Он сидел на вершине горы и бросал камни в пропасть. Человек с глазами цвета расплавленного золота. Я присел рядом, безмолвно наблюдая, как камни исчезают далеко внизу. Через полчаса он прервал молчание:
– Ты мне уже нравишься. Ты пришёл сюда за удачей? Назови свою цену...
Пески тянулась, насколько хватало глаз. Где-то на горизонте они посредством смазанной серой дымки сливалась с небом. Бурые песчаные дюны испокон веков были наполнены своей, невидимой постороннему взгляду жизнью. Но в последние годы сюда пришло новое существо, неожиданное и весьма парадоксальное. Человек.
Два соглядатая упорно шли вперёд, оставляя едва различимую цепочку следов. Им стукнуло по двадцать пять. Первый был смугл и темноволос, второй белокур. Но, несмотря на различия, они были единоутробными братьями. Солнце ещё не успело нагреть камни, и соглядатаи наслаждались утренней прохладой.
Во время дозоров братья довольно часто размышляли о жизни. И о своей роли в ней.
– Как думаешь, брат, зачем всё это? – в очередной, наверное, сотый раз, спросил светловолосый.
– Что это?
– Всё... Утренние и вечерние дозоры. И какой дурак по доброй воле свою армию в пустыню отправит?
– А если всё же отправит? – смуглый флегматично посмотрел на брата.
– Его колесницы завязнут в песке, его воины ослабеют от жажды, и мы, рождённые в пустыне, придём и разобьём его наголову. Наша армия способна на многое.
– Вот для того и существуют дозоры, чтобы заблаговременно предупредить всех о приближении врага.
Некоторое время они шли молча.
– Слушай, брат, а говорят, там за рекой есть особенная страна. Страна широких полноводных рек, в которой урожай снимают три раза в год.
– Есть, – коротко ответил смуглый.
– Тогда почему мы не пойдём и не захватим эту землю?! Если наша армия способна на многое!
Смуглый на секунду задумался.
– Понимаешь, брат... Пустыня – это часть цены. В конце пути нас ожидает нечто большее.
Я поднял небольшой бурый камешек и бросил его в пропасть.
– Лично мне удача ни к чему...
– Ты меня заинтриговал, – человек внимательно посмотрел на меня. – Ты первый, кому не нужна личная удача. Остальные приходят ко мне именно за ней.
– И, получив её, оказываются глубоко несчастны, – продолжил я и внимательно посмотрел на собеседника. В его глазах сверкали лукавые искры.
– Такова их цена. Чтобы править удачей, каждый приходящий предлагает свою цену. Если она меня устраивает, мы заключаем договор. Если же нет... – человек бросил очередной камешек вниз, прислушиваясь к его падению. – Понимаешь?
– Я готов к этому...
Крепость горела. Тусклые языки пламени освещали стены последнего оплота безумцев, решивших бросить вызов Риму. Легат смотрел на огонь, и в его сердце был мир. Война закончилась.
Масада уже давно стояла костью в горле Империи. Три года мятежники пытались противостоять римским легионам. Но всякий разбойник рано или поздно оказывается на виселице. Сотник по имени Октавиус подошёл к Легату и что-то прошептал на ухо. Легат кивнул. Легион пошёл на последний штурм.
Крепость была основательно разрушена. Годы осады не прошли бесследно. Из тысячи человек гарнизона в живых осталось не более сотни. О том, что может сделать центурия обученных воинов, Легат знал не понаслышке. Вот только сейчас, когда крепость штурмовали лучшие римские легионы, у защитников не оставалось ни единого шанса. И всё-таки на душе у Легата было неспокойно. Уж слишком подозрительная тишина стояла в крепости.
Октавиус появился внезапно, он был бледен и несколько возбуждён.
– Что случилось, Сотник? – спросил Легат, ощущая лёгкую дрожь в коленях.
– Масада взята... – тяжело произнёс Октавиус. – Потерь нет.
– Что случилось, Сотник? – повторил Легат настойчиво.
– Защитники... Они убили себя. Все. Они предпочли умереть, но не попасть в плен.
Легат облегчённо вздохнул. Они вернутся в Рим героями. Слава, почёт, уважение. Сотник, стоящий напротив Легата, казалось, не разделял его энтузиазма. Октавиус мелко дрожал. Сотник не боялся, нет, его сотня прошла огонь и воду. Просто он не мог понять.
– Почему? Почему они убили себя? Все. Мужчины и женщины, старики и дети...
Легат тяжело вздохнул.
– Всякий разбойник должен рано или поздно платить по счетам. Эти люди были разбойниками, восставшими против Рима. Вот это, – Легат кивнул на догорающую крепость, – их плата. И знаешь, Октавиус, я даже начинаю их уважать.
– Так для кого же ты хочешь просить удачи? Для своей жены? Для своих детей?
– Для своего народа.
Человек посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. Слишком долгим и слишком изучающим.
– Я хочу, чтобы в моём народе личная удача передавалась из поколения в поколение, – развил мысль я. – От отца к сыну. На протяжении тысяч родов. До конца мира. Я хочу, чтобы каждый из нас, при рождении уже обладал всей полнотой личной удачи.
Человек с глазами цвета расплавленного золота посмотрел внутрь меня.
– Что ж, я готов выслушать твою цену.
Железнодорожный состав остановился посреди леса. Бравый лейтенант в форме СС распахнул дверь, и толпа высыпала на перрон. Если, конечно, можно назвать перроном оцепленный автоматчиками кусок луга с вытоптанной травой, редкими деревьями, железной дорогой и другой дорогой, обычной.
В вагонах не было пленных – только простые люди, виноватые разве что в своей национальности. Много людей. Гораздо больше, чем могли уместить в себя стоящие у дороги грузовики.
– Для прохождения дезинфекции всем раздеться, – громко объявил лейтенант. – Одежду аккуратно свернуть и положить на землю. У кого есть ценности и украшения – снять и положить сверху на одежду, так чтобы было видно. Ваши вещи будут возвращены вам сразу после прибытия на новое место жительства. Ещё раз повторяю, всем снять одежду для прохождения дезинфекции.
В голосе лейтенанта чувствовалась усталость. Видно, это была уже не первая партия временно перемещённых лиц, прошедших через его руки сегодня. Люди постепенно стали снимать одежду, женщины раздевали детей. Было прохладно, однако не настолько, чтобы это доставляло серьёзные неудобства.
– Все разделись? А теперь идите за мной!
Люди едва отошли от вагонов на сотню метров, как ударили автоматные очереди. А немецкие солдаты торопливо поднимали лежащие на земле вещи, заботливо укладывая их в хозяйственные грузовики.
Брат стоял у подножия горы, ожидая меня. На нём был грубый плащ, в руке он держал пастушеский посох. Мы обнялись.
– Ну как, получилось? – брат посмотрел мне прямо в глаза.
– Получилось! – впервые в жизни я не отвёл свой взгляд.
– Знаешь, Моисей, у тебя в глазах поселились золотые искры.
– Знаю, Аарон.
Сегодня Изя вернулся из школы позже обычного. Отложив ноутбук в сторону, он быстро убежал к себе в комнату. Лицо Изи было заплаканным. Впрочем, через несколько минут он уже сидел у отца в кабинете. Изя совсем не похож на еврея – природа наградила его золотистыми вьющимися волосами и светлой кожей. И всё-таки он еврей, чистокровный, без единой примеси чужой крови аж до седьмого колена.
– Па, а почему они нас не любят?
Они – это одноклассники Изи. Русские, украинцы, грузины, молдаване, чуваши. Всё население этой многострадальной страны.
– Понимаешь, сын... – отец подошёл к окну и долго смотрел на небо. – Это часть цены. Цены которую мы платим за то, что они считают удачей.
