Однажды ко мне зашёл мой новый знакомый, Валерка Постников, с которым мы познакомились совсем недавно. Такой же, как и я, семнадцатилетний парень.
И сразу с порога предложил мне сходить к Людышу. 'Это классный чувак, - сказал Пося. - Он приглашал меня к себе, и тебя заодно познакомлю, сказал он, он тут совсем недалеко живет, в соседнем квартале'.
И, немного помолчав, задумчиво произнес: 'Кто знает, всякое случается, а так мы всегда сможем обратиться к нему за помощью'.
И в этот момент Пося сообщил мне, что его зовут Людвиг, а Людыш - это его прозвище. Тут же добавил, что их семью перед войной между Россией и Германией всю эвакуировали из Поволжья на Урал.
Вскоре, как и было обещано, он пришёл ко мне вечером, и мы отправились на смотрины к Людышу.
Людыш встретил нас с лёгким пренебрежением, некоторое время стоя на пороге и зевая. Но затем, как истинный авторитет, пригласил нас на свою кухню. Развалившись на старом скрипучем стуле, закинув одну руку за спинку, другой указал нам на лавку.
- Присаживайтесь, - сказал он, - не стойте. Как говорится, 'в ногах правды нет'. И, откинув голову назад, он громко расхохотался.
А жил он на первом этаже двухэтажного дома, построенного ещё в сталинские времена. Напротив которого стояли потемневшие дровяники с сеновалами, где можно было содержать и любую скотину, вплоть до рогатого скота.
Пося, устроившись на краю лавки, нетерпеливо ерзал, стараясь как можно ближе придвинуться к Людышу.
И при этом с подобострастием заглядывая ему в глаза, начал рассказывать о том, кто я и что собой представляю.
Он отличный парень, - начал Пося, указывая на меня и глядя Людышу в глаза. На него можно положиться в любой ситуации, - продолжал он. Если понадобится, мы с ним разнесём всю голубятню твоего соседа Емельяна, как я тебе и обещал.
Только скажи когда, и мы придём в любое время ночью и разнесём. Людыш молча выслушал все его клятвы в преданности и сказал: 'Давай сначала выпьем за знакомство с твоим другом, а о голубятне поговорим потом, отдельно'.
Людыш довольно громко позвал свою жену, которая неохотно выплывшей походкой появилась из-за штор соседней комнаты. 'Опять тут развел', - проворчала она на Людыша и на всё происходящее.
Однако всё, что требовалось для первого знакомства, выставила на стол.
Вскоре на столе появился гранёный графин с жидкостью ржавого цвета и блюда: капуста с хлебом и картошка.
Довольно быстро захмелев, Пося вновь начал с жаром заверять Людыша в своей преданности. Зачем-то он засовывал в рот свой большой палец и резко выдёргивая его из-за щеки, издавая этим звук, похожий на хлопок открывающейся бутылки шампанского.
Под эти свои выкрутасы он клялся на любой свой зуб, прижавшись и заглядывая в глаза Людышу. Снова и снова спрашивая, верит он ему или нет.
В ответ Людыш, улыбаясь, гладя его по голове и похлопывая по плечу, говорил: 'Конечно же, верю', после чего Пося вдруг, прослезившись, стал обнимать Людыша, говоря: 'Ты мне как брат, да я за тебя да хоть куда'.
На улице уже стояла предзимняя погода, темнело довольно рано. Людыш, взглянув в окно, вдруг громко сказал: 'Вон идут два козла, надо бы их проучить'.
Пося, вскочив из-за стола, бросился на улицу, крича с порога: 'Где они? Покажи, я их порву!'
Людыш медленно последовал за ним, и мне ничего не оставалось, как выйти вслед за ними.
Я не понимал, кого нужно бить и кто вообще там, но Пося уже вдалеке кого-то избивал.
Друг избиваемого стал убегать, а Людыш, устроивший всю эту провокацию, пытался удержать Посю, который, активно размахивая кулаками, всё ещё пытался вырваться, чтобы догнать второго.
Я же, стоя в стороне, в этот момент вообще ничего не понимал, но, пройдя немного в сторону, увидел на снегу шарфик и поднял его, но Людыш тут же забрал его из моих рук и повесил на дверную ручку, сказав: 'Не трогай, пусть висит, менты приедут, я отдам и скажу, что предотвратил избиение'.
После этого я ушёл домой, голова кружилась от выпитого, и я лёг спать.
Примерно в шесть часов утра меня разбудила мать со словами: 'Вставай, к нам приехала милиция!' Я и сам не мог понять, что произошло и в чём дело.
Но на пороге нашей квартиры уже стоял милиционер в хромовых сапогах и черном полушубке, который сразу же велел мне быстро собраться.
На вопросы моей матери он сухо ответил, что с этим разберутся соответствующие органы, а моя задача - доставить его.
Когда мы вышли во двор, меня без лишних церемоний закинули в милицейский воронок и быстро доставили в отделение. Поднявшись на второй этаж, мне предложили подождать у дверей кабинета.
Через некоторое время вышел милиционер и пригласил пройти к нему. Это был оперативник в гражданской одежде, который без лишних слов рассказал мне за меня о том, что я натворил. И не желая даже выслушать моё мнение о произошедших событиях, в которых я был лишь немым свидетелем, а не преступником, сразу же сообщил, что Посников уже всё рассказал ему в деталях.
Не дав мне возможности ознакомиться с содержанием, он указал на место, где я должен был поставить свою подпись. Затем меня сразу же препроводили в камеру, где уже находился Пося. Он же сидел на нарах с улыбкой на лице, словно был у себя дома.
В камере царила гнетущая атмосфера, особенно если учесть, что на больших общих нарах сидели люди с помятыми и угрюмыми лицами.
Воздух в камере был тяжелым, но Пося, не обращая внимания на мое недовольство, прямо на настиле нижних нар отплясывал цыганочку и радостно говорил, что после обеда нас поведут на суд.
Примерно в середине дня в помещение вошёл сотрудник правоохранительных органов, огласил наши с Посей имена, сказал: 'Собирайтесь, идём на суд' и предупредил, чтобы мы не пытались скрыться.
Выйдя на улицу, он направился к двухэтажному зданию, где должен был состояться суд. Ожидание было недолгим, и вскоре мы оказались перед судьёй - женщиной примерно сорока лет. Мне показалось, что она встретила нас довольно дружелюбно.
Не теряя времени, судья сразу же зачитала нам обвинения.
Когда она начала зачитывать приговор, то почему то обратилась за советом к милиционеру, который привёл нас в зал суда и теперь тоже ждал решения. Неожиданно она обратилась к нему с вопросом, какой срок назначить двум хулиганам - три или пять лет.
Услышав эти слова, я почувствовал, как у меня подкосились ноги, а Пося вдруг начал громко плакать, умоляя о пощаде и обещая, что это больше не повторится, и размазывая слезы по щекам, которые лились у него как из ведра, повторял: 'Больше не буду'.
Выждав небольшую паузу, она вновь обратилась к милиционеру с вопросом: "Может, дадим им на первый раз по пятнадцать суток?" И мы, не сговариваясь, стали её благодарить, а Пося стал вдруг кланяться. И одновременно повернув головы к сидящему за нами сотруднику милиции, и смотря на него с мольбой, ждали его вердикта.****************
Когда он утвердительно кивнул и сказал 'хорошо', судья вновь обратилась к полицейскому с вопросом, не будет ли достаточно пяти суток.
В ответ он заявил, что пять суток - это слишком мягкое наказание за то, что они напали и причинили вред людям, которые были вынуждены обратиться в больницу. И вот судья зачитала нам приговор: десять суток лишения свободы.
Только став взрослым, я осознал, что это дело было сфабриковано против меня без каких-либо реальных оснований. Я был наказан за действия, которых не совершал, и не бил людей, с которыми даже не был знаком.
После суда нас снова привели в камеру, где мы уже находились. Некоторые из обитателей камеры были здесь постоянными жителями и с удовольствием делились своими знаниями о том, когда и какое окно или дверь было перенесено с одного места на другое, а также о том, какие доски на нарах отсутствовали, а какие были заменены на новые.
Кто-то начал спрашивать нас, почему мы здесь оказались. Пося с гордостью рассказывал о своих подвигах и в то же время не стеснялся в выражениях в адрес Людыша, который нас предал и выдал.
Я же молчал, потому что не разделял его радость. Я осознавал, что оказался здесь благодаря этому весёлому человеку, и уже принял твёрдое решение больше с ним не общаться.
За время пребывания в камере не было повода для грусти, поскольку постоянно появлялись новые персонажи - любители выпить и домашние деспоты. Некоторые из них всё ещё были под воздействием алкоголя.
Один из них, придя в себя после алкогольного опьянения, с негодованием ответил на вопрос о причинах задержания. Он рассказал, что пытался объяснить своей дочери и жене, как нужно жить, но они вызвали милицию. При этом он начал подробно рассказывать о своей дочери и её многочисленных браках, при этом не стесняясь в выражениях.
Мне было неприятно слушать его. Остальные тоже не проявляли интереса к его рассказу, лишь хранили молчание.
К вечеру в камеру стали особенно много поступать новых персонажей с улиц и прямиком из своих квартир. В основном все были простые дебоширы, которые, как я понял, были здесь завсегдатаями. Некоторые из них, приветствуя и знакомясь, занимали свободные места на нарах и засыпали. Другие, не произнося ни слова, находили место и также погружались в мир сновидений.
Но были и те, кто не мог самостоятельно войти в камеру - их просто затаскивали внутрь, как мешки, и они продолжали кричать среди ночи, вызывая раздражение у остальных.
В первый же день я завершил знакомство с сокамерниками, и началась трудотерапия, как часть процесса нашего воспитания. ****
Рано утром меня вывели на милицейский двор, где я получил лопату и метлу. Было показано место, где надо было прибраться, и я приступил к работе.
Внезапно из темноты появилась моя мама и тихо спросила: 'Ну что, сынок, видимо, ты у меня по тюрьмам пойдешь?' В тот момент мне стало очень стыдно, и я дал ей обещание, что больше никогда не буду пить. И я сдержал это обещание до конца своей жизни.
После утренней работы нас накормили лёгким ужином и снова отправили на стройку. Нам предстояло возвести новое здание для городского отдела милиции.
Когда я занимался укладкой кирпичей, ко мне подошёл человек, который, как мне показалось, был начальником стройки. Он спросил, что я здесь делаю. Мне снова стало неловко, и я уже не помню, что ответил. Он лишь покачал головой и ушёл.
Вечером, когда всех снова собрали, дверь камеры резко распахнулась. На пороге появился милиционер с дерзким и наглым выражением лица, в начищенных до блеска хромовых сапогах. Он медленно осмотрел всех, кто сидел на нарах, и его взгляд остановился на мне. Без лишних слов он произнес: 'Ты мне нужен'. Я спросил, куда он хочет меня отвести. Он повторил: 'Давай на выход, там узнаешь'. Затем он добавил: 'Возьми одежду, вопросы потом'.
Когда я оказался в дежурной части, меня окружили сотрудники: они стояли, сидели, курили, смеялись и громко разговаривали. Тот, кто вывел меня, держал на поводке огромного восточно-европейского кобеля, с трудом удерживая его.
Обратившись ко мне, он сказал: 'Значит так. Сейчас ты побежишь в сторону сквера, где находится горный техникум. Ты знаешь, где это?' - почти прокричал он. 'Знаю', - спокойно ответил я, глядя ему в глаза.
Вот тебе шапка. И вложил мне в руки старую-старую зековскую ушанку, сказал, указав на огромного пса, который, не сводил с меня глаз, поможешь мне натаскать его по следу.
И снова продолжил: 'Побежишь в сторону сквера по улице Ленина, и по дороге на углу сквера зароешь шапку в снегу, добежишь до дверей сквера и там выломай большую вицу и жди меня, как только я подбегу, ты вицей бей его по морде, а я буду его удерживать, понял?'
Сказал он снова, обращаясь ко мне, но уже процедив сквозь зубы, добавил: 'Жди меня прямо у входа. И не вздумай куда-нибудь сбежать, понял?'
Прикинув всё за и против, я понял, что хлестать по морде это чудовище в виде пса я не буду, и с первых минут изменил свой план, выставив этого самоуверенного мента, которому, по моему мнению, уже многое сходило с рук.
Я тут же с этой шапкой рванул в сторону дома, закопав её по пути, как и сказал дрессировщик собаки, но только не меня.
Когда я прибежал домой, мать с испугом спросила, что случилось. Я объяснил ей ситуацию, а потом, перекусив и выпив чаю, сразу же отправился в отдел милиции.
В фойе всё ещё было много сотрудников. Увидев меня, они поинтересовались, где мой поводырь.
Я ответил, что не знаю, и сказал, что шёл обратно тем же путём, где и зарыл в снегу шапку.
Они начали смеяться над ним и говорить, что собака его глупая.
Кто-то вспомнил, что уже рассказывал ему об этом, и сказал, что это не настоящая собака, а так, просто для вида.
После того как все посмеялись над собакой и её дрессировщиком, мне сказали, чтобы я дожидался его тоже здесь.
Вскоре в фойе появился хозин с собакой. Пёс принюхался в мою сторону и, зарычав, бросился на меня. Однако, немного прокатившись по паркету на своих хромовых сапогах, милиционер сумел его удержать. Затем он, словно на допросе, начал настойчиво расспрашивать меня о том, куда я направлялся и по какому маршруту бежал. Я спокойно, без тени волнения, солгал ему, сказав, что всё было именно так, как он мне рассказывал.
Сотрудники, которые были рядом, снова начали смеяться над ним. После этого он отвел меня обратно в камеру для осуждённых, сказав напоследок, что завтра опять пойдет со своим псом по моему следу.
Ещё с порога я почувствовал, что в камере все ждали моего прихода, особенно Пося.
- Ну как дела? - воскликнул он, подскочив ко мне и с тревогой заглядывая мне в глаза. - Мы все думали, что ты уже и не вернешься живым.
Выдержав паузу, я спокойно ответил: 'Ну какая это собака? Простая болонка. Я её с рук накормил, а то пошла по следу и потерялась. Мне самому пришлось её искать'. С рук, пока не накормил, не успокоилась.
Да ещё и домой по пути зашел, поел, чаю напился, добавил я вслух слушателям, которые восседали на нарах.
'Вот это да!' - снова воскликнул Пося. 'Я тоже хочу домой!' - сказал он. На что я ему ответил, что завтра милиционер снова собирается идти по следу.
'Если хочешь, иди вместо меня', - предложил я ему.
На следующий день засов камеры щёлкнул, и появился старый знакомый в хромовых сапогах и, с порога прокричав мою фамилию, ждал ответа, но к его хромовым сапогам выпал Пося с криком: 'Можно я сегодня за него схожу? А потом дома попью чай и поем'.
Милиционер, соглашаясь, кивнул головой и увел его с собой. Оставшиеся в камере стали ждать его возвращения, и я, не в силах сдержать нетерпение, тоже ждал.
Прошло время, но Пося не возвращался. Наконец, примерно через полтора часа в камеру ворвался взъерошенный и мокрый Пося. Он с порога закричал, что я его обманул, и если бы он знал, то никогда бы не пошёл на это дело.
Ходя туда и обратно по полу около нар, он продолжал возмущаться на всю камеру: 'Ты говорил мне, что эта собака ни о чём, некусачая, а там оказался настоящий волкодав! Он меня чуть не загрыз! Мне пришлось перепрыгивать через забор туда и обратно!'
Кроме того, этот грёбаный дрессировщик не отпустил меня домой и не позволил мне даже поесть, зло выговаривал мне: 'Снова, Пося, зачем ты меня обманул?' Ты же вчера утверждал, что собака не агрессивная и дружелюбная.
Я же, улыбаясь и глядя на него, произнёс: 'Скорей всего, вчера здесь был другой пёс'.И все, кто был в камере, громко рассмеялись.
После того, как мы обсудили все нюансы, связанные с поведением злой и доброй собак, двери камеры открылись, и в них появился тот самый кинолог. как всегда он был в хромовых сапогах начищенных до блеска и, взглянув на меня, сказал:
'Завтра ты снова пойдёшь, а я буду следовать за тобой. И не вздумай меня обманывать, - сказал он, добавив: - В прошлый раз ты меня обманул'.
Вечером, после окончания рабочего дня, в камеру снова пришёл кинолог. На этот раз он проводил со мной свой запугивающий инструктаж на улице, где нас никто не мог увидеть и услышать.
Слушай ты, начал он сразу с блатного наезда и приблизив своё лицо к моему, ты меня тогда обманул и опозорил перед всем коллективом, не сделал, как я тебя инструктировал.
Сейчас пойдешь в сторону старого стадиона к самому болоту, знаешь, где? Спросил он, снова подойдя ко мне вплотную.
Знаю, ответил я ему. Давай жди там, сказал он. И я побежал. А место это я знал отлично, там был пятиметровой высоты забор, и с первых минут я уже решил: залезу на него, и пусть попробует меня снять.
Вскоре из темноты появился огромный пёс с длинным и мощным телом. Его силуэт особенно чётко выделялся на свежевыпавшем снегу, и это выглядело жутковато. Он шёл по моему следу, опустив голову.
А я сидел на заборе, но ногами в сторону, противоположную от собаки. Пес подбежал и кружил у забора где закончился мой след, но, услышав сверху мой шорох, начал прыгать, пытаясь меня стащить с него. И тут появился кинолог, который словно на коньках скользил по снегу в своих хромовых сапогах.
Подбежав к собаке, он начал громко кричать на меня, требуя, чтобы я спустился. Я ответил, что не слезу с забора, пока он не заберёт собаку и не уйдет на расстояние, что он и сделал со словами: 'Ну погоди у меня, вздумал ещё меня дурить'.
Затем, направляясь в отделение милиции, я уже сам решал, на каком расстоянии от него идти.
Вскоре моё наказание закончилось, и я снова стал свободным человеком.
Но после знакомства с Людышем, немцем, я прекратил общение с Посей. Вскоре я узнал, что он попал в тюрьму, где стал жертвой насилия.
В последний раз я видел его, когда вернулся из армии. Это был совершенно другой человек с потухшим и испуганным взглядом.
******