Аннотация: Постапокалиптика. Точка зрения ходячего мертвеца. часть 1. незакончено.
Я ползу по какой-то траншее, почти наполовину заполненной грязью и ещё каким-то дерьмом - по сути дела, земля и есть дерьмо, немного разбавленное перемешанными и искрошенными остатками горных пород. Вроде так. Когда в земле выкапывают траншею, или она возникает сама, а потом идёт дождик, то песчинки растворяются, а дерьмо - разжижается. Поэтому я и бултыхаюсь здесь, уделанный, как свинья, извиваюсь, как червяк, а грязь доходит мне чуть ли не до плеч.
О чём я думаю - как не напороться животом на острый кусок железа, глубоко закопанный в землю, и поэтому не смытый дождём и прочими атмосферными осадками. Я думаю, как бы не наткнуться на моток колючей проволоки или на хорошо замаскированную водонепроницаемую противопехотную мину. Стоит только представить свои намотанные на этот гипотетический лом кишки, стоит только представить кусочки мозгов и костей, мерно покачивающихся в этих мутных тёмно-рыжих водах, как тебя сразу пронзает острое желание выжить. Жить. Любой ценой. Хотя понятие жизнь для нас, таких, как я - крайне относительное.
Подумать только, год назад я этого не хотел. Жить, в смысле. Однако всё изменилось.
Этот год много чего изменил.
Я ползу по затопленной траншее, держа руку с "гюрзой" над головой - подводный пистолет, снятый с трупа водолаза-десантника ещё во времена приключений в ЦПКиО им. Горького, я потерял давно, уже не помню где и когда. По мне лупят на удивление крупные и тяжёлые капли дождя, мерно стукают по водоотталкивающему нейлону.
Собственно, вспоминается мне, что когда-то здесь была довольно широкая улица с асфальтовым покрытием. Улицы теперь нет, обсидиановые оплавленные куски асфальта вздымаются острыми краями над моей головой, а дома - дома теперь сверкают пустыми окнами, через которые видно всё насквозь, некоторые здания превратились в руины, в горы щебня и битого кирпича, наваленного вперемешку с бетоном, над ними вьются стайки жирных ворон. Иные остались целыми и в окнах теплятся огоньки ламп.
Ну, а какое мне дело до окружающего, если мне надо доползти вот таким вот образом до ближайшего продуктового склада и, желательно, не столкнуться с Дневным Патрулём, или, скажем, что было бы хуже - с Уверовавшими. От Патруля ещё откупиться можно, или отбазариться, а вот с фанатиками не договоришься, распнут в назидание на ближайшем фонарном столбе и всё...
Склад, как я знаю, находиться на перекрёстке - траншея, выбитая в земле упавшей и неразорвавшейся бомбой (которую, кстати, тут же стащили не в меру предприимчивые граждане) заканчивается, утыкаясь слепой кишкой практически у самых ворот бывшего металлургического завода, кой в эти дни является основной крепостью клана радиотехников. Массивное здание этажей в десять, по периметру - укреплённый листами гофрированной стали, забор, наверху несколько рядов колючей проволоки и система защиты от несанкционированного вторжения, как эту штуку называют местные - "гриль". Любой, кто заденет тонкие проводки, моментально превращается в аппетитный дымящийся бифштекс, только налетай на горяченькое. Что, кроме самого завода, находилось на внушительной территории около семи акров, мне было неизвестно - техники общались с клиентами только вне своего форпоста, прямо перед воротами. Для них это удобно, а вот для тебя... Покупаешь товар, а в это время тебя держат на прицеле около двадцати модифицированных снайперов. Не самые приятные ощущения, волоски на затылке отчётливо дыбятся в такие минуты, да холодный пот прошибает. Только и думаешь, как бы подозрительное движение не сделать, а технику только этого и надо, формула "покупатель всегда прав" искажена до предела.
Правда, техники-связники - народ нормальный, здравомыслящий, без особых заскоков, от них, если ты им конечно, дорогу не перешёл, подлянки можно не ждать. Хотя... Кто в наше замечательное время оставляет тыл без присмотра?
Только безмозглый алкаш какой-нибудь...
Ну так вот, а от завода как раз переулок - налево, второй дом, четырёхэтажный длинный барак, и есть продовольственный склад. Раньше он обслуживал некий гипермаркет, ещё до Большого Пиздеца, а теперь стал главным объектом всех мародёрских вылазок в этом районе.
Я-то не отсюда, я не южный. Если снять респиратор, который сейчас на мне, то можно увидеть динамтовку на черепе - иногда она складывается в символ нашего клана и, как образующий элемент, в областную причастность.
Сейчас я на Юге, бывшая Варшавская, Каширская и тэпэ. Теперь, после того, как настал Пиздец, вся эта область, если соотносить её с ветками Великого Метро, Серая Линия называется ПРЯМЫМ ЮГОМ. Я вот, с Юго-Запада. Горжусь этим, надо сказать. Наша область, район, самые крутые в столице, ну, не считая Центра, и примерно на одном уровне с Северо-Западом, как его ещё называют, Соколиным Гнездом. Прямой Юг, как и Заводы - местечки подряннее, загрязнение здесь высокое, народ погаже, более озверевший, культурных мест и каких-то достопримечательностей нет. Зато и таких, как я, вследствие загрязнения, тут побольше. Впрочем, не могу сказать, что меня это дико радует, скорее, наоборот - вот я ползу, и всё время начеку, мало ли кто из здешних совсем с катушки поехал, а я как раз не форме...
Дождь всё идёт, небо того и гляди, серой каменной плитой вот-вот рухнет и придавит... Рядом, цепляясь лапками за кусочки почвы и обрубки телекоммуникаций, по стене бежит крыса. Здоровенная крыса такая, давно уже у себя дома таких не видел - с маленькую собачку будет. Глаза горят, что твои светодиоды... Правда, барахтающийся в хлюпкой жиже человекообразный предмет её явно не интересует, поэтому она ускоряется, и прошмыгивает мимо меня, через секунду скрываясь в какой-то дыре.
Сейчас крыс развелось уйма. Раньше их столько не было... А может и было, только они сидели глубоко под землей, а как землю-то разворотили, перевернули вверх ногами, тут поганцы эти и повылазили. Фривольно чувствуют себя, как дома. Мне ещё старик один говорил, что, дескать, если очень большая крыса тебя укусит, то можно схлопотать большую дозу мутагена. Я поржал в ответ на его слова, мне уже никакие дозы не были страшны, на тот момент, однако от любой живности стараюсь держаться подальше - сам видел чувака, которому его собственный бультерьер, живший у него ещё до Пиздеца, откусил пол-лица. И сожрал, скотина этакая. Человеку тому повезло - он к тому времени сам мутнулся, пристрелил тварь, дабы другие части тела не потерять, но всё же лицевой протез нынче задешево не достаешь, обидно...
Или вот то, что я ползу в грязи, а не иду по остаткам улицы - опять подтверждает тезис о том, что существовать в этом городе опасно. Того и гляди, что какая-нибудь добрая душа пальнёт картечью из окна, или банда мародёров нападёт и изобьёт чем под руку попадётся... Опасно, опасно существовать. Но и к такому напряжению привыкаешь, оно становится частью тебя. Привыкаешь чутко прислушиваться к любому подозрительному шороху, привыкаешь постоянно находиться на взводе, как пружина под сжатием, готовая в любой момент распрямиться. Привыкаешь к зубодробительной, бритвопроходящей уличной политике и демократии. Человек - тупая скотина, привыкает ко всему. Даже к таким глобальным переменам, которые выпали на нашу долю.
Ну, чего-то призадумался я... Тем временем, холодает - пар дыхания так и валит через щели респиратора. Вот, и вылезать пора.
Убираю пистолет в наплечную кобуру, выпрямляюсь, хватаясь руками за нависший надо мной кусок асфальтового пласта, подтягиваюсь, и... Меня сметает что-то большое и тяжёлое, мощный и болезненный удар в грудь, и мы вместе с этим чем-то валимся обратно в жидкую грязь.
Моментально выскальзываю из-под придавившего меня предмета, оружие уже в руке, целюсь... Ох, ну это ещё что...
Из грязи безуспешно пытается подняться какой-то человек. Старая брезентовая куртка, неряшливые мокрые волосы, по которым стекает дождевая вода и буро-жёлтая грязюка. Приподнимается на локтях, смотрит перед собой, кряхтит - и обратно лицом, бульк. Я стою над ним, палец на спусковом крючке, готовый размозжить неудачнику голову. Смотрю вверх, на край траншеи - никого. Только вороны знай себе хрипло покаркивают, да мы тут...
Человек, стоя на четвереньках, устало отплёвывается от попавшей в рот гадости. Поворачивает ко мне голову, тянет скрюченную руку. Одежда у него плохая, он сам весь в потёках... Потом отбрасывает мокрую прядь с лица - ага, глазок нет... Кто ж его так, интересно? И не вырвали ведь глаза, я смотрю, а, судя по оплавленной коже, залили кислотой. Интересно-интересно, кто же это такие операции проворачивает, какой новый клан...
Несчастный слепой хрипит, поводя в стороны изъязвленной, в коростах и струпьях, дланью:
- Мил-человек, мил-человек! Помогите калеке, ради Христа...Обобрали меня, избили, выкинули...- Ну вот, обычное нытье. И всё же... Вокруг никого нет.
Я понял. Ярая и деятельная молодёжь, ради трех копеек отмутузила первого попавшегося нищего, бывает. Всё ясно. Опускаю пистолет, запихиваю его в кобуру.
- Сейчас я вам помогу, поднимайтесь, аккуратно. - синтезированный голос должен приободрить моего нового знакомого. Кстати, он не старик - может, немного старше меня. Хватаю его за руку, вздёргиваю вверх, ставя слепого на ноги. Тот смотрит в другую сторону.
Так и стоим мы секунду, в глубокой тёмной траншее, и молчим. А дождь, это частый кислотный дождь кончился. Ну, вот и хорошо.
- Спасибо, спасибо! - горячо говорит бомж, похлопывая рукой по моей руке, которую, он, надо сказать, не выпускает из цепкой хватки. - Эти засранцы... всё украли, всё...говнюки несчастные! - всхлипывает он, тряся попущенной головой.
Я смотрю на оголившиеся срезы стен и паутину порванный кабелей в ней. Прикидываю шансы.
- А вы кто? - неожиданно спрашивает он, поднимая голову. Я смотрю на пустые розоватые глазницы и сморщенные веки, прикрывающее это не самое аппетитное зрелище. Жаль, что видеоимпланты - дорогая вещь.
Кто я, в самом деле?
- Друг. - Говорю я, и со словами, шипение вырывается из чёрных раструбов респиратора-маски.
- Друг, это хорошо, это очень хорошо...у меня был друг, а потом его убили...съели, да-да, представьте себе...я это видел, видел, но...хи-хи...уже больше не вижу...его съели по частям, медленно, эти изверги, а я наблюдал, знал, что...
- Заткнись.
Он на секунду замирает, вертит головой, ориентируясь на звук, чтобы понять, где моё лицо. Я вырываю свою клешню из его руки, клацаю защёлками на шее.
Аккуратно снимаю респиратор.
- Что? Что вы сказали?
"Вы". Бывший интеллигент, что ли?
Да неважно. Зачем мне продуктовый склад, когда всё так удачно обернулось....
- Подержите это. - сую ему в руки респиратор.
Тот вцепляется в чёрный пластик, словно в спасательную соломку.
- Пойдёмте отсюда... Вы можете довести меня до...Электролитного проезда, до Весёлой Площади, пожалуйста? - тон становиться скулящим, молящим. Смотрю на эту жалкую скукоженную фигурку и улыбаюсь.
Люблю незрячих.
- Да, конечно... - придвигаю своё лицо к его вплотную. Его ноздри трепещут, втягивая вязкий, незнакомый и неприятный запах. Этот запах известен многим. Он отшатывается, узнавая...
Респиратор, коротко плеснув, шлёпается в воду...
Всё вокруг словно замирает, обволакивается плотной плёнкой тишины, туманом...
Вороны притихли, расселись чёрными могильными столбами на графически острых краях.
- Да, конечно. - Повторяет искажённый голос из горлового синтезатора.
Потом мягко обнимаю его, прижимая трясущееся тело к себе, выворачивая усиленными сталью пальцами плечо из сустава, и, широко открыв рот, оголив все три ряда зубов, погружаю их в хрупкое сморщенное горло, в мягкую, чуть дрябловатую плоть.
Брызги горячей крови, и я одним движением челюстей практически перекусываю жертве шею. Ещё один лязг, зубы скрипят друг о друга, и голова вечного неудачника тяжело плюхается в блевотного цвета грязь, выпуская тонкие щупальца кровавых завихрений.
Чувствую, как динамтовка на черепе наполняется новым пигментом...
"Прекрасно", думаю я, сжимая в руках теплое мясо. "Не надо идти на склад".
Чудесный день, и свежая, незаражённая пища, думаю я, и вгрызаюсь глубже в ароматные, дымящиеся внутренности...
Двумя часами позже, добравшись-таки до склада, знакомый Электрик с механическими руками-манипуляторами, спрашивает меня, что я так мало беру... За заслонкой респиратора я улыбаюсь и слизываю с губ кровь.