом разбил на быстро тающие осколки и залив, и летнее небо, и драккар... Викинг на ощупь нашел будильник, с наслаждением выключил, и, подавив желание швырнуть его об стену, проснулся.
Он осторожно открыл сначала один глаз, потом другой. Перед лицом белели листы бумаги, мелко исписанные черной ручкой. Записи были исчерканы, они застилали обзор, и Данов сбросил бумаги на пол. С тихим стуком туда же упала толстая книга. "Французско-русский словарь"...
- У, черт, опять я за столом уснул... Это до скольки ж я работал? - кажется, часов до пяти...
Шею ломило, в глаза будто насыпали песку, а голова только казалось пустой и гулкой, но Данов знал, - стоит пошевелиться, как она взорвется болью, и придется потратить две таблетки аспирина, чтобы проклятая голова хоть что-то соображала. Зато перевод кансоны закончен. И не просто подстрочник, а выверенный, стройный стихотворный текст... Хоть сейчас бери гитару и пой... И курсовые у четвертого курса он отрецензировал... Вот только напрочь не помнит, что именно он там написал. Ну да ничего, - посмотрит перед занятием на кафедре...
- У-у... Ёмундгард тебя забери! - в шее хрустнуло, а голова таки взорвалась.
Дорога до ванной, потом, после бритья, - на кухню, к неизменной яичнице, бутерброду с сыром, горячий растворимый кофе - роскошь, конечно, но иначе он неминуемо заснет во время лекций. Такое можно простить студенту, но не преподавателю... Поправляя воротник рубашки перед зеркалом, Данов присмотрелся к своему отражению.
- Ну и рожа, у тебя, Викинг... Ох, рожа... - будто без передыху все выходные пил, честное слово... А самое обидное, именно так все и подумают.
- Это все обман, что он был самым добрым царем... - сказал он зеркалу. Голова перестала болеть, и настроение поднялось. Вот и отлично... закрыть дверь, теперь бегом вниз по лестнице, чтобы не ждать медленный, вечно ломающийся лифт, потом быстрым шагом по туманному переулку, пиная осенние листья, и наплевать на мелкий дождик, невесомую водяную взвесь, которая оседает на воротнике старого пальто, зато приглаживает волосы лучше любого лака, которым повадились брызгаться студентки... Причудливо раскрашенные самой природой листья золотятся на старом асфальте, плавают корабликами в лужах... Задумчиво шуршит ветер в кронах маленького сквера... На секунду вернулось ощущение вчерашнего леса... Вернулось, погладило по щеке, и исчезло, едва он повернул на проспект, вливаясь в людское море, безразличный поток спешащих на работу людей...
- Люди, как звери, когда власть над миром дана... - пробормотал Данов.
Толпа у входа в метро была осязаемо плотная, и определенно враждебная всему сущему... Хмурые лица, усталые взгляды... Пока еще хриплые спросонья или перепоя голоса торговок, противный шорох бесплатных газет, брошенных мимо урн... И серое небо словно становится ниже и тяжелее... Понедельник, что тут скажешь...
Викинг понедельники ненавидел истовой, глубинной ненавистью преподавателя. Две пары лекций, два семинара у третьего курса, лекция у аспирантов, практика у них же... Потом галопом на метро в технологический, и отчитать сопромат вечерникам. А значит, освободится он, дай Бальдр , часам к восьми... Может, позвонить в перерыве насчет халтуры - перевода? До зарплаты еще дожить надо...
Спать в метро он так и не научился, даже после бессонных ночей, даже смертельно усталый. Викинг, как и многие другие, в метро читал. Сидя, чаще - стоя. В поезде, на перроне, на эскалаторе... Свои книги он старательно прятал в сумку от студентов. И без того он не самый солидный преподаватель на кафедре, а если узнают, что Евгений Викторович Данов, кандидат исторических наук, читает фантастику и мистику... Почему-то среди преподавательского состава это считалось неправильным.
Викинг поудобнее устроил книгу на спине стоящего впереди парня и перевернул страницу.
Улететь бы птицей, прочь от проклятой земли.
С небом чистым слиться, вот о чем мечтаешь ты...
Интересно, с какой громкостью он слушает плеер, если мне все слышно? - Викинг покосился на пацана в наушниках, привалившегося к дверям.
Беги, беги за солнцем, сбивая ноги в кровь...
Эскалатор возносит наверх... Скорее, скорее, пробираясь сквозь толпу - на воздух, к сырому ветру с реки, к стылым, продуваемым улицам... там снова можно будет вздохнуть...
Часы на башне отбили восемь раз...
С восьмым ударом часов Марго выскочила из подъезда, от души бухнув тяжелой дверью. Ботинки скользили на неубранных листьях, а холодный туман нагло стремился залезть под куртку.
- Нахал! - заявила девушка туману, откинув назад тяжелые черные волосы. Прямо перед ней спланировал на брусчатку золотистый лист со старого, с детства знакомого вяза. Мелкий дождик сверкал капельками на замшевой куртке, а белесые плотные пряди плавали у самой земли, так что было непонятно, где заканчивается туман, и начинается дождь...
На мосту было ветрено, куда холоднее, чем около дома, на уютной улице меж высоких деревьев. Река несла внизу тяжелые свинцово-темные воды, а западный ветер с залива отрывал клочья от тумана, и звуки города казались то слишком близкими, что чрезмерно далекими... На середине моста холодное щупальце все же забралось под воротник куртки, вынуждая девушку почти бежать.
Под тяжелые желтые своды факультетской галереи Марго нырнула с облегчением. Во-первых, сверху не капало. Во-вторых - не так сильно дуло. А в-третьих, галерея означала, что она почти пришла, и за четверть часа до первой пары успеет выпить мерзкого, зато горячего кофе в буфете и согреться.
Огибая угол корпуса, девушка машинально глянула через арку на площадь в поисках знакомых аспирантов. Та была абсолютно пуста, если не считать пары студентов, бежавших к главному корпусу по дальней стороне, и мужчины, направлявшегося к зданию исторического факультета.
Марго отпрыгнула назад, под прикрытие арки, и прижалась спиной к сырой штукатурке. Только бы он ее не заметил... Сделав длинный выдох, девушка осторожно выглянула за угол.
Он шел к дверям корпуса, длинный и сутулый в своем вечном сером пальто, лицо с неизменными очками прячется в поднятый воротник - и не увидишь, только светлая макушка торчит. Все та же черная сумка на плече, поднятые плечи и руки в карманах. Вот он, ужас ее жизни. Доцент Евгений Викторович Данов...
Тяжелая дверь хлопнула, закрываясь. Маргарита медленно досчитала до десяти и только тогда тронулась с места. Желание идти в Университет испарилось, и даже перспектива горячего питья вызывала во рту только мерзкий привкус дешевого кофе. Тем не менее, две чашки горячего напитка она в себя просто влила, во-первых - согреться после ветра, а во-вторых, хоть как-то развязать узел, в который свилось все у нее внутри. Раньше она успокаивала себя с помощью сигарет, но... Но это было раньше...
Ты сама во все это взялась, верно? Захотела доказать, что действительно чего-то стоишь? Вот и доказывай!
Со стуком отодвинув стул, девушка поднялась из-за стола и направилась к лестнице. До первой лекции оставалось пять минут - как раз дойти и сесть на место.
С каждой ступенькой ее шаг становился все медленнее... Лекция у Данова - последняя, через пять часов, и обычно у Риты хватало времени, чтобы собраться с духом... Если бы она не столкнулась с ним сегодня...
Каждый раз, когда они встречались в Университете - в коридоре, вестибюле или на лестнице, она вызывающе вскидывала голову, здоровалась, получая в ответ сухой кивок, и как загипнотизированная, провожала его взглядом, а внутри все скручивалось от страха, злости, какой-то вины... Словно это она в чем-то была виновата перед ним... Хотя именно он...
Он был виноват в том, что Марго, влюбленная в арабский Восток, в его природу и стихи, стала зачитываться лангедокскими кансонами , узнавая в них отражение восточных стихов... В том, что ей стало интересно, что и как Крестоносцы принесли с собой с "покоренного" Востока, и кто кого на самом деле покорил... Интересно настолько, что кандидатскую решено было писать о взаимопроникновении культур во Времена Крестовых походов. И именно у него... у Евгения Викторовича Данова, чьи статьи печатались в Англии и Швеции в его собственном, авторском переводе... у того, кто заставил Маргариту полюбить темное Европейское Средневековье...
Что называется, разбежалась...
Беги, беги за Солнцем, сбивая ноги в кровь...
Кто же мог знать, что все получится так?..
Может, родители и догадывались, что не все будет гладко, но даже они не могли предположить подобного развития событий. Они ведь не были знакомы с Дановым...
Но что обидно, - говорила себе Марго, выходя с очередной пары, словно во сне, - она ведь не такая, как подумал о ней Данов...
Но ты же хотела стать такой, как они, верно? Ты даже старалась стать такой, как они...