Набережная, пруд. Ветер рябит холодную гладь, а деревья - деревья, словно нищие, протягивают к прохожим свои ветви. Наступила осень, будь она неладна.
По ухоженной дорожке гуляют Кот и Кошка. Кот - в цилиндре, а Кошка - под кружевным зонтиком. Они важно вышагивают на задних лапках, и Кот шепчет Кошке на ушко какие-то деликатные мысли. Кошка хихикает и грациозно отмахивается от Кота батистовым платочком. Изредка затрещит сухой листок или упадет веточка на газон, - и они на миг замирают, пристально глядя в ту сторону, - словно изваяния застыли посреди безропотного пейзажа, - и опять продолжают свою неспешную прогулку.
Недалеко от пруда, за тенистой безмолвной аллеей, виден золотисто-желтый фасад господского дома Усадьбы, за ним снова начинается парк, а после и лес, и бескрайние, пустынные поля. Птицы давно не посещали здешних мест, живность избегает окрестные леса, и только трава да ветер шумят, устраивают свары и извечно чем-то недовольны. Кот и Кошка продолжают свой утренний променад, и Кот уже почти увлек Кошку в сторону прелестной боковой дорожки, как вдруг их окликают.
Кот надменно и недовольно обернулся, Кошка заботливо огладила платье и, на всякий случай, хорошенько облизнулась.
- Хозяин отбывает в пределы, просит вас за домом присмотреть и чужих не пускать, - сказали Коту и Кошке, - так и будет.
- Так и будет, - промолвили Кот и Кошка, поклонились господскому дому и пошли дальше, мягко переступая задними лапами по мелким камушкам, которые изредка, чтобы содержать дорожку в надлежащем виде, привозят сюда на садовой тележке откуда-то из-за въездных ворот.
Кошка поднялась на цыпочки и шепнула Коту на ушко что-то очень смешное, Кот фыркнул и невежливо, даже грубовато, ущипнул подругу. В тиши Усадьбы раздался визг, - совсем не свойственный этой местности, - а также громкий хохот и шорох травы. Кот и Кошка веселятся, пока есть время.
- Смотри, Кот, какой забавный, - захихикала Кошка и нежными лапками подобрала с земли ярко-красный, почти прозрачный камушек, - переливается, играет-зазывает, кто бы это мог быть, Кот?
Кот высокомерно оглядел находку, еще раз фыркнул, - он, конечно, понятия не имеет, откуда взялся такой камушек, но ведь, если погромче фыркнуть, об этом никто не догадается?
- Красный-красный, словно кровь застыла, - Кошка задумчиво перебрасывает камушек из лапки в лапку, - ты не сердись, Кот, что ты вечно такой сердитый?.. фыркаешь...
- Спроси его, коли не знаешь, - Кот задрал хвост, опустился на четыре лапы и ушел поближе к пруду, взглянуть на рыбок.
Кошка послушно - она очень послушная подруга - подбрасывает камешек вверх, и он по дуге падает на поверхность пруда, на миг исказив его лик в болезненную, искаженную яростью гримасу, - и вот уже растворился в глубине. Кот и Кошка осторожно приблизились к воде и наблюдают.
Вода окрасилась кровью, зажглась мириадами огней и вспышек, забурлила сонмами крошечных водоворотов, разметалась во все стороны руками-лентами, застонала и все же осталась безмолвной. В тиши парка, в тени зеленых крон, в пустоте серо-голубого неба, - вода, словно глухонемая, кричала и вопила, двигая беззвучно губами.
Кот увлеченно следил за происходящим, глухо урчал и иногда даже начинал бить полосатым хвостом по земле, а Кошка морщилась, отводила взгляд и робко поглядывала на друга. Наконец, цвет пруда начал меняться, успокоенно приходить в себя, огоньки гасли, и Кот зевнул, отвернувшись от воды. Кошка поджала губки, не выдержала и в последний момент выхватила из угасающей картины песчинку.
Воздух снова прозрачен, прохладен, а парк опять безлик, и Кот скептически смотрит на Кошку.
- Ну и что ты с ним будешь делать? - спрашивает Кот.
Кошка терпеливо слушает критику, оправляет платье и думает, можно ли как-нибудь полезно использовать такое приобретение.
- Мы его к хозяйству приладим, - заявила она бодро, и вот уже велит человеку просыпаться. Кот насмешливо следит за ней.
Человек на траве сонно застонал и открыл глаза. Он увидел Кота и Кошку, и, надо признаться, не оценил цилиндр и кружевной зонтик. Человек, как и положено, опустил глаза, послушно поклонился, встал на ноги и подобострастно подал Кошке веточку с сухим кленовым листом на самом кончике. Это ты, Кот, все шутишь, подумала Кошка, -ей хотелось распоряжаться самой, и она даже надула губки. Кот дразнился, он заставил человека походить на руках, кувыркнуться через голову, да и отпустил, - ведь Кот совсем не равнодушен к своей подруге.
Кошка терпеливо дождалась, пока Кот навеселится, и взяла его под лапу. Они идут по дорожке, человек же покорно сопровождает их. Ветер снова начал свою вечную игру, зарябил гладь пруда, деревья зашумели гармонично и тихо, никто не помнит уже о событиях минутной давности.
Кот и Кошка продолжают гулять, Кошка изредка поглядывает назад, что-то шепчет Коту, поднимаясь на цыпочки, а тот зубоскалит и вредничает. Впрочем, Кота можно понять, - он ревнует Кошку к ее новому увлечению, и с радостью отправил бы человека обратно в пруд, но Кот хорошо воспитан, хотя и порядочный шалопай, а потому только смеется над милой подругой и мечтает украсть ее в боковую аллею.
- Отправь его обратно, - вкрадчиво говорит Кот, - там ему самое место.
- Никакое не место, не мои это славные владения, жалко его туда бросать, - вздыхает Кошка, - бедняжка, мы его к конюшне приладим.
- Так попробуй вернуть, может, что и выйдет, может, и твои чары в тех местах отыщутся, - Кот с невинным видом ловит сухой лист и крутит его, - а я поспособствую.
- Как же, поспособствуешь, - смеется Кошка и тыкает его лапкой в бок.
- Не веришь!? - Кот наигранно всплескивает лапами и картинно подбегает к краешку пруда, - взгляни, посмотри, как все красиво получается!
- Не хочу, - хихикает Кошка.
- Ну, попробуем, душенька! - подобострастно и шутливо раскланивается перед нею Кот, отчего Кошка еще больше смущается. Застенчивость ее Кот принимает за благосклонность, и он призывает ветер взметнуть брызгами гору листьев, берет за лапку свою подругу и ведет по дорожке - все быстрее, быстрее идут Кот и Кошка, все ярче вихрь листьев, все тише шумят деревья, и гладь пруда замолчала; небо падает, и туман наполняет Усадьбу.
Туман-туманище, заклятущий враг, убиенный. Ни Кота, ни Кошки не видать, кровь красна кругом, всполохи огня окружают, ни дышать, ни вздохнуть, только мертвым пройти. И дорога камнями изошла, судорогой свело, ноги в пыль обернулись, пылью и остались. Листья, листья вертятся, судьбу пророчат и хохочут. Занялось, наконец.
По дороге идем, словно камни движем. Каждый шаг тучу мошек взметает, ступни до костей износились, зубы до корешков истерлись, - пить! Впереди кошачьи скелеты идут, костьми бренчат, хвостами стучат, - сами до неба, туманом сокрыты, и стучат, и стучат, и громом меж собой говорят, да не слышно.
- Шаг ровней, вашу мать! - юлой ротный кружится. Офицер сухой палкой на лошади-смерти - со скелета ее уже ссыпалось последнее мясо, и она радостно ржет, кажет мордой на небеса.
"Ровней шаг, ровней!" - орет ротный - он, похоже, больше не помнит ни одного человечьего звука. Кошачьи скелеты-видения все колышутся, зноем растекаются впереди. Жарко.
Офицер вдруг качнулся, словно дух-ветер наполнил его. Сухие глазницы заполыхали огнем, он криво усмехнулся и вонзил стремена в бока лошади-смерти. Осколок снаряда задел его, разбередил воздух запахом шерсти паленой, и офицер визжит от ярости, грозя кулаком.
Навстречу золотым туманом несется враг. Он блестит начищенной чешуей, зубы его остры, а кони сыты. Отряды врага гогочут и несут на землю родную поганую ересь. Так всегда говорит ротный поп - он остался позади, в безликой пустыне, где его съел песок.
Ровнее шаг, ровнее мысли, глаза прояснились, сердце застучало, - враг впереди! Офицер мяучит, рвет и мечет, выбивает зубы, и лошадь-смерть истошно кричит перед боем.
Навстречу, все живее, бодрее! Так трубит трубач - он уже скатился к обочине с простреленной головой. Душа горит красным огнем, пустыня прозрела, скелеты облаками надвинулись на мир, потемнели, и осталось только полубелое-получерное небо, застланное жидкими лучами. Враг впереди - ненавистная ересь!
Ближе подбирается враг, и офицер хохочет и бросается в битву, оружие звенит и поет. Противник его, на жирном коне да в белом плаще, словно грациозная тень, извивается перед ним бледным пламенем. Не достать его, не поймать офицерской сабле, - враг щерит зубы, и солдаты его текут в бой.
Больше врагов, бей, бей! Ротный воет на солнце.
Пощады тебе, пощады! За трубача тебе, за ротного, за кроваво-красный песок, за ересь непотребную, мать твою, мать твою... Второго зарубил, третий на колени упал, ни один не задел, белые плащи песок съел.
Офицер все бьется, орет, а враг извивается, гадость, - ни царапины на нем, только шерстью паленой, дьявольской, пахнет. И сцепились вдвоем, обо всем позабыли.
Ересь, ересь. Еретик лежит, голову поднял, - пощады тебе, пощады! Саблю заношу - лицо ротного! Тварь бесстыжая, чары наводит, колдовщиной попутал, мать твою, мать твою...
Кажет кто-то рукой дрожащей - наших режут, рожи заплывшие, бей их! - а у самого лицо застывшее, бледненькое, ересь сквозь него чернь ядовитую кажет, - и его бить! И сколько ни режем - не убывает ереси поганой, - и уже на меня кажут, бегут, сабли заносят, еретиком кличут - ересь с лица родной земли изгнать!
Истекает бой, расплывается. Брюхо вспорото, зной к земле пришиб. Только эти двое и остались - бьются, немые, речь позабыли. Оружие уж упало, кони в камни застыли, а они все грызутся, когтями душат друг друга, и ни один не уступит. Хрип, хохочу, - брюхо порвано, терять нечего, - и обернулись ко мне оба, глаза кошачьи-безумные во весь мир раскрыли, окаменели.
- Ты обманул меня!
- Не обманул, душенька, смотри, твое владычество наступает!
Над пустыней солнце вдруг расцвело, словно роза пахучая, из песка вода проступила, воздух свежестью проникся, затрепетал. Приказали встать, - встали, словно и не вспорото брюхо, не пробита голова да не перебиты ноги.
- А теперь ты попробуй, властвуй в царстве моем, Кошка, отчего не попробовать!
Лицо мое, бесовщина проклятая, примерила. Поднимаю саблю, - а тот не движется, плачет, пощады просит. А ну, рублю его, хохочу, и второй пощады просит. Хорошо гуляем! И третьего рублю, и пятого, и все ересь проклятая, лицом моим прикрываясь, пощады просит, руки тянет, улыбается кривенько... Устал, измотался, за сердце взяло. Тяжело дышу, ветер спину холодом изводит, солнце лучами весь мир застилает.
Оглянулся - те, двое, руками каменными сплелись, глазами кошачьими безмолвно таращатся, чары свои безумные источают.
Остановился мир - видно, конец пришел. Гляжу на врага последнего перед собой, в глаза его гляжу, а ереси не вижу, всю ересь изгнали. Устал.
Справа ротный ревет, саблей замахнулся, - да на врага моего, а тот глазами буравит, в душу смотрит; в лицо мое моим же лицом уставился. Рубанул я ротного, сшиб на землю, смотрю в рыло звериное, и рубить кого - не знаю.
Позади полки наступают, знамена сияют, барабаны грохочут, - впереди враг укрепился, кони смеются, еретики оружьем бряцают. Вот уж слева и справа сошлись, бой развернули, и со всех сторон битва одеялом землю прикрыла, а я все стою, сабля в руке дрожит, и рубить не могу, и не рубить не могу, словно глаза первый раз открыл - и только ржавая пустыня вокруг. Бросил я саблю, голову к солнцу поднял, прочь пошел, пока ноги несут, лишь бы человечью душу свою спасти.
А вокруг безумие расплылось, еретик на еретика оружьем идет, славу богу своему кличет, и спереди враг, и сзади враг, и на все стороны света битва хрипом-стоном изводится, идти некуда. Взмолился я идолам кошачьим, а те - каменные. Бросил душу свою человечью перед ними да память светлую, спасенья прошу - а молчат, истуканы поганые, только слепо на мир глядят. И спасенья нет, и бежать некуда, и жить охота, а жить некуда! Ротный мне нож в спину загнал, слюной исходит, рожу перекосило, душит, и я ему в шею вцепился - жить охота, да жить некуда!
Взмолился я истуканам последней просьбой - вижу, один головой кивает согласно. Заревел ротный, накинулся зверем, ножом горло дерет, да только лицо свое на мне видит, личину идолом надаренную - и будто себя самого душит-бьет. Слышу напоследок я - застонал, заплакал, отпустил меня ротный - мир светом протек и закрылся.
Кошка молча смотрит на воду, потом укоризненно глядит на Кота.
- Обманул ты меня, все равно умер он, а так бы к конюшне приладили, - задумчиво говорит она и не хочет брать Кота под руку.
- Так ведь поспособствовал, дал тебе волю в своих владениях, - человеком он помер, не тварью звериной. Твоя победа, душенька, поздравляю.
Кошка не принимает Кота всерьез и отходит от воды.
Они некоторое время идут молча, и Кот терпеливо что-то объясняет подруге. Он даже бросает пару камушков в воду, прыгает высоко и когтистой лапой показывает Кошке картины благоденствия и мира, но та только отмахивается от него платочком, и Кот замолкает.
Кошка уверена, что Кот лишь посмеялся над ней, - победа, словно объедки с господского стола, кажется оскорбительной и бессмысленной, и она грустит. И вот уже Кот убеждает, машет лапами, вызывает ветер в парке и грозится привлечь для жаркого спора и конюха, и псаря; и дальше идут они по старому парку, отражаясь в бесцветном небе, под звуки ветра, который рябит поверхность воды, и спорят, спорят.
Через сотню шагов Кошка берет Кота под лапу и снова смеется, когда Кот, - этот щеголь, - шепчет ей на ухо хитрые слова и прижимает к себе за талию. Они мирятся, как и положено влюбленным, и Кошка почти уверена, что победила, да и Кот почти уверен, что не проиграл. Снова в древнем парке слышится смех и всплески воды, ветер осторожно перебирает макушки деревьев, а вокруг пруда продолжают свою неспешную прогулку Кот и Кошка.