Аннотация: свобода - это рабство. мир - это война. прими свой ошейник как данность и гордись им. получай удовольствие.
Всегда ЧЕРНОЕ.
Это было непреложным правилом. Только черное, всегда черное, навечно черное. Как ебанный эйнштейном космос.
Небо, однако, не было черным. Можно было бы сказать, что оно походило на экран телевизора, со включенным каналом AV, но никаких телевизоров уже давно не было, последние экраны крошились в мелкую жидкокристаллическую пыль под гусеницами бульдозеров, а форматы "секам", "пал" и иже с ними сохранились лишь в книгах и разбросанных по всему земному шару, мануалах. Мануалы оказались живучее изделий, и ценные раритеты, бережно запечатанные в полиэтиленовые пакеты, то и дело обнаруживались на антресолях, в подвалах и чаще - в туалетах.
Поэтому небо над Москвой окрашивалось в нежные оранжевые тона, в революционное полотно, побитое молью и засыпанное крошками не в меру разгоревшихся звезд. Временами в тигровый окрас примешивались интенсивные синевато-мертвечинные струйки неизвестных туберкулезникам выхлопов. Можно было бы сказать, что небо над Москвой было похоже на тушу сдохшего в Токийском порту Последнего-В-Мире-Кита, затянутого мутной, запотевшей пленкой, но в этот вечер мало кто рискнул бы делать такие сравнения.
Метафоры таяли, как теплый пар в холодном зимнем воздухе, не добираясь до сознания. Крохотные ингибиторы, устроив веселую вечеринку в синаптических клубах, тормозили всякое волеизъявление, словоблудие и семяизвержение. Пронзительно-бирюзовой волной перед глазами растекалось спокойствие.
Но. Черные, полыхающие удушливым дымом, машины застыли перед подъездом ельцинской многоэтажки, колесами глубоко вонзаясь в податливый асфальт. Слизь размикшированного снега просачивалась во взрытые трещины. Округлые насекомовидные обводы разинутых в безмозглом оскале фальшрадиаторных решеток и агрессивно раздутые ноздри турбонаддувных воздухозаборников извергали клубы едкой гари. На бампере одной из машин номерная табличка истекала кровью и недвусмысленными словами "я соблюдаю правила дорожного движения". Искрились слепящей тьмой рассыпанные по периметру кузовов патрульные огни, утробно попикивая на инфразвуке. Я засмотрелся на своего водителя - через бронебойное стекло мне хорошо было видно, как на его лице проявляется бессмысленная улыбка конченного имбецила, как по подбородку стекает слюна, когда он, зарывшись культями отрезанных рук в электронные недра машины, играет колесами и амортизаторами, заставляя автомобиль подергиваться на своем месте от нетерпения в озверевшим ритме цифрового бешенства. Идет снег. Полотно вьюги искусно мимикрирует под фрактальную обветшалость типовых построек прошлого века.
Но. Черное оружие в моих руках затекает в перчатки, холодит кости как замороженная нефть. Прикрываю глаза, абстрагируясь от непросчитываемого вихря снежинок, и внутренним взором исследую его структуру. Оно узнает меня, ластится к коже, врастая в армированные дактилоскопические узоры тоненькими лапками нанорецепторов, расползается по трещинам, призывая к вниманию. Легкое надавливание на шею, катетер нежно целует порт в основание затылка, распространяя молекулы информации. Идёт штурм, приказ стоять на стрёме. Да, я все ещё с вами. Я - такой же, незаметный, одинаковый и ровный. На момент сердце вдруг ёкает от нахлынувшей адреналиновой волны, но потом пульс вновь выравнивается.
Чудесная, мягкая погода. Наши клиенты включил снежную слепоту, и снег все падает с тусклого неба черно-белой взвесью помех. Куски его кода сыплются сверху с едва слышным, но ощутимым скрежетом.
Бесполезно ослеплять нас. Кончики моих пальцев распознают реальность не хуже глаз. Система итак слепа, она видит иначе, её темное знание - это переплетение всех чувств в одно, синестезия. Она обитает в ЧЕРНОМ, в сакральных недрах гипоталамуса, и каждый лепесток её Лотоса, её ЛОгОэйдОСА расправляется в трепещущее нервное окончание человеческого единства.
Провал подъезда манит обещанием действий. Язычками инфракрасных протуберанцев из каждой щели в доме сочится тепло. Мое тело, бережно запакованное в черную униформу, видит это тепло, желает к нему прикоснуться. Тепло - это люди. Стоит только представить себе миллионы калорий, которые вращаются в броуновском балете всего под метром бетона и прочего строительного шлака - грандиозный по своей бессмысленной бесконечности процесс жизнедеятельности.
Моё тело, оно только и делает, что фиксирует ощущения. Малейшие изменения температуры, звука, излучения. Сбор, анализ, обработка. Вкус шоколада и сырого мяса проигрывает этому странному гниловатому привкусу отработанных данных, что выделяются вместе со слюной. Так приятно ощущать мини-процессы, протекающие на всех уровнях твоего личного бытия.
Оружие слышит, как где-то в клубке изодранной изоляции между панелями, скребутся маленькие живые существа - и вверх по венам течет информация об уничтожении. Нет, это не та цель. Аборт. Окна полыхают зеленовато-желтым заревом. Моё тело реагирует на этот свет положительно, ему нравится уютное излучение энергосберегающих ламп, оно наполняет окружающий мир приглушенным гудением активной жизни. Это гул ощущается на подсознательном уровне, он сообщает - "вокруг жизнь, вокруг люди". Они едят, смотрят в Сеть, они спускают своё дерьмо в канализацию, разыгрывают мини-драмы, очерченные пределами одной квартиры. Норма. Функциональность здорового желудка. Миллионы движений сопровождаются едва слышным хрустом суставов, сливающегося в костяной хор, десятки сердец сокращаются, разгоняя по дряблым, подтянутым, иссохшим и оплывшим телам благословенный дар наркотического отключения от реальности. Хрип, хруст, стон. Кто-то заваривает кофе, кто-то блюет в мусоропровод, вцепившись сведенными судорогой пальцами в скользкий облупленный метал.
Сосуды несчастных данаид, наполненные вязкостью мышц, изливают эту сочную, слегка скрипящую сокровенность. Ультраискренность, смазанная страхом и доверием. Сплетенные в искореженную, ущербную спираль ДНК тела совершают поступательно-толчковые движения, перетекают одно в другое, скрипя коллагеновыми амортизаторами - сильнее, быстрее, точнее. Алгоритмы проверяются на ходу, пальцы исследуют неосвоенную территорию влажных пульсирующих каверн - и при мыслях об этом вся наша линия содрогается от неожиданно мрачного гормонального восторга, даже автомобиль в экстазе начинает плавить свою собственную покраску. С бампера вперемешку с кровью течёт расплавленный пластик. Водитель визжит, а оружие сладострастно сжимает мне шею, играет на флейте шейных позвонков.
Я дышу этой диффузией активности. Мои мысли, настоящие мысли человека бледной тенью прячутся по задворкам. Обычно я всегда взведен, я не знаю, что мне делать. Бывает так сложно переживать моменты, когда твой мозг не справляется с потоком данных и корчится от боли осознания своей незавершенности.
Только не сейчас, в этот момент всезнания и всепонимания, такой редкий и непостижимый. Меня зовут, и я точно знаю, как и что мне делать. Как будет правильно и хорошо. А ведь "хорошо" это совсем не точное определение, оно ещё более расплывчато, чем небо над моей головой, ещё более непонятно и раздражающе. Я включаюсь в сеть, отдаюсь телом и разумом своему смешанному алгоритму из собственной воли и воли системы.
Правильность.
Впрочем, к системе это понятие неприменимо. Система совершенна в своей незаконченности, в своей подвижности и правильности. Урборос, Мидгардсорм проглотил наживку плотной и жесткой энтропии, и она, разлагаясь, питает его неугомонный мозг, обуянный жаждой и похотью. Властная перистальтика энтропии, конечно, нарушает покой системы, но это только ей на пользу. Срать тоже надо, пусть и безликими массами нас, полупереваренными и счастливыми. Я благодарен за это чувство экзистенциального покоя. Мой покой, такой похожий на покой урана-235.
Черное. Всегда ЧЕРНОЕ.
Инфразвук, вибрирующий призыв, полный плотского желания, стелется по земле, взрывая пространство. Он катится по двору, безжалостно, как цунами, и я вижу, как дрожат мои руки от его сейсмической активности. Искаженный голос пронзает челюстную кость надрывным текстом приказа.
Хаос. Деконструкция.
Я деконструирую своё тело, сопрягая его вместе с оружием. Микроразрывы, превращающие кожу в затейливое решето из истекающих кровью надрезов, открывают доступ для проникновения внутрь брони. Блестящий рой металлических насекомых наполняет меня, растекается по поверхности эпидермиса твердеющей ЧЕРНОЙ пленкой, пронизанной сетью гибких сочленений. Они заползают внутрь меня, преобразуя в нечто совершенное и цельное, как кусок вулканического стекла. Объединение. Слияние на высшем уровне псевдоразума. Некоторое время, такое, длительность которого впоследствии нельзя будет установить, мы будем одной частью материального мира, направленной на выполнение конкретной задачи.
Мир вокруг теряет объем, становится плоским, расползается вширь и трещит по швам, раздвигая периферию зрения. Мы падаем на четвереньки и быстро ползем к подъезду, анализируя каждую частичку реальности, с которой соприкасаемся, разбрызгивая вонючий фермент переработанной в шлак информации. Наши движения точны и эффективны, это балет сухожилий, действующих на границе максимальных перегрузок. Снег липнет к брюху и тут же тает, обдавая нас паром. Протискиваемся между машин, для удовольствия тремся о гладкий нос одного из автомобилей. Входная дверь, хрупкое сооружение из стекла и стали, все в глупых и пошлых надписях, растворяется под нашим прикосновением - легкий толчок передней конечности, и ансамбль кристаллических решеток разрушен дисгармоничной нотой нового соединения. Липкая лужица придает нам импульс необходимой смазки.
Я, или мы - можно сказать, что мы лишь часть. Часть чего-то большего. Многие бояться быть частью чего-то, не понимая простой истины, что ЦЕЛОГО нет. Есть части, есть сверх-части, есть суб-части. Клеткам нашего тела тоже иногда свойственны максималистские замашки, и раковые опухоли весьма эффективно нас убивают. Я - часть сверхчасти, ведомый. Воля, свобода - лишь слова, придуманные чтобы примириться со своим местом в реальности. Лингвистические парадоксы, смущающие ум. Настоящий боец и человек не знают таких понятий. Подобие целого, прекрасный черный лотос может быть сложен только из тысяч лепестков. Пусть даже и один может хранить голограмму всего подобия целого, но это всего лишь голограмма. Всего лишь призрак. А мы телесны, и наша телесность - разящее без промаха оружие. Ради боя мы созданы, ради уничтожения существуем.
Достижение цели - всегда совокупность усилий. Пусть даже ничтожных и незаметных.
Я скольжу по лестнице, стараясь войти в контакт с истершимися ступенями. Они впускают в себя моё тело и инерцию его движения, освобождая путь, с треском осыпаясь кучей бесполезного мусора. Концентрация, сужающая весь мир до одной точки, тем не менее, не убирает ширины сети восприятия. Один особенный звук - и я останавливаюсь, производя наводку, вращаю головой, пытаясь впитать в себя информацию. Вот. То самое место. Частички запаха, пыли и крови, сгоревшей резины, медленно кружатся в воздухе, как некие молекулярные перья. Растянутые в линии огни коридорных ламп, трупы напарников, обезображенные убийственным нанороем - они размазаны по грязным стенам, кровяная дисперсия, окропившая мигающую лестничную клетку. Высовываю язык, и застыв в нерешительности, тестирую прохладный воздух. "Прошиватели". Хороший выбор, но сейчас их концентрация снизилась до уровня, выдерживаемого броней. Я вновь прижимаюсь брюхом к кафелю и, с силой отталкиваясь от пола, ползу вперед, к пробитой насквозь стене.
Смерть - окутывающая меня оболочка, данность, которая страшит, но ничего не меняет. Есть множество наркотиков, способных притупить страх, и весь их спектр сейчас растворен в моей крови. Спасибо системе, она знает, что психология проигрывает химии по всем параметрам.
Красные точки на периферии зрения начинают мигать. Но я пока не обращаю внимания, все рецепторы сконцентрированы на оценке окружающей обстановки. В квартире царит полумрак, оттененный неярким светом голубоватых неоновых ламп. Ободранные обои, обнажающие испещренные дырами серые стены, и везде - кучи хлама, книги, сломанная мебель, бумаги, одежда. Разбитые мониторы, дохлые змеи проводов, торчащих из стен.
Меня двигают. Направляют. Мне хочется, чтобы эта невидимая, но сильная рука погладила меня. Это странное чувство одновременного контроля и свободы "воли"... Наверное, броня и оружие тоже ощущают нечто подобное. Они все, и мои напарники, я, мы все, сплетенные в один клубок, образующий великого Змея и ЧЕРНЫЙ ЛОТОС, мы мудры и оптимально эффективны. Оргазм исполнительного удовольствия на миг перекрывает входные точки рецепторной среды, и я упускаю момент атаки. Пули мягко врезаются в броню и моментально деконструируются в топливо для оружия. Разворот. Удивление в стеклянных окулярах атаковавшего. Я одним выдохом убиваю нелепое создание, выскочившее из левого заваленного прохода, с интересом наблюдая, как обугливается плоть и кремний, как серебристыми змейками, шипя, растекается металл. Броня впитывает притягательный запах пережаренного мяса и волос. Не стоит задерживать на этом внимание...
Поворачиваюсь и продолжаю движение.
Щелчок в затылке. Сигнал, что штурм окончен. Звеньевой, выплыв из окружавшего его мрака собирает всех в гостиной, и мы, трое оставшихся, вяжем единственного выжившего сепаратиста. Мы клацаем челюстями и смеемся, вминая в его мягкое тело свои пальцы-детекторы.
Мои напарники - такие же, как и я, сгустки изящной черноты с горящими очами Аргуса по периметру тела. Конечно, без брони у нас по два глаза, но иногда требуется подключение дополнительных модулей. Мы красивы, наши движения полны экономичности и грации. Зажатый в тисках наших рук, извивается сепаратист - синюшное существо, словно бы собранное на свалке: ржавые скрюченные конечности, под покровом которых просматриваются второсортные сервоприводы, кожа в синюшных пятнах, кривые, словно их обладатель переболел полиомиелитом, кости, странные оружейные системы, не полностью покрывшие грудь и предплечья, обожженные и сморщенные. Его симбиотическая броня съежилась, приобрела неприятный сероватый оттенок, просто вопивший на молекулярном уровне о том, что она заражена. Из коммуникационных проколов текла кровь, будоража моё сознание своим металлически-теплым запахом.
Он орал, срывая голос:
- Люди! Я ненавижу людей! Уберите от меня свои грязные руки, твари, ублюдки, блядь, отпустите меня, я вас ненавижу! Меня тошнит от вас, ебанные мерзкие хуевыблядки, дерьмо, я кому блядь сказал! Я не человек! Я не хочу быть человеком, блядь!!! Я не человек! Я...я... Не трогайте! Я потомок древних богов! ВЫыыыыыыы! Сборище поганых и никчемных лжецов, черные гнойники и волдыри на теле мира, мерзкие сущности, погрязшие в вонючей жиже самообмана и стремления к насыщению! Презренный род, восхваляющий слюнявую жирную благодетель, но в то же время беззастенчиво пожирающий своего мёртвого бога, разлагающегося у них под ногами в собственной блевотине и дерьме! Черви людского семени, высокомерные слизни, похотливый скот, мечущийся по земле и не способный даже осознать себя! Я вас уничтожууууа-уууа-ха-уа... - Постепенно крики перешли в рыдания, а шрамированное лицо бледным пятном все ещё дёргалось в полумраке.
Я смотрел на его тело. Оно разлагалось на ходу, как и моё. Его сознание, вытекавшее из глаз белесоватыми склизкими каплями - оно так же находилось в непрерывной агонии от осознания собственной ничтожности, беспомощности и абсолютной незначительности. Как и моё. Но разница была.
Нас много. Мы заполняем любую пустоту, какая только есть, сметаем на своём пути всё, что не укладывается в рамки пданового устройства. Пустота - глубже, там, где она не столь материальна, где она лишь только голограмма энтропии. Мы можем поглощать всё, заставляя работать на себя даже наших противников, мы едины в своей слепой и в то же время, зрячей откровенности. Антисистема - лишь эмбрион баланса, и пуповину время от времени надо обрезать. Так глупо считать, что ты когда-либо сможешь стать по-настоящему свободным вне системы. Вне системы только другая система, и она тоже нуждается в частях. Так глупо и недальновидно считать себя иным, отличным от нас. Но поражения мозга на таком уровне несут за собой расплату.
Выживание одного индивида превыше всего для индивида, но им можно статистически пренебречь, когда ты - это все, а все - это ты. И всё - для тебя. Убийство, счастье в криках и мучении тех, кто погибает по твоей воле - все для тебя. За такую ничтожную плату... Бессмертие и смерть одинаково далеки от меня, а холодная, уверенная рука системы всегда лежит на моих плечах. Ответственность при отсутствии оной...