Летний вечер. Старая комната в старом доме. Голые оштукатуренные белые стены с обрывками обоев. Дверь на балкон распахнута. Идет дождь, и эхо его гуляет во дворе-колодце.
В центре комнаты - рояль. Над ним подвешена птичья клетка, тщательно задрапированная желтым непромокаемым плащом. В полумраке за роялем - очертания этажерки, заваленной разнообразным дамским хламом. Зеркало на стене. Уродливая лампочка-прищепка, прицепленная к роялю, держится вопреки законам логики и земного притяжения.
Входит женщина с прямой спиной и жестким ртом. Ставит на рояль сумку, с которой еще стекает вода. Сбрасывает туфли, снимает мокрый плащ, механически вешает на спинку стула. В клетке над роялем раздается шебуршание.
ОНА (обращаясь к клетке): Ну?..
(Тишина.)
Скажи, скажи мне что-нибудь. Что темноты боишься, или что еще тебе не нравится... Ну? Сказал бы, что ли, - здравствуй, моя милая...
(Снимает с рояля сумку, достает из нее видеокамеру, подключает, устанавливает так, чтобы в кадре была видна она сама, сидящая за роялем.)
(Бормочет, возясь с камерой): И никаких гарантий... (Роется в карманах плаща, достает шпаргалку, вчитывается, убирает шпаргалку обратно.) Допустим даже, эта штука заведется. Главное - все время помнить - а зачем я это делаю? (Напевает, распутывая провода, на мотив "балет, балет, балет...".) Зачем, зачем, зачем... А зачем я это делаю? Я это делаю, потому что мне так хочется? Не-а. Тогда зачем-зачем-зачем?.. Я это делаю, потому что должна это сделать? Господи, помилуй, чушь какая... Зачем-зачем-зачем же тогда? Я это делаю, потому что меня замучила совесть, я не могу больше спать спокойно по ночам... Да ничего подобного! О, поняла. Я это делаю, потому что старенький папа протягивает ко мне из подмосковного далека свои сухонькие немощные руки и просит: "ОТыДАЙ МОЕ СЕРДЦЕ!" Ерунда. (Обращаясь к камере.) Я это делаю, потому что ты меня понимаешь, как никто другой на целом белом свете... Аминь!
(Шебуршание.)
Вот и чудненько... (Включает камеру.) Когда светится... или не светится... эта красненькая лампочка, - значит, она пишет... или не пишет. Впрочем, неважно. (Пауза.) Что-то я волнуюсь. (Читает шпаргалку.) ... Кнопочку нажима`м, кнопочку отпуска`м, осподи, помилуй...... Нажима-а-аю.
(Садится за рояль, выдает голливудскую улыбку в сторону камеры. Говорит медленно, взвешивая каждое слово.)
Здравствуй, дорогой папочка! Как давно мы с тобой не виделись!.. И вряд ли уже когда-нибудь увидимся, особенно в свете последних событий. Это был намек, заметим в скобках, если кто не понял. Десять, девять, восемь, семь, два, один, проверка... (Пробегает пальцами по клавишам рояля.)
(Пауза. Выключает камеру.)
И неужели что-то получилось?
(Отматывает пленку к началу, нажимает клавиши, сосредоточенно смотрит в объектив и слушает слова, которые только что произнесла.)
О, как всё у нас запущено...
(Шебуршание в клетке.)
(Обращаясь к клетке.) Молчать! (Идет к зеркалу, разглядывает отражение.) Здравствуй, моя милая, надо срочно что-то делать... (Приглаживает волосы, чиркает помадой по губам. Поразмыслив, стирает помаду. Приглядывается, хмыкает, возвращается назад, включает камеру.)
- Здравствуй, папочка! Как поживаешь? Ты недавно мне приснился! Хотя о чем это я, - ты снишься, кому хочешь и когда захочешь, и всегда, что характерно, не вовремя...
(Из клетки долетает сдавленный птичий вскрик: "Я константа!")
ОНА (обращаясь к клетке, устало): Константа ты, константа... (В камеру.) Наш Вещий Ворон, папа, передает тебе привет. Как он меня достал своими выкриками с места, ты не представляешь. Иной раз кажется - сейчас взяла бы молоток... Нет-нет, не бойся, я всё помню, это твой питомец, твой любимец, твой талисман удачи, будь он трижды проклят... Я никогда не подниму руку на Вещую Птицу. Хау!
(Встает, выключает камеру, перематывает пленку.)
Хераус, плиз... Апофеоз теории Дарвина: дочь великого отца непринужденно изъясняется на языках народов мира. Абгемахт!
(Включает камеру.)
Дорогой любимый папа! Я тоже очень по тебе скучаю. Но уговор есть уговор, и ничего не изменилось. Я запишу кассету. Ты ее получишь, в этом я ни секунды не сомневаюсь. Я все сделала правильно, все рассчитала... какие когда нажать кнопочки и кому передать... ну, ты и сам знаешь. Ты ведь хотел, чтобы произошло что-то примерно в этом роде? Ты сам сказал - иногда так хочется увидеть дочь... Видишь, я снова правильно тебя поняла. Итак... Ничего, что я все время сбиваюсь? Это такая огромная ответственность... Ты меня видишь, я тебя нет. И заметь, ты хочешь меня видеть, а я тебя видеть не хочу. И все останутся довольны, будем надеяться.
(Словно против собственной воли, наигрывает что-то быстрое на рояле, резко обрывает фразу.)
Дорогой папочка! Поздравляю тебя со всеми прошедшими праздниками. С Новым годом, с новым счастьем. Особенно с новым счастьем. Что касается меня. Я живу так, как мне нравится, и собираюсь именно так жить дальше, и никак иначе. "Мои дети", - сказал ты. Я очень внимательно посмотрела это эпохальное интервью. Легенда русского рока, наконец-то это прозвучало вслух на черт-знает-сколько-миллионную аудиторию. Мои дети, сказал ты, и я поняла, что все началось по новой. Мои дети, сказал ты, не нуждаются во мне больше, потому что они выросли и всякое такое. Выросли и ушли из родительского дома, это так естественно... И разумеется, ты не удержался и добавил какую-то банальность насчет родного гнезда... им стало в гнезде тесно, они улетели, я ничего о них не знаю, им хорошо и слава богу, но иногда хочется увидеть дочь... Спасибо им за все, что они сделали для меня... Прощаю всех, кого обидел... Ты и сам, наверное, понимаешь, - это не должно повториться. Ты много говорил о прошлом, - кстати, о прошлом. Я не хочу вспоминать прошлое.
(Из клетки доносится невнятное бормотание.)
Вещий Ворон... Подумать только, какое стечение дурацких обстоятельств! А какой был симпатичный вороненок. Жаль, он так и не научился летать, и вряд ли уже когда-нибудь научится. Я подобрала вороненка, ты выучил его говорить "nevermore", спрашивается, а на фига?, - тут все и понеслось...
(Перебирает клавиши, словно не замечая этого.)
Неверморчик, неверморчик... Мы-то звали его между собой попросту - Капитан Сруль. И ему гораздо больше подходило это имя. Столько шума и непопрравимая семейная дррама из-за одной вонючей птицы.
(Пауза. Она продолжает, время от времени прикасаясь к клавишам. Обрывки музыки, случайные, как рисунки на клочке бумаги во время телефонного разговора.)
Твоих музыкантов редко кто называл тогда музыкантами, про них чаще говорили "гопники", потому что не в ходу еще было слово "отморозки". Тебя мы все называли Папой, не только я, хотя у меня были основания, а все, как один. Всякие там комсомольцы, пока они не кончились, или крысьпонденты, не к ночи будь помянуты, а случалось, и менты, когда они вопрошали Папиных гопников, чем же это они, собсс`но, занимаются, тогда они отвечали "мы музицируем". Считалось хорошим тоном сделать такое... немножко дебильное лицо... вот так, примерно... и тянуть слова... Мы му-у-узици-и-ируем... Нет, да, мы немножко пи-и-ишем му-у-у-зыку-у-у... и песни тоже пи-и-ишем. Иногда что-нибудь приличное получа-а-ается. Но это не самое главное, а главное - то, что мы му-у-узици-и-ируем... Вот послушайте, эта тема из нашего нового альбома... (Играет нечто пафосное, плавно и узнаваемо переходящее в "Собачий вальс".) Неужели вам не нравится? Вы не чувствуете здесь божественной гармонии, ну прямо никакой? Неужели совсем не чувствуете? А мы в восторге! (Продолжает играть.) А мы дак просто в пол-ном теля-чьем вос-тор-ге! (Энергично "добивает" тему.) Мы в восторге!
(Пауза. Птичий вскрик: "Я константа!")
Константа драная, да чтоб ты околела... В доме у реки, где мы музици-и-ировали в те далекие времена, когда я стучала по клавишам в твоей еще не знаменитой на всю Южную Корею и окрестности группе, когда это делалось приблизительно вот так (играет) и вот так (играет), в доме у реки была дверь в другой мир. Был другой мир. Неважно, хорошо это или плохо, но был другой мир. (Играет.) Только мало кто теперь в это верит. Да что там, - я и сама иногда начинаю сомневаться. (Обращаясь к клетке, передразнивает). "Я константа!" Константа он! Это я константа! (Играет.) Когда придет пора убирать свидетелей, папочка, можешь смело начинать с меня. Я ничего не забываю. Я помню перекошенные от счастья лица твоих гопников, когда они после какого-то совхозного выезда поняли, что стайка идиотов scpecial... как это сказать по-русски... специально прибыла из города послушать, как мы музици-и-ируем... О! Das war fantastish! Я помню, как мы делили наши первые триста баксов... как записывали девять часов кряду песню, которая не нравилась потом никому, кроме нас... Но все когда-нибудь кончается, и другой мир разделился на друзей и врагов... не сразу, конечно, но быстро... Это было твое право, потому что этот мир был создан тобой. И теперь говорить об этом смешно, а вспоминать еще смешнее. (Играет.)
(Шебуршание в клетке.)
Да-да, я помню, ты константа. Папа, к чему я все это говорю? Я не хочу с тобой встречаться. Зачем? Ничего хорошего из этого не выйдет. Я должна сказать тебе, что... Я тебе ничего не должна. Почему я должна что-то говорить? Мне казалось, ты и так все понял. До последнего времени. Для меня все они - мои дети, я не делаю различий, - говорил ты. Потом, правда, оказалось, что кто-то больше дети, кто-то меньше, а некоторые отдельно взятые и вовсе не дети, а сволочи. Десять негритят пошли купаться в море... Я что хочу сказать? В принципе, я тебе очень благодарна. Вряд ли ты можешь представить себе, какое сложное чувство возникает, когда видишь, как твой папочка на старости лет мечется по сцене в потрескавшейся кожанке и сапогах на шнуровке, размахивая поредевшей гривой, а народ балдеет, глядя на это... Плохо быть умной, как выражался кто-то из твоих детей... Потом, когда все кончилось, многие пытались определить, а почему? Неужели не было никакого другого выхода? А все объяснялось так банально. Десять негритят пошли купаться в море, десять негритят резвились на просторе. Один из них утоп, ему купили гроб. И вот вам результат - девять негритят пошли купаться в море, девять негритят резвились на просторе. Один из них утоп, а дальше сами знаете. Ты сказал: у нашей самой лучшей группы должен быть единый стиль. Ну, например? - спросил ударник. Ты сказал - мы все должны побриться наголо. Мы так и сделали. Легче не стало. Потому что новых песен не случалось, а старые набили оскомину. Нельзя же всю жизнь радоваться этим трем аккордам, - сказал ударник, звали его Вадиком, хотя какая, впрочем, разница. И вот вам результат - восемь негритят пошли купаться в море. Когда наши остриженные волосы отросли немного, ты снова заговорил про единый стиль, и сказал, что мы должны покрасить то, что отросло, в зеленый цвет. Оно мне надо? - спросил скрипач, и вот вам результат, семь негритят пошли купаться в море. Тут нас, таких зеленых и жизнерадостных, стала резко замечать родная пресса, и мы поехали в Лондон. Лондон стоял на ушах, как ты потом рассказывал, бывали моменты, когда мы даже более-менее уверовали в собственную уникальность. Потом мы вернулись из Лондона и принялись делить деньги, уже не триста баксов, и вот вам результат, - шесть, пять, четыре негритенка пошли купаться в море, четыре негритенка резвились на просторе. Нет, разумеется, подтягивался новый народ, и с наслаждением распевал наши з-з-золотые хиты! (На мотив "В лесу родилась ёлочка") "Купила мама коника, у його три ноги, яка смешна чудовина, ги-ги, ги-ги, ги-ги..." Порой у них получалось даже лучше, чем у тех, кто все это придумывал, но это неважно. Жизнь продолжалась, ты даже начал сочинять новые песни. Мы их пели. Что-то ушло, и ушло навсегда, - сказал флейтист в каком-то интервью, может, принял на грудь лишнего, теперь какая разница, кроме него самого, никому не стало хуже. Потом новый ударник решил, что можно стучать и у нас, и в другой группе одновременно. И вот вам результат. Эту историю можно рассказывать долго. Зачем? Говорят, новые люди приходят все реже. Иногда я представляю, каково это будет, когда ты останешься совсем один в доме у реки. Мне страшно это представлять, папочка. Мне очень страшно, милый папа. (Смеется.) Ты, наверное, думаешь, что я расскажу тебе что-нибудь новое или стану оправдывать, или объясню, почему ушла я сама... Ты стал повторять "моя музыка" так настойчиво, будто кто-то собирался отнять ее у тебя. Ты вспомнил про единство стиля и решил, что мы все должны отрезать себе правое ухо. Мы отрезали себе правое ухо. Потом ты сказал, что с одним ухом мы не смотримся, надо сменить концепцию, и мы отрезали себе по левому уху. Потом наступила очередь правой руки, левой руки, дошло и до ног, короче, у кого что было, тот то и отрезал, а музици-и-ировали уже чем придется, а ты все твердил, что играть надо сердцем. Отрезали, естесс-но, фигурально. И все, кроме музычки, становилось по барабану, а музычка была уже совсем другая... и такая порой наваливалась тоска... хотя именно тогда музычка твоя вошла во все эницклопедии, но почему-то в прошедшем времени. Один очень, очень музыкальный крысьпондент именно тогда на твой вопрос - а как тебе, Гоша, в двух словах, ответил одним словом - "усыплять...", и вот вам результат.
(Из птичьей клетки доносится: "Я константа!")
Поздравляю. Я оставалась, сама не знаю почему. Может быть, потому что помнила тебя другим, - ведь ты хорошо играл, когда не боялся, хотя это случалось редко. Я знаю, каким ты мог бы стать, если бы однажды не решил, каким должен стать. И в один прекрасный день ты показал мне пару тем для нового альбома. Предполагалось, что ты будешь выходить со Срулем, прости, папочка, с Невермором на плече и - черный ворон, сто ты вьёсси... (Играет.) Это было бы очень трагично и высокохудожественно. Я до утра не могла уснуть. А утром собрала барахло, взяла клетку с Невермором и ушла, куда глаза глядели. Быстро поднятое с полу не считается упавшим. Я почему-то уверена была, что ты будешь меня искать... что ты меня найдешь и мы впервые в жизни мы поговорим по-человечески, наверное, мне удалось бы тебе что-то объяснить, ведь ты доверял мне, и было бы странно, если бы ты просто взял и забыл меня. Как, собственно, и произошло. Ты не стал заморачиваться. Ты просто нашел другого клавишника. Ты ведь константа, правда? Эй! (В сторону клетки.) Ты константа или нет? Так вот если ты константа, какого черта теперь вспоминать обо мне? У меня другая жизнь. Я уже давным-давно библиотекарь в отделе рукописей. Знаешь, что такое "нрзб"? НеРаЗБорчиво. Если фрагмент текста утерян или написан нечитаемым почерком, который не могут понять даже специалисты, при публикации рукописи на этом месте рисуются такие треугольненькие скобки и в них пишется одно слово - нрзб. Вот так. (Играет.) Мы с Вещим Вороном живем здесь триста лет и три года. Как он - не знаю, а я счастлива. Потому что если бы даже ты пришел и спросил у меня - почему? что я могла бы тебе ответить? Нрзб!
(Из клетки раздается жалобный крик: " Нрзб!")
Он хочет кушать. Сейчас покормлю Вещую Птицу и лягу спать. И буду спать спокойно, как Спящая Красавица в заколдованном замке, куда не добраться ни по морю, ни посуху, где не найдешь меня ни ты сам, ни твои стукачи. Какая разница, сколько это продлится. Мне не нужна твоя музыка, старый крысолов. Пусть другие бредут на звук твоей дудки... Хочешь, сыграю твою любимую песню?
(Начинает играть "Там вдали, за рекой...")
Эй, Сруль, подпевать будем? С маслом да или с маслом без?
(Возня и покаркивание в клетке.)
И это правильно. Когда меня спрашивали, почему я ушла, я отвечала одним коротким непечатным словом. Которое начиналось на букву "зэ". Что-то еще я собиралась тебе сказать... что-то еще, я не помню... (Играет.) Вот, например, вареный лук, который оставался в супе, зачем ты заставлял меня есть его, когда я была маленькой? Признайся, как старый рокер старому рокеру. Я так и не смогла этого понять, как ни стремилась. (Играет.) Чего ты ждешь от меня? Чего ты хочешь? Я не вернусь. "Nevermore".(Играет.) Что-то еще... что-то еще... (Смеется.) Наверное, это из-за видеокамеры. Красенькая лампочка светится... пишется пленка... стало быть, сейчас что-то должно произойти... Вот-вот что-то случится! Папа, все что могло случиться, уже случилось. Нрзб. Ты действительно верил, что эта ворона действительно приносит удачу? Ты ведь любил из всей нашей так называемой семьи одну эту тварь, потому что она nevermore не умела врать... Как ты думаешь, что происходит сейчас? "Идет запись", - ты еще помнишь, что означает эта надпись? Живое переплавляется в мертвое. Пафосно, однако, заметим в скобках, и мне это нравится. Я превращаюсь в призрак на пленке. Музычка, которая могла звучать так (играет) или вот так (играет), становится такой, и такой она останется, пока тебе не вздумается записать на эту кассету что-нибудь еще... хотя навряд ли. Все, что мы могли бы или хотели сказать друг другу, уже сказано. Жизнь приняла законченную форму. Какие могут быть претензии? Я тебя умоляю... Все, что я могу сказать по этому поводу - нрзб. Пусть оно и останется - нрзб. (Смеется.) Послушай лучше, папочка, это ведь твоя любимая песня, ты никому не позволял над ней глумиться, хотя желающие были. Послушай, я даже спою ее для тебя. А что еще я могу для тебя сделать?..
(Играет "Там вдали, за рекой...", напевая вполголоса.)