Давыдов Григорий Андреевич : другие произведения.

Дети Горного Клана

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трое - два брата и сестра - повязаны невидимой нитью судьбы в мире Континента. Мире, где правят маги, а давно забытые, некогда всемогущественные Боги бродят по земле. Их место заняли Пожиратели - существа из другого мира, призванные питать свои силы болью и страданиями. Все трое - дети Горного Клана, и их ждёт нелёгкий путь. Они пройдут сквозь потери, неудачи и битвы, но всё-таки будут идти вперёд, до конца, но каждый по-своему. Ведь кто знает, что тебя ждёт? Меч доблестного воина? Медальон мага? Или же кинжал подлого убийцы...

ПРОЛОГ

   Свет луны разбежался по водной глади тысячами крохотных светлячков. Эти светлячки, дребезжа и озаряя своим сиянием пустынную округу, выловили небольшой чёрный туман, что двигался по небосклону. Можно было бы принять его и за тучу, если бы туман не двигался к земле, причём по такой траектории, что сразу становилось ясно: он знает, куда держит путь.
   Туман спустился на каменный берег, у мерно покачивающихся от ветра, что приносило море, сосен. И лишь только он коснулся земли, как из него вышел некто в странном плаще, не имеющем цвета: под светом луны он то становился голубым, то переливался в синий, то в изумрудный, и всё это без остановок, так что могло показаться, что по берегу движется сплошной холодный всполох. Голову существа покрывал капюшон, настолько большой, что тень от него полностью скрывала лицо, словно некто и вовсе не имел лица, а вместо него у существа лишь чёрное ничто.
   Некто прошёл неспешным шагом до леса и исчез среди высоких деревьев. Чёрный туман остался ждать хозяина, словно верный пёс.
   В лесу существо шло уверенно, хотя раньше редко бывало в этих местах: ориентиром ему был тёплый огонёк неподалёку. К нему некто и направился.
   Огонёк был светом из окна крохотного домишки, расположившегося в густой чаще: в таких местах не живут те, кому нечего скрывать, или кто хоть немного умеет ценить общение. Потому как некто в странном бесцветном плаще был, наверное, единственным кто забрёл сюда за последние несколько лет. А, может, и десятилетий.
   Он подошёл к двери дома и замахнулся, чтобы постучать. Но тот, кто здесь жил, не предоставил ему такой возможности. Дверь скрипнула и открылась.
   На пороге стояла женщина. Её можно было бы назвать красивой, если бы нос, уши и брови не были проткнуты толстыми костьми - то ли чьими-то клыками, то ли когтями - а щёки, лоб и подбородок украшены татуировками из засохшей грязи. На женщине не было одежды. Лишь множество бус из костей, какие-то браслеты на руках, из волос, соломы и ещё чего-то, не поддающегося описанию. Среди всего этого "богатства" единственное что выделялось - красивый большой медальон в виде двух когтистых рук, что обхватили светящийся камень, удобно расположившийся на груди его обладательницы. Она была молода... но внешность обманчива. Ею можно обмануть какого-нибудь юнца, заблудившегося в этих местах, но не того, кто пришёл к этой женщине сегодня ночью. Он то знал: той, что стояла перед ним в обвораживающей позе, было не меньше двух столетий.
   Она окинула незнакомца оценивающим взглядом и улыбнулась почерневшими, будто измазанными в дёгте, зубами:
   - И чем я обязана твоему приходу?..
   - И так знаешь, - буркнул красивым низким голосом некто. - У тебя всё готово?
   - А ты принёс это, Брайт-Пожиратель?
   Тот, кого называли Брайтом-Пожирателем, сунул руку под меняющий цвет плащ, и вытащил небольшую ампулу с алой жидкостью.
   - Вот. Бери и приступай, ведьма.
   Женщина с восторгом схватила ампулу и скрылась внутри. Брайт вошёл следом.
   Внутри было тепло: в небольшом помещении пять на пять метров, которое и являло собой весь дом, горел костёр в каменной нише в полу. На стенах висели засушенные головы животных, какие-то травы и мешки. На плохо приколоченных досках стояли различные банки и корзины, валялись давно протухшие фрукты и бегали крысы. Брайт с тяжёлым вздохом - будь его воля, сто лет бы сюда не наведывался - скинул с себя плащ, повесив его на крюк у входа. И лишь только плащ покинул хозяина, как тут же побелел и перестал менять свой окрас. А приблизившийся к свету костра мужчина оказался стройным человеком с абсолютно белым лицом и кистями рук - единственным, что было видно из-под плотно облегающего тело чёрного костюма, без единого стыка или стежка. Зрачки человека, как и белки глаз, были абсолютно белыми, и выделялись лишь за счёт тонкой чёрной радужки. Волосы на голове были полностью сбриты, кроме места на затылке, из которого торчала короткая косичка, обхваченная тонким ремешком.
   - Садись, - сказала ведьма, вытаскивая из хлама в углу небольшой чан и ставя его прямо на огонь.
   Пожиратель неторопливо присел, наблюдая за действиями женщины.
   А та тем временем взяла какую-то банку с полки и, вылив содержавшуюся в ней жидкость в котёл, дождалась, пока та забулькает, и села напротив Брайта, с противоположной от чана стороны. Откупорив ампулу, ведьма с вожделением выпила красную жидкость и закатила глаза.
   Медальон на её шее ярко засветился, а из чана пошёл пар, вмиг заполонивший почти всё помещение. Женщина раскинула руки в стороны, что-то бормоча под нос, и медленно перешла на протяжный крик, чем-то сравнимый с волчьим воем. Пожирателю было смешно на это смотреть. Но он понимал, что ведьма - знаток своего дела, и потому терпеливо ждал.
   А тем временем женщину начало трясти, она упала на пол и забилась в конвульсиях. Брайт ждал. Ведьма выгнулась так, что показалось, будто у неё сейчас лопнет позвоночник, а затем она неожиданно села, тяжело дыша, но придя в себя. Пар больше не валил из чана, а медальон перестал светиться. Женщина вытерла пот со лба и улыбнулась:
   - Это было сложнее, чем я думала.
   - Ты увидела то, что мне нужно? - спокойно проговорил Пожиратель, которому этот концерт успел наскучить.
   - Да. Я увидела, что требуется для твоих целей, - ведьма погрузила руку в бурлящую в чане воду, но та, вместо того чтобы ошпарить неосторожную женщину, лишь недовольно зашипела, принимая её в себя. - Видела несколько судеб, и все - одной крови. Но потом всё окутывает странный туман...
   - Дальше.
   - Не торопи. Знаешь, как сложно увидеть то, что нам не дано видеть? - хмыкнула ведьма, мешая рукой жидкость и заворожённо разглядывая расступающиеся в сторону круги. - Это высокая магия.
   - Говори, что дальше.
   - Настырный. Они с юга - вот что мне точно удалось узнать. Я видела частицы их судеб. Все они непросты... Ты сможешь понять, кто это. Их кровь... странная кровь. Она слишком многое может и слишком многое после себя оставит. По крайней мере, в истории. - Туманно ответила женщина, и вытащила руку из чана.
   - Их имена? Откуда они? Где искать? - начал допытываться Брайт.
   Ведьма кивнула:
   - Для этого, дорогой, мне понадобится ещё немного твоего напитка...
   Пожиратель понимающе кивнул. Затем поднялся и облачился во вновь начавший менять цвета плащ, сказав:
   - Спасибо тебе. Ты очень помогла.
   Из его руки в единое мгновение выскочил крохотный сверкнувший в свете костра металлический предмет - вырвавшийся из него луч проделал в голове рухнувшей на пол ведьмы аккуратную дырку. А плащ с секунду вспыхнул красным, но лишь для того, чтобы вновь продолжить играться различными цветами.
   Покидал дом Брайт в раздумьях. Он узнал катастрофически мало, но и этого может вполне хватить, чтобы достигнуть цели. Смерть ведьмы, по крайней мере - гарантия того, что другие Пожиратели, если им придет подобное в голову, не узнают вообще ничего.
   Ступая по тёмному лесу, Брайт по старой привычке бубнил себе под нос:
   - Значит, трое, с юга. Одной крови. Оставят след... Что ж, за дело.
   И, скрывшись за одним из деревьев, больше из-за него не показался, исчезнув и, что самое странное, не оставив после себя даже следов на мягкой земле.

ДЕТИ ГОРНОГО КЛАНА

ГЛАВА 1

   - Давай, сынок! - утробный крик отца разлетелся по дворику ураганом, но Рику он показался тёплым родным ветерком. - Вставай, ну! Разлёгся! Хорош отдыхать!
   Рик, на правах самого младшего в семье, недолюбливал "причуды" отца. Ему не по нраву было ежедневное терзание своего тела в неравной борьбе на небольшом захудалом дворике, не любил он падать, отплёвываясь от пыли, в очередной раз стараясь уложить отца на лопатки. Да и получится ли это когда-нибудь? Он, хилый, тонкий, небольшого роста, пошёл совсем не в своего родителя: отец имел мышцы-камни, огромное, не по-человечески огромное тело, широкие плечи, из-за которых ему часто приходилось протискиваться в дом боком. Один только его вид уже говорил о том, что в схватке один на один не будет против него шанса даже у закоренелого бойца, всю жизнь проведшего за маханием мечом, а уж у тощего Рика...
   Но всё-таки, отряхнувшись, он поднялся и встал в стойку - как учил отец: чуть нагнуться вперёд, руки перед собой, возле головы, сжаты в кулаки. Так проще защищаться и одновременно атаковать. Ноги стоят так, чтобы чувствовать твердь земли, чтобы словно врасти в неё, и в то же время в любое мгновение оторваться и оказаться рядом с противником. По крайней мере, отец мог так. Рик - нет.
   Издав непонятно откуда взявшийся рык, словно маленький волчонок, Рик бросился на отца. Он видел перед собой его расслабленный на вид силуэт... Но через мгновение глаза смотрели уже в землю двора, а рот снова заполнился пылью - не сразу до него дошло, что тело хоть и рвётся в бой, но лежит на земле, как и всегда, после попыток напасть на отца. Мальчик вздохнул.
   Его пытливый и развитый ум желал пожирать страницы книг, которых в доме всегда было мало, да и те - лишь обрывки каких-то летописей и походных записок. Их Рик уже изжевал вдоль и поперёк, мог бы пересказать любую страницу наизусть, но ему этого не хватало. По вечерам он незаметно сбегал из дома, в лес, срывал разнообразные растения, собирал грибы и ягоды, и долго-долго изучал их, силясь понять различие между почти одинаковыми на вид круглыми маленькими чёрными ягодами-горошинами. И, обнаруживая их, всегда поражался тому, на сколько разными могут быть две, на первый взгляд такие схожие, вещи.
   Не обделял он вниманием и крупных зверей. Выслеживал места обиталищ самых интересных, на его вкус, особей, прятался в кустах, терпеливо ожидая их появления, следил за поведением, повадками, отличительными особенностями. Не раз получая за то нагоняй от отца. ""Животных, сынок", - говорил тот сурово. - Нужно убивать и есть. А ты глазеешь на них, словно никогда не видел! Вместо того, чтобы слоняться без дела, лучше пошли, возьмёшь рогатину и - со мной на охоту!". И Рик, привычно вздыхая и потирая низ спины, что горел после отцовского ремня, покорно шёл вслед за родителем, брал рогатину и отправлялся на охоту, но и там лишь смотрел по сторонам, проводил пальцем по вязким жидкостям, стекавшим с деревьев, нагибался над шершавыми листочками кустов, поднося их к лицу и внимательно разглядывая. Так что после совместной с Риком охоты отец всегда возвращался не в духе, бранясь и размахивая руками: "Вот же сына воспитал! В твоём возрасте я уже в строю стоял! Потом и кровью родные земли отстаивал! А ты... в дом! И чтобы я тебя не видел!". Но на следующее утро родитель вновь выталкивал мальчика во двор, и вновь Рику приходилось пробовать на вкус дворовую пыль.
   - Неплохо, - помог ему встать отец, легко поставив сына на ноги одним рывком руки. - В этот раз намного лучше.
   - Мам! - раздался томный голос со стороны дома. - Я тоже к ним хочу!
   Лида была единственной дочерью в семье. Наверное, не имей родители сыновей, то, скорее всего, её мольбы были бы услышаны, и отец стал бы обучать её военному ремеслу, о чём та искренне мечтала. Но боги подарили им мальчиков, так что дочь сразу попала под опеку матери. И это означало ежедневные многочасовые уроки этикета, непонятно для кого сооружающиеся на голове причёски, ношение неприятных, неудобных, пускай и более свободных, нежели в городах, платьев, и нудное, абсолютно неприятное для мечтающей о тяжёлом мече в руке и дальних странствиях девочке вязание. Чем она и занималась, сидя рядом с матерью на дворовой скамье и краем глаза завистливо поглядывая на тренировку брата.
   - А что! - Рыкнул отец, уперев руки в бока. - Если хочет...
   На мгновение в глазах Лиды загорелся огонёк надежды. Который, впрочем, почти сразу потух, сдутый грозным и показавшимся девочке ещё более низким, чем у отца, голосом матери:
   - Не забивай девочке мозг своими глупостями! Она - леди! А леди не пристало заниматься мужской... вознёй. Лида, не отвлекайся. Ты сделала неправильный узелок.
   - Ну, да, - буркнула Лида, вновь уткнувшись в создаваемый ею платок. - Мне надо непонятно для кого ежедневно прихорашиваться и зачем-то стаптывать себе ноги туфлями... Всё равно тут на лиги вокруг ни одного достойного жениха!
   - Что такое? - Удивлённо приподнялся одну бровь мать, и от её взгляда девочке тут же расхотелось спорить.
   - Ничего, матушка...
   Отец не посмел что-либо на это сказать. Несмотря на всю свою мощь и грозность, с женой, любимой женщиной и матерью его детей в одном лице он становился мягким, покладистым, почти ручным, отчего женщины с соседних домов частенько шептались, нарекая её ведьмой. Конечно, а как иначе?! Ведь не может же человек так любить! Не иначе, зельями его поит, или вообще втайне проводит какие-нибудь ритуалы, в погребе тайком расчленяя козла и вознося молитвы богам. Но она, разумеется, никакой ведьмой не была - просто отец любил её, искренней и неприкрыто чистой любовью.
   - Ладно, - кивнул каким-то своим мыслям отец и, оглядевшись, улыбнулся, выхватив взглядом того, кто сидел чуть в отдалении. - Вран! Не желаешь присоединиться?
   - Да, отец.
   Со ступенек у входа в дом, поднялся, скидывая с себя верхнюю одежду - по правилам горного клана, бороться и драться на кулаках следовало исключительно с оголённым торсом - и вышел на дворовую площадку, истоптанную за много лет и превратившуюся в некое подобие маленькой примитивной арены, Вран - старший сын, надежда, опора и любимец отца. Но при всех этих, несомненно, благодатных качествах, Вран не был одним из тех зазнавшихся сыновей, что пользуются своими привилегиями в каких-то собственных целях и помыслах. Нет, не то воспитание получали сыновья горного клана. Ему с детства вбивали уважение к родителям, а в особенности к их наставлениям. Впрочем, вбивать особенно ничего и не требовалось, потому как мальчик с детства рос, восхищёнными глазками глядя на отца и мать, следуя хвостиком за каждым из них, слушая отцовские истории о войне и материнские наставления. В нём билась кровь его клана, а горцы были людьми чести, впитывая дух предков с молоком матери.
   А как только у него появились сестра и брат, Вран перенял часть обязанностей по заботе о них на себя. Он стал им вторым отцом, но, в отличие от истинного их родителя, был более мягок и потому потакал многим прихотям детей: частенько стаскивал из соседних домов книги для Рика, после чего несколько дней не мог встать с постели после отцовской порки, втихаря, пока мать покидала дом, показывал Лиде различные приёмы, которым обучил его отец. Потому, наверное, он стал той первоосновой, вокруг которой держалась крепкая связь между братьями и сестрой. И все ссоры - будь то мелкие недопонимания, или серьёзные обиды, сразу сходили на нет, стоило Врану просто прижать их к себе, погладить по голове и сказать те слова, которые знали только они, трое. Те слова, которые не доверить никому. Никогда. Даже родителям.
   Вран встал в стойку и, не дожидаясь пока отец сам изготовится к бою, сделал резкий рывок. Он был ненамного старше самого Рика, но при этом успел многого достичь в бесплодных попытках превзойти своего родителя-гиганта. Сидя на земле, Рик не мог не отметить, что отцу всё-таки пришлось немного поднапрячься, мышцы его вздулись, а лицо уже не было таким смешливым, как во время поединка с ним. Но всё-таки, ловко увернувшись от выброшенных вперёд рук сына, отец обхватил его стальным захватом за талию и, рыкнув, перебросил через себя.
   Врана никак нельзя было назвать кошкой, и потому ему также пришлось попробовать на вкус землю. Отец, гогоча и отряхивая руки, под восторженные рукоплескания Лиды и тяжёлые материнские вздохи пробасил:
   - М-да, щенята. Расти и расти вам ещё до волков!
  
  
   - Хочу сбежать отсюда.
   Вран удивлённо вскинул брови, оторвавшись от рассматривания рыночного прилавка. Рик, которого отправили вместе с братом за покупками, никак не помогал в выборе продуктов. Лишь всю дорогу смотрел себе под ноги, как обычно, витая в каком-то своём мире. И только сейчас решил раскрыть рот, при этом сказанное им Вран услышал впервые.
   - Чего так? - вновь вернулся он к рассматриванию яблок, что были плотно уложены в больших корзинах. - И куда, например?
   - В город. - уверенно мотнул своей большой головой Рик, отчего его пышные кучерявые волосы цвета пшеницы смешно задёргались. Но глаза горели недетской уверенностью. - Пойду к мастерам. Буду у них наукам обучаться. Или в армию! Личную гвардию Совета Архимагов!
   - Капитаном станешь? - по-доброму усмехнулся Вран. - Или, может, генералом?
   -Да, генералом! - насупился Рик, грозно сдвинув брови и так сжав кулаки, словно изготовился к бою. - Буду города завоёвывать, сражаться!
   Вран спокойно положил в корзину пару самых спелых, круглых и румяных, на его взгляд, яблок. И двинул к следующему прилавку, где сияла из-под пышных грязных усов улыбка продавца рыбы.
   - Значит, хочешь города завоёвывать, - хмыкнул он, нагибаясь над рыбой и пару раз шмыгая носом, "пробуя" отдающий речным илом рыбий запах. - Сражаться хочешь. Так почему же сбежать задумал? Отец ведь учит тебя быть сильным. Держать удар. Драться. Не эти ли качества нужны воину? Истинному воину, я имею в виду. Меч в руке не сделает тебя воином. А вот отвага и сила...
   - Да я не о том! - махнул рукой Рик. - Ничего ты, брат, не понял! Я не хочу с мечом наперевес набеги устраивать. Я руководить буду. В шатре сидеть, на карту смотреть, за ходом битвы следить. Туда - одни войска. Сюда - другие! - Всё то время, что Рик разглагольствовал, он дополнял свои слова яркой жестикуляцией, тыкая пальцем то в одну точку в воздухе, то в другую, как будто действительно куда-то направлял вымышленные, живущие только в его голове, войска.
   Вран вздохнул и посмотрел на брата. Лицо - суровое, пускай и по-детски наивное, мечтательное. Рику лишь недавно исполнилось четырнадцать, на земле горцев - уже совсем взрослый мужчина, но покинь он отчий дом - везде его будут принимать лишь как мальчика, над верхней губой которого только-только пробился слабый, видимый лишь под определённым углом пушок. А вот борода пробиваться ещё не начала.
   Подумав об этом, Вран повёл рукой по собственному подбородку. Только лёгкая щетина, пускай ему уже и семнадцать. По меркам горного клана - взрослый муж, уже должен иметь семью и воспитывать собственных детей, но... Они не были взрослыми. Они - дети. Как бы там ни было. С собственными глупыми мечтами и помыслами. Которые далеки от помыслов взрослых, пускай те и думают, что знают о своих отпрысках всё.
   - Слушай, - убрал руку от лица Вран, присев на корточки перед братом, так что их лица теперь были на одном уровне друг с другом, и положил руку ему на плечо. - Как бы там ни было, ты - горец. Потомок легендарных воинов. Знаешь, что говорят там, за пределами нашего клана, когда хотят назвать кого-то крепким и стойким? "Ты как горец!" - вот их слова. Считай это чем-то вроде обязанности перед Предками. Ведь мы не должны их посрамить, верно? Помнишь же рассказы отца?
   Рик, шмыгнув носом, кивнул. Конечно, он помнил. Как можно забыть, когда эти истории рассказывают тебе за завтраком, обедом и ужином и на ночь вместо сказки в течение многих лет?
   Их клан существовал ещё с тех давних времён, когда на земле жили эльфы. Страшные, грязные варвары, жившие в не похожих на дома лесных хижинах, больше смахивающих на шалаши. Они питались, чем придётся, бегали с примитивными деревянными палками, заострёнными на концах, что заменяли им копья, да не менее примитивными луками: изогнутая палка, перетянутая прочной леской - разве подобное может называться настоящим луком?
   Они молились странным богам леса, почти не имели одежд, порой предпочитая вообще обходиться без элементов гардероба: одежду им заменяли уродливые татуировки из грязи и высохшей глины, которыми они обмазывали свои тела, превращаясь в искажённую пародию на неких лесных тёмных духов, что мелькают среди деревьев, улюлюкая и перекрикиваясь между собой странными гортанными голосами.
   Их глаза не имели зрачков, полностью затянутые беленой, ушные узелки были вывернуты так, что уши их походили скорее на закрученный спиралью хвост свиньи, нежели на нечто, чем можно слышать. Многие поговаривали, что при подобных дефектах глаз и ушей эти лесные выродки вообще не умеют ни видеть, ни слышать, как привыкли люди, и потому постоянно издают какие-то звуки, подобно эхолокаторам летучих мышей, именно так и ориентируясь в пространстве.
   В леса, в которых они обитали, рисковал захаживать разве что совсем уж слабоумный, ибо никого они не оставляли в живых, нашпиговывая стрелами, или просто лишая путника головы, которую позже ринувшиеся на поиски люди находили наколотой на кол.
   Они ненавидели людей. А люди ненавидели их. Почему? Наверное, никто уже и не упомнит. Но долгие столетия обе стороны умудрялись сохранять некое подобие мира, во многом благодаря длинному горному массиву, отделявшему одну территорию от другой, как будто сама природа решила не рисковать и разделила два непохожих друг на друга народа, проведя по земле почти идеально ровную линию, из которой выросли, словно грибы, гигантские горы-пики, молчаливыми великанами вечно несущие службу по защите человеческих угодий. Не будь этого массива, верно, война бы началась ещё давным-давно, как только леса породили эльфийский народ, в те времена, когда даже не слышали о том, что такое меч, сражаясь примитивными колющими палками, или же вовсе зубами и кулаками.
   Но всё-таки подобный мир был таким же зыбким, как песок, что сочится сквозь пальцы. Леса, которыми были богаты эльфийские угодья, таили в себе множество полезных минералов, а корни тамошних деревьев слыли великолепным ингредиентом для лечебной настойки, что избавляла от головной боли и имела много других полезных свойств. Так что, даже несмотря на невероятную опасность, люди всё-таки хаживали в те леса, занимаясь контрабандой всего, что под руку попадётся - даже умудрялись ловить рабов из эльфийского племени, выставляя тех на увеселительных городских боях, или же сбывая на рынке рабов, где эльфы славились как крепкие, мало нуждающиеся в пище и воде работники.
   Но эльфы терпели, оттягивая момент войны, которой, верно, не желали, или к которой не были готовы, отвечая лишь уколом на укол. И потому всё реже и реже стали возвращаться из походов в их леса человеческие караваны, всё чаще стали видеть пики, украшенные людскими головами с искажёнными в предсмертной судороге лицами и вывалившимся из синих губ языком. Как итог, люди стали высылать в леса эльфов не безобидные караваны с приставленной к ним дюжиной стражников, а настоящие боевые отряды, вооружённые до зубов конницы и даже магов.
   Горели целые километры леса, выкорчёвывались, как древесные корни, эльфийские селения, и сам лесной народ отходил всё дальше и дальше вглубь собственных владений.
   Наверное, тогда и лопнуло терпение дикарей.
   Видно, люди считали, что поработили эльфов. Что показали им свою силу, испугали, заставив прятаться в свои норы, словно свору пугливых крыс, что разбегается при топоте тяжёлых ног. Но, как выяснилось, всё было иначе. Эльфийские племена оказались грозным кулаком, который всё удалялся и удалялся, но не для того чтобы спрятаться, а чтобы замахнуться посильнее и до обидного больно ударить по самонадеянным человеческим ухмылкам.
   Сначала они нападали по ночам, незаметно подкрадываясь к разбросанным на их территории, словно неаккуратно высыпанный горох, лагерям людей. Убивали тихо, перерезая или сворачивая горло. Но затем, как только ряды войск противника заметно поредели, человеческие генералы кусали ногти и взъерошивали волосы, думая о том, откуда могли взяться такие потери, эльфы ударили открыто. Жестоко и свирепо - так, как могут ударить лишь настоящие дикари.
   В те годы их рыки и гортанные улюлюканья были пострашнее шума надвигающейся бури. Лишь только заслышав их, отступающие отряды тяжело вооружённых воинов бросали свои щиты, мечи и копья и со всех ног мчались прочь. Но бежать им приходилось недолго, ибо эльфы всегда настигали их, и никогда никого не брали в плен.
   Так, оставляя за собой горы трупов и, подобно берсеркерам, опьянённые кровью врагов, остроухие и добрались до гор, решившись на первое за многие столетия вторжение. Око за око, смерть за смерть. И никто ничего не мог противопоставить такой дикой мощи...
   Тогда-то их и встретили прочные щиты горцев.
   Летописи тех времён описывают эти события как резню, ад, неожиданно разверзшийся на земле. Одни с животной яростью мстили за осквернение их родного дома, за убийство их собратьев, а другие пытались не допустить того же для их родных земель. Это была ошибка человечества, и расплачиваться за неё пришлось именно горцам, что встали на её защиту, безжалостно встретив не ожидавшего такого сопротивления врага. Резня растянулась на долгие десятилетия. Сыновья перенимали кровавый долг у своих отцов, вставая в ряды защитников и круша эльфийские орды. Как и сыновья их сыновей, так что жизнь горного клана, что растянулся худым, но стальным строем по всему горному массиву, на несколько столетий превратилась в одну сплошную войну, а их селения больше были похожи не на уютные улочки с ухоженными двориками и валящим из труб печей дымом, что оповещал о скорой трапезе, а, скорее, на суровые форпосты со шпилями дозорных башен, огромными стенами с бойницами, казармами и вечным, казалось бы, никогда не способным остановиться, запахом крови.
   Но прошли столетия: эльфы, что несли гигантские потери от гнущихся, подобно старым доскам пола, под их напором, но никак не собирающихся сдаваться, горцев, из разъярённого нахлынувшего урагана превратились лишь в лёгкий бриз. Вечная рубка сменилась на периодические набеги. Для горцев, закалённых несколькими поколениями беспрерывной войны, эльфы перестали представлять какую-либо угрозу. Они были скорее лишь лёгкой занозой, что доставляет мелкие неудобства, но в целом не представляет из себя ничего существенного.
   Вот тогда, с лёгким опозданием, Совет Архимагов и решился выдвинуть на врага свою личную гвардию, укреплённую отрядами магов и священников Храма Пожирателей, что, соединившись в одну военную машину, превратились в истинное орудие смерти. И это орудие было пущено на волю, ринувшись убивать оставшихся в живых эльфов.
   Их буквально вычеркнули со страниц истории, не оставив в живых ни одного: даже рабовладельцы прилюдно казнили своих рабов-эльфов, брезгливо давая отмашки палачам. Оно и понятно: ведь каждый, кто смел укрывать эльфийское отрепье, в последующем клал голову на одну плаху рядом с остроухим.
   Ветер воспоминаний об этих событиях ещё разлетается по Континенту: будучи совсем молодым, не старше, а то и моложе Рика, его отец успел поучаствовать в рейдерских набегах на оставшиеся немногочисленные эльфийские селения, вырезая лесной народ на корню. Но тот же Вран уже не успел застать ни одного из их народа, зная об эльфах лишь из рассказов да многочисленных легенд - ведь какая война не обрастает мифическими подробностями о великих героях, что в одиночку сдерживали натиск целой армии, о прекрасных девах, что подхватывали мечи своих погибших мужей и рвались в битву, срубая головы врагам?
   С тех самых пор горный клан считался кланом воинов - тем чревом земным, что рождало истинных защитников, или же, наоборот, завоевателей. И невозможно было найти ни одного, даже самого захудалого трактира, где не знали бы о совершённом ими подвиге.
   Но слава горного клана угасла в единое мгновение: войне на границе пришёл конец - а с ним пришла нужда в крепких пахарях, фермерах, в общем, всех тех, кто снова бы поднимал мирную жизнь с колен, на которые поставила её война. К тому же никто не сказал, что больше не придётся вытаскивать из закромов оружие, сдувая с него пыль и вновь пачкая кровью: кому-то требовалось подавлять восстания мятежных графов, защищать улицы городов и леса от разбоев, а для этого требовались полководцы, стражники и просто те, кто умеет убивать.
   Так что постепенно, год за годом, клан горцев начал редеть. Новое поколение разбредалось по ближайшим землям в поисках достойной, по их меркам, работы, многие просто убегали от воспоминаний об ужасном побоище, которое почему-то в летописях именовали не иначе как "славная битва". И в итоге некогда сильнейший граничный форпост превратился в захудалую деревеньку из пары десятков домов, да нескольких лавок, оставив за собой звание Клана лишь как дань за прошлые заслуги. Исчезли величественные стены и защитные башни, разбираясь для постройки домов - а от кого теперь защищать?
   - Ты - горец, - вновь с тяжёлым вздохом повторил Вран, взлохматив волосы младшего брата. - Так гордись этим.
   Рик, шмыгнув носом, улыбнулся, по привычке поправив непослушные локоны и кивнул:
   - Буду.
   - Славно. А сейчас пошли-ка домой. Матушка ведь обещала яблочный пирог. - Вран подмигнул Рику и, поднявшись, пошёл по узким деревенским тропкам обратно, с семенящим за ним хвостом братом.
   Шум рыночных рядков стал постепенно угасать. Всё реже и реже встречались люди, каждый из которых непроизвольно кивал проходившим мимо братьям, а те отвечали взаимностью: попробуй в таком крохотном селении с кем-нибудь не поздоровайся, и гнилые слухи о тебе тут же разлетятся чёрными воронами по всей деревне. Наверное, это и была одна из причин, по которым в клане никто никогда не воровал и, тем более, не убивал, как это бывало в городах, или даже более-менее больших деревнях. Учудишь нечто подобное, и даже не думай остаться. Либо бежать куда глаза глядят, либо... а никакого второго "либо" и не было, потому как найдут в любом случае, ну а уж если нашли, так наказание будет по всей строгости горских правил. Благо, если лишь руку отрубят - тогда можешь благодарить любых богов, ибо сие была самая безобидная из кар.
   Рик начал о чём-то увлечённо болтать, но Вран слушал его в пол-уха. С ним либо так, либо все мозги себе сломаешь, пытаясь переварить всё то, что исторгалось из глубин пытливого и невероятно умного сознания мальчика. Вран порой ему даже завидовал и одновременно сочувствовал: родиться с такой светлой головой ему надо было в каком-нибудь столичном городе, да пойти учиться, может, даже стать советником при дворе Архимагов.
   Но вдруг Вран застыл, да так резко, что Рик чуть было не врезался в его спину и, недовольно мотнув головой, дёрнул брата за рукав рубашки:
   - Ты что?
   - Тихо! - Приложил палец к губам Вран, нахмурившись и к чему-то прислушавшись. Он стоял так где-то с минуту, а затем неуверенно спросил: ­- Ты слышишь?
   Рик тоже нахмурился. Он стоял ещё дольше, но в итоге лишь покачал головой:
   - Не. Ничего...
   - Словно копыта... и колеса... неужели не слышишь?!
   - Братец...
   Но Вран его уже не слушал: он припал к земле, пачкая рубашку и штаны, но абсолютно не обращая на это внимание. До него донеслись тяжёлые колебания земли. А ещё звуки. Множество звуков, похожих на скрип, топот и что-то, отдалённо напоминающее голоса, но как будто доносящиеся из-под толщи воды. Родители с детства твердили, что у Врана чуткий слух, и отец всегда смеялся, что из-за этого они долго не могли зачать ему сестру. Стоило только начать - так ребёнок сразу в плач! За подобные разговоры родитель всегда получал тяжёлую оплеуху от матери...
   Зрачки Врана расширились, волосы встали дыбом, и в следующее мгновение он уже бежал, до боли стиснув кисть Рика, по узкой улочке, наплевав на его нытьё, причитания и удивлённые возгласы. Сейчас главное было - добраться до дома. Домой! Быстрее! Там отец! Там защитят!
   Но стоило ему только подумать об этом, как над головой с громким шипением пронеслось нечто яркое. А затем ближайший к ним дом разлетелся в щепки, а самих братьев отбросило в сторону ударной волной. Корзина выпала из рук Врана, и яблоки кроваво-красными горошинами высыпались из неё, врассыпную раскатившись по улице. Но ему было не до яблок - плевать на них!
   - Поднимайся! - Потянул он за руку откашлявшегося от попавшей в рот пыли Рика, толкнув вперёд. - Поднимайся и бежим!
   - Что это, братец?! - он застыл, разглядывая горящие дымящиеся щепки, что остались от только что стоявшего на том месте большого, добротного двухэтажного дома, в окнах которого мелькали до этого силуэты людей. Теперь же от них остались лишь раскалённые угли. - Как это?! Откуда?!
   - Маги. - Коротко рявкнул Вран, не желая стоять на месте, обсуждая произошедшее и, вновь схватив руку младшего брата, бросился бежать. - Не стой столбом, а то тут брошу!
   Рик и не думал противиться. Но поддерживать темп брата было тяжело, и потому, постоянно спотыкаясь и останавливаясь, чтобы перевести дух, он нещадно его задерживал, заставляя Врана стискивать зубы и оглядываться по сторонам. Разумеется, он и не думал бросать младшего брата, но, именем богов, он и не знал, что эта деревня такая большая...
   Послышалось ещё несколько "ш-ш-ш!!!", и над головой пронеслись, один за другим, три огненных шара размером с телёнка. Громкие, оглушающие взрывы, послышались совсем рядом, а щепка одного из разорванных домов царапнула Врану щёку, оставив глубокий кровавый след. Но тот не обратил на это никакого внимания, казалось, даже не почувствовал боли: только бежать, только бежать, только...
   Он не сразу понял, что дорога уже не свободна. Наверное, его мозг просто не обращал внимание на внешние факторы: он лишь заставлял ноги двигаться, и как можно быстрее. Но когда неожиданное препятствие оказалось в считанных метрах перед бегущими братьями, и сознание Врана вынырнуло и огляделось, то он сумел понять: это препятствие нельзя игнорировать.
   Это был человек. Тряпки, в которые он был облачён, вряд ли можно было назвать одеждой в привычном её понимании: нагромождение из перетянутых жгутами тряпок, кусков толстой кожи, натянутой на такие же куски то ли дерева, то ли металла - не рассмотреть - которые крепились на плечах, голенях, предплечьях и частично на животе и груди, видимо, заменяя собой доспех. В проплешинах "доспеха" свисала паутиной кольчуга, что явно была человеку не по размеру, видимо, одолженная у кого-то, кто явно был его как минимум раза в два шире и толще. Лицо покрывал чёрный шарф, из-за которого смотрели лишь маленькие, сощуренные глазки, которые только и можно было разглядеть из-под тени, что отбрасывал примитивный, в виде стальной, в некоторых местах помятой, видимо, выдержавшей не один удар полусферы, обрамлённой ржавым обручем с выступающими из него шипами. Но главным было не это, а лежащий в его руке длинный изогнутый меч, который, в отличие от одежды человека, выглядел очень внушительно и броско, играя бликами на полуденном солнце - за ним неизвестный явно следил и лелеял, словно родного ребёнка.
   "Броня точно не принадлежит рядовому воину армии, и уж тем более Храмовнику или егерю, - как-то сама собой промелькнула в голове Врана мысль. - А, значит, наёмник. Или просто разбойник. Но что ему здесь надо?!"
   Но дальше все мысли ушли на второй план. Вран отступил в тень, давая место под солнцем Врану-воину. И тот, зарычав, стиснул натруженный годами тренировок кулак. Он должен защитить брата! Он не должен умереть!
   Человек с мечом усмехнулся, игриво перекинув оружие из одной руки в другую, расслабленно сделав шаг в сторону двух невооружённых детей. И тут же поплатился за это. Ибо горцев никогда нельзя не воспринимать всерьёз!
   Не останавливаясь, Вран ловко ушёл в сторону от вальяжно рассёкшего воздух клинка и, не давая опомниться изумлённо вылупившемуся на пустоту вместо только что находившейся прямо перед ним головы убийце, с хрустом познакомил его нос с собственным кулаком.
   Похоже, удар вышел слишком сильным, и сломанная кость вошла человеку прямо в мозг, моментально лишив его жизни. Тело неудавшегося убийцы обмякло и рухнуло на землю, но Вран не успел хоть как-то отреагировать на первое в его жизни убийство. Да, он убивал животных в лесу, или вылавливал и жарил рыбу, чтобы прокормить семью, но человек - это другое. Даже если этот человек сам пытался тебя убить.
   Но сознание решило, что у него есть более насущные дела. Взгляд лишь уцепился за выпущенный мертвецом меч, а рука автоматически подхватила оружие. Что бы тут ни происходило, хороший клинок явно будет не лишним.
   За следующим поворотом впереди открылся вид на такой знакомый, и в эту секунду показавшийся ещё более родным и притягательным, отчий дом. Вран уже не бежал - он летел, почти не касаясь земли, и Рик лишь каким-то чудом поспевал за ним, гонимый страхом выпустить руку старшего брата.
   И тут до чуткого слуха Врана долетели звуки топота десяток пар ног, переплетённые с громыханием приближающихся взрывов. Их дом стоял на отшибе, и чудом было уже то, что те, кто бы это ни был, кто так неожиданно напал на деревню, не начали именно отсюда, но чуду не суждено было тянуться долго, и потому они, подобно саранче, рано или поздно доберутся и до их дома. Вран крепче стиснул ладонь Рика.
   Но не успел он об этом подумать, как в считанных шагах от них откуда-то с неба врезалась в землю молния, отбросив их на метры вперёд и повалив на землю. Глупо было полагать, что подобное - дело рук природы. Похоже, маги решили взяться за них всерьёз.
   Топот ног уже не был отдалённым эхом, а, скорее, назойливым шумом прямо в ушах. Они рядом. Совсем рядом - это было очевидно.
   - Бегом домой! - рявкнул он на брата, тяжело приподнимаясь и чувствуя, что тело стало словно деревянное, каждое движение отдавалось скрипом в костях. - Зови отца и прячься! И сестру прячь!
   - Братец...
   - Бегом!
   Вран никогда так не кричал. Хотя это был даже не крик, а взрыв, вырвавшийся из его глотки. И Рик, пускай его также задело магическим ударом, и не подумав спорить, стиснул зубы, поднялся и поковылял в сторону дома.
   Телу понадобилось где-то полминуты, чтобы вновь попасть под власть мозга и зашевелиться без ломаных движений, подобно столетнему старику. Рик уже исчез в дверном проёме, а, значит, с семьёй всё будет хорошо. Отец - настоящий горец. Он расправится с этими ублюдками голыми руками!
   Поднявшись, Вран обернулся, и вовремя: из-за одного из домов показалось несколько мечей, вслед за которыми вынырнуло трое почти абсолютно идентичных уже встреченному им человеку убийц. Те среагировали более адекватно, нежели их товарищ: видимо, оценили так и не выпущенный мальчиком меч. И потому их вид отнюдь не был расслабленным: даже под одеждой было видно, как вздулись их мышцы, словно у хищника перед прыжком.
   - Р-р-р-а-а-а!!!
   Вран дёрнулся. Этот крик, утробный и нечеловеческий, не принадлежал ни одному из новоявленных убийц. Не мог принадлежать. Они сами, все трое, удивлённо застыли, уставившись мальчику куда-то за спину. Тот обернулся, несмотря на главное правило любого бойца: не смей поворачиваться к своему противнику спиной.
   Это был отец. И внешне он никак не походил на того улыбчивого бородатого весельчака, которым его знал Вран. Сейчас, когда семье угрожала опасность, он преобразился, да так, что собственный сын с трудом его узнал. Он превратился в истинного горца - наверное, так и выглядели их предки, когда стояли на границе, рубя орды эльфов, осознавая, что там, за спиной - их дом, и они будут его защищать, даже ценой своей жизни: мышцы отца натянулись канатами, преобразовавшись в нечто само по себе страшное и завораживающее одновременно, в некоторых местах даже порвав одежду. Брови двумя стрелами сошлись на переносице, вспухли гневно, повторяя крутой изгиб бровей, морщины на лбу, вокруг глаз и рта. Сам рот ощерился, обнажая зубы, которые теперь больше были похожи на зубы зверя, нежели человека. Но самым страшным были глаза: капилляры белков лопнули, так что казалось, будто они являются полностью красными, горящими огнём. А сами зрачки превратились в два ярких угля, источающих из себя настоящее адское пламя.
   Крик отца не был боевым кличем, или готовностью к бою - нет. Вран с детства заучил один из заветов родителя: "Если ты сражаешься, то забудь про любую показуху. Бой должен быть быстрым, слаженным и, главное - закончиться твоей победой. Всё остальное - лишь романтические бредни недоделанных рыцарей, никогда не участвовавших в настоящей бойне". Посему этот крик предназначался для отвлечения внимания пятёрки пробегавших мимо дома в сторону Врана мечников, и, надо сказать, у отца получилось. Но он не дал опомниться застывшим на месте убийцам, моментально - невероятно для такого гиганта! - врезавшись в их строй и лишив сжимавших оружия конечностей сразу двух противников. Те, завизжав, рухнули на землю, катаясь по ней из стороны в сторону, держась за кровоточащие обрубки, что некогда были их руками. Всё - не бойцы. Потому не было смысла их добивать - ведь оставались ещё трое...
   Но, наблюдая за этой битвой, Вран совершенно позабыл о собственных противниках. Он, словно мотылёк, заметивший яркое свечение, не мог оторваться от невероятного зрелища, коим был сейчас его отец. И пришёл в себя лишь краем уха заслышав шорох из-за спины.
   Опомнившись, он моментально развернулся, только чудом умудрившись увести в сторону смертоносный выпад клинка, и тут же, сориентировавшись, не отступил, а, наоборот, бросился вперёд, накинувшись на не удержавшего равновесие и грохнувшегося на спину противника. Не мешкая, Вран пронзил его горло мечом, пригвоздив к земле, почти одновременно с этим выстрелив ногой в живот удивлённо ухнувшего от такого сопротивления второго, что попытался незаметно подкрасться с боку. Но третьего не испугало такое проворство мальчишки: воспользовавшись секундным замешательством Врана, во время которого ему пришлось вытаскивать клинок, глубоко засевший в мёртвой плоти, он сделал рывок в его сторону, сразу нанося удар наотмашь. Идеально заточенное лезвие мелькнуло в воздухе, и Врану пришлось выпустить так и не поддавшееся оружие, отступая назад. Меч полоснул по груди, обжёг её, выпустив на волю алую кровь. Но Вран обратил на это внимания не больше, чем на порез от щепки: ударивший в мозг адреналин битвы диктовал свои правила. Уловив шум от топота ещё пары десятков ног, Вран стиснул зубы, нырнув под очередной удар убийцы, и с размаху впечатывая кулак ему в паховую область. Тот взвыл, и этот вой моментально перешёл в комариный писк. Туда он не подумал нацепить никакой брони... Меч выпал из его рук, брякнувшись о землю, а в следующее мгновение лишённый оружия мечник отведал грозного удара в челюсть. Удар в челюсть от горца, будь то пятилетний ребёнок, или взрослый муж - вещь опаснейшая: зубы неудавшегося убийцы треснули, челюсть вывернулась под неправильным углом, и грузное тело обмякло, лишившись чувств.
   Опьянённый боем, Вран извернулся, чтобы встретить новых противников, но поздно: ближайший мечник уже замахнулся своим оружием, и мальчик успел только лишь отшатнуться, получив могучий удар круглым навершием рукояти по скуле. То ли враг изначально не планировал его убивать, то ли просто повезло - не рассчитал расстояния, подошёл слишком близко. Но в последнее Вран не верил - слишком профессиональные движения, слишком спокойный взгляд, словно для него это не впервой.
   Перед глазами всё поплыло, разум непонятно каким образом ещё не затмила тьма, но мир вокруг начал резко искажаться - земля стремительно приблизилась к лицу, и в следующую секунду Вран почувствовал, что лежит, не в силах подняться.
   Краем глаза он заметил отца. Невольно промелькнула мысль: он всё ещё сражается! Он - воин! Лучший из лучших! Он победит! Он спасёт! И, действительно: грозный зверь, в которого превратился его родитель, порхал от одного противника к другому, оставляя за собой дорогу из трупов. Казалось, никто не может даже подобраться к нему, а многие и не пытались, стараясь держаться как можно дальше от этого смертоносного урагана.
   Но тут - даже угасающее сознание Врана сумело это осознать - воздух вокруг накалился, появилось странное ощущения напряжения, неожиданно стало очень тяжело дышать. Мальчик разглядел полы плаща. Яркого, непомерно яркого для скудного деревенского пейзажа. Цвета морской волны... наверное, именно так должна выглядеть морская волна - подумал Вран, но тут понял, что думает совершенно не о том, ведь на плаще висел, чуть подрагивая от копошащейся в нём энергии, медальон в виде двух когтистых рук, держащих драгоценный камень.
   "Маг..." - вклинилась в голову, подобно раскалённому железу, ужасная догадка, а затем Вран увидел, как лишённый каких бы то ни было эмоций старик взмахивает рукой, как если бы граф давал отмашку палачу исполнить приговор, и с кончиков его пальцев сорвались мелкие искорки. Но мелкими они били лишь доли секунды, моментально воплотившись в ревущее пламя, что с заскрежетавшим по ушам чавканьем сожрало отца, не подавившись. Тот даже не успел двинуться с места, хоть как-нибудь защититься, превратившись в чёрные обугленные останки.
   Вран закричал. Точнее, ему показалось, что он закричал, но горло, голосовые связки которого словно сплели узлом, выдало только натужный хрип. А после мир погас, явив лишь непроглядную тьму...
  

***

   Сознание возвращалось неохотно. Сначала вернулся слух. Вран услышал скрип несмазанных колёс, какой-то гул, храп лошадей и тяжёлое дыхание множества людей. А ещё менее отчётливые звуки: какие-то голоса, что доносились где-то далеко, или из-за толстой стенки, а ещё - щебетание птиц, но также далёкое, едва слышимое.
   Затем заработали и остальные ощущения. Он нащупал под собой солому - ничем иным это нечто, что трескалось в руках и на ощупь было похоже на высушенную траву, быть не могло. К тому же это могло объяснить наличие рядом лошадей. Но вместе с тактильными ощущениями словно из ниоткуда вынырнула Боль. С большой буквы, всепоглощающая и изъедающая изнутри, от неё нельзя было скрыться, её нельзя было успокоить - с каждой секундой она становилась лишь более гнетущей и, казалось, вскоре она не оставит от Врана и кусочка. Болело всё, даже кончики пальцев, и те жгло огнём. Но особенно донимал жар в груди и голове. И если грудь болела от раны, то голову изрывало изнутри, жар не оставлял ни на мгновение.
   Но когда казалось, что терпеть боль уже не осталось сил, жар неожиданно спал, словно решив перестать тягаться с настойчивым желанием мальчика жить. Конечно, полностью боль никуда не делась: тело всё ещё трясло, а в груди тревожно ныло. Но это была уже не та Боль, сводившая с ума - эту боль можно было и перетерпеть, ненамного она хуже отцовской трёпки.
   Наконец, вернулось обоняние. Запахи, которые учуял Вран, заставили его сморщиться и застонать: пахло мочой вперемешку с потом, человеческими экскрементами и конным навозом. Амбре - то ещё, приведёт в чувства похлеще нашатыря. По крайней мере Вран сразу пришёл в себя, даже боль отступила на второй план. Он открыл глаза и глубоко вздохнул.
   - Да прекрати ты сопеть, ублюдок! - кто-то ударил его в бок, но Вран не разозлился. Более того - он даже не заострил внимание на том, кто его оскорбил, лишь оглядел место, в котором оказался.
   Коробка примерно пять на два метра, грубо сколоченная из неровных гнилых досок, между которыми пробивался внутрь тусклый свет - собственно, щели между досками были единственным источником света. Но при этом всё равно приходилось щуриться и присматриваться, чтобы хоть что-то разглядеть.
   Здесь были люди. Много людей, ютившихся в этой маленькой коробочке. Грязные, давно не видавшие ни мыла, ни мочалки. Всем вокруг было наплевать на пробуждение Врана: кто-то жался к стене, стараясь что-то разглядеть в узкие щели, кто-то спал тяжёлым сном, а кто-то плакал, впрочем, тут же получая всё от того же несдержанного типа, который, по-видимому, любил тишину.
   Сев, Вран задел рукой нечто вязкое и мокрое и, брезгливо отдёрнув её, тут же понял, что послужило причиной отвратительного запаха: здесь не было ничего похожего на отхожее место, и потому ходили здесь за неимением других вариантов прямо под себя.
   - Смотрите-ка, живой! - засмеялся сидевший напротив Врана худощавый мужчина средних лет с беззубой улыбкой. Причём зубов тот лишился явно не от старости: вокруг губ ещё остались следы от ударов. - А то так стонал, малец! Уж думали, решил к праотцам, хы, шмыгануть!
   - Где я? - Вран с удивлением обнаружил, что его голос чуть охрип и стал каким-то тяжёлым и тихим.
   - Где я! - Передразнил его беззубый, захохотав. Но остальные находившиеся здесь, кажется, не разделяли его веселья. - В каталажке ты на колёсах, вот где!
   - Каталажка?
   Беззубый захохотал ещё пронзительнее:
   - Во, сюрприз! Смотрите-ка, как глаза то вылупились! Тю! У работорговцев мы, малец. И везут нас хрен знает куда...
   - Значит, работорговцы... - Вран стиснул кулаки и почувствовал, как свело дыхание. Не может быть. Как?! Они бы не посмели... Клан горцев! Да как же это... Куда смотрит Совет Архимагов?!
   - А ну заткнулись! - рявкнул всё тот же голос откуда-то сбоку и беззубый моментально умолк, даже чуть отшатнулся в сторону.
   Вран наконец решил взглянуть на того, кто здесь, в этом тесном вонючем мирке, провозгласил себя самозваным правителем. "Правитель" сидел по правую руку от него, причём расположился довольно вольготно: в районе целого метра от незнакомца не находилось ни души, в то время как остальная часть каталажки была заполнена тесно прижатым друг к другу народом.
   На вид ему было лет сорок - по горским меркам уже старик, или как минимум почтенного возраста, но при этом у него было довольно крепкое для старика телосложение, но не воина, а, скорее, крестьянина - руки вон какие натруженные, да и лицо обветренное, всё в морщинах - явно в поле не один год работал, и не только траву, горбившись, собирал, но и плуг таскал, и камни носил, и деревья выкорчёвывал. Но заострив внимание на его руках, Вран заметил на костяшках пальцев старика остатки свежей крови, а у ног валяющиеся среди ошмётков сена зубы. И, переведя взгляд на беззубого, мальчик вдруг понял, кому тот должен быть благодарен за свою лучезарную улыбку.
   - А то что?
   Вран сначала не понял, кому принадлежал этот голос. Ровный, спокойный, и в то же время настолько грозный, что пронизывал до костей. И лишь потом до него дошло: этот голос принадлежал ему самому.
   В коробке повисла напряжённая, мёртвая тишина. Если до этого она нарушалась сопением спящих и тихими истериками рыдающих, то сейчас и эти звуки пропали: лишь скрипели, словно интересуясь, что происходит, несмазанные колёса.
   - Что?! - старик, кажется, долго не мог понять, что произошло, и поэтому не сразу отреагировал. Но, как только он осознал, что кто-то посмел дерзить ему, то поправил сползающую корону и переменил свою вальяжно-развалившуюся позу на напряжённо-восседающую. - Кто сказал?!
   - Я. - Всё тем же голосом повторил Вран, глядя на старика немигающим взглядом. - Ты сказал нам заткнуться. И мне очень интересно, что ты в противном случае сделаешь.
   Сидевшие рядом с Враном, как по команде, двинулись в сторону от него, хотя, казалось, там уже негде было и яблоку упасть. Но всё-таки страх - штука невероятная, способная творить чудеса. Так что поместились, жались друг к другу, налезали один на другого, но поместились. А старик, изменившись в лице и скривив его настолько, что оно стало похоже, скорее, на страшную маску, поднялся, нависнув над Враном здоровенной тенью. И теперь, когда на него падал свет со всех сторон, мальчик сумел рассмотреть нового друга во всей красе.
   И от его взгляда не ускользнуло то, что, в отличие от остальных, старик был полностью одет, пускай частично его гардероб был старику не по размеру: штаны слишком плотно обтягивали ноги, сапоги казались двумя вёдрами, в которые сунули швабры-ноги, жилет оттопыривался в разные стороны, а рубашка, так вообще свисала с него, будто с вешалки.
   Оглядев остальных, Вран хмыкнул, ибо только сейчас до его проснувшегося мозга дошло: женщины подтягивали к себе оголённые ноги, прикрывая груди, а мужчины стыдливо прикрывали руками пах - ни на ком из них не было даже клочка одежды, лишь кое-кто оставил за собой право носить какие-то тряпки, что на одежду походили лишь отдалённо, но и это право, видимо, пришлось отстаивать - вон, рожи все битые... Видать, действительно, крестьянин оказался с твёрдыми кулаками, раз сумел такое сборище физически подчинить.
   Между прочим, и сам Вран лишился своих рубашки и штанов, оставшись гол как кол. Видать, и его, полумёртвого, ублюдок не обделил своим вниманием, заграбастав его вещи себе. Зачем, если, как сказал беззубый, теперь все они - рабы, и от этих вещей в данном положении проку не больше чем от кружки с водой во время лесного пожара? А это уже человеческая природа: самому сильному - всё. Даже если это тебе не особенно то и нужно. Ведь главное в подобной ситуации - показать свою силу и, соответственно, получить какую-никакую, а власть. Какой властью обладал этот крестьянин, вспахивая поля? Над кем? Над свиньями? Над собственной женой, чей вес превышал вес их коровы? Возможно. Но здесь, в маленькой коробочке, набитой рабами, по сути, вещами, животными, в коробочке, где ничего не значит твой статус и положение там, снаружи, он решил стать королём, пробив себе путь к трону кулаками. Пускай и ненадолго, пускай только здесь, но править. Своим маленьким вонючим мирком.
   И Врану это абсолютно не нравилось.
   Он не поднялся, всё также лёжа на импровизированной кровати из сена, но при этом могло показаться, что это он смотрит на нависшего над ним старика сверху-вниз. И король вздрогнул от этого взгляда, но не отступил: не мог показать слабости перед своими "поданными".
   - Слушай сюда, - процедил тот сквозь зубы. - Тебе же сказали: ты - раб. Так сверни свой рабий язык в трубочку, пока я тебе его не оторвал, понял, щенок?!
   Это "щенок" звучало совсем не так мягко и по родному, как папино "ну, щенята!", и Вран невольно рассмеялся, когда понял, насколько разным может быть смысл у, казалось бы, одного и того же слова, стоит только придать ему нужную интонацию.
   Старик нахмурился, разглядывая смеющегося мышонка, перед которым стоял матёрый кот. И следующая мысль, пришедшая на ум, по его мнению, была абсолютно логичной:
   - Ты что, тупой?!
   Его рука рассекла воздух, вознамерившись дать тяжёлую оплеуху тому, кто либо по своей наивности, либо по врождённой глупости вознамерился тягаться с королём. Ну, а что сможет сделать тупица, кроме как, глупо гы-гыкнув, поблагодарить за сей священный дар и подобострастно заулыбаться? Но он не подумал, что у щенка, которого он вознамерился обидеть, уже прорезались очень острые и длинные клыки...
   Вран, на первый взгляд, только что лежал, прислонившись спиной к стене катафалки, но, как только рука старика, казалось, достигла цели, мальчик уже сорвался с места, вскакивая на ноги.
   В этом тесном пространстве почти не было места для каких-либо манёвров. Точнее, места не было абсолютно, и потому Вран не стал, как учил его отец, маневрировать вокруг противника, выбирая подходящий момент, а сразу, не успев ещё окончательно подняться, ударил снизу, метя в открытый подбородок ублюдка.
   Раздался хруст, словно кто-то сломал толстую ветку, а затем грузное тело крестьянина повалилось на колени, и тот громко замычал, держась за сломанную челюсть и вылупив глаза так, что показалось: вот-вот, и они вывалятся из орбит.
   В груди закололо: похоже, Вран не рассчитал и слишком резко дёрнулся, отчего полученная работорговцами рана дала о себе знать. Но боль была едва заметна, так что он не обратил на неё внимание: сейчас важным было поставить на место короля, вернув его в реальный мир, где тот был даже не пешкой, а так - давно съеденной фигурой.
   Но только он сделал шаг в его сторону, как из-за спины послышался рычаще-хрипящий, но при этом звонкий и громкий голос:
   - Прекращайте!
   Обернувшись, Вран застыл, как вкопанный. Ибо только сейчас заметил того, кто сидел в самом углу и всё это время был недвижим, как статуя. Кажется, даже те, кто сидел прямо возле него, удивлённо взирали в угол, словно только что заметили присутствие там постороннего существа.
   Это был рангун. И человеком его мог назвать разве что совсем уж набравшийся пьяница, который в настолько поддатом состоянии, что не может отличить собственной дочери от трактирной проститутки. Ибо не может у человека тело быть полностью покрыто короткой щетинистой шерстью а лицо похоже своими чертами то ли на кошачью, то ли на волчью морду, с короткими треугольными ушами, торчащими из головы там, где у человека ушей быть ни в коем случае не может - подобным могут похвастаться лишь звери.
   Никто точно не знает, каким образом они появились на человеческих землях. Различные летописи тех, Первоначальных Времён, говорят разное: где-то утверждается, что они всегда здесь были, живя бок о бок с человеческой расой, но, будучи дикими и почти ничем не отличаясь от обычного зверья, подвергались гонениям и умерщвлению на месте. Но потом какой-то больно умный царёк решил наладить с ними контакт, взял нескольких пленных и стал обучать манерам, культуре да языку, и вот, в конце концов, рангуны обосновались среди людей, став неотъемлемой частью общества. Где-то вообще говорится, что они пришли из какого-то другого измерения, потому как строение их тела невозможно в том случае, если они жили бок о бок с людьми. Было ещё множество версий, и во все из них можно было верить, ну а уж сколько слухов ходило среди деревенских баб! Доходило вплоть до того, что некий неизвестный егерь, отправившись в лес, заблудился в нём и сошёл с ума, совокупившись с одним из лесных обитателей. Та, в последствии, благополучно сожрала своего жениха и родила первых рангунов. Некоторые объединяли эту и первую версию, но суть оставалась одна: рангуны жили среди людей, и, несмотря на их внешнюю непохожесть на человеческий род, жили довольно благополучно. Нередки были даже случаи брака рангунского мужчины и человеческой женщины, и наоборот. Правда, потомства такие браки не давали, словно сама природа противилась воспроизводить на свет нечто, что может породить подобное смешение крови.
   Рангуны славились, как прекрасные воины. Никто и никогда не видел широкоплечего, крепко сбитого рангуна, но их сухие жилистые тела были настолько ловкие и быстрые, что с лихвой восполняли недостаток в массе. Да, они не пользовались двуручными мечами, или тяжёлыми тесаками. Но их лёгкие изогнутые сабли, которыми любой рангунский воин сражался в обеих руках, разили точно и наповал, так что редко кто поставил бы хоть один медяк на любого, кто вышел бы против подобного противника. Наверное, по этой самой причине рангунов часто брали в наёмники, по большей части, в телохранители, но и при масштабных сражениях также не брезговали пользоваться их услугами. Те же горцы активно тратили огромные суммы, заказывая подмогу в лице рангунских отрядов во время великой войны с эльфами. И пользовались их услугами до самого конца войны. Наверное, именно помощь наёмников стала одной из множества причин победы над лесными варварами. Вран помнил, как отец восторженно рассказывал ему о сражающемся рангуне. Он описывал это как смерч, смерч из клинков, кружащийся в кровавом танце!
   Отец...
   Больше не обращая внимания ни на рангуна, ни на что-то мычащего старика, который отполз от него подальше, стремясь слиться со скудным интерьером каталажки, Вран сел обратно на своё место и прикрыл глаза, стиснув кулаки до боли в пальцах.
   Отец всегда говорил, что горный клан - великий клан, слава о котором бродит по всему Континенту, и над их головами простёрлась благодатная длань Совета Архимагов, которые благоволят им и стоят на их защите, бережно относясь к потомкам героев войны. Но, выходит, он ошибался. Всем плевать на некогда великий клан, превратившийся в обычную захудалую деревушку - одну из многих - пускай и расположенную на том месте, где когда-то жили великие защитники.
   Если среди налётчиков был маг, а медальон Пожирателей и виденный Враном магический огонь говорили именно о том, что он удостоился чести увидеть повелителя над энергией и пространством, то, значит, этот налёт на поселение вряд ли хоть как-то затронет чувства Совета. Но зато знатно затронет кошельки рабовладельцев: из горцев получатся прекрасные рабы. А то как же? Крепкие, здоровые, которые протянут не один год на рудниках или в каких-нибудь шахтах. Такие и стоят подороже, и спрос на них явно больший. Откуда бы караван работорговцев ни двигался, они явно не спроста решили совершить такой непростой путь до их деревни. Прошло несколько десятков лет с момента окончания войны - серьёзный срок для Континента - и горцы перестали вселять чувства страха и уважения в сердца людей. Так что они решили славно обогатиться за счёт добротного товара. Обычная, отвратительная и смрадная жажда наживы - вот и всё. Единственная причина, которой Вран понять так и не смог. И только поэтому - он заскрежетал зубами так, что ему показалось, будто с них посыпался порошок - только поэтому они отняли у него отца?!
   А что с остальными? Что с матерью, Лидой, Риком? Сумели ли они скрыться? Вряд ли... Тогда... Нет, Вран не хотел даже думать о подобном! Они живы, пускай, наверное, и ютятся в коробке, подобной этой. Но даже если они живы... Он должен был беречь их! Он - старший брат и сын, и они чувствовали в нём опору и защиту! А он подвёл их... подвёл всех! Всю жизнь, с самого детства, он пытался быть достойным сыном своего отца: Вран не знал тёплой ванны, всегда моясь лишь в ледяной воде, начиная с пяти лет уже упражнялся в борьбе, владении мечом и луком. Каждый день вставал ещё до рассвета, бежал до самой подгорной реки и обратно, успевая прямо к завтраку. Он старался добиться одобрения отца и, в итоге, добился. И всё ради чего? Ради того, чтобы сгинуть со стальным ошейником и в цепях?! Потеряв всё что он любит, всех кого он любит, лишь потому, что какой-то ублюдок захотел захапать себе золота на людских жизнях?!
   Но разгореться ярости в его груди не дала неожиданная остановка. Колёса перестали скрипеть, коробка больше не тряслась, а снаружи послышались какие-то призывные крики и свист рассекающих воздух плетей.
   Послышался топот ног и скрежет металла, вполне отчётливый, чтобы понять, что кто-то подошёл к их темнице, возясь то ли с замком, то ли с засовом. И, в итоге, грязно выругавшись, справился. В следующее мгновение все, без исключения, сощурились от яркого света, ударившего по глазам: одна из стенок - та, возле которой сидел всё также играющий роль статуи рангун, со скрипом упала на землю, образовав проём, в котором, протерев заслезившиеся глаза, Вран разглядел довольно миролюбивый пейзаж.
   Они остановились у небольшого холма, на котором поросли во множественном количестве пышные кусты, до того зелёная, что даже отдавала изумрудными оттенками, трава, а где-то можно было заметить и цветы, яркими вкраплениями пристроившиеся в этом природном полотне. У подножия холма текла довольно широкая река по другую сторону от которой виднелся противоположный берег с возвышающимися над водной гладью высокими, покрытыми пышной листвой, деревьями.
   И эта картина, призванная ласкать взор, была бы действительно превосходна, если бы не четыре фигуры, одетые в тёмное тряпьё, с хмурыми жёсткими лицами и луками наизготовку. Точнее, с луками было трое из них. А четвёртый поглаживал заткнутый за пояс топор, да теребил в руке плеть, и по его взгляду - важному, презрительному - было видно, что он тут если не главный, то уж точно не из рядовых.
   - Все на выход, - рявкнул он, отступая в сторону.
   Глупцов, решившихся ослушаться, не нашлось. И потому рабы, покорно склонив головы, споро, толкаясь, высыпали наружу, боясь даже взглянуть в глаза работорговцам. А те внимательно следили за ними, словно ждали, что кто-нибудь обязательно бросит вызывающий взгляд, и вот тогда заработает плеть, которая, как показалось Врану, лишь ждала своего часа, чтобы вырваться на волю и насладиться человеческими страданиями...
   Сам Вран взял пример с остальных: послушно покинул каталажку, держа в поле зрения лишь землю под ногами. Да, он мог бы поступить как истинный воин и наброситься на ублюдков, что лишили его свободы, и даже, быть может, успел бы убить некоторых из них - чего стоит нанести быстрый удар в морду главного, позаимствовать у того топор, да устроить кровавую резню? Он уже испытал, что это такое - убивать, причём не один раз. И, как оказалось, привыкнуть к этому куда как проще, чем говорят. Но он этого не сделает. Потому что Вран не был глупцом, в голове которого пылала лишь жажда мести. Конечно, он ненавидел их. И, конечно, хотел отомстить. Но как отомстит окоченевший труп? Они сумели захватить целый горный клан, так что сможет сделать против такой силы один восемнадцатилетний мальчик, будь он хоть трижды горцем? Вряд ли много - его задавят количеством, и даже если каким-то чудом и это не удастся, то его поглотит магия... А что против магии может он, безоружный деревенский мальчишка?
   - Это что?! - послышался грозный голос работорговца у Врана за спиной.
   Обернувшись, он увидел, как выползает из повозки его недавний знакомый со смещённой в сторону челюстью.
   - Кто это сделал?! - рявкнул главный, и старик, который под его властным взором растерял весь свой былой запал, мыча, стал тыкать в сторону Врана, отчего мальчик лишь вздохнул: этого стоило ожидать.
   - А ну поди сюда. - голос работорговца смягчился, но Вран понимал, что это лишь иллюзия, подобно хитрому лесному зубоскалу, который притворяется едва дышащим, умирающим в муках и скулящим на всю округу и, когда какой-нибудь местный хищник решается приблизиться, чтобы добить так удачно подвернувшуюся жертву, зубоскал перестаёт играть роль и вгрызается неудавшемуся охотнику в шею, перегрызая жизненно важные артерии. Потому мальчик не купился на резко сменившийся тон работорговца и, подойдя к нему, напряг мышцы, готовясь к неожиданностям. - Ты что с товаром сделал, раб?!
   Вран пожал плечами:
   - Одежда.
   Работорговец удивлённо вскинул брови и обвёл взглядом рабов, что жались друг к другу, ёжась на прохладном приречном ветерке, прикрывая обнажённые тела как только могли, а затем на старика, с ног до головы увешанного в тряпьё. А затем заржал. Громко, похрюкивая, словно свинья, утирая с глаз слёзы. И бросил плеть ловко поймавшему её лучнику, уже давно не державшему никого на прицеле, словно заранее готовясь принять сей необычный дар.
   - Этим двум по пять плетей. Первому - за то, чтобы товар не портил. А второму - чтобы помнил, кто он такой. Только аккуратно, как ты умеешь. А то мы эдак клиентам одно дерьмо показывать будем... А остальные, - заговорил он уже куда громче. - Живо в реку, чтоб от вас лепестками роз несло! И чтоб волосы как у грёбаных расфуфыренных дворян на ветру развевались! Живо, кому сказал!
   Вран двинулся к реке позже остальных, получив предназначавшиеся ему удары плетьми. Но несмотря на это он был удовлетворён. По большей мере потому, что для него, в сравнении с побоями отца, это было не больнее, чем щекотка. А вот старик двигался, охая и ахая после каждого шага, согнувшись в три погибели и держась за спину. Всё тряпьё с него уже сняли - всё равно пришлось бы от него избавиться, в одежде - не мытьё вовсе. Так что теперь бывший король каталажки ничем не отличался от собратьев по несчастью.
   Но Вран не успел войти в воду. Он застыл у самого берега, глядя на нескольких рабов, что, часто-часто загребая руками, отчаянно неслись к противоположному берегу. И их целью явно не было хорошенько искупаться... Уже стоявшие в воде люди также провожали беженцев взглядами, прекратив смывать со своих тел грязь. Даже рангун, которому, казалось, всё вокруг безразлично, поднялся из воды и совсем по-кошачьи ощерился.
   Рабы отплывали всё дальше и дальше, и становилось непонятным то, как они вообще могут грести с такой скоростью, будучи вымучены тяжёлой дорогой и длительным нахождением в тесной коробке повозки. Но они гребли, стремительно проплыв уже половину реки, а работорговцы просто стояли на своих местах, даже не пытаясь броситься за беженцами в погоню. И это немало удивило Врана. Как же так? Ведь для них рабы - это товар, который следует продать и получить за это деньги. Так неужели они просто так их отпустят?! В чём причина подобного бездействия?
   Ответ не заставил себя ждать.
   На мгновение Врану показалось что над рекой, в чистом, безоблачном небе, сгустились тучи. Они появились как будто из ниоткуда, и тут же испарились, выбросив из себя зигзагами устремившуюся к воде молнию, что, шипя, подобно гигантской змее, врезалась в водную гладь, вспыхнув и разойдясь в стороны тысячами голодных маленьких пульсирующих электричеством змей. И те не щадили никого, кто встречался им на пути, разбежавшись на многие-многие метры вокруг.
   Беженцы погибли на месте. Эпицентр молнии попал прямо в ту точку, где они проплывали, не оставив им и шанса на спасение. Как, впрочем, и остальным, кто в этот момент находился в воде. Спаслись лишь немногие, кто додумался не стоять, заворожённо разглядывая невиданное доселе зрелище, а броситься к берегу, скорее покинув водяную толщу. Но тех, кто был туг умом, было больше, и потому через секунду после того как молния ударила в воду, в реке лежало множество трупов, мужчин и женщин, подобно дохлым рыбам раскачивавшихся на лёгких волнах.
   Первым пришёл в себя работорговец, тот самый, что отдавал остальным приказы:
   - Именем Пожирателей! - Заорал он на мага, что стоял на холмике, неподалёку от берега, и смотрел лишённым каких-либо чувств взором на плавающие в воде трупы. - Ты что наделал, приблуда бородатый?! Что, ничего менее смертоносного не нашлось?!
   Голос мага обладал чувствами не намного более сильными, чем его взгляд:
   - Если раб сбежал раз, значит, сбежит и второй. Таких нужно убивать.
   - А остальных то зачем?! - Не унимался работорговец. - Да как ты смеешь наши честно заработанные...
   Маг повернулся к нему, и в его взгляде блеснула какая-то едва заметная холодная искорка. Едва заметная, но заставившая работорговца умолкнуть.
   - Помни с кем говоришь, чернь. - Спокойное, ничего не выражающее лицо мага было страшнее любой искривлённой гневом рожи. - И молча выполняй свою работу.
   Развернувшись, маг направился к остальным повозкам, и Вран проводил взглядом развевающийся на ветру плащ цвета морской волны. Он... убийца, зло во плоти, причина смерти его отца! Тело мальчика затрясло, а глаза налились слезами. Разум стала медленно опутывать накатывающая ярость...
   Но она тут же отступила, получив отрезвляющий удар тяжёлой плетью:
   - Чего застыл?! - грубый голос работорговца стал ещё более презрительным, чем прежде. - А ну, пшёл! Тут тебе не театр!
   Ловко увернувшись от ещё одного хлёсткого удара, Вран направился к реке, решив больше не испытывать судьбу. Он и так уже получил больше, чем любой из их повозки.
   Войдя в воду, мальчик невольно бросил взор на плавающее неподалёку тело, что принадлежало знакомому старику. Хмыкнул. Что ж, отмучился. Он не знал, каким богам молился бедолага, но, несмотря на всё то, что совершил этот крестьянин, Вран мысленно пожелал ему встать бок о бок с предками, наслаждаясь спокойствием и благодатью. А ему пока рано. Ему ещё многое нужно сделать.
   Вран дёрнулся, когда на его плечо легла тяжёлая рука и, отчего-то заранее напрягшись, обернулся, делая страшные глаза. Но защищаться не потребовалось, да и отреагировал он так, скорее, по привычке: если щенка долго унижать и причинять боль ни за что, он невольно укусит даже того, кто протянет руку, чтобы приласкать.
   Перед ним стоял рангун. И его морда - вытянутая, по-звериному дикая, абсолютно не имеющая ничего общего с человеческим лицом, почему-то не внушала столько раздражения и злости, которые он испытывал при виде тех же работорговцев, пускай все они были людского роду племени. А ещё Вран неожиданно вспомнил, что рангун стоял в воде, когда в неё ударила молния. И всё-таки живой - других рангунов поблизости не было, да и успел он его запомнить по отличительному левому уху, что было похоже на обрубок, видимо, получив неплохой удар острой сталью. А, значит, смышлёный парень. И быстрый. Сумел моментально отреагировать и спастись. Вран невольно, сам не заметив того, проникся к рангуну уважением. Но это не значило, что он перестал остерегаться. Лишь не сжимал кулаки при его виде - и только.
   - Чего тебе?
   Рангун с секунду молча разглядывал Врана, словно тот был не человеком, а интересной игрушкой на ярморочном прилавке, и лишь затем заговорил:
   - Меня именуют Кот. Каково твоё имя?
   Вран удивлённо застыл, прекратив умываться. Но недвижим он был недолго - почти сразу его тело сотрясло от хохота и, вместо ответа, мальчик попытался унять вырывающийся из горла смех:
   - Кот?! Ах-ха-ха-а!!! Прости, друг, прости! Не знаю, оценил ли ты, но... Ах-ха-ха-а!!!
   Рангун всё также смотрел на загибающегося под напором смеха человека. Ему, кажется, не было весело - по крайней мере, ни его поза, ни выражение морды, не изменились.
   - Оценил. Веруй мне, ты есть не первое людское создание, что так реагирует на моё имя. Мы, рангуны, используем аббревиатуры, дабы вам, существам человеческим, было проще их воспринимать. Кеарин Октав Третий. Таково моё полное имя. - Подумав, рангун добавил: - Мои родители имели специфическое... чувство юмора.
   Вытерев невольно выступившие слёзы, Вран прекратил смеяться и принял серьёзный вид. Да и, по правде говоря, не так уж сильно это было смешно - он слыхал рангунские имена и повеселее, те же боевые товарищи отца из их племени, имели и более оригинальных родителей. Так что этот неожиданный взрыв хохота был, скорее, минутой слабости, которую он уже был не в силах избежать. За последнее время накопилось слишком много того, что он держал в себе, и его смех был не весёлым, не жизнерадостным, а истерическим, скрытым под насмешкой над необычным именем.
   И, кстати, от слуха Врана не ускользнула странная манера Кота говорить. Но подобным отличались все рангуны, что говорило об их нечеловеческом происхождении: они старательно выговаривали слова, порой придавая предложениям необычную в разговоре форму. Хотя этот, стоит заметить, разговаривал очень даже сносно, почти без акцента, правильно расставляя слова, так что если не прислушиваться и прикрыть глаза, то и вовсе кажется, что разговариваешь с человеком. Простуженным, хрипящим, и зачем-то пародирующим зверя, но человеком.
   - Ну так чего ты хочешь... Кот? - хмыкнул на последнем слове Вран.
   Рангун на это дёрнул рукой, заставив мальчика чуть отпрыгнуть в сторону, и приложил сжатую в кулаке ладонь правой руки к сердцу:
   - Желаю иметь с тобой дружбу.
   Вран, поморщившись, недоумённо почесал затылок:
   - Чего? О чём ты говоришь вообще?
   - Ты есть человек с принципами и благородным сердцем. Среди окружающего меня отребья я вижу тебя единственно существом правильным. А мои учителя всегда учили меня в том, что если тебя окружают крысы, и ты распознал среди них величавого льва, всегда держись за него.
   Вран пожал плечами. Странное, конечно, сравнение, но рангуны вообще были существами странными, и за многие века, что люди живут с ними бок о бок, первые так и не сумели привыкнуть к причудам вторых, и наоборот. Наверное, поэтому до сих пор на рангунов смотрят косо, исподлобья, а в некоторых городах даже есть отдельные кварталы, где селятся исключительно существа их племени, отдельно от людей.
   Но дружба рангуна - это не дружба, предложенная человеком. Они вносят в это слово немного другой, более сакральный смысл. Для них дружба - что-то вроде клятвы в верности, сильнее даже братской связи. И если уж рангун предложил тебе дружбу... то будь уверен - он никогда не ударит в спину, всегда примет в своём доме, а если нужно, то и встанет на твою защиту. Но это не значит, что можно ездить на нём верхом, как на лошади, да доить, как корову, до скончания лет. Рангуны - существа гордые. Они знают цену дружбе. И если видят, что для тебя это всего лишь слово, то из друга ты легко можешь превратиться в кровного врага - это штука тонкая, и не каждый вот так, с пол оборота её поймёт.
   Так что, если Кот предложил дружбу, то уж, можно быть уверенным, действительно разглядел во Вране нечто благородное, честное - нечто, что редко стало возможным встретить среди людей.
   И горец, кивнув, протянул руку:
   - Вран. Меня зовут Вран.
   Мальчик стиснул зубы, когда твёрдая, как камень, ладонь рангуна сжала его ладонь - не смотри, что такой хилый на вид, в его руках, пожалуй, силы не меньше, чем у горца!
   - Эй! Вы чего там застыли, голубки?! - воздух рассекла плеть работорговца, заставив Кота зашипеть, а в следующее мгновение поморщиться Врана: и того и другого неплохо приложило по плечам - этот ублюдок бил точно и, на этот раз, сильно. - Помылись?! Тогда бегом из воды и строиться, животные!
   Им не нужно было говорить дважды.
   Дальше рабам пришлось идти пешком. Их не затачивали в колодки, не обматывали цепями, и не надевали кандалы. Но при этом никто и не думал бежать. Все шли ровным, растянувшимся на километр вдоль рощи рядком, не смея поднять взора. Отчасти причиной такого послушания были направленные в их стороны стрелы и копья бдящих работорговцев, а отчасти - зоркий глаз мага, который, казалось бы, мог увидеть всё. И если никто даже не подумывал о том, чтобы посмотреть в сторону скользящего вдоль ряда повелителя энергий и пространства, то Вран смотрел исключительно на него. Он запоминал. Каждую деталь. Каждый седой волосок на его лысеющей башке. Каждую морщинку. Он запомнит... И никогда не забудет. И когда-нибудь найдёт его. И будет убивать. Долго, с расстановкой... Чтобы тот испытал весь тот букет ощущений, что испытал сам Вран, когда видел превращение отца в угли.
   Но шли они недолго: лагерь работорговцев расположился в очень удобном, скрытом от посторонних глаз месте, совсем недалеко от реки, где омывались рабы. Он был похож на небольшой городок. Даже не городок - деревню, но не имеющую никаких домов, лишь множество палаток, навесов, да периодически встречающихся землянок, переплетающихся друг с другом множеством кривых дорожек, которые не были вымощены, или хотя бы выложены дощатым настилом, а просто вытоптаны множеством босых ног.
   Вся эта красота была окружена примитивным частоколом и, когда их загнали в узкий зев ворот без дверей или хотя бы решётки - по сути, просто дыра в заборе - подобно скоту, что отправляют в загон, Вран стал отчаянно озираться, выискивая взглядом кого-то из его семейства. Но в толпе голых, дрожащих и хнычущих людей выискать их взглядом не представлялось возможным. А может, пришла в голову страшная мысль, их и нет здесь вовсе? Кто сказал, что этот лагерь - единственная точка работорговцев? Почему бы им не построить ещё парочку подобных мест, разделив живой товар на несколько партий, что отправляют в разные места? Почему бы и нет? Надежда Врана после подобных мыслей стала совсем уж призрачной.
   И тогда он увидел ту телегу.
   Она была одной из многих, тянущимися рядами сопровождавших рабов на всём пути: в них, кажется, везли захваченную провизию, помещённый в клетки домашний скот, оружие и ещё что-то, что было скрыто в небольших коробках. Но одна из телег привлекла внимание Врана более остальных. В ней что-то блеснуло, и это "что-то" отразилось в голове мальчика чем-то знакомым. Он остановился, несмотря на ругань врезавшегося в него сзади раба. Кажется, тот даже ударил его в спину, но горец не обратил на это внимание. Приглядевшись, он стал медленно приближаться к телеге, не отводя взгляда от блестящего нечто. Оно знакомо ему. Он точно знает... но что это?
   Когда Вран покинул ряд, один из работорговцев привычным отработанным движением полоснул его плетью, оставив длинный кровавый след от правого плеча до копчика и заорал:
   - Эй, осёл! А ну вернулся обратно!
   Но Вран не обратил внимание и на это. Казалось, он вообще не чувствовал боли и не слышал ничего вокруг. Весь его мир резко сузился в одну блестящую, завораживающую своим сиянием точку...
   Когда он подошёл к телеге, один из разгружавших её воинов покосился на раба и удивлённо застыл, не до конца понимая, что происходит. А когда понял, выхватил меч и замахнулся на недалёкого, по его мнению, мальчишку:
   - Вон отсюда! Чего вылупил...
   Словно сквозь сон Вран схватил его руку и со смачным хрустом вывернул её под неестественным углом. Тот взвизгнул, и в лагере началось копошение: рабы стали недоумённо переглядываться и присели, словно пропуская над собой какую-то пугающе-тёмную энергию, а работорговцы схватились за оружие... Но Врану было плевать и на это. Он просто перегнулся через край телеги, рассматривая привлёкшее его содержимое.
   И замер, не в силах пошевелиться.
   В телеге лежала, застыв навеки, его мама.
   Точнее, то, во что она превратилась: вся она, включая даже одежду, стала белой, как лёд, настолько белой, что отдавала синевой, а в некоторых местах, в особенности на коже лица и рук, можно было заметить тонкие белёсые паутинки, словно застывшие снежинки, что случайно попали в ледяной янтарь. Мама застыла с вытянутыми вперёд руками, как будто пыталась защититься, а полный ужаса взгляд и чуть приоткрытый рот говорили о том, что она намеревалась закричать, прежде чем превратиться в немую статую.
   Маг, словно в насмешку, уничтожив отца огнём, решил лишить мать жизни магией льда, заморозив её, превратив в льдинки каждую клеточку её тела, всё, до чего смогла дотянуться его треклятая магия! Она уже была мертва: попробуй растопить, и она превратится в лужу, потому как лёд не был её коркой, она сама стала льдом. Вечным, магическим, твёрдым как сталь, захватившим всё её естество. Зачем она им, не способная ни на что, кроме как вечно отображать весь тот ужас, что испытала в момент перед смертью? Очень просто: многие графы, да и просто зажиточный люд любит выставлять у себя в садиках красивые статуи, а те, что раньше были живыми людьми - так вообще стоят баснословных денег!
   Деньги. Снова деньги! Ублюдки...
   Вран заорал. И заорал так пронзительно, что воины, приблизившиеся к нему со спины и намеревавшиеся выбить из парня дух, от неожиданности отшатнулись в стороны, наставив на него заострённые кончики пик. В этот момент Вран перестал быть человеком. Он даже перестал быть горцем. Вран превратился в разъярённое, убитое горем и... сильное существо.
   Один из окруживших его работорговцев готов был поклясться, что зверёныш только что стоял возле телеги. Но не успел он моргнуть, как его там уже не было, зато появился прямо перед лицом кулак... Вран не действовал так, как учил его отец. Он забыл про тактику, про эффективное ведение боя. Он был просто безумцем, охваченным яростью, не думающим ни о чём кроме как: "Убить. Убить тех, кто лишил меня родителей! Всех их! Всех их убить!".
   Он мог бы подхватить выроненное отправленным в небытие воином копьё. Но не сделал этого. А бросился к следующему, убивая зубами и руками. Пожалуй, будь рядом его отец, он вряд ли бы одобрил подобные методы. Да, он учил сына побеждать. Но не так. Совсем не так. Не как одичавшее зверьё...
   Но Вран уже был опьянён кровью: кто бы ни напал на него, он непременно либо получал тяжёлым, словно пудовый камень, кулаком, или же хватался за кровоточащие раны, куски от которых были отхвачены крепкими зубами горца. Он бил и бил, убивая почти с одного удара, кусал и разрывал на куски, не обращая внимание на усталость, отодвинув её на второй план. Нельзя уставать! Нужно убивать! Они должны заплатить! И плату он примет лишь одну - кровь!
   Но когда пятый или шестой бедолага хрустнул шеей от могучего удара по голове, развернувшись на триста шестьдесят градусов, Вран неожиданно почувствовал боль. Нет - её причинил ему не один из работорговцев: каждый из них успел либо полоснуть его мечом, либо кольнуть копьём, но зверь этого даже не почувствовал. А тут... Вран моментально пришёл в себя, как только его подбросило в воздух от невероятной силы урагана и, пролетев метра четыре, врезался спиной в одну из телег, чуть ли не заставив её перевернуться.
   Когда в глазах перестало двоиться, юноша сумел разглядеть высокую худую фигуру, что медленно и величаво приближалась к нему. Фигуру в плаще цвета морской волны.
   Но Вран не испугался - только улыбнулся. Запал битвы ещё не до конца покинул мозг, и горец всё ещё был готов сражаться. Маг сам идёт к нему в руки - что ж, значит, он не будет ждать. Он убьёт ублюдка прямо сейчас!
   Вран дёрнулся было подняться, но, скривившись, рухнул обратно: всё то, на что он не обращал внимания, пребывая в некоем опьянённом чувстве берсеркера, сейчас свалилось на него удушающей волной. Все раны, которыми было испещрено его тело, все переломанные рёбра, дикая усталость... Всё это вдруг он прочувствовал так явственно, что не взвыл лишь потому, что не осталось сил даже на это.
   А маг тем временем приближался, и по его, казалось бы, безжизненному лицу, сложно было разобрать, что он чувствует. Но Врану померещилось, что в его глазах промелькнуло чувство удовольствия. То самое чувство, когда ты уже знаешь, что твой противник не сможет сделать тебе ничего, и тебе лишь остаётся его добить. А в том, что маг расправляется с такими как он, радикально, Вран успел убедиться.
   Но тут мелькнула тень. Мелькнула, и тут же застыла прямо между магом и юношей. Шерсть тени вздыбилась, сделав похожим рангуна на невероятно большого ощетинившегося ежа, и Кот, расставив руки в стороны, зарычал.
   Маг замешкался, остановившись, и на его лице впервые промелькнула явственная эмоция. Он удивился. Раб защищает раба? Что за чушь... Он махнул рукой, нелепо, почти незаметно, как будто отмахнулся от назойливой мухи, и Кот, совсем по-кошачьи взвизгнув, отлетел в сторону, отброшенный чем-то невидимым и могучим.
   А маг, задумчиво хмыкнув, вернул себе прежний лишённый эмоций лик и... развернулся, эффектно махнув плащом, и потопал прочь от Врана, в сторону с интересом следивших за "представлением" рабов.
   Вран не успел удивиться тому, что остался в живых, ибо почти сразу рядом с ним оказался один из воинов, познакомив его лицо с подошвой своего сапога.
  

***

   Холодная вода неприятно окатила тело, заставив Врана вынырнуть из тёмного небытия. Тяжело задышав, невольник огляделся.
   Он находился в одной из палаток лагеря, причём совсем немаленькой, просторной, в подобной даже при желании можно жить. Но предназначалась она явно не для житья: здесь нельзя было заметить ни кровати, ни хотя бы лежанки, или сундука, в котором хранились бы вещи. Зато вместо этого стоял небольшой столик с тазиком воды и несколькими острыми предметами. Завидев их, Вран поморщился. Подобным "оружием" нельзя было сражаться, а пятна крови на них и наличие этих предметов здесь свидетельствовали лишь об одном: его собирались пытать.
   Юноша попытался было дёрнуться, но не тут-то было - руки, воздетые над головой, были крепко примотаны толстым канатом к поддерживающему палатку бревну, а стопы намертво примотаны к вбитым в землю кольям. "Словно мясо на скотобойне", - пришла в голову неутешительная ассоциация.
   - Не плачешь?! Даже не обделался... Загадочный ты экземпляр.
   Насмешливый бас появился словно из ниоткуда и, порыскав взглядом, Вран наткнулся на тучное тело, что расположилось в нескольких шагах, держа в руке ведро, из которого, видимо, Врана и окатили водой. Палатка освещалась лишь одной вшивой свечой, и потому тут царил полумрак - не мудрено, что незнакомец не был сразу замечен. Хотя, встреть он его на улице, точно бы обратил внимание: незнакомец, похоже, в определённом возрасте перестал расти в высоту, предпочтя увеличиваться в ширину - потому мог похвастаться тремя лишними подбородками и складками жира, переваливающимися через широкий кожаный пояс. Рожа была самая что ни на есть примечательная: глаза его были до того маленькими, что казалось, будто на тебя смотрит две бусинки. Улыбка, что никогда не сползала с его лица, была настолько наигранной, что уж лучше бы он корчился от гнева - смотреть было бы приятнее. Но что самое главное, так это два шрама, начинавшиеся от ушей и тянущиеся ровными линиями через глаза и соединяясь на лбу в этакий неполноценный треугольник. Получившийся шрам был до того ровный и аккуратно сделанный, что с трудом верилось, будто он был получен в схватке. Скорее всего, это было нечто вроде метки. В разных городах воров и насильников не казнили, а наказывали, везде по-разному: где-то плетьми по спине пройдутся, где-то палец отрежут, а где-то оставляли видимый всем след, чтобы все знали - лучше обойти этого типа стороной.
   Он подошёл к Врану, отставив в сторону ведро, и наигранно-вежливо поинтересовался:
   - Как звать-то, пацан?
   Вран молча сверлил его взглядом.
   - Ладно. - Жирдяй улыбнулся ещё шире, хотя, казалось бы, шире уже некуда. - Тогда я буду первым. Я - хозяин всего этого зоопарка. Меня кличут Широкая Кость.
   Мальчик нахмурился, а затем хмыкнул:
   - А я так и понял.
   Удар в скулу был страшен. Вран дёрнулся, но крепко сдерживавшие его верёвки не дали обмякшему телу упасть. По щеке потекло что-то тёплое. А в следующее мгновение он снова почувствовал холодную воду - это привело его в чувства.
   - Ты у нас, смотрю, весельчак. - Широкая Кость вновь отставил в сторону ведро, потирая покрасневшие костяшки кулака. - И тупица. Ржёшь над тем, кто может сделать тебе больно... Может, ты мазохист? - Он подошёл к столику, начав деловито перебирать ножи, клещи, какие-то иглы. - А то знавал я одно заведение в городке Голлэнд. Так там чокнутые дворяне платили за нечто подобное. Ты что, один из таких? А то скажи - так я печь растоплю, приятное тебе сделаю... И, заметь, совершенно бесплатно!
   Он рассмеялся, и этот смех, казалось бы, абсолютно безобидный, заставил покрыться тело Врана потом. Этот смех не имел ничего общего со смехом ребёнка, радующегося новой игрушке, или смеху зрителя, пришедшего в театр на интересную комедию - нет, этот смех был переполнен предвкушения чего-то нехорошего, того, что понравится Широкой Кости, но разочарует Врана. И он это понимал. И тело его мелко затрясло, разум вознамерился испугаться. Сознание твердило: моли о пощаде, ной, скули! Он этого ждёт! Он отпустит, как только услышит твой скулёж!
   - Широкая Кость... - прохрипел Вран сиплым, не похожим на свой прежний, голосом.
   Жирдяй отложил один из ножей и обернулся к рабу:
   - Хм-м?
   - Где мы?
   - Где?! - снова омерзительно-наигранный смех. - Глаза разуй! Не видишь?! Ткань всюду, вон, бревно. Палатка лагерная, что ж ещё то!
   - Я не об этом. Лагерь. Сам лагерь где?
   Смех оборвало неожиданно. Как будто кто-то резко выключил звук. В палатке воцарилось напряжённое молчание. Широкая Кость смотрел на раба немного другим взглядом: не насмешливым, не надменным, а... изучающим.
   - Зачем тебе это, пацан? - наконец оборвал он растянувшееся молчание.
   - Собираюсь сюда как-нибудь вернуться. И всех вас, ублюдков, убить.
   Следующие несколько минут Вран помнил смутно. Потому что они были наполнены болью и страданиями - и ничем другим. Широкая Кость, перестав улыбаться, принялся за дело всерьёз: удары его тяжёлых кулаков щедро сыпались на и так успевшее многое вытерпеть тело юноши, затем холодная вода, возвращающая из небытия, и вот в дело пошла сталь. Широкая Кость знал своё ремесло, и, что немаловажно, любил его, потому остро отточенный нож, плавно разрезающий кожу от груди до пупка Вран запомнил надолго... Затем снова холодная вода, и всё повторялось заново.
   Под конец Вран плохо воспринимал окружающую действительность, ибо в его голове пульсировала лишь боль вперемешку с ненавистью, и погасить ни одно из этих чувств он не мог: они дополняли друг друга, одно не могло жить без другого, и эти чувства, схлестнувшись, не давали горцу умереть от болевого шока. Они, напротив, придавали ему сил, и твёрдые канатные верёвки то и дело натягивались и скрипели в бесплодных попытках горца их разорвать.
   Но, наконец, всё закончилось. Широкая Кость бросил на столик одну из окровавленных иголок и устало произнёс в пустоту, вытирая со лба пот:
   - Видали, уважаемый?! Ни разу не заорал! Всё ещё стоит, не висит как лавочный окорок! Даже освободиться пробует, вот же ж неугомонный! Я вам говорил: силён, пацан. И живуч, как собака. Он вам и нужен. Берите, не пожалеете!
   Тьма, отведшая себе удобное место в углу палатки, вдруг зарябила, явив взору невидимого доселе немого собеседника работорговца. Он сделал несколько плавных шагов, словно и не шёл вовсе, а парил, едва касаясь земли, и даже сквозь застилавшую взгляд кровь Вран сумел его рассмотреть: красный плащ почти полностью скрывал его тело, являя взору лишь кончики стоп, да голову. Его длинные седые волосы были охвачены ободком и уложены в косу, глаза, немигающие, оценивающе бегающие по Врану сверху-вниз и обратно, до боли напоминая чьи-то, виденные им ранее. И свисал с его шеи, играя бликами в скудном свете палатки, медальон в виде двух когтистых рук, держащих драгоценный камень.
   "Маг!" - пробилась сквозь смерч боли и ненависти в голове Врана мысль, заставившая юношу тонко застонать. Нет, он никак не мог быть тем магом в плаще цвета морской волны. Того он слишком хорошо запомнил, чтобы перепутать с кем-то. Но он был с ним одного роду племени, а, значит, толики ненависти горца, потерявшего из-за магии своих родных, хватит и на него.
   Маг приблизился к юноше почти вплотную. И в этот момент, Вран и сам не мог объяснить, почему, всё его тело перестала бить дрожь, боль унялась, и на душе отчего-то стало спокойно и безмятежно. Маг протянул руку и коснулся груди Врана. В ту же самую секунду по телу пробежал умиротворяющий холодок и мальчик с удивлением смотрел, как раны, старые и только что полученные профессиональной рукой Широкой Кости, исчезают, затягиваются прямо на глазах. При этом камень магического медальона едва заметно светился. И, когда маг отнял свою руку, тело горца было абсолютно здоровым, но посреди груди, чуть ниже шеи, в том месте, где его рука коснулась Врана, остался странный витиеватый след, похожий то ли на какую-то букву, то ли на непонятный знак.
   Кивнув каким-то своим мыслям, маг обернулся к Широкой Кости, всё это время с интересом наблюдавшего за этим действом, и произнёс:
   - Я беру его.
  

***

   Лида дёрнулась, когда в палатку, которую выделили специально для женщин, вошёл работорговец, держа в руке какой-то свёрток. Он небрежно бросил его к ногам девочки и буркнул:
   - На, оденься.
   - Я?
   - Ты, ты! Живо напяливай и за мной!
   Лида неуверенно покосилась на остальных женщин, которые даже не смотрели в её сторону: как только работорговец появился в палатке, они сразу же поспешили внимательнее рассмотреть очень интересную землю.
   Вздохнув, и стараясь не смотреть на гадкую ухмылку разглядывающего её обнажённое тело мужчины, она развернула свёрток и с удивлением уставилась на пышное платье, которое некогда, похоже, было идеально белым, но со временем, лишённое ухода, стало серым, а в некоторых местах порвалось, но сохранило прежний изыск и красоту.
   Спрашивать, зачем им понадобилось обряжать её в нечто подобное, девочка не стала. Успела понять, что не стоит задавать лишних вопросов и противиться, после того как получила хлёсткий удар плетью - оставшийся на спине шрам до сих пор неприятно жёг.
   Лида никогда не носила подобных платьев. Оно подходило, скорее, какой-нибудь дворянке для званого вечера, но уж точно не деревенской девчонке, с недавнего времени ставшей рабыней. Да и чувствовала себя Лида нелепо в этом пышном наряде. Ей показалось, словно она стала неуклюжей куклой: лучше бы уж оставалась обнажена - даже так она ощущала больший комфорт. Но, кажется, работорговец не разделял её мнения: он удовлетворённо зацокал и, неуклюже пародируя поклон, отвёл шаль, скрывавшую вход в палатку, в сторону, заулыбавшись и обнажив ряд жёлтых неровных зубов:
   - Прошу.
  
  
   Лида не поняла, в какой конкретно момент времени это произошло. Не было ни звука горна, ни тяжёлого топота конницы - ничего, что могло бы заранее сказать о том, что что-то вот-вот начнётся. Они сидели дома, ждали Рика и Врана с рынка - мама разогревала печь, заготавливая угли для яблочного пирога к вечеру. А Лида привычно помогала ей, хлопоча по хозяйству.
   Первым почувствовал что-то неладное отец. Он вошёл в дом, громко хлопнув дверью, чуть не снеся её с петель, хотя раньше за ним такого не наблюдалось, и, оборвав на полуслове хотевшую было высказать всё, что думает о подобном, маму, схватил её за плечи и заговорил:
   - Ты не чувствуешь? Земля как будто дрожит?
   Мама некоторое время смотрела на него озабоченно, а затем, нахмурившись, махнула рукой:
   - Дорогой, ты утомился. Садись за стол, сейчас вернутся Рик с Враном, будем есть пирог...
   Лида, застыв, прекратила подметать пол, и что-то в её сердце сжалось, когда она заметила озабоченное выражение лица отца, и не подумавшего сесть за стол.
   - Не бывает подобной дрожи в горах... - не унимался тот.
   - Ну как не бывает?! - мама не на шутку испугалась, пытаясь освободиться из его стального захвата. - Может, где-то кусок скалы побольше отвалился? В первый раз, что ли?
   - Женщина! - буркнул он. - Ты мне, горцу, будешь рассказывать, что такое дрожь от сотрясающего землю камня?! Не он это! Другой!
   - Да отпусти же...
   Лида хотела было что-то сказать, но не успела, взвизгнув от раздавшегося неподалёку громкого взрыва. С полок посыпалась посуда, с треском шлёпаясь о пол, сам дом, казалось, заходил ходуном, и девочка лишь чудом устояла на ногах, выронив метлу.
   Лицо отца изменилось. Оно более не было озабоченным, сменившись на уверенно-напряжённое. Это было лицо человека, чётко знающего, что ему делать.
   - Лида, в комнату, бегом. Спрячься, забейся в самый дальний угол!
   - Отец?
   - Быстро, дочь, бегом!
   Рык отца подействовал отрезвляюще: Лида ломанулась в одну из небольших комнат, краем уха сквозь повторившийся шум взрыва услышав грозный отеческий голос:
   - Открывай закрома, доставай меч.
   А затем отчаянно-озабоченный, на грани плача, голос матери:
   - Да что же это...
   Далее Лида уже ничего не слышала. Да и даже услышь она разговор полностью, всё равно бы не смогла понять, о чём говорят родители, по двум причинам: во-первых, она верила в отца и надеялась, что он знает, как поступить, а потому смысла паниковать и забивать голову ерундой не было. Ну, а во-вторых, ей был отдан приказ. Спрятаться. Как можно лучше. И все мысли были заняты лишь этим.
   Дом не был большим. Особенно для такой большой семьи: всего пара комнат и прихожая, никакого второго этажа не было и в помине. Потому, соответственно, и выбор варианта укрытия был небольшой: всего несколько мест, о которых знала Лида, были более-менее безопасным пристанищем для прячущегося. Обычно, когда они в детстве играли с Риком и Враном в прятки, то не использовали для этого дом. А зачем, если есть целая деревня? Можно спрятаться в стоге сена, или за сараем соседа - там то уж найти посложнее, нежели в крохотных комнатушках небольшого домика. Но сейчас подобное невозможно. Лида вновь содрогнулась от жуткого взрыва и, недолго думая, юркнула под кровать.
   Она отползла к самой стене, стараясь сделаться с ней одним целым, и затаилась, не шевелясь. Девочка даже не дёргалась при очередном шуме - лишь мелко дрожала, держа ладони у лица и сдерживая вырывающийся наружу чих: под кроватью было довольно пыльно.
   Следующие минут десять прошли в невероятном напряжении. Сначала Лида услышала голос Рика. Он был неспокоен, тяжело дышал и постоянно запинался, и разобрать что он говорит было сложно, но главным было то, что с ним всё в порядке. Затем отец что-то буркнул, послышались его тяжёлые шаги и скрип двери, а затем дом вновь сотрясло. Что-то щебетала мама, Рика же уже не было слышно. В комнате он также не появился.
   "Наверное, с отцом за Враном пошёл", - подумала Лида. - "А что тогда с ним сталось? Мамочки...". И не успела она об этом подумать, как услышала треск, похожий на то, как будто упало нечто тяжёлое, а в следующую секунду дом огласил крик матери:
   - Вон из моего дома!
   Но её крик что-то резко оборвало, повеяло холодом. В горах всегда было прохладно, и Лида к подобному привыкла, но этот холод был каким-то странным, как будто бы не отсюда, чужеродный и... не настоящий.
   Затем раздался топот множества ног, в который вклинился крик Рика. Он здесь? Откуда? От догадок о том, что происходит, Лида испугалась ещё больше. Ей стоило выйти, броситься на помощь, что бы там ни происходило. Но она была всего лишь шестнадцатилетней девочкой, пускай и горцем. Что она могла сделать? Ничего - лишь мешалась бы под ногами. Она всегда сидела в сторонке, не мешала... От этой мысли на глазах Лиды навернулись слёзы. Ведь ей даже неизвестно, что произошло! Где все? Почему вдруг стало так тихо...
   И вдруг, словно услышав её мыcли, тишина уступила место грохоту и скрипу половых досок. А ещё через секунду послышались голоса:
   - Ищи везде, местные от страха могли даже в самую мелкую щель забиться.
   - А на кой хрен Широкий приказал горцев трогать? Как будто у нас товара мало...
   - Ты его слышал? У нас барышей в закромах - крыса накакала, а эти твари здоровые - жуть! Из них лучшие рабы получаются.
   - Но чего нам это стоило? Такое ощущение, будто у них все, от мала до велика, не титьку в детстве сосали, а с мечом наперевес бегали! Видал, как тот гадёныш мелкий Сухого и Ежа порубал?! А тот детина здоровенный?! Если бы маг его не пришиб... Да мы из-за этой деревеньки уже треть наших потеряли! Это никакое золото не покроет.
   - Значит, нам больше достанется! Ещё раз под печкой посмотри - там места много, могли и туда впихнуться.
   Их разговор сопровождался звоном битой посуды, треском перевернувшегося стола и скамьи. Лида сжалась и, по её ощущениям, превратилась в абсолютную точку, недвижимую, породнившуюся с тенью и молящую об одном: лишь бы ушли...
   - Если бы не фактор внезапности, - продолжал вещать один из голосов. - И не наше численное преимущество, могли бы вообще не уцелеть.
   - Чушь не неси! С нами маг, а тут какая-то деревенька защипанная! Плевать на дохлых - дохлые не жалуются! Иди дальше лучше ищи, хватит ныть, заморыш!
   Затем раздалось какое-то нечленораздельное бурчание и тяжёлый топот. А после Лида увидела перед собой грязные, потёртые сапоги. Она зажала рот руками, сдержав попытавшийся вырваться на свободу крик. Сапоги мелькнули и исчезли где-то в стороне, задержались возле одного из столов. Послышался треск - стол перевернулся. И вдруг по ушам ударил басистый крик вперемешку с матом.
   Раздался топот быстро-быстро приближающихся ног, и в следующую секунду перед лицом девочки возникла ещё одна пара сапог.
   - Чего орёшь?!
   - Да мышь, чтоб её... Как выскочит...
   - М-да... По ходу, всех нас как людей рожали, а тебя, видно, в бабском неглиже нашли...
   - А в рожу тебе за подобное не дать?!
   - Ладно-ладно, шучу. Ничего не нашёл?
   - Как видишь. Только мыши, будь они прокляты...
   Лида затаила дыхание. В этот момент она вообще перестала дышать. Не нашли. Значит, спасена? Значит, спасена! Вот сейчас, сейчас сапоги исчезнут, и станет намного легче. Они уйдут, и всё что было пройдёт, как дурацкий страшный сон. Сейчас...
   Но неожиданно перед лицом Лиды возникла большая волосатая рука, а в следующее мгновение перехватило дыхание: ладонь крепко стиснула её ворот и дёрнула на себя. Девочка выкатилась из-под кровати, хватая ртом воздух, и не сразу поняла, что не касается ногами пола: работорговец, крепко ухватив её за ворот, поднял на уровень своего лица и заулыбался. В лицо пахнул неприятный запах давно не чищенных зубов.
   - Смотри-ка! - рявкнул он и расхохотался. - Какая большая мышь!
   Лида, не помня себя от страха, попыталась освободиться, но шансы на успех у неё были не больше, чем у котёнка вырваться из стальной челюсти волка. Хотя того, кто предстал перед ней, вряд ли можно было назвать волком. Скорее - дворовый пёс. Злой, вонючий, пускающий пену из оскаленной пасти... Девочка вдруг действительно увидела перед собой не человеческое лицо, а ощетинившуюся животную морду, и, на мгновение ощутив вместо страха злобу и брезгливость, с размаху полоснула его по лицу. Острые девичьи ноготки растерзали кожу на щеке мужчины, тот зажмурился, совсем по-собачьи зарычав, и отбросил девчонку в сторону - благо, именно на кровать.
   Согнувшись в три погибели, работорговец приложил ладонь к щеке, и глаза его налились кровью. Лида понимала, что тот не оставит этого просто так. А, значит - добить! Глаза невольно скользнули по висящему на поясе мужчины кинжалу...
   Но она не ринулась освобождать оружие из ножен. Точнее, не успела: лишь только Лида, закричав, кинулась вперёд, как второй из мужчин лихо пнул её ногой, откинув к стене и немного умерив пыл пытающейся бороться за свою свободу девчонки.
   Получивший по щеке работорговец распрямился и посмотрел на свою ладонь. Та была испачкана в крови, а на самой щеке зияло три кровоточащих царапины. Он перевёл взгляд своих глаз на Лиду, и по одному лишь огоньку в его расширившихся зрачках девочка почему-то поняла: сейчас будет больно...
   Но мужчина не успел замахнуться, намереваясь расквитаться с дрянью, что попортила ему личико, как второй преградил ему дорогу, схватив его трясущуюся руку и быстро зашептав на ухо:
   - Успокойся, слишком покалечишь девчонку - Широкий нас по головке точно не погладит! Никто не мешает сделать тебе это потом, а сейчас - рискованно, мы и так задержались! Нам товар хороший нужен, забыл?! Сам мне что только что про горцев вещал?! Ладно та Кимарийка - её ты отделал, Широкий побесился, да успокоился. А тут... - и он отрицательно замотал головой.
   В ответ на это работорговец ругнулся и, вырвав руку из захвата, зыркнул на девочку многообещающим взглядом...
  
   "Дура!" - вынырнула Лида из воспоминаний, - "Мечтала воином стать, ровней отцу! Брата чуть ли не слёзно упрашивала со мной тренироваться, хотела великие дела совершать, а как в передрягу попала, так сразу... Дура! Кто я теперь? Горец?! Ха! Да любая столичная кокетка ближе к горцам, чем я! Ноготками! Ноготками царапнула! Нужно было впиться зубами, рвать его в клочья, убить... А я... ноготками...".
   - Пришли, - неожиданно прервал её внутренние терзания насмешливый голос сопровождающего.
   Лида остановилась, вспомнив, где находится, и все тягостные мысли о прошлом отошли на второй план, уступив место не менее тягостным мыслям о настоящем. Её привели к одной из лагерных палаток, довольно большой и из слишком добротной ткани, чтобы быть пристанищем рабов. Для них отводились палатки попроще, или же вообще обычные навесы, окружённые стражей, а порой - она сама видела, когда их вели через весь лагерь - просто сажали в глубокие ямы: там и стража не нужна, не сбегут.
   Так что Лида пребывала в недоумении. Зачем её привели сюда? Зачем этот нелепый наряд? Она уже успела понять, что если что-то и происходит здесь, в лагере работорговцев, то это происходит не просто так, и чаще всего, скорее даже всегда, неблагоприятно для рабов. Они - животные, и это в лучшем случае. В худшем - просто вещи, которые пнёшь, и они лишь откатятся в сторону, безвольно терпя боль. Так что причиной всего происходящего могло быть что угодно, и она не узнает этого, пока не войдёт в палатку. И, именем всех старых и новых богов, как же она не хотела этого делать!
   Но переменившийся взгляд нетерпеливо ожидающего работорговца вернул её к действительности: им плевать, чего она хочет - главное, что хотят они. И сейчас им нужно, чтобы она вошла туда. Рана на спине заныла, словно лишний раз напоминая об этом и подталкивая девочку: "Иди, вперёд, ты же не хочешь, чтобы было хуже?".
   Вдохнув поглубже, словно намереваясь погрузиться в воду с головой, Лида сделала шаг в полумрак палатки, зажмурившись, как будто ожидая увидеть там нечто, что как минимум повергнет её в ужас. Но тут в нос ударил сладковатый, приятно лелеющий сознание запах, и глаза сами собой раскрылись, а из груди невольно вырвался изумлённый вздох.
   Внутри стоял длинный стол, уставленный различными тарелками, тазами и кувшинами. Причём ни один из них не был пуст: где-то лежали куски хлеба, не с пылу с жару, но всё ещё неплохо выглядящие, где-то груда яблок, ласкающие взор своей наливной краснотой, здесь была и курица, манящая чуть подгоревшей корочкой, и даже гроздья винограда, а в кувшинах ждал своего часа мутноватый сок. Лида даже не заметила, как рот наполнился слюной, а в горле неожиданно стало так сухо, что показалось, будто там неведомым образом уютно расположилась целая пустыня: она не ела уже несколько суток, а воды пила лишь единожды, во время одной из остановок каравана, вёзшего рабов. Так что она невольно приблизилась к столу, совершенно позабыв о том, где находится. Но ей напомнил об этом раздавшийся откуда-то сбоку до боли знакомый голос:
   - Нравится?
   Лида дёрнулась и отпрыгнула в сторону, обернувшись на звук. Перед ней стоял тот, кого она наградила тремя так и не зажившими царапинами, что зияли на его щеке глубокими провалами.
   Но на этот раз она не испугалась. Она дала себе обещание там, в вонючей повозке работорговцев, день ото дня слушая стенания убитых горем баб и лупящих их за подобное мужиков: она больше не будет бояться. Будет достойной горного клана, будет достойной своих родителей. Горец не должен бояться, словно грязный, трусливый дворовый щенок, но при этом он не должен идти напролом, как баран, с честью оберегая то, что зовётся жизнью - таков был завет отца, и он всегда следовал ему. Так и она будет следовать - хватит слёз. Наревелась...
   - Чего шугаешься? - обнажил свои гнилые зубы мужчина, упав на стул, что стоял на одном из концов стола, и, закинув ногу на ногу, кивнул на еду: - Налетай, чё стоишь то?! Или, думаешь, я один зажраться этим собрался?! - он громко и противно рассмеялся, хватаясь за живот, отчего-то посчитав сказанное смешным.
   Но Лида так и осталась стоять, даже не посмотрев на еду. Больше всего сейчас она желала накинуться на неё, наплевав на все чёртовы правила приличия, и наесться до отвала, давясь сладким соком. Но менее всего она желала этого в присутствии того, кто обрёк её на рабское существование. И потому она просто стояла на месте, насквозь прожигая взглядом сидевшего напротив неё мужчину.
   Ему не понравился её взгляд.
   - Присаживайся, - чуть настойчивее повторил он, и улыбка исчезла с его лица. - Ты ведь голодная, так? Не бойся, не отравлено - смысла тебя травить у меня никакого. - Он подождал хоть какой бы то ни было реакции и, когда оной не последовало, с размаху ударил ладонью по столу, отчего тот задрожал, и один из кувшинов, не удержав равновесия, упал, разлив всё своё содержимое. - ЖИВО СЕЛА И ЖРИ!
   Это подействовало. Рефлекторно стиснув кулачки, Лида здраво рассудила, что не в её положении злить того, кто, по сути, сейчас властен над её жизнью. И не верила она в эти глупые разговоры о том, что, мол, их жизням ничего не грозит, ибо они товар, причём товар ходовой, и разбрасываться подобным - глупо, если не опасно, ведь за порчу имущества можно лишиться не только больших денег, но и головы. Нет, всё не так. Захотят - убьют, а там уж разберутся, в конце концов можно с лёгкостью соврать, будто раб пытался бежать, или, может, спёр у кого-то нож, напав на стражу. Люди - народ ушлый, и в любой, даже, казалось бы, безвыходной ситуации, найдут лазейку, которая если не решит абсолютно все проблемы, то уж точно их сократит. Потому девочка покорно села на стул с противоположной от работорговца стороны стола и деликатно пододвинула к себе тарелку с курицей... На это мужчина довольно кивнул и сам потянулся к тарелкам.
   На странность, несмотря на то, что Лида была чертовски голодна, ей приходилось насильно запихивать в себя даже маленькие кусочки - в горле словно застрял ком, да и былой уверенности в том, что она сметёт всё со стола в один миг, не осталось: девочка ела деликатно, медленно, пользуясь оказавшимися под рукой вилкой и ножом, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что она и вовсе какая-нибудь благородная, что сейчас окончит свой обед и, как всегда, пойдёт в город, подышать свежим воздухом или похвастаться новым платьем.
   Ещё больше осложнял ситуацию взгляд работорговца. Тот не отводил его от Лиды ни на мгновение, даже когда жевал с противным чавканьем куриную ножку, грыз яблоко, или наливал сок в кубок. От этого взгляда Лиде становилось неуютно, и руки, разрезающие хлеб, начинали мелко дрожать, нарезая неровные ломти. Она уже видела подобный взгляд. Так смотрели в их деревне мальчишки на девушек, что, в связи с определённым возрастом или природным даром обзавелись выдающимися (во всех смыслах) формами тела. И провожали они подобным взглядом девушек до того самого момента, пока те не скроются из виду, а порой и припускали за ними следом, стараясь подольше насладиться предметом своего обожания.
   Лида не была красивой в общем понимании этого слова. Да, она имела длинные шелковистые волосы цвета пшеницы и большие голубые глаза, как и любой горец, но в остальном... Её талия не имела особых заманчивых изгибов тела, ноги не были стройными - скорее, крепкими, более подходящими для прохождения горных перевалов, нежели прогулки по вымощенным городским улочкам. Грудь была по-девичьи маленькой, она ещё не успела войти в тот возраст, когда женские достоинства начинают показывать себя во всей красе. Лицо также не имело заманчивых черт: нос - картошкой, овал лица чуть более вытянутый, чем того требовали каноны красоты, да и вечно взлохмаченные, тем более теперь, волосы... Среди тех, с кем Лиде пришлось делить рабскую участь, было множество более красивых экземпляров - таких обычно покупают не для того, чтобы натирали мозоли на рудниках, или работали по дому, а чтобы согревали ночами постель. Но при этом работорговец смотрел на неё всё тем же, отвратительно-похабным взглядом.
   - А знаешь ли ты, - неожиданно, почавкав, заговорил он, бросив на тарелку очередную обглоданную кость. - Как одеваются дворяне, рабыня?
   Лида попыталась сделать вид, что её абсолютно не удивил этот вопрос.
   - Не знаю.
   - Деревня! - расхохотался работорговец и, оскалившись в улыбке, поднялся из-за стола, начав медленно двигаться к застывшей, как вкопанная, девочке. - Я часто бывал в богатых городах влиятельных графов, даже разок посетил Столицу! Видел этих расфуфыренных господ, как тебя. Видел, как они одеваются. Они носят пышные платья до самых пят, пуховые шубы, или меховые накидки, или богатые приталенные камзолы, шляпы, даже пуховики. Казалось бы, зачем этому прогнившему в похоти и разврате дворянству, каждый день по вечерам устраивающим не пойми что в своих опочивальнях, прятать свои тела под подобными нарядами? М? Ты знаешь ответ на это, рабыня?!
   Лида стиснула зубы, но всё же сдержанно проговорила:
   - Наверное, чтобы соблюдать пристойность.
   Мужчина расхохотался ещё громче и махнул рукой:
   - Чушь! Плевать им на пристойность! Кого им стесняться? Нас, ничтожной грязи под их ногами? Или таких деревенщин, как ты?! П-ха! Или, может, других дворян? Да они также погрязли в низменных страстях, чего таить?! Да будь их воля, они бы расхаживали по улицам голышом, и никто бы не посмел даже ухмыльнуться - скорее кивали бы вежливо, да подобострастно говорили, как уважаемые господа сегодня прекрасно выглядят! Но они так не поступают... Почему, как ты думаешь?
   - Не знаю.
   - Всё та же похоть. Ведь намного больше возбуждает не то, что открыто твоему взору, а то, что от него укрыто. И сильнее ты захочешь затащить в постель не шлюху, что выставляет свои прелести напоказ, а благородную даму, которая стыдливо являет миру даже кончики пальцев...
   Работорговец навис над девочкой, и его улыбка и взгляд, что бесстыдно раздевал её, говорили больше любых слов.
   Рука, сжимавшая кухонный нож, дёрнулась словно сама по себе, и палатку огласил крик попытавшейся защититься юной волчицы. Но мужчина, казалось, только этого и ждал: его тяжёлый кулак ударил Лиду по руке, девочка взвизгнула и выронила нож, но уже через мгновение вскочила, попытавшись ударить стоявшее перед ней животное. Работорговец, явно получая от этого удовольствие, гогоча, отпрыгнул в сторону и, вряд ли ощущая какие-либо угрызения совести, ухватив девчонку за лицо, впечатал её затылком в стол. Раздался оглушительный грохот разбивающейся посуды вперемешку с женским криком. Тело Лиды обмякло, а перед глазами всё поплыло, она ещё пыталась отбиваться, распластавшись на столе, но конечности слушались плохо, да и работорговец явно не был профаном в подобных делах, довольно умело зафиксировав её в стальном захвате и, наклонившись, зашептал ей на ухо:
   - Помнишь, как подпортила мне личико, сука?! По-о-омнишь, по глазам вижу, не забыла! Пора платить по счетам, мелкая дрянь!
   Лида дёрнулась, изогнувшись, в бесплодной попытке высвободиться, но мужчина уже зашуршал дурацким платьем, взъерошив его, намереваясь добраться до вожделенной цели...
   - Стой!
   Этот голос, абсолютно незнакомый, ворвался в сознание Лиды спасительным вихрем. Насильник, повинуясь, застыл, так и не приступив к делу, и обернулся на голос. У входа в палатку стоял некто, кого при беглом взгляде можно было бы назвать манекеном, что представлял покупателям богато украшенный камзол, в который был облачён - настолько его кожа была не по-человечески бела. Светлые короткие волосы были аккуратно уложены, да и в целом персона эта была аккуратна и красива, и даже несмотря на то, что этот некто явно был представителем мужского пола, он имел такой шарм и прямо-таки отпечатавшиеся на нём манеры и грацию, что было в нём нечто женское, аккуратно-прилизанное, подобно его причёске, и становилось абсолютно не ясно, что это ухоженное, брезгливо глядящее на кусочек засохшей земли на ботинке, создание забыло здесь, в грязном лагере работорговцев.
   Из-за его спины выскочил тот, кто привёл Лиду к палатке и, пожимая плечами, затараторил:
   - Я ему ничего не мог сделать, клянусь! Он подходит, камень свой в нос суёт, говорит, чтобы я пропустил, говорит, мол, покупатель, а я чё, раз покупатель, чё я ему отказывать буду!.. И этот... как его...
   - Моё имя - Мирмидон, - перебил его незнакомец, так и не переменив статной позы. - Но для вас - сир.
   Насильник усмехнулся и цыкнул второму: тот понятливо удалился. Работорговец, грубо ухватив Лиду за волосы, отчего та сморщилась и не сдержала протяжного стона, сбросил её на землю и пробасил:
   - И кто вы такой... сир? - но тут его взгляд упал на ярко фосфоресцирующий камень, что держал незнакомец в руке, и понятливо кивнул: - А-а-а, вразумил. Ищейка магов, так, полагаю?
   - Точно так. - Мирмидон покосился на стонущую в ногах работорговца девочку, и губы его чуть заметно скривились. - Я плачу золотом, и требую, чтобы мой товар был в надлежащем состоянии. Прекратите мучить бедное дитя.
   - Прекращу. Закончу, то что начал, и можете делать с ней что вашей душе заблагорассудится!
   - Нет. Вы меня не поняли. За порченную девочку я заплачу в разы меньше. Как вы думаете, понравится подобное вашему господину?
   Работорговец изменился в лице - его всего перекосило, вены на мышцах вздулись, а пальцы заходили ходуном: он представлял, как они смыкаются на шее этого слишком много возомнившего о себе клиента.
   - У меня нет господина, магий служака!
   - Мы можем это в любой момент выяснить, - спокойно проговорил Мирмидон, которого подобная сцена ничуть не задела. - Прямо сейчас. Я доложу местному заправляющему, что он потеряет небольшое состояние из-за того, что его цепной пёс решил поразвлечься с бедняжкой. Так что, мне уйти? - он сделал такую многозначительную паузу, что становилось сразу понятно: никуда он не уйдёт.
   - Ар-р-р, да будьте вы прокляты!!! - заорал работорговец и, с размаху заехав носком ботинка в бок ахнувшей Лиде, в два шага оказался возле невозмутимого незнакомца и выбросил вперёд руку. В первое мгновение могло показаться, будто тот собирается ударить, но при всех своих недостатках он не был идиотом. И потому его пятерня призывно застыла возле лица Мирмидона: - Гони деньги и проваливай!
   - Пожиратели за всеми нами следят, - хмыкнул тот, вытащив из-за пояса кошель и вложив его в руку мужчины. - И, полагаю, вы - самая противная фигура для их слежки.
   В ответ работорговец прорычал что-то невразумительное и скорым шагом, боясь невольно прибить гада, покинул палатку, оставив Мирмидона и мычащую от боли Лиду тет-а-тет.
   - О, боги, что же они с тобой сделали... - склонился он над девочкой, проводя рукой по её волосам. - Спи, дитя, тебе нужно отдохнуть...
   Последнее что увидела Лида, прежде чем окунуться в умиротворённый и долгожданный сон - яркий свет от поднесённого к её лицу камня.
  

***

   Когда глаза открылись, Лида подумала, что никакого сна не было. Будто она моргнула - и всё. Но как тогда объяснить отсутствие какой-либо боли в теле и ясные мысли, словно она проспала несколько лет, выспавшись на месяцы вперёд? Да и отсутствие запаха пота и отложений, что преследовал её с того самого момента, как очутилась в той пресловутой рабовладельческой повозке... И белый-белый потолок неизвестной ей комнаты.
   До неё не сразу дошло, что она лежит на мягкой уютной кровати, но, осознав это, Лида соскочила с неё в ужасе, словно это была не кровать, а кишащее змеями логово. Где она?! Почему?! Как?!
   Оглядевшись, девочка изумлённо уставилась на богатое убранство комнаты, размеры которой были больше её дома раза в полтора, подивилась невероятной чистоте и... тишине. Никого не было поблизости, никто не следил за ней, и не слышались ничьи голоса, или шаги. Словно она попала в царство мёртвых, где ей отвели отдельный, исключительно её, мирок. А, может, действительно, Пожиратели приняли её в свою обитель? Матушка ведь всегда говорила, что после смерти они приходят за душами умерших и отправляются с ними в свои прекрасные дворцы, где каждый получает то, что заслужил за свои земные поступки. Но это значит, что она умерла? Нет, не может быть.
   Чтобы отбросить в сторону неожиданное наваждение и почувствовать, что она не просто призрак, очутившийся в обители Пожирателей, Лида двинулась вперёд, вон из комнаты. И это, казалось бы, пустяковое действо мгновенно вернуло ей самообладание. Она разберётся, что тут происходит, главное - не стоять на месте!
   Покинув комнату, девочка попала в широкий и длинный коридор, стены которого были щедро усыпаны дверьми. Но ни одну из них она открывать не решилась, и двинулась вправо по коридору, каким-то шестым чувством ощущая: следует идти именно туда.
   Коридор, казалось, длился целую вечность - или это она шла медленно, аккуратно делая каждый шаг, словно боясь наступить на нечто опасное, чего на первый взгляд абсолютно точно не могло быть на идеально ровном белом полу. Но в итоге он окончился высокой аркой, за которой открывался вид на небольшой балкончик с ведущей от него вниз лестницей и обширный зал, абсолютно лишённый какой бы то ни было мебели, и оттого казавшийся ещё больше, чем был на самом деле.
   Хотя мебель здесь, конечно, была, но в лице всего лишь одного небольшого круглого столика в самом центре зала и парочки стульев, один из которых уже был занят. На нём восседал смутно знакомый Лиде человек, как бишь его... Мармилад? Мирмидий?
   Мармилад или Мирмидий оторвался от смакования какого-то напитка в крохотной чашке и, отставив её на блюдце, широко улыбнулся:
   - О, Лида, девочка моя, вы уже проснулись? Завидую вашему юношескому здоровью! Прошу, проходите!
   Он недвусмысленно указал на стул напротив себя, и Лида неуверенно начала спускаться. А улыбчивый тип тем временем продолжал говорить:
   - Как себя чувствуете? Ох, эти грязные свиньи так над вами издевались... Ну ничего! Я озаботился о том, чтобы вы чувствовали себя даже лучше, чем раньше. Голова не болит? А тело? Не ломит? Я немного поколдовал над вами, если так можно выразиться, излечил парочку причинённых тем верзилой увечий, подправил шрамы и убрал усталость. Вы спали несколько дней, вообще, для полного восстановления необходима как минимум неделя, но, смотрю, ваш организм справляется лучше прочих. - Всё то время, что этот тип говорил, с его лица не сползала совсем искренняя, почти по-детски непосредственная улыбка, которая невольно расслабила напрягшиеся мышцы девочки. - Так что, как самочувствие? Говорите, говорите, если что, я сразу помогу!
   Он выжидающе посмотрел на Лиду и та, неуверенно приблизившись к столу, пробормотала:
   - Всё... в порядке. Спасибо.
   - О, не стоит! - тип махнул рукой и закивал на стул: - Да присаживайтесь же вы, что стоите?! И, о, вы, наверное, голодны?! Ну, конечно, конечно, какой я дурак! Сейчас-сейчас...
   Лида не успела присесть за стол, как откуда ни возьмись вынырнул немолодой слуга, хотя, казалось, не заметить его появления в таком обширном зале было невозможно, и, внимательно выслушав улыбчивого господина, покорно удалился.
   - Позвольте, так как наше знакомство прошло не при самых благоприятных обстоятельствах, я всё-таки представлюсь, как подобает. - он приподнялся и склонил голову в учтивом поклоне: - Сир Мирмидон, но для вас, если изволите, просто, Мирмидон.
   - Лида, - словно сквозь сон буркнула девочка, разинув рот оглядывая зал, совершенно позабыв о том, что Мирмидон прекрасно осведомлён о её имени.
   В этот момент снова появился тот самый слуга и поставил на стол два подноса, испещрённых стаканами с какими-то соусами, довольно вкусными на вид, с булочками, притягательными кусками сыра и тонкими ломтиками хлеба. Среди продуктов было и то, что с первого взгляда Лида не смогла определить, никогда не пробовав подобного даже на пирах, что периодически закатывал их клан на самые большие праздники.
   Девочка застыла, глядя на еду, как карапуз смотрит на скалящую клыки собаку: с опаской, но всё-таки заворожённо.
   Мирмидон, уже принявшийся за еду, заметив оцепенение гостьи, удивлённо вскинул брови:
   - Ешьте же, это очень вкусно! Старик Писидий - превосходный повар!
   - Я... не голодна.
   В ответ возмущённый подобной ложью живот девочки недовольно забурчал и Лида, смутившись под смешком Мирмидона, принялась за еду.
   Мирмидон умилённо следил за тем, как она пытается есть подобно благородным, с вилкой в левой руке и ножом в правой, аккуратно надрезая кусочки сыра и долго-долго смакуя их, хотя было прекрасно видно, что ей это не доставляет особого удовольствия. Да и, уж кому как не Мирмидону знать, что сами благородные нередко нарушают все установленные дворянскими родами законы проведения во время трапезы, и порой жрут прямо руками, громко и с аппетитом чавкая.
   - Между прочим, - неожиданно проговорил он. - Вам, юная леди, очень идёт этот наряд. Уж точно лучше того вульгарного и абсолютно безвкусного платья.
   Очередной кусочек сыра так и не попал девочке в рот. Лида, позабыв о еде, с удивлением уставилась на то, во что была одета. И как она сразу не заметила?! Аккуратная рубашка, пышная у плеч и сужающаяся к кистям с неглубоким вырезом, благородного зелёного цвета, что сидела как влитая, обтягивающий её кожаный корсет, перевязанный красивыми золотыми нитями, который, впрочем, ничуть не мешал дыханию и даже не чувствовался, на ногах - тёмно-зелёные охотничьи штаны и высокие, выше колен, кожаные сапоги, что, несмотря на своё отношение к мужскому гардеробу, смотрелись на ней довольно органично и даже женственно - по крайней мере, более женственно, чем то отвратительное платье!
   Так что, выходит, всё это время она спала одетой? Или ей постоянно меняли одежду? Но это же глупо! Хотя, не ей, деревенской девчонке, судить о причудах богатых и, судя по всему, обременённых некой властью, людей. Да и не тем были заняты её мысли...
   Вспомнив о платье, Лида вспомнила и об остальном: взрывы, смерть, работорговцы, боль... Хотя до этого подобные воспоминания казались ей чем-то далёким и неуловимым, как будто она помнила об этом, но не придавала особого значения. Похоже, сир Мирмидон неплохо поработал над ней, раз она смогла отнести подобное в разряд чего-то несущественного.
   Аппетит абсолютно пропал. Лида отложила столовые приборы на стол и полушёпотом, потупив взгляд в тарелку, сказала:
   - Я теперь ваша... рабыня?
   Глаза Мирмидона полезли на лоб, он поперхнулся и замахал руками:
   - Что вы, Пожиратели упаси!
   - Но... вы ведь купили меня?
   - Не купил, девочка моя, а спас! - наставительно поднял тот палец вверх. - Хотя, если быть совсем уж откровенным, то, конечно, в вашем спасении я искал некую выгоду и для себя.
   Лида подняла взгляд на Мирмидона и заметила, что улыбка исчезла с его лица, и теперь он смотрит на неё несколько изучающе.
   - Что вы имеете в виду?
   Мирмидон аккуратно вытер платком уголки губ и вернул себе прежний, по-детски непосредственный вид.
   - Полагаю, чтобы объяснить подобное, мне нужно спросить у вас, юная леди, что вы знаете о принципах магии?
   - Магия... - Лида задумчиво зашевелила губами, как будто пробуя это слово на вкус, и неуверенно пожала плечами. - Не так уж много. Матушка рассказывала кое-что. Маги есть слуги Пожирателей, более приближенные к ним, чем даже Храмовники, несмотря на то что Храмовники являются прямыми церковными наставниками и ведут политику вечной верности Пожирателям. Но у магов есть то, чего нет у Храмовников...
   - Магические камни. - закончил за неё Мирмидон, с довольным видом кивнув. - Браво, девочка моя, похоже, твоя матушка дала тебе неплохие знания. В подобных магических камнях заключена Дикая энергия, некогда, ещё до правления Архимагов, обузданная и приручённая Пожирателями. Так что каждый маг носит при себе частичку дара Пожирателей, что питает их магией, позволяя пользоваться дарованной энергией, а это, моя дорогая, много стоит. Я могу рассказывать об этом очень и очень долго, но сейчас не о том. Я хочу сказать про то, что непосредственно связано с тобой, девочка моя. Видишь ли, маги не вечны. Нет, конечно, их век более длителен, нежели жизненный цикл обычных людей или рангунов. Они могут продлевать жизнь различными зельями, артефактами, или же обычной магией, но они далеко не вечны. А маги нужны всегда, ибо кто-то же должен быть опорой Континента и самих Пожирателей! Для этого они ищут... кхем... последователей, или, если тебе будет так проще, учеников. Кто-то берёт себе учеников на частной основе, но в основном все будущие маги попадают в академии Архимагов, при столичном надсмотре, разумеется. И вот тут зиждется загвоздка. И заключается она в этих самых учениках. Потому как найти их не так уж и просто. Во-первых, потому что, по сути, пускай это и не разглашается, магические способности есть у всех. Но в основном это лишь мелкие крупицы. Ну, как бы тебе сказать... камушек с помощью одной лишь силы мысли поднять, в камине огонь зажечь - пожалуйста. Ни на что большее подобной силы не хватит. Но есть такие исключительные экземпляры, в которых таится силы чуточку, а иногда и намного больше, нежели у других. Вот таких и берут в ученики. Правда найти их бывает затруднительно. Раньше это делали так: пройдёт слух, что какой-то мальчишка не пойми как корову тонущую спас, в то время как сам этот мальчик - от горшка два вершка, на того сразу глаз и положат, начнут выяснять, в чём причина, и выяснится, что, скорее всего, этот самый мальчик с перепугу, что потеряет свою кормилицу, либо водный пузырь создал, в котором корову на берег и вытащил, либо саму корову в воздух поднял... не важно. Но всё это очень сложно и муторно. Да и, к тому же, кто сказал, что подобный уникум вообще свои способности проявит? Он может о том даже и не подозревать. Так что в своё время маги могли просто-напросто пройти мимо, возможно, очень даже перспективных экземпляров. И как тогда быть? Помог случай. Во время одной из вылазок в эльфийский лагерь во времена Великой Войны участвовавший в вылазке маг опустошил свой магический камень почти до самого края и, когда один из воинов подбежал к нему, стремясь вынести с места сражения, то камень вдруг обдал округу ярким ослепляющим светом. Тогда и выяснилось, что почти лишённые энергии камни стремятся попасть к обладающим достаточным магическим потенциалом, и потому ведут себя довольно странно, что сразу говорит о том, достаточно ли перспективен экземпляр, или нет. Тот воин, кстати, в последствии вошёл в Совет Архимагов, и с тех пор была создана профессия ищеек магов - по крайней мере, так нас зовут в народе.
   Лида вздрогнула, осознав услышанное, и медленно протянула:
   - То есть вы...
   - Ну да, - Мирмидон сунул руку в небольшую сумочку, висевшую на его ремне. - И, полагаю, девочка моя, вы уже догадались, почему я вам всё это рассказал?
   Выудив руку из сумки, Мирмидон бережно положил на стол небольшого размера предмет. И, когда он убрал руку, Лида уже знала, что увидит. На столе лежал красивый гранёный камень, обдавая зал ярчайшим, заставлявшим девочку щуриться и отводить взгляд, светом.
   - Вот, - кивнул на камень Мирмидон, в отличие от девочки, которую подобный свет заставлял слезиться и отворачиваться, смотревший на него лишь слегка прищурившись. - Именно так я вас и нашёл. Надеюсь, теперь вам ясна причина моего интереса к вам.
   Он вновь спрятал камень в сумку, и Лида облегчённо протёрла глаза. На странность, зал теперь не казался таким белым и светлым, как раньше.
   После продолжительного молчания, в течение которого Мирмидон не произнёс ни слова, давая девочке осознать всё произошедшее, Лида всё-таки произнесла:
   - У меня в роду не было магов.
   - О, девочка моя, пути Пожирателей неисповедимы! Магия не имеет родовой подоплёки и задатки мага не передаются по наследству. В семье Архимага с одинаковой вероятностью может родиться обычный ребёнок и будущее светило магии. У вас невероятный потенциал, моя дорогая, так скажите мне: неужели вы откажетесь от такой благородной миссии, как становление на путь познания магических наук и служения самим Пожирателям?!
   На этот раз Лида думала намного дольше, и ответила лишь когда в ушах начало звенеть от воцарившийся могильной тишины:
   - Я не знаю, что с моими родными, что с родителями и братьями. Мне нужно узнать, всё ли с ними в порядке, или... или хотя бы поклониться их могилам. - сказав это, Лида лишь каким-то чудом сдержала слёзы. Она не будет плакать... не сейчас...
   Мирмидон внимательно выслушал её. Улыбка вновь соскользнула с его лица. Вообще, он довольно просто умел управлять своей мимикой, то превращаясь в добродушного улыбчивого дядьку, то в хмурого и мудрого управителя - не просто так его звали не Мирмидон, а сир Мирмидон, что говорило во многом о его высоком положении.
   - Я сочувствую вашей ситуации, моя дорогая, - задумчиво проговорил он, разглядывая Лиду не изучающе, а, скорее, с каким-то собственным интересом. - И, поверьте мне, если вы станете магом, то это будет гарантом того, что вы отыщите каждого из своих родственников. Ибо мне сложно представить кого-либо более могущественного, чем тот, кто властвует над энергией, дарованной Пожирателями.
   Лида шмыгнула носом и уверенно тряхнула головой. Мирмидон вновь улыбнулся.
   Она была согласна.
  

***

   Рик стоял посреди Пёсьей Ямы и тяжело дышал. Изо рта его и с рук стекала кровь, но кровь эта ему не принадлежала. Ясность мыслей возвращалась медленно и нехотя, поэтому мальчик не сразу осознал, где находится и что происходит. Лишь когда красная пелена перед глазами исчезла, а щекочущий нервы запал перестал бухать в крови, он увидел лежащее перед ним тело.
   Оно было изуродовано настолько, что не сразу можно было понять, что это человек: горло разорвано, на обнажённом торсе множество глубоких ран и гематом, лицо вообще представляло из себя сплошное кровавое месиво... кто, кто мог сотворить такое?! Что за чудовище?!
   Но вдруг до него дошло. Сначала Рик не сразу поверил в подобное, но факты и воспоминания вряд ли можно было опровергнуть. И мальчик с ужасом осознал: это сделал он сам.
   Окружившая Пёсью Яму толпа молчала. Только что щенок, на которого вряд ли кто-либо рискнул поставить, уделал Удава, прозванного так за то, что довольно легко расправлялся с противниками, просто-напросто обхватывая их горло своими стальными ладонями-лопатами и удавливая их насмерть. Он был любимчиком толпы, потому что всегда устраивал небольшое шоу из любой драки и всегда побеждал, а тут - на тебе, разрыв шаблона...
   Но тут какой-то жирный усатый тип, стоявший возле самой перегородки, окружавшей Пёсью Яму, весело заорал:
   - Ах-ха!!! Гляньте, щенок-то клыкастый!
   Толпа поддержала толстяка неуверенным гоготом, но не прошло и секунды, как гогот превратился в тихий смех, а затем всё пространство Пёсьей Ямы взорвалось от раскатистого смеха и периодических выкриков:
   - Молодчина, Клыкастый!
   - Клыкастый победил!
   - Клыкастый!
   А затем уже вся собравшаяся толпа как один сокрушала стены здания оглушительным рёвом:
   - Клы-кастый! Клы-кастый! Клы-кастый!
   Так Рик получил своё новое имя.
  
  
   Он вбежал в дом, позабыв о боли в ноге. Слишком уж сильно подгоняли раздававшиеся за спиной взрывы и страх за брата. Наверное, поэтому он и не заметил вставшую на его пути гору, которую он знал, как отца, и с размаху врезался в его живот, повалившись на пол и схватившись за заболевший нос.
   - Рик! - в голосе отца сквозили радость и облегчение. Он подхватил сына и, поставив его на ноги, стиснул за плечи, посмотрев в глаза: - Вран... где Вран?!
   Рик, хватая ртом воздух, молча кивнул на дверь, но отцу и не требовалось лишних слов: он выхватил у подошедшей матери облачённый в пыльные, в каких-то местах рваные ножны меч и, обнажив его, горько покачал головой: для любого воина, если он смеет себя так именовать, его оружие есть нечто родное и важное, словно часть его самого. И он так поступил с частичкой себя...
   Откинув ножны за ненадобностью, отец подошёл к двери и, обернувшись, бросил:
   - Найдите место где укрыться, и носа не высовывайте.
   А затем он исчез за распахнутой дверью.
   Мать прикрыла её и опёрлась о дверь спиной, тяжело и часто дыша, и Рику показалось, будто она пытается устоять на ногах.
   - Мама...
   - Тебе же отец сказал - носа не высовывай! Живо, Рик!
   Он никогда не видел мать такой. Нет, конечно, она всегда была строгой, но в то же время любящей и заботливой, а строгость... какая мать не бывает хоть чуть строга к своим детям? Редко кто из них понимает, зачем это нужно, но, став взрослее, вдруг осознают, что подобное, более строгое, нежели могло быть, отношение к ним сделало из них Людей, с большой буквы. И Рик всегда уважал мать за её способность любить своих детей, и в то же время не потакать их капризам, блюсти правила и порядок. Но сейчас даже самая крохотная толика нежности пропала из её голоса: он стал грубым, резким и повелительным. Ослушаться такого Рик не смог, да и не думал.
   Мальчик нырнул под печь, наплевав на накопившуюся под ней копоть и сажу. Затаился. Рассмотреть что-то отсюда было сложно - лишь мелькнули стопы его матери, на большее обзора не хватило. Зато было всё отлично слышно.
   Сначала раздался грохот. Причём грохот не похожий на тот, что доносился откуда-то издалека, от падающего с небес огня. Нет, этот грохот принадлежал сорвавшейся с петель двери, с протяжным скрипом рухнувшей на пол. Затем показались сапоги. Много сапог. А после по ушам ударил материнский крик:
   - Вон из моего дома!
   Сапоги застыли и попятились, а их место заняли стопы матери. Она до конца защищала своих детей. Пока у неё были клыки и когти, она могла обороняться и, следуя материнскому инстинкту, напала на тех, кто собирался причинить вред её потомству.
   Но почти сразу она замерла. Рик заметил, что её стопы, только что мельтешащие туда-сюда, неестественно резко остановились, а затем в доме как будто стало на несколько градусов холоднее - изо рта мальчика повалил пар. И тут же окоченевшие материнские стопы стали покрываться коркой льда... или же сами становиться льдом?! Рик в ужасе раскрыл рот, и в мельтешащие в голове мысли проник незнакомый басовитый голос:
   - Спасибо, господин маг! А то эта тварь за рогатину схватилась - уж думали, пырнёт!
   - Да уж, ненормальные эти горцы! - подхватил его второй голос. - Дерутся и дерутся, чтоб их!
   - Заткнитесь и просто выполняйте свою работу. Из-за вас, кретины, пришлось лишиться товара...
   Дальше Рик не слушал - он выскочил из-под печи, не помня себя от гнева. До его не хотевшего воспринимать действительность сознания дошло: маму убили!
   Его взгляд скользнул по ледяной статуе, в которой он не сразу узнал своего родителя, а затем мальчик обернулся на отшатнувшихся мужчин, разодетых в чёрное тряпьё с мечами в волосатых руках. И совсем по-звериному зарычал, бросившись на них.
   Но он не успел дотянуться до с перепугу забывших даже защититься оружиями головорезов, ибо сзади послышалось отдалённым эхом: "Акропус-де-сакшар...", перед глазами всё поплыло, и уже повисшее в прыжке тело ухнуло на пол, у ног поблагодаривших судьбу за то, что дала им в помощь мага, работорговцев...
  
   В лагере он пробыл чуть больше недели. И всё это время просто сидел в углу и не высовывался. Другие рабы, которым отчего-то на месте не сиделось, несмотря на то, что любили пошуметь, набить другим морды и просто показать свою силу, обходили мальчика стороной, ибо его взгляд... подобный взгляд мог принадлежать тихоням лишь в одном случае. Если они могли в любую секунду заставить того, кто рискнёт пристать к ним, поплатиться за опрометчивое решение.
   Поэтому можно сказать, что это время прошло для Рика мирно. Он успел привыкнуть к не шибко оригинальному графику: поел скудную похлёбку, состоящую из разбавленного супа и куска хлеба, да снова сел в свой угол. Иногда нужно было испражняться в общую выгребную яму, а порой идти на "смотр", как это называли работорговцы: то есть показываться покупателям.
   Его вместе с остальными ставили в ряд, заставляли разводить руки и ноги в стороны, нагибаться, снова распрямляться, держать руки перед собой, разглядывали зубы, даже заглядывали в уши, затем придирчиво рассматривали ещё раз со всех сторон и... недовольно качали головами и шли к другому рабу. В итоге их вновь плетьми гнали обратно в их палатки, где они ждали нового "смотра", и на следующий день повторялось всё то же самое...
   Рика так никто и не взял. Неизвестно что послужило причиной: то ли его взгляд, заставлявший покупателей невольно морщиться, то ли тело, которое не являло собой эталон силы и изящества. Но даже выкрики работорговцев "Да вы что?! Это же горец!" заставляли покупателей лишь неуверенно морщиться и проводить смотр ещё раз, но всё-таки повторно разочаровываться и обречённо махать руками.
   Так что в итоге на десятый, или одиннадцатый день торговли в их палатку зашёл какой-то детина довольно... широкого телосложения и, окинув взглядом оставшийся стонущий от недостатка еды сброд, хрюкнул что-то себе под нос, а затем, причмокнув, задумчиво проговорил:
   - Ага... большой в этом сезоне остаток.
   Как выяснил Рик позже, остатком работорговцы называли тех рабов, что по прошествии "сезона продаж" всё равно оставались не купленными. Таких обычно набиралось с десяток, но в этот раз оказалось раза в два больше. Но при этом главный отчего-то не был недоволен подобным раскладом, лишь отдал приказ собрать остаток и грузиться. Сезон был окончен, и им нужно было отбыть из лагеря до начала следующего.
   Сначала Рик подумал, что их, как и раньше, посадят в повозки, где они пробудут всю дорогу. Но на этот раз всё вышло совсем не так.
   Они шли пешком. Между конными патрулями, постоянно подгоняемые плетьми и копьями в бока. Эти ублюдки действительно знали своё дело: плети били больно, но не сильно повреждая тела, как и копья, приносившие дикую боль, но оставлявшие незначительные ранки, что проходили спустя день.
   Изменилось и ещё кое-что: их перестали кормить. В первый день, когда они остановились на временную стоянку и рабов рассадили вдоль каравана, прямо напротив костров работорговцев, где крутилось на вертелах сочное мясо, Рик посчитал, что им просто сократили паёк, и что теперь вместо раза в день их будут кормить раз в два дня.
   Но и на следующий день всё повторилось, и мальчик засыпал под монотонное бурчание пустого желудка. Так что голова Рика впервые с того момента, как он стал рабом, начала работать и думать над тем, как выйти из этой ситуации. Потому что если воду они всё-таки могли пить из изредка встречавшихся луж, а также пользуясь утренней росой, то проблема еды сделалась серьёзным вопросом, учитывая то, что Рик понятия не имел, сколько им осталось идти, а ноги уже подкашивались от недомогания.
   Следующий день он потратил на то, чтобы внимательно проследить за принципом стоянок. Где ставят костры, как рассредоточиваются патрули, любая мелочь могла быть полезной. Он полностью абстрагировался от нытья остатка, что жаловался на голод и боли в животах, от свиста плетей, что действовали подобно успокоительному для таких нытиков, и смотрел. Смотрел и запоминал. Так что в тот день он засыпал с улыбкой на лице. Ибо он знал, что будет делать завтра, а человек с планом чувствует себя намного спокойнее даже в самых, казалось бы, отвратительных ситуациях.
   На очередной стоянке Рик был даже смирнее обычного, так что порой проходивший мимо надсмотрщик спотыкался о него, дико матерясь, принимая мальца за камень или просто не обратив на него внимания. Пару раз по нему даже прошлись плетьми - просто так, выместить злость. Но мальчик, казалось, не обратил на это внимания. Он просто сидел и ждал. Ждал того, что обязательно должно было произойти.
   И вот, послышалось долгожданное нытьё одного из рабов. Рик невольно улыбнулся. Плач доносился откуда-то с самого начала их ряда, далеко от него: лучше и не придумаешь. К ним приставляли лишь одного надсмотрщика - считали, что большего и не нужно. Так что этот самый надсмотрщик всегда был чертовски зол и недоволен жизнью. Оно и понятно: все остальные сидят у костерков, кушают и развлекаются, или хотя бы ходят в патруль, а все знают, что стоит патрулирующим скрыться хотя бы за ближайшей рощицей, так те сразу открывают свои фляжки и после возвращаются уж больно румяными и навеселе. Так что стоило его лишь немного разозлить, и ожидать только лёгкой трёпки не приходилось. И тот нытик прекрасно об этом знал, но, похоже, сдерживаться больше не мог.
   Так что надсмотрщик, что-то кряхтя, матерясь и на ходу вытаскивая из-за пояса плеть, потопал в сторону больно громкого раба, а Рик неожиданно ожил и, стараясь не выдавать себя ни единым звуком, оглядевшись и удостоверившись что на него никто не обращает внимания, нырнул за ближайшую повозку.
   На всякий случай он предпочёл ползти по земле под днищами повозок: всё равно они все замарались за дорогу, так что одной грязью больше, другой меньше - никто не должен заметить.
   Наконец, он дополз до лошадей в упряжках, лениво махавших хвостами, отгоняя вездесущих мух и поедая дружелюбно предоставленный хозяевами овёс. Рик поморщился. Значит, скотину эти ублюдки кормят, а как до людей, то шиш?! Хотя и тут их тоже, с трудом, но можно было понять: лошади их груз везут, от лошадей много чего зависит, а они, рабы, что - вещи, которые в крайнем случае сгодятся и мёртвыми - мало ли их телам найдётся применения? Ну, что ж - Рик нахлобучился и мотнул головой, отгоняя ненужные мысли - посмотрим, как они запоют...
   Вынырнув из-под днища, он присел между двумя лошадьми, начав судорожно освобождать одну из них от дуги, оглоблей, начал развязывать гужи, хрипя, скинул на землю шлею, про себя проклиная заботливых работорговцев, что снабдили своих животинок по полной. Одна из лошадок оторвала свою морду от вкусностей и обернулась к неожиданному гостю, недовольно дёрнув ушами, мол, что этот клоп тут забыл, но всё, на что её хватило - лёгкое фырканье. Рик поблагодарил провидение за то, что не заржала, иначе... Мальчик вновь затряс головой, постаравшись ускориться: рано или поздно его исчезновение заметят, так что нельзя было терять ни секунды. Благо, со второй скотиной дело пошло веселее - Рик уже разобрался, что нужно было снимать первым, где повернуть и отвязать. Так что уже через несколько минут обе лошади были лишены всякого снаряжения и мальчик, довольно кивнув, с размаху врезал им по крупам и прикрикнул:
   - Но!
   Лошади заржали, взбрыкнули и... помчались вперёд, сбив переполненное овсом корыто, снеся встретившуюся на пути телегу и, ошалело оглядевшись и почувствовав невероятную лёгкость, такую неожиданную и опьяняющую, поскакали куда-то в сторону от каравана. Послышались крики, топот, а затем и недовольные переклички. Но Рик не стал ждать когда его обнаружат и скрылся с места преступления, правда не по тому же маршруту, по которому оказался здесь, а в противоположную сторону.
   Схема стоянок каравана имела простой классический вид: все повозки, телеги, прицепы и тому подобное ставились в круг, и внутри этого круга уже размещались сами работорговцы, разводились костры и ставились временные навесы. Все патрули и выставляемые часовые в основном располагались с внешней стороны круга, внутри подобное не имело особого смысла. Так что основной проблемой являлись те, кто решил устроиться на ночлег возле костра, а таковых в итоге оставалось дай бог треть от всего каравана.
   Рик выполз с противоположной стороны от остальных рабов и с удовлетворением отметил что его план (Хотя с большой натяжкой подобное можно было назвать планом - скорее вынужденная импровизация) частично, но удался. Потеря двух лошадей лишь на первый взгляд могла показаться чем-то незначительным, но, во-первых, работорговцы считают каждый медяк, а лошадь всё-таки стоит денег, и причём немалых, так что это всё равно потери, да и, к тому же, кто будет тащить за собой повозки? Перекинуть их на других лошадок? Тогда темп каравана заметно снизится, а время - тоже деньги, причём особенно в подобном бизнесе, как работорговля. Поэтому куда ни глянь - одни минусы, но этих минусов можно было избежать.
   И это прекрасно поняли все. Поэтому вскочили со своих мест отдыхавшие, бросившись в срочном порядке распрягать лошадей, и почти сразу - это Рик отметил с лёгкой досадой - конные бросились в погоню за пропажей. Да и оставшиеся решили пойти разобраться в том, что происходит, оставив костры без присмотра. Правда тут не всё прошло абсолютно гладко: кто-то остался-таки сидеть неподалёку, видимо, слишком ленивый для того чтобы поднять свою задницу, но Рик и не рассчитывал на то что всё будет так, как он хотел. Уже то, что случилось, можно было считать огромной удачей. К тому же в сгущающихся сумерках видимость медленно, но падала, и это был пускай и незначительный - всё-таки не ночь - но плюс.
   Мальчик медленно, решив, что скорость тут абсолютно не главное, важнее - бесшумность и незаметность, выполз на округлую площадку стоянки и, чуть приподнявшись, побрёл к кострам, стараясь держаться как можно ближе к земле.
   К ближайшему костру он подошёл спустя минут пять, хотя до него было - рукой подать, обычным шагом дойти, и десяти секунд не потратишь. Но зато он остался незамеченным, а бросившиеся в погоню, кажется, ещё не вернулись, так что приоритеты он расставил верные.
   Приблизившись к чуть закоптившейся тушке, соблазнительно нависшей над ласкающими её языками пламени, Рик сглотнул накопившуюся во рту слюну, а живот предательски заурчал так громко, что мальчик живо отпрыгнул в сторону, подальше от света костра, но оказалось, что подобная предосторожность была излишней. Никто даже не глянул в его сторону: рабы прикрывались от плетей совсем уж разбушевавшегося надсмотрщика, а немногочисленные оставшиеся на стоянке ленивцы смотрели совсем в другую сторону и были заняты либо разговорами, либо своими собственными думами. Рик облегчённо выдохнул и, ловко схватив вертел, сорвал с него прыснувшее соком мясо, цыкнув от жара, обдавшим ладонь, и стал пятиться, стараясь быть таким же бесшумным, как и прежде, пускай и было дикое желание сорваться на бег и съесть такое вожделенное мясо за ближайшим кустом.
   И вдруг он почувствовал лёгшую ему на плечо лёгкую, но невероятно крепкую руку и, дёрнувшись, резко развернулся, готовый в любой момент дать дёру или хотя бы защититься.
   В этот момент он и познакомился с Шустрым.
   Шустрого нельзя было назвать процветавшим бандитом, или хотя бы предприимчивым и ушлым парнем. Но так уж сложилось что он сделал то, что не удавалось многим даже закоренелым типам, избравшим скользкую дорожку преступника. Он пригрел неплохое место возле главы их банды, и достаточно неплохо сумел на нём удержаться, а всё потому, что действительно был шустрым, причём не только в физическом плане, снискав славу как один из самых ловких воров и карманников. Он умел быстро мыслить, работал дерзко, но уверенно и умно, а подобные качества легко сделают тебя если не важной шишкой, то уж точно не последним бандитом, вынужденным влачить своё существование, выполняя мелкие грязные делишки.
   Но Рику всё это стало известно намного-намного позже, сейчас же для него Шустрый стал тем, кто поймал его за воровством, а за подобное даже (Читай - особенно) в Столице отрубают руку, а что уж сделает работорговец...
   - Эй, пацан, чего скукожился? - усмехнулся Шустрый, а затем его взгляд скользнул куда-то вниз, и он окончательно рассмеялся. - Ого-го, посмотрите какой грозный! Кулачки свои сжал... Успокойся, малец, ничего я тебе не сделаю.
   Эти слова ничуть не успокоили Рика, но, по крайней мере, немного проветрили мозги, и мальчик разжал кулак и попытался перестать представлять из себя готовую сорваться с цепи собаку. Неразумным было хоть как-то проявлять агрессию, ибо он здесь - никто. Ну, допустим, вырубит он его, и что дальше? Бежать? А куда? И как далеко он сумеет убежать прежде чем его схватятся и пустятся в погоню? Нет, куда ни глянь - везде тупик, так что единственно правильным решением было просто отдаться на волю судьбы, что Рик и сделал, обречённо протянув Шустрому исходящее паром мясо:
   - Это... ваше, кажется.
   Работорговец поглядел на еду с лёгким удивлением и, покачав головой, брезгливо буркнул:
   - Дурак, что ли?! Ты его украл - неплохо, кстати, почти без претензий, так что оно твоё, жри давай и дуй за мной.
   Он развернулся и потопал куда-то в сторону повозок, а Рик смотрел ему в спину, стараясь переварить то, что только что произошло. А затем, немного разобравшись в образовавшемся в голове бардаке, мальчик побежал следом за Шустрым, по пути вгрызаясь в свою первую удачно проведённую кражу, облизывая брызгающий на лицо сок.
  
   Одна из повозок, как выяснилось, являла собой нечто вроде дома на колёсах. Она была одной из самых больших, раза в три или четыре больше рабской каталажки, и в ней действительно можно было жить: мальчик разинув рот рассматривал развешенные на дощатых стенках различные выцветшие картины, обрамлённые в позолоченные рамки, в некоторых местах треснувшие, но всё равно невероятно красивые, большой письменный стол, на котором вразброс лежали кипы бумаг, перья, чернила, книги, различные линейки и карта, а также множество всяких коробок, укрытых пыльными серыми простынями, даже лампа, внутри которой за стальной решёткой ярко горели узники-свечи, отлично освещавшие всё пространство повозки.
   Работорговец покопался в одной из коробок и, выудив оттуда неприметного вида штаны, бросил их Рику:
   - На, надень, пацан. А то мне не в радость наблюдать твой... маятник.
   Мальчик схватил штаны и облегчённо выдохнул, натянув их на себя и перевязав на поясе вделанными в дырки шнурками. Смотрелись они на нём так, будто он оделся в мешок из-под картошки, но и это было лучше, чем ничего.
   - Меня звать Шустрым, - работорговец сел на стол и вперил взгляд в Рика, расплывшись в щегольской улыбке. - Теперь твоя очередь.
   - Очередь?.. - впал в ступор Рик.
   - О-о-о, - Шустрый присвистнул. - А я-то думал, ты парень башковитый! Эй! Чего тупим?! Звать тебя как, говорю!
   - Р...р...Рик.
   - Рик, значит... хреновое имя, ну да за неимением лучшего... Так что, Рик, пропажа лошадей - твоих рук дело?
   Мальчик стушевался. Он затоптался на месте, не зная, что на это ответить, но, взглянув в глаза Шустрого, вздохнул: этот человек прекрасно знал, что это его рук дело, и вопрос сей был задан лишь для проверки, а пройдёт он её или нет - решать ему самому.
   - Я.
   - Понятно. Ну, что я тебе скажу, Рик. Конечно, немного тривиально, примитивно, но зато действенно, да и в твоей то ситуации, пожалуй, и я бы лучше придумать не смог!
   Рик, до этого обречённо повесивший голову, вскинулся и с непониманием уставился на Шустрого: это он что его, хвалит?!
   Шустрый рассмеялся, завидев подобную реакцию, и лишь вдоволь отсмеявшись, утёр слёзы и заговорил:
   - Вот что, малец. Ты мне нравишься, а мою симпатию, поверь мне, ещё нужно заслужить. Мы поступим вот как. Тебя наши не тронут, об этом я позабочусь, ну и ты тоже, понятное дело, особо не высовывайся. Здесь, при мне будешь. А я тебя в обиду не дам. Ну как, идёт, пацан?
   Долго думать мальчик не стал и, словно боясь потерять так неожиданно свалившуюся на него удачу, быстро-быстро закивал.
   С этого самого дня Шустрый взял над Риком некое шефство. Они начали проводить очень много времени вместе, в караване стали ходить похабные шуточки по поводу этой пары, но и одному и другому было плевать. Рику - потому что Шустрый начал учить его как управляться с ножами, мухлевать в кости и бей-карту, очень многое рассказал о ядах и о противоядиях, о быте людей в городах, и о их абсолютном различии с деревенским бытом, явив себя как неплохой знаток человеческого и рангунского мышления. А Шустрому - потому что он нашёл действительно умелого и достойного ученика.
   Рик всё схватывал на лету. Не успевал Шустрый рассказать ему о главных принципах шулерства, или о том, как незаметно украсть ту или иную вещь у самого носа её владельца, как буквально через пару недель мальчик выигрывал у него в бей-карту три раза из семи, а ещё пару дней спустя Шустрый удовлетворённо обнаруживал что его кошель, который он всегда носил на поясе, вдруг невероятным образом исчез, и на вопрос о том, куда он делся, Рик пожал плечами и выложил этот самый украденный кошель на стол.
   Но Шустрый не мог не заметить, что во время ежедневного ужина тарелка Рика пустела невероятно быстро, что для такого, на первый взгляд, щуплого мальчишки, было невероятным достижением, будь он хоть сотню раз голоден, а голодать Шустрый ему не давал. И пустела его тарелка в основном тогда, когда наставник отворачивался или был слишком занят поеданием собственной пищи. И становилось абсолютно ясным: Рик ворует еду. Вот только зачем? Попрактиковаться? Таким дурацким способом? Не-е-эт, здесь было что-то другое, и потому через несколько дней после того, как подобное повторилось, он задал этот вопрос Рику напрямую. И тот привычно не стал скрывать правды.
   Как выяснилось, мальчик носил еду другим рабам. Он вообще слабо себе представлял, как за столь долгий срок - а караван шёл уже целый месяц - работорговцы собирались избегать вопроса кормёжки своего товара? Возможно, они настолько экономили запасы, что собирались давать им еды только тогда, когда те уже будут на грани смерти, или ещё что - это Рик так понять и не смог. Но, в любом случае, он решил воспользоваться этим себе в плюс. Он пока слабо представлял, для чего это нужно и во что может вылиться, но всё-таки стал носить к превратившимся в подобия скелетов с кожей рабам еду. Те разве что не превозносили его как бога, хотя сначала даже попытались убить, ибо, почему кто-то, кто ещё совсем недавно был таким же как мы, сладко спит и ест, да ещё и в тёплой повозке, а мы должны терпеть голод, боль и ночные холода? Но в итоге до них дошло, что он - их единственный источник пропитания, а работорговцы махали руками на неожиданно переставшие урчать животы рабов: ну, сытые и сытые, а откуда еду берут - плевать.
   На это Шустрый привычно рассмеялся, как делал всякий раз, когда Рик его удивлял, а происходило это довольно часто, что можно было назвать своеобразным феноменом, ибо удивить Шустрого было очень сложно.
   - Ну, пацан, ты даёшь! Ты хоть сам-то понял, что только что сделал?!
   - И что мне теперь за это будет? - буркнул, уткнув взгляд в пол, Рик.
   Тем самым заставив Шустрого развеселиться ещё сильнее:
   - Да ты чего?! Никто тебе за это ничего не сделает, пацан! Ты ж только что сделал то, до чего доходит умишко не каждого графа! - Тут Шустрый замолчал, выдержав паузу, и выдал: - Ты прикормил тех, кто теперь стал зависим от тебя, и они невольно стали кем-то вроде твоих... кхем... вассалов? Нет, пожалуй, не то слово. В общем, мой юный друг, ты поймал неплохой момент и сделал всё абсолютно правильно для того, чтобы этот момент сыграл тебе на пользу. Вот только нужно эту пользу выжать по полной. И тут я тебе помогу. Итак, слушай...
   Этим вечером остаток, привычно жавшийся к одной из повозок, ждал Рика дольше обычного. Рабы уже было подумали, что сегодня придётся лечь голодными, как из темноты вынырнула фигурка мальчика, и остаток, признав в нём Рика, радостно оскалился, а один из них буркнул:
   - Чего, принёс?
   Рик, присев перед ними, достал из заплечной сумки несколько кусков мяса и картошки. Рабы заулыбались ещё шире, и уже было начали вставать в очередь за угощением, как вдруг Рик раскрыл рот и... со вкусом откусил солидный кусок от мясной тушки. Рабы недоумённо переглянулись, кто-то уже было вскинулся и собрался кулаками пояснить мальцу что тут к чему, но более благоразумные из их остатка удержали его, усадив на место, и молча наблюдали за тем как поедается ИХ пища.
   Обглодав тушку до кости, Рик потянулся к следующей, с удовольствием закусывая картошкой, пока другие недоумённо пялились на него, не понимая, что происходит. Лишь когда мальчик покончил со всей едой, от которой осталась лишь пара косточек, он соизволил заговорить:
   - А теперь внимательно слушайте сюда. Я вам не мальчик на побегушках, хотите, чтобы была еда - ведите себя смирнее и уважительнее. А то в один прекрасный день я перестану быть таким уж добрым. И прежде чем обратиться ко мне, сначала уважительно уточните, дозволено ли вам это, а уже потом...
   - Слышь, ты! - перебил его голос, принадлежавший одному из рабов. - Ты кто вообще такой, чтобы так с нами говорить?! Когда это успел выше нас подняться?! Да я тебя...
   Рик усмехнулся. И смешно ему было отнюдь не от выходки этого придурка. А от того, что Шустрый всё это предвидел. Причём так точно, что даже удивительно! Он предсказал, что кто-нибудь, в лучшем случае один, а то и больше, обязательно оспорит его право на лидерство. И о том, что делать дальше, Шустрый его также проинструктировал.
   Одним из ежедневных испытаний с Шустрым, которым подвергался Рик, было метание ножа в подвешенную на уровне глаз карту из бей-колоды, что своим размером не достигала даже детской ладони, на расстоянии десяти шагов. В первые дни Рик даже не мог толком бросить нож - тот почти всегда ударялся о стену рукоятью, и даже так не приближался к цели ближе, чем на вытянутую руку. После выматывающих тренировок, от которых он заработал множество мозолей и дико гудящую от боли руку, Рик наконец приноровился правильно кидать оружие, и теперь его нож всегда попадал как нужно, с треском вонзаясь в дерево. Но точность всё равно хромала: нож попадал в лучшем случае в краешек карты, да и это можно было считать большим успехом. Но, как сказал Шустрый, это был невиданный прогресс, ибо он сам достиг подобных успехов намного позже. Это невероятно воодушевило мальчика, и после того случая он не расставался с новой игрушкой, и к исходу месяца наконец-таки попал в центр карты, повторив подобное четыре раза из десяти, а остальные шесть попадал хотя бы в край карты.
   Ему ещё нужно было оттачивать мастерство, но сейчас настал тот момент, когда стоило рискнуть. Убьёт кого-то из них - всё, кранты. Потеряет то уважение, что зарабатывал весь этот срок, и получит страх. А страх, как сказал Шустрый, самый дерьмовый способ власти. Ибо того, кто тебя боится, ты можешь смело помещать в первую строчку списка под названием "Кто жаждет вонзить мне нож в спину или подлить яд в напиток". Так что сейчас надо было быть как никогда точным.
   Он глянул туда, где восседал тот самый больно наглый тип. Прямо возле повозки, у колеса - лучше и не придумаешь.
   Рик выхватил из-за пазухи кинжал и, замахнувшись, бросил. Тот, закрутившись, со свистом пролетел между головами шарахнувшихся в стороны рабов и вонзился, затрепетав, в обод колеса, у самого уха в ужасе вылупившего зенки паренька. Рик выдохнул - по правде говоря, он не рассчитывал на подобный успех.
   Он дал остатку несколько секунд на то чтобы переварить случившееся, а затем проговорил загробным голосом:
   - Если у тебя ещё есть претензии, можешь взять нож и высказать их мне в лицо.
   Весь остаток дружно воззрился на окаменевшего паренька. Тот глупо смотрел то на Рика, то на нож, что только что чуть было его не прикончил, но затем уверенно схватился за его рукоятку и, поднатужившись, выдернул из колеса, поднявшись и двинувшись в сторону горца. Рик подсобрался и напрягся, но внешне ничем этого не показал: похоже, всё пошло по худшему сценарию, и раб принял его вызов, но об этом Шустрый тоже предупреждал - что ж, придётся вспомнить всё, чему учил его отец...
   Как только его противник подошёл на расстояние удара, Рик вознамерился было сделать рывок и моментально ударить первым, но тут раб перекинул нож рукоятью к Рику и протянул ему:
   - Прошу простить меня. Такого... больше не повторится.
   Рик принял нож и, немного удивлённый, поднявшись, ещё не до конца веря, что у него получилось, покинул остаток, впрочем, всё равно прислушиваясь к шуму за спиной, и лишь оказавшись в повозке Шустрого, который тактично не стал выяснять как всё прошло, а просто молча ударил себя по груди, что означало самое большое одобрение, облегчённо выдохнул и улёгся спать, проспав почти целый день.
  

***

   Все пути ведут в Химельн - это выражение известно любому ребёнку на Континенте. Этот город не был местом владения Совета Архимагов, как Столица, более того, он не имел даже своего Храма Пожирателей, и всё-таки все признавали за ним право второго по значимости города. После Столицы, разумеется. По ряду причин.
   Географически Химельн был расположен очень выгодно: с разных сторон его отекали многочисленные реки, по которым прибывали с различных точек Континента торговые суда, от него тянулись в разные стороны паутины дорог, по которым ходили караваны с ближайших селений и деревень, которыми местные края были усеяны в обильном количестве. Со всех них взимались большие налоги, но тамошние жители не горевали: земли были добротные, урожаи всегда богатые, так что подобные налоги с лихвой восполняла торговля в самом Химельне, и этот взаимовыгодный обмен позволял процветать как самому городу, так и окрестностям, потому с каждым годом он становился всё больше, богаче и славнее, и всё чаще в Столице стали судачить, что Совет Архимагов подумывает перебраться туда, поскольку Химельн очень близок к тому, чтобы переплюнуть своими размерами и богатством даже славную Столицу, но то были лишь слухи. Ибо так уж случилось, что граф, правящий в Химельне, сир Клиар Славный, был ярым сторонником Забытых Богов, и никак не принимал Пожирателей, как единственно истинную веру. Совет мог бы с лёгкостью обвинить его в неподчинении их богам и просто-напросто казнить, но не делал этого, ибо количество золота, что ежемесячно поставлял в казну Столицы Клиар Славный, было настолько большим, что яркий свет от него заставлял Архимагов прикрывать глаза на подобное кощунство и вот уже много лет скрипеть зубами, не имея возможности построить в Химельне Храмы Пожирателей и получить все полномочия для того, чтобы перебраться в сияющий славой и богатством город. Да и даже рискни они - кого поставить смотреть за Столицей, что также приносила равный по численности доход, как пережить смуту, которая непременно начнётся в процветающих землях Континента, как только они лишатся своего любимого графа, да и налаживать всё то, что так долго и тщательно создавал Славный граф... В общем, несмотря ни на что, Клиар продолжал править у себя, подчиняясь Столице и с лихвой оплачивая свою веру, а Совет Архимагов не трогал его, несмотря на то, что уж очень чесались руки.
   Рик обомлел от увиденного ещё на подъезде к городу. Зыркал по сторонам, раскрыв рот, и постоянно дёргал Шустрого за рукав.
   - Это что, Химельн? Мы уже приехали, да?
   - Да ты что, пацан?! Это всего лишь деревни. Вот увидишь го-о-ород - тогда точно в обморок свалишься.
   И он оказался совершенно прав.
   Конечно, до обморока дело не дошло, но глаза мальчика полезли на лоб, когда ещё за километр он увидел огромные, тянущиеся, казалось, до самых небес, подобно его родным горам, величественные стены Химельна.
   Внутри же оказалось даже красивее чем он предполагал. Да и что вообще он, отпрыск горного клана, мог себе представить? Домики на этаж или два выше его собственного? Вместо частоколов обычные заборы, да рыночные ряды больше привычного? На деле всё оказалось куда блистательнее и красочнее. Бесконечно длинные мощёные дороги были окружены невероятным по высоте домами, в три, четыре, а то и по пять этажей! Причём каждый хоть чем-то да отличался от предыдущего, либо цветом черепицы на крыше, либо формой оконных рам, либо украшавшими стены барельефами. Конечно, кое-где встречались домики и попроще, принадлежавшие небогатым купцам, или кузнецам, лавочникам, мелким дельцам и тому подобным типам. Но даже они были так красивы в своей простоте!
   А ещё повсюду сновали люди! Он никогда прежде не видел такого скопления народу. Бегущая куда-то ребятня, томно беседующие о чём-то в тени домов богато одетые мужчины, спешащие, видимо, за покупками, с корзинками в руках, женщины, здесь даже можно было увидеть рангунов, укутанных в какие-то витиеватые шали, разгуливающих в привычной им немного надменной манере. Их караван много раз останавливался, а когда двигался, то делал это не в пример медленнее, чем до въезда в город, ибо скопление народу не позволяло гнать что есть мочи.
   Когда же они выехали на главную площадь, Рик не выдержал и ахнул, чем вызвал смешок следившего за его реакцией Шустрого. Ибо это было не красиво. И даже не прекрасно. Это было божественно! Другого определения тому, что увидел, мальчик так и не смог подобрать.
   В центре площади, каждый камушек на которой был идеально прилажен один к другому, возвышалась в высоту не меньше, а то и более высоты самого большого увиденного Риком дома, статуя, что изображала здоровенного статного мужчину, судя по всему, графа этого города, облачённого в длинный позолоченный плащ, какую-то необычайно сложной конструкции, похожей на переплетение ветвей корону и богатое платье, которое увидишь не на каждом дворянине. Его вытянутые вперёд руки стискивали гигантский меч, устремлённый острым концом к земле, а там, где должны были быть глаза, сияло на полуденном солнце два больших, с кулак взрослого человека величиной, изумруда. Статуя стояла на круглом постаменте, окружённом гигантским круглым бассейном, в который лилась вода из "вытекающих" из постамента различных растений и цветов, сделанные так искусно, что казалось, будто они на самом деле самые что ни на есть настоящие, и вот-вот закачаются от лёгкого ветерка.
   Рик неотрывно глядел на этот величественный фонтан всё то время, пока караван пересекал площадь, и прекратил лишь тогда, когда они отъехали так далеко, что сложно было что-либо рассмотреть, хотя голова графа всё ещё была видна из-за крыш домов.
   Он вдохнул побольше воздуха, подивившись тому, что всё это время задерживал дыхание, и только сейчас соизволил оглядеться. И неожиданно понял, что они оказались там, где великолепием, виденным им ранее, и не пахнет. Улицы, до этого обрамлённые камнем, чистые и благоухающие, вдруг превратились в какие-то уродливые подобия на своих сестёр, оставленных ими далеко позади: колёса повозок то и дело вязли в каше из грязи и помоев, что представляли из себя дороги, дома стали низенькими и, похоже, доживающими свой век, а люди... здесь было мало людей - даже, пожалуй, меньше, чем в его родной деревне. А изредка встречавшиеся прохожие не представляли из себя ничего общего с благородными дамами и господами, виденными им ранее. Парочка провожавших их взглядами давно не бритых и разодетых в обноски типов, прокричав какую-то похабную шутку, продолжили заниматься своим делом, а именно - мутузить валявшегося в помоях мужика, умоляюще блеющего что-то о том, что он всё отдаст и сделает всё что они скажут. Далее у одного из домиков им встретилось несколько пар, которые, наплевав на проплывающие мимо повозки, не прекратили заниматься утехами с дамами древней профессии, разодетых так, что ни за кого другого их принять было невозможно. Рик скривился и повернулся к спокойно разглядывающему красочные пейзажи Шустрому:
   - Где это мы?
   Шустрый улыбнулся, как будто давно ждал этого вопроса.
   - Видишь ли, малец, как бы тебе объяснить... У любого, даже, на первый взгляд, идеального существа есть изъяны, уж поверь мне. Молодой слащавый граф, по которому вздыхают все незамужние да и замужние тоже, каждый волосок на голове которого подобен настоящему золоту, от улыбки которого впадаешь в экстаз, а тело так вообще - загляденье, может иметь непропорционально больше пальцы на ногах, которые он всегда стыдливо прикрывает носками даже в постели, или, допустим, между ног у него от горшка два вершка, или, там, прыщ сияет на заднице. Так вот, Воронья улица - это своеобразный прыщ на заднице Химельна, понимаешь меня?
   Рик неуверенно кивнул. А Шустрый продолжил:
   - Сюда стекается весь сброд, который не сумел найти себе применение среди достойных мира сего. Военные, изгнанные со службы и подавшиеся в наёмники, мелкие предприниматели, или даже дворяне, что проиграли своё состояние в кости, девицы с деревень, посчитавшие что уж приехав в город сумеют найти себе какого-нибудь женишка побогаче и, не обнаружив оного, за неимением других вариантов, подаются в дешёвые проститутки. На Воронью улицу не рискует зайти тот, у кого в кармане есть деньги, ибо если тут у кого и есть хоть какая-нибудь монета, и этот кто-то гуляет здесь, не опасаясь за свою жизнь, то он, скорее всего, местная большая шишка, уж точно не дворянчик и не порядочный гражданин Химельна.
   Кажется, Шустрый намеревался сказать ещё что-то, но тут повозки резко затормозили, и он без слов указал Рику на выход.
   Они остановились у какого-то небольшого, поменьше остальных, но зато богато украшенного, что было странным для этих мест, здания, и начали разгружаться. Рик видел, как вышли из здания какие-то люди, что явно были знакомы с работорговцами, и стали громко расспрашивать их о товаре и стоимости. Те так же громко отвечали. Но послушать их разговоры ему не дали, ибо кто-то окликнул Шустрого:
   - Хей! Мы развлекаться! Ты как?!
   Тот согласно кивнул и дёрнул за руку Рика:
   - Пошли. Надо кое-что сделать.
   Мальчик повиновался. А что ещё ему оставалось? Его прежняя жизнь осталась где-то там, за воротами этого города, а новая пока что еле-еле держалась за единственную спасительную соломинку, которой оказался для него Шустрый. Так что слушаться его было самым правильным в данной ситуации.
   Они вошли в здание под внимательные и недоверчивые взгляды работорговцев. И их можно было понять. Парнишка, которого из них никто знать не знает, почему-то увязался за Шустрым, который выработал здесь определённый авторитет, и, если бы не его шефство, то кто знает, сколько ещё шагов успел бы сделать Рик, прежде чем его схватили и вернули в строй к остальным рабам?
   К удивлению мальчика, Шустрый не стал входить в само здание, а почти сразу свернул в какой-то тёмный закуток вместе с остальными, начав спускаться по лестнице то ли в подвал, то ли в какую-то подсобку. Рик следовал за ним хвостиком, постоянно озираясь и опасливо морщась. То, что он с Шустрым, ещё отнюдь не давало ему гарантии безопасности. Кто знает, какие сюрпризы может преподнести ему эта тьма?
   Впрочем, тьма длилась недолго, почти сразу её сменил тусклый свет вотканных в стены узких проходов факелов. А вместе со светом до слуха мальчика стали доноситься гортанные крики, ругательства и рёв, очень похожий на рёв рвущих друг друга зверей. И он не успел придумать этим звукам никакого объяснения, как узкий коридорчик подвала закончился, и ему открылся вид на довольно большое круглое помещение, заполненное орущими и что-то показывающими людьми, которые окружали небольшое, также круглое углубление в земле, похожее то ли на колодец, то ли на яму.
   Рик старался держаться как можно ближе к расталкивающему народ и уверенно прущему вперёд Шустрому, чуть ли не держась за уши от оглушительных криков. Но вот это казалось бы бесконечное море людей окончилось, и Шустрый, довольно крепко и больно схватив Рика за руку, подтащил его к самому краю ямы и, если бы не огораживающий её крепкий забор, то мальчик бы точно в неё свалился. А так он просто упёрся в перегородку и уставился широко раскрытыми глазами на открывшуюся ему картину.
   В яме были люди. Точнее, один из них был человек, а другой - рангун. И они... убивали друг друга. Оба метались по покрытому засохшими красными пятнами "рингу" и бросались друг на друга, пуская в ход всё, что только имелось у них в арсенале: кулаки, когти, зубы, ноги, локти, колени... Лишь слепой смог бы назвать происходящее битвой, или даже дракой. Нет. Это была бойня. Смертоубийство. И в этой бойне явным фаворитом был рангун. Да и стоило ли удивляться подобному? У человека было мало шансов против этих звероподобных существ один на один, да ещё и в подобной... манере. Потому как когти рангуна распарывали кожу почти до кости, и человек, которому не повезло выйти против него, представлял из себя пошатывающийся и не понятно как держащийся на ногах кусок мяса. А рангун, что метался вокруг него размытой тенью, кажется, просто развлекался со своей жертвой, ввергая зрителей в экстаз. Это было кровавое шоу, неправильное и извращённое по своей сути, но расслаблявшее и позволявшее радоваться тем, кто имел счастье любоваться подобным.
   Шустрый торжественно обвёл "ринг" взглядом и хлопнул Рика по плечу:
   - С гордостью представляю тебе, малец: Пёсья Яма!
   Мальчик сглотнул и, оторвав взгляд от кровавой бойни, поинтересовался:
   - Зачем ты меня сюда привёл?
   - Сейчас узнаешь. Жди меня тут.
   И он - Рик даже не заметил, когда - исчез среди моря раздирающих криками глотки людей, оставив его одного в этом аду.
   Прошло несколько напряжённых минут. Рика трясло. Он вынужденно смотрел в Пёсью Яму и не мог свыкнуться с тем, что не понимает собравшихся. Почему им это нравится? Почему им доставляют удовольствие чужие страдания?! Там ведь такие же, как и они, так почему всё это вообще происходит?! Ну почему?! Почему?!
   Но вот, всё закончилось. Рангун, видимо, решив, что шоу пора заканчивать, нырнул под вялый удар человека и молниеносным движением когтистой лапы вспорол ему горло, заставив толпу взреветь от восторга. Мужчина жил ещё какие-то мгновения, прежде чем смерть всё-таки сжалилась над его страданиями и забрала в Обитель Пожирателей, позволив ему испустить дух. Обмякшее тело рухнуло на колени, а затем медленно завалилось на бок, и победитель поднял вверх руки, взревев победоносным кличем. Толпа ответила ему подобным же рёвом. Затем в стенке Ямы дёрнулась и поползла в сторону скрытая от посторонних глаз дверь, и из её тёмного зева высыпало на ринг несколько людей, парочка из которых подхватила мёртвое тело, ещё несколько стали быстро тереть пол, а другие почтенно проводили рангуна прочь, а толпа всё не утихала.
   - Всё. Готово! - рядом появился донельзя радостный Шустрый, отчего Рик чуть было не подпрыгнул и уточнил:
   - Что готово?
   Тот положил ему руку на плечо и скороговоркой зашептал на ухо:
   - Сейчас, малец, ты - собственность Широкой Кости, и для него ты - всего лишь раб, которого никто не захотел покупать. Соответственно, сколько бы я за тебя ни заступался, для него ты всё равно останешься лишь товаром, который он рано или поздно продаст. А так как в лагере никто тебя не взял, то теперь ты что-то вроде мусора, один из многих, и чхать Широкий хотел на то, что ты довольно умелый мой ученик. В таком случае у тебя два пути: либо к Храмовникам, для экспериментов или в жертву, или...
   - Или?
   - Или ты докажешь, что не являешься куском того, что не тонет, пацан! И сделать это нужно прямо сейчас!
   - Что ты имеешь в виду? - голос Рика дрогнул: он уже понял, о чём говорит Шустрый, но не смог до конца это осознать.
   Тот улыбнулся, но на этот раз его улыбка была похожа на оскал.
   - Бейся или умри, малец!
   И Шустрый, схватив Рика за шкирку, перебросил мальчика через забор, крикнув:
   - Не подведи! Я на тебя поставил!
  

ГЛАВА 2

   Ноги уже давно перестали чувствовать боль от постоянно вгрызающихся в пятки острых камней и от изнурительных ежедневных переходов. Они уже привыкли к ней. Да и не только ноги...
   Вран облизал пересохшие за день пути губы и с ненавистью посмотрел на вырезанный на груди знак. А затем взгляд его скользнул по другим знакам, что были вырезаны на руках, животе и ногах... Проклятый маг! Проклятое маговское племя!
   Нанятый магами караван шёл уже второй месяц. И за это время многое успело произойти.
   Как выяснилось, мага, что купил Врана, звали Сагер, и странность подобного имени, как он позже узнал, обуславливалась тем, что у магов отбирали имена по праву рождения, одаривая их именем одного из Пожирателей, что записаны в Храмовую Книгу. Но подобное было абсолютно не важно, поскольку Сагер не признавал никакого обращения к собственной персоне, кроме как господин. И после длительных сеансов по выбиванию дури из раба, Вран, стиснув зубы, всё-таки стал называть его "господин". И, несмотря на то, что он ежедневно корил себя за слабость, вряд ли у него был иной выход, чтобы избавиться от вездесущей боли. А той было в достатке...
   Вран не сразу понял, зачем нужен был тот знак на груди, что вырезал на нём Сагер в первые секунды их знакомства. И постоянно удивлялся, видя похожие знаки на груди у других рабов, что были куплены караваном. Понимание пришло к нему позже, в первый день, когда он попытался бежать. Юноша не успел пробежать и сотни метров, как вдруг всё внутри как будто искривилось и вздыбилось, отдавшись в голове приступом уже знакомой ему Боли. Вран катался по земле и стонал, обхватив тело дрожавшими руками до тех пор, пока Сагер не подошёл к нему и, склонившись, сурово произнёс:
   - Попытаешься провернуть подобное ещё раз - будет хуже.
   Но он пытался каждый день. Разумеется, безрезультатно, и всегда эти попытки заканчивались одним и тем же: стоном и катанием по земле.
   Этот знак был чем-то вроде ошейника с вплетённой в него магией, которая срабатывала тогда, когда этого захочет господин. А хотел он этого всякий раз, когда считал, что раб не так посмотрел в его сторону, когда тот пытался бежать, или просто нерасторопно выполнял его поручения. Никто не заковывал их в цепи, никто не связывал верёвками, не приставлял охраны. А зачем? Когда лучшей охраной и была магия...
   Но одним "ошейником" дело не закончилось. Сагер купил не только Врана. Он обзавёлся многими рабами, в том числе и многочисленными рангунами, среди которых Вран не без радости обнаружил Кота. И если человек был счастлив встретить своего друга, то рангун если и был рад, то нисколько этого не показывал, а причина подобного поведения выяснилась, когда Вран наконец сумел его разговорить. Рангуны вообще были народом рассудительным и умеющим думать, что среди человеческого рода встречается отнюдь не так часто. И Кот поделился с другом своими мыслями во время одной из стоянок, когда их послали в палатку за вином:
   - Ты видел, человек, сколько магов в этом караване?
   - Ну... - постарался припомнить Вран. - Около дюжины?
   - Пятнадцать, если быть точным. Учись запоминать как можно больше, это есть хороший урок на будущее. Но не сие есть суть. А сколько тут рабов? Если не считать наёмников, кучеров и других, что служат на благо каравана? Примерно сотня, друг Вран! И что оное означает?
   - Что? - наморщил лоб Вран, и Кот недовольно зашипел, оскорблённый глупостью того, кто звался его другом.
   - А оное означает, что на каждого мага приходится примерно по шесть - семь рабов. Конечно, плюс-минус, но... на какие нужды им столько? Я долго ломать над этим голову, пока не заметить, что некоторые рабы стали исчезать в палатках магов и... не выходить оттуда. И мне было невдомёк, что там с ними происходило, пока пару дней назад... не настал мой черёд. Этот Сагер чудовище, Вран. Он намного страшнее даже самых опасных тварей лесов. Те не причиняют боли по какой-то неясной прихоти. Они убивают, и только. Да и то потому, что их влести жажда крови, их такими создали Боги, а тут... Это никак нельзя оправдать, друг Вран!
   - Что он сделал? - голос Врана стал до неузнаваемости глухим и жёстким, он совершенно позабыл про вино, что ему нужно было доставить, и внимательно смотрел в глаза Кота, словно пытался найти в них ответ.
   Рангун вздохнул и вытянул шею так, что натянулись мышцы, немного разошлась в стороны шерсть, и Вран, приглядевшись, увидел выжженный на шее Кота знак, так похожий на тот, что украшал его собственную грудь, но немного другой, с каким-то иным, более замысловатым узором.
   - Что это?
   - То, что они делают в своих палатках. Я не совсем понял, но, кажется, это есть для какого-то их безбожного эксперимента, или чего-то, весьма на это похожее. И знаешь, что, человек? - Кот развёл руки в стороны. - После этого эксперимента мне почти не хочется пить. Кажется, так на меня иметь влияние этот... знак. Я не пью уже третьи сутки, а жажды всё нет и нет. Мне не ясно, для каких целей они делают это, но... Та Боль, что сопутствовала эксперименту, не сравнится ни с чем, друг мой Вран. И я думать, что новый раз мне не пережить. Для этого они набирают столько рабов, человек. На всякий случай. Вероятность смерти слишком большая. И для этого покупать столько рангунов. Мы есть хорошо переносимые боль... в большинстве своём. Но не такую, друг мой Вран! Эта Боль заставляет кости трещать и кажется, будто вот-вот, закроешь глаза, и уже не очнёшься... Думается мне, с каждым днём рабов стать всё меньше и меньше, ибо те не переживать эксперимент. Заметил, как мало здесь рабынь? Пусть они и самый ходовой товар? Думаешь, потому что здесь собрались извращенцы, любящие прелюбодействовать с мужчинами? На то есть более веская причина. Понял меня? То-то же...
   Вран слушал Кота, раскрыв рот. Всё, что он сказал, что описал, было страшно и до жуткого логично. Он и сам видел, как многие рабы Сагера, да и других магов тоже, просто-напросто исчезали, а те немногие, что умудрялись возвращаться, становились какими-то замкнутыми и неразговорчивыми, и теперь он понимал, почему.
   И на следующий день настал его черёд.
   Сагер вызвал его к себе в палатку, предварительно несколько минут покатав его по земле и заставив вывернуть желудок наизнанку, так, чтобы был посговорчивее... В палатке он приказал ему лечь на испещрённый какими-то пентаграммами деревянный низкий стол, размеры которого были настолько велики, что даже горец не занял его весь и, прошипев под нос какие-то заковыристые слова, вознёс руку над обнажённым телом Врана и потянулся к расположенному рядом, совсем крохотному, столику.
   Вран было дёрнулся, но поздно. Он не знал, что за заклинание произнёс маг, но пентаграммы, которыми был покрыт весь стол, неярко засияли и словно бы пригвоздили его к столу, так что он мог разве что только крутить головой, да и то с трудом, словно голову его держали чьи-то сильные руки.
   Сагер, продолжая что-то шипеть, склонился над столиком и, двигая пальцами, словно играл на невидимом инструменте, стал деловито перебирать какие-то колбочки с разноцветными жидкостями, различные склянки, ножи с красивыми резными ручками и вставленными в рукояти сияющими алмазами и изумрудами, причём каждый - какого-то своего, не существующего в природе, неживого оттенка.
   Наконец, он сделал выбор, взяв в одну руку колбу с мутно-зелёной жижей, а в другую - кривой, почти как серп, кинжал с начавшим ярко светиться, как только оказался в руке мага, фиолетовым изумрудом. И развернулся к распростёртому на столе телу, что лишь безвольно мычало, удивлённое тому, что не может даже раскрыть рта, следя за манипуляциями господина так, как, наверное, смотрит жаба за лекарем, что уже взял в руки ножик, дабы препарировать её и с расстановкой посмотреть, что же у неё, негодницы, там внутри...
   - Баерос-де-разар-баер-ра... - затараторил тот громче, с каждой секундой всё увереннее и чётче проговаривая слова заклинания, одновременно с этим чуть склонив откупоренную колбу над рукой Врана и капнув тому на бицепс несколько капель.
   Те с шипением плюхнулись на кожу и, пару мгновений словно не решаясь ничего предпринять, с тем же шипением всосались в кожные поры, и у Врана создалось впечатление, как будто там, под кожей, плавает какой-то живой организм, и от этого ему стало жутко и гадко. Затем Сагер аккуратно поднёс кинжал к бицепсу на руке мальчика и начал медленно, но ловко вырезать какой-то знак. Он едва-едва касался кожи, но каждое касание лезвия отдавалось какой-то неприятной, не сильной, а именно что неприятной болью, так что Вран невольно стиснул зубы и зажмурился, сам не понимая отчего.
   Закончив, Сагер обогнул стол, оказавшись с другой стороны, и совершил те же манипуляции с левой рукой Врана. Не было ни одного отличия: всё тот же бубнёж заклинания, капля, нож. И всё та же неприятная боль...
   "И что, это всё?", - мелькнула в голове юноши мысль. - "Это и есть та Боль о которой говорил Кот?! М-да, похоже, рангуны не так уж терпимы к боли, как они об этом хвастают...".
   Но не успел он об этом подумать, как Сагер, закончив со вторым рисунком, воздел руки в стороны и громко проорал последние строки заклинания. И вот в этот момент, только-только сорвались с его губ окончательные замысловатые слова, как и пришла, радостно охватывая под свою власть всё мальчишеское тело, Боль! Разрушительная, неумолимая и, о Забытые Боги, долгая!
   Вран не помнил сколько раз был на грани потери сознания. Но разум подводил его и не улетал в спасительную темноту. Так что горцу приходилось терпеть перестраивающиеся, меняющие форму кости, кипящую внутри кровь, словно это была и не кровь вовсе, а раскалённая лава, и всё это сопровождала Боль, Боль Боль!!!
   Он не понял, когда всё закончилось. Тело ещё некоторое время била дрожь, ибо мозг не мог до конца осознать, что всё, больше не будет этих бесконечных мук. Весь стол был мокрым от пота Врана, пот застилал глаза, так что сложно было что-то рассмотреть, да и не будь его, вряд ли он смог бы сразу что-то увидеть, ведь открыть глаза не было сил. Все силы уходили лишь на то, чтобы хватать ртом воздух: только сейчас до Врана дошло что всё это время он не дышал - просто не мог вздохнуть, лёгкие как будто сжались в маленький комочек, не способный принимать в себя воздух.
   - Совсем неплохо... - по ушам ударил теперь уже особенно отвратительный голос мага. Вран скривился. Эх, если бы не эти пентаграммы... - По правде говоря, раб, я и не думал, что ты выживешь, с двумя-то рунами одновременно... Буду с тобой откровенен: это был лишь эксперимент, как долго ты продержишься, прежде чем отойти в мир иной. Но ты меня удивил. Действительно удивил, а удивить мага... Ты - невероятный экземпляр! Чудо! Чувствую, мне несказанно повезло... Так, а ну-ка, давай, проверим, что получилось.
   Вран услышал звук, невероятно похожий на щелчок пальцами. И в то же мгновение он перестал чувствовать тяжесть во всём теле, а также вернул контроль над движениями, от удивления даже сев, причём так резко, что Сагер невольно отшатнулся и захохотал:
   - Ну-ну, полегче! Нельзя делать таких поспешных движений после операции.
   Откуда в этот момент у него взялись силы - Вран так и не понял. Тело всё сделало само: он оттолкнулся руками от стола и прыгнул, нанося удар ногой с громким нечеловеческим рыком, стараясь метить в того, кого ненавидел больше всего на свете - мага!
   Но удар не достиг цели. И не потому, что прыжок был не точен - отнюдь. Прыжок был невероятно хорош, тем более для того, кто только что был на грани жизни и смерти. И скорее всего, достигни он цели, Сагер уже вряд ли смог бы себя спасти, каким бы сильным магом ни был. Но он был умён, и заранее подготовился к подобному, поэтому ему нужно было лишь шевельнуть пальцами...
   Руна на груди Врана ярко вспыхнула, и юноша с воем рухнул на пол, скребясь об неё ногтями, стараясь отодрать вместе с кожей. Ему казалось, что всё тело горит, что его многотонным валуном пригибает к земле, в глазах всё потемнело. Он услышал лишь приглушённый, слышимый словно сквозь водяную толщу насмешливый голос Сагера:
   - А тебе, раб, видимо, всё мало. Поверь, я не садист - мне подобное не доставляет никакого удовольствия. Но ты же не оставляешь мне выбора. Будь послушным, и боль уйдёт - всего-то и делов. Ну? Что скажешь?
   - Х-х-хр-р-рш-шо-о... - прошипел сквозь зубы Вран, изогнувшись так сильно, что показалось, ещё чуть-чуть, и хрустнет позвоночник.
   - Славно, - улыбнулся маг, вновь шевельнув пальцами, и руна на груди мальчика перестала жечь и пульсировать, застыв, но лишь для того, чтобы быть готовой вновь причинить непослушному рабу страдания, для которых она и была создана.
   Вран лежал ещё с минуту, прежде чем сумел приподняться на дрожащих руках и, стараясь унять пульсирующую в голове ненависть и желание убить этого насмехающегося над его беспомощностью ублюдка, процедил:
   - Что мне нужно сделать... господин?
   - Ну вот же, вот! - наверное, для полной картины радости Сагеру следовало захлопать в ладоши. - Так бы и всегда, умеешь же, если захочешь! - Но весёлость с его лица слетела в единое мгновение, уступив место сосредоточенно-серьёзной маске, как тогда, когда он читал заклинание. Маг указал Врану на толстый столб, что поддерживал палатку, и приказал: - Снеси его.
   - Что?
   - Я что, где-то напортачил в заклинании и сделал тебя тупым?! Что тебе непонятно?! Снеси. Этот. Столб!
   Глаза мага сверкнули, и на мгновение руна на груди Врана вновь ожила, обдав юношу своим жаром. Это возымело эффект. Горец поднялся и на подгибающихся ногах подошёл к столбу, не до конца понимая, КАК он должен снести ЭТО?! Столб был почти метр в диаметре, да и дерево, из которого он был сделан, вряд ли подходило на роль стебелька, что развалится от лёгкого прикосновения.
   Вран недоумённо оглянулся, но Сагер всё так и стоял, выжидающе скрестив руки на груди. Что ж - юноша пожал плечами - он ударит, раз подобного хочет, да будет он проклят всеми богами, господин...
   Вновь обернувшись к столбу, горец занёс кулак и со всей оставшейся в руке немногочисленной силой зарядил без малейшей надежды на успех по толстому дереву.
   К его удивлению, послышался треск. А в следующую секунду он уже отпрыгивал в сторону от медленно загибающегося развороченного столба, расколовшегося на две неровные половинки у основания. Палатка прогнулась, лишившись главной подпорки, но устояла, а Вран, выкатив глаза, пялился на валяющийся у его ног столб и не мог собрать воедино путающиеся мысли.
   Немного отрезвили громкие хлопки. Обернувшись, юноша не менее удивлённо уставился на хлопающего, словно в театре, мага. Сагер искренне улыбался.
   - Поздравляю, раб! Теперь ты - мой кумир!
   Но от подобного "поздравления" Вран почему-то не испытал ни капли радости...
   Следующие несколько недель превратились для Врана в сплошную, без конца и края, пытку, причём пытку с надеждой и несбыточными мечтами, а это, надо сказать, во много раз страшнее пытки безысходной и безвыходной. Потому как если ты распят на пыточном щите, защищённом могучими заклинаниями, да ещё и запертый в глубоких казематах знатного графа, то ты прекрасно осознаёшь: даже пытаться не стоит, надо лишь смириться с судьбой. Но вокруг Врана были не стены темницы, а открытые поля или дремучие леса, или каменистые ущелья, да и не был он связан никакими цепями, и каждый новый день он открывал глаза, с тоской окидывая окружающее его пространство и думал: "Вот сегодня, сейчас, всё получится!". И вновь пытался бежать, и вновь ворочался на земле от сбившей с ног боли, и вновь выслушивал утомлённые вздохи Сагера, которому осточертело каждый раз топать за ним и повторять одно и то же. И прекратил юноша свои попытки лишь когда маг пообещал: ещё раз, и он поедет распятый на каком-нибудь столбе, лишившись и воды, и еды.
   А кормили его от пуза. Точнее, начали так сытно кормить не сразу, а на следующий день после той пресловутой "операции". Каждый день он вкушал и завтрак, и обед, и ужин, причём в таком размере, что одна порция того же завтрака была больше чем весь тот скудный рацион, что он получил за все предыдущие дни пребывания в караване. Вран пытался делиться с голодающим Котом, но, как назло, Сагер внимательно следил за каждым его приёмом пищи, так что приходилось насыщаться, и горец начал ощущать себя какой-то скотиной на убой.
   Хотя, по сути, так оно и было. Ибо неожиданная щедрость мага была и не щедростью вовсе, а заранее просчитанным действом: каждая его операция забирала у Врана много сил, и их нужно было быстро восстанавливать к следующей, ведь не мог же он дать своему самому стабильному и удачному образцу сдохнуть?! А операций было много, даже слишком много...
   Вран стал посещать палатку Сагера с пугающей регулярностью. В первое время он ещё пытался сопротивляться, памятуя о тех страданиях, что ему пришлось перенести. Но проклятая руна на груди, попытки выковырять которую он предпринимал не один раз, не оставляла ему выбора. Так что он покорно ложился на стол, ощущал уже ставшую привычной тяжесть в теле и также привычно стискивал зубы, готовясь к новой порции Боли, которая следовала каждый раз после нанесения магом очередной руны. Вран уже и не помнил сколько раз был на грани смерти и сколько отлёживался после экспериментов Сагера, не в силах порой даже пошевелиться. Но всё-таки он жил, количество рун на теле становилось всё больше и больше, а встречи в палатке приобрели регулярный характер, так что на второй неделе "процедур" мальчик успел подружиться с Болью, и встречал её уже не как заклятого врага, а как старого хорошего знакомого.
   Но случались и такие дни, когда Боли не было. В такие дни Сагер решал, что рабу стоит передохнуть денёк-два и, послав его за вином, откупоривал бутылку и наливал и себе, и Врану, с улыбкой интересуясь:
   - А скажи мне, раб. Чтишь ли ты Пожирателей? Чтишь ли веру, что проповедуют Храмовники и Совет Архимагов?
   На это Вран неопределённо пожимал плечами и без какой-либо эмоции в голосе заявлял:
   - Я староверец, господин.
   - Значит, Забытых Богов чтишь? Может, ещё и жертвы в угоду им приносишь?
   Вран лишь молча отпил вина из кубка. Он перестал пьянеть после одной из рун, что была нанесена ему на грудь чуть выше руны-ошейника, так что ему было всё равно сколько пить. А вот маг явно успел набраться, так что вопрос был чисто риторическим: Сагеру было плевать, что ответит на это раб, ибо он явно сам собрался что-то сказать.
   Так оно и вышло.
   - Мальчик-мальчик... Ты вообще умеешь читать? Нет? Оно и видно. Потому как любой, кто умеет читать, первым делом читает трактат Первого Архимага Марака "О мире, его истории и о том, как в нём всё устроено". И одна из глав трактата как раз и отведена под Забытых Богов. Да, признаю, это были удобные боги. Их было превеликое множество, и прямо-таки для всего, что только есть на этом свете, найдётся свой Забытый Бог. И Бог Целомудрия был, и его противоположности, Боги-братья Желания и Соблазна были, и Бог-хранитель Домашнего Очага... да кого только не было! Разумеется, это всё мелкие сошки, были типы и позначительнее, как Бог Удачи, Войны, Силы, Мудрости, и тому подобные ребята, которые, да, несли в себе нечто нетривиальное. Но они все были слабы, понимаешь меня?! Кто-то, допустим, из Богов посильнее и был наделён каким-то могуществом, но каждый ребёнок знает, что Бог - всего лишь сильный человек, знающий чуть больше чем мы сами, и не более того. И они не устояли, раб! Понимаешь?! Не устояли перед могуществом Пожирателей, действительных, настоящих Богов, что пришли в наш мир дабы избавить нас от кощунственной слепой веры! Они подарили нам действительно великую магию! Они прекратили тот бардак и безобразие, которые устроили на Континенте Забытые Боги, просто-напросто их всех перебив! - Тут, видимо, у Сагера пересохло в горле, ибо он замолчал и сделал глубокий глоток из своего кубка, облизнувшись и продолжив вещать: - Правда, вряд ли были уничтожены все. Забытые Боги - ещё те твари, кто-то мог и избежать кары Пожирателей, сбежать в наш мир и начать влачить жалкое существование человеческой жизни. Представляешь себе, раб?! Стать одним из тех, кто приносил тебе жертвы, молился перед твоим ликом на ночь! А всё почему? Потому что Пожиратели - есть истина, великая и непреложная! - Он нравоучительно воздел палец вверх, и снова приложился к кубку.
   Осушив его до дна, маг скользнул по рабу совсем не пьяным взглядом и хмыкнул:
   - Ты ненавидишь меня, м? Не надо делать такие большие глаза, лжец из тебя никакой. Знаю - ненавидишь. И если бы не моя магия, уже давно бы прикончил меня, не так ли?
   - Если бы не ваша магия, - рискнул перебить его Вран. - То у меня бы почти и не было причин вас ненавидеть, господин.
   Сагер с минуту переваривал услышанное, а затем громко, с хрюканьем расхохотался, схватившись за живот.
   - Мальчик, если бы ты смотрел на мир с моей точки зрения! Да, я причиняю тебе некие... кхем... неудобства своей магией, но что насчёт меня? Ты думаешь, почему маги берут рабов? Им постоянно нужно подтверждать свою пригодность как мага, а для этого следует предоставлять Совету какое-либо необычное заклинание или удавшийся полезный эксперимент хотя бы раз в десять лет. Я уже говорил тебе, раб, я - не садист и не животное. Я - маг.
   Вран лишь хмыкнул. Если бы Сагер знал, что для него эти слова уже давно стали синонимами...
   В общем, эти разговоры могли продолжаться ещё очень долго: выпив, Сагер превращался в невероятного болтуна, абсолютно не обращая внимание на то, что его невольный собеседник и слушатель, которым всегда становился именно Вран, морщится от каждого его слова. Но всё-таки юноша пытался найти и в этом свои плюсы: между непонятными высказываниями о жизни, насмешками над всеми, кто ниже по статусу и обсуждением правильности или неправильности человеческого бытия маг всё-таки рассказывал какие-то дельные вещи, которые Вран тут же выхватывал из бесконечного поноса слов и сохранял себе на подкорку: кто знает, что ему может пригодиться?
   Но в итоге такие дни заканчивались, и ему вновь приходилось, скрипя зубами, терпеть невероятные пытки и обливаться потом.
   И если бы это было всё...
   Врану "повезло" найти ещё одну заинтересовавшуюся им персону среди рабов. И интерес со стороны этой персоны был отнюдь не дружеского, и даже не приятельского характера. Она нашла во Вране мальчика для битья и то и дело пыталась сделать его и так не сладкую жизнь совсем уж отвратительной. А всё потому, что эта персона была женщиной.
  

***

   Её звали Агнесс. И она была именно тем рабом, которому повезло не попасть под эксперименты магов и жить в караване довольно беззаботной и радостной жизнью. Она носила самые красивые платья, всегда была сыта и чиста. И все, кто её видел, прекрасно понимали, какова причина такого внимательного к ней отношения со стороны господ: её выпирающие формы груди и попы, которые вечно натягивали словно специально на размер меньшую, чем это нужно, одежду, прекрасная талия, длинные рыжие волосы, большие глаза с длинными ресницами - ну как тут устоять?!
   Но в то же время все, кто мог узнать её чуть ближе, ненавидели эту женщину лютой ненавистью. Ибо она не была одной из тех, кто ложится в постель господ, скривив недовольно губы, зажмурившись или даже плача. Нет. Агнесс вполне устраивала жизнь проститутки, она с удовольствием бросалась в постель магов, заискивала с ними, строила глазки, закусывала губы когда это было необходимо, и потому её обихаживали, сдували пылинки, поили вином и угощали самыми различными яствами, и она упивалась этим. Своей беззаботностью, тем, что она выше остальных, этих жалких червяков, которые ползали где-то там, под ногами, и до которых ей уж точно не было никакого дела. По крайней мере, так было, пока она не познакомилась с Враном.
   Агнесс знали как некоего посредника между рабами и господами. Если она что-то скажет тебе сделать, и ты не послушаешься, то следующей ночью, вдоволь накувыркавшись со своим господином, она, поводя игриво пальчиком по его груди, нажалуется на тебя, требуя немедленно наказать негодяя, что обидел хорошую и такую старательную Агнесс... И даже если ты вроде как не принадлежишь её господину, она всё равно найдёт способ как добраться до того, кто будет иметь право сделать тебе неприятно - в этом она была мастерица. И потому все беспрекословно слушались её, так что в караване Агнесс уже давно заняла позицию много большую, нежели просто рабыня. Она была рабой над рабами, и её это несказанно радовало.
   Но Вран стал неприятным исключением из правил. Как только Агнесс прознала, что какой-то раб уже которую неделю к ряду возвращается из палатки уважаемого мага Сагера живым, да ещё и приобретя некие необычные данные, тут же ринулась делать и его своей собачонкой, ибо сильный пёс намного полезнее каких-то там слизняков, коими она считала остальной сброд.
   К её удивлению, аргумент "Я всё скажу твоему господину и тебя серьёзно накажут!" не сработал. На него Вран только перевернулся с одного бока на другой и продолжил отлёживаться после тяжёлого дня. Агнесс зло топнула ножкой и нахмурилась - она успела отвыкнуть, что кто-то ей в чём-то отказывает - но затем взяла себя в руки и решила, что этот строптивец скоро станет шёлковым и послушным. Нужно было лишь над ним хорошенько поработать.
   В ту ночь она сделала уважаемому Сагеру очень приятно...
   А на следующее утро Врана уже колотили палками слуги мага. Как тот выразился, "для профилактики". Слова этого мальчик не смог понять, но зато очень даже понял, как может быть больно от нескольких ударов тяжёлыми деревяшками по спине. Тем же вечером Агнесс снова попыталась приручить собачонку, но всё с тем же результатом. Это уже стало её злить... И попытки продолжились.
   И после нескольких отвратительных дней, в течение которых ей пришлось радовать своего нового любовника-мага настолько часто, что это ей даже (Подумать только!) осточертело, собачонка, всё это время неплохо изматываемая наказаниями от своего господина с лёгкой руки Агнесс, наконец, сломалась. Ибо когда женщина в очередной раз вечером заявилась к нему, Вран не проигнорировал её появление, как обычно, а еле слышимо буркнул:
   - Что ты хочешь?
   Про себя Агнесс возликовала: и этот, казалось бы, сильный, несгибаемый горец, прогнулся под ней! Чего и следовало ожидать. Все рано или поздно ломаются, а она терпелива - она умеет ждать. И вот её ожидание оплачено с лихвой.
   - Сущие пустяки, - промурлыкала женщина, лёгкой беззаботной походкой двинувшись к покрытому шрамами и глядящему на неё из-под бровей Врану. - Всего лишь мелкие услуги. Где что украсть, где кое-что узнать, а, может, и согревать порой бедную девушку...
   Она подошла к нему вплотную, повелительно проведя ладошкой по щеке мальчика так, как поглаживают хорошего домашнего питомца, который наконец послушно выполнил команду "место!". Точнее, она попыталась это сделать. Но не успели её пальцы коснуться Врана, как Агнесс взвизгнула от неожиданной боли на запястье, а в следующее мгновение она уже сидела на земле, крепко зажатая в стальном захвате мальчика. В ужасе она попыталась закричать, но тот оборвал её крик грубым рыком:
   - Заткнись, или я оторву тебе руку!
   Агнесс повиновалась. И куда только делись её надменность и презрение? Сейчас она стала обычной испуганной девочкой, оказавшейся в руках того, кто диктует свои правила, и впервые за столь долгий срок попав в ситуацию, которую не контролирует.
   - А теперь слушай меня сюда, - зло зашептал ей на ухо горец, и от этого шёпота у женщины побежали мурашки по телу. - Меня так воспитывали, что я не могу поднять руку на женщину. Но ты - не женщина, ты - змея, а знаешь, что мы делали со случайно заползавшими к нам в деревню змеями? - Он выдержал паузу, чтобы испуганно скривившаяся Агнесс во всех красках представила себе правильную картину. - Мы забивали их палками. Без жалости. Но мы не трогали всех змей. Лишь тех, у кого изо рта сочился яд. Так что слушай и запоминай, змея... Если меня ещё раз коснётся яд с твоих клыков, я вырву тебе и клыки, и язык, и хвост, и лишь после этого в дело вступят палки. Ты меня поняла?
   Голос юноши, свирепый и сильный, звучал настолько внушительно, что Агнесс только и успевала, что кивать, причём так подобострастно, что её голова могла в любой момент отделиться от тела. А при последних словах Врана она закивала настолько быстро, что опасность этого стала почти реальной.
   Он оттолкнул её от себя, причём не так чтобы с силой, но Агнесс от подобного толчка подлетела и упала на ноги, и не успела обрадоваться, как эти самые ноги уже несли её с невероятной скоростью прочь, подальше от этого сумасшедшего, а мысли судорожно путались. Лишь когда она оказалась в другой части каравана и, тяжело дыша, остановилась, чтобы передохнуть, клубок из мыслей распутался в нечто более-менее рассудительное, и она с ужасом подумала: "Чёрт, а ведь я впервые, впервые увидела его глаза! И они были... звериные?! Да, точно, звериные!".
   С того дня Агнесс больше не появлялась в зоне видимости Врана, и ситуация с Сагером также более-менее выправилась. Между прочим, он перестал вызывать его в свою палатку, и юноша уже было подумал, что тот как-то напортачил со своим экспериментом, и теперь горец был для него лишь "браком", на который не стоит обращать внимания, но, как выяснилось, он ошибался. Поить и кормить от пуза его не перестали, просто наступили долгожданные дни без Боли, как их называл Вран - маг просто дал рабу передохнуть денёк-другой. Только этот "денёк-другой" растянулся на более длительный срок, чем обычно. И довольно долгое время Вран пребывал в некой прострации, ему были непривычны беззаботные дни. Нет, конечно, он оставался рабом, и свои обязанности должен был выполнять. Но несмотря на то, что он был любимчиком Сагера, у мага было ещё много рабов, так что можно сказать, что поездка в караване в последние дни стала для него не намного обременительней, чем для тех же магов, и это невероятно... пугало. Ибо, как учил его отец, не бывает долгой хорошей погоды, а если и бывает, то за ней непременно грянут сильнейший шторм, гроза и ливень, причём настолько сильные, что обязательно начнётся и потоп. И через день после того, как к нему пришли в голову подобные мысли, Вран смог в полной мере осознать, как же мудр был его родитель.
  
   Он уже потерял счёт дням, так что не мог сказать точно когда именно наступил тот роковой день. Может, через месяц с того момента, как они выехали из лагеря работорговцев, а, может, и через два, но факт есть факт - он наступил. И случилось это тогда, когда они подъехали к Ущелью Торговцев - так называлось длинное широкое ущелье, проход через горный хребет, дугой разрезавший равнины с юга на запад, и это была одна из основных дорог, которая связывала самые южные и центральные земли Континента, по крайней мере для тех, кто о ней знал, а знали о ней не так чтобы многие, ибо данная дорога была слишком важной точкой для любого, кто ценит время, потому как по ней можно было почти напрямик добраться как до Столицы, так и до других не менее важных для торговли городов.
   Вот только в этот раз путь был перекрыт.
   Караван остановился и все пятнадцать магов собрались у входа в Ущелье Торговцев, недоумённо почёсывая затылки, разглядывая гигантский завал из валунов, высота которого достигала почти что высоты самой высокой точки Ущелья. Один из них, решив хоть что-то предпринять, поймал заклинанием "Духовной Связи" какую-то летевшую высоко в небе птицу, его глаза ненадолго закатились, оставив взору остальных лишь белки глаз, а затем зрачки его вернулись на место, и маг сокрушённо покачал головой:
   - Завал тянется почти на сотню метров по Ущелью.
   - М-да, тут хоть всю энергию медальонов сожги, не управимся.
   - Согласен. Да и даже если каким-то чудом очистим завал, кто гарантирует что рабы не разбегутся, поняв, что наша энергия полностью растрачена? Или, более того, не прибьют нас? Всё это время мы их только магией и держим.
   - А у меня другой вопрос: как? Мы давно по этой дороге ходим, и хоть бы один раз хоть какой завал?! Да тут же охранные столбы стояли, случись какой катаклизм, они бы всю энергию из себя выжрали, а проход бы защитили!
   - Так, может, их какой маг уничтожил?
   - Какой маг, уважаемый?! Зачем это слуге Пожирателей нужно то?! По сути, ковен магов этой дорогой то и пользуется. Смысла - никакого.
   - Господа, господа, какой нам смысл спорить о том, как этот завал здесь появился?! Мы его пройдём? Нет. Так зачем почём зря разглагольствовать? Я предлагаю обсудить, что делать.
   Все замолчали, хмуря лбы и раздумывая над сложившейся ситуацией. Все их планы сейчас летели в пропасть, так что головы магов работали как никогда, ища выход там, где его, по сути, и не было.
   - Возвращаться обратно никак нельзя, - наконец заключил один из них. - Либо придётся идти через крутые холмы и извилистые расселины, а там либо мы пройдём без повозок, либо лошади переломают себе все ноги. Ещё есть вариант вернуться туда, откуда мы начали, и обойти с другой стороны. Но мы потеряем...
   - Месяцы, - поддержал его другой маг. - Нам нужно быть в Столице не позже, чем через несколько недель, иначе лишимся не только своих медальонов. Сами знаете, Совет строго относится к тем, кто нарушает их планы. Тем более если мы задержимся на ТАКОЙ срок. Пару дней, даже лишнюю неделю нам простят - ну, с кем не бывает. Но месяцы! Нет. Возвращаться никак нельзя.
   - И как тогда быть?
   - Придётся идти дальше.
   - Но дальше ведь только...
   - Чародейский Лес.
   Все вновь замолчали. Каждому приходила эта мысль в голову, но не все решались её озвучить. Ибо Чародейский Лес был ничем иным как табу, тем, куда нельзя было не просто соваться - о нём не приветствовалось даже говорить! Мало ли, Храмовники узнают - у них глаза и уши всюду, на всём Континенте, а их побаивались не только рядовые маги, но и Совет! А это что-то да значило.
   По преданиям, Чародейский Лес образовался во времена вторжения Пожирателей в этот мир. Именно тогда, когда Забытые Боги ещё не были полностью разбиты и сохранили небольшую толику своих великих сил, и собрали вокруг себя тех, кто воспротивился праву Пожирателей царствовать на Континенте. Они собрали вокруг себя Чародеев. В те времена ещё не знали выдуманного новыми богами слова "маг". Тогда все те, кто управлял Дикой, тогда ещё необузданной и всемогущественной энергией звались не иначе как Чародеи или Колдуны. В летописях не было указано по какой причине именно то место, где сейчас стоит Чародейский Лес, было выбрано для решающей битвы. Но именно там и произошло сражение, которое до сих пор затмевало собой даже войну с эльфами, ибо такое огромное количество магии, выплеснутое в одном месте, изменило этот самый Лес, да и многочисленные земли за его пределами, до неузнаваемости.
   В том сражении не жалели сил. Каждый плёл самое могучее заклинание, что знал, сворачивалось и вновь разворачивалось мироздание, искривлялось пространство, создавались порталы в другие миры, деформировалась суть вещей. То сражение впоследствии сравнивали с белым листом, на который выплеснули сразу всю возможную палитру красок, скомкали, промочили в воде, ещё раз скомкали, воткнули в него множество иголок, высушили, подожгли, и вновь облили красками. И в итоге получили то, что даже при невероятной фантазии вряд ли можно было бы назвать девственно чистым листом, да и вообще листом, коим он был раньше.
   То же случилось и с Чародейским Лесом. Точнее, вначале он, конечно, не был никаким Чародейским, получив своё название только после того славного сражения, что изменило ход истории. До того он был обычным лесом, в котором охотились, собирали грибы и ягоды, но теперь...
   Если ты и рискнёшь войти в этот Лес, то будь готов к тому, что ты из него не вернёшься. Потому как давно уже там не растёт обычных грибов или ягод, давно деревья перестали быть деревьями, в многочисленных пещерах или норах, что встречаются в нём, не найдёшь лисицы, или зайчика, а, скорее, отыщешь смерть от тяжёлой лапы какого-нибудь монстра, или изменившегося до неузнаваемости хищника. А оставленные ещё с тех далёких времён магические ловушки и работающие порталы до сих пор способны принести немалый вред тому, кто окажется рядом. Вот только давно не находится подобных идиотов. Нет, конечно, из любого правила есть своё исключение, и бывают и такие, кто решает, что уж с кем с кем, но точно не с ним, и держит свой путь через Чародейский Лес, чтобы не огибать его по почти идеально круглому периметру. Вот только такие так и остаются в Лесу либо в виде костей в какой-нибудь пещере, либо в виде удобрения для плотоядного дерева, возле которого дурной путник по глупости решил передохнуть. Магия - штука такая: она может творить добро, лечить, искоренять тьму, а может и извратить суть вещей до такой степени, что сама же эту тьму и создаёт.
   И после получаса яростных споров, аргументов "за" и "против" маги, скрипя зубами и вспоминая давненько забытые боевые заклятия, всё-таки двинули караван в сторону Чародейского Леса...
  
   Вран подошёл к двигавшемуся неподалёку Коту и поинтересовался:
   - Куда это мы, друг? Изменился маршрут?
   - Мне не знать того, - сосредоточенно проговорил рангун, о чём-то размышляя и постоянно дёргая ушами. - Знаю лишь, что наши... хозяева чем-то очень иметь недовольство. Я получить боль лишь за то только, что, как сказал Сагер, "слишком дерзко гляжу на него", - последние слова Кот говорил, явно пародируя господина мага, что при рангунской манере говорить звучало вдвойне смешнее, и Вран невольно хохотнул.
   Но наткнувшись на грозный, без капли смеха взгляд Кота, тут же взял себя в руки. Действительно, что-то шло не совсем так, и это, кажется, чувствовали все. И в караване стояло невероятно напряжение, ещё более гнетущее, нежели обычно. Никто не издавал ни единого звука, кроме охов и ахов от долгой дороги. Наверное, поэтому чуткий слух Врана уловил необычные звуки намного раньше, чем кто-либо и горец, застыв, оглянулся. Звуки шли откуда-то сзади, и не понять, что это цокот копыт, мог разве что глухой. Причём цокот был слишком частым и лёгким, чтобы принадлежать степенно и тяжело ступающим тяжеловесам-лошадям, что тягали повозки каравана.
   - Пр-р-р, стой! - раздался голос одного из магов, что ехал верхом. Похоже, он тоже услышал режущий уши звук и, развернув своего коня, поскакал в начало каравана. Почти сразу следом за ним двинулись остальные. Когда же мимо проехал Сагер, то, заметив Врана, на ходу бросил ему:
   - За мной, раб! Живо!
   Юноша лишь пожал плечами и припустил бегом следом за господином. С недавних пор, обзаведясь волшебными рунами в районе голеней, стоп и бёдер, он мог с лёгкостью посоревноваться в скорости бега со скаковой лошадью, так что проблем небольшая пробежка ему не доставила - разве что немного сбил босые ноги о камень, но разве ему привыкать? Желание Сагера, чтобы раб последовал с ним, было вызвано скорее уж господской привычкой, нежели необходимостью. Он привык не отпускать Врана от себя слишком далеко, да и, к тому же, ты чувствуешь себя намного спокойнее и увереннее когда рядом есть некто, кто ниже тебя по статусу и над кем ты ощущаешь свою власть.
   Вран подбежал к выстроившимся в ряд магам как раз в тот момент, когда из-за небольшого пригорка выехали те, кто, похоже, и был причиной вызвавшего беспокойство шума.
   Их было около полусотни. Все - в добротных серебряных доспехах со свисавшими с шей толстыми, шириной с ладонь, серебряными же цепями, в которые были вплетены различные кулоны-рамочки с вставленными в них изображениями Святых Пожирателей. Доспехи были дюже необычны: огромные наплечники являли собой подобия человеческих черепов, из которых вырастали закованные в серебряную чешую руки с шипастыми рукавицами, шлема не уступали в мрачности наплечникам - с опущенными забралами, похожими на ряды острых клыков, они также походили на черепа, но не человеческие, а принадлежащие каким-то нездешним монстрам, отчего казалось, будто в пустых провалах их глазниц то и дело вспыхивали страшные огни. А на широких поясах болтались, чуть подпрыгивая при галопе, длинные, широкие и явно тяжёлые мечи. Их кони не уступали хозяевам в необычности: окованные от ушей до копыт в подобного вида доспехи, но на свой лад, они походили на посланников смерти. И, присмотревшись, Вран догадался что так оно, по сути, и было.
   "Храмовники!", - пришла в его голову мысль. - "Как есть Храмовники! Именно такими мне их отец и описывал!".
   Кажется, маги тоже это поняли, и потому прекратили плести заклинания, но остались сидеть верхом - а то как это, видите ли, эти Богопоклонники будут на них сверху-вниз смотреть, что ли?! Так они и просидели, пока эта внушительная процессия не подоспела к ним, перейдя на шаг. Но ещё прежде чем остановиться, один из Храмовников поднял забрало шлема и вскинул руку в приветствии. Под забралом же оказалось не обглоданное лицо нежити, и не изуродованный лик порезавшего себя "во имя веры" чудака. А обычное мужское бородатое лицо, принадлежавшее мужчине лет тридцати - не старик, но уже почти попал в тот самый возраст, когда редко садишься на своего скакуна, и всё чаще и чаще остаёшься дома, посапывая в уютном кресле у камина. И это немного успокоило Врана. По крайней мере, тело прекратило зудеть при одном только виде этих посланников Богов.
   - Слава Пожирателям! - воскликнул Храмовник и добродушно улыбнулся.
   - Слава Пожирателям... - невпопад ответили ему маги, и один из них, видимо, исполнявший роль некой негласной главы, выехал чуть вперёд и без капли хотя бы показного дружелюбия хмуро уставился на отряд. - Могу ли я поинтересоваться, уважаемый, с кем имею честь?
   - Асолит, старший служитель Стольного Храма Пожирателей.
   - И какого... кхем... Что вы здесь делаете, уважаемый Асолит? - в голосе мага сквозила неприкрытая злобная насмешка.
   Но Храмовник, кажется, не обратил на это внимания.
   - Полагаю, господин маг, по вашему, мы не могли оказаться здесь, в тот же день и ту же минуту, что и вы? - усмехнулся тот. - Пути Пожирателей неисповедимы...
   - Не морочьте нам головы! Мы в считанных часах от Чародейского Леса - здесь за лиги вокруг ни души не бывает, и тут, нате вам, целый тяжеловооруженный отряд Храмовников - какая ирония судьбы! Не думайте, что мы совсем из ума выжили, нанюхавшись собственных зелий! Говорите, что тут забыли, иначе... да помогут вам Боги.
   Вран заметил, что маги вновь принялись плести заклинания, посматривая на всадников с недоверием и... страхом. Каждый знал, на что способны Храмовники, если обнажали мечи. Не смотри, что служители веры, а сражаются ненамного хуже личной гвардии Совета! И юноша примерно представлял, в чём причина зарождающегося на пустом, казалось бы, месте конфликта. Маги сами по себе - народ недоверчивый, натура у них такая, по другому по их дорожке и не пойдёшь, а тут ещё и ситуация сама по себе странная, даже, с их точки зрения, гнетуще-опасная. Но и Асолит не был дураком - в Храмовники дураков и не берут - поэтому не стал ждать, пока они наколдуют какие-нибудь смертельные сферы, или ещё чего пострашнее и, улыбнувшись шире (Правда, это ничуть не смягчило, а, наоборот, ещё больше напрягло магов), заговорил:
   - Нас выслал из Столицы Совет Архимагов, проверить важную торговую точку, где недавно угасла стоявшая там долгое время магическая защита. Мы отправились месяца два назад, и сегодня достигли Ущелья Торговцев, где и застали завал и множество следов. Вот и двинули по следам, а дальше, полагаю, вам рассказывать не обязательно?
   Его внимательно выслушали, нахмурились, обдумывая сказанное Храмовником и, наконец, прекратили бубнить заклинания, а тот, что говорил до этого, неуверенно кивнул:
   - И зачем же вы следовали за нами? Неужели считаете, что мы...
   - Нет-нет, господин маг, как вы могли такое подумать?! Завал по всем признакам там стоит уже давно, а судя по следам вы здесь только появились. Так что вы - вне подозрений. Но, судя по тому, что вы не развернулись в обратную сторону, а следуете к Чародейскому Лесу, не трудно предположить, что вам потребуется... помощь.
   Эти слава заставили магов вновь нахмурить лбы. Вран невольно ухмыльнулся. Теперь понятно, почему он ни разу не встретил мага с гладкой кожей - всё одни морщины, да морщины... Конечно - с такой богатой мимикой и постоянным сморщиванием странно, что их лица вообще не превратились в подобия сушёных слив! Но тут мальчик заметил на себе заинтересованный взгляд Асолита, и тут же вернул невозмутимый вид. А Храмовник на это только чуть заметно кивнул горцу и вновь посмотрел на магов, решив немного помочь их мыслительному процессу:
   - Для нас честью будет защищать ваш караван и провести его до самой Столицы. Не думаю, что в Чародейском Лесу, при всём моём уважении, для вас, господа маги, будет лишней помощь нескольких десятков хорошо вооружённых и обученных военному ремеслу мужей.
   Маги, на этот раз все, но всё равно неуверенно, закивали, а главный из них, перекинувшись взглядом с остальными, кивнул головой чуть увереннее и махнул рукой:
   - Мы принимаем вашу помощь и... благодарны. Вам всегда найдётся местечко у нашего костра, плошка похлёбки да бокальчик вина. Устраивайтесь, уважаемые, мы, смиренные рабы Пожирателей, уважительно относимся к их слугам.
   Асолит кивнул. Похоже, он был очень даже удовлетворён сказанным. На этом всё и закончилось: Сагер погнал Врана обратно, к остальным, а караван обзавёлся серьёзной стражей и какой-никакой, а уверенностью. Потому что предстоящий поход через Лес - и это понимали все - не предвещал и не мог предвещать ничего хорошего...
  
   Лагерь разбили в самом Лесу, когда солнце стало уже едва-едва освещать округу. Но здесь свет вообще почти не пробивался сквозь густые кроны деревьев, величавыми гигантами тянувшиеся к небу. Вообще, глядя на эти деревья, кривые, извивающиеся под порой невероятными углами, казалось, что вот-вот, и на тебя обрушится один из этих великанов, раздавив в лепёшку. Конечно, подобное не могло произойти: "неустойчивость" деревьев была лишь мнимой видимостью, ибо их могучие корни, которых было в таком обильном количестве, что они то и дело вырывались из земли, создавая на земле этакий ковёр из корней, переплетались меж друг другом так крепко, что можно было подумать, будто весь Чародейский Лес - один огромный живой организм, а каждое деревце, каждый кустик и травинка в нём - всего лишь маленькая часть этого организма, как, например, волосы на живом теле. Но от этого спокойнее не становилось, и караван начал двигаться медленно и неуверенно ещё на подходе к Лесу, а уж когда оказался в нём...
   Здесь всё было не таким, как везде. Нельзя было найти ни одной похожей травинки, ни одного похожего камушка, ни одного похожего дерева! Вран не сумел распознать хоть какой-нибудь вид флоры из тех, что знал ранее, а ведь он почти ежедневно спускался с отцом к пригорку, на охоту в лес, и успел заучить там всё на зубок. Но тут всё было не таким. Каким-то... не то чтобы неправильным, но настолько необычным, что всякий раз тянуло скрыться в повозке, лишь бы не проходить мимо вон того, непропорционально выпуклого в некоторых местах дерева, как будто заражённого странного вида болезнью, или вон того куста, ветки которого походили на щупальца совсем живого существа: пройди рядом - как тут же эти ветви неожиданно распрямятся в смертоносном ударе и сделают в тебе непозволительно большое количество дырок...
   Да и не было видно никакой живности - ни зверья, ни монстров, которыми их пугали в детстве. То ли их всех сожрали эти недоброжелательного вида растения, то ли ещё не настало время, когда твари Леса выползают из своих нор...
   Поэтому Вран испытал нечто вроде облегчения, когда наконец караван остановился, и начали разбивать лагерь. Развели костры, поставили караулы, на этот раз из числа Храмовников, более привычных к несению ночной вахты, нежели нанятые караваном наёмники. Всё это время мальчик невольно старался держаться поближе к Коту, как и он - к нему. В ситуациях, когда ты оказываешься среди сплошного страха и недоверия, самым разумным бывает найти в этой кромешной тьме небольшое пятнышко света и, кто знает, может быть это пятнышко разрастётся в яркий луч, который укажет тебе верную дорогу? Для Врана этим пятнышком и был Кот, а для Кота - Вран. Ибо иначе зачем ещё нужен Друг, именно так, с большой буквы, как не затем, чтобы в любую секунду стать опорой для того, кого он может так называть?
   Сагер обосновался рядом с одним из костров, вокруг которого сидели не занятые вахтой Храмовники и о чём-то увлечённо с ними разговаривал. Ну, конечно - а когда у него ещё выдастся случай вот так просто взять, и поболтать с служителями веры? Они вообще сами по себе ребята занятые, всё время несут миру истины свет, ну или же проводят время в Храмах за молитвами да свершениями обрядов. А там уж с ними точно не поговоришь. Так что упускать такой возможности было нельзя. Хотя, быть может, у Сагера были какие-то свои, скрытые мотивы на этот счёт, Вран точно сказать не мог. Да и старался о том не думать. Его дело было маленьким - сидеть неподалёку и ждать, когда господин соизволит отдать ему какой-то приказ. И только он об этом подумал, как маг, скривившись, показательно замотал пустой бутылкой и окликнул приютившихся неподалёку Врана с Котом:
   - Эй, сладкая парочка! А ну, принесите уважаемым людям выпить! - А затем обернулся к Храмовникам и заулыбался: - Ну что, уважаемые, как вы относитесь к Химельному вину?
   Те сдержанно кивнули. А Вран, поднимаясь, фыркнул: Сагер уже не в первый раз посылал их за вином, причём самым разнообразным. И дело было не в том, что бутылок могло не хватить - ими была забита целая отдельная повозка, сначала принятая мальчиком за одну из повозок, что везли товар на продажу в Столицу. Но потом, увидев, как маги хлещут один крепкий напиток за другим, понял, что все эти запасы не на продажу, а чтобы в дороге веселее было. Но ведь Храмовники не пили! Согласно кивали, с удовольствием подставляли кубки или пустые плошки, но, как только Сагер запрокидывал голову, со вкусом поглощая вожделенный напиток, просто-напросто выплёскивали содержимое и уважительно кивали, мол, да, хорошее вино, вкусное! Но говорить об этом Вран не стал - во-первых, ему было всё равно, а во-вторых, мало ли, что запрещает им вера? Может быть, Пожиратели недовольны будут, что их слуги в зюзю пьяные ходят? Или же мудро полагают, что в таком месте, как Чародейский Лес, стоит держать ухо востро, а уж алкоголь этому никоим образом не способствует.
   С подобными мыслями Вран на пару с Котом и направился к гружёной вином повозке. И всё то время, что они шли, горец не мог отделаться от мысли, что кто-то постоянно сверлит ему взглядом спину, но, оборачиваясь, находил лишь весёлые компании, сидевшие вокруг костров, и никого, чей взор был бы направлен в его сторону. "Мерещится всякое", - подумал он - "В таком месте ещё и не такое померещится..."
   - Кот, - одёрнул он друга, молчаливо собиравшего бутылки в коробку. - А тебе ничего не кажется странным?
   Рангун застыл, посмотрел на горца и пару мгновений изображал задумчивость.
   - Даже не знать, с чего начать. С того ли, что мы поехать в Чародейский Лес, или с того, что встретить Храмовники, или...
   - Понял, не продолжай, - вздохнул Вран, начав заполнять свою коробку. Порой он не успевал понять, когда Кот начинал иронизировать, а когда до него доходило, то чаще всего было уже поздно. - Я не об этом. Храмовники ведь знатные воины, так?
   - Так.
   - И им ли не знать, что такое военная дисциплина?
   - Предположим.
   - Тогда почему, Кот, они дозволяют магам так нажираться?! - сорвался на крик Вран, в порыве злости разбив брошенную на пол бутылку. - Неужели не логичным было бы запретить им пить, поставить на вахту не только своих воинов, но и магов?! Никогда не поверю, что люди с их опытом будут рассчитывать только лишь на острое железо! Тем более в таком месте!
   Кот молча уставился на друга и задумался. На этот раз по-настоящему. Но не успел что-либо сказать. Послышались тяжёлые шаги, а в следующее мгновение скрипнули доски пола - в повозку взобрался один из Храмовников.
   Его грузная широкая фигура заняла почти треть сравнительно небольшого пространства, и Вран невольно стиснул кулаки, потому как Храмовник был с закрытым забралом, так что похоже было будто перед ним, буквально в одном шаге, стоит сама смерть. Даже невозмутимый рангун чуток съёжился.
   Храмовник повёл в стороны головой, видимо, оглядывая пространство повозки, а затем, тяжело подняв руку, снял шлем, зажав его подмышкой, и Вран выдохнул:
   - Господин Асолит, - он склонил голову в вежливом поклоне, признав в пришедшем главу Храмовников. Кот также сделал лёгкий кивок - народ рангунов не так зависим от Пожирателей, как люди, и потому проявлять требуемого почтения, пускай перед ним и стоял человек, обладавший невероятной силой и властью, он не счёл нужным.
   Асолит же в свою очередь вперил взгляд в Врана, оглядывая его более внимательно и придирчиво, чем в первые минуты их встречи, и тихим, но сильным и уверенным голосом произнёс:
   - Горец?
   Вран утвердительно кивнул. Отчего-то вид этого человека не вызывал у него теперь ни капли страха или напряжения. Он не чувствовал никакой опасности, которую инстинктивно находил в тех, кто действительно хотел нанести ему вред. Да и рангун смотрел на пришедшего спокойно и твёрдо, а уж у него нюх на опасности был врождённым...
   Храмовник ещё некоторое время смотрел внимательно то на Врана, то на Кота, а затем произнёс ещё тише, почти шёпотом, так что можно было разобрать слова разве что только по губам:
   - Слушайте сюда внимательно. Если хотите жить, то как только я покину палатку, досчитайте до двадцати и... бегом отсюда. Со всех ног. Куда глаза глядят. Потому что через двадцать секунд начнёт литься кровь. - Он подождал пока до оторопевших рабов дойдёт суть сказанных им слов, а затем снял с правой руки перчатку и, покопавшись в висевшей на ремне суме, выудил из неё то ли какой-то амулет, то ли очень большую толстую монету, и протянул её Врану со словами: - Вот. Возьмите. Если сумеете убраться отсюда и покинуть Лес... То езжайте в Атракт, большой город у реки Вальи. И выйдите на тех, кто узнает этот знак. Точнее... они сами вас найдут.
   Он выжидающе посмотрел на горца, и мальчик, скорее по наитию, нежели осознанно, взял монету и крепко-крепко сжал её в кулаке. Асолит (А было ли это действительно его имя?) улыбнулся и, обнажив меч, с размаху вонзил его в доски пола:
   - Бывайте. И не забудьте считать...
   А затем он покинул повозку, оставив рабов тет-а-тет со своими мыслями.
   Один, два...
   - Кот, - Вран тупо уставился на монету в своей руке, на которой были изображены два перекрещенных тонких клинка. - Этот человек... точно не Храмовник...
   Пять, шесть...
   Рангун, скрипя зубами и приложив немало усилий, выдернул вогнанное довольно глубоко в пол оружие и, пробежавшись взглядом по лезвию, удовлетворённо кивнул.
   - Я это прекрасно понимать.
   - И что теперь? - задал, наверное, самый животрепещущий вопрос Вран.
   Десять, одиннадцать...
   - Что теперь... - эхом отозвался Кот, оторвав взгляд от меча и обернувшись к другу. - Тебе только что дать оружие и планы на ближайшее будущее... И дать слово, что у нас появиться шанс сбежать. Что тебе ещё нужно?
   Пятнадцать, шестнадцать...
   - То есть...
   - Держать меч, друг мой Вран! - Кот бросил ему оружие, и мальчик ловко его поймал, с удивлением обнаружив, что для него оно почти невесомо. - Для меня оно есть слишком тяжёлое, полагаю, для тебя - нет. - Кот улыбнулся, но при его физиономии улыбка более походила на хищный звериный оскал.
   Девятнадцать, двадцать!
   Снаружи, словно по команде, послышался ор и лязг оружия.
   - Пора! - рявкнул Кот. - Держимся рядом и не отставай! - Он бесшумной тенью вынырнул из повозки, и горец, поколебавшись лишь мгновение, бросился за ним.
   Снаружи происходило нечто... безумное. Другого слова Вран подобрать просто-напросто не смог. Всюду, куда ни глянь, сражающиеся люди, ревущие и разрывающие своих бывших хозяев на куски рангуны, пытающиеся защищаться наёмники, моментально протрезвевшие, из числа тех, что не были убиты сразу, маги, раскидывающие в разные стороны, не разбирая, где враг, а где друг, смертоносные заклинания, уши разрывало от лязга встретившихся друг с другом мечей, предсмертных хрипов и оров заживо сгоравших от попавшего в них огненного шара рабов, или кого-то из полусотни Асолита. Но пялиться на это зрелище ни желания, ни возможности не было. Для мальчика вся эта кровавая рубка превратилась в размытое пятно, и всё, что он действительно мог разглядеть в сгустившихся непроглядных сумерках - так это спину летевшего вперёд Кота и бездыханные трупы, которые то и дело встречались на пути. Их приходилось перепрыгивать, ибо, Вран чувствовал - если он споткнётся, потеряет из виду рангуна, затеряется в этом побоище, то уже не сможет выбраться из так неожиданно превратившегося в смертоносную арену смерти лагеря, а становиться кучкой углей, или порубленным на куски болванчиком он не собирался!
   Навстречу ему вылетел какой-то явно перепуганный наёмник, держа наготове окровавленный серп, или что-то очень на него похожее. Видимо, только страх и позволил ему всё ещё жить, цепляясь за свою жизнь и отнимая её у других. Поэтому, завидев несущегося ему навстречу раба, он оскалился и с ужасом в глазах, как ни парадоксально, бросился на него, размахивая оружием. Кажется, будь на месте горца даже маг, его наниматель, обезумевший наёмник сделал бы то же самое.
   Церемониться с ним Вран не стал. Он - из породы тех, кто напал на его деревню. Он - из тех, кто служит магам, причине смерти его родителей! Он - зло!
   Меч, стиснутый в могучей руке горца, рассёк воздух и, встретившись с серпом наёмника, не видя в этом оружии преграды, расколол его на части, с чавканьем повторив то же самое и с телом неудавшегося убийцы: наёмник даже не успел закричать, как его тело превратилось в две неравные половинки. И в голове Врана проскользнула мысль, с какой лёгкостью он только что всё это сделал. И даже не столько его удивила собственная сила - после экспериментов мага мальчик мог творить и не такое - сколько невероятная острота и прочность меча. Он был горцем, и уж что-то да смыслил в оружии, и мог поклясться - подобной заточки не было ни у одного виданного им ранее меча.
   Но все эти мысли промелькнули в голове в единое мгновение, и спустя это самое мгновение вновь вернулись в прежнее русло: бежать, бежать быстрее, не отставать! Спина рангуна скрылась за одним из деревьев, вновь мелькнула, вновь скрылась из виду, и так раз за разом - преследовать такую юркую тень, тем более во тьме успевшей вступить в свои права ночи было той ещё задачкой. Даже для того, кто бегал так быстро, как Вран. И всё-таки мальчик не отставал и, что удивительно, отлично различал силуэт рангуна в окутавшей лагерь тьме. Но самым скверным было то, что стоянка каравана имела неудобное положение, так что, куда ни глянь - везде повозки, и рядом с ними либо шла сеча, либо мелькали всполохи заклятий, и у Врана руки чесались присоединиться к рубке, убить пару-тройку магов, но в то же время адреналин ещё не так сильно ударил в мозг, чтобы затмить разум, и мальчик понимал: нечего ему там делать, будет только мешать, молоко на губах не обсохло...
   Вдруг грудь пронзила острая боль. Вран вскрикнул и упал, не сразу поняв, сто происходит. Стрела? Незамеченный противник? Что?! Ответ пришёл почти сразу: боль начала разливаться по телу, и до мальчика быстро дошло, откуда она. Он слишком давно был с нею знаком, чтобы не признать эту тварь: руна-ошейник на груди пульсировала, скрючивая тело и не давая даже пошевелиться. Сагер не собирался отпускать свою куклу просто так.
   - Друг Вран! Друг Вран!!! - Кот, видимо, почувствовавший неладное, обернулся и, застыв, кинулся обратно, бережно обхватив горца за плечи и перевернув. Но сам Вран этого уже не видел - в глазах всё плыло, и так тёмный Лес стал для него совсем непроглядным, а голос рангуна звучавшим как будто бы издалека. Старая знакомая Боль вернулась, тук-тук, скучали?
   Но тут всё неожиданно кончилось. Боль резко прекратилась, и это совпало (А совпало ли?) с диким криком, разнёсшимся по Лесу и перекрывшим все остальные звуки битвы. Вран глубоко вздохнул, часто-часто моргая и возвращая себе способность видеть и слышать.
   - Ты как? - озабоченно спросил Кот, помогая другу подняться.
   - Лучше некуда, - выдохнул тот, не до конца веря, что остался жив. - Нечего стоять, Кот, бежим!
   Рангун собрался было что-то сказать про только что лежавшего и корчившегося на земле "бегуна", но не стал. Потому что Вран побежал так, как вряд ли кто-либо смог бы после подобного испытания. А промедление в их случае смерти подобно, так кто он такой, чтобы его останавливать?
   Они молнией пронеслись мимо нескольких звеневших сталью и оглашавших окрестности утробными криками куч, и когда уже казалось, что всё осталось позади и они наконец вырвались из этого ада, мальчик почувствовал лёгкий топот позади. Что, никак не успокоятся?!
   Топот довольно быстро приблизился, и Вран приготовился воспользоваться мечом, но краем глаза заметив, несмотря на темноту, яркие, показавшиеся вспыхнувшим под боком огнём, рыжие волосы, вздрогнул: его "преследователем" оказалась Агнесс.
   Она бежала вслед за ними, отставая лишь на чуть-чуть и тяжело, прерывисто дыша. Ноги её подкашивались, и всё-таки она бежала, каким-то чудом поддерживая чудовищный темп, который задали рабы. А, может, дело было вовсе не в чуде, а страхе и уверенности в том, что лишь рядом с этими двумя она сможет выжить. Люди, как правило, отчаянно хватаются за любую соломинку, что, даже пусть и не точно, но сможет их спасти, в какой бы нелицеприятной ситуации не оказалась их жизнь.
   Ушлая девка, усмехнулся про себя Вран, и только успел об этом подумать, как слева, совсем рядом, пролетел огненный шар, с шипением врезавшись в мелькнувшее рядом дерево и обдав его горячим магическим огнём. В этот момент нельзя было останавливаться. Но Вран остановился. И обернулся. То же сделал и дышавший ему в спину Кот, а Агнесс, согнувшись в три погибели и стараясь восстановить дыхание во время неожиданной передышки, по-умному заняла место за широкой спиной горца.
   За ними следовал, шипя от злости не хуже созданного им шара, маг. Он был знаком Врану - тот, что вёл переговоры с Храмовниками. Но сейчас не был он похож на того статного, гордо вскинувшего подбородок владыку самого мироздания. На его лысой голове зияла косая рана, стекавшая с неё кровь заливала ему лицо, губы и руки дрожали, но причина дрожи последних была скорее в том, что они плели очередное заклинание.
   Взгляд мага был безумен. Это ли было причиной, или просто осознание того, что куда бы ты ни бежал, а от магии всё равно не скроешься, но все трое беглецов остались стоять на месте, причём в головах двух из них - Агнесс не думала ни о чём, кроме того, как вернуть себе власть над лёгкими - отчаянно формировались идеи о путях отступления.
   - Проклятые рабы, - проскрежетал маг сквозь зубы, водя руками в воздухе, отчего тот вибрировал и вспыхивал ярким светом. - Сукины дети. Отрыжка Пожирателей! Я убью вас! Вы будете молить о пощаде! Вы будете молить о скорой смерти!
   Вран примерился и... так и остался стоять. Маг был слишком далеко - шагов сорок, а то и все пятьдесят. Как бы он ни старался, а преодолеть подобное расстояние за те секунды, что им оставались, не смог бы. Что ж - он встал в стойку - по крайней мере, попытается увернуться или выиграть время, хоть что-то предпринять, попытаться дать бой! Но всё это были глупые надежды - вряд ли обладатель медальона пожалеет энергии на нечто стоящее, что обязательно уничтожит беглецов. А тот шар был так - чтобы привлечь внимание. Любят же эти обладатели дара Пожирателей красоваться...
   - Туда! - неожиданно ворвался в его голову крик Кота, и Вран, обернувшись в сторону, куда указывал рангун, выругался, но не от досады, а от облегчения: неподалёку, всего в каких-то десяти-пятнадцати шагах от них зияла в земле глубокая дыра, то ли нора, то ли пещера. И если это и не спасёт их от гнева мага, то хотя бы укроет от уже готового явиться миру заклинания.
   Поэтому они не думая рванули в ту сторону: Вран с Котом почти плеча к плечу, и тяжело дышащая Агнесс следом. И не прошло и пары секунд, как за их спинами что-то полыхнуло, кожу обдало диким жаром, невольно вырвался из глоток протяжный крик, но они трое уже скрылись в спасительной тьме дыры Чародейского Леса...
  

***

   Карета остановилась, и сердце Лиды невольно сжалось, а руки стиснули полы платья. Остановка означала, что они приехали туда, куда следовало, а, судя по тому, что она успела узнать, от этого места зависит вся её дальнейшая судьба. Вот только она ещё не представляла, насколько...
   - Девочка моя, - Мирмидон, как обычно, мило улыбнулся, кладя свою ладонь поверх её. - Не стоит так переживать. Всё, что вам нужно - дождаться, пока сюда приедут маги Академии и заберут вас.
   - Почему они не могут забрать меня сразу из вашего дома? - сухо спросила своего покровителя девочка, блеснув в его сторону голубыми, как ясное небо, глазами.
   Тот в ответ пожал плечами и развёл руки в стороны:
   - Правила, дорогая моя, правила. Мне казалось, я уже достаточно поведал вам, милая, чтобы вы поняли: маги - себе на уме, им приятны подобные странности в любой мелочи. О, когда вы станете магом, и до вас дойдут те же привычки ко всему странному!
   Лида кивнула. За те недели, что она провела в гостях у Мирмидона, девочка многое успела узнать и многому научиться. Она не совсем понимала такую осторожную заботу, которую проявлял к ней этот человек, но примирилась с мыслью что могло быть намного-намного хуже. К примеру, её мог купить какой-нибудь любитель молоденьких девчонок, и пришлось бы ей каждый день терпеть над собой жирное потное тело, которое с вожделением наслаждалось бы выгодным вложением капитала... От подобных мыслей Лиду передёрнуло. Но ведь ей повезло. Она попала к тому, кто заботится о ней, кто приведёт её к магии, а та, в свою очередь, даст ей возможность отыскать близких. Так стоит ли лишний раз волноваться о том, что уже давно решено?
   Мирмидон покинул карету и, обогнув её, подошёл с противоположной стороны, открыв дверцу и галантно протянув ухоженную наманикюренную ладонь. Лида вздохнула. Она успела привыкнуть, что там, где всем заправляет аристократия, а её покровитель явно был не из низких кругов, существует негласное правило о том, что мужчина должен проявлять инициативу, подставлять своё крепкое плечо, и бла-бла-бла... От всего подобного она всегда морщила носик и недовольно фыркала. Что это за чушь? Неужели эти мужчины, да кем бы они ни были, считают, что женщины не справятся без них? И, что больше всего поражало девочку, так это то, что аристократки, да и не только, специально - невероятно! - пытались казаться слабыми и немощными, лишь бы мужчина лишний раз помог им и тем самым почувствовал свою значимость и нужность. Боги милостивые! Её род всегда брезговал казаться слабым, и уж тем более делать это напоказ. Никакая женщина горного клана никогда не протянет ручку, чтобы ей помогли перейти через лужу, а просто перепрыгнет её, или, в конце концов, обогнёт, и никакая женщина горного клана не станет прятаться за спиной мужчины, когда в их дом ворвался враг!
   Но, подумав об этом, Лида дрогнула и невольно поднесла ладонь к сердцу, поникнув. Ведь она пряталась. Она трусливо пряталась, не сражалась, не отстаивала честь рода. О, Предки, даже не смогла ответить насильнику, когда тот пытался запятнать её девичью честь! Разве после этого она горец?..
   Мирмидон терпеливо ждал с протянутой рукой, не снимая с лица привычной любезной улыбки, и Лида, вздохнув ещё раз и подняв голову, безропотно протянула свою руку...
   Покинув карету, чуть придерживая подол пышного, подаренного ей специально заказанного Мирмидоном в одном из лучших салонов Столицы платья, Лида огляделась. Назвать место, где ей придётся ждать визита магов, приятным глазу или хотя бы умиротворённым язык не поворачивался. Оно напоминало большой ковш в виде нависающих над головами острыми каменными породами, настолько похожими друг на друга, что казалось, будто они были сделаны людьми, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что такими, похожими на гигантские клыки, эти валуны, окружавшие каменную же площадку, сделало время - ветер, дождь, каждое буйство природы год за годом, из столетия в столетие создавало этот природный архитектурный шедевр, завораживающий, но страшный. Благо, на небе ярко светило солнце - Лида даже представить боялась, каково здесь ночью.
   И тут ей придётся ждать?
   Она вопросительно уставилась на Мирмидона, но тот лишь улыбнулся и, взяв её под локоток, промурлыкал:
   - Пойдём, девочка моя.
   Они стали медленно взбираться по выщербленным прямо в камнях ступеням, которые были так хорошо вписаны в окружающее пространство, что Лида их и не сразу заметила. Лишь потом до неё дошло, что и эти, на первый взгляд, идеально ровные ступеньки, также были созданы природой. Верно, здесь когда-то тёк родник, но, по непонятной причине, высох, а то, что осталось от него, стало невероятно похоже на лестницу. И вообще, всё вокруг выглядело так, словно природа, подобно действительно заботливой матери, долгие годы бережно создавала это место, чтобы впоследствии те, кто окажется здесь, смогли бы восторженно выдохнуть и насладиться её мастерством, с которым не сравнится ни один, даже самый именитый архитектор Континента.
   "Не удивлюсь, если меня приведут к сложенным вместе валунам, очень похожими на необычный дом", - хмыкнула про себя Лида. Но её предположению не суждено было сбыться. Да, девочку действительно привели к дому, одиноко расположенному в этом природном ковше, но на этот раз природа была не причастна к его созданию. Он был сделан из аккуратно выделанных и отшлифованных камушков, наложенных друг на друга так лихо, что сперва нельзя было найти в них никакой структуры, но чем дольше смотреть, тем больше можно было заметить повторяющихся линий и изгибов, из которых, кажется, было создано всё это сооружение. Треугольная крыша была покрыта блёклой черепицей, и настолько раздавалась вширь, что под ней могло бы уместиться с пять, а то и шесть обычных деревенских домов, к которым привыкла Лида. Украшениями дом был не шибко богат - лишь на окнах красовались позолоченные ставни, да дверь была сделана из явно хорошего дерева... вот и всё убранство. Так что, не будь это сооружение таким большим, то даже несмотря на его явно сложную структуру, Лида скорее приняла бы его за дом лесничего, нежели на место, где ждут своего часа будущие маги.
   - Прошу, дорогая моя, - оторвал её от разглядывания дома Мирмидон, указывая на дверь. - Идите. Судя по свету в окнах, все остальные тоже там, но это ничего, мы действительно задержались. - Он развернул девочку к себе, положив руки ей на плечи. - И позволь в качестве напутствия дать совет: не теряй время попусту и найди книгу "Тени и Чёрная Магия". И обязательно почитай. Причём чем раньше - тем лучше.
   - Зачем?
   - Почитай-почитай. - Мирмидон отпустил её и, кивнув, на что Лида ответила ему взаимностью, пошёл в ту сторону, откуда они пришли. Остановившись у лестницы, он задумался о чём-то, а затем обернулся и крикнул: - Только ты обязательно почитай! Я на тебя рассчитываю!
   И спустился вниз, провожаемый недоумённым взглядом воспитанницы.
   Что он имел в виду? Лида не знала. Но зато она прекрасно знала, что Мирмидон не будет ничего говорить просто так. За тот срок, что она провела в его доме, этот человек ни разу не делал ничего бестолкового. К тому же всё это время он желал ей только добра, и сомневаться в нём сейчас было бы глупостью.
   Так что Лида поправила волосы, скорее по привычке, которую привила ей мать, нежели по необходимости, и направилась к дому, отчего-то дрожа всё сильнее и сильнее с каждым шагом. Чего она боялась? Лида и сама не до конца это понимала. Но всё-таки ей было не по себе. И не из-за предвкушения чего-то, с чем она ещё не сталкивалась никогда - то есть с миром магии - с тем, что ей придётся пойти по этому пути, она уже смирилась, не видя других вариантов, а, скорее, из-за неизвестности того, что кроется за этой приветливой на вид дверью... Оказавшись рядом с ней, девочка несколько раз глубоко вдохнула и взялась за ручку.
   Внутри оказалось светло. Даже намного светлее, чем снаружи. С потолков свисало несколько громоздких люстр, на которых сияли в огромном количестве свечи, горел огонь в большом камине, в стенах равномерно расположились горящие же факелы. Первая мысль, пришедшая в голову прикрывшей за собой дверь Лиде была "Это сколько же здесь тратятся только лишь на свет!". Но затем мысли утекли в другую сторону. Ибо в просторном, наверное, даже просторнее, чем у господина Мирмидона, зале, она заметила расположившихся неподалёку от камина людей.
   Их было пятеро - трое мужчин, точнее, юношей, и две девушки. Причём как минимум один из них - тот, что стоял поближе к камину и до прихода Лиды травил какие-то шутки, был явно знатного роду, а та, что сидела в креслице, понурив голову и стараясь сидеть как можно тише, по всем признакам, даже несмотря на красивое платье, выросла если не в деревне, то уж точно в небольшом и небогатом городишке. Остальных сложно было отнести к какому-либо сословию, да и по поводу тех двух Лида сделала выводы лишь только по поведению, ибо одеты все были почти одинаково роскошно, но ведь и дворянин может вести себя тише воды, а какой-нибудь выходец из деревни красоваться, смеяться и чувствовать себя хозяином положения. Они ведь теперь все - в одной тарелке, все в будущем встанут на один уровень, ведь у магов, не считая учеников и подмастерьев, по сути, как таковой иерархии и нет - лишь Совет Архимагов главенствует над остальными, а так...
   Тот, кого Лида приняла за дворянина, завидев её, широко улыбнулся и указал на свободное кресло:
   - Ну наконец-то, последняя пожаловала! Садитесь, садитесь, не пристало даме так напрягать прекрасные ножки...
   "Точно, дворянин", - подумала Лида, чуть смутившись. - "И комплимент сделал, и повёл себя как подобает, и даже немного пофлиртовать сумел, и всё в одном предложении!". Эти мысли заставили девочку покраснеть, и всё ж таки она неуверенной походкой направилась к компании, краем глаза заметив, как пристально зыркала в её сторону вторая девушка, та, что, в отличие от первой скромницы, сидела закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку кресла в такой позе, будто все собравшиеся приехали к ней, и она тут если не главная, то уж точно повыше остальных. Она держала в руке бокал с мутно-красным напитком и провожала Лиду взглядом всё то время, что она подходила к креслу, при этом периодически окидывая взглядом юношей, в частности, того, кто сделал Лиде комплимент. "Ревнует", - вдруг поняла девочка, присаживаясь. И невольно дрогнули уголки её губ, но Лида сдержала улыбку. Ей было смешно от того, как женщины, какое бы положение ни занимали и в каких бы ситуациях ни оказывались, замужние ли, или только вставшие на поиск своего любимого, всегда хотят, чтобы всё мужское внимание было обращено именно к ним, и никак иначе, и даже будь они в смертельной опасности, всё равно, свою природу не спрячешь. Кружись вокруг меня, вертись вокруг меня, и только меня, иначе - негодование, обиды и истерики. Лида никогда не понимала таких женщин. И не собиралась понимать. Потому оторвала взгляд от скрывшей перекошенный в брезгливости рот бокалом девушки, и тут же стала объектом пристального внимания со стороны как того, что стоял у камина, так и тех, кто также сидел в креслах.
   Они начали расспрашивать её о том, как она попала сюда, откуда она родом, и вообще о её жизни. Причём случилось это так неожиданно, что Лида сначала перепугалась. Но их можно понять: они здесь уже долгое время, верно, успели друг друга хорошо узнать, а тут - новое лицо, интересно же! Так что потихоньку, но Лида всё-таки влилась в разговор, отвечала всё увереннее, и даже сама умудрялась задавать вопросы, узнавая кое-что новое и о своих собеседниках.
   Стоявшего у камина звали Патриком. И Лида, как выяснилось, всё-таки была права в своих суждениях: он оказался знатного роду, одним из отпрысков богатого графа, что главенствовал в каком-то западном торговом городе - не очень большом, но уверенно держащимся. В отличие от остальных его не разыскивали ищейки магов, он пришёл проситься в ученики сам. При дворах графов всегда есть какой-нибудь маг, который обязательно проверит родовитых отпрысков своего нанимателя на магическую силу. И у Патрика оная была найдена в достаточном объёме, чтобы он мог сколотить себе неплохую карьеру как маг. Юноша не стал спорить. Он был пятым ребёнком-мальчиком в семье, так что титул графа ему не светил, максимум на что он мог рассчитывать - большое поместье в пригороде со своей землёй, где имел бы парочку ферм да с десяток крестьян. Но у Патрика были амбиции, и скучная, недостойная отпрыска графа, пускай и сытая жизнь в поместье до конца своих дней его не прельщала. Так он и оказался здесь, причём его нельзя было назвать надменным или много о себе думающем, несмотря на статус. Он невольно притягивал к себе, улыбался так искренне и часто, что собеседники его даже и не замечали, как сами начинали улыбаться. И Лида подумала, что становись графами не первенцы, заранее знающие о том, какими правами на титул они обладают, а какие-нибудь пятые-шестые-седьмые дети, то, может, мир был бы намного лучше?
   Вторым был пухленький ворчун по имени Грамб. Он также был дворянином, и даже первенцем, так что на первый взгляд казалось странным то, что он вообще согласился на становление на магический путь, но после его непродолжительного рассказа, разбавленного постоянным ворчанием, Лида узнала, что сыном-то графа он был, вот только каждый третий обычный дворянчик из захолустного городишки, состоящий на службе у слуги, которой состоит на службе у ещё одного слуги графа мог похвастаться состоянием много большим, чем отец Грамба. Правил он из рук вон плохо, городок под его началом еле-еле отличался от деревни, да и то только тем, что имел небольшие стены, а в остальном... В общем, сынок не видел другого выхода, как попытать счастья, уйдя из дома, и тогда-то и наткнулся на ищейку, в одном из кабаков, где попивал дешёвую хмельную пинту. Его камень горел не ярко, а всё ж таки горел. Лида приметила что за всё время разговора этот Грамб ни разу не посмотрел на неё, а то и дело пялился в сторону державшей бокал красавицы, при этом глядя ей ну никак не в глаза...
   Третьего, светловолосого простака, звали Раст. И он был единственным из юношей, что пришёл из деревни. Его отец был крестьянином, так что Раст всю жизнь только и делал что таскал плуг, пахал землю и пас скот. Ищейка нашёл его, когда тот следил за стадом овец и, по решению Судьбы, именно в тот момент, когда на стадо решила напасть волчья стая. Крестьянин так перепугался за своих овечек, что невольно выпустил по волкам великой силы магический смерч, причём сам и не понял, как. Испуганные визжащие волки сгинули в лес, а ищейка обзавёлся перспективным интересным экземпляром.
   Из деревни же оказалась и та застенчивая девчонка, которую всё-таки смогли, не без участия Патрика, вывести на разговор. Её звали Флорет, и когда она наконец подняла голову, Лида смогла рассмотреть, что она очень красива. И не нужны были ей ни новомодные макияжи, ни прекрасные платья для того, чтобы блистать этой первозданной, природной красотой. Ну а в этом платье, которое явно было деревенской не по карману и, судя по всему, также было подарком ищейки, как и платье Лиды, Флорет по-настоящему блистала, и девочка заметила, что невольно завидует подобной её красоте. По-доброму завидует, не так, как та, что так и не отнимала бокала от алых губ, лишь делая вид что пьёт, но на самом деле внимательно следившая за разговором, потому как количество жидкости в бокале так и не стало меньше.
   Про неё Лида смогла узнать лишь имя - Аррона, и что она из графской семьи. Да и даже на эту скудную информацию её смог разговорить лишь улыбчивый Патрик. Кажется, она вообще никого здесь не воспринимала, помимо него.
   На вопросы же про себя Лида отвечала не сразу, делая вид, как будто смущена таким неожиданным интересом к своей персоне. Но дело было вовсе не в смущении. Просто ей нужно было время, чтобы придумать хоть какую-нибудь легенду. Пускай господин Мирмидон и говорил, что рабского прошлого стесняться ни к чему, ведь в том виновата не она, а те ужасные бандиты, что подвергли невинную таким тяжким испытаниям, и всё-таки Лида не могла раскрыть подобного. Не только лишь потому, что наверняка бы упала в глазах новых знакомых, сколько потому, что действительно считала себя повинной в том, что произошло. "Каждый ткёт свою судьбу сам, своими нитками и на своём собственном полотне", - указывала мама на платок, который вязала на станке, когда Лида, совсем ещё кроха, подсаживалась к ней на лавку, с интересом следя за матушкиным рукоделием. - "И если ты, милая, винишь в своих неудачах нечто другое, а не саму себя, то это то же самое, как если бы я винила тебя в том, что у меня не получается узор на платке".
   Потому она и поведала слушающим историю о том, что её нашли в деревне близ восточных земель, где она... была ткачихой. Проезжая ищейка зашёл к ним в дом, чтобы заказать новый килт взамен прохудившемуся, да и заметил, как загорелся его камень... Говорить о том, откуда она на самом деле и что камень горел так ярко, что застилал взгляд, она не стала. Зачем? Да и никто и не расспрашивал её в деталях, проглотив эту историю и не подавившись. Аррона так вообще усмехнулась, наконец выпив содержимое бокала - кажется, её явно веселило то, что среди всех присутствующих лишь двое - истинные потомки настоящих богатых родов.
   Лида и не заметила, как за разговором пролетело время: из окон уже не бил свет яркого дневного солнца, а сгущались вечерние сумерки. Тут она и вспомнила странный совет Мирмидона: "...не теряй время попусту и найди книгу "Тени и Чёрная Магия". И обязательно почитай. Причём чем раньше - тем лучше...".
   Спохватившись, она постаралась аккуратно разузнать о том, где что в этом доме находится. Ей с радостью поведал о том деловитый Грамб, который первым делом, оказавшись здесь, исследовал всё вдоль и поперёк. Дом был действительно огромен, но при этом имел не так много помещений, просто почти каждое из них размерами было почти как гостиная. Он стал с чувством рассказывать о гигантской кухне, на странность не имеющей своих поваров, но всё равно забитой разной вкусной всячиной, от колбас до перепёлок, широкие длинные коридоры со сверкающими чистотой красивыми картинами, с десяток комнат, где - сказал он не без зависти - могло бы уместиться под десять человек в каждой, и при этом чувствовать себя довольно вольготно. А также библиотека гигантских размеров...
   Вот тут Лида попросила его рассказать поподробнее, что он с превеликим удовольствием и сделал. Выяснив, что библиотека находится на втором этаже, в конце коридора, девочка встала и, как учил её господин Мирмидон, вежливо откланялась, сетуя на то, что ждать им, похоже, ещё очень и очень долго, так что она не против и вздремнуть - устала с дороги. На предложение Патрика проводить её она махнула рукой, мило улыбнувшись и улизнув. Лишь когда она преодолела лестницу и поцокала каблучками сапожек по коридору второго этажа, Лида выдохнула. Зачем она соврала? Почему не сказала про библиотеку? Неужели думала, что кто-нибудь увяжется за ней, или подумает, с чего бы это даме, проехавшей явно не одну милю, уставшей и вроде как хорошо проводившей время в не самой плохой, да что там говорить, прекрасной компании, вдруг захотелось почитать? Подумала, что это покажется странным? Да кому она врёт, конечно, так и думала! Интересно, а остальным, как и ей, тоже дали какие-нибудь... указания? Ох, о чём она думает?! Какие указания?! И главное - для чего?! Просто господин Мирмидон очень рассчитывает на неё в будущем, и просто захотел, чтобы его воспитанница поскорее начала познавать азы магии... но почему именно такую странную книжку? Хотя ей ли, профану в магических науках, судить? Если этот много знающий человек посоветовал... то так тому и быть.
   За этими мыслями она и не заметила, как преодолела почти весь коридор, и остановилась у одной из картин. Полюбоваться. А что, много она в своей жизни картин видела, что ли?
   Грамб оказался прав: картина действительно была красивой. А свет от факела, падавший на неё в полумраке коридора, придавал ей какую-то загадочность и мифичность, отчего Лида прямо-таки затрепетала, разглядывая каменистый холм, заканчивающийся высокими зубьями на вершине. Похоже, художник запечатлел то место, где был расположен дом, и Лида любовалась эти творением довольно долго, ведь до того весь холм, во всей его немного страшноватой, но зачаровывающей красе, она из кареты видеть не могла: окна в ней были зашторены.
   Но нечто неуловимое всё время не давало ей покоя. Какая-то странная мысль, засевшая в голове надоедливым червячком, который грыз и грыз, указывая на что-то... Ну да! Лида провела по золочёной раме - чисто. Очень чисто! С чего бы? Ведь никакой прислуги она здесь не видела. Магия? А смысл? Ведь из того, что она успела узнать о принципах магии из уст господина Мирмидона, любое заклинание маг должен поддерживать, вбухивая в него свою собственную энергию. Кому охота постоянно отдавать энергию на то, чтобы где-то там всегда были чистыми картины? Тем более в месте, где будущим ученикам просто нужно дождаться, пока их оттуда заберут. Не проще ли нанять слуг, единовременно платить им, а те будут и за хозяйством присматривать, и готовить, и... да в конце концов, можно и никого не нанимать - с чего бы такие щедроты ради каких-то учеников?
   Лида пожала плечами. И, оторвав взгляд от картины, пошла дальше. Незачем забивать голову ненужными мыслями. Чисто, а она ещё и недовольна!
   Библиотека была прямо за углом. И освещалась она, в отличие от коридора, да и всех остальных помещений, лишь одной-единственной свечой, стоявшей на небольшой тумбе в углу. Странно - подумала Лида, но затем вспомнила слова своего покровителя: "...маги - себе на уме, им приятны подобные странности в любой мелочи...". Так что нечего удивляться. Если дом принадлежит магу, тем более Архимагу, то подобные странности не должны её удивлять - пора привыкать, если она собирается ступить на тот же путь, в конце то концов!
   Она взяла свечу и пошла к открывшимся в тусклом свете стеллажам с книгами, начав медленно обходить их, вчитываясь в мелкие буковки на корешках. Книг здесь было не так уж и много, по крайней мере, каждый второй стеллаж пустовал, и то и дело встречались абсолютно пустые полки. Так что нужную ей книгу Лида нашла довольно скоро, тем более что она отличалась от остальных - была много больше, в чёрном переплёте, на котором серебряной нитью было вышито: "Тени и Чёрная Магия". Аккуратно поставив свечу на пол, девочка вытащила оказавшуюся тяжёлой книгу и, сев так, чтобы находиться как можно ближе к свету свечи и при этом не опалить ненароком платья, раскрыла её и, сощурившись, начала читать.
   Лида читала плохо. Нет, не сказать, что она совсем не умела читать - матушка приложила немало сил на то, чтобы обучить дочурку грамоте в то время как та обречённо вздыхала, наблюдая из окна за тем, как отец гоняет Врана по двору, обучая его военному ремеслу. Но разве можно что-то вбить в голову человеку, который в это же самое время находится где-то там, в облаках, и все эти скучнейшие буковки, слова и предложения ей ну совсем не интересны! Руку к её учёбе приложил и непутёвый Рик, который - вот же дурак! - вместо того чтобы заниматься вместе с остальными мужчинами, по-бабьи утыкал взгляд в книгу. Эх, будь её воля...
   Но сейчас она проклинала себя за то, что так и не обучилась искусству чтения как следует. И вспоминала добрым словом и Матушку, и Рика, которые ей, непутёвой, пытались дать нечто, много-много важнее всей этой возни с кулаками да махания оружием. А теперь, вот, приходится вглядываться в каждое слово, чуть ли не над каждой буквой корпеть, так что одну страницу девочка одолевала дай боже за полчаса, а там, где встречались непонятные слова, и целый час.
   Правда всё оказалось не так плохо, как думалось в начале. Книжка оказалось не такой уж замысловатой - да и не предлагал бы умный Мирмидон такой незнайке как Лида нечто с витиеватыми оборотами речи, да ещё и с какими-нибудь мудрёными словцами. Без них и не обошлось, конечно. Но в целом всё было понятно и, так сказать, разжёвано, даже картинки находились через каждую страницу.
   И здесь девочка, сама того не подозревая, обнаружила в себе неожиданный дар. Он не мог раскрыться, пока она не воспринимала чтение всерьёз, как не может раскрыться бутон цветка во время сильного дождя, боясь захлебнуться водой, но теперь, как только это стало для неё важнее всего вокруг, он распустился и охватил Лиду, ярким светом засев в её голове, а именно: у девочки оказалась невероятная память. Она пока не догадывалась, но всё, что было ею прочитано, уже твёрдо засело в памяти, как книжка на полке - протяни руку, открой, прочти, и вот ты уже всё вспомнил...
   За чтением она и не заметила, как наступила ночь, и через небольшое узенькое окошко библиотеки, более походившее на бойницу, не проникала и толика света. Но Лида настолько углубилась в чтение, одолев практически шесть страниц и перейдя к главе "Рассеивание Чёрной Магии, или Противостояние Некромантии", что не услышала приближающихся осторожных шагов и вздрогнула, как только по библиотеке разнёсся тихий добрый голос:
   - Вот, значит, милая Лида, как вы предпочитаете отдыхать с дороги? - Патрик стоял совсем рядом, но несмотря на это, его силуэт в почти кромешной темноте был едва различим.
   Девочка наморщила носик и закрыла книгу. В голосе юноши не было враждебности, лишь лёгкая усмешка, на которую было даже глупо обижаться. Поднявшись и обнаружив, что она отсидела ноги, Лида зажала книгу подмышкой и подняла с пола уже догоравшую свечу, так что теперь было видно улыбающееся лицо Патрика. Кажется, он вообще никогда не переставал улыбаться. Или, может, ему с детства исковеркали лицо и он вынужден улыбаться постоянно? В любом случае, его улыбка теперь почему-то не казалась Лиде приятной. Может, потому что он застал её за враньём, а может потому, что прервал на самом интересном месте - как бы то ни было, девочка была рассержена. А когда особа женского пола сердится - жди беды.
   - Люблю читать, - гордо и с неким вызовом вскинула она нос, с удовлетворением отметив, что почти на полголовы выше юноши.
   Патрик на это лишь скользнул взглядом по обложке книги:
   - Интересной литературой вы увлекаетесь...
   - То, чем я увлекаюсь - не ваше дело! - резко оборвала она его. - Может, ещё поинтересуетесь, какое я ношу исподнее?!
   Патрик, кажется, впервые за то недолгое время, что Лида его знала, перестал улыбаться. И... покраснел. Или, может, так упал свет от свечи?
   Он замахал руками и сбивчиво затараторил:
   - Пожиратели упаси! Уважаемая Лида, о, боги, простите, если я каким-то образом вас задел или оскорбил ваше достоинство... Видят Предки, я не хотел! Я всего лишь хотел поговорить - и только! Я и подумать не мог, что моё поведение...
   Он мог бы говорить ещё долго, если бы не заметил взгляд Лиды, который явственно говорил: "Мне всё равно. Давай уже короче.". Поэтому, запнувшись, он сделал глубокий вдох и, покосившись на свечу в руке Лиды, неуверенно протянул:
   - ... почему-то мне кажется, что с вами единственной я могу об этом поговорить.
   - Так говорите же! А то мне всё кажется, что вам доставляет извращённое удовольствие извиняться... - с едким пренебрежением заметила девочка, нетерпеливо потопывая ножкой.
   Патрик вновь непонятно с чего густо покраснел и продолжил:
   - Странности. Вы же их тоже заметили, верно я говорю? По всему дому...
   - О чём вы? - решила строить из себя дурочку Лида. Непонятно с чего вообще затеялся этот разговор, так что не стоило выкладывать тому, с кем она лишь пару часов знакома, всё и сразу.
   - Факелы, свечи! - он кивнул на свечу в руке Лиды. - Даже та, что Вы держите в руках. Откуда она взялась?
   Лида пожала плечами:
   - Я полагала, это ваших рук дело.
   - Отнюдь! Когда мы приехали сюда, всё так и было, как сейчас.
   - Но ведь кто-то же приехал раньше остальных...
   Патрик задумался. А затем уверенно проговорил:
   - Вообще-то мы прибыли сюда все вместе... почти. Разве что Аррона...
   - Что Аррона? - ухватилась Лида за слова Патрика, который уже не смотрел на девочку, а глядел куда-то в сторону и вверх, видимо, вспоминая.
   - Она уже была здесь, когда мы приехали. Но разве она одна могла бы... Да и не стала бы графиня...
   Он явно хотел сказать что-то ещё. Но вдруг из коридора послышалось шарканье. Настолько громкое и отвратительное, что не могло не привлечь к себе внимания. Патрик поморщился и, обернувшись, буркнул:
   - Что там ещё?
   И направился к выходу из библиотеки. Лида, недолго думая, последовала за ним. И чем ближе они приближались к коридору, тем громче и неприятнее становился шаркающий звук. На что это было похоже? Лида постаралась припомнить. Кажется, так звучат грабли, если их тащить по полу. Хотя нет. Скорее, вилка, скребущая о ложку. Матушка всегда ругалась, когда её дочь так делала за столом, веселясь. Теперь Лида понимала, почему.
   Но в том, что это не были ни вилки, ни ложки, ни тем паче грабли, они смогли убедиться, выйдя в коридор. Лида застыла, как вкопанная, вылупившись на стоявшее в коридоре существо, а Патрик невольно вскрикнул. Этот крик и отвлёк существо от монотонной чистки картинной рамы. Оно резко обернулось в их сторону, и хруст, слышимый ранее, повторился. Но теперь становилось ясным, что было его причиной: существо было человеком, но лишь частично, потому как назвать человеком нечто без кожи и мышц, лишь сплошные кости, которые складывались в человеческий скелет, вряд ли возможно. К тому же вокруг скелета кружились мириады похожих на светлячков фосфоресцирующих зеленоватым светом искорок, отчего кости существа казались вовсе не белого, а какого-то могильного цвета...
   Скелет держал в одной руке небольшую кисточку, которой и счищал пыль с рамы, а вот в другой, опираясь острием о пол, удобно расположился Ф-образный топор с длинной, как у копья, рукоятью. И если до того как услышать крик, скелет активно пользовался кисточкой, то теперь державшая её рука опустилась, а другая перекинула с невероятной лёгкостью оружие на плечо. Пустые провалы глаз нежити смотрели на юношу и девочку и, пускай они имели мало схожего с глазами, и потому не могли иметь своего собственного взгляда, но всё же Лида смогла разглядеть, как на мгновение в них проскользнула какая-то злорадная искорка. Кажется, ему надоело чистить картины - он захотел размять скрипучие кости...
   Скр-р-р! Скр-р-р! - скелет уверенно потопал в сторону застывших людей, недвусмысленно поигрывая в руке топором.
   Первым пришёл в себя Патрик. И, надо отдать ему должное, не испугался. Тот вырвавшийся из глотки крик был, скорее, от неожиданности, но точно не от страха. Не пристало истинному дворянину бояться! Так что он, недолго думая, выхватил у застывшей Лиды огарок от свечи, швырнув его в приближающуюся нежить, а затем в неё полетела и книга. Но эффект от подобного геройства был таким же, как если бросить горбушку хлеба в быка. Да, он удивится, да, впадёт в мимолётный ступор, на затем лишь рассердится, а от рассерженного быка ничего, кроме травм, ждать не стоит.
   Так что скелет лишь пёр вперёд, грозно издавая какие-то шипящие звуки, и Патрик встал между ним и Лидой - честен лишь тот, кто не бросит того, кто слабее, в беде, и уж тем более когда этот "кто-то" - дама! А нужна ли этой даме на самом деле помощь? Кто её будет спрашивать?!
   Нежити такой расклад дел дюже понравился: он удовлетворённо зашипел и воздел над собой топор, замахав им, словно лассо. Первым будет юноша - так тому и быть, девчонку он оставит на потом... Но это оказались последние мысли, пришедшие в пустую голову скелета. Потому как в следующий миг по коридору разлетелся шепоток:
   - Лисиил-аррах-лин...
   А затем вспыхнул свет. И этот свет совсем не был похож на тот, что окутывал тело нежити. Он был белым. Настолько белым, что любой другой белый свет в сравнение с ним показался бы серым, если не чёрным. И он был настолько ярким, что Патрик волей-неволей зажмурился. А когда открыл глаза, скелета не было. И о том, что он вообще существовал, напоминали лишь оставшиеся лежать на полу кисточка да топор.
   Патрик непонимающе уставился на то место, где только что он видел надвигающуюся смерть, до которой оставались какие-то два-три шага, и насторожился: что такое произошло?! Только обернувшись, он обо всём догадался: Лида, так и не сдвинувшаяся с места, стояла с вытянутой вперёд рукой, и её раскрытую ладонь всё ещё обволакивал угасающий белый свет. Да и голос, что он слышал - принадлежал ей, как до него сразу не дошло?!
   Видно, заметив взгляд юноши, Лида стушевалась и опустила руку. И - хотя, может, показалось? - ей на щёки упал лёгкий румянец.
   - Сама не знаю, как получилось, - зачем-то начала оправдываться она. - Проста прочла в той книге, и... - она запнулась, понимая, что зря сотрясает воздух, и посмотрела на "остатки" нежити, что валялись на полу, задумчиво пробормотав: - Так вот, значит, кто следит за чистотой дома...
   - И не только чистотой, - кивнул на топор Патрик, не отрывая, впрочем, взгляда от Лиды. А затем неуверенно протянул: - Так, значит, ты в той книжке вычитала?
   Лида кивнула, не обращая внимание на тон юноши. Сейчас её занимало другое, а именно - сильное головокружение и тошнота. Ей было плохо, и очень. Оно и понятно: без медальона, да такое сильное заклинание... Не рассчитала сил, не умела она ещё этого! Вот и поплатилась: иссушила внутреннюю энергию почти досуха, одним заклинанием - вот и мутило. Но Патрик на это не обратил внимания, потому что со стороны лестницы в конце коридора послышались осторожные шаги, как будто кто-то пытался быть незаметным. Графский сын тут же подхватил с пола топор, правда теперь встал не перед Лидой, а чуть сбоку, рассчитывая на неё в случае, если снова пожаловала нечисть.
   Но в этот раз им повезло: из-за угла высунулось несколько то и дело оглядывающихся голов, а затем показались в тускнеющем свете факелов недавние знакомые: Раст, Аррона и Флорет. Все трое были напуганы до невозможности, и ещё более испугались, увидев грозную фигуру Патрика, вкупе с топором являвшего собой прямо-таки настоящего воина. Но вот и Патрик заметил, что идущие к ним люди именно что люди, а вовсе не скелеты, и опустил оружие. А Лида просто-напросто пыталась устоять на ногах.
   - Они жрут его! - бросилась к Патрику, визжа и размахивая руками, Аррона. - Жрут!
   Она уткнулась ему в грудь, но плакать и не думала, только обняла не знающего, как на это реагировать, юношу, и затряслась. Патрик неуверенно погладил её по голове и сказал:
   - Не кричи. Объясни толком. Кто жрёт? Кого?
   - Грамба, - поведал за неё более спокойный Раст. Он, кажется, в отличие от сопровождаемых им девушек, был не шибко встревожен. - Он пошёл на кухню, а затем мы услышали крик, ну, и побежали. А там, на кухне, две страшенные оглобли на мертвецов похожие стоят на четвереньках. Жрут беднягу. Грамб лишь первые секунды кричал - они ему сразу кадык вырвали.
   От последних слов невозмутимого крестьянина стошнило Флорет. Она стыдливо отвернулась, опёршись рукой о стену, и долго стояла, согнувшись в три погибели, пока её желудок отзывался недобрым словом на такое красноречие Раста.
   - Да что же тут происходит... - пробормотал Патрик, отнимая от себя трясущуюся Аррону. - Ведь не было же тут ничего подобного! Мы же весь дом исследовали, где им тут было прятаться?!
   - Это временная магия, - неожиданно сказала Аррона. - Эти мертвецы появляются лишь ночью, чтобы следить за домом, ну, и от воров его охранять... - сказав это, она запнулась и добавила: - Я так думаю.
   - А, может, знаешь? - оскалила зубы пришедшая в себя Лида. Голова больше не болела, ноги стояли твёрдо, но перед глазами всё ещё было не совсем чётким.
   - В смысле? - скривила губы Аррона, кажется, совершенно позабыв о том, что ещё секунду назад её неумолимо трясло.
   - Не строй из себя дуру! - рявкнула на неё Лида, готовая в любую секунду вспомнить что она - горец, и наглядно показать это, свернув стерве шею. - Ты здесь раньше всех оказалась, горели ли факелы?!
   - Горели. - Процедила та сквозь зубы.
   - И сделали это, стало быть, неживые?!
   - Стало быть...
   - Так ежели они только ночью тут шляются, как же факелы столько времени огнём пышут?! Магический огонь?! - Девочка одним широким шагом оказалась у ближайшего факела и выбросила вперёд руку, прямо в извивающиеся лепестки пламени. Те с радостным шипением приняли неожиданное угощение, но рука почти моментально была отнята, и шипение из радостного перешло в унывно-просящее, мол, куда, дай ещё немного насладиться...
   Лида подошла к шарахнувшейся к стене с глазами-блюдцами Арроне и ткнула ей под самый нос обожжённую кисть, на которой проступило пару небольших волдырей от ожогов.
   - Вот! Видишь! Только настоящий огонь может так ранить - не магический!
   Откуда ей, несведущей в магии, было знать, как ранит магический огонь? Ниоткуда... Но Лида чувствовала, что с этой Арроной всё не так просто как кажется, и потому лёгкий ожог - плёвая плата, чтобы вывести её на чистую воду.
   И, как ни странно, это сработало.
   Аррона юркнула в сторону, не удержалась, и упала на пол. Попятилась, даже не пытаясь встать, и на глазах у неё проступили слёзы. Все, включая и вытирающую рот Флорет, выжидающе глядели на неё.
   - Да... я это сделала, я! - Заверещала девушка, утирая слёзы и размазывая по лицу нанесённые на глаза тени. - Но не со злым умыслом! Ради практики! По-настоящему магический огонь я колдовать не умею, но обычный, хоть не на долгое время... Меня отец с детства к магическим наукам приучал, всё твердил, что меня великое будущее ждёт! А как в возраст вошла, послал на обучение в Академию! - говоря, она то и дело всхлипывала, пытаясь удержать поток хлынувших из глаз водопадом слёз, но ей это никак не удавалось. - Я должна была лучшей стать! Лучшей! Вот со мной с детства учителя и нянчились! Я столько книг прочла, сколько вам, невежам, и за жизнь не прочесть! Так почему бы было знаниями не воспользоваться?! Самой себе доказать, что...
   - А что ж нам не сказала, что умеешь колдовать? - беззлобно перебил её Патрик.
   Аррона замолчала. И, наконец, перестала плакать. Но всё-таки ничего не ответила. А что тут говорить? Не хотела она до конца откровенничать с теми, кто, возможно, в будущем ей противниками станет, помехой на пути к могуществу! А стоит ли говорить такое тем, кто сейчас мог стать её заступниками, помочь выйти из сложившейся ситуации, не пойти следом за судьбой, что уготовили боги тому ничтожеству Грамбу...
   - А этих... красавчиков тоже ты призвала? - Нахмурил брови Раст.
   - Нет же, увалень деревенский! - с новой волной злобы огрызнулась даже в таком положении, на полу и с размазанной по лицу краской, всё равно остававшаяся гордой и надменной Аррона. - Чтобы такое сотворить, нужны практика, серьёзная подготовка и сила медальона! Не я это! Не я!
   - Ладно, не кричи! - наморщил лоб Патрик, окидывая взглядом остальных. - Чем ссориться, лучше подумать, что делать. С чего вообще засылать нас в дом, где по ночам бродят такие... создания?
   - Чтобы нас проверить? - подала голос всё это время стыдливо стоявшая в сторонке, а теперь жавшаяся к суровому крестьянину Флорет. - Или убить, пока не останется самый достойный учению в Академии? Что-то вроде вступительного экзамена?
   Её голосок был такой робкий и нежный, и Лида разве что не скривилась, услышав из её уст слово "убить". Как будто оно было грязью, что налипло на прекрасный, тонкий атласный шёлк. Но при этом задумалась. А ведь она была права - по крайней мере, подобная мысль также закралась в голову и к Лиде.
   - К Праотцам всё! - рявкнул Раст, беря за руку Флорет. - Не нужны мне такие... экзамены! - последнее слово он сказал с явными нотками презрения. - Мы уходим отсюда! Вы как, с нами?
   - Ну, я не хочу быть съеденной, или как там ещё развлекаются со своими жертвами мертвецы? - пожала плечами Лида. - Так что да, с вами.
   - Резонно, - Патрик галантно протянул свободную от топора руку Арроне. - А ты?
   Та стушевалась. Сейчас рушилась её мечта, её надежды и планы на будущее. Но оставаться одной, в доме, где бродит нежить? Нет, не настолько ей нужна эта мечта!
   Так что Аррона с молчаливым согласием протянула свою ручку, и Патрик, улыбнувшись, помог ей встать.
   - И что теперь? - оборвал воцарившуюся тишину неуверенный голосок Флорет.
   Все переглянулись: а, действительно, что?
   - Что-что, - передразнил её Раст, стиснув свои кулачищи. - Пробиваться будем, вот что. Других вариантов нет.
   Все кивнули. Даже кроткая Флорет. И Лида волей-неволей посочувствовала ей. Всем было страшно, но этой девушке не повезло родиться с заячьим сердечком, добрым, нежным, но трусливым. И было видно, что ей хуже остальных, и всё же она держалась, не плакала, хоть и казалось, что ещё немножко, и не выдержит - упадёт на колени, станет рыдать, а такую никакой силой не утащишь. Раст это, похоже, тоже понял, и поскорее решил приступить к делу, перво-наперво шагнув к Патрику и требовательно протянув руку, кивнув на оружие:
   - Ты дал бы это мне, дворянчик. Не приведи боги, поранишься топориком.
   Патрик скривился. Он отлично владел шпагой, саблей и мечом, учителя у него с самого детства были отменные. Но "благородное" оружие - это не топор, и уж тем более не такой, как тот, что держал он в руках. А вот Раст, напротив, с детства имел дело с чем-то подобным - как минимум косой он точно управлялся отменно, так что и с таким длинным древком топора ему будет сладить куда как сподручнее. Да и витые мышцы его крестьянских рук... Отдать ему оружие было бы логичным. Но тот тон, с которым он сказал ему это, перечеркнул всякую логику в голове Патрика, оставив лишь врождённую дворянскую гордость:
   - Это останется у меня, - тряхнул он топором. - Я прекрасно умею фехтовать!
   - Тут тебе не фехтование! - возмутился Раст, но было видно, что это лишь его замечание, а так крестьянин сделал шаг назад и развёл руки в стороны - мол, как скажешь, дело твоё.
   И Лида, всё это время молча стоявшая в сторонке, не могла не заметить, как Флорет, оценивающе покосившись сначала на Раста, а затем на Патрика, бочком-бочком отошла к последнему, видно, рассудив, что рядом с тем, у кого есть оружие, будет поспокойнее. Слабая телом и духом всегда будет искать защиты у более сильного. Вот только Лида, напротив, считала, что решительный, крепкий и грозный Раст более походил на роль защитника, нежели ухоженный и гордый Патрик. Так что она приблизилась к нему - крестьянин, впрочем, не возражал.
   Так что по коридору они двинулись группами, одна за другой - чуть позади, постоянно оглядывались, шли Лида и Раст, а перед ними донельзя гордый Патрик и обхватившие его руки, чуть дрожащие девушки. Молодой граф явно был доволен тем фактом, что стал защитой и опорой для беспомощных дам, а Лида про себя ворчала: "Дубина. Как можно позволять им висеть на себе? Выпрыгнет в самый неподходящий момент мертвяк, что же ты, ими самими отбиваться будешь? Они скорее с перепугу на тебя запрыгнут, не дадут даже замахнуться. И вас всех троих разом и съедят. Лучше бы их между нами поставить, а ещё лучше Аррону - позади, мало ли что, а она в магических науках сведуща, если что, прикроет". Но в слух ничего не сказала - похоже, её мнение уже никого не интересовало, так что пускай они будут сами по себе, и она - сама по себе.
   Лида не помнила, когда в последний раз пыталась так бесшумно спускаться по лестнице. Наверное, никогда. Но в этот раз, наплевав на этикет и скинув с себя туфли (остальные дамы, поразмыслив, поступили точно также), она опускала ногу на каждую ступеньку с такой осторожностью и бесшумностью, что даже не было слышно скрипа. Бесшумно ступали и лёгкая как пушинка Флорет, и ловкая Аррона, а вот с мужчинами было сложнее. Патрик, и тот издавал столько шуму, что после каждого своего шага останавливался и прислушивался - не услышал ли кто. И когда убеждался, что никто не бежит к ним бряцая оружием или зубами, делал следующий, не менее громкий шаг. И снова останавливался. А что же до Раста, так тот вообще был полной противоположностью слова "осторожность". Из-за него они и преодолевали весь лестничный пролёт не за секунды, как положено тем, кто не остерегается живых мертвецов, а за долгие десятки минут, то и дело застывая и стоя статуями, пока эхо от скрипов и тяжёлых шагов окончательно не исчезнет в недрах проклятого дома.
   Но, то ли нежить была занята какими-то особенно важными делами, то ли просто удача была на их стороне - никто так и не объявился, и добрались до гостиной они без происшествий. В гостиной также никого не оказалось, и все пятеро не быстрее, чем на лестнице, стали продвигаться к двери, то и дело оглядываясь по сторонам и узнавая врага в любой тени, или же, наоборот, свете.
   Когда же до двери остались считанные шаги, Флорет не выдержала и, подбежав к ней, предчувствуя скорую свободу и глоток свежего воздуха, рванула ручки на себя. И изумлённо выдохнула, когда дверь не поддалась.
   - Что это... почему... - забормотала она, снова и снова дёргая за дверные ручки, с одним и тем же результатом.
   Подошедший Раст оттеснил её в сторону и сам дёрнул на себя дверь. Его мышцы на руках взбугрились, вздулись вены, а лицо покраснело от напряжения. Дверь чуть колыхнулась, но осталась стоять, как стояла.
   После ещё нескольких не увенчавшихся успехом попыток крестьянин обернулся, вытерев со лба пот, и выдохнул:
   - А разве на этой двери был замок?
   - Дай-ка я, - подошла к двери Аррона, но, вместо того чтобы глупо соревноваться с ней в силе, присела на колени перед дверью и начала водить руками, проводя кончиками пальцев сначала по дверным ручкам, а затем и по ней самой, что-то нашёптывая себе под нос. Закончив, обернулась к остальным с очень озабоченным видом. - Здесь есть замок. Только магический. "Следящий" зовётся. Его напитывают энергией на определённое количество людей, прошедших мимо него. И, когда проходит последний из тех, на кого его настроили, Следящий захлопывается...
   - Всё продумали, сволочи! - стиснул зубы Патрик.
   - Ты сможешь его открыть? - спросила Лида, не обращая внимания на ворчание молодого графа. Все были на грани, все были готовы взорваться, она сама еле сдерживалась, а тупая боль в районе обожжённой кисти добавляла дрова в огонь. Но нужно было сохранять хладнокровие, по крайней мере пока. Как только выйдут отсюда - пусть хоть разорутся, проклянут всех кого можно, пусть хоть драку затеют! А сейчас - нельзя. Если жить хотят...
   Аррона ответила не сразу. Задумалась, закусив нижнюю губу.
   - Теоретически, да. Но нужно время на то, чтобы...
   Она не успела договорить. Ибо по гостиной разлетелся ветер, от которого на спинах всех пятерых выступил холодный пот, выворачивая душу наизнанку и пронизывая насквозь. Лида не знала такого ветра, хотя и была знакома со многими его видами - уж кому как не отпрыску Горного Клана знаться с батюшкой-ветром.
   А затем стал гаснуть свет - сначала разом сдуло все свечи, и в гостиной воцарился полумрак, а затем по очереди задуло все факелы, так что на дом опустилась кромешная тьма. Все пятеро разом прижались друг другу - в такой темноте благо если различишь хотя бы собственные руки, а уж что иное...
   - Открывай Следящего, Аррона, - невольно перейдя на шёпот, проговорил Раст. - И, всеми богами молю: быстрее...
   Но той не нужно было об этом говорить: графиня уже сидела на коленях перед дверью, выводя руками какие-то сложные фигуры, и от её кистей полился слабый, то вспыхивающий, то гаснущий свет - но и это было хоть что-то, так что девушка волей-неволей одновременно с открытием замка подсобила остальным: теперь они могли видеть в возникшем небольшом круге света.
   Вот только никто тому не обрадовался.
   Потому как способность видеть позволила различить с десяток серых, окутанных слабым свечением силуэтов, медленно но верно приближающихся к людям. И каждый из этих силуэтов издавал знакомый Лиде неприятный звук.
   Скр-р-р! Скр-р-р!
   "Быстрее, Аррона!" - мысленно взмолилась Лида, стараясь держаться чуть сбоку от Патрика и рядом с Растом. Флорет же упала на пол и, уткнувшись лбом в пол, начала молиться. И по её бормотанию Лида никак не могла разобрать, кому же она молится - Забытым Богам, или Пожирателям? А, может, вообще Предкам? Хотя какая разница?! Ни те, ни другие, ни третьи, им сейчас не в помощь! Тут лишь на них самих надежда.
   Первый вышедший на свет вооружённый кривым ржавым мечом мертвец был встречен размашистым, неумелым ударом Патрика. Но несмотря на отвратительный удар, он умудрился попасть острием топора по шейным позвонкам нежити, что немного затормозило, но вовсе не убило того, кто уже мёртв. Тот лишь перестал ориентироваться в пространстве, чем и воспользовался молодой граф, с размаху зарядив тому тупым концом топорища в район груди и разломав ему кости, отчего хрупкий скелет нежити развалился на части, подняв клочья пыли. Меч мертвеца, звякнув, упокоился на полу.
   Лида хотела было рвануть к нему, но не успела: слева от неё выпрыгнул ещё один мертвяк, замахнувшись копьём. Девочка невольно вскрикнула, постаравшись уйти в сторону, но не успела, и нежить, довольно шипя, ударила остриём ей в голову. Точнее, попыталась ударить. Потому что в последний момент древко оружия было перехвачено крепкой рукой Раста, а в следующее мгновение его могучий кулак превратил мертвеца в труху. Крестьянин брезгливо скинул с копья оставшуюся на ней костлявую руку прежнего владельца и протянул оружие Лиде:
   - На! Умеешь пользоваться?
   Девочка кивнула. Старший брат учил её владеть всяким - не только рукопашной дракой, но и тому, как орудовать мечом, копьём, и даже луком. Так что кое-что она знала и умела. Но Лида не взяла копья, сказав:
   - В твоих руках оно опаснее будет.
   - Ладно! - рыкнул крестьянин, поудобнее перехватив древко копья, чтобы можно было держать противника на расстоянии, и в то же время бить и колоть. - Тогда рядом держись!
   Лида послушалась, встав у него за спиной, недовольная тем, что не удалось обзавестись пускай и запущенным, а всё ж-таки мечом. Но нежить всё шла и шла, так что уходить из-под защиты крестьянина было слишком опасно.
   А затем она услышала крик, раздавшийся за её спиной. Обернувшись, девочка почувствовала, как волосы встают дыбом. Потому как в шаге от неё распласталась на полу, извиваясь и вереща, Флорет, а её шею обхватил острыми клыками подкравшийся с другой стороны мертвец. "Проворонил!", - злобно скосилась Лида на также обернувшегося на крик Патрика, и прыгнула к девушке, бесстрашно ударяя ногой по голове пожирающую её тварь - "Она ТЕБЕ доверилась! ТЕБЯ себе в защитники избрала! А ты...".
   Нежить зашипела, как только почувствовала тяжёлый удар, от которого треснул её череп, и вскочила, озлобленная тем, что её оторвали от вкусной трапезы. И попыталась схватить обидчицу. Лида юркнула под мертвеца, хватая умирающую Флорет и, пачкаясь в крови, попыталась оттащить её в сторону, но нежить, недовольная тем, что предполагаемая пища ускользнула от неё, обернулась вокруг своей оси, отыскивая беглянку взглядом и, найдя её, с шипением бросилась за продолжением трапезы.
   Раст, занятый тем что отбивался от сразу двух наседающих на него мертвецов, не мог ничем помочь, лишь рыча от осознания той беспомощности, в которую поставили его остервенело бьющиеся и злобно шипящие твари. И в этот момент Лида разозлилась. В её руках испускал дух прекрасный цветок, который вообще не должен был испытывать всё это, руки её были в крови - девочка пыталась закрыть Флорет брызжущую кровью рану - и сейчас - вот прямо сейчас! - она и сама будет тонуть в собственной крови, пытаясь закрыть уже свою рану на шее, что оставит ей клацающая челюстями нежить. Но она не может умереть! Нельзя! Никак нельзя!
   В тот миг всё вокруг как будто застыло. Ничего не существовало для Лиды в тот миг. Только она и сорвавшиеся с её губ слова заклинания. Казалось, она позабыла об усталости и боли, которые ещё не прошли с момента прошлого использования магии. Но ей не нужно было о том помнить. Она хотела жить, а раз это был единственный выход - она им воспользуется!
   Вспыхнул свет. Тот свет, что слепил своей яркостью, поражал своей белизной и... уничтожил забившую всю площадь гостиной нежить, которая даже не успела ничего понять, как превратилась в ничто, исчезнув из этого мира и отправившись на покой. Лида стала падать под тяжестью навалившейся на неё усталости ещё до того, как свет погас, и как раз в ту самую секунду, когда по дому разнёсся радостный крик Арроны:
   - Открыла! Открыла!
   Кто-то не дал Лиде упасть, ловко подхватив на руки. Кажется, ей были знакомы эти руки, сильные, тёплые, прямо как отцовские...
   А затем тепло дома сменилось на зябкость и холод. До затуманенного осознания девочки не сразу дошло что они покинули дом, а снаружи льёт дождь. А ещё позже она поняла, что её держит на руках тяжело дышащий Раст. Девочка выглянула из-за его плеча, стараясь разглядеть что-то в тёмном дверном проёме. Что? Едва ли она сама могла ответить.
   Но то, что она увидела, отпечаталось в её сознании на всю жизнь, ещё долго мучая Лиду в кошмарах: на полу, у самой двери, лежала в луже крови белая, белее мела, Флорет, которой уже не поможет ничего - даже магия. И чуть дальше от неё распластался на полу Патрик, из груди которого торчал длинный меч, пригвоздивший молодого графа к полу. А подле него валялось переломанное топорище того самого оружия, которое он из гордости ли или из глупости не пожелал отдавать более умелому Расту...
  

***

   Химельн - город шумный, бурлящий жизнью и никогда не затихающий. Здесь издаёт шум всё: начиная от торгующихся на рыночных площадях жителей и заканчивая пищащими, скрывающимися в тёмных подворотнях крысами. Непривычный к подобному новоприбывший обычно чувствует себя неуютно, стараясь держаться подальше от столпотворения народу, носу не показывая из своего жилища. Но и такие тихони через день ли, или два, а всё равно волей-неволей вливаются в этот поток шума и кипящей, словно суп в котле, жизни, порой перекрикивая даже родившихся и выросших здесь горожан.
   Но ничто в Химельне не сравнится по громкости и многолюдности с трактиром.
   Клыкастый смотрел в своё отражение в кружке с какой-то настойкой и не решался выпить. Голова у него была забита слишком тяжкими думами, чтобы занимать её ещё и хмелем, в отличие от развеселившегося Шустрого, опустошавшего одну кружку за другой. Веселится, а ведь общаться с ним мальчик вновь начал не так уж давно... Но как тут не веселиться и не пить, когда есть повод (Да и не будь его - разве кто запретит?) - ведь его ученик, ставший ему разве что не младшим братом, сегодня прошёл третью ступень Дороги Невзгод, официально став Учеником-Подмастерьем. А если не это, да видят боги, повод выпить, то тогда что?!
   Но Клыкастый не веселился. Он вообще в последнее время стал малоразговорчив, и всё что-то думал-думал...
  
   Как он сумел победить в той злополучной Пёсьей Яме, перевернувшей его жизнь вверх дном? Даже не так - не жизнь, а взгляды на неё. Перечеркнула все понятия морали и ценностей, сдвинула в сторону всё то, чему его учили с детства, вбила в голову новые, казавшиеся ранее абсурдными и безобразными, правила и принципы - вот что сделала с ним Пёсья Яма.
   Оказавшийся на провонявшей потом и кровью арене, он не успел ещё как следует проклясть оберегавшего его, а теперь так гнусно подставившего Шустрого, как по ушам похоронным набатом ударил громкий уверенный голос: "А теперь встречайте! Наш любимец! Наша звезда! Тот, кто не знает жалости! Удав!"
   Он отчётливо помнил, как в ужасе пытался уходить из-под ловких движений Удава, даже не думая о том, чтобы дать сдачи. Он слишком часто в этой жизни проигрывал и никогда не побеждал, чтобы поверить в благополучный для него исход поединка. И потому лишь пытался отсрочить и так казавшийся явным конец, не пытаясь хоть как-то спастись - только жить ещё одну лишнюю минутку, и ещё...
   Но Удав был опытным бойцом - не чета маленькому испуганному первой в его жизни настоящей, на смерть, дракой, Рику. И потому когда мальчик в очередной раз попытался уйти в сторону, Удав сделал обманное движение влево, и тут же выбросил правую руку вправо, загодя зная: молокосос ринется туда. И не прогадал. Его кисть-лопата, знававшая немало шей, сомкнулась на шее Рика петлёй. Петлёй, которая намеревалась раздробить ему шейные позвонки, забрать жизнь медленно и кровожадно, на потеху публике.
   Рик замахал руками и ногами, словно схваченный за шкирку маленький зверёк, который понимает - не спастись. Но несмотря на это всё-таки пытается сделать хоть что-то. Жизнь начала медленно утекать из мальчика, сознание помутнело, глаза закатились, ничего не видя перед собой, готовые вот-вот выпасть из орбит, лёгкие намеревались разорваться от нехватки воздуха. Уши заложило, и он уже не слышал радостных воплей наблюдавшей за зрелищем толпы.
   И в тот момент что-то щёлкнуло в голове Рика. Такой щелчок приходит к тому, кого придавило бревном в пылающем доме, и кто с неожиданной силой отбрасывает его в сторону, чтобы - жить! Кто сбивает с ног несущуюся ему на всём скаку обезумевшую лошадь, чтобы - жить! И кто наносит ловкий и сильный удар пяткой в грудь Удаву, чтобы - жить!
   Удав охнул, отпрянув назад и разжав пальцы. Рик словно кошка плавно спланировал наземь, встав на корточки и быстро-быстро глотая вожделенный воздух. И не дал опомниться ошеломлённому произошедшим противнику, с громким рыком бросившись на него.
   Да, для горцев Рик был слаб. Но вот для всех остальных... Пытался ли Удав день ото дня сдвинуть с места скалу, что звалась отцом Рика? Падал ли он каждый день, то и дело получая какую-либо травму и укрепляя кости? Бежал ли с отцом несколько лиг, загоняя косулю? Познавал ли у отца приёмы, каждым из которых можно было без труда убить человека? Да, он никогда не побеждал отца. И вряд ли победил бы и старшего брата. Но Удав не был его старшим братом, и уж тем более куда ему до отца! Недаром ведь ходит поговорка: "Не гневи горца - живее будешь". А если этот самый горец ещё и загнан в угол и борется за свою жизнь?..
   Рик перевоплотился. Он делал то, что при другой жизни никогда бы не совершил: он бился как зверь, яростно и жестоко. Потому что его противник был жесток. И он бы его не пощадил. Так почему он должен щадить его?
   Мальчик, ставший зверем, бил и кусал, кусал и бил. Ввинченные на подкорку его мозга, доведённые до автоматизма уроки отца, которые он так не любил и презирал, спасали его жизнь, уводя в сторону от сильных, но неумелых ударов Удава, что был драчуном, но никак не воином, позволяли отступать и тут же остервенело нападать, отрывая от противника по кусочку.
   Один раз Рик, уйдя Удаву за спину, запрыгнул на того и клацнул клыками, отрывая ему ухо. Противник заорал, перекрывая ор наблюдавшей за боем толпы, но мальчик лишь со злобой выплюнул кусок плоти, и продолжил свою казнь.
   Всё кончилось неожиданно.
   Рик даже не сразу осознал, что убил. Вот только что он колотил уже почти не сопротивляющееся тело, и вот оно уже лежит на земле, а безумие, ударившее в мозг, медленно отдаёт свои права разуму...
   Он убил.
   Он убил!!!
  
   - Что-то ты слишком угрюм для того, кто сегодня стал Подмастерьем, - усмехнулся Шустрый, с абсолютно трезвыми глазами рассматривая задумчивого ученика. - Клыкастый, выпей, не обижай.
   Мальчик поднял взгляд на наставника и, натянув на лицо улыбку, чокнулся с ним.
   - Ну, будем, учитель!
   Они оба засмеялись и начали пить.
  
   У входа в покои Широкого было душно. Хотя, наверное, так казалось одному Рику. Его успели вымыть и переодеть, относясь с много большим уважением, чем прежде.
   "И чем я это заслужил?", - подумал мальчик, глядя на свои руки, идеально чистые, но до сих пор казавшиеся ему по локоть в крови. - "Тем, что убил человека?".
   Шустрый стоял возле него, опёршись спиной о стену и скрестив руки на груди. Он не смотрел на Рика, но при этом всем своим нутром ощущал исходящую от него ненависть.
   - Волнуешься, Клыкастый?
   "Я - Рик...", - прорычал про себя мальчик, но вслух ничего не сказал.
   Шустрый вздохнул:
   - Дуешься на меня, значит... А зря. Если бы не я, то ты даже представить себе не можешь, что бы с тобой произошло. Поверь, то что я успел тебе описать - ещё не самые страшные варианты дальнейшей судьбы раба. Бывают и похуже. Так стоило ли ради этого биться в Яме? По-моему, ответ очевиден.
   До Рика ещё дойдут слова, сказанные Шустрым, но не скоро. Когда он наконец осознает себя Клыкастым, и окончательно отречётся от прошлого имени. А пока он вновь ничего не ответил, лишь подумал про себя злобно: "Всегда должен оставаться другой выход, кроме крови... всегда... Просто пока я его ещё не знаю".
   Наверное, Шустрый ещё что-то хотел сказать ему, но в этот момент открылась видавшая виды дверь в покои Широкой Кости, и ладно сбитый полу-лысый седой мужчина с короткой саблей на широком поясе и повязкой на глазу пробасил:
   - Заходь. Главный ждёт.
   Рик вздрогнул. Но тут же взял себя в руки и прошёл мимо проводившего его одним глазом мужчины. Шустрый последовал за ним.
   - Главный только молокососа звал, - буркнул одноглазый. - Тебе там делать нечего.
   - У нас тандем! - усмехнулся ему в лицо Шустрый. - Он без меня - никуда. И ещё... - тут он заговорил тише, почти шёпотом: - этот "молокосос" только что Удава уделал. Видал это, лизун сапог господских? Вида-а-ал, ты ж от Широкого никуда. Так что ты смотри, не шибко глумись...
   - Не зубоскаль. - Рявкнул на него одноглазый, пробубнив: - А то, не ровен час, повыбиваю тебе зубки.
   Но всё-таки пропустил весело насвистывающего какую-то песенку Шустрого, прожигая его спину взглядом. Наверное, будь у него второй глаз, то их общей силы действительно хватило бы проделать в нём дыру...
   Покои Широкой Кости были на странность скромными. Рик прежде полагал, что тот, кто занимается работорговлей да ещё и, поди, какими другими тёмными делишками, должен жить если не в роскоши, то как минимум сытно. А тут... Стены побиты настолько, что казалось, любое движение, дуновение ветерка, и они разом обвалятся, похоронив под собой всех присутствующих. А пол? Каждый шаг отдавался громким противным скрипом, деревянный настил явно знавал лучшие времена, и теперь весь был истоптан сапогами и изъеден крысами. Окна не имели стёкол - лишь были прикрыты натянутым на гвоздях, вряд ли спасающим от зимних стуж, если таковые наступят, бычьим пузырём.
   Но в противовес всему этому кошмару выступал чуть ли не единственный предмет мебели в сравнительно небольшом помещении: огромный дубовый стол, за которым, в отличие от самой комнаты, явно следили и ухаживали. Да и сам он стоил, пожалуй, порядочного состояния, и видеть подобное в таком выгребной яме... Как Рик ни старался, он не мог этого себе объяснить.
   Заглядевшись на стол, сделанный явно под заказ - руку мастера узнает даже несведущий в мебели темнота - мальчик не сразу заметил сидевшего за ним и внимательно оглядывающего новоприбывших толстяка, хотя такую тушу и сложно было не заметить. А когда поднял на него взгляд... То тут же вздрогнул, узнав в нём Широкую Кость. Он уже видел его там, в лагере, и завидев снова, затрясся от нахлынувших воспоминаний. Повинный... повинный в смерти матери! В том, что случилось с его семьёй! С ним! Выхватить бы у Шустрого всегда носимый им кинжал, да точным броском в горло лишить ублюдка жизни... О, как бы он этого желал! Но... нельзя. Ибо по правую руку от главы работорговцев стоял, на вид расслабленный и непринуждённый, но явно готовый в любой момент схватиться за чуть вытащенную из ножен саблю телохранитель, в высоту больше Рика, наверное, раза в два. А второй, не менее рослый, тот, что с повязкой на глазу, уже закрыл за ними дверь и пристроился с левой стороны от Широкого.
   Толстяк долго молчал. Он пробегал насмешливым, но в то же время сосредоточенным умным взглядом по мальчику сверху-вниз, а затем снизу-вверх, и снова... Пока, наконец, что-то для себя не решил и, откинувшись на спинку шикарного кресла, также, похоже, как и стол, существующего в единственном экземпляре, улыбнулся, обнажив ряды жёлтых неровных зубов:
   - А по тебе, пацан, и не скажешь, что ты так умеешь драться. Кто тебя учил этому?
   Рик сомкнул губы до состояния чёрточки, словно боясь, будто те невольно скажут хоть слово. Но затем вдруг почувствовал болезненный толчок пристроившегося от него справа и чуть сзади Шустрого, а после злой шёпот на самое ухо:
   - Отвечай, глупец! Не для этого я спасал твою жизнь!
   "Спасал, как же...", - успел подумать Рик, но всё же ответил сквозь стиснутые зубы:
   - Отец.
   - Отец... - Широкий причмокнул, пробуя слово на вкус, и нахмурился, что-то вспоминая. - Подожди-ка, ты же тот горец, верно?! Единственный из твоего племени, кого я не смог продать?!
   На этот раз Рику не пришлось отвечать ненавистному куску мерзости, которого все вокруг почему-то ошибочно принимали за человека. Потому как этот кусок сам продолжил говорить, не ожидая ответа:
   - Ну точно же! А эти тупоголовые клиенты не хотели тебя покупать! Всё судят книгу по обложке! Глупцы! Хотя на этот раз их тупость принесла мне пользу... Я получил это сокровище себе.
   Слушая его, Рик, сквозь вскипающий в его душе гнев не сразу разобрал, с кем говорит Широкая Кость - с ним, или с самим собой? Тем временем толстяк продолжал:
   - Пацан, ты меня удивил! Даже не так - порадовал! Такое зрелище... Я не буду тебя продавать - не-е-эт, Широкая Кость ещё не совсем из ума выжил! Будешь при мне, тут, мне такие молодцы нужны - во! - он провёл ладонью над головой. - Так куда ж мне тебя приставить...
   Он замолчал, нахмурившись, а Рик вновь услышал шёпот над правым ухом:
   - В телохранители просись! Просись, говорю! - голос Шустрого был настойчив и твёрд, и Рик, привыкший за время их знакомства доверять своему наставнику, пускай тот и успел его подставить, уверенно сказал:
   - Для меня честью было бы служить вам телохранителем, господин. - и добавил учтивый поклон - кажется, таким, как он читал, приветствовали знатных особ.
   Морщины на лбу Широкого разгладились и он, громко хлопнув по столу ладонью, разразился хохотом:
   - Господин! Слыхали, обормоты! Гос-по-дин! А мне нравится! Вот чтоб все с этих пор меня так звали, поняли?! Вон, берите пример с мальчонки, только появился, а уже второй раз за день меня радует! Будешь телохранителем! Будешь!
   - Да как же это... господин? - изумлённо выгнул бровь одноглазый, хватаясь за саблю. - Вы этого... щенка безродного при себе ставите?! А мы как же! Вам нашей защиты недостаточно?!
   Второй телохранитель тоже особенно такому известию был не рад. Но промолчал. В отличие от первого он был не так разговорчив - а, может, просто не имел языка - Рик успел заметить у него отметину на шее, которой в некоторых землях Континента клеймили убийц детей - таким часто ещё до клеймения языки отнимали.
   Широкий только отмахнулся от возмущения своего ближника, буркнув:
   - Не бузи, Зоркий! Клыкастый себя как надо показал, а лишних телохранителей не бывает... Если хочешь, можешь оспорить моё мнение поединком с Клыкастым. - голос главы работорговцев, до того весёлый и беззаботный, стал грубеть, пока не перешёл на опасно-надменный. - Пёсья Яма всегда свободна, публика ждёт... ну как?
   Зоркий - подобрали же прозвище! - глянул на "молокососа" с явным намерением согласиться на неприкрытую провокацию господина. Но тут напоролся на ответный взгляд Рика... хотя нет. Клыкастого. Только Клыкастому, безжалостному молодому убийце, а не беспомощному хилому Рику мог принадлежать такой взгляд. И, отвернувшись, пробубнил:
   - Кто я такой, чтобы оспаривать мнение своего... господина?
   - Во-во! - назидательно поднял вверх палец вновь улыбнувшийся Широкий. - Именно! Знай своё место, а то ведь я тебя, развалюху старую, могу и на молодого многообещающего молодца заменить!
   Одноглазый больше ничего не сказал. Только крепче стиснул рукоять сабли.
   - Ну, - Широкая Кость потёр ладони с довольным видом решившего все вопросы человека и поднялся из-за стола, отчего кресло облегчённо выдохнуло, а половые доски, наоборот, жалобно заскрипели. - На том и порешим! И ты, Шустрый, возьмись-ка за паренька. Выучи как следует. Он дерётся как зверь, но мне телохранитель нужен, настоящий. Так что погоняй-ка его по Дороге, а пока...
   - У меня есть условие! - бесстрашно перебил Широкого Рик, сам не ожидавший от себя подобной наглости.
   - Ты что творишь... - зашипел ему на ухо разве что не поседевший Шустрый.
   Но глава работорговцев, кажется, совсем не рассердился - только в глазах мелькнул странный огонёк, а губы скривились в ухмылке:
   - Условие! - передразнил он мальчика, явно довольный выдавшимся развлечением. - Нет, каков красавец, а! Только-только рабом перестал быть, а уже как говорит! Смело... Люблю смелых. Только вот смелость слишком часто похожа на глупость... Ну давай, пацан, своё условие.
   - Вы отдадите остаток под моё личное пользование. - Не моргнув и глазом, ровно и чётко, словно речь шла о продаже барана, проговорил Рик.
   Шустрый позади него, кажется, закашлялся.
   А Широкая Кость нахмурился и протянул:
   - Остаток, говоришь... - он мазнул по мальчику взглядом, и в этом взгляде читался неприкрытый вопрос: "На кой тебе?" - Это ж, ни много, ни мало, девятнадцать человек. Ты, малец, что же, решил свою банду сколотить?! Да и убыток... Каждого я мог бы Храмовникам в Столицу если не за десятину, так за пяток серебра продать - уж точно, а там и поторговаться можно было бы, да и публичные дома за слащавых мальчишек много дают... - дальше он начал говорить уж что-то совсем нечленораздельное, бубня себе всякое под нос.
   А затем, вновь плюхнувшись в кресло, вперил взгляд в паренька, которому, по сути, ничего не был должен - это он, щенок, должен ползать перед ним на корячках и скулить свои причитания, мол, спасибо, господин, вы самый благодушный из всех в этом мире, господин... Но нет же, стоит, да и взгляд такой прямой, разве что не дерзкий... Лучшего телохранителя придумать сложно. Этот ни перед кем не сломается, и не смотри что на вид дохляк - в этих мышцах силы побольше чем у многих его молодцов, не влезающих из-за ширины плеч в двери.
   Толстяк хлопнул в ладоши:
   - А, гуляем! Забирай, маленький чёрт! Но, смотри, он весь на тебе будет, мои ребята им и крохи не дадут! Да и отработать ты должен будешь, пацан, ох, отработать... А теперь топайте отсюда, пока ты у меня, торгаш зелёный, и саму Воронью улицу не отобрал!
   Он пронзительно захохотал, довольный искромётной шуткой, и телохранители подобострастно поддержали смех своего господина. Рик же почувствовал, как его дёрнула чья-то крепкая рука и, обернувшись, встретился с недовольным выражением лица Шустрого. Тот кивнул в сторону двери, и мальчик послушно последовал на выход.
   - И мозги промыть не забудь! - крикнул вдогонку всё ещё хохочущий Широкий, за мгновение до того как дверь за спинами Шустрого и Рика захлопнулась.
   - Да знаю я, - буркнул на это ничего не значащее для мальчика заявление Шустрый и с глубоким вздохом посмотрел на своего ученика: - Придётся тратить мой выигрыш... Ну да Клыкастый дал, Клыкастый и забрал. - Он засмеялся, а мальчик лишь нахмурил брови: он ни черта не понял. - Ладно, пшли! - Махнул он ему рукой, и Рик привычным хвостиком двинулся за наставником.
  
   - Твоя кислая рожа мне весь аппетит портит! - Скривился Шустрый, ловко крутя в руке нож, на который была наколота сосиска. - Либо ты говоришь в чём дело, либо я встаю и ухожу, не оплачивая счёт, а ты разбирайся с местными вышибалами как хочешь! И наука, и профилактика тебе будет.
   Клыкастый кивнул. Действительно, дальше с этим тянуть было нельзя, и если он до этого момента надеялся начать разговор с пьяненьким Шустрым, то теперь перестал об этом даже мечтать: это ему, профану в пожирании алкоголя хватило нескольких кружек, чтобы хмель затесался в голове, а этому хоть бы хны! Так что мальчик отодвинул кружку в сторону и, опёршись локтями о стол, наклонился чуть вперёд, поближе к учителю, хотя бояться того, что их кто-нибудь услышит не приходилось - в трактире играла громкая музыка, все болтали или подпевали менестрелю пьяненькими басистыми голосами: ну кому какое дело до двух неказистых типов, занявших столик в самом углу и о чём-то перешёптывающихся?
   - Я хотел поговорить с тобой о Широком.
   Шустрый приподнял бровь и приложился к очередной кружке: на этом его реакция, в общем-то, и закончилась, и потому Клыкастый продолжил:
   - Точнее, не о самом Широком, а обо всём, что с ним связано. О банде, о жизни в ней, о... иерархии.
   - Какие слова знаешь! - восхитился, усмехнувшись, Шустрый.
   - Широкому на покой давно пора, - продолжил Клыкастый, - Ты это лучше меня знаешь, при нём не один год состоишь, а мне так со стороны ещё лучше видно. Ему до сих пор по привычке служат, никто замечать не хочет того, как все тут в помоях захлёбываются. Стража всё чаще и чаще на Воронью улицу поглядывает, хотя раньше, как мне сказывали, в ужасе стороной обходила, никому из местных и слова не думала сказать. А сейчас уже трёх наших на гильотину... А Широкий что? Спит и жрёт - серьёзные дела на самотёк пускает. Рабов продаёт? Так это ненадолго - после каждого рейда за новой партией наших возвращается раза в два меньше, чем уходило - никакие деньги с продажи живого товара такие потери не покрывают... Уже совсем скоро это до остальных дойдёт, другой вопрос: когда? И где мы с тобой окажемся, когда Широкого... сбросят с его трона?
   Шустрый почернел лицом и отставил кружку недопитой.
   - Не к лицу телохранителю такое о господине говорить. И не боишься со мной о подобном разговаривать? Вдруг к Широкому побегу, а ещё лучше - сам тебя порешу?..
   - Не порешишь. - уверенно заявил Клыкастый, глядя своему учителю прямо в глаза, словно что-то в них выискивая. - Слишком много сил в меня вложил, чтобы порешить. К тому же, ты прекрасно знаешь, что я прав...
   - Допустим, - он воткнул нож с сосиской в столешницу (Отчего в их сторону недовольно покосился проходивший мимо разносчик), и наклонился к мальчику: - И что ты предлагаешь?
   Клыкастый улыбнулся:
   - Как можно лучше подготовиться к тому дню, когда он придёт. Обложиться со всех позиций, и в первую очередь - с позиции силы...
   - Под тобой девятнадцать ребят ходит, готовых тебе пятки лизать, - сощурился Шустрый. - Неужели ты их так плохо натаскал? Я что, тебя не научил?
   - Натаскал. - кивнул Клыкастый и нахмурился. - И каждый из них сможет на равных с любым вышибалой Широкого сразиться. Только у него таких вышибал... Тут таскай не таскай, а на каждого из моих по десятку из его придётся. Они за меня жизнь отдадут, а толку?
   - Ну не скажи... Десяток положат, два десятка, и тут остальные приутихнут, не захотят они добрую половину банды под нож.
   - Ага. Только к тому времени от моих кто останется? Они у меня даже не Подмастерья ещё, хоть и способные. И преданность у них держится лишь на том, что они знают - их господин Клыкастый сильный и может за них постоять, ну и они тогда постоят за него. А когда поймут, что из них мясо сделать пытаются... Против меня же пойдут, как пить дать. Здесь нужно уверенным быть, знать, что спина прикрыта.
   - И что ты предлагаешь? - вновь повторил Шустрый, внимательно слушая своего ученика.
   Клыкастый совсем понизил голос, так что его еле-еле слышно было сквозь трактирный шум и музыку:
   - А скажи мне, есть ли у тебя на примете какой-нибудь прощелыга, умеющий всякое понемногу... колдующий по чуть-чуть и желающий попасть под надёжное крыло?
   - Допустим, - кивнул Шустрый. - Есть такой мастер на все руки, карманник в дальнем конце Вороньей улицы. Даже вроде как в магическую Академию когда-то поступил, только выгнали идиота. За пьянство, дебоширство, ещё что-то до кучи. Только я не совсем понимаю: это ты к чему?
   - Тогда обрадуй меня, - пропустив мимо ушей вопрос, улыбнулся Клыкастый. - И скажи, что знаешь какого-нибудь магика, не особо видного, сидящего на одном месте, эдакого домоседа, но... с медальоном.
   - С медальоном... - эхом отозвался Шустрый и присвистнул: - Да ты, стало быть, мага ограбить хочешь! Высоко взлететь собрался... А крылья подпалить не боишься?
   - Буду бояться подпалить крылья - так и сдохну, ползая в грязи.
   Шустрый ещё некоторое время смотрел на Клыкастого, а затем молча поднялся и, бросив на стол несколько монет - за ужин - не попрощавшись покинул трактир, провожаемый недоумённым взглядом своего воспитанника.
  
   Кабинет по "промывке мозгов" был крохотным и душным. И так тесное пространство комнатушки было забито несколькими громоздкими скамьями, небольшим круглым столиком и множеством кое-как прибитых полок, забитых какими-то склянками, кружками и сушёными растениями. Рик не мог знать область применения ничего из того что он увидел, но догадывался, что содержимое склянок, мутная, почти чёрная жижа, уж точно не для лечения кашля или головной боли... Шустрый по пути сюда успел всё ему объяснить, хотя и не должен был.
   Широкий не просто так решил держать подле себя почти незнакомого ему мальчишку, тем более у которого есть все причины ненавидеть "господина". Промывка мозгов стала тем столпом, на котором держалась его власть и отсутствовал страх за свою жизнь: он прививал своим подданным любовь и преданность к собственной персоне. И пускай "промывка" порой действовала недолго, этого хватало, чтобы прошедший операцию успел привыкнуть к своей вассальной роли и уже не порывался соскочить с поводка и напасть на собственного хозяина. И сейчас из него собирались сделать такую собачку. Так почему он всё ещё здесь? Почему вообще пришёл сюда, не сорвался и не сбежал? Даже начни они искать - запутал бы следы, уж как-нибудь, да потерялся бы - и свои мозги есть, и Шустрый успел кое-чему научить. Шустрый... Да в нём-то, собственно, и было всё дело. Он сказал: сиди там и не рыпайся, я всё улажу. Вот он и сидит, в который раз доверившись учителю, но не слепой верой, а готовый в любой момент вскочить и действовать - мало ли что.
   Скрипнула дверь, и в комнатушку зашёл сгорбившийся растрёпанный старик, в таких обносках, что он выгоднее смотрелся бы на главной площади, прося милостыню, чем состоя на службе у главы работорговцев. Он закашлялся, протягивая руки к какой-то склянке, и мальчик тут же напрягся. Не даст он себя ничем напоить! Не даст!
   Но старик только покрутил склянку в руках и отставил её на столик, усмехнувшись и заговорив так, словно заскрипели под ногами доски:
   - Расслабься, малец. Свободен. На выход, говорю!
   Рика долго уговаривать не пришлось.
   Как только он покинул комнатушку, стало как будто легче дышать, чем он и не преминул воспользоваться, вдыхая воздух полной грудью и стараясь успокоиться. Эк ведь как разволновался! А всё отчего? Да потому что не хотел себя потерять, стать растением на побегушках у Широкого. Хуже этого судьбы быть не может. Ведь что же тогда получается? Что он забудет всё то, что тот сделал с его жизнью? Вот только... что стало причиной его неожиданной свободы?
   "Причина", ожидавшая его за поворотом, заулыбалась, увидев своего ученика, а затем сделала намеренно грустное выражение лица, вздохнув:
   - Эх, плакали мои денежки... Пришлось заплатить этому жмоту даже больше того выигрыша, что я получил за твой бой. А там немалые деньги были, я тебе скажу! За такие я б сам кого хочешь удавил! Ну да что сделано - то сделано... Пойдём. Мне тебе ещё Дорогу показывать.
   Рик некоторое время провожал взглядом удаляющуюся спину Шустрого, и лишь только затем, мотнув головой, кинулся за ним. А в голове вертелись юлой мысли: "Неужели так просто?! Дал много денег - и всё?! Не понимаю... Неужели так можно во всём? Убил - дал денег - и никакой закон тебе не помеха? Может, и с рабами так? Ведь я нигде не слышал, чтобы подобное было официально дозволено. Так, выходит, на такое закрывают глаза тоже серебром? Или золотом? Кусками металлов! Значит, не только Широкий повинен в том, что сталось с моей семьёй, а все они: стражники, дворяне, Храмовники, маги, все! Все те, кому глаза, рты и уши заткнули чёртовым блестящим металлом! Все...". За этими мыслями, заставлявшими мальчика стискивать до боли в ладонях кулаки и краснеть лицом, он и не заметил, как они добрались до большой, укрытой между заброшенными переулками, площадки, что на Вороньей улице звалась не иначе как Дорога Невзгод.
   Горец застыл, как вкопанный, и сразу все мысли вылетели из его головы. Он ожидал чего угодно - навидался убогих комнатушек и пропахших вонью арен - но чтобы воры, убийцы и душегубы обладали чем-то ПОДОБНЫМ...
   Дорога Невзгод создавалась не один день. И не два. И даже не одно десятилетие. И не одним мастером. А если быть ещё точнее, то мастерами тут и не пахло: это создавали воры, разбойники, главы шаек и карманники, создавали, щедро высыпая горстями знания из копилки собственного опыта, ошибок и успехов, создавали, чтобы воспитать новое поколение, дабы в свою очередь те дали Дороге что-то своё. Она начиналась с пары тренировочных колышек, чтобы гонять по ним начинающих воров, а стала тем, чем теперь стоял и любовался молодой горец...
   Она представляла из себя длинный прямоугольный участок-яму, из которой торчали десятки широких в начале и сужающихся к концу колышков с тупыми верхушками, натянутыми на пути канатами, спрятанными в стенках, но готовыми в любой момент вырваться из своего убежища усыпанные шипами доски, какими-то впадинами, в которых уютно устроились дротики, что выстрелят - только коснись еле заметной, почти невидимой белой лески... От начала до конца Дороги было метров сто, и ни разу нельзя было заметить ни одного мостка, что дал бы рискнувшему ступить на неё хотя бы недолгий отдых - нет, хочешь идти - ступай по кольям, а то, что они к концу в диаметре становятся не толще зубочистки - так это твои проблемы, ты же выбрал этот путь. И на всём протяжении ямы по краям через определённое расстояние то и дело встречались длинные зарубины, а над ними вырезаны прямо в земле слова. Рик, приглядевшись, сумел разобрать некоторые из них: "Ученик", "Старший ученик", "Начинающий Подмастерье", "Подмастерье" ... а дальше слова терялись, и даже при мальчишеской зоркости он не сумел их разобрать.
   Мальчику ещё пришло в голову - как это никто раньше не прознал про такое место? В сказки про то, что Воронью улицу все обходят стороной он не верил. Решит кто-нибудь срезать путь - и срежет, кто ему помешает? А то что опасно, так когда это кого останавливало? Все же думают, что с кем угодно, только не с ним. Да и даже если допустить, что все не местные просто-напросто не напорются на такое место, затерянное средь переулков, так ведь другие, не к шайке Широкого принадлежащие, разве не прознают?
   Ответ анонимности подобного места пришёл к нему сразу же, как тот соизволил вскинуть голову вверх, обратив внимание на еле заметный шорох. Там, на крыше, мелькнула какая-то тень в капюшоне, и сразу же, впрочем, исчезла. Рик понятливо кивнул. Даже если кто чужой сюда придёт - с ним тут же расправятся те, кого поставили это место охранять. Возможно, даже тех, кто уже шагал по этой Дороге... такие ей наверняка цену знают и будут отстаивать её, в случае чего, до конца. Потому что эта песочница - для детей Широкой Кости, в ней только он их растит, только он им здесь нужные знания в голову вбивает.
   Шустрый некоторое время ничего не говорил, ожидая, пока пройдёт момент впечатления от увиденного, а затем, решив, что нужно и меру знать, хлопнул Рика по плечу, обведя рукой эту полосу препятствий, и стал тыкать поочерёдно в удаляющиеся зарубки:
   - "Ученик", "Старший ученик", - начал перечислять он. - "Начинающий Подмастерье", "Подмастерье", "Старший Подмастерье", "Ловкач", "Мастер". Все ступени Дороги Невзгод. Если присмотришься, то заметишь, что последняя отметка стоит намного дальше остальных. Мастерами становятся совсем немногие, из тех, кто сейчас в городе - только Зоркий, Рыба, да я. Есть несколько Ловкачей, море Подмастерьев. Но, поверь мне, до Подмастерья дослужиться - это ещё попотеть надо, просто у Широкого политика такая - пока хотя бы не Начинающий, в серьёзные дела не возьмёт. А серьёзные дела - серьёзные деньги, много более серьёзные чем у всякого ширпотреба. Вот ты - ширпотреб! - рассмеялся Шустрый, тыкнув ученика в грудь. На что мальчик лишь насупился:
   - Меня Широкий телохранителем сделал...
   - О! - притворно удивился Шустрый. - А мы что, уже разговариваем?! Прогре-е-есс! Слушай, Клыкастый, ты раньше времени не радуйся. Широкий тебе сказал кем ты можешь стать - разные вещи, согласись? Пока по Дороге хотя бы до Ловкача не пройдёшь - хрен тебе, а не место телохранителя. Ты вот сможешь, например, поймать летящий в Широкого ядовитый дротик? Или разрубить стрелу на лету? А убить человека так, чтобы тот продолжил шагать себе, пока на ближайшем повороте до него наконец не дойдёт, что он умер? Мастера всё это могут. И даже некоторые Ловкачи, но... Ты, Клыкастый, пока Широкого сможешь спасти разве что от брошенного в него яблока, и то... - Рик не заметил, когда Шустрый вытащил из-за пояса нож и метнул прямо ему в голову. Благо, тот просвистел совсем рядом с виском и с треском вонзился в заборные доски в двух шагах за спиной. - ...если яблоко буду кидать я, у тебя никаких шансов.
   Рик даже забыл возмутиться по поводу его настоящего имени, застыв истуканом и приложив немало усилий чтобы просто повернуть голову - убедиться, что увиденное им - не сон. Да, действительно - нож торчит из доски, значит, Шустрый действительно кидал его... Как? Как он не заметил этого, пока смертоносное оружие не оказалось у самой его головы?!
   - Научи... - выдохнул он, как заворожённый уставившись на всё ещё по инерции трясущуюся рукоять ножа.
   - Научу.
   Учеником он стал в тот же день. Это оказалось не сложно - просто следовало не оступившись допрыгать по широким - почти в размер ноги - кольям метра три, подобное смог бы сделать любой деревенский мальчишка, наловчившись в детстве перепрыгивать с ветки на ветку, наслаждаясь любимой забавой - лазаньем по деревьям. Но "Старший ученик", до которого Рик самонадеянно решил добраться сразу же, без передышки, оказался для него недоступен: он задел какую-то леску, и спрятанная в ближайшей стенке на туго натянутой верёвке дубинка снесла охнувшего мальчика с Дороги, чуть не сломав тому грудину и рёбра - падая, он лишь каким-то чудом умудрился извернуться и упасть в проблеск между кольями, ничего себе не поломав. Попытки добиться большего продолжались весь остаток дня, но всё чего он успел добиться - это множество синяков, обида за собственное неумение и раскатистый смех наблюдавшего за его потугами Шустрого.
   В тот день (Или, вернее, уже ночь) он забрал из загона трясущихся голых рабов, чуть ли не падающих ниц и не лобызающих его сапоги - им-то уже пообещали, что завтра весь остаток будет продан Храмовникам. Их он поселил в выданной ему Широким комнатушке в каком-то более похожем на сарай, нежели на сносный дом покошенном здании, а сам решил снимать дешёвую комнату в пропахшем перегаром и заселяемом в основном крысами трактире - жить с теми, кто теперь принадлежал ему и мог в любой момент перерезать своему недавнему спасителю горло он не собирался. Но подобное не оплачивалось Широким, и потому Рик платил из своего собственного кармана - Шустрый выдал ему деньги на первый месяц. Немного, но сносно для того, чтобы спокойно и сыто прожить этот самый месяц. Проблема была лишь в одном - он собирался всё это потратить в первые же дни.
   Для начала он купил всему остатку одежду - недорогую, потрёпанную, больше похожую на тряпки, которыми кое-как прикрывались каторжники, дабы не смущать надсмотрщиков голыми задами, но всё ж таки лучше, чем ходить в чём мать родила. Он знал, что те не сядут ему на шею и не свесят ножки - проходили уже. Каждый из бывших рабов помнил, чем окончился прошлый раз...
   Встала проблема с содержанием девятнадцати человек. Обратившись к Шустрому, мальчик получил лишь пожимание плечами и такие слова: "Твой остаток - ты им и занимайся".
   Поэтому он сам начал их кормить. Но не так, как кормит заботливый родитель, или добродушный булочник, кинувший из сочувствия буханку хлеба беспризорнику. Он кормил их скорее как дрессировщик собак, награждающий своего питомца куском мяса, если тот выполнил команду "сидеть", или "лежать". Но в их случае выполнения подобных команд было недостаточно. Рик решил так: каждый день после Дороги Невзгод он не будет валиться от усталости спать и ждать завтрашнего дня, а погонит туда уже свой остаток - показывать и требовать того же, что ему показывал и требовал Шустрый. И в первые же дни приучил всех: если выполнил требуемое плохо - ляжешь спать голодным. Хорошо - получишь буханку хлеба и кусок мяса. Отлично - всё то же, но в двойном объёме. Правда, двойной объём редко кто получал. Не без гордости Рик замечал, что никто из остатка не может даже отдалённо сделать того же что и он. Но стимул в виде еды и некой непонятной им, призрачной, но защиты со стороны "Господина Клыкастого" позволяли каждому из остатка постоянно вставать, охая и ахая от очередных ушибов, и снова становиться на ненавидимую Дорогу...
   Рик стал замечать ещё кое-что. Что-то, что он не продумал в своей, казалось бы, такой простой и логичной системе: один из его остатка начал сачковать. Причём тот, на кого он сначала возлагал большие надежды - тот самый паренёк, что ещё на пути в Химельн во время раздела пищи высказал возмущение и которого пришлось усмирять радикальными методами. Он был большим и крепким - покрепче остальных - и при этом не неуклюжим, как подобает здоровяку, а, наоборот, гибким и ловким, что было заметно по его движениям и походке, но всё-таки не добрался даже до "ученика", а во время ночных занятий с оружием только пару раз умудрялся вонзить нож в стену - что уж там говорить о попадании в мишень! Из этого следовало, что еды он не получал, а при этом - смотрите-ка - ходит довольный, румяный...
   Стало понятно в чём дело, когда один из остатка - тот, что был пониже остальных ростом и у?же в плечах - пришёл с синяком под глазом, осунувшийся и... похудевший. Хотя Рик успел приметить его, как одного из самых трудолюбивых и, в связи с этим, делающих успехи - уж не ему то голодать.
   "Значит, выбрал самого слабого, и еду у него забираешь", - хмыкнул про себя горец, и после занятий, когда все с подгибающимися ногами потащились спать, подозвал к себе паренька с синяком и некоторое время что-то объяснял, размахивая руками. Страж Дороги Невзгод, затаившись за трубой одной из крыш, внимательно и с интересом слушал, отметив про себя, что парнишка действительно советовал дельные вещи.
   - А если он тебя так, то ты - вот так! Захват, в сторону, и плевать на разницу в массе! Завалишь - как пить дать! - закончил Рик и хлопнул словно ожившего мальчика по плечу: - Давай, топай. И пусть только завтра этот задира придёт сытый и довольный!
   Следующей ночью задира не был ни сытым, ни довольным. Постоянно держался за повреждённую руку, и на вопрос "Что случилось?" с досадой буркал: "Упал!". Но в ту ночь он занимался на странность одухотворённо, без жалости к себе, и впервые получил честно заработанную порцию еды...
   Так в течение нескольких недель проходил почти каждый день Рика и каждая ночь: весь день был отдан учёбе с Шустрым, где последний гонял его до последнего пота по Дороге Невзгод, обучая вскрытию замков, бесшумному шагу и способности затаиться так, что тебя заметят лишь когда уткнутся самым носом - и то не факт - а ночью Рик проделывал всё то же с остатком, наплевав на сон. Способности спать по два-три часа в сутки и высыпаться Шустрый тоже успел его научить, ибо в их профессии это было чуть ли не жизненно необходимо.
   И при таком, казалось бы, плотном графике, Рик умудрялся заниматься саморазвитием, и то и дело постояльцы трактира, в котором он снял комнату на месяцы вперёд, жаловались на постоянный шум, исходящий ночью из комнаты их бессовестного соседа: словно что-то острое постоянно вгрызается в стену...
   Но тратя почти все деньги на остаток, горец конечно же понимал, что ему самому ничего не останется. И что делать? Экономить на его подчинённых? Давать меньше еды? Нет. Никак нельзя. Ему нужны были сытые и сильные воины, а не кучка кое-как держащейся на ногах шпаны. Когда-то он прочитал в одной умной книжке не понятые им тогда, но дошедшие до сознания теперь слова: "выгодное вложение". Так вот, это его вложение было выгодным. Он точно знал. Не сейчас, не в этот самый момент, но всё, чего он лишается теперь, окупится в будущем - это он знал наверняка. И всё ж таки проблему с собственным содержанием надо было решать...
   И Рик начал воровать.
   В отличие от начинающих карманников и воров Рик успел много чему научиться у Шустрого, и помимо ловкости рук тот научил его ещё кое-чему, пожалуй, даже более значимому, а именно - выбирать места краж. Нужно не только найти людное место, но и знать, как правильно подступиться, ведь большое скопление народа лишь скроет твоё преступление. Толкнули тебя в такой толпе - ты и не поймёшь, что это был не просто толчок, и только что твой кошель перекочевал в руки карманнику, или споткнулся кто-то, схватившись за тебя как за опору - так не мудрено, толкнули, с кем не бывает. А потом ощупаешь себя, а ни кошеля, ни украшений...
   Конечно, начав воровать, мальчик претерпел несколько неудач, когда его хватали за руки, уличив в воровстве. Тогда он лишь ловко выворачивал руку посчитавшего его за простого мальчишку-карманника прохожему и ловко скрывался в ближайшем переулке, быстро перемахивая через заборы и ограды, и уже через считанные секунды абсолютно скрываясь из виду. Но такие случаи были скорее исключением, нежели правилом: в основном всякое его воровство проходило успешно, уж что-что, а руки у горца оказались ловкими до невозможности. И Рик поступал мудро, не зажимая всё нажитое себе, а отдавая долю Широкому, так сказать, первую прибыль. Даже умудрился по чуть-чуть соблазнить деньгами и некоторых приближённых главаря, наладить кое-какие связи... Деньги вообще много чего могут, если вложить их в "правильные" руки.
   А ещё он начал замечать, что всё реже и реже стал огрызаться на свою кличку. Всё реже стал сам себя называть Риком, и всё чаще - Клыкастым. Пока, наконец, не понял, что уже почти и не вспоминает своего прежнего имени, что Рик остался где-то там, позади, и теперь он не представлял себя никем иным, как Клыкастым. Клыкастый ежедневно вышибает из себя дух на Дороге Невзгод, Клыкастый обучает собственный остаток, Клыкастый ворует, Клыкастый даёт взятки... смог бы провернуть нечто подобное Рик? Да никогда!
   В тот день, когда к нему пришло это осознание, он и стал Подмастерьем.
  
   Клыкастый вильнул в знакомый переулок, привычно ориентируясь здесь ночью. И что это удумал Шустрый? Почти неделю после того разговора от него не было ни слуху, ни духу, мальчик уже начал было волноваться, пришлось самому тренироваться на Дороге и, между прочим, совершить кое-какие успехи - добраться до пресловутого Старшего Подмастерья. Вот только отмечал он это в трактире один, не с кем было поделиться радостью...
   И тут - объявился! Причём не сам - прислал весточку через своего подельника. В ней корявым почерком было написано место и время. И с чего вдруг ночь?! К чему такая скрытность? Пришлось отменить тренировки с остатком, на радость бывшим рабам, и к досаде самого Клыкастого: они все уже начали делать большие успехи, и давать им сейчас отдых... Хотя, почему бы и нет? Пускай залижут раны, немного наберутся сил, поедят дармовой жратвы. Уж завтра он их погоняет, причём вдвое сильнее прежнего!
   Но эти мысли покинули голову мальчика сразу же, как только он вышел к успевшему стать чуть ли не родным узенькому переулочку, на котором покоилась при свете луны ещё более завораживающая, нежели днём, Дорога Невзгод. Вот, вот что ему ещё показалось странным! Выбор места... Можно было найти и поуютнее, так почему здесь?
   В темноте он ориентировался превосходно, кошкам на посрамление, и потому почти сразу приметил Шустрого, что сидел в задумчивости на выступающем над переулком крае крыши. И как туда взобрался то, шельма?
   Клыкастый давненько не видел Шустрого таким задумчивым и хмурым. Да, пожалуй, никогда и не видел! Поэтому осторожно, словно боясь, что от любого неверного движения или слова учитель возьмёт и исчезнет, проговорил:
   - Шустрый...
   - Становись на Дорогу, - холодно произнёс он, даже не посмотрев в сторону мальчика.
   Клыкастый отчего-то вздрогнул. Никогда у Шустрого не было такого голоса - никогда! Горец покосился на Дорогу. Ночью? Что это он придумал?
   - Шустрый... - ещё раз попробовал начать хоть какой-нибудь разговор Клыкастый.
   Но ответом ему был рассёкший тьму и вонзившийся в землю у самых носок нож. Мальчик по наитию отшатнулся назад, но с таким опозданием, что бросай Шустрый в цель... скорее всего, Клыкастого уже бы не существовало.
   - Становись, - пахнул тем же жутким холодом Шустрый, и мальчик заметил, что он всё ещё смотрел куда-то в сторону. Так это что, выходит, он и нож кидал не глядя?!
   На этот раз Клыкастый повиновался. И, незаметно наклонившись и вытащив увязший в земле почти по рукоять нож, спрятал тот за ремнём штанов, становясь на Дорогу...
   Но не успел он даже пройти мимо отметки с "Учеником", как что-то свистнуло, и лишь в последнюю секунду мальчик, не думая, умудрился отпрыгнуть в сторону, на ближайший колышек. Обернувшись, он увидел, что из одного из тех кольев, на которых он только что стоял, торчит брат-близнец покоящегося за его ремнём ножа...
   А Шустрый теперь уже следит за ним в оба глаза, поигрывая в обеих руках всё тем же оружием.
   - Ты что, обалдел! - заорал Клыкастый, для большей окраски стукая себя костяшкой пальца по лбу. - Убить меня хочешь?! Что за шутки?!
   - Ты - кусок дерьма, который я по доброй воле подобрал и превратил в нечто более-менее сносное! - рявкнул, умудрившись при этом сохранить в голосе всё тот же холодок, Шустрый, бросая следующий нож в оторопевшего ученика. Мальчик отпрыгнул в сторону и бросился дальше, потому как следующий точный бросок не заставил себя долго ждать. Шустрый, кажется, действительно решил его угробить. - Ты всё в своей жизни проворонил! Всё! Ты - грязь под ногами, а возомнил о себе... Я спущу тебя с небес на землю, заморыш!
   Краем глаза Клыкастый заметил, что Шустрый начал еле заметной тенью двигаться по крышам, перепрыгивая с одной на другую, ни на шаг от него не отставая, и при этом продолжая метать - откуда только берутся! - один за другим ножи. Он не давал ему даже шанса для манёвра, смертоносное железо пролетало совсем рядом с головой, над ухом, возле ноги, несколько раз распоров штанину...
   Если бы он только знал, что за всем этим действом наблюдал вечно хранящий покой Дороги страж, который думал про себя: "Ловко. Вот только пацан не видит, что ножи каждый раз как будто специально мимо пролетают. Причём так медленно... А ведь у Шустрого вторая кличка есть: "Мастер ножей". И каким бы умелым и ловким ни был пацан, от одного он, возможно, и увернулся бы, от двух - ну, наверное. Но не от всех!". Всё это казалось стражу очень весёлым и занятным, и он не вмешивался, тем более что Шустрый лично его о том попросил.
   А Клыкастый тем временем пересёк границу Подмастерья, несколько раз чуть было не попав под спрятанные в стенках ловушки. Но каждый раз в последнее мгновение успевал их обойти, кое-как умудряясь пропускать мимо градом ниспадающие на него ножи. Он был весь красный, взмокший, но не останавливался - нельзя останавливаться, когда любое промедление могло оказаться смертельно опасным, а в том, что Шустрый действительно мог его убить, мальчик почему-то не сомневался.
   - Маменькин сынок! - продолжил рявкать, не прекращая метать оружия, Шустрый. - У тебя молоко на губах не обсохло, а он удумал мага грабить! Не дорос ещё, щенок! Скажи спасибо, что до сих пор не прибили, ну да дело поправимое!..
   Упоминание о матери вдруг ударило в голову так, что всё вокруг поплыло, исказилось... Но это не помешало горцу - наоборот, неожиданно всё стало восприниматься не как отдельные колышки, или лески с верёвками - нет, всё теперь вдруг стало единым целым, соединённым, имеющим какую-то только ему понятную связь. Всё, что раньше мелькало перед глазами, теперь медленно проплывало мимо, ударившая в голову ненависть вдруг стала подспорьем, позволившим Клыкастому перемахнуть через невидимую, казалось бы, леску, спрятанную так лихо, что можно было заметить её лишь зная о её существовании. И потому спрятанные в яме, готовые вырваться на волю дротики, с угрюмым немым укором остались в своих нишах.
   Клыкастый больше не слышал Шустрого. Он слышал лишь какой-то далёкий и не больно важный шум. Мальчик слышал лишь скрип кольев, по которым он пробирался вперёд, скрежет натянутых верёвок, которых он касался одними носками сапог, уходя в сторону от свистящих громче флейты ножей - вот что он слышал отчётливо и громко.
   Он не кусок дерьма! Он не грязь под ногами! И. Как. Он. Смеет. Говорить. О. Его. Матери!!!
   Клыкастый не заметил, как последние слова ворвались в его сознание уже когда ноги ощутили под собой земную твердь. И он остановился, вдруг поняв, что больше нет свиста ножей, нет скрипа дерева... Ничего нет. Лишь чья-то знакомая рука легла на плечо, а затем перед взором покрытых красной пеленой глаз возникло улыбающееся лицо Шустрого, а в уши проник его успокаивающий, совсем не такой, каким он его слышал только что, голос:
   - Поздравляю, Мастер. Завтра выйдем на дело. А пока отдыхай. Ты заслужил.
   Затем он ушёл. Исчез во мраке переулка. А Клыкастый, тяжело дыша, медленно обернулся. И увидел за спиной, во всю длину, от начала до конца, только что пройденную им Дорогу Невзгод...
  
  

ГЛАВА 3

  
   Бывший раб бежал сквозь чащу, не разбирая дороги, опьянённый неожиданно свалившейся на его голову свободой. В бойне, устроенной гостеприимно принятыми в караван Храмовниками, вряд ли кто сумел уцелеть. По крайней мере, из магов и вольных наёмников. Уж его-то господину точно снесли голову сразу, не предупредив. А его, трясущегося от страха и зачем-то прикрывающего лицо руками, которые не спасли бы от остро заточенной стали, отпустили, просто-напросто пройдя мимо и бросив по пути: "Беги". Вот он и побежал...
   И только сейчас, преодолев самое меньшее лигу, бывший раб вдруг осознал: всё, кончено! Он свободен! Благородные господа спасли его! Все невзгоды, страдания и боль - всё это там, за спиной, в прошлом! А впереди - свободная жизнь! Быть может, он построит домик у речки - сам, уж руки у него растут откуда нужно. Обзаведётся семьёй - бывшая жена стала рабыней у другого господина, так это ничего, найдёт другую, красивее и моложе! А там и дети, несколько мальчишек, ну, и девчонкой можно разбавить, ничего страшного! Будет красавице-матери помогать в вязании, да и по дому хлопотать... А мальчишек он будет учить рыбной ловле, на охоту будут вместе ходит, обучит то уж их уму-разуму. А когда подрастут, тоже жён себе найдут, таких же красивых, как и их мать, и построят дома рядом с его домом, как и их дети... И будут потом спрашивать проезжающие господа, с восторгом взирая на раскинувшуюся у речки деревушку: "Это ж откуда такое великолепие тут взялось, когда подобного отродясь в этих местах не видели?". И будут им рассказывать о том, кто первым пришёл в эти места и начал отсюда свой славный род, и будут охать и ахать проезжие, и рассказывать о том в больших городах и, может, даже в Столице! И разве вспомнит кто-нибудь о том, что тот, кто первым пришёл в эти славные земли, был когда-то рабом?
   Все эти мысли пролетели в голове за считанные секунды.
   И неожиданно прервались метнувшейся откуда-то слева тенью. В последнее мгновение своей жизни бывший раб успел испугаться и удручённо подумать о том, что совсем позабыл: он ведь в Чародейском Лесу...
   Тень громко рявкнула и с размаху откусила человеку голову с доброй частью грудины, прижав лапой мёртвое тело, словно оно ещё могло убежать. Затем с удовольствием чавкнула, смакуя неожиданно встреченное лакомство.
   "Вкуснятина..."
   Существо, облизав испачканные кровью губы, бережно взвалило добычу на плечо и поковыляло куда-то в одному ему известном направлении. Неспешно и безбоязненно: охота прошла успешно, дома будет пир...
  
   Это подземелье не было создано природой. По крайней мере, той природой, которая верховенствовала на Континенте. Да и, пожалуй, ни одна природа во всех мирах и всех вселенных не смогла бы создать подобный подземный лабиринт. Это сделал НЕКТО, причём некто небывалых размеров и небывалой силы. Откуда пришёл этот некто? Разве кто даст ответ... Но тем, кто волею судьбы попал в это место, приходилось лишь надеяться, что он давно либо сгинул, либо покинул заполненный мраком лабиринт. Но надежда была призрачной: разве станет тот, кто сам выстроил себе уютное жилище, вдруг покидать его по собственной воле? А если и покинул, то не было ли на то причин более страшных, чем сам создатель подземелья?..
   - Ай! - Агнесс споткнулась и полетела на землю, оборвав своё и так успевшее настрадаться платье.
   Вран, шедший позади неё, вздохнул и остановился. Но не стал помогать. Лишь буркнул:
   - В который раз валишься. Под ноги смотри...
   - Да как тут что-то увидишь! - огрызнулась женщина, всё-таки поднимаясь и отряхиваясь. - Тьма же непроглядная! Я дальше носа не вижу!
   - Как не видишь? - удивился горец. - Вот же, всё видно прекрасно! Вот камень, за который ты зацепилась, вот корни выступают на потолке...
   - Что?! - подал голос шедший впереди и также вынужденно остановившийся Кот. - Друг мой, а скажи, что ты ещё имеешь возможность видеть?
   Вран чуть опешил от неожиданного вопроса. Но он успел привыкнуть к тому, что Кот ничего не говорит и не спрашивает просто так, и если ему надо, значит, это действительно важно. Поэтому, подумав и поводя головой, чуть щурясь, Вран начал перечислять:
   - Камни вижу. Много камней. Из пола и из стен выпирают... Ну, корни, опять же. Большие корни, толстые. Они на потолке друг с другом переплетаются, Агнесс о них не один раз головой удариться успела. Ещё пучки трав... Или мха. Крохотные такие, от потолка к земле расходятся, а у самой земли исчезают.
   - А Агнесс? - не унимался Кот. - Опиши мне Агнесс.
   - Платье всё в дырах, она его ещё оборвать успела до самых коленок. Волосы взъерошенные, локти, колени в грязи... Страшно, в общем, - усмехнулся Вран.
   - Ничего и не страшно! - возмутилась, топнув ножкой, Агнесс.
   - Интересно, - пробубнил Кот, подойдя вплотную к горцу и внимательно разглядывая его лицо. - Знаешь, Вран, мой народ с начала наших прародителей уметь видеть во тьме. Даже не во тьме ночи - для нас она почти неотличима от дня - а в абсолютной, кромешной тьме, когда неоткуда взяться свету. Но я говорить о нас, рангунах, но человек... Ты не иметь возможность видеть тут, мы отойти слишком далеко в глубину, здесь тьма - хозяйка. Прежде я не иметь понятия, откуда ты можешь видеть... Теперь я обрёл понимание. Твои глаза.
   - Что "глаза"? - испугался Вран, зачем-то начав ощупывать своё лицо.
   - Зрачки. - Пояснил Кот. - Твои зрачки. Они вертикальные. Как у какого ночного зверя... Или рангуна. Но раньше они у тебя были обычные. Полагаю, это из-за магии... Или Сагер намеренно хотел, чтобы тот проявился - не знаю. Но ты видишь даже лучше меня - я вот не разглядеть никакого мха на стенах...
   - Мне б такие глазки! - завистливо проговорила Агнесс, перебив хотевшего было что-то сказать озабоченного этой новостью Врана. - А то от меня скоро живого места не останется - то камни по ногам бьют, то эти коряги, чтоб их...
   Кот оторвал свой взгляд от так и не опустившего от лица рук горца и оценивающе оглядел действительно ставшую дурно выглядеть женщину. Кивнул:
   - Что ж, полагаю, действительно, стоит обзавестись светом. А то мы так и помрём здесь, пока каждый раз будем вынужденно останавливаться из-за твоей... невнимательности. Друг мой, - вновь обернулся он к Врану, указав когтистым пальцем вверх. - Ты не мог бы нарубить этих корешков, пока я не поищу подходящих каменьев?
   Вран кивнул, перехватывая поудобнее меч, а Агнесс тем временем, почуяв возможность отдохнуть, тут же присела на землю, обхватив руками обнажённые колени и уткнувшись в них лицом. И задремала. За то время, что они тащились по этому подземелью, она успела привыкнуть к редким и недолгим остановкам, за которые нужно было успеть отдохнуть - вот организм и приспособился, научившись почти сразу же засыпать, даже если это приходилось делать не на мягких перинах, а на острых колючих камнях...
   Кот же ползал по земле, подбирая, на взгляд Врана, ничем не отличающиеся друг от друга камни. Но рангун почему-то брал один камушек и, внимательно его разглядывая, отбрасывал в сторону, а другой, на вид почти такой же, оставлял...
   Рубить мечом оказалось сложной задачей. Оказывается, им не так сложно убивать человека, но вот нарубать коренья, туго обнявшие друг друга в причудливых витиеватых узорах, словно давно не видевшееся друзья - так все соки из себя выжмешь, пока отрубишь хоть кусочек. Но в итоге Врану это удалось, и он вывалил перед не шибко довольным Котом несколько крупных кусков. Рангун же взвешивал в руках два одобренных им камня и качал головой:
   - Ежели б сюда верёвку да палку...
   Горец сел напротив друга и стал внимательно наблюдать за его манипуляциями. Он уже догадывался что собирается делать Кот, его собственные предки подобным же образом умели разводить костёр - долгая кочевая жизнь, прежде чем они осели в горах, заставила их приловчиться пользоваться всем, что было под рукой, дабы обеспечить себе более-менее комфортное существование. Но также он знал, что этот способ требует большой доли мастерства, усердия и сил. Кот, кажется, тоже это знал, и потому прежде чем начать долго собирался с мыслями, пока наконец не выбрал один из корешков и начал бить над ним один камень о другой.
   Вран покосился на спящую Агнесс: даже этот резкий неприятный звук её не разбудил.
   Сколько времени прошло, юноша так и не понял - но много, очень много, он даже успел начать клевать носом под монотонный стук камня о камень. А Кот всё бил и бил, не прекращая, на его теле выступил пот, на лбу взбухла жилка, а он всё бил и бил... И тут - Вран даже дёрнулся от неожиданности - меж камней дрогнула искра, затем ещё одна, пока третья не попала на лежащий перед Котом корешок, обдав его слабым, но пламенем.
   - Быстро, друг мой Вран! - обрадованно вскочил Кот. - Рой яму!
   Горец не стал спрашивать зачем это было нужно - просто заработал руками, выкапывая в неподатливой грубой земле небольшое углубление, а рангун тем временем стал быстро-быстро обставлять его камушками, на этот раз всеми, что попадались под руку - без разбору.
   Когда они закончили, Кот, аккуратно подняв горящий корешок, держа его в руках, словно хрупкую вазу из хрусталя, медленно, почти не дыша, переложил его в эту нишу и облегчённо вытер пот со лба:
   - Получилось.
   Вран лишь кивнул, не отрывая глаз от неяркого, но света, который неплохо освещал узкий тоннель подземелья. Его глаза заслезились - слишком долго они шли в потёмках, без капельки вожделенного света - успел отвыкнуть. Если бы он мог видеть себя со стороны, то точно бы заметил, как его вертикальные зрачки, лишь только на них попал свет от огня, стали медленно и неохотно деформироваться, возвращая себе прежний облик...
   Кот, также следивший за игрой только что родившихся и оттого радостно извивающихся язычков огня, подложил им "угощения" в виде ещё пары корешков и посмотрел на Врана, требовательно протянув руку:
   - Давай меч, схожу вперёд, проведаю что есть впереди. Может, вернуться с чем-нибудь съестным. А ты пока отдохни, поспи.
   Вран отдал меч не сразу, чуть поколебавшись - он мог бы сходить и сам, уж устал точно меньше друга, спать не очень-то хотелось, возбуждение в крови ещё не успокоилось, да и меч для рангуна был тяжёл - не то что ему, изуродованному магическими ухищрениями... Но только горец посмотрел в глаза терпеливо ждущему Коту, как сразу отбросил всякие мысли прочь и протянул ему оружие, потому как увидел в его взгляде: если не даст - оскорбит, а рангуны народ гордый, может потом и не добиться прощения.
   Кот принял меч, отчего мышцы на его руке заметно вздулись и, поднявшись, выхватил из импровизированного костерка один из успевших разгореться в достаточной степени корешков - всё-таки пускай их народ и прекрасно ориентировался в темноте, а всё ж-таки в любом случае со светом уютнее и спокойнее.
   Горец некоторое время провожал всё удаляющуюся и удаляющуюся светлую точку, в которую превратился Кот, пока та не скрылась за ближайшим поворотом. И улёгся на негостеприимно колкие и неудобные камни, постаравшись уснуть.
   Как он и предполагал, ничего не вышло.
   Когда юноша открыл глаза, тяжко вздохнув от невозможности уйти в блаженное забытье, то сразу заметил, что Агнесс, так и не переменившая своего положения, уже не сопит, уткнув лицо в колени, а смотрит на него. Причём, даже увидав, что он это заметил, ничуть не смутилась, продолжая ощупывать горца взглядом. Но Вран ничего на это не сказал - по сути, ему было всё равно. Так что он лишь перевернулся на другой бок, спиной к женщине и лицом к притягательному тёплому свету, и повторно попытался уснуть. На этот раз ему помешал неожиданно возникший в тишине подземелья, до того нарушаемой лишь потрескиванием костерка, голос Агнесс:
   - Почему ты не сдох?
   Вран нахмурился и не стал отвечать.
   Видимо, Агнесс восприняла его молчание как непонимание вопроса, и потому пояснила:
   - Тебя Сагер так оприходовал, что раз сто помереть должен был. До тебя вот ни один твой предшественник его экспериментов не пережил. Даже одного дня, ничтожества, не продержались. А ты, смотри-ка, - она оценивающе пробежалась по широкой спине Врана, на которой кое-где можно было заметить зарубцевавшиеся раны в виде витиеватых рун. - Всё жил да жил... Хотя среди рабов я ребят и повыше, и поздоровее тебя видала... Да только они одними из первых загнулись. И чем ты от тех бугаёв отличаешься?
   Вран хотел было просто проигнорировать её. Ну, говорит - и пускай себе говорит, у баб, тем более таких как она, язык подвешен что надо, попробуй вставить слово, она тебе пять в ответ. Так смысл вступать в этот бессмысленный, по его мнению, разговор?
   Но всё-таки что-то заставило мальчика, впрочем, не поворачиваясь к женщине, нехотя заговорить, скорее объясняя самому себе нечто, что и сам до конца не понимал, нежели разъясняя вынужденной спутнице:
   - Мне есть для чего жить. За кого жить. Даже если эти "кто-то" давно мертвы... Я сам не умру, пока не узнаю этого наверняка. И уж тем более меня не заберут в свои вечно цветущие миры Предки, пока я не покараю тех, кто подарил мне подобную... жизнь.
   Вран замолчал. Больше ему и нечего было сказать. Хотя про себя он ещё долго и много говорил. Например, о том, что много раз, пока проклятый Сагер с омерзительной улыбкой выводил на нём магические узоры, почти умирал, но всякий раз возвращался к жизни, вторя себе вновь и вновь: "Не сейчас! Не сегодня! Подожди немного, смерть, клянусь тебе, что как старую подругу, как родную встречу тебя как придёт время, как всё кончится, но не сейчас!". И что слышал, действительно слышал, как сладкий женский голос, от которого стыла кровь в жилах, ласково шептал на ухо: "Дарю тебе жизнь, Вран... И принимаю клятву. И прослежу, чтобы ты её сдержал...". Может, показалось ему это, может, он просто услышал нечто, что выдало ему поражённое болью и находящееся между жизнью и смертью сознание - может быть. Вот только он действительно выжил, несмотря на несусветное количество магии, напитавшей его, от лишь толики которой, и правда, другие, более сильные, умирали. А он что? "...И принимаю клятву. И прослежу чтобы ты её сдержал...".
   - Сдержу. - неожиданно для самого себя прошептал одними губами Вран.
   Агнесс некоторое время молчала. Врану даже показалось, что она о чём-то задумалась. Или, может, просто вновь уснула - чтобы выяснить это, следовало лишь повернуться. Но он не хотел. Он смотрел на огонь и пребывал не здесь, в сыром тёмном подземелье, а дома, смотрел как горит огонь в печи, ждал, пока зашипит готовая похлёбка и раздастся родной и любимый голос матери: "За стол!". Но вместо этого услышал раздражительный голосок Агнесс:
   - Есть хочу.
   Вран вздохнул. Неожиданное видение растаяло, словно его никогда и не бывало. И вновь он лежал на острых камнях, и вновь вернулись все те воспоминания, которые он желал забыть... Хотя нет. Не забыть. Накрепко запомнить. И воздать всем. И каждому. По справедливости.
   - Эй! Слышишь! - Врану представилось, что эта женщина, по всем признакам старше его лет эдак на пять, словно маленькая избалованная девчонка выпятила губу и скрестила на груди руки. - Есть хочу!
   - Не галди! - рявкнул на неё юноша и сел. Всё равно не даст отдохнуть - так не убивать же её? Хотя велик соблазн, ой, велик...
   Но, как назло, его живот предательски забурчал. Действительно, проблему с пропитанием надо решать, и как можно скорее. Между прочим, а куда запропастился Кот? Ему бы следовало давно вернуться.
   Обернувшись к Агнесс, Вран невольно усмехнулся: женщина действительно сидела с выпученной губой и скрещёнными на груди руками.
   - Бери один из корней и давай за мной, - поднялся Вран, подавая ей пример и выхватывая один из корешков, что частично уже был охвачен огнём. - Вместо факелов будут.
   - Что?! - скривилась Агнесс и замотала головой: - Я никуда не пойду! Зачем?! Ноги болят...
   Вран на это только пожал плечами:
   - Тогда сиди тут.
   И пошёл в том направлении, где исчез рангун. И буквально через десяток шагов услышал за собой семенящие лёгкие шажки - такие, какие не могут быть у мужчины.
   - Страшно, - пояснила возникшая у него за спиной, держащая в обеих руках "факел" Агнесс. И тут же взъелась: - А ты, как истинный мужчина, мог и не бросать даму одну!
   - Я и не бросал, - вновь пожал плечами горец. Больше ему нечего было сказать.
   А Агнесс, оступившись, вдруг вспомнила его слова: "...Меня так воспитывали, что я не могу поднять руку на женщину. Но ты - не женщина, ты - змея...". И ей отчего-то расхотелось больше что-либо говорить.
   Они шли по следу Кота довольно споро, не сбиваясь. Во многом этому способствовал охотничий опыт Врана. Не зря он с самого младенчества проводил с отцом всё свободное время в лесу, выслеживая добычу. Научился распознавать следы, причём даже там, где их, казалось бы, и нельзя было заметить. Да и следы - это не обязательно отпечатки ног: где-то рангун придержался за стенку тоннеля, свалил неосторожно камушек, оставил полосы в земле - вот тебе и следы. К тому же тоннель имел не так уж много разветвлений - по сути, это была одна длинная кишка, с немногочисленными откосами и раздвоениями, так что заблудиться было сложно... Поэтому у юноши не было сомнений: сейчас они найдут забравшегося так далеко рангуна. Но он ошибся.
   Рангун нашёл их сам.
   Ещё прежде, чем Кот попал под свет огня, Вран и Агнесс услышали крик:
   - Бегите! Бегите!
   И застыли, узнав голос рангуна. И, конечно же, не побежали: Вран - потому что не намерен был бросать друга, что бы ни случилось, а Агнесс - потому что боялась отойти от него хоть на шаг.
   А затем, чуть не врезавшись в горца, вылетел на свет сам виновник шума. Его глаза размерами своими напоминали блюдца, шерсть стояла торчком - Врану ещё не доводилось видеть своего друга настолько возбуждённым и испуганным.
   - Бегите! - всё так же громко повторил тот, и явно собирался сказать ещё что-то, но его перебил раздавшийся из темноты ликующий рёв - таким рёвом награждают загнанную в угол жертву охотничьи псы.
   Выронив факел, Вран, каким-то шестым чувством предвидев что будет, отбросил охнувшего рангуна и завизжавшую Агнесс в сторону, а сам оттолкнулся ногами и прыгнул назад - вовремя! Как раз чтобы пропустить мимо нечто, что с размаху врезалось в землю, подняв тучи пыли. А затем раздалось разочарованное шипение: кто бы это ни был, он был явно расстроен тем, что промахнулся.
   Горец вскочил почти сразу, не теряя времени на стоны от не самого приятного приземления, и, доведённым до автоматизма движением принимая боевую стойку, как учил отец, зыркнул в ту сторону, откуда слышалось шипение непрошенного существа. Хотя, это как сказать - непрошенного! Ведь, по сути, они здесь были пришельцами, непрошенными гостями, что попали в это жилище без приглашения. А вот теперь встретились с тем, кто считал это место своим домом, и кто очень и очень не любил гостей...
   Существо не выходило на свет факела - кажется, ему был не очень-то приятен яркий свет. Но почему-то у Врана не оставалось сомнений, что, если понадобится, тварь наплюёт на неудобства, растопчет факел и бросится на них - это тебе не лесной хищник из какой-нибудь чащи, где любят поохотиться деревенские, или побаловаться лазаньем на деревьях ребятня, это выходец Чародейского Леса - тот, кто выжил в нём и удобно устроился, а это, надо сказать, уже вызывало трепет и страх.
   Существо не было огромных размеров. И вряд ли было тем, кто построил этот проклятый тоннель. Тот, кто сотворил подобное, скорее всего, был похож на гигантского червя, что пёр и пёр вперёд, жуя податливую землю, и спокойно умер где-нибудь в глубинах построенного им самим же лабиринта - там, куда вряд ли кто-нибудь когда-нибудь доберётся. Эта же тварь нашла укромное место, облюбовала его и, если учесть, что никого более они здесь и не встретили, прогнала посягавших на тёплое местечко. И становилось ясным, как - стоило только бросить на существо беглый взгляд.
   Оно не могло стоять в тоннеле, выпрямившись во весь рост, но и шибко пригибаться существу тоже не приходилось, так что вряд ли оно испытывало дискомфорт от чуть согбенной чешуйчатой шеи. Морда твари отдалённо напоминала крысиную, но больше человеческой раза в три, и с настолько огромной пастью, увенчанной несколькими рядами острых, как клинки, зубов, что от крысы у неё остались разве что маленькие глазки-бусинки, да дёргающиеся уши. Мускулистые, увенчанные кривыми, как серпы, когтями, лапы, нетерпеливо гребли землю - кажется, монстр думал, как ему теперь поступить и с кого начать свою трапезу. Длинное гибкое тело было сплошь покрыто мелкие чешуйками, вряд ли имеющими хоть какое-то сходство с рыбьими - скорее уж у них было больше общего с кольчугой.
   Но больше всего Врана заинтересовало другое - то, что мелькало у твари за спиной, но то и дело пряталось обратно, словно монстр стыдливо скрывал нечто, что не стоит видеть другим. До поры до времени...
   Юноша почувствовал, как на спине выступил пот. Он не герой из сказаний или песен, которые вступали в бой с монстрами, "сокрушая тьму". Он всего лишь мальчик. Мальчик, которому пришлось слишком быстро стать взрослым, испытать вкус крови, увидеть такое, что мало кто увидит и за всю жизнь, а всё ж-таки мальчик.
   - Вран... - услышал горец шёпот слева от себя и покосился в ту сторону.
   Кот, успевший вернуть над собой прежнее самообладание, недвусмысленно тыкал пальцем на лежавший у начавшего чадить факела меч. Видимо, выронил, когда получил неслабый толчок от горца - всё-таки он ещё не успел научиться сдерживать себя и порой даже обычный хлопок от Врана мог привести к травме.
   Мальчик сглотнул и вновь устремил взгляд на нерешительного монстра. Впервые попадаются такие прыткие жертвы? Или до этого он только на себе подобных и охотился? Хотя, быть может, он просто ждёт каких-то действий от них самих - откуда он знает, что могут учудить непрошенные гости, которых он видит, верно, впервые в жизни?
   Вран сделал осторожный шаг в сторону меча. Настолько аккуратный и медленный, что со стороны могло показаться, будто он вообще не двигался. Но монстр нахмурился и ещё более нервно заёрзал лапами, поднимая комья пыли, так что горец застыл, стараясь не обращать внимания на прилипшие от пота к лицу волосы. Кажется, он вообще больше ни на что не обращал внимания, не сводя взгляда с монстра, а в воздухе между ним и крысом-переростком витало такое напряжение, что при желании его можно было нарезать ножом на вполне себе осязаемые ломти.
   - Вран!
   От неожиданного крика юноша дёрнулся: Агнесс, видно, более болезненно, нежели рангун, пережившая такое грубое с ней обращение и на секунды потерявшая способность ориентироваться, неуклюже пошатываясь, дёрнулась к нему. Зачем?! Потому что совсем мозги отшибло?! Или потому что он казался ей защитником лучшим, чем Кот?! Последний, кстати, не потерял остатки разума и собрался было схватить идиотку за тряпьё, что некогда было её платьем.
   Поздно.
   Монстр взревел, одновременно возмущаясь и ликуя: наконец он сумел определиться с первой жертвой. А затем явил на свет то, что прежде "стыдливо" прятал за своей спиной: длинный могучий хвост, как и тело, испещрённый надёжной защитой из ладно прилаженных друг к другу чешуек, и с длинным изогнутым жалом на конце. Жалом, способным разить не хуже, а то и лучше, чем копьё.
   Так, наверное, подумалось Врану, эта тварь и охотится: разит из засады, из тьмы, и убивает, не навязывая боя, одним точно отработанным ударом хвоста. Вряд ли жертва, пронзённая этим скорпионьим жалом, может что-либо ответить...
   Но эти мысли пришли к нему уже потом. Сначала подействовало тело. Горец бросился вперёд, совершив прыжок прямо так, с места - не было времени на лишние движения. И всё-таки он не успевал. Блеснувшее в свете догорающего огня жало опускалось на застывшую и в ужасе глядящую на приближающуюся смерть дуру слишком быстро - тут и опытный боец не успел бы что-либо сделать. А Вран был не опытен, далеко не опытен!
   И всё-таки он изо всех сил попытался - не потому, что в нём неожиданно проявилась какая-то симпатия к той, кто принесла ему страдания и кого он возненавидел, а потому, что так должно - помочь! Спасти! Если можешь! А он - горец, значит - должен хотя бы попытаться!
   Мальчик не надеялся отразить удар, который неминуемо достигнет жертву - лишь сделать так, чтобы он её не убил - вот на что он рассчитывал. А жало было уже так близко...
   Агнесс ахнула, когда тело горца стало заваливать её назад. И закричала, как только острое жало полоснуло её от плеча до груди, окончательно разорвав скрывавшее тело тряпьё. Они вместе - Вран и Агнесс - повалились на землю и покатились, скрываясь от тут же попытавшегося достать обидно ушедшую от возмездия жертву хвоста.
   - Сбереги! - хрипло выдохнул Вран, не церемонясь и бросая Коту обмякшее тело женщины.
   Тот попытался подхватить её как можно бережнее, пребывая в некой прострации: до него не сразу дошло что он только что увидел, потому как с момента, как Агнесс окликнула горца и оказалась еле живой тут, у него на руках, прошло не больше пары секунд. Но прострация улетучилась так же быстро, как и овладела рангуном, и Кот, подхватив тяжело дышащую Агнесс, отступил прочь, в темноту, которая уже полностью овладела подземельем. До того доживавший последние минуты факел окончательно умер, уступив место хозяйке-тьме... И вернув глазам Врана вертикальные зрачки ночного зверя.
   Юноша не в первый раз замечал, как изменяется мышление во время смертельной опасности. Ты начинаешь мыслить так быстро, как, возможно, у тебя никогда и не получалось, а тело порой срабатывает прежде, чем ты успеваешь подумать. Время, так то вообще веселится как хочет: то останавливается на единое мгновение, то растягивает секунды в минуты, а то и вовсе исчезает как таковое.
   Сейчас для Врана время замедлило свой бег. Он успел увидеть, как тварь, раскрывая пасть чтобы издать зловещий рык, или просто обдать его зловонным дыханием, бросилась к нему, выставив вперёд когтистые лапы и одновременно с этим замахиваясь хвостом. Затем его взгляд скользнул чуть ниже и зацепился за лежавший на земле меч. И прежде, чем он успел решить про себя, тело уже знало, что делать.
   Монстр недоумённо рыкнул, когда, казалось бы, стоявшая прямо тут и готовая принять его смертельные объятия жертва вдруг исчезла из поля зрения, просто-напросто кувыркнувшись по земле, пропуская его мимо. А затем, как только уже собравшийся было пустить кровь хвост полоснул воздух, позади раздалось копошение, и, обернувшись, с залитыми от ненависти кровью глазами, монстр увидел жертву, державшую в руках острую железку.
   - Ну, иди сюда, - сказала странным, лишённым эмоций, но в то же время ласково-приглашающим голосом жертва. - Побеседуем...
  

***

  
   - Позволь быть твоим хранителем.
   Голос Раста, что впервые заговорил за три дня пути, был настолько сильным, что пробился даже в полусонное сознание Лиды. Только что дремавшая на его плече девочка приподняла голову, разлепив не хотевшие открываться глаза, и удивлённо уставилась на твёрдо глядящего на неё крестьянина.
   - Ты чего... - стушевалась она.
   Раст приподнялся, что в чуть покачивающейся на ходу небольшой карете для него - здоровенного широкоплечего увальня - было довольно сложно, и встал перед Лидой на колени, окончательно вогнав девочку в ступор.
   - Не обижай, возьми себе в хранители, - пробубнил тот, и если бы Лида не успела его узнать, то подумала бы, что голос крестьянина был... просящий? - Мне пути обратно, в свои края, нет. Засмеют, а то и выгонят с позором - мол, что ж ты, увалень, семью подвёл, сбежал? А в маги - уж тем более!
   - В тебе камень искру увидел... - слабым тихим голоском попыталась переубедить Раста девочка.
   Тот упрямо мотнул головой:
   - Не моё это, госпожа! Не моё! Я с детства другую жизнь знал. А такой новой жизни мне подавно не нужно. Успел ею там, в проклятом доме, насытиться - не тот путь мне уготован, госпожа! Я другой вижу...
   - Какой? - совсем упавшим голосом проговорила Лида. Смотри-ка - ещё согласия не дала, а он её уже госпожой называет.
   Раст посмотрел Лиде прямо в глаза. И во взгляде этом девочка увидала нечто знакомое. Нечто, возможно, даже родное.
   - Тебе помочь по твоему пути пройти. - уверенно произнёс крестьянин. - А если надо, то и умереть за тебя. Там, в том доме, я с жизнью распрощаться успел. Ты мне эту жизнь вернула, спасла. А, значит, теперь в твоих она руках. Мне так Праотцы завещали. А я Их волю чту. Так не обидь и не опозорь, госпожа! - он склонил голову, и его светлые кудри смешно, и в то же время величаво дёрнулись. - Возьми в хранители!
   - А если возьму, - выдохнула изумлённая и не знавшая куда себя деть Лида. - Тогда встанешь с колен? - получив еле заметный кивок всё ещё склонённой головы, девочка махнула рукой. - Хорошо. Возьму.
   Крестьянин поднял на госпожу взгляд своих больших, успевших многое повидать, но всё ещё по-простому наивных глаз, и в них угадывались величайшее облегчение и... благодарность.
   - Ну, отлично, - язвительно откликнулась лежавшая в другой части кареты, спиной к Расту и Лиде, Аррона. - А теперь разденьтесь, возьмитесь за руки и станцуйте вокруг костра, чтобы укрепить свою клятву!
   - Зачем? - нахмурил лоб крестьянин. - В моих землях нет такого обряда. Достаточно лишь словесного согласия...
   Аррона рассмеялась, а Лида напомнила Расту, что тот обещал встать с колен.
  
   В тот день, выбравшись из дома, о котором каждый из них теперь предпочитал не вспоминать, они наткнулись на несколько дожидавшихся их прибытия карет. Их ждали. И среди ожидавших был и не мало поражённый Мирмидон:
   - Именем Пожирателей, девочка моя, да вы перестарались! Но, право, я просто в шоке как вы всё провернули! Никто и не ожидал, что вас будет трое. Рассчитывали максимум, разве что, на двоих, а то и вовсе на одного, и, по правде говоря, думали, что это будете вы и леди Аррона!
   Державший на руках в полубессознательном состоянии, и потому не шибко вразумляющую что ей говорят, девочку Раст, от слов Мирмидона скривился и хотел даже было высказать ему всё, что думает об этой проклятой магии и её проклятых последователях, но, то ли хлеставший дождь, то ли неожиданно навалившаяся усталость моментально отбили у него это желание. И Мирмидон понял это сразу же - потому приказал слугам сопроводить "достопочтенных господ, ныне учеников Столичной Академии Магии!" в карету.
   И, вот, они ехали уже третий день. А, стало быть, шёл уже третий день, как Лида даже парой фраз не перекинулась со своим покровителем, сиром Мирмидоном.
   Вообще, дорога была на редкость скучной. Ни Раст, ни Аррона не обладали никакой словоохотливостью, и потому три дня проходили почти в абсолютной тишине - лишь периодически Аррона сердито бурчала что-то или просила остановить карету - леди нужно было в кусты. Раст тоже был молчуном, каких поискать, да и после своей пламенной речи, которую, видно, продумывал всё время пути, вновь замолк, предоставив своё плечо не выспавшейся Лиде.
   Но Лида, как и все дни до этого, всё равно толком не спала. Так - пребывала в лёгкой дрёме, полусне, когда и не ясно, бодрствуешь ты, или спишь. И размышляла. Голова ещё совсем юной девушки была занята всем. Она думала о том, что же её ждёт там, в Столице. О том, почему вообще согласилась на всё это и почему не плюнула на всё и, развернувшись, не ушла в другую сторону, подальше от этих магов и их Академий! А затем сжала кулаки: родители, братья - вот почему. Кто она сейчас? Никто, по сути. Так - девчонка, в виду обстоятельств и удачи оказавшаяся в богатой карете, что везла её - подумать только! - в Столицу. И никто больше. Никто! Но получив медальон, встав на одну ступеньку выше обычного человека, разве будут для неё существовать границы?
   И, как обычно бывало, если подобные мысли заползали в её разум, Лида трясла головой: нет, нет, нет! Уже начинаю думать, как маг! Прагматично, надменно... Из-за этой надменности, презрения к "ничтожному" человеческому существу, трупы Патрика, Грамба и Флорет кормят в земле червей... Нет, не может быть, чтобы я стала такой. Или иначе стать магом невозможно?
   Подобные мысли мучили её день ото дня, и прекратились они лишь когда карета резко остановилась, так что спавшая Аррона чуть было не слетела с облюбованного местечка, а Лида больно ударилась темечком о каменное плечо Раста. Двери распахнулись. И в них все трое увидели сияющее лицо Мирмидона и нескольких слуг за его спиной.
   - Прибыли! - кажется, его счастью не было предела, но Лида уже успела научиться различать, когда её покровитель натягивал на себя притворную маску. И сейчас на его лице была именно маска. - Выходите, дорогие мои, я сейчас вам всё покажу!
   Раст пропустил мимо дам, хотя ему по этикету полагалось выйти первым и подать им руку - эта обязанность перекочевала к Мирмидону, который, скривившись, подумал о том, что не стоит обижаться на этого крестьянина. Откуда деревенскому увальню знать хоть какие-то правила высшего общества?
   Все трое, лишь только покинули карету, стали озираться кругом, и невольно раскрыли рты. Наверное, так чувствуют себя дети воина, который решил показать своим чадам воинское искусство. Дух захватывает, и в то же время кровь остывает в жилах, и не можешь оторвать взгляда...
   Такой была Столичная Академия Магии.
   Карета остановилась во дворе Академии, и потому первым, на что упал взгляд новоиспечённых учеников, стал невероятный сад, раскинувшийся от самых ворот во двор и до входа в само здание. Кто бы ни создавал этот шедевр, без магии здесь точно дело не обошлось - ибо как объяснить огромные вихрящиеся растения с тяжёлыми распустившимися цветами, нависающими над дорожкой, и при этом держащихся на одних лишь тонких стебельках? Или исполинские кусты, что изображали разинувших пасти зверей, которые, казалось, подойди к ним - съедят, как пить дать! И всё - включая каждую травинку, каждый кустик или цветок - мерцало слабым, и оттого затягивающим магическим свечением, не заставляющим жмуриться, а, наоборот, словно приглашающим рассмотреть его поближе. И, если приглядеться, то можно было заметить, что это и не свечение вовсе. Точнее, не просто свечение: над садом кружились вихрем мириады крохотных светлячков, что мерцали даже при свете дня.
   Но стоило поднять взгляд и посмотреть на само здание Академии, и рот раскрывался ещё шире, а челюсть норовила коснуться земли. Разве может человек создать нечто подобное лишь благодаря собственным рукам да голове? Оказывается - может, и доказательство тому, вот, стоит, красуется шпилями башен, возвышаясь над всем городом и своими размерами уступая, разве что, расположенной в самом центре Башне Совета Архимагов. До сих самых пор остаётся неизвестным, отчего маги так любят именно башни, и даже селятся исключительно в них, и все свои постройки в итоге в любом случае делают либо в виде башни, либо чего-то, к чему примыкали башни - уж в них то они разбирались! Ходили слухи, словно острые шпили башен помогают магам творить заклинания, потому как напрямую связывают их с магическим измерением, откуда маги и черпают свои колдовские умения. На что повелители над пространством и мирозданием лишь плевались: что за дураки говорят подобное?! Маг черпает силу для заклятий из медальона и самого себя, а умения разве можно откуда-то взять, кроме как не из многолетнего труда и опыта?! Так что все эти слухи были не более чем слухами, а то, что в постройках магах преобладали в основном остроконечные башни... Так махните на это рукой - маги, они есть маги, что с них взять?
   Академия не стала исключением из правил и представляла из себя сплошь башни, не ясно каким образом держащиеся в пространстве. Огромные, разве что немного не достающие до неба, и совсем небольшие, высотой с одноэтажный домик, они налезали друг на друга, примыкали друг к другу, составляли единую безумную конструкцию из различных соединений, выступов и лестниц, обвивающих эти башни, словно гигантские змеи.
   И эти змеи словно манили, притягивали неясной телепатической силой, как если бы настоящая змея впилась взглядом в кролика, под взором этого извивающегося скользкого хищника неспособного даже двинуться с места, а, наоборот, бредущего к нему в пасть, и вожделенно блеющего "спасибо", когда змея заглатывает его целиком. И все трое - Аррона, Раст и Лида, подобно тому же кролику, разом двинулись в сторону Академии, не помня себя от восторга.
   В себя они пришли, лишь ударившись носками обуви о подножие ведущей к главным воротам здания лестницы. И, тряхнув головами, отгоняя наваждение, уставились на спускающегося к ним мужчину.
   Он был одет не роскошно, но со вкусом, и было видно, что каждый стежок на его испещрённом узорами кожухе, настолько длинном, что полы его влачились по ступенькам вслед за хозяином, стоил чуть ли не в разы дороже той одежды, в которую были облачены пришедшие. Лицо его, спокойное и улыбчивое, было испещрено старческими морщинами, но при этом вряд ли ему можно было дать больше тридцати, да и не было у него ни единого седого волоска: чёрные кудри волос водопадом катились ему на плечи, и чёрная же борода, перехваченная в две косы, на добрый локоть ниспадала на одежду. Мужчина шёл ровно и уверенно, и Лида, отчего-то смутившаяся видом незнакомца, была уверена: он идёт не иначе как к ним.
   - Склонитесь в поклоне, глупые! - шикнул на них позади Мирмидон. - Вас лично встречает сам Архимаг Марак, глава этой Академии!
   В эти слова не было вложено ни единого магического заклинания, но они, как по волшебству, заставили новоиспечённых учеников разом встать на колени, опустив головы чуть ли не до самой земли. Перед ними был сам Архимаг! Один из Совета! Тот, кто за руку здоровается с Пожирателями!
   - Брось, Мирмидон, - голос Архимага был глубокий и пробирал до костей, хоть говорил он безо всякой злобы. Таким голосом можно заказать у нерасторопной разносчицы выпить, и та выставит тебе заказ на стол спустя мгновение. - К чему весь этот пафос? А вы, дети, встаньте! Грязно тут.
   Выполнив просьбу господина Марака, троица неуверенно подняла взгляд от земли. Всем троим почему-то было страшно глядеть на этого улыбчивого мужчину, который остановился на предпоследней ступеньке лестницы, и словно бы ненароком пробежался по всем троим умными карими глазами. Лида дёрнулась, когда его взгляд коснулся её, и ощутила, как в этот момент словно бы кто-то невидимый больно кольнул её в кожу ледяной иглой. Откуда вдруг взялось это ощущение? Девочка не могла себе этого объяснить. И от этого ей стало вдвойне неуютнее - захотелось прямо сейчас провалиться под землю, или сбежать.
   "Нет!", - одёрнула она себя. - "Ты что, раскрасневшаяся девчонка, в чём-то провинившаяся перед учителем, или гордый горец, вознамерившийся посвятить себя магическим наукам?! Приди в себя, недоделка!". Это помогло. И Лида, расправив плечи, теперь смотрела на Архимага прямым и твёрдым взором.
   - Значит, это и есть те, кто прошёл вступительное испытание? - после недолгого изучения взглядом новоприбывших, поинтересовался у Мирмидона Марак.
   - Да, господин, - склонился тот в почтительном поклоне.
   - И что, все трое?
   - Да, господин.
   - Удивительно...
   - Да, господин, - вновь заискивающе повторил ищейка, и поспешил сменить разговор в другое русло: - Я как раз собирался сопроводить их в Академию, показать комнаты...
   - Не нужно себя утруждать, - перебил его Архимаг, не отводя взгляда от троицы. - Я сам их сопровожу.
   - Но...
   - А у тебя есть другие дела, - всё тем же спокойным голосом, но с лёгким нажимом проговорим Марак. - Отправляйся.
   - Слушаюсь, - немного растерянно кивнул Мирмидон и, обернувшись, исчез в свете цветущих растений сада.
   И Лида испытала небывалое облегчение, лишь только перестала слышать его шаги. Почему? На то было множество причин, и в то же время причин не было вовсе. Девочка и сама себе не могла объяснить, как это. Одной частью себя она ненавидела этого человека, а другой недоумевала - как так, ведь он сделал для неё всё, чтобы она его боготворила...
   Но всякие иные мысли отступили на второй план, как только она услышала голос Марака:
   - Идём, ученики.
   Внутри оказалось, на странность, намного проще, нежели снаружи. Покажи тебе нутро Академии прежде, чем ты увидишь его фасад, и не подумаешь, что это здание хоть каким-то образом относится к магическим наукам.
   Простые коридоры, простые двери и лестницы, врезанные в каменную кладку стен. В самих стенах горели обычные факелы, но... присмотревшись, зоркая Аррона, в отличие от двух своих спутников менее всего поражённая увиденным, разглядела что огонь, освещающий коридоры, был по-настоящему магический - туши его, ни туши, а не погаснет, и будет гореть столько, сколько пожелает создавший его. Ну, или насколько у создавшего хватит сил. Это не то что неумелая пародия, созданная ей ещё там, в доме с нечистью. Да, она пользовалась магией, поджигая тамошние факелы, но разве приблизилась она хоть на дюйм к величественным магическим познаниям? Её огонь можно было потушить хоть дуновением ветерка, хоть водой - как угодно! Да и Лида, безропотно сунувшая руку в созданное Арроной пламя - обожглась так, как не жжёт магический огонь. Тот, в отличие от ничтожного природного сгустка пламени, пожирает всё, чего коснётся, или, если такова воля хозяина, и вовсе не тронет неосторожно прикоснувшегося к нему: расступится, испуганно шарахнется в стороны... Сравнивать её создание и то, что она увидела в стенах Академии - то же самое как сравнивать детский рисунок и творение великого мастера: ребёнок всегда будет уверен, намалевав нечто на листе, что его творение - суть красота и величие! И что ничего не может быть лучше этого! Но стоит ему хоть раз увидеть истинный шедевр - и вдруг доходит до него, что, видно, ещё есть чего достигать...
   Эти горестные рассуждения прервала лёгшая на плечо немедленно застывшей девушки твёрдая, как сталь, и в то же время мягкая как пёрышко рука Архимага.
   - Всякие мысли - это хорошо, особенно, когда они здравые, - улыбнулся он. - Но не окунайся в них с головой - сквозь толщу рассуждений иногда можно много чего не заметить...
   - Не заметить? Чего? - удивилась смущённая неожиданной речью Марака девушка, ощущая себя только что проснувшейся и мало что соображающей.
   - Например, того, что я уже во второй раз указываю тебе на твою комнату.
   Аррона дёрнулась, будто от резкой боли. И действительно: они стояли рядом с небольшой резной дверью, и - какой стыд! - девушка припомнила, что до её слуха и в самом деле долетали какие-то слова Архимага, но разве она считала это важным?! И теперь, не успела она ещё стать настоящей ученицей, а приходится краснеть...
   Она поклонилась, надеясь, что её манеры хоть как-то сумеют загладить то невежество, которое она посмела себе позволить, и Марак, удовлетворённо кивнув, обернулся и последовал дальше: Раст и Лида поспешили за ним.
   А Аррона, посмотрев в спину удаляющейся Лиде, вдруг ни с того ни с сего вспомнила слова сира Мирмидона, обращённые к этой безродной выскочке: "Рассчитывали максимум, разве что, на двоих, а то и вовсе на одного, и, по правде говоря, думали, что это будете вы и леди Аррона!". И вспомнив об этом, девушка и сама не заметила, что провожает Лиду полным ненависти взглядом...
  
   - А это - твоя комната, - остановившись у точно такой же двери, как и та, где они оставили Аррону, сказал Лиде Марак.
   Девочке лишь оставалось пожать плечами, вспоминая, какой путь они проделали, пока дошли сюда. Комната Арроны осталась далеко позади, и ничего, похожего на разделение на общие коридоры, в которых бы жили ученики, не было. Всё было разбито на различные уровни, переходы и лестницы - по правде говоря, силясь вспомнить маршрут, по которому они добрались сюда, Лида терпела неудачу: и как она будет здесь жить, если так путается в пространстве?! Хотя, это и не мудрено, если вспомнить, кто построил Академию. Маги - что с них взять...
   - Теперь вы, молодой человек, - обратился Архимаг к Расту. - За мной. Я покажу вашу комнату.
   - Нет.
   Лида с ужасом осознала, что последнее слово вылетело из её уст. Но не показала виду, и уж тем более не съёжилась под удивлённым взглядом Марака.
   - Юная леди?
   - Нет. - Ещё раз повторила Лида, скорее, чтобы удостовериться что это действительно её голос, а не кого-то наглого и много о себе думающего, скрывающегося где-то в тени. Но чуда не свершилось: этот голос действительно принадлежал ей самой, и девочке ничего не оставалось, как продолжить: - Раст - мой хранитель. И потому он будет жить подле меня.
   Кажется, Архимаг был немного растерян, что случалось с ним совсем не часто. Но растерянность длилась лишь несколько мгновений, почти сразу же сменившись напряжённой хмуростью:
   - Мне сказали, что он пришёл в ученики и прошёл испытание.
   - Так и есть.
   Раст, которому и слова не давали вставить, ощущал себя мягко говоря не в своей тарелке: невысокая - по крайней мере, ниже его на две головы - девчонка отстаивает его перед лицом сильнейшего мага Континента, а он, здоровый лоб, только и может, что слушать...
   - Вы из знатного рода? - продолжил допытываться Марак, которого, кажется, это начало веселить. - Не каждый может позволить себе хранителя.
   - Нет. Я из Горного Клана.
   При этих словах пальцы Архимага дрогнули, но это осталось незамеченным.
   - В таком случае не понимаю.
   - Мы клятву дали. - удивлённая собственной невозмутимостью, ответила Лида. - Он - что отдаёт мне в право свою жизнь. Я - что принимаю её. Теперь я никуда без него, иначе зачем вообще нужен хранитель...
   - Мы не будем кормить тех, кто просиживает в Академии штаны, - жёстко перебил её Марак, абсолютно отрешённый от Раста, являвшегося причиной спора, и вперивший взгляд лишь в маленькую девочку с невозмутимыми голубыми глазами. - Здесь учатся магии, а не машут кулаками.
   - Он будет учиться. - не растерялась Лида. - А кулаками махать и я могу.
   Коридор огласил громкий смех. Случилось невероятное: наверное, впервые за всю историю существования Академии её создатель, Член Совета Архимаг Марак, искренне смеялся.
   - Как тебя зовут? - сквозь невольно выступившие на глазах слёзы, спросил, улыбаясь, Марак.
   - Лида.
   - Оставляй себе своего хранителя, Лида! И учись. Я буду отдельно следить за тобой, девочка.
   И, больше не сказав ни слова, вознамерился уйти. Но вдруг в спину ему долетел всё тот же уверенный девичий голосок:
   - Позвольте спросить.
   - Слушаю? - Архимаг со вздохом обернулся, посмотрев на Лиду так, как смотрят родители на непослушных, но весёлых улыбчивых детей, которых грех ставить в угол - можно лишь улыбнуться их шалостям.
   - В доме, где мы проходили... кхем... испытание, была нежить, трупы, восставшие из сна. Это ведь... некромантия, так? Разве она не запрещена по указу Совета?
   Марак улыбнулся. Но Лида вздрогнула от этой улыбки. Потому что заметила, что взгляд Архимага как будто бы не принадлежал улыбчивому лицу и был направлен куда-то сквозь неё: девочка с тягостным чувством ощутила, как внутри словно заползали черви.
   - Учись, - повторил Марак, оборачиваясь, на этот раз окончательно. - И многое узнаешь.
   И исчез за ближайшим поворотом: Лида с удивлением отметила про себя, что не услышала удаляющегося топота ног.
   - Спасибо, госпожа. - буркнул Раст, облегчённо выдохнув: пускай в словесном поединке он и не участвовал, но явственно почувствовал всё то напряжение, что испытала девочка. И это чувство ему ой как не понравилось... - Я честно буду служить тебе.
   - Не называй меня госпожой, - скривилась Лида, стараясь отогнать от себя отвратительное ощущение ползающих внутри червей, которое не отступило даже тогда, когда Архимаг ушёл. - Чувствую себя графиней какой-то.
   - А как же ещё хранителю называть охраняемого им? - искренне подивился крестьянин.
   - "Лида" тебя уже не устраивает? - весело сморщила носик девочка, и Раст, поневоле улыбнувшись, кивнул:
   - Устраивает, гос... Лида.
   - Вот и ладно! А теперь давай посмотрим, какие хоромы ждут учеников Академии великого мага...
   С этими словами она с натугой толкнула оказавшуюся тяжёлой, пускай и невысокой, дверь, и вошла в комнату, в которой ей предстояло жить всё последующее обучение в Академии. Огляделась. И прямо-таки физически ощутила, как покидает её то воодушевляющее чувство, которое она испытывала всякий раз, как представляла себе постижение магических наук. Ибо комната являла собой жалкое зрелище.
   В узеньком пространстве три на четыре метра уместились простецкая, сколоченная из досок кровать, тумба и круглая дырка в дальней стенке: назвать это окном язык не поворачивался. Более ничего новоиспечённой ученице Академия предложить не могла. Или не хотела, что ещё хуже.
   Лида вздохнула: ей доводилось слышать как живут ученики Академий иных Архимагов: большие, богато украшенные комнаты, которые и не комнатами казались вовсе, а опочивальнями графов, порой даже с личными комнатушками для омовений. А здесь... Здесь, видно, придётся попотеть даже в поисках отхожего места, не говоря уже об омовениях, по которым, кстати, девочка уже изрядно успела соскучиться: кажется, в последний раз она мылась в речке перед тем как отправиться в путь до Столицы. То бишь три дня назад... Об этом стоило озаботиться. Хотя она и предполагала, что и нормальной воды здесь не будет: скорее всего какая-нибудь ледяная, хотя, ей ли, родившейся в горах, привыкать?.. Но также Лиде пришло на ум, что почти все великие маги, хоть как-то отметившиеся в истории и о которых она успела узнать от сира Мирмидона, были выходцами именно из Академии Архимага Марака... Стоило задуматься.
   - А где же будешь спать ты? - неожиданно высказала появившуюся мысль девочка, посмотрев на громилу-крестьянина, который сам был почти в половину этой комнаты шириной.
   Тот пожал плечами:
   - На полу посплю. Мне не привыкать к неудобствам. Да и для меня это и не неудобства вовсе: одеяло расстелил, и лучше, чем дома!
   Лида закусила губу, мотнув головой:
   - Наверное, не надо было мне тебя тут оставлять. Тебе было бы лучше в своей комнате, пускай и... такой. - сказав это, Лида невольно подумала об Арроне. Ей-то, графине, каково, если даже она, выходец горного клана, чувствует себя неуютно в подобной коробке с дыркой?
   - Всё ты правильно сделала, Лида. - уверенно кивнул Раст, который, кажется, действительно не был так опечален размерами "хором". - Хранитель при охраняемом должен быть, и всё равно как, где и в каком виде, так что...
   Его перебил скрип двери: в комнату зашёл человек. Лида ещё не подозревала, что пройдёт не так уж много времени, и пришедший будет корячиться у неё в ногах, извиваясь, словно брошенный на сковородку жук, прося пощады и прекращения страданий, чего она никак не допустит. Но пока ей то было невдомёк, и она лишь удивилась неожиданному визиту - не более.
   Человеку на вид было около восемнадцати, или двадцати - в таком возрасте сложно сказать, сколько лет точно прожито. Рыжий - мама всегда шутила, что рыжие обычно умные и сноровистые, потому как при рождении боги испытывают мальчика, прежде чем родить его на свет: смотрят, справится ли со всеми жизненными недугами. Рыжим они посылают огонь, от которого они умудряются спастись, но всё же божественное пламя оставляет след на их голове. Юноша был строен, и держался так, как может держаться далеко не всякий простолюдин. Да и одет в строгий, но богатый, с узорами костюм, какие носят высокие чины, или же горожане, но по большим праздникам. Хотя, и Лида была не в лохмотья разодета.
   Пришедший заулыбался, скользнув взглядом по Расту, и долго разглядывая Лиду. Наверное, он понятия не имел о том, что такое манеры, потому как в клане девочки всегда было принято: первым делом поприветствуй тех, к кому пришёл, а потом уже занимайся чем хочешь, в пределах дозволенного. Но убедиться в обратном она смогла почти сразу же, как только уже собралась рассердиться.
   - Меня зовут Варлок, очень рад знакомству с новыми учениками! - сделав один неширокий шаг, он оказался рядом с Растом и протянул руку. Крестьянин, замешкавшись, всё-таки протянул в ответ свою. - Ого, руку не оторви! - рассмеялся Варлок, нарочно скривив лицо в болезненной гримасе и расхохотался: - Я и забыл, когда в последний раз в ученики брали таких здоровяков! А то тут всё заучки, которым лишь бы за книгами сидеть, и занозы из пальца вытащить неспособны!
   - Он не только ученик Академии, но и мой хранитель, - пояснила Лида.
   Варлок повернулся к ней - благо, размеры комнаты позволяли не делать лишних шагов - и элегантно поцеловал девочке руку, как поступают благородные с благородными.
   - Тогда всё ясно, - блеснул белоснежными зубами рыжий и поинтересовался: - А ты, стало быть...
   - Лида.
   - Нет, я спрашиваю, какого ты рода?
   - Я - дочь горного клана.
   Рыжий нахмурился: на его лбу выступили морщины, которые бывают, когда человек очень серьёзно о чём-то размышляет. А затем, видимо, вспомнив то, что было нужно, Варлок вновь улыбнулся, лицо его разгладилось, и он почти воскликнул:
   - Ага! Это не тот ли клан, что некогда был героем Великой Войны?!
   От этих слов Лида вздрогнула, и в груди что-то защемило. Обычно в таких случаях у неё волей-неволей выступали на глазах слёзы... Сейчас же девочка только стиснула пальцы, но так, что те мигом побелели, норовя сравняться по цвету с только-только выпавшим снегом. Варлок заметил это, и улыбка тотчас слетела с его лица.
   - Ох, простите... - неуверенно и негромко проговорил он. - Кажется, я взболтнул лишнего.
   Вряд ли он мог знать о том, что случилось с героем Великой Войны, и о том, что пережила Лида - тем более. Но по лицу девочки, что стремилось сровняться по цвету с пальцами, которых она так и не разжала, неглупый парень - другие в Академии надолго не задерживаются - догадался пускай и не обо всём, но о многом, сложив ладони на сердце и чуть склонив голову, чем выдал в себе выходца из восточных земель Континента - там с незапамятных времён привыкли именно так выражать соболезнование и скорбь.
   - Как ты про нас узнал? - решил нарушить ставшее не просто напряжённым, а прямо-таки давящим молчание Раст. Но первопричиной его вопроса послужила, конечно, не воцарившаяся в комнате атмосфера: он уже привык считать себя хранителем Лиды, а каков ты хранитель, если не печёшься о благополучии госпожи? Настоящий хранитель должен быть бдительным, дотошным скрягой, не стесняясь проверить даже маленький камушек, рядом с которым пройдёт охраняемый им. Мало ли: вдруг под этим камнем спряталась ядовитая ящерица? Подобные водятся во многих болотах и лесах, и язык такой твари до краёв испещрён маленькими порами, в которых прячется смертельный яд.
   Конечно, наверное, кто-нибудь и покрутил бы пальцем у виска, посмеявшись: ну, охраняешь, так охраняй на здоровье, сколько тебе вздумается! А вот зачем палку перегибать? Ученика Академии, можно сказать, твоего брата на ближайшие годы, дотошно расспрашивать? Ведь маги все друг другу в той или иной степени родственники, братья по духу и вере. Или ты думаешь, мол, брат брату сможет ножом в спину ткнуть? "А вот и сможет", - ответил бы на это Раст, и оказался бы прав. Бывает, сын мать родную задушить готов, что уж тут говорить о братьях... И история подкидывала такие случаи не раз, не два, и даже не тысячу... и ещё не раз подкинет.
   - Прости? - вновь поглядел на крестьянина Варлок, кажется, обрадовавшийся, что окончилось затянувшаяся неловкая пауза, причиной которой выступил он сам, вынужденно поднимая голову, чтобы не пришлось смотреть здоровяку в широкую грудь. - Как узнал, что новые ученики прибыли? Так это совсем не сложно: почти все окна комнат выходят во внутренний двор, там уж...
   - Нет. Как узнал, где мы?
   Лида, услышав вопрос, позабыла о тягостных мыслях, которые одолели её, лишь только вспомнила она о родном доме, убитых друзьях и пропавших родных, и разжала облегчённо налившиеся тёплым розовым цветом пальцы. А ведь действительно? Тут дай Пожиратели не запутаться где, куда, какой поворот, чтобы с этажа на этаж перебраться, а Варлок, смотрите, сам отыскал новеньких...
   На это рыжий махнул рукой и расхохотался, вновь сделавшись улыбчивым и сияющим жизнерадостностью:
   - О, это! "Смотрители" - самое простецкое, на мой взгляд, заклинание из всех возможных! Маленькие невидимые шарики, очень похожие на глаза. Много сил на них тратить не надо, а ориентироваться помогают. Без них тут никак, этому заклинанию почти все в первые же дни обучаются. Смотрители как бы отмечают у вас в голове место, в котором установлены. У меня таких штук двадцать по всей Академии. У кого-то их вообще около ста! Но я считаю, глупо тратить лишние крохи силы. Мы ж кто? Так, недомаги пока что - даже без медальонов, нам этих крох и так не хватает.
   - Ясно, - кивнул Раст. И зачем-то добавил: - Прости.
   - Ещё обживётесь! - уверенно кивнул Варлок, и покосился на Лиду. - Вы, между прочим, с дороги? Хотите, покажу, где тут что?
   Раст покосился на девочку, мол, ты тут госпожа - ты и решай.
   Лида мягко улыбнулась, благодарно кивнув.
   - Спасибо. Ты очень добр, Варлок. Но я была бы тебе благодарна, если ты зайдёшь к нам завтра утром. Сейчас я очень устала и хотела бы отдохнуть.
   - Понимаю. - Рыжий поклонился сначала ей - до пояса, затем Расту - чуть кивнув головой. И всё с той же гармонично смотрящейся на молодом красивом лице улыбкой сказал: - Добро пожаловать в Академию, друзья!
   Лишь только дверь за ним захлопнулась, Лида, не раздеваясь - не столько стесняясь Раста, которого можно было бы запросто попросить постоять за дверью, сколько от дикой усталости - рухнула на кровать и уснула прежде, чем её голова коснулась подушки.
   Крестьянин же, покачав головой, аккуратно, как может не всякий человек с такой-то комплекцией, укрыл госпожу одеялом, а сам подошёл к маленькому круглому окошку. И хмыкнул. Оно действительно выходило во внутренний двор, но отсюда не видно было благородного магического свечения, что исходило от растений, и здесь, сверху, они виделись не красивым сказочным садом, а страшным диким лесом.
  
   А где-то далеко...
  

***

  
   А где-то далеко сидел возле дороги, удобно устроившись на собственном щите, воткнув копьё в землю и жуя яблоко, молодой стражник. Рядом с ним, хмуро поглядывая на новобранца, лишь недавно приставленного к службе, стоял, как положено по уставу, держа в правой руке копьё остриём вверх, а щит наготове в левой, другой, старый матёрый воитель.
   - Ты бы не зевал, парень. - буркнул тот, поглядывая на молодого с отвращением. Никогда ему не нравились такие, бесшабашные, много о себе думающие и считающие что многое знают и многое повидали, но - нет. Ни черта они ещё не повидали. - Со щита встал бы хоть, что ли, малец... Капитану ж пожалуюсь, - добавил он, видя, что предыдущие слова не возымели никакого эффекта.
   - Да прекрати слюной брызгать, коряга ты старая! - расхохотался с набитым ртом паренёк и, легко вскочив со щита, схватил копьё, нарочито грозно оглядевшись: - Где?! Где враг?! Может тут?! - с этими словами он приподнял с земли камушек и поглядел под него. - Или тут? - ткнул он копьём в растущий у дороги цветок. Ничего не обнаружив, он пожал плечами и вернулся на прежнее место, доедая откушенное яблоко. - Хватит жути нагонять, старый. Расслабься. Здесь на мили вокруг никого не ходит. По секрету скажу: меня сюда приставили, пока папаша нормального места при капитане не выбьет. А тебя - потому что, уж прости, руки дрожат, когда копьё держишь! Такие как ты дома сидеть должны, с внуками и внучками играть! А ты, коряга, вон, всё воюешь. С дорожной пылью!
   И, видно, посчитав свою шутку достаточно смешной, расхохотался и заткнулся, занятый поеданием сладости.
   Плюнув на него, старый вояка развернулся и пошёл вдоль по дороге - на внеплановый обход. Пусть себе сидит, сколько захочется. Глупый, ещё получит тумаков от жизни, а то и чего похлеще. Только вот тогда поздно будет сокрушаться, вспоминая старика-стражника, пытавшегося втолковать неразумному. Уж кому, как не ему, столько лет сопровождавшему караваны и нёсшему службы в различных патрулях, знать, что дороги намного опаснее городов будут. Здесь и разбойники, и просто лихие люди безобразничают, потому что дорога - свобода, в дороге что угодно делать можешь, ничего тебе за это не станет! Потому и ставят стражников на таких пустырях, потому и обходят они дороги вдоль и поперёк. За несколько лет, что он простоял здесь, после того как его списали с постоянного поста городской стражи, случалось с полусотни случаев разбоев, грабежей и попыток насилия. Половину своих шрамов он получил именно здесь, на дороге. Но разве объяснишь это юнцу, хохлатому воробью, который только и может, что чирикать...
   Но не успел стражник сделать и десяток шагов, как что-то блеснуло в траве неподалёку, а до слуха, что от старости стал лишь чувствительнее, долетел протяжный хриплый стон. Не задумываясь, он бросился к ярко мерцающему на полуденном солнце отблеску, поудобнее перехватив копьё, и, достигнув его, застыл, уставившись на лежащего в траве израненного и непонятно как ещё живущего человека. На груди у него обнаружилась причина замеченного стариком блеска: медальон.
   - Эй, малый!!! - рявкнул вздрогнувшему от неожиданно сильного и громкого голоса своего напарника пареньку стражник, не отрывая взгляда от обессиленно раскинувшегося на земле тела. - Беги в город, приведи помощь! Скажи: у нас тут маг при смерти!
   - Откуда тут магу взяться?! - удивился молодой, впрочем, тут же вскочив со щита и приподнявшись на цыпочки: посмотреть, что же там такое...
   - А Пожиратели его знают! Сказано: бегом!!!
   И было в этом рыке прежде тихого и спокойного старика столько силы и власти, что молодой стражник припустил бегом по дороге, забыв и про копьё, и про щит, и лишь оказавшись в городе и отдышавшись, он с недоумением подумает: с чего вдруг так подорвался и побежал, не помня себя от ужаса?
   А лежавший в траве чудом выбравшийся из Чародейского Леса маг Сагер мог лишь только хрипеть и ждать помощи...
  

***

   Ночь в Химельне - время особенное. Нет, искра жизни здесь не останавливается, как во многих графских селениях, где установлен комендантский час. Здесь ночью любят гулять по улицам, сидеть в садах и смотреть на звёзды, ночью, в конце концов, сбегут из своих домов на встречу с любимым, и тайком - всё скроет тьма! - обнимутся и предадутся любви где-нибудь в уютном городском парке, ещё более страстные от страха - а вдруг кто увидит, а вдруг стыд и позор? Ночью бдят стражники, обходя улочки с суровыми лицами, но всё-таки не решаясь соваться в тёмные переулки, потому как при наступлении темноты наступает в Химельне не только лишь сказочное, отдающее умиротворением и загадкой время - это ещё и время, когда выползают прежде спавшие или затаившиеся "дети ночи", как их за глаза называли, перешёптываясь над телом забредшего в узкий переулок бедняги, горожане, заметив труп лишь поутру. В это время дети ночи рыскают по самым тёмным углам в хищном опьянении, и не дай Пожиратели тебе оказаться на их пути! Не только кошелька лишишься, но и жизни - в это время, под ликом луны и звёзд, правосудие всевидящего солнца не властно...
   Но мало кто братался с ночью так, как это сделал Клыкастый.
   Для него ночь успела стать роднее дня. Воздух при наступлении темноты становился для него слаще, звуки - чётче, и даже то, что видят обычные прохожие лишь только при свете дня, открывалось ему только когда окутывал небо его побратим-ночь. А то и больше. Например, ночью Клыкастый мог заметить пробегающую от прогрызённой в одном доме норки к другой мышь, при этом проследив весь её путь - от начала до конца. Днём же он разве что уловил бы проворно мелькнувший силуэт. Ночью он мог заметить блюдущих покой сна жителей стражников за километр, даже иди они молча и на цыпочках - всё докладывал ему лёгкий ветерок, и отчего-то он его понимал.
   Нет, Рик, получивший прозвание Клыкастый, не обладал феноменальными способностями, божественным даром, и уж тем более не был магом, лишь некоторые из которых способны с помощью заклинаний обострять все свои чувства. Просто он жил ночью, любил её, и та отвечала человеку взаимностью...
   Удобнее устроившись на крыше небольшой таверны, хозяин которой спал крепким сном, связанный в подвале собственного заведения, мальчик внимательно разглядывал дом того, кого собирался ограбить. Точнее, не дом - особняк!
   Отсюда можно было отлично его разглядеть: огромный, в три этажа, а в ширину словно собранный из трёх домов воедино, особняк был огорожен высокой каменной стеной с большими округлыми кверху воротами, словно в каком-нибудь замке. У ворот стояла охрана, причём охрана не простая - не окованные в доспехи неумёхи-стражники, рассчитывающие лишь только на оружие да надёжную броню, нередко с рыхлым брюшком и двумя подбородками, а настоящие воины - дюжие здоровяки, одетые легко, чтобы в случае чего не сковывать движения, и с кривыми саблями на широких поясах, популярными у наёмников. Дорогих наёмников. И Клыкастый не сомневался: внутри они тоже будут, и ладно, если двое. А если трое, или четверо?! Хорошо же живут маги...
   "Его грабить - бед на голову огрести", - предупредил мальчика Шустрый. И был прав. Слишком богат был этот маг, силён и знатен, слишком много задниц в Совете вылизал, и потому слыл очень уважаемым человеком. Но Клыкастому был нужен именно он - не столько потому, что не нашлось бы других кандидатов, сколько для того, чтобы себя проверить - узнать, на что способен. Если ты хочешь выяснить, насколько силён, не становись драться с младенцем, только-только узнавшим, что у него, оказывается, есть кулаки - выбери в противники здорового мускулистого драчуна.
   Клыкастый выбрал. И теперь пути назад не было.
   Возможно, не помешало бы взять с собой двух своих лучших подчинённых из остатка: Быка и Волчка. Тех самых, что не поладили друг с другом в первые же дни: один, здоровый и крепкий, некогда выдвинувший под сомнение главенство Клыкастого, и второй, небольшой, но ловкий и юркий, чем, собственно, и успел заслужить своё прозвище. Оба они проявили себя на Дороге Невзгод, продвинувшись намного дальше большей части остатка, да и отношение к горцу у них было более... почтительное, что ли. Можно было даже сказать, что они любили Клыкастого, но особенной любовью: так любят своего дрессировщика зверята в цирке - не посмотри, что порой получаешь от него хлыстом или терпишь тяготы тренировок перед выступлением, а всё же хозяин тебя кормит, хозяин оберегает, готов, если что, за тебя горой встать, так за что же его не любить и не ответить тем же? И несмотря на то, что и Бык, и Волчок были старше мальчика кто на год, а кто и на два, никто из них не ставил под сомнения право лидерства Клыкастого, ибо каждый из них успел узнать, что из себя представляет их вожак. А ведь ему было только четырнадцать...
   И, возможно, Клыкастый и взял бы с собой этих двоих, которым стал не слишком, но доверять, если бы не сегодняшнее утро, когда Шустрый решил устроить ему проверку.
   Этим утром он заставил его ещё раз пройти Дорогу Невзгод, от начала до конца. И, когда у него это получилось, причём, как ни странно, с невероятной лёгкостью, словно бы он проделывал это каждый день в течение всей своей жизни, Шустрый, недолго думая, дал ему повязку и сказал надеть её на глаза. А затем потребовал, чтобы тот прошёл Дорогу ещё раз. Хранитель Дороги, внимательно наблюдавший за этим действом в тени, лишь улыбался.
   Клыкастый рухнул на пороге "Старшего Подмастерья" и, вылезая, скрипя зубами от ноющего бока, в который попала вынырнувшая из стены булава, был не то что раздосадован - а по-настоящему зол! Он - Мастер! И дважды, дважды доказал это! Так неужто у Мастера не хватит умения пройти эту проклятую Дорогу с завязанными глазами?!
   И, буркнув подошедшему Шустрому "Ещё раз", вновь завязал глаза и полез на Дорогу... Пройдя чуть дальше чем прежде, но всё равно остановившись перед "Старшим Подмастерьем". Но на этот раз Шустрый не дал ему повторить попытку, потому как расшибить своего ученика перед важным делом было глупостью, тем более что потакать капризам взрослого, но всё-таки ещё ребёнка он не собирался.
   - Остынь! - хлопнул он Клыкастого по плечу и захохотал: - Очень хорошо, очень! Мне, пацан, знаешь ли, тоже не далеко удалось с завязанными глазками проскакать... На "Ловкаче" застыл, а основной путь до "Мастера" так и не дался. Но это в каком-то смысле даже хорошо. Тот, кто с завязанными глазами до "Мастера" доберётся - Хранителем Дороги становится. - сказав это, он покосился куда-то вверх, на крышу, что пряталась под тенью нависавшего над ней домика, и вряд ли можно было что-то на ней углядеть. Но Хранитель, прятавшийся именно там, ощутил, что Шустрый, пускай и не видит его, всё-таки ЗНАЕТ, что он там. - А ты, пацан, молодец. - вновь посмотрел он на горца. - А теперь иди-ка сюда...
   Тут он повёл его, взмыленного, тяжело дышащего, к бочке с водой, стоявшей поодаль и успевшей чуть нагреться от ласково света утреннего солнца. Водой из этой бочки они обычно омывались после тренировок. Но Шустрый не торопился черпать стоявшим здесь же ковшом воду - вместо этого он сказал:
   - Давно ты себя видел?
   Клыкастый задумался. И с изумлением не смог припомнить день, когда в последний раз глядел на себя в зеркало. Как-то не до того было. То тренировки с Шустрым, то с остатком, да и добыча денег на пропитание... В общем, не было ни возможности, ни желания перед собой красоваться. Ну, посмотрит он на себя, так от этого что, лучше ножи метать научится, или его остаток дальше по Дороге продвинется? Мальчик считал это лишней тратой времени.
   - А ты посмотри, - усмехнулся, кивнув на бочку, Шустрый.
   Клыкастый пожал плечами и склонился над кристально чистой водой...
   И тут же отшатнулся назад.
   Потому что из воды на него смотрел абсолютно незнакомый мужчина.
   На него смотрел человек лет двадцати - двадцати пяти, с рублеными чертами лица, пронзительными, как у кошки, глазами, неаккуратными растрёпанными волосами и пробившейся острой щетиной. Губы отчего-то застыли то ли в полу-усмешке, то ли в начавшемся, но так и не законченном рыке. И почему-то казалось, что они останутся так навсегда, и никогда не изменят своего положения. А брови, стрелой ткнувшиеся в переносицу? Кажется, этот мужчина слишком часто хмурится... Шея, грудь и руки человека худые, жилистые, но при этом, как и лицо, рубленые, словно вытесненные из камня. Прохожий человек, заметив такого типа на улице, попросит смилостивиться над ним всех богов и увести эту "воровскую морду" куда подальше.
   Клыкастому пришлось приложить немалое усилие, чтобы вновь посмотреть в отражение и признаться наконец: это был он сам. Но, не знай он что смотрит в воду, ни за что бы не признал себя в абсолютно незнакомом, чужом отражении...
   Столько лет он не мог доказать отцу что может быть сильным. Столько лет валялся в земле, терпел, терпел и терпел... Горный клан выковал его, а улицы Химельна приняли эту кованую заготовку и изменили её, подстроили под себя, убрали лишнее и добавили своё. И в итоге получили Дитя Ночи. Да. Клыкастый теперь не мнил себя никем другим. Наверное, именно в тот миг он и решил: на сегодняшнее дело он пойдёт один.
   И вот теперь настал тот самый миг. И Клыкастый ощутил, что не боится. Совсем. Рик мог бы испытывать страх - да и, скорее всего, испытал бы. Но не Клыкастый - нет! Клыкастый лишь мысленно пробирался в дом через дворик, мысленно рыскал по дому, находил комнату мага, и крал медальон. Полезно порой совершить ограбление ещё прежде, чем оно совершено. Хотя бы и в голове.
   Он спрыгнул с крыши и мягко - пробегавшая рядом кошка с завистью мяукнула - приземлился на мостовую, тут же тенью юркнув к огораживающей дворик особняка стене. Высокая... Дитя Ночи достал обмотанную вокруг пояса верёвку с крюком на конце и ловко закинул её так, что крюк аккуратно, лишь чуть-чуть потревожив благостную тишину, зацепился за краешек стены. Клыкастый несколько раз дёрнул на себя - удостовериться в её прочности. И лишь затем полез вверх, упираясь ногами в стену. Это заняло у него не больше нескольких секунд - да и то много, мысленно горец укорил себя за промедление.
   Потревожив аккуратно подстриженную траву дворика, как если бы на неё подул лёгкий ветерок, Клыкастый в один прыжок нырнул в окружавшие особняк по периметру кусты и прислушался. Тихо. Но на всякий случай он выждал ещё несколько минут. И лишь затем вновь потянулся за верёвкой...
   Он мог бы пройти через парадный вход, как какой-нибудь гость, перед этим отправив видеть дивные сны нескольких стражников, патрулировавших двор. Но при этом была опасность, что один из них закричит, или какой-нибудь особенно ушастый тип внутри дома услышит шум упавшего тела и пойдёт посмотреть, что там такое. Нечего было подвергать себя напрасному риску, когда его можно было избежать.
   Крюк на конце верёвки зацепился за край крыши. Привычно несколько раз дёрнув её на себя, Клыкастый огляделся и споро полез вверх, довольно быстро оказавшись на крыше. Свернул верёвку и затаился, подкравшись ползком к краю.
   Как он и думал, во дворе стража имелась. Причём не двое, а аж четверо хорошо слаженных здоровяков, каждый размером с двух таких Клыкастых... Это что же за маг-параноик тут проживает? Его положение уж точно не обязывает такого количества хранителей, как тут! Изначально горец полагал, что стражников всего окажется шесть, а ведь есть ещё кто-то и в самом доме! Может, проигрался где-нибудь, и теперь боится облавы? Или ещё что похуже? А, разве это важно?! Главное - всё оказалось немного сложнее, чем мальчик изначально себе надумал. Но "сложнее" - не значит "невозможно"! Это означает лишь, что придётся попотеть чуть обильнее, чем он ранее предполагал - и всего-то.
   Привстав на корточки - полностью выпрямляться он не собирался, ещё увидит кто - Клыкастый осторожно двинулся по покрытой черепицей крыше к торчащей в нескольких шагах печной трубе. И осторожность его была оправдана: если маг так печётся о своей безопасности, что не поскупился на целый отряд стражи, то почему бы ему не предусмотреть и то, что какой-нибудь особенно ловкий сорванец рискнёт проникнуть в дом через трубу? И, надо сказать, осторожность Клыкастого была вознаграждена.
   Поставь он ногу на ту пресловутую черепицу, в каком-то шаге от заветной трубы, то через мгновение лишился бы ноги от невероятной силы огненного заклинания, что было заложено в еле искрящуюся под ночной луной руну. Но зоркий глаз Дитя Ночи уловил почти незаметный отблеск, и нога застыла в воздухе, а затем медленно-медленно двинулась в сторону, ступив на другую черепицу, рядом.
   - Вот ведь проклятье... - прошептал одними губами Клыкастый, внимательно оглядев саму трубу - мало ли, может, и там припрятал что-нибудь проклятый маг?
   Удостоверившись, что никакой руны или ещё чего-нибудь, за что цеплялся бы взгляд, нет, горец запрыгнул на дымоход, ухватившись за выступающие в стороны, выложенные кирпичом края, и одним слитным движением юркнул внутрь.
   Окажись на его месте Шустрый, даже его отнюдь не широкой комплекции хватило бы, чтобы застрять - не такая уж и большая была эта труба. Но Клыкастый был более щуплым, и потому мог без особых проблем даже упираться в стенки трубы локтями и коленями, так что его спуск вниз оказался, пожалуй, в каком-то смысле удобным.
   Проблемы начались, когда он уже, казалось, добрался по трубе до самого низа.
   Сначала Клыкастый почувствовал, что стало жарко, а затем чуть было не закашлялся от хлынувшего вверх дыма. И стиснул зубы в бессильной злобе: кажется, кто-то подобрал именно это время, чтобы развести в камине огонь... Определённо, сегодня Предки решили отвернуться от него!
   Недолго думая, мальчик сжался в комок и полетел вниз, более не помогая себе ни локтями, ни коленями - как обычно, всякое планирование перечеркнул обычный случай. Или судьба?..
   Приземление отдалось тупой болью в коленях, но обращать на подобные пустяки внимание не было времени: носок ботинка горца уже подхватил и отправил в полёт разгорающуюся головешку даже прежде, чем Клыкастый успел увидеть перед собой вытянутую в изумлении рожу стражника. Которая тут же сменилась на гримасу боли и ужаса, как только раскалённый уголь с шипением вмазался стражнику в лоб. Он отшатнулся и разинул рот, с явно читающимся намерением... но Клыкастый не дал ему закричать.
   Шаг и удар, казалось, были совершены одновременно, хотя на самом деле между ними и промелькнула доля мгновения, дозволенная Ловкачу, но запрещённая Мастеру! Сложенная лодочкой ладонь руки змеёй пронзила воздух, вонзившись кончиками пальцев стражнику в кадык. Ударь Клыкастый чуть сильнее - вряд ли мужчина бы выжил. Но даже в этой ситуации вор не растерял хладнокровия, и потому бил чётко и соразмеряя силы - он не хотел никого убивать. Крик подавился в зародыше, и стражник схватился за шею, покраснев и выпучив глаза, раскрывая рот, но не издавая ни единого звука, словно рыба. Впрочем, в следующее мгновение это было уже не важно - сильный удар по голове кого хочешь отправит в глубокий сон, а Клыкастый умел бить сильно, когда это было нужно.
   - И надо ж было тебе именно сейчас захотеть согреться! - прорычал, поглядывая на распластавшееся на полу тело, мальчик, отряхиваясь от измазавшей всю одежду сажи.
   А затем огляделся, пытаясь вникнуть, в какой части дома оказался. И признал в сравнительно небольшом уютном помещении рабочий кабинет: доски на стенах, испещрённые мелом, здоровый дубовый стол у окна, на котором в беспорядочном хаосе ютились тонны листов, испачканных чернилами... При этом не сказать, чтобы комната была заброшена. Даже, вероятнее всего, она была самой посещаемой: несмотря на беспорядок, пыли не было, да и чернилами явно пользовались недавно. Наверное, стражник огонь то в камине развёл намеренно, чтобы заранее прогреть кабинет, перед тем как утром, после завтрака, придёт хозяин и вновь засядет за свои рабочие записи. Но где тогда спальня?..
   Клыкастый не привык не обращать внимание на мелочи. И потому не забыл оттащить стражника под стол - так хотя бы, зайди кто в кабинет, не сразу заметит тело, по крайней мере для этого ему придётся намеренно начать его искать. В любом случае это лучше, чем оставить жертву валяться посреди комнаты.
   Лишь затем горец, аккуратно приоткрыв дверь, выглянул наружу, перешерстив взглядом коридор и тенью метнувшись по нему к другой двери. Легонько потянул на себя ручку... Не поддалась. Заперто. А изнутри доносились какие-то шорохи и шёпот. Клыкастый заглянул в замочную скважину...
   - ... Если господин узнает!.. Ах!
   - Не дури, милая, как он узнает?! Дрыхнет у себя, до утра не проснётся. Ну иди ко мне...
   Дальше смотреть горцу было не интересно, он лишь нахмурился, покачав головой: не очень-то стражник службу блюдёт, если позволяет себе развлекаться со служанкой, тогда как ночь - самое время для разбойного нападения. Вон, тут по дому Дитя Ночи бродит, ай-яй-яй...
   Но мешать влюблённой парочке в планы Клыкастого уж точно не входило. Самое главное - мага там точно не было, а всё остальное не важно. Хотя, надо сказать, горец еле сдержался чтобы не выломать дверь и силой заставить говорить если не стражника, то служанку - точно. Такие девицы редко бывают храбрыми: им пригрози их милые пальчики поломать, тут же всё как на духу выпалят. Но шуму будет... Нет. Не стоит оно того.
   Клыкастый уже обернулся, намереваясь на цыпочках спуститься по лестнице вниз, начав рыскать по другим этажам. Но не сделал и шага, застыв, как вкопанный, и немигающим взглядом встретившись с глядящим на него в обманном безразличии Глазом-Хранителем.
   Этот Глаз был не то чтобы апогеем магических наук, но и создать его мог не каждый властелин над тканью мироздания. Представлял он из себя большой - размером с человеческую голову - шар, которому, казалось, было наплевать на силу притяжения, и потому он не катился, как положено любому уважающему себя шару, а парил над землёй. И имел на своём идеально гладком белом "тельце" одно-единственное пятнышко, что уж очень сильно походило на человеческий зрачок. Потому его и прозвали Глазом, за такую схожесть со своим более мелким братцем, что таится в людских глазницах. А вот звание Хранителя он заслуженно получил за свои некие охранные возможности, а именно: блуждать по отведённой ему территории и проверять каждое встреченное ему существо. Будь то таракан, или, как теперь, залётный вор. И "зрачок" Глаза-Хранителя всегда безошибочно определял: враг или не враг? С добрыми намерениями, или чтобы навредить господину, божеству, создавшему его? И если окажется, что встреченный им индивид всё-таки не свой, или с какими злыми намерениями, Глаз оповестит о том, причём не только своего господина, но и всех вокруг, разразившись истошным воплем. Но, как и всякая магия, что бы там ни пытались доказывать простому люду заклинатели, Глаз-Хранитель не был совершенным стражем, и имел свои недостатки, и главным из них было время, отведённое на то, чтобы осознать, кто перед ним. И Клыкастый, мозг которого, как обычно с ним бывало в неожиданных и опасных ситуациях, заработал в разы быстрее и активнее, избрал единственно верный из возможных путей и, со всей силы оттолкнувшись от пола, прыгнул назад, сшибая спиной дверь с петель, дико матерясь про себя и надеясь, что никто не слетится на шум.
   Встревоженный таким поведением Глаз плавно проследовал вслед за ним...
   Только что лобызавшие друг друга любодеи тупо уставились на ввалившегося в комнату незнакомца и, наверное, лишь только потому, что никак не ожидали подобного, не додумались закричать сразу - замешкались. И этой заминкой Клыкастый не преминул воспользоваться.
   Он ещё не успел упасть на пол, а в руке уже оказался нож, тут же брошенный через плечо назад, наугад. И в этот миг удача решилась-таки вновь направить на горца свой взор, потому как сначала сдавленный крик, а затем и громкие хрипы стражника отчётливо дали понять: он попал.
   Упав, мальчик перекатился назад и, недолго думая, схватил в охапку окаменевшую от ужаса женщину, одним сильным рывком поставив её перед собой и спрятавшись за обильными формами служанки. Ещё один ножик перекочевал из-за пояса в руку вора, и Клыкастый, приставив его кончиком острия к спине тут же покрывшейся испариной женщины, зашипел ей на ухо:
   - Дёрнешься - умрёшь. Закричишь - тоже.
   Та лишь нелепо кивнула, давая понять, что не собирается делать ничего из этого. Пускай она и была напугана, но умирать точно не собиралась.
   А Глаз подплыл к распластанному на полу телу стражника и застыл, стараясь определить, кто это. Клыкастый про себя лишь хмыкнул: это заклинание, несмотря на все его плюсы, было примитивным. Оно может лишь запоминать лица, внешние черты, схожести и различия, а вот предупредить о том, что человек, который не представляет опасности, мёртв - увы и ах! Глаз лишь безразлично поплывёт дальше, патрулируя окрестности. И вот, определив, что мёртвый стражник - свой, магический шар двинулся к вставшей столбом женщине...
   - Сделай так, чтобы он ушёл! - шикнул ей на ухо Клыкастый, не отводя взгляда от приближающегося Глаза.
   - Я не знаю... не умею... - запищала служанка, задрожав всем телом.
   - Мозги мне не пудри! - рявкнул на неё горец, чуть сильней надавив на её телеса ножом, отчего женщина взвизгнула, но, вспомнив о предупреждении вора, тут же прикусила язык. - Хочешь сказать, тебе хозяин никаких команд не рассказывал?! Как эту неведомую штуку восвояси отправить, или утихомирить, если вдруг орать на весь дом вздумает, жука какого-нибудь приметив?! Убью...
   Кончик ножа надавил ещё чувствительнее, недвусмысленно намекая на то, что угроза может исполниться в любое мгновение, и служанка, выбрав между верностью господину и собственной жизнью меньшее, по её мнению, зло, залепетала бессвязным бредом:
   - Кончики пальцев колышут солнечные круги...
   Но бессвязным бредом это могло быть для кого угодно - только не для Глаза-Хранителя, что, услышав их, тут же застыл, завис в воздухе, и его "зрачок" словно потух, посерел и, как говорят о человеке, ослеп. И больше Глаз не подавал признаков жизни, если подобное определение вообще возможно для создания магии.
   Клыкастый выглянул из-за пребывающей на грани истерики женщины, и на всякий случай помахал перед Глазом рукой. Ноль эмоций.
   - А хозяин твой... не узнает? - нож мальчик предусмотрительно оставил, как был - у спины заложницы.
   - Не узнает, - замотала та головой, и в голосе этом было столько скорби и чувства вины, что на какую-то долю секунды Клыкастому даже стало её жаль. Но лишь на какую-то долю... Планы, как обычно и бывает, рушились крахом, и потому он решил импровизировать.
   - Пойдёшь со мной. Покажешь, где комната твоего хозяина.
   Женщина повиновалась. Такие, как она, подумал Клыкастый, выберутся откуда угодно и из какой угодно ситуации. Потому что они, как собаки, могут вынести всё, снести какие угодно побои и плевки, и, скуля, но всё-таки выйти живыми и невредимыми. А всё потому, что не чурались подчиняться тогда, когда это было нужно и делать то, что необходимо. А не геройствовать почём зря.
   Проходя мимо тела стражника, Клыкастый невольно бросил на него взгляд и скривился: действительно, попал он удачно, прямо в горло, в артерию... Лужа растёкшейся крови была такой большой, что через неё пришлось даже переступать. Глаза стражника, по сути, наверное, ничего плохого и не сделавшего, застыли двумя безжизненными точками, глядящими в потолок, и словно бы спрашивающими "за что?".
   Горец прямо-таки всем телом ощутил на себе укоризненный взор Предков, Праотцов и Праматерей, следящих за ним с небес. И даже услышал в голове их полные сожаления голоса: "Что же ты с собой сделал, Рик? Зачем нас так огорчаешь..."
   "А иначе как?!" - мысленно рявкнул он в ответ. - "Думали вы о том, что со мной будет, когда дома меня лишали?! Матери, отца, брата, сестры?! Когда голодать заставляли?! Красть, за жизнь бороться?! Так не смейте меня попрекать в том, кем я стал, если всё, что у меня было, забрали...".
   И голоса в голове утихли. Больше Предки не беспокоили его. Вот и славно. Нечего им в его голове делать!
   Вместе со служанкой он спустился вниз по лестнице, не отнимая оружия от её спины, и пошёл следом по недлинному коридору, выйдя к обеденной зале. И тут же застыл, остановив и послушную девицу, уведя её за дверь. Потому как в зале стояли, болтая и веселясь, двое стражей. Клыкастый, недовольный тем, что придётся вновь ввязываться в драку, уже приноравливался, как бы так к ним подойти, чтобы не поднять лишнего шуму, как его заложница, догадавшаяся, о чём думает вор, поспешила заговорить:
   - Господин мой, молю, дайте мне их увести. Я им так скажу, что они тут же исчезнут! Прошу, вам же спокойнее...
   Клыкастый нахмурился, прикидывая что-то в уме. А затем подкинул нож, крутанул его между пальцев и сделал такое лицо, что, посмотри он сейчас в зеркало, наверное, сам бы себя испугался:
   - Хорошо. Топай. Только смотри: я вот этим ножичком могу с закрытыми глазами блоху к доске с полсотни шагов прибить. Уж в тебя то точно не промахнусь...
   Конечно, он преувеличивал. Но лишний раз попугать никогда не помешает.
   Сглотнув, женщина со всем усердием закивала и на не сгибающихся ногах вошла в залу. Горец, присев, стал следить за ней сквозь щель между дверью и косяком. И, надо сказать, нервничал. Кто даст гарантии, что вот сейчас она не заорёт и на позовёт на помощь? Да, он убьёт её. Но ведь шум поднимется, все стражники ломанутся искать воришку, и тогда всему делу конец - а за это жизнь одной полноватой служанки... ну разве равноценный обмен? Так что оставалось лишь уповать на то, что она была достаточно пугливой и вполне боялась за свою жизнь, чтобы не рисковать ею.
   И вот, стражники, завидевшие знакомую, ласково ей улыбнулись. Затем выслушали что-то от неё, нахмурили лбы. На всякий случай Клыкастый уже держал оружие наготове. Пусть только дадут повод, хоть дёрнутся не так, как ему нравится, или зыркнут в сторону его укрытия...
   Но ничего такого не произошло. Уж неизвестно, что им наболтала ушлая девица, да только два здоровяка, коротко кивнув, направились прочь из залы, и служанка, выждав некоторое время, обернулась к вору с видом человека, только что совершившего самое тяжкое преступление, и кивнула: выходи, мол, путь открыт.
   Дальше дело пошло веселее. Как поведала расторопная заложница, в этой части особняка стражи, по сути, и не было. Её господин не любил, когда кто-нибудь шастал по коридорам во время его сна, и уж тем более, если он не спал, а сидел в своём кресле и размышлял о великом, потягивая расслабляющий пар из трубки. Но зато в достатке было здесь магических ловушек, которые женщина знала, как свои пять пальцев. Потому они ни разу на них и не наткнулись: служанка то и дело вовремя останавливалась, припадала к стене или полу, нашёптывала какие-то слова, и спрятанные либо в половицах, либо в камне стен руны-ловушки тут же меркли, больше не представляя опасности. Клыкастый про себя восхищался. Умело были спрятаны заклинания, ох, умело! Не будь у него такой полезной помощницы, вряд ли бы сумел их вовремя заметить! Так, значит, Предки всё ещё не отвернулись от него? Что-то хотят сделать для своего потомка, как-то помочь? Ведь не иначе само провидение натолкнуло его на тот Глаз, заставив ворваться в комнату, которую до этого он хотел обойти стороной. Ведь не будь с ним этой служанки, кто знает, на каком из коридоров из него вышибло бы дух смертоносным заклятием?
   Всё-таки, что ни говори, а до такого Мастера, коим считался Шустрый, ему, лишь недавно ощутившим себя приемником Ночи, ещё очень и очень далеко...
   Наконец, последний из коридоров был преодолён, и служанка остановилась у одной из дверей, которая, по сути, ничем не отличалась от предыдущих. Но лишь только остановившись перед ней, Клыкастый отчего-то понял, что ни за что бы не ошибся даже без своего проводника, и точно определил, что именно за ней прямо сейчас присутствует маг. Он не мог это объяснить. Кажется, горец "почуял" присутствующие за дверью магические потоки. Или увидел? И то, и другое, наверное... Хотя одно было ясно совершенно точно и не подлежало сомнению: стучаться он не будет.
   Но лишь только Клыкастый собрался ворваться в комнату, собираясь с мыслями, как неподалёку послышался топот множества ног. Тяжёлые сапоги рассекали коридоры дома и стремительно приближались... прямо сюда.
   Клыкастый соображал быстро. И потому, моментально обо всём догадавшись, пронзил заложницу налившимся кровью взглядом, прорычав сквозь зубы:
   - Ах ты мразь...
   Значит, всё-таки доложила тем двум, делая вид, как будто ведёт дружеский разговор, наказала им не подавать виду и вести себя непринуждённо и, не напрягаясь, пойти за помощью, как если бы они просто пошли прогуляться. И ведь как сыграла, актриса!
   И стоит отдать женщине должное: несмотря на страх, что явственно выражали её глаза, она всё-таки переборола себя и прокричала:
   - Господин!..
   Крик прервался воплем: хлёсткой пощёчины горца несильной полноватой служанке хватило, чтобы, пошатнувшись, рухнуть и потерять сознание.
   "Нет, Предки, всё-таки вам нравится смеяться надо мной!"
   Дальше события развивались до невероятного быстро. Так, как если бы кто-то всемогущий и незримый вдруг решил ускорить время, отчего всё вокруг смазалось и заметалось в темпе, казалось бы, неподвластном глазу обычного человека.
   Только что Клыкастый стоял над обмякшим телом женщины, столь преданной своему хозяину, и до боли стискивал кулаки. Но в следующую секунду он уже сшибал плечом дверь с плетей, врываясь в комнату мага и одним слитным движением уносясь в сторону от метнувшейся в нежеланного гостя молнии: предупреждённый обладатель медальона не намеревался сдаваться без сопротивления. Но проблема была в том, что Клыкастый не собирался уходить без того, за чем пришёл!
   Краем глаза горец уловил перекошенное от ужаса лицо мага. Совсем молодое лицо: ему, наверное, ещё и третий десяток не пошёл. Но заплывшая жиром физиономия и худо-бедно отросшая козлиная бородка немного его старили - лишь лезущие на лоб от ужаса глаза выдавали в этом увальне юношу, но никак не мужчину. А, значит - промелькнуло в сознании отпрыгивающего в сторону от очередного заклинания Клыкастого - умелый и способный маг, если сумел столького добиться. Но это были лишь мелькнувшие в мгновение ока ненужные мысли: зачем рассуждать о человеке, которого всё равно собрался убить?
   В комнате полыхнуло жаром пронёсшегося над самым плечом горца, сияющего магическим синим пламенем шара. Клыкастый цыкнул, про себя матеря идиота на чём свет стоит: как можно разбрасываться магическим огнём в таком тесном помещении?! Конечно, будь это обычное пламя, ещё можно понять, чай не бревенчатые стены, а каменные, уж что-что, а пламенем их не возьмёшь! Но магический огонь на то и магический, что не совсем законам логики подчиняется... А возьми и запылай сейчас весь дом?!
   Но и эта мысль ушла на второй план, ибо вновь пришлось изворачиваться, отпрыгивая от искрящегося всеми цветами радуги материализовавшегося в воздухе кнута. Маг явно был профаном в боевых заклинаниях, но страх и борьба за свою жизнь творят чудеса, и юноша сжигал прорвы энергии, абсолютно собой не владея, щедро вкладываясь в каждое из заклинаний, круша всё, что попадалось ему на пути: стол уже был искрошен в щепки, креслице и стул развалились на нечто, не подлежащее восстановлению, а шкаф с книгами теперь лежал по всей комнате в виде щепок, досок и разорванных листов. Но пытаться таким образом убить Клыкастого - то же самое что бросаться камнями в проворного таракана: тот всё равно юркнет в сторону и скроется, посмеиваясь над своим обидчиком. Единственное отличие между горцем и этим тараканом было в том, что Клыкастый не собирался сбегать...
   Подгадав, когда после очередного сокрушительного заклинания толстяк снова залепечет дрожащими губами пропитанные магией фразы, Дитя Ночи подхватил с пола острую щепу и, в едином прыжке оказавшись у самого лица побелевшего, как мел, мага, вонзил её ему в плечо. Бормотание заклинания сменилось на протяжный ноющий вой, и юноша грохнулся на пол, хватаясь за торчащий из плеча кусок дерева. Медальон, свисавший с его шеи, вспыхнул ярким алым отблеском при падающем из окна свете луны.
   Клыкастый прислушался: топот ног был слышен уже так отчётливо, что казалось, вот-вот, и стражники выпрыгнут прямо из-за угла. Горец достал один из припрятанных под курткой кинжалов: пора было с этим кончать. Он замахнулся, стараясь не слышать стоны мольбы и плач раненого, валяющегося в его ногах мага, как вдруг откуда-то справа юркнула проворная тень, и в следующую секунду кончик кинжала смотрел уже не на воющую жертву, а на прикрывающую мага своим телом и кричащую служанку:
   - Не троньте! Не троньте господина!!!
   Её щека пылала красным от недавнего удара, а на глазах стояли слёзы. Рука Клыкастого, только-только собравшаяся направить острое лезвие прямо в грудь мага, дрогнула. И застыла.
   Ему почему-то явственно представилось, что она, эта немолодая полноватая женщина, нянчилась с толстяком-магом ещё с пелёнок, будучи молодой и красивой. Что именно она слышала его первые слова, именно она мыла его по утрам, и именно она проводила с ним часы напролёт, обучая грамоте, или гуляя по городскому парку. Прямо как мама...
   Мама...
   - Уйди, дура! - рявкнул вывалившийся из неожиданно накатившего на него видения Клыкастый, сильным ударом ноги отбросив вскрикнувшую служанку в сторону.
   А затем, схватив медальон, потянул его на себя. Цепь на шее мага звякнула, натягиваясь и больно надавливая на жировые складки. В воздухе мелькнуло остро заточенное лезвие кинжала... И разорванная сильным ударом цепь отпустила толстую шею ухнувшего обратно на пол юноши: Клыкастый, подкинув в руке медальон, сунул его во внутренний карман куртки и покосился на ревущую и не до конца верящую что её хозяин жив, пускай и не совсем здоров, служанку, бросив:
   - Пусть живёт. Ещё его кровью пачкаться...
   Сказав это, горец прыгнул в сторону единственно возможного в данной ситуации пути отступления...
   Ввалившиеся в комнату стражники увидели лишь спину бросившегося в окно вора и застыли, бешеными глазами разглядывая погром, воцарившийся в комнате, и стараясь понять, жив ли их хозяин. Наткнувшись на валявшееся на полу, стонущее, но явно живое тело мага, один из них, быстрее соображавший, рыкнул:
   - За ним!
  
   Падение со второго этажа лишь на первый взгляд может показаться чем-то не особенно опасным и страшным. Но это лишь на первый взгляд. Выпрыгни ты на прямых ногах, животом вниз, или упади на спину - перелом, или как минимум многочисленные ушибы тебе обеспечены. Но не даром Клыкастый проводил дни на пролёт, постоянно преодолевая Дорогу Невзгод: уж кто-кто, а он знал, как полагается падать!
   Лишь только его стопы коснулись земли, как почти сразу же ноги перевалились на колени, а затем незаметно всё тело перешло в кувырок, смягчив удар от падения. Встав на ноги, горец не стал долго думать или оглядываться: смысла не было. Он не видел у стражников самострелов, и уж тем более луков, так что вдогонку никакой стрелы ему не пошлют, и оставалось два варианта: либо они рванут за ним через окно, что было маловероятно, либо соберутся и бросятся за ним в погоню через основные ворота - а это какое-никакое, а время! В любом случае, ему вариантов никто не давал: лишь бежать-бежать, и как можно скорее!
   Ещё не добежав до стены, Клыкастый начал раскручивать верёвку. В этот раз он преодолел препятствие в разы быстрее. И, перемахнув через стену, даже не стал скручивать бечёвку обратно: пускай подавятся, а ему каждая секунда дорога!
   Спрыгнув на мостовую, горец собрался было рвануть в сторону заранее примеченного места, где можно было бы укрыться и переждать, как вдруг заслышал со стороны особняка грозный лай...
   Что ж, значит, придётся немного изменить планы. Этот вариант Дитя Ночи оставил лишь для самого паскудного исхода. Но что это, если не этот самый исход?! Хуже дельце мог бы провернуть лишь, пожалуй, какой-нибудь грудной младенец! Всё провалил, всё! Вот, теперь и расхлёбывай...
   Он бежал по знакомым закоулкам, не останавливаясь и даже не сбавляя темпа, когда приходилось перепрыгивать через много раз виденные заборчики, юркать в примеченные калитки, молнией проноситься через мостки, соединявшие улицы через канавы или водостоки. Клыкастый бежал так быстро, что любая погоня уже давно махнула бы рукой, перестав преследовать ловкача. И так бы оно, наверное, было и в этот раз, если бы не собаки! Уж с псинами они его выследят - как пить дать! Сбить след? А как? Где? Даже среди других людей не скроешься: ночью улицы Химельна не так уж и людны.
   В голове промелькнула мысль: а что, если играть с преследователями в догонялки всю ночь, до самого утра? Он то знает эти улицы получше вечно просиживавших штаны в особняке хозяина стражников. А там, поутру, уж как-нибудь да скроется на той же главной площади, где собакам трудно будет отыскать нужный след... Идея была заманчивая, но эту мысль тут же пришлось отвергнуть, когда, в очередной раз сворачивая в знакомый закуток, Клыкастый ощутил слабую, но отдышку. Нет. Он тоже не железный - не получится у него со здоровыми озлобленными мужиками в выносливости тягаться!
   Но всё это стало уже неважным, когда, тяжело дыша, горец ворвался в переулок, ставший в последнее время не просто знакомым, а родным. Он стоял прямо напротив Дороги Невзгод. И не думал двигаться с места. Лишь ждал. Ибо могло случиться только две вещи: либо его убьют, либо он спасётся. Третьего не дано.
   И он ждал спасения.
   Лай перешёл в ликующий рёв, а через мгновение после этого в переулок нырнули две злющие и страшные на вид собаки. Внешне почти ничем не отличающиеся от волков - такие же большие, с заострёнными ушами, чуть обрезанными к верхушкам, пушистыми хвостами, махавшими туда-сюда в предвкушении добычи. Они не были теми гончими, в чьи задачи входило догнать, схватить, и не выпускать, пока хозяева не прибегут и решат, что делать с пойманным. Нет... У этих в налившихся кровью глазах читалось лишь: "Убить! Порвать!". И никак иначе. Никакие мольбы и слёзы не помогут. Только Клыкастый не намеревался молить о пощаде. Но и справиться с двумя убийцами, равных которым не найти и среди лучших Детей Ночи, тоже не надеялся. И потому он стоял. Просто стоял и ждал.
   "Ну где же ты..."
   Двое мохнатых убийц медленно двинулись на человека, который сейчас в этом мире был их главным ВРАГОМ. Потому что так сказали ХОЗЯЕВА. А, значит, это - ЗАКОН. А врагов нужно убивать. Вот только этот враг какой-то странный. Стоит себе, словно отдаётся преследователям на растерзание, принимая свою судьбу... Разве так можно? Разве враг не должен до последнего бороться за свою жизнь? Что ж, значит, это - слабый враг. И, значит, тем более следует с ним покончить.
   И одна из собак, застыв, напрягла мышцы, затрепетав и всем видом, словно в насмешку, показывая: вот сейчас, сейчас я прыгну, и тебе, враг, от меня не скрыться. Сейчас настанет твой последний миг...
   А Клыкастый стоял и ждал.
   И пёс, зарычав, прыгнул, разевая полную слюны и острых клыков пасть.
   И в эту секунду где-то сверху мелькнула тень. Мелькнула и обрушилась на уже почувствовавшую в своём рту тёплую кровь собаку, лишая её сладостного чувства убийства. Послышался хруст, и мохнатый убийца, взвизгнув, рухнул на землю, чтобы больше с неё не подняться - кажется, у него был перебит позвоночник. А тень, коснувшись земли, обернулась облачённым в чёрное, темнее ночи, одеяние человеком с натянутым на голову капюшоном, отчего казалось, будто весь он и был ночью, частью её, каким-то чудом сумевшей отъединиться от своей прародительницы и обрести похожие на человеческие черты форму.
   Второй пёс застыл, изумлённо уставившись на своего товарища, лишь только что вместе с ним желавшего расправиться с врагом, а теперь лежавшего на холодной земле и не подававшего признаки жизни. И взревел, отыскав взглядом того, кто стал причиной его смерти.
   Бросившись к получеловеку-полутени, собака разинула пасть, намерившись отомстить, и совсем позабыв про того, кого на самом деле должна была убивать. Тень так и стояла на месте, как Клыкастый только что, ожидая своего спасения. Но в отличие от него человек в капюшоне не собирался надеяться на кого-то. И ждал отнюдь не спасения.
   Мохнатый убийца не повторил ошибку своего сородича и не стал совершать длинный прыжок. Его рывок был короткий, стремительный, в каком-то метре от цели. И когда клыки уже были готовы вцепиться в податливую плоть, человек в капюшоне дёрнулся, извернувшись так, что обычный смертный, наверное, сломал бы себе в таком положении все кости. Но при этом он ещё и умудрился ударить ногой снизу-вверх с такой силой, что пёс, взревев, так и не упал на землю, подлетев вверх, а затем, не успел он ещё осознать, что атака его не удалась, пальцы человека стиснулись на его шее и безжалостно сдавили её, словно намереваясь выдавить из хищника белки глаз. Собака заелозила лапами в воздухе, хоть и понимала: она уже мертва. А через мгновение это осознание дошло и до её мозга, и мохнатый убийца, последний раз взвизгнув, обмяк и повис в вытянутой руке человека... Чтобы затем рухнуть на землю, встретив своим бездыханным телом ввалившихся в переулок стражников.
   Верно, они предвкушали картину пойманного беглеца, растерзанного своими любимцами. И потому выглядели не особенно собранными - даже мечи, и те покоились в ножнах. Наверное, это их и погубило. А, может, не спасло бы даже и прибеги они готовыми к бою, до зубов вооружённые, и вдвое большем количестве.
   Человек в капюшоне прыгнул им навстречу ещё прежде, чем кто-либо из стражников успел обнажить оружие. А когда сообразили, было уже поздно. Тень закружилась в смертельном танце, расставив в стороны руки, вертясь как мельничные лопасти, и эти лопасти разили, словно клинки, отсекая плоть, ломая кость и приговаривая каждого, кого встречали на своём пути, лишь к одной каре - смерти! Тень, казалось, просто беззвучно двигалась в темноте, но притом каждый, мимо кого бы она ни промелькнула, сразу сваливался замертво, наверное, не успевая даже сообразить, что же такое только что его убило?
   Клыкастый стоял, даже не думая вмешиваться. На его глазах некто расправлялся с дюжиной, а то и больше, здоровых обученных воинов, притом так ловко и изящно, что создавалось впечатление, будто для него это так - как позавтракать... Он сам видел, и позже вряд ли сумел бы кого-либо убедить в том, что это действительно была правда, как рука человека в капюшоне соприкоснулась с мечом умудрившегося-таки прийти в себя и замахнуться оружием стражника и... сломала лезвие! Великолепную сталь, которая при желании могла бы рубить и камни!
   А через несколько секунд всё было кончено.
   Тень застыла над телами поверженных врагов, но ненадолго, почти сразу обернувшись к Клыкастому и двинувшись в его сторону. И заговорила низким красивым басом:
   - Ты! Сын портовой шлюхи и брат тупицы! Как ты объяснишь то, что эти, не вставшие под крыло Широкой Кости, оказались у Дороги Невзгод?! Ты сам их привёл, так неси ответ! И моли всех Пожирателей, чтобы он мне понравился...
   Клыкастый, лишь только сейчас осознав, что так и не сдвинулся с места, даже не пошевелился, поспешил припасть на одно колено и, уткнув взгляд в землю, заговорить:
   - Я признаю свою ошибку. И признаю, что привёл их сюда с умыслом. Причём не с одним... - он всё-таки поднял взгляд на человека в капюшоне, наконец разглядев его лицо: оно было самым непримечательным - пройди мимо такого на улице, и через мгновение уже забудешь. Хоть чем-то запоминающимся был лишь взгляд его серо-зелёных глаз, пронзительный и спокойный, но при этом таящий в себе бурю, что может смести на своём пути что угодно. - Я знал, что найду здесь спасения. А также что смогу поговорить с тобой... Хранитель Дороги.
   Хранитель некоторое время глядел на мальчика, что на самом деле давно стал мужчиной. С сомнением покачал головой. И улыбнулся.
  

ГЛАВА 4

   Казалось, это подземелье вообще не закончится, а каждый новый шаг становилось делать всё труднее и труднее, словно сам воздух становился тем гуще и плотнее, чем дальше они пробирались. И это было тем страшнее, что пробираться им приходилось бегом, с безвольно распластанным на руках Врана телом Агнесс. А позади вплетался в тяжёлое дыхание беглецов холодный клёкот гнавшихся за ними существ. И их было много. Так много, что даже звериный нюх Кота не мог в точности определить их количество.
   Бой с тварью, порождённой извращённой фантазией Чародейского Леса, остался за горцем. Как оказалось, сражаться с огромной крысой со скорпионьим хвостом - почти то же самое, что и с человеком. В горячке боя, помнится, он даже подумал: может, монстры не слишком то отличаются от людей? Или наоборот?
   В тот миг любая мысль казалась к месту. Он рубил и колол, старался маневрировать в узком пространстве подземелья, сражаясь за свою жизнь. Но и взращённая Лесом тварь понимала, что и для неё это уже не просто охота, а битва. Грязная, лишённая всяческой чести, но битва. Вообще, стоя тогда над телом убитого врага, Вран, весь в пыли, крови, своей и чужой, поту и земле, подумал, прежде чем пуститься бежать, что все эти книжки, которые читал ему Рик - всё враки! Не бывает такого, чтобы рыцарь, выйдя из поединка победителем, убив врага, блистал отполированными доспехами, да ещё и прижимал к себе свою любимую, с наслаждением вдыхающую аромат его прекрасных волос... Кажется, так было написано в одной прочитанной младшим братом книжонке? Чушь! Романтичная хрень! После боя ты ничуть не прекрасен: твоё лицо перекошено от гнева, в глазах - кровь, лицо в пыли и поту, а волосы... Боги, какая женщина в здравом уме назовёт мокрые патлы, в которые превратятся волосы поединщика, прекрасными, да ещё и ароматными...
   Но все мысли разом испарились, когда он услыхал в недрах подземелья поднявшийся, словно из ниоткуда, клёкот сотен острых зубок. Молодняк, которым обзавелась убитая им тварь, прочувствовал смерть родителя, и наведался отомстить.
   И теперь они бежали по тоннелю, подталкиваемые постоянным шуршанием маленьких, но готовых убивать лап позади, и горец, несмотря на все свои силы, устал настолько, что уже не мог даже проклинать преследователей, лишь только тяжело пыхтя и перепрыгивая через очередной встреченный на пути камень. Бежавший вслед за ним Кот тоже был на пределе. Ему досталось тащить испачканный в ссохшейся тёмной крови меч, который для него был слишком тяжёл. Вран же нёс на обоих руках не подававшее признаков жизни тело Агнесс.
   Время от времени горец поглядывал на её рану, от плеча до обнажённой груди. Рана сама по себе была не так страшна, хоть и глубока. Но это пока у его ноши не начнётся лихорадка и рана загноится. Вот тогда... Тогда дело дрянь. Порой даже от мелких порезов на пальце люди умирали, а тут... Следовало скорее разобраться с этим, но как тут разберёшься, когда за спиной - множество озлобленных отпрысков крыса-переростка, не намеренные отпускать их просто так?
   В какой-то момент воздух показался Врану настолько густым, что сделать даже обыкновенный шаг стало действительно трудно! И это очень ему не понравилось. Он застыл, озираясь вокруг и стараясь выяснить причину подобных перемен. Может, он просто устал? И это всё ему только кажется?
   - Что там?! - выдавил из себя сиплым голосом обрадовавшийся неожиданной остановке Кот, держась за бока и воткнув на время меч в твёрдую землю.
   - Не знаю... - задумчиво прошептал горец. - Воздух густеет. Чувствуешь?
   - Чувствовать, - кивнул рангун, выпрямляясь. - А ещё слышать. Слышать, как за нами бежать...
   - И сам слышу! - скривился Вран от новой волны клёкота. При этом продолжая выискивать взглядом своих вертикальных зрачков непонятно что.
   Но не оставаться же на месте и ждать, в самом деле! Так что Вран двинулся дальше, но уже шагом, потому как быстрее ноги его нести отказывались. Да и то, что они вообще могли двигаться, было настоящим чудом! "А каково же тогда Коту..." - изумился он про себя, сворачивая за угол и... вновь застыл. Но на этот раз потому, что перед ним раскрылась причина неожиданной густоты подземного воздуха. И Кот, мгновением позже вынырнувший из-за угла, также остановился, позабыв про усталость и изумлённо раскрыв рот. Лишь одной пребывающей в бессознательном состоянии Агнесс было всё равно.
   Перед ними, извиваясь, будто живой, раскинув в стороны яркие щупальца, цепляющиеся за стенки тоннеля, застыл фосфоресцирующий сгусток энергии настолько огромных размеров, что закрывал собой весь дальнейший путь. Сгусток переливался различными цветами радуги, и был таким ярким, что глаза сощурившегося от неожиданного света Врана волей-неволей стали деформироваться, возвращая себе человеческий облик - необходимость в его зверином зрении отпала.
   Первым опомнился рангун и, потеребив горца за плечо, прорычал:
   - Что делать будем?
   Вновь потревоживший немой покой подземелья клёкот сопровождал задумчивый ответ Врана:
   - А какие у нас есть варианты? Сколько мы бежали, а ни одного ответвления этого проклятого тоннеля не заметили. Так что одно из двух: либо развернуться и встретить милых детишек подземной твари, либо... пойти вперёд и довериться судьбе.
   - Что-то эта судьба в последнее время иметь не наша сторона... - пробурчал рангун, с сомнением поглядывая на сгусток. - Это может быть ловушка древних чародеев. У нас нет гарантии что соприкоснуться с этим... нечто, и с нами ничего не статься. Ты ведь сам знать, друг мой Вран, что Лес полон таких... аномалий.
   - А откуда ей взяться здесь, под землёй?
   - Откуда мне знать! Может, на самом деле она где-то там, наверху, среди деревьев, и сумела прорасти сквозь земной толща вниз, до самого подземелья. И сейчас мы иметь возможность видеть лишь край чего-то громадного... А, может, это вообще кочующая аномалия, и через какое-то время она исчезнет, оказавшись в другом месте... Мне оное не ведать.
   - Кот, если мы развернёмся, то умрём, - не отрывая взгляда от аномалии, проговорил Вран. - С нами раненая Агнесс, меч - один на двоих, мы устали и с трудом двигаемся.
   - Зато мы умрём с честью! - гордо прорычал рангун, ударив себя кулаком в грудь.
   Вран помолчал, вслушиваясь в раздававшийся уже совсем рядом шум приближающихся лап, и сказал неожиданно для самого себя:
   - Отец всегда говорил мне, что не стоит намеренно искать смерти. Не бояться её - да. Но если есть хоть малейшая возможность её избежать - воспользоваться ею.
   - Зачем ты мне говорить это?
   - Затем, друг мой Кот, - обернулся он к рангуну. - Что я собираюсь идти дальше.
   Кот совсем по-кошачьи фыркнул, сжимая кулак, и что-то думая про себя. Наконец, видно, придя к какому-то решению, он подошёл к горцу и протянул руку, сжимавшую рукоять меча:
   - На. А девушку давай мне. Вместе начали, вместе и закончим. А если вдруг что, в твоих руках оружие иметь больше шансов на успех.
   - Спасибо, - искренне ответил горец, принимая оружие.
   Но не успел Кот как следует взять на руки тело Агнесс, как из-за поворота показалось несколько хищных оскалов, и Вран заорал:
   - Вперёд!!!
   И, испытывая дежавю - почти точно так же они втроём ныряли в тьму пещеры, скрываясь от гнева мага - прыгнул плечом к плечу с Котом в радостно принявший их яркими магическими всполохами зев...
  
   Сначала Врану показалось, будто всё внутри него исчезло, раскрошилось на мелкие частицы, а затем вновь собралось, с неожиданной силой ударив по костям, мышцам, коже... А затем всё так замешалось перед глазами, что горец не выдержал и, опёршись о что-то твёрдое, стал с громким хрипением выворачивать желудок наизнанку. Это продолжалось, кажется, вечность, и окончилось лишь когда желудок исчерпал все соки, и вырывать стало больше нечего. Только тогда, сумев сконцентрироваться и превратить муть перед глазами в нормальную картинку, Вран, непослушной рукой вытерев дрожащие губы, увидел, что только что испоганил красивый, пусть и занесённый пылью, пол.
   Пол?!..
   Он вскочил и стал озираться кругом, вертясь на одном месте. И не мог поверить своим глазам. Его окружали добротные высокие каменные стены с врезанными в них узкими окошками-бойницами, украшенные обнесёнными пылью и паутиной картинами с изображениями каких-то людей... Кое-где стояли немыми статуями доспехи, держащие мечи, вдоль стен устилались ковры, на которых покоились массивные сундуки. С высоких постаментов, устроенных по углам роскошного помещения на Врана ужасными мордами уставились высунувшие языки каменные горгульи.
   Всё выглядело невероятно старым, обветшалым и заброшенным, но при этом сохранило такую грациозность и великолепие, что горец, видевший за свою жизнь лишь бревенчатые стены собственного дома, да ткань шатров, ещё долго стоял и наслаждался...
   Пока в голову не ударило: "Дурак! Опомнись!".
   Вран замотал головой и огляделся, но на этот раз в поисках опасности. Меч, на странность, он так и не выпустил из рук, и теперь, даже захоти он, сделал бы это с трудом - пальцы не разжимались, стиснув рукоять мёртвой хваткой.
   Но никакой погони не было. То ли крысы не решились прыгнуть вслед за ними, то ли испугались магии, то ли сама аномалия, так кстати оказавшаяся порталом, действительно, как предполагал Кот, переместилась в другое место... Неизвестно. Но всё-таки они спасены, и это главное.
   Кот и Агнесс были здесь же, но рангун, в отличие от горца, не стал тратить время на разглядывание интерьера и, к стыду Врана, даже не поморщился. Что, привычен к такого рода перемещениям? Врану хотелось найти любое объяснение того, что лужа мерзкой слизи на этом полу лишь от него одного...
   - Она дышать тяжело... - прислонил острое ухо к груди женщины рангун, почти сразу же подняв взгляд на Врана. - Я постараться перевязать её из остатков одежды, а потом поищу лекарства. Не знавать, где мы есть, но это место похоже на то, где мочь водиться лекарства.
   Горец кивнул. Посмотрел на меч и покачал головой: "Оружие то он мне отдал, а я... Кинься те твари вслед за нами, скольких бы я порубил? Или утопил бы их в собственной желчи? Тюфяк! Как прав ты был, отец! Я - щенок, которому так далеко до волка...".
   Вран не мог отделаться от невероятного желания поспать. Сколько он не спал? Так, дремал, да и всё. А ел в последний раз когда? Кажется, вечность тому назад. Да и жажда тоже одолевала... К тому же, глядя на то, как Кот, также, наверное, уставший до изнеможения, пытается спасти жизнь маговской шлюхи, горец никак не мог позволить себе дрыхнуть... Только не сейчас - позже, когда всё закончится. Поэтому он сказал:
   - Пойду, поищу что поесть. Может, здесь найдётся что-нибудь... - ему самому слабо верилось в свои слова. Что в этом месте могло оказаться съестного? Разве что тараканы... Но вспомнив преследовавших их по подземелью крыс размером с собаку, Вран представил, что Чародейский Лес мог сотворить с тараканами, и его передёрнуло.
   У Кота, кажется, мысли плыли в том же ключе, но он не подал виду и просто кивнул:
   - Было бы славно.
   Кивнув ему в овтет, Вран направился в пустой проём, лишённый дверей, но почему-то с косяком и дверными петлями... Странно.
   Он вышел в небольшой зал, полный поваленных и сломанных стульев. Причём стульев не из тех, за которыми они с семьёй сидели за столом. Нет - стулья были инкрустированные где драгоценными камнями, где позолотой, а где и настоящим золотом. Здесь же из стены выступал большой массивный камин с поломанными, кое-как сохранившимися скульптурами, изображавшими двух тянущихся друг к другу людей, в руке одного из которых извивались застывшие языки пламени. Врану тут же представилось, что здесь, вероятно, восседали какие-нибудь знатные господа, сиры и леди, вот только что именно тут было - оставалось неясным.
   И пока он проходил комнаты, коридоры и залы, никак не мог взять в толк, что же здесь произошло. То, что они попали в какой-то замок, некогда взятый на штурм - это очевидно. Но если его штурмовали, то почему, скажите на милость, всё покрошили, разворотили и... не забрали? Для интереса горец открыл несколько сундуков. И не ахнул лишь от усталости, которая не позволила ему и этого. Потому как сундуки были сплошь забиты золотом и драгоценными камнями - настоящая огромная сокровищница, а не замок! И ему слабо верилось, что, кто бы ни стал причиной опустения этого замка, побрезговал бы золотом. Если это были люди, конечно. Потому как тварям Леса плевать на деньги и богатства. Но если это действительно были они, то где кости или разложившиеся трупы убитых ими? Хоть что-то? Да и вообще...
   А в Чародейском ли они Лесу?
   Эта неожиданная мысль заставила Врана, несмотря на усталость, стрелой подлететь к ближайшему же окну и выглянуть наружу... чтобы удостовериться в том, что они всё ещё в проклятом Лесу - другое дело, что теперь уже, конечно, не под землёй, а на поверхности: ярко горевшее на небе солнце и кривые, переплетающиеся в страшную паутину, вплоть до горизонта, громадные деревья были тому доказательством.
   Он вздохнул и направился дальше, вниз, по винтовым лестницам, выглядевшими ненадёжными, но всё-таки сносно выдерживавшими нелёгкое тело горца. Оказалось, замок был довольно большим: Вран со счёта сбился, сколько этажей ему пришлось преодолеть. А ещё он почувствовал, что по телу бегут лёгкие мурашки от холода. Горцы привычны ко всякого вида холодам, и не сказать, чтобы это его так страшило, но ведь из одежды на нём была лишь набедренная повязка, и потому прохладные пары, окутавшие коридоры замка, будто привидения, в полной мере развлекались над обнажённым телом Врана. Да и холод этот был... странным, неприятным - не тем, что в горах, отрезвляющим и будоражащим, нет... Он был похож на маленькие неприятные иголочки, то и дело прокалывающие кожу.
   - Надо поскорей найти хоть что-то и возвращаться. - пробурчал он себе под нос и ускорил шаг.
   Чтобы совсем скоро застыть у одной из стен, изумлённо разглядывая огромный, шириной метров десять и почти столько же в высоту, холст, изображавший, ни много ни мало, сам Континент... Вран никогда прежде не видел подробной карты всего материка, на котором жил. Да и зачем ему? Он никогда не думал, что двинется в странствие, и уж тем более не предполагал какая судьба ждёт его клан. Ему всегда казалось, что он останется там, среди дышащих полной грудью гор, в родном доме, и будет ходить босыми пятками по родной земле... И потому, наверное, для него Континент казался чем-то крохотным, совсем-совсем маленьким, не больше, чем его родные места, да те земли, в которые они с отцом забредали во время охоты.
   О, Предки, как же он ошибался!
   Почти всю площадь огромной карты занимал массив Континента, очень похожий на деформированный, в некоторых местах будто исклёванный гигантской птицей, чуть вытянутый в стороны шар. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, что за художник создал этот шедевр картографии, но Вран вдруг отчётливо понял, что, встреть его сейчас, обязательно бы, не задумываясь, побратался с таким мастером. Эта работа отличалось невероятной кропотливостью: каждая речушка, каждое озеро, даже иногда и домики особенно больших городов - всё было прорисовано с такой доскональностью и любовью, что горец не удержался и потрогал холст - а, может, настоящее? Горец разглядывал западные земли, почти полностью занятые равнинами, и восточные, испещрённые лесами и холмами, южные, полные горных хребтов и ущелий, центральные, усыпанные городами, как огромными, так и совсем маленькими, почти с деревушку. На севере, не жалея белой краски, художник досконально исчертил Земли Хлада, покрытые вечным снегом и льдом, которые, словно вылитое на шар-Континент молоко, растеклись по всей его верхушке, от запада по восток, но не достигли и его трети в высоту... Отец рассказывал ему, что проживающие там низкорослые широкоплечие силачи, ещё более привычные к холодам и вьюге, нежели горцы, по сей день сохраняют суверенитет, не пуская воинов Совета в свои владения. Сильный народ. Сильный и смелый. Начисто лишённый магов и презирающий их.
   Затем он стал внимательно искать собственный дом, почти сразу же встретив его среди великолепного горного пейзажа, словно готового вот-вот прорвать грань между реальностями и прорасти прямо сквозь холст... Вот только название там было другое. И написано странным, как будто бы исковерканным языком. Что за шутки? Горец стал рыскать по карте в поисках тех мест, о которых ему рассказывали родители. Уж на что, а на память он никогда не жаловался. Ничего. Всё какая-то тарабарщина: ни одного хоть сколько-нибудь знакомого названия. Благо, хоть некоторые речки имели почти те же наименования, да и то с какими-то лишними приставками и окончаниями, а порой и с лишними словами, добавленными к ним через чёрточку... К тому же, несмотря на то что читал Вран отвратительно, всё-таки разбирать отдельные слова он умел, и готов был поклясться, что некоторых букв, встреченных на карте, в человеческом алфавите не существует. Может, рангунский? Но тогда почему бы все буквы не написать на рангунском - нет, чушь какая-то. И тогда ему пришло в голову...
   А что, если эта карта была создана ещё до Великой Битвы? Ещё до того, как грязной кляксой расплылся по этим землям Чародейский Лес? Тогда, выходит, эта карта на древнем языке, и этот язык - не пародия на его собственный, а, скорее, наоборот.
   Тогда сколько же этому замку лет?.. Даже не так: столетий!
   Отчего-то Врану стало не по себе и, с трудом оторвав взгляд от карты, он последовал дальше, но уже не быстрым шагом, а бегом. Возвращаться с пустыми руками он не хотел, но при этом внутренне желал поскорее вернуться назад. Это не было малодушием, или страхом из-за ничего. Нет, просто горец чувствовал, что разгуливать по этим явно проклятым местам долго в одиночку не стоит.
  

***

   Существо медленно, вразвалочку, плелось домой, волоча по земле странную, но вкусную добычу. По крайней мере, голова её оказалась вкуснятиной. А дома есть огонь. А с огнём вкуснятина станет ещё вкуснее, сочнее...
   Существо было бы похоже на человека, не имей оно здоровый горб, не по-человечески белую кожу, как у альбиноса, невероятно покатый лоб, из-под которого виднелись маленькие тупые глазки, выпяченную вперёд челюсть, из которой торчали клыки, не меньше кабаньих, и размеры тела, с которыми мог сравниться разве что медведь, встань он на задние лапы. Да и то, пожалуй, в таком случае глядел бы мишка на существо снизу-вверх.
   В своём мире Существо было вождём. И ему нравилась такая жизнь. Получать лучших самок, лучшую еду - это ли не счастье? И каждые несколько дней его вызывал на Поединок Шести какой-нибудь молокосос, считая себя сильнейшим. И Существо с удовольствием принимало вызов. Ибо слабый вожак - не вожак.
   Правила поединка были так же просты, как и гениальны: поединщик должен был нанести своему сопернику шесть ударов. Если это ему удавалось, он считался победителем, и его противник склонялся пред великим воином, признавая его власть над собой. Но подобное случалось редко. Сородичи Существа были невероятно сильны, и обычно поединок обходился лишь несколькими ударами, после которых один из участвовавших в поединке умирал. И тогда никто не сомневался в победе... В случае же Существа поединок длился один удар, и всегда в его пользу...
   Оно помнило тот день, когда та прекрасная жизнь угасла. Когда откуда ни возьмись появилось яркое свечение, и спустя мгновение вместо родных и знакомых пустошей взору Существа открылся лес, по ушам ударили тысячи незнакомых звуков и... оно испугалось. Впервые в жизни оно испытало, что это такое - бояться.
   В тот день Существо зарылось в самый дальний угол, в какую-то пещеру и, с бешеным рыком выгнав оттуда заскулившую собаку (Или волка - ему было всё равно), стало ждать. Оно проводило в пещере почти всё время, лишь иногда выглядывая из укрытия, чтобы поохотиться, и снова вернуться обратно - благо, его род мог обходиться без пищи и воды предостаточно. Так прожило оно очень долгое время, пока наконец не решилось исследовать место, в котором очутилось.
   Как выяснилось, лес был не так и плох. Существо полагало, что здесь встретит нечто ужасное, пугающее и злобное, но вместо этого выяснило, что мир, в котором оно оказалось, не сильно отличается от его собственного. Здесь выживал сильнейший. И тогда оно перестало бояться, ведь всё стало просто и ясно: будь сильней остальных, и правь! Этот закон был привычен. И тогда Существо стало искать своё место в этом мире.
   Не счесть, скольких тварей оно уничтожило, пока скиталось по лесу. Не счесть, скольких выгнало из своих домов и скольких сожрало. А ведь любая тварь этого леса, пожалуй, могла похвастаться свирепостью и силой не меньшей, а то и большей. Но Существо имело цель: стать вождём и этого места, раз неизвестная аномалия отобрала у него его собственный мир. И, надо сказать, неплохо с этим справлялось...
   И вот, наступил момент, когда Существу больше не пришлось бороться. Каждый обитатель леса, имей он хоть сотни клыков, длинные когти или ещё что до кучи, прекрасно знал: вот он - Вожак! И потому каждый смиренно уступал ему дорогу, не охотился в тех местах, где любил охотиться Вожак, а порой и сами приносили ему еду - лишь бы не трогал, оставил в покое.
   А затем он отыскал "пещеру", под стать его вновь приобретённому статусу: огромная, с красивыми башенками и окошками... За неё не пришлось даже бороться: обитавшие там до него твари послушно удалились, лишь только услышали его рёв. И он обрёл власть. Ту власть, о которой так долго мечтал и которую заслуживал...
   И теперь он тащил вкусную добычу в свою просторную пещеру, обдумывая, как будет лучше: приготовить или сожрать так, пока она сочная?
   Но все его не шибко обременённые высокими рассуждениями мысли враз оборвались, лишь только Вожак добрался до дома... И заметил, как мелькнул в одном из окон чей-то силуэт.
  

***

   Вран открыл дверь без особого труда, но всё ж-таки мышцы на руках вздулись, и пришлось приложить некое усилие. Она была очень высокой и толстой, сделанной, видимо, из цельного дуба и обнесённая железной окантовкой. Наверное, будь на его месте кто-нибудь другой, не лежавший под ножом безумного мага-экспериментатора, в одиночку бы её не открыл. А, значит, подумалось горцу, там должно быть нечто ценное.
   И он оказался прав.
   Дверь была расположена в гроте замка. В таких местах, насколько было известно Врану, обычно хранили разного рода провизию. И этот замок не был исключением. Другое дело, он очень сомневался, что снедь, найдись за дверью такая, могла бы сохраниться за столькие то годы...
   Но, придирчиво оглядев обнаруженные за дверью бутыли и ящики, горец разве что не закричал от счастья: на каждом из них он обнаружил еле светящиеся в полутьме грота магические руны. С такой утварью продукты могут храниться многие века и не портиться - а, напротив, даже и обзавестись каким-нибудь безобидным магическим свойством. Именно так получали, например, снадобье берсеркера многие воинствующие земли: просто-напросто оставляли на длительный срок определённые продукты под воздействием определённых рун - и как минимум некоторые из них становились эликсиром берсеркера - неустрашимого воина, не боящегося ни боли, ни опасностей. Не всегда и не все, но всё-таки.
   Вран уже было собрался унести наверх так много, как только сможет, угрюмо представляя, сколько ему придётся ещё пройти, как вдруг потолок грота еле заметно затрясся, и с него стал осыпаться песок. Горец моментально замер. Прислушался. До его слуха донеслось эхо тяжёлых шагов. Кот? Нет... Не стал бы издавать лёгкий ловкий рангун таких звуков. Тогда... кто?
   Вновь затрясся потолок, и Вран поспешил прикрыть дверь, оставив лишь узкую щёлку. Затаился. И стал ждать. Потому как, кто бы ни был причиной этого небольшого землетрясения, он явно направлялся сюда: шум тяжёлых шагов становился всё отчётливее.
   И вот, шаги незваного гостя стали звучать так чётко, что казалось, будто он ступал прямо здесь, над ухом. Свет, бивший со стороны спуска в грот, заполонила широкая тень, а в следующее мгновение около двери, за которой прятался горец, появилось Это.
   Если до этого горец и шевелился, хоть как-то выявляя в себе нечто живое, то, завидев что спустилось в грот, он тут же превратился в безмолвную безжизненную статую, даже не подумав отползти, чтобы тьма полностью скрыла его.
   Огромное горбатое существо-альбинос, кончик горба которого касался потолка, в то время как сам Вран вряд ли бы достал его вытянутой вверх рукой, даже подпрыгнув, походило на извращённую насмешку природы, решившую скрестить огромного человека с троллем, медведем и ещё чем-либо смертельно опасным до кучи. Оно даже передвигалось не на своих маленьких, не способных таскать такую тушу ногах, а на всех четырёх конечностях, опершись на костяшки пальцев. Одна рука его была занята какой-то ношей: приглядевшись, горец с ужасом осознал, что ноша представляет из себя лишённое доброй трети туловища человеческое тело. Наверное, какой-нибудь бедняга, бежавший из каравана во время бойни. Судя по набедренной повязке, такой же бывший раб.
   Существо-альбинос стало озираться, ощерив полную острых клыков пасть и всматриваясь в полутьму своими глазами-бусинками. Шмыгнуло носом, втягивая в ноздри воздух. Вынюхивает? Окаменевшая рука Врана вновь ожила, и пальцы несильно стиснули рукоять меча. Пусть только попробует сунуться - он просто так не сдастся.
   Огромная тварь ещё несколько раз сморщила нос и остановила взгляд на двери. Что её привлекло в ней? То, что она до этого самого момента никогда не открывалась, а теперь тут откуда ни возьмись появилась щель, пускай и крохотная? Или то, что это место в гроте было единственным, где можно было спрятаться - а ведь запах неизвестного привёл монстра именно сюда...
   Существо зарычало и... развернулось, покидая грот. Его тяжёлые шаги стали затухать в отдалении. Вран выдохнул, ловя ртом воздух, лишь теперь осознав, что всё это время задерживал дыхание. Вполне может быть, что эта тварь просто не любит магию, а отсюда ею воняло, пожалуй, сильно: столько-то запечатанной рунами утвари! Или, может, просто была туповата - с таким покатым лбом, под которым может храниться мозг размером, разве что, с яблоко, это и не мудрено. Другое дело, что теперь становилось ясным, кому этот замок принадлежит. Они пришли в чужой дом без стука и приглашения, и теперь им всем - и ему самому, и Коту, и Агнесс - может грозить опасность. Какая там еда?! Нужно немедленно убираться отсюда!
   - О, Предки... - вдруг осенило Врана.
   Кот, Агнесс!
   Они же наверху!
   Забыв про всякую осторожность, горец рванул наверх, крепко сжимая в обеих руках меч, готовый в любую секунду обрушить его на хозяина замка, где бы тот ни был. И, как ни странно, взлетел вверх он намного быстрее, нежели спускался. И насмерть перепугал Кота, ворвавшись к нему с бешеным видом готового убивать человека.
   - Где?! Кого?! Р-р-р... - тяжело дыша от бешеного бега, зарычал Вран, выискивая врага.
   Но здесь никого не оказалось. Вместо страшного белокожего монстра он наткнулся взглядом на сидящую у стены, обмотанную алой, пропитавшейся кровью тканью, спящую, а, значит, живую Агнесс.
   - Тс-с-с! - шикнул на него пришедший в себя Кот и на всякий случай аккуратно забрал у друга меч. Вран не препятствовал. - Разбудишь. Я рискнуть немного обследовать здешние комнаты. И нашёл много интересного. Например, целебный отвары. Очень древние и хорошие. Представь себе, они до сих пор действуют! С Агнесс теперь быть всё в порядке, хоть отходит она и тяжело. - Он с сомнением оглядел Врана. - Позволь узнать, друг мой, чем вызван твой... смятение? Ты ожидал увидеть здесь кого-то другого?
   Горец, словно только сейчас вынырнувший из омута собственных мыслей, оторвал взгляд от мерно посапывающей женщины, совсем недавно ненавидимой им, а теперь - поди ж ты... Неужели он за неё боится? Ведь не только потому, что долг обязывает более слабых защищать, он так неумолимо стремится оградить её от опасности? Так почему же ещё? Нет, да не может такого быть... Нет-нет-нет!
   Вран замотал головой, стряхивая с себя ненужные мысли, отчего-то лезущие изо всех щелей, и повлёк рангуна за собой:
   - Давай-ка не будем ей мешать. Мне нужно кое-что рассказать тебе, друг.
   Он поведал ему всё, стараясь не только не утаить какие-либо детали, но и доложить эти самые детали в максимальных подробностях. Тщательно описал внешность виденного им монстра, рассказал про запасы провизии в гроте, про то, что видел у неизвестного ему существа труп раба, скорее всего - из их каравана, ибо откуда ещё в Чародейском Лесу взяться беглому рабу?
   Кот слушал внимательно, периодически хмурясь, но не перебивая. Лишь когда Вран закончил, он задумчиво почесал подбородок и вздохнул:
   - Если всё так, как ты говорить, и это существо имеет неплохой, по-видимому, нюх, и отогнать его только сильная чистая магия, почему же он всё ещё пребывать не здесь?
   На это горец лишь пожал плечами:
   - Не знаю. Я и бежал то сюда, думая, что вы в опасности. Видно, этот монстр забился в какой-нибудь свой уголок да жрёт беднягу... Что делать то будем, Кот? Уходим?
   На этот раз пришла пора пожимать плечами рангуну:
   - А куда? В Лес? О, друг мой Вран, подумай: с нами обессиленная женщина, да и мы вдвоём немного стоить. Уж я, по крайней мере, точно! Да и, полагать, этот монстр, наевшись, встанет на наш след, подобно охотничьей собаке... Нет. Мы не должны бежать. Нам следует остаться...
   - С ума сошёл?! - изумился Вран, вскочив. - Или я не слишком красочно описал тебе это образину?! Он десятерых таких как мы стоит! Куда нам...
   - Нужно быть умнее. - перебил его рангун, всё это время глядевший в пол и, видно, о чём-то размышлявший. - Ты ведь успеть осмотреть замок, пусть и частично? Неужели мы не устроим ловушку... Ты когда-нибудь охотился по-рангунски, друг мой? - неожиданно спросил он.
   Вран отрицательно замотал головой. По правде говоря, он даже и не слышал о том, что бывает некий "рангунский" способ охоты, всегда полагая что охота - она и есть охота: берёшь оружие, преследуешь дичь, убиваешь... какие ещё там могут быть способы?!
   Тем временем Кот продолжал:
   - Охотиться по-рангунски - значит охотиться на наживку меньшую, дабы изловить большую. Мы ловим, к примеру, детёныша медведя, с которым совладать намного проще, нежели с его родителем, сажаем в клетку и ждём в засаде. И когда появляется его более зрелый сородич, нам почти не приходится ничего делать: стреляй, коли, и вот тебе добыча.
   Вран сразу понял, о чём шла речь.
   - Предлагаешь кому-то из нас сыграть роль... медвежонка?
   - Да, - кивнул Кот. - И, полагаю, эта роль достанется мне...
   - Нет. Мне. - раздался уверенный, но слабый женский голосок.
   И рангун, и горец почти одновременно вздрогнули и обернулись на голос. В нескольких шагах от них стояла, опёршись рукой о стену, Агнесс. Её рыжие волосы, казалось, потускнели с того времени, как она возлежала с магами, и так белая кожа стала светлее мела, но глаза всё так же жалили, правда теперь не жалом осы, а огнём, греющим окоченевшие на морозе руки... Она была слаба, но глядела на двоих мужчин уверенно, и эта уверенность, не в собственной силе и власти, а в решимости помочь, была так не свойственна Агнесс, что Врану подумалось даже: а ведь в ней что-то изменилось, нечто почти незаметное, но такое важное... И почти сразу в голову ударила ещё одна мысль: может, она тоже увидела смерть?!
   Вран захотел было резко ответить: нет. Без разговоров. Ибо разве может женщина, тем более в таком состоянии, ввязываться в нечто подобное?! А затем он вновь наткнулся на её взгляд. И передумал. Ибо её взгляд тоже безапелляционно заявлял: нет. Нет, глупый ты мужчина, я уже всё решила! И тебе никак меня не переубедить!
   И потому горец ответил не то, что хотел изначально:
   - Что ж, так тому и быть.
  

***

   Вожак лежал, разнося усталый сытый храп по всему замку. Его чуть выпяченный живот, то вздымающийся, то опускающийся при каждом вдохе, а также лежащие рядом обглоданные кости говорили о том, что существо совсем недавно ело, так что до следующей охоты можно было и поспать с пару дней...
   Но тут ноздри Существа вздулись, и оно неуверенно приподняло голову, вновь ловя носом воздух. Сытая пища на время притупила его чуйку, но теперь, когда вкуснятина была переварена, острый нюх вернулся к нему, и Вожак почуял. На странность, запах был очень схож с его недавним блюдом.
   "Ещё одна вкуснятина..."
   Конечно, он не нуждался в пище, чтобы утолить голод. Но разве кто-нибудь, насытившись сладкими пирожными до отвала, откажется ещё от парочки?..
   Вожак поднялся и поплёлся по коридорам своей просторной "пещеры". Спешить не имело смысла: судя по запаху, вкуснятина сидит на месте, и даже не думает убегать. Тогда зачем зря тратить силы? Существо лишь облизывалось, предвкушая очередной пир.
   И вдруг вкуснятина зашевелилась. Вожак на всякий случай ещё раз шмыгнул носом, втягивая ноздрями сладковатый запах, дабы удостовериться. Нет, действительно зашевелилась! Почему-то это его рассердило. Он то был уверен, что вкуснятина просто покорно сама зайдёт в его пасть, а тут... И почему за вкуснятинами всегда надо бегать?!
   Существо побежало, то и дело шмыгая широкими ноздрями, определяя, где на этот раз оказалась добыча. А добыча, к слову, была шустрой... Каждый раз оказывалась от него впереди, от него, Вожака, которого страшится весь Лес! От этого Существо лишь рассвирепело, сетуя на оттягивающий к полу живот: не следует пускаться в погоню после такой сытной пищи... Но он уже встал на след, а, значит, не отпустит добычу - иначе какой он после этого Вожак?!
   Вдруг нюх поведал ему что вкуснятина вновь остановилась. Устала... Он улыбнулся, обнажая выглядывающие из-за губ острые клыки - увидь его "улыбку" кто-нибудь со стороны, навряд ли отличил бы её от оскала. Но на этот раз Вожак не стал переходить на шаг: добыча юркая и вёрткая, с такой не стоит играться.
   Лестница. Коридор. Комната. Снова лестница. И вот, сладкий запах вкуснятины стал настолько чувствительным, что Вожак уже ощущал её мягкую плоть и солоноватый привкус на языке... Это чувство заставило его вожделенно взреветь, как ревёт настигнувший свою жертву хищник, знающий, что расправится с ней одним лишь укусом и что ей некуда бежать.
   Он ворвался в комнату на самой вершине "пещеры" и застыл. Комната была большой, почти пустынной - он редко заходил сюда. Вообще, Вожак обследовал всю свою территорию лишь однажды, а после только и делал, что приходил в своё укромное местечко, наполненное костями убитых жертв, жрал, спал, а затем снова уходил на охоту. Но несмотря на это он не оглядывался по сторонам: его взгляд, наполненный предвкушением, застыл на сидящей у дальней стены комнаты добычи.
   "Вкуснятина..."
   Вожак сделал несколько шагов к загнанной в тупик добыче, и скривился: вкуснятина оказалась не такой аппетитной на вид, как предыдущая. Та пускай и была пониже ростом, а всё-таки менее костлява, сочная, без лишних волос, которые потом приходится выплёвывать. А эта? Какая-то бледная, совсем тонкая, а волос чуть ли не больше, чем мяса... На вид и не скажешь, что вкуснятина! Но запах... запах не мог обмануть, и потому существо, вновь ощерив острые клыки, уверенно двинулось на добычу.
   И застыло, поёжившись от ударившего по барабанным перепонкам крика:
   - Давай!!!
   Что "давай" Вожак выяснил спустя мгновение: сверху что-то звякнуло, заскрежетало, и, подняв взгляд, он зарычал, увидев падающую прямо на него подвесную круглую люстру с давным-давно не горящими свечами в подсвечниках. Существо было рванулось вперёд, но поздно: люстра рухнула прямо ему на голову, в дребезги разлетелась часть крепившихся к ней цепей, поломались и впились в горло деревянные штыри, торчавшие из круглого стального обода. Вожак взревел, но на этот раз - от гнева, и заскрежетал когтями по люстре, намереваясь снять с себя неожиданный ошейник. Никак. При каждой попытке острия штырей лишь больней впивались в шею, выдавливая из Существа звериные крики и стоны.
   Тем временем словно из ниоткуда в комнате оказались ещё две вкуснятины: ведомый запахом первой жертвы, Вожак и не заметил вплетения других, не менее сладостных запахов... Одна из них, намного больше и мясистей, нежели остальные, и провонявшая неприятной, но всё-таки терпимой магией, крикнула другой:
   - Меч, Кот!
   Другая добыча, более худая и с ног до головы покрытая отвратительными волосами, ни слова не говоря, бросила какую-то блестящую штучку, так похожую на те украшения, что Вожак встречал у многочисленных статуй своей "пещеры"... И вкуснятина поймала её, почему-то сделавшись на вид очень грозной и... опасной? В конце концов Существу это надоело. И, рыча, наплевав на впивающиеся в шею штыри, оно двинулось на добычу, избрав для себя первоцелью мясистую большую вкуснятину с блестящим украшением.
   Вожак протянул к добыче свои лапы, уже сдавливая податливое тело, чувствуя ещё не раздавшийся, но такой вожделенный хруст мягких костей, как вдруг... Добыча исчезла из поля зрения, и вместо того чтобы стиснуть её в смертельных объятиях, Вожак схватил воздух, хлопнув ладонями по пустому месту. А затем дикая боль пронзила ногу, чуть ниже колена. Бешено развернувшись, Существо отыскало взглядом опасную добычу, которая тут же метнулась куда-то ему под ноги. Боль ударила по стопе и Вожак, одёрнув ногу и дико зарычав, покатился по полу, тут же вскакивая на четвереньки, словно самое настоящее зверьё, оскалившись.
   Вкуснятина с окроплённым кровью, оказавшимся не милой игрушкой, а смертельно опасным оружием, украшением, стояла всё там же, рядом с другой добычей. И вид её был страшен. Так может смотреть лишь существо, защищающее нечто очень ему дорогое. И когда такое происходит - а Вожак успел испытать это на своей шкуре, пробивая себе дорогу к вершине Чародейского Леса - то даже крохотное, казалось бы, не способное хоть что-то противопоставить страшным клыкам и большим мышцам существо может драться безжалостно, неистово, до смерти. А эта вкуснятина, как видно, вовсе даже и не беспомощна.
   И Вожак вдруг осознал, что перед ним - не добыча, а равный! Тот, кто имел право в его собственном мире вызвать его на поединок и - чем не шутят Боги Битв - даже победить! И взгляд его не был похож на взгляд перепуганных жертв, отдававшихся на волю судьбы и разве что не подставлявших свои шеи под смертоносные клыки Существа.
   Вожак поднялся и, несмотря на свой горб, выпрямился в полный рост, став на несколько голов выше, чем прежде. А затем, наполнив лёгкие воздухом, заревел и заколотил себя кулаками по груди.
   Все трое - и Агнесс, в полубессознательном состоянии, и Кот, зажимавший её раскрывшуюся из-за бешеного бега рану, и Вран, готовый разорвать монстра на куски - окоченели, изумлённо уставившись на проводящее какой-то неясный обряд существо. Это продолжалось с минуту, пока белокожий монстр не опустил могучие ручищи вдоль туловища, вздымая покрасневшую грудь. И пронзил взглядом неожиданно пошатнувшегося Врана. Горца словно окутало нечто, невидимое глазу, а затем зашептало на ухо:
   "Я вызываю тебя на Поединок Шести, воин. Не трону твоих друзей. Пока святой Поединок не окончится. Ты принимаешь мой вызов?"
   Глаза Врана полезли на лоб. До него не сразу дошло, что с ним разговаривает стоящий перед ним гигант. Причём, как ему казалось ранее, абсолютно лишённый всякого интеллекта.
   Но удивление быстро сошло на нет. Горец некоторое время играл с существом в гляделки, читая по его маленьким, но пронзительным глазам всё намного лучше, чем если бы он читал открытую книгу... И всё понял. Как? Об этом Вран подумает позже. Но в эту самую секунду всё стало не важно. Потому что он понял. И кивнул:
   "Да."
   Рука горца, сжимавшая оружие, дёрнулась в сторону, отправляя меч в полёт до стены: тот, громко звякнув, рухнул на пол, провожаемый недоумевающим взглядом Кота.
   - Ты сойти с ума?! - воскликнул рангун, но, наткнувшись на спокойное, лишённое всяких эмоций лицо друга, решил промолчать. Ибо так в его племени смотрели только на того, с кем собираешься биться.
   Монстр зарычал, став обмануто-медленно двигаться в сторону поединщика. Вран всё так же стоял. И тем самым заставил Вожака поморщиться в испуге: потому как каждый боится того, чего не понимает. А существо искренне не понимало: почему же тот, кто принял его вызов, просто-напросто ждёт, пока он подойдёт? Но, вспомнив, как его ладони схватили воздух вместо, казалось бы, уже барахтающейся у него в руках добычи, напрягся: с ним надо было держать ухо в остро.
   Он не выдержал и бросился, когда до на странность спокойного и стоящего столбом противника оставалось каких-то два шага. Выбросил вперёд лапы. Ударил. Но вместо того чтобы брызнула кровь попавшей под острые когти жертвы, в лицо ударил сильный ветер - Вожак сощурился и не заметил, когда поединщик исчез. А затем испытал на себе вышибающий из лёгких воздух удар сокрушительной силы. Глаза монстра полезли из орбит, он выдал нечто среднее между хрипом и криком, откатившись в сторону и, хватая ртом воздух, вновь кинулся на чудом сокрывшегося от его глаз противника.
   Вран тяжело дышал, стремительно уходя от сокрушительных ударов, каждый из которых способен был сломать камень. Наука, которую вдолбил в его голову отец, оказалась для него спасительной: то, как он поступил бы с человеком в поединке, работало и с порождением Леса, как совсем недавно в подземелье. Справился тогда, справится и сейчас! Эта мелькнувшая в голове мысль воодушевляла. Но как же быстры и сильны были ручищи твари-альбиноса...
   Горец поднырнул под очередной удар, размашистый, грубый, но настолько сильный, что раскалился воздух, и, воспользовавшись тем, что высоченный монстр нагнулся, Вран, присев, выбросил своё тело вверх, ударяя соперника головой в челюсть. Такому подлому удару не учат воинов, но зато сколько раз он совершал его, утихомиривая деревенских, больно выпивших молодцов!
   Зря он это сделал.
   Челюсть трёхметрового монстра - это не челюсть деревенского мальчишки. Врану показалось, что макушкой он со всего размаху наткнулся на скалу. Перед глазами всё поплыло, и он упал на пол, машинально выставляя перед собой руку, принимая на неё удар пудового кулачищи... Не вплети в кости горца Сагер магические руны, уплотнившие их до необычайной степени, этот удар стал бы для его руки последним. Но кость выдержала, хоть рука и онемела. И монстр, выпучив глаза на то место, где должна была оказаться большая лужа вместо поединщика, не уловил момент, когда Вран, закричав от боли, ударил ногой, впечатав её в изумлённо вытянутую рожу...
   Вожак отшатнулся, схватившись за лицо. Но тут же отнял ладони, дико рыча и бросаясь на еле стоящего на ногах соперника. Вдруг, не успел до него дотянуться, как шею пронзила острая боль, Существо застыло и, взревев, обернулось: конец длинной тянущейся от его "ошейника" цепи, некогда державшей люстру под потолком, покоился в руках полуживой женщины с рыжими волосами, растекшимися по полу. Она была совсем слабой, и рывок монстра отбросил её метра на три, но всё-таки и её небольшой силы хватило на то, чтобы надавить на шею Вожака и тем самым отвлечь его от поединка. А каждый, кто хоть когда-нибудь сражался не на жизнь, а на смерть, знает: любое, даже секундное промедление, может стоить очень многого, если, конечно, противник знает, как этим промедлением воспользоваться.
   Вран знал. И, несмотря на застилающий туман глаза и плохо слушающуюся руку, он прыгнул на спину монстра, зацепившись одной рукой за ободок люстры, заставив соперника отчаянно замахать лапами, а другой начал молотить его по ребру, не обращая внимания на то, что каждый удар отзывался нытьём костяшек кулака, отнюдь не облагороженного светской беззаботной жизнью. Несмотря на это, горца не отпускало ощущение что он бьёт ничто иное как скалу, или гигантский валун, способный расколоться лишь от времени. И, раздирая глотку криком, перемежающимся с воем крутящегося и пытающегося сбросить мерзкую ношу Вожака, бил и бил, жестоко и безжалостно, за свою жизнь и жизнь других, в какой-то момент потеряв всякое человечье обличье: даже в достаточно освещённой из окон-бойниц комнате ярко светились его ставшие вертикальными зрачки...
   Вран спрыгнул лишь когда с кулака потекла его собственная кровь: он умудрился раздробить его до кости. Упав, горец покосился на стонущего и держащегося за бок монстра, явственно понимая: если он стоит на ногах - значит, конец. Потому как он сам уже не поднимется. Сил никаких не осталось.
   Вожак медленно поплёлся к сопернику. "Осознаёт ли он свою победу?" - подумалось Врану - "Конечно, осознаёт. Иначе бы давно уже напал. А так - играется, глумится над побеждённым", - затем он скосил взгляд на Агнесс, лежащую на полу в беспамятстве и Кота, бегущего к валяющемуся на полу мечу, прекрасно понимающему, что в случае даже если он успеет добраться до оружия раньше, чем тварь Леса сожрёт его друга, то всё равно вряд ли хоть что-то сможет сделать. - "Что ж ты, дурак... Бегите же, ну!"
   Над ним нависла скривлённая от боли в боку морда Существа. Оно склонилось над измученным горцем, который без страха взирал на его огромные клыки, пасть, из которой дико воняло, и приближающуюся к нему ручищу. Ладонь Вожака приблизилась и... легла Врану на грудь. Он вздрогнул, и почти сразу же услышал в голове голос:
   "Поединок Шести за тобой, вождь. Ты победил."
  

***

   Тварь Чародейского Леса, перенесённая магической аномалией из другого мира, времени и пространства, но уже давным-давно прижившаяся здесь и вырастившая новое потомство таких же как она - небольших злобных существ с выпирающими из спины иголками и острыми клыками, какие бывают у кротов - унюхала приближающуюся добычу и, оскалившись, бросилась за ней в погоню: детишки хотят кушать.
   Но лишь только она завидела тех, кого посчитала за добычу, как тут же опрометью бросилась в кусты: ибо за ними шёл Вожак, и, что самое ужасное, шёл, как слуга, как собака, павшая перед хозяином ниц.
   Вран вёл собачку за толстую цепь, стараясь сильно её не дёргать - ведь каждое неосторожное движение отзывалось острой болью в её шее, а новый питомец оказывал им немалую услугу: благодаря ему за всё время пути по Лесу они не встретили никого и ничего, что могло бы наброситься на них.
   Кот тащил за плечами пару увесистых, забитых до краёв мешков. С провизией и... деньгами. Да простят их духи канувшего в лету замка, но им эти сокровища нужнее, нежели их бывшим хозяевам. Такие же мешки нёс на себе и Вран, меч покоился у него в руке. Агнесс же шла налегке: слава Предкам, она вообще шла - и на том спасибо.
   Рангун не стал расспрашивать Врана, как так всё получилось. А он и не особо рвался ответить, пускай про себя и понимал: Поединок Шести был самым честным поединком из всех ранее виданных и слышанных. Философия этого существа, вяло плетущегося на "поводке" была проста до безобразия и велика до глубочайшего уважения: нанёс шесть ударов - значит, победил. И как может быть иначе? А горец сделал много больше ударов, в горячке боя и позабыв о том, что он имеет какие-то там правила. Откуда бы ни был его новый питомец, там действительно знают, что такое честь, и с достоинством блюдут её законы.
   Они пробыли в замке без малого несколько дней. Провизии было хоть отбавляй, преданный пёсик охранял верно, а познания Кота в врачевании довольно скоро поставили на ноги и Агнесс, и Врана.
   Оружия, как и одежды, брать не стали: мечи, покоившиеся в руках безмолвных статуй, были лишь декором и годились разве что для игры в солдатики, а из одежды были только доспехи... Так что покинули замок все четверо налегке: массивные мешки за спинами мужчин не отягощали, а лишь придавали сил.
   Совсем скоро собачка завыла и ускорила шаг. Её хозяевам же, уступающим питомцу в росте, пришлось перейти на бег. Но все разом застыли, лишь только в глаза ударило яркое солнце: его лучи больше не сдерживали кроны высоченных деревьев: впереди открылась простирающаяся до горизонта равнина, поросшая ярко-зелёной травой. Путники вдохнули воздух полной грудью, и он им показался намного более сладким и лёгким.
   Они покинули Чародейский Лес.
  
   В тот же день горец и рангун решали, что делать дальше.
   - Я пойду в Тифлэнд, в этом городе я иметь друзья. - сказал Кот, подставив лицо лёгкому ветерку и щурясь от удовольствия.
   - Куда ты - туда и я, друг мой, - пожал плечами Вран, потрепав пса по голове. Тот заурчал от удовольствия.
   Но Кот покачал головой и, обернувшись к горцу, проговорил твёрдым, как сталь, голосом:
   - Нет. Тебе другая дорога.
   Вран вздрогнул. Рангун что... прогоняет его?
   Кот подошёл к другу и протянул ему раскрытую ладонь. И Вран изумлённо уставился на лежавшую в ней большую толстую круглую монету с изображением двух скрещённых клинков.
   - Твой путь лежать в Атракт, друг мой. Я полагать, это есть самое верное решение.
   Словно сквозь сон, Вран принял монету и ошарашенно прошептал:
   - И ведь сохранил же... И где только держал? - усмехнулся горец, пряча монету в мешок.
   Оба друга обнялись. А затем Вран поглядел на Агнесс, сидевшую неподалёку и водившую рукой по траве... Если бы та, презирающая и ненавидящая его Агнесс, сейчас встала рядом с ней, то он бы точно их не перепутал. И сердце его неожиданно ёкнуло, опять... Он затряс головой, отгоняя очередное наваждение, и протянул меч рангуну. Тот наотрез отказался принять его.
   - Возьми с собой Агнесс, - уверенно, как минуту назад Кот, сказал горец. - И защити её. Бери меч.
   - Я не хочу обидеть тебя, - покачал головой рангун. - Но не возьму его.
   - Да почему же?! - взвыл Вран, и его питомец еле слышно зарычал, чувствуя негодование хозяина.
   - Потому что тебе он быть нужнее. Я знаю. Чувствовать. Просто поверь. А Агнесс... - он обернулся, посмотрев на женщину. - Я защищу. Даже ценой жизни. Защищу.
   Вран облегчённо выдохнул. Он ещё не понимал почему, но эти слова так обрадовали его, что на душе стало легко, а в голове воссияла мысль: "Теперь всё будет хорошо".
  

***

   Витавшее в Зале Совета напряжение было настолько осязаемым, что любой, рискнувший сунуться в него без позволения, наверняка бы после слёг с тяжёлой болезнью головы, или как минимум пару дней ходил бы исключительно пошатываясь.
   Сам Зал представлял из себя круглое помещение, с уходящими высоко вверх витиеватыми колоннами, на вершинах которых взирали вниз с немым укором каменные горгульи. Они глядели на установленные у подножий колонн троны. Всего их было пять: четыре небольших, но богато украшенных, с инкрустированными у изголовий алмазами, и один, расположенный между ними, совсем простой, больше напоминавший добротный стул, но широкий, с высоченной спинкой, да и стоящий на пьедестале, словно взирающий на эти глупые сокровища с мудрым недоумением. И на каждом из них восседали самые могущественные из людей этого мира. Те, кто общается с самими Пожирателями, кто одним мановением руки решает судьбы городов, щелчком пальца меняет судьбы людей: на тронах сидели Архимаги.
   Архимаг Биас, тучный мужчина без бороды с реденькими жидкими волосиками на большой голове, сидевший за троном, испещрённым чёрными алмазами, кусал губу и стискивал своими пальцами-сардельками подлокотник трона. Архимаг Хап, единственный из Совета рангун, сидевший по левую руку от Биаса, на украшенном светло-зелёными алмазами троне, постоянно теребил свою козлиную бородку и бегал умными карими глазами по всему Залу, ни на что определённое не глядя. С противоположной от них стороны Архимаг Марак всё никак не мог найти удобного для себя положения, то закинув ногу на ногу, то подбоченившись, то поглядывая на нежно-голубое свечение покоившихся в спинке его трона алмазов, а то и вовсе вставая и начиная расхаживать взад-вперёд с задумчивым видом. По правую руку от него, на усыпанном лиловыми камнями троне, опёрся щекой о кулак широкий в плечах и, казалось, вечно угрюмый черноволосый, с пышными усами, скрывавшими рот, Архимаг Беар.
   А в центре, между ними, на простеньком троне-стуле сидел немой и недвижимой статуей Архимаг Олдэн. Его ветхая - кажется, тронешь, и рассыплется - испещрённая вдоль и поперёк глубокими морщинами, кожа, придавала ему сходство со стволом дерева, покрытым древней корой. Подобно белому мху, застыли на его голове в вечном беспорядке седые волосы, а длинная борода, никогда не знавшая гребня, водопадом лилась на пол. Своими тонкими и длинными, как ветки дерева, руками он обхватывал кривой посох с покоящимся на самой его вершине серым камнем. И был недвижим, уставившись в никуда взглядом таких же, как и камень посоха, серыми зрачками глаз. Мало кто из Совета помнил, чтобы он хоть что-либо говорил. Казалось, он целую вечность сидел вот так, словно сросшись со своим троном и, действительно, превратившись в статую, ничем не отличаясь от тех же сидящих под потолком каменных "стражей" Зала... Но никто не решался сказать об этом в слух, потому как Архимаг Олдэн был не просто Членом Совета. Он был тем, кто создал этот Совет, кто сделал мир таким, какой он есть, кто бился ещё при Великой Войне, и чуть ли не за руку здоровался с Богами! Сколько ему было теперь лет? Столько не живут... Конечно, маги способны поддерживать свою жизнь очень долгое время - большее, нежели обычный смертный. Но жить сотни лет?! Тут волей-неволей задумаешься: а действительно, не сидит ли на месте могущественнейшего мага этого мира просто мумия, в которую он превратился?
   Но в этот раз мысли всех Членов Совета были заняты совершенно другим. Ибо в самом центре Зала сидел на коленях, уткнув взгляд в пол, маг Сагер, недавно найденный полуживой у далеко лежащего от Столицы городке. Его история была долгой и познавательной, так что теперь Архимаги переваривали её с хмурым видом, и Сагер опасался, как бы не пришлось ему пожалеть, что он вообще выжил - быть может, пасть создания Чародейского Леса ему была бы больше по душе?
   Наконец, ставшую уже совсем ужасающей тишину нарушил тяжёлый бас Беара:
   - Давайте-ка повторим. То есть Вы, уважаемый, хотите сказать, что посланный нами к Ущелью Торговцев отряд Храмовников напал на вас? Уничтожил весь караван?
   Сагер робко кивнул.
   Беар нахмурился так, что его лоб рассекла стрелой глубокая морщина:
   - Чушь! - рявкнул он. - Да, у Храмовников нет особой любви к магам! Но чтобы вот так, устраивать бойню...
   Сагер сжался в комок, обливаясь потом. Но от гнева могучего Беара его спас задумчивый голос Хапа:
   - Нет, дорогой Беар, этот человек говорит правду. На полпути к Ущелью Торговцев были найдены неплохо спрятанные тела раздетых Храмовников - числом ровно стольким, сколько было отправлено из Столицы.
   - Но кто мог сотворить такое?! - ударил по подлокотнику пышущий гневом Архимаг.
   - Это уже выясняют, - успокаивающе положил руку ему на плечо Марак. - В данной ситуации меня, по правде говоря, больше интересует другое...
   Сагер всем своим нутром почувствовал упавший на него спокойный, но прожигающий до самых внутренностей взгляд Марака.
   - ... меня больше интересует эта история, с рабом. Горец, ведь так? Горный Клан, если мне не изменяет память, был разграблен и уничтожен работорговцами. Если Совет помнит, по нашей же указке.
   Архимаги кивнули. Лишь Олден был, как всегда, недвижим.
   Тем временем Марак продолжал:
   - И вы, уважаемый Сагер, экспериментировали с воздействием магии на органическую материю, используя этот экземпляр в качестве... подопытного? - и, не дождавшись ответа, спросил: - Добились положительных результатов?
   Сагер, воодушевлённый тем, что нить разговора ушла в положительную для него сторону, даже осмелился поднять взгляд на Совет и радостно защебетал:
   - О, да, господин мой, ещё каких! Восхитительный, превосходный экземпляр! Я испробовал на нём почти все возможные руны, созданные мной для положительного эффекта при воздействии на живую плоть, и он смог перенести всё, и выжить! На выходе я получил невероятно сильное существо, мой господин! Такого вы ещё не видели, смею вас уверить! Да он разорвёт любого голыми руками! Он страшнее зверя! Лучшее, величайшее моё творение!
   - И, - холодно перебил его Марак. - Вы хотите сказать, что этот зверь-убийца, ненавидящий тех, кто лишил его свободы и дома теперь... в бегах?
   Каждое его слово, как явственно ощутил вновь уткнувший взгляд в пол Сагер, вбивало по гвоздю в крышку его гроба. О, Пожиратели, защитите! Они ведь убьют его, точно убьют... или расправятся с ним каким-либо другим способом: заберут медальон, выкинут на улицу, заставят вести нищенский образ жизни... Для мага подобное - хуже смерти!
   Потому он поспешил заговорить, хватаясь за последние возможности избежать наказания:
   - Господин мой, этот... раб теперь в Чародейском Лесу. Ему не выжить!
   Раздался смех: это заливался хохотом, тряся вторым подбородком, Биас.
   - Не выжить?! - хрюкнул он. - Но ты-то, тля, выжил! Что помешает ему?! Я считаю, - неожиданно став серьёзным, обратился он к Совету. - Что эти проблемы надо решать, и в срочном порядке. А то что это такое?! Храмовники мрут пачками, какие-то удальцы нападают на наши караваны, да ещё и бегают на свободе всякие удачные эксперименты...
   - И что ты предлагаешь? - обернулся к нему Хап.
   - Сколотим отряд. Из тех, кому можно довериться. Пускай рыщут. И первым делом выяснят где этот проклятый горец! Не хочу, чтобы какой-то... мститель прокрался ночью в мой дом и перерезал мне глотку!
   Сагер, выудивший из разговора главное, тут же бешено затараторил:
   - Я, я могу возглавить этот отряд! Позвольте мне искупить мою вину! Я знаю, как его искать! На нём моя метка - метка раба! Я и сейчас чую исходящие из неё волны! Мне стоит лишь приблизиться к нему: и тогда эту тварь не надо будет бояться!
   Биас, хотевший было заткнуть наглого выскочку, сам задумчиво промолчал, напряжённо уставившись на "тлю". В Зале вновь повисла тишина. И первым, кто решился высказать витавшую в головах у всего Совета мысль, был Марак:
   - А что, в его словах есть резон.
   Сказав это, он выставил перед собой руку, заговорив заклинание. Его медальон вспыхнул, и тут же в воздухе стала сгущаться вязкая тёмная жижа, постепенно трансформируясь в нечто, имевшее форму и материальность. Когда трансформация окончилась, в руке у Марака оказался длинный узкий свиток, оплетённый печатью Совета Архимагов. Он брезгливо бросил его вожделенно поймавшему сокровище Сагеру, буркнув:
   - Бери. Наши люди будут знать, что ты - главный. С этим документом в каждом городе и каждой деревне ты будешь иметь неограниченные права. И, смотри, Сагер... не дай Пожиратели тебе ещё раз опростоволоситься.
   Маг закивал, вскочив и прижимая драгоценный свиток к груди, и стал пятиться назад, не прекращая кивать и бормотать слова благодарности, пока не скрылся за массивной дверью: послышались его быстрые шаги, эхом зазвучавшие в Зале...
   Архимаги разом выдохнули. Одной проблемой меньше. Свиток с печатью Совета поможет этой падали собрать достаточно сил, чтобы отыскать горца. К такой, на первый взгляд, незначительной проблеме, нельзя было относиться не серьёзно. История не раз подбрасывала случаи, когда оставленный в покое беглец сколачивал собственную армию и доставлял большие неудобства. А уж тот, кто отмечен магическим вмешательством... В общем, нельзя было глядеть на это сквозь пальцы.
   - Ну, что, какие там ещё дела? - устало буркнул Биас, явно стремившийся поскорее расправиться со всеми обязанностями и вернуться домой.
   - Есть одно, - улыбнулся Марак. - Кое-что хотел поведать мой подчинённый, наставник Академии. И я считаю, Совету это тоже будет интересно...
   - Так зови, чего ждать! - нетерпеливо взмахнул руками Беар.
   И Марак чуть ли не торжественно произнёс тому, кто ожидал за дверью:
   - Мастер Лод, прошу Вас, входите!
  

***

   В первые же дни пребывания в Академии Лида сильно сдружилась с Варлоком. Он оказался весёлым, жизнерадостным пареньком, ненамного старше самой девочки. Хотя... Лиду уже сложно было назвать девочкой. Скорее, девушка, или даже женщина: внешне она уже давно выросла из своих шестнадцати лет, расцвела и обрела некую взрослую строгость и суровость во взгляде, которой не бывает у детей.
   Она проводила с Варлоком почти всё свободное время и, как ни странно, прогуливаясь по саду Академии, или посещая лекции по магическим наукам, редко успевала вставить больше пары фраз: почти всё время говорил именно Варлок. Но Лида не возражала: рассказывал он интересно и, что самое главное, по существу, так что она жадно впитывала каждое его слово.
   Сначала он поведал ей о принципах обучения. Они кардинально отличались от способов обучения магии в Академиях, принадлежащих другим Архимагам. В иных учебных заведениях всё было построено чётко и по существу: расписание занятий, номера аудиторий, обязательное посещение, и так далее... В общем-то, как и в любом другом уважающем себя месте, где хотят чему-то научить.
   Здесь же всё было не так. Нет, разумеется, строгое убранство комнат никак не было связано с обучением: не было того варварского и мучительного прохождения по ступеням магических наук, как в стародавние времена, ещё при Диком Чародействе, когда Колдуна, дабы тот познал даже самые азы колдовства, отправляли в пещеры к чудовищам, где тот должен был прожить несколько дней... Нет. И всё же, отличия от других Академий были невероятные.
   Здесь не было даже намёка на какое-либо расписание и чёткое ведение занятий. Хочешь узнать, как приготовить зелье, продлевающее жизнь? Так загляни в кабинет Мастера Аира, спроси, получи необходимые для этого сведения и - пытайся! Хочешь узнать, как с помощью магии создавать огненные шары, молнии и ядовитые облака? О том знает Мастер Вальрус - топай к нему, разбирайся. Не хватает собственного мастерства и знаний? Библиотека всегда открыта! Ах, не можешь отыскать её в запутанных лабиринтах Академии? Так посети кабинет Мастера Ульва - он поведает тебе о способах создания фантомов-проводников...
   Сначала такой способ ведения занятий показался Лиде мягко говоря странным и не пригодным для обучения действительно сильных магов. Но, расспросив поподробнее Варлока, была немало удивлена, выяснив что каждый, кто выпустился из Академии, стал не просто хорошим магом, а чуть ли не первым после Архимагов. Многих выпускников Маракской Академии брали на высокие руководящие посты, кого-то - в личную гвардию Совета Архимагов, а кто-то даже умудрялся воздвигать собственные школы, снискав заслуженную славу. Значит, было что-то в подобном образе обучения, и потому Лида с похвальной жадностью окунулась в учёбу с головой.
   В первый же день она, взяв уроки у своего нового друга, заполонила всю Академию небольшими стражами, крохотными огоньками, которые во сто крат упрощали ориентирование по замысловатым коридорам. Варлок было предостерёг её:
   - Ты бы с ними так не увлекалась! Они пусть и из низших заклинаний, но всё же запасы сил жрут. Меня только на нескольких хватает - уже голова от переизбытка траченых на них сил кружится... Куда тебе столько - с ног валиться будешь!
   Не валилась. И, на зависть остальным ученикам, даже не чувствовала усталости. Для неё силы, затраченные на даже сотню таких вот светлячков, были лишь крохами: птьфу - и растереть!
   Дальше - больше. Огненные, земные, воздушные и водные стихии: казалось, девушка посещает все эти занятия сразу, и наставники - все, как один, хмурые напыщенные индюки - отчего-то сразу прониклись к рьяной ученице, и порой умудрялись даже проявлять участие к её обучению, хотя обычно лишь буркали какие-то наставления, да отправляли доучиваться за книгами.
   Книгами, кстати, юная волшебница тоже не пренебрегала. Смотритель библиотеки лишь качал головой, когда Лида, пыхтя, выносила стопы толстых старинных фолиантов, из-за высоты которых даже не видно было её лица. Комната девушки стала совсем уж крохотной: почти половину её стали занимать книги и листы, исписанные ею самой вдоль и поперёк, она засиживалась за ними до ночи, а порой и до утра. Но Лиде, кажется, сон вообще перестал быть так уж необходим. Варлок, чесавший затылок и глядевший на девушку одновременно с непониманием и восхищением, всё никак не мог понять, откуда в ней столько сил и рвения. Откуда же ему было знать, что почти всё то время, что мозги дочери Горного Клана были заняты не зубрением заклинаний и различных формул, она твердила себе: "Ты, Лида, во что бы то ни стало будешь великим магом! Лучшим из лучших! Отыщешь мать, отца, братьев - отыщешь, это точно! А потому, чтоб тебя, зубри!"
   Раст, между прочим, всюду сопровождал её, с честью блюдя долг хранителя. И, надо сказать, не как надоедливый хвостик. Здоровенный крестьянин умудрялся каким-то образом и не мозолить госпоже глаза, и при этом всё время находиться рядом - только, разве что, немного в отдалении. И всё чаще Раст стал замечать, что, когда его госпожа гуляла вместе с Варлоком, смеялась с ним, сидела за одним столом в библиотеке, обсуждая какое-то высказывание написавшего её учёного мага, отчего-то становилось тяжело в груди. Будучи по натуре своей прямым, как стрела, однажды он спросил Лиду, оторвав её от зазубривания очередной слово-формулы:
   - Что тебе этот Варлок? Всё время с ним... Не надоело?
   Девушка посмотрела на него удивлённо, а затем рассмеялась переливистым смехом -Расту показалось, будто зажурчал ручеёк:
   - Ох, ты что! Ревнуешь, что ли?!
   И было в этом вопросе столько иронии и насмешки, что крестьянин дёрнулся от нового толчка в груди, и вдруг с ужасом осознал: а ведь, действительно, ревнует...
   Но вслух буркнул:
   - Глупости говоришь... Просто переживаю. Мало ли.
   Примерно так в целом и проходили день за днём. И, несмотря на то, что, по сути, ученикам Академии не запрещалось покидать её пределы, Лида не разу и носа не высунула наружу, пускай ей хотелось посмотреть на Столицу: всё её сознание, всю её суть заняли знания. И она с явной охотой распахнула для них двери...
   Но в один из дней её жизнь в Академии кардинально поменялась. В тот самый день, во время очередной прогулки по бесконечным коридорам вместе с рассказывающем о лучших способах воздействия на человеческий разум при помощи магии Варлоком, её взгляд наткнулся на невиданную ранее дверь. Девушка остановилась. С виду самая что ни на есть обычная дверь - такая же, как и все остальные. Но ведь что-то же её в ней привлекло?
   И тут её осенило...
   - Ты чего? - подпрыгнул к ней смутившийся неожиданной остановкой Варлок, не сразу и заметивший исчезновение попутчицы.
   Лида кивнула на дверь, не отрывая от неё взгляда:
   - Ручка.
   - Чего "ручка"? - совсем растерялся юноша.
   Она посмотрела на него с таким видом, будто удивлялась: "И как ты не понимаешь?!".
   - Ну... ручка, - снова повторила она, всем видом давая понять, что этого слова достаточно. А затем, собравшись, добавила: - Она вся пылью покрыта. Но это же ведь кабинет Наставника, а?
   Теперь Варлок уже глядел на дверь с более оценивающим и серьёзным видом. Но тут же вся серьёзность разом слетела с него, и он усмехнулся, махнув рукой:
   - А, это! Знаем-знаем, проходили! Да, Лида, кабинет... Только не Наставника, а психа! Лучше тебе туда... не соваться, в общем.
   - Почему?
   - Почему-почему... - юноша, явно смутившись, пригладил свои рыжие волосы. - Ты слыхала что-либо про некромантию, тёмную магию? - оценив напряжённое молчание девушки, он кивнул. - Ну вот! А Мастер Лод именно на ней и специализируется. И метод обучения у него... странный, мягко говоря. Гадкий даже, я бы сказал. Одним словом, старик это психованный, и никто к нему учиться не ходит - себе дороже!
   - Почему он тогда вообще здесь преподаёт? - нахмурилась Лида, стараясь переварить слова друга.
   Тот только пожал плечами:
   - А ему то что? Сидит себе, в ус не дует, платят ему хорошо, да и, по сути, живёт он здесь - считай, настоящий отдых! Ученики не ходят, своими делами, солнца не видя, занимается... Я б тоже так жил!
   Лида задумчиво оглядела дверь, словно она могла ещё что-то ей сказать о том, кто за ней скрывается, и... потянулась к дверной ручке.
   - Эй, да ты чего?! - вскрикнул Варлок, разве что не кидаясь, чтобы её перехватить. - Я тебе говорю: не суйся туда, только психику себе поломаешь.
   - Успела уже... - пробурчала она себе под нос, а затем громко: - Мне всё равно. Знания лишними не бывают. Ты со мной?
   Варлок протестующе замахал руками и даже сделал несколько шагов назад:
   - Ну уж нет! Это как-нибудь без меня...
   В ответ на это Лида только фыркнула и напряжённо поглядела влево - туда, где за углом, притворяясь, будто просто насвистывает себе какую-то мелодию, стоял Раст. Она покачала головой, и крестьянин, заметив это, кивнул: они друг друга поняли, и хранитель не намеревался следовать за ней.
   Ручка повернулась, скрипнула дверь, и девушка оказалась внутри кабинета.
   Глаза тут же сощурились, привыкая к неожиданно ударившей по зрению полутьме. Прикрыв за собой дверь, Лида огляделась. Всё ещё видно было плохо, но бьющий из нескольких окошек-щёлочек под самым потолком свет всё-таки позволял хоть что-то разглядеть.
   На кабинет это помещение похоже не было. По крайней мере, в её представлении - нет. Высоченный потолок, подпираемый несколькими деревянными, почерневшими от времени, колоннами, невероятно длинный стол, захламлённый всяким мусором: на нём громоздились, одна на другой, колбы, перемешиваясь с обычной посудой, кое-где валялись кипы пожелтевшей бумаги, лежали перья в неимоверных количествах, и в таких же количествах чернильницы. Прямо в столешницу воткнуты ножи, а кое-где даже стояли миниатюрные алтари, на которых покоились нечеловеческие черепа...
   С противоположной от входа стороны кабинета вела на второй ярус витиеватая лестница. Там покоились массивные шкафы с кучей книг, разбросанных в беспорядке, а вместе с ними стояли совершенно чуждые на книжных полках бутыли со странных цветов жидкостями... Если не знать, что это - кабинет Мастера, то можно было бы подумать, что оказался в доме умалишённого. Хотя, Лида уже успела отвыкнуть удивляться причудам магов: а они, эти причуды, есть у каждого - просто у кого-то в большей, а у кого-то в меньшей степени.
   Сцепив за спиной руки, девушка нагнулась над столом, начав с неподдельным интересом рассматривать то, что он на себе содержал, когда дверь, ловко спрятанная между массивными шкафами второго яруса, с грохотом отворилась. Из неё вышел растрёпанный, в одном домашнем халате... карлик.
   Иначе назвать существо, поместившееся бы в высоту дверного проёма раза четыре, было нельзя. Его лохматые, явно всю жизнь не знавшие гребня, волосы, сидели на его большой голове неопрятной щёткой, кустистые брови сошлись на переносице, длинный и толстый нос частично скрывал узенькую полоску рта, искривлённую в недовольстве, а маленькие сощуренные глаза и большие растопыренные уши придавали ему некое сходство с лисой. Да и в целом его вид был весьма комичен. Но Лида не смеялась. У неё даже не возникло такого желания. То ли знание о том, кто перед ней, то ли свисавший с шеи карлика явно тянувший его к полу массивный медальон, то ли ещё по какой причине, но девушка сразу прониклась к этому уродцу уважением и трепетом.
   Карлик пошарил взглядом по кабинету и, наткнувшись на застывшую Лиду, взвизгнул, начав спускаться по лестнице:
   - Ты кто такая?! Чего пришла?! Тебя Архимаг послал?! Так скажи этому напыщенному магику, что чхать я хотел на проклятые нормы! Кабинет не освобожу - так и знайте! - спустившись, он направился к девушке, ярко жестикулируя и продолжая поносить как Академию, так и всех в ней присутствующих, красочно описав и самого Марака, и всех Мастеров, и всех учеников - причём за какие-то считанные секунды! На ходу выхватив из столешницы нож (Для этого ему пришлось подпрыгнуть), карлик начал махать своим "оружием", будто намеревался вот-вот напасть. - Иди отсюда, курица драная, и передай всё, что я сказал, начальству! Слово в слово, усекла?!
   Лида, немного ошеломлённая, еле выдавила из себя:
   - Я не... от Архимага... Я - ученица Академии. А к вам за знаниями пришла...
   - О?! - в возгласе карлика послышались как нотки удивления, так и нотки разочарования. Кажется, ему бы очень хотелось донести сказанное до ушей Архимага. Но, видно, не сегодня. Он вновь подпрыгнул, вонзая нож обратно в стол, и отряхнул руки, буркнув: - Дитя моё, как бы так помягче выразиться... Иди лесом. Я не преподаю. Ты хоть знаешь, чем тут занимаются?! Чем я занимаюсь?! Да ты мне тут весь пол своим завтраком испачкаешь. Была бы ты хоть парнем - я бы ещё подумал. А так, бабу, да в тёмные дебри магии... Прочь! - вновь взвизгнул он и, картинно развернувшись, потопал обратно, явно давая понять, что разговор окончен.
   Но Лида так не считала.
   Быстро придя в себя, она топнула ногой и крикнула:
   - Знаете, зачем я пришла сюда?! Потому что от того, что я смогу познать, во всех смыслах зависит моя жизнь! - услышав это, карлик остановился и обернулся, глядя на девушку как-то по-иному. - И, знаете, что, - продолжила кричать она, чувствуя, как подкатывают к глазам слёзы, уже, казалось бы, давно позабытые. - Вы - гадкий, отвратительный и худший в мире человек, Мастер Лод! Будь моя воля, я бы давным-давно забрала у вас медальон! Ну и оставайтесь здесь, в вашем прогнившем царстве пыли и паутины! Ноги моей здесь больше не будет!
   - Стой, истеричка! - резко оборвал её Мастер Лод, но голос его переменился: стал более спокойный и даже... приветливый? - Не знаю, что ты тут несёшь, но... ладно. Только не ори так больше. Уши лопнут. - он вразвалочку подошёл к столу и, кряхтя, влез на столешницу, начав задумчиво шарить по ней взглядом, наступая прямо на кипы листов, опрокидывая чернильницы и колбы.
   Лида заворожённо следила за ним. И откуда в ней вдруг проснулось такое негодование? Почему она так рьяно возжелала учиться у противного коротконого старикашки? А ведь Мастер Лод действительно был стар: его чёрные волосы явно ежедневно подкрашивались непонятно для кого, морщины на лице очень плохо скрывала примитивная магия смены обличья, да и походка... так не ходят мужчины в полном рассвете сил - будь они хоть сто раз карликами.
   Наконец, Мастер Лод радостно воскликнул и, нагнувшись - при этом придерживая спину, словно боялся развалиться - вынул из-под полетевшей на пол тарелки какой-то мятый и явно давно уже лежавший на своём законном месте, лист. Спрыгнув обратно на пол, карлик победоносно протянул найденное девушке и хмыкнул:
   - На. Сможешь сотворить это заклинание - приму в ученицы. Нет - больше не беспокоишь меня. Усекла?
   Словно сквозь сон, Лида кивнула и приняла листок. И, бегло пробежавшись по нему взглядом, ужаснулась.
   Хитрый Мастер Лод явно не желал брать учеников...
  

***

   - Нет, нет, нет!!! - девушка вскочила и, рыча от ненависти, опрокинула чан с кипевшей в нём жидкостью.
   Раст тут же отпрыгнул в сторону, спасаясь от разливающегося по полу кипятка. Вода смысла все руны, начерченные на полу мелом: то есть всю ту работу, которую вела его госпожа ближайшие несколько дней. Крестьянин с горечью посмотрел на осунувшуюся, с гигантскими мешками под глазами, Лиду.
   - Тебе бы поспать...
   Но девушка, казалось, не слышала его. Она села в углу комнаты и, обхватив руками колени, уткнулась в них лицом, забурчав:
   - Ничего не получается, Раст, понимаешь?! Это невозможно. У меня нет того, что необходимо! - она посмотрела на своего хранителя и глубоко вздохнула. - Он ведь специально, понимаешь? Мастер Лод дал мне все необходимые формулы, всё, что нужно для заклинания создания собственной копии - всё это было на том чёртовом листке! - она раздосадовано ударила кулаком по полу. - Но самого главного нет! Я ископала всё, я использовала всё, что могла... Сначала мне было непонятно, почему создание своей копии относится к тёмной материи магии, к некромантии. Теперь я понимаю. Невозможно создать что-то из ничего. Необходимо нечто, что сможет принять мою форму. Как... как скульптура! Камень, который я смогу обтесать... Я думала, что смогу достать нужные заменители. Что с помощью стихийной магии получится сотворить нечто, схожее с человеком. Но получаются лишь куклы! Даже отдалённо не напоминают людей! Невозможно создать живое существо, достаточное для такой магии, из пробирки, Раст... Ох, Раст, что мне делать?!
   Лида уткнула лицо в ладони, всхлипывая. В конце концов, какой бы сильной и решительной она ни была, как бы ни пыталась доказывать, что ей всё по плечу - она всего лишь хрупкая и нежная девушка...
   - Значит, - скрестив руки на груди, нахмурил лоб крестьянин. - Для этого твоего заклинания нужна... человеческая оболочка?
   Лида кивнула, не убирая ладони от лица.
   Что-то про себя решив, Раст сделал шаг к госпоже и, подхватив её на руки, уложил на кровать со словами:
   - Поспи. Всё равно в таком состоянии ты ничего толкового не сделаешь.
   И, как только явно желавшая больше всего на свете выспаться Лида стала вяло сопротивляться, он прислонил ладонь к её лбу и произнёс заклинание, завершив его громким "Спи!".
   Сработало. Девушка обмякла и засопела. Крестьянин улыбнулся: всё-таки он не просто так жил здесь и ел. Кое-чему и его, не предрасположенного стать великим магом, научили стены Академии.
   Выглянув в окно, Раст кивнул самому себе: смеркалось. Небосвод уже окрасился алым - солнце уходило на покой. Укрыв госпожу одеялом, он ещё некоторое время с улыбкой глядел на неё, а затем покинул комнату, осторожно прикрыв за собой дверь, из-за которой доносилось монотонное сопение Лиды, видевшей сладкие глубокие сны...
  

***

  
   Буз, заядлый завсегдатай небольшого дешёвого трактира на окраине бедного района Столицы, чуть пошатываясь, с полной решимости видом двинулся к стойке. За ней прятался сам трактирщик, делавший вид, будто не замечает его и следит за другими клиентами. А этой ночью клиентов было - хоть отбавляй. Все бедняки после тяжёлого рабочего дня двинулись за своей порцией хмельного и кусочка колбасы, чего у его заведения всегда было в достатке, пусть и не высшей пробы.
   Пьянчуга, облокотившись о стойку, причём не столько для эффектного вида, сколько из физической необходимости - просто не мог стоять на ногах - фыркнул в усы и нечленораздельно пробубнил:
   - Налей еш-щё крув... кружк-к-ку. Отс-с-дам. Отдам-да.
   Трактирщик покосился на него брезгливо. Нет, конечно, он всегда был вежлив даже с самыми буйными и нетактичными клиентами - такая уж у него работа. И, стоит заметить, он всегда с каждым умел найти общий язык. Но не с теми, у кого нет ни гроша за душой.
   - Пшёл отсюда! Ты мне и так должен! - шикнул он Бузу, и вновь устремил взгляд в зал.
   Но пьянчуга, оскорблённый до глубины души, не пожелал так просто сдаваться и потянулся было своими трясущимися руками к стоявшей прямо перед ним вожделенной бутылке. Но не тут-то было. Трактирщик, конечно, экономил на вышибалах, но не потому, что не хватало денег, а потому, что сам стоил и двух вышибал.
   Выпрыгнув из-за стойки, он ухватил своими ручищами ойкнувшего Буза за шиворот и поволок к выходу. Посетители даже не покосились на них: обычный случай, навидались уже. Лишь один из них, сидевший в углу огромной тенью, не шевелясь, одними глазами провожал орущего на всё заведение о несправедливости судьбы Буза и молча выкидывающего его за порог трактирщика. Но никто не обратил на это внимание: все были заняты пьяными песнями, громкими обсуждениями политики Совета и различными россказнями о прошедшем дне. А тем временем тень, на столе которой не оказалось ни одной осушённой до дна кружки, тяжело поднялась и направилась к выходу...
   Буз кое-как поднялся и, даже не подумав отряхнуться от грязи и пыли, скопившейся как на его лице, так и на одежде, обернулся к трактиру, из которого доносился любимый им ор пьяных глоток, и, надув губы, показал неприличный жест. Затем подумал о том, чтобы помочиться у самого порога, но прислушался к внутренним ощущениям и с сожалением осознал, что мочиться нечем. "Повезло тебе!" - яростно подумал он про себя и, развернувшись, при этом чуть не рухнув обратно на землю, потопал по улице, куда глаза глядят, без определённой цели или причины. А какая может быть цель, если вечерняя попойка окончилась неудачей. Оставалось только ждать отрезвления и думать, где достать бы ещё.
   На улице было холодно. Ночь в Столице вообще с лютой жестокостью относилась к тем, кто решал провести её не под крышей родного дома, а под открытым небом: холодный воздух пронизывал тело, проникал под одежду, в поношенные ботинки. Буз попытался получше укутаться в рваную куртку - не помогло. Стуча зубами, он с присущей всякому пьянице, не доставшему выпить, злостью, стал поносить проклятых магов, которые не могут даже выставить простенький купол, защищающий от плохой погоды, над главным городом Континента! Затем плавно перешёл на ругань в адрес жмота-трактирщика, неожиданно вспомнил о бывшей жене, не желавшей с ним больше жить...
   За этой отборной бранью, раздававшейся по всей пустынной улице, он и не услышал тяжёлых шлёпающих позади шагов. И потому нанесённый сзади, по затылку, удар, стал для него полной неожиданностью - последней, которую он успел испытать в своей жизни. Потому как удар был такой чудовищной силы, что Буз с пробитым черепом умер ещё прежде, чем повалился в грязь, из которой, кажется, не вылезал всю жизнь. А тень, преследовавшая его от самого трактира, протянула к нему свои могучие руки и, взвалив податливое, как кукла, тело на плечо, скрылась в полутьме района бедняков.
  

***

   Глаза разлипались нехотя. Всё хотелось остаться в умиротворённой неге, подольше насладиться тайком подкравшимся счастьем... Но всё же сон должен когда-нибудь закончиться, и Лида постепенно выныривала из его вожделенной пучины, переходя в ту стадию сна, когда ты, казалось бы, ещё там, в своих мечтах и видениях, но уже можешь воспринимать окружающую действительность, пускай и плохо, как бы отдалённо, словно общаясь со всем миром через стекло...
   Девушка сладко потянулась. Затем раскрыла-таки наконец сонные глазки, улыбнулась непонятно чему, и... Вскочила, ошеломлённо озираясь по сторонам.
   Как?! Когда?! Почему она спит?! Она не должна... Мастер Лод! Копия! Неудача! Да как она... почему... Но все мысли смело прочь, как только ошалело бегающий по всей комнате взгляд юной волшебницы упал на сидевшего возле кровати Раста. Точнее, не на него самого, а на то, что лежало возле него на полу, укрытое тряпьём.
   - Раст... - медленно протянула она. - Сколько я спала?
   - Сутки.
   - Сутки?! - Лида схватилась за голову. - О, Пожиратели! Как так вышло?! У меня совсем нет времени... - она было спрыгнула с кровати, намереваясь продолжить истязание своего разума созданием различных формул и исследованием толстенных книг от корки до корки, как неожиданно вновь уткнулась взглядом в нечто на полу. - Раст, что это?
   - Это? - уставший и явно все эти сутки не спавший хранитель одёрнул тряпьё в сторону и в ставшей для него привычной манере коротко буркнул: - Ингредиент.
   Лида застыла, уставившись на окоченевший синий труп какого-то мужчины. Наверное, ей стоило бы закричать, или броситься в ужасе за дверь, упасть на кровать, заплакать. Нет. Не закричала. Не бросилась. Не упала. Не заплакала. А нагнулась над телом и, нахмурившись, спросила:
   - Где ты это достал?
   Раст только пожал плечами:
   - Вышел прогуляться по Столице. Наткнулся на этого забулдыгу. Лежал пьяный в зюзю. Я попытался его откачать - бесполезно. Он уже мёртв был. Ну, я и подумал...
   Лида, без капли брезгливости перевернув тело, с сомнением посмотрела на гигантскую гематому на затылке трупа, и, пронзив взглядом дёрнувшегося от неожиданности Раста металлическим голосом произнесла:
   - Подготовь котёл. И остальные ингредиенты. Будем творить магию...
  

***

   Мастер Лод протянул руку к колбе - потряс её. Пустая... Карлик недовольно дёрнул ушами: опохмелиться было нечем. Что, опять мучиться, создавая нетопыря, чтобы слетал на рынок? Так опять жалобы прилетят - мол, народ пугает. И чего они боятся этих милых созданий тьмы? Всё это сплошь стереотипы! Хаос, из глубин которого черпает заклинания некромантия, есть ничто иное, как другой тип магического пространства, которым можно пользоваться и который можно подчинять. Это то же самое, как если бы те, кто пользуется ложкой, с ужасом относились к тем, кто предпочитает вилку. Какая им разница?! Но нет же - все напропалую кричат, дескать, тёмная магия! Произвол! Ещё и припоминают эту отвратительную историю почти тысячелетней давности с не малоизвестным Некромансером...
   Лод проверил шкафы на предмет хоть чего-нибудь, что могло бы снять с него головную боль после ночной дегустации собственного зелья - в таком бардаке отвары могли затеряться хоть в собственных ботинках! После сегодняшней ночи он зарёкся пить то, что сам же и приготовил. Хотя, зарекается он так каждое утро, чтобы на следующее вновь пообещать то же самое.
   Но его поиски прервал стук двери. Он обернулся, протирая глаза. Его мозг ещё мало что соображал - отходной эффект зелий подчас бывает довольно сильным. Но расплывающаяся в неясную кляксу картинка постепенно сложилась обратно в зал с колоннами и стоящую у двери, словно статуя, ту девчонку, что приходила к нему недавно. Как бишь её... а, неважно!
   Карлик перегнулся через перила второго яруса и удовлетворённо отметил, что девушка пришла одна. Копии не было! Значит, не удалось - ну, на другое он и не рассчитывал, намеренно выдав ей задание, с которым и сам бы справился, лишь имея под рукой всё необходимое. А откуда бы это взять какой-то белочке, и отдалённо не сведущей, что такое Хаос!
   Запахнув домашний халат, маг с видом победителя начал спускаться вниз, размахивая руками, словно какой-нибудь актёр на большой сцене:
   - О, милая! Жаль, очень жаль! Но, следует вас огорчить: неумёх, не способных на даже такое исключительно простое заклинание, я не возьму! Так что не думай проситься и убирайся! Или приходи как получится - не раньше! Давай-давай, топай отсюда, у меня и свои дела есть!
   Он вприпрыжку подбежал к стоящей немым столбом Лиде и щёлкнул перед ней пальцами:
   - Эй, слышишь меня?! Я говорю: про-ва-ли-вай!
   - Я вас отлично слышу. Можно и не орать.
   Мастер Лод, услышав спокойно-победоносный голос девушки, изумлённо замер и неуверенно протёр глаза ещё раз. Что, это всё зелье не отпускает? Ведь стоявшая перед ним Лида и рта не раскрыла!
   До него не сразу дошло, что голос доносился откуда-то справа и, обернувшись, карлик с тупым видом уставился на вышедшую из-за колонны... Лиду. Настоящую Лиду!
   Они стояли в глупой тишине где-то ещё с минуту. Мастер Лод - пытаясь сообразить, что вообще происходит. Лида - ожидая своего "приговора".
   И вот, наконец, гробовую тишину кабинета нарушили громкие хлопки - карлик, смеясь, аплодировал.
   - Браво! Бра-во! Посмеялась над стариком! А, и Тьма с тобой! С завтрашнего дня начнём занятия! И не смей опаздывать - ненавижу непунктуальных особ...
  

***

   Совет некоторое время сидел в озадаченной задумчивости. Мастер Лод, изложивший историю от начала до конца, сцепил за спиной руки, разглядывая Архимагов так, будто все они здесь были ему должны, а то и вовсе - у него на побегушках.
   Первым подал голос Биас:
   - Выходит, она сделала это... без медальона? Своими силами? И сколько она отлёживалась?
   Карлик мотнул головой:
   - Нисколько! Говорю вам: феномен! Как я понял, лишь только она справилась с заклинанием - сразу пошла хвастаться. Её даже не мутило! Почти никакой отдачи!
   Архимаги переглянулись. Марак сидел с таким довольным видом, что коты, объевшиеся сметаны, в сравнение с ним показались бы самыми унылыми существами на свете...
   - Если мне не изменяет память, - пробормотал Хап. - Подобные заклятия не получаются из ничего. Ей нужен был контейнер... Вы что же, выдали ей труп?
   Мастер Лод сдвинул брови на переносице, готовясь парировать этот вопрос, но его перебил грубый бас Беара:
   - Какая разница, как она это сделала! Если всё так, как нам это преподносят, то девочка - новый Некромансер... Такими талантами разбрасываться нельзя! - он откинулся на спинку трона и, взглянув на Марака, будничным тоном изрёк: - За ней нужно установить присмотр и контроль. И углубить в изучение магических наук. Полагаю, по истечению этого года, она будет готова к... инициации.
   Марак кивнул. Его поддержали остальные Архимаги. Мастер Лод учтиво поклонился, обозначая, что полностью с ними солидарен. Лишь Архимаг Олдэн соблюдал молчаливое безразличие...
  

***

   - Я требую, чтобы этого сучёныша казнили! При наших людях! Чтоб все себе науку в головы вдолбили!
   Стоявший в кабинете Широкого Клыкастый со спокойным достоинством следил за брызжущим слюной Зорким. Телохранитель Широкой Кости уже несколько раз выхватил свою саблю, пару раз подскакивал к самому юноше, норовя вот-вот пустить в ход кулаки, но не делал этого. То ли от того, что был цепным псом господина, и не смел сделать ничего без его на то согласия, то ли от того что боялся ответа - одним Пожирателям известно.
   Широкий в задумчивости сидел за столом, вперив взгляд в "сучёныша". И, прервав непрекращающийся поток ненависти, льющийся из уст телохранителя, надменно-лениво произнёс:
   - Хватит лаять и объясни по существу. Что случилось?
   Зоркий перестал ходить по кабинету, остановившись возле стола, по левую руку от господина, и, обличительно ткнув пальцем во всё также не проявившего ни капли эмоций Клыкастого, проскрежетал сквозь зубы:
   - Этот... молокосос сговорился с Хранителем Дороги! Наши ребята уже вторые сутки на неё попасть не могут! Он их просто... не пускает! Расшвыривает, и всё тут! Даже мы с Рыбой ходили выяснять - не справились! А вся мелюзга этого выскочки почему-то по Дороге прыгает, как козлики! И ничего им от Хранителя нет! Сговорились они! Клыкастый хочет себе элитный отряд сколотить! Нас под себя подмять! Широкий, дай я сам, лично ему руки поотрубаю!
   - Ну, попробуй, - улыбнувшись, пожал плечами горец.
   - Ах, ты!.. - Зоркий действительно схватился за рукоять оружия, но был остановлен громким рыком Широкого:
   - А ну, цыц!!! - ударив кулаком по столу, он посмотрел сначала на вставшего столбом Зоркого, затем на Рыбу, безразлично следящего за потасовкой, и вздохнул: - На выход, оба. Оставьте нас наедине.
   - Но, господин... - начал было одноглазый телохранитель, и тут же умолк, лишь только испытал на себе холодный взор Широкого.
   Оба телохранителя покинули кабинет. Хлопнула за спиной юноши дверь, из-за неё донеслась несдержанная ругань Зоркого. Клыкастый остался тет-а-тет со своим господином.
   И в это мгновение лишь один из них считал, что он в безопасности. Другой же, стоявший напротив него с невозмутимым видом, про себя думал о том, стоит ли убивать эту жирную мразь прямо сейчас и что за этим последует? И... передумал. Не сейчас. Не время. Сейчас убийство его господина ничего не изменит - может, даже сделает всё много хуже. Он ещё не готов.
   Широкий положил руки на живот и почти сразу заговорил:
   - Это правда? Про Хранителя?
   Клыкастый пожал плечами:
   - Истинная.
   Глаза Широкого изумлённо полезли на лоб.
   - И ты так спокойно мне об этом говоришь?! Может, позвать моих ребят обратно и, действительно, тебе конечности укоротить?
   По лицу толстяка явственно читалось: он может исполнить свою угрозу в любой момент. Просто пока... не хочет. Ему ведь интересно. Как дворовый мальчишка, схвативший муравья и решивший прежде не убивать его, а так, позабавиться, дать поползать по руке, и уж потом... Клыкастый это прекрасно понимал. Но несмотря на это его лицо не изменилось ни на йоту. Он всё с тем же безразличием пожал плечами:
   - Мой господин, всё именно так, как Вам поведал Зоркий. Но в совершенно ином виде, нежели он это себе представляет. Да, я действительно упросил Хранителя Дороги не пускать на неё никого, кроме моих людей. И в данный момент на ней тренируются лишь они. Именно потому, что им, как и мне, Вы можете доверять целиком и полностью. В отличие от людей Зоркого, Рыбы, Вырвизуба, Палача, или кого-либо ещё из своей банды. Потому что в ней завелись кроты, причём в таких количествах, что оно чуть ли не превышает доверенных вам людей. Сейчас только остаток, я, да Шустрый в полной вашей власти. Остальные же либо повязаны со стражей города, сидя у них на зарплате, либо же сами роют под Вас, пытаясь откопать что-нибудь существенное и отправить Вас на покой. Со всеми вытекающими. Подумайте: моими доводами проникся Хранитель. Он послушал меня, а, как Вам известно, он также под полным Вашим контролем, господин, и совсем не глуп - другого, я предположу, Вы бы и не поставили охранять настолько важный объект. И он со всем рвением пытается вернуть страх перед Вами у Ваших поданных...
   Широкий слушал его, не перебивая. А когда тот с учтивым поклоном окончил говорить, Кость грузно поднялся и подошёл к окну, с задумчивым видом потирая щетинистый подбородок.
   - М-да... - протянул он. - Умно лопочешь, ничего не скажешь... Действительно, в последнее время слишком участились случаи ловли моих людей на улицах, чтобы это было обычным совпадением. Сейчас казематы графа Клиара Славного прям-таки переполнены моими ребятами! Уже другие банды, похилее да победнее на меня облизываясь глядят, как волки на раненого медведя... Что ж! - он резко обернулся к так и оставшемуся стоять на месте столбом Клыкастому, и улыбнулся. - Сегодня вечером со мной пойдёшь, телохранитель. Пришло время тебе на самом деле показать, чего ты стоишь. Тогда и поговорим - руки тебе отрубать, или же прислушаться... А до тех пор хочу, чтобы Дорога пустовала. Свой остаток тоже придержи - нечего мне в моих рядах воду мутить... Завтра решим, как быть. А теперь вали, мне подумать надо. И этих, за дверью, позови!
   Клыкастый ещё раз поклонился и вышел. Тут же столкнувшись лицом к лицу с перекошенной рожей Зоркого. Вблизи - отметил про себя горец - она смотрелась ещё отвратительнее.
   Бандит наклонился к самому уху Клыкастого и злобно прошипел:
   - Думаешь, не вижу, что происходит, пацан? У меня, в отличие от Широкого, глаз всего-то один, но я побольше его вижу. Ты ведь прочистку мозгов не прошёл - не-е-ет... Я знаю, как выглядят прошедшие через эту процедуру. Как куклы. Тупые куклы. А ты же не такой. Ходишь, глазами умными стреляешь... Подмечаешь себе что-то. Думаю, за тебя нашему старикану Шустрый денег отдал. Или ты ему что-то пообещал. Не суть. Я знаю, что ты не прост. И с этого момента буду следить за тобой. И попробуй только облажаться хоть в чём-то, хоть где-то оступись - я рядом буду!..
   Кажется, он хотел сказать что-то ещё. Но не успел. Ибо из его рта выплеснулся болезненный хрип: Клыкастый, ловко юркнув в сторону, ухватил левую руку телохранителя за запястье, с силой вывернув его вверх, и впечатал мужчину лицом к стене: ни шевельнуться, ни ударить - любое движение отдастся лютой болью в руке.
   Рыба положил ладонь на рукоять своей сабли. Нахмурился и напрягся, но вмешиваться не спешил: во-первых, пока его товарищу ничего такого и не сделали, а во-вторых, это его личные разборки - сам вляпался, пусть и разбирается. Да и желание защищать телохранителя у него не было: не может за себя постоять - так какой он ко всем богам телохранитель?!
   Зоркий выплюнул какое-то ругательство, но Клыкастый, спокойно выслушав его, лишь сильнее вывернул покрасневшую кисть, заставив того заткнуться, и сказал:
   - Смотри, чтобы со своим рвением второго глаза не лишиться. Под твоим началом кто? Дай догадаюсь: Старшие Ученики, а то и вовсе Ученики? Под тобой не воины, а сброд - только по карманам шнырять. А у меня половина остатка переросла Подмастерьев. Сунься - и пожалеешь. И да. К Широкому зайди. Звал.
   Отпустив руку, горец направился прочь по коридору, явственно ощущая спиной прожигающий его насквозь взгляд.
  

***

   Дочь одного из Членов Совета Архимагов, госпожа Муп, выглядела для рангуна слишком уж человечной: будучи всегда в богатых платьях в пол с пышными длинными рукавами, девушка выдавала свою принадлежность к звероподобной расе лишь острыми волчьими ушками да излишней растительностью на лице. Но и она, приласканная и заботливо расчёсанная служанками, больше походила на модную причёску.
   Госпожа Муп элегантно присела на предложенный Главой Стражи Химельна стул, сложив руки на коленях, как то подобает родовитой леди. Три человека-служанки, уткнув глаза в пол, выстроились позади неё.
   Глава Стражи, дородный усатый мужчина с пухлыми щеками и вечно потеющим лбом, который он то и дело протирал хранившейся у него под шлемом тряпочкой, учтиво поднялся, склонив голову в полупоклоне, и, вновь упав на обречённо скрипнувший стул, виновато развёл руками:
   - Простите за мои апартаменты. Сами понимаете, уважаемая Муп. Служба. То один вояка зайдёт, то другой. То эти бумаги подписать, то другие. Вот и превращается мой кабинет постепенно в помойку...
   Рангунка улыбнулась, показав идеально ровные белые клычки:
   - Оставьте, ни к чему так заботиться о таких мелочах. Я не какая-нибудь Столичная кокетка или избалованная отцовской властью дочурка. И приехала сюда не для того, чтобы нежиться на перинах из бархата. Напротив. Моя миссия более... специфичного характера.
   - Так Вы, госпожа Муп, здесь не по велению Архимага Хапа? - удивлённо воскликнул мужчина.
   Рангунка отрицательно замотала головой:
   - Я здесь по причине близкой дружбы с графом этого города, ну и, конечно же, по собственной инициативе.
   Глава Стражи озадаченно потёр затылок:
   - Так что же... Вам нужно?
   Ни слова не говоря, Муп протянула когтистую ладонь в сторону, и тут же одна из служанок вложила в неё небольшой свиток, который рангунка поспешила положить на стол Главе Стражи.
   Мужчина, сдвинув брови на переносице, шмыгнул носом и, распечатав свиток, развернул его, на некоторое время затихнув, читая. По мере того, как взгляд его устремлялся всё ниже и ниже по поверхности листа, брови Главы Стражи всё сильнее и сильнее стремились залезть на самую макушку.
   Закончив, мужчина отбросил лист в сторону с таким видом, словно тот ожог ему руку, и замотал головой:
   - Нет, никак невозможно! Я не имею права подвергать дочь Члена Совета такой опасности!
   Но ставший холодным взгляд госпожи Муп ясно говорил о том, что рангунка не желает и слышать ни о каких отказах. Она поднялась и повелительным тоном произнесла:
   - Это прошение подписано самим Графом Славным, его печать и его указ не дают вам права отказаться. Там же и сказано, чтобы вы оказали мне полное содействие: надеюсь, ваши стражники не дадут меня в обиду, как и мой личный военный эскорт. Я прекрасно осведомлена об опасности, но мириться с ростом преступности в этом великолепном городе не собираюсь. Если мне удастся договориться с бандитской грязью, то это не только укрепит отношения Столицы и Химельна, но и позволит вашему графу спокойно выдохнуть, а вам, полагаю, подняться не только по окладу, но и по карьерной лестнице.
   Глава Стражи, отработанным движением достав из-под шлема платок, протёр лоб и обречённо вздохнул: отказать знатной особе, да ещё и при таких-то документах, он, конечно же, не мог.
  

***

   Эта часть Вороньей Улицы была наиболее людной и, если так вообще можно выразиться о самом бедном районе города, богатой. Сновали туда-сюда разного рода нищие и попрошайки, закупая на добытые деньги различную снедь на расположенном здесь же рынке. Тут вершилось большинство чёрных делишек, нанимались убийцы, покупались запретные порошки, узнавались последние новости из криминального мира.
   Порой сюда захаживала даже стража: договориться о неприкосновенности какой-либо из их территорий, заплатить нужное количество дани, и спокойно себе нести службу, не опасаясь неожиданных убийств или ограблений.
   Здесь кипела жизнь, причём жизнь не какая-нибудь, а самая настоящая, подпольная, незаконная... Почему бы графу не заслать сюда ищеек, не вынюхать, где самое сердце криминала его города, да пустить облаву из всех своих людей? А потому что боится - это понимал здесь каждый. Как каждый понимал также, что не стоит и особо выпендриваться: высунь голову чуть выше, чем положено - и отрежут, как пить дать. Такое уже случалось когда-то: такие же, как и они, разбойники да бандиты, уже пытались взять власть в свои руки. Из этого ничего хорошего не вышло. В те далёкие времена полегло полгорода, сотни воинов упокоились в земле - а толку то? В итоге власть и с той и с другой стороны решила выбрать лучшее из худшего, и с тех пор соблюдала некий нейтралитет.
   Наверное, поэтому Клыкастого и била нервная дрожь, когда они плечом к плечу с Шустрым шагали по Вороньим переулкам, через рыночные площадки, сквозь толпу грязных и, как один, злобно зыркающих маленькими глазками, людей. Потому что он собирался повторить историю. Но выйти из неё победителем. Как? Об этом можно лишь догадываться...
   - Значит, берёт тебя Широкий на дело, - усмехнулся Шустрый, сворачивая в очередной узкий проход между крохотными одноэтажными домишками. Клыкастый хвостом следовал за ним. - Смотри, не оплошай. Один раз оступишься - больше доверия не будет. А для тебя сейчас доверие важнее всего. По сути, важнее всех твоих людей и денег. Потому что без него ты - никто. Так, мальчик чуть ловчее и проворнее других таких же мальчиков. А вот если окажется, что на тебя ещё и как следует положиться можно... Это уже совсем другой разговор!
   Они нырнули в следующий поворот, пропуская мимо себя какие-то лачуги и навесы, прикрытые старым грязным тряпьём. Клыкастый молчал. Его очень сильно волновал и смущал тот факт, что его наставник как бы невзначай то и дело роняет какие-то фразы, по сути, к делу совершенно не относящиеся. Почему он не спрашивает о Хранителе Дороги? Или он уже всё знает? А даже если и так - неужели ему не интересно знать подробности? Почему он не говорит о том, куда они идут, и кто этот его таинственный претендент на медальон?
   Между прочим, потеря магом медальона не прошла бесследно. По всему городу увеличено количество постов, стража стала более дерзкой и решительной: вроде как кого-то из кругов Широкого уже успели взять ночью, причём прямо на Вороньей Улице! Конечно, жирдяй не мог не прознать об этом, и начал копать дальше... Точнее, поручил это дело своим доверенным людям. "Не удивлюсь, если Зоркий первым вызвался. Он действительно что-то, смутно, но подозревает...", - подумал про себя Клыкастый. - "Видно, тот магик всё-таки невредим остался - да и что ему от обычной щепки то сделается?! Надо было его всё-таки убить, надо...". Лишь только он подумал об этом, как перед глазами юноши вновь всплыло плачущее лицо служанки. "Мама...".
   Клыкастый встряхнул головой, с ненавистью шлёпнув самого себя по щеке: а ну, хватит! Не время и не место о подобном думать!
   Шустрый остановился у спрятанного между ничем непримечательными домишками, такой же непримечательной халупы. Клыкастый оглядел небольшой перекошенный то ли сарай, то ли отвратительный самодельный шалаш из досок. И с вопросом уставился на наставника. Шустрый рассмеялся:
   - Чего стоишь? Заходи!
   - Там?!
   - Да.
   - А ты?
   - А я что?
   - Ну... - замялся горец. - Ты не со мной?
   - А мне то куда?! - развёл руками Шустрый. - Ты медальон выкрал, ты всё дело задумал - тебе и идти. Я - так, посредник... Давай-давай, не маленький уже.
   И Клыкастый, кивнув, зачем-то хлопнул по нагрудному карману, удостоверяясь в наличии в нём медальона, и сделал шаг в полутьму сарая.
   Внутри оказалось пыльно и чем-то воняло, летали мухи. Свет пробивался лишь сквозь здоровенные щели в стенах, отсутствовало хоть какое-то освещение и становилось не ясно, как тот, кто здесь жил (Или существовал?) вообще мог хоть что-то видеть с наступлением темноты.
   Клыкастый двинулся вперёд, прикрывая нос и рот рукой. Пахло ужасно - даже он, привыкший к, мягко говоря, не комфортным условиям жизни, готов был бежать отсюда куда угодно - лишь бы не чувствовать этого запаха. Видно, живший здесь не имел собственного отхожего места и гадил прямо тут, в своём жилище. О, Боги, даже животные так не поступают!
   - Ну и гад ты, Шустрый, - пробурчал себе под нос горец, переступая через очередную пованивающую кучку. - Ясно, почему ты со мной не пошёл...
   И тут он замер, почувствовав, что пришёл. По крайней мере он явственно слышал и чуял чьё-то смердящее дыхание. Так могло бы дышать лишь какое-нибудь болотное чудище... но человек?! Хотя, можно ли назвать живущее здесь нечто человеком? Клыкастый очень в этом сомневался.
   Он огляделся в поисках того, кому принадлежало тяжёлое хрипящее дыхание, но в полутьме помещения разглядел лишь только какие-то кучи мусора, затянутые пылью. Ни следа чего-то живого. Вот только... Одна из "куч" шевельнулась и начала подниматься, отряхиваясь от пыли и хрипя, через несколько секунд оказавшись вполне себе живым человеком. Небольшим, горбатым, измазанным грязью и отдающим зловонием, но человеком.
   Человек косо взглянул на всё не отнимающего от лица руки Клыкастого, и хрюкнул. Видимо, так он смеялся.
   - Пришли за деньгами? В этом месяце не ждите... Плохо идут дела. Руки уже не те...
   С этими словами он встал на корточки и начал шарить по полу, ища что-то. Послышались звякающие звуки: это пустые бутылки ударились друг о друга. Человек недовольно прошипел что-то и устало сел прямо на чавкающую землю, которая заменяла здесь пол. Вновь скосил взгляд на Клыкастого и, подумав, добавил:
   - А хотите бить - бейте. Мне уже, правду сказать, всё равно.
   Он скрестил руки на груди и вжал голову в плечи, прикрыв глаза. И даже в таком состоянии в них читалась такая усталость и безразличие, что становилось не совсем понятно - живой ли он вообще? Может, привидение какое? Клыкастый без труда поверил бы в подобное, вот только, насколько ему известно, привидения не воняют. А от этого несло всей дрянью, которая только может вонять на белом свете. И к нему его привёл Шустрый? Это он - тот самый талантливый и недооценённый маг?
   - Я не за деньгами пришёл, - пробурчал через руку горец. И, решившись, скривился и через силу убрал её от лица, стараясь дышать через рот. - Считай, Крыс, что сегодня твой счастливый день.
   Человек удивлённо воззрился на Клыкастого. И неуверенно протянул:
   - Откуда знаешь, как меня кличут?
   Юноша усмехнулся:
   - Нетрудно было догадаться.
   - Издеваешься, - вздохнул Крыс, вновь прикрывая глаза. - Поглумиться пришёл, камнем кинуть... Давай, давай. Только побольше бери - чтобы наверняка.
   - А ты, Крыс, тупой! - хмыкнул Клыкастый, присаживаясь на корточки, чтобы быть с нищим лицом к лицу. - Я же сказал: сегодня твой счастливый, а не последний день...
   - Для меня это уже давно одно и то же! - пробурчал тот в ответ, не шевельнувшись и как-то отрешённо, как если бы он отмахивался от мухи. А их, проказниц, между прочим, летало над ним в обильном количестве.
   Он когда-то был хорош. Действительно хорош, овладевая магическим искусством слёту, журясь над другими учениками, что поднимались по ступеням магических знаний вместе с ним. Но если им приходилось вскарабкиваться на каждую из этих ступеней, то Крыс, будучи талантливым, одарённым, как шептались учителя, самими Пожирателями, перепрыгивал через три, а то и четыре ступени с наскока, без труда. Ему всё давалось настолько просто, и многие предсказывали ему настолько блестящее будущее, в котором виделся даже трон Совета, что Крыс, тогда ещё именовавшийся, конечно, совершенно иначе, решил, будто всё это произойдёт само собой, как нечто разумеющееся, не подлежащее никаким сомнениям. И потому стал всё реже появляться на занятиях, при этом всё чаще являясь в кабаки, отмахиваясь от друзей-магов и принимая себе в друзья собутыльников, проводящих с ним время за одним столом. Тогда ещё молодой и страстный юноша испытал все прелести публичных домов, радость пьяных посиделок, и отдавался этой прекрасной жизни целиком, совершенно забыв о том, что ему необходимо учиться. Те, кто когда-то лишь мечтал достигнуть тех высот, на которых оказался лучший ученик Академии одного из Архимагов, уже успели перегнать его, оказавшись выше на голову, но Крысу не было до того дела: ещё нагонит, это пустяки! И он продолжал давать деньги распутным девам за их готовые на что угодно тела и трактирщикам за выпивку. И в итоге это привело к краху. Краху всех надежд и мечтаний.
   В тот день он вновь не пошёл на учёбу, предпочтя скучным лекциям привычную весёлую компанию собутыльников. Они, как обычно, пили и смеялись, как вдруг в трактире оказался его давешний знакомый, с которым он вёл некогда дружбу, сын какого-то знатного графа. Он, ни слова не сказав, выплеснул успевшему опьянеть бывшему другу содержимое его кружки в лицо. И всё бы ничего - посмеялся бы, вытерся, да пригласил бы сынка знатного человека за стол. Но графёныш на том не остановился.
   - Ты ничтожен! - выпалил он, презрительно глядя на того, кого когда-то называл другом. - Посмотри на себя!.. Когда ты в последний раз творил заклинания?! Когда?! Или всё, на что способны твои дрожащие от хмеля руки - это превращать кружку воды в пинту с вином?! Позор... Ты же когда-то подавал надежды. Был лучшим! Ты помнишь того глупенького, с веснушками, над которым мы вместе с тобой смеялись? Он ещё не мог даже наколдовать обычного светлячка! Так вот... его приставили к медальону. На следующей неделе официальное вручение. И ему, и ещё нескольким, и... мне. А ты?! Когда ты в последний раз видел стены Академии?! Ничтожество... Маг?! Смешно! Ты давно уже потерял право так называться!
   Это стало последней каплей. Взбудораженный алкоголем, обозлённый на себя самого и на всех в мире, Крыс в то мгновение не придумал ничего лучше, как выпалить: "Я - не маг?! Так смотри!", и... Сжёг бывшего друга дотла.
   Убийство мага, пускай и без медальона - само по себе преступление. А отец его, один из богатейших графов Континента, лишь только разузнал о смерти сына, сделал всё, чтобы уничтожить его убийцу. Крыс потерял дом, лишился права посещать Академию и навсегда распрощался с мечтой получить медальон. Что там мечты! Лишь в последние секунды он умудрился унести ноги, чтобы не быть убитым! Тогда и умер великий маг, будущий Член Совета Архимагов. И родился нищий попрошайка и карманник Крыс, изуродованный преждевременной старостью, что наложила на него тяжёлая жизнь.
   Клыкастый вновь оглядел его с ног до головы, всё ещё сомневаясь. Но Шустрый пока что его ни разу не подвёл, и доверял он ему, как брату. Так что горец сунул руку в нагрудный карман со словами:
   - Не позабыл то ещё заклинания, а, маг?
   Крыс открыл глаза так неожиданно, что, окажись на месте Клыкастого тот же Рик - наверное, струхнул бы и отшатнулся. Но юноша даже не вздрогнул. Тоже мне - вздумал пугать.
   - Всё-таки издеваешься! - тявкнул Крыс, не как благородный мощный пёс, а как дворовая шавка, у которой гонора - хоть отбавляй, а клыки тупые. - Я давно уже не маг! И... никогда им не был! Иди отсюда! Хватит!
   Клыкастый поднялся и показушно-небрежно бросил в руки нищему что-то, что ярко светилось даже во мраке сарая. Крыс ловко поймал это "что-то", сощуриваясь и стараясь понять, что оказалось в его руках. А горец сказал, кивнув на медальон, что держал нищий:
   - Я могу уйти. Но тогда заберу и это.
   - Это... - задыхаясь, попытался выговорить Крыс, уже осознав, но всё ещё не веря, ЧТО попало к нему в руки. - Это же... Это же..
   - Оно самое, - кивнул Клыкастый. И неожиданно спросил: - Кому ты служишь?
   Крыс оторвал восхищённые глаза от медальона, не менее восхищённо взглянув на того, кто так легко подарил и, не оставалось сомнений, может так же легко отобрать величайший дар.
   И потому он, не поленившись встать на колени, подобострастно произнёс:
   - Вам, господин!
   Клыкастый улыбнулся и кивнул.
   - Правильный ответ.
  
  

ГЛАВА 5

   Лавка Мастера-портного Тейлора снискала в Атракте заслуженную славу: его одежды носил сам граф, многочисленные ученики Мастера также слыли опытными и умелыми подмастерьями, каждый из которых стоил двух других портных, которых в городе было не так уж и много. При всём при этом уважаемый Тейлор находил время чтобы самому, лично присутствовать в мастерской и принимать заказы, что, конечно же, было своего рода жестом уважения к каждому, кто захотел бы у него что-либо приобрести. И исключительно на заказ, разумеется, а готовые портки и перчатки пусть покупают на каком-нибудь рынке у купцов-шарлатанов!
   Но и денег его одежды стоили не малых. Одни только шляпы, созданные в мастерской Тейлора, обычный горожанин мог бы надеть лишь в своих мечтах - что уж говорить о полном комплекте платья! Потому, наверное, в этот ничего не предвещавший спокойный денёк Мастера и удивило внезапное появление на пороге этого... существа.
   Вошедший был высок ростом и широк в плечах. Намётанный глаз портного по привычке тут же определил, сколько ткани бы ушло на пошив жупона или рубашки для такой-то громадины. Но тут же отринул профессиональные мысли. Потому как вошедший явно был рабом, причём, похоже, беглым: из одежды лишь набедренная повязка, да и та пожелтевшая, явно не первой свежести. Из вещей - какой-то мешок за спиной, и Тейлор не удивился бы, если бы узнал, что в нём головы его хозяев. Длинные светлые волосы, спадавшие ему на плечи, сальны и давно не знали ванны, как, впрочем, и всё тело. А эти рубцы на руках, груди, животе, ногах... Нет, точно, раб! Пришёл его грабить? Тупица, если считает, что это сойдёт ему с рук!
   Портной поднялся и крикнул куда-то себе за спину:
   - Клози! Клози, иди сюда!
   Тем временем незваный гость, ничуть не смущённый реакцией портного, подошёл к столу, за которым восседал Мастер, и в этот миг взгляд Тейлора скользнул по мечу, что покоился в его руке. И ведь не заметил сразу, отвлёкшись на внушительный колорит внешности разбойника! А в том, что он ещё и разбойник, теперь не приходилось сомневаться, и портной, уже не так уверенно, а, скорее, с боязливо опаской вновь закричал:
   - Клози, Пожиратели тебя задери!
   И в этот миг ширма, что скрывала от посторонних глаз основное помещение мастерской, где неустанно работали подмастерья, откинулась в сторону, и у стола оказался немного ошарашенный непривычным поведением Мастера, Клози - детина метра два ростом, в плечах ничем не уступающий неожиданному визитёру, а по объёму мышц даже его превосходящий. Всякий, кто хоть раз встречал его, заказывая себе костюм у уважаемого Тейлора, не мог поверить, что этот ходячий дуб с кулаками-пнями может своими пальцами, которыми Клози без труда гнёт подковы, ещё и делать искусную вышивку на элегантном девичьем платьице... А Клози мог - более того, он считался гордостью Мастера, а в будущем, возможно, даже его преемником. Но подобное ни в коем случае не означало, что этот самородок-портной не может иногда и поработать вышибалой...
   Мастер Тейлор, лишь только увидел своего ученика, тут же вернул себе прежний надменный вид, и кивнул на не переменившегося в лице разбойника. Ничего-ничего... сейчас Клози заставит твою разбойничью морду искривиться!
   Подмастерье всё понял без слов и показательно закатал рукава. Сей жест любого другого уже заставил бы попятиться, но не этого тупоголового раба. Наверное, считает, раз у него меч - значит, всё дозволено. Как бы ни так! Клози эту железяку в миг в бараний рог скрутит! А затем и её владельца!
   Подмастерье, чуть сбитый столку нестандартным поведением незваного гостя, положил руку тому на плечо, всем своим видом показывая, насколько ему это неприятно, и пророкотал сквозь зубы:
   - Шёл бы ты.
   На что получил ещё более вводящую в ступор улыбку от разбойника и спокойный, похожий, на дружеский, совет:
   - Не стоит этого. Оступишься. Упадёшь...
   Клози зыркнул в неуместно добрые глаза неизвестного, и с неожиданно заполонившей его нутро ненавистью, ударил наглеца в подбородок, без замаха, да так, чтобы тот ещё не скоро оклемался, но... но вдруг перед глазами всё потемнело, в голову ударила резкая боль, а в следующую секунду он уже смотрел не на разбойника, а на его ногу, и осознал, что каким-то образом очутился на полу, придавленный ногой неожиданно могучего визитёра, а его левая рука заломана за спину, удерживаемая свободной от оружия рукой разбойника.
   Подмастерье было дёрнулся, стремясь высвободиться, но лишь только рискнул чуть-чуть пошевелиться, как с ужасом понял, что стоит ему сместиться ещё хоть на ноготь в сторону - и руке конец. И так трещащий сустав просто-напросто разорвёт. Потому он посчитал более умным просто лежать и проклинать умелого бойца на чём свет стоит.
   - Я же говорил, оступишься, - оценил его верный выбор разбойник, и всё с той же вводящей в ужас неуместной лыбой глянул на остолбеневшего Мастера. И продолжил говорить, как ни в чём не бывало: - А теперь продолжим наше знакомство. Моё имя - Вран. Большего вам знать не нужно, время мне очень дорого. Единственное, что вам надо знать - мне нужен костюм. Сами видите, в таком "наряде" щеголять по городу - моветон. Что-то... не слишком броское, но и не слишком простое.
   Мастер Тейлор, успевший немного отойти от увиденного, и уже адекватно воспринимающий действительность, заплетающимся языком пролепетал:
   - Это... это выйдет очень дорого.
   Разбойник, именующий себя Враном, совсем по-варварски вогнал меч в доску пола, и освободившейся рукой начал копаться в своём мешке. И вытащил из него здоровую монету неизвестной чеканки.
   Монета звякнула о стол, и это совпало с жадным глотанием слюны Мастера Тейлора...
   - Столько хватит? - выгнул бровь Вран.
   Вот только портной его, кажется, не услышал. Всё его внимание теперь было сосредоточено на этой самой монете. Боги знают, кто чеканит, или чеканил такие кругляши, но... Уж в чём Тейлор разбирался так же как и в шитье, так это в деньгах. И он мог поклясться: эта монета ВСЯ из золота, ни грамма лишнего металла. Да и её размер... За такую монету он мог бы скупить все мастерские города, а потом ещё и осталось бы на год безбедного существования.
   Но натура портного, в которой так удачно сочетались и талант, и торговая жилка, не дала ему просто так взять вожделенную монету. Он улыбнулся той самой улыбкой, с которой торговцы обычно рассказывают, насколько хорош их товар, и с сомнением произнёс:
   - Видите ли, вряд ли это покроет все расходы...
   На стол звякнула вторая монета.
   Сердце портного забилось чаще.
   - Да и подмастерьям платить...
   - Не борзей, - хмыкнул Вран, который прекрасно знал цену этим монетам.
   Кругляши мигом исчезли со стола, и Тейлор, вновь приняв вид талантливого профессионала, задумчиво окинул взглядом тело уважаемого гостя, и кивнул:
   - Пожалуй, мы сейчас снимем с вас мерки, подберём материал, и думаю, через пару дней...
   - Нет-нет, - оборвал его горец, покачав головой. - Мне нужно сегодня. Сейчас. У вас есть что-нибудь из начатого? Или отложенного?
   Мастер Тейлор покосился на лежащего на полу Клози, прикинул схожесть его комплекции с комплекцией Врана, вспомнил, сколько стоят две полученные от уважаемого гостя монеты, и радостно закивал:
   - Конечно, есть!
   Из мастерской Вран выходил, одетый в удобный красивый синий дублет с широким рукавом, украшенный золотой вязью, и подобного же кроя штаны, вправленными в чёрные сапоги, доходящие до колен. Опоясывал дублет неширокий крепкий ремень, за которым теперь и покоился меч: у горца не было ножен, и потому остро отточенное лезвие прекрасного оружия чуть резало толстую кожу, из которой был сделан ремень, но времени приобрести оные у него совсем не было, а ремень может и потерпеть.
   Но теперь, по крайней мере, он не был похож на какого-то проходимца: во всяком случае, таким его посчитали стражники у ворот. Правда, некие травмы, связанные с их наглостью, теперь будут ещё долго напоминать блюстителям порядка об их неправоте.
   Вран огляделся и решительно направился по мощёной улочке, в поисках ближайшего трактира или любого другого заведения, где можно было найти любителей выпить и поиграть в азартные игры. К ним у него, как ни странно, и было самое неотложное дело.
   Так уж случилось, что к монете, на которой красовалось два скрещенных клинка, не было приложено никакой инструкции, или хоть каких-то зарубок, намекающих на то, что с ней делать. А, значит, следовало найти того, кто в этом разбирается. Но проблема заключалось в том, что и поиск такого человека также составлял некую трудность - не ходить же по всему городу и тыкать монетой в лицо: "А не подскажете, что это такое?!". Но мудрая поговорка гласит: если не можешь подойти к поединщику, пускай поединщик подойдёт к тебе. И Вран догадывался, каким образом заставить неизвестного самому найти его. Конечно, в этих догадках были свои нюансы, сложности и надежды на удачу, но за неимением других мыслей, оставалось положиться лишь на эти. И будь что будет.
   До этого самого дня горец ни разу не бывал в трактирах. Нет, он посещал большой дом в деревне, где часто по вечерам собирались местные, чтобы повеселиться и отдохнуть в большой компании перед завтрашними тяготами. Но всё равно это было совсем не то, что он слышал от тех, кому посчастливилось посетить хотя бы самый задрипанный городишко.
   Несмотря на это, трактир он нашёл почти сразу: сложно пройти мимо двухэтажного дома с огромной вывеской, на которой улыбался какой-то мордатый дядька с говядиной в руках, и громким смехом с музыкой, раздающимися изнутри.
   Внутри оказалось... неуютно. Не то, что рассказывали видавшие виды любители попутешествовать. Может, врали, или приукрашивали, а, может, Врану не повезло оказаться в не самом презентабельном трактире, но это место ему не понравилось. Слишком сильно пахло вином вперемешку с чем-то прокисшим, а смех, с улицы казавшийся весёлым и заливным, на деле оказался просто пьяным ором каких-то местных забулдыг, которые с неприлично нескрываемым любопытством косились на не виденного доселе паренька.
   Единственным местом, которое сразу заприметил горец, что хоть отдалённо можно было назвать "человечным", был круглый стол прямо в центре небольшого зала. Видно было, что негласно, а, может, даже и официально, этот стол был отдан под нужды наиболее благородных и состоятельных клиентов этого заведения. И, как ни странно, эти самые клиенты здесь присутствовали: пятеро неплохо одетых, пускай и не шибко богатых - стали бы богачи захаживать в подобные места - мужчин, у каждого из которых на ремнях покоились в красиво украшенных ножнах узкие, но длинные мечи. Такими не помашешь на поле боя, но зато они вполне подойдут для дуэли, или небольшой заварушки. Вран даже поймал себя на мысли, что уже зауважал этих людей. Но не это было главным. Главное было то, что помимо различной снеди и заполненных жидкостью кружек на столе также были раскиданы и карты из бей-колоды, в которые господа с азартом рубились.
   Горец хмыкнул и воодушевился: за этим то он сюда и пришёл.
   Один из игроков - полноватый, но крепко сложённый мужчина с густой чёрно бородой неприязненно окинул взглядом подошедшего, и было буркнул: "Пшёл отсюда, псина!". Но вовремя заткнулся. Ибо одет подошедший юноша был так, что впору считать его каким-нибудь графским сыном, а то и отпрыском Архимага. В общем, кем-то, с кем ему связываться бы точно не хотелось. Потому он бегло переменил интонацию и суть слов, и вежливо поинтересовался:
   - Чем могу?
   Юноша мило улыбнулся и довольно небрежно поклонился, отчего в душу мужчины закрались зёрна сомнения по поводу родословной этого паренька.
   - Господа, - юнец окинул всех игроков взглядом. - Могу ли я, с вашего, разумеется, позволения, присесть за этот стол и войти в игру?
   - Это не бесплатно, - фыркнул другой, моложе и с козлиной бородкой. - Мы здесь не просто так играем.
   - На то и расчёт! - радостно хлопнул в ладоши паренёк и, скинув с себя какой-то мешок, достал из него и положил на стол небольшой драгоценный камушек.
   Игроки переглянулись и почти одновременно вдохнули и выдохнули, словно барышни, засмотревшиеся на модное и такое желанное платье. Один этот камушек стоил больше всего того, что они только что проиграли и выиграли друг у друга.
   - Садитесь! - пришёл в себя первым мужчина с густой бородой. - Мы играем с пятью картами, по две на сброс. Вы как? - придал он своему голосу самые заискивающие ноты, на которые только был способен.
   Вран подвинул стул с соседнего столика и, положив мешок с мечом у ног, пожал плечами:
   - Да, сойдёт.
   Он не знал об игре практически ничего.
   Нет, конечно, бей-карта была игрой всемирно известной, в неё играли на всём Континенте и, сказывали, даже суровые Северные жители поигрывали в неё за кружечкой хмельного. Но в жизни у Врана было не много случаев с ней познакомиться, потому как свободного времени у горца, фактически, и не было. Потому он и уставился на отданные ему пять карт различной формы (Тут были и треугольные карты, и квадратные, и ромбовидные), с графическими изображениями крестьян, дворян, графов и магов, как отец смотрит на неожиданного любовника в кровати своей дочери: с непониманием и некой озадаченностью. Но, в конце концов, его целью не было выиграть. Так что он уверенно взял розданное и сделал вид, будто сосредоточенно думает.
   Одна партия в бей-карту длилась в среднем около получаса - в зависимости от количества игроков. В данном случае игроков было даже меньше, чем положено, и потому она растянулась почти на час.
   Сначала заядлые игроки, собиравшиеся в этом трактире не один, и даже не два раза на неделе, с опаской отнеслись к новенькому. Мало ли, что он может? Не зря же он раскидывается такими деньжищами?
   Но затем до них быстро дошло: игрок из него никакой. Только положишь к нему квадратного мага, и почему-то отбивается треугольным крестьянином. Кинешь два ромба-рыцаря, и вместо того чтобы отбить их треугольным королём, который у паренька явно был, почему-то забирает карты себе...
   К концу игры новенький сгрёб к себе такое количество карт, что игроки уже не сомневались в победе и расслабились, а окружавшие стол забулдыги в открытую посмеивались над дурачком. В итоге, конечно же, он продул, и драгоценный камушек перекочевал в общую кучу предложенных ставок.
   - Ну? - с явными нотками насмешки поинтересовался у горца один из игроков. - Будете продолжать?
   - Разумеется! - Вран, сияя улыбкой, тем самым вводя победителей в ступор, выложил на стол пару монет. Своей ценностью не уступающие, а то и превосходящие только что проигранный им камень.
   "Да кто ж ты такой?" - мелькнуло в головах всех собравшихся за столом.
   Вран спустил ещё несколько партий, всё с тем же энтузиазмом проигрывая одну ценность за другой. У каждого из игроков шла кругом голова. Все они уже поняли, что не стоит заваливать друг друга, и негласно утвердили общую стратегию: навалиться на новенького богатого дурачка, а позже поделить всё выигранное. К четвёртой партии в общей куче выигранного насчитывалось такое состояние, что можно было перестать думать о проблемах с деньгами, и жить в своё удовольствие ближайшие несколько лет! Даже если поделить на пять частей... Но пьянящее чувство обогащения заставляло заядлых любителей азарта продолжать снова и снова.
   После пятой проигранной партии Вран внимательно вгляделся в лица хищников, которые с щенячьим восторгом обдирали "богатого дурачка", и решил: пора.
   Под дружный хохот уже всего трактира горец вытащил ещё несколько монет, а вместе с ними и ту, на которой красовались два скрещенных клинка. И, подняв её так, чтобы было видно абсолютно всем, намеренно громко прогорланил:
   - Вот, эта монета - самое дорогое, что у меня есть! Надеюсь, удача позволит мне вернуть её обратно!
   Все в трактире затихли и вгляделись в предоставленную всеобщему взору ценность. Но, так же быстро, как интерес к этой вещице возник, этот интерес и угас: каждый, даже самый не намётанный глаз, оценил эту "ценность". Так, безделушка, небольшой кусок железки, причём неаккуратно сделанный, и стоящий - если щедро - ну, пару медяшек. Но собравшимся за столом было всё равно. Главное - вместе с этим мусором паренёк бросил на стол те самые драгоценные золотые кругляши, а уж что дуркует богатей и подкладывает какой-то хлам... Так какая разница?!
   Вран вдохнул поглубже и всмотрелся в предложенные ему карты. Он не мог заметить, как местный мальчуган, подрабатывающий здесь на побегушках, дёрнулся, стоило ему увидеть показанную неизвестным монету, и мигом исчез за дверью - лишь только босые пятки сверкали.
   Надо сказать, что за время игры горец успел приобрести некое представление о правилах. И если бы он захотел, то, возможно, и попробовал бы выиграть, но... стоит ему сделать это - и вряд ли они позволят ему играть ещё. А то, зачем он пришёл сюда, ещё не свершено. Но свершится ли это вообще?
   "Ещё один раз", - твёрдо решил он про себя, - "Ещё один раз, и ухожу. Выходит, провалился мой план...".
   Вран под весёлые лыбы игроков задумчиво почёсывал подбородок, раздумывая, как ответить на ход в его сторону. И в эту секунду скрипнула дверь, но никто не обратил внимание на вошедшего: к этому времени все местные любители выпивки столпились вокруг стола, наблюдая за тем, как "нахлобучивают богача", и даже делая некоторые ставки: "Может, выиграет-таки? Вдруг всё это время поддавался?!". А сидевшие за круглым столом не возражали: всё-таки не их здесь обдирают до нитки. Так что пусть смотрят. Любуются.
   Вошедший наклонился к дёргавшему его за штанину мальчугану и, что-то выслушав от него, посмотрел туда, куда указал ему пальцем маленький провожатый, и кинул ему медяк. Мальчик, сияя счастьем на конопатом лице, убежал на кухню. А вошедший двинулся к толпе. При этом, даже пройди кто-нибудь рядом с ним, в следующее мгновение и не вспомнил бы что видел кого-то. Он двигался настолько необычно, что даже проталкиваясь сквозь толпу зевак, не вызвал ни единого возмущённого крика, а многие, кого он растолкал в стороны, даже и не заметили этого.
   Вран поглядывал на две треугольные карты, и размышлял: отбить их квадратным магом или же треугольным королём?
   Но вдруг на плечо легла чья-то тяжёлая рука, стиснувшая его так, что даже исковерканные магией кости горца затрещали, а сам Вран застыл, намерившись обернуться.
   - Сиди, дурак, - прошептал голос за его спиной, каким-то чудесным образом умудряющийся перебить перешёптывания толпы, и в то же время, фактически, казаться незаметным. - И слушай сюда. Даже не думай отбивать эти карты. Забирай. И через ход пойдёшь ими и квадратным крестьянином...
   И голос этот был настолько повелителен, что Вран, волей-неволей, а поступил так, как ему велели. Игроки переглянулись. Ведь намеренно кинули хорошие карты, думали, как обычно, отобьётся, дурачина. Ан нет, неожиданно для всех не сглупил, действительно по-умному решил пойти. Ну да ничего: один раз может и повезти!
   Когда в очередной раз полетели карты в сторону Врана, всё тот же голос, сопроводив свои слова ещё сильнее сжавшейся на плече рукой, прошептал:
   - Отбивайся ромбом-магом, тупица...
   И вновь - удивление на лицах игроков и одобрительные кивания зевак.
   - Ходи двумя треугольными рыцарями...
   И так - раз за разом, до тех пор, пока на стол не упала последняя карта Врана, и все пятеро игроков, в руках которых карт было намного больше, нежели в начале игры, и которые в сухую продули "дурачку", застыли в немом недоумении: как это так?!
   Горец же рискнул обернуться, почувствовав, как исчезла боль в районе плеча. Но никого кроме распивающих хмель из кружек пьяниц, чествующих победителя и одобрительно шмыгающих красными носами, не увидел. Тот, кто позволил ему победить, исчез так же незаметно как и появился.
   Вран поднялся, поклонившись и не без гордости любуясь раскрытыми ртами мужчин, что только что рухнули с огромного пьедестала, на который себя сами же и возвели. И под восторженные пьяные выкрики толпы сгрёб всю кучу выложенных за игру ставок к себе в мешок, перекинул его через плечо и лихо вернул меч за ремень, улыбнувшись присутствующим:
   - Спасибо за приятную игру! Надеюсь, ещё свидимся!
   Никто из них так и не проронил ни слова, пока горец не вышел за дверь.
   Оказавшись на улице, Вран огляделся по сторонам, в бесплодных попытках отыскать своего неизвестного помощника. Отблагодарить бы хоть, что ли... Зашли бы в кабак какой, выпили.
   Но улочка была пустынна, если не считать парочки попрошаек, скрывавшихся в тени от жарящего в самом зените солнца. И Вран стоял в нерешительности. Так бывает, когда все твои планы рушатся, и ты вдруг находишь что никаких планов то у тебя больше и нет. У него есть деньги, но есть ли цель? Никакой. Тех, кого хотел, он не нашёл, а терроризировать весь Атракт, играя в бей-карту в каждом подобном заведении... Не случится ли однажды так, что он просто просадит все деньги?
   Придавленный грузом подобных мыслей, Вран и пошёл по улочке, глядя себе под ноги и крутя в пальцах ту самую железную монету, ради которой всё и затевалось. Он то думал, что те, кому она принадлежит, кто бы они ни были, прознают о подобной вещице и сами выйдут на него. Не вышло. Значит, надо было придумать что-то ещё. Ведь кто-то же должен знать об этих неизвестных, хоть кто-то?! В конце концов один из них спас его, рискуя своей жизнью, а жив ли он вообще - неизвестно, и всё что осталось от того благодетеля - меч, который также сослужил горцу немалую службу. Так что он будет пытаться, будет искать. Если потребуется, перевернёт весь этот город вверх дном!
   Через какое-то время, свернув в один из переулков, он услышал позади шаги. Обернулся и заметил следующего за ним по пятам нищего. Одного из тех, что прятался в тени у трактира. Горец хмыкнул: услыхал, что богатенький молокосос сегодня сорвал большой куш, и решил сам обогатиться? Что ж, сегодня судьба не на твоей стороне, ибо ты не на того напал. Вран положил руку на рукоять меча и оскалился: у него сегодня плохое настроение, так что церемониться с воришкой не станет...
   Сворачивая в очередной переулок, которых в этом городе было, кажется, нескончаемое множество, Вран затаился и достал оружие. Шаги всё приближались, и горец, словно хищник, ожидающий добычу, приготовился к прыжку. Сейчас этого попрошайку ждёт очень неприятный сюрприз!
   Но вдруг звук шагов прекратился. Юноша на какое-то мгновение растерялся. Ведь шаги раздавались совсем рядом, он уже собрался обрушить на преследователя свой клинок! И что вдруг изменилось? Вран осторожно выглянул из-за угла. И застыл в недоумении. Никого... Никого?!
   В следующую секунду он услышал шорох, который, не будь горец так сосредоточен, мог бы и не дойти до его слуха. И, юноша готов был поклясться Предками: оборачивался он быстро, даже очень. И всё же тот, кто напал на него сзади, был быстрее. Вран не смог понять, в какое мгновение он вдруг оказался прижатым к стене, а к его шее прижималось, опасно касаясь сонной артерии, лезвие кинжала. До сбитого с толку Врана не сразу дошло, что он смотрит на того попрошайку, преследовавшего его всю дорогу. Но ведь он только что шёл за ним?! Или нет?
   - Брось меч, - рыкнул нищий, чуть сильнее надавив остро отточенным лезвием на горло. - Быстро!
   Ладонь Врана, в которой покоилось оружие, разжалась, и клинок с громким звоном упал на мощёную дорожку. Препираться и строить из себя героя горец просто не видел смысла: этому юркому попрошайке стоит сделать лёгкое движение рукой, и смерть с радостью примет ещё одну душу в свои объятия.
   Но он всё ещё жив. Почему?
   И, словно отвечая на его немой вопрос, попрошайка буркнул, кивнув на другую руку горца:
   - Покажи монету!
   Вран не испытывал страха. Но и умирать не спешил. Так что он медленно поднёс к нищему руку с монетой, в то же самое время внимательно его разглядывая. И с удивлением обнаружил, что под нищенским тряпьём у попрошайки вполне себе приличный костюм, больше похожий на охотничий, чуть проще, чем у самого горца, но костюм! Да и голос, басовитый, чуть хрипящий, казался до боли знакомым... ну конечно! Тот неизвестный, что помог ему выиграть в бей-карту в трактире!
   Юноша был настолько ошеломлён, что даже не заметил, как нищий (А нищий ли?) выхватил у него из руки монету с изображением двух скрещённых клинков и, не убирая кинжала от горла горца, поднёс её к лицу, внимательно разглядывая. Затем перевёл взгляд обратно на юношу и, недоверчиво сощурившись, протянул:
   - Ты кто есть? Откуда она у тебя?
   - Моё имя - Вран. А монета - от человека по имени Асолит. Но я сомневаюсь, что это было его настоящее имя, - решил не врать горец.
   В глазах попрошайки мелькнуло понимание.
   - Почему такую драгоценность в карты проигрываешь?
   Вран хмыкнул. Похоже, убивать его уже не собираются, но и ходить по грани, обманывая, было бы глупо. Да и какой смысл? Теперь от того, насколько честно он ответит, зависела его дальнейшая судьба. Так что юноша спокойно - что было необычно, учитывая приставленное к его горлу оружие - ответил:
   - Не видел другого способа выйти на вас.
   - На кого "на нас?" - усмехнулся мужчина. Между прочим, Вран только сейчас обратил внимание на его внешность: немного полноват, но крепкий, с густыми усищами и полу-лысой головой с пробивающейся сединой. Внешность довольно примечательная, и при том смекнул взглянуть на его лицо горец лишь сейчас. Это что, какой-то магический глаз-отвод? Если да, то "нищий" очень даже не прост, ох, не прост!
   - А это вы мне ответьте, - без тени страха, глядя ему прямо в глаза, ответствовал Вран. - Эта монета принадлежит то ли секте, то ли какому-то тайному ордену - это мне неизвестно. И тот, кто мне её отдал, возглавлял отряд, напавший на караван магов. И, думается мне, не проиграл. А если эта монета так вас интересует, что до сих пор не перерезали мне глотку и не забрали все выигранные, не без вашего вмешательства, деньги, то имеете к этому непосредственное отношение.
   По лицу мужчины было видно: в точку попал, шельмец! Но свою роль псевдо-нищий решил играть до конца, явно веселясь:
   - А если я обычный попрошайка, и сейчас просто-напросто играюсь с тобой?
   - Ну да, - пришло время усмехаться Врану. - Попрошайка, который сумел незаметно напасть на горца!
   - Горец, значит... - мужчина одним ловким движением убрал от шеи юноши кинжал, спрятав его под плащом, а монету бросил в карман костюма. - Слыхал, всех ваших перебили несколько месяцев назад? Слухи до сих пор по городам ползают...
   Вран, потирающий шею от неприятного ощущения прижимающегося к сонной артерии лезвия, вздрогнул. И тело его еле заметно затряслось. Но от взгляда псевдо-нищего это не укрылось, и он поспешил увести разговор в другое русло:
   - Меня зовут Вангуш. И ты нашёл того, кого искал. - он покосился на лежащий на земле меч и, нахмурившись, поднял его, внимательно и со знанием дела разглядывая. - А это тебе тоже тот, как его... Асолит дал?
   Вран молча кивнул. А Вангуш, ещё с секунду пробежав глазами по клинку, вложил его за свой ремень, буркнув:
   - Пока у меня побудет. А подробности по пути расскажешь. У меня тут неподалёку друг-конюх есть, по скидке нам с тобой отличных жеребцов предоставит. Хотя... судя по тому, какими ты деньжищами раскидывался, это для тебя не проблема. Давай, за мной!
   И, скинув грязные обноски, за которыми оказались не только отличные костюм и куртка, которым позавидовал бы даже благородный, но и вполне приличный плащ до пояса, пошёл по улочке, насвистывая под нос какую-то песенку. При этом Вран приметил, что двигался он намеренно непринуждённо и открыто, а ведь мог же и бесшумно, как, например, когда подобрался к нему со спины. И тут горцу пришло в голову, что при преследовании Вангуш также не был незаметен. Значит, игрался с ним?! Специально выводил?! "Где ж такие появляются?" - хмыкнул про себя юноша, и двинулся следом за своим новым знакомым, с твёрдым намерением попасть в то место, где сделали ценнейшую, стоящую дороже всего золота, что он нёс в мешке, монету с перекрещенными клинками.
   Вскоре они вдвоём покинули безлюдные переулочки, и вышли на довольно оживлённую площадь. Атракт был городом не шибко большим, и не сказать, чтобы таким уж богатым, как, к примеру, та же Столица. И, как полагается в подобных городах, площадь здесь являлась одновременно и рынком, и центром всевозможных развлечений, и главным местом для встреч и посиделок. Так что здесь было шумно и многолюдно, и Вран сначала даже немного одеревенел, привыкая к такой смене обстановки, как вышедший из темноты привыкает к яркому свету.
   Они прошли мимо толпы зрителей, окруживших бродячих актёров, и Вран, как человек, никогда прежде не бывавший в городах, ни больших, ни маленьких, открыв рот, следил за завораживающим выступлением. Где ещё он увидит изрыгающего пламя гимнаста, глотающую шпаги обворожительную красотку, поднимающего шестерых силача, и всё это - без магии, собственными умениями и талантом. Что ещё нужно непритязательному зрителю?
   Но его одёрнул Вангуш, который, положив ему руку на плечо, незаметно, как умел, прошептал на ухо:
   - Скажи-ка мне, Вран. Тебя когда-нибудь учили обращать внимание на всякие мелочи?
   Горец непонятливо уставился на спокойное, даже немного весёлое лицо своего спутника. И пожал плечами. На что Вангуш так же безмятежно продолжил:
   - Так вот, ты бы вместо того, чтобы любоваться выступлениями, больше по сторонам смотрел. Не заметил? Как только мы вышли на площадь, один из патрульных стражников, лишь только тебя завидел, сразу куда-то побежал. Не буду спрашивать, что ты успел натворить, но добром это не кончится. И ещё. Те твои друзья, которых ты обобрал до нитки в трактире, также здесь. Ищут тебя. И... О, кажется, нашли!
   Вран стал оглядываться, за что тут же получил крепкий подзатыльник.
   - Может, ещё махать руками начнёшь?! - шикнул на него Вангуш. - Не так же заметно! Ну, всё, увидели, беда-а-а... Эти полудурки могут резню и на людях устроить. Надо бы поторопиться.
   Он ускорил шаг, потащив за собой и Врана, который уже также углядел своих недавних товарищей, что разделили с ним игру в бей-карту за круглым столом. Все пятеро, злые и явно жаждущие мести, завидев приметный яркий костюм на горце, двинулись сквозь толпу к нему.
   - Как только зайдём в более безлюдный переулок, - продолжил шипеть на ухо Врану спутник. - Ты прячешься, а я разбираюсь с ними, быстро, без крови. Не хватало ещё здесь заиметь неприятностей...
   Но он не успел закончить. Где-то неподалёку раздались тяжёлые шаги множества ног, и почти сразу же перед ними, как из-под земли, возник отряд стражи: десяток матёрых вояк, нагруженных прочной кольчугой и кирасой без шлемов, по виду - не просто просиживающие задницы у ворот бездари, а настоящие воины, знававшие и схватки, и беспорядки, и кровь на своём оружии. Один из них, выбивающийся из этой компании, молодой, верно, из новобранцев, которым доверят ну разве что постоять для виду, тыкал пальцем во Врана, и голосил, ни к кому конкретно не обращаясь:
   - Вот, он! Всё как уважаемый Мастер Тейлор описывал! Точно вам говорю, он!
   Один из вояк, хмурый мужчина с парочкой шрамов на лице, всем своим видом являющий из себя командира, сделал шаг вперёд и хмуро произнёс:
   - Вы некий Вран, недавно посещавший мастерскую портного Тейлора?
   Горец, не раздумывая, ответил:
   - Ну, я.
   Он не представлял, что нужно блюстителям закона от его скромной персоны. Он ничего не нарушал, никого не убил, хоть руки и чесались... Так в чём проблема?
   Кажется, последнее он произнёс в слух, потому как командир отряда всё с тем же хмурым лицом произнёс:
   - Прошу пройти с нами для дознания.
   Вран покосился на Вангуша. Тот молчал, с интересом наблюдая за развитием событий. Что ж, значит, придётся выкручиваться самому.
   - Могу ли я узнать, в чём причина вашего... интереса ко мне? - как можно вежливее сказал горец.
   - Можете. Уважаемый Мастер Тейлор, мастерскую которого вы посетили сегодня утром, доложил городской страже что человек, некто Вран, ворвался в его мастерскую, угрожал ему оружием, покалечил его лучшего подмастерье, и силой отобрал у того одежду и солидную сумму денег.
   - Вот так вот ворвался, да ещё и представился? - наконец раскрыл рот Вангуш, усмехнувшись в усы.
   Стражник перевёл на него ни капли не изменившийся взгляд, и буркнул:
   - В этом мы будем разбираться на дознании. - затем вновь посмотрел на горца, скосив взгляд ему за спину. - Не покажете ли, что у вас в мешке?
   Прохожие и просто стоявшие неподалёку люди и немногочисленные рангуны стали озираться и перешёптываться, следя за разворачивающимся действом.
   Вран совсем потерялся, не зная, что делать. Что они предпримут, когда увидят содержимое мешка? Вот старый хрен! Решил себе припрятать сокровища, обогатиться?! А о том, что стража, скорее всего, всё приберёт себе, не подумал, старый пердун?! Или просто решил свести счёты за поруганное достоинство? "Бошку откручу..." - скрипя зубами, подумал Вран. Причём адресовано это было не только хитрому портному, но и выжидающе глядящему на него стражнику.
   Юноша было сунул руку за спину, дабы стащить с себя мешок и всем весом обрушить его на вояку, как вдруг в разговор вмешались новые лица...
   - Прошу прощения, господа. - подошли к ним пятеро игроков, испепеляя взглядом горца, но обращаясь явно к стражникам. - Что здесь происходит?
   - Какое ваше дело? - буркнул командир отряда, кладя руку на эфес шпаги.
   - Поверьте, господа, это наше дело! - вклинился второй, с козлиной бородкой. - Этот человек - жулик и вор, и мы бы хотели с ним кое-что обсудить...
   - А ты - сама знаменитость, да? - непонятно с чего смеясь, прошептал Врану Вангуш.
   Тем временем вояка кивнул:
   - Тем более. Вы можете пройти с нами, дадите новые показания на дознании. И, поверьте, наказание для этого человека будет жестоким.
   Стражники начали медленно доставать оружие, в основном - тяжёлые дубины. Лишь пара, видно, из командиров, была вооружена шпагами с узким клинком.
   Пятёрка любителей сыграть в бей-карту дёрнулась. Они, похоже, поняли, что их деньги утекают прямо из-под носа, и потому в немом согласии вытащили собственные мечи, решившись во что бы то ни стало отобрать у внезапно вмешавшихся блюстителей закона свой куш.
   Стража отреагировала на это мгновенно: метнулись шпаги, прыгнули в руки дубины. Тут же добрая половина площади завопила и разбежалась, а другая, более сдержанная половина, решила насладиться зрелищем. И началась потасовка. При этом как-то все вдруг позабыли про причину спора, а именно - Врана, недоумённо взирающего на происходящее. Горцу даже на миг показалось, что у обеих сторон причиной спора было лишь помахаться, да отвести душу... Он заворожённо следил за тем, как пятёрка отчаянных игроков, которые, кстати, неплохо управлялись с оружием, наступали на вдвое их превосходящий отряд, а те в свою очередь остервенело защищались, про себя, верно, проклиная тот факт, что шпаги были лишь у парочки вояк, остальным же приходилось увёртываться от опасных клинков, и их дубины здесь были как минимум неуместны.
   От зрелища юношу оторвала хорошая встряска от Вангуша:
   - Чего застыл?! Решил дождаться, пока они с друг другом закончат и до тебя доберутся?! Уходим!
   Опомнившись, горец кивнул и побежал следом за спутником. Можно было бы, конечно, вмешаться, и не было никаких сомнений в том, что он бы расшвырял и тех, и других - уж с его пёсиком-альбиносом они ни в какое сравнение не идут. Но на подобное столпотворение как пить дать сбежится вся стража города, и вот тогда... Так что бежать было самым правильным, пускай и постыдным решением. Один из стражников заметил, как удирает преступник, и хотел было закричать, но тут же отпрыгнул в сторону от ловкого колющего движения противника, и стало как-то не до того.
   Вран и Вангуш перестали бежать лишь когда пересекли очередные безлюдные переулки, и вышли на другой части города - последний при этом хохотал и хлопал себя по брюшку:
   - Ну ты даёшь, малец! Сколько ты в Атракте - даже дня не провёл?! А уже такие интересные знакомства! Ну, уморил!
   - Ага, я вообще проказник, - пробубнил на это Вран. А затем вдруг оживился: - Слушай, а не хочешь наведаться со мной к этому портному? Я бы с ним... кхем... поговорил! А потом поедем куда скажешь!
   - Нет уж, - с серьёзным лицом произнёс Вангуш, и сам не заметивший, как быстро нашёл с горцем общий язык, что случалось с ним, волком-одиночкой, не так уж и часто. - Понимаю, мстить хочешь. Но более чем уверен, что тебя там ждать могут, если стража здесь - не кучка тупых болванов. Да и, сам посуди, сейчас ты как такового ничего не сделал. Ну, решил некто там на тебя донести, и что? Скроешься - и про тебя через месяц, а то и неделю все позабудут. А поломаешь этого портного, могут и не простить. Он здесь человек уважаемый, солидный и имеющий весомый авторитет. Так что забудь. И так делов натворил - жуть! Теперь в Атракт соваться придётся с двойной осторожностью - спасибо, удружил!
   Наверное, ему было ещё что сказать, но они дошли до небольшого домишки с примыкающим к нему хлевом, из которого доносилось сытое ржание, и мужчина замолк, отворяя дверь и уверенно входя внутрь. Проследовав за ним, Вран краем глаза заметил, что у двери была небольшая засечка, очень напоминающая тот знак на монете.
   Внутри оказалось удивительно похоже на помещение мастерской Мастера Тейлора, только за стойкой стоял не худощавый старик, а довольно широкий крепко сложенный лысый мужчина в самом расцвете сил. Завидев Вангуша, он лишь вопросительно приподнял брови, на что тот показал ему два пальца, и лысый также молча кивнул, крикнув себе за спину:
   - Двух! - затем расплылся в улыбке и кивнул. - Ваши кони уже ждут вас на заднем дворе. Клинок и честь.
   - Клинок и честь, - кивнул ему в ответ Вангуш.
   На заднем дворе их действительно ждали две осёдланные лошади, которых держал под уздцы какой-то босой паренёк. Вангуш бросил ему медяк, и парнишка, светясь от счастья, скрылся в хлеву.
   - И много у тебя таких "друзей" в городе? - хмыкнул Вран, запрыгивая в седло. Конечно, он не был заядлым любителем поскакать на лошади, но отец всегда говорил, что настоящий мужчина должен уметь три вещи: сражаться, сидеть в седле и обвораживать прекрасных дам. С последним у Врана были проблемы, а остальные два пункта дались ему на "ура".
   - Не жалуюсь, - ответил ему ухмылкой Вангуш, и повёл коня лёгкой рысью.
   Город они покинули без особых проблем: у ворот остались лишь одни сопляки-новобранцы, остальные же стянулись к площади, где были беспорядки. Успели разойтись слухи, что к побоищу примкнули и зрители, которые также захотели отвести душу и набить кому-нибудь морды.
   По словам Вангуша, при хорошем темпе за день они должны были добраться до нужного места. Какого - решил держать в секрете. Ну и пусть. По крайней мере, Вран теперь знал, что делать дальше, и потому был спокоен. Лишь об одном оставалось позаботиться.
   Горец прикрыл глаза и отправил мощный посыл, ориентированный для одного конкретного существа, способного его воспринять, где бы оно ни было: "Вождя пока не будет. Жди."
  
  
   "Вождя пока не будет. Жди." - неожиданно возникло в голове дремавшего в канаве у небольшого леса монстра. Он раскрыл свои маленькие глазки и, зевнув во всю свою клыкастую пасть, поднялся. Что ж, значит он будет ждать. Ждать и охотиться.
   И огромный альбинос, грызя оставшуюся после недавно пойманного медведя кость, скрылся в чаще.
  

***

   Варлок поёжился, остановившись в какой-то заброшенной подворотне, которая ночью превращалось в нечто ну совсем не лицеприятное. Почему надо было назначать встречу именно здесь, он абсолютно не понимал.
   Тот, с кем он должен был встретиться, уже был на месте. Красивая девушка с аристократическими чертами лица стояла, придирчиво рассматривая свои ноготки и, кажется, не замечала пришедшего. Но при этом рыжеволосый паренёк явственно ощущал на себе её пристальное внимание.
   - Почему здесь, Аррона? Почему не в Академии? - решился-таки он высказать вслух свои сомнения.
   Аррона подняла на него взгляд с таким видом, словно только его заметила, и улыбнулась:
   - Почему я должна объяснять студенту Академии Архимага, что именно там фраза "и у стен есть уши" обретает прямой смысл? А я не хочу, чтобы нас слышали. Итак... - тут же перевела она тему. - Ты сказал, что хочешь поделиться какими-то опасениями по поводу Лиды.
   - Да, - уверенно кивнул Варлок. - Я не желаю ей зла. Но... хочу обезопасить от последствий.
   - Ну?
   - Её помощник, хранитель... Раст, кажется. Несколько недель назад я заметил, как он покидает стены Академии. И решил проследить за ним.
   - Зачем? - усмехнулась девушка. - Неужели ревность?
   Даже во тьме ночи было видно, как вспыхнули щёки паренька.
   - Нет же!..
   - К сути. - в миг став серьёзной, остановила его Аррона.
   Варлок, к его чести, быстро взял себя в руки:
   - Он убил одного нищего... пьяницу. Раскроил ему череп. А после отнёс его в Академию, обернув какой-то тканью. Страже на входе заплатил, чтобы не приставали с расспросами. До этого Лида жаловалась, что Мастер Лод, наш преподаватель некромантии, который давно уже не преподаёт, сказал, что возьмёт её в ученики, если она создаст своего двойника: одно из тёмных заклинаний. А позже до меня дошли слухи, что она всё-таки попала к нему в ученики. Как - догадаться не сложно...
   - Хочешь сказать, она послала Раста, чтобы тот достал ей... тело? - с нескрываемым интересом и абсолютно неуместной улыбкой сказала Аррона.
   - Не знаю... - покачал головой Варлок. - Но ясно одно: Лиде лучше держаться подальше от Академии, ибо это принесёт ей неприятности. Я уверен. И желаю ей добра. Потому и прошу тебя о помощи. Я знаю, что вы вместе проходили вступительные экзамены, вместе приехали в Академию. Для тебя это не должно быть маловажным. Или я ошибаюсь?
   Аррона постаралась спрятать улыбку и протянула:
   - Нет. Не ошибаешься.
   - Тогда помоги сделать так, чтобы она ушла. Без... последствий. Я знаю, у тебя есть связи. Деньги. У меня - ни того, ни другого. Но я помогу чем смогу.
   Девушка скептически оглядела Варлока и цыкнула:
   - Так ты не из дворян?
   - Нет. Мои мать с отцом держат небольшой трактирчик на юге.
   Аррона замолчала, что-то обдумывая. А затем вновь расплылась в улыбке:
   - Хорошо. Помогу. От тебя потребуется только одно.
   - Что?
   - Распространи среди студентов, простолюдинов, слух о том, что Лида, из вашего же сословия, вас же и притесняет, пытается занять позицию лидера, и вообще от неё многие страдают. Справишься?
   - Зачем? - нахмурил лоб Варлок.
   - Так надо. Поверь, если сделаешь, я всё доведу до того, что Лида больше не будет иметь отношения к Академии. Я ведь ей добра желаю, - состроила она невинные глазки, про себя беснуясь: соглашайся же уже!
   Варлок думал не долго. В конце концов, другого пути он не видел, и в тот момент это казалось ему единственно правильным решением.
   - Хорошо, - кивнул он.
  

***

   Территория любой магической Академии - это прежде всего крепость. По сути, небольшой бастион в центре города. Неприступный и опасный, если вдруг вздумается пробраться внутрь не через главные ворота. И в первую очередь из-за серьёзных охранных заклинаний, выставленных по всему его периметру.
   Но это лишь в том случае, если кому-то не вздумается помочь пробраться неизвестным, на некоторое время ослабив, или вообще рассеяв заклинание изнутри. И если эти неизвестные не лучшие на всём Континенте убийцы-рангуны, нанятые за колоссальные деньги. Таких рангунов было немного: род зверолюдов славился своей доблестью и честью, которые каждый потомок-рангун ценил и уважал. Потому подобных субъектов из их племён, что решили ступить на дорогу беззакония, было немного, в основном те, кто вынужден был бежать из собственного рода, либо из-за позора, либо из-за нарушения традиций. Такие беглые зверолюды и составляли могущественную тёмную гильдию убийц, профессионалов своего дела, которых не поскупилась нанять Аррона. Для неё что десять золотых, что сто - не деньги. А в деле, которое она собиралась провернуть, важна была каждая деталь, и экономить не стоило.
   По сути, кроме охранных заклинаний, ничего, что сторожило бы бастион, у Академии и не было - лишь стража у ворот, да и те скорее так, для виду. Большего, как считал Архимаг Марак, и не требовалось.
   Четыре тени перебрались через стены и наткнулись на ожидавшую их девушку. Одна из них прошипела:
   - Веди.
   Аррона кивнула и повела фактически слившихся с ночной тьмой рангунов сначала через сад, а затем и через коридоры Академии. До этого она тщательно проверила маршрут на различные следящие заклинания, которые расставляли либо студенты, либо сами Мастера. И уничтожила с десяток подобных.
   Когда они оказались на этаже, что был избран девушкой, Аррона остановилась и повернулась к наёмникам:
   - Начинайте. Комнаты выберите любые. Но помните: чтобы всё было по плану.
   Сказав это, она протянула рангунам несколько колб, в которых искрились ярким светом магические плетения. Снимать остатки чужих крох магической ауры, что остаются на предметах после прикосновения и использования заклинаний, их научили ещё в начале учёбы, на уроках по первостепенным основам магии. Благо, Лида оставила этих крох столько, что накопила на колб двадцать с подобным ингредиентом. Сама Аррона всегда подчищала эти остатки после любого заклинания - этому её научили ещё дома. А то взбредёт кому-нибудь воспользоваться ими в собственных целях...
   Рангуны прекрасно знали, что делать. И потому без колебаний приняли колбы, повесив их на поясах. И было принялись исполнять поручение, как из-за угла вышел какой-то студент, державший в руках книги. Видно, засиделся допоздна в библиотеке, и теперь возвращался к себе. Заметив непонятно откуда взявшихся рангунов, он застыл немой статуей, раскрыв рот.
   Аррона усмехнулась:
   - Эй, ты кем будешь?
   - А-а-а? - медленно перевёл он на неё взгляд.
   - Я говорю, отец, мать у тебя кто?
   - Отца нет, а матушка в булочной печёт... - с тупым видом ответил студент.
   Девушка обернулась к рангунам, и пожала плечами:
   - Можете начать с него.
   Трое наёмников бросились на раскрывшего рот паренька почти одновременно. Тот не успел даже закричать.
  

***

   - Как?! - Марак оторвался от каких-то записей и с недоверием поглядел на запыхавшегося заместителя. - Ты уверен?
   Заместитель, отдышавшись, выпрямился и закивал, держась за сердце.
   - Точно, сир!
   Архимаг откинулся на спинку кресла и задумчиво нахмурился.
   - Четыре трупа... - пробубнил он.
   Затем поднялся и уверенно подошёл к заместителю:
   - На этаже всё оцепили? Кто там сейчас? Свободных Мастеров вызвали?
   - Уже, сир!
   - Так. Не устраивать никакой паники, ученикам ничего не говорить. Пусть идут на занятия, а этаж оцепили, потому что... Потому что один нерадивый студент использовал страшное заклинание, вызвавшее массовый потоп. Вот мы и исправляем последствия действий его кривых рук. Ничего такого. Донести это до студентов! А я сейчас буду.
   С этими словами Архимаг, ни секунды не медля, достал из шкафа свиток и речитативом прочитал заклинание. Войдя в открывшийся в кабинете портал, он вышел перед дёрнувшимся от неожиданности стражником, что стоял на оцепленном этаже, видимо, снятый с главных ворот умным заместителем.
   - Ваша милость... - начал было стражник, но Марак прошёл мимо, даже не взглянув в его сторону.
   На этаже было несколько открытых дверей. Архимаг подошёл к той, у которой стояла парочка Мастеров. Среди них присутствовал Мастер Лод. Карлик был одет, фактически, в домашнее. Видимо, его выдернули очень неожиданно.
   - А Вы, Лод, что тут забыли? - не скрыл своего удивления Марак.
   Карлик сморщился и замялся. Вместо него ответил другой Мастер, преподававший у первого курса законы плетения заклинаний:
   - Сейчас увидите, сир! Пройдёмте.
   Марак вошёл в комнату первым. И то, что он увидел, не повергло Архимага в шок. В конце концов, навидался он на своих веках не мало. Но брови его сошлись на переносице. Марак обернулся к Мастерам и указал на труп, что валялся на кровати:
   - Я так понимаю, такое же и в трёх других комнатах?
   - Нет, сир, - подошёл к нему преподаватель законов плетения заклинаний. - Один из трупов был найден в ответвлении основного коридора этажа. Но это не самое главное. Важно вот что. - он протянул Архимагу небольшую колбу с искрящимся внутри нечто.
   Марак принял из его рук колбу и, внимательно её оглядев, вздохнул:
   - Вы нашли это на местах убийств?
   - Именно. И все эти плетения принадлежат одной нашей студентке. Лида, ученица Мастера Лода...
   - А теперь позвольте мне сказать, уважаемый! - с немалой для карлика силой злобно оттолкнув в сторону преподавателя, встрял в разговор Лод, уставившись на Марака и с грозным видом скрестив руки на груди.
   - Так вот, сир! - последнее слово карлик намеренно выговорил с максимальной издевкой, но Архимаг решил сделать вид, словно этого не заметил. - Надеюсь, хоть вы понимаете, что это чистой воды подстава?! С чего девочке их убивать?! Почему все они были убиты без магического вмешательства, но при этом - ну ничего себе! - найдены следы магических плетений, которые остаются лишь после использования заклинаний! Да, в последнее время даже до меня доходят слухи, мол, некая Лида, студентка первого курса, вроде как издевается над другими студентами, что стоят ниже дворянского сословия, но это же чушь! Вы не видите? Тут всё белыми нитками шито, если капнуть чуть глубже - тут же весь бред ситуации и всплывает! Понимаете, что это всё, - указал он на труп. - Не для нас было разыграно!
   - А для кого? - перевёл взгляд сначала с Лода на колбу, а потом обратно Марак.
   Карлик развёл руками:
   - Для студентов! Не знаю, кому и зачем это нужно, но цепочка явно отслеживается. Мы же не кретины, чтобы подумать, что эта девочка действительно ни с того ни с сего убила этих бедолаг. А вот студенты... проглотят это, не задумываясь. Мальцы, им много и не надо. Какие-то слухи, парочка примеров, и вот... Информация уже распространилась. Кто-то особенно умный и возомнивший из себя следопыта из учеников успел проверить остатки плетения. Уже вся Академия шушукается. Разделилась на довольных и недовольных. Одни говорят, мол, правильно - этих собак низкородных душить надо. А другие, как раз те самые "собаки" ждут что с ними будет то же самое, и не хотят повторения. Два лагеря получается. По сути, у нас здесь назревает что-то вроде войны, из ничего. Моя ученица не виновата - это очевидно. Но до студентов этого уже не донести, малявки хотят верить только в плохое - так интереснее. А если мы приставим к девочке охрану, или, более того, запрём под замок, все тут же посчитают, что она действительно виновата, вот мы её и защищаем.
   - Ясно, - процедил сквозь зубы Марак, и отдал колбу Лоду. - Мне надо будет переговорить с Советом. Пока действуйте пассивно и стойте твёрдо: ничего не случилось, всё хорошо, и плевать что студенты там себе думают.
   Затем Архимаг исчез в портале, а Лод уставился на колбу и пробубнил себе под нос:
   - Ох, невезучая девочка, и кому ты дорогу перешла?
  

***

   Сон всё не приходил. Лида ворочалась на кровати и с тоской поняла, что так и не уснёт. Сев, покосилась на дремлющего Раста, и задумалась.
   Мастер Лод отменил занятия на сегодня. С чего вдруг? У неё ведь начало получаться, она делала успехи! Даже противный старый карлик это заметил, пускай и постоянно пытался сделать вид, будто у неё ничего не получается.
   "Ну да", - подумала она. - "Не получается, и поэтому ты давал мне всё больше и больше новых и более сложных заклинаний?".
   Как выяснилось, некромантия давалась не так сложно, как Лиде казалось поначалу. Мастер Лод всё твердил на первых порах, что Хаос, из которого некромант и черпает свои силы, надо прочувствовать и познать, так сказать, связаться с ним и получить его разрешение на пользование. И что удаётся это не каждому, и потому некромантом не может стать всякий, кто будет упорно трудиться. Здесь важно на первых порах "понравиться" тёмной магии, и тут уж - как судьба решит. На это карлик выделил неделю занятий, по исходу которых Лида должна была призвать из Хаоса маленького чёртика-служителя. Иначе - до свидания.
   Лида справилась с этим за день, и лишь отшучивалась, когда карлик недоумённо глядел на призванного ей служителя: "Да мы с Хаосом сдружились - неплохой парень!".
   Дальше - больше. Лида, судя по всему, абсолютно наплевала на остальные занятия, что неимоверно беспокоило полюбивших прилежную ученицу Мастеров, и стала штурмовать кабинет Лода ежедневно и ежечасно. Не привыкший к такому напору карлик первое время даже закрывался от этой буйной на ключ. Тогда неугомонная девица засела за трактаты по тёмной магии, и каким-то образом нашла там запретную магию перехода между измерениями Хаоса - по сути, те же порталы, но намного более удобные и, фактически, способные переместить тебя куда захочешь. Правда, сжирающие почти весь магический запас. Но в итоге она заставила-таки спокойно обедавшего Лода обматерить всё на свете, появившись в его покоях из чёрного облака и уперев руки в бока: "Мастер Лод, а как же занятия?!".
   В тот день карлик махнул на всё рукой и принял живую опухоль как должное. И, надо сказать, даже немного привязался к этой белке. Мозги у неё были на месте, талант к магии - определённо, да и с Хаосом она явно была на одной волне (Не удивительно!). Но при этом какой же она была... невыносимой! Постоянно огрызалась, спорила, что-то предлагала... Неужели нельзя молча и послушно создать небольшую лужицу чумного болота? Нет же, нам же надо что-то кому-то доказать и создать настоящее чумное озеро, заполонившее весь кабинет, и после которого канули в лету драгоценные книги! Или вместо одной души призвать целую армию, которую сам Лод потом изгонял целый день (Парочка-таки сумела удрать, и теперь бродит по Академии, пугая студентов и преподавателей). И откуда только маго-запас берётся, без медальона-то?! Обдумывая это, Лод нередко открывал успевшие покрыться толстым слоем пыли старые книги, и читал летописи, хмурясь. А ведь, если верить рукописям, печально известный Некромонсер начинал точно так же...
   Воспоминания Лиды прервал робкий стук в дверь. Тут же распахнулись глаза Раста, который, казалось, вообще не спал, а только делал вид. Девушка лишь усмехнулась. Её хранитель взял моду слишком бурно реагировать на что угодно, как сторожевая собака, старающаяся выслужиться перед хозяином.
   - Сиди. - коротко бросила она, и сама открыла дверь.
   За ней стоял напряжённый донельзя Варлок. Рыжего парнишку прямо трясло, а глаза горели странным огоньком. Лида на мгновение стушевалась. Что он здесь делает? С того дня как она попала в ученицы к Мастеру Лоду, Варлок, которого она успела посчитать своим другом, избегал общения с ней, порой откровенно игнорируя. Так что она уже стала думать, что больше его не увидит. И тут - на тебе...
   - Чего надо? - довольно грубо спросила Лида, не предложив войти.
   Варлок же покосился на прожигающего его взглядом Раста, и шепнул:
   - Давай поговорим наедине.
   Лида вздохнула и скрестила руки на груди:
   - Хочешь говорить - говори тут. У меня нет секретов от моего хранителя.
   Варлок сжал кулаки, прикусив губу, и требовательно прошипел сквозь стиснутые зубы:
   - Пожалуйста! Это очень важно!
   Лида недоверчиво сощурилась. Парня по-настоящему было не узнать: бледный, как снег, трясётся...
   - Ну ладно, - кивнула она, и обернулась к Расту: - я ненадолго. Подожди здесь.
   И крестьянин, хоть и нехотя, прикрыл глаза в согласии.
   - У тебя пять минут, - твёрдо заявила Лида, лишь только они с Варлоком оказались в коридоре.
   Тот огляделся по сторонам и, приблизившись к девушке настолько близко, что подобное не принято предавать огласке в приличном обществе, доверительно зашептал, глядя прямо в глаза немного ошарашенной таким несвойственным Варлоку поведением Лиде:
   - Тебе сейчас не безопасно находиться в Академии. Ты разве не слышала про то, что перекрыли один из этажей?
   - Доходило что-то, - пожала она плечами. - Вроде как потоп? Неудачная магия?
   - Бредни это всё! Учителя пытаются нас в этом уверить, но мало кто ведётся. До многих уже дошёл слух об убийстве нескольких студентов... черни, в основном. И простолюдины собираются карать виновного в их смерти... И не только они. Сначала они вроде как настроились против всех знатных в Академии, но теперь как-то образовали с прежними врагами дружеский союз, против одного конкретного человека...
   - А кто виновен?
   - Ты.
   - Я?! - у Лиды всё перемешалось в голове. - Я-то тут при чём?!
   - Из-за слухов... - неуверенно продолжил Варлок. - Вся Академия шепчется о том, что ты принижаешь простолюдинов, пытаясь их подмять под себя.
   - И кто распускает такие слухи?! - в голове у девушки всё стало проясняться, и в глазах появилась твёрдая уверенность в том, что она накажет распускающую эти слухи гниль.
   Варлок ответил не сразу. А когда ответил, то побледнел ещё сильнее:
   - Я.
   Лида оцепенела, застыв. На её лице не шевелился ни один мускул. Но оцепенение спало так же быстро, как и нашло, и девушка, оттолкнув от себя бывшего друга, стиснула кулаки и проскрежетала:
   - Если ты пришёл за смертью, я могу это для тебя устроить.
   - Я виноват! - Варлок, чуть ни плача, упала на колени. - Я не хотел такого! Не подумал! Мне не это было нужно!
   - А чего ты хотел? - холодным, не выражающим ничего голосом, презрительно глядя на поникшего Варлока, протянула Лида. - Зачем это всё?
   Варлок начал плакать, уткнув взгляд в пол. И сквозь его хлипы Лида сумела разобрать:
   - Раст... я видел... он убил... нищего... Принёс тебе... тело... мне стало... страшно... он же ведь сделал это... не по твоему... повелению? - поднял он красные от слёз, наполненные надеждой глаза на девушку.
   Лиду словно пронзило молнией. Она отшатнулась, и брови её сошлись на переносице.
   - Что ты несёшь?..
   - Он убийца. - негромко проговорил Варлок, утирая слёзы и поднимаясь с колен, не обращая внимание на то, что штаны его испачкались в пыли. - Я боялся... что будут ещё случаи...
   - Уходи, - замотала головой Лида, отходя к двери. Затем не выдержала и закричала: - Уходи! Пошёл отсюда!!!
   Варлока как ветром сдуло. А Лида ворвалась в комнату и, захлопнув дверь, прижалась к ней спиной, тяжело дыша и стараясь успокоиться.
   Раст, завидев свою госпожу в таком состоянии, вскочил и озабоченно поинтересовался:
   - Всё в порядке? Ты как?
   Лида посмотрела на своего Хранителя, и хотела было ответить, что всё хорошо. Но тут в её голове пронеслись воспоминания. "А ведь у того трупа действительно была странная рана на голове. Такие не получишь, просто упав", - подумала она. - "А я просто решила не обращать на это внимания...". И потому сказала она совсем иное:
   - Не хочешь прогуляться?
  
   За ворота она вышли без особых проблем: по-хорошему, у студентов магической Академии была свобода передвижения. Идите куда хотите и когда хотите - только вовремя сдавайте требуемые экзамены и докажите, что вы в итоге достойны медальона, и хоть круглый год не посещайте уроки.
   Погода была превосходная. Дни, когда на большую часть Континента нападают холода, и с деревьев начинает осыпаться листва, ещё не наступили, хоть и ощущалась предрекающая это неизбежное время прохлада, но при этом ярко светило солнце и благоухали приятным ароматом луговые цветы.
   - Остановимся здесь, - решила Лида, оглянувшись на оставшуюся где-то далеко позади величественную Столицу. Почему-то особенно теперь масштабы этого великолепного города, его вычурность и красота её не восхищали. Она даже стала относиться ко всему этому с каким-то холодом.
   - Почему нет, - немного удивлённый неожиданным решением госпожи куда-то выбраться, кивнул довольный Раст, оценив красоту луга.
   Запасливый крестьянин достал из сумы плед, расстелив его на примявшейся траве, разложил немного еды - в основном бутерброды и фрукты. Лида присела рядом с ним и, глядя на горизонт, стала задумчиво жевать угощение. В напряжённой тишине, нарушаемой лишь периодическим шуршанием растений, прошли бесконечно долгие минуты, в течение которых в голове у девушки начались и закончились десятки разговоров с самой собой. Но в определённый момент, абсолютно неожиданно, она разорвала натянутую до зубовного скрежета нить напряжения неожиданным вопросом:
   - Ты убил того человека?
   Раст поперхнулся, несколько раз ударив себя кулаком в грудь, и выдавил:
   - Чего?..
   Лида, до того не глядевшая на своего хранителя, обернулась к нему и медленно, разделяя каждое слово, проговорила, вставая:
   - Ты. Убил. Того. Бездомного. Которого. Принёс. Мне?
   Она поднялась, нависнув над огромным крестьянином, который не посмел подняться, обездвиженный. Раст думал, что ему ответить, и не придумал ничего лучше, как прошептать:
   - Я хотел помочь тебе...
   - Чем?! - оборвала его потуги взбешённая Лида, не испытывавшая в этот миг ничего, кроме ненависти и боли. - Убив кого-то?! Кто дал тебе такое право?! А что бы ты сделал, если бы я приказала тебе убить одного из учителей?! Или студента?!
   - Сделал бы это, не задумываясь, - взяв себя в руки, посмотрел он в глаза девушке.
   Лида осеклась. Но тут же с новой силой прорычала:
   - А может быть ты убил тех бедолаг в Академии?!
   До Раста не сразу дошло о чём говорит его госпожа. А когда дошло, глаза его округлились, и крестьянин вскочил, замахав руками:
   - Нет! Что ты! Зачем мне...
   - Не хочу тебя больше видеть. - вернув своему лицу маску спокойствия, прошептала Лида, разворачиваясь. - Я отказываюсь от твоих услуг хранителя. Ты мне больше не нужен. Уходи и живи как хочешь. Без меня.
   - Госпожа... - ошарашенный, Раст не мог проговорить больше ничего.
   - Я тебе не госпожа.
   - Госпожа... - повторил крестьянин и, как сквозь сон, положил руку девушке на плечо, в неумелой попытке её остановить.
   - Я ТЕБЕ НЕ ГОСПОЖА!!! - взревела, отдёрнув его руку, Лида, и в эту секунду воздух вокруг вдруг стал в сотни раз гуще, обдав округу беспросветной тьмой, затмившей, пускай и на миг, взгляд, заставив Лиду невольно зажмуриться. А когда она открыла глаза, Раста рядом не было.
   Она стояла столбом ещё с минуту, не сразу сообразив оглядеться. И наткнулась на своего хранителя, лежащего на земле, раскинувшего в стороны руки и ноги. На его коже, синей, в некоторых местах почти чёрной, выступили чёрные же вены, словно спрятавшиеся под кожей черви. А на лице, изуродованном гримасой ужаса, застыли стеклянные безжизненные глаза, глядящие в небо.
   У Лиды сбилось дыхание. Она сделала шаг назад и почувствовала, как что-то хрустнуло под ногой. Не помня себя от ужаса, девушка медленно опустила взгляд вниз. И также медленно подняла его, оборачиваясь. На десятки метров вокруг все растения, только что радостно впитывавшие в себя солнечные лучи, превратились в осыпавшийся на землю прах, словно только что по ним ударило адское пламя. А на пледе лежали гнилые ссохшиеся фрукты и сморщившийся, от и до покрытый плесенью, хлеб.
   Прикрыв рот ладонью, стараясь сдержать рвотные позывы, Лида бросилась бежать назад, подальше от проклятого места и оставшегося смотреть на небо Раста.
  

***

   Клыкастый недовольно привставал на лошади, отмечая про себя, что сидеть в седле - не для него. Только штаны протирает да зад, не привыкший к подобному, обещает жуткую боль чуть позднее.
   Почему Широкая Кость решил ехать на встречу верхом, догадаться было не трудно: выпендривался, хотел показать себя. Сейчас всё на его стороне. И то, что встреча на его территориях, и то, что взял он с собой доверенных людей. А то, что цокот копыт мог вызвать нездоровое желание Детей Ночи какой-либо иной банды вмешаться, никто не боялся: ну кто в здравом уме сунется на эскорт Широкой Кости, состоящий из Зоркого, Рыбы, Шустрого, да ещё и успевшего обрести некий авторитет среди криминала Клыкастого?
   Другая сторона встречи уже была на месте, как и предполагалось. Широкий и этот момент поставил, как надо. Специально прибыл с опозданием, хотя никто не мог осудить его в отсутствии пунктуальности. Опять же, показывал: мы тут главные, и если хотите вести с нами дела, то стойте и ждите, сколько потребуется!
   Шустрый, ехавший по правую руку от главаря перед Клыкастым, обернулся к пацану, усмехнувшись и указав вперёд:
   - Гляди, с факелами пришли!
   Широкий на это также усмехнулся. Улыбнулись и Зоркий с Рыбой. Клыкастый же не отреагировал никак. Хотя и понял "шутку": Детям Ночи не нужен свет, чтобы видеть во тьме. И это, опять же, ставило пришедших в некий минус перед ними. Смешно-смешно... Но почему тогда у него такое паскудное ощущение...
   Он покосился вверх, на крышу, где показался и тут же исчез юркий силуэт. Отлично. Его остаток, разбитый на два небольших отряда во главе с Быком и Волчком, движется великолепно: бесшумно и быстро, как надо. И плевать, что Широкий не давал разрешения брать их с собой: ничего не будет, если он об этом не узнает, а Клыкастому спокойнее на душе.
   Спешившись, вся компания, сгруппировавшись по принципу "Зоркий и Рыба - слева, Шустрый и Клыкастый - справа от Широкого", подошла к ожидавшей их группе. Полтора десятка хмурых, как тучи, стражников, видно, из городского гарнизона, один из которых - толстый, с усищами - по внешнему виду больше походил на командира, держали в руках факелы, но при этом на поясах их покоились в ножнах... мечи. Клыкастый про себя присвистнул: это что, стража вдруг настолько выделилась, что им решили такое дорогое оружие выдавать?! Или это они специально для встречи взяли?..
   Но другая часть встречавшей их группы была более интересной и колоритной. Их было всего ничего: только трое. И все трое - рангуны. Это было понятно даже слепому, несмотря на то, что двое из них глядели на разбойников сквозь натянутые на лица тканевые маски с прорезями для глаз. Факелов они не держали, а на поясах висели две кривые сабли у каждого - по одной на левом и правом боках. Значит, телохранители. Элитные бойцы. Но интерес Клыкастого вызвали даже не они, а та, кого они охраняли.
   Рангунка. Женщина. До этих пор он редко встречал представителей их рода, но вот чтобы женщину... вообще никогда. И поймал себя на мысли, что заглядывается ею. На красивом стройном теле - длинное строгое платье до пят, грациозные, хоть и частично покрытые шерстью пальчики мило перебирают полы платья, а красивое в своей строгости и некой хищности лицо с вызовом смотрит на пришедших. Красивая... И смертоносная.
   Она сделала несколько шагов вперёд, и стоявшие чуть за ней телохранители синхронно двинулись следом.
   - Я Майесса-Улиан-Первая, дочь Члена Совета Хиалла-Арагнока-Первого.
   Широкая Кость сделал нарочито неумелый реверанс с поклоном и издевательски заулыбался:
   - Стало быть, по-нашему, госпожа Муп?
   Рангунка скривилась:
   - Так я позволяю называть себя лишь друзьям и тем, кого уважаю. - она обвела взглядом остальных членов банды. - А червей попрошу звать себя полным именем, как положено по этикету.
   - Что ж, госпожа Муп, - ещё шире улыбнулся Широкий. - Тогда я лично прослежу чтобы черви соблюдали этикет.
   Клыкастый не мог не оценить, как Широкий ловко ушёл от обострения ситуации и в то же время не стал выглядеть посмешищем в глазах верноподданных. И рангунка, кажется, тоже это оценила, но по-своему: в глазах её вспыхнул огонь, а милые пальчики крепче стиснули платье. Но при этом в голосе её почти не выдавалось возмущение, и продолжила говорить госпожа Муп, словно предыдущего разговора и не было:
   - Вы говорили, что будете один, - показушно окинула она взглядом сопровождение главаря банды. - И где же ваша... честь?
   - О, юная леди, позвольте заметить, что и вы как минимум не при служанках, - расхохотался Широкая Кость, продолжая держать планку и заставляя бледнеть даже в тёплом свете факелов лицо рангунки.
   Та вновь решила сделать вид, словно не заметила этих слов. Похоже, подумалось Клыкастому, у аристократов это в крови - не обращать внимание на слова, когда им самим это не нужно.
   А тем временем Широкий продолжал, переняв инициативу разговора на себя:
   - И видится мне, что мечи у вашего сопровождения не для парада припасены. Я полагал, что мы встретимся для того, чтобы вы говорили со мной от лица графа Клиара Славного. И подписали полную капитуляцию. Он ведь за этим вас послал? - сощурился Кость. И так хитро сощурился, что не оставалось сомнений: он закинул свой крючок.
   На который госпожа Муп, задохнувшись от возмущения, клюнула:
   - Разумеется, нет, чурбан!
   При её словах стоявшие за спиной госпожи телохранители положили лапы на рукояти оружий, стражники также ухватились за свои мечи и напряглись. А вся "разбойничья шайка" во главе с "чурбаном" осталась стоять как ни в чём не бывало, всё с теми же равнодушными и расслабленными лицами. То, что они расправятся с небольшим отрядом стражи, не сомневался никто. Тут и Зоркого с Рыбой хватило бы. А вот эти двое рангунов... Могли преподнести сюрпризы. И напрягали намного больше.
   Глупая. И молодая. Хотя в данном случае это лишь две стороны одной монеты. Зря она так. Не сдержала эмоций, что в подобных ситуациях, на враждебной территории, да ещё ночью, на важных переговорах, в качестве переговорщика, ну никак не допустимо! Слишком молода для такого... Но более опытный и мудрый Широкий, видавший многое, и лишь издевающийся над молодой аристократкой-выскочкой, продолжил говорить спокойно, не обращая внимание на накалившуюся атмосферу, что царила в тёмном переулке:
   - Видите ли, краля, я не веду дела с теми, кто считает себя выше меня. Обычно подобных личностей я заставляю жрать их собственные зубы, - говорил всё это Широкая Кость с такой улыбкой, что становилось как-то не по себе. - Но вы - дама, и тем более высокопоставленная дама. Так что для вас я сделаю исключение. Пшла прочь, и забирай с собой свой выводок, пока мне не наскучило играть с тобой. И благодари всех Богов, что я позволил тебе жить.
   С этими словами он развернулся, на корню обрубая весь разговор, и двинул к оставшимся позади лошадям.
   Клыкастый провожал его недоумевающим взглядом. И что это было? Хотя, впрочем, понять не сложно. Изначально планировалось, что встреча повлечёт за собой эдакий разговор по душам между двумя высокопоставленными, в своих кругах, персонами, насчёт разграничения круга возможностей как города, так и бандитских группировок. Разумеется, с выгодой для каждой из сторон. По душам не вышло. И теперь Широкий мудро поступил, показав, что для него этот разговор перестал иметь хоть какой-то интерес. Он нужен им - не ему, и поставить на место зажравшихся благородных никогда не помешает. В следующий раз посговорчивее будут. А то, что следующий раз будет, можно было не сомневаться: сейчас было так, представление, прощупывание сил и возможностей.
   Подумав об этом, Клыкастый посмотрел на госпожу Муп. Рангунка пылала яростным взглядом, но при этом не впала в истерику, лишь также грациозно развернулась и пошла к своим. Нет, всё-таки не дура. Сама всё поняла. Умеет уходить, когда надо.
   Но тут же горец заметил, как бросил на землю затухающий факел глава стражи с перекошенным от ненависти лицом доставая из ножен меч - остальные последовали его примеру. А у некоторых стражников, стоявших чуть позади, прятались под плащами внушительного вида арбалеты. Что в корне меняло перевес сил в их сторону...
   - Грязные разбойники... как вы смеете... дочь Архимага... - проскрежетал глава стражи сквозь зубы, а затем, уже громко: - Убить!!!
   - Нет, олухи! - рявкнула, кинувшись к стражникам, рангунка.
   Но Клыкастый уже летел на всех порах к Широкому, каким-то шестым чувством понимая: нельзя дать ему умереть. Не сейчас! И, ловко сбив охнувшего толстяка с ног, с мгновение выждал пока просвистят над головой несколько арбалетных болтов, и тут же рыкнул подлетевшим с секундным опозданием Зоркому и Рыбе:
   - Охраняйте господина, полудурки!
   Телохранители проглотили оскорбление. В конце концов, не время и не место чтобы выяснять отношения. Они выяснят его, ещё как, но позже, не здесь. А пока самое главное - жизнь того, кого они поклялись защищать.
   Шустрый оправдал своё прозвище, моментально сориентировавшись в ситуации и метнув в едином порыве три прятавшихся под курткой ножа. И почти сразу же захрипело три опадающих наземь трупа. Со звоном попадали мечи. И тут же раздался громкий свист из уст Клыкастого, который имел какой-то смысл лишь для тех, кто прятался за нависшими над переулком козырьками крыш.
   Девятнадцать юрких и удивительно быстрых теней моментально оказались у растерявшейся от неожиданной подмоги стражи. Некогда голодные, стонущие, и плачущие от недостатка еды молокососы, недостаточно пригодные даже для того, чтобы быть рабами, превратились в превосходный, слаженный, и, что самое главное, смертоносный отряд. И сейчас был их первый экзамен.
   Раздались звоны страстно целующихся клинков - горец не поскупился на неплохое оружие для своего остатка - арбалетные болты полетели в разные стороны, без разбору, а через несколько мгновений обстрел и вовсе прекратился - Волчок с Быком отлично разбирались в тактике боя, и перво-наперво грамотно лишили жизни стрелков. Идиот-командир стражи, наверное, уже не раз успел пожалеть об опрометчивом поступке.
   - Клыкастый! - раздался перебивающий шум схватки крик Шустрого, и юноша, обернувшись, увидел своего наставника, указывающего куда-то в сторону. И, приглядевшись, рассмотрел, как скрывается в каком-то ответвлении улиц в сопровождении телохранителя рангунка. Второй телохранитель остался прикрывать отход.
   Всё было ясно без слов. И юноша, быстро перебежав через небольшую площадку между домами, на которой так неудачно прошла их встреча, оказался возле обнажившего сабли и, что было заметно даже сквозь плотную ткань маски, оскалившегося телохранителя. Тот ловко взмахнул оружием, намереваясь разрубить пополам горца, но тут же перевёл траекторию удара чуть в сторону, отбивая недовольно звякнувший о клинок нож. Клыкастый не прощёлкал момент и юркнул мимо рангуна в узкую улочку, бросившись вперёд. Позади послышался звук яростной схватки и воодушевлённое рычание Шустрого: он только что встретил достойного противника.
   Но вскоре эти звуки стихли, оставшись где-то позади. Клыкастый бежал невероятно быстро: так быстро, как только мог. Он знал, где пробегали оба рангуна, знал куда они могли свернуть, чтобы выбраться из узеньких переулков. Его переулков. Тех, которые успели стать ему родными, указывающие направление и подсказывающие где искать. Горец чувствовал, что нагоняет. Свернув в сторону, куда бы никогда не повернул нормальный человек, в тупиковое ответвление, он ловко перепрыгнул через забор, пробежал через несколько дворов, вновь преодолел невысокое ограждение, свернул, пригнувшись, в тёмный зев какой-то дыры в старом здании, и вылетел в очередной переулочек, прямо перед замершими в оцепенении беглецами.
   За промелькнувшую в немом ступоре секунду Клыкастый успел оценить, что телохранитель госпожи Муп всё это время нёс женщину на руках, и при этом держал такой непостижимый темп: реши горец следовать прямо за ним, не пользуясь тайными закоулками, вряд ли бы сумел его настигнуть. "Сильный воин", - с уважением подумал горец, моментально выхватывая кинжал и бросая его в рангуна. Одновременно с этим он выхватил небольшой обоюдоострый клинок и бросился вперёд, вслед за летящим в голову воина оружием.
  
  
   Телохранитель действовал быстро и решительно: то, что неожиданно перед ним оказался ещё недавно бывший где-то позади враг его ничуть не смутило. Наоборот. Все чувства сфокусировались лишь на нём, а мозг стал работать в разы быстрее. Он бросил наземь госпожу, мудро оценив, что небольшие неудобства для высокопоставленной особы не так страшны, как смерть. Выхваченная из ножен сабля отбросила в сторону звякнувший кинжал, когда тот уже было вонзился в лоб, и телохранитель, не медля, прыгнул вперёд, прямо на бегущего навстречу врага, вместе с этим выхватывая и вторую саблю.
   Его клинок соприкоснулся с клинком юноши, глаза которого показались рангуну страшными. Ему?! Страшными?! Воину, не боящемуся смерти?! Телохранитель зарычал в приступе бешенства, чего ранее за ним не замечалось, и закрутился в Пляске Клинков, обрушивая на противника град ударов. Подобными фокусами владел далеко не каждый. Лишь на первый взгляд может показаться что любой, возьми он в руки два меча, будет сильнее того, у кого в руке лишь один. Но это только видимость. На самом деле овладеть двумя мечами на высоком уровне невероятно сложно, но если уж овладеешь, то пусть страшатся твои враги, ибо ты станешь сеятелем смерти, ужасом любого, кто сумеет выжить после схватки с тобой. Но такое с телохранителем бывало лишь однажды. И то он оставил единственного свидетеля его мощи в живых из-за приказа. Правда, вряд ли тот человек счастлив такому исходу. Ведь его руки и ноги тогда остались на поле боя...
   Рангун танцевал вокруг противника, как если бы танцовщица кружилась вокруг своего кавалера. Вот только этот танец мог закончиться лишь одним: смертью одного из танцующих... Как?! Телохранитель побледнел, не прекращая своей Пляски, но с ужасом осознав, что его противник... присоединился к танцу! Он так же кружился, влившись в поток града ударов, так же переставлял ноги, отбивая удар за ударом... Но это невозможно! Как какой-то человек может владеть Пляской Клинков?! Да ещё и с одним мечом, тогда как этот стиль боя был придуман для двух?!
   Телохранитель не мог поверить самому себе, но юноша, с которым ему не повезло схватиться, так быстро действовал вооружённой мечом рукой, танцуя вместе с ним, что в какой-то момент ему действительно показалось, будто у противника есть ещё одна рука, вооружённая точно таким же мечом... Но заворожённый подобным зрелищем, он совсем позабыл про "третью", свободную от оружия руку врага, которая на самом пике Пляски, когда клинки уже накалились от напряжения, а мышцы на руках стали как будто деревянные, исчезла куда-то, а появилась уже в обнимку с кинжалом.
   Рангун в ужасе закрутился дальше, понимая, что юноша каким-то чудом его провёл. Он присоединился к танцу, и теперь, рискни телохранитель остановиться, человек со страшными глазами просто разорвёт его. Но в то же время, продолжая танец, он и не заметил, как стал лишь дополнением к танцу противника. Он умрёт - этот человеческий выродок убьёт его, рано или поздно. Так лучше уж забрать с собой в Лес Предка-Зверя и врага!
  
  
   Клыкастый ждал. Не прекращая отбивать удар за ударом, с холодной головой, ждал. Рано или поздно, но наступит момент, когда телохранитель оступится, ошибётся. Он уже начал допускать ошибки, его удары уже не были настолько идеальны и точны, как в начале. Но пока рано. Ещё рано. Вот когда он устанет настолько, что его удары замедлятся, а ноги начнут двигаться хаотично - тогда томно ожидающий своего часа кинжал в руке можно будет всадить ему в сердце. Или в голову. Тут уж зависит от ситуации...
   Надо сказать, что и горец начал уставать. Но его мышцы, закалённые жизнью в горах, всё ещё позволяли ему поддерживать нужный темп, всё ещё давали необходимые преимущества.
   Но вдруг произошло то, чего Клыкастый никак не мог ожидать.
   Рангун неожиданно остановился. Так резко, что горец даже забыл, что должен ударить его мечом - промедлил мгновение. Но этого мгновения его противнику хватило с лихвой. Обе сабли рассекли воздух. Сердце забилось так часто, что Клыкастому показалось: вот-вот, и оно выпрыгнет из груди. Он извернулся, отбивая одну из сабель кинжалом, и вгоняя клинок противнику в грудь, прекрасно осознавая, что вторая сабля достигнет своей цели. Она достигла. Но попала не совсем туда, куда планировал ударить телохранитель: удар меча в грудь оказался достаточно силён и болезнен, чтобы сбить траекторию и силу его собственного удара. И потому, вместо того чтобы вонзиться врагу в бок и пронзить лёгкое, она лишь пронзила бедро.
   Оба противника отшатнулись друг от друга и упали на землю: рангун - рухнул навзничь, горец - на колено, согнувшись в три погибели и держась за кровоточащую рану.
   - Сука. - подвёл итог, прошипев сквозь зубы, Клыкастый, и кое-как поднялся. - Псина блохастая! Больно то как! - ковыляя, он всё-таки подошёл к безвольно лежащему хрипящему телу и склонился над ним. Посмотрел в глаза телохранителя. В них больше не было страха. Лишь смирение перед неизбежным... И вся злость, только что кипевшая внутри, куда-то испарилась. - Ты храбро дрался, - сбивчиво проговорил, кивнув собственным мыслям, горец, не сводя глаз с рангуна. - Я подарю тебе лёгкую смерть. - сказав это, он поднёс кинжал к его горлу. Но рука Клыкастого застыла, дрогнув. Он в нерешительности замер, словно кто-то невидимый остановил его руку. А затем, что-то про себя решив, наклонился ещё ниже, не обращая внимание на сабли, что так и остались в лапах рангуна: если бы мог - уже убил бы. - Я уважаю тебя, - прошептал он гордо молчащему телохранителю на самое ухо. - Ты выполнял свой долг, и даже отдал жизнь, стремясь лишить жизни меня. Проси, что хочешь. Что для тебя сделать? Похоронить с почестями? Отвезти в земли твоего народа? Можешь не сомневаться - я сделаю всё, слово чести.
   - Всё? - неожиданно прохрипел полумёртвый.
   - Всё.
   И рангун выдал, почти не думая:
   - Обещать сохранить жизнь госпожа Муп. Не делать её плохое. Обещать...
   Клыкастый обернулся, лишь сейчас вспомнив о том, что там, в полутьме, вжимаясь в стену какого-то дома, дрожит, глядя в никуда, та высокопоставленная рангунка... И вновь повернувшись к глядящему на него с надеждой телохранителю, кивнул:
   - Обещаю.
   Рангун улыбнулся, и отвёл взгляд вверх, на небо. Этой немой улыбкой он сказал много больше, чем мог бы сказать словами. Он так и умер, улыбаясь.
   А Клыкастый, вынув из его тела клинок, вытер его о собственные штаны, которые и так были измазаны кровью в районе бедра, и впервые за долгое время обратился к Предкам: "Слышите меня? А, неважно. Если слышите, то прошу: не гневайтесь на него за то, что пытался убить сына Горного Клана. И не мешайте ему попасть в небесные чертоги. Он делал так, как должно. О большем не прошу". Но молчание было ему ответом. Если его и услышали, то решили никак не реагировать. Что ж. Пусть будет так.
   Горец, хромая, прошаркал ногой, держась за окровавленную рану, к тут же навострившей ушки женщине. Та встрепенулась, вскакивая, и замотала головой:
   - Кто это?! Таш?! Это ты, Таш?! Ответь!
   Клыкастый остановился почти перед самым носом рангунки и ухмыльнулся: да она зажмурилась от страха!
   - Таша нет. - буркнул, не переставая улыбаться, горец, и Муп, застыв, раскрыла украшенные пышными ресницами глаза и уставилась прямо на него, но таким взглядом, что становилось ясно: аристократка окончательно покинула испуганную и взбешённую рангунку.
   Уже спустя секунду, рыча, она бросилась вперёд, размахивая кулачками. Клыкастый спокойно отступил в сторону, пропуская её мимо и ставя подножку. Высокопоставленная аристократка с громким воплем полетела на землю, но почти сразу же вскочила на четвереньки, в ужасе оглядываясь и создавая полное впечатление зверя, или, если точнее, зверька, маленького и беззащитного, которого шпынять можно без остановки - и ничего тебе от этого не будет. Но разве Клыкастый хоть в одной из своих жизней был живодёром?
   Потому он не стал издеваться над бедняжкой. Но и сюсюкаться с ней тоже не собирался. Она ему спокойно вернуться назад не даст: будет царапаться, кусаться, а ему это надо?
   Так что горец, подойдя к зашипевшей рангунке, аккуратно и почти по-отечески отправил её в дивный сон точным ударом кулака в лицо.
  
  

ГЛАВА 6

  
   Завывающий ветер и спокойный хрип лошадей не мог приглушить урчание живота в желудке Врана. Если полпути назад он ещё мог это терпеть, то теперь урчание стало совсем невыносимым. И потому, пересилив своё достоинство, он пришпорил недовольно храпнувшую лошадь и нагнал насвистывающего себе что-то под нос Вангуша, буркнув:
   - Поесть надо.
   Мужчина покосился недовольно на горца и коротко бросил:
   - Нет.
   - Что значит "нет"?!
   - То и значит. Охотиться в этих местах не будем ни при каких условиях. Терпи до места прибытия, с собой поесть мы ничего не захватили.
   - Так ты сам гнал из города со всех ног! - возмутился Вран, и лошадь, поводья которой он случайно натянул, поддержала его недовольным ржанием.
   - А кто виноват? - смешливо пожал плечами Вангуш. - Сам переполох в Атракте устроил. Вот и терпи теперь. Оглянись, олух. Видишь хоть одну птицу? Щебетание слышишь? Они здесь не летают вовсе. Как думаешь, станут ли птицы избегать добрых мест?
   Повинуясь совету спутника, Вран огляделся. А ведь действительно. Всё это время он так был занят мыслями о еде, что и не заметил: дорога как таковая исчезла, а цокот копыт давно превратился в неприятное чавканье по болотной грязи. Растений почти не было видно аж до самого горизонта: из тех, что умудрились вырасти в практически мёртвой почве, самые пышные не достигали в высоту и двух пальцев, пожелтели и вряд ли были способны дать жизнь собственному потомству. Земля во многих местах вспухла, образуя кривые, похожие на язвы бугры, вот-вот готовые лопнуть, обдавая болото зловонной жижей.
   Словно в прострации, не отрывая взора от страшной картины, Вран медленно протянул:
   - Что это за места...
   Вангуш с самодовольным видом кивнул:
   - Оценил, значит. У многих бывает подобная реакция. Это ты ещё местных не видел! - Поглядев в переполненные непониманием глаза юноши, Вангуш засмеялся и махнул рукой: - Ничего, скоро познакомишься.
   - Местные?.. - нахмурил лоб Вран, но его больше не удостаивали вниманием, и юноша решил не надоедать расспросами.
   Чем дальше они ехали - тем больше у горца складывалось впечатление, словно он вновь оказался в Чародейском Лесу. И никакого внешнего сходства не было и в помине - нет! Но воздух... Густой, пропитанный чем-то... магическим. Но в отличие от Леса эти места были пропитаны плохой магией, прогнившей и склизкой. Зачем они вообще здесь? Вангуш молчит. И по нему не похоже, чтобы он вообще хоть о чём-то переживал: едет себе и едет, насвистывая знатно поднадоевшую за время пути мелодию.
   Вангуш заговорил лишь когда стали сгущаться сумерки. Он облизал палец, подставляя его ветру, и обернулся к плетущемуся позади Врану:
   - До нужного нам места осталось несколько часов, но ночь переждать придётся. Есть тут одно место. Там будет безопасно... По крайней мере, безопаснее, чем тут.
   Вран пожал плечами и кивнул. Что ж - безопаснее, так безопаснее. Отчего то ему не очень хотелось встречаться с теми, кто умудрился прижиться в подобных местах. Вряд ли такие существа знают хоть что-то о дружелюбии.
   Они проехали ещё совсем немного, когда кромешная ночь охватила округу. Причём наступила она так внезапно, что горец дёрнулся от неожиданности. Не может так наступать ночь, неправильно это!
   Ехавший впереди Вангуш обернулся к волнующемуся спутнику не без ухмылки:
   - Не елозь в седле, лошадь пугаешь. Ничего, ещё обвыкнешься. А вообще, правильно мыслишь. Что-то мы задержались... Ну да ничего! Вон то место, впереди. Его пока что не видно, но можешь мне верить.
   Вран присмотрелся, сощурив глаза. А ведь действительно. Впереди виднелся покошенный частокол какого-то селения: деревни, кажется. И частокол, надо сказать, был отлично виден. Горец напряжённо посмотрел на пришпорившего коня и перешедшего в рысь Вангуша. Заметил ли он его глаза, наверняка изменившиеся и приспособившие его зрение к ночной тьме? Вряд ли. Иначе бы стал задавать вопросы. Что этот мужчина вообще знает о нём? То, что он из Горного Клана. Кое-что Вран также рассказал своему новому знакомому за время пути. О том, как попал в рабство, например. Но умолчал об опытах, которые устраивал на нём маг Сагер, имя которого навсегда вырезалось в его памяти остро заточенным лезвием - зачем тому, кто ненавидит магов, знать про хранящиеся в теле Врана магические извращения? Умолчал о Коте и Агнесс. Про найденный в Чародейском Лесу старинный замок рассказать пришлось - иначе объяснить откуда у него такое богатство в заплечном мешке, не получилось бы. Но про свою собачку говорить не стал - мало ли. Вообще, добрую половину всей истории Вран скрыл, и не потому что не доверял Вангушу. А потому что не доверял никому.
   Но от него не скрылось что Вангуш, будучи совсем не глупым человеком, уловил что в рассказе юноши есть кое-какие пробелы. Но не стал допытываться. Лишь сделал для себя одному ему известные выводы.
   Как только они въехали через покорёженные и явно давным-давно не знавшие ухода открытые деревянные ворота на территорию деревни, Вангуш тут же приказал спешиться и, подавая пример, спрыгнул на чавкнувшую землю и повёл своего коня под уздцы. Вран, проделав всё то же самое, последовал за ним, то и дело озираясь. Не нравилось ему это место. Абсолютно не нравилось.
   Они отвели животных к крохотному сарайчику, где обнаружились стойла и... обглоданные трупы лошадей над которыми резвился рой мух. Лошади самих путников опасливо попятились к выходу.
   На немой вопрос горца Вангуш, на лице которого теперь не было и капли веселья, отдав удила Врану, склонился над изуродованными тушами и, начав копаться в куртке, прокомментировал:
   - Видимо, сюда забрели какие-то беженцы. Или просто путешественники, не знающие что это за места... Чёрт, не видно ни хрена! Да где ж ты... - Наконец, он вытащил какую-то кожаную бутыль и, откупорив её, стал медленно обходить трупы, высыпая вокруг них содержимое бутыли.
   - Что это? - кивнул Вран на остающийся на земле еле заметный след.
   - Земля. Обычная земля. - прокряхтел, распрямляясь, Вангуш, удовлетворённо закупоривая бутыль. - Местные к ней относятся... Так же как ты относишься к тухлой рыбе, смешанной с провонявшим исподним. То есть в принципе терпеть можно, но лучше обойти стороной. Так мы скроем трупный запах и отгоним от этого места проходимцев. Теперь можем смело оставить лошадей, а сами выберем место поудобнее.
   Земля... Привязывая лошадь к огораживающему стойло столбу, Вран всё никак не мог выкинуть этого из головы. Кого может отгонять... земля?! А Вангуш всё молчит, как будто издевается. Ладно. Пусть молчит, если так хочется. А горец не будет доставлять ему удовольствие, пытаясь выведать, что тут к чему.
   Они покинули сарай и прошли по недлинной узкой улочке. Такие обычно ведут либо к улицам более широким, либо к главным площадям. Но так как это была деревня, то, вероятнее всего, улочка вела к общему колодцу, который обычно по-умному ставят в самом центре.
   Так оно и вышло. Оба путника, лишь только свернули за крайний на улочке домишко, лишённый крыши и доброй половины стен, что превратились в разбросанные по двору брёвна, остановились у небольшой круглой площадки со старым, занимающим треть всей площадки, колодцем в центре. Но если Вангуш остановился чтобы осмотреться в поисках подходящего жилья - если в этих местах вообще есть что-то, попадающее под понятие "жильё" - то Вран застыл изумлённым истуканом, невольно хватая рукой воздух там, где должен был находиться отданный Вангушу меч.
   Ибо он увидел "местного"...
   Местный сидел, привалившись спиной к колодцу, и смотрел куда-то перед собой немигающим взглядом. Кожа его даже ночью отливала отчётливым синим цветом, тело ссохлось, больше напоминая скелет, длинные, до плеч, волосы, были настолько редки, что волосинки можно было пересчитать по пальцам. На палкообразных костлявых пальцах рук - длинные же изогнутые когти. То же самое и на ногах. А лицо... Уродливее его в сознании Врана было лишь лицо убившего его отца мага. Как вообще способно жить существо, челюсть которого отвёрнута в сторону почти под девяносто градусов, с вытекшими глазами и двумя змеиными дырками вместо носа. Руки местного обхватили его колени, и существо монотонно качалось взад-вперёд, как будто чего-то ожидая.
   - Меч! - не выдержав, рявкнул Вран, не отрывая взора от этой мерзости требовательно протягивая руку к Вангушу. - Дай мне меч! Быстрее!
   Но вместо меча получил успокаивающие хлопки по плечу и сдержанный смех Вангуша:
   - Успокойся! Эта тварь нам ничего не сделает. Это стражник, и нападёт он лишь на того, кто переступит через границу охраняемой им территории. - сказав это, мужчина сделал несколько шагов вперёд, поманив за собой горца и, склонившись, начал ёрзать руками по земле. - Вот же ж... глаза никак к темени не привыкнут... А! Ну, вот! Гляди. - наклонившемуся Врану открылись аккуратно уложенные в землю камни с вырезанными на них тусклыми рунами. Причём из рун с мерзким шипением лилась, почему-то не опадая на землю, вязкая зелёная субстанция... - Чёрная магия, - прокомментировал Вангуш. - запирает охранника на ограниченной территории - чтоб не сбежал, пока хозяин отсутствует. Умная вещь. Только на кой хрен ставить подобную тварь у колодца...
   Вран думал недолго. Сказанного его спутником оказалось достаточно, чтобы в полной мере оценить и обдумать ситуацию. И прийти к решению. Стянув с себя заплечный мешок, горец, прикинув что-то в уме, замахнулся и бросил его. Тот, пролетев метра три, плюхнулся прямиком в колодец, обдав округу негромким эхом. Охранник, уловив что-то, возникшее на его территории, вскочил, сгорбившись и дёргая своим носом-щёлочками - принюхивался. Но, поняв, что никакой опасности нет, вновь сел на прежнее место и продолжил раскачиваться.
   Вангуш недоумённо глянул на юношу - в ответ на его немой вопрос Вран лишь пожал плечами:
   - Хороший схрон. Надёжный.
   - Ну, смотри, - расхохотался Вангуш. - Как бы потом тебе самому до схрона добраться...
   - Придёт время - увидим, - туманно ответил горец.
   Подходящий для ночлега дом нашёлся почти сразу. Как оказалось, разрушены были дома лишь с окраины и в средних областях деревни. Ближе же к колодцу покошенных, дряхлых, но всё ещё в неплохом состоянии домов оказалось достаточно много, и Вангуш вместе с Враном выбрали ближайший, хотя горец про себя и не был особенно рад соседству с местным... охранником.
   Лишь только они оказались внутри, Вангуш достал свою бутыль и насыпал землю в проём окон, у двери, и немного внутри, у стен. Затем, глянув в горлышко и взболтав её, недовольно покачал головой: кончилось.
   - Всё. Посидим здесь до рассвета. Местные, конечно, и днём гуляют - будь здоров, но не в больших количествах. - перешёл на шёпот Вангуш, сев на пол и привалившись спиной к стене.
   Вран же обернулся к окну, решив посмотреть, как там их новый знакомый, и... моментально пригнулся, так что в оконном проёме остались торчать лишь макушка да глаза. А улицы деревни стали заполняться народом... Хотя как народом - если можно вообще так называть скопище странно двигающихся мертвецов, разодетых кто как: кто-то в обычные обноски, кто-то в давно не знавшие щётки доспехи, а кто-то и вовсе был наг, наподобие охранника колодца. Среди мёртвых редко можно было увидеть хоть кого-то, похожего на человека. Нет, встречались в толпе охающей и скрипящей зубами нежити и такие - с кожей, обычными руками, даже волосами - всё как положено. Но кожа эта была такой бледной, в многочисленных гнойниках и рваных ранах, а глаза, порой лишённые зрачков, или просто отсутствующие, нагоняли такого ужаса, что назвать подобных тварей людьми не поворачивался язык. Приглядевшись, горец заметил, что, пускай и далеко не у всех, но у многих из нежити в руках были сабли или мечи, копья, у кого-то даже неплохие секиры. Кто-то, конечно, держал в руках и корявые палки, но в основном... Н-да, Врану здесь не нравилось всё больше и больше.
   - Я ж говорил, увидишь местных - обалдеешь... - послышался позади насмешливый шепоток Вангуша, и Вран, окончательно осев на пол, оглянувшись, увидел, что мужчина абсолютно не боится и, по крайней мере внешне, спокоен. Это обстоятельство невольно успокоило и горца, щёки которого - благо, Вангуш не заметит этого в такой темени - запылали красным от стыда. Он, горец, храбрый потомок сражавшихся за свободу своих земель Предков, испугался какой-то мертвечины?!.. Но ведь страшно. Действительно страшно - до зубовного скрежета и холода на кончиках пальцев...
   - Объясняй. - так же шёпотом, боясь говорить даже чуточку громче, но всё-таки твёрдо и уверенно сказал Вран.
   Вангуш, довольный, кивнул. Видно, решил, что хватит этого таинственного драматизма: пауза выдержанна - теперь можно и рассказать. Он поманил горца пальцем, и Вран быстрой перебежкой оказался возле него, пригибаясь так, чтобы ни части его немаленького тела не было видно в окне.
   - Ты когда-нибудь слышал о Некромонсере? - прошептал на самое ухо юноши Вангуш.
   Горец нахмурил лоб:
   - Что-то такое слышал... некромант, вроде как. Самый первый из тех, кто пользовался чёрной магией.
   - Не только самый первый, малец, - покачал головой Вангуш. - Но и самый великий. Жил тысячелетия назад, а о нём до сих пор говорить не принято - страшно. Таких дел натворил... Хрен его знает, как это он с Хаосом связался. До него же никто этого сделать не мог. А он это ещё будучи совсем молодым, вот как ты, умудрился... Разное говорят. Но самым правдивым из этих разговоров мне кажется вот что: мать он свою зарезал. То ли в приступе гнева, то ли ещё почему: больной на голову, что тут скажешь. А затем, может, с горя, а, может, в качестве эксперимента, решил её воскресить. И обратился к силам Хаоса. Тогда они себя и явили. Учёные мужи говорят, мол, с того дня на Континенте всё и пошло коту под хвост. И Забытые Боги слабеть начали, и Пожиратели дорогу в наш мир проложили... Ну да не важно, тут спорить долго можно. Суть вот в чём. Некромонсер этот начал чёрную магию в мир привносить. Начал, конечно, с малого - среди друзей да знакомых какие-то учения продвигал. Писал книги, трактаты по тёмной магии. Позднее все некроманты по ним и учились. Ну, вот один из его друзей Некромонсера и предал. Сдал властям. В те времена власть другая, конечно была - всё короли да королевы, единого Континента не было. Вот Некромонсер и сбежал в другое королевство. Правда, к людям больше не являлся - спрятался в тамошних лесах. И больше о нём никто не слышал. До поры до времени. Пока через много лет он не вернулся с армией мёртвых и не начал прокажать, нанося порчу. Знаешь, почему я запретил тебе охотиться на этих землях? Потому что всё, что здесь умрёт, воскреснет живым трупом. Собака, лошадь, мышь, человек - всё. Вот эту порчу он и стал накладывать на королевства. Одним Богам, и нынешним, и Забытым известно, почему он тогда весь мир не захватил: судя по летописям, армии у него было как саранчи. Я думаю, чародеи поняли, что хана - и решили объединиться перед единой угрозой. Ну, и кое-как справились. Правда, нигде не упоминается чтобы кто-нибудь Некромонсера убил на поле боя, или казнил, или хотя бы пленил. Да, наверное, какой-нибудь магией его в пепел и обратило! Только представь, малец, насколько была сильна его магия, если до сих пор - тысячелетия спустя! - даже после смерти её создателя она всё ещё действует. Эти прокажённые земли, на которых мы с тобой сейчас остановились, чародеи так и не оживили - вот они и остались на Континенте позорными пятнами... В эти места редко кто забредает - по крайней мере те, кто имеет мозги, которые не хочет терять в желудках местных. Потому, в какой-то мере, мы и обосновали наш Орден здесь.
   Вран слушал, открыв рот. Он даже позабыл о шаркающей снаружи нежити, охваченный новыми мыслями. И в этих мыслях, что поглотили его с головой, он упустил момент, когда Вангуш, закончив говорить и не отнимая пристального взора от лица юноши, сунул руку под куртку и выудил огниво - вещь дорогую, но неоценимую в путешествиях: щёлкнул по кремню - вот тебе и огонь.
   Щёлк!
   Горец сощурился, когда прямо перед его лицом возникли яркие искры света. Его глаза, только что являвшие собой гибрид глаз кошки и волка, исказились и приняли прежний облик, но в следующее мгновение, стоило искрам пропасть, как тут же зрачки стали острыми и вертикальными.
   - А ты мне не всё рассказал, да?.. - сведя брови на переносице, Вангуш убрал огниво обратно под куртку. - А я-то всё думаю, что за дела? Я эти места как свои пять пальцев знаю, с закрытыми глазами пройти смогу. Но малец, впервые здесь оказавшийся, в такой-то темени и ни разу не споткнулся, ни разу не остановился, проверяя путь... Что у тебя с глазами? И не ври мне. Ненавижу, когда врут.
   Вран молчал. Мышцы его, как обычно бывало в подобных ситуациях, неимоверно напряглись, заставив заскрежетать одежду. Глаза волей-неволей упали на покоящийся в руке Вангуша кинжал - и когда только достать успел? Не оставалось сомнений: в случае чего, он пустит его в ход. И отчего-то закрадывались в голову горца подозрения, что, несмотря на всю силу и навыки, ему, сыну Горного Клана, не справиться с этим весёлым на вид толстячком. Юноша вздохнул... и выложил всё. Не скрыв ни единой детали.
   Дом они покинули на рассвете. К этому времени нежить, не найдя ничего ценного, разбрелась по другим местам - лишь остался сидеть где сидел несущий многие столетия службу, покачивающийся туда-сюда, охранник. При свете солнца он выглядел ещё более омерзительно, и Вран уловил то, чего не заметил ночью даже со своим прекрасным зрением: охранником была женщина. "Предки...", - взмолился про себя, скривившись, горец. - "Покарайте всякого, кто ступит на подобный Некромонсеру путь. Не могу я представить ничего более гнилого и низкого, чем быть некромантом".
   До самого сарая, где остались ждать лошади, путники шли в немом напряжении. После всего, рассказанного Враном, Вангуш не проронил ни слова, и всю ночь, под заунывный и пробирающий до костей вой мертвецов, так и не заговорил.
   Но всё напряжение тут же улетучилось, лишь только послышалось из сарая жалобное ржание. И Вран, и Вангуш, переглянувшись, дружно бросились бегом, практически выбив двери хлипкого строения. А внутри творился кошмар: несколько лошадей, этой ночью бывшие обглоданными трупами, яростно брыкались и скалили зубы, выпуская из пастей смрадный трупный запах, не решаясь преодолеть окружающую их землю из бутыли Вангуша. А лошади самих путников в ужасе жались к стене, выпучив на это безумное действо глаза.
   Вангуш пришёл в себя быстрее Врана и, выхватив отобранный у горца меч, несколькими слитными движениями лишил нежить голов. На тех местах, где рассёк мёртвую плоть клинок, всё покрылось чёрной коркой, зашипело и пошло испариной. А лишённые голов тела застыли и, медленно завалившись, рухнули на пол, обдав помещение клубами пыли.
   - Ох-ой... - покачал головой Вангуш, отправляя меч обратно за пояс. - Совсем старым становлюсь. Не подумал, что такое случится.
   - Ты их... убил? - наконец, пришёл в себя Вран.
   - Убил.
   - Но как ты убил мертвых?! - не унимался поражённый горец.
   На что Вангуш привычно усмехнулся:
   - Обычным оружием их - да, не убьёшь. А вот таким, - хлопнул он по рукояти меча. - Запросто.
   Каким "таким" Вран так и не понял, а Вангуш не очень-то и хотел разъяснять. Вместо этого он подошёл к лошадям и стал отвязывать их, поглаживая по шеям:
   - Успокойтесь, ну... Всё хорошо, нечего волноваться.
   Весь оставшийся путь лошади шли шагом, не желая переходить в рысь и, уж тем более, в галоп. Оно и понятно: животным надо было отойти от увиденного, как, впрочем, и одному из всадников: Вран всё ещё не мог выкинуть произошедшее из головы и смириться с тем что подобное в принципе возможно. Нет, конечно, он слышал разные сказки от деревенских. Но именно что "сказки". А увидеть нечто такое наяву... В общем, юноше тоже требовалось время.
   Совсем скоро неприятное чавканье сменилось на вполне привычный цокот копыт, и Вран, оглядевшись, заметил, что округа стала отличаться от территорий, оставшихся позади: земля не представляла из себя болотную слизь, кое-где виднелись пусть и не большие, но кустики, или редкая трава, а в одном месте даже била из земли ключом вода, и с согласного кивка Вангуша Вран, спрыгнув с лошади, вдоволь напился, подметив, что вода была вкусной и сладкой.
   - Мы что, покинули прокажённые земли? - запрыгнув обратно на лошадь, поинтересовался горец.
   - Почти, - хмыкнул в усы Вангуш. - Это место - лишь небольшой клочок обыкновенной земли, каким-то чудом умудрившийся выжить и не пропитаться заразой. Но его окружает всё та же поражённая чумой земля, служащая живой защитой. Здесь и расположен наш Орден.
   И, действительно, уже совсем скоро показались шпили башен, а затем явил себя взору и замок, окружённый засушенным и почти исчезнувшим рвом, полуразрушенный, в некоторых местах представляющий из себя даже руины, но всё ещё гордо вздымающийся над землёй. К этим руинам путники и направились. Краем глаза Вран заметил, что на одной из частей обрушенной замковой стены постоял и тут же исчез какой-то человек - видно, пошёл докладывать о прибывших.
   Так оно и оказалось. Не успели всадники добраться до одной из брешей в стене, как там уже стояла в ожидании небольшая группа людей, облачённая в светло-серые робы. Выглядели они абсолютно не угрожающе - ни у кого даже не было оружия. Они лишь стояли и терпеливо ждали, причём почти все были опоясаны узкими чёрными поясами, кроме одного, стоявшего перед всеми, чей пояс был белым и почти сливался со светлым одеянием.
   Добравшись до ожидающей их группы, Вран и Вангуш спешились, и последний подошёл к обладателю белого пояса, раскинув в сторону руки, улыбаясь во весь рот:
   - Клинок и Честь, брат!
   - Клинок и Честь, брат, - улыбнулся человек в робе.
   Они обнялись, похлопав друг друга по спинам, и Вангуш указал на стоявшего чуть в стороне Врана:
   - Знакомься, Хайт! Это - Вран, мой друг и будущий брат нашего Ордена.
   Человек, который звался Хайтом, кивнул и дал знак стоявшим позади него. Те, всё поняв без слов, подбежали к лошадям и, взяв их под уздцы, повели под охрану стен. А Хайт подошёл к горцу и, придирчиво оглядев его, сказал:
   - Посмотрим. Пойдём вместе со мной. Поедим и поговорим.
   При слове "поедим" у Врана предательски заурчал живот, и Хайт, улыбнувшись, двинулся обратно, к замку. Вангуш и Вран последовали за ним.
  
   - Значит, при этом молодом человеке были монета Ордена и меч одного из братьев? - Хайт сидел во главе длинного, во весь зал, стола, который в прежние времена, когда замок ещё являл собой убежище короля, был местом пиршеств, и внимательно разглядывал отданный ему Вангушом меч. - Всё верно?
   - Именно так. Остальную историю, брат, я тебе уже рассказал. - Вангуш также сидел за столом, напротив уплетающего за обе щеки поданную снедь Врана. Причём усача было не узнать: он успел избавиться от прежней одежды, и теперь сидел в серой робе, опоясанный, так же как и Хайт, белым поясом.
   Вран жевал, то и дело переводя взгляд с Вангуша на Хайта, и обратно - в зале, кроме их троих, никого не было. На первый взгляд могло показаться, что кроме как жеванием юноша занят и не был, но в голове его крутился вихрь мыслей. Сначала он боялся, что Вангуш выдаст всё, что он ему рассказал. Но, к немалому удивлению горца, усач решил опустить подробности жизни раба, поведав о том скудно и размыто, и даже про злоключения в Чародейском Лесу рассказал отнюдь не всё, и даже не половину. Зачем? Поверить в то, что мужчина делает это из благородных помыслов, Вран не мог: слишком часто обжигался, чтобы вновь хоть кому-нибудь полностью довериться.
   Тем временем Хайт, задумчиво положив оружие на стол, подпёр ладонью подбородок и тяжело вздохнул:
   - Члены Ордена действительно были отправлены на перехват отряда Храмовников, но задачи расправляться с караваном у них не было. Значит, решили действовать по усмотрению... Что ж, по крайней мере, теперь известна их судьба. Будем ждать вестей. А пока, брат Вангуш, этот меч останется у тебя...
   - Нет! - Вран, вытерев рот, требовательно взглянул на изумлённого Хайта. - Этот меч был дан мне. Я пролил им кровь. Значит - он мой по праву, до тех пор, пока отдавший его не потребует клинка обратно.
   Хайт, сощурив глаза, вновь оглядел горца. На этот раз - совсем иначе, нежели чем при первой встрече. И, поразмыслив, толкнул меч в сторону юноши - тот проскрежетал по столу, попав Врану прямиком в руку.
   - Ты - смелый. Знаешь, чего хочешь. Такие нам нужны. И, по словам Вангуша, кое-что смыслишь в сражениях. Тем лучше. Ордену действительно нужны крепкие звенья. Те, которые не порвутся. - с этими словами он поднялся и, сцепив за спиной руки, подошёл к окну, глядя куда-то в даль. - Наш Орден зовётся Орденом Свободы. Свободы от угнетения и диктатуры Совета. Каждый, кто приходит к нам, что-то да претерпел от обладателей медальона. Не считай себя особенным, Вран. Здесь достаточно тех, у кого маги отняли много больше, чем у тебя. - Он покосился на не переменившегося в лице горца и мотнул головой. - Подойди.
   Поднявшись, Вран подошёл к окну, у которого стоял Хайн, и уставился на него с немым вопросом. На который член Ордена лишь улыбнулся и кивнул на окно:
   - Смотри, брат. Теперь ты - звено цепи нашего Ордена.
   Вран посмотрел. И у него захватило дух, а по телу пробежались мурашки. Ибо внизу, на большой, усыпанной песком площадке, с громкими "Ха! Ха!" стройными рядами били по невидимому противнику, совершая головокружительные удары и прыжки, десятки будущих убийц магов.
  
   Его вели по развалинам замка, через обхватившие стены и полы витиеватые щупальца плюща, но Врану до этого не было никакого дела. В его ушах до сих пор бился звоном, заполняя собой всё вокруг, воинственный "Ха! Ха!", а перед глазами виднелись те, кто встал на путь противостояния магии и тем, кто этой магией управляет - значит, он среди идущих с ним по одному пути. И они подскажут дальнейшее направление...
   Сквозь охватившее нутро горца наваждение еле слышно пробился чей-то голос:
   - Пришли.
   - А? - Вран непонимающе уставился на одного из сопровождающих.
   Тот улыбнулся и терпеливо повторил:
   - Пришли. Здесь ты будешь жить, брат.
   Юноша лишь теперь заметил, что стоит в широком дверном проёме, что вёл в длинное невысокое помещение, у стен которого на всём протяжении стояли пустыми деревянные койки. Ни одеял, ни перин, ни подушек - ничего.
   - Выбирай любую, - кивнул на койки сопровождающий и, более ничего не говоря, ушёл вместе со вторым членом Ордена.
   Вран отметил про себя, что ушли они абсолютно бесшумно: он даже не сразу это понял.
   Горец медленно прошёлся между койками и, не найдя отличий или хоть каких-то личных вещей, говорящих о том, что место занято, улёгся в самом дальнем углу, устало распластавшись на скрипнувших деревянных досках. Неудобно... "Но ведь те, кого я видел на тренировке, живут точно так же. Так чем я лучше?". И с этими мыслями, не сумев побороть усталость, цепко впившуюся во всё тело, он уснул.
   А во сне видел, как два силуэта, поразительно напоминающих своими очертаниями мать и отца, приблизились к нему, и отдалённо, будто сквозь толщу воды, но горец услышал голос, состоящий из двух, переплетённых воедино: "Не мсти за нас. Ты не найдёшь в мести покоя". А Вран, силясь сдержать слёзы, ответил: "Знаю. Но не остановлюсь. И отомщу".
   И во сне юноша улыбнулся. Но в улыбке этой не было ни радости, ни спокойствия. Лишь решимость совершить что-то, на что Предки молчаливо покачали головой, предчувствуя реки крови...

***

   Некогда, смотря на сад Академии через маленькое окошко своей каморки, Лида видела прекрасные цветы и красивые витиеватые растения, создававшие загадочный и красивый сказочный образ. Теперь же не было ничего. Она видела лишь существ, растущих из земли, и зачем-то искорёженных магией под рамки красивого... Всё это бред. Нет ничего красивого. Есть лишь то, что все привыкли таким называть.
   Взгляд девушки упал на один из кустов, по задумке садовника зачем-то сделанный чёрным, словно это должно было добавить саду грациозности. И вдруг вспыхнула в памяти болезненным всполохом поляна. Чёрная, умерщвлённая трава, раскинувшее руки обезображенное тело...
   Скрип двери заставил Лиду вынырнуть из воспоминаний и, вздрогнув, обернуться. На пороге стоял карлик. И, вопреки обыкновению, одет он был не в домашнее, а в грациозный, даже для него, чёрный костюм, на котором медальон мага смотрелся особенно ярко.
   - О, Мастер Лод... - облегчённо вздохнула, поклонившись, девушка. - Вы меня напугали.
   - Ого, что с тобой, белка? - усмехнулся карлик, закрывая за собой дверь. - Ни одной колкости? Хоть бы огрызнулась: успокой старика.
   - Вы пришли за колкостями?
   - Не мечтай! - хмыкнул, погрозив пальцем, Мастер и кивнул на кровать. - Я присяду?
   - Конечно, - Лида дождалась, пока Лод усядется, и лишь затем села рядом, напряжённо разглядывая учителя. - Чем обязана вашему приходу?
   - Вот только не надо официоза, - буркнул карлик и огляделся. - А где этот твой переросток... Рост, кажется?
   - Раст, - машинально поправила девушка и сжала пальцами подолы платья. - Уехал. На время.
   - Ну, нам же лучше! - Мастер Лод повернулся всем телом к ученице, глядя на неё снизу-вверх, и лицо его было настолько суровым, что у девушки отпало всякое желание хоть как-то своевольничать, чем она занималась в присутствии карлика постоянно. - Ты вообще в курсе что творится в Академии? - Лида отрицательно замотала головой. - Ясно. Значит, так. Сейчас, девочка моя, ты будешь слушать внимательно. Очень внимательно. Отвечай односложно и, прошу тебя, не реви. А то знаю я вас, девчонок: чуть что - и в слёзы...
   Лида вспыхнула, и хотела было что-то сказать, но наткнулась на взгляд карлика, и проглотила вылетевшие было слова обратно.
   - Вот и хорошо, - оценил Лод. - Итак. Сейчас вся Академия готовится карать виновную во всех несчастьях. Уж не знаю кто им там что вбил в головы, но карать будут тебя. Дурачьё, молодёжь, им бы только повеселиться, а Академия, сама знаешь, место вольное... Не до убийств вольная, конечно, но вряд ли Марак успеет сделать хоть что-то прежде чем наступит неминуемое. Да и не захочет, полагаю.
   - Не захочет?..
   - Не перебивай, белка! Да, не захочет. Совету это выгодно, вот что! Ох... зря я сейчас это делаю... Зря. Наверняка зря. Ну да ладно! В общем, знать ты этого не должна была ни в коем случае, но Совет Архимагов за тобой следит. Внимательно и пристально. И видит в тебе потенциального... кхем...
   - Некромонсера? - спокойно проговорила девушка.
   Карлик, запнувшись, кивнул. И продолжил:
   - Для них это что-то вроде экзамена. Хотят посмотреть, как ты себя вести будешь. В связи с этим у тебя два варианта. Первый - ты собираешь вещи и немедленно отправляешься вон из Столицы. Ты девочка не глупая, и без медальона можешь многое. Такую как ты наверняка возьмут помощницей мага, а там, глядишь, станешь его приближённой, может, когда-нибудь в будущем он тебе и выбьет медальон...
   Он не успел договорить, а Лида уже отрицательно мотнула головой. Карлик вздохнул. Женщины... Вечно с ними проблем не оберёшься.
   - Что ж. Значит, второй вариант. Но если решишься на него, обратной дороги уже не будет наверняка. Но... осилишь ли? Подумай. Не поздно ещё уехать, пока всё не зашло слишком далеко!
   - Для меня, Мастер Лод, - проговорила загробным голосом Лида. - Уже давно всё зашло слишком далеко.
   Карлик глубоко и тяжело вздохнул:
   - Второй вариант - дать бой. Всем. Всей Академии. Учителей Совет Архимагов отозвал ещё на рассвете. Мол, для каких-то переговоров, или ещё чего-то... чушь. Это чтобы они не мешали. Все студенты уже об этом знают и прекрасно понимают, что смогут вдоволь наиграться. По слухам, тебя хотят схватить и прилюдно сжечь... звери. А ещё говорят, мы, некроманты, нелюди. В чужом глазу...
   - А вы? - прервала его размышления девушка.
   - Я буду тебе помогать. - Твёрдо заявил Лод. - Ты способная, даже слишком способная. Но одной тебе не справиться. А я, пусть и старик, ещё на что-то да годен.
   - Нет! - вскочила Лида. - Не смейте! На вас же всё и повесят! Совет давно на вас зуб точит! И давать им такой удобный шанс?!
   - Не учи Архимага творить заклинания, белка! - грустно усмехнулся карлик. - Я это и без тебя всё прекрасно знаю. Потому и сбегу, лишь только станет жарко. И не смей спорить! У нас и так времени нет. А нам ещё нужно подготовиться...
  
   Они шли нестройной толпой по витиеватым коридорам Академии, с дружным хохотом обсуждая, что будут делать, когда схватят зазнавшуюся тварь. Кто-то предлагал испробовать на ней все возможные заклинания пыток, а потом уже и убить, кто-то выразил мысль, что неплохо было бы сначала эту сучку выпороть перед всеми, а потом уже можно и заклинания... Под этот шум вся процессия и вышла к нужному этажу, став намного тише - мало ли, спугнут, сбежит ещё! Хотя на этот случай несколько групп студентов стояло у ворот, несколько на этажах - ничего, из Академии не убежит, как бы ни старалась!
   Под эти мысли толпа студентов и ввалилась в нужный коридор, застыв всем скопом. Ибо прямо посреди коридора сидел, скрестив на груди руки, какой-то карлик. Он был настолько спокоен и суров, что почему-то ни у кого не было желания посмеяться над его внешним уродством. Лишь некоторые, пребывавшие чуть позади, позволили себе сдержанные смешки.
   Стоявший впереди остальных студент, статный красивый юноша, пользовавшийся некой репутацией среди слабого пола, сделал несколько шагов вперёд и остановился в считанных метрах от карлика. Позади него стали перешёптываться: "А это кто такой?", "Да, кажется, какой-то учитель - вон, медальон видал?", "А он что преподаёт?", "Не знаю, я его раньше не видел...". Студент присел на корточки, стараясь посмотреть в глаза перегородившему дорогу магу. Но у него почему-то этого не получалось.
   - Эй, я вас знаю! - рассмеялся студент, поднимаясь и оборачиваясь к остальным. - Это местный забулдыга! Его хотели выгнать из Академия, а он так держался за своё место, что кидался бутылками и вопил - ну, его и оставили!
   Под дружный смех забывших о конспирации студентов он опять повернулся к карлику и презрительно проговорил:
   - Уйди с дороги, урод. И не тронем.
   Это была его первая ошибка.
   Мастер Лод вдохнул поглубже и медленно вычеканил каждое слово:
   - Сделаешь ещё шаг, студент - умрёшь сам и убьёшь остальных.
   Юноша дрогнул было, но вспомнил о том, что ему в спину смотрят его товарищи, девушки, в конце концов, и, постаравшись набросить на себя как можно более непринуждённый вид, сделал вальяжный шаг к карлику.
   Это была его вторая ошибка.
   Из начертанной на потолке пентаграммы с воем вырвалось две когтистые лапы и, подхватив завопившего студента, тут же исчезли вместе с жертвой, отправившись с ним на просторы Хаоса. Остальные не успели испугаться, а "урод" уже кружил руками, сокрушая воздух словами заклинания. Те студенты, что успели опомниться, выпустили в мага несколько ледяных стрел, но пентаграмма, вычерченная на полу, вокруг Лода, надёжно защитила своего создателя, ответив на выстрелы туманными всполохами. А в следующее мгновение в стенах, потолке и полу узкого коридора вокруг юношей и девушек, бездумно напавших на обладателя медальона, стали открываться порталы, из которых вырвались уродливые трёхголовые псы. И одного такого монстра хватило бы, чтобы расправиться со всем этим сбродом, но Мастер Лод решил развлечься. И потому призвал целых три исчадия Хаоса, пускай и поплатился за это доброй половиной магической энергии.
   В считанные секунды всё было кончено, и адские псы исчезли в захлопнувшихся порталах. А карлик, поднявшись, протопал к кровавым ошмёткам, в которые теперь превратились некогда смелые и готовые карать студенты, среди которых поскальзывался на крови, пытаясь встать, единственный выживший, громко вопя:
   - Вы не смеете! Что вы себе позволяете! Знаете, кто мой отец?! А мать?!
   - Бедняга. - усмехнулся, подойдя к вытаращившемуся на него своими перепуганными зенками телу, Лод. - С памятью у молодёжи что-то плохо, уже своих родных стал забывать? Ну, я тебе напомню. После одной услуги. Удружишь? - и улыбка его была настолько пугающе-доброй, что студенту ничего не оставалось, как быстро-быстро закивать головой. - Вот и ладненько. Такие имена как Варлок и Аррона тебе о чём-то говорят?
   Студент выпалил почти сразу: вот что с головой способны делать страх и попытка выжить:
   - Знаю! Их сейчас все знают! От них информация про Лиду и пошла!
   - Может, ты даже знаешь где их искать?
   - Конечно! Я помогу! Я...
   Но он запнулся на полуслове: карлик выставил перед собой руку и, не обращая внимание на писк, что стал издавать из открытого рта юноша, вырвал из плюхнувшегося на пол тела душу: из неё он узнает всё намного быстрее.
   Выпытав всё, что нужно, он рассеял освободившийся дух и создал в руке прозрачный шар связи.
  
   Лида шла по одному из коридоров, что связывал башни Академии. Она не боялась. Трое встреченных ею студентов сейчас двигались за ней покорными марионетками. Правда, в виде привидений - тела она оставила на том же месте, не заморачиваясь с тем, чтобы их спрятать. Найдут - неплохо, пускай боятся. Страх, как она успела узнать, очень даже полезная вещь. Правда, только когда он охватывает других.
   А, значит, бояться нет смысла. Нужно сделать так чтобы боялись тебя. Эта мысль билась в её голове монотонным набатом, отбрасывая в сторону всякие сомнения и страхи. Они решили убить её - что ж, значит, пусть узнают, что за подобным последует.
   Шар связи, поддерживаемый ею в левой руке, до того обдававший округу голубым свечением, налился алым, что означало: её вызывает учитель. Девушка, не сбавляя шага, отправила в шар мысленный посыл. Этого достаточно, чтобы маг с подобным же шаром связи узнал о её местоположении.
   Не прошло и мгновения, как рядом вспыхнул портал, и теперь по коридору шло уже два живых существа.
   - Мать честная! - усмехнулся, глядя на стонущие за спиной девушки души, Лод. - А ты зря время не теряла...
   Но Лиде было не до смеха.
   - Вы выяснили то, о чём я вас просила?
   - Да, белка. Только, знаешь ли, месть, да в такой ситуации... Правильное ли ты выбрала время? - но требовательный взгляд девушки говорил сам за себя. - Ладно. Аррона организатор всего этого. Может, деньгами, а может, ещё чем, но она утвердила себя здесь главной. Варлока приказала запереть в западной части Академии, во второй комнате третьего павильона. Видно, знала, что ты захочешь поквитаться, или просто слишком любит подстраховаться. Кучу следящих заклинаний выставила, лишь только сунешься - и она сразу об этом узнает.
   - Тем лучше, - кивнула Лида, прибавив шагу. - Откроете портал?
   - Боюсь, энергию на портал я сохраню для себя, девочка моя. - Вздохнул карлик, остановившись. - Совет уже знает о том, что я тебе помогаю. И скоро будет здесь. Мне надо бежать. Потом будет поздно.
   - Спасибо вам за всё, - стиснула кулаки Лида. - Вы были не обязаны помогать мне. Но помогли.
   - Нет, тебе спасибо! - рассмеялся карлик, создавая портал. - Ты ведь лучшая моя ученица! - и, уже исчезая в портале, добавил: - Лучшая - потому что единственная!
   Портал захлопнулся, и Лида грустно усмехнулась: вот старый гад, всё-таки вставил последнее слово!
   Пройдя до конца коридора, девушка на всякий случай послала вперёд души. Пускай они были и самыми слабыми из боевых заклинаний Хаоса, но всё-таки действенными. И на этот раз также не подвели: влетев за поворот, они обнаружили притаившихся там и намеревавшихся застать Лиду врасплох, студентов. Их было немного, и уже дальше девушка шла с десятком душ за спиной.
  
   - Зачем тебе всё это нужно? - Варлок был на грани истерики, и даже то, что рядом с ним стояли двое из людей Арроны, которых она протащила в стены Академии, лишь только начались беспорядки, не заставило его заткнуться.
   Аррона оторвалась от медитации, раскрыв глаза. Внутри комнаты, где они расположились, у двери стояли четверо готовых, в случае чего, дать бой, студента и несколько вооружённых верзил - из личной стражи папули, которую он так добродушно предоставил любимой дочери, даже не спрашивая, для каких нужд. В комнатах Академии Архимага Марака обычно было не так много места, но здесь, в третьем павильоне, жили учителя, и комнаты у них были - что надо. Нет, она не была привередливой, и в случае чего, выбрала бы и более скромные апартаменты, но зачем, когда вся власть Академии, которая, по крайней мере, пыталась себя так позиционировать, убралась вон, причём так вовремя, что лучше и придумать невозможно!
   - Зачем мне нужно "что"? - усмехнулась девушка, вставая с колен. - Зачем мне нужен ты? Очень просто. Если Лида до сих пор в добром здравии, то вероятнее всего она попытается отыскать тебя. Ты же ей всё разболтал... Вот из тебя она дух и выбьет! А теперь заткнись и не мешай.
   - Я не о том. - стиснул зубы, постепенно возвращая самообладание, рыжий. - Лида! Что она тебе сделала! Почему ты с ней так?!
   Он хотел сказать ещё что-то, но его слова пропали в выкрике от сильного удара верзилы под ребро. А затем в ушах среди охватившего разум гула раздался зловещий бас:
   - Не смей орать на госпожу, щенок...
   Второй было тоже собрался немного размять кулаки, но Аррона вскинула руку, останавливая избиение:
   - Тише, мальчики! Разве не ясно? Человек не в себе. - она посмотрела прямо в глаза стонущего от боли Варлока и, найдя в них что искала, улыбнулась. - Видишь ли, я всегда и во всём была первая. Я всегда обличала других во лжи, я всегда карала. Уже в шесть лет я впервые присутствовала на казни человека, на которого указала пальцем. Потому что могу. Потому что имею на это право! И когда какая-то... простолюдинка считает, что может пользоваться подобным правом, да ещё и против меня, следует убедить её в обратном, не так ли?
   - То есть... - превозмогая боль в боку, просипел рыжий. - Это ты убила тех студентов?
   - Не я. - пожала плечами девушка. - Нанятые мной рангуны.
   - Но зачем?! Что, убить саму Лиду было не проще?!
   После очередного удара от верзилы, недовольным повышением голоса на госпожу, Аррона, которой вся эта ситуация явно приносила удовольствие, покачала головой и со мехом произнесла:
   - А как же веселье?! Да и, к тому же, убей я её, и что? Что бы это дало? А теперь - погляди! Здесь все слушаются меня! Все объединились за единой целью: простолюдины, дворяне - все! Все знают: Аррона - главная! И те, кто успел усомниться, уже пожалели об этом. Совет Архимагов будет знать, кто такая Аррона, будет знать, на что она способна! И в будущем приглядится к её кандидатуре, когда придёт время переформировывать Совет... - сказав это, она скосила недовольный взгляд на глядящих на неё студентов, что сторожили вход, и рявкнула: - Чего вылупились?!
   Один из студентов, нахмурившись, пробубнил:
   - Так это из-за тебя те бедняги погибли?.. А вся Академия на ушах стоит: думают, та девчонка-первокурсница во всём виновата...
   - Неправильно это! - поддержала его стоявшая по другую сторону от двери студентка.
   - Неправильно? - усмехнулась кривой неприятной улыбкой Аррона. - А когда будет правильно? Когда вы пойдёте к Лиде с повинной? Думаете, она вас будет слушать?! Мне до сих пор не доложили о том, что Лида схвачена. А если она не схвачена и жива, то, выходит, те, кто пошёл её ловить, этого не сделали. Знаете, почему? Да потому что, скорее всего, она их убила! Так что заткните свои пасти и...
   Что "и" никто так и не узнал, потому что Аррона вдруг запнулась и, приложив к голове пальцы рук, прикрыла глаза, что-то сосредоточенно бормоча себе под нос. Под закрытыми веками девушки можно было заметить, как остервенело бегают туда-сюда её глаза, словно выискивая что-то. А затем, резко раскрыв их, не убирая от головы руки, шикнула:
   - Кто-то пересёк следящие заклинания... Это Лида! Приготовиться! И пусть только кто-то попробует струсить... - перешла на рычание девушка, кивнув на ощерившихся в волчьих оскалах верзил. Студенты намёк поняли и, внимательно следя за дверью, приготовились воспользоваться боевыми заклинаниями.
   В комнате воцарилась гробовая тишина. Аррона вновь прикрыла глаза и зашипела:
   - Она у самой двери.
   И, действительно: за дверью послышались лёгкие, почти неслышимые шажки. Но затем стихли и они, вновь уступая место абсолютной тишине. Аррона открыла глаза и, убрав от головы руки, зашептала слова заклинания. Пожалуй, решила она, молния для этой выскочки подойдёт.
   Прошло десять невероятно напряжённых секунд: напряжение было настолько осязаемым что, казалось, можно было увязнуть в нём, словно в болотной тине. А Лида всё не заходила, хотя каждый присутствовавший в комнате знал: она там - за дверью. Но ведь они все затаились - почему не заходит?!
   - Проверь. - шепнула Аррона, кивнув одному из стражников, что помял бок Варлоку.
   Тот, ловко подбросив в руке короткий топорик, аккуратно подкрался к двери, взявшись за её ручку. И медленно повернул. Стоявшие рядом студенты и стражники, повинуясь какому-то наитию, двинулись назад, в стороны от прохода. А верзила с обнажённым топором тем временем провернул ручку двери до упора и резко дёрнул на себя.
   Чтобы вместе с разлетевшейся на куски дверью влететь от невероятной силы фаербола обратно, сшибив с ног взвизгнувшую и пославшую в потолок молнию Аррону. Но её визг тут же пропал среди ора стражников и студентов, на которых налетели вынырнувшие из стен, стонущие полупрозрачные души, проникая в тела живых и заполняя их тела скверной. Некоторые из студентов успели воспользоваться боевыми заклинаниями: вспыхнул в воздухе огонь, вонзились в стену острые ледяные иглы. Но подобная магия всего лишь прошла сквозь создания Хаоса, заставив их, разве что, застонать ещё громче - от неприятной боли, что доставили проклятые живые. И потому души начали осквернять визжащих, орущих и машущих руками и топорами в бесплодных попытках высвободиться людей ещё ожесточённее, так что спустя несколько секунд, когда Аррона, кое-как скинув с себя мёртвое тяжеленное тело верзилы, вскочила и, опомнившись, прочла заклинание развоплощения, что отправило души обратно на просторы Хаоса, всё было кончено по крайней мере для большинства из присутствующих: всё ещё были живы один из стражников, два студента и Варлок с Арроной. Правда, стражнику оставалось недолго: скверна уже наполовину охватила его извивающееся на полу тело, и потому смерть от тёмной магии для него была лишь вопросом времени.
   А оба студента умерли от рук вошедшей в комнату девушки, глаза которой были отрешённо-спокойные и не выражающие практически ничего: такие глаза могут быть разве что у мертвеца. Девушка выбросила в стороны руки, и две тёмные материи пробили не успевших даже вскрикнуть молодых людей насквозь, оставив на их телах огромные дымящиеся дыры.
   - Лида! - воскликнул Варлок, в голове которого после взрыва было чёрте что. - Лида, ты пришла! Прости меня! Прости меня за всё! - он подполз к остановившейся девушке и, схватившись за её ногу, залепетал: - Я не хотел всего этого! Я думал, так будет лучш...агх!!!
   Лида не видела в этом рыжем отродье человека. Сейчас он виделся ей лишь сосудом с энергией, которой ей, отдавшей её на создание душ, фаербол и неслабые тёмные стрелы, катастрофически не хватало. И потому она решила забрать её из этого сосуда.
   Варлок рухнул на пол, у ног той, с кем некогда, смеясь, бродил по коридорам Академии, сидел рядом на лекциях и уплетал за обе щеки не шибко вкусную столовую снедь. Сейчас же его тело ломалось под неестественным углом, глаза закатились, оставив на месте зрачков лишь пустые белки, а из тела рыжего шла непрекращающимся потоком в сжатый кулак девушки фосфоресцирующая тёплым алым сиянием горячая, как тысяча солнц, энергия. Лида же даже бровью не повела.
   Когда всё кончилось, она медленно, перешагнув через высушенное безжизненное тело с копной рыжих волос, направилась к вжавшейся в стену и пытающейся найти энергии хотя бы для какого-нибудь слабенького заклинания Арроне. Безуспешно. Слишком много крох энергии было вложено в следящие заклинания, слишком много отдано ушедшей в никуда молнии, в которую она вложила почти всю свою силу, намереваясь одним ударом расправиться с проклятой Лидой...
   - Почему?! - рычала она, пребывая на грани сознания и раз за разом пытаясь безуспешно создать в ладонях хотя бы крохотный огненный шар, одно из самых примитивных боевых заклинаний. - Откуда в тебе столько сил?! Их не может быть у студентки! Без медальона... Безродной! Оборванки!
   Лида остановилась в считанных метрах от всё не прекращающих попыток, с бешеными глазами, сделать хоть что-то, Арроны, и в голове у девушки звонкими ударами молота, вбивающего гвозди в крышку гроба, прозвучало: "Безродная...".
   - Я хотела быть благосклонна к тебе. - наконец заговорила она, перебив стоны проклятия из уст Арроны. - Но твой поганый язык тебя погубил. И теперь ты не получишь безболезненной смерти. Прощай.
   И с этими словами Лида, развернувшись, покинула комнату, оставив Аррону стоять немой и недвижимой статуей. Бывший живым, стражник, распластавшись на полу, затих, полностью покорённый скверной, и в помещении вновь воцарилась могильная тишина, нарушаемая лишь далёкими криками: кажется, студентам надоело ждать, и они двинулись на поиски беглянки.
   А Аррона, не до конца веря, что её оставили в живых, сползла по стенке на пол и заплакала. Не от того, что здесь произошло, и не от того, что только что была на грани жизни и смерти. А потому, что эта безродная тварь оказалась-таки лучше её. Она победила. Она унизила её!
   - Мразь! - вскрикнула девушка, со всей силы ударив по полу и уткнувшись заплаканным лицом в колени.
   Но вдруг сквозь собственные рыдания она расслышала шипение вперемешку с рычанием. И замолчала, чтобы удостовериться, что этот звук не издаёт она сама. Нет. Этот звук, пробирающий до костей и заставляющий бегать по коже мурашки, раздавался где-то здесь, совсем рядом. Аррона догадывалась, кому он принадлежит. И молила всех Богов, чтобы догадки оказались ложными. Но чтобы удостовериться, нужно было поднять взгляд. О, как же она не хотела этого делать!
   Медленно подняв голову, зажмурившись, Аррона еле-еле заставила себя раскрыть глаза и взглянуть прямо на причину страшных звуков. И моментально почувствовала, что волосы у неё встали дыбом и, кажется, покрылись сединой, в горле застрял ком, губы вмиг пересохли - она даже не смогла издать рвущийся наружу крик.
   А тем временем только что распластанные на полу, поражённые скверной трупы, ожившими мертвецами двигались к ней, чуя вожделенную еду...
  

***

   Это место не было похоже на казематы. Красивая уютная комната, гостиная, даже каминный зал есть и выход во двор, к колодцу, который окружала различная густая растительность. Но Лида не покидала пределы каминного зала, весь день, начиная с того момента, как её телепортировали сюда из Академии. Она не вставала из кресла, глядя на извивающиеся в диком танце языки пламени, запертые за стальной ажурной решёткой камина.
   Учителя во главе с четырьмя Архимагами появились в стенах Академии "вовремя": в это время Лида жестоко расправлялась с оставшейся в живых частью студентов, которые уже не были волками, охотящимися за кроликом: роли успели разительно поменяться. Марак развоплотил летающие повсюду души, которых к тому моменту стало более сотни, и остановил разошедшуюся юную некромантку мощным парализующим заклинанием. Тогда её и перенесли в это место - судя по всему, какая-то резиденция, или просто частный особняк, принадлежащий Совету.
   Они хотели предложить юной девушке видимость умиротворения и спокойствия: будто она не заложница, а гостья, для которой подготовили чаши с угощением, к коим она не притронулась, вкусные напитки и целый особняк в её пользование. Но Лида прекрасно понимала, кто она сейчас. И ей было всё равно. Она ждала того, кто обязательно придёт: ведь не оставят же они её тут навечно, верно?
   Этот "кто-то" не заставил себя долго ждать.
   Сначала позади раздался хлопок: в зале, прямо за спинкой кресла, в котором сидела девушка, раскрылся портал. А затем Лида чуть вздрогнула от знакомого голоса:
   - Ну, привет, Лида.
   В кресло, стоявшее рядом с ней, через небольшой круглый столик, плюхнулся явно усталый Архимаг Марак, закинув ногу на ногу и уставившись на девушку с невозмутимостью кошки, способной прожигать взглядом хоть до скончания веков, пока на неё не обратят внимание. И Лида, решив не томить такую важную особу, обернулась к Архимагу:
   - Не думала, что придёте Вы.
   - А кто, думала, придёт? - усмехнулся, поглаживая бороду, Марак.
   - Не знаю, - пожала плечами Лида. - Мирмидон, там, или какой-нибудь другой мальчик на побегушках. С чего Члену Совета снисходить до простой преступницы?
   - Преступницы? - лицо Архимага изумлённо вытянулось. - Кто сказал, что ты преступница?..
   - Можете спросить у десятков трупов, раскиданных по всей Академии. - невозмутимо ответила девушка, вновь устремив взгляд на огонь. - Хотя они уже вряд ли что ответят.
   Марак сдержанно рассмеялся:
   - Какие трупы? Ты о чём? Никаких трупов в моей Академии Магии нет и не было, глупости какие! Студенты сегодня, как обычно, на занятиях... Всё, как всегда. - Увидев, как вопросительно вскинулись вверх брови явно не ожидавшей таких слов Лиды, Архимаг покачал головой: - То, что произошло в Академии, остаётся там же. По крайней мере, то, что я и, в частности, Совет, решим оставить в тайне. Хотя, на мой скромный взгляд, с той девочкой... Арроной, ты переборщила. Видела хоть, что с ней сделали твои зомби? От неё остался лишь скелет...
   - Плевать, - фыркнула Лида, чуть подавшись вперёд, без капли страха разглядывая одного из самых могущественных людей на Континенте. - Что меня ждёт?
   Марак вновь засмеялся и уважительно закивал головой:
   - Вот за это я тебя и люблю, девочка! Всегда в самую точку бьёшь... - он, словно копируя действия девушки, также подался вперёд и доверительно зашептал: - Мы знаем, Лод рассказал тебе всё. Тот ещё трепач, не умеет держать язык за зубами... Но это мы скоро исправим: найдём карлика и язык ему укоротим. - При этих словах на лице Лиды не дрогнул ни один мускул. - Если хочешь знать, я считаю, что ты слишком юна для планов Совета. Но остальные Архимаги считают иначе. И готовы предложить тебе единственный вариант, отличимый от твоей казни, как убийцы сотни невинных детей.
   - Какой? - спокойно спросила Лида, сдержав смешок при слове "невинных".
   - Ты пройдёшь обряд посвящения. Что-то вроде небольшого магического вмешательства в твоё нутро, которое изменит как тебя, так и всю твою магическую энергию, полностью сделав её подвластной Хаосу и... нам. Ты же понимаешь, что это значит?
   - Я... - впервые за всё время разговора Лида была растеряна. - Я стану...
   - Да, девочка, - довольный произведённым эффектом, кивнул Марак. - Ты станешь вторым Некромансером. На службе у Совета, естественно.
   И Лида, под изучающим взглядом Архимага, запнувшись на мгновение, вновь вернула себе самообладание и кивнула:
   - Я согласна.
  

***

   В полудрёме Муп слабо осознавала, где находится. Она пребывала в лёгкой воздушной неге, и лишь ощущала нечто мягкое под щекой и что-то тёплое, разливавшееся по всему телу. Рангунка не помнила, что произошло, да и слабо хотела вспоминать. Ей так хорошо, так тихо и спокойно... Она приоткрыла глаза и довольно чмокнула, потягиваясь в кровати... Кровати?!
   Так. Стоп.
   Муп резко села, озираясь и щурясь от проникающего сквозь шторы солнечного света. Почему она спит?! Какая, к чертям, кровать?! Её телохранителя убили! А она... Где она?!
   Бешено крутя головой, рангунка не сразу поняла, что перед самой кроватью, на которой она почему-то оказалась, в небольшом уютном и по суровому скудно обставленном помещении сидит, покачиваясь в кресле, человек. На вид лет двадцать - двадцать пять, совсем молодой, хотя и не сказать, что мальчишка. И несмотря на то, что этот человек был абсолютно безоружен и занимался разглядыванием собственных, грязных, к слову, ногтей, Муп ощущала исходящую от него опасность, причём настолько сильную, что становилось не по себе. Но отчего-то рангунка осознавала: эта опасность может грозить кому угодно, только не ей. По крайней мере, сейчас незнакомец её не убьёт. А что тогда сделает?
   С этими мыслями Муп заглянула под одеяло. И тут же прикрылась, задышав сильнее и чаще от волнения: на ней не было одежды! Этот негодяй, что же... воспользовался ею?!
   Но даже подобные мысли не заставили рангунку закричать. Пускай она и была аристократкой, но всё-таки успела получить жизненный опыт, и прекрасно понимала: криком тут не поможешь. И всё, чего она добьётся своими воплями, так это, в лучшем случае, оплеухи от её пленителя, чтобы молчала. А в худшем...
   Потому вместо того, чтобы закатывать истерики, рангунка стала осматриваться внимательнее, стремясь найти хоть что-то, что ей поможет. Незнакомец, как она успела понять, давно заметил её пробуждение, и всё же его больше интересовало количество земли под ногтями... Что ж, пускай. Ей всё равно, что тут за игры! Главное - выбраться!
   Осмотр комнаты дал свои плоды: на небольшом столике, ютившемуся между кроватью и шкафом, лежал, словно специально туда положенный, кинжал. На вид - самый что ни на есть боевой: такого коснёшься, и пальца лишишься. Но почему-то в то же время рядом с ним лежало порезанное яблоко, и порезано оно было, судя по остаткам сока на лезвии, именно этим оружием. "Эта свинья режет яблоко боевым кинжалом?!" - непрошено влетела в голову Муп мысль, когда рангунка, шурша одеялом, стала медленно подползать к столику, не спуская взгляда с ветреного незнакомца, что так и продолжал сидеть в своём кресле, абсолютно не интересуясь женщиной.
   Рангунка двинулась на сантиметр. Затем ещё и ещё, придерживая одной рукой то и дело норовящее сползти одеяло, а другой подтягивая себя к вожделенной смертоносной цели.
   - Не советую, порежешься. - Услышала она сильный, с хрипотцой, голос, и чуть не подпрыгнула от неожиданности, отдёрнув руку от кинжала и застыв взглядом на юноше, что перестал играть с ногтями и, сложив руки на груди, монотонно покачивался, улыбаясь и беспардонно разглядывая аристократку. - Нет, если хочешь, вперёд, дерзай. Но тогда у нас с тобой не смогут сложиться доверительные отношения. И я очень обижусь. А то, что бывает если я обижусь, ты, думаю, успела узнать.
   Чем дольше он говорил, тем большая ненависть зарождалась в душе Муп. Она узнала этот голос. Этот голос принадлежал убийце её телохранителя!
   - Р-р-р!!! - издала она звериный рык и, забыв про всякий этикет, выпорхнула из-под одеяла, схватив со стола кинжал и бросаясь с грацией тигрицы на не прекращающего лыбиться ублюдка!
   Тот исчез из её поля зрения почти в ту же самую секунду, как она обрушила на него острие оружия. Рангунка запнулась, удивлённо рассматривая опустевшее кресло, и в следующее мгновение уже со стоном валялась на полу, а облачённая в грязный сапог нога убийцы беспардонно её к нему прижимала.
   - Ладно, - со вздохом, переполненным искренней горечью, разбойник аккуратно вытащил из онемевшей кисти аристократки нож и спрятал его под курткой. - Я думал, мы будем разговаривать в более... удобных позах, но мне нравится и так! - сказав это, он со смехом шлёпнул дочь Члена Совета Архимагов по её голой упругой попке.
   - Ах ты... - Муп задохнулась от возмущения, заелозив на полу, а затем разразилась такими проклятиями и отборными словцами, что убийца, никак не ожидавший говора портовой девки от утончённой аристократки, потерял дар речи, а когда рангунка исчерпала весь свой запас брани, разразился диким хохотом:
   - Вот это да! Такому гувернёры не научат! Даже я для себя пару новых фразочек почерпнул! Ну, даёте, госпожа Муп...
   Женщина ещё с минуту елозила на полу, корчась от боли, пока не поняла, что это бесполезно: негодяй пусть и выглядит не шибко сильным, но захват у него - стальной! Из такого даже заядлому бойцу не выбраться - куда уж ей. И, успокоившись, процедила сквозь клыки:
   - Вы знаете, кто я такая. А я не знаю вас... Прошу вас представиться.
   Разбойник уважительно кивнул, оценив правильный поступок:
   - Вот это уже другой разговор! Меня все здесь зовут Клыкастым, называй и ты меня так.
   - Клыкастый?.. - опешила рангунка. - Это ваше настоящее имя?
   - Ну, да! Родители у меня, знаешь ли, были с фантазией... - на этих словах человек, называющий себя Клыкастым, осёкся и поднялся, отпуская заложницу. - Тебе... надо одеться. Не пристало даме в гостях у незнакомца расхаживать голышом.
   Муп, до этих слов сидевшая на полу и разминавшая повреждённую от жёсткого удара руку, ахнула и, как могла, прикрылась, прорычав:
   - Почему я вообще без одежды?!
   Клыкастый, копошась в шкафу, ответил без всякого смущения:
   - Ты, волчонок, проспала почти день. Тебя надо было обмыть, да и твоя прежняя одежда годна теперь разве что на тряпки. Не боись. Раздевал и мыл тебя уж точно не я, а служанка, работающая в этом заведении.
   - Проспала я столько по вашей милости! - надула щёки женщина. - Бить... даму! Где это видано! И, вообще, не смейте называть меня волчонком!
   - Во-первых, - обернувшись вместе с ворохом какого-то тряпья в руках, Клыкастый подошёл к женщине, про себя оценив, что её внешность, пускай и звериная, вызывает в нём как минимум интерес. - Это было необходимо. Я тебя спас, могла бы мне спасибо сказать. А во-вторых, - он кинул тряпьё в Муп, и та, проглотив обиду, стала поспешно натягивать его на себя. - В месте, где ты находишься, у всех есть свои клички, а ты похожа на волчонка. Так что почему бы и нет.
   Пока рангунка продумывала в голове, что бы такое ответить этому нахалу, в комнату влетел какой-то здоровяк и, увидев Клыкастого, выпрямился по струнке, громко пробасив:
   - Тебя вызывает к себе Широкий! Он всех собрал: и Шустрого, и Рыбу, и Зоркого, и глав некоторых других шаек банды - всех!
   - Тихо, Бык. Я тебя понял. - кивнул Клыкастый и указал на успевшую облачиться в оказавшийся мужским и слишком большим для неё, костюм, рангунку, со словами: - Возьми пару ребят из наших и поставь следить у двери. Если попытается войти кто-то кроме меня, будь это хоть сам Широкий - убить. Понял?
   - Понял, Клыкастый! - заулыбался во все зубы парень, невольно скользнув взглядом по всё также сидящей на полу женщине.
   Они оба направились к двери, а Муп, уже смирившаяся с тем, что ни о каких попытках побега и думать не стоит, вскочила и крикнула вслед:
   - Я - дочь Члена Совета! Вы хотите выкуп от моего отца?! Сколько?! Когда ждать гонцов к отцу?!
   На это Клыкастый ответил закрывшейся со скрипом дверью.
  
   В этот раз у входа в апартаменты Широкой Кости никого не стояло. И это удивило Клыкастого. Нет, понятно, и Зоркий, и Рыба, что были непосредственными телохранителями Широкого, сейчас там, внутри, на каких-то важных переговорах, но могли бы хоть парочку Подмастерьев с улиц выдернуть, хотя бы для виду. Хотя, не важно. У власть имеющих свои причуды, так почему бы их не иметь и главе самой сильной в Химельне банды?
   Открыв дверь, Клыкастый привычно поклонился:
   - Я пришёл, господин. Вы звали?
   Взгляд бегло пробежался по кабинету. И то, что он увидел, Клыкастому не понравилось. Но он не спешил делать выводы, и потому с вниманием разглядывал сидящего за столом Широкого - единственного, кто был в кабинете.
   Толстяк усмехнулся, встряхнувшись всем телом, и довольно закатил глаза, причмокнув:
   - Господин... Как же это всё-таки приятно. Остальных оболтусов никак не могу к этому приучить - хоть палками их бей, что ли. - он наклонился вперёд, вперив в Клыкастого ставший моментально жёстким взгляд и, опёршись руками о стол, забарабанил пальцами.
   Он молчал, видно, ожидая каких-нибудь слов от юноши. Клыкастый не заставил себя долго ждать:
   - Господин, мне доложили, что здесь будет какое-то собрание. Или я опоздал?
   - Нет, Клыкастый, не опоздал. Собрание будет. Но чуть позже. - Широкая Кость кивнул ему на стул напротив себя, и юноша, не спуская взгляда с главы банды, сел. - Поговорим?
   - Поговорим. - кивнул, напряжённый от странного поведения Широкого, Клыкастый.
   Толстяк кивнул в ответ и, вытащив из-под стола стакан, а затем и фужер с какой-то тёмной жидкостью, вопросительно уставился на юношу, наливая напиток:
   - Будешь?
   - Откажусь. - улыбнулся Клыкастый, стараясь быть как можно более вежливым. То, что происходило, ему начинало не просто не нравиться - его начинало это пугать.
   - А я говорю, будешь. - придав голосу жёсткие нотки, Широкий с треском поставил наполненный стакан перед Клыкастым. - Пей. Разговор предстоит непростой.
   Горец неуверенно принял столь "любезно" предложенный напиток, и чуть пригубил. На вкус - обычное вино, не слишком крепкое.
   - Что вчера твои ребята делали на месте встречи? - Широкий говорил быстро и коротко, что обычно за ним не замечалось.
   - А разве они нам не помогли? - лицо Клыкастого выражало само удивление.
   - Я тут вопросы задаю. - беззлобно, но с проникающим в душу холодом процедил Широкая Кость. - Их не должно было быть на встрече. Почему они явились?
   - Я им приказал.
   - Зачем?
   - Для подстраховки.
   - Допустим. - буркнул Широкий и, заметив, что стакан Клыкастого наполовину опустел, подлил ещё. Тот не мог отказаться. - Твой остаток всё ещё тренируется на Дороге Невзгод?
   - Нет, господин. Вы ведь приказали пока там не появляться.
   - Хорошо. - кивнул Широкий, требовательно кивнув на стакан. Клыкастый отпил ещё. - Какой самый худший результат по Дороге в твоём остатке?
   - Начинающий Подмастерье.
   - И сколько у тебя таких?
   - Один. Но он уже доказал, что освоит Подмастерье в ближайшие дни. Если Дорогу откроют, конечно.
   - Во-о-от, лис! - улыбаясь погрозил ему пальцем Широкий. - Это всё натура Шустрого! С него пример берёшь, засранец?! Умудряешься даже при допросе условия вставлять... С Дорогой я пока не решил - Хранитель твоими стараниями на контакт не идёт, а наших бьёт, так что забудь и прекращай мне это. - выждав мгновение, чтобы увидеть на лице Клыкастого нужную реакцию, Широкая Кость, обнаружив её, вновь кивнул и продолжил: - А самые лучшие по результатам?
   - Ловкачи.
   - Кто?
   - Бык и Волчок - моя правая и левая рука.
   - Хм-м-м... Правая и левая, говоришь. - Широкий вновь усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. - Сколько ты тут у нас? Полгода? Год?
   - Почти год, господин.
   - Это, значит, тебе сколько?
   - Недавно исполнилось пятнадцать.
   - Пятнадцать... - эхом отозвался Кость, о чём-то задумавшись. - И уже, значит, правая и левая рука? А с бабой что? - вдруг перевёл он тему, пристально уставившись куда-то в потолок.
   - Какой бабой? - Клыкастый чуть было не подавился от очередного глотка начинавшего казаться ему кислым, вина.
   - Не строй из себя идиота, пацан. Рангунка! Та, за которой ты тогда увязался. Как рана, кстати?
   Клыкастый стиснул зубы. Зачем-то Широкий то и дело перепрыгивал с темы на тему, и почему-то светлой голове юноши становилось всё труднее и труднее воспринимать его слова. Он что, пытается на чём-то его подловить?
   - Рана... ничего. Спасибо. Перевязали. А рангунка...
   - Говорят, - не дослушав, перебил его толстяк. - Ты смотался куда-то. Вроде как к целителю? - Клыкастый замолчал, стараясь переварить услышанное. Почему-то у него этого никак не выходило, и Широкая Кость, почуяв паузу, продолжил: - Рана то глубокая была. А теперь ты вроде как не хромаешь. Куда ходил? К кому?
   - К магу... - зажмурился от нарастающей в голове, словно из ниоткуда, головной боли, юноша, стиснув зубы.
   - Я магов этого города всех поимённо знаю. И мало того, что никто из них подобным не занимается, так даже занимайся они, ты бы к ним на приём и через год бы не попал. У кого ты был, сучёнок?!
   Вдруг позади Клыкастого послышался шорох. Он обернулся, всё ещё не в себе от головной боли, и сквозь пелену затмившего глаза тумана, увидел две полу-размытые тени, которые подозрительно напоминали Зоркого и Рыбу. Сосредоточившись, юноша всё-таки сумел разглядеть более-менее чёткую картинку - и, действительно, у двери стояли два телохранителя Кости, с обнажёнными саблями. Как он их не услышал? Что было в вине?!
   А тем временем в ушах раздавался искорёженный, словно через металлическую стену, голос Широкого:
   - Ты чистку мозгов не прошёл, верно? С Шустрым больно часто на нейтральных местах встречался, ещё и эта история с Хранителем... Ко мне, кстати, приходили допытываться о маге, в дом к которому какой-то сморчок проник, представляешь? Мага не убил, драгоценности не украл, украл только медальон... Не знаешь, кто бы это мог быть?!
   Клыкастый согнулся в три погибели от нестерпимой боли, краем взгляда заметив, как к нему приближаются Рыба с Зорким. А в ушах всё звенел голос Широкого:
   - Нужно быть полным идиотом, чтобы творить заговор у меня под самым носом и думать, будто я этого не замечу. Ну, ничего. Мы всё исправим. Шустрого уже ищут, мы с ним тепло поговорим... Твоих ребят всех принудительно на чистку отправим, а тебя... Вот тут у меня, мой хороший, есть сомнения. То ли тебя просто казнить, то ли долго на куски рубить, чтоб помучился, или, может, в Публичный Дом к одной знакомой сдать? У неё есть клиенты, любящие молоденьких мальчиков...
   Но Клыкастый уже не слушал. В вине был яд, это точно. Причём яд необычный, если учесть, что вкус его никак не проявил себя в напитке. Поняв, что мозг не подчиняется ему, юноша отключил его. Совсем. И доверился инстинктам. Точно так же как он доверился им на Дороге, в тот день, когда стал Мастером. Или когда убил Удава, получив своё прозвище. И, так же как и тогда, глаза его заполнились красным, и мир стал восприниматься совсем иначе. Откуда в нём это? От Предков ли, от крови горцев, или он получил подобный странный дар спонтанно, стремясь выжить? Не важно. Всё не важно. Важны лишь два клинка, что в данную секунду стремятся пронзить его плоть.
   Острозаточенный кончик смертоносного лезвия коснулся его плеча. И в этот момент всё тело извернулось со скоростью смерча, а нога выстрелила в сторону, попав в цель: Рыба, грудная клетка которого лишь каким-то чудом не хрустнула от прямого попадания ногой в грудь от горца, громко крикнул и полетел в сторону. А Зоркий, успев удивиться, как это его сабля не разрубила мальчишку пополам, замахнулся для следующего удара.
   Но Клыкастый, тело которого каждую секунду становилось всё слабее и слабее, будто постепенно лишаясь мышц, не собирался драться и, тем более, побеждать. Даже будучи в здравии, он бы не справился с двумя Мастерами, а уж теперь... Не время думать о чести: сейчас главное - выжить! И инстинкты подсказали ему единственный способ.
   Сшибив в сторону попытавшегося схватить юношу толстяка, Клыкастый бросился в окно, выставив перед собой согнутые руки и ноги. Благо, окна были затянуты бычьим пузырём, так что никакое стекло не повредило тело. А вот земля стремительно приблизилась. Мир смазался сплошной кляксой, а затем - боль, только боль, непроглядная и непреодолимая... Так, прекратить! Что сломано? Руки? Ноги? Высота не такая уж и большая - всего лишь этаж второй. Но из-за неразберихи в голове он не смог нормально сгруппироваться. Так что всё-таки сломано? Быстрее! Кажется, левая рука не слушается... Ничего. Есть правая. А ноги? Бежать можно?! Да, ноги, кажись, целы. Тогда вставай! О-о-о... Ребро - всмятку! Что ж, значит, бежать будет больно. Но возможно!
   И Клыкастый побежал. И почти сразу же за спиной послышался крик Широкого, два единых шлепка и топот ног: телохранители двинулись следом.
   Не превращайся его тело в нечто вроде вязкой ни на что не годной жижи, горец сумел бы от них оторваться, наверняка. Но теперь... Единственный шанс - каким-то чудом добраться до своих. Он понятия не имел, сколько будет действовать яд, но то, что его влияние не исчезнет сейчас и в ближайшее время - это точно.
   Пустынная Воронья улица встречала привычным зловонием и парочкой в зюзю пьяных тел, распластанных в грязи. Клыкастый споткнулся об одно из них - не заметил, идиот! Вскочил, не обращая внимание на грязь, что измазала всё тело, и, прижимая повреждённую руку к груди, побежал дальше. А топот всё приближался. Превозмогая себя, юноша нащупал под курткой кинжал и, не глядя, бросил за спину. На мгновение топот затих - видно, преследователи уворачивались от удачно брошенного оружия. Но затем вновь двинулись следом, судя по звукам стремительно сокращая дистанцию.
   Мозг слабо соображал, и тело двигалось скорее само по себе, привычно ныряя в знакомые переулки. Вправо, прямо, влево, затем опять прямо. Где-то сверху послышался шорох, но Клыкастый не придал ему значения. Бежать, бежать, и только! Но в какой-то момент ноги подкосились, не послушались. И измазанное кровью и грязью тело полетело на землю, прокатившись по пыли и чавкающим зловонным сгусткам ещё метра три, прежде чем затихнуть. Неспособное двигаться тело Клыкастого можно было бы принять за труп, если бы не медленно вздымающаяся грудь, что доказывала: он всё ещё дышит. Но те двое, что остановились возле него, намеревались исправить это недоразумение.
   - Вот ведь как бывает! - Зоркий дышал тяжело, с его лба катился пот, но он улыбался. Присев, телохранитель достал саблю - намеренно медленно, чтобы показать безвольно разлёгшемуся телу, чем он будет его убивать. Зоркий не знал, что Клыкастый уже мало что видит даже на расстоянии двух пальцев перед собой. - Слышь, пацан, а?! Помнится, ты мне угрожал, а, стервец? Говорил, вроде как, что-то с моим вторым глазом сделаешь? Не? Не помнишь такого? А я вот помню... Я всё помню. Широкий приказал тебя убить. Но не уточнил, как. Рыба, вот, например, - тыкнул он кончиком сабли в стоявшего рядом молчаливого телохранителя. - Мне на пальцах разъяснил что, мол, тебя пожалеть надо. Убить как полагается, быстро, без боли. Обезглавить. Знаешь, что я ему ответил? Я согласился! Во даю, да? Я согласился, говорю: обезглавливай то, что останется после меня! - довольный своей шуткой, он заржал во всё горло, тыкая локтем в ногу Рыбы, призывая и того посмеяться.
   Тот даже не улыбнулся.
   За смехом, что сотрясал большую часть улочки, никто и не услышал множество шорохов, раздававшихся с крыш, похожих на осторожный топот ног.
   Закончив смеяться, Зоркий с задумчивым видом надавил острием сабли на грудь Клыкастого. Та вошла в тело на ноготь, заставив юношу заскрипеть зубами и громко застонать: на крик у него не осталось сил.
   - А я ведь с самого начала знал, каков ты говнюк. - прокручивая саблю и наслаждаясь стонами боли, продолжил Зоркий. - Широкому ты мозги запудрил, это да... Молодец. Но старика Зоркого обмануть не так-то просто. Я всё вижу! Даже одним глазом. А вот ты не видишь дальше своих ресниц, хоть и думаешь иначе. Так зачем тебе глазки?! - выдернув из груди горца саблю, он поднёс её к его лицу, пробормотав: - Может, вырежем тебе один? Или два? Ты как хочешь?..
   Но он не успел совершить задуманное. Что-то свистнуло у самого его носа и вонзилось в землю. Зоркий и Рыба тут же отпрыгнули назад и, выставив перед собой сабли, уставились на торчащий из земли кинжал.
   - Если вы думаете, что это был промах, - раздался громкий голос сверху. - То вы сильно ошибаетесь!
   Телохранители перевели взгляд вверх, на крышу. Там стояли, более не скрываясь, девятнадцать мальчиков, вид которых был достаточно грозен, чтобы заставить двух обученных искусству убивать мужчин напрячься и попятиться.
   Тот из мальчиков, что только что говорил и, судя по всему, бросал кинжал, подкинул в руке и ловко поймал ещё одно подобное же оружие. И, не выпуская из поля зрения телохранителей, продолжил говорить:
   - Уходите отсюда, и не трогайте Клыкастого! Иначе в следующий раз промаха не будет!
   - Выродки! - рявкнул Зоркий, хищно оскалившись. - Вы только что напали на двух Мастеров! И думаете, что останетесь живы?! Да будь вас хоть пятьдесят...
   - Мы знаем, кто вы! - не переменившись в лице, перебил его мальчик. - А мы - верные воины того, кого вы собираетесь убить! Так что прежде вам придётся иметь дело с нами!
   После этих слов все девятнадцать человек достали свои ножи. И их оскалы были ещё страшнее, чем оскал Зоркого.
   Телохранитель дёрнулся и понимающе кивнул:
   - Значит, остаток... На кой вам сдался этот кусок дерьма?! Оставьте его, и получите хлебные места под нашим началом! Будете драться за него - получите только войну!
   Эти слова ничуть не смутили переговорщика, а к нему подошёл другой, чуть меньше ростом и уже в плечах, но с тем же обезумевшим взглядом, крикнув:
   - Этот "кусок дерьма" взрастил нас как старший брат! Мы обязаны ему всем! И в случае чего отдадим долг сполна! А теперь либо рискуйте и нападайте, либо убирайтесь обратно в свою нору!
   Зоркий зарычал и двинулся было вперёд, но тут его остановила тяжёлая ладонь Рыбы, лёгшая ему на плечо. Немой телохранитель отрицательно покачал головой.
   - А-а-а, ладно! - рявкнул Зоркий, кинув разъярённый взгляд на полумёртвого Клыкастого. И плюнул в ту сторону. - Но в следующий раз, ублюдки, мы вернёмся с подкреплением...
   И с этими словами оба телохранителя скрылись в тени переулков. А Клыкастый, всё это время кое-как поддерживающий разум в сознании, окончательно дал поглотить себя тьме.
   Он приходил в себя урывками и ненадолго, почти сразу же возвращаясь в небытие. И каждый раз пробуждаясь он чувствовал чьи-то руки, подхватившие его под спину и за ноги и нёсшие его куда-то. А ещё голоса. Исковерканные, доносящиеся как будто издалека, но знакомые:
   - Несём, несём!
   - А что с ним?!
   - Мне то откуда знать?! Давайте, ребята!
   Затем - вновь заполняющая всё тьма...
   В очередной раз очнувшись, он почувствовал себя в достаточной силе, чтобы прохрипеть:
   - Девушка... Рангунка... Надо забрать... Спасти...
   И тут же отключился, очень долго не приходя в себя.
  
   Когда сознание стало возвращаться, Клыкастый первым делом сморщился от неприятных ощущений во рту. Затем почувствовал что-то холодное и мокрое в районе лба. А ещё - жуткое раздражение во всём теле.
   Через силу открыв глаза, он увидел кого-то рядом с собой. А когда картинка наконец приобрела чёткость, Клыкастый с удивлением осознал, что лежит рядом с Муп, которая, макая полотенце в наполненный водой чан, бережно вытирает им его лоб. Почему-то от подобной картины у юноши на лицо наползла улыбка.
   - Нечего улыбаться, свинья! - гордо вздёрнув носик, заявила рангунка, выжимая в чан воду из полотенца. - Я тут слежу за вами лишь потому, что ваши люди ничего не объясняют. И говорят, что вы всё мне расскажете, когда очнётесь!
   - Что расскажу? - тихо проговорил Клыкастый, подметив про себя, что громко говорить пока что не может физически.
   - Что вообще происходит! - сделала страшные глаза женщина. - Почему вдруг меня силой забирают в другое место, что за суматоха, кто вам так надрал задницу и кому мне сказать спасибо?!
   - А ты не слишком то следишь за своей речью для аристократки... - усмехнулся Клыкастый, тут же пожалев об этом: повреждённый бок отозвался жуткой болью.
   - Плевать! - сказала, как отрезала, рангунка. - Так вы объясните?
   - Что объяснять, - кое-как сел на грубой неширокой кровати горец, глубоко вздохнув. - У нас проблемы. Тот человек с встречи, толстяк, зовётся Широкая Кость. И он - один из главных бандитов этого города.
   - Знаю. - терпеливо кивнула рангунка, продолжая вытирать лоб юноши смоченным в воде полотенцем.
   - И я... пошёл против него. Тайно. Но этот гад оказался умнее, чем я думал. И со слишком большим количеством глаз и ушей на улицах. И мне пришлось бежать. Теперь, вероятно, нас ищут. И тебя, кстати, тоже. Широкий всегда любил козыри в рукаве, и ты могла бы им для него стать. Рычаг давления на Члена Совета! Только глупец от такого откажется...
   - А вы - глупец? - побледнела и стала говорить намного тише Муп. - Почему вы мне помогаете?
   - Потому что дал слово тому, кто имел честь и достойно выполнял свой долг. Такого днём с огнём не сыщешь в наши пропитанные гнилью времена. Вот и вышло, что с меня взяли слово защитить тебя. А слово горца крепче стали.
   Рангунка замолчала, задумавшись. А Клыкастый тем временем решил узнать ответы на свои вопросы:
   - Почему ты так складно говоришь? Из тех рангунов, что я знал, у всех был... своеобразный говор.
   - Каждый высокопоставленный рангун должен говорить согласно этикету! - вновь приняла облик аристократки женщина. - И мой отец, и многие рангуны при дворе Совета Архимагов разговаривают много более складно и красиво, нежели вы, люди.
   Клыкастый заулыбался, вспомнив, как эта же самая аристократка ругалась как последний сапожник.
   - Чего улыбаешься?! - с подозрением сощурилась Муп.
   - Ничего такого, не горячись! - примирительно выставил перед собой перемотанные окровавленными повязками руки, и огляделся. - А где мы вообще?
   - Бордель. - скрипнула дверь, и в комнатку, размерами больше напоминавшую тесную коробку, вошёл, заполняя собой всё пространство, Бык. - Как себя чувствуешь, Клыкастый?
   - Спасибо, Бык, ничего... - юноша задумчиво нахмурился. - А что за бордель?
   - "Мадам Виллоны", - сказал вошедший следом за Быком Волчок, отчего недовольно фыркнувшей рангунке пришлось потесниться. - Официально это - трактир. Но знающие люди обычно ходят сюда не хмельного выпить.
   - И вы притащили нас сюда?! - повысил голос, тут же закашлявшись, Клыкастый. Придя в себя, вновь перешёл на шёпот: - Это место подконтрольно банде этой самой Мадам! Другого ничего не нашлось?
   - Не нашлось. - пожал плечами Бык. - Мы действовали в спешке. И это было единственное место где можно было переждать, заплатив, и не бояться, что нас выдадут Широкому.
   - Ну, да... Зато теперь надо бояться, что нас прирежут люди Виллоны. - ехидно заметил Клыкастый. - Ладно. Что там Шустрый? О нём что-нибудь известно?
   - Нет.
   - А Крыс? Что там с нашим магом?
   - Ни слуху, ни духу. - Вклинился в разговор Волчок. - Вообще, Кость устраивает облавы на Вороньей Улице. Скорее всего, его уже взяли.
   Клыкастый зажмурился, стиснув пальцы неповреждённой руки: всё рушилось так скоропостижно, что он даже не успевал во всём разобраться и ничего придумать. Так стоили ли хоть чего-то его старания? Или же всё было зря?
   Рангунка, глядя на терзания Клыкастого, поняла всё быстрее толстокожих Волчка и Быка, и потому, поднявшись, подтолкнула их к выходу, одновременно говоря:
   - Ладно, мальчики, о делах потом! Не видите, вашему главному плохо? Ему покой нужен! Так что на выход! - и, вытолкав за дверь тщетно пытающихся хоть что-то возразить молодцов, аккуратно закрыла дверь снаружи.
   А Клыкастый тем временем прислушался к собственным ощущениям. Что-то ему в них не понравилось. Очень не понравилось. И спустя несколько секунд он понял, что. Откинув одеяло, он с щемящей сердце болью начал ощупывать ноги. И не почувствовал ничего. Абсолютно.
   Он не чувствовал собственных ног.
  

***

   Въехав на холм, Мирмидон оглянулся, ожидая, когда маг Сагер наконец-таки удосужится догнать его. Надо сказать, что ездил верхом этот обладатель медальона из рук вон плохо.
   Причины, по которым Архимаг Марак приказал ему следить за Сагером, стали ему ясны в первый же день знакомства: от него за версту тянуло отвратительным запахом предательства. Этот ничтожный маг, непонятно как вообще заслуживший медальон и заручившийся поддержкой Совета, был готов в любую минуту просто сбежать. И единственное что его сдерживало - страх перед Архимагами. Но с другой стороны он мог бы прогуляться по землям Континента, а затем просто-напросто доложить: цель уничтожена, уважаемый Совет, и как тут докажешь? Вот для этого Мирмидон, преданный слуга Марака, и здесь. Он проследит. Но, о, Пожиратели, дайте сил, сколько же с этим магом проблем...
   Сагер наконец въехал на холм, почему-то с отдышкой.
   - Уважаемый маг, - презрительно произнёс Мирмидон. - Вы что, бежали рядом с лошадью, или же ехали верхом?
   - Ой, заткнись, ищейка! - брызнул слюной Сагер, держась за сердце. - Я не привык к таким долгим скачкам!
   - Нам нужно поторапливаться, - Мирмидон решил пропустить мимо ушей явное оскорбление. Он его стерпит, да, стерпит, но лишь потому, что без Сагера им не выполнить возложенную на их плечи миссию. В противном случае этот маг-выскочка уже давно валялся бы убитым где-нибудь в канаве. - Совет желает, чтобы мы расправились с поимкой горца быстро, и благополучно забыли бы об этом. Потому мы и скачем без передышки. А теперь засуньте своё неуместное высокомерие куда подальше, и говорите, в какую сторону ехать.
   Сагер недовольно уставился на ищейку магов. Да он мог бы прямо сейчас превратить этого пижона в пепел! Но, разумеется, не станет. Ведь этот самый пижон под юрисдикцией Совета... Так что маг, за неимением выбора, исполнил его просьбу.
   - Туда. - после минутной медитации заявил маг.
   Мирмидон, взглянув в сторону, куда указал пальцем Сагер, недовольно цыкнул:
   - Эти земли принадлежат мертвецам. Что там забыл ваш подопытный?
   - Что, испугался? - ощерился насмешливой улыбкой Сагер.
   - Нет, уважаемый маг. С такими силами глупо чего-либо бояться. - сказав это, он обернулся назад - туда, где следом за ними следовал верхом на лошадях облачённый в доспехи Пожирателей отряд Храмовников, численностью в пятьдесят всадников.
   Да. Славная будет охота.
  

***

   На большой поляне, неподалёку от Столицы, почти на самой её середине, красовалось чёрное, неуместное в этом природном уединении и созданное явно не природой, пятно. Что удивительно: в траве вокруг этого пятна копошились насекомые, собирали нектар цветов пчёлы, но никто не решался приблизиться к почерневшей траве и земле, никто даже не пролетал над ней.
   А посреди чёрного пятна лежало, раскинув в стороны руки, огромное изуродованное тело. Оно не было живым уже несколько дней, но при этом вороны, что парили в небе с недовольным карканьем, так и не спустились вниз, чтобы полакомиться мертвечиной. Один из них, решившись, всё-таки спикировал вниз, но лишь только коснулся лапами земли, как раздалось протяжное заунывное карканье, и птица, бешено махая крыльями, полетела прочь, подальше от проклятого места.
   Этот день выдался солнечным, но даже солнечные лучи, казалось, падали на каждую травинку этой обширной поляны, но обходили стороной чёрное пятно, будто опасались, что его тьма поглотит и их. И в этот день по поляне шёл некто. Он был одет в длинный, влачащийся по земле, плащ, не имевший цвета: под лучами солнца он то становился красным, то переливался в жёлтый, то в зелёный, и всё это без остановок, так что могло показаться, что по поляне движется сплошной яркий всполох. Голову существа покрывал капюшон, настолько большой, что тень от него полностью скрывала лицо, словно некто и вовсе не имел лица, а вместо него у существа лишь чёрное ничто.
   Некто подошёл к пятну и, без всяких сомнений ступив на него, остановился у распластанного тела. Покачал головой. И, склонившись, провёл по груди мертвеца худой кистью белой руки. Над поляной разнеслось его бормотание:
   - А ты, значит, Раст. Ох, что творят эти молодые... Но это даже интереснее. А ну-ка, ну-ка... Вот здесь подправим. Здесь немного изменим... Вот так-то лучше.
   Свои слова он сопровождал движениями рук над телом, которые то застывали в районе груди мертвеца, то спускались к животу, то совершали странные витиеватые движения у лица глядящего немигающим взглядом в небо Раста.
   Закончив понятные лишь ему манипуляции, некто выпрямился и, развернувшись, направился прочь от чёрного пятна. Он исчез так же, как и появился: неожиданно и незаметно, словно и не было его здесь. О том, что здесь кто-то был, не могла рассказать даже трава, что не примялась в том месте, где проходило существо.
   И вдруг мертвец дёрнулся и поднялся. Движения его были ломаные, нечеловеческие, но быстрые и чёткие. Он обернулся вокруг своей оси и, неестественно мотая головой на не слушающейся шее, двинулся в противоположную от города сторону, а в голове нежити звучал неизвестный, но убедительный голос: "Иди, Раст. Иди и жди".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"