Вечное возвращение -- один из основополагающих и в то же время наименее проясненных концептов философии жизни Ницше, используемый им для обозначения высшей формы утверждения жизни, того, как, по словам Хайдеггера, должно существовать бытие сущего, способ бытия этого сущего. Историю зарождения этой идеи точно датировал сам Ницше, сообщая время и место, когда она ему явилась -- в августе 1881 во время пути из швейцарской деревушки Сильс-Мариа в Сильвапланд, когда он присел отдохнуть у пирамидальной скалы. Именно в это мгновение его озарила мысль, появление которой он, подобно мистику, предчувствовал последние несколько дней, и которую он характеризовал как "высшую формулу утверждения, которая вообще может быть достигнута". Время в его бесконечном течении, в определенные периоды, должно с неизбежностью повторять одинаковое положение вещей. Идея вечного возвращения означала для Ницше в этот момент возможность повторения всякого явления; через бесконечное, неограниченное, непредвидимое количество лет человек, во всем похожий на Ницше, сидя также, в тени скалы, найдет ту же мысль, которая будет являться ему бесчисленное количество раз. Это должно было исключить всякую надежду на небесную жизнь и какое-либо утешение. Однако, несмотря на всю ее безжалостность, эта идея, по мысли Ницше, в то же время облагораживает и одухотворяет каждую минуту жизни, придавая непреходящий характер любому ее мгновению, непреходящему в силу его вечного возвращения : "Пусть все беспрерывно возвращается. Это есть высшая степень сближения между будущим и существующим миром, в этом вечном возвращении -- высшая точка мышления!". Ницше был крайне потрясен глубиной открытой им идеи, которая, как он считал тогда, наделяет вечностью самые мимолетные явления этого мира и дает каждому из них одновременно лирическую силу и религиозную ценность. Недаром впоследствии в "Ессе Homo" он зафиксирует эту мысль следующим образом: "в начале августа 1881 г. в Sils Maria, 6.500 футов над уровнем моря и гораздо выше всего человеческого (6000 футов по ту сторону человека и времени)"; т.е. взгляд на мир "с точки зрения вечности". Ницше предчувствовал, что эта идея должна стать самой главной в его учении, но одновременно и наиболее ужасной, столь ужасной, что он с большой неохотой вообще говорил о ней. Многие хорошо знавшие его люди, в частности Овербек, сообщали впоследствии, что Ницше говорил о ней шепотом (так будет говорить о ней Заратустра с карликом) и подразумевал под ней некое неслыханное открытие. Лу Саломе также вспоминала о том "незабываемом моменте", когда философ доверил ей это учение, говоря "тихим голосом", более того, он всячески сопротивлялся тому, чтобы обнародовать его до тех пор, пока не найдет более или менее серьезных научных подтверждений, благодаря которым оно обязательно будет принято. С этого момента Ницше пытается обозначить для себя новые цели и задачи, обосновывая открывшуюся ему новую идею. Однако в становлении и оформлении его мыслей существенную роль, как известно, играли не только собственно интеллектуальные мотивы; как это не парадоксально, но вполне равнозначными, а может даже и превалирующими по степени их влияния, были здесь и другого рода составляющие -- природно-климатические, биографические, физиологические и прочие. Так, в сентябре этого же года резкое ухудшение погоды приводит к обострению у Ницше болезни и появлению состояния сильной подавленности, когда дважды в течение двух месяцев он пытается покончить жизнь самоубийством. Сюда можно отнести и приходящуюся на это же время неудачную любовь к Лу Саломе. Теперь мысль о вечном возвращении покажется ему и невозможной, и ужасающей. Уединившись на Итальянской Ривьере, он в десять недель напишет "Так говорил Заратустра" -- книгу, которая была замыслена им как несущая идею вечного возвращения.
"Вечное возвращение" неразрывно связано с бытием, а в частности с понятием бытия индивидуального, бытия личностного. Именно в философии Нового времени человек стал изучаться как объект мирового процесса, а не как его "приложение"; тот же Кант говорит о первоочередной задаче изучения познавательной способности человека, а потом уже всего бытия. Но истинный поворот, а вернее предпосылка к повороту, произведенного феноменологией и фундаментальной онтологии в лице Хайдеггера, сделал Ницше, говоря о достаточно иерархической линии развития своей метафизики. От переоценки всех ценностей и идеи творческого, активного нигилизма к признанию абсолютом всего жизни, к идее "воли к власти" ("воли к действию"), и физическом воплощении последней в концепте Ницше, Сверхчеловеке, "вечное возвращение" играет роль посредника между "волей к власти" и Сверхчеловеком и есть его способ бытия.
Ницше считал, что идея "вечного возвращения" объясняет все процессы жизни, которые можно представить как циклические и обратимые. Однако, с открытием понятия относительности, открытия необратимых реакций в науке и связанное с этим развитие синергетики, резко ограничивает применение этой концепции. С этим связаны и различные интерпретации "вечного возвращения" последователей Ницше в контексте онтологического поворота, структурализма, деконструктивизма и ряда других философских течений и концепций.
Наиболее близок в аутентичному объяснению "вечного возвращения" Хайдеггер.
"Человек воспринимает то, что присутствует в круге его восприятия. Это присутствующее держится как таковое с самого начала в области доступного, ибо круг этот есть область непотаенного. Восприятие того, что присутствует, опирается на его пребывание в круге непотаенности.
Мы, нынешние, и многие поколения до нас давно уже забыли об этом круге непотаенности сущего, и все равно постоянно обращаемся к нему. Мы, правда, воображаем, будто сущее становится нам доступно просто потому, что некое Я как субъект представляет некий объект. Как если бы для этого не надо было сначала, чтобы правило то открытое пространство, внутри открытости которого вещь только и может стать доступной в качестве объекта для субъекта, а сама эта доступность -- воспринята в качестве воспринимаемой! Греки, однако, знали, хотя и довольно расплывчато, об этой непотаенности, в которую выступает сущее, чтобы присутствовать в ней, и которая как бы приносит сущее с собой. Наперекор всему, что легло с тех пор в метафизическом истолковании сущего между нами и греками, мы все-таки способны вспомнить об этом круге непотаенности и ощутить в нем пространство, где находит себя наше человеческое бытие. Достаточное внимание к непотаенности может нам удаться и без того, чтобы возвращаться вспять к греческому образу бытия и мышления. Благодаря пребыванию в круге непотаенности человек принадлежит отчетливо очерченной среде присутствующего. Принадлежностью к этой среде заодно проводится граница, отделяющая от неприсутствующего. Так что самость человека становится здесь тем или иным "Я" через ограничение окружающим непотаенным. Ограниченная принадлежность к кругу непотаенного составляет, среди прочего, человеческую самость. Человек превращается в Я через ограничение, а не через такое снятие границ, когда самопредставляющее Я само сперва раздувается до меры и средоточия всего представимого."
(М. Хайдеггер, "Европейский нигилизм")
Но к идее Хайдеггера о круге непотаенности сущего надо прибавить ряд следующих замечаний. По сути дела, круга в природе не существует, поэтому здесь применимо рассмотрение неправильных окружностей, эллипсов, различного радиуса (о радиусе речь последует позже).
Если мы будем отталкиваться от того, что "человек - есть мера всех вещей, существующих - что они существуют, несуществующих - что они не существуют", то есть поставим человека в центр нашего сущего, то вполне справедливо говорить об эллипсе восприятия бытия этим человеком (то есть, той границы суммы чувственного и рационального восприятий, которая очерчивает сущее). Идея "вечного возвращения" тем самым представляется мне выразимой в двух эллипсовидных плоскостях, перпендикулярных друг другу и выражающих две несовместные идеи известного бытия.
Фигура эллипса выбрана потому, что она лучшим образом отражает протяженность расстояний между человеком и предельными границами непотаенности сущего, а также преодолевает чрезмерный идеализм элеатов о шарообразности бытия.
"Вечное возвращение" носит таким образом, как горизонтальный, так и вертикальный характер существования. Рассмотрим каждый из них.
Вертикальный характер - это "вечное возвращение", относительно регресса и прогресса, созидания и разрушения, возникновения и уничтожения, веры и нигилизма. Об этом писал Ницше. Ассоциативно этот характер "вечного возвращения" присущ дионисическому началу человека, порыву, творчеству. Отсюда, я хочу заключить вывод, что этот характер "вечного возвращения" является приоритетным в философии Ницше и относится именно к человеку "элиты". Именно человек "элиты" определяет, руководствуясь своим дионисическим, подвижным, гибким сознанием понятие прогресса и регресса. Эти понятия есть безусловно относительные, что доказывалось на протяжении десятка веков философией до Ницше (Гераклит, Платон). А понять степень, но не сущность прогресса и регресса человек "элиты" может руководствуясь своей "моралью", которую призывает "адаптировать" Ницше. Тогда, относительно "морали" четко вырисовываются два радиуса эллипса известности бытия. И нахождение человека в той или иной степени от дуги эллипса, выражающей прогресс или регресс, исходит от длины его, выразимой через "моральную" установку.
Горизонтальный характер "вечного возвращения" имеет более примитивный, второстепенный вид, представляя собой отношения между противоположностями или противоположностью и подпротивоположностью. И снова здесь человек находится внутри этого эллипса. Однако, этот тип явно не рассматривается Ницше, поэтому вывод о нем я заключаю по аналогии с вертикальным. Внутри эллипса находится человек "массы", круг известности и непотаенности сущего выражается в предельных понятиях противоположности или подпротивоположности. Он принимает это сущее, руководствуясь не своей, индивидуальной моралью, а суммой всех установок поведенческой политики, существовавших до него, разумеется, не очищая их от предрассудков, неактуальных и противоречивых "положений" и не подвергая их сомнению и переоценке. Для этого человека "масс" существуют лишь крайние выражения противоположностей, резко стремящиеся к абсолютности и непреложности. Для этих людей не существует "серого", им не представляется возможным увидеть и оценить развитие и упадок, они воспринимают все буквально. Это наихудшее проявление аполлонического начала в человеке, эллипс бытия которого просто "стягивает" их постижение сущего, а не является гибким "фильтром" от ненужных "примесей", как в случае вертикального характера.
Находясь в взаимоперпендикулярных плоскостях, эллипс людей "элиты" и людей "масс" неизбежно пересекаются, что приводит к различным волнениям в обществе. Однако, еще более негативной ситуацией является тот случай, когда радиусы эллипсов будут стремиться к эквивалентности между собой, и положения человека "элиты" и человека "масс" почти совпадают или совпадут. Это непременно приводит к гибели цивилизации в целом или к серьезным разрушениям в обществе. Достаточно вспомнить гибель Рима, Франко-Прусскую войну (при Ницше) и 1917 год.
Вариация этого утверждения была найдена мною у Деррида в книге "Письмо и различие" в главе "Эллипс". "Возвращение к книге есть тогда отказ от книги, оно проскользнуло между Богом и Богом, Книгой и Книгой в нейтральное пространство преемственности, в подвешенность промежутка... Так понятое возвращение к книге по сути своей эллиптично.В грамматике этого повторения не хватает чего-то незримого. Так как нехватка незрима и неопределима, так как она удваивает и навечно освящает книгу, снова проходит через все точки ее круговорота, ничего не сдвинулось. И тем не менее весь смысл этой нехваткой изменен. Повторенная, та же линия уже не совсем та же, у петли уже не совсем тот же центр, исток поколеблен.Для совершенства круга чего-то не хватает. Но в ????????простым удвоением пути, домоганием заключения, сочленением линии книга поддается осмыслению как таковая.
"И Юкель сказал:
Круг узнан. Сломайте кривую. Путь вторит пути.
Книга вековечит книгу".
Возвращение к книге возвещает здесь, по-видимому, форму вечного возвращения. Возвращение того же приводит к ухудшению -- но делает это абсолютно, -- лишь вновь приходя к тому же. Чистое повторение, пусть оно и не меняет ни одного предмета, ни одного знака, несет беспредельную мощь извращения и ниспровержения" (Деррида Ж. "Письмо и различие", с. 369-370, Перевод с французского под ред. В. ЛапицкогоАкадемический проект Санкт-Петербург 2000).
Двусмысленность, двойственность всего и ничего, отсутствующего присутствия, черного солнца, открытой петли, потайного центра, эллиптического возвращения могла бы наконец оказаться подытожена в некоей диалектике, усмирена в каком-то примирительном завершении.
"С тех пор как центр или исток начались с повторения, с удвоения, двойник не просто добавлялся к простому. Он его делил и дополнял. Сразу же с двойным истоком было и его повторение. Три -- первая цифра повторения. Также и последняя, ибо бездна воспроизведения навсегда остается под властью ее ритма, до бесконечности. Бесконечность, конечно же, это и не одно, и не нуль, и не несчетное. По сути она троична" (там же, с. 373)
"И Юкель сказал:
Три вопроса
соблазнили книгу,
и три вопроса
ее завершат.
То, что кончается,
начинается трижды.
Книга это три.
Мир это три,
а Бог для человека --
три ответа".
(Эдмон Жабе (1912--1991) -- французский поэт, еврей, выходец из Египта, соединивший традиционный для еврейской мысли круг тем (исход-блуждание, книга-закон, пустыня-слово) с новейшими художественными стратегиями; наиболее известен своими многочисленными книгами лирической прозы, в которых варьируются темы изгнания, странствия, памяти, молчания. Так озаглавлен третий том "Книги вопросов" (1965). Второй, "Книга Юкеля", появился в 1964 году. )
Основная идея возвращения свелась таким образом, к бесконечному зацикленному движению по горизонтали, "не смея поднять голову вверх", от складки к складке, от смерти к смерти, от текста к тексту.
????????(греч.) -- недостаток, нехватка; эллипсис, опущение. Геометрический эллипс получил свое название за то, что в отличие от "идеального" круга не имеет центра -- или, в некотором смысле, имеет два смещенных друг по отношению к другу экс-центра.