г. Санкт-Петербург. Январь 1721 года.
Вечерело. Мороз густел и снег все резче скрипел под конскими копытами. И хоть принарядилась новая российская столица недавно отстроенными домами, дворцами и живыми широкими проспектами, а в боковых улицах все-таки по вечерам было мглисто.
У большого дома, который можно скорее назвать замком, остановился всадник. Усталая рыжая лошадь, поводя боками, свесила голову. Всадник, не торопясь, спешился и накинул ременной повод на штырь невысокой ограды. После, утопая сапогами в снегу, направился к воротам и грянул кулаком в железо, так что оно задрожало и загудело. Немного погодя, грянул снова. От сторожки к воротам уже бежал мальчишка.
Всходя на высокое крыльцо, приезжий обернулся и бросил острый взгляд на звезды, обильно высыпавшие на небе. Две ярких, парой глядевших между двумя домами, что высились напротив, горели чисто, не таились в пробегавших волокнах облаков. Поправив колпак из кудрявой овечьей шкуры, странный гость вошел в дом.
Войдя, поморщился, уж больно пестро и нарядно было - сияли начищенной бронзой подсвечники, зеркала, картины с крылатыми младенцами да обитая голубым атласом мебель несчетным числом. Охнула, появившись, девка в сарафане, да стремглав умчалась прочь, подвывая с перепугу. А навстречу уже спешил хозяин. Немолодой, но прямой станом, с ясным насмешливым взглядом серо-зеленых глаз, с орлиным носом и длинными волосами, он походил на военного уверенной выправкой. Но одет был в светский парчовый камзол, из рукавов которого белоснежным шелком сверкали манжеты. Остановившись, он внимательно окинул взглядом гостя. Тот скинул с плеч на пол дорожный плащ из грубой черной шерсти, поверх шмякнул овчинные рукавицы и колпак, и остался в длинной, опять-таки шерстяной и черной рубахе, перепоясанной кожаным со сталью кушаком.
Взгляды скрестились. Казалось, воздух между ними заискрил.
--
Не ждал? -- голос приезжего звучал низко, рокочуще, словно дальняя гроза.
--
Не ждал, -- подтвердил хозяин и улыбнулся. Но глаза его смотрели неулыбчиво, со спокойной настороженностью. -- Но милости прошу. Раз такой путь проехал, значит, неспроста.
--
Догадлив, -- хмыкнул приезжий и последовал за хозяином.
Они молча прошли через анфиладу комнат и залов. В конце последнего обнаружился коридор, откуда малозаметная дверь вела в помещение, которое можно было бы назвать кабинетом. Там хозяин, подойдя к креслу, снял свой переливчатый камзол и привычным движением набросил на плечи черную мантию тяжелого тусклого шелка. Гость усмехнулся.
Шесть черных восковых свечей горели в двух шандалах. Света было недостаточно, и углы большой комнаты тонули во мраке. Там угадывались высокие шкафы, какие-то сундуки и поблескивающие стеклянными боками ящики. Вдоль стен тянулись полки с книгами. Некоторые тома были огромны, с переплетами из потертой кожи и железными скрепами по корешкам. Окон не было вовсе. Или они были, но их загородили, чтобы не впустить в помещение ни одного солнечного луча, ни даже намека на тусклый свет северного дня или отблеск луны. Пахло воском и горячим металлом.
Центральное положение в комнате занимал огромный рабочий стол, местами пожженный дочерна, местами ещё лоснящийся гладким мореным дубом. Часть поверхности стола была заставлена медными приборами с маятниками и стрелками. Тут же толпились бутыли и пузырьки с притертыми пробками. Хозяин не стал садиться в рабочее кресло - знал, что гость не присядет, хоть и устал с дороги.
--
Я слушаю тебя, Стригон, -- произнес он, застегивая фибулу на мантии.
Вместо ответа приезжий вытащил из-за пазухи свиток темной кожи и положил на стол, прижав ладонью.
--
Ага, так я и думал... -- с этими словами хозяин, пошарив среди раскрытых книг и манускриптов, достал лист новой плотной бумаги, испещренный латинскими словами, астрономическими символами и странными угловатыми чертежами. -- Сравним?
--
Ну давай, магистр Теофилус, посмотрим, что каждому из нас нашептали звёзды, -- нетерпеливо пробормотал Стригон, беря бумагу и поднося её поближе к свету.
Одновременно он подтолкнул на середину стола свой свиток, и тот развернулся наполовину, показывая на внутренней мездряной части вытравленные светлым угловатые значки. Магистр разложил свиток и склонился над ним. Некоторое время царила тишина. Видно было, что обоим трудно разобрать письмена другого, но желание понять было слишком сильным.
Просить помощи ни один не стал. Вначале поднял голову, отбрасывая со лба прядь волос, Теофилус. Покачал головой. В глазах была глубокая задумчивость. Стригон ногтем отчеркнул на бумаге магистра одну из последних строк и нахмурился. Потом схватил из в избытке валявшихся на столе гусиных перьев одно, окунул в чернильницу и размашисто дописал несколько строчек славянской вязью. Теофилус изумленно вздернул бровь, но смолчал, читая.
--
Что делать станем? -- спросил, дочитав.
--
А что нам остается? -- буркнул гость. -- Если звезды велят, у нас другого пути нет. Такое повеление многого стоит. Что перед ним наши распри, если дано нам заглянуть на века вперед и помочь небесным силам.
--
Ты прав, колдун. Нет в мире силы божьей и отдельно - силы человечьей. Есть великая сила Соединения.
И взгляды их встретились уже не как клинки. Они знали цену друг друга, так что не было нужды меряться силой. Одна забота на двоих... На двоих ли? Оба думали одно и тоже. Чувствовали, что позвали не только их. Но откликнутся ли другие? То было неведомо, а следовательно, начинать нужно было им. Пока больше некому.
Велика сила мага, кем бы он ни был: лесовым язычником, ладящим с могучими природными духами, или магистром оккультных наук -- охотником на демонов и созидателем страшных заклятий. Страшен маг в гневе, но рассудителен в употреблении мощи своей. Тайные знания и науки повеления незримыми потоками энергий приучают к независимости, чувству превосходства над простыми смертными и даже гордыне.
Но есть то, перед чем склонит голову самый могущественный из магов: почти неслышный призыв, похожий на эхо. Отчего величайшие из чародеев считают его голосом звезд, неизвестно. Звезды - только письмена, которыми пишутся судьбы мира. Кто стоит за этими письменами, какие боги говорят их языком? И боги ли? Или это голос того великого мира, имя которому - Всё, время которого - Вечность? И уж если пошлет оно особый знак, который пропустить нельзя, если не только звезды сложит, но и по душе стеклянным звоном прокатится, значит настала пора магу отслужить данную ему силу. Ведь, восходя по ступеням познаний, чует он, что не зря ему всё это дается, не зря...
Они сели по разные стороны стола. Прислуга принесла блюда с жареной дичью и соленьями. Пили только клюквенный морс да чистую воду - головы должны были быть светлыми для предстоящего таинства. Молчали, но вспоминали одно и то же: как два лета тому встретились они впервые в подвалах Тайной Канцелярии, куда бросили пытать каленым железом за непотребные действа и непокорность лешака-колдуна Стригона.
Изловили тогда не одного его, пятерых ведунов привезли из лесов новгородских и в цепи заковали. Но когда Теофилус о том узнал, четверо уже умерли в муках. Три женщины и Горислав, мальчик совсем. Да и последний колдун уже почти не жилец был. Огненным взглядом смотрел Стригон, а истерзанное тело обессилело и обескровело. Прогнал магистр всех из пыточной, остались они вдвоем.
Тогда вышел у них разговор короткий. Сил у колдуна на то, чтобы испытывать мощь противника не было, но почуял он равного, сплюнул кровью под ноги, прищурился. Каменные стены подземелья, пропитанные страхом и болью, не давали возможности попросить помощи у могучих и щедрых духов, ждать поддержки было не у кого. Сжал замысловато сплетенные пальцы, собирая остатки силы, и вложил её всю в кольца Перуновы, боевую защиту волховских лесовинов. Кольца заплясали белым пламенем, но тут же поплыли, распадаясь на блеклые всполохи.
Теофилус лишь усмехнулся и огненным смерчем с правой руки играючи снес палаческий стол с разложенным на нем окровавленным железом. Разлетелись по подвалу щипцы да крючья. Зашипела, испаряясь, вода, пролившаяся из упавшего ковша. Стригон поцокал языком и вновь сплюнул.
-- Придержи свои молнии, не тужься, -- магистр поднял тяжелый табурет, присел на край.
Подождал, пока колдун передохнет, оценит набирающий плотность и ставший уже почти видимым серебристый кокон, которым, демонстрируя свою неуязвимость, окружил себя Теофилус. Потом от кокона в сторону колдуна потянулся тонкий щуп. Глядя Стригону в глаза, магистр ждал удара в ответ, но тот был умен, недаром ведуном звался, открылся навстречу, принял пульсирующий лучик, затих, не отводя сузившихся зрачков. Лишь коротко вздохнул.
Странное это было зрелище: два мага -- один висящий на цепях, другой сидящий напротив -- замерли словно два зверя перед броском. И ничего снаружи видимого не происходило, а меж тем неслись между ними недоступные глазу искристые потоки, метались радужные пузыри, плелся из лунных нитей узор. Перестали кровоточить раны колдуна, распрямилось тело, и взгляд стал черен и глубок. А Теофилус сидел, как ни в чем ни бывало, застыв камнем. Перекачивал энергию, врачевал, вправлял вывороченные суставы, снимал боль. Иногда лишь тонкие пальцы, лежащие на коленях, шевелились и подрагивали.
Вдруг резко поднялся, обрывая все связи, добровольно отдавая власть над ожившим телом его хозяину. Стрибог отвел взгляд и только кивнул спокойно. Быстрым шагом магистр вышел из пыточной, по дороге отдавая приказы угрюмым служителям. Те кинулись снимать с колдуна цепи, потом завалили в розвальни, укрыв вонючей старой дохой, и увезли к Черной речке. Оттуда лесами ушел язычник, грызя по дороге ледяную древесную кору, к своим. И горели глаза из-под брошенной ему напоследок валяной шапки...
И вот теперь встретились.
А ведь были уверены, что коль случится такое, сразятся от души. Оба ждали возможности помериться боевым искусством с настоящим противником. Но вышло иное -- тайные знаки пришли к обоим, и значит, придется не противоборствовать, а соединять силы. Так начертано, и так будет.
Глубокая полночь была за каменными стенами, когда оба поняли: пора.
Стригон достал из-за пазухи ещё один сверток, потом сбросил с себя пропотевшую черную косоворотицу, обнажив бугрящийся мышцами крупный торс, и вымыл руки до локтей в фаянсовом тазу с водой. Пошептал что-то на воду и велел унести. Развернул и надел белую, длиной до колен, из тонкого белого полотна рубаху. Гладко причесал волосы. Магистр же только оправил на себе мантию и подошел к дальней от стола стене. Там нажал на какую-то тайную кнопку, и в стене открылась дверь, ведущая в темноту. Прихватив шандал с уже догорающими свечами, шагнул туда, зная, что колдун идет следом.
По винтовой лестнице они поднялись в башню. Пустая круглая комната была наверху. Только круг на полу посередине, начерченный белым на черном камне, да толстые, желтого воска свечи по нему, числом восемь. Поджигая свечи, Теофилус обошел круг. После потушил и отставил в сторону ненужный светильник.
Маги встали напротив друг друга по обе стороны круга. Глянули один в глаза другому и разом шагнули за черту. Не вздрогнули, когда загудело и с шелестом рвануло что-то к высокому башенному своду. Одно стекло раскололось и невидимая тень вынеслась наружу, следом другая, третья. Стихло. Лунный свет вольно прорвался внутрь вместе с ледяным воздухом. Стригон дернул плечом, и стылый ветер замер, не смея мешать.
Текло время. Вдалеке бухнула корабельная пушка. Это со стороны незамерзающего залива шел немецкий корабль.
А двое в вечном кругу творили таинство, которого до них не знал никто. Вначале только заклинали: Теофилус неспешно проговаривал по-латыни чеканные фразы. Замолкал, отдавая черед Стригону, и тот раскатывал под округлым башенным сводом певучие славянские заговоры. Ведовские заклятия действовали быстрее, уже сгущался огонь свечей и сыпал искрами. И тут магистр перешел на гортанное скандинавское наречие, повысил голос, словно приказывая кому-то, и синяя мгла повисла за окнами, закрывая звезды и луну.
Лицо Теофилуса исказилось и стало похожим на бронзовую маску.
"Аррах!"
Стригон смотрел исподлобья, сдерживая звериный рык.
"Аррах!"
Они разом шагнули и протянули руки раскрытыми ладонями навстречу друг другу. Не соединились ладони, замерли в двух пядях. Но соединились чары, вспыхнула между ладонями звезда, превратилась в огненный шар, и яркий свет озарил лица - ровный свет оттенка червонного золота. И проступили в свете письмена -- древние буквы, цифры и один единственный знак - то ли стрела, то ли клинок, разрывающий круг.
"Аррах!!!"
Сверкнуло за окнами, словно гроза налетела, задрожала башня, побежали, завертелись огни свечей, сливаясь в кольцо и воздух стал упруг и плотен. Дохнуло каленым металлом. Так же разом отступили маги назад, уронив руки, словно крылья усталые птицы. И упал меж ними на каменный пол тонкий сверкающий лист. Замерло время.
Когда они очнулись, звезды за частыми переплетами окон светили ровно и торжественно. Свечи уже начали чадить и подрагивать пламенем. У обоих подкашивались ноги, но показать слабость ни один не хотел. Почти в середине круга лежал прямоугольный листик, вернее, пластина из тонкого белого металла. Долго смотрели на него маги. Потом Теофилус, подобрав мантию, наклонился и поднял. Металл ещё хранил тепло и не гнулся, несмотря на малую толщину. По гладкой поверхности бежала серебристо-черная, переливчатая вязь букв и знаков.
Переглянувшись, они быстро пошли вниз, оставив свечи догорать и гаснуть в холодном воздухе. Шедший вторым, Стригон украдкой обернулся и поманил пальцем. Дохнуло, словно сквозняком, что-то, вспыхнув янтарными глазами, метнулось к нему, втянулось в руку. Колдун усмехнулся и шагнул по ступеням.
Рассвет застал магистра за столом. Осунувшись лицом, он черкал пером по бумаге. Кучка уже исписанных листов белела по правую руку. Колдун мерил шагам кабинет, изредка со скрежетом почесывая смоляную бороду. Не мешал вычислениям, обдумывал уже узнанное.
Наконец Теофилус закончил писать, поставил жирную точку, присыпал песком из серебряной песочницы и откинулся в кресле. Измаранное чернилами, почти расщепленное белое перо улетело в сторону. Колдун подошел, подождал, пока впитаются чернила, и сдунул песок. Читал, шевеля губами, хмурился.
Магистр встал, потянувшись всем телом, достал с одной из полок граненую бутыль рубинового стекла, плеснул оттуда в латунные стаканчики темной тягуче-дегтярной жидкости, пахнущей травами. Колдун скосил глаз. Потянул носом, одобрительно крякнул. Выпили. Горячо побежала по жилам кровь, заблестели глаза.
Обо всем договорились к обеду. К столу вышли голодные, но довольные. Резали мясо, крошили фаршированную щуку, хрустели мочеными яблоками. За столом, кроме них, сидело ещё трое -- пожилой чопорный человечек в суконном зеленом сюртуке, да два молодых, оба в немецких камзолах. Один был похож на шведа -- волосами светел, улыбчив и высок ростом. Другой же и росту и цвета волос среднего. Глаза живые, блестящие. Стригону он чем-то Горислава напомнил, выученика погибшего. Пока ели, колдун внимательно из-под бровей изучал всех троих, присматривался.
После обеда настало время расставания. Долгих проводов не было -- гость оделся, шепнул что-то хозяину, и был таков. Только снег захрустел под лошадиными копытами да облачко пара осталось висеть в воздухе.
Магистр вернулся в столовую, где ждали его, оглянул строго всех, поманил за собой того из молодых, который был поменьше ростом. Остальные удалились вглубь дома.
Разговор вели в кабинете. Ученик не сразу понял, что от него ждут. А когда понял, широко открыл глаза и едва не перекрестился, хоть сам себя от церкви отлучил. Но сдержался и дважды прочитал бумагу, поглядел на знаки на пластине, в руки её взять не посмел. Затеребил кружевные манжеты, снова схватил бумагу. Магистр смотрел сурово, ждал.
--
Учитель, это большая честь...
--
Димитри, не нужно подменять слова. Даже в смятении помни, кто ты.
--
Да, учитель. Я прошел посвящение. И пойду тем путем, который мне укажут. Но достоин ли я?
--
Ты избран. И знаешь, что будет зависеть от тебя. Прочти ещё раз. Вслух.
--
В году две тысячи девяносто девятом от рождения Иисуса, прозванного смертными сыном божьим, падут на души людей черные заклятья. И станут люди рабами ползучими и кормом для нечисти, пришедшей с черных звезд. Проклятье сие избегнуть можно лишь выковав на крови воинов мечи-защитники. А силу клинкам дать сможет один из рода конунгов Харстрафов, именем Ингвар. Никто иной способности к тому иметь не будет. И да хранит стража бессменная тайно и неотступно кровь конунгов, дабы слилась она с древней кровью Ратичей от третьего потомка Борислава и дала в веках Ингвара. И да оберегает человек-зверь кровь Ратичей от Борислава до четырнадцатого колена его, и да найдет она кровь Харстрафов. А без того не сбудется предзнамение, и некому будет меч выковать.
Последние слова отзвучали и воцарилась тишина. Димитри не смел поднять глаз. Несмотря на юный возраст, он был умен и владел многими знаниями, такими, которые позволяли понять свою участь и содрогнуться.
--
Княжна Анастасия Ратич, третья дочь князя Борислава обвенчалась на святках с графом Александром Горицким из свиты императора. -- Голос Теофилуса звучал спокойно и размеренно. -- Так что пришло время исполнять предназначение.
--
Мессир... Учитель, нельзя ли обождать хотя бы день? Побыть человеком... -- голос юноши дрогнул и замер.
--
Сколь ты останешься человеком, зависит от тебя. А в зверя клыкастого обернешься только для охранения, запомни это. Иначе не будет. Пора.
Магистр подошел к шкафу, поискал внутри и достал несколько бутылочек. Из одной накапал капель в чашу с вином, дал в руки ученику и указал на длинный сундук, накрытый куском восточного ковра. Димитри побледнел, но послушно сел на сундук и выпил чашу до дна. Тут же лег и, сильно вздрогнув, замер. Глаза закрылись.
Теофилус стоял в изголовье и смотрел. Потом взял за запястье безжизненную руку, подержал и удовлетворенно кивнул. Подойдя к столу, открыл большой кожаный футляр и выбрал острый, как бритва, ланцет. С ланцетом и другим пузырьком в руках вернулся к телу ученика. Долго вглядывался в синие линии вен на сгибе локтя, покачал головой. Передвинул пальцы снова на запястье. Тут картина ему больше понравилась. Уложив кисть к себе на колено, полоснул по вене ланцетом и тут же залил разрез из пузырька бурой вспенившейся жидкостью. Завязал рану чистой белой тряпицей, что-то быстро проговаривая на непонятном языке. Бережно уложил забинтованную руку на грудь Димитри. Ещё несколько капель цвета пожухлой зелени капнул в сомкнутые губы.
Как просто оказалось превратить человека в бессмертного зверя, и как долго он шел к этому... Понюхал бережно сжимаемый пальцами пузырек, поморщился. Пахло отвратительно. Подумал, сможет ли выпить сам, снова поморщился, закрыл склянку и упрятал обратно в шкаф.
Не из-за этого ли эликсира сманил его в промозглую российскую столицу царь Пётр? Да нет, не бессмертия хотелось императору -- тайных знаний и наук. И получил, да только не впрок они пошли, слишком вспыльчив Пётр Алексеевич, слишком горяч. И через четыре года придется магистру Теофилусу бежать из России, чтобы самому не оказаться в застенках Тайной Канцелярии. Горько усмехнулся маг, перевернул большие песочные часы в медном укреплении. Посмотрел на тонкую струйку песка, льющуюся за фигурным стеклом, и вышел, затворив за собой дверь. Теперь проспит Димитри до следующего полудня.
И проснется вечным стражем, бессмертным и жестоким зверем.
Но останется человеком, дабы служить века детям, внукам и правнукам той, о ком сказано в расшифрованном ночью предсказании. Ибо повелели так силы Соединения.
А в наполненной зимним светом нарядной гостиной невысокая пухлая девушка, почти девочка, в голубом тафтяном платье и парике с высоко взбитыми локонами придирчиво рассматривала себя в огромном зеркале. Была княжна, стала графиня... Как странно! Она улыбнулась и чинно пошла, придерживая пальцами раскачивающийся в такт шагам тяжелый подол на китовом усе...