Нас разделял тоннель пешеходного перехода, ты стоял на другом берегу многоводной реки-проспекта, и махал рукой, сжимающей пушистый кустик мимозы. Я шагнула в темный провал, освещенный редкими солнцами ламп, в тишине гулко застучали мои каблучки, и вдруг... Звук трубы, измененный эхом подземелья, прозвучал как тревожный сигнал - беспросветность, щемящее чувство одиночества и тоска ощущались в каждой ноте. Играя, музыкант опустил плечи, словно на них легла тяжелая ноша, непосильный груз прожитых лет, пережитых обид и горьких разочарований. Я опустила деньги в красно-велюровое нутро раскрытого футляра.
- Спасибо, красавица...
Я поторопилась туда, где в конце тоннеля пробивался солнечный свет, стараясь быстрей покинуть это печальное место. То, что зазвучало мне вслед, заставило меня сбавить шаг и прислушаться:
- Очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана...
Эту мелодию любил исполнять мой отец, и сейчас она прилетела ко мне с воспоминаниями о его руках, заботливо распаковывающих инструмент, надевающих мундштук и берущих первую ноту. На глаза навернулись слезы, но я уверенно шагнула навстречу свету, не оборачиваясь, сказав музыканту:
- Спасибо, трубач.
Ты стоял на верхней ступеньке - распахнутое пальто, счастливая улыбка, на носу пыльца от мимозы.
- Ты что, плакала? - спросил, внимательно вглядываясь в мое лицо.