Дашук А. : другие произведения.

Трудная пациентка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Апокалипсические фантазии, основанные на произведениях В. Головачёва из серии "Мир хроник Реликта". Повесть опубликована в сборнике "Реликт 0,999" (изд. "Эксмо")

  Трудная пациентка
  (повесть)
  
  1. Пространство Полных Абсолютов
  
  Великое Ничто нагрянуло, как всегда, неожиданно и весьма некстати. Рахматов только-только перевёл флай в режим ручного управления. Хотелось прогуляться, не будучи скованным неумолимой системой автопилотирования. Исходная точка, кратчайшая траектория, целевая - такой алгоритм всегда нагонял на Рушана тоску.
  Выйдя из дверей главного офиса, он предвкушал, что сейчас сядет в свой новенький флай, который любовно величал 'каракатицей', и рванёт, куда глаза глядят, куда душа ляжет. К чертям всё! Нерадивых подчинённых и желчного Щёткина, третий год не подписывающего заявление об отпуске. Безруких строителей 'челноков', умудрившихся не уложиться в плановые расчёты и вешающих теперь на отдел Рахматова всех собак - туда же! К чертям очередной зонд, отправленный в бездонную утробу нагуаля, и затерявшийся в окутывающих его Мёртвых Пространствах! И постылую планету Земля, разлагающуюся где-то поблизости, тоже к дьяволу. Он будет рассекать прозрачную колкую прохладу Эмерии, поглядывать на проплывающие внизу изумрудные лесопарки и ощущать, как послушна его рукам сверкающая в закатной дымке 'каракатица'. Это такое счастье - знать, что хоть что-то тебе подвластно!
  Некоторое время так и было: фиолет эмерийского неба, алый диск потухающего солнца, начинающая чернеть в вечерних сумерках зелень лесов. А потом знакомый и прекрасный мир внезапно сжался в крошечную частицу, подхватился космическими потоками и унёсся в чёрноту подпространств. И Рахматов вместе с ним. Он стал несущественно малым, практически исчез, растворившись в бесконечном Ничто. Пустота кружила, засасывала всё, что попадало в её бархатистые объятья, превращала в абсолютный ноль, непререкаемый вакуум. До того самого мгновения, пока вдруг не обернулась цитоплазмой, в которую было погружено ядро клетки некой всемогущей системы. Этой системой был он. Пьянящее чувство соединения в себе ничтожно малого и всеобъемлющего Рахматов не раз пытался объяснить, но всегда терпел фиаско - в человеческом языке не отыскивалось и миллиардной доли необходимых для того слов.
  Это было уже шестое погружение в пространство Полных Абсолютов, Великого Ничто. Слияние с Вселенной. И всякий раз потом Рахматов выныривал в грубую реальность, не осознавая ни себя, ни окружающего мира, не понимая как нашёл дорогу обратно. Он был просто Знанием.
  
  - Внимание, выбранная траектория не соответствует требованиям безопасности, - твердил любезный женский голос. Кабина флая озарялась назойливыми вспышками аварийной системы. Истерично выла сигнализация. - Переведите управление в режим автопилотирования.
  Ещё не вполне понимая что происходит, Рахматов упёрся взглядом в монитор. Встроенные на фюзеляже сканеры беспристрастно информировали - на микроскопическую молекулу 'каракатицы' с огромной скоростью мчится непреодолимый монолит. Рушан ударил по дисплею, где настойчиво мигала пиктограмма 'Автопилотирование'.
  - В связи с размерами объекта, для манёвра недостаточно времени, - ласково сообщила механическая дева. - Запустить режим катапультирования?
  - Да, сука, да!
  - Вербальная команда не идентифицирована, - заявила дева.
  - Да!!!
  Дегравитатор мягко опустил Рахматова на каменистую почву. Впереди раскатисто грянул взрыв. Огненный шар озарил горный массив. Рушан бросился прочь от летящих в него раскалённых обломков металла. Шар распался на сотни горящих факелов и с оглушительным скрежетом обрушился у подножья склона неподалёку от Рахматова. Жар опалил лицо.
  Рушан уселся на камень и достал коммутатор.
  - Аристарх Леонович! - выкрикнул он. - Есть шестой!
  - Встретимся в офисе, - ничего не уточняя, сказал мужчина.
  - Постойте, - спохватился Рахматов. - Вышлите флай. У меня... небольшие проблемы.
  - Где вы находитесь?
  - Похоже... - Рахматов огляделся - урановые накопители.
  - Точнее.
  - Координаты не помню, мой флай... кое-какие неполадки. Данные есть в расчётной базе Эмерии. Пусть Гера Кацевейко посмотрит, мы же сами горы эти рассчитывали! - Рахматов начал злиться. Знание, принесённое им из Абсолюта, было зыбким и туманным. Оно требовало срочной нейрообработки для фиксации и расшифровки. Минута промедления - и Знание будет безвозвратно утеряно, расплёскано меж пустой породы обычных человеческих мыслей.
  
  Командировки на Землю Рахматов не любил. Нет, его пугало не то, что в любой момент планета могла рассыпаться на части, как это произошло с Марсом. Не пугала персонифицированная в нагуалях неизвестность иной реальности. Он свыкся с мыслью, что рано или поздно всё человечество будет уничтожено всесильным ФАГом - Фундаментальным Агрессором. Человечество конечно и поделать с этим ничего нельзя. Гораздо больше удручали картины медленного и неотступного умирания планеты, на которой Рушан родился. Затихающая агония - так определял Рахматов уходящие дни Земли. Брошенные, порастающие непроходимыми чащами города; редкие, вечно сонные прохожие; сорванные ветрами вывески; вывернутые землетрясениями скелеты зданий; здесь и там расставленные знаки 'Осторожно, радиация!'. Как было непохоже это на то, что он привык видеть на ставшей уже родной Эмерии. Нет, он не скучал по Земле, где прошли его детство и юность. Та Земля была другой - бьющаяся в панических судорогах, волнующаяся толпами спасавшихся от нагуалей людей, но живая.
  Выйдя в одном из последних земных космопортов, Рахматов арендовал плохонький, старой модели, флай и отправился на научно-исследовательскую базу ВКБГА. Там он надеялся немного отвлечься от полученных во время пути тяжёлых впечатлений. Руководство Всемирного Комитета по Борьбе с Глобальными Аномалиями заботилось о комфорте своих сотрудников. В том числе, и о психологическом.
  На территории базы, действительно, дела обстояли куда лучше. Аккуратные аллеи, уютные коттеджи, деловитые и бодрые обитатели. Безусловно, и этот клочок рая посреди запустения каждую секунду мог быть стёрт пробившимся сквозь земную кору нагуалем, и всё же любой из здешних жителей свято верил, что в его вахту этого не произойдёт. В крайнем случае, растущий нагуаль будет вовремя обнаружен. Базу незамедлительно эвакуируют, а сотрудники в положенный час вернутся на благословенную Эмерию - планету-'челнок', где располагались головной офис, НИИ, а так же производства, работающие исключительно на нужды ВКБГА. Так бывало не раз. Бывало и иначе, но об этом аномалийщики вспоминать не любили.
  Отдохнув, Рушан взялся за работу. Перво-наперво отыскал нужный ему номер. Он надеялся, что долго его командировка не затянется. Предложение, с которым он собирался обратиться к Шестому, было из разряда тех, о которых говорят 'нет повода отказаться'. Козырнув пухлощёкой секретарше, чьё лицо прорисовалось на мониторе, документом самой влиятельной структуры Земли и сопредельных планет, Рушан назначил встречу на завтра. После отправился в лабораторный корпус, куда стекались все данные, получаемые от многочисленных наблюдателей с планеты Земля. Ничего сенсационного он узнать не ожидал - вся информация обрабатывалась в головном офисе на Эмерии - просто хотел перекинуться парой слов с новыми людьми.
  
  
  2. ЦЭКО. Ещё немного о Великом Ничто
  
  Здания толпились вокруг, точно стадо растерянных, лишившихся вожака бизонов. Наверно, громоздя строения, архитекторы руководствовались некой логикой, вот только постичь её Рушан не мог. Уже битый час Рахматов блуждал среди серых глыб, пытаясь отыскать 'вожака' - главный корпус. Тщетно. Колоссы из стекла и бетона походили друг на друга, как близнецы-братья. Ни один не выдавал своего привилегированного статуса. Время поджимало, и Рушан, смирив гордыню, всё же решил обратиться за помощью. Ускорив шаг, догнал бредущего по дорожке мужчину. Спортивный костюм, в который тот был облачён, изрядно помялся от долгого лежания и болтался на хозяине, словно на вешалке. Судя по всему, бедняга не был здесь гостем и мог знать ходы-выходы, как никто другой.
  - Простите, вы мне не поможете? - Мужчина оглянулся. Одутловатое, несмотря на крайнюю худобу, лицо, набрякшие, почти прозрачные веки. Последние сомнения рассеялись - 'местный'. Выплыл из своих дум мужчина не сразу - несколько секунд смотрел сквозь окликнувшего его незнакомца. Казалось, старался сфокусировать взгляд на очень далёком объекте. Наконец, радужки вопросительно блеснули из тёмных колодцев глазниц. Рахматов терпеливо ждал ответной реплики, но, не дождавшись, продолжил: - Не подскажите, как пройти к главному корпусу?
  Мужчина, всё так же молча, принялся озираться. В первое мгновение Рушан даже подумал, что ошибся и замысловатые лабиринты для мужчины в спортивном костюме такая же загадка, как и для него самого.
  - Вы его прошли, - минуту спустя определился 'абориген' и махнул рукой в противоположную движению Рушана сторону. - Возвратитесь по этой аллее на три корпуса назад и сверните налево. Там спросите.
  Рахматов обернулся и печально воззрился на нескончаемые бетонные стены. Три корпуса - минимум, четверть часа быстрым шагом. На том плане, что вчера изучал Рахматов, корпусов было всего три - устаревшие сведения. Разросся комплекс. И продолжает расти, захватывая пустеющий с каждым днём город. Расползается, как неумолимые щупальца нагуалей, как раковая опухоль.
  
  Когда Рушан достиг своей цели, часы показывали 15.23 - едва ли не полчаса опоздания. Рахматов поднял голову. Оставалось только удивляться, как он раньше не заметил солидную вывеску над входом - Центр экспериментальной и клинической онкологии (ЦЭКО) им. А.Ф. Кружевникова. 'Спасибо, расшифровали! - подумал Рушан, отгоняя боязливый холодок. - Чёрт ногу сломит в этих аббревиатурах'. Фамилию Кружевников он слышал краем уха и прежде - светило медицины ни то ХХI-ого, ни то ХХII-ого веков. Как всякий здоровый человек, чья профессия далека от дел болезных, Рахматов старался не слишком вдаваться в подробности. Тьфу, тьфу, тьфу, как говорится! Однако жизнь заставила.
  Поборов липкую изморозь в солнечном сплетении, Рушан нажал на кнопку.
  - Куда? - тут же откликнулся из динамика густой, не окрашенный ни единым оттенком эмоций баритон.
  - ВКБГА, - отрапортовал Рахматов и в подтверждение своих слов сунул в считывающее устройство чип, где, помимо данных о личности, значилось и место работы.
  Повисла тишина. Бдительный страж изучал высветившуюся на мониторе информацию.
  - Проходите, - буркнул секунду спустя динамик. Заветное сочетание букв действовало наподобие открывающего любые двери заклятья, неизменно и повсеместно.
  - Фортификационное укрепление какое-то, - укоризненно заметил Рушан, ожидая пока плечистый детина зафиксирует его данные. - Больше часа по катакомбам вашим плутал. Куда только не сунулся! Хоть бы указатели повесили что ли.
  - У нас дактилоскопические датчики, - пояснил страж. - Открыто только больным и персоналу. И то в те корпуса, куда им надобно. Не заблудятся. А посторонним что тут делать? Не проходной двор.
  - Сотрудники ВКБГА числятся во всех базах допуска, - не без гордости заявил Рахматов. - Неужели вы этого не знали?
  - Раньше ваши не больно-то к нам заглядывали. На своих планетах, небось, лечитесь, если уж чего, - пробурчал охранник. - Ну, надо, так надо. Значит так, из главного, если потребуется, в любой корпус попасть можно. Линии подземные у нас. Что-то вроде локального метро. Кабины на две, четыре и шесть персон. Каждый корпус - станция. У входа датчики, так что пройдёте со своей VIP-дактилоскопией. - Страж фыркнул.
  - Серьёзно строитесь, - похвалил Рушан. - Нагуалей не боитесь? А ну как за день-два сворачиваться придётся?
  - Есть варианты? - Глаза охранника недобро сверкнули. - Расстояния-то у нас какие! Сами видели.
  - Это точно, - поддакнул Рахматов. - Больным такие марафоны...
  - Ясное дело, - детина засопел. - Многим не по силам. Да и с охраной легче. Три охранника на весь комплекс, что нам, разорваться? Поэтому через главный корпус фильтруем.
  - Три?! - Рахматов сочувственно прищёлкнул языком. Людей, узнавших о его месте службы, и не впавших при этом в благоговейный трепет, Рушан уважал.
  - Три. - Охранник насупился. - Где ж теперь людей напасёшься? Все с Земли драпают. Кто остался? Вы, понятно - аномалийщики за день работы на Земле имеют больше, чем я за десяток лет! Фанатики-сектанты? Ха! Те слишком заняты, призывают на кладбище ползти, раз так уж сверху велено. Энтузиасты, вроде Бердина? На него равняться трудно - вот он и впрямь святой. Мы ещё вот затесались... кто комиссию не прошёл.
  Рахматов вздрогнул. Только сейчас он обратил внимание, что полнота охранника совсем не похожа на ту, что свойственна обжорам или спортсменам-богатырям: рыхлая, водянистая, медикаментозная. 'Гормоны, - догадался он - Неужели тоже 'абориген'?'.
  - Вы не прошли комиссию? - осторожно поинтересовался Рушан. Не верилось, что здоровяк за стойкой тоже 'местный' с грозным диагнозом в анамнезе.
  Охранник невесело хохотнул.
  - Семь 'химий', три курса 'лучей'! Кто меня выпустит?! Кому мы нужны?! Здоровым-то там тесно.
  - Вы ошибаетесь, - запротестовал Рахматов. - На планетах-'челноках' места хватит всем. Над этим работают. Создаются новые. Комиссия не даёт право на выезд, руководствуясь исключительно принципом 'не навреди'. Вы же понимаете, перелёт, адаптация - всё это стресс для организма. Ослабленный болезнью человек может просто не выдержать! Сначала надо решить проблемы со здоровьем.
  - Знаю! - оборвал охранник. Его лицо стало наливаться краской. Он попытался спрятаться за своими непосредственными обязанностями - взялся копировать данные с персонификационного чипа - но вдруг вскинул голову и прошипел: - Тысячу раз слышал! Списали нас в утиль! Значит, пока я на шахте работал, годен был, а как скрутило, так и... Да кто ещё сюда работать пойдёт? Ты? Он? - Детина зло махнул головой на 'аборигена' в больничном халате, согнувшегося, у стены. Мужчина жадно, с хрипом втягивал в себя воздух и с вожделением поглядывал на притулившийся в углу диван, до которого предстояло преодолеть ещё метров десять. - Все драпают...
  Страж, отвернувшись, протянул Рушану отмеченный документ. Рахматов тоже молчал. Жаркое 'ты', внезапно вырвавшееся у собеседника, ударило в сознание раскалённой иглой.
  Пока Рушан справлялся с опалившей его горечью, охранник рассказывал как добраться до нужного посетителю кабинета. Похоже, теперь он стыдился своего взрыва. Снова обращался к гостю подчёркнуто официально, на вы. Голос опять стал тусклым, непробиваемым, точно захлопнувшаяся дверь сейфа. От намертво запертых замков веяло холодом и безысходностью. Ценную информацию Рахматов пропустил мимо ушей, о чём сильно пожалел впоследствии.
  
  Лифты, лестничные пролёты, нескончаемое единообразие коридоров, холлы, сотни одинаковых дверей - всё смешалось в неподатливую головоломку. Рахматов петлял по незнакомым помещениям и чувствовал, что закипает. Бестолковость планировки делала задачу почти невыполнимой. Вдобавок люди... Много, непривычно много людей! На Эмерии сроду такого столпотворения не бывало! О заброшенных земных городах и говорить нечего - за неделю столько не встретишь. Каждый проходящий окружён наэлектризованным колким облаком эмоций: пронизывающие разряды радости и надежды, тяжёлые удары обречённости, тугой чёрный страх. И во всех билась своя собственная боль. Физическая и та, что медленно, по капле выдавливала сердце, складываясь в безнадёжно простую формулу - один, не нужен. Целые океаны боли. Галактики! От этого у Рахматова начала кружиться голова, точно снова он погружался в Великое Ничто. Перед глазами стелился мутный смок, мысли путались.
  Быть интраморфом, человеком с паранормальными способностями, не всегда сладко. Всесильный Абсолют иногда зачем-то подбрасывал непрошеные, не имеющие никакого отношения к Несущим, Знания. Рушан и раньше замечал, что среди людей порой ему становилось тревожно, а, иногда, и жутковато, словно запретное подсматривал. Это мешало, сбивало, заставляло искать спасительного одиночества.
  
  И всё же свой уникальный дар Рушан ценил. Не будь его, не работать бы Рахматову в ВКБГА - аномалке, как панибратски называли её сами сотрудники. Не обладать бы неограниченной властью, какой был наделён всякий из его коллег. Не пользоваться бы правом безоговорочной неприкосновенности со стороны любых служб. Да и вряд ли мог бы позволить себе те сибаритские слабости, которые делали его жизнь довольно приятной штукой. Приятной, несмотря ни на что. Нет, Рахматов не был бесчувственным фаталистом. Радость его брала исток не только в привилегиях, подаренных ему социумом. Гораздо большее удовлетворение он испытывал от мысли, что сам принадлежит к числу тех, кто способен хотя бы попытаться оттянуть неизбежное. А там как знать...
  Когда дар впервые подал голос, Рушану было семнадцать. Спешная эвакуация из родного городка. Мечущиеся люди, выброшенные из пневмопоездов вещи (не хватало мест), испуганные глаза матери, потерявшаяся в толкучке сестрёнка. И над всем этим зловещее: 'Нагуаль, нагуаль...'. В те годы Рушан ещё мало знал о них. Знал одно - нагуаль это смерть. Незримая, неясная, но неизбежная. Он не понимал, как такое возможно. Был город - нет города. Нет пространства, нет света и воздуха, нет материи. Всё скрыто завесой приходящей из ниоткуда тайны. Оттого становилось ещё страшней.
  Именно тогда, в сутолоке и панике это и произошло. Окружающий мир внезапно утратил значимость, сжался в невесомую малость, погас. Вместо него в сознании вспыхнул псимонолог - без образов, без слов. Рушан слился с чем-то абсолютным, не имеющим ни границ, ни объяснений...
  Дальше была дорога, остановка на таможне, поиск инфернального излучения, исходившего от состава. Затем ВКБГА, нейросканирование, расшифровка полученного Знания. Имя. Томас Вельт оказался Несущим. Благодаря ему, удалось замедлить рост нагуалей. Человечество отвоевало ещё немного времени. Его хватило, чтобы Рахматов нашёл Второго. Им был изобретатель гравитационного метода строительства искусственных планет, 'челноков', как метко нарекли их за сходство со спасательными челноками, снующими вокруг тонущего корабля. Началась тотальная эвакуация с Земли. Рахматов стал полноправным сотрудником ВКБГА, получил прекрасное образование, а затем и учёную степень. Но главной его обязанностью оставалось вовремя передать в руки Комитета даруемое Великим Ничто Знание.
  Этот Несущий был Шестым. Нечасто бесчувственный макрокосм подкидывал подсказки, словно играл с человечеством. Так дети играют с букашкой - присыплют и наблюдают, как тщится выбраться из-под кучи песка жалкое насекомое. Едва на поверхности показываются тоненькие лапки, сыплют снова. А потом, когда забава надоест, раздавят. Без злобы, не осознавая своей жестокости. Эта параллель не раз приходила на ум Рахматову. И всё же ему хотелось верить, что в тот самый момент, когда над человечеством будет занесена чудовищная подошва, кто-то отвлечёт злое 'дитя'. Барахтаться, несомненно, стоило.
  
  
  3. Доктор Бердин
  
  Кто-то из 'местных' подвёл Рушана к двери, на которой значилось 'Бердин Л.С., заведующий отделением нейроонкологии ЦЭКО им. Кружевникова'. С чего начинать разговор Рахматов не знал, полагался на интуицию. Как правило, Несущие довольно быстро откликались, принимая к сведению, что им выпало стать ещё одним шажком к спасению. Немного удивляло Рушана, что Шестой не физик, не военный - врач! Какие из его знаний могут помочь погибающей планете? Впрочем, что значат, с точки зрения Вселенной, все человеческие выдумки: образование, профессия, регалии. Само человечество не более чем каприз Великого Ничто. Сиюминутный, и, возможно, мимолётный. Букашка...
  Рахматов стукнул костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет. Полумрак, царящий в помещении, на мгновение заставил притормозить на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к предложенным условиям.
  - Вы опоздали почти на час, - донёсся из глубины кабинета недовольный бас.
  'Вот так-так, - опешил Рахматов - сердитый дядька!'.
  - Добрый день, - подчёркнуто вежливо сказал он, давая понять, что не собирается поддерживать тон собеседника. - Прошу прощения, заблудился в ваших палестинах.
  - Могу уделить вам двадцать минут.
  Теперь, когда глаза привыкли к рассеянному свету, Рахматов сумел разглядеть негостеприимного завотделения. Илья Муромец в возрасте пятидесяти лет - тут же определил для себя Рушан внешность хозяина кабинета.
  - Боюсь, за двадцать минут уложиться не сумею, - взял быка за рога посетитель. - Разговор требует обстоятельности.
  - А мои больные требуют внимания! - огрызнулся Муромец. - Не будем терять время.
  Отчего-то принадлежность к привилегированной касте аномалийщиков в этом отчуждённом мирке не срабатывала. Рахматов уселся в предложенное ему Бердиным кресло.
  - Если коротко, наша организация заинтересована в сотрудничестве с вами, - выдал Рахматов фразу, заготовленную на конец беседы. Заинтриговать хмурого доктора - а там как пойдёт.
  - С каких пор ваша организация интересуется проблемами онкологии? - скривился Бердин. - И для начала озвучьте ваше имя-отчество, пожалуйста. Вчера моему секретарю вы представились только по фамилии.
  - Рушан Галлибулаевич, - отрекомендовался Рахматов. - Можно просто Рушан. Отчество порой вызывает ... эээ... некоторые затруднения.
  - Леонид Сергеевич, - представился Бердин. - Не думаю, что у человека, в чей активный лексикон входят конструкции вроде 'супратенториальная опухоль хиазмальноселлярной области' ваше отчество вызовет какие-то сложности. Итак, в чём причина столь странного предложения? Насколько я понимаю, онкология не кажется вашему руководству глобальной аномалией.
  'Язва! Язва и сноб!' - ругнулся про себя Рушан, но широкую улыбку сохранить сумел.
  - Буду с вами откровенен, мы не знаем, какую лепту вы внесёте в наше общее дело, - Рахматов сделал ударение на слове 'общее' - однако, знаем наверняка, это в вашей власти.
  - Любопытно. Откуда такие сведения?
  - Я, видите ли, интраморф. Вам знаком этот термин?
  - Наслышан.
  - Отлично! - Рахматов просиял. Часть разъяснений отпадает. - Мои паранормальные способности заключаются в том, что я чувствую Несущих.
  - Гм...
  - Скажем так, вы обладаете знаниями, которые помогут решить некоторые задачи, являющиеся на сегодняшний момент первостепенными.
  Бердин откинулся на спинку кресла, посмотрел на Рахматова так, словно перед ним ползало неведомое, довольно мерзкое насекомое - с брезгливой заинтересованностью.
  - На данный момент моей первостепенной задачей являются три операции, которые я должен сегодня провести. Надеюсь, на это моих знаний хватит.
  - Леонид Сергеевич! - Рушан был в замешательстве, ещё ни один из его подопечных не отказывался от заманчивого предложения вступить в ряды организации, перед членами которой расшаркивались даже президенты. Он нервно забарабанил пальцами по столу. - Ваша профессия благородна и крайне необходима, мы понимаем это, но именно вы избраны, чтобы спасти не трёх, а миллионы. Быть может, миллиарды! Человечество! Позвольте, я немного объясню суть вещей...
  В груди доктора забулькало, заклокотало, что, должно быть, означало смех.
  - Милейший Рушан Галлибулаевич, я, простите, с настороженностью отношусь к таким громким словесам, как человечество. Всю жизнь я лечил Иванова, Петрова, Сидорова. Таково моё человечество - в лицах. Я знаю цвет их глаз и характеры. Знаю, кому можно говорить правду без прикрас, а кто из них может сломаться. Плохо представляю, как вы собираетесь спасать человечество за счёт конкретных жизней. Разве Иванов, Петров, Сидоров - это не то самое человечество? Так что я-то уже спасаю помаленьку. Вряд ли могу быть вам полезен.
  - Тогда разрешите чуть-чуть пояснить что представляют собой Несущие, - настойчиво повторил Рахматов и, не дав доктору возможности возразить, пустился в объяснения. - Известно ли вам, что такое Универсум?
  - Увы, я не...
  - Универсум - это макрокосм, разумная система, целостный организм, если хотите. Как всякий организм, он состоит из клеток - доменов. Складывается каждый домен из бесконечного множества галактик, объединённых заложенными Универсумом законами.
  - Извините, - перебил гостя Леонид - но так ли необходимо читать мне пространную лекцию о строении космоса? Всяк из нас мыслит своими категориями. Когда передо мной на операционном столе лежит человек, я знаю - это и есть макрокосм. Его сознание вмещает в себя все ваши галактики, домены, универсумы и ещё многое и многое сверх того. И я знаю, погибнет макрокосм по имени Петров - вместе с ним безвозвратно исчезнет то, что несёт в себе его сознание.
  Рахматов поморщился. Гуманистический пафос перед лицом глобальной аномалии - крепкий орешек этот Шестой.
  - Согласен, но я продолжу. Как и любые организмы, Универсумы вступают во взаимодействие. Эти контакты нельзя однозначно назвать войной, хотя поначалу мы придерживались именно такого мнения. Они могут быть разных уровней. Если продолжить параллель с людьми, эти контакты можно назвать беседой, игрой - любым из способов контакта, одним словом. В такую Игру как раз и вступил Универсум, которому принадлежит домен, где располагается Солнечная система. В том числе и Земля. Чуждый нам Универсум мы называем ФАГом - Фундаментальным Агрессором. Это не значит, что ФАГ агрессивен по отношению к нашему Универсуму, однако, те законы, по которому он построен, отторгают нас, крохотную частичку Универсума, человечество.
  - Чуждые нам законы и есть нагуали? - уточнил Бердин.
  - Именно.
  - Но почему наш Универсум не борется с ними? По всему выходит, нагуаль это инородное тело или болезнетворная бактерия, не так ли?
  - Как вам сказать... Назовём домен так же организмом. Тогда человечество - одна из множества его клеток. Мы не знаем, какой вид клеток представляем. Мы ценны со своей точки зрения. Универсум же имеет собственную непостижимую логику. Вполне вероятно, клетка под названием человечество не так уж необходима ему. А, может быть, и вредна. Допустим, это раковая клетка. Поэтому Универсум вполне может и не быть заинтересован в нашем спасении. Хотя и на этот счёт у нас есть сомнения.
  - Резонно. И на чём те сомнения основываются?
  - Скажу немного о том, как складывался наш домен. Это важно. Изначальный вакуум доменов реализуют Архитекторы Мира. Благодаря им, домен проходит многие стадии развития: инфляционную, стадию раздувания, фридмановского расширения...
  - В общих чертах понятно, - пробурчал Леонид Сергеевич.
  - Этап следующий - Конструкторы. Они корректируют рост домена. Оптимизируют вакуум. Создают примитивный уровень - трёхмерный каркас. Их задача сделать мир сложным и многообразным. Воплотить основы конкретного домена, начиная с элементарных частиц и заканчивая галактиками. Кроме того, Конструкторы выполняют роль приемников Универсума. Они фиксируют принципы, согласно которым домен будет развиваться в соответствии с законами, заложенными Универсумом.
  - Здоровая клетка никогда не противоречит тем законам, по которым существует организм в целом, - подтвердил доктор. - Ясно. Однако должен признать, всё это так далеко от меня...
  - Ещё минутку внимания. Как раз сейчас я подхожу к моменту, касающемуся лично вас.
  - Меня?!
  - Именно! Конструкторы инициируют третью волну разумного развития домена - Инженеров. Инженеры должны усложнить взаимосвязи в системе. Однако Инженеры в случае становления нашего домена не появились.
  - Почему? - Бердин впервые глянул на собеседника с любопытством. - На мой взгляд, это патология, если развитие идёт вразрез с заложенными изначально принципами.
  Рахматов развёл руками.
  - Если бы мы могли знать первопричины, мы смогли бы бороться и с последствиями. Увы. Одним словом, Инженеры не появились. Похоже, Конструкторы воплотили что-то вне законов, определённых Универсумом. Были ли Конструкторы уничтожены по этой причине или самоустранились, мы не знаем. Им просто не стало места в данной структуре. Появились цивилизации вероятностного разброса, которые стали развиваться как Бог на душу положит. Вся система пошла вкривь и вкось. Вот вам причина проникновения в наш домен иных реальностей, нагуалей. Скорее всего, такое проникновение было бы невозможно, если бы развитие шло по плану и появись вовремя Инженеры. Вы понимаете?
  - Хотите сказать, наша клетка-домен больна и являет собой угрозу здоровому организму Универсума?
  - Весьма похоже на то! - Рушан глянул на доктора с признательностью.
  - Простите, но я-то здесь причём? - Леонид Сергеевич недоумённо уставился на Рахматова. - Вы жонглируете совершенно абстрактными для меня понятиями. Я же привык к конкретике. Вот клетка здоровая, вот клетка больная. Чтобы спасти организм, необходимо любой ценой уничтожить клетки, развивающиеся вне общей системы. Такова позиция врача. По моей логике, 'больной' домен необходимо уничтожить. Но, поскольку человек - часть этого самого домена, я отказываюсь думать на подобные темы. Клятва Гиппократа, знаете ли.
  - Да. Но тут не всё так однозначно. Существуют люди, несущие в себе крошечную частицу Инженерных Знаний. Скорее, не знаний даже, а эхо тех Знаний, интуицию что ли. Именно через этих людей Универсум говорит с ничтожной своей частицей - человечеством - напрямую, минуя исчезнувшее звено Конструкторов. То есть, доносит до нас первоначальные принципы. Здоровые, так сказать, идеи. Несколько Несущих уже отдалили гибель Земли и человечества. Вы Несущий. Какое-то ваше знание поможет нам выжить. Но для этого вы должны работать с нами.
  Доктор задумался. Рушан ждал.
  - Сожалею, но я ничем не смогу быть вам полезен, - повторил, наконец, Бердин. - Мои знания узкоспециальные. На Земле они сейчас крайне необходимы. Я неплохой специалист, но сугубо в своей области. Всё что вы сейчас тут говорили, мне малопонятно и абсолютно чуждо. Вот, - доктор указал на тёмные силуэты строений за окном. - Видите, сколько их? Все битком. Думаю, для вас не секрет, что каким-то образом распространение нагуалей связано с изменением радиационного фона на Земле.
  - Вполне объяснимо, - покачал головой Рахматов. - Внедрение несвойственных нашему домену законов изменяют амплитуду флуктуаций вакуума. В нашем домене более шести тысяч комбинаций протонов и нейтронов, но только около двухсот восьмидесяти стабильны. Изменение амплитуды грозит, в том числе, тем, что даже основные элементы могут стать радиоактивными. На Земле сегодня множество зон, поражённых нагуалями, повышен общий радиационный фон планеты.
  - Мне трудно судить о причинах, - перебил Бердин. - Я имею дело со следствием. Я всегда изучал законы физиологии нашей реальности. Из этих законов следует, что повышенный радиационный фон ведёт к росту онкозаболеваний. Я онколог. Знаете ли вы, сколько онкологов осталось в нашем Центре? Восемнадцать! Вы не ослышались, нас всего восемнадцать на тысячи больных. Кто-то болен сам и лишь поэтому не эмигрирует. Кто-то... у каждого свои причины, одним словом. Моя специализация нейроонколог, но я давно забыл об этом! Торакальная онкология, абдоминальная, онкоортопедия, онкогематология... это далеко не всё, с чем приходится сталкиваться лично мне. Я вынужден быть онкологом-многостаночником, простите за циничность выражения, потому что у моих пациентов нет выбора - или такая помощь, или никакой. На Земле остаются врачи, которые либо не прошли комиссию на эмиграцию, либо такие, как я. Как думаете, много ли их? Больные же здесь, на Земле, не по своей воле. Их просто не выпускают. Пациентов всё больше и больше, а медиков всё меньше и меньше. И вы предлагаете мне в этой ситуации сменить профессию? - Последние слова Бердин произнёс тихо, но в них Рахматов почувствовал некое предупреждение, почти угрозу. Так рычат очень большие собаки, утробно и негромко, но от этого рыка по коже ползут мурашки.
  - Всё понимаю, доктор, - Рушан попытался продемонстрировать максимум участия. - Но подумайте, может быть, завтра случится непоправимое, и все, вы слышите, ВСЕ, кто остался на Земле, погибнут! Ваши пациенты и врачи-энтузиасты; те кто, невзирая на страх и риск, выполняет на этой планете свой долг; и те, кто просто стрижёт купоны во что бы то ни стало... На Земле ещё очень много людей!
  - Прошу прощения, я сегодня почти не спал, - прервал Рахматова Леонид Сергеевич. - Хочу чуть-чуть взбодриться перед операцией. Не выпить ли нам кофе?
  - Не возражаю, - Рушан растерялся. Казалось, собеседник его не слушает.
  Завотделения нажал кнопку связи с приёмной.
  - Дашенька, нам кофейку. Только скоренько, если можно.
  Рахматов с удивлением глянул на Бердина. Уменьшительно-ласкательные суффиксы и мягкость интонаций сурового Муромца его огорчили. Получалось, неприязнь, с которой Рахматов был принят, адресовалась конкретно ему.
  В кабинет вошла небогато, но со вкусом одетая женщина, та самая, с которой он беседовал накануне. На ней был синтетический парик. Круглое лицо и тени под глазами заставили Рушана поёжиться - снова 'местная'. Секретарша поставила поднос на большой, заваленный какими-то снимками стол.
  - Сахара достать не удалось, - предупредила она вопрос. - Завоз с 'челноков' почти прекратился. Транспортники заламывают за полёт на Землю совершенно безумные цены.
  - Да, да, - откликнулся Бердин. - Можно понять. Земля то ещё местечко, никогда не знаешь, где вылупится следующий нагуаль.
  - Нагуаль может вылупиться не только на Земле, - ввернул Рушан. - За пределами земли их куда больше. Весь наш домен опутан паутиной Мёртвых Пространств.
  - А я думаю, что 'челночные' торговцы просто пользуются нашим безвыходным положением. Всгда найдутся те, кто за хороший куш готов рискнуть. Но цены будут уж совсем заоблачные, - вздохнула Дашенька, чем порядком умилила Рахматова. Женщины! Каждую секунду планета может рухнуть в тартарары, а у них на уме цены и парички.
  - Что ж, сахара нет... Стало быть, будем пить здешний чёрный кофе со здешними экзотическими фруктами, - доктор потёр руки. - Кто бы мог подумать, что Африканский континент будет таким непривлекательным для нагуалей!
  - Вероятно, не любят жары, - пошутил Рушан, но поймал на себе хлёсткий взгляд Бердина и замолчал.
  Дашенька вышла, но повисшая тишина всё ещё колыхалась в воздухе тяжёлой дымовой завесой.
  - Хороший кофе, - смилостивился минуты три спустя Бердин.
  - Отличный! - схватился за соломинку Рахматов. - Итак, я напомню, вы - Несущий. Не могу утверждать, что вы непременно спасёте оставшуюся часть землян, но вы единственный, кто может дать им шанс. На Земле сейчас около четырёх миллиардов жителей. Это гораздо больше, чем в вашем центре. И все хотят жить, как и каждый из ваших пациентов. Я - звено, которому Универсум послал дар чувствовать. Вы - звено, способное указать дорогу. Будет следующее. Может быть, макрокосм именно так даёт знать человечеству, что оно не лишнее. Протягивает руку. Только цепь не должна разорваться. Выпади одно звено, цепь распадётся. Снова не будет выполнена воля Универсума. И что? Не ожидает ли нас тогда участь исчезнувших навсегда Конструкторов?
  Пока Рушан говорил, Бердин встал и, держа в руке чашку, проследовал к трёхмерному транслятору. Он отхлёбывал кофе и разглядывал кружащиеся в воздухе модели. Когда доводы у Рахматова иссякли, кивнул на изображение.
  - Результаты обследования одной из моих пациенток, - сказал он. - Ангиосаркома. Чрезвычайно злокачественная и агрессивная опухоль. Сосудистая. Метастазирует очень быстро. Видите эти отсевы? - Он ткнул в глубокие язвы на жировой ткани мозга. - Это и есть метастазы. Одна из характеристик ангиосаркомы - опухоль распространяется по сосудам с чудовищной скоростью. Поражённые сосуды прорастают в окружающие ткани и разрушают их... Больную зовут Руслана Гольм. У неё есть муж и сын, которых она не видела около года. И вряд ли уже увидит, поскольку пассажирских сообщений между Землёй и 'челноками' нет. Нет даже трансляционной связи. Для простых смертных нет. Дорого. А теперь разрешите откланяться. Меня ждёт работа.
  
  Всю дорогу от Центра до базы Рахматов не мог отделаться от мучительного видения - перед мысленным взором вращался поблёскивающий серый ком, испещрённый узловатыми сосудами и устрашающими язвами. Узлы были похожи на крохотные гроздья винограда жёлто-бурого цвета. Ком имел имя - Руслана Гольм. От этого в груди набухала тоскливая тяжесть.
  Прежде чем набрать номер Аристарха Щёткина, Рахматов заехал в казино. Посреди опустевшего города сверкал огнями похожий на пряничный замок комплекс. Рушана немного удивляло, что влечёт сюда этих людей со всего континента, и так живущих в постоянном состоянии игроков в русскую рулетку. Однако такого разрывного веселья и таких ставок не приходилось видеть даже на Бахусе - планетке-'челноке', предназначенной специально для азартных игр и маленьких безобразий. Да, хозяевам земного заведения явно было ради чего рисковать.
  - Он отказался, - стараясь урезонить заплетающийся от выпитого язык, доложил Рахматов, когда имеющаяся в карманах наличка перекочевала в бездонную мошну держателей притона. Лицо президента ВКБГА не выказало ни удивления, ни досады.
  - Свяжитесь со службами правопорядка. Ждём вас в среду.
  Монитор погас. Рахматов тяжело вздохнул и направился в сектор, предоставляющий услуги иного толка. Рушан всегда носил с собой старинный семейный талисман - серебряную ящерку с рубиновым глазком. Он надеялся, безделушка придётся по вкусу хохочущим служительницам египетской кошки Бастет - покровительницы сексуальных утех.
  
  Ждать люди с зеркальными лицами не любили. Едва Бердин взял на зажимы Микулича разрез на брюшине, в операционную вошли трое. Сигнал считывающей системы на входе истошно заверещал: 'Не пройдена стерилизация кожных покровов!'.
  - Вон! - зарычал доктор.
  К вошедшим бросились операционная сестра и ассистент Бердина. Идущий чуть впереди троицы человек коротким движением отбросил обоих в угол.
  - Не сердитесь, доктор, - донеслось из-за зеркальной маски. - Мы никому не причиним вреда, если вы последуете за нами.
  - Вы... вы... - Бердин задохнулся от бешенства. - Вы не смеете!
  - Мы выполняем приказ, - спокойно ответил 'зеркальный'. - Вы отказываетесь подчиниться?
  - Лариса, срочно Гровса сюда!
  Сестра поднялась с пола и, прихрамывая, засеменила к двери.
  'Зеркальный' обернулся и выпустил из встроенного в перчатку световода едва заметный парализующий луч. Беглянка упала.
  - Ваша охрана вряд ли поможет, - так же спокойно пояснил он.
  'Зеркальный' ошибался. Доктор Гровс был коллегой Бердина, маленьким шустрым старичком, большим докой в вопросах абдоминальной онкологии.
  
  
  4. Во что играют нагуали
  
  Доставленный на корабль ВКБГА доктор играл в молчанку. Рахматов был в отчаянии. Ситуация усугублялась тем, что Рушан не терпел насилия и испытывал сейчас перед своим пленником мучительное чувство вины. Удобная каюта, давно забытые на Земле лакомства и напитки смотрелись нелепо - утешительный леденец для смертника.
  - Почему вы смотрите на нас, как на врагов?! -уже который час бился с забетонированным в своём упрямстве эскулапом Рахматов. - Неужели не понимаете, ФАГ - наша общая беда! Мы не озвучиваем это, чтобы не провоцировать всеобщую истерию, но, угодно вам знать, если Земля погибнет, не исключено, что вместе с ней погибнут и 'челноки'! Они связаны с гравитационным полем Земли, а, следовательно... Понимаете ли вы, что это значит? Наверняка у вас есть близкие на одной из сопредельных планет. Подумайте хотя бы о них!
  - Все мои близкие на Земле, - неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.
  - Вы говорите о своих пациентах?
  Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.
  - Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, - пробормотал он.
  - Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, - пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.
  - Удивительно.
  - Что вас так удивляет? - Рушан улыбнулся. - Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.
  - Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.
  - Неужели?
  Бердин повернулся к Рушану.
  - Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.
  - Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, - предположил Рахматов.
  Доктор горько усмехнулся.
  - Вы ошибаетесь. Ещё в начале ХХI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но...
  - Что НО? - не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. - Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?
  - Научились, - согласился доктор. - Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя - макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.
  - То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?
  Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем 'Руслана Гольм'.
  - Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. - объяснил Бердин. - Однако посмотрите сюда. - В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. - Это ПЭТ Русланы - позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. - Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали.- А вот это... - доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок - это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. - Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны - чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.
  - Позитронное сканирование Земли, - определил Рахматов. - Красным обозначены нагуали.
  - Совершенно верно, - Бердин угрюмо смотрел на точно отражавшие друг друга модели. - Не правда ли, похоже? Не знаю, случайно ли такое совпадение, но заставляет задуматься.
  Что ответить Рушан не нашёлся. Теория доктора вдруг перестала казаться ему утопией, стала зримой и выпуклой.
  
  Аристарх Щёткин не сомневался, что именно ему удастся сломить сопротивление Шестого. В конце концов, должен же тот понять всю значимость дела, коль уж сам президент ВКБГА взялся за ликбез.
  Щёткин остановился, вдохнул полной грудью пахнущий озоном, словно после хорошей грозы, воздух.
  - Эмерия первая рукотворная планета. Опытный образец, так сказать. И весьма удачный. Как вам кажется?
  - Да, здесь красиво, - вынужден был согласиться доктор. - Но почему Эмерии нет в эмиграционных списках 'челноков'?
  - Это узкопрофильная планета, - торопливо ответил Щёткин. Поворот разговора ему не понравился. - Здесь ведутся разработки, требующие огромных затрат, соблюдения высокой точности и некоторой секретности. Но... - Президент цепко глянул на Бердина. - Если вы согласитесь сотрудничать с нами, любые двери на Эмерии будут для вас открыты. И не только на Эмерии.
  - Заманчиво, но я не привык заглядывать в чужие окна, - хмыкнул Леонид Сергеевич. - Тем более, когда в собственном доме пожар.
  - А не мешало бы заглянуть, - холодно произнёс Щёткин. - Вероятно, именно у соседа вы увидите в углу нечто, что заставит вас изобрести помпу. - Некоторое время шли молча. Наконец, Аристарх счёл, что взаимные колкости не лучший способ добиться ожидаемого. - Безусловно, если в процессе работы появятся вопросы, вы можете обращаться с ними напрямую к любому из ваших будущих коллег.
  - У меня есть выбор? - криво усмехнулся Бердин.
  - Нет, - улыбнулся Щёткин.
  Они прошли в похожую на японскую пагоду беседку, где уже был накрыт кофейный столик.
  Бердин внимательно изучал каплю кофе, медленно растекающуюся по блюдцу. Щёткин ему не мешал. Заговорил доктор нескоро.
  - Поймите меня правильно, Аристарх Леонович. Я рад бы помочь, но просто не могу породить идею, столь далёкую от областей знаний, которыми владею. Я могу всю жизнь проторчать на вашей чудесной планетке, предаваясь размышлениям, но так и не произведу на свет сколько-нибудь полезную мысль. Отпустите меня, пожалуйста. Меня ждут больные.
  Просительные интонации в голосе великана-доктора неприятно поразили Щёткина. Отчего-то именно в это мгновение он понял, что тот не кокетничает, что, действительно, рвётся на спешно покидаемую всеми Землю.
  - Рахматов ещё ни разу не ошибался, - жёстко заявил Аристарх. - У вас в рукаве туз, и, пока этот туз не окажется на столе, вы останетесь нашим гостем. Слишком много на ту карту поставлено, доктор!
  - Но я мог бы совмещать...
  - Мы прекрасно знаем, насколько вы погружены в свою профессиональную деятельность, - отрубил Щёткин. - Вряд ли, занимаясь ею, вы сможете думать о чём-то другом. К тому же, вам потребуется время, чтобы вникнуть в тонкости. Наши лаборатории открыты для вас. А для начала приглашаю на одну увлекательную прогулку, - Аристарх многозначительно глянул на доктора.
  - Хотите устроить мне экскурсию по Эмерии? - предположил Бердин.
  - Эмерию вы сами посмотрите. Я хочу показать то, с чем вам предстоит бороться - нагуаль. Вы же, насколько я знаю, поклонник конкретики.
  - Да, пожалуй.
  - Завтра мы направляем к ближайшей сети нагуалей корабль. Это ещё одна попытка внедрить зонд в иную реальность и получить хоть какие-то сведения о тех законах, которые проникли в наш мир. Буду рад видеть вас на борту. Посмотрите, с чем мы имеем дело.
  - Экскурс в Зазеркалье, - съязвил Бердин.
  - Надеюсь, до этого не дойдёт, - Щёткин осклабился и трижды стукнул по деревянному столику.
  - И, конечно, выбора у меня нет.
  Сарказм доктора вышиб искру из всегда невозмутимого президента ВКБГА.
  - Конечно, нет! Завтра за вами заедут. Встретимся на космодроме.
  - Вы тоже летите? - Было видно, что Бердин удивлён.
  - Я принимаю непосредственное участие во всех наших исследованиях, -припечатал Аристарх и вышел из беседки.
  
  Над транслирующей плоскостью клубился пронзённый голубыми червоточинами звёзд мрак. Сколько доктор ни вглядывался, никаких красных паутинок видно не было. Только где-то на периферии вилась тонкая разноцветная лента.
  - И где же нагуаль? - не выдержал он.
  Сидящий у пульта Рахматов расхохотался.
  - Это и есть нагуаль, дорогой Леонид Сергеевич. А вы думали, они и впрямь красные?
  - Я видел записи гибели Марса. - Брови доктора сошлись на переносице. - Знаю, что они... похожи на северное сияние. Как вон те, - он указал на ленточку у края поля. - Но вы сказали, что мы подлетели на предельно возможное расстояние к одному из нагуалей.
  - Это так, - подтвердил Щёткин. - К числу опасностей для космических кораблей относится и тот факт, что нагуали видны только на большой дистанции. По мере приближения они становятся невидимыми.
  - Но их как-то можно заметить?
  Рахматов сочувственно глянул на доктора. Сейчас тот выглядел растерянным первоклашкой, что явно для известного и почитаемого хирурга было непривычно.
  - Как раз над этим и работаем, - пояснил он. - Мы пытаемся запустить в нагуаль зонд, чтобы выявить какой-то характерный признак изменённой реальности. Если у нас будут такие сведения, мы сможем разработать на их основе датчики для навигации космических аппаратов. Знали бы вы, доктор, - голос Рушана дрогнул - сколько людей погибло, попросту не заметив, что впереди раскинуты сети ФАГа.
  - Но... как же...
  - Пока мы ориентируемся исключительно по картам, которые составляются непосредственно перед стартом корабля, - объяснил Щёткин. - Отсматриваем траекторию полёта и, если обнаруживается, что её пересёк нагуаль, корректируем. Это единственное, что мы можем сделать. Но давайте к делу. Все готовы?
  - Первый готов, - отозвался голос из динамика.
  - Второй готов, - выкрикнул другой.
  - Третий...
  - Четвёртый...
  Бердину казалось, что его отбросило на многие века назад, в те времена, когда ещё на Земле шли войны. Впервые пронзило осознание - в его мире война. И равняться с противником не приходится.
  - Огонь, - отдал команду Щёткин.
  Пол под ногами содрогнулся - вырвались из шахт термоядерные ракеты. По трансляционному полю понеслись четыре зелёных огонька.
  - Неужели нагуаль можно взорвать? - спросил Бердин, с тревогой глядя в иллюминатор. - И корабль при этом не пострадает?
  - Взорвать нельзя, - продолжил свой ликбез Аристарх. - Было б можно, давно расчистили бы, как минимум, Солнечную систему. Да и возможно ли взорвать принципы существования какой-то реальности? Боеголовки оснащены сверхпрочными зондами. Если удастся вклинить в нагуаль хотя бы один - уже победа. Пока не получалось. А корабль... Вы неверно представляете себе, что значит 'предельно возможное расстояние', - Щёткин досадливо прищёлкнул языком. - Нагуаль окружён, так называемой, 'шубой' - Абсолютно Мёртвым Пространством. Это пространство уже заражено и живёт по непредсказуемым для нас законам. Вот оно-то и сводит все наши попытки к нулю.
  В этот момент иллюминатор озарился ослепительной белой вспышкой. По чёрной вселенской пустоте, расплываясь, потекли огненные волны. За первой полыхнула вторая. Третья. Сияющий прилив ещё мгновение дрожал в непроницаемом мраке космоса и вдруг стал скручиваться спиралью - точно его поглощала гигантская невидимая воронка.
  - Снова 'шубу' не прошли, - скрипнул зубами Рахматов.
  - Первый - цель не достигнута.
  - Второй - цель не достигнута, - отрапортовали динамики.
  - Четвёртый - цель не достигнута.
  Щёткин с Рахматовым переглянулись.
  - А где третий? - поинтересовался доктор, озвучив общий вопрос.
  - Третий! - гаркнул Аристарх так, что все находящиеся в отсеке вздрогнули.
  - Третью не вижу, - взволнованно сообщил динамик. - Аристарх Леонович, не вижу третью!
  - Прошёл? - едва слышно вымолвил Рушан и защёлкал кнопками на приборном щитке.
  - Нет третьей, нигде нет, - бормотал динамик и вдруг радостно воскликнул. - Ребята, нет её! Прошла!
  Рушан вскочил и бросился к Щёткину.
  - Аристарх Леонович, господин президент... - Он взмахнул руками и заметался от Аристарха к транслятору и обратно. - Разрешите мне! Я физик, я лучше данные сниму! Ну, что мы сейчас Викешу... то есть, простите, Третьего отправим! Он же вояка, хрен знает... то есть...
  - Рахматов сядьте! - осадил его Щёткин. - Не забывайтесь! Я сам военный. На случай прохождения зонда в нагуаль существуют чёткие инструкции! - Президент отвернулся от взлохмаченного Рахматова и отдал распоряжение. - Третий, выводите батискаф, закрепляйтесь. Мы на базу. Ждём от вас вестей.
  - Есть!
  - Почему же не остаться кораблю? - недоумённо поднял брови Бердин.
  - Корабль не оснащён нужным оборудованием для принятия сигналов с зонда, - убитым голосом сообщил Рушан. - Это грузовое судно-ракетоносец. Батискаф - автономный аппарат, он не может развивать такую скорость, какую развивает корабль, поэтому доставляется на место им. Зато напичкан под завязку! - Рушан обиженно смотрел в иллюминатор. Казалось, его не приняли в захватывающую дух игру. От корабля отделился серебристый шар. Медленно поплыл в чернильном океане, посверкивая круглыми боками. Рахматов понурился. - Отходим.
   К физику приблизился Щёткин, положил ему на плечо руку.
  - Не теряй голову. Обработка данных с зонда может быть проведена только в лаборатории. Или тебе интересней сидеть на вышке и выкрикивать, что там видно? - Аристарх подмигнул.
  - Да, как-то я... - Рушан выдавил из себя извиняющуюся улыбку.
  - Смотрите! - Доктор указывал в иллюминатор, борода у него тряслась.
  Рахматов со Щёткиным резко обернулись. Со стороны Мёртвого Пространства неслась невредимая, словно отбитая в смертельном пинг-понге, ракета.
  - Чёрт возьми... - на выдохе прошептал Аристарх, но тут же собрался и коротко спросил:
  - Направление?
  - Корректируется по нашей траектории, - так же коротко ответил пилотирующий корабль астронавт.
  - Скорости уйти хватит?
  - Трудно сказать, скорость движения ракеты не соответствует заданным нами параметрам.
  - Так рассчитайте! - рявкнул Аристарх.
  Рушан метнулся к приборам. Астронавт забегал пальцами по панели программного управления.
  - Вы её видите?! - завибрировал динамик голосом Викеши.
  - Видим! Третий, отходите. Если рванёт, и вас достанет, - прошипел в передающее президент. - У батискафа только астероидная защита - зонтик от лавины!
  - Скорость не определяется, - доложил Рахматов. - Точно глушилки на эту тварь поставили. Не берёт наша аппаратура.
  - Да чего тут определять?! - взвыл доктор, тыча в иллюминатор. - Видно же, догоняет.
  Точка на радаре неумолимо настигающая корабль внезапно мигнула и исчезла.
  - Ушла? - оторопел Рахматов.
  Щёткин бросился к иллюминатору и, мгновение спустя, отметил:
  - Хрен! Локаторами не определяется. А так... в реали общаться желает. - Стоящий рядом с президентом Бердин примёрз взглядом к растущей с ошеломляющей скоростью 'звезде'. - Курс?!
  - Манёвры проведены. Корректируется по нашей траектории, - повторил астронавт.
  - Самоликвидация ракеты?
  - Не срабатывает.
  Надвигающаяся 'звезда' в иллюминаторе выросла и превратилась в рассекающую галактический простор 'акулу'.
  - Уходите! С траектории уходите! - бесновался динамик.
  Викеше Щёткин не ответил. Обернулся к застывшему у пульта управления астронавту.
  - Передайте на базу, в ходе экспериментов термоядерные боеголовки не использовать. Нагуаль обладает способностью перепрограммировать исходные данные в случае прохождения ракетой зоны Мёртвых Пространств. - Сквозь металл в голосе Аристарха вдруг пробилась горечь. - И надо было нам эту чёртову 'шубу' проковырять! И ни одной противоракетки! Хотя... - президент снова подошёл к иллюминатору. На остроносой морде 'акулы' уже можно было рассмотреть бокс с надёжно спрятанным в нём зондом. - ...слишком близко. Простите нас, доктор.
  Бердин только махнул рукой.
  - А ведь это разум, - проговорил Рахматов едва слышно. - И вполне понятный нам. ФАГ защищается.
  - Зона Мёртвого Пространства ракетой пройдена. Вернулась, голуба. Наша она теперь! Теперь послушается, - прорезал тишину голос Викеши. - Выхожу на связь с зондом.
  - Третий! - Щёткин побледнел. - Активизированный зонд пилотирует ракету-носитель и отделяется только при термоядерной реакции!
  - И я про то,- откликнулся динамик. - Куда он, туда и она! Ракета - дура, зонд - молодец! Включаю позывные,
  - Третий! Викентий!
  - Ничего, Аристарх Леонович, у вас там Несущий, интраморфы... До встречи! Надеюсь, до нескорой!
  Связь прервалась.
  
  Серебристый шар изо всех сил рвался вверх, уводя за собой смертоносного преследователя. Острый нос ракеты задрался и вслед за батискафом отклонился вправо. Расстояние между ними сокращалось. Скоро оба объекта превратились в крошечные искры. Через мгновение беззвучный взрыв озарил притиснутые к иллюминатору лица. В холодном космическом вакууме расцвёл ослепительный страшный цветок.
  Щёткин ударил кулаком в стену.
  Рахматов и Бердин вскрикнули.
  Воздух в секторе зазвенел и стал покрываться ледяной коркой тишины.
  
  
  5. Четырнадцать страниц
  
  После той трагической 'прогулки' что-то в душе доктора надломилось. Каждое утро Леонид Сергеевич безропотно отправлялся в лаборатории. На шестом десятке он чувствовал себя 'хвостатым' по всем предметам студентом. Нагромождение неведомых приборов, китайская грамота цифр и терминов заставляла втягивать голову в плечи. Вопросы его оставались наивными, а рассуждения сначала веселили аномалийщиков, потом начали злить. Даже выглядел теперь седовласый Илья Муромец нелепо - сгорбился, походка стала неуклюжей и суетливой, в глазах застыла неуверенность. Уже несколько раз Рахматов замечал, что от Бердина пахнет перегаром. Рушан всерьёз задумался, уж не своеобразный ли юмор продемонстрировал жестокосердый Универсум, указав этого далёкого от Большой Игры эскулапа. Нарастало изматывающее чувство вины и нехорошей унижающей жалости. Именно эта жалость гнала вечерами Рахматова в роскошные апартаменты, выделенные доктору. Тот встречал без энтузиазма. Визиты, скорее, терпел и не мог скрыть стыдливой радости, когда незваный гость уходил.
  
  Как-то раз Рушан застал Леонида Сергеевича безобразно пьяным. Доктор сидел у лёгкого, с изогнутыми ножками столика и рассеянно блуждал взглядом по зависшим над голографом моделям. Перед ним стояла почти опустошённая бутылка. Отчего-то контраст между неповоротливым Муромцем и изящным столиком заставил сердце сжаться. Они были такими разными, что, казалось, их выдернули из чуждых друг другу миров. Бердин знаком пригласил садиться. Ни слова не говоря, поискал что-то глазами и, не найдя, плеснул из бутылки в тонкую фарфоровую чашку.
  - Водка? - осведомился Рахматов, понюхав прозрачную жидкость. Вопрос он задал, чтобы разрушить неловкое молчание - ответ и так был начертан на бутылке большими золотыми буквами.
  Бердин кивнул.
  - Во всём надо находить свои плюсы, - сказал он угрюмо. - Всю жизнь руки берёг, чтоб тремора не выдали. Теперь зачем они мне?
  - Полагаете, если человек не хирург, трясущиеся руки для него в самый раз? - спросил Рушан, отставляя угощение.
  Протестовать Бердин не стал. Тяжело поднялся и достал из шкафа стопку бумажных листов. Они оказались чистыми, но сплошь зияли многочисленными проколами.
  - Вот, - в пальцах доктора блеснула большая игла. - Сколько колоть?
  - Что? - Рушан непонимающе уставился на Бердина.
  - Сколько страниц проколоть этой иглой? - старательно выговорил тот.
  - Четырнадцать, - назвал первое пришедшее на ум число Рахматов. Спорить с пьяными он не любил.
  Бердин аккуратно воткнул остриё в пачку и, подумав, едва приметным движением ввёл иглу чуть глубже.
  - Считайте. - Леонид Сергеевич отвернулся, словно результат его нисколько не интересовал.
  Рахматов снял нанизанные на иглу страницы и перебрал по одной.
  - Четырнадцать, - выдохнул он поражённо.
  - Так-то вот... - Доктор с ненавистью глянул на свои руки. - Не уходит. Помнят... А другого ничего не могут.
  - Зря вы себя мучаете, Леонид Сергеевич, - пробормотал Рахматов и взял наполненную наполовину чашку. Выпил. Бердин тоже хлебнул из своей рюмки. На гостя не смотрел. Снова повисла саднящая тишина. Рушан исподлобья наблюдал за бывшим Ильёй Муромцем и старался отогнать внезапно ударившую мысль. Точнее не мысль, а Знание - благословение и проклятие своей интраморфной природы. - О чём вы сейчас думаете, доктор?
  Бердин поднял голову. С помятого лица внезапно сверкнули совершенно трезвые глаза.
  - Действительно хотите знать?
  - Да.
  - Я думал о Руслане.
  - Скучаете? - Опять вопрос был глупым, но другого не нашлось.
  Бердин потёр ладонью лоб.
  - Всё понимаю. Я видел, что такое законы иной реальности. Видел, каковы ставки в игре ФАГа. Но, когда прихожу в лаборатории, смотрю на реконструкции Земли с проросшими нагуалями... Только не сердитесь, дорогой Рушан! Я сейчас пьян, мне можно. Вспоминаю другое. Не могу думать о всех этих универсумах, доменах, архитекторах... о ком там ещё? Думаю о ней. И о других тоже. Поймите правильно, я просто не умею мыслить иначе! Мой мозг, как и мои руки - он так настроен. Я люблю музыку, но не в силах написать самой незамысловатой мелодии! Уважаю ваш труд, но не способен стать частью этой огромной работы, впитать её в себя, постичь и раствориться в ней. Я как чужеродная ткань, отторгаюсь, отмираю!
  - Леонид Сергеевич, - Рахматов наклонился над столом и сжал безвольно лежащую кисть доктора - прошло слишком мало времени. Вы десятилетиями оперировали и лечили, вряд ли перестроитесь так скоро. Это нормально. Задумайтесь, разве только болезни уносят жизни ваших Петровых и Сидоровых?
  Бердин выдернул руку и вдруг заговорил поспешно, жарко, точно боясь, что сейчас его остановят.
  - Понимаете, дело в чём, опухоли делятся на доброкачественные и злокачественные. Но прогноз зависит не только от степени злокачественности. Вы слышали когда-нибудь про капсулированные образования? Я сейчас объясню... - Говорил он долго. Расхаживал по комнате, бурно жестикулируя, потом бросался что-то чертить на истыканных иглой страницах. Рахматов не слушал, смотрел со всё возрастающим сочувствием. Наконец, Леонид, отдуваясь, упал в кресло. - Но нет Авдотьева, - прохрипел он - улетел. Просто взял и всё бросил. На полпути. Я просил его, умолял! Вот хожу сейчас по вашим лабораториям... а ведь вы сумели бы. Не могу не думать про эти чёртовы капсулы! Если бы... Впрочем... - Доктор сник столь же внезапно. - Зачем я всё это вам говорю? Простите.
  Бердин снова замолчал, уставившись в одну точку.
  
  Разговор со Щёткиным был тяжёлым. Аристарх смотрел на Рахматова чёрными амбразурами глаз - вот-вот выстрелит.
  - Не ошибаюсь, - твёрдо сказал Рушан. - Бердин себя убьёт, у него уже запущен механизм самоуничтожения. Не стану утверждать, что он наложит на себя руки, но и этого не исключаю. Я интраморф, не могу объяснить, просто знаю. Я чувствую людей, живущих не свою жизнь. Они, как те Конструкторы, не справившиеся с поставленной свыше задачей - самоликвидируются. Потому что становятся не нужны, понимаете? Ничего нет мучительней, поверьте. Когда я говорил с Бердиным, кончиками нервов ощущал, что это такое - пустота, никчёмность, слом всего мира... - Снова Рахматову не хватало слов, как не хватало их для объяснения собственной ничтожности и всемогущества в Великом Ничто. - С этим никто не способен справиться.
  - Вероятно, Леониду Сергеевичу необходимо отдохнуть, развеяться. Всё-таки в его возрасте начинать всё заново довольно сложно. - Известие Рахматова для президента ВКБГА было, как гром среди ясного неба.
  Рушан отрицательно затряс головой.
  - Нет, здесь другое. Это нельзя изменить! Не могу сказать, когда и что пошло не так. Возможно, когда он избрал медицину, а не... наш профиль. Может быть, не так сложились гены, не те книги читал, свернул не туда... Я не зна-ю! Он указан, но он не тот. Выбор у нас небольшой - или мы его отпускаем, или очень скоро его не станет.
  - Капризы институтки! - скулы Щёткина обрели углы. - Вы понимаете, о чём просите?! Отпустить Несущего! Шанс!
  - И всё же я думаю, лучше отпустить Несущего, чем убить, - мрачно заметил Рахматов. - Да, Бердин - Несущий, но где-то закралась ошибка. Мы ничего не можем с этим поделать. Можем только принять.
  Аристарх долго что-то чертил в блокноте. Потом спросил:
  - Значит, всё зря?
  - Мы требуем от него невозможного, - ответил Рушан. - Для него человечество это Иванов, Петров, Сидоров. Иначе он не умеет.
  - Кто такие? - оживился Щёткин, но тут же понял, о чём речь, и отодвинул блокнот. - Чёрт с ним, пусть летит.
  
  
  6. Руслана. Кое-что из личного доктора Бердина
  
  - Рад, рад, вашему возвращению! Мы уж тут чего только не передумали! Неужто доктор наш набедокурил, что им службы заинтересовались! - Профессор Гровс, маленький юркий старичок, захихикал, потирая чистые ручки. - А вы вон оно что, барина праздновали! Но это замечательно! Прекрасно! Давненько уже пора было поразмяться. Как там, в отпусках? Я уж забыл слово-то такое!
  - Ошибки бывают у всех, - прогудел в бороду Бердин. - Даже у наших доблестных служак, будь они... здоровы! А отпуск прекрасно. Крит - это сказка!
  - Крит? - Старичок смерил Леонида недоверчивым взглядом. - Разве пучок нагуалей не уничтожил его неделю назад?
  - Подумайте... как жаль... - пробормотал Леонид и отвернулся, разглядывая на голографе результаты последних исследований своей пациентки. - Держится, - сказал он после недолгого молчания.
  - Да... - Гровс подошёл к Бердину и тут же забыл о своих подозрениях относительно сомнительного вояжа коллеги. - В брюшине и забрюшинном пространстве множественные образования. Контуры ровные четкие. Структура неоднородная, дольчатая. В некоторых жидкостное включение. Типичная липосаркома. Совершенно другая этимология.
  - Саркоидоз?
   - Получается так.
  - Может, всё же метастазы? Или... Гистологию бы.
  Гровс сочувственно посмотрел на Бердина. Старик его понимал. Когда-то надежда на чудо хватала за горло и его. Заглушала голос разума, толкала на безрассудство, не давала уснуть. Когда-то очень давно. Лет тридцать назад.
  - Метастазы в лёгких, конечно, имеются. Плюс метастатический плеврит и сердечно-лёгочная недостаточность, - прибавил старик. - Полости такие - по три литра откачивали. Оставить катетер не могли, образования мешают. Но это-то... сами видите. Поверьте, коллега, делал в ваше отсутствие, что мог, но... Бедная девочка.
  - Вот эта, забрюшинная, в капсуле, можно бы взяться. Потом полихимию, а?
  Гровс искоса глянул на Бердина.
  - Взяться можно. Но стоит ли мучить? Основной-то очаг по вашей части.
  - Ангиосаркома хиазмальноселлярной области, - повторил Леонид задумчиво, словно пробуя обжигающие слоги на вкус. - Руслана, Руслана...
  - На обезболке держим, - буркнул старичок. - Тяжело. Я её в бокс перевёл, пока вас не было. Пусть уж...
  В глазах Леонида неожиданно полыхнули злые огоньки.
  - На симптоматику всегда успеем! У других опухоль за пределы черепной коробки выбраться не успевает, а тут... - он щёлкнул пальцами в сторону голограмм. - Извольте видеть, липосаркомы в брюшине! Те что в капсулах, вылущим, те что...
  - А хиазмальноселлярная? Мы не боги, дорогой Леонид Сергеевич. К величайшему моему сожалению.
  
  В крохотной палате было тихо. Шторы опущены. Бердин невольно затаил дыхание, точно боялся спугнуть зыбкий покой.
  - Доктор? - Руслана не спала. - Приехали.
  - Куда я без вас! - Леонид тряхнул головой, отгоняя царящий в комнате вязкий сплин. Протопал к стоящему у кровати стулу. - Отдыхаете, это хорошо.
  - Последнюю 'химию' закончили, - поделилась Руслана. - Уколы только остались. Выкарабкиваюсь, значит. Но без вас плохо, - она улыбнулась. - Воспаление лёгких подхватила, живот разболелся. Сейчас вы приехали, быстро на ноги поставите. Правда? - Она пытливо заглянула в лицо Леонида Сергеевича.
  Бердин не ответил. Открыл папку, осведомился:
  - Тошнит?
  - Сильно... и слабость. Даже когда лежу. Спать всё время хочется. Говорят, из-за пневмонии. Или что-то не так?
  - Всё так, - Завотделения листал историю болезни, которую мог бы декламировать наизусть. - Тошнить может от Амофорала, который вам колют. Зато не болит, верно?
  - Да... почти. - Руслана умолкла. Она ждала.
  Бердин это понимал, но всё ещё не мог определиться, что следует говорить. Волна безумной надежды, накрывшая его в ординаторской, уже схлынула. Но вымолвить, что твердил холодный рассудок, он не мог.
  - Что ж... - Леонид пожевал губу. - Организм борется. Назначу ещё укольчики, тошноту снимем. Да и температурку собьём.
  - Да? Я так и думала, что 'химия' поможет. Я свою болячку, знаете, как представляла? Таким... чудищем. А 'химия' - яд. Когда его ядом травили, ох оно и бесилось! Давало мне прикурить! - Женщина слабо рассмеялась. - А теперь почти не болит. Сдохло чудище.
  - Очень наглядно, - ухмыльнулся Бердин и почувствовал, что горячая волна накатывает снова, топя безапелляционный рассудок. Доктор посмотрел на проглядывающее сквозь чуть раздвинутые шторы небо. Оно было серым и влажным с розовеющей у горизонта полоской. 'Завтра будет солнечный день' - подумал доктор. Невыносимо захотелось, чтобы лежащая на узкой кровати женщина тоже увидела этот день. Захотелось до зубовного скрежета. До крика. Прежде чем он успел остановить себя, с губ сорвалось:
  - Будем опылять ваше чудо-юдо дальше.
  Уголки рта Русланы поползли вниз.
   - Но химиотерапевт обещал, что это последний курс.
  - Продезинфицируем логово, - подмигнул Бердин. - А ну как у него там кладка? Так чтобы ни одна комиссия не придралась. Или вам не нужно лететь?
  - Да, да! - поспешно отозвалась пациентка. - Вы меня не слушайте, Леонид Сергеевич. Простите, что ною... Устала очень. Я всё выдержу. - Она смущённо глянула на доктора. - Мне лететь очень-очень надо! Знаете, когда я провожала их, сын плакал, говорил - мама не любит его, потому что остаётся... Мне нельзя не лететь.
  - Понимаю.
  - Ну, как там? - Руслана, не отрывая глаз, смотрела на руки Бердина, перебиравшие снимки. - Даже капельку не лучше?
  - Будет лучше. Поищем новые пути. Прооперируемся. Лёгкие почистим... жировичок из-за брюшины уберём. Над новой схемой 'химии' подумаем. Каждый организм индивидуален. Вероятно, другой препарат пойдёт легче.
  - Понятно. - Женщина отвернулась. За годы работы Бердин так и не привык к этому, первая реакция при плохих новостях - обида на того, кто весть принёс. Через секунду, конечно, всё изменится. Руслана возьмёт себя в руки. Соберётся. Усилием воли и разума перебросит злость на болезнь. Или заплачет. Но первое мгновение всегда самое трудное.
  - Сколько вашему сыну? - спросил Леонид Сергеевич, чтобы разбить растущую между ними стену.
  - Шесть. Какое это имеет значение?
  - У нас масса времени.
  - Для чего? - Она обернулась.
  - До свадьбы сына, где вам надо будет перекинуться парой тёплых слов с его будущей тёщей.
  Ход был шит белыми нитками, но Руслана хмыкнула. Ледяная стена начала подтаивать.
  - Можно посмотреть мои снимки? - спросила она вдруг.
  - Зачем? - насторожился Бердин. - Неспециалисту в них трудно разобраться.
  - Мне будет легче представлять чудище... - Пальцы действующей левой руки скомкали на груди покрывало.
  - Хорошо, - Леонид Сергеевич вынул из папки увесистую пачку. - Здесь все. До операции. После неё. После лучей и химий.
  Пока Руслана перебирала снимки, Бердин внимательно изучал лежащее на прикроватном столике яблоко. Похоже на Марс. Большое, ослепительно жёлтое с коричневатой вмятиной на тугом боку. Дорогой подарок с одной из планет-'челноков'. Интересно, кто угостил? Кто-то из небедных пациентов. На Земле такие яблоки больше не растут. Остались дички. Мелкие, кислые. Не требующие ухода. Какое-то яблоко преодолело миллионы километров, человек же... А человеку обязательно нужно превозмочь эти километры, чтобы сказать сыну, как любит его. Хотя бы на прощание.
  - Это что?
  Бердин вздрогнул.
  - Где?
  Руслана протянула ему яркую глянцевую картинку.
  - Ах, это! - Леонид Сергеевич почесал бороду. - Случайно попало. Это Земля.
  - Интересно. - Руслана положила снимок на согнутую в колене ногу. - А красненькое? Похоже на контраст в МРТэшных снимках.
  - Нагуали. Только... не красные они. Подкрасили для красоты.
  Женщина долго рассматривала рисунок. Потом едва слышно протянула:
  - Бе-е-едная...
  
  Доктор Бердин уже несколько часов сидел за столом. Снова не спалось. Принесённый вечером Дарьей кофе давно остыл. Истории болезней, выстроенные в голографическом поле аккуратным столбиком, ждали своей очереди. Леонид Сергеевич смотрел на папки. Пока они вытягиваются ровненьким списком файлов, кажутся такими безобидными. Но открой каждую из них, прочти фамилию и начнётся: чьё-то лицо, отчаяние в глазах, шёпот, слёзы, сжатые зубы, лица родных или, что ещё хуже, только расставленные на тумбочках фото... Миллионам можно сопереживать, но рыдаешь всегда над одним - это Леонид Сергеевич хорошо знал.
  
  В тот день Арина дулась. Она не могла простить, что муж так и не оформил себе карту на выезд.
  - Осталось немного, - уговаривал он, виновато чмокая жену в висок. - Эвакуация клиники - дело почти решённое. Прилечу месяцев через восемь... Может быть, через годик.
  Тринадцатилетняя Василиса дулась тоже. Но по другой причине. Она хотела остаться с отцом. Леонид подозревал, что на то у неё имелись более веские причины, чем дочерняя любовь (дружок Костик, например, чья семья не смогла попасть в первую волну эвакуации).
  Бердин старался сгладить острые углы и месяцы перед отлётом баловал своих упрямиц, как мог. Кажется, они даже начали этим пользоваться.
  Он улыбнулся.
  Космодром оказался громадным мегаполисом с развитой инфраструктурой. Несчётное множество транспортных узлов, вокзалов и пространственно-временных диафрагматорий, откуда текли и текли людские потоки. Сегодня стартует третья партия кораблей. Заселялись первые две рукотворные планеты. Да, тогда их было всего две.
  Служащие космодрома пытались поддерживать хотя бы видимость порядка, систематизировать движение живых стремнин. Но провожающие упорно не покидали зоны для отъезжающих, отъезжающие не желали сидеть в отведённых им отсеках и смешивались с толпами провожающих. Люди сновали туда-сюда, искали родных и знакомых из других групп, пытались меняться посадочными талонами, а то и пропихнуть кого-то по своей карте в накопитель. Всё куда-то неслось, кричало, путалось - неразбериха и Содом с Гоморрой!
  Прозрачные стены открывали невиданную картину - неоглядное пространство, уставленное сверкающими монстрами, каждый с его клинику величиной. Сколько их! Неужели эти исполинские машины пару часов спустя взмоют ввысь, пробьют слои атмосферы, выйдут в подпространство...
  В свои годы Бердин ни разу не выбирался за пределы родной планеты. Особой надобности в том не видел. Да и времени не хватало. С презрительной усмешкой слушал восторженные рассказы знакомых о межзвёздных путешествиях, планетах, лишённых привычных условий, о кислородных тоннелях, проложенных по туристическим тропам. Такая романтика его не влекла. И вот он стоит среди мечущихся людей, глазеет на горы металла за стеной, а в мозгу какие-то нелепые мысли: не разыграется ли мигрень у Аринки, не забыла ли в спешке сунуть в ручную кладь Василиса тёплый свитер.
  С невероятным трудом Бердин сумел отыскать сектор, где производилась посадка пассажиров четыреста восьмой группы, указанной в эвакуационных картах жены и дочери. Аринка ворчала. Василиса болтала с обретённым минуту назад приятелем. Такое вот прощание. Набегу. Обнялись наскоро. Он топтался рядом, повторял, что скоро присоединится к ним. Потом они скрылись за дверями накопителя. Он крикнул дежурное 'люблю'... Или даже не так? Да, что-то про тугую повязку при мигренях и свитер. Потом долго наблюдал, как медленно и неслышно отрывались от земли корабли. Сотни кораблей. Титанический мегаполис пустел на глазах, оставляя за собой бетонное поле, ровное и бесцветное.
  Через несколько дней Землю била агония. Просто в одно мгновение небо раскололось, заходило ходуном. Где-то лопалась земная кора, выплёскивая на поверхность реки раскалённой лавы. Где-то вышли из берегов моря и океаны. Сколько тогда погибло? Миллионов десять? Около того.
  Бердину повезло. Когда всё улеглось, он выбрался из уцелевшего убежища вместе с парой сотен других счастливчиков. Убедился - не всё так уж плохо. Выстояли даже некоторые здания. Другие смяло во время апокалипсического землетрясения. Спрессовало смежившимися мехами вместе с людьми. Тысячи были погребены под руинами. И всё же многих эта участь миновала. Город не обезлюдел.
  Только потом Бердин узнал причину всепланетной катастрофы. Отснятые со спутников материалы обошли все каналы Всемирной Вещательной Сети. Снова и снова перед глазами кружило яблоко Марса, плывущее в бесконечной космической пустыне. Оно приближалось, льнуло к монитору золотистым боком, и тогда на его фоне можно было рассмотреть едва заметную комариную стайку - колонну кораблей. Потом золото Марса опять отдалялось, превращаясь в наливной, спелый плод. И вот теперь было видно, что движется этот плод навстречу блистающей, словно полярное сияние, паутине нагуалей. Когда они успели пробить плоть пространства, не известно. Никакая земная логика и расчёты не могли предугадать, где вынырнут в следующий раз смертоносные сосуды иной реальности.
  Смотря эти ролики, Бердин удивлялся, как беззащитно выглядит тончайшая паутинка. Надеялся вопреки здравому смыслу - вот сейчас упругое 'яблоко' разорвёт сеть, даже не заметив её на своём пути. Но происходило всегда иначе. Соприкоснувшись с туманной преградой, твердь начинала дробиться, словно трепетные нити оказывались лезвиями острейших бритв. За считанные часы Марс перестал существовать. На его месте образовалась бездна, поглотившая не только куски несчастной планеты, но и всё, что находилось вокруг неё. В том числе, маленькие спутники Марса Фобос и Деймос, а также лёгкую стайку кораблей, поблёскивающую рядом. Бездонная воронка, оставшаяся от былого 'яблока', ширилась, всасывая в себя пространство и время. Похоже на сток в ванне - смешное и горькое сравнение, приходящее на ум Бердину.
  Голоса за кадром твердили что-то о гравитации, чёрных дырах и о том, что, в случае, если космические нагуали вырастут на пути Земли, её ожидает то же. Но ему было всё равно. Он вспоминал суету на космодроме в день отлёта. Около шести миллионов эмигрантов. Их было жаль. Но именно тогда он столкнулся с этой циничной, но такой человеческой истиной - миллионам можно сочувствовать, рыдать только над одним. Или двумя...
  Земля превратилась в пульсирующий клубок оголённых нервов. За эмиграционные карты убивали, выкладывали целые состояния, шли на любые унижения и подлости. Добиться переноса онкоцентра на непоражённые нагуалями 'челноки' Бердину не удалось. В мгновение ока взметнулась ввысь иерархическая лестница, сложенная по признаку близости к заветному куску пластика. Кто там стоял на верхней ступени, Бердин не знал и знать не хотел. Знал только, что его пациентам остаётся лишь издали поглядывать на ту лестницу. Видел, как рвались связи - кто-то улетал, чтобы никогда уже не увидеть тех, кто остался в стенах Центра. Оставшиеся выставляли на тумбочки фотографии. С этого момента в их глазах поселялось одиночество. А где-то очень далеко по каждому из них кто-то рыдал.
  Рыдал как он сам над двумя из шести миллионов.
  
  Леонид потёр ладонями лицо. Небо за окном начинало светлеть, а доктор так и не решился открыть ни одну из папок. Сегодня четыре операции, а он ни минуты не спал. Непрофессионально и преступно! На что ушло драгоценное время! Один, миллионы... Откуда взялись эти мысли? 'Бе-е-едная' - пронёсся в мозгу голос Русланы. Как над матерью простонала. Точно та в глаза ей смотрела. Одна из нескончаемого множества планет.
  - Земля, - произнёс доктор. - Зем-ля.
  Слово было округлое и сладковатое, как имя Руслана. Бердин нажал кнопку на кофейнике. Чёрная густая жидкость колыхнулась, задышала. Леонид Сергеевич тут же о ней забыл, углубившись в поисковик. Только бы однажды, с досады, он не удалил тот архив.
  
  Часа через три Бердин набрал номер Рахматова. Тот снова вершил на земной базе какие-то свои неясные для доктора дела. Воспалённые склеры выдали - Рушан тоже провёл ночь без сна.
  - Мне нужно встретиться с вами. Когда лучше подъехать?
  Рахматов точно ждал этого вопроса.
  - Подъезжайте сейчас.
  
  
  7. Одна из миллионов
  
  После сообщения Рахматова Щёткин незамедлительно вылетел на Землю.
  В кабинете президента ВКБГА плавали рыхлые клочья сигаретного дыма. Шеф аномалийщиков с пониманием относился к маленьким слабостям своих подчинённых. Особенно, если объяснялись эти слабости необходимостью сосредоточиться. Как раз сейчас повод тому был - объяснял доктор путано, то и дело сбивался на медицинские термины или латынь.
  - Злокачественные опухоли в большинстве своём отличаются, так называемым, инфильтративным ростом, то есть, прорастая в окружающие ткани, разрушают их, - вещал доктор, указывая притихшей аудитории на плавающие над транслятором голографические модели. Кто-то из слушателей тяжело вздохнул. Видно, не мог уразуметь, зачем шеф собрал начальников отделов ВКБГА на этот коллоквиум для студентов-медиков. Но Бердин соскакивать с любимого конька не спешил. - Различают три вида роста опухолей: экспансивный, аппозиционный, инфильтрирующий. Поговорим о первом. При экспансивном росте опухоль растет как бы 'сама из себя'. Она не прорастает в окружающие ткани, а лишь раздвигает или сдавливает их. Паренхиматозные элементы близлежащих от образования тканей атрофируются. Развивается коллапс стромы. Опухоль окружается как бы капсулой. Экспансивный рост опухоли происходит медленно. Он характерен для зрелых, доброкачественных опухолей. То есть тех, которые имеют наиболее благоприятный прогноз. Впрочем, некоторые злокачественные опухоли тоже могут расти экспансивно. Наличие капсулы у злокачественных образований также делает прогноз куда более оптимистичным. Во-первых, капсулированные опухоли значительно легче удалить. Грубо говоря, необходимо просто извлечь капсулу. Излишние подробности, думаю, вас не интересуют. Во-вторых, заключённая в капсулу опухоль может быть вполне безвредной. Некоторые пациенты живут с такими капсулированными опухолями многие и многие годы. Это никак не сказывается на качестве жизни. Итого...
  - Нельзя ли всё же поближе к ФАГу? - взмолился молодой и нетерпеливый начальник отдела наноразработок Лёша Лоханкин.
  - Простите, но я месяцами слушал об Универсуме и Конструкторах, - сердито фыркнул Бердин. - Мысль, пришедшая мне ещё в ординатуре, заключалась в том, нельзя ли каким-то образом перевести опухолевый рост из разряда инфильтрирующих в разряд экспансивных.
  - То есть, соорудить вокруг опухоли капсулу, я правильно понял? - уточнил Рахматов.
  - В общих чертах верно. Капсула заключает опухоль внутри себя, не позволяя ей распространяться дальше. К тому же, не страдают окружающие ткани. Бывает, конечно, злокачественные образования прорастают сквозь стенки капсулы, но всё-таки мы выигрываем время. Как вы понимаете, время это шанс! В те годы я сумел зажечь своей идеей моего хорошего знакомого, физика по образованию, Никиту Авдотьева. Именно он предложил формировать капсулу не из клеточного материала, а из определённых полей. Я не силён в его части работы, знаю лишь, что он экспериментировал преимущественно с торсионными полями. Наши совместные труды уже стали приносить плоды, когда Авдотьев эмигрировал. Исследование закончено не было.
  Как уже говорил, в вопросах физики я полный профан. Продолжить поиск самостоятельно не смог. Тем не менее, я убеждён, что такие капсулы создавать можно! Более того, в процессе исследований мы добились ошеломляющих результатов. При должных условиях поражённые ткани, заключённые в торсионную капсулу, начинают регенерировать! Это мог быть прорыв в лечении не только онкологии, но и целого ряда других заболеваний! - Голос Бердина взмыл к потолку и разлетелся по просторному кабинету многократно повторённым эхом.
  - Это прекрасно, - согласился Щёткин - однако, причём здесь глобальные аномалии?
  Доктор возбуждённо потёр ладони.
  - Исследования показали, в торсионном поле регенерирует любая материя. Нужно только создать условия.
  - Вы хотите сказать...
  - Не решусь что-то утверждать, - перебил доктор - но при некотором воздействии в капсулах восстанавливались не только ткани человеческого организма, но и минералы, растения, обретала первоначальные свойства заражённая почва. Возрождалась микрофлора! Любая материя возвращалась к своему естественному состоянию, стоило задать исходные параметры.
  Бердин поколдовал над транслятором, в воздухе закружился увядший стебель.
  - Вот один из записанных нами экспериментов, - прокомментировал он. - Artemнsia absнnthium обыкновенная, проще говоря, полынь горькая. Безусловно, запись велась в режиме замедленной съёмки. Весь эксперимент занял около недели.
  Пожухлые тёмные листья чуть заметно колыхнулись и начали наливаться сочной зеленью.
  - Ничего себе! - восхитился никогда не скрывавший своих эмоций Лоханкин. Остальные молчали.
  - Как видите, хронометраж прямой, - на всякий случай обратил внимание собравшихся на таймер Леонид. - Я не собираюсь никого вводить в заблуждение, пуская запись с конца до начала.
  Через минуту над излучательной панелью, как ни в чём не бывало, зеленел великолепный представитель Artemнsia absнnthium.
  - Почему вы не обратились в компетентные организации? - спросил Щёткин. Говорил он спокойно, но лицо его покрылось багровыми пятнами - верный признак крайнего раздражения.
  - Я не обратился? - возмутился Бердин. - На протяжении многих лет я стучался во все двери. Просил, уговаривал, требовал! Мне отвечали, что масштабные проекты требуют весомых вложений, а их, учитывая сложившуюся ситуацию, на медицину нет. Исследования не были доведены до конца.
  - Медицину! - воскликнул Лоханкин. - Неужели вы не понимали, что открытие может касаться не только медицины?!
  Взгляд доктора стал колючим.
  - Я врач, - отчеканил он. - Исследования были нацелены на решение конкретных задач. Более того, вынужден настаивать, тема борьбы с онкологическими заболеваниями должна и далее оставаться ведущей. В противном случае, я отказываюсь передавать данные. Я знаю, только ваш Комитет способен сейчас повлиять на ситуацию, найти специалистов и средства, чтобы довести начатое. Именно поэтому я требую, чтобы работы в области медицины не были вычеркнуты из списка первостепенных задач.
  - Уж не шантаж ли это? - плотоядно прищурился Щёткин.
  - Назовите, как хотите, - Леонид набычился. - Честно говоря, мне терять нечего.
  - Ну, ну! - поспешил вклиниться в намечающуюся перепалку Рахматов. Разговор грозил зайти в тупик. - Разве кто-то говорит, что медицина будет забыта сразу после передачи результатов вашей с Авдотьевым работы? Думаю, исследования могут идти параллельно. Обязуюсь лично принять участие в разработках, касающихся медицинских вопросов.
  - Рушан, время... - попытался возразить Лоханкин, но, поймав взгляд того, осёкся.
  - Да, и ещё... - доктор уселся в кресло и, не отрывая глаз от покачивающейся перед ним полыни, произнёс. - Надеюсь, именно в этом заключалась возложенная на меня Инженерами миссия. Я её выполнил. У меня масса забот, крайне не хотелось бы от них отвлекаться.
  - Я тоже надеюсь, - взял себя в руки Щёткин. - Одного не могу понять, доктор, почему вы раньше молчали? Ведь ассоциации очевидны, - он кивнул на два лежащих рядом снимка.
  Лицо Ильи Муромца смягчилось.
  - Кое-кто помог увидеть мне в гибнущей планете свою пациентку. И не просто увидеть, а в полной мере почувствовать свою связь с ней. Свою ответственность, если хотите. Простите уж за патетику.
  - И что?
  - Ничего, - доктор пожал плечами. - Оказалось, Земля тоже одна из миллионов.
  
  Скоро материалы были в полном объёме переданы Комитету. Работа закипела.
  
  
  
  8. Опытные образцы и первопроходцы
  
  'Вселись, Господи, в его руки!' - услышал за спиной чей-то торопливый шёпот Рушан и вслед за Бердиным вошёл в операционную.
  Распластанное на столе тело женщины пугало своей незащищённостью. В голове Рахматова навязчиво билась мысль - не может не чувствовать человек, как вгрызается в его череп трепан. Казалось, лишённый воли, обездвиженный пациент просто не имеет сил завыть, сорваться с места, умчаться от утолщённого на конце фриза и костных кусачек. Рушан отвернулся. Хорошо, что лицо спящей отгорожено ширмой. Череп выглядел обезличенным, как что-то неодушевлённое и бесчувственное. И всё же Рахматов поймал себя на том, что руки у него мелко дрожат.
  - Зрелище не для всех. - Глаза Бердина насмешливо сузились. - Ваша помощь потребуется позже. Можете проветриться.
  - Спасибо. - Рахматов на ватных ногах отошёл к окну. Злиться на ехидство хирурга сил сейчас не было. Он с содроганием слушал звон инструментов и заглушённые масками голоса. 'Надо бы доработать прибор, чтобы не приходилось ковырять черепушку... как там они это называют... обширный базальный доступ? Бр-р-р! А ведь есть, наверно, такая вероятность'. Рахматов задумался.
  - Рушан Галлибулаевич, ваш выход! - раздался в операционной сочный бас Бердина.
  Рушан обернулся.
  - Да, я готов.
  
  Микроскоп-модулятор вывел масштабированное операционное поле в трёхмерную плоскость. Сосуды и капилляры толщиной с конский волос образовали на серовато-жёлтой поверхности причудливый узор. Жало торсионного генератора скользило вдоль изуродованных сосудов, заключая их в невидимую для глаза оболочку. Бердин напоминал теперь Рахматову высокоточный механизм. Даже дыхание и биение сердца хирурга, казалось, подчинено движению тончайшего волокна. Лишь изредка он поднимал голову, чтобы операционная сестра промокнула усеянный каплями пота лоб, и делал пару глубоких вдохов. Рушан отслеживал и регулировал бегущие по дисплею генератора показатели. Он уже успокоился и сосредоточился на своей работе. Едва кончик микроскопического жала приближался к наросту на сосуде, Рахматов усиливал излучение в чётком соответствии с таблицами. Монитор пестрел цифрами, глаза слезились, спину и шею ломило от напряжения. Стоит поработать и над тем, чтобы мощность излучения корректировалась автоматически.
  
  Сегодня Руслану перевели из реанимационного блока в палату. Почему-то, идя по нескончаемым коридорам, Рахматов волновался, словно сейчас ему придётся сдавать ещё один трудный экзамен. Бердин перехватил его беспокойный взгляд и всё понял.
  - Не переживайте, коллега, - ободряюще пробасил он. - Я не случайно выбрал именно Руслану. Когда вы с ней познакомитесь, убедитесь - по её вине наш эксперимент не пострадает. Главное, объясните попроще, что к чему, а уж она сделает всё возможное.
  - Постараюсь. Просто мне не по себе от мысли, что сейчас я познакомлюсь с живым человеком, чей открытый мозг видел накануне, - признался Рушан.
  Леонид Сергеевич громко расхохотался и похлопал Рахматова по плечу. После совместной работы над генератором Бердин к нему благоволил и уважительно величал 'коллегой'.
  - О той операции вам ничто не напомнит. Регенерационная камера делает своё дело - никаких рубцов, бинтов и воспалений.
  Доктор толкнул дверь, они вошли в палату.
  - Чудесное сегодня утро! - заполнил тесную комнатушку бас Ильи Муромца. - Как чувствует себя наша спящая красавица?
  - Здравствуйте, Леонид Сергеевич. - Лежащая на высокой кровати женщина повела на вошедших заспанными глазами. - На удивление хорошо. Новая обезболка?
  - Никакой обезболки! - Бердин пожал покоящееся поверх одеяла тонкое запястье. - Капаем, чтобы предотвратить послеоперационный отёк. Так что, видите, какие у нас подвижки. А будет ещё лучше. Кстати, разрешите вам представить моего коллегу господина Рахматова. Он поведает о той работе, которую вы должны будете проделать, чтобы окончательно придушить ваше чудовище.
  - Работе? - переспросила Руслана и с сомнением глянула на переминающегося с ноги на ногу незнакомца. - Можно угадаю? Вы физиотерапевт?
  - Скорее, просто физио, - хмыкнул Рушан. Непринуждённость беседы ему нравилась. - Группа учёных под моим руководством создала тот самый прибор, при помощи которого была проведена операция.
  - Торсионный генератор, - аккуратно, как прилежная школьница, выговорила Руслана. - Мне Леонид Сергеевич рассказывал.
  - Не приписывайте мне чужих побед! - хохотнул Бердин. - Я рассказывал вам о нём на уровне 'этакая штуковина, а на ней кнопочки, кнопочки'. Рушан Галлибулаевич сумеет сказать гораздо больше. Это очень важная информация, Руслана. - Голос Леонида Сергеевича стал просительным, почти умоляющим. - Пожалуйста, постарайтесь вникнуть. От того, насколько вы примите к сведению сказанное зависит... Всё зависит, словом!
  - Я вся внимание. - Руслана поправила левой рукой подушку. Подтянула парализованную часть тела. Теперь она полулежала, пресекая тем самым себе возможность уйти в тяжёлую полудрёму.
  - Немного поясню, с чем мы имеем дело, - начал Рушан, присаживаясь на край стула, стоящего у изголовья. - Это необходимо, чтобы вы поняли, что слова мои не пустые призывы к оптимизму. Итак. Всё в нашем мире совершает вращательные движения. Планеты кружат вокруг Солнца. Ядро атома - вокруг своей оси. Вокруг ядра вращаются электроны. Это значит, в природе должны быть порождённые вращением поля. Такие поля, действительно, существуют. Их называют торсионными. Торсионные поля - основа всего. Из них состоит вакуум, создающий элементарные частицы. Из элементарных частиц строятся атомы. Из атомов складываются молекулы, образующие материю.
  - Поняла, торсионные поля - основа материи. - Руслана кивнула, но Рушан заметил, что она с трудом борется со сном. Рахматов заторопился.
  - Был такой нобелевский лауреат Бриджмен. Он-то и предположил, что эти поля при некоторых условиях могут самогенерироваться. В отличие от электромагнитных, торсионные поля появляются не только от какого-нибудь источника, но и когда искажается структура физического вакуума. Например, когда человек говорит, возникают звуковые волны, то есть, уплотнение воздуха. Вокруг этих уплотнений появляются торсионные поля. Выражаясь проще, любое сооружение, линия, проведенная на бумаге, написанное или сказанное слово нарушают однородность пространства физического вакуума, и он реагирует на это созданием торсионного поля. А уж торсионное поле влечёт за собой появление материи. Вот и получается, что сказанное нами слово порождает реальные объекты и события.
  - Ясно. - Руслана потёрла отёкшие веки. - Одного не поняла, торсионное поле это хорошо или плохо? Простите, но я, правда, не поняла. Я всю жизнь работала обычным продавцом.
  Рушан крякнул и беспомощно оглянулся на Бердина. Доктор с трудом сдерживал улыбку.
  - А вот это и будет зависеть от вас, - пришёл он на помощь растерявшемуся физику. - Полю окружающему камень или почву мы можем задать непоколебимые параметры. Ни камень, ни почва не обладают способностью мыслить, а, следовательно, и изменять исходное торсионное поле. Человек же существо разумное, он думает и говорит. А, значит, постоянно воздействует на торсионные поля и, как следствие, на материю, которую эти поля создают. Одним словом, положительная информация это положительное торсионное поле, отрицательная - наоборот. А положительное торсионное поле это что? Правильно, это положительный объект, здоровая материя, позитивные события.
  - А-а, - просияла Руслана - теперь понятно.
  - Положительное торсионное поле вращается вправо, отрицательное - влево, - подхватил Рахматов. - Человек способен преобразовывать их. Важно помнить, что не только слово, но и мысль имеет торсионную природу. Мысль - это полевые самоорганизующиеся образования. Сгустки в торсионном поле, сами себя удерживающие. Мы ощущаем их как образы и идеи.
  - Вот именно, - снова отобрал инициативу доктор. - Человек преобразовывает, Русланочка. Человек! Вы сами определяете, каким быть вашему полю.
  - Да. Уникальность нового метода лечения состоит в том, что вы сами себя должны излечить, - подтвердил Рушан. - Вокруг поражённых сосудов мы создали капсулу из торсионных полей, направив вращение вправо, то есть... э-э-э... в положительную сторону. В данный момент торсионные поля вращаются, гармонизируя и восстанавливая естественную структуру тканей. Как говорится, эталон Господа Бога! Но только вы можете заставить их и дальше работать в этом режиме. В противном случае, направление вращения изменится, и торсионные поля станут вашим врагом.
  - Внутри капсулы снова начнут развиваться раковые клетки? - уточнила Руслана.
  - Не начнут! - оборвал её Бердин. - Не тот вы человек, чтобы допустить дурные мысли.
  Руслана на минуту задумалась, потом жалобно вздохнула.
  - Скажите, доктор, когда я полечу к семье, волосы у меня уже отрастут?
  Бердин с Рахматовым переглянулись. За направление торсионных полей можно было не волноваться.
  Несмотря на занятость, Рушан почти каждый вечер спешил в Центр. Дел у него там находилось немало. Доктор к усовершенствованию торсионного оборудования относился ревниво, требовал подробнейших отчётов о ведении работ. При этом многое из очевидного для разработчика генератора для медика становилось откровением. Не понимая чего-то, Леонид злился, обвинял физика в целенаправленном 'запутывании следов' и тут же принимался сыпать перлами, густо замешанными на медицинской терминологии. Тут уже в прострацию впадал Рахматов.
  - Воюют, - сообщала поздним посетителям Дашенька и со смешком кивала на дверь завотделения, откуда слышалось шипение, точно в кабинете сцепились два разъярённых кота.
  Помощь пришла со стороны, с которой Рахматов ожидал меньше всего. Как-то в кабинет, шаркая кожаными подошвами стоптанных туфель, пробрался сухонький старичок.
  - Гровс Альберт Аросьевич, - представился гном и, усевшись к столу, раскрыл потрепанный визуализатор речи. Со свойственным старикам упрямством, профессор хранил верность привычке пробегать глазами по написанным строкам. - Вы уж простите за вторжение, но у меня к коллеге Рахматову накопилось немало вопросов.
  Глядя как восьмидесятилетний старец старательно записывает пояснения Рушана, Бердин стал сговорчивей. На другой день профессор явился уже с двумя спутниками. Один из сопровождающих был явно 'местным', второй - высокий худощавый юнец - облачён в форму работника младшего медперсонала.
  - Группа поддержки? - не преминул вставить шпильку Леонид Сергеевич, но, как только началась лекция, настроил транслятор на режим записи. В столе он прятал инструкцию по эксплуатации генератора, которую взялся изложить доступным коллегам языком. Работа застопорилась на пункте третьем по причине непролазной терминологии разработчика. Теперь Бердин под шумок надеялся разъяснить для себя некоторые нюансы.
  Так стала складываться аудитория, которую довольно скоро в ЦЭКО стали называть Рахматовцами. Первые 'выпускники' уже бойко управлялись с генератором и ассистировали на операциях. А скоро Рахматов и Ко создали излучатель, способный с высокой точностью нащупывать поражённые участки тканей и без травматичных разрезов или проколов.
  После дел кураторских Рушан непременно забегал в палату Русланы. Сначала он шёл туда, чтобы справиться о самочувствии в связи с получаемой ею торсионной терапией, потом - просто так. Ему нравилось слушать в чём-то наивные, а в чём-то очень мудрые рассуждения первой своей пациентки. Нравилось видеть, как медленно, но верно наполняются жизнью глаза этой женщины, отступает паралич, тают боль и слабость. Бердин, как водится, ворчал, что Рахматов провоцирует нарушение режима (посиделки порой затягивались за полночь), грозился выписать больную без суда и следствия.
  
  Месяц спустя Рушан обнаглел настолько, что предложил Руслане прогуляться по больничному парку. Она с сомнением глянула на подмигивающий со стены циферблат.
  - Второй час ночи.
  - А разве ночью жизнь прекращается?
  Они неспешно шли по больничному парку. Руслана опиралась на руку Рахматова. Прихрамывала. Лунная ртуть заливала кроны старых лип и клёнов, поблёскивала под ногами невесомыми голубоватыми проталинами.
  - Жаль отсюда улетать, - с лёгкой грустинкой произнесла она. - Как думаете, на Итаке ночи такие?
  - Думаю, похожи, - откликнулся Рушан. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему по душе этот запущенный парк с давно нестрижеными деревьями и высокой травой. Почти уже лес. - Я живу на Эмерии.
  - Не слышала.
  - Это первая планета-'челнок', - пояснил Рахматов. - Опытный образец. Я сам принимал участие в расчётах мощности управляемых ядерных реакций для её формирования.
  - Везёт вам на опытные образцы! - улыбнулась Руслана. - Меня ведь тоже можно считать опытным, правда?
  - Вы не опытный образец, вы первопроходец.
  - Знаете, о чём сейчас думаю? - женщина вновь стала серьёзной.
  - Нет.
  Рахматов лгал. Дымка над головой его спутницы, так напоминающая лунную туманность на небе, говорила с ним на безмолвном языке Абсолюта - Руслану печалило, что её сын вырастет на чужой, искусственной планете. На планете, где деревья имеют строгую пирамидальную форму, трава никогда не вырастает выше определённого ей, а горы и реки будут просчитаны до миллиметра.
  Но Руслана этого не сказала. Заговорила о каких-то милых пустяках. Потом наклонилась и подняла с дорожки первый упавший лист.
  - Давайте присядем. Немного устала. Земля, оказывается, такая огромная! - И засмеялась.
  
  Когда они, крадучись, возвращались с прогулки, в светящемся окне на третьем этаже Рушан заметил могучий силуэт. Доктор стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нарушителей больничного режима.
  - Попались, - вздохнула Руслана и вдруг хихикнула, точно нашкодившая девчонка. - Влетит нам.
  - Выпишет! - с комическим ужасом охнул Рушан. - Как пить дать, выпишет. И сам в звездолёт затолкает!
  Массивная фигура в окне шевельнулась и шагнула в сторону, прячась за занавеской.
  
  
  9. 'Носок' для нагуаля
  
  Полигон располагался на границе Мёртвого Пространства, разросшегося вокруг одного из нагуалей. Щёткин с Рахматовым шли вдоль выстроенных замысловатым зигзагом агрегатов.
  - Вы уверены, что распространению полей почва не станет помехой? - сомневался Щёткин. Ему всё ещё не верилось, что проникшие сквозь земную кору и опутавшие ядро нагуали не укроются от невидимых капсул.
  - Эксперименты показывают, что торсионные поля проходят через любые среды без потерь интенсивности. Единственно, что вызывает у меня вопросы, насколько подчиняются живущие по иным законам нагуали этим правилам.
  - М-да, иная реальность... - пробормотал Щёткин. - Чёрт её дери!
  - В любом случае, если удастся хотя бы капсулировать нагуаль и порождённое им Мёртвое Пространство, мы остановим их рост.
  - Думаете? - президент ВКБГА недоверчиво глянул на Рахматова.
  - Надеюсь. В ЦЭКО сегодня капсулируют самые агрессивные опухоли, останавливая их распространение.
  - Пациенты всё же люди, принадлежащие нашему миру.
  Рушан вздохнул. Те же мысли мучили и самого Рахматова.
  - У нас нет другого выхода. Не на прогулку же мы сюда приехали с этими игрушками. - Рушан махнул головой в сторону гигантских, похожих на пушки агрегатов.
  - Да уж, - Щёткин окинул взглядом торсионную 'артиллерию'. - Говорите, жива наша Руслана?
  - И очень деятельна! - Рахматов расхохотался. - Устроила недавно грандиозную головомойку парикмахеру за чудаковатую стрижку. Хочет перед мужем предстать во всей красе. Через неделю улетает. Я там немного поспособствовал с комиссией...
  - Полное выздоровление?
  - Стопроцентное. Даже на месте иссечения метастазов ткани восстановились. Кроме того, торсионные поля обладают памятью. Так что рецидивы практически исключены. Ну, разумеется, если не начать с тупым упорством раскручивать эти самые поля влево.
  - Что ж, - Щёткин ещё раз глянул на 'пушки' - врежем нашими 'Русланами' по врагу?
  - С восторгом.
  Мужчины пошагали к небольшому строению, где ждал своего часа пульт управления.
  
  Рушан напряжённо смотрел на моделирующую панель. Спутниковый сканер передавал чёткую голограмму - ветка нагуаля, поросшая мхом Мёртвых Пространств, тонкие усики новых побегов иных реальностей. Подкрашенные для контрастности кроваво-красным, выглядели они пугающе. Торсионные поля на реконструкции решили обозначить синим цветом. После доработки прибора поиск поражённых пространств осуществлялся автоматически.
  - Ну, с Богом, - Щёткин сжал спрятанные в карманах комбинезона кулаки.
  - Вселись, Господи, в его руки! - повторил услышанную у операционной молитву Рахматов.
  - Пли!
  Рушан коснулся стартового значка. По алым ветвям медленно поползли индиговые язычки.
  - Пошли, - заворожено прошептал главный инженер проекта Рихард Ирге. - Вроде носок натягивает, сволочь! Эх, в космос бы наших 'Русланок'! Генеральную уборочку домену.
  - Будет тебе и уборочка, - не оглядываясь, буркнул Рахматов. - Сейчас соорудим пылесос вселенских масштабов и...
  - Да не сглазьте вы! - прошипел Щёткин. - Чёрт ещё знает, что там будет твориться внутри капсулы!
  - Вы сейчас торсионке лево руля дадите, - пригрозил Рахматов. - Кто знает, вдруг эти нагуали разумны и заложенных нами характеристик сред будет недостаточно для поддержания заданного направления полей. Только положительная информация!
  - Всё будет отлично, - пробубнил Ирге. - Не зря же нам был послан Несущий!
  - Отлично, - подтвердил Рахматов.
  - Будет, будет! - закивал напросившийся на эксперимент Лоханкин.
  - Сумасшедший дом, - проворчал Аристарх. - Не научный эксперимент, а какое-то коллективное камлание!
  
  Отправленный неделю спустя внутрь капсулы зонд исчез бесследно, растворившись в агрессивной и чуждой реальности Мёртвого Пространства. Неведомый мир иных законов, окружённый торсионными полями, продолжал существовать. Рахматов был подавлен. Радовало одно - рост нагуаля полностью прекратился.
  - Уже неплохо, - утешал Рушана Бердин, к которому Рахматов теперь частенько заглядывал, чтобы подпитаться оптимизмом. - Я же говорил, капсула позволяет выиграть время. А время - это шанс!
  У доктора дела шли куда лучше - вставали на ноги даже больные, получавшие лишь симптоматическое лечение, призванное не спасать, а только облегчать последние дни. Было чему порадоваться.
  - Трудная пациентка Земля, - вздохнул Рахматов. - То ли позитивно мыслить не умеет, то ли...
  - Может, и не умеет, - согласился Бердин. - А ещё, знаете ли, бывают пациенты, которые не верят своему врачу.
  - Почему?
  - По-разному. Иногда по природе своей недоверчивы. Те мало кому верят, себе в том числе. Не верят, что справятся. Тем более, не верят, что кто-то им пытается помочь. А, бывает, разуверился в нас больной. Не везло ему с врачами. Слишком часто сталкивался с их равнодушием и жестокостью. Боюсь, это как раз наш случай. С такими труднее всего.
  - Да уж, - Рушан покачал головой - человечество тот ещё врачеватель. Прямо скажем, коновал. Ему довериться сложно после... всего.
  - Согласен. - Доктор задумался. - Однако мне не даёт покоя одна ваша фраза.
  - Какая?
  - Вы раз сказали, что нагуали лишь следствие болезни. Скажем так, метастазы. Но метастазы лечить бесполезно, если не уничтожен основной очаг - опухоль.
  Рушан покрутил в руках чашку с кофейной гущей. Чёрная кашица растеклась по дну жирным знаком вопроса.
  - К сожалению, опухоль не в нашей власти. ФАГ - вот очаг.
  - Фундаментальный Агрессор, - Бердин нахмурился. - Тогда получается, Земля выписана на симптоматическую терапию и её гибель только дело времени? А вы утверждали, что я Несущий.
  - Трудно сказать. Вероятно, если бы не вы, нашей планеты уже бы не существовало. Нагуали остановлены, заперты в капсулы. Мы отвоевали ещё немного времени. Как вы там говорили? Время - это шанс?
  - М-да... К тому же... Руслана завтра улетает к своим. - Бердин расплылся в улыбке. - Придёте проститься?
  - А как же! Универсум по имени Руслана продолжает игру!
  - И ещё многие и многие Универсумы! За них, коллега!
  - За них!
  Бердин с Рахматовым чокнулись бокалами с коньяком, за бутылку которого Рушан отдал кругленькую сумму. В воздухе разлились мягкие волны ароматов. Где-то за пределами Земли кудрявились виноградники, напитывались солнцем спелые сочные гроздья.
  
  
  10. Земля - inoperabilis
  
  Экстренное совещание в кабинете Щёткина не предвещало ничего хорошего. Рахматов с группой как раз собирался лететь на очередной воздвигнутый в считанные дни полигон. Новый нагуаль прострелил Таймыр. На возражение Рушана босс бросил:
  - Отложить!
  Худшие опасения Рахматова оправдались.
  Щёткин хмуро взирал на притихшее собрание.
  - Выходит, вариантов нет? - нарушил тишину Лоханкин.
  - Для Земли нет, - отрезал Щёткин. - Корабль на Эмерию стартует через три дня. Думаю, более чем достаточно, чтобы собраться. База сворачивается полностью.
  - Пакуем чемоданы, - горько пошутил кто-то. - Жаль старушку.
  Приглашённый на совещание Бердин заворочался на стуле, прокашлялся.
  - Будут ли приняты меры, чтобы за три дня эвакуировать как можно больше людей?
  - За три дня? - переспросил Щёткин. - Все места зарезервированы на годы вперёд. Единственно, что мы можем, не придавать огласке полученные нами данные. Чтобы не сеять панику.
  - Неужели нет возможности... облететь их что ли! - прогремел Бердин. - Как же так?! Ладно Марс, на нём не было разумных существ, которые могли хоть что-то сделать, чтобы обойти эти проклятые нагуали. Но Земля! Даром она нас кормила миллионы лет?
  Пылкости доктора никто не улыбнулся.
  - Леонид Сергеевич, - сдерживая негодование, произнёс Щёткин - планета - не флай и не космический корабль. Её невозможно пилотировать. Траектория движения Земли во Вселенной неподвластна человеку. Не знать этого не может даже тот, кто далёк от астрономии. Уничтожить нагуали, проросшие в космическом пространстве, мы также не имеем возможности. С земными-то пока не очень справляемся. Мы можем лишь наблюдать момент гибели планеты и, возможно, передать результаты этих наблюдений через межгалактическую сеть на 'челноки'. Вероятно, там когда-нибудь найдут метод борьбы с космическими нагуалями. Процесс разрушения планеты будет максимально подробно зафиксирован и подвергнут тщательному анализу. Может быть, выявятся какие-то закономерности при сравнении с Марсом. Это всё, чем мы теперь способны помочь человечеству.
  - И... и кто будет передавать с Земли эти самые данные? - растерялся Бердин.
  - Доктор, - голос Аристарха стал бесцветным - уж вам-то должно быть известно, бывают ситуации безвыходные. Как там принято говорить в ваших кругах? Кажется, неоперабельно.
  - Inoperabilis, - автоматически перевёл на деликатную латынь Леонид Сергеевич.
  - Отрицательный результат - это тоже опыт.
  - Я остаюсь на Земле, - выпалил Лоханкин и заговорил торопливо, словно боясь, что его доводы выслушать не удосужатся. - У нас есть наработки. В момент столкновения с иной реальностью масса протонов и электронов...
  - Остаться могут те, кто ясно осознаёт последствия, - перебил его Щёткин. - Каждый решает за себя.
  - Спасибо, -поблагодарил за что-то Лоханкин и, успокоенный, уставился в окно.
  - Хорошая мысль, - кивнул Рахматов. - У меня как раз масса работы. Надо понаблюдать, реагируют ли наши капсулированные нагуали на сближение с космическими соратниками. А ну как радуются, лапками машут. Пробьют ещё капсулу.
  - Аналогично, - подал голос начальник отдела межгалактической связи Чи Хань. - Работы непочатый край!
  - Вот именно, - поддержал Рене Сезан.
  - Трогательное единодушие, - криво ухмыльнулся Щёткин. - Что ж, кого-то будем высылать волевым решением. Всегда мечтал побыть деспотом и самодуром.
  
  - Доктор, вы совершаете непростительную глупость! - сдержанный обычно Рахматов, словно сваю пытался вбить в лоб Бердина. - Мы остаёмся лишь потому, что переданные нами материалы могут служить базой для дальнейших исследований! Зачем остаётесь вы?! Неразумно, это мягко сказать. Самурайство с последующим сепукку! Но ради чего?
  - У меня в клинике есть юноша. - На Рахматова доктор не смотрел, точно разговаривал сам с собой. - Незрелая тератома, пучковое строение компонентов... А-ай! - Бердин безнадёжно махнул рукой. - Знали бы вы, сколько вынес этот парень: паралич и пролежни, сепсис, адские, нечеловеческие боли... Знаете, его жена отказалась эмигрировать. Хотела остаться с ним до конца. Вчера спинно-мозговой пунктат показал, что наша торсионная терапия дала результат. Ткани регенерируют. Скоро, очень скоро он встал бы на ноги. Но он погибнет. Понимаете? И его жена погибнет. И ещё четыре миллиарда...
  - Не вполне понимаю, - Рахматов искоса глянул на доктора. - Ваша-то смерть как может им помочь?
  - Да я и сам себя не очень понимаю, - признался Бердин. - Просто не могу. Но... - Он замялся. - У меня к вам будет одна просьба. Может быть, она покажется странной...
  - Постараюсь не слишком удивляться.
  - Мне хотелось бы видеть всё своими глазами. Это возможно?
  - Мы будем отслеживать сближение с нагуалевой паутиной по системам межгалактической трансляции. Добро пожаловать в Апокалипсис.
  - Непременно буду, - поддержал чёрный юмор Бердин.
  Они разошлись. Рахматова ждал таймырский нагуаль, Бердин торопился на операцию.
  
  Транслятор в лаборатории являл голографическую модель обречённой планеты. Поверхность её волновалась, вздрагивала, дышала тяжело и прерывисто. Доктор всматривался в очертания континентов и снова не узнавал их.
  Уже несколько столетий Земля, как капризная модница, примеряла всё новые и новые наряды. Внезапно неуёмной мощью иных законов стирались горные массивы, складывавшиеся миллионы лет. Где-то, напротив, в считанные дни на месте равнин вырастали гигантские цепи скалистых хребтов. Гидросфера с приходом очередного нагуаля меняла свои очертания - топила беспомощные перед стихией острова, оголяла дно мирового океана. Планету нимало не заботили судьбы ничтожных микроорганизмов, мельтешащихся по ней в судорожных попытках спасти свои маленькие жизни. Не ведала легкомысленная кокетка, что бились эти микроорганизмы и за её спасение. Кого интересует возня незримого мирка, когда сам являешься микронной частицей Большой Игры.
  И всё же так хотелось унести с собой в памяти эту крошечную, затерянную в бесконечности пространств планетку. Одну из миллиона.
  
  В лаборатории собрались четверо: вернувшийся с полигона Рахматов, его помощник Гера Кацевейко, Щёткин и доктор Бердин. Президент также не пожелал покинуть тонущий корабль, никому не объясняя причин своего решения. Остальные разошлись по своим наблюдательным точкам. Прямая трансляция гибели Земли велась все эти дни.
  - А где же... они? - поинтересовался Леонид Сергеевич.
  - Нагуали? - уточнил Щёткин и коснулся панели. - Специально для вас, доктор. - Напротив голубого шара протянулось две сети. По тонкому плетению побежал чуть светящийся пурпур.
  - Да, вот так лучше, - удовлетворённо крякнул Бердин. - Всегда предпочитал снимки с контрастом. Их легче читать, а я ужасный лентяй.
  - Осталось двадцать восемь минут, - глянув на таймер, сказал Рахматов. Ни для кого это объявление сюрпризом не стало, все и без того не отрывали взглядов от мелькающих цифр.
  - Надо же, - тихо проговорил Бердин - сколько огромных планет и целых галактик гибнет вот так же, а рыдать на 'челноках' будут над этим маленьким шариком. Удивительно, не правда ли?
  - Если бы так, - Щёткин нервно почесал небритую щёку. - Не хочу вас огорчать, доктор, но мы не можем сейчас утверждать, что 'челноки', связанные с Землёй гравитационным полем, останутся невредимы. Мы, вообще, ничего не можем утверждать, когда дело касается иных реальностей и их законов!
  - Ах, да, - вспомнил Леонид произнесённые когда-то в пылу спора Рахматовым слова. - Значит, возможно, сейчас мы увидим конец света? Во всяком случае, гибель человечества.
  - Не исключено. Впрочем, незначительная часть людей находится за пределами Солнечной системы. Их крайне мало, но...
  - У меня родители на Итаке, - огорчился Гера.
  - У меня там жена и семья дочери, - отслеживая обратный отсчёт на таймере, произнёс Щёткин.
  - А у меня родителей нет, а жёны все бывшие. Говорили, нельзя жить с человеком, который видит тебя насквозь, - усмехнулся Рушан.
  
  Миллиметры между пурпурной сетью и круглыми боками планеты таяли. Земные нагуали, по выражению Рахматова, 'лапками не махали', и он оставил своё место у измерительных приборов.
  - Пять, - прочитал с секундной графы таймера Рушан.
  - Четыре, - отозвался Щёткин.
  - Три, - продолжил, сжимая подлокотники кресла, Гера.
  - Две, - закончил счёт Бердин.
  Рахматов закрыл глаза. В следующую секунду незримые тиски сдавили пространство, в воздухе что-то взорвалось, загрохотало, обрушилось. По всем законам домена, где погибала сейчас Земля, смерть обещала быть мгновенной, однако мир всё ещё клубился вокруг тяжёлой чёрной взвесью. Видно, у беспощадного ФАГа нашёлся другой сценарий.
  - Ч-т-о п-р-о-и-с-х-о-д-и-и-и-и-т?! - с усилием выдавил Рушан. Звуковые волны, казалось, втискивались в среду, точно в загустевающую смолу. Даже ударяющие в мозг вопли аварийной сирены плыли медленно, растекаясь в пространстве вязкой мутью. Красные вспышки разгорались постепенно. Проступали из темноты, точно с трудом пробивались сквозь неё, и так же лениво гасли. Кто-то неизрекаемый и всемогущий просматривал умирание планеты в режиме Very much very slowly.
  Неподалёку на полу корчился Щёткин. Он сжимал ладонями виски и скалил зубы. Из носа у него текла густая чёрная кровь. Рахматов попытался подняться, но на плечи навалился многотонный груз, посильный разве что ушедшим в небытие Атлантам. Рушан беспомощно забарахтался на полу. Спрессованный воздух приходилось втягивать в лёгкие, как упругое желе. Он застревал в глотке, забивал дыхательное горло, боталом громадного колокола ударял в барабанные перепонки. Рахматов заметил, что, касаясь лицом ковра, оставляет на нём алые кляксы.
  В воздухе всё ещё светилось трёхмерное изображение Земли. Щёткин, отняв от головы руку, указывал на транслятор. Глаза его выкатились из орбит, налились, рот открылся в безмолвном крике. Собрав последние силы, Рушан повернул голову.
  Над транслятором зависло нечто бесформенное - словно мягкую, лишённую остова массу затягивало в узкую щель. Масса перетекала из голубого в охристое, вспыхивала ослепительно-алым, кипела белыми раскалёнными пузырями.
  - О, Господи, - простонал Рахматов. Увиденное потрясло его больше, чем даже растянутая во времени собственная смерть.
  'Пластилиновая' планета вползала в тесный просвет между сетями нагуалей. Или это трансформировались волны транслятора? Но безумствующий мировой океан, ломающиеся кости горных систем, страшные ожоги на теле Земли говорили обратное. Из-под разорванной кожи земной коры в атмосферу выстреливали гигантские фонтаны планетной 'крови' - магмы. Точно живые, ныряли и выныривали из неё обломки материков. Над Землёй клубился чёрный дым - смешанная с вулканическим пеплом атмосфера. Как мог сохраняться в этом пожарище кислород, Рахматов не понимал. Он вообще ничего не понимал. Вывернутая наизнанку реальность, дикий абсурд, параноидальный приступ мироздания...
  В ушах раздался оглушительный скрежет и звон. Норовистым скакуном взбрыкнул пол бункера. Посыпались стены, оголяя титановые рёбра сверхпрочной арматуры. Рахматов потерял сознание.
  
  
  11. Генератор Бердина
  
  Кто-то бил его по щекам. Рахматов вдохнул - воздух стал легче, податливей. Какое-то время Рушан просто наслаждался возможностью дышать. Свободно, не прилагая к тому нечеловеческих усилий. Хлопки тем временем становились всё более настойчивыми. Рахматов открыл глаза. На него смотрел осунувшийся, почерневший от копоти, седой как лунь Гера.
  - Живой? - просипел он, отирая ладонью кровь, струящуюся из ушей.
  - Есть... немного...
  Гера затряс головой, непроизвольно замычал от боли. Осторожно, точно на макушке у него стоял наполненный водой стакан, улёгся.
  - Башка раскалывается! - пожаловался он.
  Рахматов смотрел на своего ассистента, и его не покидало ощущение, что они оба болтаются сейчас в неведомом четвёртом измерении - то ли живы, то ли мертвы, то ли было, то ли нет.
  - Ещё выжившие есть?
  Кацевейко истолковал вопрос на свой лад.
  - Наверно, есть, - подумав, ответил он. - Кислород имеется, атмосферное давление стабилизировалось. Вроде, в пределах нормы. Неповреждённые участки суши тоже остались. Думаю, на них спасшиеся найдутся... раз уж мы...
  - Где Бердин и Щёткин?! - рыкнул Рушан, окончательно приходя в себя.
  Гера, кряхтя, уселся, зажал ладонями виски.
  - Там. - Он неопределённо махнул в сторону и отвернулся. Рахматов схватил стоящий рядом фонарь и, подняв над головой, осмотрелся. Часть помещения была смята обрушившимися плитами, прошита фрагментами свай, туго стянута остатками металлокаркаса. - Левое крыло разворотило. Мы с тобой в пазух попали. Повезло. Рулетка...
  - А они? - глухо спросил Рушан.
  - А им не повезло... - Кацевейко помолчал. - Выбираться надо. Правое, по-моему, меньше зацепило. Там должны быть живые.
  Рахматов сглотнул слюну. Тусклый свет фонаря упал на подрагивающий в воздухе странный объект.
  - Что за... - Он не поверил своим глазам.
  - Транслятор, - с ненавистью процедил Гера. - Тоже повезло твари!
   Над панелью покачивалась вогнутая линза - всё, что осталось от Земли после прохождения между сращениями нагуалей. Пурпурные сети зловеще колыхались позади.
  - Но как такое возможно?! - прошептал Рахматов.
  - Может, в правом крыле что из оборудования сохранилось? - предположил Кацевейко. - С наблюдателями свяжемся, глядишь, чего хорошего скажут. Выбираться надо.
  
  Видеосвязь оказалась безвозвратно утеряна. Передатчик доносил едва слышный, искажённый ни то изменённой атмосферой, ни то ужасом голос Толи Кручинина.
  - Данные получены, обрабатываются.
  - Навскидку-то что сказать можете? - Принявший на себя функции президента ВКБГА Рушан Рахматов сделал знак 'Тихо!'. Группа уцелевших аномалийщиков затаила дыхание.
  - Пока мало, - прошуршал динамик. - Глобальные изменения в гидро и литосфере. Радиационная активность повышена в верхней точке планеты. Над ней атмосферные слои рассеяны. Точнее сказать трудно, анализируем.
  - Это мы всё и сами видим! - поморщился Рахматов. - Есть предположения, как все эти метаморфозы произошли? Как мы не рассыпались к...
  Передатчик разразился длинными очередями разрядов.
  - Однозначно сказать трудно, - Пробился, наконец, сквозь шумы голос Кручинина - тягучий и неуверенный, точно каждое слово взвешивалось на аптекарских весах. - Впечатление такое, что торсионные поля, которыми были обработаны земные нагуали, сделали их эластичными. Дело в том, что те нагуали, которые мы не успели обработать, при деформации планеты прошили астеносферу и литосферные плиты, как нож масло. Там-то и выбрасывалась на поверхность магма. Капсулированные же, превратились во что-то, вроде резинового скелета. Благодаря ему, Земля и смогла изменить форму. Точнее пока сказать трудно.
  - Получается, та часть материка, где мы в последнее время активно работали с нагуалями, не случайно получила наименьшие повреждения, - заметил Ирге.
  - Получается так, - кивнул Рушан. - И никакой рулетки. Что там с гравитационным полем?
  - Похоже, без существенных изменений. Масса планеты осталась прежней. 'Челноки' потрясло, но не значительно.
  - Всё равно ни чёрта не понимаю, - фыркнул Лоханкин. - Не сходится, ничего не сходится! Все законы физики, геологии, термодинамики летят к такой-то матери!
  - Ты имеешь в виду законы нашего мира? - Рахматов прищурился. - Произошедшее стало возможно, благодаря нагуалям, росткам иной реальности. Это ни о чём не говорит?
  - Видимо, так... Начинаем ассимилироваться что ли? Во всяком случае, укрощённые торсионными полями нагуали нас спасли.
  - Не всех, Лёша, не всех... - Рахматов помрачнел. Он вдруг обратил внимание, что аномалийщики стали обращаться друг к другу на ты, точно породнились. - Были сожжены и затоплены целые материки. Раздавлены тектоническими плитами страны и города. Миллионы людей погибли, не выдержав, колебаний атмосферного давления... А ведь даже эмигрировать мы сейчас не можем. Космопорты разрушены, корабли - тоже, как и производства. Начало времён. Всё придётся восстанавливать с нуля. Но сколько специалистов осталось на Земле? Сколько людей вообще? Сотня тысяч? Две? В любом случае, мало. Катастрофически мало! Каждый из нас теперь - величайшая ценность. Хотя... - Рахматов замолчал. Перед мысленным взором всплыло бородатое лицо доктора Бердина. Вспомнилось: 'Нельзя спасти человечество, не спасая человека'. - Наверно, так было всегда. Просто однажды мы об этом забыли. Слава Богу, забыли не все...
  Рушан задумался - не это ли послание было главным из тех, что принёс Шестой? То, что пытался сказать Универсум крошечной своей частице - человечеству - через исчезнувших Конструкторов и так и не появившихся Инженеров. Где у Вселенной микро, а где макро - разве проведёшь эту грань. Где кончается домен и начинается Галактика. Где пределы одних законов и исток других. Где, наконец, завершается человечество и берёт своё начало Человек. Услышать бы раньше...
  - Надо наладить работу по поиску и спасению выживших, - нарушил тишину Гера.
  Рахматов стряхнул с себя оцепенение, кивнул.
  - Да. Кроме того, радиация... Займёмся доработкой торсионного генератора. Предлагаю назвать его Генератор Бердина. Возражения есть?
  Возражений не было.
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"